Галанина Юлия Евгеньевна : другие произведения.

Княженика_6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:

    Не везет Алисе: и правил русского языка она не знает, и в истории плавает, и целоваться не умеет... Есть правда, шансы у девушки исправить эти упущения с помощью одного оборотня. Особенно в части поцелуев.
    Попутно мы вместе с Алисой узнаем массу совершенно бесполезных в быту сведений: что думают в Дании по поводу оборотней, почему громовое солнце встречается в самых неожиданных, казалось бы, местах, почему Студитовы уставы говорят одно, а уставы Вселенских соборов - другое, что доказал Наполеон, куда ссылали древнерусских князей, что написано в "Изборнике Святослава" и почему нельзя попадать на Песьий остров. Да и вообще - буквальнос головой окунемся во всякие ужасы, из которых и состоит история человечества. Заодно и вспомним, как правильно писать слово "космос" :) И разберемся, что такое похухнание.
    Но это все мелочи - ведь Алиса, наконец-то, попадет в башню Ярослава!
    Поддержать книгу "Княженика" можно перечислив помощь: Яндекс-деньги: 410011396152876 Киви-кошелек:+79148889453 Карта Сбербанка: 676196000146388542 можно распространить информацию о книге - и это тоже будет поддержка.
    С уважением, Галанина Юлия.
  
   Глава двенадцатая
   ОДНО СЕМЕЙСТВО
  
  
  В четверг у нас двух последних уроков не было. Я этим воспользовалась и съездила в Северобайкальск.
  
  Позвонила оттуда в клинику.
  
  Всё без изменений... Всё. А я подсчитала, какой день - и поняла, что уже месяц прошел с того дня, как папа привез меня сюда...
  Целый месяц! И всё без изменений. Ни малейшего просвета. Только время катится день за днем...
  
  Долго бродила по городу, чтобы успокоиться после звонка. Набрела на оптовый магазин.
  
  Купила там три банки сгущенки, чтобы было чем Ярослава угощать, и поехала домой.
  
  ***
  
  Когда подошло время занятий - я чего-то разволновалась не на шутку.
  
  И глаза красить в этот раз не стала, и блузку новую искать - тоже. И вообще подумывала, не смыться ли мне куда-нибудь сегодня.
  
  Но это было бы как-то некомильфо. И вообще у меня домашние задания скопились... Сделала все, что могла, на пару недель вперед. Когда размышляла, чем бы еще заняться - услышала легкий стук в дверь.
  
  Ярослав пришел тоже какой-то непонятный. Зажатый, что ли. В привычном камуфляже, а не в белой рубашке.
  
  Дрова сразу колоть начал - похоже, почти все переколол.
  
  А я уху варила из дядигришного омуля.
  
  Пока по хозяйству копошились, начало смеркаться.
  
  Задернула шторы, включила лампу на верстаке.
  
  Только к верстаку мы не пошли. По какому-то негласному уговору устроились перед печкой на диване - в разных концах. И у каждого кружка горячего чая со сгущенкой.
  
  Сидели и смотрели на огненные щели вокруг печной дверцы.
  
  Я хотела спросить про условия нашего спора, а вместо этого спросила:
  
  - А оборотни серебра боятся?
  
  - Нет, конечно, - удивился Ярослав. - Рюриковичи точно не боятся. Помнишь рассказ про деревянные и серебряные ложки дружины Владимира?
  
  - Конечно, не помню, - отозвалась я.
  
  Как я могу помнить то, чего не знаю, странный он какой-то.
  
  - Рассказ вставлен в "Повесть временных лет" от 6504 года. Многие думали, что оборотни серебра боятся, и поэтому дружина Владимира ест деревянными ложками, вот и подзуживали на пирах, как подопьют. А он, ответно насмехаясь, сделал всем ложки серебряные. И самая последняя запись в этом году, что жил Владимир по заветам отца и деда. А отец и дед его сама знаешь, кем были.
  
  - Значит, серебра не боятся. А холодного железа?
  
  - Здесь сложнее, - взял Ярослав железную кочергу и пошевелил ею дрова в печке. - В Дании сохранилось поверье, что если кто-нибудь наденет железный ошейник, то сможет превратиться в медведя. Можешь проверить на досуге.
  
  - Спасибо. Не хочу, - наотрез отказалась я.
  
  - Не бойся, все равно ничего не получится, - засмеялся Ярослав. - С холодным железом у нас примерно всё так же, как и с серебром.
  
  - А что делал Владимир, когда понял, что договор про крещение с подвохом? - вспомнила я, чем закончился наш вчерашний урок.
  
  - Умер, - пробурчал Ярослав.
  
  - Я серьезно!
  
  - И я серьезно, - Ярослав сходил на кухню, налил себе еще чаю, вернулся и спросил:
  
  - А тебе точно хочется это знать?
  
  - Ведь действительности все не так, как на самом деле, - съязвила я.
  
  - Точно, - подтвердил Ярослав, не поняв моего сарказма. - Все не так.
  
  - Я уже вляпалась по уши в ваши тайны, так что давай, рассказывай.
  
  - Надеюсь, ты знаешь, что сначала святым был только Глеб, младший сын Владимира?
  
  - Не надейся, не знаю, - отрезала я.
  
  - Сначала Глеб. Потом святые Глеб и Борис. А потом уже Борис и Глеб.
  
  - Чья работа?
  
  - Все тех же. Глеб считался небесным покровителем Ольговичей. Мономашичам тоже нужен был патрон, который круче, чем у Ольговичей. Поэтому святым сделали и Бориса. А потом поменяли их местами. Глебоборисовские храмы превратились в Борисоглебские.
  
  - У тебя получается, куда ни ткни, везде Мономах виноват, - заметила я. - Документы подделывал, святых подтасовывал.
  
  - Незаурядный был человек, - подтвердил Ярослав невозмутимо. - Великий правитель, воин и политик.
  
  - А доказательства, доказательства-то где?
  
  - Было время, когда на крестиках изображали одного Глеба. А потом на первом месте Глеба, на втором Бориса. Иногда их находят... Невозможно уничтожить все следы.
  
  - Ладно, понятно, что и здесь подлог, - бодро сказала я. - Но, надеюсь, со смертью Владимира Святого все чисто?
  
  - Конечно, нет, - безмятежно отозвался Ярослав. - Все перелицовано, как обычно.
  
  - О господи, что вы за семейка такая...
  
  - Одни из самых лучших правителей в Европе, - улыбнулся Ярослав. - Правители самой лучшей страны!
  
  - Ты хочешь сказать, не вы одни такие?
  
  - Разумеется. Мы ничуть не хуже остальных. У всех была беспощадная борьба за власть. Победа сильных, а потом подчистка следов победителями.
  
  - И кто боролся за власть после смерти Владимира?
  
  - А все его сыновья передрались. Еще при жизни отца. Мстислав засел в Тьмуторакани. Святополк надеялся на ляхов, на тестя своего Болеслава. Ярослав сидел в Новгороде, как на горячей плите. И с новгородцами ладил плохо, и отец его терпеть не мог. Владимир Бориса прочил в свои преемники. Святополка в поруб засадил, чтобы особо не рыпался. К тому времени-то он уже понял, как его греки вокруг пальца обвели. Болеть начал, опротивело ему все, Киев в первую очередь. Жил в Берестове. Там и умер накануне похода на Ярослава. И похоронен тайком, он ведь как был оборотнем, так им и остался.
  
  - Так в чем подвох был, я не поняла?
  
  - Оборотный дар передался только детям от Рогнеды, рожденным до крещения. Владимир понимал, что при таком раскладе младшим детям не выжить.
  
  - А что такое поруб?
  
  - Тюрьма такая, сруб без окон, без дверей. Держать там оборотней - самое надежное, иначе улизнут, если хоть щель оставишь. Где мышкой, где ужиком.
  
  - Святополк - это который убийца Бориса и Глеба? - вспомнила я.
  
  - Ага, Святополк Окаянный, - криво ухмыльнулся Ярослав. - Подлый Иуда, скончавшийся, как собака, проклятый всеми родственниками.
  
  - Чего ухмыляешься, что тут не то?
  
  - Видишь ли, Алиса, - начал, как всегда, издалека, Ярослав, - вы сейчас читаете то, что специально для вас написано. А не то, что было.
  
  - Напомни мне, что написано, - попросила я. - А то, получается, для меня персонально - зря писали, я все равно ничего не помню.
  
  - Владимир передал дружину Борису. Борис пошел сражаться с печенегами. Святополк коварно послал убийц сначала к Глебу, а потом к Борису. Они умерли безропотно, как и полагается святым. Сестра предупредила Ярослава, что Святополк стал резать братьев. Исключительно защищаясь, Ярослав пошел против Святополка с новгородцами и варягами. Святополк опирался на ляхов тестя. Был разбит, бежал, умер от загадочной болезни.
  
  - А что было?
  
  - Ярослав бился с Борисом. Об этом с гордостью рассказал своим потомкам варяг из его войска. Он же не знал, что об этом надо молчать, потому что по официальной версии Святополк будет биться с Борисом, а Ярослав со Святополком.
  
  - Официальная версия - как красиво звучит... - заметила я.
  
  - Я еще и телевизор ваш смотрю, - посмотрел на меня свысока Ярослав. - А не только ваши учебники читаю.
  
  - У тебя все какое-то жуткое, а в учебнике - интересное, - заметила я.
  
  На это Ярослав ничего не ответил, лишь из кружки чаю отхлебнул.
  
  Я почувствовала, что мне надо перевести дыхание. И теперь уже сама подхватила кочергу и начала ею угли ворошить, собираясь с мыслями.
  
  Ярослав сидел себе в углу дивана, как всегда подтянутый, аккуратный. Красивый.
  
  Ничего себе мальчик из хорошей семьи, один предок другого краше.
  
  - Но раз ты - оборотень, значит, получается, все как-то устаканилось? - сообразила я. - И Русь стала крещеной, и князья остались оборотнями?
  
  - Получается, что так. Владимир расплатился сполна за первый оборотный ряд. Победил и сел на киевский стол Ярослав, сын Рогнеды. В Полоцке стали княжить потомки Изяслава - тоже сына Рогнеды, брата Ярослава. Это сильная кровь. Церковь и князья-оборотни договорились - они союзники. Пусть это и не по христианским канонам - но князьям можно.
  
  - Это был второй договор?
  
  - Нет, второй ряд был позже, это было подтверждение первого. Ярослав же недаром назван Мудрым. Он сумел договориться. А почему он именно "Мудрый" - знаешь?
  
  - Ну-у, потому что он был очень умный, всех победил. Государство в порядок привел, законы установил - "Правду Ярослава", я помню.
  
  - Все правильно, но не только поэтому. Ярослав строил храмы. С большой любовью строил, с уважением. Он построил в Киеве Софию Божью Премудрость, и в Новгороде - тоже Софию, которую еще Владимир заложил. И в Полоцке. Храмы не Спаса, как в Чернигове, не Богородицы, как в Тьмуторокани, не Святой Троицы - именно Софии Божьей Премудрости. Вот его Мудрым и назвали. Сперва - немного в насмешку. А потом и серьезно.
  
  - Ну надо же.
  
  Ярослав поднялся, дошел до стеллажа, куда я его книги убрала, достал оттуда одну, пролистал:
  
  - И умирая, Ярослав от своего оборотничества не отрекся, вот смотри, тот самый мраморный гроб, в который его положили.
  
  Я глянула - это была иллюстрация из книжки "Литература Древней Руси", подпись под ней гласила: "Мраморная гробница Ярослава Мудрого в Софийском соборе в Киеве".
  
  - Кресты там, - осторожно заметила я. - Как христианину и полагается.
  
  - Кресты, - согласился Ярослав. - Но вот смотри, на крышке, выше всех крестов такая шестиконечная снежинка в венке, видишь? А от нее идут побеги к крестам, по углам крышки. А ведь это - громовое солнце, хорсовое, языческое-разъязыческое. Солнце князей-оборотней. Для тех, кто знает. То есть Ярослав признает, что он, князь-оборотень, связан с христианством, пророс в него, как те побеги. Но громовое солнце освещало его жизнь, как жизни его отца и деда.
  
  - А были те, кто отрекался от оборотничества? - уточнила я.
  
  - Были, - усмехнулся хитро Ярослав. - Мономашичи те же, в большинстве.
  
  - А Ольговичи твои, значит, нет?
  
  - И Ольговичи тоже. Например Святослав, сын Всеволода, внук Олега. Всю жизнь трусил и метался, и перед смертью тоже испугался до смерти.
  
  - Хорошее сочетание. "Перед смертью испугался до смерти" - передразнила я. - Да ему, наверное, этому твоему Ольговичу, уже глубоко все равно было.
  
  - Не все равно, - Ярослав потянулся за другой книгой.
  
  Достал второй том "Полного собрания русских летописей". Раскрыл.
  
  - Второй оборотный ряд отличался от первого тем, что нам, князьям-оборотням, при жизни дозволяется быть такими, какие мы есть, - начал было Ярослав, но я тут же перебила:
  
  - Какими такими?
  
  - Добрыми христианами, - совершенно серьезно ответил Ярослав, - православными, крещеными. И - оборотнями, как наши прадеды. Хочешь - будь оборотнем, хочешь - откажись, стань таким же, как твои люди, как народ. Но перед смертью ты должен выбрать, кто ты. И куда идешь.
  
  - Это так серьезно? - не поверила я.
  
  - Для нас - серьезно, - посуровел Ярослав. - Это наш, княжеский договор с духовной властью, с церковью. И церковь этот второй ряд, конечно, признала нехотя. И постоянно с ним боролась.
  
  - Победила?
  
  - Победила, - признал Ярослав. - Но не сразу. И вот слушай, как выбирал Святослав Всеволдович: ему уже было плохо, язык отнимался, и он с трудом жену свою спросил:
  
  "...и реч̑ . ко кнѧгинѣ своеи . коли боудеть рче стх҃ъ
  Маковѣи . ѡна же в понедѣлникъ. кнѧзь же рче . ѡ не дождочю ти ӕ
  того бѧшеть бо ѡц҃ь его Всеволодъ во дн҃ь ст҃хъ Макъкавеи . пошелъ к Бв҃и .
  кнѧгини же оусмотрѣвши . аконо видѣние нѣкако кнѧзь еӕ нача прашати .
  ѡнъ же не повѣдавъ еи . и рче азъ вѣроую во единого Ба҃ ."
  
  - Спасибо, я все поняла.
  
  - Но должен же я тебе летописную запись сообщить! - возмутился Ярослав. - Ты же сама говоришь, что я наврать могу, и тебе обязательно доказательства нужны. И в летопись записали, что князь спросил свою княгиню, когда будет день святого Маковея, она же ему сказала, что в понедельник, а князь в ответ - уже не дождусь. А в день святого Макковея отец его Всеволод умер. И тут княгиня увидела около мужа приведение, то есть смутную фигуру, из другого мира посланца. Стала князя спрашивать - он хотел ей что-то сказать, но струсил, как всегда. И сказал: я верую в единого бога. Чтобы это все слышали и записали.
  
  - А почему он так сделал?
  
  - Он слабый, половинчатый, - презрительно сказал Ярослав. - Всегда под чужую силу подстраивался. Хотел быть сильным, очень хотел, а кишка тонка. Хотя, надо сказать, Святослав не побоялся выступить в борьбу с царьградскими епископами, когда они попытались нарушить второй оборотный ряд.
  
  - Прежде чем я услышу эту, несомненно захватывающую, историю, объясните мне, пожалуйста, чем отличался первый ряд от второго, - вежливо, но твердо попросила я. - Зачем он понадобился, если Ярослав Мудрый прекрасно обходился и первым рядом?
  
  - Ярослав-то обходился, на то он и Мудрый. А вот у детей и внуков его становая жила была уже не та. Оборотный дар слабел. Если при Рюрике силы князя хватало на то, чтобы он вместе со старшей и младшей дружинами обернулся, и стая кречетов понеслась куда надо, чтобы возникнуть у врага за спиной, то теперь, при Ярославовых внуках, сил еле-еле на младшую дружину хватало. А церковь мягко, но непреклонно стояла за ограничение дара. И было три основных пути. Дар ослабевал, если князь вступал в брак с византийкой, особенно царских кровей. Дар усиливался, если князь брал в жены половецкую деву. Но пока распознали этот первый путь, прошло без малого сто лет. Второй путь был прост и сложен одновременно- князь добровольно отказывался быть оборотнем. Те, у кого дар был маленький - шли по этому пути охотно. Остальные нет. А третий путь был связан с принудительным ограничением.
  
  - В смирительную рубашку завязывали? - обрадовалась я.
  
  - Поститься заставляли, - поправил Ярослав. - Оборотню нужно мясо. Во втором оборотном ряде прямо заключили, что если на постные дни выпадают праздники - прежние, старые - то мясо, молоко, яйца и сыр есть можно. Потому что это обычай отцов и дедов. И оборотней. Но священники-то на Русь шли из Царьграда, особенно высшие. И они боролись против мяса в постные дни. А наши попы, местные, поддерживали князей. И в лето 6676 от сотворения мира на всю Русь такой спор разгорелся. Митрополит - а он был грек - прямо запретил скоромное в постные дни. Князья взвились, потому что это было прямое нарушение второго оборотного ряда, пусть он и тайный, а церковный мир - русский - раскололся. Два Антония, два епископа - Черниговский и Переяславский - были греки и стояли за митрополита. И ссылались на Студитовы уставы. А князья не могли ссылаться на тайный оборотный договор, поэтому напоминали об уставах Вселенских соборов. Их поддерживал игумен Поликарп - наш, русский, не грек. Остальные монахи притворились, что знать ничего не знают, и предлагали отправить это дело на рассмотрение к патриарху в Царьград. Князья, конечно же, были резко против.
  
  - Почему?
  
  - Интересное дело - второй оборотный ряд нарушался греками с прямого его указания, и ему же на суд это нарушение отправлять, так что ли? Киевским князем тогда был Мстислав Изяславич. А Святослав, о котором мы говорили, сидел в Чернигове. Андрей Боголюбский предлагал тогда князю Мстиславу митрополита-грека ссадить с престола, а епископам выбрать другого, без патриарха царьградского. Мстислав побоялся ссориться с Царьградом, собор не созвал, епископы разъехались по своим епархиям. Греки осмелели, видя, что князь боится. Два Антония схватили игумена Поликарпа и заточили.
  
  - В тюрьму?
  
  - Ну да, в церковную. Антоний Черниговский, хитрый грек, чувствуя поддержку митрополита, разошелся и начал прилюдно поносить князя Святослава "за ядение мяс". То есть объявил его оборотнем.
  
  - Но это же и так все знали! - возмутилась я.
  
  - Это было негласное знание, чего ж на всех углах орать. Об этом сговорились и в первом и во втором оборотном ряду. А Антоний сделал его гласным. Договор нарушил. Он вообще был подлым, гадюка-гадюкой, этот Антоний. Хуже всякого оборотня. Ни чести, ни достоинства, одно коварство. Из-за него детей Святослава Ольговича сильно потеснили в правах, чуть совсем не обездолили.
  
  - Я запуталась в ваших Святославах, - призналась я. (Как и во всех остальных, но в этом я уже не стала признаваться).
  
  - Сейчас поймешь, - пообещал Ярослав, взял листок и начал чертить.
  
  - У Ярослава Мудрого было много сыновей. Один из них - Святослав. Запомнила?
  
  - Угу.
  
  - У этого Святослава (Ярославича) родилось пять сыновей, четвертый сын - Олег Смелый. Запомнила?
  
  - Запомнила.
  
  - Потомки Олега Святославлича - Ольговичи. У Олега было три сына: старший Всеволод, средний Игорь, младший Святослав. Два старших - от гречанки Феофано, он женился, когда был в ссылке в Царьграде.
  
  - Это в Стамбуле, что ли, в ссылке? - не поверила я - Ха-а-а-а-рошие у вас там ссылки. У нас так в Сибирь упекали, примерно сюда, где мы сейчас с тобой. В Турцию отдыхать ездят, те, кто может себе это позволить.
  
  - Мне больше нравится быть тут в ссылке, рядом с тобой, - улыбнулся Ярослав. - Чем в Царьграде отдыхать. Но ты не забывай, что это было место княжеской ссылки.
  
  - Да-да-да. А еще туда славянских рабов продавали, - припомнила я.
  
  - И это тоже, - кивнул Ярослав. - Но давай я про Ольговичей продолжу. Младший сын Олега, Святослав, был от половчанки. Три Ольговича, все с разной судьбой. Всеволод умер великим киевским князем. Игоря киевская толпа растерзала в клочья, а Святослав долго воевал, скрывался в вятских лесах. Потом смог тело Игоря вывезти и похоронить в Чернигове, нашем родовом гнезде. Всеволод Ольгович - отец Святослава Всеволдовича, которого Антоний за "ядение мяс" хулил. А Святослав Ольгович - отец Игоря Святославлича, героя "Слова". Князя Игоря в честь убитого дяди и назвали.
  
  Ярослав обвел на своем древе Игоря Святославлича и продолжил:
  
  - У Святослава Ольговича тоже было три сына. Старший - Олег - от половчанки. Младшие сыновья, Игорь и Всеволод, - от новогородской боярышни Марии Петриловны, дочери посадника Петрилы. Святослав Ольгович женился на ней, когда княжил в Новгороде Великом. А потом, после долгих мытарств, он сел на черниговский стол.
  
  Я фыркнула.
  
  - Что смешного? - удивился Ярослав.
  
  - Сел на стол.
  
  - Ну, вот так у нас говорится, - развел руками Ярослав. - Можно еще сказать "на престол". Но это как-то слишком торжественно.
  
  - Ладно, пусть будет сел на стол, - разрешила я. - Но ты же черниговским князем другого Святослава назвал, Всеволдовича.
  
