Фурсин Олег Павлович : другие произведения.

До Апостол 25. Нагорная проповедь от... Кифы Петра

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Он, Симон, не давал клятв, и уж тем более не преступал их, не собирал сокровищ, не убивал, не разводился с женой, не лицемерил в синагогах... Если так посчитать, он в жизни ничего и не делал, кроме как ловил рыбу, вот оно как получается. А это - вовсе не грех. Нет человека, столь подходящего к Царствию Божию, как он, Симон. И уж он-то пройдёт по этому пути, который, по словам Учителя, узок и тесен. Кто, как не он? С горы Курн-Хаттин вниз, на грешную и недостойную его землю, сходил после проповеди уже не Симон, не Кифа, а житель Царства Божьего, богач и весьма достойный человек. Ученик...
  Нагорная проповедь от... Кифы Петра.
  Раздражение и гнев Кифы искали себе выхода. Дорога в гору была тяжела ему после бессонной ночи. Андрей, как назло, шел легко, рассуждая, как всегда, о возвышенном.
  - Высок Господь, и смиренного видит[1]. Господь награждает тех, кто являет кроткий дух, Симон. Надо желать одного только, и это одно - выполнение Божьей воли. Не трудолюбие, не усердное выполнение обязанностей отца и мужа позволит тебе войти в небесные обители. Неужели ты думаешь, брат, что если ты вчера смолил весь день лодку соседа, надеясь в трудный день на его долю улова, а потом ушёл в море ловить рыбу, так это - то, чего хочет от тебя Бог? Ловить рыбу да лодки починять может всякий, это просто. Нужно ли это Всевышнему? А вот ты бы попостился, брат, да помолился бы час. Нужно алкать праведности, а не услады телу...
  С силой отброшенный ногой Кифы камень полетел вверх по тропинке. Сбил по дороге камешки помельче, метнул их под ноги братьям. Залилась недовольной трелью потревоженная в кустарнике птица. Андрей оглянулся на брата, на лице его - испуг, недоумение.
  - Вот ты опять гневаешься, Кифа. Но я же не виноват, что Учитель позвал нас на гору. Он любит поля и холмы, рощи, море. Ты не думаешь об этом, а ведь Господь открывает Благую весть там, где хочет. С Авраамом он говорил у дубравы, с Яакобом - на склоне горы, с Давидом - на пастбище, где тот пас овец. Конечно, в синагоге было бы лучше. И чтобы книжники и фарисеи нас рассудили. Это было бы мудро, брат. Но Учитель не хочет почему-то... Да и вся толпа всё равно в синагоге не поместится.
  Андрей вздохнул, умолк ненадолго. Красота гор, долины и моря не трогали Кифу. Пожалуй, все эти переливы красок - изумрудно-зелёной листвы, синих вод озера, нежной голубизны неба и белизны облаков на нём - только утомляли, раздражали усталые глаза. Он действительно весь вчерашний день помогал соседу, и до рассвета ловил рыбу. Улов был небогатым, на продажу не хватит. Накормить бы всех этим уловом. Хорошо бы, хватило еды на всех. Только с лодки соскочил, забрал рыбу и двинулся домой, мечтая о покое и тепле хоть ненадолго. А Андрей уже бежит по берегу. Учитель, мол, всех нас зовет на двурогую гору. Как откажешь? Пожалуй что тёща и жена его потом и домой не пустят. Они уже там, на горе, в толпе почитателей Иисуса. Он и сам готов послушать Учителя. Вот если бы ещё не подводило от голода живот, и глаза бы не слипались. С тех пор, как они в Кфар Нахуме, пришлось вернуться к своему труду. Кормить собственную семью, Андрея, бесконечно гостящих в доме учеников. Только Симону после чудесной, почётной жизни в домах, где столы ломились от угощения, а взгляды светились уважением, гнуть спину в лодке ох как невесело!
  Учитель больше месяца пропадал где-то. Ученики занимались, кто чем мог. Андрей, как обычно, ничем. Не ловить же ему рыбу, в самом деле! Он посещал Дома собраний.
  Дидим просидел возле жены и отца своего. Отец у него не последний человек в самом Синедрионе, говорят! Им тоже рыбу ловить не приходится. А ещё говорят, что Близнец лечил людей, у него и раньше лучше всех это получалось. После Учителя, конечно. Симону приходилось видеть. Положит руки на плечи больному, смотрит тому в зрачки. Иногда слегка покачивается при этом. А больной словно засыпает на ходу, укачанный, убаюканный Дидимом. Многие выздоравливали...
