Аннотация: Часть вторая, в которой рассказывается о том, какой сон увидела Эмануэла после встречи с хромым Лучано.
Леле снился сон. Тяжелый, маятный. Поначалу ей виделась родная Венеция, утопающая в зное летнего полдня, в золотом сиянии. Солнечные зайчики, отражаясь в водах канала, плясали мореску на лице, заставляли щуриться. Эмануэла стояла на мостках и всматривалась в плывущие лодки - нет ли братца или маменьки. Гондолы плыли странно - на маленьком расстоянии друг от друга, одна за другой, и заполняли собой весь канал, будто это была торжественная процессия и жители донны Венеции решили разом прокатиться. Леле стало смешно. Тени от гондол, падая на воду, делали ее темной.
Когда лодки приблизились к мосткам, влекомые невидимыми гондольерами, стало видно, что там - мертвецы. Десятки,- нет!- сотни людей, носящих на себе клеймо Черной Смерти, мутными бельмами пялились на Эмануэлу. Мужчины, дети, старики... У некоторых из женщин было раздутое чрево - беременные. Все как один - со страшными бубонами. Некоторые сидели в лодках как живые, некоторые лежали друг на друге в нелепых или даже срамных позах, но глаза каждого мертвеца были открыты. Леле смотрела на чудовищную процессию, не в силах пошевелиться. Пока из проплывающей мимо лодки - слава тебе, Господи, мимо! - на мостки не вспрыгнула огромная крыса и не ощерилась на девушку. В одеждах мертвых, в тряпье, зашевелились ее хвостатые и голодные товарки - и тогда девушка побежала без оглядки.
Бежать было тяжело, будто преодолевая толщу воды, и казалось, что крысы вот-вот вцепятся в белые ноги Эмануэлы, и превратят ее тоже в мертвеца! Чудилось смрадное дыхание в спину. Леле бежала по коридорам и лестницам, узким, темным переходам, и мнила, что она бежит с крысами наперегонки. Наконец впереди замаячила тяжелая дверь. Леле врезалась в нее со всего маху, навалилась телом, задыхаясь, - и вывалилась куда-то в свет... Ослепла.
Плача, шарила руками вокруг, пытаясь понять где оказалась - и не понимала. Звала - и никто не отзывался. Всхлипывала - и никто не спешил утешить.
- Мамочка!..
Тишина. Когда Леле наконец-то прозрела, то увидела, что стоит на холме, и пейзаж был ей смутно знаком. Ну конечно же: это холм рядом с трактом, отсюда можно увидеть Венецию со стороны материка! Только трава не зеленая - коричневая и жесткая, а земля - сухая как порох. Венеция тонула в огне. Черный дым, столбом возносясь в небо, застил солнце, и оно, как тусклый цехин на темной груди цыганки, как память о былых, лучших днях, висело там. Не давало надежды - просто было на месте. Леле топталась и горько плакала, прижимая кулачки к груди.
Вдруг в траве мелькнула тень, с шорканьем, с ш-ш-шелестом. И еще одна, и еще. Чешуйчатые шкурки, блеск глаз, трепет жал. И не успела Леле опомниться, как земля превратилась в сплошной ковер из змей. Взвизгнув, девушка подобрала юбки, и с содроганием увидела, что змеиные тела оплели ее щиколотки. Земля вспучилась гадючьим клубком, и оттуда появился огромный аспид с сияющим драгоценным камнем на плоском темени. Гадина, переливаясь цветами побежалости, подползла к Леле - и оплела ее ноги, тяжким кольцом легла на грудь, плечи, положила голову на кудри цвета гречишного меда. Девушка стояла ни жива ни мертва. Перепуганная, хотела сотворить крестное знамение - не смогла поднять руки из-за аспида. Хотела вслух произнести молитву Деве Марии - не смогла отомкнуть рта. Будто его что-то запечатало.
- Сгинь!- надрывно крикнула наконец. И провалилась в черноту и ледяную воду.
Платье, будто из свинца, тянуло ее ко дну, и Леле едва хватало сил барахтаться, чтобы поднимать голову над водой и ловить ртом воздух. Ледяная вода выдавливала его из легких. Платье разошлось по швам и ушло на дно - без своей обладательницы. Девушка едва смогла отдышаться. Холодно было нечеловечески.
Лодка.
- Я здесь!- пискнула Леле, вскинув руку. И лодка направилась к ней. Сутулая фигура, что правила лодкой, протянула девушке багор, и та вцепилась в черенок мертвой хваткой. Человек вытащил Эмануэлу из воды, она упала на дно лодки совершенно обессиленной, и осталась там лежать, содрогаясь всем телом. Неизвестно сколько плыла лодка, Леле показалось, что целую вечность. Наконец нос гондолы ударился о какой-то причал, и сутулый лодочник жестом велел ей уходить. После того, как он настойчиво повторил жест, она повиновалась. Некоторое время стояла Эмануэла на причале, всматриваясь во мрак, сотканный из всех оттенков синего. Дрожала, пытаясь отлепить от тела мокрую нижнюю рубашку, убирала волосы с лица. Неслышно подошли какие-то фигуры. Укрыли продрогшую Леле меховой накидкой, заботливо продели бледные и ледяные руки в длинные рукава. Чьи-то ладони гладили ее по голове, и эта забота показалась девушке такой естественной, что она испытала немалое облегчение.
Под руки ее повели куда-то, и вскоре она оказалась в огромной зале, освещенной тысячью свечей, некоторые из которых висели прямо в воздухе. Она шла по полу, на котором вспыхивали слова из неведомого ей языка, так похожие на затейливые вензеля. Шла мимо двух колодцев - к пустому трону, высокому и величественному. Остановилась перед ним, озираясь.
- Могу я узнать Ваше имя, мадонна? - человеческим языком спросил аспид, появившийся из-под ее меховой накидки. И превратился в грека Лучано.
Леле проснулась среди ночи. Долго не могла понять, что уже не спит, но спросонья начала креститься, радуясь что наконец-то может это сделать. И уже как будто бы и не так страшно... Постель была в беспорядке. Эмануэла поняла, что во сне простынь обкрутилась вокруг нее, и что спала она, уткнувшись лицом в подушку. Поэтому, должно быть, и приснилось все. Да, наверное, поэтому...