Бертран Рассел : другие произведения.

Основы Этики

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Этические воззрения Бертрана Рассела.

Бертран Рассел

Основы этики

Предмет этики

§1

Думают, этика рассматривает вопросы: как себя вести да: чего нельзя делать. Словно бы занята была поступками. Отличением правильного да негодного поведений, чтобы человеку направлять его деяния. Так усматривать этику — признавать её дисциплиной практической, противоположной теоретическим. Которые две разновидности непересекаются. Этика суть одно, а наука — другое.

Подобный взгляд ущербный вдвойне. Прежде всего, не замечается, что в этике, пускай даже касательно поведения, но выискивают истинные высказывания. Подобно тому, как ищут истинные высказывания касательно кислорода либо свойств умножения. Целью здесь отнюдь не поступки, но суждения про поступки. Которые не практичнее суждений о газах. Нельзя же ботанику считать овощем, а зоологию — животным! Так этика не что-то вне науки, но просто лишь одна из наук.

§2

Во-вторых, область этики так ещё неоправданно сужается. Когда моё поведение кем-то направляемо в сторону, к примеру, необманывания либо некраденья, спросить: а чего ради? мне полное право. Подразумевая не столько поведение, сколько результат. Моралисту придётся пускаться в рассуждения, что честными поступками крепимы доверие, дружба, бизнес-отношения; что так обществу процветание и т. д. Если спрошу, ради чего мне носиться с обществом и дружбой, моралисту придётся рассказывать, якобы дружба с общественной достаточностью — вещи хорошие сами по себе, что так я стану счастливым, а счастье тоже хорошо. Спрашивая снова: ради чего? моралиста разозлю. Разозлится вследствие когнитивного диссонанса: с одной стороны, истинное высказывание всегда обосновано; с другой — обоснование, которое привёл, очевидно настолько, что спрашивать обоснование обоснованию можно только желая поспорить. Второе соображение, может, и справедливо, но точно не первое. В обычной жизни радичегокают единственно неубеждающиеся. Где нету сомнения, нет и вопросов. При радичегоканье выражается право получить ответ рациональный, вне которого наставление смотрится неразумным. Что так считать ошибочно, понятно, когда радичегокать усиленнее.

Дело мыслителя — коллекционировать обоснования до предельно достижимого. Которое тоже должно вытекать из чего-то. Очевидно, что суждения доказуемы только другими суждениями, поэтому доказательства начинаются с допущения. Поскольку любое следствие не убедительнее посылки, доказуемое не убедительнее оснований, признанных очевидными. В этике, спрашивая, ради чего поступать именно так, ответы перерадичегоканы до таких обоснований, что дальше радичегокать уже невозможно: настолько всё показалось очевидным, элементарным и никаких обоснований далее не допускающим.

§3

Получается, заставляя моралиста дать обоснование рекомендуемому поведению, подразумеваем уже нечто, выходящее за пределы поведениия: последствия. Хорошие либо ненаихудшие. Получается, все рассуждения касательно поведения подразумевают исследование, чтó такое хорошо, чтó такое худо. Поступая хорошо, не считаем это самоцелью, но надеемся на другое, что хорошо само по себе. Понятно, что поступковедению предшествует исследование хорошего самого по себе. Только после которого можно разрабатывать правила поведения. Этике без теории хорошества-плоховатости никуда. Этика больше не учение о поступке.

Отсюда первый шаг — определиться, чтó такое хорошо, чтó такое плохо. Только после чего можно рассуждать о поведении. Рассуждать, насколько верный поступок умножает хорошее — сокращает плохое. Здесь, аналогично любой философии, за вводным анализом идёт усложнение неопределимых элементарностей, недоказуемых очевидностей. Догматизма нет, ибо в основе подсознательно принятое. После придирчивого разбора догматизма меньше, чем если бы держались интуитивно.

Что такое хорошо, что такое плохо

§4

Думаю, как и все, что представления про хорошество-плоховатость имеются у каждого. Представления простейшие, все прочие суть их усложнение. Подобные категории не пояснимы через остальные. Когда спрашивают: что такое хорошо?, дать определение вербальное наподобие ответа на вопрос: что такое прямоугольник? нельзя. Нужно наводить описанием. Которое в определения не сгодится, но воображение простимулирует и вызовет идею нужную. Так и дети научаются цветам: это красная книга, произношу: красное — ребёнку думется, что книга тождественна красноте. Но показываю красный цветок и красный мяч, и т. д., говоря: красное. Вот идея красноты ребёнку внушена. Хотя сама на подыдеи не разложима.

С идеею хорошества сложнее. С одной стороны, не подкреплена ощущениями, как это с цветами, с другой — что считать красным, больше договорённости. Отсюда попытки разъянсить идею хорошества через элементарные другие (через идею наслаждения либо желания). Но более прямая причина — вера, будто понятное всегда определено. Забывая, что могут определять исключительно через идеи другие, тоже требующие так определения. Пускающиеся в рассуждения забывают обычно всё знакомое-тривиальное, хоть аналогия с краснотой научила бы, что не всё понятное определимо.

§5

Чтобы внушить идею хорошества-плоховатости, скажу: вещь хороша, когда должна существовать ради себя самой — плоха, когда из-за себя самой существовать не должна. Если способны вещь уничтожить или породить, мы должны прекратить или вызвать её существование. Должны наслаждаться существованию вещи, когда хороша, — должны страдать, если плоха. Здесь описания, полезные, чтобы направить идею, но не вербальное определение.

Возможно ли дать определение, что хорошо тождественно тому, что должно быть сделано? Категория долга понятия хорошества элементарнее? Вовсе нет, идея хорошества шире. Погибшие трагедии Эсхила наверняка хорошии, но досочинять их отнюдь не должны: хорошего с этого не будет ничего. Долг ограничивается возможностями, хорошество — нет. Более того, хорошее мы знаем из опыта либо воображения, но мало ли хороших вещей мы вообще никогда не знали? Что такие вещи — вне нашего долга, не значит, якобы не хороши. Поэтому понятие хорошества фундаментальнее всего связанного с деяниями. Не наоборот.

§6

Заманчиво б определение, что хорошее тождественно желаемому. Что хорошим именуется хотимое, которое надеемся получить или боимся потерять. Но разве не случается человеку хотеть плохого? Общепризнано, что желания бывают и нехорошими. Жаждущий чужого страдания вовсе не стремится к хорошему. Хотя можно возразить, якобы ничто не хорошее либо плохое само по себе: что ты страдаешь — это мне хорошо, пускай даже плохо тебе. В действительности, где хорошее-плохое считают относительным, этики нет. В этике важна категоричность, абсолютность. Если что признали хорошим, оно должно существовать ради себя — не ради последствий, не ради желающего. Нельзя сказать, якобы вещь должна существовать ради неё самой для меня, но не должна существовать ради неё самой для тебя. Ради себя нельзя быть должным существовать для кого-то. Желаемое одним и нежелаемое другим попросту влияет на одного хорошо, на другого плохо — хорошее-плохое при том остаётся безличным.

§7

Можно спорить иначе — поутончённее, но и подейственнее — с отождествителями хорошего да желаемого либо хорошего да приятного. Нижеприведенная стратегия спора не докажет отсутствие тождества, зато покажет его невыводимость из значения слова хорошее. Такой спор интересным кажется только логику, но неправда. Моралисту часто попадаются теории, постороенные на такой-то дефиниции хорошества, вне которой выводы с теории неприемлемы. Определющему хорошее как желаемое приходится подумать о притягательности вещей плохих, однако моралисту непредвзятому, не держащемуся дефиниции, мыслится свободнее, безошибочнее.

