КОМНАТА С ВЫХОДОМ

Предисловие

С кем из нас не происходили в жизни странные вещи, которым нет объяснения: вещие сны, интуитивное предвосхищение событий, феномен "дежавю", блуждание "в трёх соснах", полтергейст, домовые, пропажа вещей и мистическое их возвращение, загадочные явления в небе, мироточащие иконы (да мало ли чего ещё?) - наверняка с каждым. Можно о них рассказывать или хранить от всех в тайне - от этого ничего не изменится: они были, есть и будут. Но много ли людей, знающих разгадку (природу этих вещей)?

Один любопытный случай из моей собственной жизни я опишу в качестве предисловия к роману.

Это было в 1990-м году. Справляли мы на даче товарища его день рождения. Друзей собралось на шашлыки под водочку ровно двадцать один. Я пришёл с подругой, влюблённой в меня по уши. И любовь эта была какая-то настолько умильная, что слёзы наворачивались. Юная, тогда ещё застенчивая, бесхитростная красавица смотрела на меня всегда восторженными глазами, а я буквально таял в них.

И вот когда все гости были в сборе, а мясо нанизывалось на шампура, я по просьбе хозяина пошёл в сарай за картошкой. Дали мне с собой кастрюльку и я двинул, чувствуя на себе взгляд возлюбленной. Она действительно смотрела мне в спину, видела, как дверь сарая открылась, как захлопнулась за мной, звякнув ржавой кованой планкой, что для замочного затвора служит. Подружка так и продолжала рассматривать деревянную некрашеную дверь в ожидании, когда я выйду.

Дело было на Волге. Полдень, жарко, солнце в зените стояло. Оно всегда в зените, когда полдень в тех краях. Шампура на мангале, водка в теньке, настроение у всех радостное и безоблачное, как и небо над головой.

Я вошёл в крохотный сараюшко в 4 квадратных метра. Сквозь прорехи в рассохшихся досках солнышко светит, на полу ящик, прикрытый фанеркой. Картошка прошлогодняя, местами проросшая. Накидал я в кастрюльку штук пятнадцать, двадцать - зарыть в золу потом, на любителя. Лично я не фанат, но в охотку бывает иногда желание ладони пообжигать да похрустеть обгорелой корочкой.

Выполнил я задание, фанерку на место вернул и - на выход...

А девочка моя всё смотрела и смотрела на ту злополучную дверь. Минута прошла, другая. Гости раздражаться стали, рюмочки-то налиты - всем не терпится для разогрева на грудь принять святые 50 грамм. А тут одного, то есть меня, всё нет и нет. Вроде бы семеро одного не ждут, могли бы и сами тяпнуть, да вот только я необычный гость. Шефом я был для всех, а эти все - мои подчинённые. Конторой гуляли.

Прошло минуты три. Позвали, тишина. Заволновались - ну что там несколько картошин набрать, секундное дело! Моя пассия не отрывала взгляда от двери сарая, до которого 11 метров всего (всё потом перемеряли до сантиметра). Первой вскочила - вдруг что случилось? - молчу ведь, не отзываюсь! Дверь распахнула и застыла обескураженная. Меня в сарае не было. Следом хозяева дачи влетели. Глазами глинобитный пол обвели: несколько пустых канистр, лыжи старые в углу, лук в сетках-чулках под потолком и несколько пустых банок на единственной прогнувшейся полке. Ящик как стоял, так и оставался нетронутым, вот только фанерка рядом на полу лежала. Это они уверенно потом утверждали...

...Меня искали везде, где только можно - дачка небольшая, стандартная для тех времен - в 6 соток, несколько деревьев и огородик; домик махонький, одноэтажный, спрятаться негде. А вот забор вокруг добротный - 2 метра высотой, из струганных обрезных досок, плотно подогнанных. Все разом решили, с сомнением правда, что я их разыгрываю. Бегали вокруг, кричали, улюлюкали. Потом заволновались. Не похоже это на меня. Ну, не похоже и всё! Не солидно. Ладно бы обиделся на что - ушёл, но ведь никаких поводов не было. А тут подружка моя: у нас любовь на взлёте, какие уж тут розыгрыши или обиды!

Искать начали всерьёз. Долго искали... Два с половиной часа. На чердак лазали, вокруг дома метались, окрестности с криками и свистами обошли. За домом яма была приличная - хозяин ледник намеревался строить, да всё руки не доходили, - за два года края обвалились, скаты рыхлые, а внизу лужа с весны стояла - в неё тоже ныряли. Уличный туалет снимали с основания - и там палками шурудили, не побрезговали. Отчаявшись, сели водки выпить, да остывшим шашлыком закусить. Моя плачет, в голос ревёт. Все расстроены, не знают, что и думать, а уж что делать - тем более. Полное отчаяние.

И тут из того самого сарая выхожу я с кастрюлькой в руках. Улыбаюсь всем, как ни в чём не бывало... Что началось!

...Мне казалось, у меня за спиной железяка дверная ещё колыхаться не перестала, как я уже картошки набрал - так быстро я управился. И хоть торопился за стол, даже фанерку на место положил, чтоб корнеплод не зацвёл. Ну, секунд 19-20 у меня ушло. Следственный эксперимент ставили, проверено. Выхожу и вижу, как друзья мои поначалу застыли, рты разинув и глаза повытаращив, словно монстра увидели. В первые мгновенья я ничего не понял. Потом испуг взял: что, думаю, со мной такое случилось? Ко мне все бросились, щупают, обнимают, расспрашивают наперебой. Любовь моя на мне висит, плачет навзрыд, корит за что-то. Сам же понять ничего не могу. И меня стал охватывать ужас. Из обрывочных реплик начинаю догадываться, что произошло. Первая мысль - меня разыграть решили! Ну, уж если так, то такую сцену надо долго готовить, репетировать, да чтобы девчонка так натурально плакала - не поверю! И тут я начинаю обращать внимание на многие шокирующие детали. Шашлык давно готов. Вместо весёлого костра зола еле тлеет. Все взмылены, а не такие холёные, как полминуты (!) назад. И самое главное - солнце! Солнце не в зените! Тень от дома легла на мангал, хотя только что он на самом пекле стоял. На часы смотрю и глазам не верю. Точного времени не засекал, конечно, но периодически следить за минутной стрелкой стало давней привычкой. Тут у меня ноги и подкосились. Я сел на лавку, а у друзей настроение сменилось, вижу не то что-то. Оказалось, меня самого теперь заподозрили в мистификации. Только девушка в руку мою вцепилась, словно боится, как бы я снова не исчез, в глаза смотрит, всхлипывает и приговаривает: "Я от двери от той взгляда не отводила. Они все бегали, а я здесь сидела и смотрела тебе вслед...". "Неужели все два с половиной часа?" - спрашиваю. Друзья замолчали, стыдно стало. Действительно, каждый из них поймал себя на том, что за девчонку переживал, как она от сарая не отходила до самого конца. Только в последнюю минуту присела от бессилия и горя...

Долго мы потом обсуждали это событие, даже экспериментировать не побоялись. Да что там говорить! До сих пор ни у кого из головы тот случай не выходит. Главный вопрос: где я был? Или так - где были два с половиной часа двадцать человек, в то время, когда на считанные секунды отвернулся я?

Не было ответов на эти вопросы, как и на множество других, часто возникавших в моей жизни и до, и после описанного случая. Я словно магнит притягивал к себе всякие чудеса и труднообъяснимые явления. Последние годы я перестал реагировать на многие подобные вещи, а особенно рассказывать о них кому-либо. По разным причинам. О большинстве из них догадаться не сложно. Малознакомые люди вообще клинику заподозрить могут.

Ну, а вот совсем недавно произошла целая цепочка взаимосвязанных событий, о которых умолчать, или не попытаться описать их, было бы, по меньшей мере, несправедливо. Несправедливо по отношению к тем, кто мучительно ищет ответы и не находит их.

Я свои ответы нашёл, и в том числе на вопрос: "куда подевались те мои два с половиной часа?".

В моём произведении имена реальных персонажей изменены, как и названия городов, если они встречаются, организаций и многого другого. Среди героев романа есть и прототип вашего покорного слуги. Но под чьим именем - я не признаюсь читателю. Пусть каждый догадывается сам.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Первые загадки

Монолог Неизвестного (начало)

Перед тем, как ответить на "сигнал вызова", я упорно хотел завершить начатую мысль, будто готовился к важному экзамену и заранее предполагал, что один из вопросов выпавшего билета может застать меня врасплох. А вопрос таков: "Что я переживаю ТАМ?". Мне важно было сформулировать это прежде всего для себя самого.

Итак. Мне никак не удавалось подобрать слова к тому чувству, которое я ощущал. И ничего лучшего, кроме как "расширение" пока не нашёл. Всё очень просто. Что мы испытываем в обычной жизни? Силу тяжести, гравитацию. Точнее сказать, не испытываем ("испытываем" и "пытка" - однокоренные слова), а подвергаемся ей. Перманентное гравитационное влияние на людей столь же привычно, как время - вроде знаешь, что оно есть, а "пощупать" не удаётся. Сила тяжести. Встать, побежать, сесть, лечь, упасть, взлететь... Мы не задумываемся, что во всех этих действиях участвует именно гравитация. Она не оставляет даже космонавта в невесомости, поскольку он все равно о ней думает, осознавая её непривычное отсутствие.

Я же пребывал в среде, которой были в равной степени чужды и законы гравитации, и невесомости. Как это описать? Ха! В этом-то вся и сложность. Когда я устал безрезультатно перебирать в голове все известные слова, понятия, определения, когда совсем отчаялся найти знакомые всем ощущения, способные хоть отдалённо намекнуть на те, что переживал сейчас сам, на ум пришло единственное: "расширение". Крайне приблизительное и условное обозначение моего состояния. Я словно безмерно и стремительно расширялся, увеличиваясь и в физическом смысле, и в каком-то внепространственном. Здесь тебе и движение, и покой в одном флаконе. Движение в виде "расширения" заменяло собой привычные традиционные действия с участием мышечного напряжения, а покой олицетворял мою абсолютную телесную обездвиженность. Я не махал руками, не напрягал ни один мускул, не вертел головой, не моргал, но в то же время постоянно "нёсся" во всех направлениях сразу. Это явление, если специально не фиксировать на нем свое внимание, было столь же привычно и почти незаметно, как гравитация. Знаете, если долго и пристально смотреть сверху на бурлящую вследствие восходящего потока воду, начинает казаться, что она постоянно увеличивается в объеме. Что-то похожее, но очень далёкое от истины. Или. Показавшийся из-за горизонта первый луч Солнца на востоке, постепенно заливающий светом все вокруг и при этом становящийся все более ярким. Можно было бы сравнивать себя с вырвавшимся из заточения сгустком плазмы в момент взрыва водородной бомбы, но не стану - слишком мрачно, и, опять-таки не точно по причине конечности даже такого жуткого процесса, а вот с расширяющейся вселенной - куда ни шло. С кругами на воде, с клубами пара, с поднимающимся тестом... И всё же фантазии не хватает. Есть вещи настолько уникальные и ни с чем не схожие, что натужное сопоставление их с другими вещами становится делом совершенно неблагодарным.

Приобретя некоторую сноровку в своём новом положении и отдавая себе отчет в том, что в "традиционном" понимании ты умер, я обнаружил, что не один. Присутствие других людей не просто ощущалось, осознавалось или каким-то иным способом давало о себе знать, оно просто было. Как само собой разумеющаяся данность. Они (люди) тоже "расширялись", были далеко и одновременно близко, пронизывали друг друга, переплетались своими "частичками" с частичками других и тебя самого в том числе. Однако же я не лишён был индивидуальности, а люди мне никак и ничем не докучали. Вам докучают клетки вашего организма? И вы ведь не ставите знак равенства между собой и ими? А вездесущие микробы? А люди и животные, населяющие планету? То же и здесь. Если о них не думать, и быть настроенным на комфорт от одиночества и тишины, то эффект отождествления тебя-единственного со всем мирозданием достигался без напряжения.

Но стоило только приложить наночастичку своей воли, легонько шелохнуть самым тонким волоконцем духовного намерения, как тут же ты оказывался в компании: одного "попутчика" или всех сразу - зависело от этого самого намерения. Как так? Увы. Это объяснить ещё более трудно.

И вот что самое интересное. Только здесь обнаруживаешь, что смерти нет. Все окружающие тебя, такие же люди, как и ты, в равной степени мертвы и живы одновременно. Кто-то из них давно умер на земле, кто-то ещё не родился, кто-то живёт сейчас, а иной, как заведенный, скачет по разным воплощениям - умирая и рождаясь вновь. Но здесь, я повторяю - здесь, где я нахожусь, - никакой пульсации жизни и смерти нет. Вечное бытие. Так понятно? Каково оно? О! Это тема. Но не для теперешнего разговора.

Ну, уж очень ЕЙ хотелось "выйти на связь" со мной. Я это сразу почувствовал, задолго до того, как в моём путешествии наметились основные направления и задачи. Пребывая ещё в своеобразной прострации, я почувствовал некий мощный посыл-призыв и без колебаний отозвался на него. ОНА задавала чересчур много вопросов сразу и вряд ли бы переварила ответы на них, поскольку не была ещё готова к такому объёму новой информации. И, естественно, я решил пойти от простого к сложному.

А самый примитивный вопрос был такой: "Ты умер?". Вопрос наипростейший. Но ответ на него не мог быть однозначным. И я, понимая всю условность нашего диалога, ответил: "Я здесь, рядом, и испытываю новые для себя ощущения. Оказывается, смерти нет. А случившееся со мной на земле - необходимый переход на другую колею. Да ТЫ и сама всё знаешь. ТВОЙ вопрос: "Ты умер?" скорее риторический. В нём слишком очевидно звучит сомнение. Совсем мёртвым таких вопросов не задают. Совсем мёртвых попросту не существует".

Второй вопрос: "Ты вернёшься?". O, santa simplicitas santa simplicitas - святая простота (лат.)

! А как там моё биологическое тело? Кто-нибудь его видел? Разве его клетки ещё сохранили функциональность и связи между собой? И разве патологоанатомы не потрудились так, что даже сами не смогут собрать разобранный ими конструктор, пропитанный формалином? Кстати, несмотря на этот замечательный консервант, процессы разложения исправно начали своё необратимое дело, пусть со скрипом, но начали. Впрочем, если бы я сильно захотел и постарался вернуться в прежнее свое обличие, у меня, наверное, это получилось. Но какое удовольствие усесться за руль попавшего под пресс и тронутого ржой твоего некогда любимого Мерседеса, предварительно искромсанного газовым резаком и разобранного на запчасти? И вообще, где у него там руль? Даже Иисус Христос не стал утруждать себя в момент воскресения: старое истерзанное тело просто утилизировалось, распавшись на субатомарные и волновые структуры. Лишь ради своих учеников, в частности, таких, как апостол Фома, наш Господь на короткое время воссоздал временную, но узнаваемую оболочку-имитацию. Без нее обойтись было нельзя - не все же имели способность видеть фаворский свет.

Так что в прежнем виде я не вернусь. Хотя...Была бы оправданная необходимость, всё возможно. Тут надо подумать...

На третьем вопросе я застрял. "Этого можно было избежать?". Избежать...

Первая встреча с одним из главных действующих лиц

Апрельское солнце как никогда припекало. Обонянию весна являла характерную смесь раскисшей земли, парящего асфальта, тающего снега, пропитанного за зиму городской грязью, солью и песком. За проходящими мимо женщинами стелился эротический шлейф духов, гормонов и надежд. Молодые и уверенные в себе особы торопились сменить зимний гардероб на почти летний, откровенно игнорируя демисезонную фазу. Короткие юбчонки, колготки телесного цвета, туфли на шпильках, распущенные волосы, вызывающий макияж.

Одна из центральных улиц города, захлебнувшись пробкой, стояла. Водители разглядывали прохожих с куда большим интересом, чем ещё месяц назад. То тут, то там раздавались короткие гудки клаксонов, и чаще не от раздражения, а от неудержимого игривого восторга, адресованного каждой второй проходящей мимо юбке.

Макс стоял как раз в таком месте: недалеко от сложного перекрестка, на остановке общественного транспорта, напротив главного корпуса университетского городка. В трех метрах группа веселых студенток то и дело взрывалась беззаботным звонким смехом. Яркая блондинка, обращенная лицом к Максу, стреляла на него похотливыми глазками и периодически склонялась к уху соседки, стоящей спиной. Но та не решалась повернуться, хотя плечами рефлекторно поводила и косила глаза. Потом как бы случайно переступила с ноги на ногу и оказалась вполоборота к объекту интереса подружки. Однако "объект" отошел подальше и встал у самого бордюра, сосредоточенно вглядываясь в окна медленно двигающихся машин. Будоражащая весенняя атмосфера не могла совладать с мрачными мыслями Макса. Сейчас ему было не до любви, не до секса, не до новых приключений и головокружительных романов. Предстояла неприятная встреча. Назначенное время уже прошло, но звонок по мобильнику, раздавшийся три минуты назад, подтверждал, что договоренность в силе, и всему виной дорожные пробки.

Поскольку марка автомобиля заранее не была известна, распахнувшаяся дверца грязной Лады-Калины, вызвала легкое удивление.

- Запрыгивай! - весело ощерился небритый мужчина в бейсболке и черных очках.

Макс сел в машину, мельком взглянув на игривых девчат. Те разочарованно посмотрели ему вслед и, встретившись с брутальным парнем глазами, поспешно напустили на себя искусственную серьезность вперемешку со скукой.

- Каковы планы? - спросил хмурый человек за рулем "Калины", неизвестно к кому обращаясь.

- К Шепелю сразу поедем, там разберемся. Он ждет, я звонил, - бодро откликнулся небритый пассажир с заднего сиденья и жизнерадостно толкнул локтем Макса. - Знакомые тёлки?

- Нет. Просто пялились на остановке.

- Во, парень! Такие бабы на него пялятся, а он монаха из себя строит.

- Да какой он монах? - включился в разговор пожилого вида мужчина, сидящий рядом с водителем. - Я слыхал, у него в Москве личный гарем в двух общагах уже не помещается.

- Что, правда, Макс? - развеселился небритый.

- Шепель знает, что я завтра улетаю? - спросил Макс, проигнорировав легкомысленную тему и прозвучавший вопрос.

- Знает, - немного посерьезнел небритый. - Потому и позвал. Дело у него к тебе новое есть.

Наступила пауза в разговорах, машина наконец свернула на светофоре, вырвавшись из сплошного потока. Преодолев приличное расстояние, спутники оказались на трассе, ведущей за город.

Высокие металлические ворота в глухом трехметровом кирпичном заборе открываться не торопились. После долгих согласований по телефону и переговоров с охранниками хозяином презентабельного особняка разрешено было впустить только двоих: небритого по кличке Пашехон и Макса. Пожилой пассажир, кряхтя, вылез из машины, и принялся разминать спину. Водитель распахнул дверь, закурил, оставаясь на месте, и безразлично глядел, как закрывалась калитка за двумя вошедшими внутрь. Мелькнул краешек гигантского мощеного двора.

- Не любит меня Шепель, игнорирует, - пробурчал себе под нос пожилой.

- Да кто тебя любит, Вова? - сплюнув, сказал водитель и аппетитно-шумно затянулся табачным дымом.

Несмотря на множество роскошных залов и комнат, приём гостям был оказан в кельеобразной комнатушке на первом этаже со сводчатыми потолками и отделанной весьма скромно. Правда чистота, полумрак, аквариум в стене и миниатюрный камин создавали необходимый уют для доверительной беседы. Мягкий диванчик, два кресла и круглый низенький столик - вся мебель помещения. Хозяин - лысеющий, розовощекий, простодушный на вид, от силы лет сорока пяти, в узких очках, еле держащихся на кончике тонкого носа, - пожал руку сначала Максу, потом его спутнику и пригласил рассаживаться.

- Давайте коротко, по-деловому, - начал он, скрестив руки на груди и меряя шагами пол: пять шагов вперед, пять назад. - В чём проблема, Максим?

- Проблема в том, что я не подвязывался удовлетворять амбициозные прихоти ваших подопечных.

Небритый нервно качнулся в своем кресле, куда он сел после того, как Макс избрал диванчик. Шепель поднял брови, глядя в пол, и на мгновенье приостановил свой размеренный шаг. Макс выдержал паузу и продолжил:

- Меня просили об услуге, я её выполнил. Выполнил, больше выказывая свое уважение к вам, чем преследуя какие-то свои интересы. Кому-то этого показалось мало, и, я считаю, жадность до халявы заставило ваших друзей прицепить бесплатным довеском свои нелепые просьбы. Вы лично давали на них свои санкции?

Шепель молчал. Макс упорно вторил ему - также молчал. Наверное, в глазах "небритого" это выглядело невероятной наглостью и даже дерзостью. Он качнулся снова и опустил лицо в пол, как страус прячет голову в песок.

- Хорошо, Максим, я признаю некоторую несанкционированность допзаказа. Но мои интересы в нем определенно предусматривались. И ты не мог не знать, ну, уж по крайней мере, не догадываться об этом. Как быть с этим?

- Я прагматик, Никита Иванович. Возможно, педант в некоторых вопросах, особенно там, где лично я рискую больше, чем получает выгоду мой заказчик. Поэтому Ваше фактическое подтверждение своей причастности к довеску для меня было вопросом принципа. Его я не получил.

- Ты мог позвонить!? - немного визгливо, на пределе возможностей голосовых связок выкрикнул Шепель, тут же взяв себя в руки, и продолжил предельно спокойно. - Я ведь ждал твоего звонка. Это было бы разумно - позвонить мне с уточнениями заказа. Ты ведь не робот, не компьютерная программа, где каждое действие должно подчиняться жесткому алгоритму. Есть сомнение - набери номер. Что может быть проще? Зачем усложнять ситуацию? Был бы звонок, не было бы сейчас и этого разговора.

Макс встал, что, видимо, выходило за рамки принятого здесь протокола, остановив тем самым мерное расхаживание хозяина.

- Я не стремлюсь к признанию моего авторитета выше, чем его оценивают в той или иной компании. Но если он признаётся не в той мере, в какой его осознаю я сам, я просто расстаюсь с компанией.

Небритый и вовсе теперь являл собой бесформенный комок, слившийся с креслом.

Шепель и Макс стояли лицом к лицу и смотрели друг на друга. Взгляд одного из-под тонкой золоченой оправы очков был надменным и вызывающим. Другого - не выражал ничего. Он проходил сквозь стоящего напротив и рассеянно устремлялся на что-то, находящееся далеко-далеко позади хозяина дома.

- Аграфентов! - рявкнул Шепель, обращаясь к небритому. Тот встрепенулся и встал тоже. - Ты знал, что Вова проявляет излишнюю инициативу?

- Сегодня узнал, Никита Иваныч. Вовик сам мне признался, когда вы велели его с собой прихватить, - подобострастно ответил небритый. - Он в машине сидит. Позвать?

"Схватка взглядов" внезапно прекратилась, теперь и Шепель, и Макс одновременно посмотрели на Аграфентова.

- И в каких же словах он признался тебе? - на одной пятке повернувшись к небритому, спросил хозяин и заложил руки за спину.

- Один хрен, говорит, Максику шеф все проплатил, пусть-ка и мое дело заодно устроит. В смысле он мне признался, что так подумал тогда...

- Когда?

- Когда у Макса получилось... Ну, это...

- А кто знал?

Аграфентов молча, опустил голову.

- Кто знал, ЧТО там у него получилось, я спрашиваю?! Ты знал, морда! - Шепель схватил своими холеными пальцами небритый подбородок Аграфентова, - Кто тебя просил болтать?! Язык отрезать? - и помолчав немного, брезгливо закончил: - У, клоун.

Шепель набрал номер по мобильнику и сказал одно лишь слово в трубку: "Отбой". Повернулся к Максу, обращаясь явно не к нему:

- Максиму проплатить дополнительные услуги. Вову наказать на двойную сумму. Будет впредь бежать впереди паровоза - раздавлю. Всё понятно?

- Всё, Никита Иваныч, понятно, сделаем, - отозвался Аграфентов.

- Тогда всем спасибо, провожать не буду, дорогу сами найдёте...

И уже удаляясь в неприметную дверь, внезапно обнаружившуюся в дальнем углу комнаты за тяжелой портьерой, добавил - Да! Максима проводить, как полагается.

Рассказ от первого лица

Разве мог я тогда догадываться, куда попал?

Ранняя весна, снега почти не было, хоть и слякотно вокруг. Однако тепло. Я в каком-то драном, длинном пальто без подкладки, темные брюки из плотной ткани, на голове шляпа. Стою на остановке напротив автовокзала. Знаю, что надо ехать, но забыл номер автобуса. То ли рейс 35, то ли 53. Хорошо хоть соображал, куда направляюсь - домой, в Елшанку - окраина города. Далековато, да и есть ли прямой рейс в тот район? Ничего не знаю. Отвык от общественного транспорта.

Народу мало. Странно. Несколько человек отрешенно смотрят вдаль. Мучительно вспоминаю, откуда я возвращаюсь. В голове вертится: отец, отец. Что отец? Еду от отца? Он ведь умер. Кладбище в другой стороне. Да нет же, я с живым разговаривал. Он что, в больнице? Мой отец в больнице? С чем? С инсультом, от которого скончался, не приходя в сознание, после трёхдневной комы пять лет уже как? Что-то не так. Кажется, он мирно проживает где-то недалеко, тут же рядом с автовокзалом. Или работает здесь. Фу, чертовщина какая-то...

Подходит автобус. Пытаюсь разглядеть табличку с номером автобуса, надеясь, что на ней будет указан пункт прибытия. Не успеваю, несколько человек запрыгивают в салон, и я с ними. Знаю, что с автовокзала дорога одна. Надеюсь как-нибудь сориентироваться. Погляжу в окно, город хорошо знаю, разберусь по ходу.

Но не тут-то было. Чуть замешкался и вижу, автобус уже катит по какому-то грязному, утопающему в большой маслянистой луже помосту - не то железному, не то деревянному. Вокруг странный и незнакомый пейзаж, больше похожий на территорию заброшенной нефтебазы. Вдали видны дома-высотки, освещенные солнцем.

Едем. Поглядываю на скудных и молчаливых пассажиров. Ищу, у кого спросить, доедем ли до Елшанки, или хотя бы до 3-й Дачной. Почему-то не решаюсь. У всех лица отрешенные и мрачные. Смотрю по сторонам, не узнаю ни одной улицы. Едем не долго. Как такового города не вижу, короткие улочки с одиночными покосившимися домишками, пустыри, маленькие квартальчики, наглухо огороженные тёсом. Первая же остановка заставляет меня поторопиться выйти, тем более замечаю, основная масса пассажиров спешно выходит здесь. Но на конечную не похоже, уж слишком короткий маршрут получается для нашего-то большого города.

Итак, я стою на небольшой асфальтированной площадке. Автобус делает крутой разворот и куда-то уезжает, но не в противоположном направлении - что-то отвлекает меня - и я не успеваю заметить в какую сторону. По левую руку от меня - двухэтажный длинный барак из потемневшей от времени вагонки, мрачный дворик, по правую - нагромождение не то торговых палаток, не то недостроенных приземистых павильонов. Напротив - полусферическое сооружение с широким парадных входом, напоминающим вход в станцию метро. Захожу. Небольшой тамбур с тремя дверями. Левая открыта, направляюсь в неё. Вижу достаточно просторное помещение, похожее на кафе. Посетителей нет. В дальнем углу нечто вроде барной стойки. За стойкой молодой мужчина, протирает тряпкой полки и посуду.

- "Пэл Мэл" есть у вас?

Бармен смотрит на меня вроде бы и дружелюбно, но от вопроса несколько мрачнеет - или мне только кажется. Смотрит на скудные витрины, нехотя машет рукой на полку, где лежали всего два или три вида курева. Пачки незнакомые, но выдающие что-то простенькое, не "Прима" и не "Памир", а возможно, и папиросы.

- Только это, - мрачно отвечает мужчина, словно я задел его достоинство, потребовав что-то недозволенное здесь или никогда не водящееся в продаже. Весь его вид выражал, что я здесь человек явно чужой, и как тут оказался - непонятно. Чуть ли не мысли его читались: "Ходят тут, богатенькие".

Я мысленно окинул себя взором, ничего вычурного ни в одежде, ни во внешности моей я не нашёл. Напоротив - одет..., ну, если не как бомж, но как бродяга. А поскольку местность напоминала скорее гетто, чем цивилизованный квартал нашего города, я счёл, что выгляжу соответственно и вполне сойду за местного жителя - некоторые из них попались мне на глаза по выходу из автобуса.

