(рассказ о странной любви с лёгким психологически-эротическим подтекстом)
Париж, Франция.
Тома проснулся посреди ночи в холодном поту. Он совершенно не представлял себе, где находится и что вообще происходит. Он тяжело дышал. Оглядевшись, он понял, что лежит на кровати в чьей-то, явно не его, комнате - он ни за что бы не стал так безвкусно сочетать синие обои с зелёным ковром и красными шторами. Кровать была огромной, на ней вполне могли бы уместиться человек шесть, но сейчас на ней рядом с ним лежали какой-то парень и какая-то девушка. Они сладко спали, вероятно, хорошо проведя ночь друг с другом и... с Тома? Он не мог в это поверить. Нет, он никогда бы этого не сделал. А, может, и сделал. Ведь если он здесь, значит, всё так и было, обстоятельства не врут. Он тихо, чтобы не разбудить их, встал, нашёл свою одежду и стал собираться. Парень, лежащий на кровати, слегка приподнял голову и потёр глаза. С лёгким американским акцентом он спросил:
- Тома, ты уже уходишь? А как же...
- Отвали, - огрызнулся Тома. - Мы прекрасно развлеклись, а теперь прости.
Тома наскоро пригладил взъерошенные волосы и ушёл, хлопнув дверью. Ему было больно и противно, ему хотелось поскорее смыть с себя липкое ощущение его собственной продажности.
Он шёл по одинокой улице и вдыхал аромат вечернего города. Город пах дождём, солью и дешёвыми духами из Тати. Обычно он не обращал внимания на этот запах, однако в этот день Тома мучился удушьем. Ещё никогда его не мучила так совесть. Прошло всего два месяца, а он уже не находил себе места, шесть раз он срывался до суицида, и каждый раз ему кто-нибудь мешал это сделать.
Каждый раз, разъезжаясь с ней, Тома пускался во все тяжкие, чтобы заглушить боль и развлечься. Каждый раз, просыпаясь в чьих-нибудь объятиях, он думал о Марго. Он понимал, что, может быть, он поступает не так, как надо бы, но не мог сдержаться. Каждый раз ему было противно, но он глушил в себе чувство вины, а в этот раз не смог.
Дома его ждал пустой холодильник, холодная кровать и три абсолютно бесполезных сообщения на автоответчике. Включив на полную громкость музыку, он лёг в ванну, по шею в мягкую белую пену, то погружаясь с головой в воду, то выныривая и тяжело дыша. Он лежал и смотрел в противоположную стену, на своё искажённое отражение в ярко-голубом кафеле и чувствовал головокружение и тошноту. Веки его налились свинцом, тело окаменело, он уронил голову набок и забылся крепким сном.
Сон Тома.
Он видел море... пляж... солнце и голубое небо. Он лежал у кромки лицом в воде и с зарытыми в песок ногами. При этом он был весьма доволен своим положением, не хотелось ничего менять, не хотелось вставать... нет, он просто не мог встать. На его ноги будто бы надели кандалы или закатали в бетон так, чтобы он не мог двигаться. Его мучила невыносимая жажда, перед глазами всё плыло. Он хотел попробовать уснуть, но у него не получалось. Он слегка приподнялся на локтях и попытался вытащить ноги из песка, но понял, что не в силах этого сделать. Более того, он почувствовал, что его засасывает всё больше и больше, глубже и глубже. Он стал кричать и пытаться выбраться. Когда силы его окончательно иссякли, а голос охрип, и он упал, тяжело и часто дыша, перед глазами его встал образ женщины в голубом хиджабе. Он слабо улыбнулся ей и поздоровался. При этом он заметил, что говорит на арабском языке, хотя точно знал, что владеет только двумя языками - французским и английским. Женщина поклонилась и стала танцевать для него. Тома не понимал, зачем она это делает, однако её танец так завораживал, что он не мог ни сказать слово, ни отвести взгляд, ни даже пошевелиться. Когда она закончила танцевать, она встала рядом с ним на колени и спросила:
- Тебе больно? Страшно? Хочется пить?
- Да, - сдавленно прошептал Тома. - Я знаю, что передо мной вода, но в ней много соли - это убьёт меня, и я никогда не увижу её. Она будет переживать.
Женщина рассмеялась.
