Аннотация: Часть одиннадцатая, в которой "молодоженов" навещает демоница Лилит.
Все больше и больше становилось солнечных дней во Флоренции. Был на исходе март. Относительное спокойствие царило в доме Лучано, и новобрачная Леле была всем довольна. Сатана, обещавший быть рядом, действительно старался проводить с мнимой супругой больше времени, хотя, иной раз держался отстраненно и был замкнут, словно какая-то невыразимая печаль терзала его. Откуда Леле было знать, что он разрываем на части двумя противоположными чувствами? Бедняжка не догадывалась, какую тяжелую и кровопролитную борьбу он вел нынче сам с собой, ибо природа и суть толкали его на злодеяния, а душа откликалась на зов давно забытого и ныне ненавистного чувства. Но прогнать Эмануэлу или причинить ей боль дьявол не мог. Потому, как зверь сдерживаемый путами, рвал и метался, со сдавленным рыком искал пятый угол в супружеской спальне и вынужденно улыбался, когда красавица Леле полным искренней любви взглядом смотрела на него.
Дела шли своим чередом, и однажды добавилось Лучано еще больше хлопот, ибо в доме появилась незваная гостья. То была демоница Лилит. С ней дьявол не так давно заключил договор. Прознав, что враг рода человеческого заполучил желаемое и устроил уютное гнездышко во Флоренции, мучимая любопытством Лилит отправилась туда, чтобы все увидеть своими глазами. Ранним утром явилась в гости к Лучано рыжая женщина. Прибыла в роскошной крытой повозке под охраной двух могучих рабов эфиопов. Кроме них повозку сопровождали с пяток слуг. Когда послышался во дворе требовательный голос, не узнать который было невозможно, Лучано, к тому времени бывший на ногах и проводивший время в кабинете, спустился к гостье. Взглянул и тут же скривился. Бесстыдную наготу Лилит скрыли шелк и атлас, руки и шею украсили золото и драгоценные камни. Тяжелые волосы были заплетены в косы и упрятаны под жемчужную сетку. И впрямь, богатая путешественница решила навестить возлюбленного брата с его молодой женой. Лилит, хоть и терзалась любопытством и ревностью, была довольна, словно кошка, досыта наевшаяся мышей. Не так давно ее добычей стал молодой священник, брат Эмануэлы. Знала бы венецианка, что случилось с бедным гордецом Джакомо! Метался тот в безумии, напрасно призывая по ночам призрак рыжей чертовки. Той след давно простыл. Как и все, кто сдался на милость соблазнительницы, брат Эмануэлы вскоре ей наскучил. Уговор был исполнен со всем рвением и старанием, а посему можно было требовать свое. Но с тем, чтобы напомнить хромому Лучано об оплате, мнимая сестрица не спешила.
- Сделаюсь нема, как сардина, - смеялась Лилит, прижимая окольцованный перстнем пальчик к карминно-красным губам. - Вот увидите, братец, нынче я буду ласковой и приветливой. Как Вас зовет Ваша ненаглядная? Лучано? Что ж, представьте меня сестрицей Лючией.
- Смотрите, сестрица. Иначе в сардину мне придется Вас превратить, коли не сдержите свой острый язык за зубами, - ответил дьявол, и звучал прохладный голос как змеиное шипение. Более всего следовало опасаться Лилит, когда та была кроткой. И уж если со всем безропотно соглашалась, значило это, что задумала новую гадость. Только вот как упредить? Знал дьявол наверняка - будет Лилит ревновать и мстить. Оставленная им до рассвета и сладко спавшая в опочивальне Эмануэла не слышала ни привычных колкостей, которыми обменялся сатана с Лилит, ни хитрого уговора не рассказывать всей правды.
Когда венецианка проснулась, служанки перед завтраком ее предупредили, что у супруга важная гостья, а потому расчесывали, обряжали и украшали молодую госпожу с особой тщательностью.
