Галанина Юлия Евгеньевна : другие произведения.

Аквитанки. Книга вторая. Лев пустыни

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    АКВИТАНКИ Книга вторая: ЛЕВ ПУСТЫНИ. В Средиземном море свирепствуют пираты, а в Северной Африке идет борьба за передел власти. И все дороги ведут в алжирский Триполи. Туда попадают пленники, там встречаются влиятельные люди Средиземноморья. Там джинны по велению владельцев выведывают чужие секреты, а в красных песках Сахары, в сердце арабских владений, живут загадочные люди в синих тюрбанах, чьи одежды щедро украшены крестами. Неспокойно в Средиземноморье. И цветут на крепостных стенах Родоса алыми маками души защитников острова...
  ЮЛИЯ ГАЛАНИНА
  АКВИТАНКИ
  
  
  Книга вторая.
  ЛЕВ ПУСТЫНИ
  
  
  Часть первая.
  СЕВЕРНАЯ АФРИКА
  
  
  
  
  
  Штормовые волны Восточного Средиземноморья играли тяжелым кораблем, заставляя его опасно переваливаться с бока на бок.
  Желудок Жаккетты в унисон кораблю то взлетал ввысь, то ухал вниз. Желудку это очень не нравилось, и он неделикатно давал знать об этом своей хозяйке. В другом углу каюты лежала, вцепившись в кровать, Жанна. Ее лицо было необычного зеленого цвета.
  "Святую Маргариту", она же "Пузо" мотало так третьи сутки, было от чего и позеленеть, и расстроиться желудку.
  За стенками каюты радостного тоже не наблюдалось. Шторм трепал "Пузо", как хотел. Волны прокатывались по палубе корабля, смывая все, что попадалось под руку.
  
  ***
  
  Направляясь из Нанта в Средиземное море, "Святая Маргарита" уверенно преодолела атлантический участок пути, на удивление удачно прошла Гибралтар. Позади остались берега Магриба, благополучно миновали Тунисский пролив...
  До цели плавания осталось всего ничего, но благополучный путь судна пересекся со штормом.
  Видимо, древние боги, ведающие морскими стихиями, решили, что много хорошо - тоже плохо.
  
  ***
  
  Желудок Жаккетты решил поменять тактику борьбы.
  Если раньше он скручивался узлом, или бился об ребра, пытаясь вырваться на свободу, то теперь пытался вывернуться наизнанку.
  Жаккетта уже давно не знала, день за стеной или ночь, вся она живая, или частично, и вообще, что осталось в мире, кроме колыхающегося дощатого закутка, который какой-то шутник обозвал каютой.
  Жанна, как благородная дама, привыкшая падать в обморок (когда надо) давно была без чувств.
  Крепкая же крестьянская натура Жаккетты к таким выходам из положения приучена не была.
  Поэтому все чувства оставались на месте, разбушевавшийся желудок таранил ребра, в голове ухало, звенело и кружилось. Запах морской соли и скрип деревянных частей судна, казалось, будет преследовать теперь до самого конца.
  
  ***
  
  Рано или поздно все кончается. Кончилась и буря.
  Она очистила "Пузо", как виллан крутое яйцо от скорлупы. Паруса были изодраны в клочья, одна мачта сломана, кое-где обшивка разошлась, и в трюм начали проникать струйки воды.
  Когда ветер немного утих, потрепанная команда угрюмо принялась исправлять то, что можно было исправить.
  
  ***
  
  Когда пол и потолок в каюте приняли более-менее нормальное положение, Жанна пришла в себя и, с помощью Жаккетты, выбралась на палубу глотнуть свежего воздуха.
  Появление на корме помятых и скособоченных от трехдневного заточения пассажирок особого всплеска радости не вызвало.
  Смотреть на то, как мрачные моряки больше ругаются, чем что-то делают, было неинтересно, и Жанна уставилась в море.
  Внезапно (для сухопутной дамы) одна из точек на горизонте превратилась в судно.
  Если "Пузо" очень напоминало половинку грецкого ореха, то незнакомец корпусом больше походил на стручок - скорость его создатели ценили куда больше вместимости.
  Незнакомый корабль перенес бурю значительно легче, чем неуклюжая "Святая Маргарита" и, легко вспарывая волны, быстро приближался.
  "Ну, слава богу!" - обрадовалась Жанна. - "Хоть помогут этим недотепам!"
  Моряки "Пуза" ее восторгов не разделяли. Только незнакомое судно появилось в пределах видимости, их медлительность как рукой сняло. Они лихорадочно пытались поставить оставшиеся целыми паруса и избежать встречи.
  Но усилия были тщетны - резвости у "Пуза" не прибавилось.
  Незнакомое судно умело приблизилось вплотную к "Святой Маргарите". И тут же по команде в дерево бортов впились железные когти абордажных крючьев.
  "Пираты!" - запоздало ахнули девушки.
  
  ***
  
  Все свершалось обыденно, даже буднично.
  Команду "Пуза" с появлением первого пирата словно парализовало. Почему-то так и осталась простым украшением пушка, команда даже не попыталась сделать из нее хоть один выстрел. Стычек матросов с пиратами, даже ради приличия, тоже не было.
  Скоро палубу заполнили чужаки, и моряки безропотно принялись стаскивать содержимое трюмов своего судна на пиратский корабль. Им терять было нечего, свою жизнь они ценили значительно дороже чужого имущества.
  А вот Жанне с Жаккеттой было что терять...
  
  
  ***
  
  
  Ярко светило солнышко. В его лучах знаменитая средиземноморская лазурь волн переливалась тысячами оттенков. Очистившееся небо празднично сияло тон в тон морю.
   На ласковых волнах, словно танцующая парочка, покачивались два корабля. Стройный, напористый кавалер вел в танце толстую потрепанную дамочку.
  На корме плотное кольцо гогочущих пиратов окружало Жанну и Жаккетту, прижавшихся спиной друг к другу и с отчаянием обреченных приготовившихся к обороне.
  Гибкая, тонкая Жанна держала подобранный клинок, приземистая, коренастая Жаккетта - свой неразлучный хлыст.
  Ежу ясно, что шансов у них не было.
  Их и не было.
  
  ***
  
  Жаккетта помнила лишь, как вдруг резко исчезла теплая спина госпожи Жанны, и порыв ветра холодом хлестнул по шее, а потом все смешалось.
  Хлыст, конечно же, оказался никчемной игрушкой. Жаккетта визжала, кусалась, извивалась, пиналась. Но десятки рук зажали ее как в пыточных тисках, и буквально в клочья разодрали юбки...
  ...Наверное, святая Бриджитта была хорошей покровительницей для своей подопечной. Против грубого мужского напора силы святой были, конечно, ничтожны, но она сделала все, что могла...
  ... Дико дергаясь во все стороны, Жаккетта со всего маху ударилась виском обо что-то твердое, и первый раз в жизни потеряла сознание.
  Это было спасением.
  Команда пиратского корабля весело насиловала бесчувственное тело, не ощущающее боли. А душа была далеко...
  
  ***
  
  
  Опять вызывающий тошноту запах моря. Опять поскрипывание дерева, сводящее с ума, резкие крики пролетающих птиц, шум разбивающихся о корабль волн. И боль, дикая боль, неизбывная боль.
   Боль в каждой клеточке, в каждом закоулке тела, а источник боли внизу, там, где начинаются ноги, словно раскаленный клинок новорожденного меча Кривой Ноги рассек тело до горла на две половинки и пузырящаяся кровь с шипением запекается на краях ужасной раны...
  Больше всего Жаккетте хотелось опять уйти в тот мир, где нет ничего, ни страдания, ни горя. Один только покой и тишина.
  Ни открыть глаза, ни поднять голову сил не было. Горло горело и саднило, распухший язык забил рот, пыльный и шершавый, словно мешок с отрубями. На малейшее движение тело взрывалось резкой болью, долго-долго пульсирующей в голове.
  Даже дышать было больно. Больно, больно, больно! Так больно, что жить было противно!
  Жаккетта пыталась убежать от боли в ту светлую пустоту за краем сознания, но израненное тело крепко держало вернувшуюся душу. И болело, болело...
  
  ***
  
  Холодная ладонь легла на лоб Жаккетте.
  Чьи-то руки подняли ее голову и положили на что-то матерчатое.
  Потом струйка воды полилась в пересохший рот. Влажная тряпочка легко проехалась по щекам, подбородку, лбу. Руки убрали прилипшие к лицу волосы, легко ощупали разбитый висок. Опять небольшая струйка воды.
  Умелые пальцы прошлись по корсажу. Тело чуть уловило холодок металла, - нож рассек стягивающие корсаж шнуры. Сразу стало легче. Что-то теплое накрыло раскаленные ноги Жаккетты, на которых холодный ветер играл остатками юбки - и мягкое тепло притушило жар исцарапанной, саднящей кожи.
  
  ***
  
  Жаккетта, собрав все силы, еле-еле приоткрыла веки.
  Над ней было небо, мачта, кусок паруса. И грустное лицо Жанны. Она сидела, прислонившись к борту, и держала голову Жаккетты на коленях.
  - Г-госпожа Жанна... - выдохнула Жаккетта. - З-зачем... Вы со мно...й вози...тесь? Я... все равно... пом...ру...
  - Молчи, не говори! - мягко шепнула Жанна. - Оклемаешься. Ты крепкая.
  - Госпожа Жанна, если... они еще ... захотят такое ... сделать... Лучше за борт... Выкинусь... Не могу...больно... - просипела Жаккетта.
  - Никто тебя не тронет! - уверенно сказала Жанна. - Закрывай глаза и спи.
  Жаккетта послушно закрыла глаза.
  Душа немного успокоилась, и боль из нестерпимой превратилась в просто сильную. Привычную.
  В запахи моря вплелся какой-то тонкий, знакомый-знакомый аромат, вызвавший воспоминания о замке Монпеза?, об Аквитанском отеле.
  Этот запах рождал ощущение дома, безопасности, мира, где нет колыхающихся волн, кораблей и пиратов.
  Юбка госпожи Жанны слабо пахла ее любимой жасминовой водой.
  
  ***
  
  Второй раз Жаккетта очнулась уже в каюте на лежанке. Теперь и голова болела значительно меньше, и язык, худо-бедно, ворочался во рту.
  Жанна сидела напротив ее и пыталась расчесать свои белокурые, свалявшиеся еще со шторма волосы.
  - Госпожа Жанна, - спросила первым делом Жаккетта. - А Вас они не...?
  - Нет! - Жанна яростно скосила глаза на гребень, намертво застрявший в очередном спутанном клубке волос. - Ты отдувалась за двоих. Тебе нельзя много говорить, так что молчи, я сама расскажу. Когда стало ясно, что нам конец, я кинулась к борту и схватилась за какие-то дурацкие веревки. И сказала, что спрыгну за борт, если они не выполнят моих условий. А мертвая герцогиня (Жанна без зазрения совести присвоила себе титул покойного мужа) вряд ли сможет принести прибыль. Их капитан оказался вполне разумным человеком, и мы договорились. Во-первых, тебя никто не трогает, а я сплю только с капитаном.
  - И Вы, госпожа Жанна, пожертвовали своей честью, чтобы спасти меня? - слабо ахнула Жаккетта.
  Жанна решительно отмела предположения о собственном благородстве.
  - Еще чего! - фыркнула она, выдирая клок волос из спутавшейся кудели. - Причем тут честь? Не смеши! Всегда проще общаться с одним кавалером, чем служить развлечением для всей команды. А если тебя каждый день будут по кругу пускать, то кто, скажи на милость, будет мне волосы укладывать?! Это не все, во-вторых, мне оставляют одно из лучших платьев по моему выбору и нижнюю юбку. Ту нижнюю юбку - выделила она голосом. - Веер и ларец с благовониями! Ну как, умею я себя продавать?
  - Это правда? - не веря ушам, спросила Жаккетта. - Платье ведь дорогущее, и притирания денег стоят, и веер...
  - Мне удалось убедить этого мужлана, что упакованная в хорошее платье, ухоженная знатная дама будет стоить значительно дороже, чем платье, дама, веер и ларец по отдельности. Ну и ему, конечно, страшно льстит, что в его постели практически добровольно побывает красавица-герцогиня. Придворные дамы на дороге не валяются! - Жанна выдрала гребнем еще один клок.
  
  ***
  
  - Утро доброе, дамочки! - дружелюбно приветствовал Жанну с Жаккеттой моряк, принесший завтрак.
  Не узнай они на собственном опыте, что это разбойник, насильник и грабитель, никогда бы этого не подумали, глядя в веселое щекастое лицо.
  - Ну и живучие же вы, женщины, что кошки! - заметил он, оглядывая поднявшуюся, несмотря на боль, Жаккетту, которая укладывала волосы Жанне, усилием воли отгоняя подбирающуюся к горлу дурноту и слабость в ногах.
  Жанна надменно, Жаккетта безразлично промолчали.
  Но пирату хотелось поболтать с пленницами.
  - Давайте хоть познакомимся! Меня зовут Жильбер, - сказал он.
  - Так ты француз? - удивилась Жанна, нарушив молчание.
  - Ага! - кивнул пират. - А тут, почитай, половина французов. Повезло вам, к своим попали!
  - Ничего себе повезло! - ахнула Жанна. - Да вы же хуже мавров! Те хоть неверные, а вы то! Морские разбойники! Безбожники, вот вы кто!
  - А что не так? - вдруг обиделся Жильбер. - А ваш капитан не разбойник? А терпи мы бедствие, а он при всех регалиях, что думаете, не опорожнил бы он наши трюмы? И глазом бы не моргнул! На море каждый сам за себя. Когда есть фрахт, - мы его выполняем, а коли работы нет, - приходится пробиваться, чем Бог подаст. И десятину церкви мы завсегда отдаем! И сверх того не забываем прибавить! А у вашего капитана, небось, в контракте оговорен возможный убыток, на такие вот случаи. Так что он не прогорел! Только якорь у него взяли - он, гад, серебром его внутри залил, думал, один умный! Вот тут-то он взвился, серебро-то его личное! А что с малышкой позабавились - так то дело житейское. Грех, конечно, да кто без греха... А все какая-никакая радость.
  - Да не обижайся ты, слышишь! - обратился он к Жаккетте. - Ну, потрепали малость, с кем не бывает! Сейчас-то вам хорошо, а вот продаст вас капитан османам?, там похуже будет: нехристи - они нехристи и есть. Хотя бабам везде хорошо. Будь я на вашем месте, и в ус бы не дул - какая разница, какой мужик сверху, целый или обрезанный, главное, чтобы не отрезанный! - он громко рассмеялся.
  - А почему же вы, католики, якшаетесь с неверными? - холодно спросила Жанна, игнорируя последнюю фразу Жильбера.
  - А куда же вас еще продать? - искренне удивился Жильбер. - А вот если мусульманин попадется, мы его христианам продаем, все честь по чести.
  
  ***
  
  Жизнелюбивый пират и добрый католик Жильбер ушел, пообещав скоро вернуться с сундуком, чтобы Жанна смогла выбрать согласно уговору с капитаном одно платье.
  Жанна только усмехнулась, Жаккетта опять безразлично промолчала.
  Главной ценностью в сундуке было не платье, не веер, не ларец с притираниями, помадами и прочими штучками, а скромная нижняя юбка. Та нижняя юбка.
  Именно с этой деталью туалета связывала Жанна свои планы на будущее.
  Как только они сели в Нанте на борт "Святой Маргариты", Жаккетта под чутким руководством Жанны соорудила из двух нижних юбок одну, в которую зашила большую часть драгоценностей. И теперь в тугих складках скрывались золотые цепочки, жемчужные ожерелья, рубиновые, сапфировые и изумрудные сережки.
  Именно эту юбку нужно было оставить, не вызывая подозрений.
  