- Ничего, давайте, что есть. Я люблю и такие, - изобразив покладистость, среагировал я на ситуацию, которая начала меня сильно беспокоить. Но вместо ожидаемого, я получил отпор:

- Вам не сюда. Дверь прямо, в арку, - махнул головой бармен в сторону тамбура, из которого я прошёл сюда.

Я не стал упрямиться, и, ничего не понимая, поспешно вышел на улицу. Проходившая мимо женщина отпрянула от меня, лишь только я хотел задать вопрос, где трасса, ведущая к центру города. Отпрянула не боязливо, как от прокажённого, а пренебрежительно, как от человека, только что обидевшего весь квартал.

Бармен предложил пройти в арку. Я вновь обернулся ко входу в куполообразное сооружение и ступил в тот же тамбур. Итак, слева - дверь в бар, справа - задраена наглухо и, похоже, открывается редко. А прямо - действительно арка. Захожу с нарастающей тревогой в душе...

В полумраке вижу тесное почти квадратное пространство, сводчатый высокий потолок. Справа обнаруживается зев тоннеля, подобного метрополитеновскому, но рельсы, если они и есть, укрыты толстым слоем черной грубой ткани, наподобие драпа или сукна. Тоннель слабо освещён рядом тусклых лампочек в стене, уходит с изгибом во мрак. Явно не функционирует и не является даже пешеходной зоной.

Слева - стена такой конструкции, словно когда-то здесь было продолжение тоннеля, однако вместо него - сложный переплёт с матовым стеклом в непонятных разноцветных узорах. За стеклом, видимо, источник искусственного света, скорее всего со стороны бара, где я только что побывал. Создавалось впечатление, что некогда функционирующий тоннель демонтировали на каком-то отрезке и оборудовали выход наружу, через который я вошел. В результате реконструкции участка тоннеля возникла комната, полы которой выложили грубой керамической плиткой. Вот на этой плитке сейчас я и стоял, разглядывая нескольких странных женщин. Их было шестеро-семеро. Молодые и среднего возраста. Все уставились на меня.

- Тут транспорт ходит? - спросил я. - Мне бы до Елшанки...

Одна, молодая, лет двадцати пяти, удивленно задала вопрос:

- Вы что, без талона сюда добрались?

- Какой талон?

И тут я почувствовал страх. Он исходил от женщин. Они хоть и молчали и внешне никак не реагировали, но по тщательно скрываемому напряжению я понял, что мое появление здесь - большая оплошность и недопустимое нарушение каких-то страшных правил.

- Мне бы уехать как-нибудь, - растерянно пробормотал я, стараясь выглядеть максимально миролюбиво.

Одна из женщин с разукрашенным по-маскарадному скулами и лбом (возможно, это был татуаж), как-то странно приблизила своё лицо к моему, словно вглядывалась в глаза или принюхивалась, потом потянулась ко мне щекой...

- Нет! - резко произнесла она, отпрянув и обращаясь к остальным. - Нельзя, он мне не нравится, что-то не так, не верьте ему, я чувствую не те мысли.

- Да я никаких плохих намерений не имею, что вы! - попытался улыбнуться я. - Я, видимо, случайно сел не в тот автобус...

Дородная бабёнка средних лет укоризненно покачала головой. Мрачная безысходность повисла в воздухе. Я начал догадываться, что попал в зону, тщательно скрываемую от другого населения города. Здесь всё было пронизано какой-то жуткой тайной.

Странные особы прятали от меня глаза, кто-то отошёл в сторонку, кто-то отрешённо повернулся ко мне спиной.

- Девочки, подскажите, как выбраться отсюда. Я уеду и всё забуду. Я никого из вас не видел и даже не был здесь... Да я и не понял ничего. Приснилось мне, - пытался я задобрить растерянных женщин.

- Он выдаст нас, это не просто так, - услышал я приглушённую чью-то фразу.

- Да, блин, я случайно здесь! - взмолился я. - Как выбраться - скажите, и я уйду навсегда, и дорогу забуду...

- Вот это правильно. Только к менеджеру тебе надо, - сказала равнодушно одна.

- Кто это? - напрягся я.

- Не волнуйтесь, - усыпляя мою бдительность, почти ласковым тоном произнесла другая женщина, ранее молчавшая, лет 35, - менеджер решит ваш вопрос. Так надо. Идите, ничего страшного, - и легонько подтолкнула меня в сторону распахнувшейся во внутренний дворик до сих пор не замеченной мною низенькой дверцы в стене.

Я шагнул обречённо во двор, где ещё лежал снег. Дверь в помещении напротив уже была открыта. Преодолев на ватных ногах несколько метров - дворик был крохотный, - я заглянул внутрь. Меня вновь подтолкнула сзади все та же женщина.

- Вот менеджер, вам к нему, - скороговоркой тихо выпалила провожатая и, как мне показалось, испуганно удалилась прочь.

Запах мясной лавки ударил в нос. Из-за тяжелой широченной занавеси выглянул мрачный сутулый человек в длинном прорезиненном фартуке зеленого цвета и с бойцовскими перчатками на руках. Он что-то пробормотал, явно приглашая сделать ему навстречу несколько шагов подальше от входной двери. Приблизившись к нему, я услышал что-то вроде: "Слушаю вас, какие проблемы?"

- Я оказался здесь случайно, даже дорогу не запомнил, а мне в Елшанку...

Не успел я договорить, как получил два сокрушительных удара в челюсть, в голову. Почему-то первой мыслью было: "Ограбят". Во внутреннем кармане пальто лежало портмоне с двадцатью тысячами рублей. Вторая мысль: "Убьют".

Я упал в белую жижу, разлитую на полу, молоко или белила - так мне показалось. А вокруг - россыпи не то муки, не то крахмала. Я барахтался в этой мерзкой луже, запутавшись в полах пальто, и стонал, а "менеджер" продолжал меня избивать. Теперь в одной руке у него была увесистая палка, наподобие биты, только конец её увенчивал конусообразный набалдашник с остриём, направленным в меня. Во второй руке - гнутая хворостина, похожая на короткое удилище. Я притворился потерявшим сознание, стараясь выиграть тайм аут. В душе неприятно ворошилось сожаление: зачем позволил напасть на себя, вместо того, чтобы атаковать первым. Но кто знал, что всё произойдёт так быстро. И что намерения менеджера не оставят мне выбора. "Бита" охаживала мои бока, а хворостиной мужик с садистским равнодушием тыкал в меня, стараясь попасть концом в мою поясницу или чуть ниже. Я чувствовал эти, казалось, безобидные тычки, и не понимал их смысла. Однако ощущение растущего онемения в теле и одновременно возникшая мысль, что внутри хворостины проходит трубка, заканчивающаяся тонкой иглой, повергли меня в животный ужас. Меня убивали с сатанинским спокойствием и с неизвестными мне целями.

Я взмолился о пощаде, как можно более плаксиво и жалобно, демонстрируя всю свою беспомощность и покорность судьбе. Потом заохал, и начал обмякать, имитируя паралич. Хотя и без всякой имитации, он, возможно, был уже близок. Что мне впрыскивали - откуда бы знать? Смертельный, усыпляющий или парализующий препарат?

Бороться! Плевать на все, даже если не получится, бороться! Даже если у них нет намерений убить меня! А если и не убить, то что тогда? Отключить память и выкинуть куда-нибудь в городе? Чепуха! По всем признакам, они не станут себя утруждать таким милосердием. Убьют, расчленят, съедят, пустят на фарш и - на рынок, продадут на органы, да мало ли что ещё! Бороться.

Я судорожно дернулся, скрючился, и завалился на бок, лицом к своему мучителю. Он с параноидальной методичностью продолжал тыкать в меня своей "булавой" и "удочкой" поочередно...

Изловчиться и выхватить "булаву", барахтаясь и скользя в молочно-мучной жиже? Неудача - смерти подобна. Ноги "бойца" далеко - не подсечь, не ухватить.

В момент, когда палка в очередной раз уткнулась в мой бок своим конусовидным острием, я пропустил её под рукой, прижал левым локтем к телу, а правой рукой крепко ухватился за древко. Молниеносным рывком я выдернул палку из скользких перчаток. Человек качнулся в мою сторону. Он не успел мобилизоваться. А я с опорой на лопатки распрямил напружиненное тело и выбросил левую ногу. Удар тупого носка моего зимнего ботинка угодил точно в гладко выбритое лицо. Правая нога ударила в область голеней моего противника. Он постарался удержать равновесие, но мне хватило времени оказаться в вертикальном положении. Одновременно булава, описав в воздухе полукруг, своей рукояткой хрястнула в челюсть "мясника". Меня охватила звериная ярость. Страх потерять сознание от хитроумных инъекций заставил действовать быстро и наверняка.

Через минуту все было кончено, хотя остановить мне себя было нелегко. Менеджер с раскроенным черепом и лицом, представляющим из себя молочно-кровавое месиво, лежал у моих ног. По агонизирующему телу ещё пробегала мелкая судорога, ступня, обутая в черный кроссовок, ритмично дергалась в грязно-белой луже.

Меня колотило в ознобе. Я озирался, высматривая подобие оружия. Помещение в чернеющей глубине сужалось и уходило куда-то вниз. Там проглядывался покатый спуск в подвал. Исследовать его ни времени, ни желания не было. На улице, если маленький дворик снаружи можно было назвать улицей, послышались мужские и женские голоса. Мое тело стремительно слабело. Бежать в подвал, оставляя за собой кроваво-молочный след? Я схватил бывшего менеджера за ноги и быстро поволок его вглубь помещения. Похоже, здесь никого больше не было. И слава богу.

Опомнившись, я бросил свою жертву и стремглав метнулся к входной двери - кажется, на ней был запор. Когда та коварная баба ушла, дверь хлопнула за моей спиной, лязгнув железом. Так и есть - задвижка. Я дернул её слишком сильно, громыхнуло так, что голоса стихли. Плевать. Только сейчас, возвращаясь к трупу, я увидел на стене, возле которой встретил меня менеджер, телефон: старинный, какие висели раньше в телефонных будках, а точнее на заводских проходных - из черного эбонита, с огромным диском и полустертыми цифрами в его отверстиях. Звонить? Куда? Да и что это может быть за телефон? Местный коммутатор? Но и сотового со мной не было. Кстати, где он? Ведь я не расстаюсь с ним никогда. Странно. Все странно.

Кто-то подергал за ручку двери снаружи.

Через мгновение я стоял между рельсами одноколейки в таком же тоннеле, как десять минут назад. Куда девать труп, я не знал. Ни чанов, ни баков, ни ящиков, ни укромных закутков здесь не нашлось. Но откуда-то ведь шёл запах разделанной несвежей туши! В потёмках не очень-то осмотришься. Лишь рельсы поблескивали в свете далекого и одинокого фонарика, торчащего из потолка в глубине тоннеля.

Я отпустил ноги бездыханного тела и, перемахнув через деревянную конструкцию тупикового упора, кинулся бежать по промасленным шпалам...

* * *

Одинокая лампочка осталась далеко позади, тоннель уже описал треть окружности с радиусом в полкилометра, наверное. Ни шороха, ни движения воздуха. Затхлый запах сухого подвала с примесью мазута. Уж лучше, чем тошнотворный трупный. По всем признакам, я это ощущал животным инстинктом, впереди - либо тупик, образованный завалом, а то и глухим рукотворным заграждением, либо герметичная дверь. Как далеко - интуиция молчала. Ширина одноколейки стандартная, а то и чуть уже. Что за транспорт мог ездить здесь? Размеры тоннеля явно уступали метрополитеновским. Высота потолков - от силы метра три. Вагонетки? Пассажирские вагончики? Дрезины? Полированная поверхность рельсов указывала на их постоянное использование. Вдоль вогнутых стен тянулся единственный жгут кабелей. Ни развилок, ни проемов, ни дверей. Видеть я уже не мог, лишь изредка скользил рукой по шершавой бетонной поверхности и прислушивался к эху разнообразных звуков, вызываемых моим теперь уже осторожным продвижением вперед. Одолевали сомнения - правильно ли я действую. Может, надо было броситься напролом в обратном направлении? Знать бы куда!

Ноги, хоть и оставались несколько онемевшими, но все же усталости не испытывали, да и сам я чувствовал себя вполне здоровым. Выброс адреналина сказывался? Немого побаливала челюсть и "тукало" где-то в затылочной области, как раз в тех местах, куда пришлись два первых удара, смягченные перчаткой-митенкой. Для стратегических размышлений - откуда и куда я попал, что предшествовало поездке на автобусе, и вообще, что со мной случилось - ни времени, ни вдохновения не было. Волновал лишь один тактический вопрос - как отсюда выбраться? Спиной я чувствовал опасность, а впереди - неизвестность. Имя свое я помнил, где живу и с кем - тоже. Что все происходящее не сон - сомнений не вызывало. Трезвость ума вернулась окончательно, когда акустические эффекты стали стремительно меняться. Впереди явно что-то было.

Непроизвольно я начал издавать высокие "цыкающие" звуки, уподобившись летучей мыши с её эхолокацией.

Так и есть. Я вздрогнул, когда вытянутая вперед рука коснулась холодного твердого препятствия. Что-то крупное металлическое стояло на рельсах. Обходя сбоку объект и обшаривая его поверхность двумя руками, я шаркал спиной по стене. В воображении нарисовался образ вагончика, в каких катают детей на аттракционах. Пройдя дальше, я определил, что таких вагончиков несколько. В них имелись двери, правда, закрытые. На каждой из них нащупывалось подобие ручки, но воспользоваться ею желания не возникало, дабы не нарываться на всякие неожиданности и не наделать шума. Окна, кажется, отсутствовали, до крыши дотянуться не удавалось - высоко. Может, её и не было вовсе. "Состав" насчитывал пять вагонов, заканчивался открытой платформой, скорее всего с механизмом управления. Что-то там выступало из нее, ладонь прошлась по какой-то многочленной конструкции с разнообразными гранями, плоскостями, рукоятками-рычагами.

Я, не останавливаясь, стремительно двигался дальше. Ногой скользил теперь уже вдоль правой рельсы, изредка делая выпад в сторону стены, опасаясь пропустить дверь или лаз. Больше полагаясь на "звуковой навигатор", продолжал издавать тихие, но высокие звуки и максимально напрягал слух. Я даже слышал и чувствовал увеличивающееся расстояние до "поезда", оставшегося за спиной.

Яркая вспышка света далеко впереди заставила меня рухнуть на землю, вжаться в шпалы и перестать дышать. Тоннель ещё не завершил свой изгиб влево, так что непосредственный источник света, слава Богу, прятался "за поворотом", но хорошо озарял правую сторону тоннеля. Мой беглый взгляд ухватился за подозрительный проем в стене метрах в шести от меня. Рывком я кинулся к нему и... провалился в легко распахнувшуюся передо мной железную дверь. Вовремя. Петли не скрипели и позволили бесшумно притворить за собой дверь. К сожалению, никакого засова на её внутренней стороне не нашлось. Узкий коридор позволял обеими руками перебирать по его стенкам, пока ноги осторожно ступали по твердой поверхности пола. Изредка под подошвами похрустывал мелкий шлак или керамзит.

Как не проявлял я осторожность, все же болезненно ткнулся лицом в какую-то перекладину, издавшую металлический низкий гуд. Вертикальная лестница. И больше ничего. Прямоугольный тупичок и вмонтированная в стену лестница, сваренная из толстого арматурного прутка.

Позади раздался громкий хлопок, раскатившийся эхом по тоннелю, и все подземелье гулко завибрировало, словно где-то включился тяжелый двигатель.

Лезть вверх долго не пришлось. Через 30-35 ступенек-перекладин лестница упиралась в самый банальный чугунный люк, какими изобилует любой город на своих дорогах, площадях и двориках. И самое удивительное, железяка относительно легко подалась вверх и в сторону под нажимом ладони. Никаких признаков ожидаемых свежего воздуха и дневного света органы чувств не уловили. Я прислушался. Ничего.

Через две минуты мои руки жадно трогали множество предметов в довольно просторном (судя по эху) помещении. Передвигаться было непросто - нагромождение столов, шкафов, стульев и полок на стенах громыхали при каждом прикосновении обилием звуков. Первое впечатление - скобяная лавка или даже мастерская по ремонту мелкой бытовой техники. Одержимый найти любой источник света, я суетливо перебегал от столов к стенам и полкам на них. Обостренные чувства в отсутствии основного - зрения - позволяли улавливать тончайшие запахи и звуки. Пахло канифолью, машинным маслом, эфиром, спиртом, керосином бумагой и типографской краской. К этому букету примешивался слабый запах людей. Не то чтобы грязной одежды, нестиранных носков, пота, мочи и прочих выделений..., а именно "человечины". Мы никогда не замечаем этого "духа", потому что привыкаем к нему, по большей части находясь среди подобных себе.

Гул и вибрация доносились и сюда. Упала какая-то склянка, звякнув осколками стекла. Нога задела стоящую на полу тяжелую картонную коробку. Я старался двигаться по периметру комнаты, держась правой стороны. Наткнувшись на узкую дверь и толкнув её, я понял, что за ней располагается саузел: пахнуло влагой, мылом и немного хлоркой. Рука нащупала выключатель, он не работал. Если есть проводка, значит, где-то должен быть распределительный щиток. Обычно его располагают ближе к входу. Но где он? Вряд ли у люка, откуда я поднялся сюда. Вход. Искать вход.

Обойдя почти всю комнату, я обнаружил четыре двери, у каждой из которых на уровне плеч имелись неработающие выключатели. Кроме стеклянной посуды - банок, графинов, колб, высоких лабораторных стаканов и прочей всячины - назначение массы других предметов трудно определялось на ощупь. На одном из столов было относительно пусто, кроме нечто похожего на телевизор или громоздкий монитор от компьютера. Пачка бумаги, несколько ручек в канцелярской подставке. Носок ботинка уперся в жестяной короб на полу. По форме - стандартный процессорный блок. Ну, конечно - куча проводов сзади. Под столешницей - выдвижная полка с клавиатурой. Ещё раз обшарив стол, я нащупал компьютерную мышь, а рядом... Трубка. Да, это была телефонная трубка от радиотелефона. Касание кнопок активизировало их подсветку и небольшой зеленоватый дисплей. Send - тишина со слабым шумовым фоном. Гудка нет. Где-то находится базовое устройство и, конечно же, также обесточенное.

Используя трубку как фонарь, я осмотрелся вокруг. Много чего обнаружилось в слабом свете, но это не позволяло составить определенное мнение о назначении комнаты. На трех десятках квадратных метров практически не оставалось свободного места, как в мастерской сапожника или магазинном складе. Однако входная дверь определялась сразу. Я до нее не дошел каких-то полутора метров, двигаясь по периметру: она была обита на старый манер дермантином и запиралась на накладной замок. Изнутри его открыть не составило труда - поворот пластмассовой "вертушки", и в нос ударил прохладный свежий воздух. На обратной стороне дверного полотна - плакат с изображением молодой Лаймы Вайкуле.

Однако до свободы, как я заподозрил, ещё было далеко. Дальний конец короткого коридора был зарешечен. Решетка, между прутьями которой можно было просунуть ногу, оказалась закрытой на амбарный замок, висящий снаружи. Я потрогал замок, свободно болтающийся в приваренных проволочных кольцах. Подёргал дверь, имеющую довольно большой люфт. Сердце забилось чаще, волна адреналина подступила к горлу. Я чувствовал близость свободы.

Грубо сваренная решетка представляла собой символическую дверь, отделяющую коридор от просторного холла, судя по эху. Осветить его полностью постепенно меркнущим дисплеем трубки не удавалось.

Бросив трубку в карман пальто, я взялся за решетку и приподнял её. Приличный зазор между верхним косяком и дверью позволил легко снять её с петель, не трогая замка. Сварщиков-монтажников надо бы казнить за их работу. Но, сами о том не догадываясь, мне они оказали великую услугу.

Я не поленился вернуть дверь на место. Мало ли.

Из холла с одиноким дряблым диванчиком наверх вела бетонная лестница с перилами, вмонтированными в стены. Здесь гула и вибрации уже почти не замечалось. А может, они вовсе прекратились, и лишь остаточные явления в моем теле хранили память о них. Десяток ступеней - и снова дверь с точно таким же накладным замком, как внизу. Я прислонил ухо к прохладной крашеной поверхности и, задержав дыхание, прислушался. Может, и казалось, но мне послышалось тиканье часов. Осторожно повернув вертлужку, замок щелкнул два раза, и отвыкшие от света глаза мои невольно зажмурились...

Выйдя из настежь открытой кладовки, оклеенной обоями, я оказался в обыкновенной, скромной, но уютно обставленной квартире. В центре комнаты - круглый стол с белой длинной до самого пола скатертью и пустой цветочной вазой, люстра на побеленном потолке, Ковер на полу, ковер на стене. Старинные часы-ходики с гирьками, разве что без кукушки. Ряд книжных полок, платяной шкаф, сервант. Телевизор в углу на тумбочке, диван напротив. Что-то заставило меня снять ботинки. Рукавом я затер пыльные следы, оставшиеся от меня на полу. Держа ботинки в руках, я быстро обежал однокомнатную квартиру. Заглянул на кухню, пахнущую свежими щами. Небольшая кастрюля стояла на ещё теплой плите. В животе заурчало. Солонка и пепельница с окурком на столике. Низенький холодильник "Саратов". Запах табака. Из крана в мойке капала вода. Санузел смежный, источающий запах бритвенного лосьона. Крохотный тамбурок. Типичная хрущевка. По всему было видно: здесь жил мужчина, возможно, один. В прихожей несколько пар мужской обуви, куртка, пальто, зимняя шапка, кепка, бейсболка. На угловой полке - серый телефонный аппарат и открытая пачка сигарет "Наша марка". Я, словно попав в прошлое, уставился на глянцевый настенный календарь с молодой Аллой Пугачевой. Год 1990-й. Оглянулся на телевизор - "Akai". Таких сейчас не сыщешь. Дверь с глазком, я заглянул в него: лестничная площадка, первый этаж. Проглядывается подъезд. И в этот момент в него шумно ворвались с улицы трое мужиков и стремительно направились прямо ко мне. Рассмотреть людей я не успел.

Вступить в схватку? Ничего похожего на оружие я не видел. Ни палки, ни молотка. Если только нож на кухне в ящике? Некогда. Я положился на инстинкт.

Длинная скатерть скрыла меня полностью под круглым столом в центре комнаты. Только я успел подоткнуть под себя полы пальто, обнять двумя руками ботинки и затаиться, как в квартире загромыхали шаги.

- Разувайтесь мне тут! И тихо. Сейчас... - приглушенным голосом произнес один из троих, видимо, хозяин. - обувь в руки и вперед.

- Да нет, вряд ли.

- Посмотрим.

Все трое тяжело дышали.

- На четвёртом и пятом ничего нет, к Пименову шистовские побежали. Посмотрим, что у тебя тут, - кашлянув, сказал кто-то, и все гурьбой направились к кладовке. Хорошо, я закрывал за собой все двери. Может и пронесет.

- Тихо, ты, не колготись!

Это был голос первого, хозяина. Наступила тишина, в которой отчетливо клацнул металл. Затвор пистолета?

- Все, пошли. Тс-с.

Дверь в глубине кладовой осталась, по-видимому, открытой, поскольку хорошо были слышны шаги спускающихся в подвал. Потом будет холл, решетка, коридор, дверь с Лаймой Вайкуле и мастерская. А там - отсутствующая трубка телефона и разбитая пробирка, или что там я уронил. Заметят?

Ну и что теперь? Шаги затихли, донесся лязгающий звук - отпирали амбарный замок. Все, пора уходить.

В углу платяного шкафа наряду с кучей скомканных трикотажных штанов и грязных рубашек нашлось место для моего неуклюжего и заляпанного высохшим молоком пальто. Я закидал его чужими шмотками. Телефонную трубку сунул в карман брюк, портмоне запихал за пояс, штанины быстренько пошоркал подвернувшейся под руку щеткой. В прихожей надел ботинки, обтерев их каким-то тряпьем, примерил из искусственной кожи куртку, пришедшуюся мне в самую пору, нацепил бейсболку и вышел из квартиры.

* * *

Во дворе двухэтажного кирпичного дома никого не было, где-то тявкала собака, а из длинного деревянного сарая, что напротив, раздавался натужный петушиный крик. Я огляделся. Влево и вправо тянулась узкая улица с одноподъездными домами-близнецами по одну сторону и сараями да гаражами - по другую. На возвышенности у самого горизонта на фоне тяжелых туч торчали как зубы далекие серые многоэтажки. Наверное, туда-то и надо навострять лыжи.

Беспрепятственно преодолев расстояние в три дома, я лицом к лицу столкнулся с мужиком, выскочившим мне наперерез из-за сарая. Серая телогрейка, кепка и кирзовые сапоги. Широко расставив руки и слегка качнувшись - то ли был пьян, то ли занесло на скользкой грязи, - он хмуро рыкнул:

- Стоять, партизан!

Недолго думая и не сбавляя темпа, я резко свернул в сторону того же сарая. Проскользнул перед самым носом удалого аборигена, едва коснувшегося меня рукой, и, увлекая за собой преследователя, оказался на небольшом пятачке. Отсюда не проглядывалось ни одно из окон домов, как удачно-то. Я развернулся и хладнокровно впечатал свой кулак в щетинистую челюсть. Мутно-серые глаза успели выразить удивление, прежде чем закатиться. Я поддержал мужика за ворот и мягко прислонил к дощатой стенке. Пахнуло перегаром. На губах запенилась слюна, губы беззвучно шевелились. Учинить бы допрос, да риск большой. Маленький шмон обнаружил в кармане рваных штанов складной нож приличного размера. Пригодится. Что-то мне подсказывало: беги.

Я быстрым шагом двинулся вдоль сараев. Кое-где гуляли куры. Людей на удивление не было. Какой-то полувымерший поселок из далекого прошлого. Только ни машин, ни прохожих, ни музыки из окон. На душе было неспокойно, сердце опять бешено колотилось, я почти бежал.

Попетлять пришлось изрядно, перемахивая низенькие изгороди и то тут, то там спугивая стаи воробьев и голубей. Местность постепенно опускалась в низину. Наконец строения закончились. Я перевалился через толстую, обмотанную стекловатой и алюминиевой фольгой трубу. Она тянулась вдоль открывшегося моему взору глубокого оврага. На одном его склоне, конечно, северном, кое-где лежал снег, а внизу в зарослях прошлогоднего камыша поблёскивала журчащая вода. Обойти овраг было немыслимо. За ним открывался пологий подъём и непаханое километровое поле. А дальше, как мне казалось - вожделенная цивилизация с домами-многоэтажками, которых отсюда уже не было видно, их загораживал холм.

Спускаться было легко, даже весело. Но когда под ногами захрустел вмёрзший в лед камыш, веселье закончилось. Болотистое дно оврага, безобидно выглядевшее сверху, и жизнерадостно поблескивающий ручеек, превратившийся теперь в пятиметровой ширины непролазную топь, охладили былой оптимизм. Я побрел в восточном направлении в надежде обнаружить брод, понимая, что совершил непростительную ошибку - прежде чем спускаться, внимательнее надо было изучить пейзаж. Ноги, мгновенно промокшие, проваливались в рыхлый колючий снег, но я всё же шёл; не забывал и поглядывать в сторону злокозненного посёлка.

Во всём происходящем была какая-то сюрреалистичность. Зная город, как свои пять пальцев, определив стороны света, я совершенно не понимал где нахожусь. В голову лезли мысли о провале во времени, параллельных мирах. Одна половина сознания признавала, что это всё чушь, другая находилась в полном смятении.

Внезапно начала кружиться голова. Свежий воздух после спёртой атмосферы таинственного подземелья? Голод? Усталость? Постадреналиновый синдром? Сотрясение мозга? А может, действие препаратов?.. Я лихорадочно задрал куртку вместе с водолазкой, ощупал поясницу, даже попытался вывернуться, скосив глаза. Нет, ничего не увидел, хотя бок побаливал. От тычков булавы, наверное. И тут мной овладело отчаяние. Не хватало ещё здесь рухнуть в беспамятстве, когда до свободы рукой подать!

Я решительно снял ботинки, в один из них кое-как вставил портмоне с деньгами, двумя бросками перекинул свою увесистую обувь через камышовые заросли и напропалую пошёл вперед. Находясь в должном настрое, я не чувствовал леденящего ноги холода.

...На середине пути, когда уже невозможно было выдергивать ступни из засасывающей плотной грязи, пришлось упасть и отчасти плыть, отчасти ползти по-пластунски, раздвигая камыш, благо тут его оказалось меньше...

