Галаган Эмилия : другие произведения.

Прощай, дорогая редакция!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я любила книги больше всего на свете. Больше музыки, больше снов, больше вишневого варенья, иногда даже казалось, что больше мамы, и уж точно больше себя самое. Но тому, кто любит колбасу, лучше не работать на мясокомбинате.

  Когда я узнала, что меня взяли на испытательный срок, то протанцевала от входной двери коммунальной квартиры, в которой снимала комнату, до самого туалета. Оттуда как раз выходил сосед, застенчивый узбек, который посмотрел на меня как на чокнутую. А мне было плевать - у меня мечта сбылась. Мне протянули руку из того мира, в который я так мечтала попасть. Я прошла множество собеседований - от типографии, где нужно было вычитывать этикетки для пивных бутылок, до бюро переводов, где провалила сложное и скучное задание с проверкой текста о шарикоподшипниках. Провалила и провалила, черт с ним.
  И вот... наконец-то! Меня взяли в редакцию издательства! Настоящего книжного издательства!
  Я любила книги больше всего на свете.
  Больше музыки, больше снов, больше вишневого варенья, иногда даже казалось, что больше мамы, и уж точно больше себя самое. Я любила книги настолько, что очень стыдилась того, что сама пробую их писать. Но все равно писала. То, что получалось, высмеивала мама и хвалили несколько подруг. Как осторожные люди прячут во внутреннем кармане кошелек, так я прятала у сердца парочку повестей и рассказов. Иногда, набравшись смелости, отправляла их по адресам журналов, но никогда ничего не получала в ответ. Не зная, в чем моя беда - то ли всему виной недостаток таланта, то ли чужое неумение этот талант разглядеть - я решила подобраться к книгам на самое близкое расстояние. Мой хитрый план был таков: втереться в доверие, а затем... сказать: "Моя знакомая пишет замечательные истории, может быть, рассмотрите их?" А потом... мечты распускались кустом сирени: меня ждала публикация и сокрушительный успех. Правда, пока план буксовал: издательства не хотели брать меня на работу.
  До сегодняшнего дня...
  Я закрывала входную дверь в коммуналку, когда мне позвонили и сказали, что собеседование успешно пройдено: "Выходи на работу, Ксюш, ты нам понравилась!" Понравилась, господи, понравилась! А-а-а!
  Там же, в коридоре коммунальной квартиры, вставляя ключ в замок своей комнаты, я набрала мамин номер.
  - Мама, мама, меня взяли! Взяли в Худиздат!
  - Не ругайся.
  - Мама, нет, меня взяли на работу в издательство!
  - А радости, будто замуж... - так и вижу, как изгибается уголок ее рта и становится заметна "морщинка скепсиса".
  - Мама! Ну причем тут это, я же хотела...
  - Хоть по трудовой?
  - Да, конечно! Это же не лишь бы что, мама, это одно из лучших...
  - Да уж надеюсь. Черт, кофе пролила из-за тебя... У тебя ведь и костюма приличного нет... Будешь в джинсах старых ходить, пис-сательница?
  - Ма-ам, там нет дресс-кода.
  - И это значит, что надо убого выглядеть? Я тебе денег переведу, только сделай что-то с собой, пожалуйста!
  Я купила на мамины деньги новые кроссовки. И плеер. Ведь нужно было скрасить чем-то ежедневную дорогу: добираться до работы мне предстояло полтора часа - сначала в автобусе, потом на метро, потом пешком.
  
  Офис издательства располагался в бетонно-сером здании, унылом, как медленная очередь. Поднимаешься по лестнице - или на лифте, но он был тормознутый, я быстрее взбегала по ступенькам - на третий этаж, и сразу поворачиваешь направо. Перед тобой три пластиковые двери - в кабинет главного редактора, к художнику и к нам, в редакцию. Когда я впервые вошла туда, то наткнулась на небоскреб из пачек книг, обтянутых целлофановой пленкой.
  - Аккуратнее, рухнет - убьет! - крикнул кто-то сбоку (потом я узнала, что это Соня), я отпрянула, а тот же голос пояснил: - Скоро в подвал перенесем.
  Как мне рассказали впоследствии, это был тираж Винни-Пуха, а точнее - сборника детских фанфиков про Пуха и его друзей. Ребятишки насочиняли историй, редактор обработал, художник нарисовал, типография честно отпечатала несколько тысяч книг. Но возникли проблемы с авторским правом - Винни и его друзья были рабами, ой, простите собственностью переводчика, а точнее его наследников, которые заломили какую-то невероятную цену за использование имен персонажей. В итоге весь тираж вернули из магазинов, а руководивший проектом человек вылетел из издательства. Почему изъятых из продажи Пухов сразу не отнесли в подвал - было для меня загадкой, но, как оказалось, здесь очень странно работали законы здравого смысла и вообще - законы, по которым существует физический мир.
  
  Расскажу, пожалуй, о своих коллегах.
  Соня - мелкого росточка, худенькая, постоянно мерзнет, поэтому обожает огромные вязаные свитера. Носит очки и ободок, из-за которого кажется лопоухой. Невероятно быстро печатает, клавиатура дымится под ее пальцами. Много курит, ругается и пьет растворимый кофе из большой красной чашки. Я не знаю, сколько ей точно лет, но у нее есть парень, с которым она живет.
  Яна кажется высокой, потому что всегда на каблуках и любит укладывать волосы в красивый узел на макушке, в который иногда хищно втыкает карандаш. Носит платья по фигуре - потому что имеет эту самую фигуру, так что изгибом талии напоминает шахматную королеву. Да, именно ее. У шахматных фигур ведь нет лица - а с лицом у Яны вышла проблема. Не со всем лицом, а с носом. Он у нее какой-то странно кривой, как будто несколько раз сломанный и неудачно сросшийся. Такой нос ждешь увидеть на лице какого-нибудь любителя вынырнуть из подворотни и оглушить экзистенциальными вопросами: "Ты кто и с какого района?" Как-то раз в обрывке чьего-то разговора я услышала о Яне: "...еле ноги унесла из своего Подольска" и уверилась, что в ее судьбе была какая-то драма.
  Последняя в нашей редакторской троице - я, не худая и не толстая, крашу волосы в красный, ношу одни и те же джинсы, пока они не развалятся, а во сне я чаще всего вижу небо, по которому проплывают слова, складывающиеся в странные стихи.
  Мы трое числились редакторами-корректорами, то есть могли выполнять любую работу от сложного литературного редактирования и написания текстов для рекламных буклетов до корректорской вычитки. Кроме нас, в издательстве было еще два корректора, которые работали в отдельной комнатушке, кроме того, часть работ отдавалась надомницам.
  Руководил издательством московский босс, которого я за все время работы я так ни разу и не увидела. Мое общение с ним сводилось к тому, что я отправляла ему на утверждение аннотации и тексты рекламных буклетов. Под боссом ходили главный редактор, похожий на Санта-Клауса без бороды и красного костюма, и выпускающий редактор - Марь Юрьна - маленькая блондинка неопределенного возраста, у которой от нервной работы подергивался глаз. Из-за этого при общении с ней казалось, будто она хочет втянуть вас в заговор.
  Марь Юрьна посодействовала устройству в офис своего племянника Витальки. Ему было что-то около двадцати, он был тощ и костляв, как расческа, пытался скрыть прыщи клочковатой бородкой и носил поверх свитера футболку с надписью "Верстаю как бог" (очевидно, намекая на то, что бог не умеет верстать). Виталька вел себя так, будто ему было можно все, но я подозревала, что ему просто не нравится эта работа и он изо всех сил пытается от нее избавиться. Другие верстальщики держались особняком и на глаза попадались редко, зато Виталька, как эдакий Гермес в крылатых сандалиях, доставлял нам распечатанные макеты для корректуры, приносил сверки и свежие сплетни.
  Отдельно от всех в крошечной каморке ютился художник Илюха. Он был велик телом, космато-сед и меланхоличен. Чаще всего я пересекалась с ним у окна, куда народ приходил покурить и поточить лясы. Я не курила, но тоже выбиралась в общество, где в табачном дыму язвительными репликами рисовалось наше настоящее, напоминавшее танцующего карлика-уродца.
  Издательство было убыточно, но худо-бедно существовало. Наши плохие книги почему-то неплохо продавались.
  Я была счастлива.
  