  ***
  
  Надежды Жильбера еще раз посетить пленниц не оправдались: сундук принесли два других моряка. Капитан пришел вместе с ними - он тоже был не пальцем делан и собирался лично проследить, что именно возьмет Жанна.
  Матросы поставили сундук и ушли, а капитан по-хозяйски уселся на деревянный бочонок.
  - Как, господин капитан желает присутствовать при столь деликатном деле? Даже мой супруг, покойный герцог Барруа, не позволял себе подобных вольностей... - деланно удивилась Жанна.
  - С каких это пор копание в тряпках стало деликатным делом? - сплюнул на пол капитан.
  Он был до странности похож на Жильбера. Но не той похожестью родственников, когда в одинаковых братьях угадывается индивидуальность каждого, а той схожестью, что часто объединяет, казалось бы, совсем разных людей.
  Видимо, капитан с Жильбером были из одного селения, да и почти вся команда состояла из крепкой кучки односельчан, одинаково слаженно и трудолюбиво промышлявшей рыбной ловлей, перевозкой грузов или морским разбоем. Не забывающих свой приход и церквушку местного святого, и живущих в полном ладу с собственной совестью.
  Среди всех нерадостных событий последних часов, Жанну больше всего почему-то донимала мысль, что если бы она попала на этот же корабль в качестве пассажирки, то ее честно, солидно и добросовестно довезли бы до места.
  Это было обиднее всего. Хотя почему обиднее - Жанна понять не могла. Наверное, потому что легче сопротивляться открытому врагу, чем человеку, который видит в тебе только товар.
  
  ***
  
  - Как, господин капитан? - сделала большие глаза Жанна. - Я же должна буду померить платья! Не могу же я оставить себе наряд, который плохо на мне сидит?!
  - Дело твое, герцогиня, - кивнул капитан. - Только я с места не сдвинусь. Меня не проведешь!
  - Как хотите, капитан! - пожала плечами Жанна. - Тогда будете держать зеркало.
  Такого оборота капитан не ожидал и несколько растерянно сжал в руке небольшое зеркальце.
  "Ну, погоди, милый!" - злорадно думала Жанна, оглядывая себя в зеркале. - "Ты меня до гроба помнить будешь! Будешь продавать на восточном базаре и локти кусать от досады, что себе оставить нельзя! А то команда тебе голову отрежет! У, рожа противная! Я - слишком дорогая жемчужина для такого навоза, как ты!"
  - Жаккетта, открывай сундук! - скомандовала она.
  Безмолвная, с кровоподтеком на виске Жаккетта проковыляла к сундуку. Вместо растерзанных в клочья юбок, Жанна дала ей свою нижнюю. И Жаккетта путалась теперь в слишком длинном подоле.
  Да и без этого походка ее ровней бы не стала. Во влажном соленом воздухе каморки, который отвели пленницам под каюту, раны заживали плохо. И каждый шаг давался с трудом.
  Жаккетта не боялась и не ненавидела команду. Просто перестала их воспринимать. Весь внешний мир для Жаккетты замкнулся на госпоже Жанне, кроме нее не существовало ничего. Ни моря, ни корабля, ни пиратов... Жаккетта спряталась внутри себя.
  Скользнув по капитану пустым взглядом, Жаккетта открыла сундук, и принялась доставать наряды госпожи.
  - Достань мою любимую рубашку!
  Жанна, не торопясь, принялась ослаблять шнуры корсажа дорожного платья...
  Помощь камеристки здесь не требовалась - шнуровка шла по переду лифа и Жанна превратила этот процесс в целое представление.
  - Вы не возражаете, капитан, против моей болтовни? - ласково спросила она.
  - Валяй! - милостиво разрешил капитан, уставившись на расползающиеся в стороны края корсажа.
  - А говорят, моряки такие стойкие мужчины?! - щебетала Жанна, порхая пальцами по шнуркам.
  - Угу... - согласился капитан, нервно покашливая в кулак.
  - И сколько их не соблазняй, они всегда сами решают, когда принять участие в турнире любви. Правда?
  - Ну-у, правда... - не стал отрицать капитан.
  - Это так необычно! - мурлыкнула довольная Жанна, снимая пояс и распутывая завязки юбки. - Значит, как Вы сказали, мы встречаемся сегодня вечером после ужина?..
  - Сказал, - значит, сказал! - мотнул головой капитан.
  - Вы - настоящий морской волк!
  Юбка с шелестом опустилась вниз, Жанна вышагнула из нее. Подоспела Жаккетта и помогла госпоже снять корсаж.
  Лишь на мгновение Жанна осталась в одной рубашке, но и рубашка последовала за платьем.
   У капитана дернулся кадык.
  Поздно, но капитан сообразил, что он настоящий морской волк. А моряки такие стойкие мужчины. Нипочем не поддаются на провокации. И сколько их не соблазняй, всегда сами решают, когда принять участие в турнире любви. То есть вечером после ужина! Морской дьявол!!!
  А Жанна была прелестна.
  В сумраке тесной каюты ее бледное тело мягко сияло. Проникающие в щели двери полоски света тепло подсвечивали его точеные контуры. Длинная шея, покатые плечи, маленькая грудь... Тонкие руки, стройные ноги, узкие ладони и ступни... Золотистые волосы мягко обрамляли высокий лоб и волнами скатывались по плечам и спине.
  В ней не было бушующего здоровья легко продолжающих род человеческий женщин. Изгиб спины, чуть сутулые плечи и прогнутая вперед поясница, сформированные согласно неписаным канонам красоты знатных дам, рождали ощущение надломанности, хрупкости неземного, надземного создания. Если бы пленница вдруг оторвалась от земли и заскользила по воздуху, капитан бы даже не удивился, настолько легким и воздушным был силуэт Жанны в темноте каморки...
  Жаккетта накинула на госпожу рубашку тончайшего полотна - и нагота не исчезла.
  Наоборот, стала еще отчетливей, еще вызывающей. Водопад полупрозрачной ткани окутал тело, обрисовывая без единой морщинки все выпуклости и укладываясь мелкими складками в ложбинках.
  Глаза у капитана горели каким-то фанатичным блеском. Единственное похожее, что он видел в жизни, было изображение в деревенской церквушке святой блудницы, возле которой он еще мальчишкой застывал на долгие-долгие мгновения, силясь понять, почему ее скромность переворачивает душу значительно больше, чем любые заигрывания местных, промышляющих любовью девиц.
  И сейчас Жанна казалась капитану вживую сошедшей с образа Марией Магдалиной, под напускным смирением скрывающей все радости телесного мира.
  
  
  ***
  - Держите ровнее, капитан! - Жанна произнесла фразу таким тоном, словно на ней, по меньшей мере, было теплое платье, зимний плащ и подбитые мехом перчатки.
  Вздрогнувший, словно проснувшийся, капитан послушно повернул зеркало.
  Жанна поправила рубашку у горла и приложила к себе первое платье.
  - Мне кажется, капитан, вишневый цвет в сочетании с розовой подкладкой мне не идет... - продолжила она светскую беседу. - Нет, его я не возьму. Жаккетта, подай следующее! Ну-у, это тоже мне не нравится, но надо подумать... Ах, это всегда так сложно - выбрать! Просто голова раскалывается... И кто знает, что теперь модно на базарах Машрика и Магриба•...
  
  ***
  
  Жанна перемерила все платья, и не по одному разу. В этом вихре переодеваний она точно уловила момент, когда капитан отвлекся, (пытаясь в очередной раз убедить себя, что он настоящий морской волк) и молниеносно надела нафаршированную драгоценностями юбку.
  - Я, все-таки, оставлю себе желтое. Оно мое любимое! Жаккетта, подай. Капитан, Вы не против? - наконец остановила свой выбор Жанна на платье из золотистых тканей.
  Оно не производило вид самого дорого, и капитан не стал протестовать. Правда, сейчас он вообще был со всем согласен, лишь бы его не трогали.
  Жаккетта затянула на госпоже темно-золотистую верхнюю юбку тяжелого шелка и подала плотный, вышитый витым шнуром лиф-корсаж.
  Вырез корсажа был низкий-низкий, и предоставлял прикрытой рубашкой груди опасную свободу. Мало того, совершенно умышленно корсаж на груди не сходился, выпуская на передний план полупрозрачную вставку янтарного цвета, которая должна была играть роль непрочной защиты непрочной добродетели.
  Вышитые рукава платья скрыли широкие крылья рукавов рубашки, позволяя выглядывать им лишь буфами в локтевых разрезах.
  И опять одежда лишь оттенила тело, ничуть его не скрывая и соблюдая все внешние формы приличия, лишь сильней подчеркивала насмешку знатной дамы над скучной моралью благопристойности.
  Жанна довольно поправила поясок, поудобнее устроила грудь в корсаже и, бесцеремонно выдернула зеркало из рук капитана.
  - Благодарю Вас. Можете забирать сундук. А сейчас камеристка причешет меня, - времени осталось только-только до ужина управится. До вечера, дорогой капитан!
  Деморализованный капитан деревянно ушел, клянясь в душе отыграться за все после ужина.
  Жанна показала ему в спину язык.
  Хотя будущее впереди было пока совсем безрадостным, но в красивом платье ожидать его стало куда легче!
  
  ***
  
  
  Капитану не удалось отыграться ни этим вечером, ни в последующие.
  Коварная Жанна, одетая и причесанная как на королевский прием, с улыбкой выполняла все его прихоти. И каждый раз капитан чувствовал, что его опять бессовестно надули. Но что самое обидное - непонятно как.
  Капитан умел убивать, торговать, управлять кораблем, говорить по-французски, по-арабски и по-турецки.
  Общаться с женщинами он не умел.
  А команда завидовала. Пока молча. Но капитан потому и стал капитаном, что имел голову на плечах, а не котел. Нужно было, кровь из носу, поскорее сбыть неудобный товар. Хоть и жалко...
  Поблизости самые выгодные цены на красивых христианских девиц были в Ифрикии?.
  Пленниц ждал тунисский сук?.
  
  
  ГЛАВА II
  
  
  
  Добраться до Туниса Жанне с Жаккеттой не довелось.
  Очередная буря изменила планы капитана.
  Моряки роптали, - это нафуфыренная гордячка притягивает беды на корабль. И "Пузо" именно она довела до такого плачевного состояния, что его бы только больной не ограбил.
  Только надежда на хорошую прибыль от продажи пленниц удержала команду от того, чтобы скинуть Жанну за борт в качестве жертвенного барашка, а Жаккетту еще раз пустить по кругу.
  
  ***
  
  ...Опять каюта ходит ходуном, словно гигантская маслобойка. Потолок и пол почти меняются местами. Не за что уцепиться, все пляшет тарантеллу, и лежанки, и стол, и бочонки. На теле вздуваются синяки и шишки. Боже, за что эта мука?
  Теперь Жанна и Жаккетта поменялись местами.
  Жаккетта в бессознательном состоянии лежала на полу каюты. А Жанну кидало от стенки к стенке, но голова была ясной, и мысли скакали в такт кораблю.
  "Ну почему бы не жить спокойно?.. Тысячи людей всю жизнь просидели в своих каморках, и почти ничего в их жизни не случалось.... Дом, дети, хозяйство... Стены крепки, рыцари благородны... Они не знают, какой это кошмар - бежать от инквизиции... Ну зачем понадобилось то зелье?.. Может быть, если бы не я, Филлипп бы прожил подольше... Знатный муж, старый муж... Боже, ну какая я дура... Ничего, кроме неприятностей не приобрела... Если доберусь до Кипра живой, с места больше не двинусь... Буду сидеть в замке Марина и вышивать ковры... Разноцветными шелками... Ах, Марин, ну где же ты... Какой изверг придумал эти корабли... До Кипра сейчас, все равно что до Гроба Господня... Я не могу больше... Ненавижу море... Ненавижу всех... Хочу на лужайку... И чтобы розы рядом цвели... И никакой воды-ы-ы-ы-ы... Ну почему бы не жить спокойно?.."
  
  
  ***
  
  Костры на высоких минаретах ливийского Триполи, как обычно, призывно светили всю ночь.
  На сторонний взгляд восточный город ночью место совершенно безлюдное и пустынное. Невидимая жизнь течет за неприступными глухими заборами, не выплескиваясь наружу. Но неведомыми путями новости разлетаются быстрее ветра.
  Еще не рассвело, а все, кому надо, знали, что в укромную бухту прибыл потрепанный штормом корабль и капитан срочно сбывает с рук знатную христианскую принцессу.
  Чуть-чуть рассвело, а уже на дороге к бухте покачивались носилки госпожи Бибигюль. Покупка и перепродажа девиц составляла львиную долю ее доходов.
  Бибигюль знала себе цену и знала цену своему товару. И не нашелся еще человек, который заставил бы заплатить ее лишнюю монету.
  