  - Он стал черниговским князем после смерти Святослава Ольговича. А до этого сидел в Новгороде-Северском. Святослав Ольгович был еще не старым, когда умер. Его старшего сына Олега не было тогда в городе, он княжил в Курске, а Игорю всего десять лет стукнуло, Буй-Туру же будущему, младшему Всеволоду, три года. А когда князь умирает, начинается передел власти. Княгиня смерть мужа пыталась утаить, чтобы Олег Святославлич успел в город вернуться. Епископ Антоний, собака подлая, ей посоветовал бояр клятвой связать, чтобы молчали, а сам тайно послал гонца к Святославу Всеволдовичу и расписал в своем послании, что войска черниговские в беспорядке, княгиня в смятении, при ней только младшие дети и товару много.
  
  - Какого товару?
  
  - Ну, добра всякого. Только Олег Святославлич успел раньше Святослава Всеволдовича и начали они рядиться - то есть договариваться. Святослав Всеволдович был старейший в Ольговичах, поэтому Олег уступил ему черниговский стол, а сам ушел в Новгород-Северский. Но Святослав Всеволдович клятвенно обещал, что даст уделы осиротевшим княжатам Игорю и Всеволоду из своих - то есть черниговских земель. И ничего не дал. Пришлось Олегу Святославличу братьев уделами наделять из тех немногих земель, что к нему отошли. Игорю - Путивль, Всеволоду - Трубчевск.
  
  - Это так важно было?
  
  - Конечно, - Ярослав рассказывал серьезно и немного устало. - После смерти Ярослава Мудрого начались которы - то есть бесконечные войны за уделы между его потомками, князей становилось все больше, уделов - все меньше. А ведь удел князя кормит, и дружину его. Это его хлеб. Если князь умирает, а дети его еще маленькие, сил и войск у них нет, и старейшие родственники им земель не дадут, по подлости и жадности - то у них один путь, в изгои. Та же смерть, только растянутая. Князь не может быть кем-то другим, он рожден князем, князем и умрет. Если бы Олег Святославлич Игорю и Всеволоду городов не дал - они бы были обречены. Мать ведь у них не княжеского рода, новгородка. А так многие делали: изгоев плодили. Зачем чужим детям помогать, когда свои подрастают, им же тоже земли нужны. Но он их не бросил, не предал. Чем мог - поделился. Этим-то Святославличи и отличались от других. И Игорь потом, когда вырос, так же поступил, как старший брат в свое время. Когда Олег Святославлич умер молодым - и оставил сиротой сына Святослава, князь Игорь дал сыновцу Рыльск и всегда с собой в походы брал. Святославличи своих не бросают.
  
  - Сыновцу?
  
  - Ну, или сыновчу, - чокнул Ярослав с улыбкой. - Сыну брата, то есть.
  
  - Угу, племяннику. Ой, а что, получается, Святослав Всеволдович сыновец Святослава Ольговича?
  
  - Да. А Игорь и Всеволод ему двоюродные браться. Антоний когда Святославу Всеволдовичу письмо про богатство и беспомощность вдовы-княгини писал, думал, наверное, гадина, что вертеть будет князем. А не получилось. Антоний подзабыл видно, что князь-то тоже Ольгович. Святослав Всеволдович разгневался на епископа за хулу и выгнал ко всем чертям из города. Антоний убежал в Киев к митрополиту. А князья, разъяренные нарушением оборотного ряда, собрали войска и пошли на Киев войной. Мономашичи, Ольговичи - все. Главным был Андрей Боголюбский, сын Гюрги Долгорукого, младшего сына Мономаха.
  
  - Гюрги?
  
  - Ну, Георгий или Юрий. Очень хотел быть великим князем киевским.
  
  - Получилось?
  
  - Ну-у-у... С одной стороны - получилось. С другой стороны - недолго он в Киеве сидел, отравили.
  
  - Долгорукий был сильный оборотень?
  
  - Слабый, - махнул рукой Ярослав. - Он же сын Мономаха, внук греческой царевны.
  
  - А мама его кто? Гречанка или половчанка?
  
  - Английская королевична, - улыбнулся Ярослав. - Гита Гарольдовна.
  
  - Нет слов, - мрачно сказала я. - Широко вы там жили.
  
  - А то, - подтвердил Ярослав. - Если хочешь знать, это моя пра-пра-бабушка.
  
  - Ты же говорил, что Ольгович!
  
  - По деду - Ольгович, по бабушке - Мономашич. В моем поколении уже все линии смешались. Давай перерыв сделаем, а? У меня чай наружу просится.
  
  - И у меня, - призналась я. - А от ваших сложных семейных переплетений голова кругом идет. Но перед перерывом ты только одно скажи, пока еще немного в силах разобраться - чем тогда дело закончилось? Греки-епископы и митрополит попытались князей-оборотней прижать, а потом заперлись в Киеве, так? А князья пришли под Киев с войсками. Так?
  
  - Молодец, - похвалил меня Ярослав, и мне стало так приятно. - Мстислав Изяславич ушел из Киева. Князья взяли город на щит. А церкви и монастыри разграбили, в назидание монахам, нарушившим оборотный ряд. Дом митрополита обчистили с особым удовольствием, чтобы знал. Поликарпа князь Святослав освободил и снова поставил игуменом Печерского монастыря. Именно поэтому было решено Печерский монастырь не трогать - но черные клобуки не удержались, и туда сунулись, попытались его поджечь. Чтобы летописями тебя не мучить, так и быть, из Татищева тебе прочитаю: "Паче же за митрополичью неправду были озлоблены князи, что он запретил Поликарпу, игумену Печерскому, в господские праздники, на Рождество Христово и Богоявление, масло и млеко в среду и в пяток есть, чего прежде не было, в котором ему помогал Антоний, епископ черниговский. И сей возбранял князю Святославу черниговскому мясо в те же дни есть" .
  
  - Нет, я сейчас точно описаюсь! - взвыла я, чувствуя, что меня опять затягивает в Древнюю Русь, как в бездонный омут. - Вы же, то есть они же, крещеные! Как христианин может храм ограбить?
  
  - Легко, - пожал плечами Ярослав, вставая. - Тогда это было обычным делом - это же чужая церковь, не своя. Андрей Гюргевич спер из Вышеграда икону Богоматери греческого письма, которой в Руси цены не было, чтобы в свой храм поместить - и ничего, прозван Боголюбским. А знаешь, как звали новгородского попа, ученого человека, что "Книгу пророков" переписал, а это тебе не иконы красть? Упырь Лихой!
  
  - Я тебя больше не слушаю! - пригрозила я и сбежала первой в огород.
  
  Хорошо, что темно было, потому что до туалета я бы не дошла.
  
  Какое же счастье, какое облегчение! И надо же было столько чаю выпить... Хорошо, что я не накрасилась, сейчас можно умыться власть...
  
  Когда я заходила в дом, мимо меня пронесся Ярослав, по тому же маршруту.
  
  Пока он тоже ловил блаженство, я решила кое-что уточнить.
  
  Посмотрела в его материалы. Лето 6676 от сотворения мира по нашему 1168 от Рождества Христова, вот. Середина двенадцатого века, получается. До похода князя Игоря в "Слове" осталось семнадцать лет.
  
  Понятно.
  
  Когда Ярослав вернулся, сполоснул руки в раковине и включил чайник по новой, я спросила:
  
  - Ну, хорошо, князья показали всем кузькину мать. А что потом?
  
  - А потом Андрей Боголюбский не стал садиться на киевский стол, а посадил своего брата Глеба переяславского. Моего, если хочешь знать, прадеда.
  
  - Надолго посадил?
  
  - Не очень. Года через два отравили, - невозмутимо отозвался Ярослав из кухни. - Тебе чаю со сгущенкой?
  
  - Ага, - сказала я и подумала: - "Ага. И этот плохо кончил".
  
  И уже чисто ради интереса спросила:
  
  - А Андрей Боголюбский долго жил?
  
  - Конечно же, нет. Убили его в его Боголюбове, мечами иссекли ночной порой. Вот Андрей-то оборотень был еще тот. Он по матери наполовину половец. Поэтому долго сопротивлялся, убийцы думали, что он всё - а он сумел выползти из замка, пытался спрятаться. Нашли его по кровавому следу за лестничным столбом. Но он оборотнем был в душе, отказался от дара в обмен на церковную поддержку, - принес и поставил Ярослав на стол две чашки с чаем. Рассказывал он спокойно, словно светскими новостями делился.
  
  - Тьфу на тебя! - обозлилась я. - Вы там все с ума посходили, что ли?
  
  - Время такое, - пожал плечами Ярослав. - Люди такие. Убийц его повесили на воротах и расстреляли калеными стрелами, а жену, Улиту Кучковну, которая им помогала, в Поганом озере утопили. Но и Андрей был не ангел в златых ризах. Он своего епископа, который отстаивал право князей быть оборотнями и есть мясо, предал, в конце концов, на лютую смерть отправил.
  
  - О господи...
  
  - Греки оказались сильнее. Ну, взяли князья Киев, пограбили митрополичий двор - только душу отвели. Как был он, митрополит, главою православной церкви на Руси, так и остался. Просто на уступки небольшие пошел. И начал воевать своим оружием, церковным. Митрополит должен епископов утверждать. Андрей выгнал ростовского епископа Нестора, тот ушел в Киев и там умер. А Боголюбский захотел поставить на опустевшее епископство Федора-священника, который лихо спорил с греками за право князей мясо есть. Этот Федор был из знатнейшего боярского рода, брат боярина Петра Борисовича, которого вся Русь знала. Боголюбский отправил Федора в Царьград с большими дарами - чтобы патриарх ему епископство ростовское дал. Дары были хорошие - патриарх согласился. Федор вернулся в Ростов, к Боголюбскому. Они думали, что выиграли: в Киеве сидит Глеб Гюргевич, который полностью во власти брата ходит, епископство ростовское теперь тоже у Андрея в кулаке. Но митрополит-грек тоже умел силу показать - он написал во все церкви залесские, игуменам и пресвитерам, что Федор должен прийти к нему, главе православной церкви, на утверждение, а если не придет, чтобы епископом его не считали, службы с ним не служили, благословения его не принимали, потому как он самозванец. Началась церковная война. Федор попытался храмы закрыть, начал попов притеснять. Люди зароптали. И Андрей Боголюбский струсил. Взял Федора под стражу и выдал на митрополичий суд, уверяя, что только добра ему желает, ничего, мол, страшного. В оковах доставил бывшего союзника в Киев. Федора обозвали звероядным Федорцем и обвинили в ереси, по приговору суда сослали на Песий остров, а там вырвали ему язык, чтобы замолчал, отрубили правую руку, чтобы не писал, и ослепили, дабы неба больше не увидел. И книги его сожгли. И в летописях об этой казни поведали, в назидание остальным...
  - А ты, Алиса, - сверкнул глазами, нет, не глазами, гневными очами, - Ярослав, - поёшь мне с чужого голоса, что, мол, "Слово о полку Игореве" было написано в Киеве и прочитано на великокняжеском дворе при всеобщем одобрении и умилении. У нас - в Русской земле - за громкие слова отрубленными руками и вырванными языками расплачиваются.
  
  Нетронутый чай стыл на верстаке.
  
  После таких ужасов кусок в горло не лез, ни пить, ни есть не хотелось.
  
  - На сегодня, мне кажется, хватит, - бодро сказал Ярослав.
  
  - Ага, - пискнула я.
  
  Это хорошо, что мы успели на двор сходить до того, как о прадеде Ярослава речь зашла, о брате прадеда и казненном епископе.
  
  А то бы я точно описалась прямо на месте от избытка чувств.
  
  Молча пошла проводить гостя до двери. На выходе Ярослав остановился, приобнял меня, приблизил к себе и тихо сказал, прямо в ухо:
  
  - Я прочел книгу "Путь меча", которую ты мне подарила. Помнишь?
  
  Не воздам Творцу хулою за минувшие дела.
  Пишет кровью и золою тростниковый мой калам.
  Было доброе и злое - только помню павший город,
  Где мой конь в стенном проломе спотыкался о тела.
  
  Крови и золы везде и всегда много. Не бойся, я же рядом.
  
  И ушел.
  
  Я не пОняла, а поцелуи?
  
  Обещанные вчера?!
  
  Одно из двух: или он надо мной издевается, или боится так же, как и я.
  
  
  Глава тринадцатая
  ПЕРЕМИРИЕ
  
  
  
  После его ухода я помаялась дома, накинула куртку и вышла на крыльцо подышать свежим воздухом. Темно, холодно. По железной дороге прошел грузовой состав. Это было так здорово - привычно, знакомо.
  
  За спиною горы, впереди, за железной дорогой, болота и речные разливы. Уже светят звезды. Лают в деревни собаки. Как же хорошо!
  
  Никто не идет по кровавому следу, никто не прячется за лестничным столбом... Все живут обычной жизнью, нелегкой, но такой уютной, если задуматься. Тетя Неля сейчас, наверное, телевизор дома смотрит, и маникюр попутно делает, ей ведь завтра за прилавок вставать, она должна быть красивой. Дядя Гриша в гараже возится. А может, рыбу коптит. Анжелика в Интернете зависла.
  
  Мама спит в клинике, папа работает в Африке. Двадцать первый век на дворе. Северный Байкал. И в моем подполье картошки и морковки запасено на всю зиму, живи и радуйся.
  
  А меня пугает семейными историями тысячелетней давности человек, у которого в роду норманны, византийцы, половцы. Пра-пра-бабушка - английская принцесса. Который по бабушке Мономашич, но уверяет, что Ольгович. И даже не человек, оборотень.
  
  Каким ветром его сюда занесло? Через время, через пространство?
  
  
  ***
  
  
  Не успела я подумать об уютной жизни поселка - как услышала тарахтение дядигришиного жигуля.
  
  Ну вот, вроде как сама накаркала.
  
  Тетя Неля после рассказов дяди Гриши не выдержала и приехала с инспекцией. Привезли они и Анжелику: та держалась с холодным высокомерием, смотря на меня, как на таракана, а на изысканный интерьер моего жилища, как на разновидность бедненькой помойки.
  
  Тетя Неля увидела разложенные по верстаку книжки, и у нее вырвалось непроизвольно:
  
  - Что, правда? Э-э-э, что за литература?
  
  - О-о, источники по истории Древней Руси, - почтительно объяснила я. - Две летописи, Ипатьевская и Лаврентьевская. Это первый и второй том из "Полного собрания русских летописей". А вот это - "История Российская" Василия Ильича Татищева, он жил в восемнадцатом веке, еще при царице Анне Иоанновне, был астраханским губернатором. Очень любил историю. У него на руках имелись древние летописи, которые потом были утрачены и татищевская "История" осталась единственным документом, по которому ученые их восстанавливают хотя бы частично.
  
  Ай да я, молодец - это я вовремя все разузнала!
  
  Тетя Неля убедилась, что с историей более-менее в порядке, решила ударить по биологии.
  
  - А твоя научная работа как?
  
  - Собираю материал, - серьезно объяснила я.
  
  Анжелика в это время пристально рассматривала себя в зеркало. Не думаю, что ей нравился результат - уж очень она морщилась.
  
  Я достала со стеллажа тетрадку, исписанную цифрами, чтобы показать тете.
  
  Тетя Неля пролистала ее и аккуратно положила на краешек стола, не найдя к чему придраться.
  
  Еще бы - там были утренние и вечерние температуры в градусах Цельсия, время восхода и захода солнца, влажность и сила ветра, атмосферное давление и фаза луны.
  
  Большую часть информации я списывала из старого отрывного календаря, найденного в ящике с книгами. Температуру честно мерила утром и вечером.
  
  Тут в избу ввалился запоздавший дядя Гриша с трехлитровой банкой в руке:
  
  - Алиска, а мы тебе молока привезли деревенского. Девочки тебе уже рассказали наши последние новости?
  
  - Какие? - удивилась я.
  
  Тут Анжелика отлепилась от зеркала, осмотрела меня с ног до головы и обратно, вздохнула, признавая мою необратимую убогость, и холодно сказала:
  
  - Ну, ва-а первых, мы купили новый спальный гарнитур маме с папой. По каталогу заказывали.
  
  - Так у вас и старый был вполне? - вырвалось у меня.
  
  - А-атстой! - махнула рукой Анжелика. - Мы любим стильные, респектабельные вещи. Ну а ва-а вторых, мама будет баллотироваться!
  
  Последняя новость была интереснее первой.
  
  - Куда это?
  
  - В районный совет народных депутатов, - с достоинством объяснила тетя Неля. - Давно пора там порядок навести. Мы, бизнес-сообщество, должны сотрудничать с властью.
  
  - Здорово! А я буду в Душкачане листовки раскладывать в вашу поддержку.
  
  - Душкачан - не моя территория, - важно сказала тетя Неля. - Другой избирательный участок. Ну ладно, нам пора.
  
  - А чаю с молоком?
  
  - В другой раз, Алисочка.
  
  - Приезжай мебель смотреть, - сменила гнев на милость Анжелика. - Ты ахнешь!
  
  И они уехали.
  
  А я, попивая чай с настоящим деревенским молоком, подумала, что, наверное, тете Неле понравилось сидеть за административным столом, да и взять реванш за парик хочется. Вот она и пошла на новый виток карьеры. С ее энергией - и главой района можно запросто стать.
  
  И вообще - хорошие у меня родственники, заботливые. И с новой мебелью.
  
  
  ***
  
  В третий раз Ярослав появился не в белой рубашке нараспашку, не в брутальном камуфляже, а в мечте ботаника, про которую я уже и подзабыла: трикотажной жилеточке с ромбами. Потому что похолодало. (Ну и бежевом пиджаке поверх жилетки).
  
  Всю ночь дул ветер, пахло близким снегом.
  
  И для начала Ярослав меня послал, то есть пригласил, в баню.
  
  - Приходи к нам завтра.
  
  - Я такая грязная?
  
  - Похолодание обещают. Твою ветхую баню топить, только дрова переводить, там все-таки природный источник, - хозяйственно объяснил Ярослав. - Да и Звонка извелась вся, скучает по тебе.
  
  - Я подумаю, - туманно сказала я.
  
  - Хорошо, - согласился Ярослав. - Завтра к пятнадцати тридцати. Я тебя у остановки буду ждать, чтобы короткой тропой провести.
  
  - Ладно. Заеду сначала к тете, а потом к вам, - решила гулять, так гулять, я. - А давай сегодня будет перемирие? Устала я что-то после твоего вчерашнего рассказа.
  
  - Так сильно напугал? - Ярослав подошел ближе и вдруг подхватил меня на руки, аж голова закружилась.
  
  Дошел до дивана и сел перед печкой, не выпуская меня.
  
  Жилет в ромбах на ощупь был ничего - приятно гладкий. За ним тукало сердце. Хотелось так сидеть, сидеть, прижимаясь к теплому телу и ни о чем не думать.
  
  - Сильно, - угрюмо призналась я. - Все не могу эту историю с убийством забыть. А давай сегодня не будет истории, давай ты мне сказку расскажешь.
  
  - О чем? - вздохнул Ярослав.
  
  - О себе. О вас.
  
  - Сказка-то тоже будет страшной... И печальной.
  
  - Разве бывают печальные сказки? - возмутилась я. - В сказках все хорошо, даже если плохо.
  
  - Значит, мы сейчас в сказке, - укачивал меня, как маленькую, Ярослав. - И все хорошо.
  
  - Правда?
  
  - Правда. Не хочешь истории, давай русским языком займемся.
  
  -- Я не готовилась, - сонно сказала я. - А как это - идти сквозь время? Как не сойти с ума?
  
  - Оборотням проще, чем другим в новом мире. Когда ты в зверином облике - легче переносится. Сначала так привыкнешь, осмотришься, а потом уже человеком. Зверю проще живется.
  
  - А почему все так получилось? Почему ты здесь?
  
  - Долгая история...
  
  - А ты начни.
  
  - Хорошо, слушай, - Ярослав устроился поудобней, пересадил меня чуть поближе, волосы мои поправил. - Жили - были...
  
  - Старик со старухой? - обрадовалась я.
  
  - Нет. Два юных княжича. Святослав и Мстислав. Почти ровесники, Мстислав постарше. Родственники: мать Святослава была родной теткой Мстислава. Святослав был Ольгович по отцу, и Мономашич по матери, а Мстислав - Мономашич по отцу и Ольгович по матери.
  
  - Как все интересно.
  
  - Да, завернулось уж, так завернулось. И еще они оба были сироты. У Мстислава отец умер, когда тот совсем маленьким был. А Святослав уже подростком отца потерял. И они дружили, то есть, думали, что дружили. Пока не встала между ними Любовь, дочь воеводы Ивана.
  
  - Это мама твоя, Любовь Ивановна?
  
  - Да.
  
  - И что дальше?
  
  - Дружба кончилась, вражда началась. Любава выбрала Святослава. Мстислав этого не простил ни ей, ни ему.
  
  - Почему?
  
  - Не знаю.
  
  - Не простил - и что?
  
  - Он начал мстить. У нас, в нашем времени, любят мстить за обиды и бряцать дедовой славой. Вот Мстислав и мстил за свою обиду сначала обычным способом.
  
  - И какой способ у вас обычный?
  
  - Жечь земли обидчика, города его разорять, добро увозить, скот угонять, людей в полон забирать, - обстоятельно объяснил Ярослав. - Ольговичи в родстве и союзе с половцами. Половцы и торки - враги. Мстислав заручился поддержкой черных клобуков.
  
  - А это кто?
  
  - Тоже торки. Капюшоны черные носят, очень приметные.
  
  - И кто кого разорил?
  
  - Ничья взяла. Святослав себя тоже в обиду не давал. И семью свою тоже. И тогда Мстислав сделал черное дело, недоброе, страшное...
  
  Ярослав перевел дыхание.
  
  - Он обратился к чужим мертвым, - глухо прозвучало в полумраке.
  
  - А есть нечужие?
  
  - Конечно. Свои - пращуры. Предки. Они берегут, защищают потомков. А чужие мертвые - враги живого. К ним - нельзя! А он, ослепленный ненавистью и страстью, перешагнул через запрет.
  
  - И что?
  
  - Он хотел погубить Святослава, а погубил себя.
  
  Я почувствовала, как Ярослава всего передернуло.
  