  В свой первый рабочий день, как сейчас помню - восемнадцатое января, зима была мерзкая, теплая, в лужах тонули мелкие автомобили и большие надежды - я пришла на двадцать минут раньше (наивно думая, что докажу этим свою старательность), прошла в редакторскую, заглянула в закуток Марь Юрьны, своей непосредственной начальницы (у нее не было своего кабинета, только угол, отгороженный двумя шкафами).
  - Доброе утро, Мария Юрьевна! - прокричала я. - Где мне сесть?
  - Это что? - Она посмотрела за мою спину.
  Я обернулась. За мной, как позорное прошлое, тянулась цепочка мокрых следов. Растерянно пробежав глазами по комнате, я спросила:
  - А вытереть чем?
  - В шкафу.
  В шкафу с заедающей дверцей я нашла швабру и тряпку и кое-как размазала грязный след по полу. Вышло не очень, поэтому пришлось набрать в ведро воды (заодно я выяснила, где тут находится туалет), сполоснуть тряпку и снова вымыть.
  - Совсем дурочка? - поприветствовала меня Соня, пройдя к своему месту и оставив на свежевымытом полу такую же цепь следов. - Иди работай. Иди, иди, высохнет!
  Я по-быстрому затерла ее следы и села за рабочее место.
  - Ну ты даешь, Ксюнь, столько возиться... - Марь Юрьна подошла ко моему столу. - Сейчас объясню, что надо делать... Но учти, копуш я не люблю...
  Так началась новая жизнь.
  
  Моей первой, нежно любимой книгой стала "Прекрасная Флоранс. История о несломленной добродетели и верной любви" Жюля де Монтепена. Заголовок, правда, потом изменили на "Страсть безумца". Роман этот был одним из серии "Тайны прошлого", которую наше издательство в течение многих лет делало для организации под названием "Книжный хоровод".
  Я впервые узнала о такой фирме и подивилась изяществу их бизнес-модели. Красочные каталоги с описаниями книг рассылались по всей России (хотела написать "матушке", но степень своего родства с родиной в наше время всякий определяет сам), разумеется, со ставкой на всякие медвежьи углы, где людям особенно нечем заняться. Дешевыми такие книжки делает отсутствие авторских выплат: наш редактор отыскивал в недрах библиотек книги, автор которых безвестно почил лет сто назад, то есть потомкам, если таковые живы, ничего не полагается (помним о печальном случае с Винни-Пухом!). Затем текст сканировался, проходил жернова файн-ридера, будь его создатели так же благословенны, как и прокляты ("иными словами" почему-то неизменно превращалось у файн-ридера в "иными слонами", а "возведение храма" в "возведение храпа"), и отдавался редакторам, которые его приводили в божеский вид.
  Дореволюционные издания, полные ятей, еров и прочей устаревщины, были переводами с французского. Подозреваю, что переводил их в свое время какой-нибудь нищий чахоточный питерский студент при свете свечного огарка. В таких романах "слуга Франсоа" зовет свою госпожу "барыней" и боится получить "колотушек".
  Поначалу я вычищала только ошибки, но затем втянулась и принялась перекраивать неносибельные для нашего времени вещи во что-то более элегантное. Работа затягивала так, что я даже забывала: надо мной довлеет сюжет. Я очень переживала за юную Флоранс и ее возлюбленного Этьена, которых разлучил жестокий Каспар Д'Эпинель. Я прибавила к белокурым волосам и твердокаменной добродетели Флоранс простодушную веселость и детское любопытство, а к безоглядной отваге Этьена некоторую неуклюжесть. Они стали такими милыми, что я даже желала им счастья, несмотря на то что Каспар Д'Эпинель моими стараниями из заурядного злодея без особой мотивации стал превращаться в страдальца, похитившего юную деву только ради того, чтобы она скрасила последние дни его жизни, полной мук совести и горьких воспоминаний: "Флоранс, - говорил он слабеющим голосом, - я чувствую, как меня покидают силы, как ближе и ближе подступает ко мне смерть, и все, что я прошу от вас - это радость для того, кому уготована адская мука, скажу больше - для того, кто уже начинает чувствовать, как языки пламени касаются его стоп..."
  Я любила их всех и, как могла, старалась скрасить их пребывание внутри истории, которую ведь не они выбирали.
  
  Юрьна пролетела над нами, как гроза:
  - Откладываем все! Срочняк!
  - Надо сдать в типографию эту вот книгу... вчера! - пояснила Соня, когда я растерянно уставилась на нее. - Тут такое бывает. Где-то накладочка вышла и вот... доделываем!
  Как я потом не раз убеждалась, срочняки делались быстро и криво, усилиями всей редакции. Объемный роман дробился на несколько частей и раздавался всем обитателям нашего маленького мирка. Тот, кто читал середину, оказывался постоянно вынужден задавать вопросы и отвечать на них.
  - Соня, как героиня обращается к мужу - на ты или на вы?
  - Она у меня еще не замужем.
  - Яна, у тебя?
  - Не знаю, у меня вообще все про мужика какого-то.
  - Блин, где же это? Марь Юрьна, а у нас вообще все части есть?
  - Конечно, все, Ксюш, что за вопросы, конечно все!
  - Но тут не хватает куска! Вообще непонятно, как она замуж вышла.
  - Что вы голову мне морочите! Читайте каждая свое, потом сведем!
  В итоге выяснялось, что куска текста все-таки не хватает: из книги вырвано около десятка страниц.
  - Неужели нельзя было другой экземпляр дать на сканирование? Задам я этим дурам из Публички! - ругалась Юрьна. - Девчуль, давайте допишите, чего там не хватает или сноску сделайте: "часть текста утеряна в ходе... м-м-м... бурных событий истории двадцатого века".
  Мозговым штурмом мы дописывали недостающие десять страниц.
  - Давайте у нее появился таинственный поклонник, который ей каждый день присылал корзину алых роз! - это я, еще дурочка.
  - А в корзине была записочка... загадочная такая... с намеком... - это Соня, она любит детективы.
  - А потом оказалось, что он думал, будто она наследница тетушки, а не бедная воспитанница! - это Яна, она кое-что знает о жизни.
  Так коллективными усилиями мы ставили на текст заплатку. Уф, страшно перечесть. Кроме шуток, страшно.
  - Девочки мои, умнички мои! - щебетала Юрьна. - Я вам уже пиццу заказала, красавицы. Давайте быстренько все доделаем, чтоб на выходных верстальщики этим делом занялись, а в понедельник корректурку быстренько сделаем...
  Девочки, ожидая курьера, заканчивали работу. Домой попадали заполночь.
  В коммунальном коридоре я спотыкалась о соседские ботинки (у нас был целый обувной мегаполис), пила на кухне чай с бутербродом из хлеба и плавленого сырка, мылась в проржавелой ванне, стараясь не наплескать на пол, и все думала и думала о почти своих героях...
  Засыпая, слышала, как сосед за стеной смотрел кино про ментов и бандитов, а его жена просила его переключить на сериал по первому.
  - Да ты хоть тридцать серий пропусти, а там одно и то же! А тут уже почти главного их взяли...
  У Этьена этого ни кола, ни двора. Наверное, он очень милый все-таки, раз Флоранс выбрала его. Допишу, что у него были такие глаза, как будто он каждую ночь видел счастливые сны.
  Как я сейчас.
  
