Аннотация: Часть девятая, в которой дьявол выполняет свое обещание.
Как бы ни упрекали отца лжи в обмане, как бы ни уличали в грехах, уж он-то данное слово держал. Правда, частенько исполнение уговоров понимал сатана по-своему. Что поделать, если мнения его и людские порой расходились?
Поздно ночью, на пороге третьего дня протяжным набатом вдруг заплакал монастырский колокол. Пламя, не хуже адова, озарило монастырский двор. Полуголые монахини метались с громкими криками. Снаружи монастырских стен собрались перепуганные миряне. Мать настоятельница согнала всех во двор. Горел лазарет. Один из бродяг по нечаянности опрокинул масляный светильник. Солома и дерево, несмотря на сырость, вспыхнули и загорелись ярко, источая едкий дым. Тянуло серой, смрадной вязкой горечью. Те из больных, кто мог ходить, бросились к выходу. А кто не мог, стонали и звали на помощь, пытаясь выбраться из адовой ловушки.
Рыжий грек исчез куда-то, будто его и не было. Может, выбежал вместе с перепуганными бродягами. А, может, помогал сестрам во дворе. Суматоха была такая, что и не разобрать кто где.
- Открывай ворота! - орали снаружи миряне. - Сгорите заживо тут! - охали женщины, осеняли себя крестным знамением. Видели в том недобрый знак.
- Господь спасет! - причитали монахини. Но что мог сделать Господь для женщин с ведрами?
- Ломай! - собравшись толпой, мужики взялись ломать крепкие ворота прибежища затворниц. Вот уж точно, на Бога надейся, а сам не плошай. Алое зарево осветило небо. Пламя искрило, вздымаясь вверх, будто стремилось к небесам. Ненасытное пожирало воздух.
Звякнуло о каменную кладку ведро. Упало да покатилось со скрежетом. Цепкая рука грека схватила Эмануэлу за локоть. Нашел в толпе, за левым плечом оказался лукавый рядом. Дотронулся ладонью.
- Когда сломают ворота, бежим! - у самого уха перепуганной девицы раздался сладкий шепот дьявола. - Если кинутся искать, решат, что погибли Вы, - в отблесках пламени яркие, похожие на самоцветы глаза горели расплавленным золотом и кармином. Вокруг царил хаос, кричал колокол о беде, а бледные губы змея улыбались.
- Мессер! - испуганная девушка торопливо обернулась, вздрогнув, но тут же порывисто обняла грека. - С вами все в порядке! Слава Богу!
На Лучано были все те же обноски, но и сама Эмануэла выглядела не лучшим образом. Тревожный крик поднял ее из постели, поэтому во двор она выбежала в одной только рубашке и плаще, в туфлях, одетых на босу ногу. Неприбранные волосы тяжелым золотом ложились на плечи.
Увидев, что горит лазарет, Эмануэла первым делом кинулась разыскивать среди выбежавших оттуда людей своего избранника, но не найдя - испугалась. Ее быстро затерло в толпе. Как только грек ухитрился найти ее?
- Мне страшно! - девушка крепко сжала руку Лучано, боясь его потерять и одновременно безмолвно прося защиты. Всеобщая паника владела и ею, она кашляла от дыма. То, что пожар мог устроить ее защитник, Эмануэле пока что и в голову не приходило.
Пламя ревело, не желая униматься, как будто не воду лили на него, но масло. Люди, даже самые отчаянные из тех, кто пытался тушить пожар, отшатнулись от лазарета, не в силах выносить жар огня. Толпа отхлынула к воротам. Монахини молились, перехожие калеки причитали гнусавыми, жалобными голосами. А снаружи раздавались мощные, глухие удары в створки монастырских ворот, трещало дерево, гнулись петли: то, видимо, Бог помогал монашкам руками местных поселенцев.
Наконец раздался хруст такой, будто падала вековая сосна, и ворота сдались.
- Не бойтесь ничего, донна, - как когда-то на площади, сокрыл дьявол себя и Эмануэлу чарами. Словно спрятал под плащом. И в тот момент, как сломались ворота, хромоногий Лучано и грезившая о свободе Леле, никем незамеченные вырвались прочь. Скалился беглецам в спину адским зевом вход в разоренный монастырь. От лазарета огонь перекинулся на кухню, а оттуда подобрался к кельям. Гудел колокол, а потом смолк. Трескались от жара глиняные горшки, лопалось стекло. Теперь пусть птицы сами радеют за сохранность своей клетки.