На противоположном берегу подхватив ботинки, скинув куртку и, сочетая с ритмом дыхания шаг, я быстро поднялся по пологому берегу. Обошёл большой снежный блин, и устремился в казавшееся бескрайним поле.

Занять себя мыслями было несложно. Они сами лезли в голову, оставалось их только упорядочить. С чего начался день? Вот вопрос, о который я споткнулся. Не с автовокзала же! Хорошо, что было вчера? Ага, это уже проще. Из Москвы приехал Макс, учились когда-то в одной школе в Бабаевске, оба родом оттуда. Дружили, ссорились, снова дружили. Дрались из-за одной девчонки - Ирки Красновой. В итоге она так никому из нас и не досталась. Потом, окончив школу, мы вместе поступали в Саратовский университет. Снимали квартиру. Прогуливали занятия, баловались пивком, влюблялись в девочек-однодневок. Водили друзей, терзали гитару с вечера до утра, слушали итальянцев, старых добрых битлов и Цоя. Шастали к однокурсникам в университетские общаги. Весело было. До половины первого курса. Нам тогда ещё не перевалило за 17.

Макс влип в какую-то историю - до сих пор точно не знаю, да и он подробностей избегал - и сел на 3 года. А я загремел в армию. Отслужил в ВДВ, вернулся в универ, закончил, женился на Светлане, первокурснице медучилища. Она взяла академ-отпуск по случаю беременности, и назад уже не вернулась. Юльке, дочери нашей, сейчас десятый год. А Светка вторым ходит. Осенью рожать.

История взрослого Макса мне мало известна. Знаю, что прямиком из колонии ушёл в Чечню смывать позор кровью. Обошлось, вернулся целым и невредимым, и каким-то образом оказался в Москве. На днях позвонил - как гром с ясного неба, говорит, мой телефон в Интернете нашёл. Ну, конечно, мы со Светланой ЧП открыли несколько лет назад. В каких-то реестрах и телефон домашний высветился. ЧП А.В. Пшебержвицкий. Иди сыщи второго с такой фамилией! Вот Макс и нашёл, думал - однофамилец. Ха! Он думал! Позвонил - оказался я, собственной персоной.

Зайти на огонёк можно? - спрашивает. А то нельзя! Кто ж не ностальгирует по молодости? Вот вчера и заявился. По делам, мол, приехал. А по каким, не рассказывает. Всё улыбался да нас со Светкой слушал. Сам какой-то молчаливый стал, загадочный. Не изменился почти, на вид от силы лет 25 дашь. Всё телефон мобильный у него в кармане разрывался, пока он его не выключил. Выпивали? Конечно, выпивали. Пару коньяков уговорили за вечер. А к утру Макс ушел. Остаться отказался. Говорил, ещё заглянет, если время выкроит. Про себя рассказать обещал. И всё. Легли спать. Да и то не сразу. Кофейку попили с моей красавицей, поболтали немного. Чувствовал я себя совершенно трезвым, бодрым. А потом... Потом сразу автовокзал. Или всё же что-то было перед ним?

Поле никак не хотело кончаться. Казалось, пройдено куда больше, чем нужно, а ожидаемых домов ещё не было видно за холмом. Я упорно сопротивлялся желанию оглянуться. Всякое представлялось: и как моя спина в прицеле снайперской винтовки, и как за мной гонятся оборванцы в телогрейках, или едет машина... Хотя последнее мне меньше всего казалось реальным. Не было там никаких машин. Если только автобус, который привёз меня в это проклятое место, или детский паровозик из тоннеля? Ещё допускал возможность встречи с неприятелями на подступах к городу. Но мне уже было плевать.

Одежда на теле почти высохла, ноги, израненные о колючки и острые пеньки сухого бурьяна, не чувствовали боли. Куртка болталась за плечом, ботинки, засунутые в её рукава, колотили по спине.

Когда из-за горизонта показались верхушки домов, сердце радостно ёкнуло. Наверняка с этой точки можно рассмотреть посёлок, оставшийся далеко позади, и я оглянулся...

Я стоял, овеваемый ветром и всматривался вдаль. По коже бегали мурашки, не то от холода, не то от чувства нереальности. Ничего, кроме шапки леса я не увидел. Овраг - да, отчётливо просматривался, его высокий, обрывистый берег, с которого я почти скатился, преодолев теплотрассу. Он выглядел отсюда, с расстояния в несколько километров(!) как тёмно-коричневая губа гигантского рта. А дальше - лес. Лес и ничего больше. Как клочок мха размером, наверное, с тот посёлок. Чуть правее тянулась высоковольтная ЛЭП, а слева телеграфные столбы, обозначавшие трассу, я даже догадывался какую. Теперь я сориентировался. В своё время мы с юной Светой всё здесь исколесили на велосипедах. Однако никакого населённого пункта не припоминалось.

Надев ботинки и куртку, авось досохнут на мне, я опрометью бросился в сторону города.

Через полчаса я уже стоял на остановке в хорошо знакомом мне районе, а ещё через минуту ехал в троллейбусе, подрагивая от холода. Зубы выстукивали мелкую дробь. Из пассажиров на меня никто не смотрел, им не было дела до кого-то другого, как бы этот другой не выглядел. Мало ли бомжей да всяких бродяг?..

В кармане я теребил рукой телефонную трубку. Кроме неё и складного ножа у меня нет ничего в память о случившемся. Ах, да. Ещё куртка, бейсболка и пара синяков. Трезвый и хладнокровный взгляд на ситуацию констатировал бы моё психическое нездоровье или воспалённую фантазию человека, одурманенного галлюциногеном.

...Я завалился в квартиру, почти теряя сознание. Светлана заплакала навзрыд, стаскивая с меня грязную одежду в ванной. "Где ты был? Что случилось, Сашулечка? Все больницы, морги обзвонила... Юленька думала, папку не увидит больше..." - причитала она сквозь слёзы. А я только и смог сказать: "Горячего молочка сделай, ласточка".

Света просидела со мной почти сутки, пока я спал. Несколько раз просыпаясь, пытался что-то рассказать ей, успокаивал, но вновь засыпал под ласковое нашёптывание жены и заботливое поглаживание её рук по одеялу. Несколько раз подходила дочь - "Пупулечка вернулся, папуля любимый...". Её волосы пахли ароматным шампунем, а на лицо моё упали две жаркие слезинки. Мне было хорошо, я порывался встать, но сон валил. Голова утопала в мягкой подушке, прохладное одеяло уютно облегало тело, а в сознание проникали сказочные сновидения. Им не было конца.

* * *

Как рассказала Света, мы легли с ней в тот злополучный день около пяти часов утра. А уже в восемь позвонил человек, якобы от Макса, и попросил меня спуститься, у подъезда ждала машина. Он сказал, что от меня требовалась какая-то помощь, ненадолго, мол, с Максом что-то стряслось. Я спешно оделся и вышел. А вернулся через трое с половиной суток! Удивительно, но Макс, когда был в гостях, не оставил никаких своих координат. Бывает же такое - ни мне, ни Светлане даже в голову не пришло спросить адрес, где он остановился, телефон. Странно.

Трое с половиной суток... С собой у меня - ни часов, ни мобильника, так что время не наблюдал. Субъективно все приключения от автовокзала до момента, когда я оглянулся на поле и увидел вместо посёлка лес, прошло часа три.

Примечателен интересный факт. Света утверждает, что когда я уходил, на мне была совершенно другая одежда, кроме единственного - ботинок.. Сейчас всё чужое, даже нижнее бельё. На голове? Говорит - ничего не надевал. Откуда взялась шляпа, которую я потерял где-то? Есть в доме шляпа? Нет, и никогда не водилась. А длинное чёрное пальто? Тоже нет.

Момента выхода из дома почти не помню, как не напрягался. Какие-то фоновые видения-ощущения - невыносимо громкий звук телефонного звонка, Света отвечает кому-то сдержанно, моё раздражение, что будят так рано, непонимание, что от меня требуется, быстрые водные процедуры, глоток вчерашнего чая или кофе и бегом по лестнице вниз с четвёртого этажа. Да и то как в тумане. Ни сон, ни явь, что-то пограничное между жутким бодуном и бредом в лихорадке.

Родственников у Макса в городе, насколько я знал, не было. В Бабаевске наверяка осталась какая-то родня. Съездить туда? Раньше, когда мой отец был жив, я частенько навещал малую родину. Теперь мама жила со мной, точнее в соседнем доме, и нужда травить душу поездками в Бабаевск отпала.

В надежде выяснить хоть что-то я обратился к товарищу, в распоряжении которого имелись разные электронные клиентские базы. Погореловых - это фамилия Макса - обнаружилось громадное количество. Но зарегистрированных в Багаевске не нашлось. А вот в соседнем селе - Сосновке - аж четверо. Наудачу я набрал номер телефона, значащегося за Иваном Семёновичем - так звали отца Максима. Да и возраст соответствовал. И попал в точку.

Иван Семёнович, конечно, вспомнил меня, но о сыне он лишь сказал, что тот учится в Москве и домой приезжал последний раз на Новый Год. Чтобы не расстраивать старика, я не стал ему признаваться, что на днях встречался с Максимом. Поговорили о том, о сём. Погорелов старший с женой, дочерьми и их мужьями успешно вели фермерское хозяйство. Выражали надежду, что к ним по окончании института присоединиться и сын.

Главное достижение общения с Иваном Семёновичем - сотовый телефон сына, который я беспрепятственно заполучил.

- Слушаю, - незамедлительно ответил друг детства.

- Ну, брат, ты даёшь! Привет, Макс. Ты где?

- А, Санька! Привет! Как номер узнал? Я ведь, верь-не верь, собирался вот-вот позвонить вам.

- Ага, позвонить он собрался! А зайти не хочешь, рассказать что-нибудь?

- Прости, Сань. Я в Москве уже. Дела припёрли.

- Вот те раз. Час от часу не легче. Ты хоть в курсе, что произошло со мной?

Макс ответил не сразу. Это напрягало.

- Чего молчишь? Без тебя мне эту кашу не разгрести. Признавайся-ка, что это за чертовщина? Ведь знаешь наверняка.

- Та-ак... Являлся кто?

- Знать бы кто! Да и являлся ли вообще! Звонок был с неизвестного номера. Через три часа как ты ушёл. Сообщили, что ты в беде, нужна моя помощь, я и полетел...

- Стой. Подожди. Человек назвался?

- Нет, Света с ним говорила. Представился от тебя.

Макс опять молчал. Слышно было его дыхание. Молчал и я. Наконец, на том конце раздался несколько севший голос Макса:

- С тобой сейчас всё в порядке?

- В порядке, если не считать, что я промотался чёрт знает где больше трёх суток, что меня чуть не грохнули, что мне пришлось грех на душу взять... Ладно, не по телефону. А главное, места этого на карте нет.

- Теперь понято. Вся ответственность за произошедшее на мне. Но вот, что я тебе скажу, послушай. Повода для беспокойства нет. Никому ничего не рассказывай - это пока первое и главное. Окей?

- Ну, окей.

- Хорошо, теперь дальше. Со Светой поговори как-то, успокой, и тоже чтобы не распространялась, а если и успела, пусть тему свернёт как-нибудь похитрее, вам там видней.

- Да вроде не успела...

- И наконец, вот что. Наверное, мне следует признать, что я тебя недооценил. Поздравляю.

- С чем?

- С чем... С чем... - чувствовалось, Макс задумался. - Встретиться бы... Так, погоди, - тон его сменился на деловой и возбуждённый. - Это всё здорово, Сань, это просто здорово. Потом поймёшь. Тебе в Москву ехать как - в лом, наверное?

Я не успел ответить.

- Хорошо, я заварил, за мной и ход. Ладно, потерпи день-другой. Я приеду.

- Ближний свет!

- Бешеной собаке семь вёрст не крюк, приеду, друг, не переживай. Тем более я обещал, что слово теперь за мной, - голос Макса и вовсе повеселел. - Только, Сань, я подробности не спрашиваю, но знаю, что у тебя соблазн будет за эти два дня собственное расследование провести, съездить куда-нибудь и прочее. Так вот, ничего не предпринимай, отвлекись, занимайся своими делами и жди меня. Окей?

- Как скажешь. Буду ждать.

- Со своего сотового звонишь?

- Со Светкиного, свой потерял где-то.

- Ну, я Светлане и звякну, как приеду. Или на ваш домашний. Пока!

Хорошо, что предупредил ничего не предпринимать. А ведь я уж собрался на машине съездить к тому лесочку над оврагом. Взял карту, легко нашёл место. Посмотрел спутниковые карты в Интернете. Глухо, как в танке - ни домика, ни огородика, ни дачки. Действительно - клочок лесных насаждений, окруженный линией электропередач и междугородной трассой. Со стороны трассы отделяется еле заметная грунтовая дорожка и спускается прямо к лесу... Она привлекала внимание, волновала. В то же время, мало ли таких вот дорог, ведущих к лесной зоне - грибники, туристы. Ладно. Ждём Макса. Очень прелюбопытненькое приключение маячит. Да ещё эта его фраза: "...я тебя недооценил. Поздравляю".

На следующий день, а он выдался солнечным, тёплым, я на своей "Шевроле Каптиве" поехал с утречка на оптовый рынок, закупить кое-чего для магазина. Затарился, пообщался с приятелями, коллегами-коммерсантами. К обеду управился. Уже садясь в машину, от кого-то из водителей услышал: "Через город бесполезно, пробка там, авария на переезде...". Спасибо за предупреждение и шоферскую солидарность. Хорошо, поедем в объезд, по окружной дороге. К счастью от оптовки есть два пути.

Через два километра я включил левый поворотник, приближаясь к окружной магистрали, посмотрел налево в сторону дома, посмотрел направо. Взгляд мой задержался. Именно там через каких-нибудь пять-семь минут хорошей езды и будет еле заметная развилка, ведущая в лес... Я резко перестроился и свернул в противоположном от дома направлении.

Соблазн был слишком велик, чтобы с ним состязаться. Думаю, хоть к мостку через овраг подъеду, издали на него посмотрю. Времени было навалом, погожий денек бодрил, гнал из души все сомнения, тревоги и суеверия.

Вот сейчас КП ГАИ, и раньше-то пустующий, а сейчас и подавно, небольшой взгорок и спуск к мостку, сразу за деревней, что простиралась слева на довольно обширной территории - отсюда и название: Широковка.

Рядом с КП остановка. Здесь самостийный базарчик испокон веку- на ящичках выстроились в рядок бабули и старички, торгующие всякой снедью. К концу лета и осенью, когда урожай огородов и дары полей-лесов некуда девать, здесь вырастают палатки, навесы и торговля идет куда бойчее, чем сейчас. На остановке - две женщины, мужчина с ребёнком на руках, девушка в ярком платье с сумочкой-портфелем и букетиком красных цветов. Она стоит ближе всех к дороге, словно такси ловит. Я чуть сбавил скорость - со 160 перешёл на 100. До остановки оставалось три десятка метров, глазами я встретился с девушкой, оказавшейся довольно симпатичной. Редкий случай, когда пешеходы смотрят прямо в глаза водителю, а не на саму машину. Внимание отвлеклось на секунду - в зеркало заднего вида я увидел стремительно приближающийся джип, марку не рассмотрел. Фары включены, "кенгурятник" блестит на солнце. По противоположной стороне навстречу ехала колонна фур. Платьице девушки развевалось на ветру.

В этом месте редко кто соблюдает скоростной режим. Дорога широченная, многополосная, гаишников нет. В последний момент я с ужасом увидел, как колонну обгоняет светлый фольксваген-минивен, слишком уж отклонившийся в сторону, рискуя выскочить на встречку. Джип, идущий сзади меня, отчаянно и нервно замигал дальним светом и засигналил. Я ещё больше притормозил, прижимаясь к обочине. Но было поздно.

Страшный удар сзади, толчок вперёд, сработали подушки безопасности. Пальцы впились в руль, лицо заслонил упругий белый шар. Скрежет металла, визг тормозов - нога проламывала пол под соответствующей педалью. Женский истошный крик. Моя машина уже остановилась, когда ещё раздавался металлический лязг и хруст стекла слева от меня. Джип протаранил чуть вперёд и влево кувыркающийся минивен. Фуры с ревом, стоном и воем останавливались. Жуткая картина маячила перед глазами: девушка не успела отскочить, её сбивает мой автомобиль, слетевший с трассы от удара сзади сумасшедшим гонщиком в джипе. Конечно, он не смог разъехаться с фольксвагеном, и времени на торможение и манёвр не оставалось ни у того, ни у другого. Впрочем, и у меня - третьего.

Я пытаюсь открыть дверь, её заклинило. Левая рука плохо слушается, резкая боль в локте заставляет зажмуриться. Из-под рукава стекает на кисть горячая кровь. Кое-как освобождаюсь от подушек, перебираюсь на пассажирское кресло. В этот момент дверь справа распахивается, вижу сосредоточенное лицо мужчины, ранее державшего на руках ребёнка.

- Живой? Вылезай!

Я вывалился из салона. Раздавались короткие выкрики дальнобойщиков со всех сторон. Глазами я искал девушку. Её нигде не было. Я наклонился, со страхом глядя под брюхо машины. Ничего. Черный тормозной путь, вспаханный щебень с землей от переднего правого колеса, перескочившего бордюр и стоящего теперь на обочине. Женщины с полными ужаса глазами растерянно оглядывались по сторонам.

- Где девушка? - обратился я к ним, уставясь на промятый бампер, разбитую правую фару и вздыбившийся капот.

Никто не ответил. Подбежавшие два водилы "Камазов" задали тот же вопрос: "Где девчонка-то? Девчонка где?".

- Я сбил её? - ещё надеясь на отрицательный ответ и лелея глупую надежду, спросил я.

- А то, не сбил! Труп, наверное. Да где же она?

Под ногами разбросаны помятые четыре цветочка.

Кто-то копошился возле минивена, лежащего на боку и прижатого крышей к одной из фур в двадцати метрах от меня.

- Здесь трупы, походу, мужики, - сипло пробасил один из водителей колонны. Их тут собралось не менее десятка.

Из распахнутых дверей джипа - это был "Чероки" - уже вынесли чьё-то тело и уложили на асфальт. Внутри оставались ещё пассажиры, слышались стоны.

- Резать надо, не вытащить.

- Позвонили?!

- Да, едут! И менты, и скорая.

Перед глазами плыло. Голова тяжелела всё больше. Шею заклинило. Рука, вероятно, была сломана. Кое-как согнув её, я сунул кисть за куртку, приспустив замок молнии. Вместе с другими мы в растерянности обходили округу - тела девушки нигде не было. В неглубоком кювете нашёлся портфель, и только. Ни деревца, ни кустика. Деревенские торговцы охали, причитали, наперебой рассказывали, как девушка от удара взмыла в воздух и была отброшена на несколько метров вперёд, по ходу движения моей машины, как несчастное тельце кувыркалось в пыли и грязи. Как её белое платьице слилось с цветом земли. Ни у кого не вызывало сомнения, что она мертва. Вот только тело исчезло.

- Как она могла исчезнуть? - почти закричал я и съёжился от боли в голове. - Кто видел её, куда она упала? Вы? И Вы? Идите сюда! Место, место покажите точно. Здесь? Или здесь?

- Мы вон там сидели...

- Я видел, где вы сидели. Вот ты - иди сядь обратно и оттуда покажи.

Сразу двое мужичков и бабёнка засеменили к своим ящикам, оглянулись.

- Ага, сынок, чуть в сторонку, ага, во-во.... Назад чуток... Во! Тута она лежала!

- Тута? И где же она? Вы смотрели на неё всё время, или отвлеклись, может, на что-то? Она не вставала?

Бывалый по всем признакам коренастый и лысый водитель-дальнобойщик включился в разговор со своей версией:

- Правильно бабки говорят. Тут где-то она и упала. Я видел. Только фольксваген на меня с джипом тараном шли, я на них переключился. В шоке она, видать, встала и пошла, бывает такое. Дальше пошукать надо.

Я вместе с ним пошёл "шукать". Потом мы разделились и, меся ещё не подсохшую с ранней весны грязь, осматривали прилежащую к дороге полосу. Следов не было. Не по воздуху же она улетела! Пошла вдоль дороги? Это не осталось бы незамеченным. Столько свидетелей.

Пока другие хлопотали возле пострадавших в джипе и минивене, несколько человек присоединились к нам. Искали уже и на противоположной стороне дороги, хотя представить, как могла девушка проскочить между фурами, растянувшимися на сотню метров, было невозможно.

Вскоре приехали ГИБДД-ешники, дорожный патруль, страховщики, врачи на двух скорых. В первую очередь, занялись пострадавшими. В "Чероки" оказалось трое: два женских трупа - молодые девушки - и раненный водитель с переломанными ногами. Работали резаки, без них вытащить несчастного не удавалось. Пьяный салага находился в шоке, ничего связного он сказать не мог. Лобовой удар не оставил шансов ни одному из двух, погибших в "Фольксвагене" - парню, лет тридцати, управлявшему транспортом, и пожилой женщине на переднем пассажирском кресле.

Одна "скорая", наконец, уехала. Вторую удерживали свидетели, утверждающие, что где-то здесь затерялась ещё одна жертва. Сотрудники милиции делала необходимые замеры, составляли схему ДТП, опрашивали всех очевидцев и пожимали плечами. Двое в форме нехотя прошлись вдоль дороги в сопровождении дальнобойщиков. Врачи обработали мне наскоро рваную рану в области локтя и накладывали сейчас мобилизационную шину, предлагая ехать с ними. Я упрямился, надеясь ещё найти сбитую мною девушку. Аварийные комиссары осматривали пострадавшие машины, в том числе, мою. "Каско" избавляла меня от лишних беспокойств, все мысли сейчас занимало абсурдное исчезновение девушки. Я рассеянно отвечал на вопросы служивых, внимание которых не обошло характерных повреждений фары, бампера и капота. Картина этих повреждений уж слишком была типична для наезда, куда бы не подевалась жертва. На сколах стекла правого фонаря даже обнаружились следы белой ситцевой ткани. В портфеле лежала стопка тетрадей, косметичка, и какие-то документы, устанавливающие личность владелицы.

Фраза, неосторожно брошенная кем-то из гаишников "Тела нет и дела нет" вызвала моё возмущение, хотя по логике я должен был этому факту только радоваться. В противном случае я - преступник, несмотря на оправдательные обстоятельства случившегося. Правда, скрыть превышение скорости вряд ли бы удалось.

Девушка так и нашлась. Менты оптимистично-цинично подбадривали: "Объявится ещё, успеешь сесть".

Трижды уже звонила Светлана. Как мог успокоил. Товар? Да хрен с ним с товаром. Лежит он себе в салоне и лежит, что с ним станется? Выковыривать, правда придется через изуродованный задок. День был убит. И люди. А рука заживёт. Чёрт меня дернул свернуть не в ту сторону! Сейчас бы уже сидел дома. Предупреждал же Макс...

Но девчушка-то... Кажется, её звали Ириной с какой-то непроизносимой и смешной фамилией, судя по документам в портфеле.

* * *

Картина ДТП складывалась как будто в мою пользу. Свидетели подтвердили, что грамотно завершал манёвр, парковался возле "базарчика". Даже, говорят, поворотник включил - не помню, может, и включил. Оно и понятно, ехал человек, картошечки прошлогодней прикупить, грибочков солёненьких, а тут на тебе: сумасшедший джип, несущейся на скорости под двести километров в час, и второй, белый микроавтобус - не лучше, вылетел в лоб, обгоняя честных трудяг-дальнобойщиков. А девушка... Что ж, девушка, померещилась, наверное. Всем? А хоть и всем! Массовый гипноз. Или психоз. Вот только реальное лицо эта Ирина. Училась на каких-то курсах, ехала в область, кладбище посетить, родственники у неё там лежат. По этому случаю - четыре искусственные гвоздички, так и оставшиеся лежать на дороге. Опрошенные однокурсницы подтвердили эти факты, а также то, что с того злополучного дня - 25 апреля - её двое суток никто не видел. Ирина проживала одна, на окраине города, в однокомнатной квартире, оставшейся от матери.

Макс приехал чуть позже, чем мы со Светой ожидали. На третий день после аварии. Я встретил его с загипсованной по плечо рукой - рентген показал трещину в локтевой кости.

- А ты говорил, что жив-здоров, - показывая на руку, сказал Макс вместо приветствия.

Пришлось рассказать, что случилось позавчера. А уж только потом о предшествующих событиях. Рассказывал я подробно, воспользовавшись собственными записями. Имея давнюю привычку периодически вести дневник, я скрупулёзно "запротоколировал" произошедшее со мной, начиная с момента приезда из Москвы давнего земляка-однокашника - Максима Погорелова и заканчивая 25-м апреля.

Читал дневник и слушал меня Макс предельно внимательно. Света сидела рядышком и молчала. Мы с интересом ожидали каких-то фантастических откровений и разъяснений.

- Ну что ж, - вздохнул Максим, закрывая дневник. - Хорошо пишешь, складно. Тебе бы писателем... Не пробовал? Талант гибнет.

- Ну и? - нетерпеливо наклонился я вперёд.

- Что ну? Тут не говорить надо, а показывать.

- В каком смысле?

- Сейчас узнаете, друзья-товарищи. Лучше бы, конечно, Ирину эту дождаться...

- Откуда дождаться? - не выдержала Светлана.

- ...или найти, - закончил мысль столичный гость. - Дочка где?

- Юля в школе, в первую смену. Бабушка заберёт, сегодня бабушкин день.

- Мария Николаевна? - вспомнил Макс имя моей мамы, любимой Юлькиной бабушки. Я кивнул.

Пауза затягивалась. Гость встал, прошёлся по комнате. Остановился у книжных полок, вынул томик Омара Хайямы. Полистал с интересом. Остановился на какой-то странице, улыбнулся и продекламировал:

Всё, что видим мы, - видимость только одна.

Далеко от поверхности мира до дна.

Полагай несущественным явное в мире,

Ибо тайная сущность вещей - не видна.

- Не видна, да не для всех, - Макс вернул книгу обратно. - Не читал Хайама, интересно было бы как-нибудь время выкроить. А где машина-то, Саш?

- Моя? В техсервисе. Может, и заменят по страховке, не знаю. Она новая, полгода нет ещё.

- Это вряд ли. Плюнь ты на неё. Одевайтесь. Раз Юля у бабули, идёмте, прогуляемся. Тут недалеко. Телефоны не забудьте. Ты свой-то не нашёл? - обратился Макс ко мне, пока мы со Светой вставали в нерешительности со своих мест.

- Нет, не нашел. А где искать-то?

- Хочешь, найдём? Новый-то всегда купишь. Однако старый друг лучше новых двух. Там, наверное, контакты у тебя невосполнимые? Да?

- Это точно, невосполнимые. Тыщи записей. И все нужные. Новый-то я завёл уже, а как теперь книжку восстановить? Никак.

Я одевался, Света ушла в соседнюю комнату, крикнула оттуда:

- Как, по-парадному?

- Как тебе самой нравится, как удобно, - откликнулся Макс. Не сговариваясь, мы со Светой не стали больше задавать никаких вопросов. В Максе чувствовались такая сила и уверенность, что хотелось подчиняться без слов.

Когда все были готовы, Погорелов оглядел нас с лукавым прищуром сверху до низу, и мы вышли на улицу.

Наверное, всё-таки я заработал сотрясение мозга. Дважды, причём. На свежем воздухе голова закружилась, в глазах замелькали золотисто-оранжевые вспышки, как лопающиеся шаровые молнии. Иногда казалось, что силуэты прохожих светились изнутри, образуя вокруг себя некое подобие ауры. Я протер глаза.

- Трёшь? - улыбнулся Макс, - Мерещится что?

- По башке надавали, чего ж ты хочешь? Да ещё авария... Вот и мерещится.

- Что такое, Сашуль? - заволновалась Света.

- Да ерунда, пройдёт, - успокоил я её.

Макс по-прежнему улыбался, глядя на меня. Мы все стояли у подъезда, никуда не трогаясь с места.

-Так куда идём? - сделал я слабую попытку сменить тему. А в глазах уже мерцало всерьёз.

- Смотри на людей, Саша. Смотри вдаль, вон туда, в сторону проспекта. На людей смотри, на машины, и не удивляйся. Это сейчас пройдёт. И сотрясение твоё ни при чём. Я обещал показать, вот и показываю. Смотри, смотри. Всё, что ты видишь - та реальность, которая не для всех, та самая сущность вещей, что не видна для других. И ты, Света, смотри. Видишь? Ты сама -- свет, тебе сам Бог велел.