  Когда я впервые услышала фразу "хороший автор - мертвый автор", меня немного перекосило от такого цинизма. Но со временем я убедилась в жестокой правоте этих слов. Особенно когда познакомилась с Комбатом Н.
  - Хочет с тобой поговорить, - сказала мне Марь Юрьна и подмигнула, отчего фраза приобрела немного фривольный оттенок. - А точнее хотят: он и жена его. - Она снова подмигнула, так что мне стало совсем уж неловко. - Ты им, главное, не хами. Все тип-топ будет.
  Соня вздохнула, всем видом показывая сочувствие, а Яна недобро усмехнулась, как будто что-то знала.
  Комбат Н. пришел ближе к обеду. Он был невысок, носил камуфляжные штаны и рубашку и улыбался совершенно безумно из-за того, что зубы его в шахматном порядке чередовались с пустотой. Жена Комбата, выше его на полголовы, также носила камуфляжные штаны, а вместо рубашки на ней была зеленая водолазка. Зубов у нее тоже не хватало, так что мне подумалось, будто у них с мужем один комплект на двоих, который они честно разделили пополам. Полную гармонию создало бы то, если б, допустим, у нее была черная повязка на левом глазу, а у него - на правом. Но нет, глаз у них у каждого было по два. У него карие, а у нее болотно-зеленые. И смотрели эти две пары глаз на меня. Потом в рукопись. Потом снова на меня.
  - Вы работали над нашей книгой? - спросила меня женщина. Голос ее был тронут ржавчиной.
  Я кивнула.
  - Мы хотели бы согласовать правки, - сказала она.
  - Согласовать? Но правки же в основном орфографические... правописание слов...
  Она посмотрела на меня так сурово, что я поняла: мое стремление пояснить значения слов "орфографический" было лишним.
  - И пунт... пунктуационные, - зачем я это промямлила, черт его знает.
  - Казнить нельзя помиловать! - рявкнула дама. - Как редактор вы должны знать!
  - Хорошо, - я притянула к себе распечатку. - Вот здесь я заменяю в слове "руке" окончание, потому что... множественное число... Вот смотрите: "он взял в свои руке свой пистолет", слово "свои" перед "руки" я убираю, потому что... взять пистолет в чужие руки нельзя...
  Она кивнула, соглашаясь. Я продолжила. Поначалу мне казалось, что дольше двух-трех страниц, испещренных ошибками, они не выдержат, скажут: все понятно, и уйдут восвояси, но они не уходили. Я объясняла все правки. Все - от несогласованных предложений до школьных ошибок вроде "ча-ща". И всякий раз она кивала с таким видом, будто принимала мои оправдания. Как будто каждое, самое незначительное вторжение на территорию священного текста должно быть объяснено и запротоколировано. Я говорила и говорила, понимая, что теряю время, которое могла посвятить делу.
  Когда рабочий день почти истаял, жена Комбата Н. сказала:
  - Детский сад скоро закрывается. Я заеду завтра пораньше.
  И завтра им объяснять? А работать-то когда?
  - Пшли покурим! - Соня вытащила одуревшую меня из редакторской в коридор и поволокла в курилку. - Совсем худо?
  Я кивнула.
  - Терпи, коза! Таких у нас немного, в основном авторам плевать, что мы там поправим, лишь бы гонорары платили...
  Из своего кабинета выплыл художник Илюха.
  - Дерьмовый день, да? Мне вот сегодня уже навешали. Какой-то ушлепок позвонил, говорит на обложке у нас у героя погоны...
  - И что? - закономерно поинтересовалась я.
  - И то, что книга называется "Летом сорок первого". Тогда не было погон. Были эти... как их...короче, просто нашивки какие-то, а погоны Сталин только в сорок третьем году ввел... Ну и вообще погоны у него, ну мужика на обложке, типа не те, он не дослужился еще...
  - В следующей книге дослужится, - сказала Соня уверенно. - Писатели - люди настырные. Если взялись за дело, то героя как минимум до генералиссимуса доведут.
  - Вот не пойму, - встряла я, - эти книги далеки от реальности, как я от Моники Белуччи, так какой смысл бороться за чистоту, так сказать, погон?
  - Правдоподобие ценнее правды, - философски изрекла Соня и поправила ободок так, что ее уши еще больше оттопырились. - Ну и должно же в их книгах хоть что-то быть: глубины мысли нет, красоты слога нет, пусть будут хоть погоны и нашивки те, которые нужно...
  - Черт бы это все подрал, - буркнул Илья. - Ненавижу, мать ее, военщину. Я даже в армии не служил. Я вообще пацифист.
  Он ушел, проклиная попаданчество, потому что если кто и попал в этой жизни, так это мы. Хотя писатели, конечно, имели на этот счет другое мнение. Они запихивали своих героев в такие странные и укромные места, что старушка история только растерянно ойкала.
  Комбат Н. и его жена назавтра не пришли, чем осчастливили меня неимоверно.
  
  Юрьна шмякнула на мой стол макет и сказала:
  - Анноташку сделай. Главный ждет. Сегодня утвердить надо.
  - Но я не читала...
  - Ой, Ксюнь, ну ты чего, глянь там... Янка уже две писала, что-то не выходит у неё...
  Все ясно, книга на каком-то особом счету у главного. Придется нелегко.
  - Яна, о чем тут вообще?
  Она закатила глаза:
  - Попадалово тупое.
  - Оно все... не очень умное, а точнее?
  - Я не помню, Ксюш.
  Соня разводит руками, глядя на меня, типа: чего ты ожидала, это же Яна, когда она шла на помощь тому, кто в беде.
  Пробегаю взглядом первую главу. Так, мужик оказался в другом мире. Условное средневековье. Имена вроде европейские. А это что за Наташа? Откуда Наташа? А, это жена героя! Она тоже переместилась, что ли? Хм, неожиданно. Так, он вроде дерется с кем-то. И снова дерется. Гм, а вот и горячая сцена. А это уже даже чересчур горячо. Почему жену героя трахают эти мужики? Что за хрень, черт подери?
  - В почте есть синопсис, - процедила сквозь зубы Яна.
  - Раньше было не сказать?
  Она делает вид, что не слышала, и продолжает заниматься своим делом.
  Так, что тут у нас. Изучаю синопсис, потихоньку разбираясь в том, кто есть кто. Ладно, попробую написать просто:
  "Однажды они проснулись не в своей кровати, а в незнакомом таинственном мире. Здесь нет места порядку, чести и совести. Олег становится рабом, лишенным имени, а его жена Наташа попадает в руки мужчин, стремящихся поразвлечься. Чтобы выбраться отсюда, им придется долго бороться. Предстоит вывести на чистую воду врага - Создателя, придумавшего этот страшный, полный ловушек мир без солнца. Смогут ли герои восстать против того, кто в сотни раз сильнее их? Смогут ли спасти других, таких же, как они, жертв, сотнями гибнущих в бессмысленной резне на потеху своему мучителю?"
  Отправляю.
  "Не то. Нужна кровь, а не сопли. Переделать!"
  - Ксюш, ну как оно? Я вот тут обложечки принесла, глянь, а? - Марь Юрьна положила на край стола папку с обложками и как бы невзначай бросила взгляд на монитор.
  - Завернул. Переделываю.
  - Давай-давай, родная, быстрее, а то не успеешь ничего!
  "Олег смотрит в глаза врагу. Его взгляд - взгляд хищника, уверенного в том, что жертва обречена. Пальцы, сжимающие тесак, слиплись от крови. Никто не поверит, если узнает, что раньше Олег был обычным менеджером по продажам. Но однажды чужая злая воля переместила его в новый мир - страшный мир без солнца. Он стал рабом, лишенным воли и имени, но не утратил волю к борьбе. Он не сдастся. Где бы ни прятался Создатель этого мира, Олег отыщет его - и свершится месть. Зло будет наказано. Любой ценой".
  "Не то. Где секс?"
  - Ваша пицца! - верстальщик Виталя несет две стопки распечаток, сложенных друг на друга крест-накрест. - Точнее, сверки. Давай только сегодня ты все проверишь до четырех, а то я хочу уйти пораньше...
  Приходится долго освобождать стол, чтоб можно было положить всю эту гору. Стараюсь не думать, что не успеваю. Должна. Просто должна успеть. Так, аннотация... вставить про жену героя... ммм, а если так?
  "Он долго ждал этой встречи с врагом. Кто он - тот, кто сломал его жизнь, переместив в страшный и жестокий мир без солнца? Кто превратил его в жалкого раба, а его жену сделал секс-рабыней? Сколько раз его били до потери сознания, до переломов и сотрясений? Сколько раз ее насиловали - так, что она едва уползала - стражники всем отрядом, гогоча и крича "шлюшечка!"? Когда это, наконец, кончится? Восстав, он идет мстить. Сжимая в руках окровавленный тесак, Олег идет к тому, кто ответит за все. Иначе нельзя. Он не сдастся. Стоны врагов не заставят его обернуться. Мир без солнца станет миром, залитым кровью".
  - Ксюнь, ну чего ты там? Сколько возиться будешь еще?
  - Я отправила, Марь Юрьна. Кровища и пафос, должно подой...
  "Обдолбались, что ли? В этой серии нет 18+. Переделать в течение часа!"
  Но...
  Кто давал своим работникам идиотские задания?
  Кто глумился над ними, придумывая все новые и новые пытки?
  Кто превратил выпускников филфака черт знает во что?
  Беру первый вариант. Переставляю слова местами. Дописываю пару малозначительных предложений.
  "Сойдет. Но где тесак? Верните".
  Где тесак, говоришь? Обернись...
  