  - Он хотел вернуть Любаву - и чужие мертвые ему это обещали. В обмен на жизнь. Свою и чужую. Тот, кто по своей воле пришел к чужим мертвым - обречен. Они связывают темной клятвой, которую не нарушишь, не развяжешь. Они сказали Мстиславу - истребишь семя Святослава, и Любовь вернется к тебе.
  
  - Семя Святослава? - не поняла я.
  
  - Мстислав стал охотиться за детьми Святослава и Любавы. За нами.
  
  Ярослава снова передернуло.
  
  - А когда у человека мертвый ряд с навиями, это как клеймо, оно заметно. У него глаза неживые становятся, страшные. Мстислав вооружился новой силой, - и вскоре был прозван Лютым.
  
  - А дальше?
  
  - Любаша была дочерью черниговского воеводы Ивана и половецкой княжны. А половецкая кровь - надежная кровь. У них женщины владели сокровенным знанием, и бабушка моя была как раз из таких. Она умела открывать тропы, как делали это шаманки-кыпчачки.
  
  - Что такое тропы?
  
  - Ну, тропы, обычные тропы, тропинки. Между одним местом и другим. Так можно сократить путь в степи, если сделать короткую тропу. Если роду грозит опасность, если другого выбора нет. Сильные духом могут открывать тропу в прошлое, свивать оба полы времени, сегодня и вчера. А в день, когда Святослав Ясный поседел, Любовь Ивановна, княгиня Святославля, дочь кыпчачки, открыла первый раз тропу в будущее, чего до нее не было.
  
  Голос Ярослава звучал так устало, словно его придавило толщей веков.
  
  - Всякий раз, как Мстислав Лютый находил ее и убивал ее ребенка, она вырывалась от него в грядущее.
  
  Вчерашняя история по сравнению с сегодняшней сказкой была праздником каким-то.
  
  - Три тропы. Выжили я и Звонка, - тускло сказал Ярослав. - Других спасти не удалось.
  
  - Прости меня! - слезы покатились без моего ведома.
  
  А я-то удивлялась, почему они все так Звонку балуют, почему она из Ярослава веревки вьет, а он только улыбается, ни разу не осадил.
  
  - Да я рад, что могу тебе это рассказать, - вздохнул Ярослав. - Мне легче становится.
  
  Я прижалась к нему плотнее.
  
  - И рад, что смог его убить, - добавил он.
  
  - Так это его убийством ты хвастался? - осторожно спросила я.
  
  - Не хвастался, а делился радостью, - сжал меня Ярослав. - Ты на меня обиделась, а я ведь не мог тобой рисковать, когда он снова объявился. И объяснить тебе ничего не мог, времени не было. Мы так надеялись, что хоть в этот раз он до нас не дотянется....
  
  Ярослав замолк, а потом, видимо, решившись, продолжил:
  
  - Когда человек мечен навиями, его жертвы тоже как прокаженные. Все вокруг чувствуют, что на них охота, а ведуньи - те знают. Мне тогда года три было, или чуть больше, я уже все помню. Мстислав в который раз города пожег, а потом исчез, ни слуху, ни духу.
  
  Лето было, мы с мамой в саду играли. Там красиво было, трава зеленая, у нее рубашка белая, узорами расшитая. Она второго тогда ждала. Я в смородиновых кустах копошился, когда он появился перед ней.
  
  Они только стояли - Мстислав на коне, она перед ним, и тихо говорили, но мне стало так страшно, что я обернулся мышонком, тихонько прополз среди травы и нырнул под мамин подол. Подобрался ближе к ногам - и попал в липкую лужу. Это кровь была, она из мамы текла.
  
  Они словами бились, понимаешь. И он без всякой жалости пинал ее в живот, словами пинал. И убил дитя, выкидыш начался.
  
  А я тыкался мышиным носом ей в лодыжку, у меня и лапки, и брюшко липкими стали, мне не нравилось.
  
  Он сказал тогда:
  
  - Любаша, ты пойдешь со мной. Другой дороги у тебя нет.
  
  А мама знала, что Мстислав и меня убьет, как только обнаружит. А обнаружит быстро, звериным нюхом почует. И знала, что второй ребенок уже мертв, он его убил.
  
   И когда он спрыгнул с коня, чтобы подойти к ней, мама с отчаяния в первый раз открыла тропу во времени. Еще сама не зная.
  
  Просто мы с ней очутились в другом месте, совсем в другом. Лютого поблизости не было, река текла. И туман кругом. Мама сначала на колени упала, потом ничком. Из нее ошметки кровавые пошли. Такие, знаешь, темные, почти черные сгустки крови и какая-то каша из требухи. Река рядом шумела - я вернулся в человеческий облик, сбегал, зачерпнул воды ладонями. А толку-то: не смог донести, утекла.
  
  А мама поползла к воде, молча, и за ней кровавая полоса. У реки она смогла напиться. А кровь не останавливается. И она стала отсылать меня обратно, чтобы я не видел, как она умрет. Она вся белая стала, словно восковая. Только волосы темные.
  
  - Иди к отцу, - сказала. - Он нас заждался. По тропочке иди, тихонько. Ничего не бойся, но и на рожон не лезь. Если к людям с добром и уважением - и они тебе тем же ответят. И помни - ты князь.
  
  Я пошел. По кровавому следу чего же не пойти, все видно, тут и ребенок разберет, куда идти. Шел, шел, по сторонам не глядел, хныкал только. И вдруг - опять в нашем саду оказался. А там шум, гам. Мстислав, говорят, скакнул на лихом коне через все заплоты, только его и видели. А от нас с матерью - крови лужица. Куда делись?
  
  Отец мечется, дружина оружием бряцает. Хорошо, что бабушка прибежала, начала разбирать, что случилось.
  
  И тут я появился - говорят, как из тумана возник. И лепечу, мол, мама у речки лежит, кровь из нее вытекает.
  
  А в ворота гонцы мстиславовы долбят - вызывает, мол, князь Мстислав князя Святослава на честный бой, мужской поединок. Ждет, дескать, выходи, если не трус, не тряпка, если княжеская честь и слава тебе дорога.
  
  Бабушка все тогда поняла:
  
  - Погибло, говорит, князь, дите твое нерожденное. А Любава через ту муку тропу открыла. Нет ее сейчас ни среди живых, ни среди мертвых. И где она - неведомо, лишь дорожка проторенная осталась. Как кровь высохнет, она закроется. Пойдешь по тропе?
  
  Отец на мстиславовых гонцов и взгляда не бросил, лишь спросил у бабушки, как идти правильно.
  
  Бабка на меня показала.
  
  - Вот, говорит, князь, твоя кровиночка. Вместе с ним и идите. А дойдете или нет, никому не ведомо. Нутряная кровь, на горе замешанная, долго сохнет - может, и добредете, кто знает.
  
  И мы пошли. А путь-то, и правду, подсыхать стал. Отцу пришлось волком оборачиваться, куницей, всяким зверем, что кровь хорошо чует.
  
  А когда мы маму у реки нашли, отец поседел от увиденного. Вот и все. Вся сказка.
  
  Звонок мобильного прозвучал так резко, так неожиданно, что я аж подскочила. Ярослав выпустил меня - я добралась до телефона. Звонила тетя Неля - чтобы уточнить, во сколько я приду завтра восторгаться их новой мебелью, чтобы она точно была дома и все-все показала.
  
  Я сказала, что сразу после уроков. А потом еще некоторое время слушала гудки отбоя, словно меня кто загипнотизировал.
  
  - Мне идти пора, - тихо сказал Ярослав.
  
  - Конечно, иди, - через силу сказала я.
  
  - Зря я, наверное, все это рассказал, - сокрушенно вздохнул Ярослав. - Опять все делаю не так...
  
  - Если ты боишься, что я не переживу твою сказку, так ты не бойся, я переживу, - съязвила я, а про себя подумала: "Только ночью мне на двор страшно выходить будет..."
  
  Подумала и добавила:
  
  - Просто нужно немного времени, чтобы я привыкла ко всему, что ты рассказываешь.
  
  - А ты привыкнешь? - как-то безнадежно спросил Ярослав.
  
  - Я попробую.
  
  - До завтра?
  
  - До завтра.
  
  Ярослав проверил печку, убедился, что угли прогорели, тщательно закрыл заслонку.
  
  Медленно надел бежевый пиджак, куртку.
  
  - Я пойду?
  
  - Ага.
  
  Он мялся, словно и идти позарез нужно, и меня одну оставить страшно. Спокойной ночи он мне так и не пожелал.
  
  Проводив его и закрыв дверь на крючок, я подумала, что боится он зря.
  
  Спать я буду, у меня уже глаза закрываются.
  
  А вот свет гасить не буду.
  
  
  ***
  
  
  Всю ночь на верстаке мягко светила лампа с цветами и стрекозами. И бабочками.
  
  Спала я совершенно без снов, видно, настолько Ярослав меня напугал.
  
  Утром так не хотелось выбираться из-под теплого одеяла. В избушке было холодно и неуютно, ночью сильный ветер выстудил все углы.
  
  Вчера перед сном у меня еще хватило сил найти купальник, положить его в пакет, а пакет засунуть в рюкзачок. Потому что знала тетю Нелю, но не знала размеров купленной ими красоты. А вдруг там такая роскошь, один осмотр которой потребует много времени, а в программе еще ведь восторги.
  
  В школе между уроками меня нашла Татьяна Николаевна, поинтересовалась, как успехи у Ярослава.
  
  Я очень осторожно ответила, что прогресс есть, мы двигаемся вперед. Даже тетя с дядей это заметили, Ярослав перед ними регулярно отчитывается.
  
  Но честно сказала, что не знаю, сможет ли он писать сочинения на русском языке, пока это ему все равно проще делать по-французски. Может быть, сделать так: пусть пишет по-французски, а после уроков он может перевести мне на русский язык, а я с его слов запишу. Ведь в сочинениях главное - мысли, а не запятые и "жи-ши". А чтобы было понятно, что это его работа, а не моя, можно его французский текст запихивать в Интернет и переводить в гугловском переводчике. Из сличения технического перевода и моей записи станет ясно, что я работаю только секретаршей.
  
  Татьяна Николаевна улыбнулась, сказал, что подумает над предложенной конструкцией, но в понедельник хочет дать Ярославу простенький диктант, чтобы оценить степень прогресса.
  
  Новость была ужасная.
  
  В отчаянии я лишь спросила, за какой класс?
  
  - Ну-у... Давай начнем с пятого, - решила Татьяна Николаевна. - ЕГЭ по русскому ему все равно по-французски писать не дадут.
  
  Я уныло кивнула.
  
  С одной стороны он "Хоббита" почти переписал. Рука, надеюсь, немного привыкла к нашим словам. А с другой стороны - стоит ему где-нибудь твердый знак поставить, написать, к примеру, тракторЪ или космосЪ - и пиши пропало. Или эту странную букву "Ѣ", - вместо е напишет...
  
  Хорошо хоть в его настоящую историю, которой он меня теперь регулярно пугает, все равно никто не поверит.
  
  Может быть, на всякий случай сочинить ему парижскую бабушку, которая сбежала после революции во Францию, а потом внука научила там писать с твердыми знаками и прочими дореволюционными странностями?
  
  Все хорошо, только получается, что если в 1918 году бабушка сбежала хотя бы десятилетней - ну, чтобы она писать уже умела - то сейчас ей в любом случае под сто лет должно быть, не поверят в такую живучую бабушку...
  
  Значит, надо хотя бы учебник пятого класса найти, пусть посмотрит.
  
  Вот вляпались... Не лепо ли ны, братие, начати старыми словесы...
  
  ***
  
  
  Пока я брела по улице Козлова к дому дяди и тети, то все думала о предстоящем диктанте. А потом, когда тетя Неля торжественно распахнула дверь в их спальню, все мысли как-то сразу вылетели из головы.
  
  Анжелика была права - я ахнула.
  
  Новый спальный гарнитур был достоин королевского дворца: огромная кровать, белая с розовым, вся в золотых завитушках, вензелях и загогулинах. Обитый розовым синтетическим бархатом пуфик перед золоченым туалетным столиком. Пузатый зеркальный шкаф на львиных ногах.
  
  Покрывало и шторы тетя Неля (как в лучших европейских домах) заказала из одной ткани. Сложные драпировки, золотая бахрома и кисти украшали теперь окно - умопомрачительная роскошь в чистом виде.
  
  Смущали только две вещи: брусовой домик дяди и тети был, по сути, такой же избой, как моя, разве что побольше и поновее. И спальный гарнитур был великоват для небольшой комнатки.
  
  И если тетя Неля в бархатном фиолетовом халате, привезенном из Благовещенска, туда, в эту роскошь, еще как-то вписывалась, то дяде Грише, даже в новых клетчатых бриджах, места там не было. Завитки и позолота недвусмысленно намекали, что требуют сюда, на розово-белое ложе, по меньшей мере, Короля-Солнце, в кружевных панталонах, бабских чулках и туфлях с бриллиантовыми пряжками.
  
  Я заволновалась, болея за дядю Гришу.
  
  Но, к счастью, быстро выяснилось, что дядя Гриша и не такие крепости брал, и чувствовал себя в новой спальне совершенно спокойно.
  
  Жена купила кровать. Большую, мягкую. Красивую. Ну и нормально.
  
  - Красота, правда? - довольно проворковала тетя Неля, нежно поправляя завернувшуюся оборочку.
  
  - Как во дворце! - подтвердила я.
  
  - И еще картину на стену повесим! - похвалилась тетя Неля, и достала из-за шкафа китайское произведение искусства: водопад, выложенный из сверкающих камней, обрушивался со скалы. Выложенной из сверкающих камней.
  
  - Блестящая картина.
  
  - Только тяжелая, камни ведь настоящие. Гриша пообещал в стенку специальный крюк ввернуть, на который чугунные батареи вешают, чтоб не грохнулась.
  
  - Соседи, наверное, только и делают теперь, что ваш гарнитур обсуждают, - предположила я.
  
  Тетя Неля счастливо махнула рукой.
  
  - Они сказали, что такой роскошной картины у наших художников не найти. Он ведь по старинке красками пишут, - призналась она. - Только я еще мало кому наш гарнитур показывала - говорю же, Гриша крюк ввернет, картину повесим - и тогда уж...
  
  В этот момент к тете Неле заглянула ее подружка, тетя Наташа, тонко разбирающаяся в моде. У нее, как и у меня, рот открылся от изумления, стоило тете Неле распахнуть дверь спальни.
  
  Я сказала, что мне пора, все равно им приятнее было пощебетать без меня, да и время подходило.
  
  Тетя Неля так растрогалась от всего, что вручила мне на дорожку баночку варенья из княженики.
  
  И это был королевский подарок, достойный ее гарнитура.
  
  Княженика - пожалуй, самая вкусная сибирская ягода. Внешне она немного похожа и на малину, и на землянику, но вкус и запах - совершенно особые. Пап говорил, что некоторые называют ее вкус ананасным. Не знаю, по мне - так он княженичный. Только около Нижнеангарска ее маловато, во всяком случае, в тех местах, что я знаю. Зелени там много, а вот найти ягодку задача не из легких. И набрать княженики на варенье сложно. Ее обычно добавляют по горсточке для аромата в ягоду попроще, которой много. В ту же малину, например. Малина в Нижнеангарске растет хорошо.
  
   Я обрадовалась, что иду в дом Ярослава не с пустыми руками, попрощалась с тетей и поспешила на остановку.
  
  
  
  Глава четырнадцатая
  КНЯЖЕНИЧНОЕ ВАРЕНЬЕ
  
  
  Ярослав ждал меня в Душкачане на остановке, около памятника-звезды, как и обещал.
  
  Первым делом я рассказала ему о диктанте в понедельник.
  
  - Постараюсь справиться, - пообещал он. - Вот пойду тебя домой провожать, и учебник заберу. Пойдем.
  
  Мы пересекли дорогу, и вышли на тропинку. С левой стороны поднимался склон, с правой по дну глубокого оврага тек ручей, который потом уходил в металлическую трубу, вкопанную под трассой.
  
  На той стороне оврага притаилось среди заросшего деревьями склона маленькое деревенское кладбище.
  
  К нему от нашей тропы через овраг были кинуты ветхие мостки. Здесь был первый развилок. Там лежал большой валун.
  
  Заросли вокруг были еще золотыми, здесь, в распадке, защищенном от ветров, деревья и кусты стояли в полном убранстве. Терпко пахло осенью: листьями, горьковатыми ольховыми шишками, брусничным и толокняным листом, палой хвоей.
  
  Вскоре мы дошли до второго развилка около ольхового куста.
  
  Левая тропинка от него вела на дачи, а правая - к третьему развилку, к дому Ярослава.
  
  Ярослав при подходе к третьему развилку насторожился, стал оглядываться по сторонам и (не вру!) принюхиваться. И прислушиваться.
  
  Все было тихо.
  
  Ярослав обнял меня, крепко прижал к себе - и шагнул на тропинку. На мой взгляд, ничего не изменилось - но буквально через несколько шагов мы добрались до разлома в стене и вошли на территорию резиденции беглых древнерусских князей.
  
  Только к горячему источнику мы не пошли. Сначала Ярослав повел меня кухню, где хлопотала Любовь Ивановна. И где меня сразу стали кормить, как я не отнекивалась.
  
  Кухня была большая, похоже, ничуть не меньше того зала с камином, где мне пришлось обедать в первый раз.
  
  Заслышав о нашем приходе, пулей примчалась Звонка. А я как раз доставала подарочную банку с вареньем, еще раз про себя поблагодарив тетю Нелю за такой удачный подарок.
  
  Варенье налили в красивую вазочку. Услышав название ягоды - княженика - Звонка залилась веселым смехом.
  
  - Княженика, княжении-и-и-ика, княженика! - на все лады повторяла она.
  
  Не дав Ярославу толком и чашки чаю выпить, Звонка потащила его к бассейну, чтобы он все-все подготовил и проверил. А мы с его мамой остались на большой кухне одни.
  
  Сначала сидели молча, но потом я спросила:
  
  - Любовь Ивановна, а как вы все успеваете? Одна, без помощников?
  
  - Привыкла уже, - улыбнулась мама Ярослава. - А дружине повар готовит, из своих, дружинников. Ярослав ведь тебе уже рассказал?
  
  Я кивнула. И добавила:
  
   - В общих чертах.
  
  Любовь Ивановна вздохнула.
  
  - Наше положение всегда было таким опасным, что для семьи проще делать самой, чем навлекать беду на чужих, невинных людей.
  
  И улыбнулась:
  
  - Но в прошлый раз мы иногда пользовались услугами французского повара, это было безопасно, он ведь не жил постоянно с нами. И подозрений это не вызывало, наоборот, было очень изысканным в том обществе. Так что я не страдала, о нет.
  
  Она маленькой ложечкой подцепила каплю княженичного варенья, попробовала.
  
  - Очень вкусно. Я как раз пеку тарталетки. Будет хорошо.
  
  - А-а... почему вы тогда выбрали Святослава, а не Мстислава? - вырвалось у меня. Я и сама не ожидала.
  
  Мама Ярослава улыбнулась, подошла к окну и поманила меня.
  
  Я выбралась из-за стола, встала у окна, посмотрела туда, куда она показывала.
  
  По двору от ворот шел отец Ярослава. Высокий, широкоплечий, могучий. И густая грива - золото с серебром. Увидел нас, улыбнулся, приветственно помахал.
  
  - Мстислав тогда был даже интереснее Святослава, он же постарше, - начала вспоминать мама Ярослава. - Мстислав был темноволосый. Красив такой опасной мужской красотой, которая свела с ума не одну черниговскую девицу. Яркий, огненный. И тоже высокий. Святослав рядом с ним казался простоватым, застенчивым. Но, понимаешь, он уже тогда был Ясным, как и сейчас.
  
  - А Мстислав?
  
  - А Мстислав был мутным, - неожиданно (для меня) жестко сказала мама Ярослава. - Если у Святослава душа была чистая, как ясное пламя, то в Мстиславовом огне сердцевина была темная, недобрая. Чувствовалась в нем какая-то червоточина, еще тогда чувствовалась, - обстоятельно рассказывала Любовь Ивановна. - Со мной он был приветлив и улыбчив, но с другими частенько бывал жесток. Мог легко сорвать злость на слабом, унизить и без того убогого. Чего Святославу и в голову бы не пришло. Мстислав и мною-то заинтересовался, я думаю, когда узнал, что я нравлюсь Святославу, подразнить того хотел. Он с детских времен затаил злобу на семью Святослава, считая их виновными в гибели своего отца. Тебе Ярослав не рассказывал?
  
  - Нет, - покачала я головой.
  
  - Значит, еще расскажет. Я не буду перебегать ему дорожку, - снова улыбнулась Любовь Ивановна. - Там очень все переплелось, нет ни правых, ни виноватых, но остаться сиротой даже при милостивых родственниках радости мало, сама понимаешь.
  
  - Ярослав сказал, что без отцов остались оба! - вспомнила я.
  
  - Оба, но Святослав - позже. И ему не пришлось, как Мстиславу, жить в Чернигове при родственниках матери по большому счету обузой. В роду его отца как-то не принято было особо заботится о братьях и племянниках, там один другого всё сожрать норовил, недоброе семя. И Мстислав пошел в отцову родню - рос брошенным волчонком, вырос в красивого волка. Может быть, он и сам не понимал, что внутри у него теплится обида на Святославов род - ведь матери их старались подружить сыновей, понимая, что вместе им будет легче. А все пошло не так. Говорят, из-за меня. Не знаю. Но время показало, что я сделала правильный выбор.
  
  - Несмотря на все?
  
  Любовь Ивановна молча кивнула, отвернулась от окна и стала доставать из духовки готовую выпечку. Длинная темная коса змеилась по ее тонкой спине.
  
  Тут вернулись Звонка с Ярославом, накинулись на свежевыпеченные тарталетки, даже не давая им остыть, как полагается.
  