- Ой. Как это? - заворожённо и немного испуганно прошептала она.

Я поёжился от ранее не испытываемого чувства.

- Как ты это делаешь? Это аура?!

- Это люди, друзья мои. Люди, а не их оболочки.

Теперь в проезжающих машинах, даже в самых непроницаемых и закрытых, с до черна затонированными стеклами, я видел пассажиров и водителей, просвечивающих разноцветными пятнами через металл, стекло и пластик. Мы со Светланой, замерев и открыв рты, взирали на новый мир, ранее неведомый нам. Боковое зрение отвлекло внимание. Ближайший дом в 9 этажей озарился всполохами самых разных огней: и покоящихся, и движущихся.

- Да, да. Ни стены домов, ни броня танка, ни бетон подземных убежищ - не преграда. Если должным образом настроиться, можно не видеть того, что мешает, а сосредоточиться на интересующем тебя предмете. И, наоборот, можно увидеть такое, что с непривычки помутит рассудок.

Стоило Максу произнести эти слова, как вместо земли и асфальта под моими ногами образовалось равномерно светящееся дымчатое покрывало. Я склонен был верить разговорам, что Земля - живая. Ноги рефлекторно дрогнули, похолодело внутри - показалось, что я лечу в бездну, потеряв всякую опору. А вокруг до самого горизонта не было ничего, кроме мириад больших и маленьких, близких и далёких огоньков, кишащих над покрывалом.

Когда Светлана тихо вскрикнула, вероятно, увидев нечто похожее, Макс, как гипнотизёр, тихо, но уверенно скомандовал:

- Достаточно. Пока хватит. Вернёмся-ка в дом.

Светопреставление внезапно прекратилось. Совершенно поражённые увиденным, мы покорно последовали за Максом и вернулись в квартиру.

- Заварим чайку свеженького? - жизнерадостно предложил-попросил Максим.

На кухне было уютно, солнце озаряло её своими золотыми лучами, усиливая эффект пережитого только что. Мы со Светланой встретились взглядами и одновременно улыбнулись самому сокровенному, что объединяло нас в далёком прошлом. Кажется, Макс не заметил.

- Так случилось, ребята, что в моей жизни появился недавно человек. Он открыл мне глаза на многое. Что там говорить - на всё. Наш привычный мир может выглядеть как угодно, если научиться правильно на него смотреть. И он совсем не такой, каким мы видим его с детства - карандашный рисунок на куске грязного картона. Тут что-то говорить бестолку, рассказывать, объяснять. Лучше раз увидеть. Предвижу вопрос. Отвечаю. Я прекратил эксперимент, потому что соблюдаю необходимые меры предосторожности. В ваших же интересах. Эту процедуру..., - Макс пощелкал пальцами, подыскивая слово, - эту технику надо осваивать постепенно. Александру проще, он волею случая уже попал в такую переделку, что адаптация пройдёт легче...

- Так, где же я был? - не удержался я.

- Постой, не гони лошадей. Всему свой черед. Я погощу у вас пару деньков, разрешите? Думаю, этого хватит.

Мы со Светой закивали. А Макс отхлебнул горячего чая и продолжал.

- А Ира сама отыщется. Интересный человек. Такая силища. Интересно, как она так... Ладно, встретимся, подружимся. В общем, так, друзья мои. Есть вещи, о которых действительно очень сложно говорить. Но я поведаю Вам свою историю, как и обещал. И многое станет ближе для восприятия неподготовленным сознанием. Только вот прежде, - Макс хитро и многозначительно посмотрел на нас, - Вы расскажете мне, как встретили друг друга впервые. Как познакомились. Я знаю, вы обошли в прошлый раз этот важный момент стороной. И я вас понимаю. Рассказывайте, не стесняйтесь. Мне - можно.

...Давно-давно, десять лет назад, в нелепейшей ситуации мне проломили голову обухом топора. По соседству со мной, когда я жил на съемной квартире, уже оканчивая университет, обитала в ветхой мазанке весьма неблагополучная семейка. Алкаши, бомжи, бродяги и наркоманы собирались там и устраивали свои незатейливые оргии чуть ли не каждый день. Да и весь район был криминогенным. В центре города целые кварталы с дореволюционными постройками давно не значились на градостроительных картах. Это только в последнее время они физически начали исчезать с лица земли, уступая место элитным зданиям жилого и коммерческого назначения. Таких семей, подобных той, что жила среди тараканов, нечистот и бездуховности, было много. Есть ли они сейчас? Есть, конечно. Только расселены кто-куда: в многоэтажки, в казённые дома да на кладбища - кому как повезло.

Квартируя в относительно чистом двухэтажном домике у старенькой вдовы, я руководствовался политикой, заведённой в среде мало-мальски приличных жителей того района: не замечать, не вмешиваться, обходить стороной. Но однажды, когда пьяный полуголый мужик, полночи гонял с топором в руках по двору своих же собутыльников, я не выдержал. Привыкнув доверять боевой закалке, я выскочил из квартиры, едва нацепив сандалии. Бабка-хозяйка только и успела крикнуть вслед: "Саша, убьют, не связывайся! Милиция уже едет!"

Комната моя находилась на втором этаже, вниз вела деревянная лестница. Лампочки там никогда не водилось, её либо разбивали, либо вывёртывали. Двери не закрывались. Уже на пороге подъезда я услышал всхлипывания под лестницей, одна из пьяных баб, нашла там убежище от разъярённого полоумка. Я оглянулся, всматриваясь в темноту, и... получил оглушительный удар сзади.

В больнице, мне вправили кости черепа на затылке, отсосали гематому и поместили оплетённого трубками в реанимационное отделение. Кома. Бедной матушке наказали крепиться, авось выкарабкается. Через неделю растительного существования, случилось чудо.

Мама, не отходящая от меня все дни ни на минуту и лишённая всяческих жизненных сил, в этот день была помещена в терапевтическое отделение двумя этажами ниже. Отец сам давно болел, сражённый первым инсультом, и находился дома, в Багаевске, под присмотром соседей и местных фельдшеров.

Это произошло ночью, в смену медсестры Виктории, заботливой и ответственной девушки, недавно закончившей медицинское училище. К ней иногда приходила подружка с первого курса, пытливая и торопящаяся окунуться в мир практической медицины. Заведующий отделением закрывал на это глаза, тем более подружка Вики соблюдала все больничные правила и часто помогала санитаркам, нянечкам и медсестрам. Не гнушалась выносить судна, мыть полы. Мечтала официально устроиться хоть кем, но ей говорили: "не время пока, подучись немного".

И вот, проходя в ту ночь мимо моей палаты, она увидела через стеклянные стены яркий свет над моей койкой. Сердце её ёкнуло. Случилось так, что рядом не было ни души. Девушка пробралась в палату, увидела меня, "светящегося", и влюбилась. Она тронула мой лоб своей рукой и заплакала. Долго слушала жуткие хрипы в моей груди, сбивчивое дыхание, и стала молиться, чтобы Бог послал мне жизнь и выздоровление. Воспитанная в атеистической семье, не зная ни одной молитвы, она просто присела на стульчик и мысленно умоляла Неведомого, но Всемогущего Старика с белой бородой - иного образа её сознание нарисовать не могло - помочь несчастному молодому человеку, почти убитому неизвестными злодеями. Романтической натуре виделись обрывки сказочных историй о чудесном воскрешении из книжек, детских фильмов и мультиков. Не контролируя себя и не брезгуя торчащей из горла трубки с булькающими в ней звуками, она наклонилась над умирающим принцем и прислонилась своим ртом к его холодным и сухим губам. "Живи!" только и произнесла она. Слабый желтоватый свет, окружающий тело, тотчас же исчез.

Не летал я ни в каких туннелях, коридорах с ангелами в белых одеждах. Я ничего не видел такого, о чём пишут энтузиасты и исследователи феномена "жизни после смерти", пока находился в десятидневной коме. Кроме одного сна. Если, конечно, его можно было назвать сном.

Ночь. Крыша большого здания. Ржавая кровельная жесть, с кое-где отогнутыми углами. Печные и вентиляционные трубы. Я будто парю над крышей и смотрю на неё сверху вниз. Вдруг крыша становится прозрачной, и яркая звездочка внизу манит меня к себе. Я плавно спускаюсь. Звездочка растёт и превращается в красивую, светящуюся белым светом девушку. Она плачет, опустив глаза, и шепчет: "Живи, живи, живи, любимый мой!". Я вдруг понимаю, что слова её обращены ко мне. Я продолжаю любоваться её красотой и сказочным свечением, которое не мешает различать мельчайшие черты божественного лица. Душа моя волнуется и трепещет, наполняясь Любовью и Благодарностью. Неземной Свет начинает наполнять меня, и я открываю глаза...

Светлана, так звали девушку, вновь заплакала, но уже счастливо. Ресницы её свалившегося с неба (или с больничной крыши?) первого в жизни пациента дрогнули, дыхание выровнялось, а с губ сорвался звук, который только она и могла разобрать: "спасибо". Парень застонал, поперхнулся, закашлялся. В палату ворвалась сестра Вика, а следом и дежурный врач...

Через неделю, так и не найдя вразумительного объяснения чудесному исцелению безнадёжного больного Александра Пшебержвицкого, врачи выписали его под наблюдение нейрохирурга и терапевта по месту жительства. А ещё через месяц Светлана и Александр зарегистрировали в ЗАГСе свой союз.

Мы никогда и никому не рассказывали своего величайшего секрета, и сейчас, посвящая в него Макса, испытывали некоторую неловкость, чувство неприкрытой наготы. Но это быстро прошло, поскольку глаза благодарного слушателя выражали необыкновенную мудрость, искреннее понимание и восхищение. И вообще, мне показалось, что такого Макса я не знал никогда, но с человеком, сидящим сейчас перед нами в обличии Максима Погорелова - знаком с незапамятных времен.

Максим глотнул остаток холодного чая.

- Спасибо вам, друзья, за доверие. Я обещаю его оправдать. И сейчас отвечу вам такой же искренностью. Вы будете первыми, кто услышит мою историю...

Монолог Неизвестного (продолжение)

Можно ли было этого избежать? - очередной вопрос в череде других, заданных мне ЕЮ. Я понимаю и разделяю страстное, но неестественное желание вернуть любимого мужа безутешной вдове и осиротевшей дочке. Неестественность желания заключается как раз в том, что тело моё давно в могиле, почти расчленено аварией и патологоанатомами. Клетки и ткани сначала убиты формалином, а затем и теми процессами, которые на обывательском языке называются гниением. Имеют ли право на соседство два взаимоисключающих вопроса? Первый: "Можно ли воскреснуть? То есть вернуться в привычном смысле к своей семье и земной жизни, да ещё в прежнем теле?". И второй: "Можно ли было этого, то есть смерти, избежать?". Зачем ломать голову над вторым вопросом, подразумевая необратимость смерти, если параллельно звучит вопрос-требование вернуться к жизни? Так возвращаться? Или анализировать?

Приблизительно так я и ответил. Вопросом на вопрос. И тем самым заставил ЕЁ задуматься и впредь относиться к своим вопросам посерьёзней.

Вот мы и вернулись к началу. Только было я задумался над тем, есть ли вероятность возвращения, пусть не в прежнем теле, но в похожем, узнаваемом, а тут такое разочарование! Словно возвращение мое уже никого не интересовало. Можно ли было избежать смерти вообще!? ЕЙ, как и людям, пока ещё свойственна корявая логичность мышления. Наконец ОНА определилась, раскаявшись в противоречивости, непоследовательности и нетерпеливости. "Вернуться!" - последовало требование.

Хорошо. А обосновать требование оставляешь на моей совести, или САМА попытаешься? Множество сознаний, из которых была соткана ОНА, просило дать ЕЙ время. Чего-чего, а времени у меня бесконечно много. Точнее, оно как понятие вообще отсутствует ЗДЕСЬ. Это у вас ТАМ время является реальным и значимым. Думайте. Мне торопиться некуда, я - в бесконечном "таймауте". Думайте, думайте, посетители ЗЕРКАЛЬНОЙ КОМНАТЫ - странного пространства ПО ТУ СТОРОНУ, что порождено между мирами пытливым разумом одного человека, и заселяющееся всё новыми и новыми душами с обеих сторон зазеркалья. Пока ЕЁ коллективный разум мучается поисками веских оснований для моего возвращения на бренную землю, я тоже подумаю. О тебе, КОМНАТА, о ТВОЕМ истинном назначении и предпосылках, породивших ТЕБЯ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Клубок загадок вокруг чужих жизней.

Ну-ка, детишки, освободите песочницу для больших дядей. Совок оставьте. Ага, и ведёрко. Мы тут свои куличики полепим. Замок? И замок построим. Как же не умеем? Умеем. Э, братец, а ты что это куришь? Такой маленький, а уже куришь? И пьёшь?! А мамка знает? Девочка, ты чему смеёшься? Чему-чему? Вот так детки... Маленькие, глупые и такие развращённые. Ладно, стойте и смотрите. Глядишь, и из вас чего-нибудь путное слепим.

Вступление

Глава 1. Чужая жизнь. Фиртель Лев Наумович.

Рука немного подрагивала, сжимая телефон. Взгляд ещё и ещё раз пробегал по строчкам SMS-сообщения: "Вас заказали. Сдам заказчика и исполнителя. Мой гонорар - 20000 евро. В течение одного часа жду лишь одно SMS о согласии, после чего отвечу где и как приму деньги".

Через минуту мобильник тренькнул новым посланием:

"Время пошло. Разговоры по телефону исключены".

Номер доброжелателя ни о чём не говорил, набор из одиннадцати цифр. Тем не менее, палец рефлекторно нажал "send". Длинные гудки отсчитали положенное число раз, после чего вызов оборвался. На том конце, разумеется, никто не отвечал. Циферблат швейцарских золотых Breguet показывал 23-55. Итак, в распоряжении час...

Разнообразный и весьма доходный бизнес Фиртеля Льва Наумовича не исключал, а скорее гарантировал наличие и врагов, и завистников, и просто конкурентов, очень заинтересованных, чтобы случайный кирпич, упавший с крыши в нужный момент и в нужном месте, пришёлся точно по темечку лысой, как бильярдный шар, головы. Пятидесятипятилетнему предпринимателю, в недавнем прошлом депутату Государственной Думы Льву Наумовичу досталось в жизни и много хорошего - достойное происхождение, богатые родители, образование, и плохого - судимость и срок по статье 163 части 2 УК РСФСР ("вымогательство, совершенное группой лиц по предварительному сговору", а попросту рэкет).

При крепком телосложении, хитрой голове и изворотливом интеллекте Лев Наумович с детства был всё же несколько трусоватым человеком. Но засвидетельствовать это могли немногие, да и то из числа оставшихся на бренной земле сверстников, кому доводилось в школьном туалете пинать Лёвчика, стучавшего в начальных классах директору и завучу на начинающих курильщиков. Он неспособен был постоять ни за себя, ни за товарищей, каковых, в общем-то, и не имелось. Учительнице не раз приходилось отправлять "примерного мальчика" с мокрыми штанами домой привести себя в порядок. А вот нажаловаться родителям, размазывая сопли, - это запросто. Те, приняв по-взрослому все необходимые меры, давали сынку, пусть и на время, но всё же реальное чувство отмщённости.

В институте Лёва занялся форцой, оброс соответствующим кругом знакомств. К делу подошёл творчески и научился быстро и успешно зарабатывать немалые деньги, чем и взял у судьбы реванш за бесславное детство.

К концу 80-х он достиг статуса "серого кардинала" скандально известного босса первой крупнейшей в городе ОПГ, став по сути мозговым центром зарождающихся криминальных элементов новой волны. Рэкет и вымогательства, наркотики и проститутки. Всё было: друзья, льстивые приятели, лицемерные подчинённые, преданные и брошенные жёны, ласковые любовницы, слава, деньги, роскошь, излишества, чуть пошаливающая печень, дорогие доктора и именитые адвокаты, свои люди во всех структурах власти и сферах деятельности. Но "скамеечки" избежать, тем не менее, не удалось. И на старуху бывает проруха.

...Итак, руки заметно дрожали. Благо рядом никого не было. Сигарету прикурить так элегантно, как обычно, не удалось. Странная эсэмэска застала Фиртеля дома в постели, ещё тёплой от только что выпровоженной девицы. Одноразовые утешницы были его слабостью: скоротечный и острый секс возбуждал больше. А разнообразие достигалось именно благодаря постоянной смене партнёрш. "Железэ надо тренировать", - приговаривал верный друг Миша, домашний врач-уролог, честно борющийся с начинающейся аденомой простаты своего богатого пациента. Вот Лёва и тренировал. По собственному строгому графику.

Тревога стремительно перерастала в панику. Что это? Примитивный "развод", дешёвый шантаж, рассчитанный на лоха, или взаправду случайный доброхот-благодетель? Эффект внезапности, ограниченность времени на раздумья, бессилие, чтобы проверить достоверность сообщения выбивали из равновесия. Фиртель не узнавал себя. Ведь могла быть и другая реакция: возмущение, бешенство, ярость: "Кого решили "обуть"?! Меня?! Который сам разводил в своё время всю область?! Меня, баллотирующегося в областную Думу?!". Но вместо этого в душу просачивался животный, липкий страх и желание кому-то пожаловаться. Как в детстве.

Всесильные друзья из ФСБ легко "пробили" бы и запеленговали телефон, вытрясли бы душу из его хозяина вместе с необходимой информацией. Причём совсем задаром, безо всякого гонорара в размере каких-то там 20 тысяч у.е.

Кстати, эта сумма озадачивала, смущала и даже оскорбляла достоинство. По сути, предлагалось купить собственную жизнь за сущие гроши. Что это? Насмешка профессионала? Неискушённость дилетанта? Или принципиальность порядочного доброжелателя, обозначившего символическое вознаграждение? Мол, безвозмездно делиться такой информацией - вроде как даже неприлично по нынешним временам. "Сдам киску в добрые руки...". Сдают-то задаром, однако хоть пятачок, но поднести за живность полагается, иначе по поверью питомец может не прижиться в новом доме.

Лев Наумович накинул рубашку, натянул брюки. Опасливо покосился в сторону окна, непроизвольно пятясь от него подальше. Воображение усердно начало рисовать киллера, примеряющегося на соседней крыше, или пока только прохаживающегося под видом местного обывателя вдоль элитной многоэтажки. Так и виделось, как он беспечно поглядывает куда-то наверх, случайно "задевая" взором четвёртый этаж, где иногда проживает "заказанный объект". Пока проживает...

Эта квартира была приобретена специально для особых случаев, чаще интимного характера. О ней знали далеко не все, даже из самого близкого окружения. Именно здесь Лёва привык "зависать" с девочками.

Самообладание, отшлифованное годами, взяло, наконец, верх над глубоко запрятанной внутрь истинной трусоватой натурой.

- Коля, вечер добрый! Не спишь? - бодро произнес он в трубку своим обычным, чуть хрипловатым, голосом. - Запиши номерок, клиента мне вычисли поскорей, кто, где, откуда... Ага. Да побыстрее... Хорошо, минуту подожду.

Пока на том конце провода записывали цифры, в квартире зазвонил домофон. Монитор отображал неразборчивую издали картинку, когда хозяин квартиры выглянул в коридор. Фиртель подслеповато сощурился, медленно приближаясь к устройству на стене...

Улыбающиеся глаза незнакомой девушки смотрели прямо в линзу микроскопической камеры. Позади внезапной гостьи проглядывали бампер Мерседеса Фиртеля и фигура озадаченного водителя-охранника, уже держащего у уха телефон.

Звонок мобильника заставил Льва Наумовича снова вздрогнуть.

- Кто это?! - рявкнул он, одновременно рассмотрев на экране, как охранник прикрыл свободной ладонью трубку и отвернулся вполоборота к машине.

- Не знаю, Наумыч, коза какая-то прошла мимо, песенки напевая. И не думал, что к вам...

- Ко мне. Узнай, что хочет.

- Секунду.

Охранник уже направлялся к девице. Широкоугольная камера сильно искажала изображение и могучая фигура секьюрити, казалось, надвигалась на щуплую девушку как асфальтоукладочный каток...

...Фиртель, распахнув железную дверь, заворожено, как кролик на удава, смотрел на рыжеволосую девушку, стоящую на пороге. Она улыбалась чуть кривоватой, можно даже сказать, полупрезрительной улыбкой, что вовсе не портило её красоты. В сочетании с пронзительным уверенным взглядом, не выражающим ровным счетом ничего, эта улыбка придавала молодой женщине дьявольскую красоту мифической фурии. После того, что она проделала с охранником, Лев Наумович отказать девушке в гостеприимстве не рискнул.

- Я Светлана, - просто представилась гостья, - а ты Лейба.

Холеный палец с длинным перламутровым ногтем бесцеремонно уткнулся в живот оцепеневшему хозяину квартиры, отчего тот вздрогнул и попятился назад. Никто уже давно не называл его вслух по прозвищу "Лейба" - оно досталось ему на зоне от старых воров-евреев и не очень нравилось самому Лёве. Однако он прекрасно знал, что "за глаза" его по-прежнему так и кличут.

Света Царёва - так звали непрошенную гостью - уверенно шагнула внутрь квартиры и ногой, обутой в лакированный сапожок на высоком каблуке, захлопнула за собой дверь...

Глава 4. Трубка. Василий Терёхин.

Максим считал, что это от наркотиков. Две недели назад ему внезапно показалось, что в его голове кто-то поселился. Напрашивалось: или шизофрения, или бесовская одержимость. И днём и ночью собственный разум словно вёл с кем-то диалог. Это трудно объяснить, поскольку ни языка, ни слов, на котором они могли бы произноситься, не было. Невыносимые первые дни прошли, и мало-мальски всё стало вставать на свои места. А героин и вовсе позволял отрешиться от действительности и на какой-то период забыться от временного (хотелось надеяться) повреждения рассудка. Вот только и слышать, и видеть, и даже думать Макс начал по-другому. Острее, чётче, объёмнее. Он и раньше-то отличался светлым умом.

Много лет назад, учась в школе, он фантазировал с друзьями на тему технологий будущего. В частности, в какое чудо техники превратится лет эдак через пятьдесят мобильный телефон. Предлагались версии наручного браслета, кулончика на груди, клипсы в ухе и даже микрочипа, вживлённого в мозг. Голографические изображения абонента, голос в голове, мысленный набор номера. Но самое оригинальное решение всё-таки было признано именно за Максом. Зачем изобретать или совершенствовать давно существующий велосипед, рассуждал он, природа сама всё за нас придумала. Мысли наши - самое универсальное средство передачи информации. Но в большинстве своём они надёжно скрыты от других людей. Если установить природу несущих вибраций мысли, изобрести соответствующий приёмник-декодер и вопрос связи решён радикально. Искусственная белковая молекула встраивается в генетический аппарат ребёнка и дешифратор чужих мыслей у тебя в организме, причём совершенствуется и "растёт" вместе с тобой. Мысленная команда включает-выключает его, регулирует индивидуальные настройки, связывает тебя с нужным человеком, демонстрирует любые визуальные образы. А дальше - по уже натоптанному пути любой коммутационной программы или компьютерной игры: каким хочешь выставляешь свой аватар на всеобщее обозрение (или в соответствии с "группой контактов"), свободно регулируешь "абонентский справочник", на ходу меняешь многочисленные способы связи, настройки различных фильтров, баз данных, личных характеристик и параметров абонентов. Идеальная, самосовершенствующаяся модель с безграничными возможностями обмена информацией. Ни телефон, ни Интернет не нужны.

Сейчас Максу казалось, что некто изобрёл что-то подобное и тайно проводит эксперименты. А в число испытуемых случайно или преднамеренно угодил и Макс. В этом случае сильно страдало его самолюбие: "Да чтоб меня использовали как подопытную крысу - никогда!".

Пошёл час, как с заданием отыскать мобилу исчез личный "ординарец" Васёк. Первые проявления героиновой "ломки" давали о себе знать. Волевое решение пропустить очередную дозу входило в задачи, поставленные сутки назад. А задачи эти были таковы: выяснить, откуда "шиза". Метод последовательного исключения одной предполагаемой причины за другой должен был дать ответ. Если героин - одно дело, если шизофрения или иное психическое расстройство - другое, если же "вмешательство чужой воли извне" - третье. Третье и оно же самое неприятное. Была, правда, ещё одна версия, оккультная. Тогда требовался профессиональный экзорцист. Где его взять? По церквям ходить? К бабкам обращаться? Макс пока решил отбросить предположение об одержимости, поскольку слабо верил в эту "религиозно-мистическую муть" и вообще сильно сомневался в существовании бога или дьявола. Почему-то эта тема его раздражала, если не сказать бесила. Крещёным был в "бессознательном" детстве, да и только, а другой причастности - ни формальной, ни духовной к религии не имел. Макс даже считал, что над ним, беззащитным и безмолвным младенцем было совершено насилие. Так что истинного воцерквления не случилось.

"Итак, либо наркотики всему виной, либо кто-то посторонний. Переломаюсь - посмотрим..." - размышлял Макс, уверенный в своей силе воли.

Мысли его прервал робкий стук в дверь. Условное "та... та-та... та" одними ногтями пальцев ознаменовало возвращение Васька.

- Хрен ли скребёшься, заходи!

Раздражённый, грубоватый тон старшего был привычен "ординарцу", хотя всегда вызывал лёгкое волнение и трепет перед сильным, властным и загадочным Максом. Несмотря на выказываемое даже на людях пренебрежение к себе, Васёк терпел оскорбления и подзатыльники, не всегда отдавая себе в этом отчет. Но будучи наделённым от природы высоким интеллектом и чистой душой, он, почти готов был признаться себе, что по природе своей, наверное, призван быть безропотным исполнителем, легко подчиняемым власти другого, более сильного человека, лидера. Кроме того, Макс, как бы там ни было, часто проявлял милость: давал денег, защищал от нападок посторонних. А однажды произошёл случай, который приоткрывает сущность отношений двух совершенно разных людей - Максима Погорелова и Василия Терёхина.

Только-только с большими проблемами став студентом, Василёк определившийся с общежитием, попал, как говорят, в нехорошую компанию. Робкий деревенский парень, он происходил из обычной семьи трудяг, в которой пили в меру, матерились к месту, и отношения выясняли в случае конфликтных ситуаций мирно, за стаканчиком первача, а чаще вишнёвой наливочки. В красном углу старой покосившейся избы висели образа с чадящей по праздникам лампадкой (именно лампадкой, а не восковых свечей). Старший брат Владимир погиб во вторую чеченскую кампанию, и по правую сторону от иконы Божьей Матери в лакированной деревянной рамке смотрел на своих родных бравый солдат в заломленном на затылок берете. Других детей в семье не было, вся любовь и забота родителей, старенького отца и часто плачущей матушки, досталась младшему сыну. Учился он в школе неплохо, и каково же было счастье для всех, когда так же успешно были сданы экзамены в сельскохозяйственный институт. Правда, возникли некоторые проблемы при зачислении. Старикам пришлось влезть в большущие по их меркам долги, чтобы сын стал полноценным студентом. Прожорливое руководство института никак не хотело учитывать способности абитуриента, все решали деньги. Непомерные взятки вогнали немногочисленную родню Василия в такую долговую кабалу, что вылезти когда-либо из нее не представлялось возможным.

И вот общежитие. В разгульную и распутную студенческую жизнь Василёк никак не вписывался и стал подвергаться откровенным издевательствам со стороны общежицких и старожилов и, что самое обидное, таких же первокурсников, как и миролюбивый и безответный Василий Терёхин.

То, что его звали Лох-Терёх, Тетеря, Васяк-босяк и просто Чума и Чмо было не настолько обидно, как всяческие попытки унизить его перед девчонками. А что и вовсе не мог он снести, так это оскорбления и унижения со стороны самих девушек. За что? Да за то, что он кругом был белой вороной. Травку не курил, не кололся, спиртное не употреблял, нецензурно не выражался, никаких тусовок не посещал. Зубрил уроки, самоотверженно вгрызался в гранит науки. Да и цветом волос был белый, даже ресницы бесцветные. Мальчик и ростом не вышел, пухленький, улыбчивый, со всеми приветливый, несмотря ни на что. Только по ночам, запершись в туалете, он выплакивал наедине с собой все, причинённые за день оскорбления, и вспоминал брата Володю, который никогда не давал в обиду своего Василька. Он молился ему как Богу, и просил дать силы и мужества, чтобы отстоять себя, или, по крайней мере, выдержать все мучения.

