Аннотация: Беседуя с Эмануэлой, Лилит подталкивает ее к тревожным мыслям.
Спустя день уж казалось, что рыжая гостья привязалась к хорошенькой женушке хромого Лучано настолько, что готова была называть ее родной сестрой. Лгунья плела паутину из ласковых слов медленно и терпеливо, будто и впрямь научилась этому ремеслу у пауков. Старалась соблюсти золотую середину, знала, когда надобно говорить, а когда - слушать. В мастерстве рассказывать басни Лилит не уступала дочерям Евы, а потому монна Эмануэла вскоре узнала о том, сколько любовниц у самого богатого человека Милана, почем там нынче шелк и еще множество забавных историй и шуток, которыми люди обычно скрашивают досуг. С мнимым добродушием развлекала демоница соперницу и с Лучано была все так же ласкова, как бы тот ни злился на нее.
Вечером второго дня Лючия позвала Эманулу в сад. Здесь горделиво возвышались вечнозеленые кипарисы; яблони, апельсины и миндаль накинули цветущие вуали, даря отраду очам и сердцу. Пение фонтанов услаждало слух. Безмятежность и легкость царили в воздухе прекрасной Флоренции, скрываемой от холода горами, словно жемчужина за створками раковины.
- Какой чудесный денек. Жаль, Вашего мужа, монна Эмануэла, снова нет с нами. Все в заботах, в делах... - Лючия тяжко вздохнула, пряча лукавую улыбку.
- Мужчине и полагается быть в делах, - улыбнулась Леле.
Они сидели на скамейке, на руках у молодой хозяйки играл черный котенок, которого нарекли Тино, забавлялся с лентой на рукаве. Венецианка буквально влюбилась в усатого кроху и его задорные повадки. Теперь она почти не отпускала зверька от себя. - Печальнее всего видеть лодыря и бездельника, - рассудила Эмануэла. - Но Лучано не таков, и это отрадно. Тем более, каждый вечер он возвращается домой, ко мне. И разве плохо, когда муж и жена немного поскучают друг по другу? - молодая женщина засмеялась, ероша котенка. - От этого любовь только жарче.
- Истинно так, сестрица, - отвечала Лючия. - Настоящая любовь с разлукой крепнет и, в момент встречи сердце чувствует блаженство. Брат мой всегда держит слово и всегда возвращается.
С давних времен сбивал дьявол людей с пути истинного. Кого как не его обвинять во всех мирских бедах, начиная от страсти, томящей сердце и заканчивая чумой, уносящей жизни? Но знала Лилит, какая это рутина для сатаны - его работа: читать на лицах пороки, ведая каждый шаг наперед. Подталкивать к пропасти, давать желанное, а потом отправлять в ад. И так целую вечность. Да и сама она, разве могла соблазнить и лишить покоя человека чистого душой? Нет, причина зла в человеческой природе, а виновны отчего-то только Князь Тьмы и его слуги. Откройся ныне тайна хромого Лучано, любила бы его так же Эмануэла? Не отвернулась бы? В это Лилит верилось слабо. Чертовка улыбнулась, искоса поглядывая то на котенка, то на Эмануэлу.
- Знать бы еще хоть иногда, какое же благородное дело отбирает у нас наших любимых и приносит нам столько волнений, - сказала она вкрадчивым шепотом. - Но, верно, у вас друг от друга нет секретов. Не то, что... у других.
Тут венецианка, сытая рассказами о том, какие нравы не редки у состоятельных господ, в душе насторожилась, но Лучано не давал пока ни малейшего повода сомневаться в его верности. Может быть, золовка просто делилась сплетнями, как это обычно бывает у женщин? Думая так, Леле не позволила этим рассказам подпитывать ее мнительность. Склонив голову набок, посмотрела на Лючию. Какая же все-таки она красивая и яркая, прямо заглядение! Эмануэла чувствовала, что завидует немного этой красоте.
- Позвольте спросить, дорогая сестра. Отчего вы до сих пор не замужем?
Красивое лицо рыжеволосой женщины от этого вопроса в миг стало печальным, вполне искренней была эта перемена. Вспомнила чертовка про Адама.
- Была я однажды замужем, сестрица. Но такого счастья, как у вас с Лучано, не было. Не любима была я. Только что уж там... О покойниках не говорят дурного, - сказав это, она отвернулась, стараясь скрыть слезы, навернувшиеся на глаза.
- Простите, что вызвала у вас дурные воспоминания, - посовестилась Эмануэла. - Не думала, что так отзовется.
Она решила больше не спрашивать Лючию о том, как и чем она живет, хотя любопытство требовало удовлетворения. Поспрашивать ведь можно и Лучано. Может быть, от него она узнает даже больше.