Суть аргументации: когда говорят, якобы хорошее равнозначно желаемому, мы соглашаемся либо несоглашаемся, что спровоцировано нашими представлениями про хорошее заведомыми. Наоборот, если нам объявляют определение, мы реагируем иначе. Заявление, будто прямоугольник есть фигура с углами всеми прямыми, мы не соотносим с изначально нами про прямоугольники знамое, чтобы соглашаться либо несоглашаться. Просто принимаем это заявление как определение. Думаем, у слова такое значение, получаем информацию не про прямоугольники, но про слово. Про статью словаря. Однако фраза: хорошее есть желаемое кажется выходящей за пределы словаря. Кажется не термином, отделяющим одно понятие от иного, но высказыванием о сущности, чреватым теоретическими следствиями. Кажется потому̀, что значения слова хорошее да слова желаемое нам известны предварительно. Отождествление сих понятий видится не вербальным определением, а суждением, являющимся истинным или ложным. Вышеприведенная дефиниция прямоугольника такою не видится, чего не сказать о заявлении: прямоугольник есть фигура с четырьмя углами. Когда бы мы ни задумывались об истинности высказывания вместо сомнения, правильно ль используем это слово, можно подозревать, что высказывание не дефиниция, но суждение. Таким образом и развенчиваются все дефиниции хорошества. Всё, что может быть истинно, определять вербально не способно.

Это соображение грозит этическим теориям очень многим. У которых определяется хорошее через желаемое, через удовольствие, через адекватность природе, через богоугодность. Что дефиниции настолько различаются, свидетельствует: это вовсе не дефиниции. Не может у прямоугольника быть определений двух и несовместимых. Так и настолько разные псевдодефиниции хорошества не дефиниции, но суждения про суть хорошества. Все мне кажутся неверными, но здесь опровергать не стану.

§8

Важно, что называя вещь хорошей самой по себе, не как средство, мы приписываем ей свойство независимо от отношения нашего либо чужого. Многие согласны с Гамлетом, что сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни плохими, а только в нашей оценке, будто нравоучениями выражается только личный вкус. Что коль Икс объявляет А хорошим, Игрек это же — плохим, означает единственно то, что А для Икса хорошо, для Игрека — плохо. Такою теорией взаимное несогласие моралистов объясняется превосходно. Но что в истине договориться трудно, не свидетельство, дескать, истины нет. Коль Икс объявляет А хорошим, Игрек — плохим, это свидетельствует об ошибочности кого-то с них — если даже невозможно выяснить, кого. Объявляй Икс его только вкус относительно А, Игрек объявляй отвращение — про что тогда спорить? Всё равно что скажет Икс: обожаю голубятину, на что будет Игреков ответ: это ложь, я голубятину не люблю. Христиане бога назвали хорошим (благим) якобы не за то, что хорошо к нему относятся. Бог остаётся хорошим и для бесов, относящихся по-другому. Вкусы мы привыкли делить на хорошие и плохие, даже свои. Мы склонны телевидение предпочитать книжке, хотя думать, якобы книжка лучше. Толкуя про совершенство тварного мира, богословы не вкусы выставляют хорошими, но вкусы к хорошему приучают. Хорошество даже не божий вкус, ибо всё было бы так же, не будь бог хорошим. Итого, хорошество-плоховатость являются качествами, от нашего вкуса не зависящими. Разность оценки хорошества-плоховатости двумя людьми свидетельствует об ошибке оценщика.

§9

С неопределимости хорошества немаловажное следствие. Нельзя говорить, якобы хорошее (плохое) всё родом из "золотого века" (следствие вырождения в средневековье); якобы хорошее (плохое) всё, что в наш проргессивный (развратный) век; якобы рассудят потомки либо катимся в ад. Хорошество неопределимо через идею бытия. Что было, что налично, что будет, о степени хорошества предмета не говорит ничего. Можно только рассуждать о хорошестве-плоховатости предметова (прошлого-настоящего-грядущего) влияния. Здесь обобщения невозможны. Этика не опытная наука. Хотя бы потому, что всего былого-наличного-предстоящего не знаем. Взамен обобщений следует искать очевидные предпосылки, которые должны быть общими настолько же, как обще понятие хорошества-плоховатости. Но столь общих очевидных отнтологических идей, годящихся к определению понятия хорошества-плоховатости, нет. Зная мир, о степени хорошества какого-то предмета знать нельзя.

§10

Всё же вера, будто живём в лучшем из миров, очень распространена. Благодаря популярности креационизма, теодицеи либо метафизических обобщений, в сумме показывающих якобы совершенство Вселенной. Измышления богословов я пропущу, затрону метафизические.

Идея внеэтического доказательства хорошества мира либо другого заявления, подразумевающего понятие хорошества, держится допущения, дескать, идея хорошества сложна, подлежит определению через идеи простые. Если называя что-то хорошим, подразумеваем, якобы сие наделено тремя, к примеру, более простыми, нежели хорошество, качествами, то качество хорошества, выходит, определили через идеи неэтические, понятия хорошества не подразумевающие. Такое невозможно, когда считать идею хорошества простой: оценка хорошества предмета предполагает знание, чтó такое хорошо, заведомое. Подобно химии: какие ни делай опыты, не получится соединений, содержащих определённый элемент, если сей элемент изначально отсутствовал. Так и считающие понятие хорошества простым, изворачивайте доказательства сколь угодно, — всё равно понятия хорошества без его подразумевающего понятия не получится.

Те же, для кого Вселенная в целом хороша, пытаются доказывать, якобы плохое суть недостача. Будто полнота чего-то никогда не плоха. Так определяется хорошество через наличие. Коль скоро для Спинозы наличное тождественно хорошему, выводится (куда беззаботнее, нежели принято среди метафизиков), будто всё наличное, то есть объективная реальность является благом. Аналогично думается Г.-О. Фоглеру: Зло всегда ноль, ничто, подобно паузе, подразумевающей звук.

Всякое тождествление плоховатости с ущербностью-неполноценностью — то же. Что плохое подразумевает отнюдь не наличие плохого, но недостачу хорошего, значит, якобы всё сущее хорошо. Плохо только не(до)существование. Получается, понятие плоховатость определимо, даёт известные теоретические следствия.

Даже такие дефиниции развенчаны аналогично. Будто ничто существующее не плохо, верится только затеоретизировавшемуся. Боль и вражда, зависть и жестокость явно существуют и недостачами каких-нибудь их противоположностей не являются. Для моралиствующего же метафизика такие состояния тождественны бессознательности мидии. В действительности вера в хорошество существующего предвзята в пользу оптимизма. Не менее разумно предположить обратное. Будто всё сущее в целом является плохим, а хорошо только несуществование, будто живём в наихудшем из миров. Видать, этого придерживается буддизм. Очевидно, что неправильно, хотя противоположная точка зрения — глупость неменьшая.

