Аннотация: Пост 2013 года на педофильном форуме о знакомстве с детьми.
Кирилл Галабурда
МОЯ ПОЛОВАЯ ЖИЗНЬ: ЮНОСТЬ
ЧАСТЬ 1: ПОГЛЯД
На исходе моего мучительного детства я принял решение пялиться на парней (чтоб показать, что их не боюсь) и на девушек (чтоб показать, что их хочу). Но вместо лавров Жюльена Сореля я всё больше уподоблялся тому дикарю из документального фильма, который из ритуального подмигивания устроил гримасу, уместную, наверно, при запоре! В основном, женщины и девушки оставались безразличными к моим попыткам показывать своё половое возбуждение глазами. Некоторые заметно пугались, некоторым нравилось. У парней такое успеха не имело, да я и не уверен, что мне сильно нужна была их благосклонность. Зато смотреть на женщин опасно: пара замечаний на улице ещё ничего, однако идти в университет, заведомо предчувствуя побои - уже не шуточки. Студенты обоих полов не уставали показывать мне средний палец и переглядывать меня, а я, последний трус, даже никому не нахамил.
В целом, делать глазки детям имело немногим лучшие последствия. Мне едва стукнуло 20, и загнанному в угол мне оставалось только ненавидеть и возбуждать ненависть. Я всячески искал унижений, заставлял себя не мыться. Гадкая колючая борода курчавилась проволочной мочалкой, а слежавшиеся об подушку волосы торчали на моей голове и не хотели приглаживаться. И вот я ассистирую в школьной олимпиаде по физике. Под маслянистым электрическим светом в бетонных коридорных кишках суетится бесцветный винегрет из учителей и профессуры, участников и их родителей. Суматоха, трескотня голосов, а за окнами безмолвная осенняя тьма. В потоке тел мелькнуло детское лицо: вострый носик под пузырьками век, а, возможно, и скулы в обрамлении тёмных волос. На самом деле ничего особенного, но это была моя мечта, это была младшая школьница. "Смотри же, смотри, как ты мне нравишься!", - хотел я сказать своим взглядом, но вместо этого я был растерян, напуган, и, может, именно это во мне и читалось. Она с серьёзным видом действительно оглядывалась в мою сторону. По Ж. Годфруа, пристальный взгляд кажется агрессивным, но так не хочется верить, что я её напугал.
По крайней мере одну я действительно напугал. Под громадами многоэтажек вилась безымянная тропинка. И вот, между двумя бетонными муравейниками низменное место, а в нём меня заметила серая школьница доподросткового возраста. Она поспешила за дом, а я решил, что должен ещё раз её увидеть. За десятки метров от меня она жестом спросила: "В чём дело?", и я решил её не беспокоить. Но оказалось, что я с ней снова пересёкся, когда она уже дождалась свою подругу. Хоть я и старался отойти далеко вперёд, она всё равно изменила маршрут и высматривала меня уже из оживлённой улицы. Её жестикуляция говорила: "Ну ты посмотри на него!"
Бывали и менее приятные ситуации. После лекций я засиживался в компьютерном классе университета, корпел над трудными лабораторными. И однажды какой-то препод меня прогнал, причём злобно отказал мне остаться! Мне не привыкать к обидам, и я ушёл поджав хвост. Зато когда в другой раз я остался, то отнюдь не пожалел. С какого-то среднего учебного заведения привели целый класс обольстительных отроковиц. Наверное, у них тут проводили какие-то уроки. У меня глаза просто разбегались, преподаватель поймал мой взгляд на девичьей заднице - до сих пор мне стыдно, если я встречу его на улице. Да и сам он очень нелепо любезничал с излишне благодарной ученицей, которой он подобрал забытые ключи. Какой-то школяр переглядел меня, когда я засмотрелся на его подругу, а я опустил взгляд с дурацкой ухмылкой. Когда я выходил в тихий коридор, всласть насмотревшись на очаровательную толстушку, похожую на пирожное, со вздёрнутым носиком и в умильных колготках, то меня просто распирало от щекотавшего внутри воздуха. Я долго смотрелся в застеклённую дыру пожарной ниши, чтобы увидеть, как выглядели для неё мои глаза.