А однажды обкуренные старшекурсники просто надругались в душевой комнате над несчастным парнем. Его насиловали жестоко и с сатанинской изощрённостью. После этого Василий Терёхин решил наложить на себя руки.

И тут в его жизни появился Макс.

Не приметить Макса Василий и раньше не мог. Это был дерзкий и сильный человек, которого боялись и уважали. Вроде и ростом не так уж был высок, и комплекцией не выделялся, и лицом не мачо. Немного сутуловатый, всегда хмурый, исподлобья взгляд, плотно сжатые губы, размыкающиеся только, чтобы показать звериный оскал, когда что-то сильно выводило его из себя. Да и говорил, почти не раскрывая рта, сквозь зубы, словно нехотя или даже с презрением. Поговаривали, что он мотал срок по малолетке, и наколки на кистях рук подтверждали это. Однако у женщин пользовался необъяснимой популярностью, а студенческая братия либо обходила его стороной, либо (а это был довольно узкий круг чем-то похожих на самого Макса) общались с ним ровно, но с нескрываемым уважением. Эдакий местный авторитет. К нему часто приезжали какие-то неизвестные для институтской среды молодые люди и девицы, внешний вид и одежда которых выдавали в них "породу". Человек-загадка, и это создавало вокруг него ореол мистической тайны.

Василий видел Макса довольно часто, поскольку тот наведывался к одному из Терёхинских соседей - молчаливому подозрительному малому со второго курса. А на их этаже были ещё две комнаты, называемых блат-хатами. Часто там устраивались "междусобойчики для взрослых", в общем-то тихие, но небезгрешные. До утра тянуло специфическим дымком, пахло перегаром, и то и дело в душ бегали полуобнаженные девки, причём "не местные". В эти дни и ночи в общаге наступала гробовая тишина. Если кто и выходил из своих "клеток", то предварительно выглянув из-за двери, короткими перебежками по стеночке быстро перемещался в нужном направлении.

О Максе лично Василию известно было почти что ничего. Но общее мнение поневоле складывалось. И это мнение Василий не мог назвать положительным. До случая с надругательством.

То, что произошло, мрачной вестью облетело в мгновение ока все общежитие, да и, пожалуй, институт - слишком много пьяных и разнузданных участников было причастно к той экзекуции, а также случайных свидетелей оргии оказалось немало. Но быстрее всего дошла информация до Макса.

Он появился, когда голый и трясущийся в шоке мальчонка заперся в туалете и смотрел на кафельные стены в полной решимости разбить об них свою несчастную голову. Мысли о матери и отце останавливали. Через дверь доносились не стихающие гиканья и безумный смех буйствующей компании. А когда по непонятным для Василия причинам все звуки внезапно стихли, раздался осторожный стук в прессованное дверное полотно.

- Открой Васёк, это Макс. Никогда не бойся никого. Я здесь.

От неожиданности Василий перестал дышать. Ему показалось, что это был голос брата Владимира, героя войны. Особенно это "Васёк" и "Никогда не бойся никого" - так мог сказать только родной брат. А сходство интонаций и тембра показалось ему разительным.

- Давай открывай, Васёк, всё путём. Я этим блядям тебя в обиду не дам. Со мной теперь дело иметь будут.

- Я не могу... - всхлипывая, прошептал Терёхин.

- Хорошо, будь тут, я тебе одежду принесу.

Макс беззвучно отошёл на несколько минут и также тихо появился.

- Держи.

Василий приоткрыл дверь и протянул одну руку. Но вместо одежды на своём запястье он почувствовал крепко сжавшиеся стальные пальцы. Макс с силой вытянул из туалета обнажённого трясущегося Васька и затолкал в соседнюю дверь, за которой была душевая.

- Приводи себя в порядок и сопли подотри, одежда здесь, - Макс положил её на лавку. - Пять минут жду. Покурю я. Заодно скажу тебе кое-что.

Пока Василий стоял под струями воды, пытаясь смыть вместе с грязью позор и унижения, Макс говорил. Тихо говорил, но каждое слово проникало в душу целительным бальзамом.

- Тебе, братец, измениться надо, и, если будешь послушным, я научу тебя жизни. Не той, которой живут эти свиньи, а настоящей, человеческой. Тогда всё пойдет на лад. Это не они тебя, а ты их трахнул, потому что скотству этому не поддался - наркоте, водяре, оскорблениям. Они тебя опускали, да силёнок не хватило. Видели - ты не такой, вот и бесились. И правильный, и учишься хорошо, к тому ж поступил без блата и бабла...

- Нет, батя с маманей денег дали в ректорат, а так бы я не поступил.

- Суки. Ладно, мы с тобой и их достанем. Но ведь, я слышал, ты отличник?

Василий молчал. Он жадно ловил каждое слово, упивался незримым сходством Макса с родным братом и ловил себя на мысли, что до сих пор ведь никогда не слышал голоса своего благожелателя. Только издали видел Погорелова и довольствовался скудными разговорами о нём. В частности, и о том, что Макс был в особом почёте у коменданта общежития.

- Ну а раз отличник, значит бабла они не заслужили. Учись по-прежнему, и твоим родителям они всё вернут, суки. Отвечаю.

...В коридоре, и, кажется, во всем общежитии стояла гробовая тишина, когда они с Максом перетащили вещи из комнаты Васи Терёхина на четвёртый этаж в двухместную комнату Макса Погорелова. Ни одной живой души они не встретили на своём пути.

На следующий день Вася случайно узнал, что его обидчики куда-то пропали, а ещё через неделю увидел приказ на институтской доске объявлений об их отчислении за употребление наркотиков и неуспеваемость. Всех. До единого.

Глава 5. Ломки Макса.

- Нашёл симку. У распространителей от МТС за сотку купил, - радостно улыбаясь, начал было рассказывать о своей находчивости вошедший в комнату Васька.

- Какие там на хрен распространители, - нервно прошипел Макс, выхватывая из протянутой руки относительно легко добытую чистую сим-карту с 10 минутами оплаченного разговора. - Сколько тут?

- Чего? - не понял Василий.

- Минут сколько, чудо? - сопроводил подзатыльником свой уточняющий вопрос Макс.

- А-а! Десять, сказали.

Макс резко распахнул створку шкафа и начал одеваться.

- Мне и минуты хватит. За глаза, - молвил он себе под нос. Затем резко оглянулся и потеплевшим голосом сказал:

- Без обид, Василёк. Ага?

- Ага.

И Вася Терёхин остался в комнате один, озадаченный поспешными сборами явно задумавшего какую-то новую авантюру Макса.

Макса ломало. Синдром абстиненции. Всяко было - и на скорой увозили, и в "дурке" лежал. Нет, не в связи с передозировкой, до этого, Бог миловал, ни разу не доходило - завязать пытался. Завязывал, а потом опять срывался. Не по слабости духа, а так, изначально не ставил себе задачей бросить наркотики навсегда. Сейчас же было совсем другое дело. Намерение вынашивалось давно, а в связи с последними событиями - раздвоением ли личности, или иной какой напастью - оно не просто сформировалось окончательно, а превратилось в параноидальную сверхидею, в идефикс, когда никаких сомнений и душевных метаний уже нет, а есть железобетонное холодное знание, что ТАК БУДЕТ. И не стремление проверить или укрепить свою волю являлось движущим мотивом, а упрямое сопротивление силе, которая начинает тебя подчинять себе.

"На Ваську рявкую и в дело, и без дела, сна лишился, брежу наяву, дела рассыпаются одно за другим, народ шепчется... Нехорошо. Баста!", - вот и все, что Макс себе сказал сутки назад. Ну и конечно, им завладел спортивный азарт вычислить, откуда ветер дует - эти нашёптывания в голове, а может в сердце, а может и в душе, в существование которой Погорелов не верил. Нет, душу, как философско-поэтическое понятие, пожалуй, и допускал, но никак не иначе. И ещё Макс игнорировал понятие "совесть" - и в речи, и в мыслях. Хорошей заменой ей он считал понятия "честь", "достоинство", особенно в разговорно-фольклорной интерпретации: "масть", "фасон", "марка" и "маза". Однако вселившийся "чужой" гнездился не в голове, не сознании, не в сердце, и уж никак не в "масти" или "фасоне". Непривычные внутренние переживания словно раздували изнутри какое-то сверхтелесное пространство, или образовывали его и требовали дать этому пространству определение. Вот тут-то и приходило на ум единственно приемлемое: Душа.

...Такси кралось по скользким улицам, прошел небольшой дождичёк со снегом, про который москвичи уже начали забывать к середине апреля. Путь лежал к Павелецкому вокзалу. По телефону Макс уже навел необходимые справки в справочной ЖД. С собой, кроме пятисот долларов и пяти тысяч рублей, путник ничего не имел. Рассчитавшись с водителем, он прошел к пригородным билетным кассам. Взял без хлопот билет на электричку, до которой оставалось полчаса. В книжном киоске Макс долго рассматривал обложки всякой макулатуры, наконец, купил ни о чем не говорящего автора брошюрку, как показалось, из разряда дорожного чтива, лишь бы занять мысли, попил водички, выкурил сигарету и направился на перрон. Объявили его поезд. Часы показывали 14:15, до отправки 10 минут.

В поезде не сиделось. Несколько раз он принимался читать книгу, но ломка давала о себе знать всё сильнее. Обливаясь потом, Макс несколько раз выбегал в тамбур, нервно курил. Внутренности мелко вибрировали, иногда всё тело сводило судорогой. Суставы выворачивало. Мышцы болели. Шмыгая носом и сожалея, что с собой нет носового платка, Погорелов последний час пути преимущественно провел на ногах. Хотелось беспрестанно двигаться. Но простора для этого не хватало. Переходя из вагона в вагон, он задерживался ненадолго в тамбуре, напрягая волю, чтобы не сорваться на кого-нибудь из курильщиков, то и дело хлопающих раздвижными дверьми. От табачного чада слезились глаза и без того воспалённые. Жажду общения, какая бывает часто во время ломок, Макс тщательно подавлял. Это ему и раньше удавалось без особых проблем, но сейчас дело осложнялось вновь возникшим в голове нудным и невнятным монологом "неизвестного". Можно было бы попытаться унять его посредством живого разговора с кем-нибудь. Или с помощью чтения вслух, например. Но ни того, ни другого делать не хотелось. "Неизвестный" иногда замолкал, будто ожидая реакции Макса или приглашая его к диалогу. Но Погорелов упорно не откликался, лишь иногда мысленно посылая "неизвестного" к дъяволу.

В очередном тамбуре двое молодых людей приставали к девушке. Видимо, все трое были из одной компании. Девица с глазами небесного цвета сопротивлялась весьма условно, скорее кокетничала. Макс не намерен был задерживаться здесь и собирался уже распахнуть дверь, чтобы продолжить свое путешествие по вагонам, как голубоглазка окликнула его:

- Что же вы, молодой человек, меня не защитите?

Парни вызывающе посмотрели на незнакомца. А тот остановился и бросил хмурый взгляд на троицу. В этот момент у самого его уха отчетливо раздался женский приглушённый голос: "Не связывайся, иди дальше". Макс даже повел плечом, как отмахиваются от комара.

В это же время кто-то из двоих задир брезгливо бросил:

- Да ты глянь, его кумар долбит! Косячка не будет, брателло?

"Не реагируй, иди!" - повелел снова все тот же голос.

- Чё как пень встал? - не унимался подстрекатель. - Топай давай!

Никогда ещё Погорелов не оказывался в столь примитивной своей киношностью ситуации. Обычно такого просто не могло с ним произойти, какие-то неуловимые внешние черты, некая волчья харизма, энергетика лидера, альфа-самца в конце концов, гарантированно блокировали у кого-либо всякое желание без повода нагрубить, нахамить, или неосторожным словом как-то задеть Макса. Неслыханная дерзость случайных встречных у иного могла бы вызвать мгновенную и предсказуемую реакцию, но не у Погорелова. Проигнорировав странное предупреждение, он приготовился к абсолютно нестандартному ходу, звериным своим чутьем просчитав ближайшие ходы компании вагонных разбойников-кидал. Боковым зрением он заметил, как за стеклом дверей, на ближайших к ним местам напряглась "группа поддержки", готовая в любую секунду ворваться в тамбур и "засвидетельствовать" непристойные намерения их жертвы по отношению к девушке, а может и примитивно ограбить, спровоцировав драку. Жертвой, конечно, был опрометчиво выбран по виду несчастный наркоман, мечущийся всю поездку по вагонам. Намётанному глазу, правда, показалось, что наркомана хоть и ломает, но не из-за отсутствия денег на дозу, а по другим причинам. Как раз деньжата у него по всем признакам водились - одет неплохо, часы на руке "не хилые", задний карман брюк подозрительно топорщится, мобильник тренькнул разок где-то в куртке. Все члены шайки вероятнее всего были трезвые, оружия с собой никакого не имели на случай милицейского разбирательства, так что ребята в любом случае окажутся чисты. А куда подевалась пачка купюр из кармана одного из участников драки, кто потом разберёт в суматохе, когда честь девушки защищали совершенно незнакомые друг другу попутчики? Макс понимал, что попал в западню, в которой любое его активное действие или бездействие будет в равной степени использовано против него. Беспроигрышный сценарий отъёма денег. И в этой ситуации он сделал следующее.

Оставаясь в прежнем положении и придерживая полуоткрытую дверь тамбура, Макс достал из заднего кармана то, что не давало покоя грабителям, "уронил" себе под ноги и придавил подошвой лакированного туфля. Резко распахнул дверь, быстро миновал межвагонное пространство, и почти ничком растянулся в тамбуре следующего вагона. Здесь тоже стояло двое молодых парней, вероятнее всего, члены всё той же компании. Они вряд ли успели понять что-то. Упавший на их глазах человек конвульсивно содрогнулся и обмяк. Заподозрить игру было невозможно, Станиславский бы аплодировал. Этим двоим ничего не оставалось, как: либо уходить, либо изобразить участие - так они и поступили. Один склонился над упавшим, а другой в распахнутые двери вагона громко крикнул:

- Человеку плохо! Врач есть?

Врач, мужчина средних лет, нашёлся. Вокруг столпилось несколько пассажиров, готовых оказать помощь и просто любопытствующих.

В то же самое время три пары глаз несколько секунд удивлённо смотрели на то, что не дало захлопнуться тяжелой тамбурной двери - карманная книга в мягкой обложке, грубо сложенная пополам. Она трепыхалась на сквозняке под металлический лязг. Максим Погорелов не имел привычки носить деньги напоказ. Куда он их прятал - и при профессиональном обыске-то не всегда можно было найти.

...Макс "пришёл в себя" довольно быстро, шепнув доктору на ухо:

- Обморок, простите. Не выношу поездов. Вы врач?

- Да. У вас пульс...

- Ничего, сейчас пройдет, это бывает. Я присяду. Возле вас есть место, если позволите?

- Да, конечно.

Погорелов по обыкновению быстро выбросил из головы инцидент, из которого выкрутился довольно легко и без геройства, а вот о предостерёгшем его голосе задумался всерьез. В одном пока он был твердо убеждён - это не галлюцинация. Голос звучал также явственно, как из телефонной трубки. Наверное, его могли бы услышать и те трое, будь в тамбуре потише.

Поездная бригада начинающих ловцов удачи рассредоточилась по составу, не обнаруживая больше лёгкой жертвы и откровенно заскучав.

На станцию Макс прибыл вовремя. Скоро должны были объявить прибытие поезда Астрахань-Москва. Пока всё складывалось удачно.

- Прибытие поезда 093Ж Астрахань-Москва ожидается на 3 пути, нумерация вагонов начинается с головы поезда, стоянка двенадцать минут, - было объявлено по громкоговорителю, когда Макс Погорелов облокотившись на железные перила, стоял на пешеходном мосту и любовался множеством блестящих строгих линий, убегающих за горизонт.

Он так и простоял все 12 минут, перетаптываясь с ноги на ногу и рассматривая вагоны поезда, даже помахал им в след, когда Астраханский состав отправился в Москву. Можно было уехать на нём, наверняка билеты были. Однако, неторопливо спустившись на перрон и, чему-то улыбаясь, Макс благополучно сел в очередную электричку и через два часа вернулся в столицу.

Глава 6. Вокруг Фиртеля.

Из подъезда Фиртеля, мимо Мерседеса со спящим в ней Колей-охранником лёгкой походкой прошла девушка с развевающимися на прохладном ветру рыжими волосами. Светлана Царёва даже не взглянула в окна машины, чтобы разбудить Коку-Кокаиина, дать ему какое-нибудь напутствие или попрощаться. Всё, что планировала, она сделал и о Фиртеле больше не вспоминала. Теперь у неё были другие планы.

А Лев Наумович некоторое время сидел на кровати в состоянии прострации и, медленно приходя в сознание, мучительно вспоминал, что сейчас произошло - короткий обморок, сердечный приступ? Лишь когда раздался телефонный звонок, ясность ума окончательно вернулась, но никак не память о событиях, связанных с минутным визитом незнакомой девушки. Звонил сотрудник органов безопасности Николай.

- Лев Наумович, по номеру.

- Да-да, что там?

- Номер нигде не проходит, принадлежит оператору МТС.

- Я и без тебя знаю, что МТС! - в привычной для себя манере рявкнул Фиртель, - кому принадлежит?

- Да ни за кем он не числится, на операторе так и висит. Никаких звонков не отслеживается...

- Как не отслеживается, если я эсэмэс с него получил только что! И сам на него звонил следом! Как не отслеживается?! С того света что ли он?! Проверьте ещё! Пеленгуйте, пеленгуйте! В течение часа с него ещё будет сигнал!

- Лев Наумович, может, проясните ситуацию? Что стряслось? Что за SMS?

- А вы сами прочитать не можете, разведчики, тоже мне?! Ладно, посмотрите хорошенько, оператора тряхните. - Лев Наумович сделал два глубоких вдоха, приводя нервы в порядок. - Ничего пока не случилось, просто паршивца мне этого дайте на блюдечке! Если что, Киримыча подпрягите, сами знаете, что делать.

- Хорошо, - в трубке зашуршало, - хорошо. В течение часа, говорите?

- Да, это точно, - немного смягчив тон, закончил Фиртель и бросил трубку рядом с собой на кровать. "Ни хрена они не найдут, - подумал он, - хитрый мерзавец, профи, готовился". Уже почти равнодушно толстяк взглянул на окна, поправил тапок на ноге и засеменил в ванную комнату.

Немного приведя себя в порядок, он, по-прежнему в одних штанах и майке, порылся в пиджаке, извлек из него какую-то невзрачную визитку, повертел в руках и бросил на стол.

"Двадцать тысяч не деньги, - мысли самостоятельно наползали одна на другую, - Если всё правда - врага буду знать. Нет - так я мытьем или катаньем, но лохотронщика этого достану. Всех подключу, но достану. Раздавлю гадёныша. А вдруг, правда?"

Откуда-то снизу, от живота к груди, а отсюда к шее опять подступило неприятное, вибрирующее как холодец жжение, удушливо обхватило горло. Сердце забилось чаще. Страх. Страх всё-таки давал о себе знать.

"Плевать, я ничего не теряю", - убедил себя Фиртель и схватил телефон. Но тот дал сигнал прежде. Поступило подряд два сообщения с того же неизвестного номера, текст был разбит на две части. Писался явно второпях, с большими сокращениями и без знаков препинания, но был предельно ясен и в расшифрованном виде выглядел так: "События развиваются стремительно. Киллер уже на хвосте. Сиди, где сидишь, никуда не выходи. У тебя есть надежный шанс. Срочно дай команду подручным к 2 часам ночи привезти наличные к поезду Астрахань-Москва к последнему вагону. Пусть закинут на крышу и валят. Без шуток. В течение ночи жди обещанного".

Лев Наумович лихорадочно набрал номер своего друга из ФСБ.

- Коля, сейчас я отправлю сообщение со своего телефона, ловите внимательно, времени в обрез. Должен быть ответ. Вы готовы? Сколько подождать? Пять минут? Ладно, жду.

На том конце что-то сказали. Фиртель побагровел.

- Нет! - закричал он. - Никого не присылать! Делайте, как прошу!

Бутылка с коньяком тряслась в руках. Два глотка из горлышка немного придали храбрости и спокойствия.

В голове проносились образы реальных врагов, конкурентов, недоброжелателей, завистников и прочих потенциальных заказчиков. Ох, как их оказалось много на поверку!

- Да! - гаркнул он в трубку, не прошло и пяти минут. - Готовы? Точно готовы?

Какие-то рекомендации звучали ещё секунд пятнадцать, Фиртель слушал в пол-уха. Потом набрал текст: "Согласен. Обманешь, кишки вырву!" и отправил сообщение в адрес неизвестного.

Команду об отправке требуемой суммы без всяких объяснений, за исключением "так надо" Лев Наумович отдал незамедлительно, кому следует, из числа надежных и преданных исполнителей, и приготовился ждать. Тот же страх не позволил ему размещать в поезде своих людей, устраивать слежку. Всем велено было сделать как просил вымогатель и уходить без оглядки. Однако минуты шли за минутами и сомнения роились с нарастающей силой. "Дурак, лох, размазня! Обоссался, урод! Надо было весь поезд обложить!". И тут же самобичевание сменялось на более комфортное: "Всё равно они его вычислят, он от меня никуда не денется, да и деньги не те, больше терял...". Хотелось вызвать Кокаина к себе. Поднялся бы, посидели вместе, всё-таки живая душа. Но опасения за свою репутацию - вдруг заметит беспокойство - не давали этого сделать. Да и не заведено было шестёрку в дом звать без особой надобности. "А вообще странно, что Кока притих там, ведь времени прошло прилично, должен был бы и забеспокоится за меня!" - всполошился Фиртель и крадучись приблизился к видеоустройству. Настроив картинку, он увидел, что Коля сидит в обычной для него позе - за рулем и, кажется, спит. Ну что ж, на него это похоже.

Резкий звонок телефона заставил охранника-водителя очнуться ото сна. В трубке захрипел злой голос шефа:

- Какого хера спишь, сука. Следи по сторонам, ствол достань, всё проспишь!

- Что случилось, Наумыч? - жалобно спросил встрепенувшийся и ударившийся головой о крышу машины Кока. Однако пистолет уже был в его руке и снят с предохранителя. Выучку не пропьёшь и не проспишь.

- Ничего, проверка связи. Всё равно следи по сторонам. Гости могут быть непрошенные, но виду не подавай, дурень! Во как задёргался, аж мне не по себе. Сиди тихо, поглядывай вокруг!

- Хорошо, шеф. Прости, Наумыч, закимарил малёк.

- Ладно, бди. Потом выспишься. Закимарил он. Отбой. Я пока тут ещё побуду.

...Проходящий поезд прибыл вовремя (а ведь мог и опоздать!). Стоянка 40 минут, отправка в 02-05. Двое - один, коренастый в твидовом пиджаке, второй высокий и худощавый в спортивной куртке - прогуливались вдоль вагонов. Уже было объявлено отправление поезда, когда они вразвалочку двинулись к последнему вагону. Пассажиров и провожающих возле него почти не было, девушка с парнем махали кому-то в окно.

Человек в куртке скользнул за вагон и, легко запрыгнув на сцепку, движением баскетболиста почти положил небольшой плотный свёрток на чуть покатую крышу. Липкая да ещё и намагниченная оболочка, сорвав с руки прозрачную перчатку, какой пользуются женщины при окраске волос, прочно припечатала сверток к пыльной поверхности. Что там было ещё кроме денег, знали только эти двое...

...Фиртель не спал всю ночь. Сообщения о выдачи заказчика так и не поступило. Приятели из ФСБ безуспешно пытались вычислить место нахождения злосчастного шантажиста. На короткое время это удалось, но сигнал находился в движении в окрестностях города, после чего бесследно исчез. Стало ясно, что сим-карта, а возможно и сам телефонный аппарат были уничтожены. Фиртель вынужден был признать, что его попросту кинули. Хотя слабая надежда оставалась. Он много раз прокручивал в голове сцену извлечения неизвестным "доброжелателем" пакета с деньгами с крыши вагона. И находил эту задачу не такой уж простой. А вдруг тот предполагает наблюдение, слежку, и не решается забрать "посылку". А вдруг ветром унесло пакет - тогда уж вообще обе стороны в дураках. Исполнители поручения Фиртеля заверяли, что с этим всё в порядке, накладок быть не может, не то, что ветром, рукой-то не просто снять. От этого Лев Наумович ещё больше расстроился, если так можно выразиться. Он уже готов был лично отдать деньги из рук в руки со всеми гарантиями, лишь бы узнать имя покусителя на свою жизнь. Но всё это теперь выглядело по-детски наивно, по-водевильному глупо и недостойно статуса известного авторитета.

Нервы сдавали, коньяк и бессонная ночь заявляли о себе с худшей стороны. Да ещё накануне с друзьями немного перебрал и не доспал положенных восьми часов. В животе урчало, одним шоколадом, да лимонами сыт не будешь. На этой квартире особых запасов нормальной пищи не было... "Дожил!" - хулил себя Фиртель.

Два раза звонил Кока-Кокаин, жаловался, что неважно себя чувствует и одновременно справлялся всё ли в порядке. По его голосу Фиртель понял, что парень не в состоянии дальше нести вахту, и велел вызвать сменщика...

К утру Лев Наумович вялым жестом взял со стола давешнюю визитку.

Она ничего особенного из себя не представляла: стандартный прямоугольник плотной белой бумаги, четырехзначный номер телефона и слово, напечатанное простеньким шрифтом "VSEM". Фиртель помял её пальцами, попробовал на излом, даже посмотрел на просвет. Никаких потаённых свойств не обнаружил. Он брезгливо-недоверчиво хмыкнул, однако номер всё же набрал. На том конце женский голос ответил быстро.

- Диспетчер.

Лев Наумович расправил плечи, отчеканил:

- Меня зовут Лев Наумович.

- Ваша группа.

- Какая группа? Я звоню впервые...

- Извините. Слушаю вас.

Фиртель замялся. Он не знал, что говорить, соответствующего инструктажа, кажется, не было, когда визитка попала впервые в его руки. А может, что-то и было, да не задержалось в памяти.

- Подскажите мне, м-м... Как это... Я имею только визитку. Вот она сейчас у меня перед глазами...

- Хорошо. Вам требуется помощь, так?

- Ну-у...

- Хорошо. Вы нуждаетесь в чём-то, требуется решить какую-то задачу, или вы хотите с кем-то поговорить, встретиться, может быть что-то предложить?..

- Я хотел бы найти человека...

Фиртель замялся. Женщина уточнила вопрос:

- Вы хотели бы найти конкретного человека? Или кандидата на какую-то роль в вашей жизни, или возникшей жизненной ситуации?

- Человека вполне конкретного, играющего конкретную роль в сложившейся вокруг меня конкретной ситуации, мне угрожают, и я не знаю кто! - выпалил Фиртель, делая ударение на трижды повторенном прилагательном. На лбу его выступила испарина. "Чёрт, что я несу!" - подумалось ему.

- Понятно. Что вы можете дать взамен?

- Взамен чего? Вы ещё ничего не сделали!

- Человек будет найден. А что вы предложите взамен?

- Минутку, как вы его найдёте, если даже я не могу его найти?!

- Вы не всесильны, раз обратились к нам, а мы можем почти всё. Так чем вы готовы пожертвовать ради решения вашей задачи?

Фиртель шумно выдохнул.

- Сколько стоят ваши услуги, могу я узнать? Расценки, прейскурант, чёрт побери, что у вас там есть?!

- Мы не берём денег. Всё, кроме денег.

- Как так? А что же ещё?

- Минутку...

В трубке щёлкнуло, пауза была не длинной. В голове Фиртеля пронеслось: "Сейчас душу мою потребуют". Женщина вновь вернулась к разговору.

- Вы можете помочь одному человеку, - это звучало не как вопрос, а вполне утвердительно. - Это женщина, у неё проблемы с разводом, дележом имущества с ненавистным мужем, он несправедливо, по её мнению, выиграл суд, теперь женщина оказалась чуть ли не на улице...

Фиртель не знал, как реагировать.

- Называйте фамилию, имя-отчество, номер дела или имя судьи, какой суд, мне нужна информация...

- Нет не совсем так. Всё проще. Я назову имя её мужа, и Вы всё поймете. Это Пахтагин Евгений Иванович...

- Что?!

- Вы в состоянии помочь?

Фиртель тяжело и громко задышал. Так было всегда, когда он сильно злился. Конечно, ему известен был этот человек - кто его не знал! Губернатор области! В кругах Фиртеля хорошо было известно о его конфликте с супругой, известной светской львицей Элеонорой Москвиной. Тем временем "диспетчер" продолжал:

- Ваш вклад будет засчитан, если Элеонора снимет свою заявку.