§11

Получается, степень хорошества предмета не выясняется через исследование, чтó существует, а чтó нет. Отсюда неверность этики соцдарвинизма, будто бы выживают лучшие. Якобы всё, что новее, находится на более высокой ступени развития — в том числе нравственного. Истина в силе, внутривидовой борьбе мешать нельзя. Хорошество мерится успехом, а всё, что выживать не помогает, — это бесполезный балласт. Очевидна в этой теории безосновательность. На развитие Вселенной этические законы не влияют. Не меньше вероятности предположить, что развитие направлено с лучшего состояния в худшее. Разве что низшие животные существовали раньше высокоорганизованных, а культурные народы всегда губили дикие. Но разве превосходство позвоночного над амёбой или горожанина над истребляемым этично? Эволюция клала на этику. Вообще, зачем об эволюции беспокоиться, коли что ни делается, всё к лучшему? Пускай даже негры либо китайцы когда-нибудь изгонят европеоидов, — победителей же не судят.

Вообще говоря, неизбежность не признак хорошества, как и невозможность не признак плоховатости. На практике злиться на неизбежное глупо, но в теории решать этические вопросы за нас миру позволять нельзя. Наверняка существующие предметы одни хорошие, другие плохи, но по скудости нашего знания Вселенной судить о преобладании хорошества сейчас или в будущем нельзя. Не знаем основания ни к оптимизму, ни к пессимизму. Всё, что про Вселенную знаем, говорит об уравновешенности хорошества-плоховатости. Но вполне вероятно, что неизвестная часть мира намного лучше либо хуже знамой.

Правильное и неверное

§12

Вопрос о (не)правильности поведения для моралистов основной. Столь узкий кругозор у моралистов — из-за применения слова хорошее для понятий различных. Для похвального поведения с одной стороны, для всего, хорошего самого по себе, — с другой. Неоднозначное слово запутывает и маскирует отличие между средством и целью. Поэтому буду говорить о поведении как о (не)верном или (не)правильном, а хорошим обозначу всё, про что писал в §§4–11.

В обыденной речи понятие правильного неоднозначно тоже. Если не держаться выбранного значения слова, можно дойти до логического парадокса. Но подмена понятий низложима словесно же.

Судя поступок, одни моралисты держатся теоретической методы одной, другие — другой, не склонные же к теоретизированию придерживаются двух одновременно. С одной стороны, моралисты-утилитаристы судят о правильности поступка по степени хорошества последствий. По другой методе моралисты-интуитивисты руководствуются максимами морального сознания. Мне же думается, нужно два подхода соединить. С одной стороны, человек прав, если пытается вызвать наилучшие последствия, с иной — плевать на последствия, лишь бы спокойна совесть. (Есть определения правильности другие, но не столь важные.) Сначала рассмотрим идею правильности вторую.

§13

Нужно задуматься, требования нравственного чувства — это что? Определить его как оценку поступка (не)правильным — оказаться в порочном кругу. Нужно тогда сказать, что нравственное чувство суть эмоция одобрения поступка; что когда при совершении готовящегося поступка чувствует одобрение вершитель, это деяние — правильное. Есть идея, что нужно слушаться велений сердца, сторониться мерзостей.

Но, конечно, предложить идею можно другую. Понятие правильность определить иначе. Не через эмоцию одобрения, но через суждение одобрения. Которое способно быть истинным или ложным. Ибо думается, что задобриваемая совесть иногда неправа. Что на каком-нибудь уровне сознательности поступок одобрять не следовало. Осуждение действующему для успокоения своей совести невозможно, будь задействована лишь эмоция. Грешить можно не против эмоции, но против истины, против суждения. Зачем иначе морализаторство, раз одобряемое всегда правильно? Самоодобряему что возразить? Каждому думается, что когда поступок одобряемый человеком одним и неодобряемый человеком иным, один ошибается — здесь не речь об эмоции. Один одобряет устрицы на завтрак, а другой сие неодобряет, и глупо говорить, если речь об эмоции, про чью-то неправоту.

Поэтому примат одобрительного суждения. Которое мерило правильности поступка. Суждение же не про наличие нам одобрительного чувства, поскольку моралисту с обратными чувствами такое суждение не подходит. Получается, нужно правильность определить не через одобрение. Здесь одобряется деяние заведомо правильное — по нашему разумению. Может быть, ошибочному. Такое понимание правоты будет объективнее, не зависит от эмоций-мнений. Объективно живущий по совести не факт ещё что прав. Если даже в объективную правильность убеждений его верит. В оценке поступка необходимы критерии другие.

(Одобрительное суждение с эмоцией одобрения согласны не всегда. К примеру, человеку, додумавшемуся не следовать ему привычной нравственности, чтобы чувства переключить на выдуманное разумом, потребуется время. Тогда сердце не оставляет умом покинутое. Первые магометане, вероятно, понимали, что кровная месть — это неправильно, но привыкли чувствовать одобрение, хоть умом отреклись.)

§14

Стремясь одобрять объективно, задумываемся про последствия. Моралисты, за последствия не беспокоящиеся, бывают, однако скорее всего вследствие противоречия нравственного суждения нравственному чувству. При дискуссии, какие поступки правильны, спорщик апеллирует отнюдь не к его чувствам. От политика, выбирающего правильный курс, или педагога, выбирающего правильную систему, ждут именно результата. Когда моральная проблема сложна, когда простого правила вроде: не кради либо: не лжесвидетельствуй недостаточно, на нравственных эмоциях далеко не уедешь. Следует изучать последствия.

Даже простые правила вроде: не лгать или: не красть оправдываемы последствиями. Кодекс, аналогичный Десяти заповедям, отнюдь не кажется безоговорочным, если правильность определяется последствиями: настолько жизнь сложна, что следование Декалогу не факт ещё, что обернётся лучшим, нежели последствия непослушания. Тем не менее, нарушение некоторых, и ныне почитаемых статей Декалога вредит обычно, хотя когда нарушение полезно, неправильным его не считают. Это видно по тому, как моралисты подбирают слова. К примеру, заповедь: не убий понимается вовсе не по-Толстовски. Не всякого, кто лишил жизни, клеймят убийцей. Заповедь эта всеми трактована тавтологично: нельзя убивать, когда нельзя. Считается, что кое-кому и кое-когда убивать можно. Нету Каиновой печати на тираноборце, на приговаривающем судье, на ветеране, на самообороняющемся, на защитнике — и не только. В гробу видали заповеди, когда важны последствия. Заповеди — только для простоты, для хорошего результата в большинстве случаев, однако должны быть обоснованы, хоть отчасти, хорошеством последствий.

§15

В народе часто придерживаются некоторого кодекса, которого статью преступающий признаётся безнравственным. Всё ненарушающее признано допустимым, и нередко правильный поступок отнюдь не един­с­твен­но­до­пус­ти­мый. Если же кто, кодекса не нарушая, всё равно последствиями рискует плохими, безнравственным его не назовёт никто. Разве глупым. Отсюда, в соответствии с отличением объективной правильности да правильности субъективной, можно поступать об­ъек­тив­но­не­пра­виль­но даже когда прав субъективно (когда совесть молчит). Получается, поступок аморален, если не по совести, но неразумен, если по совести, но плохо кончается. Считается, будто всякая совесть идёт на поводу кодекса, поэтому нарушение не просто неуместно — противно нраву (безнравственно). Про что же неудачное в кодексе ни слова, считается неправильным объективно, но не субъективно — глупо, но не безнравственно. Замечательна в объ­ек­тив­но­пра­виль­ном кодексе гармонизация правильности субъективной и объективной, предусмотрение час­то­встре­ча­ю­ще­го­ся — на усмотрение вершителю поступка ситуации редкие. Хотя когда новые типы ситуаций учащаются, приходится кодекс изменить. Неспроста профессиональные кодексы столь узкоспециальны. Вообще кодекс не окончательный никакой. Поскольку выведен из оценки вероятности последствий, служит внушению благотворности рекомендуемого курса поведения. Правильный кодекс исключений не допускает: оговорки кодекс ослабляют и хорошие последствия оговорок сводят на нет. Это правило действует обратно, когда кодекс неправильный. Каковы многие нынедействующие — узкокорыстные, профессиональные, национальные, — заслуживающие омерзения.