Ещё одну пышную тинэйджерку я видел на остановке. По лезвию дороги сновали тяжёлые автомобили, а рядом она при сероватой жёрдочке - её матери. Я так и впился в них глазами, а они следили за мной, глядя мимо. Светлокудрая, с нежными тоненькими губками. Точёные ножки были обтянуты короткими тёмными чулками. О чём она думала тогда?.. Стоило подъехать троллейбусу, как она села достаточно близко ко мне, чтобы её мамаша сказала: "Куда ты пошла?" Куда нужно, туда и пошла!
В другой раз была тёплая узкая улочка. Легонько шумели скользящие машины, людей было не больше, чем деревьев. А сам я не был обременён массивными пуховиками. Ветерок был ласковым, невесомым. Крыльцо копировального центра словно белело каким-то рафинадом, высыпанным из дыры в грязной пятиэтажке. По нему вверх и вниз неловко сновала дошкольница, словно бы размеренными движениями ставя конечности в мешавшей ей обуви. Нежное тельце не успело выработать ни единого автоматизма и гнулось так неуверенно, нелепо. Волосы были короткие, подвитые, а личико приятное, округлое. Я так и стал посреди улицы, чтобы пить взглядом каждое её движение. Она тоже оглядывалась, заходила в здание, высматривала из него. Конечно, не могло быть никакого продолжения, но мне хотелось запомниться. Я стоял и улыбался безо всякого повода, на виду у прохожих. Наконец, девичья бабушка сделала свои дела и повела маленькую с собой. Старуха растянула узкий рот в уже готовые морщины, развесила щёки и спросила: "Что, глазки строит?.."
То же самое сказала мне другая бабушка, которая летом везла внучку в поезде "Симферополь - Ковель". Пустынный вагон весь купался в солнечном свете, и маленькой попутчице через стену было ужасно скучно. Она то и дело заглядывала в изрезанный перегородками вагонный зев. Я, единственный чужой человек в вагоне, кидал ей улыбки, жалея о своей недельной щетине. Видя мои знаки внимания, она с визгом пряталась за перегородку. Так было несколько раз. Иногда она усаживалась в поле моей видимости и переворачивала на плечике свой кудрявый хвостик. Это была крошечная младшая школьница с блестящими глазками, коротенькими болтающимися ножками в джинсах. Но стоило мне пересесть в более удобную для наблюдения позицию, как она тут же пряталась. Так было несколько раз, пока меня не заметила её бабушка и не посадила кокетку возле себя. Долго я наблюдал из окна, как она уходит по перрону.
В посёлке я присел за разгрузкой торфа и долго смотрел на соседскую дошкольницу - светлую, грязноватую, безмолвную. Она ушла и вернулась в купальнике! "Ты ж наша фотомодель", - смеются старушки.
Наибольший успех я имел в православной библиотеке. Какая-то подтянутая мамаша с пепельной чернотой загара из-под белоснежной одежды договаривалась с библиотекарем пристроить её 5-6-летку в воскресную школу. До читальни их оживлённый разговор едва долетал, но всё равно мне было неуютно в этом заведении. Тут смотрю, а малышка катается на двери, повиснув на ручке. Ещё в холле я заметил что-то не то (точнее, то, что надо), а тут она даже подошла ко мне и заглянула в мои глаза. Я сидел за столом, она смотрела из-под стола - гладенькая, коротко стриженая, с любопытством поглощала меня огромными тёмными глазами. Хоть она и не показалась тогда писаной красавицей, но я мысленно пытался внушить ей, что я извращенец. Она ушла в отдалённое кресло и легла на него, полностью в нём поместилась. Короткую розовенькую юбочку подпирал лобковый бугорок. У меня перехватило дыхание, но тут бородач с выцветшими очами уж очень некстати занёс мне каталог, а затем снова ушёл. Девочка подбежала ко мне. Она несмело стала спрашивать где я учусь, а я струсил даже приласкать её. Я стоял и, как дурак, листал свой каталог. Пока она скользила по полу - не междуножьем ли? Определённо я понравился, это было видно по её говору, по её жестам. Но последнее, что я видел, - как она за окном возбуждённо прыгала, а мамаша гавкала, чтоб она успокоилась. Милый ребёнок, которого я никогда не забуду.
ЧАСТЬ 2: ОБЩЕНИЕ
Приставания ко взрослым я оправдывал себе необходимостью воспитывать свою смелость. Много раз я заставлял себя притрагиваться к мужчинам, женщинам и их вещам даже и на людях. Несколько раз щипал зады пассажирок, одну даже потрогал за грудь. В большинстве случаев это сходит с рук. Несколько раз мне делали замечание пассажирки, один раз шёпотом угрожал парень. Раз на остановке я притронулся к мужской спине, и незнакомец требовал разъяснений.