- А с чего вы взяли, что мне это по силам? Что я вообще знаю, о чём идет речь? Да кто вы такие вообще!? Людей разыгрываете что ли?!

- Вам это по силам, и вы знаете названных людей.

Безапелляционные интонации в голосе диспетчера не оставляли даже желания спорить, возражать или ломать комедию. Похоже было на то, что организация серьезная. Фиртель даже подумал, а не связаны ли они с какими-то известными конторами.

- Хорошо, я попробую. Но что нужно от меня? Касательно моего дела, я имею ввиду.

- Ничего. Сегодня же ваша заявка будет выполнена.

Фиртель только икнул.

- Нельзя допустить, чтобы кто-то кому-то угрожал. Все вопросы и разногласия нужно решать миром.

- Да, да. Конечно, - пробормотал Лев Наумович в трубку. Его немного потряхивало. Женщина невозмутимо продолжала:

- И вы постарайтесь не затягивать с Пахтагиным. Дело не простое, деликатное, касается конфликта амбиций, здесь может понадобиться больше времени, чем его уйдёт на вашу проблему. Так что, пожалуйста, займитесь прямо сейчас. Мы свяжемся с вами, да и сами звоните. Всего доброго.

- Секунду, но вы даже не спросили, кто я и что...

- Хорошо, - с еле уловимой ноткой ласково-снисходительного одолжения согласилась диспетчерша, - представьтесь, пожалуйста.

Лев Наумович поймал себя на том, что испытал облегчение. Конечно, это глупо, но пока не отдавая себе отчет в том - почему, он все же верил таинственной женщине. Он представился, назвал дату рождения и даже свой официальный адрес прописки. Подумал и решил добавить номер своего телефона, хотя такая контора наверняка могла добыть все сведения о звонящем им абоненте.

- Простите, а как Вас зовут, с кем я говорю?

Женщина, молчавшая все это время, пока Фиртель диктовал свои данные без заминки ответила таким же ровным и будничным тоном: "Мальвина".

На этом разговор был завершён. Фиртель первым положил трубку и замер в раздумьях. Теперь ему захотелось в деталях вспомнить тот ничем непримечательный день, когда редактор одной из бульварных газет вручил ему визитку. Не менее года прошло с тех пор. Удивительно, как сохранилась эта странная карточка. Да только благодаря тому, что была заткнута под обложку паспорта и благополучно забыта. Именно так посоветовал сделать тот редактор по имени... Фиртель даже забыл его имя. Вспомнилось только, что этот газетчик рассказал о каком-то чудесном избавления его жены от давней хронической болезни благодаря клубу со странным названием "VSEM". Ещё он сказал, что это некое общество, способное решить любую задачу, если ты станешь его членом. Вот только не всех туда принимают, ты должен себя как-то зарекомендовать. Речь в тот момент не стояла о вступление в какое-то тайное общество, дела у Фиртеля и без того шли хорошо, он чувствовал себя всемогущим и самодостаточным и ни в каких клубах не нуждался. Тем не менее, визитку принял.

Он снял трубку и набрал номер.

- Алло, Сергей Иванович, приветствую тебя, Лев. Всё нормально, спасибо. Слушай-ка, я что звоню, помнишь, ты как-то познакомил меня с владельцем одной газетёнки... Точно! А как ты догадался, что я именно о нём?! Он мною постоянно интересуется? Приветы передаёт? Хм... А что же ты их мне не передавал? Забывал? Ладно, дай-ка мне его телефончик. Да, нужен...Записываю.

Через минуту Фиртель уже набравший было телефон Игнатенко Бориса Ильича, так звали учредителя газеты "Неделя города", задумчиво откинулся в кресле и размышлял. Звонить Игнатенко он не решался. "Ну позвоню, - думал он, - какую-то информацию о клубе он мне может и сольет, и что? Удовлетворю любопытство и только. Разговоры пойдут: Фиртелю приспичило, петух клюнул... Что да почему...". Самолюбие возобладало. От задуманного он отказался. Вместо этого сделал ряд звонков нескольким на первый взгляд никак не связанным между собой людям, навел нужные справки относительно личных дел губернатора. А ещё через час (время близилось к 10 часам дня) уже сидел за чашкой кофе, и ни где-нибудь, а в кабинете прокурора области Сидора Каземировича Полянского. Они были давними приятелями и много раз выручали друг друга в щекотливых ситуациях.

- Значит, говоришь, шантаж.

- Да кто знает? Коля Ахтырский пеленговать пытался, да без толку. Симку выкинули и все дела. Ищи-свищи...

- Значит, чекисты не помогли...

- Охрану приставили... Телефоны все мои на контроле... Так что я со всех сторон на прицеле...

Фиртель вымученно улыбнулся, покосившись в сторону окна.

- А ПэЖэ тебе зачем? - спросил прокурор. Так за глаза фамильярно именовали губернатора : Пахтагин Женя - ПэЖэ.

- А вот зачем. Я уж буду с тобой откровенен.

Лев Наумович немного поёрзал в глубоком кожаном кресле, закурил. Достал визитку клуба, протянул товарищу.

- Что-нибудь слышал?

- Оба-на! А как же! - только увидев надпись "VSEM", вымолвил Сидор Каземирович. - Только я смотрю, номера телефонов у них все время разные. Этот новый какой-то, - Прокурор повертел в руках карточку. - Интересовались, интересовались. Некое самостийное неформальное объединение, вроде клуба партнеров по интересам. Осуществляют обмен услугами между членами. Ничего особенного, криминала нет, законом не возбраняется, хотя никакой официальной регистрации не проходили. Кто за всем этим стоит, не знаю, как-то не задавался вопросом. Меня не касалось, жалоб не было, нужды обращаться тоже.

- А что ж тогда интересовались?

- А жену какая-то подруга просила разузнать. Болела она что ли, да как-то помогли, вылечили. Вот и интересовалась. Я и дал команду. Могу Данилу вызвать, он у меня этим занимался. Вызвать?

- Нет, Каземирыч, не надо.

- А-а! - догадался прокурор. - Ты решил к ним обратиться, так я понимаю?

Фиртель вкратце рассказал о своем звонке и диалоге с диспетчером. Полянский не переставая улыбался, и Фиртеля это бесило. Когда он замолчал, прокурор нажал кнопку селектора, встал из-за стола. В кабинет вошла секретарша и быстро прибрала стол.

- Что-нибудь ещё? - спросила она своего начальника, вынося поднос с пустыми чашками.

- Нет, Валюш. А впрочем, постой.

Секретарша замерла у самой двери.

- Климова вызови.

- Хорошо, Сидор Каземирович.

- Кто это? - спросил Фиртель, когда дверь за секретаршей закрылась.

- Климов-то? Да так, из моих... Думаешь, шантажист может быть связан с клубом?

Фиртель пожал плечами. Следов улыбки на лице прокурора уже не было. Он сощурил глаза, пристально посмотрев на своего гостя.

- Сейчас, погодь, дай подумать, я задачу понял.

Полянский мерил шагами кабинет, заложив руки за спину и глядя то в пол, то на потолок, неестественно высоко запрокидывая голову. Коренастый, подвижный, с большой лысиной, он походил сейчас на Ленина, каким мы его знаем по старым советским фильмам. Не хватало усов и характерной бородки.

- Диспетчер, говоришь... Элеонору с "пыжиком" примирить, значит...

- Ну может не примирить, он разве от своей новой уйдёт, да и Норка та ещё стерва, сама бойфрендами увешана, как елочными игрушками...

- Погодь, погодь, дружочек. Есть у меня одна зацепочка, дай минутку... Сейчас, сейчас...

Фиртель замолчал, внимательно следя за движениями желваков прокурора, продолжающего ходить по кабинету.

- У нас свой клуб, не хуже этого, - он мотнул головой на визитку, лежащую на столе, - не хуже, хуже, уже, же и е... - бормотал себе под нос Полянский. - Так всё! - Он резко остановился перед своим гостем, положил руку ему на плечо. - Ты иди с Богом, я тут кое-что порешаю, позвоню тебе. Если удастся, то сегодня. Ни о чем не переживай и не думай. Мне уже самому интересно, что у тебя с этим клубом получится, - он вновь не сдержал улыбку. - Главное я задачу понял. Дело-то и впрямь ПэЖэ купил, знаю я этого... Шумное, шумное дельце... И грязное. Есть там, за что поворошить.

Полянский замолчал. Дверь кабинета распахнулась. Вошел молодой человек с военной выправкой, держа в руке кожаную папку. Сделал два шага вперед, кивнул в знак приветствия Фиртелю и застыл в пол-оборота, как бы приглашая гостя к выходу. Лев Наумович встал, посмотрел вопросительно на своего друга, тот подтвердил кивком и рукопожатием, что аудиенция закончена.

- До встречи, Сидор Каземирович!

- На проводе! Удачи тебе!

Через пятнадцать минут Полянский, отдав некоторые распоряжения по делу губернатора и его бывшей жены, вчитывался в текст, только что присланный ему по факсу из Управления ФСБ. На одной из страниц многостраничного текста имелась кое-какая информация об упомянутом "клубе". Данные не были должным образом систематизированы, представляли собой обрывочные сведения из разных источников о ТО (тайном обществе) "VSEM". Было очевидно, что всерьез органы его разработку не вели, хотя на заметке имели. А потому это был неофициальный документ, составленный разными людьми по собственной инициативе или по частному поручению вышестоящих лиц, и хранящийся среди прочего "мусора" в архивах третьестепенной важности. Имеющуюся скудную информацию наспех свалили в одну кучу по личной просьбе Полянского и без всяких с его стороны претензий на достоверность и указания источников.

" ТО VSEM (ВСЕМ) Другие названия: Vsяк; Мера; Дам; ТОV; Будем; Обрети. Время создания: ориентировочно конец 2004 - начало 2005 г. Предположительная связь короткой рекламной компании в газетах (перечень прилагается), проведенной летом и осенью 2005 года. Рекламные слоганы:

Помогу обрести (игра-эксперимент), тел.:

Будь настойчив и ты дозвонишься! Тел.:

Звони и обретешь! Тел.:

Дозвонись и обрети! Тел:

Всем! Всем! Всем! Тел.:

Условно заявлено как ТО - "Тайное общество", "товарищеское общество", "клуб партнеров по интересам: духовное развитие, творческая реализация, любовь, секс, здоровье, омоложение, бессмертие...". Лозунги: "Нет грубости, надменности, хамству, унижениям, насмешкам, моральному и физическому уродствам. Взаимопомощь, равенство членов. Нет неразрешимых проблем. Помоги товарищу и он поможет тебе".

Устава, учредительных документов, правил внутреннего распорядка, листовок, агитационных бюллетеней, заявлений, платежных ведомостей, бухгалтерской документации, списков членов, какой-либо печатной продукции не обнаружено, кроме карточек форматом 50х90 мм с названием организации и телефоном. Отпечатаны лазерным способом.

Способ привлечения новых членов (правила): оповещение о намерении привести нового члена; приглашение на Совет Общества (под видом любого привычного в миру повода); решение Совета.

Исключение из членов - голосованием (по требованию тайным или общим решением и открытым)

Встречи - для реализации основных интересов и задач общества.

Вклады - одинаковые, посильные для каждого. С правом внесения дополнительных пожертвований (тайно или открыто).

Что может роднить людей, общество больше, чем узы крови? Что больше, чем родство генетическое? - содуховность, сопартнерство, сопричастность. Любовь, страсть, взаимокомфортность.

Решение индивидуальных задач (проблем): ....

Добровольное принятие участия в решении задачи.

Варианты участия без ограничений, кроме непосредственных денег (мат. помощь исключена, запрещено - как просьба, так и волеизъявление, за исключением случаев, когда выделение денежных средств из казны Общества на решение индивидуальной задачи позволяет решить и задачи общества (в интересах общества).

Система осведомления. Почтовый ящик (тайный ящик) - не установлен. Уведомление Совета членами Общества о нарушении Правил или несоответствии требованиям Общества.

Суть - желая обрести, ты должен быть готовым отдать что-то взамен. Все, кроме непосредственно денежных средств: Любовь, здоровье, молодость, бессмертие, дружба, общение, острые ощущения, свобода, независимость, тишина и одиночество, шумная компания, общество единомышленников и т.д. Любая задача выполнима. Все дело в сроках и средствах.

Каждое желание попадает в одну из категорий.

Формируется пара "желание-плата": возьму-отдам, беру-даю, принимаю-передаю, приму-подарю, продам-куплю, одолжу-возьму в долг... Все кроме денег!

Курьеры-посредники. Не выявлены.

На обработку заявки - от нескольких часов до нескольких дней.

Алгоритм выполнения заявки держится в секрете. Не выяснено.

Ни один из участников не знает о своем истинном предназначении в решении общих задач. Он выполняет только конкретное поручение - сходи, позвони, достань, передай...

Факир и Фея - координаторы. Не установлены.

Кто-то готов заплатить, кто-то чем-то пожертвовать (временем, предметом, трудом, участием, интеллектом, знаниями, информацией и т.д.)

Корректировка условий возможна в процессе обработки заявки (дай больше, подожди подольше, попроси поменьше).

Варианты ответа операторов (диспетчеров) на отдельные вопросы (относительно структуры общества, в частности):

- Любые Ваши проблемы будут решены.

- Я посредник, всей информацией не обладаю.

- Вы хотели бы сами участвовать в проекте? Готовы ответить на несколько звонков и собрать информацию о человеке: Что хочет? Что может дать взамен? Телефон для связи.

Выдержка из текстового файла (извлечено из ПК Хворостина С.С., проходившего по подозрению в даче взятки должностному лицу \\ факту по делу No.... от 12.08.2006, делопроизводство Фрунзенского РОВД No....\\ Дело закрыто за недостаточностью улик). Предположительно имеет отношение к ТО "VSEM" :

[[Инстр. "Для диспетчера ТО V": Категории абонентов:

- Готов заплатить - 1

- Готов дать - 2

- Даст востребуемое - 2а

- Редкое, но уникальное - 2б

- Ничтожное - 2в

- Готов "заплатить" сразу - 1а

- "Заплатит" за гарантию - 1б

- "Заплатит" по факту - 1в

- "Заплатит" посреднику - 1z

- "Заплатит" исполнителю - 1x

Прим.: Слова "заплатить", "плата" не предполагают движение денежных средств. Используются в значениях "принять участие", "участвовать в акции", "не денежный вклад в дело Общества" и т.д.]]

Установленные лица: Операторы (список прилагается, всего 5 человек, некоторые работают под псевдонимами). Члены (список, всего 12 человек). Организаторы, руководители, члены гипотетического "Совета Общества" не известны. Из неофициальных бесед с установленными рядовыми членами общества относительно структуры общества, его численности, руководителей, других участников, стратегических планов сведения ничтожны. Общее впечатление: ограниченная информированность рядовых участников-волонтеров, тщательная законспирированность организаторов. Задачи, планы, коммерческие, общественные или политические мотивы не ясны.

Нарушений законодательства не выявлено.... Предположительно существует казна Общества. Проверенных данных нет. По банковской системе информация не проходит. Оснований для официальных следственных мероприятий нет.

Глава 5. Чикчимский посланник.

Стоило Фиртелю выйти из здания областной прокуратуры, как лавина невероятных событий захлестнула его с головой. Не успев сесть в машину под прикрытием бдительных спецов - и собственных охранников, и сотрудников ФСБ, завибрировал телефон в кармане. Нервно завибрировал, нехорошо. Не мы ли, владельцы мобильников, так тонко чувствуем порой, что за весть принеслась к нам по невидимым проводам, сами ли эти технические устройства, став полуодушевлёнными предметами в наших руках, "научились" определять характер входящего звонка? Но зачастую и трубку снимать не надо, чтобы понять, кто звонит, зачем и с каким настроением.

Лев Наумович почувствовал другое - звонил неизвестный ему человек. И действительно, номер не определился.

- Говорите, - сухо произнёс он, жестом остановив водителя, собирающегося закрыть за шефом заднюю дверь Мерседеса. Левая нога ещё оставалась на асфальте.

- Мир тесен, Лейба! Привет тебе от наших общих знакомых по Чик-Чиму. Тебя ещё помнят.

Во рту Фиртеля пересохло. Язык прилип к небу. Он не мог с собой ничего поделать. Кто из живущих ныне, кроме его самого, мог ещё знать слово Чик-Чим? Казалось, никто.

- Встретиться бы, - продолжал неизвестный мужчина моложавым бархатным голосом. - Как, не против?

Никак не совладая с непослушным языком, превратившимся в кусок наждака, Фиртель промычал:

- Угу.

Ему даже хотелось трусливо бросить трубку, лишь бы не выдавать своего затруднительного положения. Машинальным движением он выхватил из бара бутылку минеральной воды. Водитель, стоящий рядом, угодливо сорвал пробку. Фиртель глотнул спасительной влаги. Наконец, он смог взять себя в руки и довольно достоверно изобразил спокойствие:

- Приятно. Приятно, что помнят. Спасибо. И кому же я обязан таким вниманием?

- Меня зовут Михаил. Ближе познакомимся при встрече. Где удобно?

Голос звучал дружелюбно и действовал успокаивающе.

- Можно сейчас. Вы в городе?

- Да, в центре. Смотрю на красивое здание с золочёной надписью: "Бобби-Холл".

Это был известный в городе ресторан, ещё недавно включающий в себя ночной клуб и казино. Клуб перенесли в другое место, а казино закрыли. В совладельцах числился Фиртель.

- Сейчас буду.

- Отлично. Я встречу вас у входа.

Пока машина медленно плыла по улицам, Лев Наумович, впав в некоторое смиренное состояние и безвольно покорившись неизвестности, вспоминал о событиях весьма давних лет. Даже мысли о предполагаемом и вероятном киллере удивительным образом затуманились и ушли на задворки сознания...

В элитном доме, где провёл свое детство маленький Лёва, в одном подъезде жил "страшный мальчик" Санька Могинин. Страшным он был не внешне. Наверное, что-то случилось однажды, что вспомнить невозможно в силу зыбкости неосознанной памяти ребенка, когда ему два-три года. Память хранила лишь основные, много раз повторяющиеся моменты, как страшная мантра, вколоченная в детские мозги. Как и у всякого дома во все времена у трехподъездной четырехэтажки, где жила семья Фиртелей, был двор. А во дворе - детвора. "Разнокалиберная", разномастная, но объединенная одним, впитанным с молоком матери - "ты особенный, наша семья другим не чета". В том дворе, объединяющем несколько соседних сталинок, бегали дети преимущественно советской номенклатуры и торговых работников. Всяко бывало - и распри, и зависть, и драки, и мелкие обиды, и совместные игры, и тайны, и запрещаемые папами и мамами забавы. И в основном ребята и девчонки того двора сохранились в памяти Лёвика как одноликая толпа безобидных детей. И лишь один из них запомнился. Запомнился как "Страшный Санька".

Каждый раз, когда судьба сталкивала их по дороге домой или на улицу, Страшный Санька затаскивал Лёвика за распахнутую подъездную дверь, прижимал в угол и рассказывал шёпотом одну и ту же жуткую историю про мертвецов, сопровождая её пугающими жестами и зловещей мимикой. А в конце делал какое-то движение, от которого останавливалось сердце, штаны делались мокрыми, а ляжки обжигали горячие ручейки. Сами собой лились слезы и подкашивались ноги. Санька замолкал, прижимал ещё сильнее к стенке напуганного до смерти мальчика, чтобы тот не упал, удовлетворённо смотрел вниз, иногда даже ощупывал руками произведенный эффект и произносил заключительную фразу: "Слушайся меня, дурак, и никому не говори, а то станешь мертвяком!".

Когда Санька, насладившись страданиями Лёньки, отпускал его, тот, бледный от ужаса, бежал домой, где неизбежно ждал его скандал и порка ремнём. И так было всегда. Некий блок, намертво стоящий в голове, не позволял даже думать о том, чтобы пожаловаться родителям. А измывательства продолжались изо дня в день, из года в год. Избежать своего мучителя не всякий раз удавалось, и уж если встреча оказывалась неизбежной, то Лёва молил лишь о том, чтобы рядом были люди, а не пустынный подъезд. Тогда Санька не рассказывал страшную историю, а заставлял что-нибудь проделать эдакое, доказывающее смелость и бесстрашие Лёвика.

Однажды, встретившись в одной компании, Санька объявил всем, что никто не сможет забраться на высоченную кирпичную трубу фабричной котельной, кроме Лёньки, самого смелого парня во дворе. Котельная - это котельная, каких было немало в городе, чтобы подавать в дома тепло. Но котельная неподалеку от дома Фиртелей была мистическим местом. Рядом размещалась помойка, где иногда можно было найти дохлую кошку или собаку, а однажды ребята обнаружили там мертвого пьяницу. Это было страшно. Много дней кряду детвора бегала к помойке, чтобы посмотреть на труп, хотя, ясное дело, его давно увезли. Но оставались страшилки, обрастающие все новыми и новыми подробностями. Поговаривали, что мертвяков находили там часто, особенно у трубы котельной, где по ночам злые бандиты издевались над маленькими девочками, играли в карты и пили водку. Там ночевали беглые уголовники и убийцы.

Основанием трубы служил высокий, вечно загаженный экскрементами постамент, а сама труба из красного кирпича, окольцованная железными обручами, упиралась в самое небо.

Залезть на трубу вызвались трое. Юрка из соседнего подъезда, Андрюха из дома напротив и воодушевленный лестью Страшного Саньки Лёня Фиртель. Они были далеко не первыми покорителями одной из городских вершин. Как только взрослые не стремились оградить своих чад от смертельного соблазна - и первые скобы лестничного ряда срезали, и ограду вокруг трубы возводили, и чего только другого не выдумывали. Ничего не помогало. Вот и сейчас: несколько тарных ящиков, поставленных друг на друга, пара досок, прислоненных к трубе, и помощь наиболее сильного и рослого из приятелей. Был ясный, но ветреный летний день. Первым полез Лёва - так настоял Санька, который и подсадил, помогая дотянуться до заветной первой скобы, засаленной от сотен рук храбрецов-предшественников.

Это было несложно - перебирать руками и ногами и не смотреть вниз. Только ветер всё усиливался по мере подъёма и всё тише и дальше раздавались голоса, оставшихся внизу. А громкое дыхание взбирающегося следом Юрки подхлёстывало не ослаблять темп. Лёва не помнил уже, как оказался на самом верху, как обезумевший от победы и страха встал на самую кромку трубы, которая оказывалась куда уже, чем в своем основании, и что-то кричал, размахивая руками. Между ног привычно погорячело и сам не понимая как это произошло, Ленька спустил штаны и направил горячую струю в бездну, распростёршуюся перед ним. Он даже заглянул в самое жерло гигантской трубы, прежде чем спустился вниз.

Испытанный шок, напрочь стёр из памяти весь путь назад. Только оказавшись на земле, он в возбужденном полоумии слышал, как властно и восторженно звучал голос Саньки: "Молодец, дурак! Юрка-то и до середины не долез, а Андрюха на пятой ступеньке повис, обоссался, кричать начал. Еле слез. Пришлось мне помогать. А ты молодец, хоть и дурак. Зачем встал на край - ветром могло сдуть! Во, дурак-то!". Разум Лёньки не воспринимал откровенно издевательского тона, оскорбительного обращения. Лишь победное ликование и куда-то ушедший страх перед своим тираном.

Но страх тот не ушёл навсегда. Санька продолжал манипулировать своей жертвой - то стращал, то заставлял совершать немыслимые подвиги, за что хвалил перед другими, и это вызывало извращенное удовольствие. Лёвчик одновременно и уважал, и панически боялся Страшного Саньку. С какой-то поры, выходя гулять на улицу, маленький Фиртель уже испытывал патологически сладострастное желание встретить своего дворового деспота. Садо-мазохистский альянс состоялся...

Прошли годы. Старый двор канул в небытие, но судьба распорядилась так, что в одной школе с Фиртелем учился и Санька. Правда, двумя классами старше. К Лёвчику он уже не приставал, но при встрече молча заглядывал в глаза по-прежнему страшно, словно проверял: в силе ли их общий секрет. Так что 10 лет прошли бок о бок, не считая классов, когда оба оказывались в разных сменах. Но и случайных мимолётных встреч было достаточно для того, чтобы альянс продолжал существовать, хоть и никакими физическими действиями теперь не подкреплялся. Школа закончилась, а за ней - институт. Образ Страшного Саньки благополучно таял, хоть и оставил в подсознании неизлечимую язву. Может время зарубцевало бы и её, если бы не тюрьма в далеком зауралье...

В колонии строгого режима на две тысячи заключенных Льву Наумовичу повезло, приветили старые зеки, знающие отца и его одним миром мазаное окружение. Особенно помог сформировать и закрепить зоновские позиции вор в законе Дудень-Хан, имевший на воле в далёком прошлом какие-то дела с отцом. Не дал упасть, хотя по врождённой ничтожности духа, такое с Лёвой вполне могло стать возможным. Хитрый и проницательный еврей Дудень-Хан чувствовал все слабости Фиртеля, но покровительствовал ему. И вовсе не от бескорыстного сердобольства. Он предвидел будущее своего небесталанного подопечного, знал, что вложенный в него капитал может дать однажды хорошие дивиденды. Однако к себе сильно не приближал, а придерживал на соответствующем раскладу "мастей" расстоянии. Приглядывал, так сказать, издалека и незримо оберегал от неприятностей. Так что, Фиртелю действительно повезло. Его никто не обижал, не ущемлял в правах и не обеременял какими-то кабальными обязательствами. А на присвоенную кличку "Лейба" сетовать не приходилось, раз воры окрестили, значит, так тому и быть.

Только погоняло своё Лёвчику пришлось однажды и навсегда невзлюбить...

Глава 6. Вокруг Фиртеля. Могила.

Безмятежно прошли три года из шести, назначенных приговором, когда грянул гром. В БУРе замочили Дуденя-Хана. Иными словами, во время пребывания покровителя в бараке усиленного режима, а попросту БУРе, куда Дудень вместе с другими авторитетами угодил на период какой-то московской комиссии, дабы не путаться у благочестивой публики под ногами, его убили. Детали выяснить не удалось. Ни ментам, ни воровскому клану. Только спустя лет десять, будучи на воле, Фиртель прослышал, что счеты с непререкаемым авторитетом свёл некий Лёха Башай, ставший потом коронованным вором.

Незадолго до таинственной гибели Дуденя в зону пришёл этап. Несколько отморозков устроили поножовщину уже в карантине - особом бараке, где по традиции выдерживают в течение положенного срока новоприбывших зеков. Всех зачинщиков вместе с пострадавшими отправили в БУР до выяснения обстоятельств инцидента. А когда случилась новая неприятность, и во время утреннего построения из медсанчасти вынесли на носилках труп Дудень-Хана, зона, как социальный симбиоз заключенных и их надзирателей, поняла, что власть переменилась.

Случилось это не сразу. Сначала наступил период безвластия, и на зоновской арене некоторое время правили бал отморозки-беспредельщики. Несколько бунтов, эпизодические стихийные беспорядки, недовольство сложившейся ситуацией вышестоящих инстанций из управы и в итоге - смена руководства колонии. Потрясение коснулось всех, и, разумеется, самих зеков - от паханов-авторитетов и отрицал до ничтожных изгоев и "петухов".

А для Фиртеля наступил ад. Во время одной из проверок, когда вся зона выстраивается на центральной площади колонии - плацу, к Лейбе подошел человек и жёстко схватив за руку, гаркнул: "Ну, здорово, Лёнчик!". Фиртель, поначалу дернувшись воинственно, с ужасом увидел перед собой глаза Страшного Саньки. "Смотри не уссысь, дурак, а-то мертвяком станешь" - как колдовское заклинанье произнёс тот, и в животе Фиртеля угрожающе сжался ком. Он рефлекторно сдвинул ноги, боясь повторения детского казуса. "Не обижают?" - смягчив тон, спросил добротно одетый и холёный зек с самоуверенным лицом. Из подсознания выплыла и фамилия Саньки - Могинин. И тут же ассоциациативное созвучие с Могилой - кличкой одного из новых авторитетов зоны, прячущихся в тени и по слухам как-то связанных со смертью Дуденя, - помутило на мгновенье рассудок Фиртеля. Немного он слышал о нём, но встречаться не доводилось. Поговаривали, что на счету Могилы немало доблестных "подвигов", а на воле продолжает орудовать банда, главарём которой он остаётся и здесь.