§16

Объективная правильность определяется последствиями. Объективно правильно такое поведение, которое при любых обстоятельствах окончится наилучшим образом. Вернее всего поступать именно так, чтобы хорошее преобладало над плохим больше всего либо чтобы плохое преобладало всего меньше (последнее — когда приходится выбирать меж двух зол). Наиболее полезное поведение правильно не всегда. Поскольку не всё, кажущееся наиболее полезным до поступка, даёт последствия наилучшие. Задним числом иногда видно, что полезнее было сделать иначе. Но действовать избегая по нашему заведомому разумению наилучшего — неправильно. Полезно для человечества кое-кому не выйти с роддома, но медсёстрам убивать младенцев неправильно, поскольку, кому лучше не жить, нельзя знать заранее. Отсюда моралисту необходим учёт вероятности. Объективно правильно получается поведение, которого наилучшие последствия всего вероятнее. Это поведение будет умным.

Умнее всего постуать именно так, чтобы все наличные данные обещали больше всего хорошего при совершении такого поступка. Чтó считать наличными данными, знать затруднительно. Но всегда непредсказуемое да возможное различимо. Оценка вероятности сроди правовой, медицинской консультации. Лишь это приближает нас к правильности, но не польза. Такой подход извиняет и неизбежное незнание далёкого последствия. Которого учёт обычно при планировании необходим. Вероятность ошибиться в оценках отдалённого последствия столь огромна, что на правильность поступка не влияет, если даже последствие существенно вляет на полезность поступка — возможно, существеннее, нежели последствия ближайшие. Очевидно, что невозможное для познания на правоту незнающего не влияет. Неправильно было бы заниматься всякой ерундой вроде составления календаря на следующий год, если б известно, что не сегодня — завтра наша планета погибнет. Но поскольку такого знания нет, игнорирующего конец света считать неправым нельзя.

§17

На предложенную дефиницию правильности можно возразить, якобы не всякое деяние настолько важно, чтобы ради него проводить исследование последствий. Пустячные решения зачастую для вычисления последствий всего сложнее. Глупо каждый день отыскивать наилучший способ отправления зарядки. Сложные неважные вопросы времени не заслуживают. Но наша дефиниция правильности ни при чём. В указанной ситуации неправильное деяние суть оценка последствий. По нашей дефиниции выискивание последствий пустяка неправильно. Трата времени на которое со всякого мыслимого времяпрепровождения, по-видимому, не наиполезнейшая. Поэтому как ни разумнее думать перед делом, умнее думать перед единственно делом важным. Обдумывание пустяка неумно. Поэтому наше понимание правоты не пострадало.

§18

Дефиницию правоты можно дополнить возможностью поступка. На правильность поступка не влияет невозможное физически либо такое, что вершителю поступка в голову не придёт. Подобная оговорка сильно замешана на проблеме свободы воли, про которую в следующем разделе. Пока же можно сказать: объективно правильно поступать — это вызывать обещающие со всех возможных последствия наилучшие.

§19

Вернёмся к изучению правоты субъективной, чтоб аморальное не спутать с ошибочным. Здесь уже на долг смотрим по-новому. С объективной точки зрения, должно поступать объективно правильно, но субъективно должно бывает поступать объективно неправильно. Та же трата времени на вычисление последствий пустяка неправильна объективно, зато при убеждённости во своей правоте правильна субъективно. Такое времяпрепровождение человека не делает мерзавцем, а даже наоборот. Рассмотрим (а)моральность в этом смысле.

§20

Естественно предположить, что субъективно (не)правильно деяние, кажущееся деятелю (не)правильным объективно. Но нельзя думать, якобы всякий деятель отслеживает последствия, вычисляя вероятности, только после чего (не)одобряет. Не всякий правильное понимает по-нашему. Суждение (не)одобрения возможно другое, лишь бы наилучшие последствия давало наиболее верно. Даже когда суждение неправильно — то ли вследствие вероятностых оценок, то ли вследствие неверного понимания правоты. Наша дефиниция не разбор слова, но разбор определяющего признака.

Пускай (без)нравственно всё, что (не) самоодобряемо, субъективно (не)правильно. Понятно, что дефиницию следует улучшить. Прежде всего, (не)одобрение тоже способно казаться безнравственным. Во-вторых, (не)одобрение молчит при (без)нравственных иногда легкомысленных деяниях. Оба сих обстоятельства дефиницию делают негодной.

§21

Идея, будто ничто кажущееся правильным не безнравственно, страдает (или прекрасна) тем, как извиняет общепорицаемое. Редко что делается, когда деятелю кажется неправильным. Обычно себя переубеждают в правильности желаемого. Так и надо имярека проучить, или: не получу компенсацию — нарушу справедливость, или: если не перебеситься, сделаюсь ещё хуже и так далее. Пускай одобрительные суждения приведены, мы всё равно против. Можно возразить, якобы самообман — одобрительное суждение фиктивное, что деятель неправ, это знает и сам. Мне же думается, не всегда. Даже искреннему сложно разобраться, хотя всё равно осуждаем. Случается легкомыслие, когда помнят о последствиях себе, но не последствиях окружающим. Тогда то, что пришло в голову, анализируется корректно, хотя будь это более хороший человек, ему подумалось бы больше. Видать, эгоистичные деяния чаще всего не зложелательность, а забвение других. Поэтому деяние бывает аморальным и при вере деятеля во свою правоту.

Необдуманные (не исследованные на вероятность хорошества последствий) поступки, не кажущиеся деятелю ни правильными, ни неправильными, тоже хвалим-осуждаем. Спонтанное проявление щедрости, к примеру, ценнее рассчитанного. Чтобы поступок импульсивным считался хуже рассчитанного, такого не знаю, но много чего спонтанного вроде вспышки жестокости осуждают.

§22

На недостаточное самообвинение можно возразить, якобы предосудительно не само деяние, но проявленная деянием порочность. Иногда — не деяние, но поступки прежние, сформировавшие характер. На сделку с совестью можно возразить неискренностью самоодобрителя. Поэтому наша дефиниция по-прежнему в силе: (без)нравственно то деяние, которое кажется деятелю (не)правильным. Дефиниция с общепринятой не расходится: для меня нравственно то деяние, которое деятелю казалось бы правильным, изучи вопрос усердно и не кривя душой — с установкой узнать, как правильно поступить, а не как оправдать желаемый поступок. Если деяние пустячно либо не факт что неправильнее другого, ни нравственным, ни безнравственным его не считать: исследования тщательного не заслуживает. Насколько глубоко следует исследовать, видно по важности да сложности. Политику, чтобы не сочли легкомысленным, исследовать приходится годами. Но когда на кону не жизнь страны, правильнее недоисследовать. На разные степени важности глубина рефлексии своя, хотя кое-что лучше делать необдумывая (правда, только когда даже по обдумывании будет одобрено). Итого деяние нравственно, когда деятелю кажется правильным после искренней рефлексии подходящей глубины либо, при деянии, которое правильнее не обдумывать, — после размышления, достаточного для формирования первой оценки. Деяние безнравственно, когда деятелю кажется неправильным после рассуждения в приличествующем количестве. Деяние ни нравственно, ни безнравственно, когда пустячно либо поверхностного рассмотрения для оценки недостаточно.