- С тех пор, как мы во Флоренции, Лучано ни разу не отлучался надолго. Каждый вечер он со мной, как и любой другой добрый муж. Я не волнуюсь за него днем: он обходителен, умен и ловок. Мужчина, в конце концов, не должен сиживать рядом с юбкой жены, - Леле слегка фыркнула, внимательно посмотрела на Лючию. Какие же цели все-таки преследовала рыжая вдовушка, так упорно подталкивая венецианку задуматься над тем, где проводит время ее муж? Эмануэла подозревала, если вдруг золовке удастся заронить какие-то зерна сомнений, то покоя в семье уже не будет. Вспомнив, как холодно приветствовал Лучано сестру, молодая хозяйка даже подумала, что гостья нарочно может возжелать испортить их отношения. Ведь дыма не бывает без огня. Лючия, конечно, и хороша собой, и добра, и щедра, но все-таки не стоило бы ей так доверяться, решила Эмануэла.
- Если бы только я понимала что-нибудь в торговых делах, может быть, помогала бы ему, - с сожалением произнесла она, расправляя складки на юбке. - А так... что я могу?
О, как обманчива простота, думала Лилит тем временем. Агнцам своим дал Господь чуткость в защиту от волков. Так, пугливые, они не видят хищного зверя под такой же шкурой, но чуют опасность. Вот и овечка, приглянувшаяся дьяволу, была на поверку не так уж проста. Демоница опасалась, как бы ей не обхитрить саму себя. Посмеется тогда сатана, если узнает. Донна Лючия обернулась к жене брата, на глазах еще блестела влага,а лицо было спокойным и немного печальным.
- Вы помогаете Лучано и так. Ему нужны ваши любовь и забота, уют дома, куда он может возвращаться и отдыхать от дел, а затем, с новыми силами, приниматься за них. По здравому уразумению такой порядок и определил нам Господь.
Лилит решила покамест явно не подстрекать живое человеческое любопытство, дабы не вызывать у Эмануэлы подозрений, избрала путь более извилистый и длинный.
- Не примите мои речи за лесть, донна Эмануэла, - продолжила она. - Впервые увидев Вас с Лучано, я подумала, что, наконец, и для моего бедного брата сыскалось долгожданное счастье. Многие прельщались богатством, но не хромым горбуном, - говоря это, Лилит удивлялась тому, сколько здесь правды, ведь любовь дьявола сделала почти человеком.
- Не беспокойтесь, сестрица, - Эмануэла мягко дотронулась до холеной белой руки. - Уж я-то о Вашем брате позабочусь как следует. Ах, если бы Вы только знали, как сильно я его люблю! - горячо сказала она, прикрыв глаза. - Мне с ним счастье.
Леле казалось, нет ничего лучше того чувства, в котором она пребывает, и которое день ото дня крепнет. Как дерево, взращенное на благодатной почве, украшено благоуханными, свежими цветами, так и жизнь венецианки украсила слепая, отчаянная любовь.
- Но есть то, что меня печалит. Мне кажется, будто бы Вы с Лучано в ссоре, - Леле решила заговорить напрямик, без иносказаний и долгой подготовки. - Скажите мне, если можете, из-за чего же вы повздорили? Как было бы славно, если бы вы помирились! Я хотела бы помочь в этом и, если нужно, немного направить Лучано в нужную сторону, смягчить его. Он упрямец, конечно, но ведь вода камень точит.
Склонив головку набок, Эмануэла рассматривала красавицу-золовку. Свою помощь она предлагала бескорыстно, не желания ничего выгадать для себя кроме спокойствия и мира в семье. Но, кроме того, конечно, не последнюю роль сыграло любопытство. Леле спросила бы и о том, как именно Лучано получил свои увечья, но после недолгих размышлений отмела этот вопрос в сторону: какая, право, разница? Даже с кривой спиной и хромоногий, он стоил на взгляд венецианки, десятка любых других мужчин.
- Между мной и братом в последнее время было немало разногласий, - ответила Лючия. - Печально это, потому что я люблю его. Возможно, он еще сердится на меня... Как бы ни было, я рада. Покидая этот дом, буду спокойна, зная, что у Лучано есть опора.
Счастье, янтарное и медовое, в несмелых лучах весеннего солнца. Простое и желанное, в теплом мурлыканьи котенка, вылизывающего лапу. В глазах монны Эмануэлы, затуманенных любовью. Чужое человеческое счастье, словно воспоминание о сладкой мякоти райского плода - зыбкое и хрупкое. Глупое человеческое сердце! Опутанное узами страсти, не ведает оно опасности, горит. Жар его может согревать, а может обжигать не хуже адского пламени. О любви говорила дочь Евы, а Лилит было горько. Горечь разъедала язык и саднила горло. Мучила демоницу тоска. Если б оказался дьявол в этот миг рядом, прильнула бы к нему Лилит, заглянула бы в глаза-омуты, хмельными поцелуями покрыла бы губы и, жарко шепча, спросила: "Зачем обманываешься? Почему не отступишь? Ведь знаешь, не суждено нам... Уже ль невдомек, что, пригубив, но, не испив, усилишь свои муки, которым длиться до Конца времен?". Не внял бы сатана словам Лилит. С обманчивой теплотой улыбнулась рыжая Лючия, продолжая свою речь:
- Зерна разлада нередко прорастают и в крепких семьях, - она тяжело вздохнула и взглянула на Эмануэлу будто бы в нерешительности. - Не хотелось бы мне, чтобы беспокойство тронуло ваше сердце, сестрица.