- Глупый ребёнок! Вы оба лишь элементы игры! Согласись, вам ничего не нужно друг от друга, вы отдаёте друг другу энергию, сливаясь в единое целое, почти постоянно проводя время друг с другом.
- Мы любим...
- И это ты называешь любовью?! А ты помнишь, как смотрел на меня, когда я танцевала?
- Я не мог,... ты околдовала меня.
- Нет, дорогой, это твоё клише. Когда-нибудь ты поймёшь, что это такое - терять то, что не берёг никогда.
Она исчезла. А он так и остался погибать от жажды и жары, его всё засасывало и засасывало, он кричал и вырывался...
...Тома проснулся оттого, что его ноги свело судорогой. Он моментально выскочил из ванны с осевшей пеной и ледяной водой, закутался в халат и посмотрел на себя в зеркало - его губы посинели, а глаза... глаза были безумными, зрачки расширились, сердце стучало, как барабан, а в ушах стояли слова: "Вы ба лишь элементы игры!.. ты поймёшь, что это такое - терять то, что не берёг никогда". Он тряхнул головой, чтобы прогнать остатки сна и пошёл на кухню варить кофе. По пути он взглянул на часы - было полшестого утра. Значит, в Лондоне сейчас 1:30. Она наверняка крепко спит...
Лондон, Великобритания.
Марго не спала, сон не шёл к ней, как она ни звала его, сколько раз ни считала слонов и овец - всё бесполезно. Она сидела в позе лотоса на больничной койке с замотанными запястьями, шеей и смотрела в окно. Она смотрела как капли дождя, мечтая ворваться в палату, разбиваются о тонкое прозрачное стекло. Некоторые, особо счастливые, проникали через приоткрытую форточку и приземлялись на подоконнике. За окном было как никогда темно, только фары редких машин, блёклые фонари и неоновые вывески слегка освещали узкую улицу старинного района Лондона. Она смотрела то на промокший асфальт, то на серые ветви деревьев и вспоминала тёплый Париж. Хотя, возможно, и там сейчас идёт дождь, но ей всё равно было бы тепло. Марго вспоминала его. Она запомнила его внешность до мелочей, она обожала его, поклонялась ему, словно божеству. Она любила его белоснежную кожу, глаза цвета изумруда с длинными ресницами, тонкие запястья, длинную гибкую шею, правильные черты лица. Он чем-то напоминал ей девушку. Наверное, тем, что он был низеньким и хрупким и периодически отращивал длинные волосы. Она любила, когда он делал каре - тогда его тёмные бархатистые волосы ложились мягкими волнами, подчёркивая его тонкие черты лица. Она даже немного завидовала его красоте и ухоженности. Интересно, какая у него сейчас причёска? Они не виделись целых два месяца...
Она помнит день их знакомства, как будто это было вчера. Она тогда стояла и смотрела на Сену, любуясь грязно-синим цветом воды и персиковым закатом. Она смотрела, как пролетают низко над водой птицы, вдыхала горький аромат осенних листьев и думала, что ей совсем не хочется уезжать из этого города. Ей взбрела в голову идиотская идея спрыгнуть с Эйфелевой башни. Она поднялась как можно выше и попыталась встать на балку, но не справилась с равновесием и стала падать. К счастью, падала она не вперёд, а назад. Именно тогда её и поймал Тома. Он поймал её, поставил на ноги, улыбнулся и спросил, что же заставило её совершить сей ужасный поступок. А она тогда просто стояла и, глупо улыбаясь, смотрела, как играют лучи заходящего солнца на его фарфоровой коже. Она просто пожала плечами,... она не знала французского...
Потом были ужины в дорогих ресторанах, завтраки в маленьких уютных кофейнях, дорогие бутики и парфюмерные магазины, где приятно пахло ванилью, амброй и сандалом; рассветы над Сеной, бессонные ночи и яркие дни, каждый из которых был наполнен эйфорией и безумием. Через две недели она уехала. Он приезжал иногда к ней - редко и на пару дней. Он не мог приехать надолго - он много работал, он хотел купить для них дом в пригороде Парижа. А она за полгода выучила французский, стала двуязычной, только чтобы быть ближе к нему...