- Уйди прочь, глупая женщина! - чернявый детина отпихнул настоятельницу, вырвал у нее из рук посудину. На ангела божьего никак не был похож, все больше на разбойника, но дело знал. Как бы ни упирались монахини, стали их мужики выталкивать за ворота храма, а кого-то пришлось скрутить и взвалить на плечо.
- Отпусти, бесово отродье! - верещала прежде кроткая и бледная божья невеста, царапая спину своему спасителю словно дикая кошка. Соскользнуло колечко с тонкого перста и покатилось по серым камням.
С ревом, крест накрест обрушились потолочные балки лазарета, придавливая тех, кто не смог выбраться.
С моря тянуло холодной, пробирающей до костей сыростью, вырывались изо рта белым дымком вздохи. Крепко держа за руку свою суженную, кривой Лучано, словно на аркане, тянул по узким улочкам простоволосую девицу. Как обещал, так и взял без приданного. Бежали не оглядываясь. Оба чумазые, в гари и грязи, выглядели настоящими оборванцами. Никакой лодочник не возьмется помочь таким. Ни один честный горожанин не приютит у себя. На небе тускло мерцали редкие колючие звезды. Отражалось в воде алое зарево, будто с улицы вылили и туда жар. У самой кромки воды Лучано вдруг остановился. Взглянул в лицо Эмануэле, прижал девицу к себе, тесно и крепко обнимая, да поцеловал в лоб, тихонько прошептав:
- Спи, любовь моя.
За спиной взмыли в ночной воздух шесть черных крыльев с павлиньими глазками с красным отблеском, черным саваном стали одежды. Тьма раскололась надвое, являя брешь в пространстве. Самой коротенькой дорожкой к проклятому дому, спрятанному от посторонних глаз, понес сатана над водой свою избранницу, баюкая на руках.
В проклятом палаццо уже все было готово. Там, в человеческом обличьи, поджидали хозяина бесы, грелся поздний ужин, дымилось, приправленное специями вино и парил большой, полный теплой воды чан.
- Очнись, - приказал дьявол и рассеял сонный морок резким движением руки. Шелестели, суетились, ласковые слова нашептывали притворившиеся людьми бесы. Радовались возвращению дьявола. Бренькал на лютне черный, как ночь, курчавый карлик. Расстелили перед девицей пестрое покрывало. Эхом пожара трещал в богато убранной зале камин, блестела начищенная до блеска утварь и едва шевелился огонек покрытой узорной эмалью арабской лампы.
Ресницы сомлевшей Эмануэлы задрожали, она вздохнула и наконец-то открыла глаза. Ее голова лежала на плече Лучано, который бережно ее поддерживал.
Последнее, что она помнила, это заполошный бег по холодным, темным улицам, как будто за ними гнались черти. Подол рубашки Эмануэлы испачкался и изорвался, и сейчас она стыдливо куталась в плащ, стесняясь окружавших их людей.
- Я ничего не помню, - призналась девушка, все еще держась за спутника, ибо ощущала слабость в ногах. - Угорела, наверное. Вы все это время несли меня на руках?
Она украдкой осматривала комнату. Зала была очень просторной, но протопленной, и обстановка радовала взгляд красотой. Эмануэле ласково улыбались опрятно одетые мужчины и женщины, кланялись, а та все жалась к своему спасителю, робко улыбалась в ответ.
Мысль ее возвратилась к монастырскому пожарищу. Уцелели ли сестры и их подопечные? Леле была рада вырваться из застенков, но жалко было тех, кто жил в обители. К тому же, вышло так, как она и пошутила, и теперь стоит перед греком в одном исподнем.
Дьявол улыбнулся, склонив голову и поцеловал девицу в золото разметавшихся в беспорядке волос:
- В моем доме, - больше Лучано ничего пояснять не стал, только молча размотал тряпки, скрывавшие холеные руки.
- Вам помогут вымыться и переодеться, донна Эмануэла. Я буду ждать Вас здесь позже, - сказал коротко и ушел с глаз долой.
Подбежавшие слуги принялись суетиться вокруг Эмануэлы, препроводили девицу в купальню, где парила вода. Там раздели, бережно омыли, натерли благовонными маслами, укутали в мягкое покрывало, а после помогли облачиться в нижнюю тонкую сорочку и богатое платье, подобранное прямо по размеру. Стоя на коленях одна из служанок завязывала ленты на сафьяновых башмачках. Другая нанизала на волосы Эмануэлы крупный морской жемчуг проворно и быстро, свила косы венцом вокруг головы и накинула легкую прозрачную вуаль. Когда избранница сатаны была готова, ее проводили в ту же залу, в которой она открыла глаза.