- А кто она? - выпытывала Леле, пока вплетали в ее волосы жемчужные нити.
- В первый раз ее видим, - уклончиво отвечали женщины.
Эмануэле было странно, что их не предупредили заранее, но, перед тем, как появиться в зале, сходила сама удостовериться, что покои для гостьи приготовлены должным образом. Оказалось, что беспокоиться не о чем совершенно - у Лучано были на диво толковые и трудолюбивые слуги. В новом доме Леле успела почувствовать себя хозяйкой, но в ее поведении нет-нет, да и проскальзывала неуверенность.
Пока собиралась Эмануэла, дьявол с демоницей ожидали в большой зале у камина. Казалось, мирно беседовали о насущном. Чернокожего карлика нигде не было, молчала лютня. Ожидая появления супруги, Лучано немало нервничал и сам себе удивлялся, почему теперь без нее чувствует себя, как калека - лишенным какой-либо конечности или ока. Увидев мнимую супругу, он вздохнул с облегчением, поднялся навстречу и взял за руки, приветствуя. Молодая женщина немного оробела перед гостьей - до того боялась не угодить. Посетителей у них не бывало еще ни разу, хотя она начинала задумываться, отчего бы не пригласить к ужину людей, с которыми ее муж ведет дела. Сама Эмануэла до сих пор не обзавелась на новом месте подругами или просто хорошими знакомыми. Венецианка, хотя и не представляла, что за женщина посетила их дом, хотела ей понравиться. Без предупреждения являются не всякие гости.
- Счастлива видеть вас под нашим кровом, донна. Ваш приезд большая радость.
До чего та была красива! Писаная красавица в шелках и золоте, хорошенькой Эмануэле не чета.
Лилит же была вынуждена прятать свою злобу, как прячут до поры кинжал. С первой минуты она заметила нежность, с которой дьявол смотрел на дочь Евы. И заныло у перворожденной женщины в груди. Если можно было бы сравнить эту боль с музыкой, звучали бы в ней напевы виолы и нарастающий стрекот кастаньет. Рыжая мысленно прокляла дьявола вместе с его возлюбленной и весь людской род, однако пришлось ей терпеть. Когда обратилась к ней молодая хозяйка, улыбка плутовки стала светлее солнечных лучей.
Склонившись в легком поклоне, она нараспев произнесла:
- Благодарю, монна Эмануэла. Отрадно слышать столь теплые слова, тем паче, что приезд мой внезапен, и должен был вас стеснить...
Слова Лилит - что мед, тягучие и сладкие. Взгляд словно у скромницы. Была Лючия сама любезность и хороша настолько, что у любого мужчины от жара зайдется сердце при взгляде на нее. Только слишком ярким был шелк одежд, слишком много драгоценностей. То ли жена богача, то ли прекрасная куртизанка. И Лучано был с сестрой строг так, как будто явилась она не вовремя.
- Вас, донна Лючия, долго не было, - заметил он не без иронии, обращаясь к "сестрице", - а посему мы и догадываться не могли, что Вы преподнесете нам столь приятный сюрприз. Что ж, надеюсь, с моей супругой вы станете добрыми подругами.
- Вы мне тоже преподнесли приятный сюрприз, любезный брат, - Лилит не сводила глаз с кроткой Эмануэлы, которую про себя нарекла овечкой. И будто бы не замечала ни прохладцы, ни насмешливости в голосе Лучано. - Я все не чаяла увидеть конец вашему холостяцкому одиночеству и угрюмости, а тут - такое счастье. Как она добра и хороша. Разве можно с ней не подружиться?
Не удержался сатана, усмехнулся.
- Любовь, - сказал о причине женитьбы честно и коротко, и лицо при этом было у него такое, будто речь шла о неизлечимой болезни. - Вы правы, дорогая сестрица, счастье, - только было то счастье горьким, как яд, который глотал не морщась. - Надолго ли к нам? - оба рыжие, оба хитрые, мнимые брат и сестра были слеплены из одного теста. А все потому, что бесовская природа в каждом из них пылала с одинаковой яростью.