  У Левия Матфея денег оставалось немало. Из старых запасов, с тех времён, когда он грабил народ, собирая подати. Сколько серебра прилипло к его рукам, кто знает, кто же считал. Так что Левию рыбу ловить тоже не надо. Как, впрочем, и Иуде. Если Левий тосковал по Учителю, сник весь как-то в Его отсутствие, то Иуде никогда ничего не сделается. А что может быть с человеком, у которого в руках вся казна? Это для Кифы у него денег нет, и не будет. Сам-то он с голоду не помрёт, и в море ночью выходить не станет. Зилоту только за одно лицо его страшное, да за руки денег дают. Станет он работу просить, не отказывают. И работу дают лёгкую, и денег. Да на порог выйдут проводить, с благословением. Лишь бы ушёл!
  А братья Зеведеевы! У запасливого, ловкого отца их всегда водились деньги. И лодки у него, хорошие лодки, новые. Их у него две. И работников завёл, пока сыновья за Царством Божьим ходили, да и сам работает. Теперь и сыновья с ним. Рыба у них не переводится, и места у них для продажи на рынке куплены. Хороши дела у сыновей Зеведеевых!
  Вот и выходит, что один только Симон пострадал из-за ухода Учителя. Да ещё все ученики время от времени в дом заходят, Учителя спрашивают, когда вернётся. Каждого усади в доме, да покорми с дороги...
  Симон ещё раз со злостью поддел камень. Как выяснилось, зря. Только Андрея, о чем-то задумавшегося, привлёк. Тот снова пустился в разговоры. Но тему разговора сменил, и сменил резко. Он вообще соотносил все размышления о кротости и смирении с образом брата. Когда же думал о себе, мысли его меняли направление.
  - Что хочет сказать нам Учитель? Не явит ли Он себя? Не пора ли, обладая столь дивной силой, явить себя Царем Израиля?
  Симон испуганно оглянулся по сторонам. Всё же это было рискованно - вот так, громко и вслух объявлять о том, что было их мечтой. Соглядатаев и подслушивающих вокруг немало. Кто-то служит Риму, кто-то Ханану. Неприятностей можно ждать и от тех, и от других. Иоанн Окунатель пострадал безвинно, а о нём, как о Царе, никто и не думал...
  Однако поблизости никого не было. Были путники впереди, много было тех, кто только начинал свой путь там, внизу. Голоса едва доносились, расслышать слова было невозможно. Симон вздохнул облегченно. Андрей же продолжал:
  - Вместо нашего ветхого дома, Шим"он, и рыбы на ужин, которую я ненавижу... Вместо грубой рубашки, скроенной твоей глупой, ничего не умеющей делать женой... Которая к тому же страшна, как смертный грех, вся в твою тёщу, вздорную бабу, которую ты невесть зачем приютил в нашем доме... Вместо всего этого, и вместо вечного страха перед всеми, я получу в награду землю и дом, где буду вести спокойную, сытую жизнь. Рубашку менять каждый день. Еду есть самую лучшую, сколько захочу. У меня будут ученики, я знаю, что им сказать, чему научить! Ведь моим Наставником был сам Йэшуа, Царь Иудейский... Я буду учить в синагогах, говорить-то я умею...
  - Говорить ты умеешь, брат. Только зря ты о жене. У меня-то хоть такая есть. Тебе бы пора свою завести, пусть она о тебе заботится. Моя от всех забот и хлопот по дому и впрямь уже ни на что не похожа...
  Кифа едва удержался от куда более грубого выговора брату, так вдруг стало обидно. Не за жену - за себя. Мало ему своих бед, так Андрей по больному норовит ударить.
  - Да ладно уж, брат. Я не к тому, чтоб тебя обидеть. Мне всё равно, какая у тебя жена... Я о другом. Мы - избранный Богом народ, ты же знаешь. Грядущее величие Израиля неизбежно. Иерусалим будет столицей всемирного царства. А во главе царства кто? Ты же знал человека, который говорил: "Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное...". Он говорил о нашем Наставнике, правда?
  Кифа кивнул головой. Как будто он мог забыть Иоанна! Лучше бы и Андрею не вспоминать о человеке, который оставил свою голову на блюде в шатре Ирода. Каждый раз от этих воспоминаний бросает в дрожь.