Закусив губу, будто задумалась. Потом сделала вид, что решилась.
- Брата моего тяготит одна тайна. Не просите меня открыть ее, ибо только ему принадлежит это право. Но он не желает облегчить душу, злится на уговоры и мольбы. Видит Бог, - чертовка, не моргнув глазом и не скривившись, перекрестилась, - моя вина лишь в том, что я волнуюсь за него.
Эмануэла тем не менее смекнула, что Лючия посвящена в эту тайну вполне.
- Но я ведь тоже теперь принадлежу к Вашей семье, разве не так? - она придержала котенка. - Не буду, конечно, у Вас, сестрица, допытываться, раз не желаете. Боюсь только, что Лучано мне так и не откроется, ведь я до сих пор даже его лица толком не видела. Он разве что ночью снимает маску, - в мелодичном голосе скользнула печаль. - В кромешной темноте. Ах, что за братец у Вас... И за что я его полюбила? - Эмануэла улыбнулась, взглянув на ясное, синее небо. Ответа на этот вопрос она не ждала, он попросту был не нужен. Ласково, как ребенок, коснулась Леле шерстки котенка. Приподняв, поцеловала черную мордочку. Меж тем ей подумалось, что Лючия нарочно немного недоговаривает. Может от того, что хотела вызвать острое любопытство? Венецианка думала, что лучше уж узнать у самого Лучано. Со всей осторожностью, чтобы не вызвать еще большей розни между братом и сестрой, и самой не попасть в немилость.
Конечно, молодой муж казался Эмануэле странноватым. Но Леле старалась быть с ним помягче, раз уж он старался сделать ее счастливой. Да и не давал пока ни одного повода для порицания, чтобы бы там ни думала его сестра.
- А правда ли, что Лучано обжег лицо? - спросила венецианка. - Неужто так стесняется открыться мне? Я все-таки жена, не кто-нибудь.
- Если бы тайна эта была моею, я бы открыла ее вам, монна Эмануэла, - возразила Лючия. - Но грешно распоряжаться тем, что не принадлежит тебе, - неспешна и все так же печальна была ее речь. Белое лицо она подставила солнцу, не опасаясь, что кожа потемнеет от загара. Да и с чего ей, самой гордой женщине во всем свете, склонять голову перед дневным светилом? Всем своим существом почуяла первая грешница, как затрепыхалась любопытная пташка. Блеснула зелень очей и изогнулась линия губ, так ехидно, что пришлось отвернуть лицо. Если бы смертная женщина знала, о чем вопрошает... Мятежный ангел, падая с небес, низвергнутый в подземные глубины, навсегда потерял прежнюю красоту. Такова была легенда.
- Лучано никому не открывает лица. Ни солнцу, - женщина протянула руку, указывая вверх, - ни вам, ни мне. Никому. Он был другим. Не носил маски. Но стремление изменить природу вещей, сотворенных Всевышним, никого еще до добра не доводило.
- Вот как... - Эмануэла от таких слов впала в глубокую задумчивость. Как ни крути, а все же пробудила чертовка в душе смутную тревогу. Послушав Лючию, Леле решила, что золовка, должно быть, знает о том, что брат ее занимается колдовством, и от того успел пострадать.
Поразмыслив немного, она окончательно уверилась в том, что надо поговорить с супругом. Не корить его, но попытаться сгладить их с Лючией отношения. Нехорошо, когда разлад в семье. Золовка тоже была женщиной непростой, но к Эмануэле, казалось, отнеслась по-доброму и вела себя как старшая сестра, наставительно, чем растравила в душе венецианки тоску по дому. В следующее мгновение Леле невольно встрепенулась. Звон колокола собирал прихожан к вечерне. Протяжный, глубокий звук разливался в нагретом за день воздухе. Прикорнул на коленях Эмануэлы черный котенок, наигравшись. Венецианка вдохнула пряный запах цветущих деревьев: до чего же хороша здесь весна!
- Пойдемте в дом, дорогая сестрица. Лучано скоро вернется, надо встречать, - аккуратно взяв Тино и отряхнув с подола яблоневые лепестки, Леле встала со скамейки. - Утро вечера всегда мудренее. После договорим.