  А потом Ярослав с одной стороны, Звонка - с другой, как конвоиры повели меня топить, э-э-э, в смысле, купать в своем горячем источнике.
  
  То ли я намерзлась за последние дни, то ли, как Каштанка у Чехова, опьянела от еды и хорошего обращения, но в теплой, почти горячей воде, меня не на шутку разморило. Скрытые под прозрачным куполом, мы со Звонкой наблюдали, как лихо плещется под открытым небом Ярослав, рассекая широкими гребками озерную гладь.
  
  Потом я выбралась на берег, завернулась в махровый халат, присела (буквально на секундочку) в шезлонг - и отключилась.
  
  ***
  
  Очнулась я ночью.
  
  И поняла, что лежу в Звонкиной комнате, в ее кровати под балдахином, в длинной, до пят ночной рубашке молочного цвета, и сверху прикрыта стеганым белым покрывалом.
  
  А на полу ползают на четвереньках Ярослав со Звонкой, упоенно штурмуя игрушечный город.
  
  - Она проснулась, она проснулась! - первой увидела и зазвенела колокольчиком Звонка. - Смотри, она проснулась!
  
  - Тише, - улыбнулся Ярослав. - Так ты не только весь дом, но и дружину перебудишь. Может быть, зря Алиса проснулась, надо было до утра отдохнуть.
  
  Я похлопала ресницами, потерла глаза. За кружевной занавеской на Звонкином окне, наверное, той самой, в которой я танцевала на балу, - за ней была темнота.
  
  Это сколько же я проспала?
  
  Звонка забралась на кровать. Ярослав продолжал сидеть на полу. Он вертел в руках какого-то солдатика.
  
  Звонка уселась по-турецки рядом со мной на стеганом покрывале. Задумчиво склонила кудрявую голову набок и начала перечислять:
  
  - Папа - князь, мама - его княгиня, ты - княжич, я - княжна. А Алиса?
  
  - А Алиса - княженика, - предложил Ярослав, пряча улыбку.
  
  - Княженика! - захохотала Звонка. - Княженика! Вот здор-р-рово!
  
  - Ну, всё, теперь точно вся округа проснулась.
  
  - Я однозначно проснулась, - подтвердила я, садясь.
  
  - Пойдем покои Ярослава смотр-р-реть? - с надеждой предложила Звонка.
  
  - А он пустит? - удивилась я.
  
  - Княженику? Охотно, - вернул солдатика в армию Ярослав. - А вот некоторым спать давно пора.
  
  - Не пор-р-ра! - закричала Звонка. - Не пор-р-ра! Еще р-р-рано! И сегодня пр-р-раздник! У нас гости!
  
  - Я тебя возьму, если обещаешь вести себя тихо.
  
  - Хор-р-рошо, - спрыгнула с кровати Звонка. - И игр-р-рушки собер-р-ру.
  
  - Правда? - не поверил старший брат. - Это что-то новенькое. Отродясь такого не упомню.
  
  Звонка принялась трудолюбиво складывать зайцев, медведей и кукол в большой расписной сундук.
  
  - А может быть, лучше ты, все-таки, поспишь? - снова спросил меня Ярослав. - Завтра же воскресенье, можно отдохнуть.
  
  - А твой диктант в понедельник?
  
  - Я слетал к тебе, нашел этот учебник пятого класса, завтра на свежую голову изучу.
  
  - Но я, правда, спать больше не хочу! Выспалась...
  
  - Хорошо, тогда будем бодрствовать. Накидывай шаль и пойдем.
  
  - А моя одежда?!
  
  - Да утром наденешь, ночь же на дворе, - возмутился Ярослав.
  
  Белая ажурная шаль, в которую меня кутали в прошлый раз, лежала тут же, рядом с кроватью, на почти игрушечном креслице. Накинув ее на плечи, я босиком по пушистому ковру подошла к окну.
  
  Над темными горами сияли звезды, маленькая холодная луна стояла высоко. И звезды и луна отражались в водах рукотворного озера, мягко, матово сиял полупрозрачный отсюда купол, а крыша грибообразной баньки была наоборот, темной.
  
  Звонка расправилась со своими игрушками, распахнула дверь в коридор и приплясывала на пороге.
  
  - Пойдемпойдемпойдем! - тараторила она.
  
  - Дай Алисе хоть обуться! - укоризненно сказал ей Ярослав.
  
  Он поднялся, подобрал около кровати какие-то тапочки и принес их мне. Они были очень похожи на те бальные туфельки, только украшены не камнями, а шелковой вышивкой.
  
  - Размер тот же, должны подойти, - объяснил Ярослав. - Давай помогу.
  
  Ночная рубашка по подолу была украшена пышной кружевной оборкой. Из-под вороха кружев я осторожно высунула носок правой ноги. Ярослав молниеносным движение завладел всей ступней, надел туфельку. Она пришлась впору.
  
  - Теперь пойдем? - подпрыгивала, как мячик, Звонка.
  
  - Алиса у нас в одной туфельке пойдет? - сурово спросил Ярослав. - Или, все-таки, вторую ей наденем?
  
  - Надевай, - величественно разрешила Звонка. - И пойдем, пойдем!
  
  Наконец меня полностью обули, и мы вышли в коридор.
  
  Там мягко, как светлячки по обочинам лесной дороги, мерцали светильники-ночники меж картин. Шторы на окнах были задернуты, и в полумраке цепочка зеленоватых огоньков походила на дорожку, уводящую в сказочную страну.
  
  Приятно было ступать в мягких туфельках по гладкому, теплому полу. Кружевные оборки колыхались на подоле. Здесь, в коридоре, вполне можно было танцевать, места хватало.
  
  В отличие от звонкиной комнаты-шкатулки, жилище Ярослава было обставлено скупо, если не сказать скудно.
  
  Первое, что бросилось мне в глаза, как только он распахнул дверь в свою башню, и мы вошли - это огромный ковер на стене, сотканный из конского волоса. Все оттенки белого, черного, рыжего, карего были в нем.
  
  На ковре висело оружие: меч, колчан со стрелами, лук. Рядом на крепкой деревянной стойке располагалась кольчуга с блестящими пластинами на груди. Чуть выше - остроконечный шлем. Отдельно пояс, отделанный бляхами и кольчужные рукавицы.
  
  Рукавицы были поближе ко мне, я взяла одну, она оказалась тяжеленной. Представляю, сколько в таком случае кольчуга весит...
  
  Подумалось, что если в лицо обидчику не перчатку швырнуть, а такую вот рукавицу, никакой дуэли не понадобится, она его сразу наповал уложит.
  
  - Он бы и коня сюда затащил, - ехидно сказала мне Звонка, явно отыгрываясь за желание старшего братца отправить ее спать пораньше. - Если бы лестница пошир-р-ре была.
  
  Кровать, напоминающая тахту, была покрыта сверху похожим на предыдущий ковром, но, видимо, помягче.
  
  Окно здесь было узкое и высокое.
  
  А напротив кровати Ярослава висела картина и, открывая глаза, он видел заснеженные елочки, березы и сосны на переднем плане, текущую за ними темную реку, за рекой пики елового леса, за лесом - невысокую горную гряду и поднимающееся над ней теплое солнце.
  
  - Библиотека у меня наверху, - сказал тихо Ярослав.
  
  Звонка, схватив за руку, без долгих разговоров потащила меня к винтовой лестнице, которая и привела нас наверх.
  
  Здесь окон было больше, а все пространство стен, от пола до потолка, занимали книжные полки. Посредине комнаты стоял большой деревянный стол, окруженный стульями. Три лампы с приглушающими свет абажурами были вмонтированы посередине стола. Огромный монитор был закреплен среди полок на специальной подставке.
  
  - А я есть хочу! - вдруг сказала Звонка.
  
  - Я тоже, - призналась я.
  
  - Тогда ждите здесь, сейчас я с кухни что-нибудь принесу. - Звенислава, чайник доставай.
  
  Когда он спустился вниз, я подошла к одному из окон, отодвинула штору. Отсюда разглядеть можно было больше, чем из звонкиной комнаты.
  
  Самый лучший вид открывался в сторону горячего источника. Виден был даже водопад, низвергающийся с обрыва. Лунный свет заливал суровые, замерзшие скалы.
  
  Отсюда, из библиотеки Ярослава можно было напрямую пройти в мастерскую-оранжерею его мамы, да и вообще мне подумалось, что две мужские башни по бокам дома - словно охранники, защищающие нежную сердцевину, где зелень, зеркальные стекла и кружевные занавески.
  
  При взгляде на темные, холодные горы стало зябко. Я поплотнее закуталась в пушистую шаль.
  
  Звонка между тем по-хозяйски отодвинула дверцу одного из шкафов, достала самый обычный электрочайник. В нем была вода, осталось только воткнуть вилку в розетку.
  
  Я повернулась к столу и только сейчас увидела, что на нем лежит мой учебник за пятый класс, о котором говорил Ярослав.
  
  Звонка на одном конце стола расставляла чашки.
  
  - Я люблю здесь чай пить, - сообщила она мне важно. - А когда Яр-р-рослав занимается, кар-р-р-тинки смотр-р-реть, буковки читать.
  
  С корзиной еды вернулся Ярослав.
  
  А я вдруг вспомнила, что сегодня домой даже не заехала... А если дядя Гриша с тетей Нелей приезжали? Шансов, конечно, мало, ведь я была уже у них, ну а вдруг?!
  
  - Почему встревожилась? - спросил Ярослав.
  
  - Я же сегодня, получается, дома не ночую! А если соседи позвонят тете Неле? А если она весь поселок на уши поставит?
  
  - Вообще-то, как только стало ясно, что ты заснула у воды, мама сразу же позвонила и Ольге Ивановне, и твоим родным, и предупредила, что ты ночуешь у нас, завтра утром мы тебя вернем, - невозмутимо объяснил Ярослав. - Твой дядя рвался приехать и тебя забрать, но маме удалось уговорить его этого не делать. Он, наверное, даже сам не понял, почему согласился...
  
  - Оборотные штучки?
  
  - Ну, не без этого. Главное, ты здесь совершенно законно.
  
  В его корзине оказался полноценный ужин, а не легкое чаепитие. (Включая запеченное мясо и зелень к нему).
  
  - Ядение мяс? - вспомнила я рассказ Ярослава.
  
  - Ага. Оно самое, - кивнул он довольно.
  
  - Чай готов! - доложила Звонка.
  
  - Разливай, - одобрил Ярослав.
  
  Я и не думала, что так проголодалась... Умяли мы все втроем очень быстро. Сложили грязную посуду обратно в корзину.
  
  - А из этого окна ты смотрела? - подошел Ярослав к восточному окну башни.
  
  - Нет.
  
  - А ты посмотри.
  
  Я обошла стол, подошла к окну.
  
  Такого не может быть!
  
  Я понимаю, когда северо-восточное окно смотрит на водопад и горы, перемещенные сюда способностями мамы Ярослава.
  
  Я понимаю, когда из юго-западного окна видны дачи. А северо-западная стеклянная дверь ведет в галерею.
  
  Это мне понятно.
  
  Непонятно вот что: из юго-восточного окна открывался великолепный вид на долину Кичеры и Верхней Ангары. И Душкачан был как на ладони. И даже мой дом было видно в лунном свете! И баню, и забор...
  
  Но тогда и я из избушки должна была бы видеть башню Ярослава, возвышающуюся над склоном, над лесом. А я ничего не вижу!
  
  - Вот так, - довольно сказал Ярослав. - Я знаю, когда ты гасишь свет...
  
  - Но как?
  
  - Маму попросил настроить именно так.
  
  - Буду тебе махать всякий раз, когда отправляюсь в захватывающее путешествие на конец огорода, - буркнула я. - У тети Нели под колпаком, у тебя тоже. Вы что, сговорились, что ли?
  
  - Я не хотел тебя обидеть, - расстроился Ярослав.
  
  - Сложно смириться с тем, что твоя жизнь вся, как на ладони, - вздохнула я.
  
  - Не вся, - возразил с вызовом Ярослав. - И потом, я же не стою здесь круглыми сутками, у меня и дела есть. К чтению "Слова" мы, например, до сих пор не приступили, все откладываем.
  
  - Ну, так давай приступим! - не стала отступать я. - Все равно я выспалась. Только книги-то у меня дома остались.
  
  - Обижаешь, - Ярослав шагнул к своим необъятным книжным полкам и размашистым движением выудил учебное пособие по древней русской литературе, копию того, что он мне принес.
  
  Я тщательно задернула шторы окна с видом на Душкачан, вернулась, колыхая кружевными оборками при каждом шаге, за стол.
  
  И, подперев рукой щеку, приготовилась слушать, как Ярослав грянет у меня над головой:
  "Не лѣпо ли ны бяшетъ, братие..."
  
  А он сказал:
  
  - Почему люди твоего времени думают, что наша литература была проста, как валенок, а?
  
  - Ничего не поняла, - мрачно сказала я, чувствуя несомненный подвох в таком начале. - Зубы мне заговариваешь. О чем ты вообще говоришь?
  
  - О том, что летопись - это одно, а песня - другое, - бесконечно понятно объяснил Ярослав.
  
  - А былина - третье! - обрадовалась я. - И что?
  
  - А то, что есть художественные произведения и нехудожественные.
  
  - Я не пОняла, у кого из нас проблемы с русским языком? Тебе, похоже, его не учить, тебе его преподавать надо, - обозлилась я, не догадываясь пока, куда он клонит.
  
  Он пытается заставить меня признать, что "Слово о полку Игореве" - художественное произведение.
  
  В чем здесь подвох?
  
  Может быть, упереться, и не признавать? Что он задумал?
  
  - Я не уверена, что в ваше время произведения уже делились на художественные и нехудожественные, - сообщила невозмутимо я.
  
  - А они, между тем, делились, - улыбнулся Ярослав.
  
  Да знаю я, что делились...
  
  - Например?
  
  - Например, в летопись вносились договора, записывались важные события, чтобы потом на них ссылаться, если возникают споры, - начал объяснять Ярослав. - Некрологи записывались. Летопись состоит из разных кусков. Как лоскутное одеяло. А "Слово" - единое. И это художественное произведение, а не, к примеру, торговый договор. Согласна?
  
  - Да! - выдавил он, все-таки, из меня то, что ему требовалось.
  
  Довольный Ярослав отлистал учебное пособие на несколько страниц вперед, ближе к началу. И пустил по гладкому полированному столу ко мне.
  
  Книжка проехала между двумя настольными лампами, как раз в том месте, где пересекались их световые круги.
  
  - Прочитай, что там на странице восемьдесят семь жирными буквами написано.
  
  Ну и прочитаю, тоже мне, напугал!
  
  - Охотно. ГЕОРГИЯ ХУРОВЬСКА, гм, О ОБРАЗЕХЪ. По-моему, здесь не хватает какого-то первого слова.
  
  - Подставь слово "статья", если тебя это смущает, - ехидно посоветовал Ярослав. - Видишь, что там ниже написано? Что это сочинение из "Изборника Святослава 1073 года". А Святослав Черниговский - это сын Ярослава Мудрого и отец Олега Святославлича, деда Игоря Святославлича. Сочинение это написал византиец Георгий Хуровский, как тогда говорили, или Херобский, как у вас сейчас записали. И рассказал в нем, как создаются образы в художественном произведении. Видишь, они там прямо под цифрами перечислены.
  
  Там точно под мелким шрифтом, где понятным языком рассказывали, что сначала греки перевели в десятом веке это сочинение для болгарского царя Симеона, а потом уже наш дьяк Иоанн переписал все это для князя Святослава. Так вот, под этими мелкими буквами шли разные древние - очень смешные - слова.
  
  Реально смешные.
  
  - Ты не смейся! - возмутился Ярослав. - А выпиши их в столбик, - и пустил по гладкому столу теперь не книгу, а лист бумаги.
  
  Второй лист он отправил в сторону Звонки, которая радостно уцепила его, достала цветные карандаши и начала увлеченно выводить какие-то каракули.
  
  - А почему я?
  
  - Чтобы потом не смогла сказать, что в глаза этих слов не видела, - заявил Ярослав.
  
  Каково?
  
  Обложил со всех сторон, как волки оленя.
  
  - Уговорил, - невозмутимо сказала я. - Ручку дай.
  
  Приехала и ручка.
  
  Я начала писать:
  
  1. Инословие.
  2. Прѣводъ
  3. Напотрѣбие
  4. Приятие
  Приятие было немного похоже на человеческое слово.
  
  5. Прѣходное
  Это, по-моему, вообще прилагательное.
  
  6.Възвратъ
  Почти разврат.
  
  7. Съприятие.
  8. Сънятие.
  Интересненько, что они имели в виду?
  
  9. Именотворие
  10. Сътворение
  11. Въимменомѣстьство
  Шикарное, шикарное слово. Это же как надо язык изворачивать, чтобы его правильно прочесть....
  
   12.Отъимение
  Немного похоже на местоимение, только почему отъ?
  
  13. Въспятословие
  Ага, слова поворачивают вспять. А зачем?
  
  14. Округословие
  Хорошее слово, круглое. Кругами вокруг слова ходят? Как мы сейчас?
  
  15. Нестатъкъ
  Ну вот, после почти нормально слова опять какая-то зуботычина с двумя твердыми знаками в конце. И как это говорить, спрашивается? Нестатк? А что такое статк?
  
  16. Издрядие
  Ура! На наше изрядно похоже. Ну, или на изДрядно.:)
  
  17. Лихорѣчье
  Я сразу с нежностью вспомнила Лихолесье из "Властелина Колец".
  
  18. Притъча
  Ну, притча, так притча.
  
  19. Прикладъ
  Это, по-моему, не литературное, это ружейное. Или оружейное, уж не знаю, как оно правильно.
  
  
  20. Отъдание
  Сначала я прочла это слово как "отъедание" и очень обрадовалась литературному образу. Но, как оказалось, зря.
  
  21. Лицетворие
  23. Сълогъ
  
  Как бы меня не заморочили эти старые словесы, а я, все-таки, заметила, что слово под номером 22 пропущено.
  
  
  24. Поругание.
  Это совсем по-нашему.
  
  25. Видъ.
  26. Последословие
  
  Ура! Переписала!
  
  Я отправила лист обратно Ярославу.
  
  А сама удивилась, что давно не слышу Звонку. Она вела себя на удивление тихо. Из-за стола ее было еле видно, лишь кудрявая голова возвышалась над столешницей. Загогулин на ее листе становилось все больше.
  
  - И к чему этот мой титанический труд? - поинтересовалась я. - Что он доказывает?
  
  - Ну, хотя бы то, что во время прадеда князя Игоря в его семье прекрасно были известны самые разнообразные образы. Там ведь так и написано, верно?
  
  Там - где мелкими буквами в пособии напечатали всякую скучную муть, типа: "В нем рассмотрены 27 словесно-стилистических приемов создания образности". В общем, всякие там аллегории, метафоры, и инверсии. Старые-то словесы хоть веселыми были, а эти инверсии вообще непонятные.
  
  Ниже, под списком этих образов, шли исчерпывающие расшифровки:
  
  
  ИНОСЛОВИЕ убо есть ино нѣчто глаголюшти, и инъ разумъ указаюшти...
  
  Я не сомневаюсь, что дьяк Иоанн с князем Святославом читали это и млели от удовольствия, но я, прямо как дядя Гриша тогда, чуть не зачесалась вся. То у них "повезоша", то "глаголюшти". На меня буква "ш" в таких количествах плохо влияет...
  
  Насладившись вдоволь моими страданиями, Ярослав (вот садист! не буду с ним целоваться, пусть даже не думает!) сказал:
  
  - Переверни страницу.
  
  Я перевернула. И, о боже, какая радость, там дали "объяснительный перевод".
  
  Тоже не совсем понятный, но хотя бы дающий какие-то шансы:
  
  
  "ИНОСЛОВИЕ (аллегория) - это когда говорят нечто одно, а иное разумеют. Например, сказано богом змее: "Проклята ты от всех зверей". Слово "змей" иносказательно обозначает дьявола, а не змею".
  
  - Я все поняла, - ядовито сказала я. - Когда бог корове говорит: "Благословенна ты от всех зверей", слово "корова" иносказательно обозначает божью коровку. Правильно?
  
  Ярослав фыркнул и отправил мне лист обратно.
  
  - В целом - верно. Еще страницу учебника переверни.
  
  - Перевернула.
  
  - Там есть очень важные отрывки, двадцать четвертый и двадцать пятый, - сделался серьезным Ярослав. - Нужно, чтобы ты их прочла.
  
  Это была уже страница номер девяносто один.
  
  Там было написано:
  
  "24. ПОРУГАНИЕ (ирония) - слово, которое лицемерно в противоположном противное выявляет. Поругание имеет четыре вида:
  1) поругание (собственно ирония),
  2) похухнание (сарказм)
  
  Дойдя до похухнания, я, не смогла сдержаться.
  
  - Похухнание, ха-ха-ха-ха-ха! Не могу, по-хух-на-ние.
  
  - И ничего смешного! - сурово отрезал Ярослав.
  
  В глазах у него загорелся огонь. Он стал таким м-м-м... манящим. (Целоваться с ним захотелось с удвоенной силой. С этим садистом?! Ничего себе, неужели я люблю насилие? Может быть, я мазохист?...)
  
   - Знаешь, сколько в "Слове" этого похухнания? А вы его, "Слово", читаете, как опись имущества: три короба мягкой рухляди, две корчаги меду. Дальше читай!
  
  Я продолжила:
  
  "... 3) поиграние (шутка)
   4) посмеяние (исизмос, насмешка).
  
  Поругание - это слово, произносимое с укором. Например, о трусе (дезертире), смеяся, скажем: мужественный (воинственный) и храбрый.
  
  Похухнание - это слово спорно с другим осмеянием.
  Например, о человеке, увязшем во зле, говорим, смеясь: "доброе дело превосходно сотворил, друг и мудрый муж".
  
  Поиграние - это обозначение добрыми словами бесчестья.
  Например, сотворившего честь и впавшего в зло укоряем, смеясь: "В великую славу и честь ввел себя, друг".
  