  День с самого начала не задался: я опоздала. Маленький лифт пришел, набитый до отказа, а в большом было наблевано. Я спустилась по лестнице и, хотя летела, как дурная весть, все равно опоздала на автобус. В следующем была адская давка, я еле влезла, куртку прищемило дверью.
  - У тебя на спине пятно, - сказала Яна, едва я вошла в редакторскую.
  Чтоб я без тебя делала, Яночка...
  Марь ненавидела, когда опаздывали. Как все трудоголики, она приходила на работу раньше всех и уходила позже всех. Сонька жила в двух шагах от офиса и поэтому всегда приходила вовремя, Яна умела опаздывать так, что все были ей благодарны просто за то, что она пришла.
  Я быстро сняла куртку, включила компьютер и заварила кофе. Поразительно: на дне здоровенной банки осталось всего на пару ложек, когда это Сонька все выпила? От кофе привычно заныло в правом боку, и я принялась за работу.
  - Новичок-опоздунок! Тебе вот работка, дорогая!
  На стол шлепается макет.
  - Давай быстренько, не успеешь, бери домой, это срочняк!
  - Когда надо сдать?
  - Сегодня!
  Что ж, кто последний, тот и попал. Начинаю читать. Ошибка на ошибке. Кажется, будто от текста исходят ядовитые испарения, отчего на глаза набегают слезы.
  - Покурить не хочешь?
  Сонька издевается, что ли? Но десять минут мою судьбу не изменят и поэтому иду с ней в курилку. Там, у окна, застаем Лионеллу, корректора. Ей за пятьдесят, она высокая и полная, про таких говорят: статная дама. На пальцах у нее куча колец, золотых, с камнями, но кажется почему-то, что это так безобразно раздулись суставы, поэтому на ее руки смотреть жутковато.
  - Вы ж вроде бросили? - спрашивает Соня, пристраиваясь на подоконник.
  Лионелла закатывает глаза, как святой Себастьян, пронзенный стрелами.
  - Такое принесли... восемьсот страниц... сплошная расчлененка... животы вспарывают, кишки выпускают... трупы насилуют и жрут... тся и ться путают... мягкий знак вместо твердого ставят... даже точек нет местами!
  - И кто это... такой талантливый? - я даже от своей беды отвлеклась.
  - Не знаю. Кто-то под псевдонимом Русский Ниндзя.
  - Какой-нибудь школьник, - предположила Соня.
  - С этими псевдонимами никогда точно не скажешь, - Лионелла потушила сигарету и бросила окурок в пепельницу. - Пойду домучивать.
  - Ты перед Марькой не робей, - сказала мне Сонька, едва Лионелла скрылась в корректорской. - Она любит на человека столько навесить, что спину сломает.
  - Я на испытательном сроке, - у меня вырвался вздох такой глубины, какой я от себя самой не ожидала.
  - Держись. Нормально все будет. Слушай, я спросить хотела: ты за Яной не замечаешь, что она косячит?
  - Не знаю...
  - Просто я сверку делала. За ней. И смотрю: вообще дофига пропущено. Не то чтоб запятые, а прямо так... А в одном месте... - Соня зашептала: - написано "ассиметрия". В общем, внимательно смотри за Янкой. Хорошо?
  Я кивнула. На самом деле меня мало волновала Янка. Доделать бы эту чертову книгу.
  Взялась за работу. Ошибки радостно запрыгали мне в глаза, как мелкий песок из-под колес авто. Я сжала зубы. Любой редактор и корректор знает: у каждого автора есть излюбленный набор ошибок, которые то и дело повторяются. Один страдает несогласованностью предложений, другой болен неверным склонением и спряжением, а у третьего просто руки-крюки и с них так и сыплются опечатки.
  На сотой странице ко мне подошла Юрьна:
  - Как делишки, красноголовик? Справляешься?
  Я кивнула, не отрывая глаз от текста.
  Когда все стали собираться домой, я уже без особой жалости к себе засунула распечатку в сумку. Не так все плохо. Дочитаю. К тому же... интересно.
  Дома я наскоро перекусила (забыла, когда нормально ела) и села за корректуру. Меня ждали еще сто страниц текста и бессонная ночь.
  Придя на работу, в этот раз раньше даже Сони, я заварила кофе (выскребла из банки остатки) и отнесла распечатку в верстальную, шлепнула ее на стол, мысленно напевая "We are the champions".
  - Марь Юрьна! Я все! У Витали на столе лежит. - Я заглянула в закуток Юрьны. - Всю ночь не спала...
  Начальница оторвалась от просмотра новостей в Интернете.
  - Чего там было читать всю ночь? - Она посмотрела на меня с недоумением. - Несчастные двести страниц?
  Когда пришла Соня, я сидела на подоконнике и рыдала.
  Я никогда не пройду этот испытательный срок. Тут работают железные люди.
  