Прошло уже два с половиной года. Когда она думала о том, как это много, её била дрожь. Сначала было легко, невероятно легко проводить время не вместе, лишь изредка перезваниваясь. По прошествии года стало всё тяжелее и тяжелее. Она знала, что он мучается. Она настолько была связана с ним, что могла точно предположить, чем Тома занимается в данный момент. Она знала, что он спит со всеми подряд в её отсутствие - она делала то же самое. Она знала, что всё это они совершают только для того, чтобы понять окончательно, как они дороги друг другу, как они связаны. Однажды она сказала ему: "Мне кажется, что из меня выходят провода, которые тянутся к тебе. Потом подключаются, и тогда я начинаю светиться. Когда тебя нет, провода прячутся у меня под кожей, и мне невыносимо носить их в себе, очень больно чувствовать их в себе. А когда ты появляешься, они вылезают наружу, и мне становится тепло и легко". А он сравнивал её со скульптурой Афины - твёрдой, мудрой и красивой, с такой же бронзовой кожей и ясным, прямым взглядом.
А сейчас она сидела в душной и тёмной палате, мучаясь от удушья, не имея возможности позвонить. Она сидела и глотала солёные слёзы. Одна, самая большая и тяжёлая, неприятно и медленно прокатилась по её щеке, оставив след от ожога, и упала на одеяло. Ей тогда показалось, что одеяло сейчас загорится оттого, что её слеза такая горячая. Она полна боли. Марго потёрла руки по всей длине - от плеча до запястья, потом провела по ним ногтями, оставив на покрасневшей коже тонкие белые линии. Это всё провода. Провода под кожей Марго. Она так хотела дать им выйти. Но они выходят только когда Тома рядом, близко-близко, только когда она чувствует, что находится под защитой. А сейчас Марго была беспомощна как никогда, стены больницы не смогут заглушить крик её души и скрежет проводов под её кожей...
Париж, Франция.
Тома стоял, держась за поручень и покачиваясь, в вагоне метро. Он ехал на работу. На невероятно скучную работу - фотографировать сухих моделей со стеклянными глазами в узенькой душной комнате. Он ненавидел свою работу. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы его рассказы и стихи, посвящённые Марго и парижскому солнцу (для Тома эти понятия были неразделимы) напечатали во всех литературных журналах Франции, а его книги в твёрдом переплёте печатали бы лучшие издания. На обложке красовался бы портрет Марго, написанный в духе лучших работ Ренуара, на глянцевой бумаге были бы напечатаны слова, которые никто бы не решился произнести, а иллюстрациями послужили бы лучшие фото утреннего Парижа и вечернего Лондона.
Тома любил мечтать и представлять свою жизнь в духе "если бы...". В их тандеме он всегда отвечал за чувства, в то время как Марго была Разумом и мудростью.
Тома был трудоголиком, но ненавидел свою работу.
Едва он вошёл в студию, как очередная крашеная кукла накинулась на него, оскалившись и выпустив когти, точно самка тигра.
- Тома!!! Как ты мог?! Ты опоздал ровно на пятнадцать минут, ты вообще в своём уме?! У меня от жары вся косметика потечёт, а тебе что, всё равно?!
Тома выставил вперёд ладонь правой руки и слегка отстранил голову, повернув её вправо. Так он обычно делал, когда хотел, чтобы от него отстали. Но модель не унималась.
- Ты слышишь меня?! Ты что, оглох?! Я с тобой разговариваю, фотограф! Ты вообще, за что деньги получаешь, а?
Тома слегка толкнул её.
- Отстань, - хмуро сказал он и побрёл к своему столу заряжать фотоаппарат. - Замолчи и сядь туда, куда надо.
Тома ненавидел, когда модели наглели. Они не понимали, что совершенно не фотогеничны, что их миленькие личики и красивые тела на глянце - это работа фотографа и компьютерных технологий. Но он молчал. Он привык к тому, что его никто не слушает и не слышит. И, по большому счёту, ему было наплевать на это.
Он зарядил фотоаппарат, приказал модели сесть на стул, и принялся за дело. В этот раз ему нужно было сделать портфолио одной пятнадцатилетней девчонке из Руана, которая, вместо того, чтобы учиться и жить нормальной жизнью, решила стать профессиональной моделью. Тома не понимал, зачем. Потом он видел её мать, которая сказала, что привела Мадлен в этот бизнес, чтобы она бросила наркотики и не стала заниматься проституцией. Тома тогда покачал головой: он-то знал, что модельный бизнес предполагает принятие наркотиков и занятие проституцией, только это всё как бы легально, завуалировано.