  26. Посмеяние - это слово особенно осмеивающее. Например, необразованному (грубому) уму говорим: "Ты, друг, словами славен, а видом (делом) облик змеи заимел" или "Господин Иоанн, помилуй его, он человек добрый" .
  
  В общем, я поняла так, что все это - древнерусские способы поиздеваться или постебаться. Ну, или, осмеять кого-нибудь или что-нибудь, если прилично говорить.
  
  Только они работают, когда знаешь, что на самом деле все не так, как говорят, и друг не друг, и добрый человек совсем не добрый.
  
  Надо совершенно точно знать, что, например, Петя - полный дурак, чтобы оценить заявление: "Наш Петенька редкостный умница".
  
  И, все-таки, похухнание - очень смешное слово!
  
  Я не удержалась, вернулась назад на страницу. Там, где все по-древнерусски, было не только похухнание, но еще и "похухнани", и "похухнавъше". А перевели это как осмеяние.
  
  То есть осмеять кого-то - это похухнать кого-то!
  
  Обпохухнаешься!
  
  - Я рад, что ты развеселилась, - заметил Ярослав.
  
  - Но этот наш разговор не считается, - сказала я, чтоб он не очень-то себе воображал. - "Слово" мы еще не читаем, спор не начался! Это ты провел подготовительную арт.подготовку.
  
  - Что я провел?
  - Артиллерийскую подготовку.
  
  - Да, - согласился Ярослав. - Провел. Еще Наполеон доказал, что артиллерия - это сила. Чем я хуже?
  
  - А в чем суть твоей подготовки? Ну, узнала я, что такое похухание? И что?
  
  - Ты узнала не что такое похухнание, ты узнала, что еще за сто лет до "Слова" у нас в Руси уже разбирались в гиперболах и метафорах. Ты это признаешь? - пригвоздил меня к стенке коварный Ярослав.
  
   - Это не я, княжич, тебе рассказал, это ваш учебник. Все по нашему уговору, ведь так?
  
  - Ну, так, - сквозь зубы признала я.
  
  Этот хищник только притворяется пушистым котом. А чуть зазеваешься - сразу клацает волчьей пастью около шеи. Оборотень. С полоборота заводится.
  
  - Теперь у нас есть лист, на котором все образы пронумерованы и их быстро можно найти, - не отпускал Ярослав мое горло (это фигурально, то есть, как там, по списку, лихьновно). - Предлагаю для такого же удобства и части "Слова" пронумеровать.
  
  Ему в бухгалтеры надо будет пойти, если, конечно, он ЕГЭ по русскому не завалит.
  
  Отступать было некуда.
  
  - Давай пронумеруем, раз ты так настаиваешь, - с холодным похухнанием в голосе сказала я. - А какими цифрами мы будем нумеровать? Римскими или арабскими?
  
  - Я думаю, лучше всего воспользоваться арабскими, - совершенно серьезно объяснил мне Ярослав.
  
  И я поняла, что не хочу с ним целоваться! Голову ему я отгрызть хочу. Он же мне никакой лазейки не оставляет!
  
  - Прекрасное решение, - надменно сказала я, даже не глядя в его сторону, чтобы не попасть под оборотническое обаяние.
  
  Чтобы хоть куда-то смотреть, уставилась снова в учебное пособие.
  
  Ой!
  
  Они, оказывается, "пчелу" "БЧЕЛОЙ" обзывали!
  
  Честное слово!!!
  
  Так и написано русскими буквами: КНЫГЫ БЧЕЛЫ.
  
  - Давай вернемся на страницу девяносто пять, - мягко, как заправский инквизитор, напомнил, что он тоже здесь, Ярослав.
  
  Я перевернула страницу.
  
  А его хваленое "Слово", вообще-то, "литературой периода феодальной раздробленности" припечатали, вот так-то!
  
  Перевернула еще страницу.
  
  
  СЛОВО О ПЪЛКУ ИГОРЕВѢ,
  ИГОРЯ СЫНА СВЯТЪСЛАВЛЯ,
  ВНУКА ОЛЬГОВА
  
  Не лѣпо ли ны бяшетъ, братие,
  Начяти старыми словесы
  Трудныхъ повѣстий о пълку Игоревеѣ,
   Игоря Святъславлича?
  
  Начати же ся тъй пѣсни...
  
  Раздулся глухой, мягкий стук.
  
  Мы с Ярославом одновременно испуганно повернули головы на звук.
  
  Звонкиной кудрявой головы над столешницей не было.
  
  Я в испуге соскочила со стула, заглянула под стол.
  
  Звенислава Святославовна Ясная, про которую в пылу научной дискуссии мы совсем забыли, заснула, сидя, и свалилась под стол. Где и продолжала спать.
  
  - Не судьба, значит, сегодня, - завершил заседание Ярослав, вынимая сестру из-под стола. - Пойдем, уложим ее.
  
  Он опять стал милым и невыносимо обаятельным.
  
  Прямо наваждение какое-то!
  
  А ведь когда мы плюхались в похухнаниях, у меня было чувство, что он стальной хваткой держит меня за шиворот, не давая уклониться с того пути, по которому он задумал меня протащить.
  
  И эти фортели выкидывает человек, которому в понедельник диктант за пятый класс писать!
  
  - Алиса, иди, пожалуйста, впереди, - попросил Ярослав, поднимаясь со спящей Звонкой на руках. - Мне двери сложно открывать.
  
  - А убрать здесь?
  
  - Я потом уберу, сначала Звонку уложим.
  
  Придерживая ажурную шаль, я пошла вперед. Спустилась на нижний ярус. Когда проходила мимо конского ковра, бляхи на кольчуге слабо мерцали, отражая свет ночника.
  
  Мы донесли, точнее Ярослав весьма умело донес Звонку до комнаты, стянул с нее туфельки, уложил среди подушек. Как только кудрявая голова коснулась наволочки, Звонка вдруг подскочила с криком:
  
  - Княженика!
  
  И схватила меня за руку.
  
  - Приляг на минуточку, - быстро шепнул мне прямо в ухо Ярослав, и чуть ли не опрокинул на подушку рядом со Звонкой.
  
  Звонка, вцепившись в меня, счастливо улыбнулась и глаза ее снова стали сосредоточенно сонными.
  
  - Только ты не уходи! - велела она строго брату.
  
  - Я здесь, - пообещал тот, присаживаясь на край кровати рядом с нами.
  
  Звонка лежала в середине кровати, голову положив на подушку, вольготно откинув в сторону правую руку. Левой она упрямо держалась за меня.
  
  Я лежала на краю рядом с ней и сквозь полузакрытые ресницы смотрела на спокойно сидящего рядом Ярослава.
  
  Гордо посаженная голова на крепкой, красивой шее. Широко развернутые плечи.
  
  Он тихонько гладил меня по левой руке, словно убаюкивал.
  
  В полумраке комнаты он показался мне воином, былинным богатырем, охраняющим на заставе наши рубежи.
  
  Он чуть-чуть поворачивал голову - и скульптурный профиль становился еще четче. Линия лба, нос, скула, губы, подбородок.
  
  Почему ему так важно, чтобы я вместе с ним прочитала "Слово о полку Игореве"?
  
  Почему бы ему не поцеловать меня просто так, без всякого "Слова"? Вместо того, чтобы смотреть на меня, не отрывая глаз?
  
  Звонка, наверное, заснула.
  
  Если я приподнимусь, наши лица окажутся совсем близко. И глаза будут рядом. И губы.
  
  Надо только приподняться и сесть. Еще секундочку и я это сделаю.
  
  Веки у меня стали совсем тяжелыми, и я заснула рядом со Звонкой, так и не осуществив своего желания.
  
  Уже во сне я чувствовала, как Ярослав снимает с меня вышитые туфельки, гладит мои ступни, поправляет покрывало.
  
  Потом, во сне, вокруг меня кружились разные древнерусские слова и летали, взмахивая страницами, как крылышками, забавные "КНЫГЫ БЧЕЛЫ"
  
  
  Глава пятнадцатая
  ДИКТАНТ
  
  
  Утром провожание меня до дому превратилось в целую процессию.
  
  Пошел Ярослав - а к нему примкнули его отец и Звонка.
  
  Я удивилась такому многолюдству.
  
  Но Звонка была на седьмом небе от счастья и даже стоять спокойно не могла, подпрыгивая на месте по своему обыкновению, как резиновый мячик. Ее нарядили в теплые колготки, желтые сапожки, сиреневое расклешенное пальтецо - она стала похожа на колокольчик. На голове у Звонки была вязаная шапочка, украшенная пушистым помпоном. Это был всем помпонам помпон: огромный, невесомый, он подпрыгивал вместе со Звонкой, и, казалось, был готов того и гляди ускакать с ее макушки.
  
  Я стеснялась величественного отца семейства Ясных, Святослава, но он спокойно и невозмутимо держал подпрыгивающую дочь за руку, ожидая нас с Ярославом.
  
  По тропинке мы пошли к пролому в стене.
  
  Там отец и сын Ясные очень осторожно вывели нас за пределы резиденции. Ярослав шел в авангарде, князь Святослав прикрывал нас, женщин и детей, с тылу.
  
  Звонка в первый раз была в таком путешествии и вертела головой во все стороны так, что страшно становилось: вдруг голова открутится?
  
  Мы прошли тропинкой мимо кладбища, вышли на трассу. Начали спускаться к домам.
  
  Отец Святослава снова взял Звонку за руку. Похоже, ему было не менее интересно, чем дочери, но он держался, головой не вертел.
  
  Добрались до избушки.
  
  Я открыла калитку: дядя Гриша в залихватской тельняшке сидел на моем крыльце, поджидая меня, и, пользуясь тем, что тети Нели не было поблизости, с удовольствием курил.
  
  Не успела я и слово сказать, как из-за моей спины во двор просочилась Звонка с радостным криком:
  
  - Алиса, у тебя есть забор-р-р! Вот здор-р-рово!
  
  - Доброе утро, дядя Гриша, - по-светски поздоровалась я и отступила в сторону, пропуская Ясных.
  
  Дядя Гриша слегка растерялся, увидев такую делегацию.
  
  Ярослав шепотом велел Звонке: "Поздоровайся с дядей Алисы. Его зовут Григорий Иванович".
  
  - Здр-р-равствуйте Гр-р-ригорий Иванович! - зарычала грозно Звонка.
  
  - Здравствуй, колобок, коли не шутишь, - дядя Гриша решил, что курить при ребенке непедагогично, и щелчком отправил окурок прочь с крыльца.
  
  В действие вступил Ярослав.
  
  - Здравствуйте, Григорий Иванович! Разрешите вам представить моего отца Святослава Всеволодовича и мою младшую сестру...
  
  Окончить он не успел, потому что Звонка, придирчиво осматривавшая мою избушку, радостно воскликнула:
  
  - Алиса, у тебя есть окна!
  
  - У меня и стены есть, - хмыкнула я. - Прошу всех в дом.
  
  Мужчины скованно обменялись не совсем дружественными рукопожатиями и, теснясь на узкой верандочке, вошли в мою избушку.
  
  Дядя Гриша уже и печь успел затопить, было тепло.
  
  Звонка как юркая ласка проверила все углы и закоулки. Ей, почему-то, очень понравилось.
  
  - Мы решили вашу племянницу почти всей семьей проводить, - объяснил дяде Грише отец Ярослава. - Моя младшая словно клещ в Алису вцепилась.
  
  - Не словно клещ! - возмущенно раздалось из-за печки.
  
  - К верстаку, в смысле, к столу проходите, - пригласила всех я. - Сейчас чай пить будем.
  
  Дядя Гриша молча сел за верстак и стал наблюдать, не побрезгуют ли всякие понаехавшие нашим чаем.
  
  А чего им брезговать-то?
  
  Любовь к сгущенке у них, как выяснилось, семейная.
  
  - Как удачно, что вы здесь, Григорий Иванович, - сказал отец Святослава, с удовольствием прихлебывая чай. - Не подскажете, к кому обратится, чтобы просветили по части походов в тайгу? Люблю природу, хочется выйти, а место-то незнакомое, у нас лесостепи больше.
  
  Дядя Гриша подумал и решил:
  
  - Сходите к Владимиру Николаевичу, что на Перевальской живет. Он в прошлом буровой мастер, ну а так - мастер золотые руки. Замок вот сам себе построил, из списанного катера яхту-красавицу сделал. Он из кедра скульптуры режет, на зиму в свое зимовье уходит, материал для работы заготавливать и вдохновения набираться. Он и охотников знает, и подскажет, к кому обратится, ежели что.
  
  - Благодарю, - склонил голову князь Святослав.
  
  - А можно я тоже здесь жить буду! - расправилась с угощением Звонка. - Пожалуйста!
  
  - Давай не сегодня, - дипломатично сказал ее отец. - Кто же будет контролировать, как Ярослав готовится к завтрашнему диктанту? На тебя одна надежда.
  
  - Что за диктант? - заинтересовался дядя Гриша.
  
  - Татьяна Николаевна будет проверять наши достижения, - со вздохом объяснила я.
  
  - Это хорошо, это правильно, - слегка кровожадно обрадовался дядя Гриша. - В занятия вы много сил вкладываете, вон, на улице слышно, как орете. Должен и результат быть!
  
  - Завтра поглядим, - туманно сказала я.
  
  - Нам, к сожалению, пора, - поднялся отец Святослава. - А то, действительно, времени на подготовку к завтрашнему испытанию остается немного. Большое спасибо, Алиса, за угощение.
  
  - Вам спасибо за вчерашнее приглашение.
  
  - Тебе, пр-р-равда, понр-р-равилось? - обрадовалась Звонка. - Ты будешь к нам в гости пр-р-риходить? Пожа-а-алуйста! А на мой день р-р-рождения пр-р-ридешь?
  
  - Обязательно приду, - пообещала я, поглядывая, как на это отреагирует дядя Гриша. - Любови Ивановне большой привет.
  
  - Ладно, я тоже поеду, - дядя Гриша убедился, что я жива, здорово, не обкусана, не обижена. - Нам еще в Северобайкальск сегодня надо. Что тебе привезти?
  
  - Чая покрепче, - попросила я.
  
  Ясные пошли обратно к себе.
  
  Дядя Гриша, хитро припарковавший свой жигуль в неприметном месте, поехал в Нижний.
  
  "До завтра" - успел шепнуть мне Ярослав перед уходом.
  
  
  ***
  
  Вечером дядя Гриша приехал снова, уже с тетей Нелей.
  
  Я к тому времени изобрела конвеерный метод приготовления домашних заданий: пользуясь тем, что верстак длинный и широкий, разложила на нем по порядку нужные учебники и тетради, уже раскрытые, и перемещалась по часовой стрелке. Сделанный предмет обозначался закрытым учебником и закрытой тетрадкой сверху.
  
  Получалось внушительно, и, главное, наглядно. Мне нужно было высвободить как можно больше времени на грядущей неделе, а по этому способу было сразу видно, сколько сделано и сколько еще осталось.
  
  Похоже, дядю с тетей зрелище потрясло до глубины души.
  
  Тетя Неля немного нервно полистала учебник биологии, пока дядя Гриша убирал в сарайчик на улице какие-то сети. Заметила рассеяно:
  
  - Сколько вам задают! Анжеликин класс, так, вроде, и не мучают.
  
  Я не стала ей говорить, что их маркиза просто уроки не делает. Сказала лишь:
  
  - Мы же считаемся слабым классом, вот нас, наверное, и подтягивают.
  
  - Тогда да, - успокоилась тетя Неля. - Тогда понятно. У Анжелики - сильный класс. Я знаю.
  
  А когда они уехали, я вдруг вспомнила сегодняшнее утро и подумала, что я своими глазами увидела то, о чем рассказывал Ярослав. О том, как князья-оборотни встраиваются в любое общество и берут власть в свои руки.
  
  Дядя Гриша ведь явно обрадовался подвернувшейся возможности съездить Ярославу в ухо. За все сразу, начиная с "понаехали тут".
  
  Так оно и было бы, если бы только Ярослав провожал меня до дому.
  
  Даже не так.
  
  Ситуация стала опасной намного раньше. В ту минуту, когда я заснула у горячего источника.
  
  Если бы дядя Гриша приехал вдруг вечером в субботу и обнаружил, что я дома не ночую, тетя Неля подняла бы на уши и полицию, и МЧС, и армию, предполагая, как всегда, самое плохое. И побежала бы в аптеку за тестом на беременность - для меня, поскольку тетя Неля решительно не может представить, что парень с девушкой могут совместно заниматься чем-либо, кроме секса.
  
  Потом бы, конечно, разобрались, но все равно весь этот шум-гам для Ясных был не нужен.
  
  Поэтому родители Ярослава сразу позвонили Ольге Ивановне - значит, классный руководитель узнал, где ночует ученик, а потом уже дяде с тетей, сообщив им, что Ольга Ивановна тоже в курсе.
  
  Ольгу Ивановну не только мы, ее и родители побаиваются.
  
  И то, что она знает, где я, стопудово остудило тетин боевой пыл, даже если она и хотела повозмущаться.
  
  А, значит, эту опасную ситуацию они закрыли.
  
  Утром, если бы один Ярослав пошел меня провожать - получил бы трепку за все дяди и тетины волнения.
  
  Пойди с нами его отец - дядя Гриша в драку бы не полез, но и любовью бы к ним не преисполнился.
  
  А вот появление Звонки его обезоружило, развеяло все страхи и опасения, и объяснило лучше всяких слов, как дело было.
  
  И, значит, отец Ярослава опять повернул ситуацию так, как ему надо. Не вступая в ненужное столкновение, но и не давая семью в обиду.
  
  Он управлял событиями, не позволяя им управлять собой.
  
  Теперь понятно, почему Ярослав на рожон не лезет - он же учится у отца побеждать еще до боя. Поэтому и бегает к дяде Грише, докладывая ему о каждом своем чихе. Он не позволяет накопиться поводам к себе придраться.
  
  Ой, зря я, наверное, в этот спор по "Слову" ввязалась, шансов у меня нет.
  
  А может, и не зря.
  
  Все равно буду спорить, пусть не думает!
  
  Наверное, отцу Ярослава книги Олдей бы понравились, если он такой же умный, как они.
  
  
  ***
  
  В понедельник в школе я тряслась, похоже, больше испытуемого.
  
  Татьяна Николаевна после уроков оставила нас в пустом классе. Положила перед Ярославом лист бумаги и мягко попросила меня выйти.
  
  Я стала медленно умирать за дверью.
  
  Запоздалые раскаяния обрушились на меня. С нашим спором по "Слову" мы давно забили на русский язык. Что, сейчас, конечно, всплывет. И когда станет понятно, что наши занятия результатов не дают - все рухнет. Исчезнет та уважительная причина, по которой Ярослав может приходить ко мне домой, как бы косо не посматривали на это дело дядя с тетей. И у них появится полное право сказать - нечего ерундой маяться, сиди, уроки учи в своем Душкачане, раз уж так захотела, а он пусть у себя дома сидит.
  
  И мне придется врать в лицо дяде и тете, потому что мы все равно будем встречаться. Уже невозможно, чтобы мы не видели друг друга, и не в школе, а за одним столом, друг напротив друга, глаза в глаза.
  
  Только бы он не завалил этот диктант, только бы не завалил...
  
  В окно была видна дорога, дома, берег Байкала, постепенно закругляющийся к песчаной косе. Холодные волны били о камни.
  
  Стекло остужало, если приложиться к нему виском, а чугунная батарея под окном обжигала.
  
  Проще самой любой экзамен сдать, чем вот так вот мучится.
  
  Надо же, мы, оказывается, месяц занимаемся, - а у меня такое чувство, что всего несколько дней прошло... Или наоборот - словно я его всю жизнь знаю.
  
  Сколько они там могут сидеть?!
  
  Невыносимо хочется уткнуться лицом ему в белую рубашку, уже зная, что все позади.
  
  Если он не сдаст - и спора никакого больше не будет. Нам все пути перекроют. И поцелуев - тоже?!
  
  Я почувствовала сильную боль. И поняла, что обожглась о батарею. Школа старая, деревянная, ее хорошо топить надо. Отскочила от нее, морщась и подпрыгивая.
  
  Дверь открылась.
  
  Ярослав справился.
  
  
  Глава шестнадцатая
  НАЧАЛО
  
  
  
  
  По обоюдному уговору этот понедельник мы сделали пустым днем, чтобы отойти от диктанта, с силами собраться.
  
  Распрощались на остановке, и каждый пошел в свою сторону.
  
  Ярослав вверх, я под горку.
  
  Теперь, когда впереди маячило полдня совершенно пустых, которые нужно как прожить, мысль о том, что он видит в свое волшебное окно мою избушку уже не возмущала, а, наоборот, грела.
  
  
  ***
  
  
  А дома топилась печка.
  
  ***
  
  
  Уроки у меня были сделаны. Телевизор сломан. Ни готовить, ни убираться не было ни малейшего желания.
  
  Время тянулось невыносимо.
  
  Я ходила туда-сюда по избушке от кухонного окна к фасадным окнам, как узник по камере.
  
  Заняться было нечем.
  
  Ехать в поселок не хотелось совершенно.
  
  Пробовала раскрыть "Властелина колец" - и поняла, что сегодня не могу. Мне куда интереснее гадать, кто меня нес до Звонкиной комнаты и кто в ночную рубашку переодевал, какое уж тут чтение.
  
  Наконец, находившись туда-сюда, устала.
  
  Отыскала среди мелочей спицы и клубок пряжи. Забралась на диван с ногами, прикрылась пледом и начала с отвращением вязать, поглядывая на огненные полоски, окаймляющие печную дверцу.
  
  Мы бы к этому времени уже столько интересного сделали...
  
  Ближе к вечеру неожиданно заявились дядя Гриша с тетей Нелей.
  
  Якобы за морковкой.
  
  Ага, у них своя закончилась, все пять центнеров.
  
  А, между прочим, пока они тут меня контролируют изо всех сил, их собственная распрекрасная принцесса шляется непонятно где, пользуясь родительским отсутствием.
  