  ***
  
  Удобная бухта не век, и не два гостеприимно принимала корабли, которые, по каким-то причинам, не хотели мозолить глаза в городе. Наверное, еще со времен погребального костра Элиссы, пылавшего на мысе Картаж, бухточка служила надежным пристанищам многим морским людям.
  Сейчас парусник был надежно пришвартован. Свободная от вахты команда угощалась в низком домике на берегу, где можно было найти практически все, что нужно моряку.
  Капитан сидел под финиковой пальмой на утренней свежей прохладе с кружкой в руке и ждал клиентов.
  На дороге пылили носилки в сопровождении рабов на ухоженных мулах. Когда они приблизились вплотную, занавески раздернулись, и закутанная до сильно подведенных глаз женщина поздоровалась с капитаном по-французски:
  - Здравствуй, дорогой! Аллах великий, да продлит твои дни!
  - Утро доброе, госпожа! - отозвался капитан.
  - Вах, какой тяжелый нынче год! - сокрушенно вздохнула Бибигюль, да так, что носилки заколыхались. - Совсем мира нет на земле!
  - А когда он был? - философски заметил капитан и опорожнил кружку.
  - Люди говорят, по воле Аллаха высокого ты с товаром? - спросила Бибигюль.
  - Не без этого... - согласился капитан, запуская в рот маслину.
  - И что за товар? - подняла подведенные брови Бибигюль.
  - Французская принцесса. Дорогой товар, - солидно сказал капитан.
  - Сегодня каждая портовая шлюха называет себя принцессой... - недоверчиво сказал Бибигюль. - А девка, путающаяся с купцом, уже метит в королевы...
  - Не-е, это настоящая. Без обмана, - равнодушно пожал плечами капитан, сплевывая маслиновую косточку. - Кровь видна, не спрячешь. И барахло с ней взяли хорошее. Я таких платьев еще не видел!
  Глаза у Бибигюль блеснули.
  Этому христианскому увальню, видно, и правда, по милости Иблиса?, повезло в кои-то веки. Надо брать, пока другие не налетели!
  - Дорогой, что мы обсуждаем сладость меда, не попробовав на вкус! Покажи свою принцессу, - хитро прищурилась она.
  - Жильбер, девчонок притащи! - приказал капитан.
  Жильбер снес с корабля бесчувственную Жаккетту и положил на берегу. Следом за ним, словно с собственного судна после прогулки, сошла надменная Жанна, обмахиваясь веером.
  Равнодушно оглядев носилки потенциальной хозяйки, Жанна отвернулась, и принялась изучать взглядом море.
  Оглядев дорогое платье, холеные руки и высокомерное лицо, госпожа Бибигюль равнодушно сказала:
  - Плохая принцесса! Вот моя цена...
  Она шепнула на ухо своему евнуху несколько слов. Тот почтительно поклонился госпоже и побежал к капитану.
  Приблизившись, он поклонился господину и сказал ему на ухо цену своей госпожи.
   - Цена плохая - принцесса хорошая! - пожал плечами капитан. - Я прошу не меньше...
  Он шепнул свою цену евнуху.
  Евнух побежал сообщать цену хозяйке.
  - Да сохранит тебя Аллах! - всплеснула руками Бибигюль. - Принцесса мятая! Шишек много! Цена и так большая! - послала она евнуха обратно с новым предложением.
  - Тебя в такую бурю на корабль засунь, - за синяками не видно бы было! Видишь, служанка пластом лежит, а эта - как новенькая! - отпнул со своей ценой евнуха капитан.
  - Я тебе хорошую цену даю, верную! - попыталась уговорить капитана Бибигюль. - Ну, кто такую замечательную цену еще даст?
  - И эта хорошая цена за принцессу с веером, со служанкой, при всех снастях? Да на ней платье дороже стоит! - возмутился капитан.
  - Зачем мне этот мертвый мешок костей? - взвизгнула Бибигюль. - Не надо служанку!
  Евнух опять понес новую цену.
  - Дело хозяйское! Не хочешь, - не бери! А за такие деньги мешок урюка купи! - посоветовал капитан, отсылая евнуха.
  Тот уже не бегал, а вяло плелся, запинаясь обо все камушки.
  Торг замер. Ни та, ни другая сторона уступать не хотели.
  Жанна презрительно обмахивалась веером.
  На дороге показался ослик. На ослике восседала закутанная в белое покрывало очень упитанная женщина. За ней на спокойной кобыле трусил лысый раб.
  Бибигюль с тревогой узнала новую соперницу, - недавно поселившуюся в городе Фатиму, которая, по слухам, помимо всего прочего, весьма успешно промышляла тем же ремеслом, что и она сама. Товар мог уплыть в другие руки.
  - Вах! Клянусь Аллахом великим, милосердным, милостивым! Я всего лишь слабая женщина! - махнула она ладонями. - Беру твою принцессу просто себе в убыток! Ты другую принцессу поймаешь - никому не продавай, мне продавай! Хорошую цену дам!
  Мешочек с золотом откочевал к капитану.
  Жанну евнух отвел к носилкам и усадил рядом с Бибигюль. Жаккетта так и осталась лежать на земле.
  Подъехавшая женщина направила ослика к капитану.
  - День добрый, Фатима! Мир тебе! - насмешливо приветствовала ее Бибигюль по-арабски. - Аллах милостивый, да сохранит твою красоту! Ты опоздала, весь щербет уже продан, остался один навоз!
  - Приветствую тебя, несравненная Бибигюль! - отозвалась Фатима. - Аллах милосердный, да дарует тебе ясные мысли! Не беда, в хороших руках и навоз щербетом станет. А глупая голова и щербет в навоз переведет. Все в руках Аллаха!
  - Не шипи, Фатима! - засмеялась Бибигюль. - От того, что будет, не убежишь, и нет ухищрения против власти Аллаха над его тварями! В твои годы надо думать о вечном! Мои гурии лучшие на Востоке, небесная услада мужчин! А о твоих замарашках ничего не слышно!
  - Твои гурии ишака не ублажат, не то, что господина! Руки у них корявые, тело гибкое, как засохшая подметка, да будет Аллах милосерден к столь жалким созданиям! А мои красавицы сердцами мужчин играют, словно мячиками!
  - О, великий Аллах! Это мои-то розы засохшая подметка? Да походка их - что колыхание цветов на утреннем ветерке, стан гибок, что лоза, глаза - лукавые серны! - Бибигюль в гневе задернула занавески носилок, оставив только ма-аленькую щелочку.
  Фатима слезла, как сплыла, с ослика. Обошла кругом Жаккетту, покачала головой. Присела рядом и, приподняв голову девушки, долго ее разглядывала.
  Капитан, зная, что товарный вид у этой пленницы напрочь отсутствует, был рад любой цене.
  Поцокав языком, Фатима за бесценок сторговала Жаккетту.
  Раб подвел спокойную лошадь. Прикрыл новое приобретение покрывалом, поднял и перекинул через седло, как мешок.
  Фатима засеменила к ослику.
  - И ты хочешь предложить эту дешевую, драную подстилку нормальному мужчине? - визгливо захихикала в щелочку занавески Бибигюль. По-французски.
  - Моя дешевая, драная подстилка утрет нос твоей хваленой принцессе! - так же по-французски, спокойно отозвалась Фатима.
  Капитан, довольный удачной сделкой, покинул насиженное место под пальмой и велел готовиться к отплытию.
  Пленницы попали в чужой мир. Мир ислама.
  
  
  
  ГЛАВА III
  
  
  
  
  ... По всем признакам, Жаккетта умерла и очутилась в раю.
  Правда, рай был какой-то странный, довольно темный и довольно душный, но все признаки райской жизни были налицо:
  Жаккетта спала, просыпалась, ела что-то незнакомое, но вкусное, опять засыпала, опять спала, опять просыпалась, опять ела...
  Никто ее не трогал и не обижал.
  Изредка появлялся голый по пояс, лысый ангел, приносил очередную миску с очередным кушаньем и неслышно уходил.
  Ради такой замечательной жизни Жаккетта была согласна мириться с некоторыми несоответствиями этого рая тому, что живописал дома кюре.
  Вместо земли из пушистых облаков возле сияющего Небесного Престола - небольшая комната, убранство которой составляли многочисленные сундуки.
  Стены и пол глиняные, - а святой отец уверял, что основной строительный материал в раю облачная твердь. Жаккетта в полусне поколупала пальцем ближайшую стену - точно, глина.
  Ну и ладно, откуда, в самом деле, кюре знать, какие в раю дома? Он-то не помер!
  Господа Бога, Деву Марию и прочих святых она еще не видела. Даже святая Бриджитта не появлялась. Но, наверное, у них и без того дел хватает, чтобы еще к новоприбывшей душе спешить.
  Ведь пока Жаккетта в замок не попала, госпожу Изабеллу и госпожу Жанну она тоже лишь раз в год от силы видела. На каком-нибудь празднике.
  Так что это точно рай, - потому как, где найдешь на земле место, чтобы кормили-поили до отвала, и работать не заставляли?
  Жалко, конечно, родных... И перед госпожой Жанной неудобно получилось, но что поделать... Доконали бедняжку Жаккетту напасти...
  
  ***
  
  Первые сомнения в том, что она все-таки больше живая, чем мертвая, Жаккетта ощутила неделю спустя после того, как первый раз очнулась в раю.
  Она нашла на виске шрам от раны, и червячок сомнения заполз в ее сердце, подорвав безмятежное существование.
  Кюре клялся и божился, что тело всегда остается на земле. Тех, кого Господь вместе с телом вознес на небо, по пальцам пересчитать можно. Очень сомнительно, что и Жаккетта, в числе прочих замечательных людей удостоилась такой чести. Вроде бы не за что... А у души следов от раны остаться не должно.
  Жаккетта в задумчивости выковыривала зернышки из сочнейшего граната и пыталась понять, что ей хочется. Ошибиться, и остаться в раю, или признать, что тело и душа на земле, а значит, жизнь продолжается?
  В это судьбоносный момент в комнату вплыла улыбающаяся черноволосая женщина, толстая и душистая.
  - Ну как мой цвэточек себя чувствует? - пророкотала она.
  - Хорошо... - не стала отпираться Жаккетта. - Есть хочу...
  - Слава Аллаху великому, милосердному! Ай, молодец, ай умница! - всплеснула руками женщина. - Ну, конечно, кушать надо! Много кушать надо! Совсем девочка тощая, как коза у бедняка!
  - А где я? - рискнула спросить Жаккетта.
  Женщина плюхнулась рядом с ней и, взяв пухлыми руками ладошку Жаккетты, сказала:
  - Мой цвэточек, вознеси хвалу Аллаху, да воссияет его величие! Тебе повезло! Я купила тебя у пирата. Сейчас лечить буду, учить буду. Потом в гарем хорошего человека пристраивать буду! Ай, повезло тебе! Кушай гранат, кушай!
  Эти слова Жаккетта восприняла на удивление спокойно.
  Ведь с самого начала, с того момента, когда они попали к пиратам, госпожа Жанна говорила, что гарема не миновать. Главное, что корабль, где ее обижали, далеко. И теперь земля под ногами, а не качающаяся палуба. А на суше много чего придумать можно, это не море. Гарем, так гарем!
  И Жаккетта вплотную занялась гранатом.
  
  ***
  
  
  Госпожа Бибигюль была на седьмом небе от счастья.
  Весь Тарабулюс?, как растревоженный улей, судачил о том, что в доме у многоуважаемой госпожи Бибигюль, чьи девушки славятся на весь залив, появилась новая прекрасная жемчужина.
  Настоящая французская принцесса.
  Уже не один богатый горожанин из числа тех, что могли позволить себе дорогую женщину, наносил визит к многоуважаемой.
  Бибигюль не могла отказать себе в небольшом развлечении: она подводила гостя к оплетенной виноградом решетке, за которой в саду с неразлучным веером прогуливалась Жанна, холодно глядя на мир вокруг.
  Даже самые недоверчивые, увидев ее понимали: принцесса, как есть принцесса! И тянулись к кошелькам.
  А Бибигюль нежно называла откровенно невозможную цену. И веселилась в душе, видя, как сникший покупатель уходит.
  Бибигюль была честолюбива. Сколько не продавай прелестниц местным почтенным торговцам, имени на этом не сделаешь. А вот если пристроить девушку в гарем какого-нибудь известного лица, о котором только и говорят люди, - это и почет, и слава, и зависть соседей. А такой человек есть.
  Есть. Только нужно подождать...
  Солидному человеку нужен хороший гарем. А настоящая принцесса в гареме - это же алмаз среди жемчуга! Вах, какие вершины могут открыться, если с умом взяться за дело!
  Только думы о коварной Фатиме нагоняли морщинки на гладкое лицо Бибигюль. Смешно думать, что она сможет полудохлую служанку сделать привлекательным товаром. Но странная уверенность в словах старой ведьмы... Аллах, да пошлет плешь ее волосам!
  Все равно будет так, как задумала она! Бибигюль часами смотрела, как надменно прогуливается по саду Жанна, и душа ее звенела, словно верблюжьи колокольчики, предвкушая прекрасную сделку.
  
  ***
  
  
  В маленьком домике дела шли своим чередом.
  То, что Жаккетта исправно наедала необходимые для покорения капризных сердец восточных мужчин размеры, госпожу Фатиму не устраивало.
  Настоящая женщина должна быть округлой-округлой. А становятся такими не по воле Аллаха, а исключительно благодаря тяжкому труду массажиста.
  И за Жаккетту принялся старый евнух Масрур.
  Стальными пальцами, способными легко придушить барса, он разгонял Жаккеттин жирок в нужные места, добиваясь таких округлостей, которым бы позавидовали небесные гурии.
  А Жаккетта вспоминала давний вечер в замке Монпеза, когда там гостили актеры... И высокомерную Шарлотту, которая тогда сказала: "И, извини, конечно, Жаккетта, но посмотри на благородных дам, что нынче собрались. Самые красивые - госпожа Жанна, госпожа Рене, госпожа Бланка, госпожа Анна. Видишь, какие они все худые, да бледные? Это очень красиво!" Увидела бы она сейчас упитанную и румяную Жаккетту, которая должна стать еще толще, чтобы превратится в красавицу! Вот бы удивилась!
  
  ***
  
  После очередной порции массажа в комнату торжественно вошла госпожа Фатима. В руках у нее была стопка ткани.
  - Лежи, мой цвэточек, лежи! - сказала она.
  Фатима аккуратно положила стопку на плоский сундук. Затем брезгливо собрала одежду Жаккетты в жестяной таз.
  - Это - в огонь! О, прохлада моего сердца! Я принесла тебе настоящие одежды, не ваши глупые тряпки! Пока простые, для дома. Одежду, в какой надо покорять мужчину, тебе одевать еще рано.
  - Почему? - удивилась Жаккетта.
  - Ты пока никудышная женщина, ходить не умеешь, телом говорить не умеешь, правильно на мужчину смотреть не умеешь!
  - Так прямо и не умею? - обиделась Жаккетта. - Ходила ведь всю жизнь, не ползала!
  - Не умеешь! - решительно кивнула головой Фатима. - Ты - девочка из другого мира, глупого мира. Ваши мужчины женщин плохо любят, с открытыми лицами на улицу ходить заставляют!
  - А что тут плохого?
  - Как что плохо, мой цвэточек?! Побойся Аллаха великого, всемогущего! Чтобы всякая уличная грязь на моё лицо смотрела?
  - Да у нас кто хочет, с вуалью ходит! - попыталась защитить свой мир Жаккетта. - Благородные дамы особенно, они красоту берегут.
  При слове "благородные дамы" Фатима встрепенулась, словно вспомнила что-то.
  - Глупая Бибигюль, - сказала она по-арабски. - Аллах милостивый послал тебе красивое лицо, но забыл вложить мозги в твою глупую голову! Я утру тебе нос! - и по-французски: - Мой цвэточек! Надевай новые одежды и даже не благодари добрую Фатиму!
  
  Жаккетта надела длинные, по щиколотку, штаны, расшитую на груди рубаху с узкими рукавами. Было очень непривычно. Жаккетта настороженно ждала подвоха от незнакомого наряда, особенно смущали штаны.
  Фатима нырнула в один из сундуков и достала оттуда роскошные шлепанцы с загнутыми носами. Сафьяновые, солнечно-желтые. Такой красивой обуви у Жаккетты никогда не было.
  У Жаккетты даже дух захватило, когда шлепанцы оказались на ее ногах. Правда ей они показались маленькими - пятка немного нависала над подошвой.
  - Не удивляйся, так ногам будет не жарко, - объяснила Фатима. - Выйди на середину, о прохлада моего глаза!
  Жаккетта сковано вышла, глядя себе под ноги.
  Фатима обошла ее, довольно осмотрела, поцокала языком.
  - Теперь, мой цвэточек, научись носить ее так, словно на тебе нет никакой одежды!
  - Это как?! - запаниковала Жаккетта. - Ни в жизнь не смогу!
  - Сможешь, мой цвэточек, сможешь! - уверенно сказала Фатима. - Все в руках Аллаха! Не бойся! Это не прямо сейчас! Сейчас мы будем кушать кунафу. Масрур! - закричала она. - Бездельник Масрур! Где ты пропал?! Твоя любимая девочка сейчас помрет от голода! Аллах, да накидает камешков на твою лысину!
  Масрур, улыбаясь, принес миску жаренных в топленом масле орехов, заправленных медом.
  Увидев наряженную Жаккетту он довольно покачал головой и тоже поцокал языком. Жаккетта поцокола ему в ответ и они оба рассмеялись.
  По мнению, Жаккетты, Масрур совсем не был похож на евнуха - то есть на Абдуллу. Кожа у него была светлая, хоть и загорелая, голова лысая и громадный живот нависал над широким красным поясом. Жаккетту он жалел и постоянно таскал ей сладости, помимо бесконечного потока кушаний от Фатимы.
  Жаккетте его тоже было жалко, - ведь такого сильного человека в непонятно что превратили. По Абдулле хоть незаметно было, что он не совсем мужчина, но Масрур... Насколько низким был голос у госпожи Фатимы, настолько высоким тенорком щебетал грозный с виду евнух, просто сердце кровью обливалось. Так что сладости Жаккетта честно делила пополам с горемыкой.
  - Кушай, прохлада моего сердца! - рокотала Фатима. - Кушай, мой заморский цвэточек! Тебе еще надо много кушать, много спать, много узнать, чтобы стать настоящей женщиной для настоящего гарема!
  
  ***
  
  В доме госпожи Бибигюль, видимо, пребывало много девушек из самых разных стран. Потому что Жанну поместили во вполне по-европейски обставленную комнату.
  Уже через несколько дней один из евнухов на чистейшем французском языке сказал ей:
  - Если госпожа заплатит, я передам письмо в христианский квартал. К судьбе такой знатной дамы единоверцы не окажутся безучастными. Тринитарии, занимающиеся освобождением пленных, выкупят Вас. За небольшой процент я согласен посредничать.
  - Я подумаю... - очень холодно ответила Жанна.
  