§23

Подводим итоги. Когда деятель у себя спрашивает: что делать?, имеется в виду, как поступить объективно правильно. Не: как поступать имеющему мои взгляды на то, как человеку поступить?, ибо возвращается к вопросу: как поступить мне? Внешний наблюдатель, считающий, будто деятель ответил неправильно, всё же может признать, что и у того своя правда. Субъективную правоту считаем нравственностью. Деяние нравственно, когда деятель его признал бы правильным, если б исследовал искренне в достаточной степени либо, когда лучше необдумывая, недостаточной. Достаточность исследования зависит от сложности-важности решения. Правильно же деяние, когда со всякого возможного последствия скорее всего даст наилучшие. Можно ввести дефиниции другие, но на вопросы: что делать? и: что безнравственно? отвечают именно такие.

Этика и свобода воли

§24

По смежной области меж этикой и теорией свободы воли не меньше разногласия, нежели по вопросу свободы воли самому по себе. Индетерминисты считают, якобы неверие во свободу воли бессмыслит оценку правильности поступка, тогда этики нет. Однако считающему всякое последствие непредсказуемым оценка правильности поступка тоже невозможна. Я не буду заниматься свободой воли в отрыве от этики. Хотя доводы в пользу детерминизма кажутся мне перевешивающими, приведу кратко. Мне важнее влияние свободы воли на этику.

Здесь, как и во многом этическом, у не привыкшего философствовать моралиста риск заблудиться, вопрос усложнить, если поведение вместо последствий считает самоцелью. (Не)Хорошим обозанчаются как (не)правильные поступки, так и предполагаемые с них результаты. Говорим о хорошей картине, хорошем обеде, прочем аналогично как о хорошем поступке. Однако меж двумя хорошествами разница. Хорошее то поведение, которое влечёт что-то хорошее в ином смысле. Неоднозначное слово запутывает, и договорились о хорошем поступке говорить как о правильном или верном. Который, чтобы так называться, должен обещать последствия наилучшие среди последствий остальных возможных деяний. Наилучшее же то, что хорошо само по себе, но не ради последствий; что мы должны хотеть существующим; что сделает мир достойным его сотворения. Правильное поведение тоже хорошо само по себе, но ценность его предопределена ценностью чего-то другого вроде любви либо счастья. Так этику нужно строить не на фундаменте поступков, а на самохорошестве.

Выше пришли к таким определениям. Объективно правильно то, что при любых обстоятельствах из всего доступного к совершению с учётом имеющихся всех данных обещает больше всего хорошего либо меньше всего плохого в качестве последствий. Субъективно правильно либо нравственно деяние, кажущееся деятелю правильным объективно после честного рассуждения в подходящем количестве либо, когда деяние должно быть импульсивным, — в малом количестве. Достаточное количество рассуждения зависит от важности-сложности решения. Деяние ни нравственно, ни безнравственно, когда пустячно либо миминмальной субъективной оценки недостаточно. Теперь можем эти понятия применить ко свободе воли.

§25

Согласно принципу причинности, всё предопределено предшествующим и, зная достаточно событий прошлого, можно в принципе предсказать события будущего, даже людские деяния. Нельзя сказать, что принцип несомненный, но сомневающемуся придётся усомниться в науке, в здравом смысле, во всём принятом на веру в обыденной жизни. Оспаривая причинность, оспариваем этику: правильное деяние зиждется на предвидении. Мнению, что людские деяния беспричинны, нет основания. Даже импульсивная побудка не опровергает, что поступаем, как выбрали, что выбрали, как пожелали — ничего противудетерминистского. Разве выбор не зависим от мотивации? Возражают индетерминисты, что коль скоро деяние случается помимо нашей воли, то не заслуживает ни хвалы, ни порицания. Посмотрим, истинно ли.

[Свобода воли — независимость одной хотя бы побудки от каких-либо причин. Независимость эту (не) признают индетерминисты (детерминисты). Идею свободы воли даже формулируют совместимой с детерминизмом, однако пропущу.]

§26

В отличие от поступковедения, на теорию хорошества существование свободы воли не влияет. Причинность объясняет объективную реальность, а знание реальности не проясняет, чтó хорошо. Выполняйся принцип причинности всегда, временами либо никогда, наше понимание хорошества-для-себя не поменяется. Но лишь оцениваются поступок и долг, уже положить на возможное существование причинности нельзя. Прав объективно делающий как можно больше предсказуемо-хорошего. Правильность поступка предполагает его, поступка, возможность. Но коли детерминизм, оказывается, никакой поступок не возможен, кроме совершённого. Получается, что ни сделай, всегда прав! Един­с­т­вен­но­воз­мож­ное деяние — со всех возможных наилучшее. Здесь определённое теоретическое затруднение. Предлагаю задуматься, каковы разновидности возможного.

Для возможности поступка нужно, чтоб являлся выполнимым физически, чтобы мог прийти в голову, чтобы можно было выбрать. Без физической выполнимости никуда. Умея бегать из Оксфорда в Лондон за пятиминутку, был бы неправ, если бы не совершил уйму добрых дел. Но раз я того не могу, меня считать мерзавцем нельзя. Пускай фи­зи­че­с­ки­вы­пол­ни­мое деяние — такое, что сделаю желаемым. Деяния, не делаемые даже при всём желании, не могут оцениваться на правильность.

§27

Оценить, насколько деяние способно прийти в голову, сложнее. Но, приписывая кому-либо (не)правоту, сие всё ж учитывают. Посвящение всего досуга стихосложению физически возможно. И наверняка лучше, нежели времяпровождение многих. Однако не наделённые Фицджеральдовыми способностями нашего порицания за нетворческие досуги не заслуживают. Такие кажутся правыми не только лишь объективно, также субъективно. Ибо лучшего досуга не придумали. Но, может, могли придумать? При пожаре либо кораблекрушении паникёру не пришло в голову помочь остальным — ужели прав? Подумать о других ему было бы можно. Моралисты считают, про одни не пришедшие в голову деяния подумать можно было, про другие — нет.

Отсюда, (не)правильное поведение предполагает его способность прийти в голову. Если детерминизм, отличия между пришествием в голову и способностью прийти в голову нет. Только пришедшее в голову прийти в голову и могло. Но пускай заставшему свой дом в огне паника не позволила предупредить остальных, однако мы чувствуем, если даже неверно, что мысль о соседях ему в голову прийти могла. Что те, кому не пришла в голову рифма, такого персонажа правее. Возможно, не правы в оценках мы. Возможно, разницы между непоэтом и неспасателем нет или заключается только в зависимости от предшествующих установок. Иначе говоря, не повезло столкнуться с альтернативами продуманного выбора, делающими поэтом, однако нормальному человеку никуда не деться от выбора среди продуманных альтернатив, осуществляющего воспитание характера, который о ближнем забыть не даст. Если же выполняющему некоторую полезную операцию погибла вследствие производственной вредности нерва, поведенческие нарушения при панике были бы простительны. Здесь оценка правильности зависит от веры в свободу воли. В которую верующий не признаёт оправданий.