  - У тебя, Алиса, диван прямо по-американски стоит, - заметила тетя Неля. - Как в сериалах, посреди комнаты.
  
  - Это мой каминный зал, - объяснила я ей мрачно, с остервенением вывязывая на своем рукоделии косу в три плетения.
  
  - А-а-а... - протянула, слегка растерявшись, тетя Неля. - А что вяжешь?
  
  - Шарфик! - лязгнула я.
  
  Дядя Гриша нагреб в моем подполье ведро морковки, вылез наверх, к нам.
  
  - Ну что, девчонки? Нель, смотри, какая морковь отменная.
  
  - Так земля не истощенная. А я тебе сколько раз говорила, что на нашем огороде землю удобрять надо? Вот умные люди по весне машину за машиной навоза туда сваливают, а ты один раз телегу торфа привез и успокоился.
  
  - Прямо как-то даже необычно тебя одну видеть, - задетый за живое тетей Нелей, заметил дядя Гриша. - Я уже привык, что этот тут постоянно ошивается.
  
  - Не можем же мы бесконечно учиться, - холодно сказала я. - И отдых должен быть. Сегодня Татьяна Николаевна диктант ему задала, после такого события нужно несколько дней отходить.
  
  - Как после запоя, - хихикнул дядя Гриша.
  
  - Очень смешно, - обиделась тетя Неля. - Все люди как люди, а кто-то как бутылку увидит, со всех катушек сразу съезжает.
  
  - Нель, ты чего? - обиделся в свою очередь дядя Гриша. - Когда это я в запой уходил? В последнее время? С Тимофеичем - так это не считается.
  
  Тетя Неля постно поджала губы, всем своим видом показывая, что очень даже считается.
  
  - А картину-то повесили? - вспомнила я.
  
  - Как же, - испепелила тетя Неля дядю Гришу гневным взглядом. - У нас же всем плевать на культуру, на искусство. А вот с Тимофеичем нажраться в зюзю - это всегда пожалуйста.
  
  - Мы крюк для твоей картины искали, - робко подал голос дядя Гриша.
  
  - На дне бутылки, - подтвердила ядовито тетя Неля. - Вы их там, наверное, храните, чтоб не заржавели.
  
  - Ну ладно, нам пора, - решил не углублять опасную тему дядя Гриша. - Алиса, запирайся! И вообще не имей моду незапертой сидеть: времена сейчас сама знаешь, какие.
  
  - Хорошо,- послушно сказала я, выпустила дядю с тетей и накинула крючок на дверь.
  
  Вернулась на диван.
  
  До ночи еще четыре часа, я с ума сойду, ожидая, когда этот бесконечный день закончится, и настанет пора спать ложиться.
  
  Совершенно невыносимо.
  
  Без него - совершенно невыносимо. А я даже не догадывалась раньше.
  
  Бросила вязание, включила компьютер. Мама панически боялась компьютерных игр (которые разрушают мозги ребенку). Поэтому наша старенькая машинка была чиста и невинна.
  
  Я открыла пасьянс "Косынка", начала таскать карты по экрану. В этом занятии было что-то затягивающее и тошнотворное одновременно.
  
  Интересно, дядя с тетей теперь меня каждый день проверять собираются?! Эдак у меня всю морковку вынесут и своими дурацкими проверками подорвут мою пищевую базу.
  
  Тоже мне, преступление - заночевала в гостях, в доме одноклассника. Впору на учет в детскую комнату милиции ставить.
  
  Хотя, конечно, заснула я там в шезлонге совершенно позорно...
  
  Не на носилках же они меня в звонкину комнату отнесли?
  
  Пасьянс - о чудо! - сложился.
  
  Стало еще скучнее. И вообще как-то тихо, надо музыку врубить. Найти какую-нибудь идиотскую радиостанцию. Рекламу бесконечную послушать, взбодриться...
  
  Если не стошнит, конечно.
  
  В окно - которое во двор - дробно постучали.
  
  Я откинула занавеску. За стеклом сидел сокол, смотрел на меня круглым глазом.
  
  Я кинулась к двери, запнулась впопыхах, чуть не растянулась.
  
  Откинула крючок, распахнула дверь.
  
  На верандочку залетел сокол, а вот в избушку вошел уже человек.
  
  Я закрыла за ним дверь так поспешно, словно дядя с тетей могли ворваться ему вслед. Только крючок накидывать не стала, не до того.
  
  - Ты как?
  
  - Сбежал, - улыбнулся Ярослав. - Не могу дома сидеть, весь извелся. Я ненадолго, часа на два, не больше. Звонка еле отпустила. Сказал ей, что волнуюсь за тебя, быстро слетаю туда и обратно.
  
  Я проверила, плотно ли задернуты шторы, включила лампу со стрекозами.
  
  - А почему Звонка не может оборачиваться? - как-то само собой вырвалось у меня.
  
  - Люди Лютого напугали, - Ярослав, облаченный в камуфляж и серую футболку, по-хозяйски проверил печку. - Тут дело тонкое: родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку. Осознанно оборачиваться ребенок начинает тогда же, когда и говорить. И так же, поначалу, неуверенно. Здесь мешать нельзя. А в тот раз Лютый снова напал, его люди Звонку похитили. Мы смогли ее отбить, но поздно, сильный испуг перекрыл превращения, да и говорить после этого она долго не хотела. Хорошо хоть, совсем не замолчала.
  
  - Да уж, звенит она как колокольчик, - подтвердила я. - А рычит - как медвежонок. Но как же вам удалось и Звонку научить по-нашему говорить, по-современному?
  
  - Спасибо! - расцвел Ярослав, будто я ему комплимент сделала. - Очень хорошо, что Звонка не выделяется. Мы тщательно над этим поработали. Она же, все-таки, тоже урожденный оборотень, хоть и зажатый, замерший. Но кое-какие способности все равно остались. Мама с ней много занимается. Вдобавок к этому Звонка нам подражает - а мы стараемся говорить как вы даже дома. Привыкли уже перестраиваться на ходу за время бегства.
  
  - А как вы убили Мстислава Лютого?
  
  - Мы его сожгли в овине. Вместе с овином. Так же, как он наши деревни палил, - коротко ответил Ярослав. - Давай об этом в другой раз, ладно?
  
  - А ты голодный?
  
  - Как оборотень, - ухмыльнулся Ярослав.
  
  - Яичницу будешь?
  
  - Давай.
  
  ...Яичница только-только начала шкворчать на сковородке, как заскрипело крыльцо под чьими-то торопливыми шагами.
  
  Дверь распахнулась - появился дядя Гриша.
  
  Выследил, все-таки?
  
  Видимо, я на него с таким изумлением уставилась, что он немного виновато объяснил:
  
  - Алиска, я зажигалку здесь потерял, когда морковку доставал. Видно, в подполье из кармана выпала.
  
  - А-а-а, - сказала я. - Ага.
  
  Яичница начала гореть на электрической плитке. Пришлось ее срочно снимать.
  
  На Ярослава дядя Гриша как-то странно отреагировал.
  
  То есть, никак.
  
  Я оглянулась - а Ярослава и не было.
  
  Дядя Гриша подошел к подполью, рванул за кольцо, поднимая крышку.
  
  На книжном стеллаже, на самом верху застыл изваянием красивый сокол.
  
  Дядя Гриша исчез в подполье. Потом с торжествующим кличем выбрался обратно, зажимая в руке заветную зажигалку.
  
  Вышел на кухню, пригляделся к яичнице и обрадовался:
  
  - Тебе, Алиска, на ночь столько вредно.
  
  И съел ровно три четверти.
  
  - Ну, закрывайся, - велел он на пороге, сытый и довольный. - Поехал я.
  
  А все-таки Ярослава он не заметил только чудом.
  
  
  ***
  
  
  ...Я пожертвовала Ярославу оставшуюся часть яичницы. Всё-таки он летел, оборачивался. Проголодался.
  
  А я могу и так обойтись. На этот раз.
  
  Остатки яичницы со сквородки словно корова языком слизнула. Ярослав корочкой хлеба вычищал ее до блеска.
  
  - Еще сделать? - спросила я.
  
  - Хватит, - мужественно отказался Ярослав. - Включай лампу! А то мы никогда не начнем "Слово".
  
  - Хорошо. А ты весь остальной свет погаси, - велела я.
  
  Пусть уж все будет так, как надо.
  
  Засияла цветами, сочной листвой, яркими бабочками и ажурными стрекозами лампа на верстаке. Заиграло, мягко замерцало покрытое лаком дерево.
  
  Я проверила, все ли шторы плотно задернуты. Не поленилась, на улицу вышла. Окна зашторены плотно, смутным пятном светит лампа. Вернулась довольная.
  
  В доме царил полумрак.
  
  Ярослав, двигаясь мягко и бесшумно, скользнул к стеллажу, достал стопу книг, разложил на верстаке. Раскрыл "Древнюю русскую литературу".
  
  Сел на табурет у верстака, попав в освещенный лампой круг.
  
  Глаза у него блестели.
  
  Какие-то непонятные мурашки побежали у меня по спине. Не то от страха, не то от предвкушения.
  
  Неужели мы сейчас начнем?
  
  Не могли начать столько времени, то одно мешало, то другое.
  
  Неужели, сейчас?
  
  Вспомнила, что дверь не закрыта.
  
  Заново накинула крючок, подергала, проверяя: все, как дядя Гриша учил.
  
  Глубоко вздохнув, сделала первый шаг от двери к верстаку.
  
  Села напротив Ярослава.
  
  - Начинаем? - хриплым шепотом спросил он меня.
  
  Ответить ему было страшно.
  
  Наступила тишина, слышно было, как трещат дрова в печке, будильник тикает, лениво лают собаки на улице, ветер, принесшийся с той стороны верхнеангарского сора, громыхает чем-то в огороде...
  
  Звук подъезжающего "Жигуля" не слышно, дядя с тетей не несутся сюда, чтобы помешать нам вступить на тропу, уводящую в Древнюю Русь...
  
  От печки шло тепло во все стороны, спина его чувствовала. Сердце бухало, как барабан.
  
  Главное - начать, а там видно будет.
  
  - Начинаем! - выдохнула я.
  
  
  ***
  
  
  Ничего не изменилось, но изменилось все.
  
  И в первую очередь - голос Ярослава.
  
  Хрипота из него исчезла. Он сидел, выпрямившись и расправив плечи так, что даже выше ростом казался, хотя куда уж выше. Футболка обрисовывала напрягшиеся мышцы, словно он не слова собрался читать, а тяжелые камни ворочать.
  
  
  СЛОВО О ПЪЛКУ ИГОРЕВѢ,
  ИГОРЯ СЫНА СВЯТЪСЛАВЛЯ,
  ВНУКА ОЛЬГОВА
  
  
  - прочел грозно и печально Ярослав.
  
  
  Не лѣпо ли ны бяшетъ, братие,
  начяти старыми словесы
  трудныхъ повѣстий о пълку Игоревеѣ,
   Игоря Святъславлича?
  
  Начати же ся тъй пѣсни
  по былинам сего времени,
  а не по замышлению Бояню.
  
  
  - "Лепо" - это "хорошо", я знаю, - вставила я, когда Ярослав умолк. - А "не лепо" это, наверное, нелепо.
  
  - Не только "хорошо", - поправил меня Ярослав. - Некоторые ваши переводят как "не пристало бы", "не начать ли нам". В любом случае это вопрошение, как же рассказывать о том самом походе Игоря, который и так у всех на устах. Рассказать его "старыми словесами", как Боян в свое время, или правду, то, что было на самом деле.
  
  - А почему это он у всех на устах?
  
  - Хотя бы потому, что до вашего времени дошли о нем записи в двух главных летописях, "Истории Российской" Татищева, ну и в самом "Слове". И ты думаешь, он случайно туда попал? Расскажи мне о еще каком-нибудь событии, особенно касающегося дел "мелкого удельного князька", как у вас пишут, которое прогремело бы вот так же.
  
  - Нечестно! Почем я знаю?
  
  - Ты правильно не знаешь. Их не было.
  
  - А почему "Слово" попало?
  
  - Дальше поймешь.
  
  - Хорошо, продолжай.
  
  Ярослав взял простой карандаш и пронумеровал прочитанные строки. Следующее предложение получалось уже за номером три.
  
  
  3. Боянъ бо вѣщий,
  аще кому хотяще пѣснь творити,
  то растѣкашется мыслию по древу,
   сѣрым вълком по земли,
   шизымъ орломъ подъ облакы.
  
  
  - Ничего не узнаешь, Алиса?
  
  - Оборотень, как и вы?
  
  - Воин-поэт. Ведун. Вещий.
  
  - Растекался мыслию по древу?
  
  - Да. По древу, соединяющему верхний, средний и нижний миры.
  
  - А что такое шизый?
  
  - Сизый. Сизый орел. Птица, которая высоко под облаками парит, - с земли сизая.
  
  - Ладно. Твой Боян был по-нашему кем-то вроде шамана. Оборачивался в зверей, вещал, песни сочинял старыми словами. Это было круто. А "Слово", почему-то, решили рассказать новыми. А о чем он сочинял песни?
  
  - Не о чем, а о ком. И кому. Слушай сама:
  
  4. Помняшетъ бо, рече,
  първыхъ временъ усобицѣ.
  Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедѣй:
   которыи дотечаше,
   та преди пѣснь пояше
   старому Ярославу,
   храброму Мстиславу,
  иже зарѣза Редедю предъ пълкы касожьскыми,
  красному Романови Святъславличю.
  
  5. Боянъ же, братие, не 10 соколовь
   на стадо лебедѣй пущаше,
  нъ своя вѣщия пръсты
   на живая струны въскладаше:
  они же сами княземъ славу рокотаху.
  
  
  - Силы мои иссякли, - возмутилась я. - Переводи!
  
  - Правда, непонятно? - изумился Ярослав.
  
  - Представь себе!
  
  - "Ибо помнил - говорил - первых времен усобицы. Тогда пускал десять соколов на стадо лебедей. И которую лебедь сокол первой настигал, та и пела о старом Ярославе, храбром Мстиславе, том, что зарезал Редедю перед полками касожскими, красном Романе Святославличе. Боян же, братия, не десять соколов на стадо лебедей пускал, но свои вещие персты, они сами князьям славу рокотали".
  
  - Спасибо, теперь хоть что-то понятно.
  
  - Старый Ярослав - это Ярослав Мудрый. Храбрый Мстислав - брат его. Два брата стоили друг друга. И о чем дальше будет "Слово", тебе сейчас и говорят перечислением князей.
  
  - О чем?
  
  - "Храброму Мстиславу, иже зарѣза Редедю предъ пълкы касожьскыми", - многозначительно сказал Ярослав.
  
  Протянул руку за световой круг и из темноты вынул второй том "Полного Собрания Русских Летописей".
  
  Начал листать эту огроменную томину.
  
  Потом вдруг остановился.
  
  - Пойдем самым простым путем, - объяснил он мне и быстро вернулся на начало "Древнерусскую литературу", по которой читал мне "Слово".
  
  - Вот, смотри, даже здесь есть выписка из "Повести временных лет", так и называется: <О ЕДИНОБОРСТВЕ МСТИСЛАВА С РЕДЕДЕЮ>. Она то нам и нужна. Прочти вслух сама, пожалуйста.
  
  Читать это было трудно, но я старалась:
  
  - В лѣто... э-э-э... шесть пять три ноль, точка. Приде Ярославъ къ Берестию. Въ си же времена Мь... Мьстиславу сущю Тму... Тьму... Тму-то-ро-ка-ни поиде на касогЫ. Слышавъ же се князь касожь-жь-ский, нет! - кый, касожьскый Редедя изиде противу тому. (Ага... Против того. Вышел. Короче. ) И ставшема обѣма полкома противу собѣ, и рече Редедя къ! Мьстиславу, двоеточие: "Что ради губивѣ дружину межи собою? Но снидеве ся сама бороть. Да аще одолѣеши ты, то возмеши имѣнье мое, и жену мою, и дѣти моѣ, и землю мою. Аще ли азъ одолѣю, то възму твое все". И рече Мьстиславъ, двоеточие: "Тако буди". И рече Редедя ко Мьстиславу, двоеточие: "Не оружьемь ся бьевѣ, но борьбою". И яста ся бороти крѣпко, и надолзѣ борющемася има, нача изнемагати МьстиславЪ: бѣ бо великъ и силенъ Редедя. И рече Мьстиславъ, двоеточие: "О пречистая бородице помози ми. Аще бо одолѣю сему, сьсижу, - нет!, сЪзи-жю, о боже, съзижю церковь во имя твое". И се рекѣ удари им о землю. И вынзе ножь, и зарѣза Редедю. И шедъ в землю его, взя все имѣнье его, и жену его и дѣти его, и дань възложи на касогы. И пришедъ Тьмутороканю, заложи церковь святыя Богородица, и созда ю , яже стоить и до сего дне Тьмуторокани . ВСЕ!!!
  Эта пытка закончилась!
  
  - А теперь давай я переведу, - любезно сказал Ярослав, насладившись моими мучениями.
  
  Сам-то не лучше меня над "Хоббитом" скрипел!
  
  - Переведи!
  
  - Итак, что мы имеем. Ярослав боялся Мстислава как черт ладана. К Киеву боялся подойти, в Новгороде все больше сидел, уже будучи великим князем киевским. Мстислав пошел на касогов. Ярослав осмелел, пришел к Берестью. Надеялся, что касоги братца успокоят навсегда. Тем временем два войска, мстиславово и касожское встали друг напротив друга. Редедя предлагает: "Зачем губить дружину? Давай сами поборемся. Если ты одолеешь, возьмешь и имущество мое, и жену, и детей, и землю. Если же я одолею - твое все возьму". Мстислав говорит: "Давай так". Редедя, наслышанный о нашем честном роде, уточняет при всех: "Боремся без оружия". Мстислав ничего не возражает. Начали бороться, долго бились. Касожский князь - большой и сильный - побеждает. Мстислав достает нож из сапога и все, конец борьбе. Редедя зарезан. Победа! Этот геройский поступок попал в "Слово". Это, вообще-то, по-русски называется ВЕРОЛОМСТВОМ. Ну, или подлостью. А потом непобедимый Мстислав погиб на охоте молодым, оставив мудрому брату всю власть. Ну а мудрость Ярослава всегда очень тесно была переплетена с коварством.
  
  - А как же всякие военные хитрости? - вспомнила я.
  
  - Военные хитрости - это другое, - отрезал Ярослав. И пояснил: - Когда ложным бегством выманивают, засадными полками нападают. К хвостам лошадей еловые ветки привязывают, чтобы пылили, и враг думал, что войска больше идет, чем на самом деле. Здесь же поединок. С договором.
  
  - А разве можно с врагом договариваться? "Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет?" А?
  
  - Так это Мстислав в земли касогов пришел дань наложить, не они к нему. Но Редедя нож в сапоге не оставил, а Мстислав оставил. Об этом и говорит автор "Слова". Что ему мешало написать просто: "иже победи Редедю предъ пълкы касожьскыми"? Нет, он написал "зарезал"!
  
  - А красный Роман - кто?
  
  - Красный Роман Святославличь - это внук Ярослава Мудрого, брат Олега Святославлича. Красивый был. Когда умер Святослав, средний сын Мудрого, начался как всегда передел власти. Младший брат Святослава Всеволод, женатый на гречанке, занял Чернигов, отдав Киев Изяславу. А детям Святослава в удел дали Муром дремучий да Тьмуторокань от Руси почти совсем отрезанную. Оделили знатно. Святославличи поднялись на битву за свои права. В битвах Всеволод, отец Мономаха, был слаб, зато в интригах ему равных не было, да и в умении устраивать свои дела чужими руками. Святославличи вдруг стали погибать один за одним. Старшего, Глеба, в Заволочье якобы емь убила. Олег Святославличь понял, что ему не жить, ушел из Чернигова в Тьмуторокань. Потом они с Борисом обратно на Русь пришли, накатили Всеволоду на Сожице, Чернигов отбили. Всеволод к Изяславу побежал за подмогой. Потом Нежатина Нива была, о чем мы еще долго говорить будем. А потом красный Роман Святославличь привел войска к Переяславлю. Но Всеволод и сын его Владимир Мономах склонили на свою сторону половцев. И на обратном пути в Тьмуторокань Романа убили. Так же загадочно, как и Глеба. Разумеется, половцы, как Глеба - народ емь. И в это же время в Тьмуторокани взяли под стражу Олега и отправили в Царьград в заточение. Разумеется, хазары. Которые потом, почему-то, оказались торками, то есть, черными клобуками, - когда Олег сумел вернуться и найти их. А кости Романа, брошенного непогребенным, так и остались белеть в Поле Половецком, напоминая нам обо всем об этом, то есть о ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ. Хорошенькое начало для героической песни о, как там в твоем листочке писано?
  
  Он вытянул лист, про который я уже и позабыла за давностью, и с удовольствием зачитал:
  
  - "Легкой дымкой романтики окутал автор несчастливый поход и его неблаговидные цели. Он не кривил душой, он сказал обо всем, но сказал мягко, отвлекая читателей или слушателей". Куда уж мягче, а? Ну и вот, после этого бодрого, радостного зачина, где мы узнали о том, что петь будут правду, а не славу старыми словами, петь будут о коварстве, вероломстве и предательстве, после этого, собственно говоря, и начинается наш окутанный легкой дымкой романтики сказ.
  
  Он торжественно поставил цифру шесть:
  
  6. Почнем же, братия, повѣсть сию
  отъ стараго Владимера до нынѣшняго Игоря,
  иже истягну умь крѣпостию своею
  и поостри сердца своего мужествомъ;
  наполънився ратнаго духа,
  наведе своя храбрыя плъкы
   на Землю Половѣцькую
   на Землю Руськую.
  
  - Переведи! - потребовала я категорически.
  
  - Начнем же, братия, повесть сию, то есть эту, от старого Владимира - Владимира Святого - до нынешнего Игоря, который ммм... исстягну умь крепостию своею.
  
  - Стой! Издеваешься?!!
  