  Позади братьев стали слышны громкие голоса. Трое путников, одетых несколько иначе, чем местные жители, торопились к заветной вершине горы. Они стремились обойти братьев по тропе.
  Андрей замолчал, косясь на прохожих. Откуда только ни ходят на встречу с Учителем люди! Сколько же явных и тайных у Него учеников и почитателей. Но самых близких, без которых Он не станет и проповедовать, и которых Он теперь ждёт там, на горе, всего двенадцать. И Андрей с Симоном среди них! Андрей горделиво расправил плечи. И развёл их ещё шире, услышав шёпот одного из путников, несколько раз обернувшегося назад, в сторону братьев:
  - Ты оглянись, оглянись, Закей! Это же Его ученики, те, которые повсюду с ним.
  Теперь уже и Кифа, услышав этот шёпот, приосанился. Они дали путникам обогнать их.
  - Видишь, брат! А ты не веришь мне, когда я тебе говорю! - Андрей захлебнулся от восторга.
  - Нас уже знают, а уж Учителя-то знают все... Представляешь, какая слава ждёт нас всех, когда Он станет Царем! Я знаю, я уверен, что так и будет. Кому дана такая сила, тот необычайный человек. И судьба у него необычная. И пророк Иоанн о нём говорил. Мы будем богаты, увидишь! Мы ещё доживем до тех времен, когда римляне станут у нас рабами.
  Симон забыл о своих печалях. Картины будущего, навеянные братом, проносились перед глазами, одна чудеснее другой.
  Неизмерима глубина неба над Курн-Хаттин[2]. Гора двумя своими отрогами вдаётся в это небо, а подошва её стремится к глади Галилейского моря. На площадке восточного отрога седловидной горы собираются люди. Идут из Иудеи и Галилеи, Переи, Самарии, Кесарии Филипповой, даже с отдалённых берегов Средиземного моря, из Тира и Сидона. Чтобы только прикоснуться к Нему, послушать Его слова.
  Многие ждут от Него обещаний. Они хотят, чтоб Иисус подтвердил: Он поведёт полки Господа на римлян, и ярмо чужеземного ига на их шеях будет разбито. Иисус оденет свой народ в багряницу, украшенную драгоценными камнями, и будет кормить его ещё более сладкой манной, чем та, что была послана в пустыне. Он повелит морю выбрасывать сокровища к Своим ногам, и раздаст жемчуга народу Своему. Он сделает Иерусалим столицею мира, а избранный Богом народ - властителем всех других народов. И никто, никто ещё не знает, что сегодня Иисус пообещает им вовсе не это. Он будет говорить о блаженстве бедности, о царственности смирения, о высоком праве на скорбь и гонения...
  Люди постоянно теснились к Нему, окружая всё ближе. Но учеников пропускали беспрепятственно. Их узнавали в толпе, и не нашлось бы среди множества людей даже одного человека, не признавшего их право на близость к Учителю и возвысившего свой голос, когда они пробирались к нему. Все двенадцать, как один, гордились этим правом. Но по-разному. Глядя на лица Андрея, Симона или братьев Зеведеевых, никто бы не засомневался, что они заслужили это право благодаря собственным достоинствам. На лицах же Дидима, Левия Матфея, Нафанаила было другое выражение. Как лучи солнца на рассвете отдают облакам свой розовый, тёплый свет, так ложился на них отблеск величия Учителя. Дидим представал возвышенным и благородным, Левий - сострадательным, Нафанаил - верным... Внутренний свет, присущий Иисусу, высвечивал, являя на суд миру, всё, что было хорошего и плохого в них.
  Сколько мгновений ждали они начала? Учитель медлил. Прежде чем сесть, как это было Ему присуще, и говорить, внимательно пересчитал глазами учеников. Насчитал двенадцать. Симону показалось - улыбка коснулась губ Учителя. Он и сам вздохнул облегчённо в ответ на эту улыбку. Хорошо всё же, что пришёл, не пропустил встречу. Все здесь, и вдруг не было бы его, Симона. Мало ли что хочет сказать Иисус после долгого расставания? А вдруг прямо здесь, сейчас, они получат от Него откровение о будущем? Пропустить такое!
  Иисус поднял голову и произнес глубоким, проникновенным голосом:
  - Блаженны бедные и кроткие духом...