  - Мне кажется, Дорофеев ворует... - Соня прижала указательный палец к кончику носа.
  - Что ворует?
  - Куски чужих текстов. У него ошибок воз, а вот тут... и тут... где эротические сцены... прямо подозрительно чисто...
  - И что? Может, он их отшлифовал?
  - Болт свой он отшлифовал! А это он точно скоммуниздил, вот точно! Я вот сейчас специально в поиск вобью, и увидим...
  Юрьна выглянула из своей каморки:
  - Девочки, помните, что сверить Добросвета нужно обязательно! Яна отпросилась, так что кто-то из вас...
  - Ксюнь, давай ты, я пока это... - Сонька уткнулась в монитор.
  Я взялась за сверку. Гм, а почему это тут исправлено "зависела" на "зависла"? И "в наем" исправлено с правильного на неправильное...
  - Воришка гребаный! Я тебя выведу на чистую воду! Мало того что озабоченный, так еще и жулик.
  - О ком это ты? - в кабинет вошел Виталя. Было немного непривычно видеть его без стопки распечаток в руках.
  - О Дорофееве. Придурок редкостный.
  - Сонька, ты у нас просто мужененавистиница. У тебя все придурки. Кроме... - Виталя поиграл бровями. Видимо, не решился сказать: меня.
  - Мне... - не знаю, зачем я вклинилась, - понравился этот... Павлов. Хорошая книга. Хотя я ее всю ночь правила... но там история хорошая. Интересная, добрая...
  - Павлов, Ксюшеныш, уже покойник, - глумливо сказал Виталя. - Думаешь, чего меня в выходные заставили работать, чтоб быстрее книгу сдать? Был вечер его памяти, десять лет со дня смерти...
  - Еще вот... мне кажется, Виктор Обручев - хороший мужчина, - нашлась я. - У него героини нормальные, даже на людей похожи.
  - Виктор Обручев - это баба, Ксюнь, - рассмеялся Виталя. - Ольга Обручева ее зовут. Взяла псевдоним в честь сына. Так что, похоже, что все мужики, которые тебе нравятся - это покойники или бабы.
  - Но...
  - Боевое фэнтези с бабским именем на обложке никто не купит, - пояснила Соня. - Так же как и с именем... скажем, Бердибек Исламбеков.
  - И такие есть?
  - Кого ты там сверяешь?
  - Добросвета.
  - Он и есть. - Сонька и Виталя от души веселились над моим растерянным выражением лица. - Пишет про попаданца в Древнюю Русь, истребляющего половцев и печенегов.
  - Это все фигня, - Виталя присел на Сонькин стол, она толкнула его в спину, но он продолжил сидеть. - Ты про Юльку-Игоря знаешь?
  Я замотала головой.
  - Короче, есть у нас автор. Игорь Нейтарт. Пишет вроде ничего, я не читал. Изначально этот Игорь был...
  - Я не поняла, Виталь, я тебя там век буду ждать! - Марь Юрьна выскочила из своего закутка, как дерзкий пешеход под колеса. - У меня к тебе, знаешь, сколько вопросов! Ты мне скажи, почему до сих пор не сверстана эта... "Замри и отомри"... - Она посмотрела в блокнот: - "Воскресни и убей!"?
  - Машенька Юрьевна, не бейте, пощадите дурака! Грешен, каюсь! Лень мне было, вот почему!
  - Иди и доделывай! Быстро! Ну! - Юрьна моргнула целых два раза подряд.
  Виталя испарился.
  - Распоясался он! Лень ему! Я его мамке скажу, она ему... А ты чем занята? - Юрьна набросилась на Соню. - Ма-атерь божья! Что это за...? Со-о-оня! Ну вот от кого не ожидала!
  Раскрасневшаяся Соня оправдывалась, я хихикала в кулак, пока Марь Юрьна не подскочила ко мне:
  - Добросвет сверен? Как нет? Бог мой, да там работы на пятнадцать минут! Ксюша!
  Я усердно зашуршала страницами.
  И только на перерыве, в курилке уже Соня дорассказала мне историю Юли-Игоря.
  - Баба это была. Обычная баба. Как все. А потом операцию сделала. Была Юлия, а стала Игорь. Кое-кто из наших, кто тут давно - я, Лионелла, Илюха - помнят ее еще бабой. А новенькие - уже воспринимают как мужика.
  - А по книгам... кто больше кажется? Ну там... по стилю, по мировоззрению...
  - Да ничего там не кажется. Оно все... - Соня почесала нос тыльной стороной ладони, на которую натянула рукав свитера. - Одно и то же... Бил, бил - всех побил. Вот и вся история. Все они одинаковые. Ты их еще увидишь, скоро пьянка будет, мы обычно в начале марта всегда собираемся... объединенное празднование мужского и женского дня. Дорофеев, кстати, реально куски из "Долины кукол" надергал. Но я там местами перефразирую, хрен с ним.
  
  - Девчат, ура! Я кофе купила!
  Мы два дня пили зеленый чай из пакетиков, и все никак руки не доходили купить кофе. Я купила огромную банку, даже подумалось: вот закончится мой испытательный срок, вытолкают меня под зад коленом, а кофе этот останется. Еще долго будут его пить. Настроение тут же скисло, поэтому я старалась внешне держаться бодрячком.
  Сонька радостно запищала, выбросила из чашки пакетик и помчалась кипятить чайник. Яны на месте не было, только ее черная лаковая сумка стояла на краю стола.
  - Всем доброго дня!.. - в кабинет вошел Илюха. Меня поражало то, что, будучи немаленьким дядей, он как-то умудрялся находить одежду на пару размеров больше, чем требовалось, так что она висела на нем мешком. В этот раз на нем болталась какая-то необъятная джинсовая рубашка. - Мне тут это... нужна помощь... - Он принялся лохматить свою и без того кудлатую голову. - Сможет кто подойти? Мне бы Яна надо, но...
  - Я могу! Сейчас, кофе только попью... - Я насыпала в кружку пару ложек кофе и плеснула кипятку.
  Пару глотков - и мне станет хорошо. Опять брала на дом работу. На этот раз тайком от всех - я не укладывалась в срок, поэтому дочитывать приходилось дома. Было бы здорово, конечно, если б проклятый автобус ходил не такой битком набитый, можно было бы и в автобусе читать, но... Сейчас потихоньку достану прочитанные листы из сумки и положу на стол. Потом научусь читать быстро, и уже не придется так мучиться... Я ведь научусь читать быстро. Господи, научусь ведь?
  - Ксюш, ты там как - закончишь сегодня? - высунулась из своего кабинета Марь Юрьна. - Доброе утро, кстати! - И моргнула.
  - Доброе. Закончу. Я к Илье сейчас, у него дело ко мне...
  У художника в каморке жуткий бардак. Да и сама каморка метров шесть, наверное. Все - завалено: и горизонт, и все остальное. Какие-то коробки, горы книг и распечаток, несколько мертвых компьютеров и мониторов. И царствует над этим Илья.
  - Ксюнь, тут такое дело... делаем сборник сказок, не успеваем уже. Мне картинки надо сделать. Новые нарисовать... некогда, да и лень. Я посмотрел: вроде есть какие-то. Вот. Можешь просто подобрать к ним надписи. Из этого сборника, который... в общем, чтоб как-то это выглядело все...
  - Ну давай, попробую...
  Я взяла у него кипу картинок.
  - Только Юрьне не...
  - Хорошо, - я не удержалась и подмигнула ему.
  На подоконнике в коридоре курила Лионелла.
  - Доброе утро! - я решилась подойти.
  - Охота тебе дымом дышать? - Она была не очень-то рада.
  - Да я привыкла: у меня мама курит. Я выросла в дыму...
  - Отвратительная привычка! Я все бросить хочу, да как-то не получается.
  - Снова Русский Ниндзя кого-то запытал до смерти?
  - Какое там! Представляешь: только этот кошмар закончила, как приносят новый - сказки. Думаю, отдохну. Аннотация: "Сказки - это путешествие в мир чудес, доброты и любви..." Начинаю читать: опять все то же самое - кого-то выпотрошили, кому-то глаза выкололи, кому-то ноги отрубили... ну как тут бросишь курить?
  - Так значит, сказки у вас? Можете, как прочитаете, их мне потом отнести?
  - Тебе? Там же вроде редактор Яна или я что-то путаю...
  - Мне принесите. Там просто... ну... кое-что надо... только посмотреть... потом я отдам Яне...
  - Хорошо. Только ты смотри... Янка, она такая... хорошая, мы дружим. Ей в жизни не очень повезло. Еле ноги унесла из своего Подольска... Имей в виду: ее я в обиду вам с Сонькой не дам!
  Я промямлила что-то еще и постаралась скорее ретироваться. Вот засада: Лионелла решила, что я копаю под Яну! И все из-за Илюхи.
  - Чего наш Репин хотел? - спросила Соня.
  - Да так...
  - Жопу прикрыть надо, да? Он тот еще лодыря кусок. Лица для обложек у знаменитостей тырит! Я говорю: какого черта? А он мне: а ты знаешь, как это трудно - придумывать лица? Блин, да черт тебя дери, за что ты зарплату получаешь вообще?
  Зацокали каблуки: возвращалась Яна. Она кивнула мне, но пошла не к своему столу, а в закуток Юрьны.
  - Какая-то она отрешенная, - заметила я.
  - Всегда она такая, - отрезала Сонька. - Как будто уравнения в уме решает.
  Ближе к обеду Юрьна сделала объявление:
  - Девчата! Завтра к двум часам придут гости. Все наши, знакомые. Я паре человек из новеньких авторов позвонила... шеф из Москвы не приедет, зато... выпишет вам премию. Всем, кроме Ксюши, она на испытательном сроке. Прости, дорогая! Я к чему это? Мы ваши столы сдвинем и всех посадим, место есть. Но вот стульев не хватает. У нас внизу, в кладовке, где Винни-Пухи, я помню, было несколько стульев...
  - Сломанные, - Соня наморщила нос.
  - Ничего, у нас Илья есть, починит. Девочки, Соня, Ксюша, вот вам ключ, марш вниз и принесите стулья!
  Ключ был большой, с деревянным бочонком, на дне которого была расплывчато написана то ли тройка, то ли восьмерка.
  - Ксюш, сходи одна, а? - вдруг ни с того ни с сего заотбивалась Соня. - Пожалуйста, а! С меня шоколадка. И за кофе я тебе должна. - Она демонстративно стала рыться в сумке в поисках кошелька. - Я ужас как темноты боюсь...
  - Я... просто там не была никогда... как я найду...
  - На лифте минус первый этаж жми, - Соня открыла кошелек. - Пятьдесят, сто... Двести рублей достаточно? Потом сразу налево и еще раз налево. Будет несколько дверей, тебе нужна... коричневая...
  - Синяя... - сказала Яна.
  Обе они секунду молчали, а потом Соня заключила:
  - К какой ключ подойдет!
  Я без приключений спустилась на минус первый этаж, одолела оба поворота и вырулила в небольшой холл. Свет тут горел довольно тускло, так что какого цвета двери впереди - я не сразу поняла. Просто сделала шаг вперед и вдруг увидела под ногой не серый стоптанный линолеум, а мелкую плитку, выложенную рыбками...
  И на ногах у меня были красные туфельки, а не серые кроссовки. И зазвучала музыка. Джаз. Это точно был джаз. Или нет? Играло пианино. Мелодия со сбивающимся ритмом, со множеством странных уходов и внезапных возвращений. Я чувствовала себя каплей, висящей на кончике листа, вот-вот упаду и разобьюсь на сотни крошечных капелек. Дрожу, вибрирую, танцую навстречу падению. Это не смерть, это игра. Я танцую. В темных углах стоят те, кто смотрит на меня. Молча смотрят, скрестив руки на груди. Или пьют виски со льдом. Или курят сигары. Я танцую в центре зала. Это не игра, это смерть. Голова немного кружится, но так даже лучше. Эта мелодия извивается, как дым, пьянит, как алкоголь. Все они видят меня. Но я танцую...
  Звон выпавшего из рук ключа заставил меня вздрогнуть. Что это со мной? Что я делаю?
  К счастью, первая же дверь оказывается нашей. Среди стопок книг и кип распечаток я вижу два сцепившихся ножками, как в смертельной борьбе, стула. Вытаскиваю их, запираю дверь. Преодолев холл, добираюсь до лифта.
  - Вот молодечик, вот умничка! Вся в пыли изгваздалась! - Юрьна забирает у меня стулья. - А Сонька боится, да? У, трусиха!
  Соня сделала вид, что не слышит, а потом уже, когда Юрьна ушла, зашептала мне:
  - Ты не сильно... испугалась? Просто я... когда ходила туда... короче, шла по какому-то мостику, а со всех сторон ко мне... синие, безглазые, то ли трупы, то ли кто...руки тянули. Я чуть не обосралась! А Янка... Янка туда вроде как ходила еще давно, когда меня не было. Потом ее Марь Юрьна отпаивала валерьянкой... короче, это место такое... говорят, все зависит от того, чем живешь, что на душе... не знаю. Я же вечно читаю... наших авторов, потом что может привидеться? Только это...
  Я прикрыла глаза. В голове все еще звучала та мелодия. В боку тихо ныло от кофе. Все хорошо, все в порядке. Может, я даже осилю этот испытательный срок.
  