  - И не думаю, - обиделся Ярослав. - Просто, что тут переводить?
  
  - "Исстягну" - это что?!
  
  - Если князь выставил стяг - это знак, к нему стягиваются верные, встают под его знамя, - заметно разозлился Ярослав. - Исстягну умь крепостью своею - что тут непонятного? Крепко задумал о походе - выставил стяг в знак того, что решил в поход. Сердце поострил мужеством, наполнился ратного духа. Готов навести свои храбрые полки на Землю Половецкую, на Землю Русскую. Земля здесь с большой буквы, так надо.
  
  - Почему?! Почему на Землю Русскую?
  
  - Потому, что совсем недавно, когда князья открыто были оборотнями, а не прикрывались богородицей, якобы разрешающей зарезать безоружного в обмен на каменный храм, - в те времена земля Половецкая была землей Русской, что не худо бы помнить.
  
  Тут раздался такой оглушительный звон, что я от неожиданности чуть под стол не свалилась.
  
  И только потом поняла, что это мой старый будильник трезвонит.
  
  - Это я его завел, - виновато признался Ярослав. - Пока ты на улицу выходила. Мне пора, время вышло.
  
  Наверное, так было лучше.
  
  У меня голова кругом шла от всего узнанного, а язык, похоже, так и свернулся в узел от чтения по-древнерусски. Для начала очень много всего, я уже запуталась, пока Ярослав не хуже Бояна серым волком рыскал туда-сюда по старой хрестоматии.
  
  И на спор это пока не похоже...
  
  - Хорошо, иди.
  
  - Запрись!
  
  - Хорошо.
  
  Все как сговорились.
  
  Ярослав исчез.
  
  А я понял, что у меня глаза закрываются сами после этого насыщенного на переживания дня.
  
  
  
  Глава семнадцатая
  ОСОБЕННОСТИ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЖИЗНИ
  
  
  
  Не помню, что было в школе во вторник.
  Что-то было точно.
  Какой-то учебный процесс.
  
  ***
  
  Ярослав явился в избушку, зажимая под мышкой "Атлас Истории России" за шестой класс.
  
  Занял место за верстаком, развернул "Древнюю русскую литературу".
  
  И задумался. Крепко задумался.
  
  К цифре семь он переходить не торопился.
  
  - Ты знаешь, чем отличался князь Игорь от других князей? - спросил он меня.
  
  Я пожала плечами.
  
  - Не знаю. "Слово" о нем написали, например.
  
  - Даже в ваших летописях... - начал тянуть свою волынку Ярослав.
  
  - Не в наших, в ваших, - поправила я.
  
  - Наши летописи до вас не дошли, - упрямо сказал Ярослав. - Целиком. Обрывки, останки - мы уже с тобой об этом говорили. Но даже в том, что дошло, сохранилось главное: когда князь Игорь сам водил полки в Половецкое Поле, поражений у него не было. Кроме одного-единственного.
  
  - Зато какого... - вставила ехидно я.
  
  - Зато какого, - подтвердил Ярослав. - А ты знаешь, зачем вообще ходили в Поле?
  
  - Чтобы постоять за Землю Русскую! - уверенно сказала я удачно припомненную фразу.
  
  - Хорошо. Вышли, постояли - и обратно? Людей сорвали, коням прорву корма скормили...
  
  - Ну ты же лучше меня знаешь! - разозлилась я. - Так рассказывай уже. Зачем ходили?
  
  - За добычей.
  
  - Какой?
  
  - Основная добыча в половецких землях - это, конечно, скот и рабы.
  
  Ярослав притянул к себе второй том Полного Собрания Русских Летописей, быстро пролистал, зацепил взглядом подходящее:
  
  - Вот, пожалуйста, за пятнадцать лет до "Слова" Мстислав Изяславич князей вывел постоять за Русскую землю, слушай: "и толико взѧша полона множьство . ӕкоже всимъ . Рускимъ воемъ наполнитисѧ до изоѡбильӕ . и колодникъı и чагами и дѣтми ихъ и челѧдью . и скотъı и конми" . То есть взяли полона множество, чтобы всем русским воинам наполнится до изобилия. И колодниками, и чагами, и детьми их, чаг, и челядью, и скотом, и конями. Колодники - ценные пленники, за которых большой выкуп можно взять, поэтому половцы их в колодках и держат. Чаги - рабыни, челядь - те пленники, которых по хозяйству поставить можно, за скотом, например, глядеть.
  
   - Вы что там, еще и рабовладельцы?! - возмутилась я. - Как плантаторы?
  
  - Куда нам до плантаторов, - ухмыльнулся жестко Ярослав. - Это только ближе к вашим временам научились все соки из людей жать. А у нас сегодня ты с полоном - а завтра на тебя самого колодку наденут и овец пасти приставят, если набег не отобьешь. Ну и вообще, зачем тогда в поле ходить? Цветочки нюхать?
  
  - А не ходить, - мрачно сказала я. - Дома посидеть, репу поокучивать. Или морковку.
  
  - Это в Киеве можно дома сидеть. Киев торговыми пошлинами живет. Правобережье торки заслоняют от половцев. Между Киевом и Переяславлем всего два брода через Днепр, Витичевский да Зарубинский. Переяславль укреплен хорошо, опять же Киев за ним со всей его мощью, если что - помощь придет быстро. А на левом берегу открыто все. Особенно в Северской земле, вот смотри.
  
  Он ткнул пальцем в разноцветье русских княжеств в атласе.
  
  - Здесь, конечно, ничего не видно. Но вот смотри: граница с Половецким Полем в Переяславском княжестве - река Сула. До нее еще добраться надо по своим землям. А вот Северская земля. Течет здесь река Семь, у вас она Сейм. По Семи - Посемье. За Посемьем - Половецкое Поле сразу. В Посемье Святославличей и вытеснили добрые родственники, загородились ими, как живым заслоном. Путивль, Рыльск, Ольгов, Курск - наши городки. В Путивле - сын князя Игоря Владимир, да и сам он с семьей здесь любит жить. В Рыльске, Ольгове - Святослав Ольгович, сын старшего брата князя Игоря, Курск, как и Трубчевск на Десне отдан младшему брату князя Игоря Всеволоду. А Курск держать - это тебе не в Новгороде Великом пировать. Он на самом краю Руси, недаром поговорка среди Мономашичей ходит: "лучше смерть, чем курское княжение". В Курске князь в седле спит, меча не выпуская, брони ни зимой, ни летом не снимает. Граница. Вот так Посемье и живет. Вышел князь с полком по весне в поле, пощипал половцев - глядишь, летом-осенью они к нему не придут, побоятся. Захватил людей - есть на кого своих обменять. Размен пленными дело обычное.
  
  - То есть, половцы захватывают наших, наши захватывают половцев, а потом меняются? - уточнила я.
  
  - Да. Купцы этим занимаются, специально в степь ездят, договариваются. У разных пленников цена разная. Кого-то родственники выкупают, кого-то свои обратно отбивают. По всякому бывает. Вот пошел князь Игорь года за два до нашего похода за Мерл - вежи половецкие пошерстить, а навстречу ему четыре сотни степняков с Обовлы Костуковичем во главе, с той же целью, только не вежи половецкие, а деревеньки русские пограбить. Узнал, что князь Игорь в Поле - быстро повернул. Наши хвост ему чуток распушили - и обратно.
  
  - А вежи - это что?
  
  - В вежах половцы живут. Шатры или палатки, или юрты - не знаю, как назвать, вежи они и есть вежи. Жилища половецкие. На телегах их перевозят.
  
  - Благородные древнерусские князья, по твоим словам, грабежом жили, - подытожила я.
  
  - Алиса, я же тебе говорил, что нашу жизнь вашими мерками нельзя мерить! - возмутился Ярослав. - Вам может не нравиться, как и чем мы жили, но это наша жизнь. Тогда она была такой, по-другому нельзя. И князь Игорь был одним из лучших воев, в смысле полководцев. По делам, а не по льстивым записям. Только он не побоялся принять Владимира Галицкого, брата жены своей, когда тот с отцом рассорился и, боясь Ярослава Владимировича, все родственники перед ним ворота захлопнули. А Игорь не захлопнул, принял с честью, с отцом помирил.
  
  - А что имеешь в виду, когда говоришь "по делам, а не по льстивым записям"? - заинтересовалась я. - Ты уж договаривай, раз начал. Пока я поняла, что князь Игорь был пограничником. Воевал хорошо. Не боялся поперек общего мнения идти. Так?
  
  - Так, - подтвердил Ярослав.
  
  - А кто воевал плохо?
  
  - А давай смотреть, - затрепетали хищно ноздри у Ярослава. - И считать.
  
  Тык-с, опять я куда-то вляпалась, уж очень он обрадовался.
  
  - Ну, давай. С чего начнем?
  
  - Давай открутим назад на несколько лет. Посмотрим, что написано про предыдущие походы.
  
  Уж слишком равнодушно это Ярослав сказал, чтобы можно ему было поверить.
  
  - Стой! Ты сначала скажи, кто тогда у вас был главным! - потребовала я.
  
  - Ха-а-ароший вопрос, - фыркнул Ярослав. - Где - главным?
  
  - В самом главном месте! - не сдавалась я.
  
  - После долгой войны за Киев Рюрик, Роман и Давид Ростиславичи смоленские, сыновья покойного Ростислава Мстиславича, великого князя киевского, вдребезги разбили Святослава Всеволодовича черниговского, после чего посадили его на киевский стол великим князем киевским. Такой ответ тебе подойдет? - прищурился Ярослав.
  
  - А зачем они это сделали?
  
  - Киев давно не любит сильных князей, сильные князья давно не любят Киев. Ростиславичи взяли Киев в клещи, укрепившись в Вышгороде и Белгороде. А в Киев, который Ольговичей ненавидит, посадили Святослава, внука Ольгова, всем на радость. Как старейшего в князех, все по правде.
  
  - А почему Киев не любит сильных князей?
  
  - Так он и сам сильный и богатый. Ему уже давно князья нужны лишь для того, чтобы половцев от днепровских волоков отгоняли, когда купеческие караваны идут. А называется эта защита торговых интересов очень маленькой части киян по старому: постоять за всю Землю Русскую, за отний златой стол, ради чести и славы, дойти до края Поля Половецкого, испить шеломом Дону Великого. Прямо как сто лет назад, во времена Мономаха.
  
  - Кияне - это кто?
  
  - Киевляне. Отний - значит, отеческий. Великий киевский князь призывает князей со своими полками. Когда я тебе про военную добычу читал, тогда под рукой Мстислава Изяславича в Поле вышло четырнадцать князей с полками, не считая других сил. Тот поход считается образцовым, принесшим великую честь и славу. Правда, по окончании похода князья рассорились насмерть сначала из-за коней, потом из-за земель, потом из-за Новгорода Великого, но это, опять же, дело обычное.
  
  - Ты далековато забрался, - заметила я. - Разговор был про несколько лет.
  
  - Хорошо. За два года до похода Игоря, в феврале выдвинулись в степь постоять за Землю Русскую великий князь Святослав Всеволдович и князь Рюрик Ростиславлич. Тогда, по слухам, половцы решили идти в набег, но узнав о том, что великий князь в Поле - устрашились и ушли, - ехидно сказал Ярослав. - Старшие князья мерзнуть в степи не захотели, Святослав послал за Игорем, велел ему взять его полки под свою руку. Рюрик тоже самое велел переяславскому Владимиру Глебовичу. Помнишь, мы о нем уже говорили?
  
  - Этот, который "туга и тоска сыну Глебову"? - вспомнила я.
  
  - Угу. Ну вот. Главный над всеми силами - князь Игорь. Он самим великим князем поставлен. А Владимир Глебович просится со своим полком впереди быть - передним больше добычи всегда достается, место выгодное. И безопасно опять же - позади основные силы идут, тылы крепкие. Игорь отказывает. Владимир благородно гневается, свои войска уводит - прямиком в Северскую землю, города игоревы жечь, хоть здесь добычей поживиться. И поживился. А у Игоря под рукой киевский полк, великим князем вверенный. Такой же боеспособный, как лихие полки Владимира Глебовича. Пришлось его отпустить, приставив к нему Олега Святославлича, сыновца. А с теми силами, что остались, пошли на половцев, до Хирия дошли, но река разлилась из-за теплых дождей, переправляться через нее не стали, взяли пленников на этой стороне и вернулись. Много ли пользы было Игорю с того похода и с того воеводства? Это, я напоминаю, за два года до...
  - И что, он ничего не сделал, что ли, за то, что его города разграбили? - изумилась я.
  - Взял Переяславль на щит. Ко всеобщему - то есть летописному - осуждению. Но об этом позже. Ведь не успели Святославличи от февральского, богатого на события похода оправиться, как бог не замедлил вложить в сердце великому князю Святославу и князю Рюрику благую мысль снова идти на половцев всеми силами. Уже по теплу.
  - Так это, по твоим словам получается, что у Игоря земли разграблены на тот момент?
  - А кого это волнует, когда великий князь созывает на "обчее дело"? Святославличи отказались: "не можем свои земли пусты оставить". Это ж надо опять границу свою оголить, привести полки под Киев, ждать, пока все соберутся, потом вниз по Днепру неспешно идти, в любой миг ожидая, что Святослав на Игоря все дела перевесит, как в прошлый раз. Сказали, что если князья к Суле идут - они к ним прямо там присоединятся, напрямую пройдя. Великий князь Святослав так разгневался, что даже собственных сынов не дождался, гордо пошел вперед. Перешел Днепр на левую сторону и встал на Орели. В этот раз Владимир Глебович переяславский таки выпросил себе место в первых рядах, добился желаемого.
  
  Ярослав умолк, начал рыться в летописи. Раскрыл второй том Полного Собрания. Потом достал "Историю Российскую" Татищева.
  
  А потом сказал:
  
  - Чаю хочу. Горло пересохло.
  
  - Хорошо, сейчас поставлю.
  
  Это была хорошая идея, с чаем. У меня тоже все пересохло, особенно мозги. Запуталась я в этих князьях и их бесконечных походах.
  
  За чаем мы оба молчали. Я про себя тихо радовалась, что говорить будет Ярослав, значит, я могу еще одну чашку тихонько в это время попивать. Может быть, под чай я лучше соображать начну.
  
  - Ну вот. Идет майский поход, - снова утвердился за верстаком Ярослав. - Под знамена Святослава и Рюрика собрались десять князей, да галицкий полк с воеводою. Владимир Глебович выпросился в навороп, то есть в передовой отряд, дескать, чести он хочет и славы, да и земли его опустошены, не мешало бы ополонится. Святослав придал ему младший князей: своих двух сынов, чтобы и им без добычи не остаться, двух Мстиславов, Романовича и Владимировича, Глеба Юрьевича да черных клобуков полторы тыщи. Владимир Глебович повел передовые полки, а Святослав с Рюриком остались поджидать основные силы.
  
  - Ага, значит, разделились? - вставила умное замечание я.
  
  - Да. Между ними день пути. Передние полки наткнулись на половцев, обратили их в бегство. Но преследовать долго побоялись, гнали до полудня. Собрали пленников, отошли и встали у Орели, на том берегу, что к Киеву. Основные силы - позади. Половецкий князь Кобяк собрал уцелевших воинов и повел их обратно. Подошел с той стороны реки на заре. Начал обстреливать. Владимир Глебович стал старших князей о помощи взывать, дескать, погибаю, половцев много.
  
  Ярослав снова умолк. Пододвинул книги к себе поближе.
  
  - И вот тут такая интересная у нас штука, - сказал он задумчиво. - В Киевской летописи, которая у вас зовется Ипатьевской, запись короткая. В "Истории" Татищева она длинней. И там есть одно отличие. Вот слушай: "А половцы, от часу умножаясь, Владимиру немалые утеснения чинили, но, увидев идущую помощь, подумали, что все войска русские идут, ибо чрез плененных уведали, что Святослав и Игорь недалеко, тотчас стали отступать" . В Киеве летопись поправили: "и мнѣша тоу Ст҃ослава и Ририка".
  - Какого Ририка? - изумилась я.
  - Да Рюрика. Но половцы-то стали отступать, когда решили, что Игорь со Святославом недалеко. Почему Святослав так и гневался, что заменить Игоря некем: одно его имя половцев заставляло уходить, не оглядываясь. Владимир же Глебович только помощь просить был горазд. А дальше еще интереснее дела идут. Опять же в Киевской летописи почти ничего нет, все вычистили, а вот что нам "История" говорит: "На сем бою и на станах взяли половецких князей: Кобяка Каллиевича с двумя сынами, Билюлковича и зятя его Тавлыя с сыном; да брата его Такмыша Осолукова, Барака, Тогра, Данила, Содвика Колобицкого, Башкарта и Корязя Колотановича, да побили Тарсука, Изуглеба Тереевича, Искона, Алака, Атурия с сыном, Тетия с сыном и Турундия; к тому других много из них без числа погибло. Взяли же в плен всех до 7000, а кроме того множество русских пленников освободили. Даровал Бог сию победу июля 1-го в понедельник на память святого Иоанна воина" . То есть, по "Истории" в плен захватили тринадцать знатных половецких мужей. Да девять убили, да еще и много других. Семь тысяч пленников взяли. Русского полону множество освободили. По Киевской летописи убили двух, Корязя Колотановича и Тарсука. О тысячах пленников и освобожденных соотечественниках летопись, почему-то, стыдливо умолчала. Просто упомянула, что Святослав и Рюрик с великой славой и честью возвратились.
  
  - И ты, конечно, знаешь, почему летопись так сократили... - заметила я.
  
  - Знаю. Потому что "Слово" появилось.
  
  Ярослав вдруг протянул руку, взял мою кружку и сделал хороший глоток:
  
  - Но слушай дальше, что в "Истории": "Святослав и Рюрик, видя к себе такую несказуемую божескую милость, и храбрость, а, кроме того, мудрость Владимира в воинстве, воздали на том месте Господу Богу должное благодарение, а Владимира во всех полках, выхваляя, прославляли и возвратились восвояси. В сем собрании половецких было 97 князей, а войска до 50000, кроме бывших на станах, и жен, и скота, из которых мало бегом спаслось. Пришедши же к Ворсклу, дали Владимиру в награждение всех тех князей и простой люд, которых его полком взяли, и оных отпустил он за тяжкий откуп".
  
  - И что?
  
  - Как что? Тебе опять с русского на русский перевести?
  
  - Переведи, - сказала я.
  
  - Перевожу: великий князь киевский по божьему, разумеется, вложению в сердце благой мысли, собрал десять князей, одного воеводу да союзных степняков и пошел постоять за Землю Русскую. Против них вышло девяносто семь князей половецких, да войск пятьдесят тысяч. И всех их русские князья во главе с Владимиром Глебовичем переяславским победили, тринадцать половецких князей в плен взяли, десять убили, полону взяли семь тысяч и всю добычу Владимиру Глебовичу переяславскому отдали за его мудрость в воинстве и бедность в хозяйстве.
  
  - Хороший был поход, - аккуратно заметила я. - И что?
  
  - Да пока ничего. Я же тебе и говорю - великолепный поход. С честью, славой и достатком. В это же время князь Игорь к Мерлу пошел, о чем я тебе уже говорил. И столкнулся с Обовлы Костуковичем. А сиди он в это время на Орели у Святославого стремени, как великому князю киевскому мечталось, вот бы половцы на Северщине порезвились...
  
  Ярослав вторым глотком окончательно опустошил мою кружку.
  
  Все понятно, надо снова чайник ставить...
  
  - Перерыв, - попросила я.
  
  
  ***
  
  
  И после перерыва "Слово о полку Игореве" продолжало скромно лежать в сторонке. Ярослав же прочно утвердил перед собой Ипатьевскую летопись и татищевскую "Историю". В своей футболке и штанах от камуфляжа он был похож не на отличника, ведущего глубоко научный спор, а на спецназовца, приготовившегося палить по-македонски: сразу с двух стволов. А третий, запасной ствол - Лаврентьевскую летопись - отложил в сторонку.
  
  Я села.
  
  Ярослав подытожил историю, которую рассказал до перерыва:
  
  - Летний поход князей закончился победой в Иванов день, первого июля, в понедельник. Забыл тебе сказать, что вообще-то в это время половцы обязались великому князю мир хранить.
  
  - Чего? - удивилась я.
  
  - "Половцы, хотя обязались Святославу хранить мир, но усмотрев удобное себе время, пришли с войсками к Дмитрову с Кончаком и Глебом Тиреевичем. Но Божиим заступлением не учинили никоего вреда, поскольку, взяв одного купца переяславльского, довольно знаемого им, спросили о войсках. И оный сказал им, что князи все, собравшись с войсками, стоят за Супоем, чего они убоявшись, возвратились", - зачитал Ярослав. - Перевожу для отдаленных потомков: с половцами заключен мир. Но великий князь лучше знает об их гнусных намерениях. Ведь один переяславский купец сообщил, что половцы шли к Дмитрову, но он, купец, им сказал, что князья с войсками стоят неподалеку, после чего они испугались и вернулись, никакого вреда не причинив. Кроме этого купца половецких войск никто не видел. А купец - из Переяславля, где Владимир Глебович все радел в Поле сходить, людишками и скотом разжиться. На основании неопровержимых данных о намерениях врага князь Святослав пошел грудью отражать половецкий набег. Аж пять дней пришлось от Сулы вглубь по пустой степи идти, так коварно половцы свои неисчислимые войска на рубежах Земли Русской расположили. Так понятно?
  
  Отдаленные потомки в лице меня решили промолчать.
  