  Вот оно! Симон вздёрнул голову, глаза его заволокли слёзы. Вот оно! То, о чём мечталось всю жизнь, теперь не за горами. Царство Божие наступит, и уж тогда кто угодно, но только не Симон, станет ловить рыбу в водах Галилейского озера. Он работает всю жизнь, не разгибая спины. Можно ли не скорбеть об этом, когда другие - отдыхают! Но если обещано, что бедные и скорбящие насытятся и обретут радость, кто же, если не Симон, будет среди них...
  Он это заслужил. И Учитель, который жил в его доме, и видел его жизнь, не оставит Симона своею заботой. Если обещано, что наследуешь землю, и обещано Учителем, так тому и быть. Иисус никого ещё не обманул. Кто же ещё, если не Симон, кроток, как голубь? Все, кому не лень, пользуются его добротой. И разве он не чист сердцем? Разве есть у него тайны от Учителя, Симон ведь не Иуда, не Левий Матфей, которым есть что скрывать. Уж его-то жизнь - вся на ладони, всякий видит.
  От нахлынувших мыслей и переживаний Симон терялся, и терял нить рассуждений Учителя, слышал и разбирал далеко не всё. Краем уха услышал о жёнах, о разводах. Огорчился, потому что понял: от старой коровы нет избавления. Неужели разбогатевший и счастливый Симон должен по-прежнему делить с ней постель? Это отнимет у него, ни много ни мало, половину радости. Но геенны огненной Симон убоялся. Нельзя, так нельзя. Он отселит жену с тёщей и крикливых ребятишек на дальнюю от себя половину дома и отдохнёт, наконец.
  В конце концов, коли не придётся заботиться о хлебе насущном, о том, что есть и пить, во что одеться, можно смириться с существованием этой рано состарившейся женщины в отдалении от себя. Главное, чтобы заботы о её и остальных содержании не лежали на его плечах. А разве не об этом говорит Учитель?
  - Посему говорю вам: не заботьтесь, для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? Итак, не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? Потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всём этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам.
  А вот это об Андрее. Кифа скосил глаза на брата, победно улыбнулся. Пусть братец послушает. Учитель всё видит, всё знает. О ком же это сказано, если не об Андрее. Братец, правда, делает вид, что это его не касается, но ему это вряд ли поможет:
  - И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоём глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: "дай, я выну сучок из глаза твоего", а вот, в твоём глазе бревно? Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего.
  Вот когда Учитель говорил об Иуде, то казначей тоже глаза отводил от Кифы, да только зря. Отвёл от Кифы, натолкнулся на глаза Андрея. Увёл их снова в сторону, а там Левий Матфей усмехается. Уж Левий-то знает, о чём говорит Учитель. Это нынче Левий кается, а загляни ему в душу, да посчитай там украденное у соотечественников серебро... Ох, не для Иуды с Левием Царство Божье, а туда же, норовят пролезть!
  - Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.
  Трудно будет любить врагов своих. Тут Учитель, конечно, требует невозможного. Как же это можно: "любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас". По правде говоря, Симон так устал быть за свою жизнь надеждой для всех, человеком, дающим пищу, и кров, и одежду, что не чувствует любви ни к кому. Единственный же, кто не пожалел чудес и сочувствия для Симона - Учитель. Его он и любит, любит всем сердцем. За то, что Учитель уже дал, и ещё больше - за то, что даст. Для остальных, пожалуй, хватит и того, что Симон их не ненавидит. А мог бы, памятуя их вечно развёрстые рты, их бесконечные "дай" и "мне нужно".
  Он, Симон, не давал клятв, и уж тем более не преступал их, не собирал сокровищ, не убивал, не разводился с женой, не лицемерил в синагогах...
  Если так посчитать, он в жизни ничего и не делал, кроме как ловил рыбу, вот оно как получается. А это - вовсе не грех. Нет человека, столь подходящего к Царствию Божию, как он, Симон. И уж он-то пройдёт по этому пути, который, по словам Учителя, узок и тесен. Кто, как не он?
  С горы Курн-Хаттин вниз, на грешную и недостойную его землю, сходил после проповеди уже не Симон, не Кифа, а житель Царства Божьего, богач и весьма достойный человек. Ученик Иисуса, пророка из Галилеи. Сам - почти святой и пророк.
  
  
  [1] Пс. 137:6.
   [2] Курн-Хаттин - гора на западном побережье Генисаретского озера, южнее города Капернаум. Своей вершиной она напоминает восточное седло. Западный склон пологий, восточный - обрывистый и скалистый. Там же находится поросший мхом склон, называемый Горой Блаженства.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"