  Угощение было обильным, да и выпивки хватало. Тут можно вспомнить, как описывал писательские пьянки Булгаков, но наше празднование гендерных праздников (два в одном, чтобы лишний раз не вставать, как говорится) было так же далеко от роскошества Массолита, как я сама - от Михаила Афанасьевича.
  Многие принесли из дома салаты, мы с Соней и Яной скинулись и заказали несколько осетинских пирогов, а главред притаранил несколько банок солений, оказалось, что у него большая дача под Питером, где его жена все лето занимается производством заготовок. За столом собрались многие: некоторых авторов я уже знала - например, Комбата Н. и его жену, которые и в этот раз пришли в камуфляжных штанах и сидели с одинаково хмурыми выражениями лиц, но многих видела впервые. Например, Виктор Обручев (то есть Ольга Обручева) оказался полноватой приятной дамой, в декольте которой то и дело бросал взоры Бердибек Исламбеков. При этом наш былинный Добросвет умудрялся еще и что-то втирать главреду, который сидел от него по другую руку. Были и люди, которых я совсем не знала, они приходили, говорили тосты, пили-ели, убегали, вспоминая о срочных делах, а на их место забегали другие. От мельтешения лиц я быстро устала: яркие и, чего греха таить, странные люди украшают мир, выделяясь на фоне обыденности, но, если собрать их в одно время в одном месте, они производят впечатление птичьего базара.
  - Смотрите, чтоб не курил никто! - к нам с Соней и Яной подлетела Юрьна. - В прошлый раз сработала пожарная сигнализация и нас всех разогнали.
  - Ты пойми, пойми... советская фантастика разве была о том... вот ты у меня в кабинете на диване сидел... а на нем братья Стругацкие сидели, да... а вот ты на том же диване сидел, а пишешь не то! - главный доказывал что-то Бердибеку.
  - Дэрмо он пышэт! - не знаю, кто перешел Бердибеку дорогу, но ненависть в его голосе была такой силы, что затмевала даже восточный акцент. - А ему прэмию! Прэмию! А мнэ?
  - Он, конечно, пишет... не очень, но зато по делу. За мир во всем мире. Против америкосов.
  - А я нэ за мыр?! Я за что? За что я тогда? - кипятился обиженный автор.
  Если честно, я бы сказала, что он - всеобщую дебилизацию, но промолчала. Чем больше я работала с литературой, тем острее понимала, что она никогда не сделает людей лучше - потому что ее саму делают, может быть, самые скверные из людей. И то не беда. А беда в том, что делают скверно, понимают это и по-обезьяньи ненавидят друг друга.
  - Отлично выглядишь, Яночек! - рядом со мной Виталя пытался склеить Яну, которая и правда была очень хороша в золотистом платье с открытыми плечами. На подкаты Витали она не реагировала.
  - Тебе не холодно? - Сонька, как обычно, в свитере с длиннющими рукавами, на фоне Яны выглядела странновато.
  Яна покачала головой и заслонила рукой бокал: главный разливал шампанское.
  - Мне нельзя.
  - Яночка, чего ты? Один бокальчик? Ты же не... - начал было Виталя, но Лионелла, сидевшая через стол, злобно шикнула ему, и он слился.
  - Дорогие мои! - Главный начал говорить тост. - Давайте выпьем за то, что все мы здесь собрались! Наше издательство уже много лет выпускает прекрасные книги. У нас печатались те, кого сейчас считают классиками, и, возможно, те, кого мы печатаем сейчас, станут классиками в будущем... Самое главное - наши книги несут миру то, чего ему так не хватает. Доброту. Ведь именно она спасет мир, да, я позволю себе поспорить с Достоевским! Давайте же выпьем за доброту, за силу, которая...
  Дверь приоткрылась, и на пороге возникла фигура невысокой женщины в плаще. Когда она приблизилась, стало видно, что ей что-то около пятидесяти лет, на голове у нее аккуратная шляпка, почти как в кино, только что без вуали. Растерянно посмотрев на нас, она сказала:
  - Это худиздат?
  Все закивали, и тогда она, чуть виновато улыбнувшись, произнесла:
  - Простите, что опоздала. Заплутала. Я ваш автор. Русский Ниндзя.
  - Рады, рады! - Главный засуетился в поисках стула. - Знакомьтесь, коллеги! Анна Ивановна Тарасова. Журналист-международник.
  "И специалист по расчленению", - подумала я и вдруг заметила, что молчаливый Комбат Н. достал из кармана сигареты и зажигалку. Пока я сомневалась, делать ли ему замечание, он уже закурил. Струйка дыма, как трусливая душа, зазмеилась над столом.
  - Простите... - начала я тихо. - Курить нельзя! Может...
  Договорить я не успела, жена Комбата невозмутимо выхватила сигарету у него из руки и утопила в его же бокале с виски. Комбат убрал пачку и зажигалку в карман.
  Пьянка потихоньку набирала обороты. Коллектив разбился на отдельные компании. Из-за того, что я нахваталась всего понемножку, у меня скрутило живот и приходилось без конца бегать в туалет. Когда я вернулась к столу в последний раз, то заметила, что Сонька и Виталя куда-то испарились, Лионелла тоже собирается уходить, да и другие стулья уже пустые. Только какой-то полный задумчивый юноша в очках что-то доедал в тарелке. Главред говорил с Илюхой и Бердибеком, совершенно не замечая остальных.
  - Спасибо, что остались, девочки! - Марь Юрьна приобняла нас с Яной. Я не помню, чтоб она присела за вечер, все порхала вокруг стола, престарелая фея, но каким-то образом все-таки успела здорово накидаться. - Давайте быстренько уберем.
  Завидев нашу суету, главред поспешил удалиться в свой кабинет, забрав Илюху и Бердибека, а задумчивый юноша, отвлекшись от своих мыслей, принялся помогать нам. Мы с Яной собрали тарелки в большой черный целлофановый мешок, а Марь Юрьна с незнакомцем двигали столы, приводя кабинет в первоначальный вид. Некоторые время слышалось только "правее-левее" да звон бутылок, которые отправлялись в мешок вслед за тарелками. Остатки пирогов Марь Юрьна вручила мне:
  - Не выбрасывать же. Забери, чаю дома попьешь.
  Мне не очень-то хотелось тащиться с коробками объедков через весь город, но спорить не хватило смелости.
  - Я пойду. Спасибо вам, - незнакомый юноша замотался в клетчатый шарф, так что были видны только глаза - серо-зеленые, добрые и грустные - и подхватил под мышку толстый кожаный портфель. - Все было очень вкусно. С праздниками!
  - И тебя с праздниками, Игорек! - Юрьна заулыбалась и заморгала. - Пойдемте, девчули!
  На улице дул холоднющий мартовский ветер, злобный, как отвергнутый Каспар Д'Эпинель. Если я и была хоть чуть пьяна, он мгновенно выдул из меня весь алкоголь. Я забыла запереть внутри себя дверь, а это зря, потому что стала беззащитна для ветра. Скосила глаза на Яну: она была в легком голубом плаще и шла так спокойно, что трудно было поверить, будто ей холодно. Я ничего не знала о Яне, но в том, что сейчас ей холодно, не сомневалась.
  - Некоторые уже сто лет не пишут ничего, а пришли. Выпить за чужой счет, кто ж не хочет? - бухтела Марь Юрьна. - Хороши писатели водку жрать. И Сонька под шумок удрала. Ничего, в понедельник я ей пару сверок дам... Как уже это все сидит в одном месте... Издат-Пиздат... - это она сказала совсем тихо, но мое жадное ухо ухватило-таки ее слова.
  Юрьна продолжала возмущаться и когда мы спускались на эскалаторе в метро.
  - И этот даже... пришел, пришла? Конечно, человек он хороший, но извращенец, тьфу, прости господи, - Юрьну, стоявшую на эскалаторе спиной к ходу движения, сильно качнуло, так что мне пришлось ее подхватить. - Спасибо. Уф, вот видишь, какие у нас тут... авторы. Такое наше дело, что поделать. Если замуж хочешь, это не к нам. У нас свободный только Виталька, но ему рано еще. Вон Янка упустила момент, когда надо было... О, в мою сторону!..
  Мы засунули Юрьну в вагон метро и остались внизу.
  - Сколько столы ни двигай, а все равно ты для всех извращенец, - сказала я.
  Метро сильно грохотало, не думаю, что Яна меня услышала.
  Она смотрела куда-то в сторону, потом улыбнулась и что-то сказала, но шум перекрыл ее слова. Мне стало обидно: это был первый (и последний) раз, когда, как мне показалось, Яна сказала мне что-то хорошее.
  Мир спасет красота, потому что, в отличие от доброты - принимающей и оправдывающей всех и вся - она требовательна и не терпит халтуры.
  