  - Но половцы не угомонились, - зловеще сказал Ярослав. - Слушай: "Безбожный и свирепый Кончак, князь половецкий, собрав войско великое, пошел на пределы русские, желая все города попленить и разорить, имея с собою мужа, умеющего стрелять огнем и зажигать грады, у коего были самострельные туги столь великие, что едва 8 человек могли натягивать, и каждый укреплен был на возу великом. Сим мог бросать каменья в средину града в подъем человеку и для метания огня имел приспособление особое, небольшое, но весьма хитро сделанное. И так тот нечестивый шел с великою гордостию, но всемогущий Бог наказал злой совет его. Ибо пришедши на Хорол реку, он дожидался остальных войск, а между тем, желая закрыть злостное свое коварство, послал в Чернигов к Ярославу Всеволодичу посла своего якобы для учинения мира. Ярослав, не ведая лести той, послал к Кончаку боярина своего Олстина Алексинича. Но Святослав, уведав подлинно коварство Кончаково, немедля велел все войска собрать, а к Ярославу послал сказать, чтоб тому злодею не верил и никого к нему не посылал, объявил, что он сам на него с полками идет, и звал Ярослава с собою. А сам Святослав с Рюриком, собрав войска, пошли за Днепр наскоро и встретили на пути купцов, идущих от половцев, которые подтвердили Кончаково злонамерение и сказали, что он стоит за Хоролем, а за ним немалые войска поспешают".
  
  - Опять купцы, - мрачно заметила я.
  
  - Правильно, - подтвердил Ярослав. - Кому-кому, но именно купцам мир в Половецком Поле - сплошной убыток. Это же через них пленных выкупают. Для них война - мать родна. И вот идет свирепый Кончак на беззащитную Русь, желая все города полонить и разорить, укрепления сжечь новейшим самострелом. Ведет войска. И встает на Хороле прямо посреди набега. Странная манера вести войну, не находишь? Стоит себе, заметь, на половецкой земле, до Сулы не дошел, послов в Чернигов отправил, к себе Ольстина Олексича, ближнего человека князя Ярослава черниговского, младшего брата великого князя киевского ждет. И не ведает тать, что великому князю Святославу все его коварные замыслы доподлинно известны. Святослав и Рюрик переходят Сулу и посылают вперед героя предыдущего похода, Владимира Глебовича переяславского, уже всем известного мудростью в воинстве.
  
  Что-то Ярослав разошелся, источая ядовитый сарказм.
  
  - Кончак стоит в низине Хорола. Князья задерживают Ольстина Олексича, который шел к Кончаку. Владимир Глебович, желая отличиться, первым идет на половецкую ставку. И благополучно ее просирает.
  
  - Это как же? - встрепенулась я, предвкушая интересное.
  
  - Даже из "Истории" Татищева видно, что половцы ждут послов и не ждут нападения. У русских на руках все сведения о том, где стоит Кончак. И Владимир Глебович со своими людьми лихо проскакивает поверху, по гряде холмов, ставку хана, которая в лугах. Интересно, да? Особенно для князя, которому во всех войсках совсем недавно славу пели за мудрость его в воинстве. Это позволило Кончаку поднять своих людей и вступить в битву. А бился он жестко и умело, даже взятый врасплох. Но, смотри, как забавно получается: "...но стоящие его за горою большие войска, услышав нападение русских, не пошли к нему в помощь, но, убоявшись, побежали. Кончак, видя свои войска бежащими, ушел сам, пробившись сквозь полки русские. Но войско, бывшее при нем, все побито и пленено. Взяли тут младшую жену его и человека, мечущего огонь, с его снастями и привели ко Святославу" . То есть опять все повторяется: никто, кроме купцов, больших войск половецких, приготовившихся Русь заполонить, так и не увидел. Они весьма вовремя сбежали, убоявшись Святослава, Рюрика и Владимира Глебовича. Но преследовать бегущих князья, почему-то не спешили. Вместо себя боярина из черных клобуков послали: "но Святослав и Рюрик отправили за ними в погоню 6000 с Кунтувдеем. Только оный не мог догнать, поскольку снега сошли, а земля мерзла и следа ночью познать было невозможно; только тех брали и побивали, которые из-за ран и худобы коней уйти не могли. После окончания сей победы князи, собравшись, воздали хвалу Господу Богу, возвратились домой. Сия победа от Бога дарована марта 1-го дня, и Святослав пришел в Киев марта 22-го". То есть громадное войско растворилось в Половецком Поле без следа, как растаявший снег. Это вторая великолепная победа. Запомни ее.
  
  Ярослав встал. Пообещал:
  
  - Я сейчас приду.
  
  И пошел во двор. Много чаю, видно, выпил.
  
  Я переместилась на его место. Сама решила почитать, что Татищев пишет.
  
  Когда Ярослав вернулся, я сидела очень довольная. Потому что у нас, все-таки, спор. А не сольное выступление Ярослава Ясного.
  
  - А тут написано, - противным голосом сказала я, - что: "Игорь, князь северский, завидуя чести, полученной Святославом, возвратясь в Новгород, недолго медля, собрал войска и призвал из Трубчевска брата Всеволода, из Рыльска племянника Святослава Олеговича, из Путимля сына Владимира и у Ярослава Всеволодича черниговского выпросил в помощь войска с Олстином Олешичем, внуком Прохоровым". А перед этим: "Игорь, уведав о походе Святослава, немедленно собрав войска, хотел идти чрез поле к Святославу и Рюрику, но вельможи рассуждали пред ним, что догнать уже невозможно, ибо Святослав пошел уже 8 дней назад. Но Игорь, не приняв совет тот, пошел с войском возле Сулы. Февраля же 26-го была такая великая вьюга, что не могли в день пути найти, и потому принужден был остановиться и к бою не поспел. Уведав в пути, что Святослав, победив половцев, идет обратно, сам возвратился и весьма о том сожалел, что другие без него честь получили". Что скажешь?
  
  - Так это та же рука писала, что восхваляла подвиги Святослава киевского, - презрительно сказал Ярослав. - Здесь ключевые слова: "завидуя чести, полученной Святославом", "весьма сожалел о том, что другие без него честь получили". Да еще вот эти: "у Ярослава Всеволодича черниговского выпросил в помощь войска с Олстином Олешичем, внуком Прохоровым". Никогда не просил, всегда по весне с братом, сыном и племянником ходил весьма успешно, а тут на тебе, выпросил. Да так удачно, именно того воеводу, который к Кончаку с мирным договором от Ярослава черниговского шел и которого русские князья перехватили. Игорю ли было завидовать Святославовой чести? Или младшему брату Святослава? Выпросил он себе войска или навязали ему, а? Давай-ка к цифре семь перейдем.
  
  
  Он придвинул хрестоматию, раскрыл "Слово о полку Игореве":
  
  7. Тогда Игорь възрѣ
   на свѣтлое солнце
  и видѣ отъ него тьмою
   вся своя воя прикрыты.
  И рече Игорь
   къ дружинѣ своей:
  "Братие
   и дружино!
   Луце жъ бы потяту быти,
   неже полонену быти.
  А всядем, братие,
   на свои бръзыя комони,
   да позримъ
   синего Дону".
  
  
  - Посмотрел тогда Игорь на светлое солнце и видит: все его воины от него тьмой прикрыты. И говорит Игорь дружине своей: братия и дружина, лучше ж убитым быть, нежели полоненным быть. Садимся, братия, на борзых коней, да увидим синий Дон собственным глазами.
  
  - Хорошенький призыв для похода, - вставила я. - Для человека, который именно в плен попал.
  
  - Вот! - поднял палец Ярослав, будто я что-то важное сказала. - Похоже эта речь на речь человека, который обзавидовался чужой чести, выпросил себе помощи и рвется в степь? Не похожа. Человека заставили выйти в поход, который с самого начала ничего хорошего не сулил. А теперь спроси меня, чем заставили?
  
  - Хорошо, чем заставили?
  
  - Честью и славой, - лязгнул зубами, как волк, Ярослав. - Слушай сама:
  
  
  8. Спалъ князю умь
   похоти
  и жалость ему знамение заступи
   искусити Дону великаго.
  "Хощу бо, - рече, - копие приломити
   конець Поля Половецкаго,
  с вами, Русици, хощу главу свою приложити,
   а любо испити шеломомь Дону".
  
  - Ну и что? - ничего не поняла я.
  
  - А то, что это слова Владимира Мономаха он повторяет. Как обычай перед выходом в Поле велит. Про испить шеломом Дону, приломить копье в конце Поля Половецкого. Ты горький привкус этих речей не чувствуешь? Мономах с лучшими князьями, со всей силой Земли Русской ходил. А здесь их говорит, как у тебя в листочках написано, нетерпеливый, мелкий удельный князь, мечтавший проложить путь до предгорий Кавказа? С шестью-то полками? Видишь ты в этих словах это желание, эти мечты?
  
  - Не особо, - вынуждена была признать я.
  
  - Потому что говорит он дружине: пойдем, раз решили, сделаем то, что задумали. Несмотря на знамение пойдем. Любо нам испить шеломом Дону. И все пошли, никто не повернул. А ведь ты же сама мне читала, что когда князь Игорь пытался к русским войскам в феврале присоединиться, то дружина отказалась в метель идти. Слушай дальше:
  
  
   9. О Бояне, соловию стараго времени!
  Абы ты сиа плъки ущекоталъ,
  скача, славию, по мыслену древу,
  летая умомъ подъ облакы,
  свивая славы оба полы сего времени,
  рища въ тропу Трояню
  чресъ поля на горы.
  Пѣти было пѣснь Игореви того внуку:
  "Не буря соколы занесе
   чрезъ поля широкая,
  галицы стады бѣжать
   къ Дону великому".
  Чи ли въспѣти было,
   вѣщей Бояне,
   Велесовь внуче:
  "Комони ржуть за Сулою, -
   звенить слава въ Кыевѣ!"
  
  - Хоть что-нибудь поняла? - строго спросил Ярослав.
  
  - Не-а! - охотно отозвалась я. - И вообще, что такое "комони"?
  
  - Ну кони же! Не просто кони, а добрые кони, не клячи какие-нибудь. А вот тут мы вернулись к старым словесам. О Боян, соловей старого времени! Как бы ты эти полки...
  
  - Ущекотал, - подсказала я невинно.
  
  - Ущекотал, - согласился Ярослав. - И ничего смешного! То есть расписал их подвиги самими красивыми словами, свивая славы и прошлого, и настоящего - не буря, мол, соколов занесла через поля широкие, стада галок бегут от соколов прочь, к Дону великому. Красиво ведь?
  
  - Красиво, - согласилась я. - Умом летая под облаками, скача по мысленному древу - кем?
  
  - Соловьем. Соловей ведь по ветке мелкими скачками передвигается, - уверенно объяснил Ярослав. - А тропа Трояня - эта та самая волшебная тропа оборотней через три мира. Мы сюда, можно сказать, такой же тропой попали. Но ты дальше, дальше слушай. Дальше - самое главное! "Чи ли въспѣти было, вѣщей Бояне, Велесовь внуче: "Комони ржуть за Сулою - звенить слава въ Кыевѣ!" То есть: "Или так воспеть бы тебе, Боян, Велесов внук: "Кони ржут за Сулою - звенит слава в Киеве!" Не узнаешь похухнания?
  
  - И в чем тут похухнание? - растерялась я, уже подзабыв, что это такое. Вроде бы, когда издеваются над кем-то изысканно.
  
  Ярослав, надо признаться, тоже растерялся.
  
  Он замолчал и стал недоверчиво на меня смотреть.
  
  А я на него.
  
  А он на меня.
  
  А я на него.
  
  Долго мы вот так друг на друга пялились, пока он не спросил осторожно:
  
  - Алиса, ты что, правда, не понимаешь?
  
  - Не понимаю! - твердо сказала я.
  
  Глаза Ярослава потемнели от ярости.
  
  - Перед походом князя Игоря, буквально накануне было два победоносных похода русских князей. Да таких, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Сотню (без трех) половецких князей победили, пятьдесят тыщ войск разбили, пленных почти десять тысяч взяли да огненный самострел. После этих походов звенит слава в Киеве! - лязгнул он. - А половецкие кони ржут за Сулою как ни в чем не бывало. Какая же цена этой славе? Этой чести? И этим походам? Ведь, если верить летописям, завидуя чести и славе победителей пошел князь Игорь в Поле. Да даже, если не завидуя, - но веря этому звону, значит, уже, с первых самых шагов - беда! Коварство, вероломство, предательство. Цифра четыре, которую мы поставили. З-звенит с-слава!
  
  - Водички попей, - робко предложила я, пока у него из глаз молнии не стали бить. - Я верю. Давай дальше.
  
  Сбегала на кухню, стакан воды ему набрала. Ладонь у Ярослава, когда он стакан брал, была горячая-горячая. Вот разошелся...
  
  
  10. Трубы трубятъ въ Новѣградѣ.
  Стоять стязи въ Путивлѣ.
  Игорь ждетъ мила брата Всеволода.
  И рече ему Буй Туръ Всеволодъ:
  "Одинъ братъ,
  одинъ свѣтъ свѣтлый -
   ты, Игорю!
  оба есвѣ Святъславличя!
  Сѣдлай, брате,
   свои бръзыи комони,
  а мои ти готови,
   осѣдлани у Курьска напереди.
  А мои ти куряни свѣдомы къмети:
   подъ трубами повити,
   подъ шеломы възлѣлѣяни,
   конець копия въскрмълени,
   пути имь вѣдоми,
   яругы имь знаеми,
   луци у нихъ напряжени,
   тули отворени,
   сабли изъострени;
  сами скачють, акы сѣрыи влъци въ полѣ,
  ищучи себе чти, а князю славѣ".
  
  - Трубы трубят в Новгороде, - решила помочь я Ярославу.
  
  - Северском, - добавил он. - А Игорь с семьей находится в Путивле. Там его стяги стоят. Младший брат Игоря, Буй Тур Всеволод, говорит ему: один у меня брат, один свет светлый, ты, Игорь. Мы с тобой Святославличи. И это значит, что рассчитывать нам приходится только на себя.
  
  - Там такого не было! - возмутилась я.
  
  - Там это есть, - отрезал Ярослав. - Слушай дальше: седлай, говорит князь Всеволод, своих борзых коней, а мои уже готовы, оседланы у Курска. Кто, получается, в поход раньше князя Игоря собрался, а? За славой и честью?
  
  - Ну, Буй Тур собрался, не вижу в этом преступления! - огрызнулась я. - Ты хочешь сказать, что это опять неспроста?
  
  - Буй Туру Всеволоду не все равно, что князя Игоря обвиняют в том, что он уклонился от последнего похода. Ему обидно за брата, за его бесчестье. За то, что Владимир Глебович его обошел и теперь насмехается. Он уже и курян в седло посадил, брат еще толком стяги в Путивле не выставил. А знаешь, почему Буй Тур раньше Игоря засобирался в поход?
  
  - Разумеется, не знаю, - отрезала я.
  
  - Его жена, Ольга Глебовна, родная сестра Владимиру Глебовичу переяславскому. До Буй Тура смех из Переяславля быстро долетает.
  
  - Так они же враги!
  
  - Они - князья Ярославова рода, просто разных ветвей. И в этом поколении уже все родственники друг другу на сто рядов.
  
  - Ладно, я поняла. Ты про курян дальше расскажи.
  
  - Буй Тур своими воинами хвалится, говорит, что его куряне - сведомые, то есть знающие, кмети. Ну, воины. Уже с пеленок воины, пеленали их под звуки труб, кормили с конца копья, лелеяли под шлемами. Пути им ведомы, яруги, то есть овраги, ими знаемы. Луки у них напряжены - то есть, тетива натянута, лук к бою готов. Тулы, в которых стрелы, отворены. Не нужно время тратить: вынул стрелу, наложил на лук и стреляй. Сабли изострены. Уже и сами скачут, прознав про киевский звон, как серые волки в поле, в поисках себе чести, а князю славы.
  
  - Вроде бы все понятно, - призналась я с облегчением.
  
  Ярослав поставил цифру одиннадцать на следующем кусочке "Слова":
  
  
  11. Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень,
  И поѣха по чистому полю.
  Солнце ему тъмою путь заступаше;
  нощь стонущи ему грозою, птичь убуди;
  свистъ звѣринъ въста;
  збися дивъ,
  кличетъ връху древа:
  велитъ послушати земли незнаемѣ:
   Влъзѣ,
   и Поморию,
   и Посулию,
   и Сурожу,
   и Корсуню,
   и тебѣ, Тьмутораканьскый блъванъ!
  
  
  - Тогда вступил Игорь князь в злат стремень и поехал по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заступало, ночь стонала ему грозою, птиц поднимая. Поднялся звериный свист, забился див на верхушке древа, кричит, велит послушать земле незнаемой: Волге, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуни, и тебе, Тьмутороканский болван! - перевел Ярослав. - Спрашивай, что непонятно.
  
  - Почему земле незнаемой? "Волга, Волга, мать родная, Волга - русская река", - вспомнила я песню. - " Не видала ты подарка от донского казака".
  
   Ярослав ухмыльнулся.
  
  - Потому и незнаемой, что князья сначала отказались от оборотного дара, а потом уступили и Волгу, и Поморие, и Посулие, и Сурож, и Корсунь, и Тьмуторакань. А во времена старого Святослава все это было нашим.
  
  - А что там за болван? Дурак какой-нибудь?
  
  - Когда князья русские к Тьмуторакани подъезжали, их такое каменное изваяние приметное встречало, древнее, его все Тьмутораканским болваном звали. Слушай дальше:
  
  
  12. А половци неготовами дорогами
   побѣгоша къ Дону великому:
  крычатъ тѣлѣгы полунощы
   рцы, лебеди роспущени.
   Игорь къ Дону вои ведетъ!
  
  
  - А половцы неготовыми дорогами, то есть прямо по степи, побежали к Дону великому. Стали увозить вежи со своими семьями. Кричат телеги в полуночи, словно лебеди вспугнутые, разогнанные - у них такие повозки, что и по дорогам-то медленно, со скрипом идут, а тут ночью, спешно нужно уходить. Потому что Игорь к Дону воинов ведет.
  
  - Стой! - я вспомнила, что хотела спросить, когда Ярослав еще про первые два похода русских князей рассказывал. - Пока я не забыла. Вот когда ты про Колчака, тьфу ты, про Кончака рассказывал, у тебя получалось, что половцы хорошие, а наши - плохие. Так?
  
  - Где это я такое говорил? - удивился Ярослав.
  
  - Значит, наши - хорошие, а половцы плохие? - не унималась я. - Ты мне четко скажи! Они нам враги? Так?
  
  - С врагами не роднятся, врагов не нанимают, чтобы со своими разобраться! - отрезал Ярослав. - Половцы нам - соседи! И родственники.
  
  - Ничего себе! - возмутилась я. - Родственники - друг друга грабят, то одни, то другие.
  
  - А родственники только то и делают, что друг друга грабят, - ехидно сказал Ярослав. - Особенно среди русских князей. Потому что родственников много, а имущества и землицы мало.
  
  Он поднялся, достал со стеллажа мой учебник по истории России за шестой класс, с которого вся каша и заварилась. Пролистал, нашел картинку на странице семьдесят шесть. Подпись, которую он громогласно зачитал, гласила: "Сражение княжеской дружины с половцами. Миниатюра из русской летописи".
  
  Ярослав, не скрывая удовольствия от предстоящего развлечения, сунул мне эту картинку под нос.
  
  - Покажи мне, пожалуйста, где тут наши, а где половцы. Ты не спеши, посмотри внимательно. А я пока съем чего-нибудь.
  
  И смылся на кухню.
  
  Вскоре там зашкворчала сковородка.
  
  Навсегда, навсегда ненавистный Бэггинс, голлм!
  
  Он, конечно, прекрасно знал, что мне подсовывает: на этой картинке НЕВОЗМОЖНО было понять, кто русский, а кто половец, они там все были одинаковые!!! С щитами, в остроконечных шлемах, на конях. С саблями - но ведь и у курян Буй Тура Всеволода сабли были изострены!
  
  - Не мучайся! - сказал из-за плеча, неслышно подошедший сзади Ярослав.
  
  Я чуть не подскочила от неожиданности.
  
  - Ты все равно не догадаешься. Мы одинаковые, особенно для стороннего взгляда. Здесь как раз отрывок из "Слова", половцы слева, побеждают, их стяг стоит прямо. Русские проигрывают, стяги их склонились. Буй Тур в глухой обороне, прыщет на воев стрелами.
  
  - Это просто ваши рисовать нормально не умели! - обозлилась я, отодвигая учебник.
  
  - Пойдем ужинать, - прямо в ухо тихонько шепнул мне Ярослав.
  
  Хотелось прикоснуться щекой к его щеке, раз он так рядом.
  
  Намекает, что пока я проигрываю? Облизывает нежно, а потом ка-а-к съест!
  
  
  ***
  
  
  Приятно, когда тебе ужин сготовили.
  
  Ярослав, как заправский оборотень, мяса нажарил просто гору. Где только взял - непонятно...
  
  - С собой принес, - хитро сказал Ярослав, прочитав мои мысли.
  
  А еще он салат сделал зеленый. Нарезал из капусты.
  
  Я поняла, что очень проголодалась. Даже странно, почему.
  
   - Это очень трудно - продираться сквозь века, сквозь разные мнения, - задумчиво сказал Ярослав, накладывая себе еды.
  
  "Наверное, поэтому и есть хочется", - подумала я.
  
  Уже почти стемнело, надо шторы задергивать, свет включать. Как время быстро пролетело - уму непостижимо... А вчера, когда одна сидела, оно тянулось бесконечно долго.
  
  Интересно, почему мне нравится, когда Ярослав злится? Точнее, почему мне Ярослав еще больше нравится, когда он злится? Когда глаза у него темнеют, черты лица твердеют? Почему?
  
  - О чем думаешь? - спросил Ярослав.
  
  - О половцах, конечно, - без запиночки ответила я. - Которые скрипят на своих телегах к Дону Великому.
  
  И он меня ни в чем не заподозрил!
  
  
  Глава восемнадцатая
  ДЕВКИ ПОЛОВЕЦКИЕ
  
  
  Продолжение следует...
  
  
  Поддержать книгу "Княженика" можно перечислив помощь:
  Яндекс-деньги: 410011396152876
  Киви-кошелек:+79148889453
  Карта Сбербанка: 676196000146388542
  можно распространить информацию о книге - и это тоже будет поддержка. С уважением, Галанина Юлия.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"