Если кажущееся между непоэтом и неспасателем отличие сформулируем, договоримся, что неправота зависит от наличия способности придумать лучшее. Но в то же время желание осудить неспасателя и оправдать непоэта заставляет отрицать неравенство способностей к добродетелям. На мой взгляд, ошибочно. Думаю, способность к щедрости либо доброте — неравномерно распределённое природное дарование сродни поэтическому, способное быть упражнено подвигами. Чтоб обвинение за неподумавшемся имело смысл, это должно пониматься как объявление решения, вменяемого нами деятелю, помыслимым при условии правильного выбора средь альтернативных решений, придуманных им в прошлом. Поэтому теперь объ­ек­тив­но­пра­виль­ный поступок определим иначе: как видящийся деятелю вероятно наиполезнейшим из всего, что деятель в момент совершения придумал. Однако нельзя забывать, что наилучшее решение способно не прийти в голову вследствие неправильного выбора предшествующего.

§28

Ситуации выбора, в том числе между правильным и неверным, нередки. Вы­ше­сфор­му­ли­ро­ван­ные дефиниции объ­ек­тив­но­пра­виль­но­го и нравственного по-прежнему в силе с оговоркой, что такими (не) являются только поступки выполнимые и мыслимые. Поступок определяется выбором из альтернатив, а выбор — мотивацией. Получается, мы способны сделать всё, что захотим. Однако детерминисты возражают, якобы желание выбрать это вместо того предопределяется нашим прошлым. Но даже когда мотивация несвободна, последствия мотивации всё равно предсказуемы — тоже причина. Возможность выбора в оценке правильности поступка важна.

Можно поразмыслить иначе. Неужели наше представление о том, как лучше поступить, нашему выбору не причина? Получается, до того, как определились, какой поступок будет правильный, свобода выбора возможна. Это понимание возможности моралиста мирит с детерминизмом.

§29

Получается, детерминизм отличие между правильным и неверным не упраздняет. Между хорошим и плохим — тем паче. Делить поступки и людей одни на более, другие на менее порядочных имеем право. Но куда деть аргумент, якобы детерминированность нивелирует ответственность? Объ­ек­тив­но­про­ти­во­прав­ные деяния лишены вины не только по причине, что невменяемому последствий поступка не предвидеть. Также потому, что поступить иначе не мог. А, согласно детерминизму, невменяемы все? Винить нельзя никого? Думаю, вопрос ответственности сводится к вопросу свободы выбора. Невменяемый (коль исключить случай неверного прогнозирования последствий) не выбирает, а следует инстинкту. Виновный убийца, наоборот, или заблаговременно, или в самый момент, альтернативу худшую выбрал. Осуждаем его — за выбор. Однако чёткой границы меж двумя нарушителями права нету (невменяемого можно винить иногда за потворство своей болезни в прошлом), и вдобавок отличие всегда некардинальное. Часто степень ответственности сложноопределима на практике. Но часто различие провести легко, хотя не всегда. Суммируя сказанное, за поступок обвиняем, если при наличии выбора выбрал худшее, что детерминизма не отменяет.

§30

В итоге детерминизм этике не помеха. Зато свобода воли, коли бы многие в неё верили, — помеха. Якобы на чужие поступки деятелева мотивация не влияет, не думается никому. Для чего расписание движения поездов, если воля машиниста свободна? Не будь у человеческого поступка причины, влиять на человека зачем? Когда людские поступки беспричинны, к чему предвыборная кампания? К чему брачное предложение? Ведь аргументы, наставления, приказы бесполезны? Мораль и морализаторство тогда бессмысленны. Идея (не)правоты при вере во свободу воли страдает ощутимее, нежели при детерминизме. Большинство нравоучений держится на вере в обусловленность побуждений причинами.

В основном, индетерминисты не настолько последовательны. Для них у большинства людских деяний причина есть, однако процент один или два поступков импульсивен и самопроизволен — свободен. Пока мы сей процент отграничить не сумеем, ошибаемся в оценке поступка на возможный (назовём его) процент сомнения. Такой на практике влияет очень мало, ведь и без этого какой-то процент сомнения всегда. Но в теории процентишко весит уже много. Порождая вышеприведенные соображения. Поэтому детерминизм. Один процент свободы воли наделён одним процентом спорности абсолютной свободы воли плюс одним же процентом этических следствий.

Что порядочный поступок самопроизвольный, не верится никому. Рассоветывание поступать соответственно представлениям о своём долге чудовищно. Позволяя своим этическим убеждениям влиять на свои поступки, деятель руководствуется мотивами — причиной. Лишается свободы воли, поступая правильно. Поэтому все нравственные опровержения детерминизма — следствие недопонимания. Неэтична как раз вера в свободу воли. В убедительности детерминизма ничего страшного.

Эгоизм

§31

Теперь изучим, якобы правильнее заботиться не о хорошестве, но прежде всех о себе. Можно расширить: заботиться прежде всех о своей семье; заботиться прежде всех о родине; заботиться прежде всех о друзьях. Дескать, опыту вопреки, следовало бы разным людям стремиться к неодинаковому.

Можно понимать эгоизм по-разному. Видя в естественной ограниченности человека потребностями нечужими, в наилучшести (успешности) деяния только подкрепляемого, в несуществовании хорошего самого по себе — только хорошего для конкретного человека. Подобные дефиниции эгоизма предполагают определённость категории хорошества. Которая неясна. Поэтому начну с наиболее простого.

§32

Говоря: хорошо, подразумевам очень многое. Хорошо бы желаемого, пускай даже недостижимого. Хорошо, когда наслаждение либо другое хорошее состояние психики. Хорошо бы, когда признали во мне что-то хорошее. Понятие субъективного хорошества постоянно вращается вокруг (а) желаемого либо (б) не столько желаемого, сколько моего: моего наслаждения, моей репутации, моих познаний, моих достоинств и подобного.

Теория, будто человеку близка рубашка только своя, фактам антропологии противна. Обречённость создавать хорошее только для себя — тождествление хорошего и желаемого. Тождествление ложное: самое хотимое как раз и не делаю. Главное, что мною желаемое от меня отчуждено, чего не сказать о хорошем во втором смысле. На этом отличии заострим.

Если, говоря: хорошо, подразумеваю что-то моё помимо мною желаемого, можно доказать: я действую не только ради хорошего для меня. Люди путаются в этом вопросе, будто желаемая вещь нужна для полного счастья, но не ради вещи самой по себе. Такое заключение — впряжение лошади за телегой. Наслаждение порождается желанием — не кушаньем или питьём, а голодом и жаждой. Как и победа приятна только стороне, такой победы хотящей. Удовольствие предопределено желанием, и без него немыслимо. Поэтому нельзя говорить о желании насалждений. Желают всё что угодно — наслаждаются гораздо чаще желаниями, нежели мнимым удовольствием. Поэтому наслаждение при получении вещи не доказательство самозацикленности желаний.