Также я силовал себя заговаривать с людьми. Хотя бы неслышно, но я должен сказать намеченное. Подходил к киоску - "Я извращенец". Спускался в секс-шоп - "Что у вас есть для педофилов?" Открывал двери магазина женской обуви - "Можно примерить?" Если я не мог совершить совсем экстремальное, я давал себе задание полегче. Разумеется, я так же обращался к прохожим женщинам с предложением переспать или полизать. В большинстве случаев они игнорировали или отказывали. Имя или телефонный номер я просил намного реже. Пару раз на предложение познакомиться был обсмеян.
С детьми у меня до подобной экзотики не дошло. Видя ребят, занятых своими детскими делами, мне не хватает смелости что-то им сказать. Максимум я могу себя заставить подойти и дотронуться до какого-нибудь столба возле них - всё же лучше, чем пройти мимо.
Раз я шёл со своим приятелем-гомосексуалистом по его двору, а местные тинэйджеры начали улюлюкать в нашу сторону. Потом я заставил себя подойти к их стайке и присесть возле них. Ребята были обоих полов, очень миловидные, вращали свои доски для катания, а я сижу среди их пёстрых одёжек. Просидели молча, а на прощание мне пожелали хорошего секса.
При входе в один двор есть выложенный из плоских камней бордюр, заслонённый густой крышей древесных крон. В той полутьме и сновали местные детки младшего школьного возраста. Они игриво пугались друг друга, давали своим прозвища, слушали записи с визглявым щебетом своих товарищей. И тут я сажусь рядышком и пытаюсь выдавить из себя комплиментик. До смерти напуганный, смотрящий себе под ноги, присевший без уважительной причины, я наверняка выглядел сумасшедшим. Через пять минут детей возле меня не стало: ни крошечной феечки Анечки, ни чёрного стриженого мальчонки - только я один со своей досадою. В чёрной куртке со свисающими концами шарфа, как Лермонтовский Демон.
Однажды произнести комплимент мне таки удалось, но звучало столь неуверенно и зловеще, что девочка предпочла слезть с дворовых тренажёров и убраться подальше. В другой раз мимо меня проходила отроковица в чёрном, коротко стриженная, немного похожая на возлюбленную Леона-киллера. "Вы очень красивая", - сказал я ей, а она не отреагировала. Лишь тучная её бабушка, шедшая мимо, улыбнулась в ответ. Красавица только раз оглянулась.
Зато однажды, идя через школьный двор, я замедлил свой шаг, покуда до меня не дошла троица подростков женского пола. Лица у них были совсем детские, и сказав им, что они красивые, я не соврал. Вот только не набрался смелости пойти вместе с ними, хоть меня и поблагодарили. Не забыл я сказать то же самое ещё одной младшей школьнице, которая как раз проходила мимо - с удовольствием я услышал "спасибо" в ответ.
Но всё это ерунда по сравнению с 9-летним Г. Однажды православные позвали меня помогать в Тихвинский женский монастырь, и я воспользовался случаем посмотреть, что это такое. Зато в столовой потонул в голубых глазах белокурого мальчика. Едва завязался непринуждённый разговор, как монастырь стали закрывать. На долгие месяцы я заболел им, этим дивным донецким Маккалеем Калкиным.
И на следующий день я ехал чуть ли не через весь город, чтобы увидеть его. Вот я приехал - что дальше? Надо сходить в туалет. Вокруг настоящее поместье, целые поля с грядками и садами. Специальная стоянка для освящения автомашин. Кухня, оранжерея, храмины, жилые комнаты - недурственно святоши живут! На выходе из сортира набрасывается он и начинает хватать меня за шею, зарезывать воображаемым ножом. Да, на мне его прикосновение, почти объятье. Мы идём дальше, разговариваем. Я тщательно слежу за своей речью, чтобы не обронить никакого нравоучения. Он спрашивает меня, зачем я пришёл, а я не знаю, что ему отвечать. Я стою и не свожу с него глаз, улыбаюсь ему, а он звонко надо мной смеётся. Я боюсь погладить его по голове - это чересчур откровенно, - а всего лишь щёлкаю пальцем по его солнечной головушке. Он начинает меня преследовать, потом я преследую его. Он падает и начинает плакать - я начинаю паниковать. Но всё обходится, он делится со мной нелюбовью к школе и ностальгией по детсаду. Предлагает показать пуп. "Давай ещё побегаем". Бегать мне не хочется, но бегу.