  ***
  
  Прошло немного времени, Жаккетта, и правда, привыкла к чужой одежде и перестала бояться, что уронит штаны или потеряет шлепанцы.
  Она даже стала понемногу выбираться из комнаты во внутренний дворик, где было чисто выметено, росли цветы и стояли клетки с певчими горлинками, дроздами, перепелками. В жаркую пору, стараниями Масрура, там было всегда полито.
  Фатима одобрила успехи пленницы и перешла к следующей стадии наведения красоты.
  - У красавиц, мой цвэточек, если это настоящая красавица, ладонь всегда выкрашена хной и поэтому алая, как вечерний закат. Что лучше скажет для глаза господина, что красавица создана не для грязной работы, а для горячей любви? А? Сейчас мы тебе ладони красить не будем, а будем удалять пастой твой ненужный волос. А нужный волос будем беречь, чистый водой мыть, розовым маслом мазать. Надо тебя в хамам - баню - сводить, но пока не надо. Зачем лишний раз показывать? Пока дома будем из комочка глины полноликую луну делать.
  Фатима достала скляночку. Жаккетта узнала терпентиновую пасту - у мессира Марчелло такая была в коллекции снадобий.
  После того, как "ненужный волос" с тела был удален, Фатима вымыла голову Жаккетте с помощью ароматной мылистой глины - видно, гаэтское мыло было здесь не в моде.
  Затем вмассировала во влажные волосы розовое масло. Жаккетта заблагоухала, как охапка роз.
  - Ах, мой цвэточек, - довольно вздохнула Фатима. - Ты сейчас - прямо гюлистан?! Теперь лицо совсем светлое делать будем, гладкое! Батикой надо мазать.
  Из очередного сундука появилась россыпь флаконов и баночек.
  Фатима напудрила лицо Жаккетте светлой пудрой и густо подвела глаза и брови угольно черным цветом. В этом обрамлении синие глаза Жаккетты стали еще ярче.
  "Госпожа Изабелла, увидела бы такое", - довольно подумала Жаккетта, - "наверное бы, чувств лишилась". "Это совсем не похоже, как красятся наши дамы!"
  - О! Какие глаза! - запричитала Фатима. - Такие прекрасные глаза - тюрьма для сердец! Масрур, Масрур! Ну, где ты бродишь? Посмотри, старая ты лиса, какая бирюзу прятал плод твоего сердца? В казне у халифа Гаруна ар-Рашида не было такого яркого камня!
  Прибежал Масрур, восхищенно воздел ладони вверх и продекламировал из Хафиза:
  Так прекрасен весь твой облик, - словно розы лепесток,
  Стан подобен кипарису. Как ты дивно хороша!
  Красотой твоей наполнен сад души моей, твои
  Пахнут локоны жасмином. Как ты дивно хороша!?
  Жаккетта, конечно же, ничего не поняла, но ей очень понравилась такая суматоха вокруг нее.
  - А из чего делается эта батика, и подводка?
  - Ай, молодец, мой цвэточек! - одобрила интерес Фатима. - Надо знать, конечно надо. Когда не знаешь - всякое барахло берешь. Умная женщина на свое лицо барахло мазать не будет! Сейчас расскажу! Масрур, от твоей лени разболится печень у льва! Девочка худеет на глазах! От такой заботы скоро в саду ее прелести дамасская роза превратится в шафран, локон-гиацинт совсем поникнет!
  Напуганный ужасной картиной умирания Жаккетты от голода, Масрур тяжелым галопом понесся в кладовую за едой.
  - Садись сюда, прохлада моего глаза! - Фатима усадила Жаккетту за низенький столик. - Вот это зовут кохл или сурьма. Я больше люблю кохл. Делаешь его так. Берешь лимон, срезаешь макушку. Мякоть вынимаешь, а вместо мякоти кладешь порошок из камня, которым рисовать хорошо. Художник им рисует.
  - Графит? - угадала Жаккетта.
  - Да. И еще добавляешь соскарябаный со старой медной вещи налет. Лимон кладешь на огонь - пусть обуглится. Затем растираешь в ступке. Клади туда же, в ступку, коралл, жемчуг, сандал и амбру. И обязательно добавь крыло летучий мыши и лапку хамелеона.
  - А где взять-то? - удивилась Жаккетта. - Я и не видела не разу этого хамелеона.
  - В любой порядочной лавке москательщика есть! - отмахнулась Фатима. - Все разотрешь хорошо-хорошо и опять калишь на огне. Пока смесь еще горячая - добавь розовой воды. Потом клади в коробочку, надо - доставай его палочкой и рисуй себе глаза!
  Подоспел Масрур с подносом.
  Фатима вознесла молитву Аллаху, Жаккетта - Пресвятой Деве и они принялись за еду. Уплетая за обе щеки не хуже Жаккетты, Фатима продолжала рассказывать:
  - Если хочешь сделать батику, клади в ступку белый мрамор, буру, рис, белую ракушку, лимон и яйцо. Все растирай. Потом смешай муку из нута, чечевицы и бобов. А затем, мой цвэточек, бери дыню и делай её как тот лимон, пустую внутри. Заполнишь смесью и поставишь дыню на солнце. Когда она высохнет, - мелешь всё в порошок и имеешь превосходную батику!
  - А..., когда я в гарем попаду? - помолчав, спросила Жаккетта.
  Ей вдруг стало страшно. Заныл висок, заболела голова. Северная Африка, это так далеко... Чужое место...
  - Не волнуйся, кровь моего сердца! Гарем без тебя не останется! - утешила ее Фатима. - Ты еще сырая. А главное, я продам тебя в тот гарем, куда продаст свой товар мерзавка Бибигюль! И я продам тебя хоть на дирхем?, но дороже, чем она, да пошлет ей Аллах великий плохой сон! Но она крутит, никто не знает, почему она держит товар при себе! Эта печаль терзает мою печень! Какого аш-шайтана• она ждет?!
  
  
  
  ГЛАВА IV
  
  
  
  
  А вечерами Фатима рассказывала сказки. На своем экзотическом французском языке. Было видно, что ей абсолютно все равно, правильно она говорит или нет - главное, чтобы понятно. Она с легкостью перепархивала с арабского на французский и обратно, и не забывала подкреплять свою речь там и там энергичными жестами.
  В маленькой комнате было сумрачно, горела носатая лампа, и вился сладкий дымок над курильницей, где тлел сандал, отгоняя злых духов и нежелательных гостей.
  Жаккетта лежала в жаркой полудреме, на границе сна и бодрствования. Фатима сидела на краешке тюфяка, расчесывала свои волосы костяным гребнем и выплетала затейливый узор арабской сказки:
  - Жил в одном из городов, далеко-далеко, бедный портной. И был у портного сын Ала ад-Дин.
  Портной недолго задержался на этом свете и по мосту аль-Сирах, тонкому как волос и острому, как дамасский клинок, что зовут "лестница Мухаммеда", прошел в рай.
  Накир и Мункар? допросили его душу о земной жизни. И поскольку грешить у него ни денег, ни времени не было, портной попал в рай, где черноокии гурии - не женщины, а чистый мускус и цибет - стал взмахивать перед ним душистыми покрывалами и он забыл все горести мира.
  А Ала ад-Дин с матерью остались жить. Совсем одни, без родственников и денег. Бедная женщина стал прясть пряжу и продавать на рынке, чтобы купить лепешки и молоко. Врагу не пожелаешь такой судьбы, мой цвэточек!..
  А Ала ад-Дин был лодырь, бездельник! Ремесло учить не хотел, работать не хотел.
  Хотел только играть на улице с мальчишками. Я бы своей рукой убила такого ребенка!
  И вот однажды подошел к Ала ад-Дину человек.
  "Привет тебе, мальчик, во имя Аллаха великого! Я твой дядя! Где мой брат, а твой отец?!"
  А это был, мой цвэточек, совсем не дядя, а колдун! Магрибинец. Почти из этих мест.
  Здесь у нас, ты знаешь, лучшие на весь мир чародеи! Каждый порядочный человек имеет амулет с джинном, да.
  Глупый Ала ад-Дин говорит: "Мой бедный отец умер".
  Тогда магрибинец давай стонать и бить себя по щекам: "Ах, мой несчастный брат! Ах, кусочек моей печени! Почему я не умер вместо тебя?"
  Магрибинец дал Ала ад-Дину два динара и велел отдать матушке. И сказать: "Дядя завтра придет, приготовь обед".
  Умная женщина очень удивилась: "Какой дядя, откуда дядя?" Но кто кроме родственников будет давать деньги бедным людям? И она приготовила обед.
  Назавтра магрибинец пришел и принес подарок.
  Головы женщины и Ала ад-Дина совсем растаяли и они поверили, что это брат умершего портного...
  
  Весенняя ночь была душной и Фатима решила переместиться ночевать на крышу. Масрур перенес туда тюфяки и подушки и полусонная Жаккетта поднялась наверх, на плоскую крышу дома.
  Из внутреннего дворика сладко пахло цветами, с улицы неслись куда менее приятные запахи.
  Слышались покрикивания квартальных ночных сторожей. Горели костры на минаретах. На севере ворочалось море, далеко на юге дышала Сахара.
  Другой край Земли, другой мир...
  В соседних дворах-крепостях тоже ночевали на крышах. За глинобитным забором доносились монотонные наигрыши арабской лютни. И тонкие женские голоса. Они были дома. А Жаккетта в плену. На краю Земли...
  - Не бойся, мой цвеэточек! - Фатима увидела, что Жаккетта съежилась под одеялом.
  Она принялась гладить голову пленницы.
  Жаккетта молча глотала слезы.
  - Тебя никто не увидит, никто не обидит. Если кто попытается - Масрур срежет ему голову.
  Ну вот, слушай дальше:
  Магрибинец взял Ала ад-Дин с собой на рынок. Купил ему хорошую одежду, сходил с ним в баню. Сказал, что купит для Ала ад-Дина лавку и тот будет купец. Глупый мальчишка совсем поверил, и ум его улетел от радости.
  А магрибинец повел Ала ад-Дина за город.
  Они пришли на одну гору, где ничего не росло. Я думаю, это такая же гора, как и та, что стоит около Мисра Охраняемого?. Ту гору воздвиг один джинн, давно-давно.
  Магрибинец развел на горе костер, бросил туда порошок. Пошел дым, вонючий дым.
  Магрибинец начал колдовство. Земля разошлась и появился мраморная плита с медным кольцом на макушке.
  Магрибинец говорит: "О сын моего бедного брата, прохлада моего глаза, возьми за кольцо и скажи свое имя, имя своего отца, имя своей матери, имя отца своего отца и имя отца своей матери!"
  Ала ад-Дин взял за кольцо, плита поднялась и появилась черная дыра.
  "Спустись в дыру, мой мальчик! - говорит колдун. - И ты будешь видеть все сокровища мира. Но не бери ничего, иначе погибнешь! А возьми только старую лампу, которая висит там на крюке. И принеси мне, я куплю тебе лавку. Возьми это кольцо - он спасет тебя от беды".
  - А чего он сам не полез? - заинтересовалась проревевшаяся Жаккетта. - Зачем ему чужой мальчишка? Пригреб бы все денежки и горя бы не знал!
  - Он не мог сам! - объяснила Фатима. - В старой книге он прочел, что только Ала ад-Дин, сын бедного портного, может. И больше никто из смертных. Пришлось ему искать Ала ад-Дина и выдавать себя за дядю.
  Ала ад-Дин спустился в дыру. И увидел там комнату, где было четыре по четыре кувшинов, доверху полных золотом, серебром и другими драгоценностями.
  Он ничего не взял и пошел дальше. И увидел сад. А на двери висел старый светильник. Он взял лампу, положил карман и пошел смотреть сад.
  А в саду на каждом дереве все листики и ягодки были драгоценными камнями. Ала ад-Дин был бедняк, сын бедняка и не знал, какие бывают драгоценные камни. Он думал, это просто стекляшки.
  "Я возьму эти стекляшки" - сказал Ала ад-Дин. - "Буду играть ими с мальчишками!" И наложил полный карман камешков поверх лампы.
  И пошел обратно. А там были очень высокие ступеньки...
  Масрур, почему скрипит наша калитка?!
  
  ***
  
  Масрур, мягко поднявшись со своего ложа, по-кошачьи неслышно исчез. Через несколько минут он вернулся и что-то сказал госпоже.
  - Эта мерзавка Бибигюль еще раз отказала почтенному купцу Махмуду с Красной улицы! - прошипела Фатима. - Какого шайтана ей надо?! Что она задумала? Как узнать? У-у, дочь шакала, ты не спрячешь свои мысли от Фатимы, я все равно узнаю, для чьего гарема ты держишь девушку!
  Ну вот, прохлада моего глаза, ступенька в дыре был высокой и Ала ад-Дин попросил колдуна: "Дядя, дай мне руку, я не могу подняться на ступеньку".
  "Бедный мальчик! " - говорит фальшивый дядя. - "Тебе тяжело нести лампу. Дай мне и я помогу выбраться, о плод моего сердца!"
  А сам хотел взять светильник и завалить дыру камнем.
  Ала ад-Дин сунул руку в карман, а лампа - на дне.
  Он говорит: "Я не могу дать тебе светильник. Дай мне руку, я выберусь и отдам лампу".
  "Нет, дай сначала лампу!" - говорит колдун.
  "Ты, дядя, совсем дурак?" - возмутился Ала ад-Дин. - "Я не могу дать тебе сейчас лампу!"
  Магрибинец рассердился и топнул ногой. Дыра закрлася, и стало темно.
  А магрибинец плюнул на то место и пошел домой. Он думал, что Ала ад-Дин скоро умрет в той дыре.
  Ала ад-Дин долго-долго плакал, а когда захотел вытереть слезы, поцарапал лицо кольцом.
  Он потер кольцо и появился джинн. Страшный, как пожар и огромный, как гора.
  "О, мой господин! - сказал джинн. - Что хочешь? Говори!"
  "Домой хочу!" - говорит Ала ад-Дин. И попал домой.
  Матушка его давно потеряла, долго плакала.
  Ала ад-Дин рассказал, какой колдун плохой человек и спать пошел. Утром встал - дома ни крошки еды.
  Мой цвэточек, ты не голодный? Нет? Ну слушай.
  Матушка говорит: "Потерпи, сынок, сейчас пряжу напряду, продам и куплю тебе лепешку".
  "Не надо!" - говорит Ала ад-Дин. - "Лучше я продам эту старую лампу и куплю нам еды".
  "Хорошо!" - говорит женщина. - "Только почисти лампу - тогда цена будет больше".
  Ала ад-Дин взял старый светильник, пошел в комнату и давай тереть.
  Вдруг из лампы повалил дым, появился страшный джинн с перевернутым лицом.
  И сказал: "О, мой господин, что ты хочешь? Я раб лампы и сделаю все, что хочет мой господин, владелец лампа".
  "Кушать хочу!" - говорит Ал ад-Дин.
  И джинн принес ему серебряный столик, богато уставленный. Сладкий шербет в кувшине, сладкая кунафа в миске и прочая хорошая еда...
  Мой цвэточек, ты точно не хочешь кушать? А?
  О! Моя девочка уже заснула! Да будет твой сон, по воле Аллаха великого, чист и спокоен, цвэточек моего сада!
  
  ***
  
  
  Наутро Жаккетта сделала то, что делали до нее сотни людей, простых душой. И сделают еще тысячи после нее.
  Она нашла в чулане у госпожи Фатимы старую запыленную лампу и принялась усиленно ее тереть.
  "Попрошу джинна, пусть разыщет госпожу Жанну и отнесет нас домой!" - думала она. - "А потом пусть идет на все четыре стороны!"
  Светильник блистал со всех боков, но джин не появился.
  "Э-э, джинн-то мусульманский!" - сообразила добрая христианка Жаккетта. - "Вот он и засел намертво!"
  Она перевернула лампу вверх дном и принялась трясти.
  Джинн не вываливался.
  "У-у, зараза!" -обиделась Жаккетта. - "Так нечестно! Он не должен смотреть, католичка я или мусульманка! Опять все только для своих!"
  Отшвырнув с расстройства лампу в угол, она пошла на кухню заесть горе.
  