Ободрившаяся было венецианка, в следующий момент подумала, что вызвать неодобрение родственницы будет обидно вдвойне. А ну как не придется она по душе сестрице Лучано? Леле бросила на мужа быстрый взгляд. Его вопрос показался ей неучтивым, но укорять мужчину молодая жена не посмела, только тихонько пожала руку.
- Мы не так давно обосновались в этом доме, - она с улыбкой попыталась сгладить злую иронию Лучано. - Поэтому за какие-нибудь неудобства не обессудьте - не ждали пока гостей, - Эмануэла немного слукавила, говоря чуть наивно и просто, хотя знала, что прислуга из кожи вон вылезет, угождая сестрице мужа, а палаццо обставлен до того роскошно, что ни о каких неудобствах речи не идет. Леле исподволь рассматривала гостью. Та была огненно-рыжей, но на этом сходство с Лучано заканчивалось. Он все еще носил маску и снимал ее только под покровом ночи, когда они оставались одни в опочивальне. Лючия же была красива яркой, запоминающейся красотой, и профиль имела такой, какой любят скульпторы и художники.
Сели за стол. Расторопные и молчаливые слуги принесли яства. Вино, фрукты, масло и сыр. Ни в чем не было недостатка.
- Хорошо ли вы добрались? - спросила Эмануэла. - Издалека ли?
- Не беспокойтесь, душа моя, я не столь важная и придирчивая гостья. Говорят, нужно бояться не угодить свекрови, а не мужниной сестре, - с улыбкой, поведя плечом, Лилит склонила голову набок и обратила мимолетный взор к дьяволу. - Прибыла я из Милана. А пробуду у вас недолго, чтобы не надоесть.
Как ни противно было чертовке улыбаться той, которую презирала и которой завидовала, вести себя с ней Лилит решила ласково, чтобы получить доверие. Пусть хромой Лучано будет холоден и строг. Голос Лилит был мягким, словно бархат.
Ревнивый дьявол слушал разговор двух женщин внимательно.
- Как же можете Вы надоесть, дорогая сестрица? - улыбка вновь тронула бледные губы сатаны. - Мы рады Вам, я и Эмануэла, - лгал нечистый. - Оставайтесь, сколько пожелаете. Мой дом - Ваш дом, - сказал так же, когда-то много тысяч лет назад, приняв изгнанницу, и в изменчивых ясных глазах бывшего ангела снова промелькнул злой адов огонь. И хоть был светел флорентийский весенний день, трещали в камине дрова, и утренняя трапеза казалась легкой, на дне кубков осадком лежала печаль. Счастливая венецианка не подозревала о том, сколько сил было приложено для того, чтобы теперь, уподобившись человеку, делил с ней сатана эту лживую семейную трапезу. Любовь, не божественная, человеческая. Плод, что дарит жизнь одним, других отравляет. Дьявол, отведав счастья смертных, страдал, и страдания эти ясно видела Лилит. Смешались в душе мучение, гнев и радость от того, что не ей одной терзаться. И все же... Если бы могла она выпить весь яд с поцелуем и избавить от него дьявола, то сделала бы это, хоть все существо стремилось нести погибель.
Не замечавшая этих страстей Леле, уже привыкла к тому, что муж часто хмурится или грустит. И чем больше они проводили времени вместе, тем точнее венецианка могла распознать разницу между настоящим весельем Лучано, или теми улыбками, которые он посылал жене, стараясь успокоить. Для нее он таким и был - ласковым и грустным. И сколько бы она ни искала причин его грусти, их не находила. Опасалась, что новоявленная золовка чего доброго решит, что братец с молодой женой, несчастен. Странным казалось и то, что Лучано никогда не говорил о своей семье, не рассказывал о родителях, но Леле и не допытывалась. О ее собственных родных они тоже почти не говорили, поглощенные друг другом. Может и потому еще, что было больно вспоминать о матери и дядьке.