Он совершенно не получал удовольствия от фотографирования. С Мадлен пришлось долго возиться - она была по-детски капризна и упряма, как осёл, была чересчур импульсивна. Считала себя уже взрослой и опытной. Тома ни за что не дал бы ей пятнадцать лет - Мадлен выглядела на все двадцать. Конечно, это алкоголь и наркотики состарили её, тихая жизнь провинциального Руана не пошла ей на пользу.
Тома смотрел на неё и думал о том, как же она не похожа на других моделей. Может, просто потому, что она ещё молода и неопытна в этом бизнесе?
- Хочешь кофе? - спросил он её, когда закончилась фотосессия.
Мадлен пожала плечами.
- Хочу.
Он провёл её в кафетерий на первом этаже, заказал ей шоколадный капуччино, а себе чёрный эспрессо. Она осторожно спросила его:
- Не угостишь сигареткой?
Тома удивился, но закурить ей дал.
- Чем ты занималась в Руане? - спросил Тома. Когда она отхлебнула кофе и вытерла с губ пенку.
- Да ничем... училась в школе. Вернее, это была школа-интернат. Я виделась с родителями и младшим братом только по выходным.
- Почему тебя туда отдали?
- Мой папа фермер, а мама работала в Париже и приезжала домой только в пятницу днём, а уезжала в воскресенье вечером. Луи, моего брата, она забирала с собой. Мои родители хотели заработать много денег, они очень любили деньги.
- А ты что?
- А что я? - Мадлен пожала плечами. - Влюбилась в тринадцать лет в дилера, - она грустно улыбнулась. - Он каждый понедельник привозил кокаин из Парижа. Учёбу забросила - помогала ему. Однажды мама увидела меня на одной из улиц на Монмартре, когда я ждала его...
Мадлен заплакала. Тома смотрел на неё, на то, как она по-детски растирает слёзы по лицу, как часто-часто моргает и зажмуривается, как поджимает пухлые губы. Он вспоминал Марго - она плакала точно также. Он знал, что она моргала и жмурилась для того, чтобы слёзы текли побыстрее, чтобы они не задерживались в её глазах. Он погладил Мадлен по голове - её волосы были такими же мягкими, как у Марго. Только Мадлен была блондинкой с длинными волнистыми волосами, а Марго всегда стриглась в стиле "боб" и волосы её были рыжевато-каштановые. Но какое это сейчас имеет значение?..
Тома попробовал на вкус сухие губы Мадлен - они пахли кофе и были вкуса вишни. В его глазах стало темно, и отчётливо различался образ Марго. Он целовал Мадлен, но упрямо думал, что целует Марго...
Мадлен гладила его по спине, а он лежал на животе, отвернувшись к стене и дрожа. Мадлен была замечательной девушкой, но...
- Знаешь, ты три раза назвал меня Марго, - задумчиво произнесла она. - Кто она такая?
- Моя любимая женщина. Моя невеста, - прошептал Тома. Мадлен пришла в ярость. Она ударила его, потом вскочила с кровати и стала швыряться вещами - рамками с фото, книгами, кассетами, письменными принадлежностями. Из её глаз брызгали слёзы истерики.
- Что?! Любимая женщина? Невеста? А я кто, по-твоему?! Ты только что спал со мной, говорил какая я потрясающая, признавался в любви!!!
Тома вздохнул.
- Всё это я говорил Марго. Я представлял её на месте тебя. Я люблю Марго.
Мадлен остановилась. Она была в шоке. Дрожа, она сползла по стенке на пол и тихо заплакала. Тома подошёл к ней, укрыл пледом, сел рядом и стал ласково, но твёрдо объяснять ей, что к чему.
- Понимаешь, Марго живёт далеко от меня. Мы с ней накрепко связаны тонкой прозрачной леской и, когда мы разъезжаемся, и леска натягивается, нам становится больно. Поэтому, чтобы заглушить боль, мы и совершаем такие глупости.
- Она лучше меня? - осторожно спросила Мадлен.
Тома вздохнул.
- Она похожа на Афину...
- Кто такая Афина?
- Древнегреческая богиня мудрости. У Марго белая кожа, огромные карие глаза и мягкие каштановые волосы...
- Она лучше меня?