  ***
  
  Жанна думала над предложением слуги три ночи.
  Хотя, казалось бы, что тут думать?
  Тринитарии - солидный монашеский орден. Он основан еще раньше доминиканцев и францисканцев, в 1198 году от Рождества Христова святым Иоанном Матийским. Специально для выкупа попавших в плен к маврам христиан.
  Кто же еще сможет помочь, как не они? Другая возможность может и не представится. Но...
  Ах, это но...
  Тринитарии свяжутся с госпожой Бибигюль. Хорошо, предположим, она назначит цену выкупа. У "французской принцессы" цена будет просто громадная, это уж точно. Где брать деньги?
  Даже если они доберутся до мадам Изабеллы (тринитарии ведь посредники, свои деньги за пленников они не выкладывают, разве уж только за самых неимущих), так вот, даже если они доберутся до мадам Изабеллы, нужную сумму она не соберет. С деньгами в графстве туго.
  Да и зачем матушке тратиться на дочь, если, здраво рассуждая, после гибели Жанны все графство отойдет ей и ее возможным детям от нового брака.
  Грех так, конечно, думать. А никуда не денешься - отсутствующая или почившая дочь для мадам Изабеллы гораздо выгодней.
  Против выгоды даже десять заповедей не всегда побеждают.
  И к Анне Бретонской не обратишься. У бедной девочки денег ничуть не больше, чем у мадам Изабеллы. Если не меньше. И весь двор, наверняка, уже знает, что она, Жанна, находится в инквизиционном розыске...
  Выкупиться, чтобы попасть на костре или в монастырь под строгий надзор, келейное заточение?! Ну уж нет! Лучше раствориться на Востоке.
  Эта приторноголосая Бибигюль часами расписывает, как хорошо будет жить французская принцесса в гареме. Есть на золоте и утопать в драгоценностях. Станет любимой женой...
  А чем черт не шутит? Охмурить султана или халифа, кто там будет. А потом сбежать на Кипр. К Марину...
  Марин, Марин... Все преодолею, а доберусь до тебя... И стану королевой Кипра... В твоем сердце...
  И никто меня не остановит! Горло перегрызу каждому, кто встанет на пути! Пусть катятся к Сатане!
  
  ***
  
  После третьей ночи Жанна вежливо попросила евнуха впредь ей с такими предложениями не обращаться.
  И с мрачным удовлетворением увидела, как округлились у него глаза. Вот так! Французские принцессы не просят о помощи! Никогда!!!
  И четвертую ночь ревела в подушку.
  
  
  ***
  
  Фатима продолжала вечернюю эпопею.
  - Ну вот, мой цвэточек, слава Аллаху, Ала ад-Дин зажил неплохо. Он и его матушка скушали все сласти со столики, а потом он продавал на рынке серебряные блюда, и покупал еду.
  Когда столик кончился, они попросили у джинна еще один, скушали сладости с него и стали продавать новые освободившиеся кувшины и блюда.
  И такая жизнь им нравилась. И они считали себя богачами.
  Ала ад-Дин теперь часто бывали на рынке и узнали, что стекляшки из его карманов - драгоценные камни, каких нет и в казне султана.
  И вот в один такой день Ала ад-Дин был на рынке, смотрел, что есть дорого, а что есть дешево. И услышал крик глашатая:
  "Всем запереть лавки и склады, закрыть двери и окна, и не одной душе не быть на улице. Дочь султана, прекрасная Бадр аль-Будур идет в баню!"
  Ала ад-Дин подумал: "Все говорят, что она красавица. Хочу посмотреть!"
  И спрятался за дверью бани. Щелка там была.
  Бадр аль-Будур вошла в баню и сняла покрывало.
  А Ала ад-Дин увидел та-акую бесподобную красавицу, какой он никогда не видел!
  А из женщин раньше он видел только свою матушку. Почтенную и уважаемую женщину, но увы, старую!
  И вот Ала ад-Дин увидел дочь султана. И сердце его заболело от любви. И печень заболела. И второе сердце мужчины тоже заболело!
  Ты поняла меня, мой цвэточек?
  Для женщины нет ничего важней, чем вызывать любовь мужчин! Запомни мои слова!
  И не верь словам другой, глупой женщины, если она говорит: "Надо работать, прясть пряжу, шить одежду!"
   Надо, чтобы у мужчины от любви к тебе болели печень, сердце и все остальное.
  И тогда не надо прясть пряжу, чтобы купить лепешку!
  А будешь кушать каждый день жареного барашка, ходить вся в золоте и иметь красивые руки и лицо!
  - Но Вы же живете одна? - не удержала слов на языке Жаккетта. - Где ваш мужчина с больным сердцем?
  Фатима закатилась от смеха.
  Вытирая слезы, выступившие в уголках глаз, она сказала:
  - Мой цветочэк! Я - не простая женщина, а женщина с достатком. Я всю жизнь вызывала любовь у мужчин и теперь мне не надо господина, чтобы кушать барашка каждый день. Я сам себе хозяйка!
  - Ваш господин умер? - спросила Жаккетта.
  - На твой вопрос есть два ответа. Да и нет.
  Почему нет? Потому что я не обычная женщина, которых как камешков на берегу.
  В мусульманском мире есть немного женщин, которым завидует даже дочь султана!
  Я - альмея! Аллах милосердный сниспослал мне эту судьбу!
  Альмеи поют, танцуют и играют музыку. Мы - лучшее украшение для любого пира, для любого дома. Почему злиться Бибигюль? Потому что даже выскочи она из кожа - она не будет альмеей!
  Я была во многих городах, долго жила в Багдаде, Кустантынии•, Мисре. Танцевала для очень большого господина...
  Фатиме было очень приятно вспоминать прошлое. Она опять смахнула слезу, но уже слезу умиления от воспоминаний.
  - Меня любило много мужчин и та-акой великий господин! Один поэт, да будет ему сладко в раю, написал про меня стихотворение! Как плохо мой цвэточек, что ты не понимаешь его строчек. Это словно ожерелье из жемчужин, нанизанных одна за другой! На вашем грубом языке это будет так:
  Фатима закатила глаза и, сжав ладони, продекламировала:
  Приди ко мне, моя небесная альмея,
  Моя возлюбленная гурия!
  Приди на закате дня
  К старой смоковнице!
  Сладкие ароматы и песни мавра
  Заставляют меня, о Фатима, грезить о любви!
  
  Какой другой женщине напишут такие прекрасные слова?! Для мерзавки Бибигюль - никогда!
  Это первый ответ на твой вопрос. Нет.
  Второй ответ. Да.
  Я долго жила с одним господином. Он меня любил, я его любила. Сильно любила. Сейчас он умер.
  Я не хочу возвращаться в Каир - моя душа будет болеть. Я пока буду жить здесь, в Тарабулюсе. А потом буду думать. Я сама себе хозяйка!
  Но когда я продам тебя в гарем, мой цвэточек, я сделаю себе подарок. Я куплю пегого мула! Всего в колокольчиках! Представляешь, как красиво? И как обозлится Бибигюль?!
  Фатима причмокнула от восторга.
  - А почему вы меня не сделаете альмеей? - поинтересовалась Жаккетта. - Раз сами умеете? Я тоже хочу быть сама себе хозяйка.
  Фатима опять залилась смехом.
  - Прости мои слова, прекрасный цвэточек, но из христианской девушки такая же альмея, как из Масрура халиф, как из мерина жеребец! У альмеи вместо крови в жилах течет любовь! А у вас - кислое молоко!
  Я давно так не смеялась, ты прогнала из моего сердца печаль! Слушай дальше сказку, учись жизни:
  Ала ад-Дин пришел домой с потерянным лицом.
  Матушка увидела своего сына и удивилась: "Что с тобой, о плод моего сердца?"
  Ала ад-Дин ничего не сказал и пошел спать. Но не мог заснуть, всю ночь ворочался с бока на бок. И утром он был еще хуже, чем вечером.
  Матушка перепугалась, говорит:
  "Я бегу за лекарем, пусть даст тебе слабительное лекарство!"
  "Не надо лекаря, матушка!" - говорит Ала ад-Дин. - "Меня мучает не болезнь, а любовь! Вчера я видел дочь султана, прекрасную Бадр аль-Будур. Матушка, если я не возьму ее в жены, я умру. Пойди, попроси султана, пусть отдаст дочь за меня!"
  "Ты сошел с ума!" - закричала матушка. - "Надо звать соседей и вести тебя в больницу, пока ты еще не стал кидаться на людей! Где это видано, чтобы сын портного взял в жены дочь султана?"
  "Если ты матушка не попросишь у султана его дочь для меня, я, твой единственный сын, умру!" - говорит Ала ад-Дин. И лицо его стало совсем черный.
  "Если я приду к султану с такой просьбой, он спросит меня, сын какого султана или халифа сватает его дитя. Когда он узнает, что ты сын бедного портного, он прикажет отрезать мне голову за дерзость! Ты хочешь своей старой маме такую позорную смерть?"
  Но Ала ад-Дин вдруг засмеялся и вышел из комнаты. А когда он вернулся, то держал блюдо, на которое положил драгоценные камни из сада в горе.
  "Возьми это и подари султану, матушка!" - сказал он. - "И султан не задаст тебе ни одного вопроса. Это - ответ на все вопросы мира!"
  Матушка Ала ад-Дина взяла блюдо, покрыла его платком, накинула покрывало и пошла в диван•.
  О, мой цвэточек, еще немного - и будут кричать призыв к утренней молитве! Давай спать!
  
  
  ГЛАВА V
  
  
  
  "Что задумала эта лиса Фатима?" - ломала голову Бибигюль. - "Она сто раз могла продать свою купленную за бесценок полудохлую девицу. Но люди говорят, пока она даже слышать об этом не хочет. Что ей надо? Почему медлит? Неужели ждет продажи французской принцессы, о дочь шайтана! Какую хитрость она готовит? Нельзя пускать это дело на волю Аллаха. Берегись, Фатима!"
  
  ***
  
  
  Для Жаккетты настал новый этап испытаний.
  Сразу после утренней трапезы Масрур принес в комнату маленький, но увесистый сундук.
  Фатима принялась доставать оттуда грубые, чугунные, страшно тяжелые украшения. Больше похожие на вериги мучеников.
  - Надевай, мой цвэточек! - довольно сказала она. - Этот браслет на ногу, этот браслет на руку, этот браслет на плечо. Этот пояс на бедра, это ожерелье на шею.
  - Что это? - запаниковала Жаккетта. - Они же страшные!
  - Пусть страшные, главное - нужные! Надевай! - приказала Фатима.
  Жаккетта с опаской принялась надевать браслеты, пояс и ожерелье. "Украшения" придавили ее к земле не хуже мешка с зерном.
  - Теперь иди! - скомандовала Фатима.
  Жаккетта, волоча ноги, пошла.
  - Стой! - хлопнула в ладоши Фатима. - Ты идешь, как заморенный верблюд! Надо ходить, чтобы твоя неземной красоты маленькая ножка скользила по лугу и не пригибала цветы к земле!
  - Тяжело же! - заныла Жаккетта. - Они меня как жернова вниз тянут!
  -А что ты хочешь, мой цвэточек? - всплеснула руками Фатима. - Ты должна носить украшения, как одежду - словно нет ничего! Захочет господин подарить своей любимой женщине золотой браслет - ты должна носить его так, словно нет никакого браслета! Господин удивится: "Я подарил слишком маленькую и легкую вещь!" И подарит еще браслет. А если ты согнешься, как ветка под тяжестью яблока, господин подумает: "Совсем тяжело моей бедной любимой розе!" И не станет дарить другой браслет! Понимаешь?!
  
  ***
  
  Фатима гоняла Жаккетту до тех пор, пока та не притерпелась к браслетам, поясу и ожерелью.
  "Теперь меня даже ураган с места не сдвинет!" - думала Жаккетта. - "Мало того, что теперь я толще себя в два раза, так и навешано на мне... Лошадь такую тяжесть не повезет! Трудно быть восточной женщиной!"
  
  ***
  
  Просто таскать неподъемные украшения, оказывается, было мало. Нужно было носить их правильно.
  Жаккетта, вся в поту, ходила туда-сюда по дворику, проклиная тот день, когда мама родила ее под кустом.
  Фатима, сидя в тенечке и поигрывая опахалом, командовала:
  - Спину держи, голову подними! Масрур! Дай этому неуклюжему ослику кувшин на голову!
  Масрур, сокрушенно мотая головой, водрузил на голову Жаккетте большой кувшин.
  - Вот правильно, голова должна прямо сидеть на шее! А теперь иди плавно, чтобы колокольчик на ножном браслете звенел небесной музыкой!
  Жаккетта, кляня все на свете, попыталась идти плавно.
  - Это плавно? - охнула Фатима. - Твой браслет звенит, как дырявое ведро! Люди будут убегать с твоей дороги! Они будут думать, человек, больной проказой, ковыляет! Ты должна звенеть браслетом так, чтобы господин не видел тебя, а уже думал: "Мой золотой цвэточэк идет!" И его второе сердце тянулся бы в твою сторону, как магнит к железной горе!
  Впечатлительная Жаккетта ойкнула и, споткнувшись на ровном месте, упала.
  Кувшин разлетелся вдребезги.
  - Масрур, давай новую посуду! - невозмутимо сказала Фатима. - Ослик плохо видит дорогу. Пусть разобьет хоть все кувшины в доме, - возьмем еще у соседей, но дело сделаем!
  Масрур убрал черепки и принес новый кувшин.
  - Иди, мой цвэточек! - командовала Фатима. - Так, так, нога плавно, спина прямо. Завтра повесим тебе браслеты еще тяжелей! Все украшения, что будут висеть на тебе - это твое неотъемлемое имущество по Закону Аллаха. Поэтому висеть должно много. Я делаю из тебя дорогую женщину!
  
  ***
  
  Вечер, все-таки, настал.
  Жаккетта, уставшая больше, чем если бы она пахала в поле, без сил свалилась на свой тюфяк.
  А свежая, как только что испеченный пончик, Фатима продолжила сказку:
  - Матушка Ала ад-Дин взяла блюдо и пошла в диван султана. Там она стала в уголок и простояла все время, пока султан принимал людей и разбирал их жалобы. И женщина ничего не сказала султану.
  И пошла домой.
  Ала ад-Дин увидел полное блюдо и печаль охватила его сердце.
  Но матушка сказала: "Я ничего не говорила султану. Пойду завтра".
  И ходила так семь раз, и все стояла в уголке.
  Наконец султан заметил, что одна бедная женщина приходит в его диван, стоит в уголке и ничего не просит.
  Он велел везирю позвать эту женщину.
  "Что тебе надо?" - спросил султан. - "Почему ты так долго ходишь, но не говоришь своей просьбы или жалобы?"
  "О, царь царей!" - говорит мать Ала ад-Дина. - У меня есть к тебе просьба, но молю, обещай, что ты пощадишь меня, какой бы странной она не была!"
  Султан удивился, но доброта его была беспредельна.
  И он сказал: "Пощажу! Говори!"
  "О, царь царей, владыка времени!" - говорит женщина. - "Мой сын, Ала ад-Дин увидел твою дочь, царевна Бадр аль-Будур и попал в сети любви! Он совсем потерял голова! И послал меня, чтобы я посватала твою дочь за моего сына Ала ад-Дин, иначе он умрет!"
  Султан развеселился и засмеялся.
  Только везирь смотрел на мать Ала ад-Дина, как коршун на змею. Он сам сватал своего сына за царевну.
  "А как твой сын увидел мою дочь?" - спросил султан, утирая слезы концом тюрбана.
  "Он смотрел в щелку двери бани!" - сказал мать Ала ад-Дин, обрадованная, что султан не велит ее казнить.
  И султан засмеялся еще громче.
  "А что ты прячешь под платком, бедная женщина?" - спросил он.
  "Мой сын Ала ад-Дин посылает тебе это в подарок!" - сказал женщина и снял платок с блюда.
  И султан проглотил свой смех.
  Таких камней не было даже в его казне.
  "Скажи, везирь, - спросил он. - Разве не достоин человек, который преподнес мне такой великолепный подарок, быть мужем моей дочери? А?"
  Везирь услышал этот слова, и от злобы желчь разлилась у него по всему телу.
  "О да, царь времен!" - сказал он лживо. - "Но если захочет Аллах, подарок моего сына будет больше! Дай мне два месяца сроку!"
  Султан любил драгоценные камни и поэтому он сказал матушке Ала ад-Дина: "Слушай меня, о женщина! Приходи через три месяца и, если Аллаху будет угодно, моя дочь станет женой твоего сына!"
  Матушка вернулась домой и рассказала Ала ад-Дину слова султана.
  Ала ад-Дин обрадовался и надел на свое сердце узду ожиданий.
  Извини, мой цвэточек, на сегодня все. Меня ждут дела!
  Жаккетта давным-давно спала, утомленная тяжелым днем.
  