- Из Милана путь не близкий, - негромко заметила Леле, обращаясь к рыжей, как лисица, золовке. - Не хотите ли отдохнуть с дороги?
- Позже, - ответила Лючия, прикрывая глаза для того, чтобы не обжечь Эмануэлу неистовым пламенем. - Хочу побыть с вами и с братом, разлука была долгой. Мне это непривычно. Соскучилась ужасно!
- Я тоже соскучился, милая моя сестрица, - сказал сатана нежно, а слова звучали как издевка. Поднялся из-за стола, подошел к рыжей чертовке. Правой рукой накрыл ее ладонь, будто ласково, а левой под столом взял за запястье, крепко до боли. Слово предупреждал, что сделает с чертовкой, если вздумает она хоть чем-нибудь испортить темное, тайное счастье. Почувствовав боль в руке, Лилит одарила мнимого братца невинным, удивленным взглядом. И только дрогнул уголок алых губ, едва обозначая усмешку. Не ищи, мол, любезный, подвоха. Не узнаешь, не увидишь. Потому как и нет ничего.
- Совсем забыла, - сказала она, высвобождая руку. - Я ведь привезла подарки. Мессер, позволите?
"Хитра змея" - безмолвно вздохнул Лучано. Только кивнул, давая дозволение на подношение даров. Принесли слуги шкатулки с жемчугом, золотом и самоцветами, две клетки с диковинными птицами, а потом Лючия отдала в руки молодой хозяйки черного как венецианская ночь котенка.
- Еще совсем малыш, а мурлыкать умеет славно. Надеюсь, он согреет вас, сестрица.
- Спасибо за чудесные дары, - сатана, стоявший рядом, коснулся сухими губами щеки Лилит притворно нежно. Вспомнил, как не единожды смеялась над ним ревнивая. Злость не отпускала темную душу. Схватил бы за рыжие волосы и терзал, как привык. Спросил бы, зачем этот балаган, да перед Эмануэлой вынужден был сдерживаться. На что только не пойдешь ради проклятой любви. Ковыляя, дьявол отошел. Сгорбленный, раздираемый страстями на части, стоял, недолго глядя в огонь. Слушал мурлыканье котенка и щебет птичек. Обернулся к молодой жене:
- Нравится ли тебе, Леле? - ждал ответа и от злости тайком сгорал.
- Да, очень, - отозвалась Эмануэла. Котенок на ее руках с интересом обнюхивал новую хозяйку.
- Хорошо, коли так, - молвил Лучано. За спиной едва заметно ярче вспыхнуло пламя. Чирикавшие в клетках птички отчего-то на мгновение замолчали. - Твоя радость - моя радость, ненаглядная Леле.
На золото и украшения венецианка взглянула лишь из вежливости: ей и так ни в чем не было отказа, Лучано, взяв жену-бесприданницу, усыпал ее драгоценностями и дарил лучшие ткани, какие только можно было достать. Эмануэла жила теперь в роскоши, ела и пила с серебра и золота. Но крохотный мурлыкающий зверек вкупе с невиданными птицами подействовали на нее подкупающе. Кошачьего племени в Венеции было не так уж много, у Эмануэлы никогда не было домашних питомцев, если не считать пары щеглов, певших с утра до ночи. Однако ей не понравились слова золовки о том, что котенок может ее согреть, как будто Леле страдала от нехватки внимания со стороны супруга. Молодая хозяйка промолчала, оставив полушутливое замечание без внимания, но вместо этого улыбнулась Лучано. Он-то должен был знать, сколь сильно жена к нему привязана. Никакие любимчики не заменят одного единственного поцелуя, какими бы милыми они ни были. Одного этого взгляда было достаточно, чтобы затихли метания темной дьявольской души. За ее улыбку он готов был отдать все. Как бережный муж, боялся огорчить, вызвать слезы. Попался. Уступил. Проиграл. Чистая душа Леле была настолько светла и хороша, что не мог сатана устоять. Мысли Эмануэлы были открыты ему, и такую сильную любовь читал в них дьявол, что в который раз удивлялся, как могут крепко, неистово и безрассудно любить люди. Как могут дарить тепло своего сердца, уповая лишь на толику взаимности. Какая сила заключена в этих хрупких сосудах из плоти и костей. Они с Лилит были только с виду прекрасны.