- Расслабься, Лейба. Я давно за тобой наблюдаю. Не сладко тебе сейчас, да? Как Дуденец-то гикнулся, так сразу масть не та пошла? Ладно, не ссы! Будешь меня слушаться - отмажу, и гревом не обижу, - хлопнул по плечу Могинин, улыбнулся, обнажив пластмассовые зубы, и резко нахмурившись, загробным голосом произнес, - а то мертвяк будет.

Его палец сильно упёрся в живот Фиртеля и медленно стал соскальзывать вниз, в район паха...

Целый год Лёня жил одновременно в двух зоновских семьях - в своей прежней, состоящей из четырех земляков и совсем не относящихся к элите, и в другой - семье всесильных Саньки Могилы и Лёхи Башая. Там, хоть и был "приходящей шестеркой", Лейба не чувствовал себя униженным. Никто не задевал его достоинства, не укорял во второсортности и бывших связях со "старой властью". Напротив, пусть и немного наигранно, с легкой иронией, Фиртеля нахваливали за его ум, изворотливость, сноровку. А тот испытывал благоговение перед авторитетными друзьями своего нового покровителя, многому у них учился и всячески угождал прихотям хозяев. Первая семья молчаливо принимала своеобразную полигамность Фиртеля, поскольку у каждого её члена теперь был особый, не укладывающийся в традиционную иерархию, статус. Прочие зеки вновь зауважали, остерегались конфликтов, да и начальство заметно благоволило Фиртелю и его старым друзьям. Никто не знал достоверно, что связывает бывшего рэкетёра Лейбу с его новыми друзьями, имеющими мрачную и страшной репутациею. Могила хранил молчание и тем самым давал Фиртелю некий карт-бланш на будущее. Жизнь вновь превратилась в малину.

Семейка Могилы и Башая занимала пол-барака, коптёрка была превращена в шикарно обставленную резиденцию для проведения застолий и "официальных мероприятий". Между членами семьи она ласково называлась "Чик-Чим". Откуда возникло такое название, Фиртель так и не узнал.

Через год Могила, а вместе с ним и добрая треть колонии была "расквартирована" по разным зонам. Новые порядки, приобретшие выраженно "красный" оттенок, Фиртелю удалось пережить без особых проблем, и вскоре по решению Верховного Суда он был освобожден досрочно. Никакой связи с хозяевами Чик-Чима он не поддерживал, но кое-какую информацию в тайне от своих приближённых периодически имел. В частности, он знал, что Могила жив, и обосновался где-то за границей. У остальных сложилась судьба по-разному: кто сгинул в лагерях, кого-то приговорили в вышке, а кто пропал бесследно. И только Лёха Башай короткое время правил уголовной братией не то в Челябинске, не то в Иркутске. Но в последние несколько лет сведений о нём не поступало. И Фиртель начал забывать о своём непростом прошлом...

Глава 7. Фиртель. В кабинете прокурора.

- Лев Наумович, - осторожно тронул плечо шефа охранник.

Фиртель приподнял голову. Огляделся. Майкл по-прежнему сидел на своём месте.

- Прости, Миш, устал я.

- Ничего страшного, Лев Наумович. Вы поспите. Ещё увидимся. Позвоните мне, - Маштайн чирканул на клочке бумаги свой телефон. - Я скоро уеду, кое-кого навестил здесь из дальних родственников, пора и честь знать.

- Постой, так давай я...

- Ничего-ничего, не беспокойтесь, я ни в чем не нуждаюсь, созвонимся.

Гость резко встал, метнул взгляд на мордоворота, неуверенно зависшего на пороге кабинки.

- И ещё. По вашему вопросу всё решено, о проблеме забудьте. А с Элеонорой доведите дело до конца.

Он пожал руку Фиртелю и вышел, улыбнувшись на прощанье.

- Малой, кинь что-нибудь, я тут вздремну.

Лев Наумович не в состоянии был встать. Скинул туфли и тяжело завалился на диван.

Охранник достал из стенного шкафчика подушку и покрывало.

...Ближе к вечеру позвонил прокурор и настоял на встрече.

Из часовой беседы вытекало следующее. Посредством своих неформальных связей с представителями Управления Минюста России и с помощью некоторых серьезных фактов, компрометирующих Пахтагина, Полянскому удалось образумить "заарканенного" губернатора. Тот клятвенно заверил удовлетворить все действительно справедливые требования своей бывшей жены Элеоноры.

Кроме того, неожиданно всплыли серьёзные основания для возбуждения уголовного дела против бывшего партнера Фиртеля, предпринимателя Петросяна Арсена Арутюновича, и Сидор Каземирович интересовался мнением своего друга, не может ли это дело коснуться лично его - Фиртеля.

- Нет, я там не при делах. Было у меня с ним одно лишь предприятие, ну ты знаешь - "Инвест-Фонд", но тему мы закрыли. А других мулек у нас не затевалось. Он мне не друг, не враг, а так. Так что, мне всё равно. Прокололся где - разбирайтесь.

Фиртель надеялся избежать рассказа о встрече с иностранным гостем, хотя факт самой встречи с неизвестным гражданином наверняка был известен всем, поскольку никто пока не отменял оперативных действий по факту шантажа и угроз. И хоть действия эти несли не совсем официальный характер, все передвижения Фиртеля и его телефонные разговоры фиксировались и рапорты по инстанциям шли. Тем не менее, любопытства своего Полянский скрывать не стал.

- Ну, так, что молчишь? Как у тебя дела с "тайным обществом"? - хитро прищурился прокурор и даже склонил голову на бок на манер большевистского вождя. - Или тебе сначала надо отрапортовать ИМ о решении вопроса с ПэЖэ?

- Нет, я думаю, и рапортовать не придётся, если ты заверяешь, что все устроил с Норкой. Сдаётся мне, ОНИ и сами узнают.

Теперь Фиртель лукаво смотрел на Полянского.

Оба думали приблизительно об одном и том же: а не причастен ли сам собеседник к ТО "VSEM". И если причастен, то как давно и как глубоко.

- Нет, меня не завербовали, Сидор, не смотри так. Нет там такого понятия как вербовка. И, думаю, членства, как такового нет. Обратился с просьбой - помогли. Взамен на исполнение просьбы кого-то другого. Вот и все тайны.

Полянский молчал, ожидая продолжения. И Фиртель не стал лукавить.

- Ну да, да. Была у меня встреча с одним старым знакомым. Сто лет не виделись. Каким-то образом он прослышал о моих приключениях. Сослался на клуб. Нет, заказчика не назвал, но довольно убедительно дал понять, что угрозы больше нет. Спи, говорит, спокойно, дорогой товарищ.

Фиртель рассмеялся своей невесёлой шутке. Полянский только усмехнулся и спросил:

- И у тебя были основания ему поверить? Кто такой не скажешь, конечно?

- Основания верить есть. А кто такой, не скажу, прости, Сидор. Да и зачем? Что это тебе даст? Только любопытство удовлетворит? Мне вот тоже любопытно, как у них все это устроено? А также извечный вопрос: кому это выгодно?

- А я скажу тебе. Я тут поинтересовался той информацией, что была в моем распоряжении, и понял: не так уж безобидна эта "контора". На первый взгляд - ничего нового: люди оказывают друг другу всякого рода услуги. Но количество этих людей, можно предположить, растёт по экспоненте. Давай для простоты назовём их членами некоего Клуба. Так вот эти члены находятся не в замкнутом пространстве. Они и члены Клуба, и одновременно граждане своего государства. И обмен услугами между членами осуществляется за счет их связей или положения в структуре государства. Налицо использование служебного положения в интересах Клуба. Понимаешь, о чём я? Происходит перетягивание одеяла. Клуб имеет вполне вероятную потенцию превратиться в альтернативу государственного устройства. И неровён час, завтра этот клуб заявит о себе как о новой политической силе...

- Ай, брось ты! Если уж следовать твоей схеме рассуждений, то бери выше. Я так понимаю, что территориальных, политических и государственных границ у Клуба нет и быть не может. Её членами могут являться представители любой страны и любого социального статуса. Так что, скорее речь может идти о новом мировом правительстве.

- О новом? Ты знаешь старое?

Фиртель махнул рукой. Разговор переходил в демагогическую форму. На умозрительные темы глобализма и мирового закулисья говорить не хотелось.

- Ладно, не будем, - согласился Полянский. - Скажи только честно, вопрос об оплате услуг не стоял?

- Нет! Категорически нет. Услуга за услугу.

- Понятно. Другой вопрос. Как этот диспетчер...

- Мальвина.

- Как эта Мальвина определила суть проблемы, не спросив, кто ты и не выяснив прочие необходимые детали?

- Почему, я представился!

- Ты рассказывал, что предложил это сам.

Лев Наумович вздохнул.

- Чего не знаю, того не знаю. АОН, телефонные базы... Да мало ли, что в их распоряжении...

- Ага, включая шантажистов, заказчиков и киллеров.

- Перестань! Сам же говорил: кто-то заболел, обратился, вылечился. Это как? И болезни насылают тоже они?

Полянский по привычке прохаживался по кабинету, заложив руки за спину.

- Да-с, Лёва, хоть лазутчика туда засылай. Ну не может быть дыма без огня! Не верю!

- Да чего проще! Есть проблема - вот тебе и карты в руки, звони, сам же лазутчиком и становись.

- Свои проблемы я пока сам решаю, - задумчиво и с некоторым сомнением в голосе произнёс Полянский.

- Не зарекайся. Всяко может случиться, так что не катил бы ты бочку на Клуб. Пригодится ещё воды напиться. Хотя, ты знаешь... Интересно, они отказывают кому-нибудь в помощи? Или, например... Скажем, не можешь ты ничем отплатить, ну нет у тебя ни связей, ни средств, чтобы их встречную просьбу удовлетворить. Как тогда? Откажут?

Фиртель подумал, пока его приятель молчал, и ответил за него:

- Думаю, не откажут. Сбавят, так сказать, размер оплаты. Но не откажут. Ведь что-то всё равно у каждого человека найдётся, что он может дать другому.

- Свою почку, например, да? Или прихлопнуть кого. Вот тебе и "клубный киллер" вырисовывается.

Лев Наумович уже начал испытывать раздражение. Заметив это, прокурор смягчил тон на более миролюбивый:

- Да это я так, для оживления рассуждений. Ставлю себя на место агрессивного оппонента.

Разговор зашёл в тупик, и продолжать его уже не было смысла. А Фиртель задумался о том, какую выгоду имел, в частности, Майкл со своим папашей? "Ведь тоже посредством Клуба что-то решал. Кстати, откуда этот Майкл-Миша приехал? Не из Швейцарии же, если времени прошло-то всего-ничего, - Фиртель посмотрел на часы - три четверти суток с момента звонка шантажиста! А позвонил я по визитке всего 12 часов назад. Через 6 часов уже появился Маштайн. Он что - здесь, в городе был?".

Опять смутное волнение прошлось лёгким бризом по всему телу. Руки сами забегали по карманам в поисках записки с номером телефона Майкла.

Фиртель резко засобирался. Он торопился позвонить без свидетелей. Полянский не стал его задерживать, лишь сказал на прощание, хлопнув по плечу: "Утро вечера мудренее".

...Ни в тот вечер, ни позже, ни на следующее утро заветной бумажки Фиртель так и не нашёл. Охранники перерыли мусорки "Бобби-Холла", салон автомобиля, весь путь следования своего шефа от кабинки ресторана до прокуратуры. Ничего. Никаких следов присутствия иностранного визитёра не оставалось. Можно было бы предположить, что Льву Наумовичу таинственный гость лишь почудился, если бы его не видели собственными глазами пятеро охранников и официант. Оставалось надеяться, что Майк Маштайн позвонит сам.

Фиртель жаждал общения с ним...

Глава 8. Думы Фиртеля.

К обеду следующего дня, разделавшись с неотложными делами, Фиртель не устоял перед соблазном вновь позвонить в ТО "ВСЕМ". С никому неизвестного и совершенно "чистого" мобильника с функцией блокировки определителя номера он набрал заветные четыре цифры. Ответила женщина, но голос был незнакомым.

- Мне бы Мальвину услышать.

- Она будет скорее всего завтра, - отозвался голос. - Возможно, и я вам помогу.

- Возможно. Я потерял телефон Майкла Маштайна...

- Минутку, - оператор явно отключился, наверное, наводил справки. Действительно, ровно через минуту, и эта минута длилась вечность, разговор возобновился.

- Лев Наумович, ваша заявка снята в связи с благополучным её разрешением. Вам тоже огромная благодарность за проделанную работу. Все стороны довольны. А о ком вы спрашиваете, я сведений не имею. Но пометку сделаю. Если что-то прояснится, я позвоню.

Миленький, будничный и уверенный тон, вероятно, молодой девушки действовал успокоительно. Но вопросов добавил. "У них что, идентификатор голоса?" - озадачился Фиртель и не выдержал:

- А как вы узнали, кто вам звонит? Я ведь не представлялся.

- Мы пользуемся современным биометрическим оборудованием. Для удобства наших абонентов и в их же интересах. Вы ведь к нам уже обращались.

- Ну да, ну да. Хорошо, спасибо.

Лев Наумович дал отбой и тут же подумал: "Настоящее ЦРУ. Да какое мне дело! Нашли бы мне Маштайна, и на том спасибо... И всё же, чёрт, во всём этом есть что-то неправильное. Как они избавляются от чересчур надоедливых клиентов, или, как она там выразилась, - абонентов? Логично предположить, что им звонят беспрерывно, и пусть там хоть сотня многоканальных телефонов, никакими силами с лавиной звонков, дурацких просьб и вопросов не справиться. Будь у них хоть собственная сеть операторов сотовой связи. Кто, в конце концов, оплачивает труд штата диспетчеров? Откуда они выудили мою связь с Маштайном? Зачем привлекли именно его? А если без него было не обойтись, что ему стоило привлечь другого человека для встречи со мной, или скрыть свое истинное имя? Зачем напоминать мне о прошлом? В других городах то же самое есть? Филиалы? Представительства? Если этот... Александр Борисович в Швейцарии, значит их сети и там?".

Мысли громоздились одна на другую. Фиртель снова набрал прежний номер.

- Алло, девушка, я Фиртель. Могу я внести благотворительное пожертвование в ваше общество?

- Мы не принимаем пожертвований, - отозвался уже незнакомый голос, - но ваше предложение я передам по инстанции.

- Кому именно?

- Я только диспетчер, это не в моей компетенции. Я регистрирую обращения...

- Как не в вашей компетенции? Вы только что сказали, что моё предложение передадите по инстанции! Так кому вы передадите?!

- Молодой человек, вы настаиваете на невозможном. Я не владею информацией такого рода...

- Постой-ка, милочка, ты противоречишь самой себе! - Фиртель разошёлся не на шутку, в его голосе появились менторские нотки, и не успел он произнести следующее слово, как телефон на том конце отключился.

Все попытки дозвониться по нему не увенчались успехом. "Абонент не доступен". Раздражённый до предела своей беспомощностью, избалованный властью и непререкаемым авторитетом в городе, Фиртель слетел с катушек и собирался уже звонить своим друзьям в ФСБ и прокурору, но до истины докопаться: кто такие эти диспетчера, кто их начальники, где окопались, что за оборудование, благодаря которому они определяют клиента по голосу, и так далее. Где-то в затылке жалобно постанывала мысль: "Какая же ты неблагодарная свинья!", но остановить она уже не могла. Остановил от глупостей звонок на его сотовый.

- Лев Наумович, Майкл. Мне передали, что вы потеряли мой телефон, спешу сообщить его. Этот номер, с которого звоню, я вам и оставлял, сохраните его. Увы, я уже давно в пути. Ждал звонка от вас и не дождался. Вас беспокоить не хотел, вам ведь надо было выспаться.

Фиртель быстро привел свои эмоции в порядок, тем более Майкл дал для этого необходимое время. Как знал.

- Миша, так как же нам встретиться?

- Когда я буду на месте, а еду я сейчас в Санкт-Петербург, позвоню вам сам. В какое время дня удобно?

- В любое. Миша, я буду ждать.

- Может ещё какая проблема? Так диспетчеру звоните, там решат.

- Нет, нет.

- Ну, всего доброго, Лев Наумович.

Фиртелю показалось, в голосе Майкла теперь присутствовал некий холодок.

- Стой, Миш. Я не могу теперь дозвониться туда, предложил пожертвование, понимаешь, обиделись. Теперь недоступны.

- Так. Наверное, вы были слишком настойчивы. Или проявили недоверчивость. Это не приветствуется. Помните, я говорил вам: любовь, взаимоуважение и доверие. Только так и никак иначе. По-другому в семью не попасть. Всего доброго, я позвоню.

- Всего доброго.

Интонации Майкла и впрямь изменились. Фиртель вновь почувствовал себя опустошенным. Перед глазами возник детский образ Страшного Саньки с его страшилками про мертвеца и 55-летний бизнесмен Лев Наумович Фиртель, хозяин жизни, почувствовал предательский рефлекторный спазм в паху.

Странное дело, совпадение или нет, но как и после разговора с Маштайном в ресторане, так и сейчас навалилась дремота. Почему-то вспомнилось подобное состояние, испытанное впервые в тюремном "отстойнике", когда в далёком восемьдесят девятом впервые свобода показала свою зыбкость, и Лёву арестовали. Не будучи морально готовым, но внезапно осознав, что это всерьез и надолго, Фиртель испытал не столько страх, сколько непоправимую безысходность. Сокамерники, старые бывалые деды, пытались заговорить, посмеивались над новичком-первоходком, а новичок молчал и всё больше погружался в свои переживания. Челюсти рвала нервная зевота, а после, скрючив тело калачиком на дощатом полу, усеянном раздавленными клопами, навалилось тяжелое, липкое забытьё. Находясь в нём, Лёва слышал, как деды, общаясь промеж собой, произнесли незабываемую и страшную своим зековским цинизмом фразу: "Вон пацан-то вздыхал-вздыхал, а теперь спит без задних ног. Успокоился. А хрен ли вздыхать? Это первые пятнадцать лет тяжело, а потом привыкаешь. Все привыкают". Но сна не было, а очень хотелось спрятаться в него, как в наркоз, и ни о чём не думать.

Вот и сейчас - сработала защитная реакция организма: разум обволакивала дремота.

Небольшой уютный закуток в огромном кабинете был устроен для разных целей, в том числе для короткого отдыха между делами. Кабинет располагался на первом этаже старинного особняка, бывшего многоквартирного двухподъездного дома, а теперь целиком принадлежащего Фиртелю и его семье. Из домашних сюда никто не заходил, кроме прислуги - уборщицы и горничной, да и то в отсутствии хозяина, или по звонку колокольчика. Колокольчик, как и антикварная мебель, посуда, картины, драпировка стен атласом, бархатом и гобеленом, дубовый паркет, мраморные цветочные кадки в углах помещений, чучела экзотических птиц и зверей на массивных комодах и над дверными проемами, одежда прислуги, даже бронзовые подносы для почтовой корреспонденции, если таковая, минуя факс и интернет ещё случалась - всё было данью моде рубежа двух предпоследних веков и причудой Льва Наумовича. Молодая жена с двумя младшими дочерьми занимали второй этаж здания и часть третьего. На последнем, четвёртом, располагались апартаменты для частых гостей. На первом этаже, кроме рабочего кабинета, было несколько зальных комнат, в том числе и развлекательного назначения, а также помещения для охраны. Имелся и многофункциональный подвал с сауной и бассейном.

Сон всё же сморил Фиртеля, и ему приснился сон.

Демонически красивая рыжая девица манила пальцем и куда-то увлекала за собой по длинному светлому коридору. Короткая плиссированная юбка колыхалась при ходьбе и обнажала головокружительные ноги, обутые в лакированные туфли на длинных каблуках-шпильках. Однако девушка шла беззвучно, ступая по какому-то мягкому покрытию. Она шла так быстро, что за ней приходилось бежать. В конце коридора слышался приближающийся смутный гомон и открывался бесформенный зеркальный зал. Со всех сторон на Фиртеля смотрели его собственные многочисленные отражения и одновременно все они что-то говорили. Отдельные слова, казалось, ещё можно было разобрать, но не более того. Девушка внезапно повернулась, подошла вплотную и, ухмыляясь, ткнула Фиртеля пальцем в живот. "Я - Света, а ты, Лейба. Не переживай, всё у тебя будет хорошо, ты только слушай, слушай их", -- и рыжеволосая красавица, многозначительно подняв палец, обвела им зал. Зацепившись взглядом за одно из своих говорящих отражений и изо всех сил напрягая слух, Фиртель сумел-таки расслышать одну фразу, от которой он и проснулся: "Гофмана ему подари на юбилей, Гофмана...".

Глава 9. На железной дороге.

Макс ехал в электричке и пытался заснуть. Несколько раз пересаживался с кресла, расположенного по ходу движения поезда, на противоположное. Не помогало. Пытался разглядывать пассажиров, кратковременно поддержал разговор соседей о влиянии телевизионных сериалов на психику обывателя. Заглядывал через плечо в журнал, который читал мужчина, сидящий сзади. Но мысли упорно возвращались к таинственному голосу-шёпоту. "Не связывайся, иди дальше... Не реагируй, иди!".

По вагону прошли двое молодых парней. С одним из них Макс мимолётно переглянулся. Показалось, что взгляды обоих фиксировали друг друга чуть дольше, чем обычно происходит между незнакомыми людьми, тем более в такой обстановке, как вагон электрички. Когда двое миновали салон и перешли в следующий вагон, Максу показалось, что это были те самые ребята, у ног которых он распластался некоторое время назад. Стало совершенно очевидно, что бригада жуликов "работает" по пригородным поездам и сейчас направляется обратно в Москву в поисках новой жертвы. Значит, где-то здесь должны быть и остальные, включая голубоглазую девушку. Это было забавно. Судьба ли выкинула коленце, или случайность? И Мысли Макса упорно вернулись к голосу незнакомки.

Незнакомка. Макс сосредоточился и попытался припомнить все детали того самого момента. Вот он берётся за ручку двери, боковым зрением следя за троицей. Отмечает, что три пары глаз смотрят на него в ожидании реакции, которой к всеобщему разочарованию (или счастью?) не последовало. Девушка фальшиво просит "случайного прохожего" о помощи. Макс останавливается. Тогда один, который ближе, бросает провоцирующую реплику. "Прохожий" поворачивает голову и коротко смотрит на парня, одновременно отмечая еле уловимое движение за стеклом в салоне, откуда только что вышел сам. Даже не движение, пожалуй, а эмоциональное напряжение подельников. Шестое чувство подсказывало, что их там двое или трое, что все они - одна компания, выбравшая себе жертву. Недоумение Макса сменяется негодованием, затем трезвой оценкой ситуации и, наконец, спонтанным экспромтом. Облик девчонки почему-то оставался размытым. Если бы сейчас снова довелось встретиться, вряд ли Макс её узнал. Тогда откуда голубые глаза? Ах, да! Едва войдя в тамбур, их взгляды пересеклись на долю секунды во время бутафорской возни, изображающей непристойное домогательство юнцов невинной девушки.

Память перебирала мельчайшие подробности тех нескольких секунд, анатомировало каждый штрих, и воссоздавало картину произошедшего. Макс отдался во власть этому почти автономному мыслительному процессу, находя в нём очередное лекарство от проявлений наркотической ломки. Сквозь дрожание полусомкнутых ресниц мелькали тени проносящихся за окном столбов, всяких придорожных конструкций, вагонов встречных поездов. Звуки все куда-то ушли и в полной тишине в "циклически-замкнутом режиме" повторялись и повторялись слова "Не связывайся, иди дальше... Не реагируй...". Казалось, что теперь этот голос обрёл плоть, и случись встреча с обладателем этого голоса, Макс безошибочно узнал бы его.

Погорелов резко открыл глаза. Даже встрепенулся и выпрямил спину, словно собирался встать. Огляделся по сторонам. Пассажиры были заняты своими делами: читали газеты, дремали, разговаривали по телефону, жевали, слушали музыку через наушники плеера, успокаивали расплакавшегося ребенка, рылись в сумках...

Озарение случилось внезапно, как удар электрическим током. Макс встал, с извинениями перешагнул чьи-то ноги и пошёл по вагонам. Ему не терпелось проверить свою догадку. Голос принадлежал той девушке. Не останавливали ни возможное столкновение с её партнерами, ни отсутствие конкретного плана действий, если встреча с голубоглазкой вновь состоится, ни ломки. Непроизвольно связывались в единый клубок две вещи: странные явления, творящиеся в голове с недавних времён и прочитанные неведомым образом мысли случайной попутчицы. То, что это были именно мысли, а не сказанные вслух слова, сомнений у Макса не вызывало. Если бы девушка произнесла их, это противоречило бы логике: тебя хотят коварно ограбить и одновременно предупреждают о своих замыслах.

Поиски ни к чему не привели. Дважды пройдя по всему составу, Максим не встретил не только искомую незнакомку, но и её друзей. Хотя детально запомнились только двое из них: тот, с кем недавно довелось сцепиться взглядами, и "провокатор" в тамбуре предыдущей электрички.

В каком-то вагоне вслед, кажется, прозвучала приглушенная реплика: "вон, опять этот чокнутый заметался", оставшаяся без реакции. Глаза и мозг были сосредоточены только на объектах женского пола соответствующего возраста. Остальных Макс попросту не замечал. Он торопился, поезд приближался к конечной остановке.

Погорелов выскочил в числе первых из головного вагона и застыл посреди перрона лицом к движущемуся навстречу потоку людей. Он успел заметить двух милиционеров, так неудачно стоящих позади - это могло навести на ненужные подозрения. Тогда Макс медленно двинулся вперёд, стараясь не пропустить ни одних глаз. Только голубые и принадлежащие молоденькой девушке, среднего роста. Кажется, у неё были тёмно-русые короткие волосы. А может завязанные в хвост? Она стояла против света, озаряющего голову. Досадно и странно. Даже брюки или юбка - были непробиваемым белым пятном. Память оказывалась бессильна.

Многие шли, разговаривая друг с другом и повернув голову, другие смотрели себе под ноги, или беспрестанно оглядывались. Задача, казавшаяся только что легко выполнимой, на деле превращалась в бессмысленное предприятие. Макс забегал вперёд, наклонялся, дотрагивался до плеч, всячески привлекал к себе внимание наиболее соответствующих смутному образу. Благо, кроме него рядом оказалось ещё несколько "встречающих", да таксисты предлагали свои услуги. Так что ничего необычного в поведении Погорелова не было. Всё портил встречный поток отъезжающих и прибытие на соседний путь другого пригородного поезда.

Народ схлынул быстрее, чем хотелось. Несколько раз встретившись глазами с милиционерами, отчаявшийся Макс побрёл в сторону здания вокзала и продолжал по инерции озираться по сторонам.

- Минутку, - за плечо тронула тяжелая рука. Это был один из тех двоих в милицейской форме. Пробежала мысль: "В доле. Встречали добытчиков. Крышуют, суки. А от меня-то что нужно, блин?"

- Да? - приподнял одну бровь Максим.

- Потерял что ли кого?

- Потерял.

- Как же ты так? - с непонятным подтекстом спросил блюститель с тремя звездочками на погонах. Второй, старшина, околачивался поодаль, беспечно поглядывая по сторонам и позвякивая связкой ключей.

- Да так, с попутчицей разговорились, девка понравилась... Свалила видать.

- Одна ехала? - не отставал мент.

- Одна.

Ещё несколько секунд оба смотрели друг на друга совершенно индифферентно. Со стороны, наверное, это выглядело потешно.

- А зачем она тебе? - задал странный вопрос старший лейтенант.

Макс молчал, изображая недоумение.

- Документы есть?

Лениво протянутый паспорт долго изучался подозрительным блюстителем порядка.

- В общежитии живешь?

- Тут написано.

- Дерзишь?

- Ну что вы?! В общежитии, конечно.

- А чего трясёшься?

- Вам кажется, лейтенант.

- Служил?

- В стройбате.

- А наколки откуда?

От мельком брошенного наметанного взгляда синий перстенёк на пальце и опутанная колючей проволокой роза на тыле кисти, конечно же, не могли скрыться.

- По малолетке.

- За что судили?

Разговор уныло переходил в несанкционированный допрос. Кого-то он мог и унизить, но не Макса.

- За что судился, от того открестился. Грешки молодости, начальник.

- Ну, тогда пройдём.

- А и пройдём! - весело отозвался на предложение "задержанный", чем вызвал некоторое удивление у старлея. Как по команде его напарник двинулся с места и угрюмо навис за спиной Максима Погорелова.