И тут появляется его старший двоюродный брат. Длинноволосое рыжее чудовище с конопушками - настоящий православный славянин. "Что за хернёй ты занимаешься" - делает мне замечание, а малолетнему пригрозил обращением к родственником и увёл его, затиснув пальцами нежный локоток. Больше я мальчика не видел, много тосковал по нему. Надеюсь, он поймёт однажды, зачем я пришёл.
ЧАСТЬ 3: РАБОТА В ШКОЛЕ
Если моя специальность "Физика", то многие говорят, что моё место в школе. А если ещё и педофил, то сам бог велел. Когда в районо спрашивали, люблю ли я детей, я совершенно искренне сказал: "Люблю".
Отныне каждую неделю мне приходилось ездить к чёрту на кулички, чуть не до границы города. От шоссе с километр ходить пешком. Длинный забор песчаного цвета, огромный парк, "частный сектор" и, наконец, школьный двор. Огромный кабинет, куча интересной аппаратуры, сломанная отчасти до меня, отчасти мной. Горы тетрадок, чтобы мне засиживаться до ночи и идти спать в спортзал. Приходилось выдумывать нестандартные выходы из стоящих предо мной задач - труд, оставшийся неблагодарным. А ведь я новичок и не профессионал!
Но главное, дети. Я присматриваюсь к ним, они - ко мне. Стараюсь показать им свою благосклонность. Пытаюсь никого не напугать, не обронить ни одной банальности, ни одного нравоучения. Урок начинается, и парта зацвела белоснежной девочкой со свежайшими губками, прекраснейшими глазами, обращёнными на меня. Солнечный, белокурый мальчик лучится мне из-за парты. Ещё есть бесцветная тихоня в бесцветной одежде. Маленький хулиганчик с точёными губками, несчастный подросток. Насмешники и энтузиасты, мужланы и ангелы, обезьяны и серьёзные люди - такие разные, непонятые, непростые дети.
Меня стращали 9-классниками, но я почему-то я не пугался. Я верил в силу доброжелательности, которая была у меня неподдельной. Жемчужина школы, оазис для утомлённого путника. Меня зауважали, когда я отказался выдать классной руководительнице нарушителей дисциплины. С тех пор у меня с ними не было никаких проблем. Мне кажется, я чувствовал их любовь и хотел засвидетельствовать им свою. С ними я был счастлив и вдохновлён, казалось, меня понимают. Как будто мне удавалось подружить с ними физику, сделать науку простой, очевидной. Настоящий физик, а не преподаватель других предметов, теперь читал им предмет.
- Вам приходится тупым детям преподавать, - сказали мне эти небесные создания, самые лучшие существа на Земле.
- Что вы, - говорю, - я сам в университете двоечником был.
В их глазах мне виделся интерес и восхищение. Неужели, неужели я заслужил их дружбу?
Но и в этих розах оказались шипы. Вот они смеются над девочкой, а я предпочитаю опозориться, но неуверенно пожурить в защиту. (Добавил, что она мне нравится - меня даже переспрашивали.) Отвечает ученик, а его называют пидаром и предупреждают, чтоб я не становился к нему спиной. Что ещё оставалось, как не повернуться? (Мне даже руку пожали!)
С учениками помладше дело и вовсе не пошло. Корпеть над физикой в их планы отнюдь не входило. Чем больше я внушал им, что меня не нужно бояться, тем увереннее можно было оставаться собой. Сперва шушуканье, потом разговоры, а потом и пробежки. Подобострастие следовало за шалостью, рявканье на другого маскировало собственное озорство. "Накричите на них", - кокетливо предлагали девочки. Но чтоб я кричал на ребёнка? Я зарычал, и, конечно, эта шутка имела успех. Дневник мне никто не давал - не буду же я выдирать его из портфеля.
- Кирилл Евгеньевич, а он в перемену за девочками бегает.
- Кирилл Евгеньевич, а Вы возьмёте Таню к себе жить?
- Кирилл Евгеньевич, Вы возбуждаете Настю.