- Спасибо Вам, сестрица, за такие щедрые подарки, - Леле перевела взгляд на рыжую Лючию. Такие дары не стыдно было бы поднести и дожу, да, видно, не было предела богатству этой семьи. - Мы вас так же с пустыми руками не отпустим, - молодая хозяйка тихо засмеялась, давая котенку кусочек мяса со стола. Тот вцепился в угощение и довольно заурчал. - Только что бы вам такое подарить, чего у вас бы не было?
Мысли и желания Лилит были по-прежнему черны, зато на вид - ни дать ни взять, любящая сестрица. Дьявол для Лилит и впрямь был словно брат, и господин, и враг, и неверный любовник. Знала каждый его жест, каждое движение, могла легко определить, печален ли, гневается или рад. Злился и ревновал сатана, а плутовка все так же мягко улыбалась. 'Подарите мне свою смерть, донна', - подумала она. Вслух, конечно, сказала иное:
- Мне и не нужно ничего, кроме вас с Лучано. Семейный очаг - нет его горячее.
- Сестра моя, - произнес дьявол, глядя на Лилит исподлобья, - ты как всегда несказанно ко мне добра.
Лилит не удержалась. Подошла, прикоснулась к дьявольскому виску жаркими своими губами.
- Ах, брат мой, разве же может быть иначе? Мы с вами связаны. Делать добро Вам, мой друг, все равно, что делать добро самой себе, - слова ее прозвучали тихо и без улыбки.
Сатана стерпел поцелуй рыжей чертовки, как терпят кинжальную рану или стрелу. Если бы мог, то растоптал бы сейчас рыжеволосую. Без сожаления. Только бы не бередила, не дышала смертью, не прикасалась к единственному его сокровищу. Хромой глянул с тоской на обеих женщин. Такие разные. Небо - Эмануэла и Лилит - темная земля. Могила сырая, полная червей.
- Скажите мне лучше, как вам Флоренция? - спросила Лючия, плавно отстраняясь и обращая к венецианке медовый взгляд.
- Мне хорошо здесь, - ответила Эмануэла золовке. - Хотя, поначалу все казалось чуждым и непривычным, это очень хороший город. Сама я из Венеции, там родилась и выросла, - она осеклась, когда промелькнула мысль о том, что даже Лючии не стоило бы знать подробности об их с Лучано злоключениях и о семье его жены. Мир слухами полнится, как говорится. И родня, даром что торговцы, рано или поздно, но все же могли прознать о том, что Леле на самом деле жива и здорова. Из душевной доброты кто-нибудь мог и передать весточку с оказией. Эмануэла бы с радостью открылась, если бы не предостережения мужа о том, что ему может грозить опасность. Теперь же она каждый день лишь поминала родственников в молитвах, прося для них утешения в скорби и прощения для себя. Рыжая Лючия в ответ на ее слова простерла ладони вперед, будто желала обнять родственницу. Села рядом и стала перебирать пальцами спелые ягоды белого винограда.
- Вот и славно, дорогая. Теперь тут твой дом, - сказала, а сама думала о том, что люди, даже такие невинные люди, как Эмануэла, жестоки. Вот ей уже и дела нет, до маменьки и брата. Поскучала, потосковала, но разве ж ненаглядного покинешь? 'Эх, рассказать бы тебе, красавица, как ночи напролет плачет твоя матушка и как безумны глаза Джакомо. Да и ты жесток, сатана! Любовь твоя еще хуже ненависти. Будет пить твоя милая отраву тоски'. Пожалела бы Лилит смертную, да не умела.