  В апреле Яна взяла неделю за свой счет. Работы было много, мы с Соней старались делить все пополам, я часто таскала книги домой и все выходные просиживала над корректурами. Испытательный срок подползал к концу, претензий мне не предъявляли, и я уже начинала надеяться, что все будет хорошо. Правда, мартовскую зарплату задержали и платили частями, выдавая по 2-3 тысячи на руки, из-за чего все путались и сердились. Кроме того, Марь Юрьна почему-то очень боялась, что кто-то решит, будто другому дали больше, поэтому всегда выдавала деньги тайком, украдкой. Подойдет к моему столу, посмотрит, как я работаю, потом нагнется и шепнет:
  - Ксюнь, зайди ко мне через пятнадцать минут.
  Зайду, она мне пару тысяч в руку, моргает и говорит:
  - Вот тут распишись и никому не говори! Все, пошла.
  Это странное тихушничество раздражало. Но Соня говорила, что такие времена уже были, так что стоит просто смириться и ждать лучшего.
  - Опять за Янкой сверки остойные! - говорила она пришедшему к нам с кипой бумаг Витале. - Тут надо на повторную читку отдавать, а не...
  - Где она вообще? Болеет? - интересовался Виталя.
  - Не знаю. Может, шнобель свой переделывает. Станет красоткой, выйдет замуж и свалит отсюда, - злобно сказала Соня. - Хорошо было бы.
  Мне Соня по большому секрету призналась: они с парнем собираются пожениться этим летом. Даже ребенка запланировали.
  - Как раз успею тебя всему научить. Будешь тут за старшую, пока я в декрете буду. На тебя можно положиться. И Марь Юрьна, я думаю, не против будет. По крайней мере мне кажется, что ты ей нравишься. Будешь уже не младшим, а старшим редактором. Это еще плюс пять тыщ на руки.
  Деньги грели душу, но больше радовало то, что я буду что-то значить и, возможно, стану хоть вполовину такой же уверенной в себе, как Соня.
  Илюха снова ходил грустный: у него не приняли обложку из-за того, что в качестве одного из лиц он взял Боярского в шляпе.
  - Это голливудские на нас в суд не подадут: не увидят просто. А этот тут живет, между прочим! - кричал на него главред. - Переделай от греха подальше.
  - И что? В суде еще доказать надо, что использовано более семидесяти процентов его лица! А как это докажешь? Никак! - излагал свои аргументы Илья, а в итоге пришел к простому решению: усилил тень от полей шляпы так, что лица героя было почти не разглядеть.
  Другим важным происшествием стало то, что роман про Этьена и Флоранс, над которым работала я, в типографии внезапно напечатали без последнего разворота страниц. Жюль де Монтепен был давно мертв, поэтому высказать претензии не мог, но меня саму, столько сил отдавшую этой книге, такое стечение обстоятельств задело.
  - Переноса зависшего нет - и ладно! - махнула рукой Марь Юрьна, когда я рассказала ей об этом несчастье.
  - Но теперь кажется, что все умерли...
  - Умерли, так и черт с ними. Я хвост накручу типухе, - подмигивала она мне. - Они там совсем от рук отбились, бездельники.
  ...а влюбленные выбрались на свет после взрыва в башне, целовались на фоне руин и говорили друг другу нежные слова. Я так старалась! Получилось, мне кажется, даже трогательно, но... теперь все заканчивалось взрывом башни и криком бедной добродетельной Флоранс:
  - О, Этьен!
  Мне временами хотелось воскликнуть:
  - О, Яна! - потому что рабочих рук очень не хватало. Мы с Соней были погребены под башней из корректур.
  Через неделю, когда Яна снова не вышла, Сонька, сидя, как обычно, на подоконнике, сказала мне:
  - Ты только никому ничего... Янка, по ходу, в эту... - она постучала себя по голове - загремела. Может, выйдет скоро, может, нет. То есть не в дурку, нет. В клинику неврозов.
  - Надо же... я не думала, что...
  Сонька скривилась:
  - Там какая-то любовная муть. Я ничего, конечно, не знаю, потому что это ж Яна, ну ты понимаешь... То ли бросил ее мужик, то ли оказался женатым, что-то такое, в общем... Неудачный роман.
  - Последний разворот не напечатали, - сказала я.
  - Я ее не люблю, вот честно. Но в такой ситуации, конечно, жалко. Ну так, по-человечески. Хотя вообще она та еще стерва.
  - Это точно. Та еще стерва.
  Подходящая к нам Лионелла покосилась на меня.
  - Ты о ком?
  - О Юрьне, о ком же, - нашлась Соня. - Надоели эти ее подачки...
  - Нашли стерву, - Лионелла закурила. - Она как лучше старается. Мне, девчонки, в кои-то веки полезная книга досталась. "Легкий способ бросить курить". Пока покурю, а потом начну читать - и брошу наконец-то!
  