Черный карлик соскочил со своего маленького резного табурета и, пританцовывая, направился к девушке. Одетый в темно-алый бархат Лучано сидел за столом, полным яств. Волосы его искрились медью и золотом. Грек ни капли не был похож на того несчастного доходягу, коим представился в монастыре. Вместо тряпок лицо скрывала черная бархатная маска.
Хозяин палаццо поднялся из-за стола и, когда черный коротышка подвел к нему Эмануэлу, взял девицу за руки, заключив ее ладони в свои. Смотрел, любовался и не мог насытить взгляд. Приподнял край вуали, коснулся губами щеки, а после усадил венецианку за стол. В стеклянных кубках, оправленных в серебро, искрилось красное вино. Парило только снятое с огня мясо. Куски источали божественный аромат и пряную подливку. Тут же был нежнейший паштет, приготовленный на молоке и масле. В свете ламп запеченная целиком рыба казалась золотой, и манил своей чистой белизной свежеиспеченный хлеб.
- Мой дом - Ваш дом, донна. Разделите со мной хлеб и вино.
Посвежевшая, одетая как королевна Эмануэла расцвела прямо на глазах, не смотря на ночь, полную переживаний. Она не сводила с Лучано благодарного и полного нежности взгляда, улыбалась ему. Пока служанки ухаживали за ней, девушка успокоилась и перестала дичиться. За стол села по правую руку от грека. Леле нравилось, что он любуется ею, хотя от этих взглядов ей становилось томно.
Но теперь, когда все было позади, когда можно было забыть о честолюбивых планах Джакомо, вдали от посторонних глаз венецианка могла без оглядки проявлять нежность, которая свойственна всем влюбленным. Тем более, что все располагало к тому, и девушка следовала велению сердца.
- Вот мы и вместе, - улыбнулась Леле, легонько пожимая унизанными перстнями пальчиками руку мужчины.
Они подняли кубки и отведали рубиново-красного вина, пряного и теплого, которое прогоняет из тела меланхолию и холод. Эмануэла воспряла, и начала даже смеяться над безобидными проказами черного карлика, который сначала повеселил господ, показывая чудеса ловкости, жонглируя фруктами, а после уселся чуть поодаль и заиграл щемящую, незнакомую Леле мелодию. С Лучано они отведали и чудесный белых хлеб самого тонкого помола, и рыбу, и мясо. Утолив голод, пара расположилась у камина, им подали фрукты на десерт. Эмануэла серебряным ножом разделила на дольки медово-сладкий инжир и предложила греку, сама того не зная, что предлагает плод, который у сарацинов считается запретным, как у христиан - яблоко, что Ева дала Адаму.
- Съешьте со мной, - улыбнулась девушка, щеки которой порозовели от тепла и вина.
Глубока и непроглядна, как воды канала, была за окнами венецианская ночь. Шут, устроившись поодаль, бренькал на лютне, тихонько мурлыкал себе под нос незатейливую песенку про май, цветы и румяные щеки красавицы. Сладкое послевкусие вина еще теплилось на языке. Жаром дышал камин. Уютно трещал огонь. За закрытыми наглухо ставнями жил своей жизнью весь остальной мир, а здесь, казалось, само время остановилось. Слуги собрали со стола и оставили хозяина и его гостью вдвоем.
Лучано взял из рук возлюбленной одну дольку плода смоковницы. Отправил в рот, распробовал сладость. Кивнул благодаря и опустил глаза. Бережно обнял Эмануэлу за плечи, как будто был человеком, и удалось ему немного человеческого счастья украсть.
Укрыл, словно хотел спрятать.
Улыбаться бы да праздновать победу, но падший дух был печален и прятал взгляд.
Что будет, если Эмануэла узнает всю правду? Что станется с ней? Какими словами проклянет венецианка сатану за обман? Сотканное из иллюзий и ночных мечтаний тело в груди не имело сердца, нечему было болеть. Но изнывал сатана от тоски, хоть и получил желаемое. Как с луговой певчей птичкой, пойманной в золотую клетку, не знал теперь что делать с Леле, которая каждый раз, обращая к нему светлое лицо свое, светилась неподдельным счастьем. Пытался улыбаться рыжий грек, но грустными выходили улыбки, будто скрывал он тянущую боль от раны.
- Скоро нам придется уехать, - сказал дьявол негромко. - Я все время путешествую, донна Эмануэла, - "Все время гонит нелегкая от города к городу и прочь, по кругу". - Вы поедете со мной. Мы вернемся сюда, быть может, потом, но это случится нескоро. Долгое время Вы не сможете увидеть близких. И более никогда не выйдете за порог палаццо без меня.