§33

Подобные соображения важны в опровержении культа самозаботливости. Но, как и во всяком априорном убеждении, можно долго спорить, что первичнее — желание либо предвкушение наслаждения. Мы в это ввязываться не станем, а рассмотрим, истинно ли поступки понятны только в свете побуждений эгоистичных. Против этого выставляют образцы самопожертвования ради отчизны либо своих детей. Но тут эгоисты возражают, якобы не пожертвуй подвижники собой — станут несчастливы, не получат дифирамбов, реализоваться не смогут и т. д. Рассмотрим. Якобы подвижники несчастливы без испытаний — чаще всего ложь, однако предположим. Несчастливы почему? Потому что без этого среда будет относиться хуже либо потому что совесть, либо желаемого хочется настолько сильно, что жизни не жалко. В последнем случае желание не са­мо­цен­три­ро­ва­но. Влияние желаемого на счастье невозможно без желания, поэтому выводить желание с преследования счастья нельзя. Стремления, даже направленные за пределы эгоизма, тоже побуждают. Вполне возможно преследовать мотивы, в смысле §32а нехорошие: стремиться нежелаемого. Но тогда получается, что подвижники стремятся хорошего в смысле §32б внутреннего — внешнее же последствие самопожертвования не желаемо! Как бросающийся на амбразуру победы не желает — абсурд и несоответствие фактам. Это ещё не всё. Подвижничество можно чернить не желанием внешнего последствия, но страхом осуждения другими. Будь так, и подвиги прекратятся, поскольку никто про бездействие не прознает. Кто бы спасал утопающего, когда достаточно просто кинуться в воду напоказ? Опыт учит, всё по-другому. Можно возразить, якобы стимулирование (не)одобрением отбрасывать нельзя: всегда можно добиться признания хитроумным бахвальством. Однако знамы примеры, когда шли на унижение, проповедовали непопулярное, жертвовали собой анонимно. Поэтому самопожертвование можно списать разве что на самоосуждение. Но не настолько же подвижник глуп! Угрызения совести для большинства людей легкопереносимы, привычкой грешить устранимы. Восхищаться собой можно считанные минуты, но жертвовать ради этого приходится загубленной судьбой. Заключаю, что сведéние всей жизнедеятельности к эгоизму — попытка спасти расшатанную теорию, противную фактам.

Когда рассуждению не предшествовала готовая теория, человеческие поступки видятся несубъективными, прямо на себя не сориентированными. Если хорошо для меня только психическое состояние — моё либо моих оценщиков, — этого не могу хотеть. Хотимое существует независимо от моего психического состояния. Поэтому нельзя считать, якобы все поступки направляются хотением или в хотимом-достигаемом что-то от деятеля.

§34

Эгоистична также теория, что больше всего пользы — с лич­но­за­ин­те­ре­со­ван­но­го. Идея притягательная в индустиральной цивилизации: зарабатывай-питайся сам — о ближнем позаботится невидимая рука рынка. Сказать нужно сразу: такой идеал осуществляется только в общественном строе небардачном и, как следствие, более справедливом, блага распределяющем по заслугам. Но поскльку собственное благо контролировать легче чужого, природно в первую очередь позаботиться о себе. Также предпочесть интересы родных интересам ближнего, интересы родины интересам человечества. Подобная точка зрения слаба, ведь известны каждому примеры, когда всеобщее благополучие куплено ценой чьего-то самопожертвования. Но можно возразить, что превыше всех благ добродетель. Лишь эгоистично стремясь которой можно стать лушчим. Когда теория подразумевает устремления самоцентрированные, чётко-благоразумно сформулированные, то содействие поведению полезнейшему. Оспаривателю придётся прибегать к опыту великих. Почти всегда реформаторов объект устремления с ним не связан. Узость устремлений бесплодна. Чтобы стать удовлетворительной, теории нехватает отождествления хорошего как желаемого с хорошим как моим.

§35

Проповедь заботиться лишь о себе меня выставляет неправым. Если хорошее тождественно хорошему для меня, то прочие люди, делающие хорошо не мне, поступают неправильно. С этим уже не согласится никто.

Подлинное назначение рекомендации — разуверить в абсолютности хорошества. Такое логически не опровергнуть, а разве что в идеологе эгоизма выявить убеждение противоположное. Утверждающего с предусмотрением логических следствий, будто цвета как такового не существует, опровергнуть нельзя. Хотя верой в абсолютность цвета либо хорошества руководствуется каждый. Всякому кажется, хорош один общественный строй, порочен — иной. Называя вещь хорошей, все подразумевают отнюдь не просто желательность. Что желаемое двумя лучше дать двум, а не одному, верится тоже каждому. Получается, релятивизма хорошества нет. Кому бы ни было хорошо, хорошество независимо, обезличено. Попытка заменить хорошее в себе хорошим для нас — это попытка не иметь этики вообще.

§36

Но даже верующий в абсолютность хорошества, сомневающийся, что всегда достижимо преследованием интересов узких, всё же заботу лишь о себе может считать правильной. В наше время такая доктрина принята не столько в отношении личности, сколько родины. Многие британцы-немцы считают, якобы политикам и надо заботиться лишь об Англии-Германии — даже в ущерб остальному миру. Трудно подобный взгляд обосновать. Борцу за добро не всё ли равно, кому добро выгодно? Всё равно что заботиться понедельниками о благополучии только в понедельники, во вторник же — о благополучии только по вторникам. Ценный сей подход единственно лишь оправданием иначе неоправдываемого. Когда лучше пе­ре­о­бла­го­де­тель­с­тво­ва­ть Имярека в ущерб Джону Доу, ничего не должно меняться, будь первый кем иным, а второй — мною. В последнем случае суждение становится неочевидным, и выявима бездоказательность.

Коль скоро не обоснован эгоизм никакой, добро вознаграждаться не должно. Мало кому приятно самопожертвование, не подразумевающее вознаграждения. Попытки тождествления должного с выгодным всегда примитивны. Что себя не обидеть является долгом, недоказуемо. В лучшем случае можно договориться, будто выгоде должное поспособствует. Отсюда на всякую позу логической доказуемости нужно возразить: логика заодно с эгоистом единственно при тождествлении должного с корыстью. Часто слышно, будто максимы: твори добро и: люби себя рав­но­о­че­вид­ны, справедливы всегда. Будь это так, и противоречие меж добром и корыстью невообразимо. Заявление, будто честность является лучшей политикой, может утешить моралиста, но не мыслителя. Ждать устранения противоречия между хрошеством-ради-себя и людскими потребностями за гробом неразумно. Логически можно было бы лишь отождествить, а так они несовместимы. Если на пути блага личный интерес, им пренебречь.

Оценка степени хорошества

§37

Закончить естественнее всего списком основополагающих благ и зол. Однако не стану, поскольку читатели способны сами. Лучше рассмотрю, действительно ли знать отличие невозможно.

Весьма популярен этический скептицизм, оправданный несогласием у моралистов. Иксу кажется, дескать, А хорошее, притом Игреку — дескать, А плохое, но никакого способа доказать друг другу свою правоту нет. Этика — вопрос индивидуального вкуса. Выяснение, ктó прав, — это пустая трата времени.

Этике подобный скептицизм вреден. Суждение (не)одобрения предмета не должно быть опосредовано критикой противоположной оценки. Разномыслие хотя неизбежно, всё ж исключительно, через аргументацию поправимо. Поскольку чаще всего мнения держатся ниспровержимого, неуязвимого только по впечатлению. Что часто следует из обманчивой теории, заслоняющей оценку непосредственную, но самой непроверяемой. Такое сплошь и рядом. Прослывший остряком Сидни Смит облился горчицею — сотрапезники падают со смеху. Многие ложные оценки таковы.