И вот уже вся классная комната потонула в шуме. Я надрываю голосовые связки, но меня, разумеется, услышать невозможно. Некоторые ученики подсаживаются возле доски, чтобы что-нибудь уловить. Снуют между партами, стреляют штативами, отпрашиваются за тортами.
На перерыве тяну к ученице палец, а наблюдательный школяр спрашивает, зачем я трогаю девочек. Администрация тоже имеет ко мне вопросы. "Зачем к детям обращаться на "Вы"?" Потому что дети заслуживают уважения. "Почему в Вашем кабинете стали разрисованы парты?" Наверное, я сам их разрисовал. "Что это Вы постоянно улыбаетесь?" Просто я сумасшедший. "Как можно было опоздать на целый урок?" Не спорю, хуже некуда. Последней каплей стал приезд в школу мужа медсестры, к которой я приставал.
Я сидел на остановке и во мне гноилось уязвлённое самолюбие. Уже завтра я вернусь в размеренную жизнь тунеядца. А ведь это был самый первый мой трудовой опыт. И пусть теперь гадают работодатели, как можно было работать в школе всего 51 день!
ЧАСТЬ 4: ИНТЕРНЕТ
Мой coming-out начался на 22 году моей жизни. Одногруппники тянулись ко мне, хотели со мной дружить, а я им открыться не мог. После зимних каникул ВКонтакте их ждал сюрприз - мой педофильский профайл.
Саморазоблачение прежде всего отозвалось угрозами. Отец написал мне, что я придурок, а я послал его на хуй. Мой друг пригрозил меня изуродовать до неузнаваемости, если я пересплю с каким-нибудь мальчиком - ответ был аналогичный. Некий самозваный кик-боксер выразил желание вбить мне нос в череп и поведал, что, оказывается, моя мамаша ему сосала. Одногруппник, который все годы учёбы выяснял пределы моей неспособности за себя постоять, с гордостью заявил о своём тренажёрном зале и пообещал пиздить педофилов. Какой-то тинейджер меня обругал он-лайн, в ответ я не придумал ничего умнее, чем дать ссылку на порно. Работник телевидения звал людей охотиться на педофилов - я предложил ему наказать меня. Этот козёл предложил мне совершить педофильские действия на камеру, а потом выйти в студию на интервью! Какие-то двое (а судя по голосу, наверно, даже не двое) незнакомцев стали названивать мне и лезть запанибрата, приписывая себе и своим знакомым мои привычки.
Одно время я думал писать сообщения детям, но ВКонтакте не смог никого найти старше 14. Тинэйджерке предложил секс - она пригрозила мамой-ментом и послала на хуй. Чёрт возьми, это обидно. Я не хотел показать, что испугался, и попросил послать меня ещё раз. Другая 13-летка написала мне сама. Она предложила переспать, а на согласие ответила гадостями.
Девочка-подросток нашла меня через Интернет и в порыве возбуждения засыпала откровеннейшими фотографиями. Я так и задрожал в библиотечном компьютерном классе - со стороны можно было догадаться, что я что-то не то пишу. Пытался выковырять из своей головы самые изысканные комплименты, слагал стихи, писал портрет. Но вдруг взыграла паранойяльность, и я обвинил её в сотрудничестве с ловцами педофилов. Обидно, что она находит меня страшным на фотографиях и любит меня посылать. Обидно, когда затягивается пауза в диалогах, и я не знаю, что ей написать. Считает себя безобразной, но мне так не кажется. Коротковолосых и юных, даже чуть полноватых, я очень люблю. И оставляю без ответа её оскорбления.
Мне пишет юная москвичка и, по её словам, хочет встретиться. Конечно, этого не будет. В этом и недостаток знакомства в сети: инициатива наказуема, а дождаться ответа можно не от земляков.
Я на виду и потому живу в постоянном страхе, что за мной следят, как за Игорем Завадским. Онанируя, испражняясь, ковыряясь в носу, я задумываюсь, не видят ли меня. Выходя на улицу, я думаю, что сегодня меня могут узнать или подождать. Я много раз воображал себе расправу. Меня зовут за город. Чтоб не показаться трусом, я еду, как Пазолини. Меня избивают ногами, калечат, проламывают череп. Я лежу раздетым в стужу и дрожу от холода (лучше бы за мной пришли летом). От меня требуют имена, пароли почты. Топчут мою мошонку, переламывают хребет. Но я педофил до конца, и этого никто у меня не отнимет.