Мытарства все разделит теперь Эмануэла с дьяволом поровну. Будто привязанный на девичьем тонком пояске, неотступно будет ходить за ней пойманный в ловушку любви злой дух. Не отступится.
- Разве вы так ревнивы или суровы, что не отпустите меня даже в сопровождении слуг? - невольно улыбнулась Эмануэла, склоняя голову к плечу избранника. Мужской ревности она еще не ведала и не знала насколько острой та может быть, доводя мужчин до иступления. Поэтому оговорку посчитала проявлением горячности. - Я клянусь, что не посмотрю более ни на кого, и отныне вы и только вы будете владеть моим сердцем.
В объятиях Лучано было тепло, его руки грели, казалось, куда лучше камина. Леле, не смотря на переживания ночи, успокоилась душой, и даже скорый переезд восприняла спокойно. Как-никак, грек был торговцем, и нередко случалось так, что девицы, заключавшие такой брак, следовали за мужем. По крайней мере, пока не оказывались в тягости. Эмануэла, никогда не покидавшая Венеции, с радостью отнеслась к тому, что появится возможность увидеть мир. Лишь бы рядом был ее возлюбленный.
- У меня есть одна лишь просьба к вам, мессер, - Леле немного отстранилась и прося взглянула на Лучано. - Хотелось бы мне, чтобы перед отъездом мы с вами появились перед моими родными, и вы назвали меня своею женой. Мне очень хотелось бы проститься с матушкой, получить ее благословение, - Эмануэла вдруг проказливо улыбнулась. - Ну, и брату показать "козу", не без этого. Я хочу, чтобы они увидели, как я счастлива, - девушка заметила, что тень грусти лежит на челе избранника, и ласково, несмело прикоснулась к его щеке. - О чем вы печалитесь, господин мой?
- Не в ревности причина, - взгляд Лучано и вовсе потемнел. Повернув Эмануэлу к себе и взяв за плечи, он неотрывно смотрел на девицу.
Понимала ли она, что случилось сегодня? Едва ли. Возможно, для венецианки все было забавной и захватывающей игрой. Карнавалом. Ведь по его окончании, сняв маску, можно снова стать самим собой и вполголоса рассказать о прежних забавах, которые ныне рассеялись словно сон.
Голос дьявола был по-прежнему сладок, но слова звучали холодно, и совсем другим казалось лицо.
- Это невозможно, донна Эмануэла, потому что сегодня я похитил Вас. Вы были обещаны в жены другому, и если мы осмелимся явиться на глаза Вашей родни, то они обвинят меня в насилии. Я же буду вынужден оспорить это при помощи оружия. Разве Вы хотите нового, еще более строгого заточения, кровопролития или суда? - дьявол вздохнул и покачал головой.
- Монастырь сгорел, донна, и Вы вместе с ним. Не забывайте об этом, - невольно он сжал плечи Леле так, что причинил хоть и малую, но боль. Отдернул руки, смешался. А после встал, отойдя от огня.
Так счастливая сказка превращается в настоящую жизнь.
Конечно, сатана мог бы дождаться свадьбы Эмануэлы, принять облик толстяка Джильди и беспрепятственно морочить голову ничего не подозревающим родственникам девицы. Или же являться Эмануэле во снах, заставляя ее сходить с ума и от тоски бросаться на стены. Но, вопреки искусству лжи, дьявол поступил честно, просто взяв причитающееся ему по праву, раз Эмауэла хотела бежать с ним - выполнил ее просьбу. Старался быть во всем похожим на человека, чтобы большим, что могла заподозрить девица, было мелкое чародейство или увлечение алхимией.
- Вы просили спасти Вас от нежеланного брака. Вы получили то, что хотели, донна. Не требуйте большего, чем я могу Вам дать. Я возьму Вас в супруги, но свадьба будет тайной. У нас не будет гостей, кроме моих слуг и Вам придется прятаться под покрывалом.
- Ну что же... Хорошо, - Эмануэла так и осталась сидеть на шкуре.
О том, что обратного пути нет, она и без того знала, но позабыла о том, что ее спутнику могла угрожать опасность через нее - до того легко и играючи, казалось, все дается греку.