§38

Касательно вещей хороших не для чего-то, но самими по себе заблуждений два: философское и морализаторское. Мыслителю склонность упрощать факты, подгоняя под изящную теорию, выведенную с минимального количества принципов. Что касается моралиста, зацикленный на поведении, забывает о целях, о конечном благе. В обычной жизни легко за деревьями не видеть леса, благ ожидая только за гробом. Философский же благоцентризм исключителен, ибо страсть упорядочивать и способности к умничанью встречаются реже любви к добродетели. Этические трактаты чаще сочиняются последними, хотя Канту получилось эти два заблуждения соединить. У него всё хорошее сводится на волю к добродетели — упрощение достойное философа; путаница средств и целей, особенно ласкающая слух моралиста.

§39

Ошибка моралиста показыват исключительно важную вещь. Непосредственное суждение возможно в оценке предмета на хорошество-для-себя, но не на правильность поступка. Не собираюсь оспаривать непосредственное чутьё к (не)правильности поступка либо пользу такого чутья, просто подобные оценки для мыслителя не самоочевидны. Правильность поступка предопределяет оценка хорошества последствий. Только различая благо и зло способны знать, как вернее, правильнее того достичь, а не наоборот. Непосредственная оценка (не)правильности поступка лишня.

Если философ ограничился проблемой хорошества, не отвлекатеся на проблему правильности, несогласия меж оценками намного меньше. Неединогласность оценки хорошества последствий предопределена ситуацией оценщика плюс убеждениями касательно того, как поступать, ибо много чего всеми признанного правильным обещает наихудшее, немногое же признанное неправильным — наоборот. (К примеру, по закону, как говорится, военного времени приходится нарушить правильный кодекс — и правильно, когда деятель осуждаем вместо кодекса.) Подобный разнобой в оценках уже не следствие скептицизма-релятивизма, но всё равно разрушителен этике.

§40

Неединогласность оценки хорошества-для-себя возможна даже без отвлечения на хорошество-для-чего-другого. Возмездие вместо предупреждения-исправления считалось донедавна благом, а нынче месть осуждают. Идея геенны может оправдываться только благостью мщения как самоцели. Что многие разуверились в геенне, вызвано дискредитацией мести.

Но даже когда не договорятся по поводу самоцели, разногласия вызваны приверженностью заведомой теории, но не оценкой непосредственной. Касательно геенны богословы рассуждают, якобы всё, что ни сотворено благим богом, является благом. Отсюда посмертное воздаяние тоже благо. Такие настроения присущи даже тому, кто не веруй, мести б отвращался. Искажённая заведомой теорией оценка неискрення, редка.

§41

Разнобой в оценках обусловливается плоховатостью либо нейтральностью вещей отдельных, однако в целом являющихся благом. Или хорошеством-индифферентностью частей, в целом являющихся злом. Тут оценка зависит от уровня обобщения. Чтоб узнать, хороша ли вещь сама по себе, нужно задуматься, ценили бы мы вещь, существуй она не как часть. Должна ли часть существовать, определяется тем, должно ли существовать целое. Сострадание — хорошо, пускай невозможно вне чьего-то страдания; как и зависть является злом, если даже завидуемому хорошо. Оптимисты логичны, хоть и не оправданы. Пессимисты тоже, хотя не настолько популярны.

Если даже (не)хорошее не состоит из (не)плохого, часто целое не сумма частей, лучшая либо худшая целого. Например, эстетические наслаждения предполагают объект красивый. Но как ни глупо, даже мерзко наслаждаться безобразным, эмоция ценности той же. Сам арт-объект, если неодушевлённый, эти­че­с­ки­ней­тра­лен. В целом же, хотя безвкусица даёт эмоции равно, как эстетические, положительные; хоть объект аналогично нейтрален, оцениваема нами безвкусица неправильной. Чтобы кустарщины проще шедевра в исполнении не поощрять. Аналогично считаем, якобы человека лучше любить хорошего. Титания любит Основу не менее нежно, чем Юльетта — Ромео, но всё равно высмеиваема. Поэтому многое (не)хорошее следует оценивать в целом, а не частями.

§42

Многие теоретики лишены последовательности, поскольку непосредственными оценками с априорными теориями пользуются наравне. Верующие, что самое главное — добродетель, а не добро, всё равно благодеяния рекламируют небесными благами. Получается, главное не хорошо себя вести, а дослужиться до награды? А кто говорил, якобы поступок ценнее счастья?

Кстати, тождествление хорошества с удовольствием. Очевидное для многих даже философов. Блаженство кажется благом на первый взгляд, однако тождествление плодит парадоксы. Беспечность идиота вовсе не благо, хотя при неимении благ иных это вариант нехудший. Гедонисты затрудняются доказать, якобы возвышенные наслаждения действительно выше. Раздражаются чувствуя свою неправоту, выдвигая невероятные доводы. Хотя детские шалости равно де приятны, как и поэзия, но неравны количества, превышающие в поэзии — теория небесспорная. Что наслаждаться фразами возвышеннее купания в жару, согласны все, но что наслаждение сильнее, не скажет никто. Даже мучения бывают благом. С другой стороны, наслаждение плохим осуждаем, если даже против удовольствий ничего не имеем. Истязание ненавидимого нами человека плохо, пускай нам и приятно. Чтобы нам это было неприятно, было бы даже лучше. Можно возразить, якобы ненависть — это бремя, порицаемое по соображениям эгоистическим, игнорируя возможные исключения. Но возможность образцов хорошества ненависти несерьёзна, присутствует исключительно в оправдании теорий.

В итоге коль удовольствие плохо не бывает, его хорошество не пропорционально силе наслаждения; наслаждение нехорошо в целом; иногда без удовольствия блага больше. Это следует из соображений, с которыми большинство людей согласится. Заключаю, что, хоть убеждениями люди неодинаковы, различия почти всегда связаны с неумением ставить вопросы (вроде путаницы между целями-средствами) либо приверженностью теории, мешающей оценке непосредственной. Могу надеяться, что моралисты, взявшиеся за ум, придут ещё больше к согласию.

§43

К чему пришли в итоге? Главное в этике — понятие хорошего и понятие плохого. Полностью не выводимые с иных понятий, несводимые на прочие качества вроде (не)существования. Чтó есть, никакого не имеет отношения к тому, чтó должно быть. Далее, объ­ек­тив­но­пра­виль­но поступать, как видится должным, если не ошибаемся. Так, как в наших силах и чтобы скорее всего последствия были наилучшими. Поэтому, судя о правоте, должны знать, какие последствия хороши. Можно заблуждаться по поводу, как поступать объ­ек­тив­но­пра­виль­но, поступая субъ­ек­тив­но­пра­виль­но. Поэтому нужно различать поступки моральные и безнравственные. Первые добродетельно-одобрительные, вторые — греховно-предосудительные. Нравственно поступать так, чтобы мы себе казались правыми после достаточной искренней рефлексии, количество которой определяется сложностью и важностью решения. Рассмотрели, насколько добродетель ограничена возможностями. Если правы детерминисты, возможно только свершившееся либо выбранное при рассуждении среди фи­зи­че­с­ки­вы­пол­ни­мо­го (такого, что можем осуществить, если того желаем). Обсудили разновидности эгоизма, выявили ложность их. Отыскали заблуждения при оценивании степени хорошества предметов, учитывая которые надеемся на большее согласие между моралистами. Общую теорию хорошества не выдвигали, поскольку читателю под силу самому. Вооружённому нашими соображениями.


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"