  Закончилось все внезапно и оттого особенно больно: Марь Юрьна вызвала в свой кабинет по очереди Соню, Яну и меня. Мы написали отчеты о проделанной работе. На следующий день в каморку за шкафом пригласили только меня.
  - Ксюнь, извини, но... ты хорошая девочка, просто так получается. Главный сказал: сократить человечка, а ты самая новенькая...
  - Я же... я... прошла испытательный...
  - Прошла, Ксюш. Хорошо прошла, но... не обижайся, девочка.
  Откуда-то с самого низа пирамиды положенных друг на друга книг вытащили одну. Все рухнуло. Моя карьера. Мой хитрый план. Моя прекрасная мечта.
  Растерянная, подавленная, я выплыла в редакторскую тучей, полной слез.
  Сонька подскочила ко мне, заутешала:
  - Ксюш, ну это ж ерунда, вот честно, оно того не стоит... да вообще!
  Яна смотрела так, как будто вообще не знала, кто я. Она была такой красивой и такой мертвой, и все служили ей, как божеству. У меня резануло в боку, я закусила губу. Дешевый кофе подорвал пищеварительную систему.
  Юрьна, выглянув из своего кабинетика, сказала:
  - Возьми домой распечатку. Доделаешь - привезешь.
  Я закинула в сумку (огромную, специально для распечаток купленную сумку-мешок) распечатки, несколько книг, припрятанных в столе, и пошла к выходу.
  - С ребятами попрощайся! - крикнула мне в спину Юрьна, но я не обернулась: не хотела залить всех слезами.
  Я рыдала в метро, рыдала на автобусной остановке и рыдала в автобусе. Он, как на зло, еще и встал в пробке, как ком в горле. Дойдя до предела отчаяния, зажатая с двух сторон людьми, я не выдержала. Найдя в сумке телефон, набрала единственного человека, который мог сделать мне еще больнее. Маму. Проваливаясь в словесные ямы, я поведала ей историю своего изгнания.
  - Ме-ня уво-олили! Уво-олили! Из изда-ательства!
  - Ну а чего ты хотела? Ты что какая-то особенная, и уволить тебя нельзя?
  - Я так... я так старалась! Я так... ночи не спала, на выходные брала работу! Я так хотела...
  - Может, оно к лучшему. Черт, где моя зажигалка... А, вот она... Гнешь спину над этими книгами за три копейки! Зачем оно тебе? Кому они нужны, те книги?
  - Мне! Мне нужны! И работа мне нужна! Мне аренду платить!
  - Господи, да найдешь другое место! Лучше найдешь! Тут у тебя никакой личной жизни. Сходила бы куда, познакомилась с кем, так нет - все выходные что-то читает...
  - Обидно, мам! Так обидно! Меня, меня выгнали, а Янку оставили! Она же... она... может, она с главным спит? - от злости я стала порождать совсем уж бредовые гипотезы. - Что в ней такого? Почему всегда какая-то шлюха...
  - А ну не ругайся, филолог.
  - Ну ма-ам!
  - Да не реви, сделай милость. У других уже дочки позалетали, вот там есть тема для рева, а тут... Денег переведу тебе, пис-сательница. Ищи новую работу.
  Связь пропала. Я послушала пустоту, нажала на "отбой" и ухнула в новый виток рыданий.
  Какой-то мужик нагнулся ко мне и участливым шепотом спросил:
  - Не хотите к нам? Как раз человек нужен. Листовки раздавать два через два.
  
  Вечером, вертясь с боку на бок в кровати, я думала о том, что произошло. Наверное, все решили, что я копала под Янку. Лионелла точно так думала, все время на меня косилась. Я не копала, но... разве не была бы я рада, если б Яна вылетела? Была бы. Я уже начинала радоваться. Я ее не любила. Черт ее знает, что там с ней было - и в Подольске, откуда она унесла ноги, и сейчас! Мне тоже было плохо. Я так хотела эту работу, так мечтала о ней, так билась за нее день за днем, вгрызаясь в правила, стараясь изо всех сил. И меня уволили! Меня!.. Да я, может, я...
  Кто я?
  Да никто.
  Пис-сательница, как говорит мама.
  У меня смылась краска с волос (теперь я уже не красноголовик, а какая-то серо-буро-малиновка) и потускнели глаза. Я полгода питаюсь растворимой лапшой и бутербродами. Джинсы сваливаются, а "трусы наружу" уже десять лет как вышли из моды. Я забыла, когда я что-то делала просто для себя самой.
  За стенкой ругались соседи. Мужик пришел пьяный и, видимо, хотел любви, а его жена (ну или сожительница, кто их разберет) хотела спать.
  - Убери от меня свои руки! - кричала она.
  Неправильно, черт подери, неправильно!
  - Руки убери!
  "А вот это уже лучше", - подумала я и заснула.
  Мне приснился минус первый этаж. Я прошла по коридору налево и еще раз налево. Вот и большой холл. Я сделала шаг и...
  Откуда-то сверху хлынула вода. Огромный, чистый, могучий поток. Водопад, посреди которого я стояла, замерев от ужаса и восторга. Та жизнь, которая еще должна была со мной случиться. Жизнь, о которой я знала только из книг - то есть по сути не знала ничего. Страх, крадущий дыхание. Восторг, поднимающий в воздух. Любовь, тихая и жуткая, как сон в пустой комнате. Все то, что убьет меня, воскресит и снова когда-нибудь убьет.
  Потом я работала в таком количестве мест, что записи в трудовой удивляли кадровиков странностью сочетаний. Я была учителем, специалистом по маркетингу и проводила социологические опросы. Раздача листовок, пересадка цветов в теплице и мытье посуды в ночную смену в трудовую не попали. Я узнала, что такое разбитое сердце и, пожалуй, поняла, каково было тогда Яне.
  Как и я, дорогая редакция пережила массу перемен. Перебрались в другой офис. Главред наконец расстался со своим диваном, на котором сидели сами Стругацкие - диван просто развалился, когда его стали перевозить. Виталя удрал от опеки Марь Юрьны в какую-то фирмочку, верстающую каталоги. Соня (забеременеть у нее так и не получилось) Лионелла, Илюха и бессменная Марь Юрьна по-прежнему создают книги. Яна сама уволилась спустя полтора года. К тому моменту она уже вроде оправилась и стала похожа на человека. Что с ней стало, никто не знает, разве что Лионелле что-то известно, но она умеет хранить секреты.
  Во множестве обличий и вариаций дорогая редакция возникала в моей жизни, приветливо махала с обложки книги, которую читал мой сосед в метро, подмигивала с полки буккроссинга в дешевом хостеле или выпрыгивала перед глазами в виде интернет-баннера. И всякий раз я вспоминала ее. Там любили говорить о доброте и любви - и писать о насилии и разврате, славили мужественность, но считали извращенцем единственного, кто хоть немного обладал этим качеством.
  Дорогая редакция всегда терпела крах, но никогда не сдавалась окончательно. В чем-то мы были с ней похожи, хотя я, вне всякого сомнения, проиграла в столкновении с ней: она всегда будет нужна, в отличие от меня.
  Но, оставшись побежденной, я ее простила.
  Я до сих пор пишу - вот прямо сейчас вы читаете то, что я написала - и знаю, что пишу скверно, и даже то, что делаю я это лучше всяких Жюлей де Монтепанов и Бердибеков Исламбековых, никак не исправляет дело. Мой текст крив и каменист, и если бы он был дорогой, то читатель поломал бы на нем ноги, а автомобиль угробил подвеску. Я посылаю рассказы в журналы, ничего не получая в ответ, крашу волосы в красный, ношу одни и те же джинсы, пока они не развалятся, и вижу во сне небо, по которому бегут знаки, которые я не в силах ни запомнить, ни расшифровать.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"