- Никакого кровопролития я не хочу, мессер, - примирительно сказал Леле, расправляя рукава. Ей жалко было, конечно, дядьку, а мать - особенно. Подумать только, сколько слез прольет бедная женщина, оплакивая свою дочь, и, возможно, в сердцах проклиная сына. С другой стороны, если бы Эмануэла не готова была к глубокому огорчению или даже порицанию со стороны своей семьи, она никогда не решилась бы на подобный шаг, как бегство с Лучано. По сути, она поступала очень опрометчиво, но по молодости своей и горячности верила в собственную Фортуну. Неизведанный пусть казался ей лучше, чем заведомо противный уму и сердцу. Лучано же, со всей своей уверенностью и решительностью, с его состоянием, был завидной партией для любой, Эмануэла и не подозревала, что ее избранник может быть так богат. По всем ее размышлениям, грек был мужчиной необыкновенным. К тому же девица смекнула, что о платьях и прочем беспокоиться не нужно: даже то, которое было на ней сейчас, сидело отчего-то как влитое, будто сшитое по мерке.
- Жаль, конечно, матушку, - грустно вздохнула девушка. - Она бы за меня порадовалась... Но если вам может угрожать опасность, то ничего такого не нужно. Будет так, как вы пожелаете, мессер, - она протянула к Лучано руки. - Вернитесь, пожалуйста, к огню и ко мне. Не отворачивайтесь, дайте насмотреться на вас. Расскажите, куда мы поедем и как скоро...
У Эмануэлы было множество вопросов, она хотела бы многое узнать о Лучано, но понимала, что ее избранник скрытен, и все, что нужно, она узнает со временем. Венецианка была из тех людей, которые полагаются на текущий момент и умеют радоваться мимолетным радостям.
- Хорошо, - эхом отозвался мнимый грек, но к суженой в объятья не спешил. В сгорбленной фигуре чувствовалось напряжение и, казалось, яростнее горел в камине огонь. Даже карлик перестал перебирать струны лютни. Хотя, с чего бы?
Какое-то время Лучано просто молчал, раздумывая. Наконец обернулся и как будто смягчился. Вновь сделался кроток и нежен. Доковыляв, сел с Эмануэлой рядом. Беззвучно вздохнул.
- Я увезу Вас во Флоренцию, к берегам Арно, - пообещал сатана. - Вы ни в чем не будете нуждаться, и там мы будем наконец-то свободны.
Сказав это, Лучано поцеловал Эмануэлу, не бегло и целомудренно в щеку или в лоб, а в губы. Ласковый, но требовательный поцелуй был сладким. Понемногу унялся в камине огонь. Снова полилась чудная музыка.
Искренняя кротость, с которой венецианка приняла его условия, удивила Лучано. Когда приходит пора любить ничего не имеет значения кроме этого жаркого чувства. Недомыслие или страсть руководили девицей, теперь уже было не важно. Как долго он ждал этого момента, как хотел снова сорвать с губ Леле поцелуй, но вопреки желаниям отстранился. Все, к чему бы ни прикасался сатана, рассыпалось в прах. Душу Эмануэлы, трепетную и кроткую могла постигнуть та же участь.
- Уже поздно, донна, - сказал Лучано, в голос вернулась прежняя строгость. - Я позову слуг, чтобы помогли Вам разоблачиться. Если пожелаете чего-либо, только скажите. Все будет исполнено, - бледная ладонь грека коснулась золота волос. - Я же навещу Вас днем, к обеду.
- Да, мессер, - Эмануэла улыбнулась, поймав руку грека, и прижалась к ней щекой. - Я буду вас ждать.
Ее тронуло то, что Лучано не позволяет себе вольностей и сдержан, не смотря на ласку. Его поцелуй был желанен, хотя девушка ответила на него робко, как будто несмело.
- Спасибо вам за заботу, - Леле прикоснулась губами к гладкой, твердой ладони мужчины, а затем, не сдержавшись, порывисто обняла, обвив руками шею. - Доброй ночи, мой возлюбленный, мой Лучано.
Девушка не так уж хотела расставаться, но чувствовала, что сон к ней подкрадывается: вино и ужин сделали свое дело, как и умиротворяющая обстановка.
Она засыпала с мыслями о будущем, которое открывалось ей широким полотном, и о человеке, который решил взять ее в жены. Как и любая влюбленная женщина, Эмануэла мечтала о том, что сделает своего избранника счастливым, и искренне полагала, что это в ее силах, не подозревая даже, кто на самом деле ходит рядом с нею под личиной грека. Лучано для нее был простым мужчиной, и что еще может быть естественнее и доступнее, чем обыкновенные земные радости? Других Эмануэла представить себе не могла. Небеса и Рай обещаны далеко не всем, и уж точно не всем смертным понятны.
Не ведала она так же и то, что кроме сатаны рядом с нею неотступно находился еще и ангел, незримый и неосязаемый. И пока Эмануэла спала, он смиренно стоял в изголовье кровати, жалея дщерь человеческую, и простирал над нею крылья, размышляя о том, что пути Господни воистину неисповедимы.