ЧАСТЬ 5: КЛУБЫ ПО ИНТЕРЕСАМ
И вот, после всего пережитого мне не верится, будто смелость что-то решает в личной жизни. Брать себя в руки и подходить к незнакомым детям - лишь напрасно пугать себя и их. Куда интересней звучит призыв Резонёра находить детей с похожими интересами.
Одним вечером я пошёл в оперный, где давали "Риголетто". Вообще, в музыкальные театры достаточно часто приводят детей. Так и в этот раз, на антракте, расхаживала младшая школьница - худощавая, в узкой юбочке и с шалью. Она шла задумавшись, нелепо скривив рот. Я стал недвижим прямо посреди фойе и дождался, когда она прошла мимо. "Вы симпатичненькая", - сказал я к большому её удивлению. Уже в зрительном зале она что-то шептала матери и обе оглядывались на меня.
В другой раз я был на "Турандот" Пуччини и с опозданием ввалился на тёмный балкон. Удивительно, но целый ряд был занят девочками доподросткового возраста. Все места перед ними были свободы, и кому, как не мне, было нужно сесть именно туда? Девчонки суетились, хлопали в ладошки, вытягивали ручки так близко от меня, разевали ротики под звуки арий. Одна была в белой блузке, повторяющей все выпуклости её очаровательного туловища. У другой на миленькое личико спадали восхитительные вьющиеся прядки.
Но на антракте я разговорился со шестилеткой. Светлые до плеч волосы были слегка спутаны, брови были похожи на пшеничные колоски. Когда я сказал ей, что она красивая, она стала закатывать на себе платье и сказала, что оно пошито мамой. Её папа, оказывается, в театры ходить не любит, что меня очень обрадовало. Она не умела читать, и мне пришло в голову, что она так и не поняла всего произошедшего в первый акт (пели-то на итальянском). И только я стал рассказывать ей о сватовстве главного героя, как подошёл другой ребёнок и сообщил, что мою собеседницу хочет к себе родительница. С неописуемой досадой я смотрел, как мамаша на заднем ряду что-то выспрашивала у моей собеседницы, а затем усадила её себе на колена - вид у девочки был недовольный.
Так мне пришлось оглядываться только на остальных девочек. После спектакля я обернулся на скучковавшихся девочек, однако сопровождавшая их тётка нагнулась им что-то объяснять, притом взрослый зад оказался прямо перед моим лицом. Женщина была даже красивая, но всё равно стало противно: словно бы она героически заслонила детей от моего пениса своей задницей!
Кроме оперного театра я посещаю киноклуб. Однажды на "Зеркале в два лица" передо мной сидела светловолосая младшая школьница, достаточно миловидная. Хоть она сидела с папашей, я всё же улучил момент, дабы сказать, что она очень красивая. Я был награждён кокетливой улыбочкой и её оглядкой, но, разумеется, никакого продолжения быть не могло. Возможно, сцена, где пластический хирург щупает полуголую женщину, действительно навеял малышке эротическое настроение.
Свой киноклуб есть и в центре "Окно в Америку", созданном в одной библиотеке при поддержке посольства США. Ещё там собирается разговорный клуб английского языка, часто даже с носителями языка. Около пяти лет я ходил туда практиковаться в английском и часто встречал 12-летнюю Настю. Это был долговязый костлявый и безгрудый подросток, рыжеволосая девочка с очень приятным лицом и настоько же скверным характером. Я ей действительно нравился: иногда она была ласкова, становилась раком, садилась с бельём мне напоказ, роняла на миг с себя платье. Обидно, как много у меня было возможностей предложить ей секс, но вот она сгорбилась, вот нагрубила, вот толкнула мне в живот, вот назвала старым - уже любезничать и нет охоты. Желанным гостем в разговорный клуб всегда оставался Джозеф из Орегона. Настя увлечённо позировала ему на фотокамеру, а библиотекарша поражалась, как так можно снимать малолетнюю. Но вот я говорю американцу о своей педофильной ориентации, и он требует от библиотекарши, чтобы меня перестали пускать!