  ***
  
  Ночью Жаккетта резко проснулась. Почему?
  Потому что в соседней комнате глухо, нараспев говорил Масрур. Говорил не своим голосом.
  Жаккетта откинула одеяло и, неслышно ступая босыми ногами, подкралась к дверному проему.
  В темной комнатушке, без окон, освещаемой лишь углями, тлеющими в тазу, угадывались два силуэта.
  Масрур сидел на ковре, неестественно откинув голову. Перед ним стояла Фатима и требовательно что-то спрашивала. Масрур чужим голосом отвечал. Изредка он страшно всхлипывал и начинал раскачиваться.
  От непонятного ужаса у Жаккетты пот потек по спине. Она, пятясь, отступила назад к тюфяку и спряталась с головой под одеяло. Чем-то древним и жутким веяло от увиденной сцены.
  - Вставай, мой цвэточек! - услышала она над ухом негромкий голос Фатимы. - Ты должна мне помочь.
  - А что случилось? - преодолевая дрожь, охватившую тело, спросила Жаккетта.
  - Чтобы узнать думы Бибигюль, я пустила в Масрура джинна. Джинн залез в его голову и пытался залезть в голову Бибигюль, чтобы говорить мне, что Бибигюль думает, про гарем какого господина, - безмятежно сообщила Фатима, словно поведала, как булочки печь. - Но он ничего не узнал! Бибигюль, видно, держит оборону против джиннов и ифритов! Не иначе как у этой ведьмы есть чулан, где стоит железный сундук. В сундуке одиннадцать змей. На углах сундука воткнуто четыре флага. Это талисман. Между флагами на крышка сундука стоит таз, полный денег. И поверх динаров связанный белый петух. Только так - если джинн не смог попасть в ее голову!
  Жаккетте захотелось опять спрятаться под одеяло. И не вылезать, по крайней мере, до обеда.
  - Сейчас нужно выгнать из Масрура джинна и вернуть его настоящую душу. Ты будешь помогать. Зажигай светильник!
  Пока Жаккетта возилась с лампой, Фатима принесла в комнату широкую доску и достала из сундука баночку. В баночке оказалась темного цвета мазь, пахнущая сандаловым деревом.
  При свете лампы Фатима этой мазью нарисовала на доске квадрат. Разделила его на девять квадратиков.
  К квадрату пририсовала голову, ручки, ножки и мохнатый хвост с кисточкой на конце. Голову украсила глазом, ухом, бородкой и не то шапкой, не то странной прической из волос, очень напоминающей шалашик.
  Высунув от напряжения язык, Фатима принялась вписывать в квадратики цифры. Когда все ячейки оказались заполнены, она написала ряд чисел на ногах, руках и ухе фигурки. Только хвост остался чистым.
  Довершило картину несколько стрелок и загогулин.
  - Возьми курильницу! - приказала Фатима Жаккетте. - И иди со мной.
  Они прошли в комнату, где сидел Масрур.
  Фатима положила перед евнухом доску и прямо под нос поставила курильницу, куда бросила ударную дозу благовоний.
  Жаккетта уловила поднимающиеся от тлеющих щепочек, переплетающиеся между собой волны сладко-дымного ладана, терпко-туманного сандала, обволакивающей мирры.
  - Тазик вынеси! - бросила Фатима.
  Жаккетта бегом отнесла таз на кухню.
  Когда она пробегала по двору, увидела, что небо уже розовеет.
  - Теперь вставай позади Масрура и держи его голову.
  - Я боюсь! - всхлипнула Жаккетта.
  - Не бойся, мой глупый ослик! Джинну ты не нужна. Это правоверный, проверенный джинн. Не марид?. Христианскую душу он обойдет стороной. Я буду читать молитву в два раката?. Держи голову Масрура, чтобы он весь был в дыму.
  Жаккетта неохотно встала за спиной Масрура, взяла ладонями его запрокинутую лысую голову и наклонила ее к дыму. И зажмурилась, что было сил.
  Фатима начала монотонно читать арабские заклинания.
  От перенасыщенного ароматами дыма щипало в носу, кружилась голова. Перед зажмуренными глазами Жаккетты крутились огненные круги. А низкий голос Фатимы словно пилил голову пополам.
  Сколько так продолжалось, - Жаккетта не знала...
  Она очнулась и выбралась из этого странного забытья, когда голова в ее руках задергалась.
  - Все, мой цвэточек! - устало сказала Фатима. - Джинн ушел. Открывай глаза и иди спать. Сегодня была трудная, а главное - бесполезная ночь.
  
  
  ГЛАВА VI
  
  
  
  Прошло несколько дней.
  Жаккетта покорно носила тяжелые браслеты и ожерелье, и добилась кое-каких успехов в этом деле.
  По Жаккеттиным меркам из нее получалась восточная женщина хоть куда. Толстая, гладкая, густо накрашенная. И одежда, и украшения - все как надо.
  Казалось бы, ну что еще? Все трудности позади, можно наслаждаться новой жизнью.
  Не тут то было!
  
  ***
  
  - Двигай пэрсиком, пожалей мою печень! - стонала заломившая брови Фатима, отбивая такт ладонями.
  Масрур выводил затейливую мелодию на флейте.
  - Так, так, так-так-так, двигай, двигай, вращай!
  Жаккетта двигала "пэрсиком " неправильно.
  - Цвэточек мой, пока ты - вылитое бревно! - утирала пот Фатима. - Ты должна быть и огонь, и лед, и сад, полный роз! Пэрсиком двигай, пэрсиком! Смотри!
  Фатима вышла на середину ковра и задвигала "пэрсиком" так, что все вокруг затряслось.
  - Аллах создал мужчину, чтобы управлять Вселенной, а женщину - управлять мужчиной. Умная женщина - любимая женщина, богатая женщина, счастливая женщина. Нет плохих мужчин - есть глупые женщины! Умей владеть своим телом - и ты покоришь мужчину, даже если будешь с головой закутана в ковер! Сколько раз я тебе это говорила? Наверное, сколько звезд на небе! Двигай пэрсиком, двигай! Своим неуклюжим топотом ты проткнула мне желчный пузырь!
  Жаккетта честно старалась, но "пэрсик" двигался плохо. Ничего не выходило.
  - А еще хотела быть альмеей! - укоризненно говорила Фатима. - Ты не любишь свое тело, ты не дружишь со своим телом! Это ваши глупые священники вбивают в ваши головы запрет любить тело. Душа, душа! Почему тело должно мешать душе?! Любовь - это дар Аллах для людей!
  Великий пророк Мухаммед сильно любил женщин, детей и благовония. Это не мешало пророку слушать Аллаха и нести его волю правоверным людям!
  А все ваши святые женщин не любят, боятся хуже чумы. Сидят одни, грызут корешки вместо еды. И хотят делить мир: женщины в одну сторону, мужчины в другую. Между ними стена и пусть все только молятся.
   А как тогда будут дети, если любовь - грех? Если люди будут верить вашим святым, уходить в монастырь и думать о душе, все умрут и привет! Нет больше людей!
  Может, ваши святые так говорят, потому что больше любят мальчиков, чем женщин? А?
  - Неправда! - всхлипнула Жаккетта. - Не так все! Не врите про наших святых! Они хорошие!
  - А кто говорит, что плохие? - удивилась Фатима. - Глупые просто. Ну-ну, не реви! Я не хотела тебя обидеть. Давай отдохнем и покушаем. Может, после еды дело пойдет...
  
  ***
  
  И после еды дело не пошло.
  Жаккетта топталась на ковре с тем же успехом, что и до обеда.
  - Масрур! - закатив глаза, патетически воззвала к евнуху Фатима. - Если бы ты был мужчина, разве пустил бы ты такую неуклюжую девушку дальше кухни?
  Масрур перестал играть, и что-то ответил хозяйке.
  Фатима оглушительно расхохоталась.
  - Эта старая пустынная лиса говорит, что если бы по воле Аллаха он остался мужчиной, ты была бы его любимой женой. Даже если бы ты не только танцевать, но и ходить не хотела. Он бы носил тебя на руках, ах мошенник! Но он сказал мудрую вещь. Надо, чтобы ты посмотрела, как танцует настоящая женщина! Перестань вытаптывать ковер, иди сюда! Будем опять кушать, твое лицо похудело! Не горюй, мой цвэточек! Фатима делала гурий и не из таких бревен!
  
  ***
  
  - Ну вот, пришел вечер, пришел час для сказки! Слушай же дальше, мой цвэточек.
  Ала ад-Дин сидел дома и ждал, когда пройдут эти три месяца.
  Прошло уже два месяца. И матушка Ала ад-Дина вышла как-то в город купить масло.
  Смотрит - купцы запирают лавки, вешают цветы, зажигают свечи и светильники. По улице скачет много воинов с факелами.
  Матушка спросила у купца:
  "Почему такой переполох?"
  "О женщина!" - говорит купец. - "Ты, видно, нездешняя! Сегодня вечером сын везиря берет в жены дочь султана!"
  Матушка забыла про масло и побежала к Ала ад-Дину.
  "О горе, сынок!" - закричала она. - "Султан обманул тебя. Сегодня он выдает свою дочь за сына везиря! Этот везирь - плохой человек. Еще в диване он смотрел на меня, словно хотел укусить!"
  Ала ад-Дин растерялся, но вспомнил про джинна и повеселел.
  "Не бойся, матушка!" - сказал он. - "Ложись спать и утро будет добрым! Сыну везиря не видать царевны, как своих ушей!"
  Он потер лампу и джинн возник в клубах дыма.
  "Слушай меня, раб лампы!" - говорит Ала ад-Дин. - "Сейчас ты полетишь во дворец султана, и как только сын везиря войдет к Бадр аль-Будур, принесешь их сюда до того, как он возьмет девственность дочери султана!"
  Мой цвэточек, ты ведь давно отдала свою девственность? А? Я думаю, ты имела не одного мужчину!
  - Угу! - пробурчала Жаккетта.
  - Жалко... - зевнула Фатима. - Несверленная жемчужина идет дороже. Обычный господин странный человек - он наслушается сказок от своей бабушки, потому хочет сразу и горячую любовь, и первому взломать решетку девичьего сада. Только умный господин знает, что всему нужно время, а для горячей любви не один садовник должен поливать розу в саду, чтобы лепестки ее набрали силу.
  Можно было отвести тебя к лекарю, починить твою решетку и опять сделать невинной девушкой. Глупая Бибигюль так бы и поступила. Но Фатима умная. Какой дурак поверит, что девушка, которую вынесли как мешок с пиратского корабля, осталась нетронутой... Так где я остановилась?
  Только сын везиря забрался на ложе дочери султана, джинн поднял их прямо вместе с постелью и поставил в дом Ала ад-Дина.
  "О раб лампы! Возьми этого червяка!" - говорит Ала ад-Дин. - "И отнеси его в тот домик, куда ходят по нужде. А утром забери его и царевну и доставь обратно во дворец!"
  "Слушаю и повинуюсь, о повелитель!" - сказал джинн и закинул сына везиря в холодный нужник.
  А Ала ад-Дин вошел к дочери султана и сказал:
  "Не бойся меня, о прекраснейший цветок мира! Я не обижу твою девственность и не позволю сделать это ничтожному сыну везиря!"
  Ала ад-Дин лег рядом с царевной и положил между собой и нею обнаженный меч. Он проспал так до утра, не тронув девушку.
  Утром джинн унес ложе обратно.
  Султан пошел к дочери узнать, понравился ли ей муж но царевна надула губы и ничего не сказала. А сын везиря сбежал домой поменять вонючую одежду и отогреться, потому что сильно замерз.
  Султан очень удивился.
  На другую ночь было тоже самое.
  Утром султан взял везиря и опять пошел к дочери. Бадр аль-Будур сидела и злилась, а сын везиря стучал зубами.
  Султан пришел в великий гнев, вытащил свой шамшир?, чей клинок был украшен мудрым изречением из Корана, и сказал:
  "Если моя дочь ты не скажешь, почему нет радости на твоем лице, я отрублю тебе голову!"
  "Пощади меня, отец!" - говорит царевна. - Я в великой печали и вот причин: уже вторую ночь, как только мой муж всходит на моё ложе, появляется страшный джинн. Он относит меня в маленькую комнату, где красивый юноша кладет на постель меч и спит рядом до утра, не причиняя мне зла."
  "Это правда?!" - спросил султан у сына везиря.
  "Правда, о повелитель!" - сказал тот. - "Моя судьба печальней, чем участь царевны. Меня бросают в маленький холодный домик, где страшно воняет. Третью ночь мне не пережить! Я не хочу быть мужем царевны Бадр аль-Будур, мое здоровье слишком слабое".
  Сильная печаль пронзила желчный пузырь у везиря. Он сказал:
  "О царь царей! Дозволь еще одну ночь! Мы поставим вокруг ложа стражу с обнаженными клинками!"
  "Зачем?" - пожал плечами султан. - "Мне не нужен такой брак!"
  Везирь с сыном покинули дворец. И глашатай стал кричать в городе об отмене брака.
  И вот прошло три месяца.
  Матушка Ала ад-Дина пошла в диван.
  А султан уже забыл, что обещал свою дочь за Ала ад-Дина.
  И когда он увидел бедное платье женщины, он растерялся и спросил визиря:
  "Что ты думаешь?"
  А везирь пылал злобой и завистью. Он сказал:
  "О царь царей, неужели ты выдашь свой дочь за бедняка?"
  "Но ведь я обещал!" - сказал султан.
  "Вели принести еще камней, много камней!" - посоветовал хитрый везирь. - "Он не принесет и брака не будет!"
  "Слушай меня, женщина!" - сказал довольный султан. - "Пусть твой сын даст в приданое за моей дочерью еще сорок таких блюд, и сорок невольниц, несущих блюда, и сорок рабов, охраняющих невольниц. Тогда я отдам дочь!"
  Опечаленная матушка шла домой и думала:
  "Где взять невольниц, где взять рабов?"
  Ала ад-Дин услышал слова султана и утешил матушку:
  "Не печалься! У нас будет все! Иди на рынок и купи то, что обрадует твое сердце!"
  Мой цветочек, утром мы сходим на рынок к продавцу благовоний, у меня кончились благоухающий нард и душистая хна. Великий властелин древности, повелитель джиннов Сулейман сын Дауда• очень любил приятный запах и говорил своей любимой:
  "Твои масти приятны для моего носа, имя тебе мирровое масло!"
  А он был мудрый человек и зря слов на ветер не бросал! Поэтому ты должна крепко помнить эти слова и всегда иметь ароматы в нужном количестве.
  Ну вот, когда матушка ушла, Ала ад-Дин потер светильник и приказал джинну:
  "О раб лампы! Достань мне сорок блюд, полных драгоценными камнями! Сорок невольниц, красивых, как луна, и сорок полных силы рабов. И пусть на них будет роскошная одежда!"
  И в тот же час во дворе стало тесно от рабов и невольниц.
  Только матушка пришла с рынка, Ала ад-Дин сказал:
  "Не снимай покрывала. Иди диван, веди невольниц и рабов".
  И матушка Ала ад-Дина повела сорок невольниц и сорок рабов во дворец. А люди выбегали из домов и не верили своим глазам.
  Султан тоже не верил своим глазам, он считал блюда, смотрел камни, трогал мускулы у рабов и щупал невольниц.
  "Скажи твоему уважаемому сыну, я принимаю его выкуп за мою дочь и отдаю царевну Будур в жена Ала ад-Дину!" - сказал султан. - "Вечером я жду вас с ним во дворце."
  И поспешил увести невольниц в гарем, откуда не выходил до вечера.
  Все, мой цвэточек, я устала.
  