- Флоренция - замечательный город, - в следующее мгновение Леле улыбнулась как ни в чем не бывало. - Так много в нем красоты! И так много мастеров, которые ее создают! Я хотела бы побывать в какой-нибудь мастерской, если будет возможность, или, может быть, даже заказать портреты. Может быть, Вы, сестрица, составите мне компанию?
- Охотно схожу с тобой, милая. Ну, как, мессер, отпустите ли вы свою молодую жену со мной?
Лилит обернулась, устремив взгляд на хромого. Дьявол поманил котенка к себе, и тот, послушный его воле, спрыгнув с колен хозяйки, пошел к сатане.
- Что ж, идите, - уступил Лучано.
Леле проводила зверька взглядом, с умилением глядя на торопливую и чуть неуклюжую походку малыша. Доверчивый, он с первых мгновений завоевал ее любовь, венецианка надеялась, что и супругу он понравится тоже. Мурлыча, зверек отирался теперь у ног дьявола. Брать его на руки Лучано не спешил.
- Будьте осторожны. А для спокойствия я с вами Амади пошлю, - сказал он сдержанно. Пусть здоровенный, черный как ночь черт-эфиоп последит за 'женой' и 'сестрицей'. Пусть потом на языке жестов господину расскажет, куда ходили и о чем толковали две женщины, к которым крепко-накрепко но по-разному был привязан сатана.
Одну любил. Вторую нынче люто ненавидел. Одну боготворил, хотя не было у него в душе бога, кроме него самого, а вторую стер бы с лица земли, превратил в пепел.
Чем больше улыбалась Лилит, тем мрачнее становился Лучано, но вынужден был улыбаться и видимое спокойствие сохранять. И в кои-то веки противно и горько было дьяволу притворство. В кои-то веки не нравилось подобное шутовство. Дух ревностный и гордый, не склонявший головы ни перед кем, чувствовал себя уличным паяцем, юродивым, выпрашивающим милости. 'Семейных' сцен затевать при Эмануэле он не хотел и отчего-то опасался, что все откроется, хотя и мог устроить так, чтобы молодая венецианка забыла о том, что видела и что говорили при ней. Да было бы то честно? Вот уже и обмана стыдился. Такова любовь. И как бы ни был жесток дьявол, приходилось ловко держаться, как канатоходцу с шестом над пьяцеттой, полной зевак. Злодейка Фортуна была повинна во всем. Проклял бы дьявол весь белый свет и родной ад с чертями, да сам попал впросак. Сам когда-то подкарауливал венецианскую девицу у храма и сам встречи с ней искал, а после обещал жениться. Что ж сетовать теперь?
Путался котенок у ног, к хромому ласкался. Подошел дьявол к Эмануэле, обнял жадно за плечи и на ухо нежно шепнул:
- Только недолго. Не заставляй меня ждать, - после отстранился с улыбкой как будто беззаботной, с видом как будто радостным. Поклонился галантно, давая понять, что для него завтрак и беседы окончены. Бросил острый взгляд на Лилит, от опрометчивых шагов предостерегая, и приказал слуге позвать великана Амади. Тот явился незамедлительно. Скрестил руки на груди. Был черен, как смола. Только горели белки крупных, навыкате глаз, да накрепко были стиснуты белые, как у хорошего жеребца, зубы. Сказав ему что-то на варварском наречии, Лучано попрощался с женой, поцеловав ей руку, шепнул короткое прощение 'сестре' и, ковыляя, отправился вон. Прочь от птичьего веселого чириканья и сладкой, ядовитой лжи. Черный котенок, внезапно позаброшенный и растерянный, остался сидеть у закрытой двери.