В отделении транспортной милиции пришлось сидеть час, пока якобы "устанавливали личность". Предчувствия редко подводили Макса, оправдали они себя и на этот раз. Паспорт молча вернул старшина и указал на дверь. Ни извинений, ни напутствий, ни условий, ни требований. "Могли бы "для приличия" и обыскать с пристрастием, а там и на взятку напроситься, если б деньги нашли", - подумал Максим Погорелов и хладнокровно покинул застеклённый отсек здания вокзала. Отойдя десять метров, Макс лицом к лицу столкнулся с девушкой...

Он бы не узнал её. Воображение исказило реальную внешность той самой попутчицы. И глаза были не голубые, а зелёные. С панталыка сбила яркая синяя обводка вокруг глаз. И волосы выбивались из-под сталистого цвета бандана почти чёрные, а не русые. Агрессивный боевой макияж откровенно был нацелен на то, чтобы скрыть подлинное естество юной разбойницы, которой было едва ли семнадцать. Ладная фигурка, правильные черты лица, джинсовые бриджи. Не мудрено, что Макс её проглядел на перроне. Только голос обнаруживал ту самую незнакомку:

- Не меня потерял?

Глава 10. Встреча с незнакомкой.

Она держала в руке смятую книжку.

- На. Выронил, когда ушёл от нас. Специально это сделал? Хитрый, да?

Макс напряг все свои чувства, стараясь определить, нет ли поблизости опекунов красотки. Вроде всё было тихо. "А зачем они ей? Тут более крутые покровители рядом. Вон они - через стекло наблюдают, их и спиной можно почувствовать", - про себя рассуждал Максим, а вслух спросил:

- Зачем предупредила? Пожалела? Или понравился?

- Вот ещё. А ты что, мысли читаешь?

- Читаю. Иногда.

- Как это иногда?

- Когда опасность. Как звать-то?

- А ты угадай!

- Ну, если мы с тобой в кафе зайдём, угадаю. Есть хочу. А ты?

- Пойдём, Максим Максимович.

"Ясно, что если связь с ментами, то и паспортные данные девчонке уже известны", - подумал Макс и хмыкнул.

- Ну, ты меня этим не удивишь уже, красна-девица. Меня Максом кличут, так короче. А то не ровен час Штирлицем назовёшь.

- А Штирлиц причём?

"Ясно, - подумал Погорелов, - про тёзку моего, разведчика Исаева, не знает. Современная тупая малолетка", - и снисходительно отмахнулся:

- Да так. Пошли.

До кафе-ресторана было рукой подать. Нашли пустующий столик. Заказали кто что, лишь бы утолить голод.

- Пить будешь? Пиво, может? - вежливо поинтересовался Макс после довольно длительного молчания.

- Не пью. Мороженного хочу.

Заказанные блюда принесли быстро. Испытующе поглядывая друг на друга, каждый молча ел и гадал, кто заговорит первым. Когда с едой было покончено, девушка принялась за десерт, а Макс вскрыл банку тоника, сделал глоток и задал вопрос:

- Зачем ты ко мне подошла? Нет, правда?

- Ты ещё не назвал моего имени.

"Её не заговорить", - чертыхнулся про себя Максим.

- Пока не знаю, может чуть попозже. Я ведь не волшебник, я только учусь.

По реакции, точнее по её отсутствию, было понятно, что не только историю про Штирлица, но и сказку про Золушку девчонка не знает.

- Ладно, не мучайся. Настя, - смилостивилась она и, вытерев руку, протянула через стол.

- Привет, Настя, будем знакомы, - ответил рукопожатием Макс.

- А подошла почему... Ты на парня моего похож. Бывшего. Я его любила.

- И что случилось?

- Разлучили.

- Сел?

- Нет, не угадал.

Настя замолчала, уставившись в вазочку с мороженным.

И тут перед Максом пронеслось то ли видение, то ли...

- Прости, я, кажется, понял.

- Что ты понял? - вскинулась юная головка.

- С ним что-то случилось? - осторожничал Максим, хотя откуда-то явилось твёрдое убеждение, что без смерти тут не обошлось, и не просто смерти, а убийства.

- Убили его, - с горечью в голосе сказала девушка. Помолчав минуту, продолжила: - Три года уже. Мы с ним недолго встречались, пять месяцев, но не расставались никогда. Всё время вместе были. И днём, и ночью... Все пять месяцев. Мне кажется, целая жизнь прошла, так долго это длилось. Мои предки против были, я из дома сбежала. Жили на даче его родителей. Они у него хорошие, меня любили. Ничего не спрашивали, в душу не лезли. Короче, классные. А Женька наркотой когда-то торговал, давно бросил, - это я уж потом узнала, на следствии, - ещё до меня бросил. И родители не знали, никто. Бросил-то, бросил, а должки какие-то остались. Всё отмазывался как-то, а не получилось. Старые приятели-дружки его с дачи выманили. Наверное, он за меня боялся - ничего не сказал, ушёл тихо...

Настя заплакала, салфеткой, промокнула глаза, быстро успокоилась.

- Восемь дней мы с его родителями ничего не знали. Сразу в розыск. Нашли в какой-то квартире, вроде одноклассника его бывшего- тот в отъезде был, ключи Женьке доверял. Там его убитым и нашли. Его пытали, кололи... Короче, "передоз" ему сделали, и всё. Шесть дней лежал, наручниками к батарее... А жарко было. Соседи запах почуяли, позвонили в ноль-два. Я его так и не видела, и на похороны не ходила. Он для меня как живой остался. Вот так. А тут ты, как две капли.

Макс слушал молча, даже закуривать не стал, а очень хотелось. У Насти два раза тренькнул телефон в кармане, а она не вынимая, сбрасывала звонок через ткань одежды.

- Я выйду. Никуда не уходи, я быстро. Ладно? - Настя встала из-за стола.

- Какой разговор, Настён, давай, - поднял на неё глаза, Макс, стараясь придать голосу предельно дружелюбный тон. А девушка задержалась на секунду, удивленно посмотрела на своего нового знакомого, будто обнаружила в нём что-то новое, и быстро удалилась.

Максим признался себе, что ожидал не совсем такого поворота. Из недавней жертвы превратиться в объект для душевных излияний? Возможно, в друга, в крайнем случае, в доброго приятеля. Да и девчонка ничего. Подумалось: "Вот только работёнка у неё стрёмная, дружки, менты-оборотни... Ладно, разберёмся".

Ждать пришлось не так уж и мало. Закопошились даже сомнения, а не сбежала ли подружка? Но нет. Вернулась минут через семь-восемь и немало удивила своего собеседника. От косметики не оставалось и следов, не видно было и бандана. Распущенные прямые волосы собраны в конский хвост, переброшенный через плечо вперёд. Разительная перемена во внешности преподнесла Настю в весьма выигрышном свете. Макс присвистнул от удивления и восхищения. Ещё и приятный аромат каких-то духов появился откуда ни возьмись - ни сумочки, ни карманов, куда бы можно было спрятать косметику, у девушки не было. Не иначе как в дамской комнате позаимствовала у старших подруг. А почему у старших? Тут только Макс, поймал себя на том, что вероятно ошибся в определении возраста Насти. Теперь она выглядела, пожалуй, на все двадцать.

- А теперь, полковник Исаев, ты мне расскажи, чем занимаешься, как живёшь.

Вот тебе на! Получается, Макс опять недооценил свою новую подругу. Нехотя, но всё же выдавив из себя скупой рассказ о своем нынешнем положении, Погорелов вновь перешёл в наступление.

- А вообще не важно, кто ты сейчас, кем был в прошлом, важно к чему ты стремишься. Кто у тебя родители, Насть?

- Отец бывший военный, на пенсии, мама - учительница в начальных классах. Я закончила школу, поступила в юридический на заочный, учусь на третьем курсе...

- Сколько же тебе лет?

- Девятнадцать.

- Понятно. А это у тебя что, подработка в свободное между сессиями время?

Макс махнул головой в сторону железнодорожных перронов.

- Не поняла.

Удивление Насти выглядело настолько убедительным, что заставляло усомниться в её причастности к противозаконному промыслу.

В голове Максима опять заворочались чужие мысли, но разобрать о чём они не удавалось. Он испытующе смотрел на девушку, предполагая, что эти мысли проистекают от неё.

- О чём ты сейчас думаешь? - спросил Макс.

- О тебе. Пытаюсь понять тебя. Куда ты ездил, почему так быстро вернулся? Что себе навыдумывал о нас с братом и его друзьями? Зачем меня хотел найти? У меня есть свои догадки... А вдруг ошибаюсь.

- Который твой брат?

- Со мной рядом стоял, светленький...

- Тот, что нагрубил мне?

- Нет, это Серёга, он дурак. И вовсе не светленький. Мой брат - Олег, он вообще молчал.

- Как это брат, если он со своим дружком лапал тебя?

Настя расхохоталась.

- Он не лапал, а пытался отнять у меня кое-что. Я обозлилась на него, и Серёге по яйцам дала. Вот они и пристали...

- То есть, вы не собирались...

- Не собирались - весело ответила Настя. - только Серёга уж больно задиристый, всё приключений на свою голову ищет и дружки у него такие же... Кроме моего брата!

- Это те, что в салоне сидели, и в следующем тамбуре ещё двое?

- В каком тамбуре?

- Где я упал.

- Как упал?

Теперь оба смотрели друг на друга с недоумением.

- Ты чё, споткнулся что ли там?

- Постой, Насть! Я книжку выронил и ушел в другой вагон, так?

- Ну да.

- А вы что?

- А мы тут же вернулись на свои места. Серёга чё-то разволновался, говорит, сейчас этот, мол, ну ты то есть, с дружками вернётся, надо наших предупредить... К драке всё готовился. Ты его напугал чем-то и взгляд твой не понравился, говорит, наркоман, да ещё уголовник...

- Почему уголовник?

- А это что? Он срисовал, - показала Настя на татуировку Макса.

- Так хорошо, значит, в следующем вагоне не ваши были?

- Да не было там никаких "наших"! - немного возмущенно воскликнула Настя. - Ты чего навыдумывал? - уже улыбаясь, спросила она.

Макс был полностью обескуражен.

- Так, так. Ну-ка давай по порядку, Настён. Вы куда ехали?

- К однокласснику брата на день рожденья мы все ехали. А по дороге разругались, я вспылила, послала всех. А они меня. Вернуться решила. Тут вижу тебя на вокзале, смотрю: в электричку садишься. Ну и я за тобой... Только не думай... Хотя. Ты знаешь, я когда тебя увидела...

Настя опустила глаза стыдливо.

- А ещё книжка эта. Я, пока ехала, прочитать успела. Мне так понравилось, что захотелось тебя поближе узнать. Не всякий такие вещи читать станет.

Макс достал и положил на стол книгу, расправил её и, скрывая неловкость оттого, что не прочёл и пяти страниц, пробежал теперь глазами по обложке: "Жан-Доминик Боби. Скафандр и бабочка". Пока Настя говорила, он страницу за страницей перелистывал маленькую брошюрку, изредка поднимая взгляд на ставшую ещё более загадочной девушку.

- Потом вижу, ты по вагонам опять гоняешься, я уж как могла, пряталась от тебя, очки надела. Притулилась к старушке какой-то с баулами. Как ты меня не заметил, не знаю. Не видел, нет? Я так и поняла. Но знала, что меня ищешь, так ведь? Вот-вот. Я чувствовала. А на перроне тоже... Прошмыгнула мимо, пока ты девушку какую-то остановил...

- А лейтенантик тот откуда взялся, и зачем он меня...

- Пашка, знакомый мой, длинная история... Я ему шепнула: "Того парня проверь, вроде знакомый, а самой спросить как-то... Короче, нужно, мол и всё. А он такой... - Настя несколько смутилась, - всё для меня с братом сделает. Вот и заластал тебя. Ты уж прости.

Настя встрепенулась:

- Это не я виновата, он сказал, ты дерзить ему начал. Ещё отпускать не хотел. Я его уговорила. Сказала, ты мне Женьку напомнил. Пашка хоть и не знал его, но историю мою слышал.

"Ну и нагородил я себе огород, - негодовал Макс. - Чёрте что навыдумывал. А может, врёт всё эта Настя? Придумала на ходу легенду, и ездит мне по ушам, выкручивается. Ладно, война план подскажет. Но как же голос?"

- И что ты подумала, когда ваш Серёга на меня бурчать начал?

- Я про Женьку вспомнила, сходству вашему с ним удивилась. И муторно как-то на душе стало. Шёл бы, думаю, он дальше, этот парень, не связывался бы с идиотом. А ты остановился, недобрый взгляд такой у тебя был. Ну, думаю, всё, сейчас начнётся... И ты, вдруг, как мысли мои услышал...

- А я и услышал, только не так всё понял. У меня бывает: вроде слышу что-то, а разобрать не всегда могу.

- Расскажи поподробнее.

- В другой раз, мне самому разобраться сначала надо кое в чём.

- Хорошо.

- В электричке на обратном пути мне двое встретились, вроде из ваших.

- Нет, не знаю. Брат с друзьями на автобус пошли, я сама видела.

- Значит, показалось.

В кафе-ресторане звучала приглушенная музыка. Уходили одни, приходили другие. Снующие официанты позвякивали посудой. То тут, то там вспыхивали огоньки сигарет, раздавался смех, отдельные слова, сказанные чуть громче, чем остальной фон.

Настя чувствовала себя вновь влюблённой. Она представила, что ангелы неспроста послали ей этого странного парня. А может и сам Женька вернулся к ней в новом образе.

А Макс одновременно испытывал облегчение физических страданий, вызванных наркотической абстиненцией, и зарождающийся где-то внутри неведомый до встречи с Настей приятный трепет. Кажется, абстрактное философско-поэтическое понятия "Душа" начало обретать для него реальное воплощение. Ничто другое, кроме как Душа, не могло вместить чувство, испытываемое сейчас к девушке напротив. И всё же какой-то дискомфорт портил общее впечатление от вечера. Такое бывает, когда забыл что-то очень важное, упустил из виду или потерял, и не можешь вспомнить что именно. Эффект "забытой потери".

Глава 11. Метаморфозы.

Две недели понадобилось всего, чтобы Макс почувствовал себя практически здоровым. Героиновая абстиненция прошла. Мобилизоваться помогала Настя, сама того не ведая. Макс преднамеренно скрыл от неё постыдный факт употребления наркотиков в недавнем прошлом и ломку. Это помогало мобилизоваться. Первые несколько дней ежедневные встречи по вечерам были и радостны и утомительны. Приходилось преодолевать пол-Москвы, чтобы обнять друг друга на нейтральной территории. Потом знакомая Насти уступила ей свою квартиру, как раз недалеко от сельхозинститута, где учился Макс, - как нельзя кстати съехали бывшие квартиранты.

Любовный и страстный роман увлёк обоих. Макс пропускал занятия, он и раньше-то не отличался усердием в учёбе. Изредка наведывался в институт, в общагу. Этого требовали некоторые дела. Перезванивался с Василием Терёхиным, у того было всё в порядке. Оптимистическое отношение к жизни порождало множество планов на будущее. Мир приобрёл новые краски.

Сегодня Макс решил показать Анастастии свою комнату в студенческом общежитии.

- За что ты меня полюбила? - спросил Настю Максим.

- Любят не за что, любят потому что любят. Я где-то слышала, что любовь доводов не терпит. Разве ты можешь сказать, за что любишь меня?

- Не знаю. Знаю, что люблю и всё. Ещё чувствую, как любовь вершит чудо. Я меняюсь. Многое из того, что было для меня нормой ещё вчера, вызывает стыд и сожаление сегодня.

- Например.

- Например, то, чем я занимался до недавних событий. Я был шантажистом, исполнителем заказов богатых жлобов. Хотя определенный кодекс чести мною соблюдался неукоснительно. Я не причинял страданий простым, честным или просто бедным и несчастным людям.

- Робин Гуд? Дубровский?

- Ни то, ни другое. У них, кроме кодекса чести была идея. У меня её не было. Только спортивный азарт и абсолютная беспечность по отношению к собственной душе. Деньги я раздавал, тратил на всякую ерунду, на наркотики, например. На развлечения... Развлечения у меня были странные тоже. Не рестораны, не клубы, не женщины, не дорогие машины, не отдых на Канарах. Никакого интереса в этом я не находил. Никогда не стремился построить себе изумрудную виллу с золотыми унитазами. А задался бы целью плюс немного усердия - построил бы легко.

- И какие же такие таланты в тебе скрыты от меня?

- Вопрос в лоб. Я смотрю, тебя даже не интересует, какие заказы я выполнял? И правильно, не в них дело и не в техниках вымогательства денег. Кстати, уж коль темы коснулся и дабы закрыть её, я и комиссионные-то смешные заряжал своим заказчикам. Говорю, азарт спортивный мною руководил, а не деньги как таковые.

Так вот, о талантах. Но сначала давай вслух и открыто признаемся друг другу в том, о чём с молчаливого взаимного согласия, почему-то помалкиваем.

- Давай. Ты про мысли?

- Давно читаешь?

- Я не читаю чужие мысли, я... Слово такое..., - Настя засмущалась, жеманно опустив длинные ресницы, - я в детстве как придумала, так и до сих пор говорю. Нет-нет, я ни с кем не делилась своей тайной раньше, это моё, сокровенное.

- Не стесняйся, колись, нам век вместе коротать, уж с этим-то ты не споришь?

- Не спорю, - Настя взяла руку Макса в свою, и прижалась лицом к его ладони. - "Захмуриваю", вот.

- То есть?

- Захмуриваю свои мысли. Понимаешь, когда я захмур..., ну навязываю, начитываю свои мысли другому человеку, он в самом начале хмурится..., ну знаешь, лоб так наморщивает и брови сдвигает. По-всякому бывает, но чаще так, - и Настя изобразила на себе, чуть дёрнув бровями навстречу друг другу и немного кверху. Получилось смешно. Макс хохотнул даже.

- Гипноз, получается, так что ли?

- Нет, просто человек слышит мои мысли, как будто я их вслух произнесла. А я могу находиться где угодно. Вот, например, хочешь, мне позвонит кто-нибудь? Правда это не всегда по заказу получается, но я так делала часто, только устаю потом очень.

- Не надо, верю. Теперь понятно, как я мысли твои услышал тогда, в тамбуре.

- Вот-вот. А ты? Что у тебя? Хотя, знаю. Мысли читаешь. Я поняла. И тоже не всегда. Да?

- Нет. Не совсем. Точнее совсем не так, - Макс немного погрустнел, задумался. - Ты знаешь, это в последнее время я начал слышать чьи-то голоса, возможно, это и есть чужие мысли, но я ещё до конца не разобрался. Честно говоря, меня это немного волнует. Но, я думаю, вместе разберёмся как-нибудь, правда? - улыбнулся он.

- Конечно, Максимка, у нас всё получится!

- Хорошо. Нет, я другое имел в виду. И ты знаешь, тоже с детства.

- Дети индиго, - перебила его Настя.

- Да какие индиго! Слушай. Я во сне могу видеть на расстоянии реальные вещи.

- Ясновидение?

- Да, только во сне. И тоже не по заказу. Само вдруг приходит. Например, снится чужая жизнь. Как будто душа моя подселяется на время к незнакомому мне человеку, и я сразу вижу все его секреты, слабости, страхи, тайные желания. Могу узнать шифр на замке сейфа. Детали его интимной жизни, подробности совершённых им преступлений, о которых никто не знает, всё, что угодно.

- Вот это да! Так это ж полная власть...

- Стоп! Вот-вот. Штука опасная, и я никогда не перешагивал определённую черту. Кем и когда она была проведена в моем сознании, я не знаю. Но она есть, и я за неё - ни ногой.

- Страшно? Поэтому?

- Нет не страшно, просто нельзя. Вот ты знаешь, например, что нельзя человека невинного убить? Знаешь! Боишься правосудия? Ну, может и боишься, но ведь не поэтому не убьёшь, так ведь?

- Да.

- Вот. Примеров можно много привести...

- Совесть.

Макс замолчал. Ещё не так давно этого слова в его лексиконе не было.

- Пожалуй, так. Совесть. Во всяком случае, похоже на нее. Духовный запрет.

- Так-так, и что дальше? - заинтересованно смотрела на Макса Настя.

- Я по собственному желанию такой сон ни разу не заказывал. Точнее пытался, но, можно сказать, почти ни разу не получилось. А вот отказаться от читки - я такой сон читкой называю, то есть "читаю чужую жизнь" - отказаться от читки могу запросто. Ухожу из сна и всё. А криминальные мои опыты начались с того, что мне однажды приснился мерзавец, который прятался от своих очень влиятельных врагов...

- От мафии? - конкретизировала Настя.

- Да, пожалуй, что так. И вот я сумел так хорошо "полазить" по сну, "расчитался" до того, что поутру знал о человеке и его врагах всё. Во всяком случае, достаточно, чтобы выйти на преследователей, позвонить им и потребовать гонорар за выдачу. Вроде бы и просто, да не тут-то было. Эти уроды начали меня искать. Возможностями они обладали - будь здоров. И вычислили. Дурачок я ещё был, спалился, как школьник. Ой, Настёна, длинная история, и рассказывать не хочется. Я и сел-то тогда поэтому. Так достали, суки! Когда просекли, что во мне дар особый, хотели рабом сделать своим. Вот тогда я и пошел на отчаянный шаг, грохнул одного и сел. Нет не на смерть грохнул, к счастью. Так... инвалидом сделал. Да мне не жалко его, как и всех этих юродивых. Я ведь про них всё знал, через того, который скрывался. Трясся как осиновый лист на этой даче зачуханной. Он ведь сторожа замочил, документами его завладел. Похож на него оказался, как две капли воды! Бывает же такое! Ну и продолжал работать охранником садоводчества того.

Макс изменился в глазах Насти. Волновался, путался в словах, нервно закуривал одну сигарету за другой, то и дело отхлёбывал воду из бутылки. Настолько необычные откровения лились с его уст, что Настя ёжилась внутренне, и одновременно испытывала такое нежное, материнское чувство к человеку, который был её старше чуть ли не на два десятка лет.

- Сложности у него, конечно, были и немалые. Он-то никого не знал там, трудно было выдавать себя за другого человека, а уж когда родственники настоящего сторожа появились... Ладно, всё это не так важно. Так вот они меня и в колонии достали. Я ж по малолетке залетел, на первом курсе университета учился в Саратове. Семнадцать едва исполнилось. Чего только они не вытворяли. Хозяина... начальника зоны купили, меня опекали, адвокатов наняли московских... У-у. А мне это надо? Тогда я их методами и стал действовать. Спасибо тому несчастному, что за личиной сторожа садоводства прятался. А потом и сны приходили "по теме", так сказать. Считал я необходимую информацию, и перетравил всех между собой. Поверь мне на слово, не просто это было, но мозги в колонии мне занять было нечем, кроме как мыслями о том, чтобы избавиться от... от мафии этой. Ну, и в итоге, постреляли они друг друга, в несчастных случаях погибли, иные сели надолго, некоторые и пожизненно. Кое-кто за границу удрал. Всех, думал, "убрал". Начал жизнь новую планировать. Как говорят, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

Макс расхохотался нервно, но быстро успокоиться.

- Представляешь, Насть, в Чечню попёрся! И ведь взяли! Думал, отвлекусь там, концы спрячу, душу подлечу. А взамен, вообще её потерял. Не ранили, не убили. Друзей, которых там обретал, вскоре хоронил. Одного, другого, третьего. Ротами хоронил. Вернулся холодным, прагматичным и злым. Родителей только жалел. Может, это и спасло меня от полнейшей духовной деградации. Они ж ничего не знали, как и все. По их версии - парень оступился, пошёл кровью позор смывать. Теперь вернулся героем, надо позаботиться о будущем. Настояли, чтобы в институт поступил, и ни куда-нибудь - в Москву! Мне тогда всё пофигу было, лишь бы родителей не обижать. Они у меня фермеры, землю любят на генетическом уровне. Иди, говорят, в сельхоз. Ладно, в сельхоз, так в сельхоз. Деньги были, поступил.

И тут, этот, Шепель. Не всех я тогда, оказывается, угрохал. Короче, сынок одного из тех. Поднялся на кровавых деньгах бати своего, банков пооткрывал, предприятий. Целую империю возглавил. И ждал. Планы в отношении меня, чувствуется, долго вынашивал. Папаня его, царство небесное, меня к наследству присовокупил, представляешь, чуть ли не в завещание включил, как объект недвижимости!

Но, хочу отдать должное этому Шепелю, умный мужик. Властный, дерзкий, но не без обаяния и некой эстетской утончённости. Своеобразный человек. Мне он, честно скажу, приглянулся поначалу. Довольно хитро нашёл ко мне подходец. Типа: наслышан от покойных ныне людей, и поделом им, но у меня к таким феноменам иное отношение. Представил себя великим меценатом в старых русских традициях, патриотом России, пацифистом, чуть ли не "зелёным". Предлагал в науку податься, готов был спонсировать целое направление по исследованию моего феномена. Даже с Ватиканом сношения имел, чтобы бабки и поддержку с него выбить на это дело. Чего только мне не сулил, да так всё складно и правдоподобно! Пока я сон не увидел. Вот тогда я и "считал" его истинную суть. Ох, и лис оказался.

Но! Ты знаешь, я не стал обнаруживать своей осведомлённости - уже учёный был - и принял правила его игры. Даже немного подыграл однажды по случаю. В первую очередь, время стал тянуть: мол, подумаю, а в принципе - не против. Тот деньги стал подбрасывать - на учёбу - а я и не отказывался. Но понимал, что отрабатывать или выкручиваться как-то всё равно придётся. Тогда-то мне сон интересный и приснился.

Какой-то "богатенький буратино" из далекого города с моим Шепелем в связях был, и очень неоднозначных, я бы сказал. Там и деньги, и любовный треугольник, и предательство, и планируемые козни с обеих сторон и кое-что вовсе уж мерзкое. И я решил "поиграть", конечной целью чего должно было явиться полное избавление от "хвостов" в лице Шепеля и им подобным.

Не буду тебе всего рассказывать, но моя игра неожиданно затянулась, а я настолько увлёкся ею, что обрубать хвосты не торопился. Из подопытного кролика и раба, на что рассчитывал поначалу Шепель, я превратился в его своеобразную крышу. Представляешь себе?! Я убирал его конкурентов, наказывал обидчиков, выполнял даже настолько мелкие поручения, что сказать стыдно. Однажды "читал" летопись одной из подруг Шепеля. Детали всплыли столь пикантные, что Шепель платил за них больше в разы, чем за разрушение бизнеса конкурентов. Я вошёл во вкус и выдавал информацию расчётливо, избирательно, маленькими дозами. Начал уже подумывать, а не сделать ли собственным рабом и Шепеля, и других, ему подобных. Вот тогда-то я и подступил к своей черте на критическое расстояние. И начались непонятности с моей психикой...

- Голоса?

- Знать бы что.

И Макс, распалясь, поведал Насте о своих версиях, начиная с наркотиков (теперь уже они отпадали) и душевного расстройства до эксперимента гипотетических конспирологических организаций.

Некоторое время оба молчали. Настя даже на пять минут вышла из комнаты, наверное, курила в коридоре общежития. Потом долго шуршала дисками возле компьютера. Макс тоже решил размяться, пробежался по этажам, чтобы напомнить народу о своём существовании. Он не видел пока необходимости сдавать свой негласный авторитет.

Вася Терёхин находился в гостях у родителей. Удалось справить ему пятидневную "увольнительную". Имелся серьезный повод. Обещанные деньги, несправедливо выплаченные проректору института, вернулись, их надо было торжественно вручить родителям Василька. Как это сделал Макс, Терёхин и не узнал. Но для стариков была разработана своя и вполне правдоподобная легенда: за незаурядные успехи в учёбе и победы в олимпиадах, Василию причиталась солидная премия и официальный перевод его на бесплатное отделение.

Через полчаса Настя, успев в который раз навести лоск в комнате Макса, торжественно сидела у стола, цветущая и светящаяся юной энергией. Она встретила своего возлюбленного словами:

- Максушка, любимый. Садись и послушай, что я скажу. Думаю, это станет для тебя главным сюрпризом за последние годы.

Максим всерьёз заволновался, почувствовав прилив крови к солнечному сплетению. Тем не менее, сел на стул, строго напротив Насти.

- Ты слышал когда-нибудь о таком человеке, может в твоих снах ты сталкивался с ним: Ян Лэкруш?

- Нет, не слышал, - с замиранием сердца ответил Макс.

- Ну, тогда послушай. Без этого наши отношения не смогут быть по-настоящему искренними. Теперь пришло время для моей правды.