  ***
  
  Оставшуюся ночь Жаккетте снилось, что страшный, похожий на пьяного копейщика Шарло джинн носил ее на тюфяке над спящим городом.
  И кричал: "Двигай пэрсиком!"
  
  ***
  
  Носить покрывало, как настоящая восточная женщина - тяжелый труд.
  Надо так закутаться им с головой, чтобы в щелочку виднелся только один глаз.
  Жаккетту по всем правилам окутали покрывалом и ей казалось, что теперь она одноглазый ифрит.
  С непривычки глаза съезжали в кучу и одноглазо смотреть на мир было неприятно. Даже голова разболелась
  
  ***
  
  Крупнейший городской базар оглушил Жаккетту звуками и запахами.
  Насколько тихими и безлюдными были улочки мусульманского города, настолько шумным и многолюдным был восточный сук.
  В лавках, на лотках, просто на земле (в корзинах и на ковриках) лежали груды самых разнообразных товаров, притягивающие к себе яркостью красок, красотой форм или дразнящими нос запахами.
  В темных углублениях расположенных в наиболее удобных местах лавок, где прятались более дорогие товары, гнездились самые солидные люди города - уважаемые торговцы, про которых даже пророк (да благословит его Аллах и да приветствует!) сказал:
  "Прекрасно положение, созданное богатством!"
  Жаккетта боялась, что в такой толчее людей, животных и товаров ее кто-нибудь толкнет, или укусит навьюченный осел, или она свалится на коврик, где египетскими пирамидами выложены фрукты.
  Пока они дошли до лавки с благовониями, Жаккетта сто раз вспотела.
  Фатима долго выбирала нужные благовония и нудно (на взгляд Жаккетты) торговалась с владельцем лавки из-за каждого дирхема.
  Судя по довольным ноткам в голосе хозяйки, Фатима так не считала, и вела торг, наслаждаясь процедурой.
  И Аллаху было так угодно, что в этот же час в лавку пришла Бибигюль.
  Она увидела покрывало своей врагини и с порога кинулась в атаку.
  - Приветствую тебя Фатима, мир тебе! - пропела Бибигюль. - Во имя Аллаха высокого, великого! Я вижу дела у тебя идут неблестяще, раз ты сражаешься за каждый фельс? и покупаешь не больше кирата?.
  - Мир и тебе, Аллах великий да будет к тебе милосерден! - спокойно отозвалась Фатима. - Ты не заглядывала в мой сундук, чтобы так говорить!
  - Но ведь ты по-прежнему ездишь на ослике? - осведомилась Бибигюль. - Моя служанка тоже так делает. А зачем ты притащила с собой в порядочную лавку очесок пакли, подобранный тобой у корабля? Предложить этот обрывок лохмотьев в обмен на щепотку шафрана? Это будет невыгодная сделка для почтенного господина Махмуда, чьи дела, по воле Аллаха, идут прекрасно и нет нужды брать заботы о содержании невольницы, которая не обрадует ни глаза, ни слуха.
  - Чего хочет Аллах, то бывает, а чего не хочет он, то не бывает! Несравненная Бибигюль, ты пришла сюда сделать покупки или расплескать свою злость, потому что твой кошель пустой? - бросила Фатима.
  В пылу перепалки, чтобы обозлить свою соперницу, она, не торгуясь, купила у купца драгоценные благовонные четки, чьи шарики были сделаны с добавлением мускуса и амбры.
  - Ручки у моей бирюзовоокой красавицы так нежны, - басом пояснила Фатима торговцу, метя стрелу в Бибигюль, - что только подобные четки могут перебирать ее крохотные пухленькие пальчики.
  - Неисповедимы пути Аллаха! - так же торговцу сообщила Бибигюль. - Нежные ручки у служанки!
  И потребовала четки еще дороже. Сообразительный купец тут же поднял цену точно таких же на треть.
  Тогда Фатима купила украшенную резьбой коробочку и палочку слоновой кости, предназначенных для хранения и нанесения кохла.
  Бибигюль в ответ приобрела серебряный кувшинчик для ароматического масла.
  Купец был в полном восторге от покупательниц, довольно потирал длинную, крашенную хной бороду и возносил хвалу Аллаху, столкнувшему в его лавке, на узкой дорожке двух дам. Он сделал в этот день такую выручку, которую не делал и за неделю.
  Пока Бибигюль прикидывала, не прикупить ли для нужд дома пару-тройку макуков? розового масла и тем сразить противницу наповал, Фатима, решившая, что отход с поля боя еще не поражение, решила удалиться.
  - Извини, Бибигюль, приятно было поговорить с тобой, но нам пора! По воле Аллаха милостивого, у альмеи времени всегда мало. Надо успеть приготовится к пиру. Люди любят мое искусство, каким наделил меня великий Аллах!
  И Фатима с Жаккеттой гордо удалились.
  
  ***
  
  Наступил вечер.
  Покрывало взлетело в руках Масрура и опустилось на Жаккетту. Теперь она была полностью упакована. Рядом злилась уже одетая Фатима.
  - Скорее! Масрур, ты ленивая ящерица!
  По просьбе очень уважаемых людей города Фатима должна была на пиру показать искусство настоящей альмеи. (Двинуть, так сказать, пэрсиком по правоверным.)
  Пользуясь столь удачно подвернувшимся случаем, Фатима решила превратить процесс обучения Жаккетты в наглядный и продемонстрировать, как же правильно исполнять услаждающий сердца мужчин танец.
  Масрур взвалил в мешок с финтифлюшками Фатимы, и они втроем вышли из калитки.
  Идти было недалеко, в этом же квартале.
  
  ***
  
  Пир был уже в полном разгаре.
  Гости, обрызганные розовой водой?, расположились в просторном, украшенном арками, резными решетками и занавесками зале.
  Сидя на роскошнейшем ковре за маленьким столиками, купцы угощали тощего, вредного на вид кади•, ради ублажения которого и был затеян весь пир. Фатима считалась гвоздем программы.
  В углу трудились музыканты. Бухал барабан, ныла флейта и звенели струны лютнеобразных инструментов.
  Фатима лично установила Жаккетту перед удобной щелочкой, откуда хорошо было видно весь зал, и отправилась переодеваться в праздничный костюм.
  
  ***
  
  ... Наконец пришло время небесным гуриям спустится на землю и посетить пир.
  Под звуки музыки на середину зала выплыла покрытая тонким, изукрашенным золоченой тесьмой покрывалом, необъятная госпожа Фатима.
  Зрители приветствовали ее выход криками восторга.
  Фатима затянула воющую песню на одной ноте, сбросила с себя покрывало и осталась только в узкой, собранной складками, безрукавке и огненно-красных шальварах.
  Обнаженный живот вываливался из складок ткани, как тесто из квашни. Он нависал над чеканным золотым поясом, украшенным самоцветами; груди и бедра поражали необъятностью.
  Круглое, как блин, лицо было ярко накрашено. Расшитая драгоценными камнями маленькая бархатная шапочка кокетливо сидела макушке.
  Черные косы альмеи были густо надушены жасмином и украшены золотыми подвесками.
  Над столиком пронесся дружный стон восхищения. Некоторые гости даже вскочили на ноги.
  Продолжая выть, Фатима принялась медленно раскачивать свой таз, словно тяжелый колокол
  Живот, подобный чреву беременной бегемотицы, плескался туда-сюда, гороподобные груди повторяли его движения.
  Фатима подчиняла обширное тело ритму музыки и заставляла каждую складочку танцевать свой танец. Вся она ходила ходуном.
  Среди мужчин началось оживление, граничащее с экстазом. К ногам бесподобной полетели мешочки с динарами, украшения и жемчужины.
  Остальные искусники, забавлявшие гостей весь вечер, зеленели от зависти, но понимали, что таких высот им не достичь.
  Почтенные гости, судя по всему, чувствовали себя так, словно уже прошли лезвие аль-Сираха, хватанули струй аль-Кавсара? и, сидя у подножия корней дерева Туба, наслаждаются главным достоинством рая - общением с черноокими гуриями.
  В душах не очень почтенных звенели отчаянные, отточенные, как дамасский клинок, рубаи Хайяма:
  
  Лунным светом у ночи разорван подол...
  Ставь кувшин поскорей, виночерпий, на стол!
  Когда мы удалимся из дольнего мира,
  Так же будет луна озарять этот дол.
  =
  К черту пост и молитву, мечеть и муллу!
  Воздадим полной чашей Аллаху хвалу!
  Наша плоть в бесконечных своих превращеньях
  То в кувшин превращается, то в пиалу.
  (пер. Г. Плисецкого)
  
  Слышал я, что в раю, мол, сады и луга,
  Реки меда, кисельные, мол, берега.
  Дай мне чашу вина! Не люблю обещаний.
  Мне наличность презренная дорога.
  =
  Веселись! Невеселые сходят с ума.
  Светит вечными звездами вечная тьма.
  Как привыкнуть к тому, что из мыслящей плоти
  Кирпичи изготовят и сложат дома?
  =
  Лучше пить и веселых красавиц ласкать,
  Чем в постах и мотивах спасенья искать.
  Если месту в аду для влюбленных и пьяниц,
  То кого же прикажете в рай допускать?•
  =
  О, мой шах, без певцов и пиров и без чаши вина
  Для меня нетерпима цветущая в розах весна.
  Лучше рая, бессмертья и гурий, и влаги Кавсара
  Сад, и чаша вина, и красавицы песнь, и струна.?
  (пер. В. Державина)
  
  
  
  
  ГЛАВА VII
  
  
  
  
  Когда Фатима, Жаккетта и Масрур отправились домой, ночь была в полном разгаре.
  Лунным светом, действительно, был разорван у ночи подол. Хотя в глубоких лабиринтах улиц темнота таилась беспрепятственно.
  Но над темным ущельем улицы, ограниченной высокими стенами с редкими, наглухо закрытыми воротами, неприметными калитками и спрятанными за резными узорчатыми фонарями-ставнями окнами, сияло лунно-звездное небо.
  Фатима, весьма довольная успехом, сама несла мешочек с подарками. Вспоминая вечер, она колыхала на ходу бедрами и тихо напевала себе под нос.
  Жаккетта, изредка зевая, плелась за ней. Пользуясь тем, что в берегах улицы ночь темна, она с удовольствием откинула с лица покрывало.
  Им оставалось пройти еще пару перекрестков.
  Внезапно на безлюдной улице от стены отделилась смутно различимая фигура и метнула что-то в их сторону.
  Реакция у Фатимы оказалась молниеносной.
  Она схватила Жаккетту за плечо и резко дернула на землю. И свалилась сама рядом, словно мешок с зерном, сброшенный с седла.
  Тяжелый камень врезался в стену как раз над ними и, срикошетив, упал рядом с головой Жаккетты.
  Нападавший учел их падение и швырнул еще один, целясь ниже. И пустился наутек к ближнему перекрестку. Камень только летел в воздухе, а беглец уже мчался вдоль стены.
  Но тут в действие вступил Масрур. Скинув на землю мешок с нарядом госпожи, он выдернул из ножен свой тяжелый, кривой нож.
  Масрур делал им все - от свежевания барашка до чистки яблок. Жаккетте лезвие ножа больше всего напоминало выстиранный, висящий на веревке носок? - такое же вытянутое, изогнутое, с утолщением в ближней к острию части. Заточен он был по внутренней стороне и идеально сбалансирован.
  Масрур метнул свое оружие вслед убегающему. Нож, вращаясь в полете, как падающее семечко ясеня, настиг убегающего. Все произошло очень быстро и тихо.
  И камень, и нож достигли цели одновременно. Но камень, в отличие от ножа, не попал.
  Фатима встала и шепотом произнесла очень длинную фразу по-арабски. Главным словом, повторяющимся через каждые три-четыре, было "аш-шайтан". Жаккетта тоже поднялась и стряхнула с покрывала выбитые из стены камнями кусочки глины.
  Они подошли к лежащему. Человек был убит наповал.
  Масрур вытащил из тела нож, вытер об одежду убитого и убрал обратно в ножны.
  - Это собака из тех шакалов, что за медную монету готовы убить маму! - сплюнула Фатима, осмотрев труп и опять опуская покрывало на лицо.
  Жаккетта без сил привалилась к стене, колени ее подгибались.
  - Это привет от красавицы Бибигюль! - прошипела Фатима. - Мерзкая скорпиониха! Она хочет напугать Фатиму! Масрур, мы дойдем одни. Ты бери этого дохлого осла и неси к задней калитке змеи Бибигюль! Это мой подарок и привет! Смотри, не накапай кровью по пути! Пусть будет непонятно, где он убит!
  Невозмутимый Масрур вытряхнул из мешка на руки Жаккетты шелковые одеяния Фатимы. Затем натянул пустой мешок на голову и верхнюю часть туловища убитого и понес страшную ношу к дому Бибигюль.
  Фатима с Жаккеттой припустили к дому.
  
  ***
  
  Уже в своем дворике Фатима шлепнулась на скамеечку и с облегчением вытянула толстые ноги.
  Жаккетта сдернула с головы опостылевшее покрывало и тоже села возле цветов.
  - Ну мерзавка! Ну ведьма! Аллах великий да отравит ей жизнь! - ругалась Фатима. - Попадись ты мне в темном место, я сделаю на твоей голове вместо кудрей лысую плешь! Дочь шайтана! Она смеет обижать Фатиму!
  - А нас не схватят за убийство? - спросила дрожащая Жаккетта.
  - Нет! - рявкнула Фатима. - Кто видел, что было? А? Кому надо ворошить грязь? Ты думаешь, Масрур зарезал человека? Нет! Масрур убил шакала! Кто знает, что шакал нападал? Только Бибигюль. Бибигюль найдет эту мертвую бродячую собаку у своего дома и поймет: не надо обижать Фатиму. Если в ее голове ум есть, Бибигюль уберет мертвое тело и будет молчать! Все соседи на улице спят. Кругом живут порядочные люди, люди, которые не дураки совать свой нос на улицу в ночную пору.
  - А почему вы говорили там, на улице, по-французски?
  - Потому, мой цвэточек, что если кто-то шел стороной, он слышал чужую речь. Значит, кто говорил? Неверный говорил. А Масруру все равно, какой язык слушать! Пойдем домой, спать не будем, будем ждать. Длинная ночь. Время сказок. Масрур долго не придет. Надо отнести мешок с подарком на другой конец города. И не попасться ночному сторожу, страже и прочим ненужным глазам.
  - А его поймают? - слабым голосом спросила Жаккетта.
  - Все в руке Аллаха великого, всемогущего! От того, что будет, не убежишь, и нет ухищрений против власти Аллаха над его тварями! - вздохнула Фатима. - Не бойся, слезинка моего глаза, Масрур должен прийти! Он в своей жизни убил столько человек, сколько ты не скушала фиников!
  