Пришлось ходить в другие разговорные клубы. В одном из них как-то показались две девочки: 12-летняя Катя и 11-летняя Ева. Они двоюродные сёстры, но первая живёт в Канаде, а другая - в Израиле. Глава клуба, лысоватый Слава, не упускает случая лезть любезничать с маленькими девочками - пускай бы лучше шёл к девушкам, с которыми он обнимается. В первый день он развлекал малышек, а я трусил вмешаться. В другой раз я таки подсел за общий с ними и некоторыми взрослыми столик. Как и со Славой, приходится развлекаться настольными играми под желания. Я собираю в кулак всю свою смелость, чтобы унижаться абсурдом. Девочки притихли над своими чашками с шоколадом, как два зверька над кормушкой: одна всегда делает, что делает другая. Я нахожу в себе смелость сказать Еве, что она очень красивая. Выглядит довольной собой, даже трогает меня за руку, а я ещё более замыкаюсь. Вокруг столько людей, что я не осмеливаюсь поцеловать чистую макушку, а вместо этого громозжу на неё домино, ставлю чашку. Когда я сажусь, Катя льёт мне остаток шоколада на нос, а я (чего не сделаешь, чтобы понравиться) начинаю размазывать шоколад себе по лицу. Девочкам игра понравилось, они пустились меня разрисовывать. Но тут появляется Слава и объявляет, что всё отвратительно. Ева испугалась и пустилась вытирать мне лицо, а я тоже запаниковал и с ужасом смотрел, как она суетится салфеткой в своих маленьких ручках. Ей передалась моя тревога, а может, даже стало стыдно, и она больше возле меня не появлялась. Остаток вечера я просидел возле тучноватой Кати, которая свидетельствовала мне своё превосходство. Видимо, я ей понравился, и даже предложения Славы уйти к маме она проигнорировала. Говорили о животных.
Целую неделю я ждал встречи и вот даже заметил их. Но вместо них мне пришлось общаться с Евиной матерью. Я лихорадочно оглядывался, как девочки бегали вдалеке, как Ева не позволила безобразному арабу сесть рядом с ней. Женщине я глянулся, и она взяла мои контакты. Она уехала с дочерью в Хайфу, а Катя - в свою Канаду. Общение с женщиной было очень тягостным, я закидывал её атеистической, антисионистской, женоненавистнической пропагандой, чтобы поскорее это кончилось. Я посвящал Еве стихи (на мой взгляд, восхитительные), но женщина лишь ответила, что её дочь "тоже зовут Ева". Наконец я открыто поддержал педофилию в Фейсбуке, чем ещё больше позлил друзей женщины, а самой написал, что хочу её доченьку. Это был конец общения. Мне было так горько, я ложился в подушку и обдумывал немногие мгновения рядом с девочкой, строил глупые надежды, оплакивал своё одиночество, гладил подушку, воображая маленькое тельце.
Ещё один английский разговорный клуб есть у сектантов. Там я юродствовал, вёл атеистическую пропаганду, даже намекал на свою педофильную ориентацию, но меня всё равно привечали. Возможно, пытались обратить в свою веру, возможно, пытались любить всех людей, а может, и не видели ничего ужасного во влечении к девочкам. У пастора две дочки, младшенькая ещё не начинала полового созревания. Я пытался строить ей глазки, улыбался ей, косился на её рисуночки, которые она прятала - это была игра. Со временем она тоже мне улыбалась, и даже облизывалась, хоть глазки и прятала. Девочка полноватая, немного похожа на молодую Блаватскую, косичка чёрная, мясистая, гладкая. Я подзадоривал её всякими глупостями, а чернокожий ведущий неодобрительно на меня косился. Наконец в рамках игры я решился сказать, что она красивая, правда, наряду с тем, что красива и её сестра. После этого у неё выросли огромадные груди, хотя мне нравилось и без них. Раз на Новый год я купил два торта и розочку. Один торт я съел с сектантами, а другой отважился передать через худощавого пастора, похожего на Дональда Сазерленда. Я всё боялся, что он зашвырнёт торт с розой мне в лицо, но, к моему удивлению и счастью, он пообещал вручить своей дочери. С тех пор я от стыда не смог выговорить ни слова при нём. Сектантская церковь очень далеко от моего дома, к тому же, девочка не на всякой встрече бывает. Да и вообще, ей, может, уже и 16 есть. Возможно, она меня ждёт, но как я зайду к ним в дом? "Здравствуйте, дайте мне, пожалуйста, уединиться с нею на секс"?..
Вот, пожалуй, всё, что я знаю о знакомстве с детьми.