  ***
  
  Фатима вошла в дом, спрятала полученные подарки и убрала праздничный костюм. Они с Жаккеттой совершили вечернее омовение, поели, каждая помолилась своему богу.
  И потянулись часы ожидания...
  - Матушка Ала ад-Дина бежала домой, и ум ее улетал от радости: "Мой сын - зять султана!" - рассказывала Фатима. - "О сынок! Султан отдает за тебя дочь и ждет тебя вечером!"
  Ада ад-Дин потер лампу и вызвал джинна.
  "Слушаю, о повелитель!" - говорит джинн.
  ...Надеюсь, Масрур уже прошел дом шейха Дауда...
  "Принеси мне царские одежды!" - говорит Ала ад-Дин. - "И одежды, каких нет у любимой жены султана - для моей матушки! И достань мне коня, пасущийся на землях туркмен и потеющий кровавым потом! Пусть сбруя у него будет в золоте и самоцветах, а попона - из полосатого мервского шелка! И приведи сорок невольников, в красивых одеждах, на конях, и при кривых саблях! Пусть двадцать идут спереди меня, двадцать - позади! И принеси мне мешок динаров. А для моей матушки достань двенадцать невольниц - самых красивых, какие есть на свете!"
  Мерзавка Бибигюль не попала бы в их число, это точно, как изречение пророка!
  "Ты все понял, о раб лампы?!" - говорит Ала ад-Дин.
  "О да, мой повелитель!" - поклонился джинн.
  "Очень хорошо, а теперь неси меня в лучшую баню!"
  И Ала ад-Дин вымылся, надушил себя благовониями, одел роскошные одежды, сел на коня и со своей свитой поехал во дворец.
  И город ахал, видя такого луноликого молодца и красавца, а Ала ад-Дин кидал из мешка динары в толпу.
  Султан увидел, как великолепен его будущий зять, и усадил его рядом с собой в диване, по правую руку от себя. А везирь чуть не умер от зависти.
  "О царь времен, сделай мне великую милость!" - говорит Ала ад-Дин.
  "Что ты хочешь?" - спросил султан. - "В моем сердце для тебя открыта дверь".
  "Подари мне кусок земли рядом с твоим дворцом!" - говорит Ала ад-Дин. - "Я выстрою там дворец для прекрасноликой Бадр аль-Будур, достойный ее небесной красоты!"
  Султан обрадовался и подарил Ала ад-Дин кусок земли. А потом велел привести судью и свидетелей, и написал брачную запись царевны с Ала ад-Дином.
  Когда подписали все условия, Ала ад-Дин встал и собрался домой.
  "О, мой зять!" - удивился султан и схватил его за рукав. - "Куда ты идешь? Сегодня же твоя брачная ночь!"
  "О нет, царь царей!" - говорит Ала ад-Дин. - "Я войду к царевне Будур, когда будет готов дворец. Это скоро!" И ушел.
  Мой цвэточек, подойди к калитке и послушай: нет ли на улице шагов!
  
  ***
  
  Жаккетта скользнула к калитке и долго стояла, прислушиваясь.
  Было тихо, улица оставалась пустынной. Даже ночной сторож где-то пропал.
  - Ничего не слышно! - доложила она, вернувшись.
  - Будем ждать! Ночью Ала ад-Дин потер лампу и приказал джинну выстроить великолепный дворец, весь в мраморе и порфире.
  И утром Ала ад-Дин поехал к тестю, и опять бросал деньги людям.
  А султан стоял у окна и тер глаза: вчера пустырь, сегодня дворец!
  "Это колдовство!" - сказал ему везирь, чью печень сжигала зависть к Ала ад-Дину. --"Не может человек так быстро построить дворец!"
  "Это ты не можешь!" - ответил султан. - "Ала ад-Дин может!"
  И он приказал пригласить всех уважаемых людей города и закатил в честь Ала ад-Дина великий пир.
  А вечером, когда раздался призыв к предзакатной молитве, султан приказал всем сесть на коней и ехать на площадь.
  Там они состязались в воинской потехе, и против Ала ад-Дина никто устоять не мог.
  И царевна Бадр аль-Будур смотрела на это в окошко дворца, и полюбила его великой любовью.
  А когда гулянье кончилось, Ала ад-Дин поехал в свой новый дворец, султан - в свой.
  И вечером царевна Будур со свитой отправилась во дворец мужа. И все ее люди держали факелы и светильники и было очень красиво.
  Ночью Ала ад-Дин вошел к жене и один Аллах знает, что они делали там вдвоем, но царевна благополучно стала женщиной.
  Прохлада моего глаза, прошу тебя, послушай еще раз!
  
  ***
  
  Жаккетта опять замерла у калитки, но никто не шел.
  - Прошу Аллаха именем его святых и пророков, пусть сохранит и оставит в живых раба своего Масрура! - вздохнула Фатима. - Он должен быть уже у дома Бибигюль, да покроет его Аллах великий и да не опозорит!
  И вот Ала ад-Дин счастливо зажил во дворце, и слава его стал не меньше, чем слава султана.
  Но магрибинец, о котором, мой цвэточек, Ала ад-Дин давно забыл, не забыл Ала ад-Дина.
  Он гадал на песке и не увидел, что Ала ад-Дин умер. В ярости он раскидал песок. Потом успокоился и еще раз погадал, еще - и в четвертый раз увидел, что Ала ад-Дин спасся, взял светильник, стал великим человеком и женился на дочери султана.
  И колдун чуть не умер от горя!
  "О, сын шакала!" - сказал он. - "Я потратил много ночей, чтобы узнать о светильнике. Я потратил много денег и сил, а ты, паршивец, взял его без труда и утомления! Я убью тебя!"
  И он поехал опять в город Ала ад-Дина. Там он увидел дворец и обозлился еще больше.
  "О, сын портного!" - сказал магрибинец. - "Я вырою тебе яму и убью тебя там!"
  Он раскинул песок и увидел, что лампа лежит во дворце, а Ала ад-Дин уехал на охоту.
  "Вот он, мой час!" - воскликнул колдун и пошел к меднику. Там он заказал десять новых светильников, повесил на грудь и пошел перед дворцом Ала ад-Дина.
  "Меняю новые лампы на старые!" - кричал колдун. - "Новые на старые!"
  Царевна аль-Будур услышала крик и приказала служанке: "Посмотри!"
  Служанка сходила и сказала:
  "Это сумасшедший, моя госпожа! Он меняет новые светильники на старые!"
  "Смешно!" - воскликнул Бадр аль-Будур. - "В комнате моего супруга есть старый светильник, дай его этому дураку. Посмотрим, даст он новый?" Царевна, как и думал колдун, ничего не знала про раба лампы!
  Магрибинец обменял старый светильник на новый и чуть не умер от радости.
  Он пришел в караван-сарай, заперся в своей комнате и потер лампу.
  "Слушаю и повинуюсь, о повелитель!" - сказал раб лампы.
  "Возьми меня, дворец Ала ад-Дина и царевну Бадр аль-Будур, и унеси во внутренний Магриб!" - приказал колдун.
  И раб лампа сделал это.
  А султан утром посмотрел в окно - нет дворца, нет дочери, единственного ребенка! Есть пустырь.
  "А я говорил!" - зашептал в его ухо везирь. - "Ала ад-Дин колдун и подлец!"
  И султан приказал схватить Ала ад-Дина, бросить его в тюрьму и на следующий день отрубить голову.
  Но люди, которым Ала ад-Дин раздавал много денег, узнали про приказ султана.
  Всегда, мой цвэточек, полезно иметь человека, которому ты сделал добро. Только у этого человека должна быть хорошая память.
  Люди собрался у дворца и начали бить окна и двери, а некоторые полезли на стены.
  Везирь испугался и побежал к султану.
  "О повелитель, прости этого мерзавца, иначе народ убьет и тебя, и меня!"
  И султан освободил Ала ад-Дин и послал на все четыре стороны.
  Ала ад-Дин, полный горя, пошел прочь из города. Он шел, плакал и стонал: "Где дворец? Где жена?"
  И хотел утопиться в реке. Но вода была холодная. Ала ад-Дин сел на берег и начал заламывать руки от отчаяния. И задел перстень, который дал ему магрибинец.
  Перед Ала ад-Дином возник джинн.
  ("На голову он слабый..." - тихо пробурчала Жаккетта. - "Не мог в тюрьме о перстне вспомнить!"
  "О, раб перстня!" - обрадовался Ала ад-Дин. - "Верни мне дворец, верни мне жену!"
  "Я не могу сделать такое, повелитель!" - развел руками джинн. - "Дворец унес раб лампы и только он может вернуть его на место."
  "А можешь ты отнести меня туда, где теперь мой дворец?"
  "Могу!" - сказал джинн и отнес Ала ад-Дина во внутренний Магриб.
  А была ночь.
  Ала ад-Дин увидел свой дворец, обрадовался и прямо на земле заснул.
  Утром он нашел ручей, совершил омовение и сотворил утренний намаз.
  И сел перед окном дворца.
  Госпожа аль-Будур выглянула из окна и увидела своего мужа. Царевна открыла потайную дверь и Ала ад-Дин вошел во дворец.
  "О, жена, ты не видела мой старый медный светильник?" - спросил Ала ад-Дин.
  "О, мой господин!" - заплакала царевна. - "Я своими руками отдала его магрибинцу и потому сейчас здесь".
  "Ум у женщины - что у курицы!" - говорит Ала ад-Дин. - "А где сейчас колдун?"
  "Он каждый вечер приходит ко мне, говорит, что мой отец казнил тебя, хвастает светильником и уговаривает пустить на ложе. Обещает дать такую сладкую любовь, какую не получала ни одна женщина! Я его ненавижу!"
  "Правильно, жена!" - говорит Ала ад-Дин. - "Врет он все. У него такая же горячая любовь, как у старого мерина! Теперь я с ним разберусь. Где он прячет лампу?"
  "За пазухой, мой господин!"
  "Жди меня здесь!" - говорить Ала ад-Дин. - "Я скоро приду и скажу, как мы обманем этого проклятого!"
  Ала ад-Дин долго думал, а потом пошел в город и купил в лавке москательщика на два дирхема банжа•. И вернулся к царевне.
  "Сегодня ты сделай вид, что хочешь узнать, какая горячая любовь у этого козла! - говорит Ала ад-Дин. - "Предложи ему вина, а в последнюю чашу подсыпь банжа. Когда он заснет, я сделаю все, что надо!"
  "Слушаюсь, о мой любимый!" - сказал царевна и пошла одевать красивое платье.
  Вечером магрибинец пришел к дочери султана и видит: сидит царевна веселая, в красивой прозрачной одежде, глаз накрашен, локон надушен, на голове жемчужная сетка.
  "О, мой господин!" - говорит царевна тоненьким голосом. - "Я решила: не буду грустить. Я хочу слушать музыку, пить вино. А потом я хочу узнать, какую горячую любовь дашь мне ты!"
  "О звезда моего сердца!" - растаял магрибинец. - "Я дам тебе такую горячий любовь, какую не даст ни один мужчина! Ты правильно сделала, что забыла Ала ад-Дина! Сегодня ночью ты поймешь, какая разница между тихим ослом и неистовым жеребцом! Жеребец, как ты понимаешь, буду я!"
  "Сын гадюки!" - думал Ала ад-Дин за дверью. - "Это я-то тихий осел?! Да мой пыл больше, чем у дикого верблюда! Горячее меня нет скакуна на земле! Я один ласкал весь гарем султана, когда тот болел, устав от мужской обязанности и наложницы сильно страдали. Весь гарем возносил хвалу Аллаху за мою силу и мощь! Никто не обиделся, что его обошли и отвесили меньше, чем другим!"
  "О мой господин!" - говорит царевна и голос ее звенит, как колокольчик. - "Твой слова зажигают огонь в моем розовом саду! Скорей неси вино, будем пить, будем петь, будем тушить мой пожар! А?!"
  Магрибинец улетел от радости и побежал за вином и музыкантам.
  И вот наступила ночь.
  Царевна аль-Будур танцевала перед колдуном с движениями каирскими и истомой нубийской, жаром сандийским и томностью александрийской.
  А магрибинец пил чашу за чашей.
  "О моя небесная гурия!" - говорил он, подмигивая царевне, когда хмель уже взял язык его в плен. - "Подожди, скоро я воткну свой клинок в твои ножны!"
  "Только не промахнись, о косоглазый!" - злился за дверью Ала ад-Дин.
  "О да, мой господин!" - кивала Бадр аль-Будур. - "Твое серебряный копье попадет в мое золотое колечко! Выпей еще и эту чашу!"
  Магрибинец выпил последнюю чашу с банжем и бедная Бадр аль-Будур так и не узнала, чем отличается любовь мужчины из внутреннего Магриба от любви мужчины из её родного города!
  Потому что Ала ад-Дин отрубил колдуну голову.
  "Иди в другую комнату, жена!" - сказал он. - "И жди меня. Я сделаю дела и возмещу тебе то, что обещал колдун. Неистовый жеребец! Ха!"
  Когда царевна ушла, Ала ад-Дин достал у магрибинца из-за пазухи лампу и потер.
  "Слушаю, мой повелитель!" - сказал джинн.
  "Отнеси дворец вместе с нами обратно, раб лампы! Но сначала принеси мне напиток, что увеличивает мужскую силу!" - приказал Ала ад-Дин.
  "Слушаю и повинуюсь!" - поклонился джинн и исчез.
  И некоторое время спустя Ала ад-Дин вошел к царевне аль-Будур. И трудился так, как не трудился в гареме у султана!
  А утром дворец стоял на месте.
  Султан увидел его и кинулся проведать свой единственный дочь. Найдя царевну живой и здоровой, он простил Ала ад-Дина.
  И все они зажили счастливо.
  Только Бадр аль-Будур долго ломала голову: ведь если по воле Аллаха магрибинец все равно получил бы свою смерть от Ала ад-Дина, может не стоило отвергать его любовь? Может он не врал, а говорил правду? Как теперь узнать?
  Вот такая история, мой цвэточек, произошла с Ала ад-Дином, сыном бедного портного.
  
  ***
  
  Уже на рассвете пришел грязный, покрытый пылью Масрур. С пустым мешком.
  
  ***
  
  Наверное, количество все-таки перешло в качество и наглядное обучение сыграло свою важную роль. После того вечера Жаккетта задвигала "пэрсиком" более-менее правильно.
  - Молодец! - хвалила ее Фатима. - Двигай пэрсиком, двигай, колыхай! Ты должна бросать взгляд на господина, взглядом все обещать господину, но сразу ничего не давать господину! Знай себе цену! Но когда глаза господина уже будут метать искры, скажи ему самым нежным голосом.
  И Фатима произнесла арабскую фразу.
  Жаккетта билась и так, и этак, но повторить ее правильно не смогла.
  - Ладно! - махнула рукой Фатима. - Скажи ему на вашем языке: "О мой господин, любовь к тебе поселилась в моем сердце и огонь страсти сжег мою печень!" Умный господин поймет, а глупый попросит ученого человека перевести и все равно поймет! И когда он это поймет, ум его улетит от радости и, значит, он попал в твои сети!
  Фатима развалилась на подушках.
  - Весь город шепчет, как Бибигюль нашла в своем саду зарезанного человека! - довольно сообщила она.
  - А разве это не тайна? - удивилась Жаккетта, продолжая двигать "пэрсиком".
  - Конечно, тайна! - кивнула Фатима. - Потому и шепчет, а не кричит на весь базар. Нет мощи и силы ни у кого, кроме как у Аллаха высокого, великого! Бибигюль заплатила кади большие деньги, чтобы не было шума. Помнишь того старика на пиру? Он подарил мне браслет на ногу!
  Излучающая довольство Фатима подняла ногу и показала красивый браслет.
  - Он сказал, что у меня такая бесподобная маленькая ножка, словно конец курдюка, бедра как подушки, набитые страусовыми перьями, а между ними вещь, которую бессилен описать язык и при упоминании ее изливается слеза! Ах, старый бесстыдник!
  Жаккетта с некоторым сомнением осмотрела слоноподобные окорока госпожи, но потом решила, что по сравнению с раскормленной и правда похожей на подушку ногой, пухлая ступня кажется маленькой. Кто их знает, эти курдюки, может у них именно такие концы.
  - И что без тяжелого браслета я буду парить над землей, и меня унесет в море ветер! Ах, баловник! - игриво закончила Фатима. - Продолжай танцевать, мой цвэточек!
  Жаккетте было не по себе. Она сердцем чувствовала, что тот вечер прервал тянучую, как медовые сладости и восточные песни, череду событий.
  Поэтому она даже не удивилась, когда вошел серьезный, собранный Масрур и, обращаясь к хозяйке, пропищал:
  - Шейх Али!
  Фатима вскочила с подушек и торжествующе пророкотала:
  - Так вот что ждала эта мерзавка Бибигюль! Как я могла забыть! Шейх Али идет из пустыни! Шейх Али!
  У Жаккетты сжалось сердце. Она сразу стала чужой в этой комнате. Товар, только товар.
  
  *****
  
  Целиком книга выложена на Литресе:http://litres.ru/pages/biblio_book/?art=168895
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"