Тома молчал. Мадлен сжала кулачки. Быстро одевшись и приведя себя в порядок, она ушла. Тома остался сидеть на полу, тяжело дыша. Снова он переживал чувство собственной ненужности и продажности. Мадлен была прекрасной молоденькой девушкой, но он не хотел, чтобы Марго мучилась оттого, что под её кожей ужасные провода, а в груди комок пламени, обжигающий её изнутри. Тома не хотел, чтобы она сгорела заживо. Тома хотел взращивать её, как цветок белой лилии, хотел омывать её прекрасное тело молоком и мёдом, а потом вытирать насухо красным шёлком. Он хотел каждую минуту прикасаться к ней, сдувать с неё пыль большого города и каждый вечер наполнять её ванну лепестками белых роз. Он не хотел материальных проявлений любви - он знал, что Марго это было не нужно. Он хотел подарить ей всё то, чего не было у него...
Лондон, Великобритания
Марго выписали из больницы, и теперь она лежала у себя дома на диване в объятиях подруги-бельгийки Ренаты. Они пили вино и рассуждали о любви. Марго показывала Ренате портреты Тома, написанные тушью и углем её рукой.
- Знаешь, я вставала раньше рассвета, брала в руки уголёк и лист бумаги... я рисовала его осторожно, боясь разбудить скрежетом угля. Моя рука художника гуляла по всему его телу - начиная от кроваво-красных губ, проходя тонкой линией по гибкой шее, огибая плечи и бёдра и заканчиваясь точкой на мизинцах ног. А когда первый луч солнца касался его фарфоровой кожи, я могла чувствовать, как наливается силой каждая клеточка его тела, как через каждую пору проникает тепло под его кожу. Я убирала картины с первым взмахом его ресниц. Он никогда их не видел...
Марго сидела на полу с картинами в руках, склонив голову набок. Рената рассматривала их и поражалась тому, с какой любовью и нежностью выписывала она портреты любимого, как старательно и аккуратно она вырисовывала каждый изгиб его тела, как удачно передала свет и тень.
- Каждый вечер он купал меня в ванне с лепестками роз. Он стоял и поливал моё тело молоком из кувшина. А когда моё тело обмякло, он заворачивал меня в махровое одеяло, брал на руки и нёс в комнату. И он был ангелом, а я душой. И он нёс меня на руках покатать на облаке...
Марго снова стала чесаться.
- Это всё провода..., - шептала она.
Рената смотрела на неё и качала головой. Она любила Марго, любила искренне и бескорыстно, но понимала, что она и Тома - сиамские близнецы, сросшиеся сердцами, духовные родственники. А близнецов нельзя разлучать. И она рассказала Марго:
- Знаешь, когда близнецов разлучают, они, как тонкие свечки начинают ломаться и медленно гаснуть. Они чувствуют то же самое, что ты и Тома в разлуке. А когда один из них умирает от разлуки, то умирает и другой. Это факт! Они должны воссоединиться. Ты хочешь жить, Марго?
- Очень хочу, - Марго сложила на груди руки - её сердце билось, как барабан.
- Тогда поезжай к нему, - Рената взяла Марго за руку.
- В Париж? Я еду в Париж? - Марго не могла поверить. Она думала, что Тома сам приедет к ней, она думала, что не стоит врываться в Париж, подобно урагану, она думала, что всё произойдёт само собой...
- Ты слишком много думаешь, - Рената покачала головой. - Иди, иди к нему, ради бога! Поезжай и будь счастлива, моя маленькая Марго...
Париж, Франция
Тома лежал в своей квартире на кровати в объятиях какого-то парня. Кажется, того самого, которого три дня назад он видел в комнате с безвкусным дизайном. Девушку он тогда не запомнил...
Раздался звонок телефона.
- Алло, - прохрипел Тома. В ту же секунду его разум рассеялся - он услышал знакомый голос вкуса ванильного мороженого, голос Марго.
- Тома? Ангел мой, я еду к тебе...
- Милая, милая Марго, - шептал он. - Ты приедешь... ты наконец-то приедешь...
- Я приеду послезавтра. Ты только ничего не делай, ладно? Только дождись...
Тома не мог поверить своему счастью. Он так мечтал об этом звонке! Он мечтал, чтобы она ворвалась в Париж подобно урагану, чтобы изменила всё, и тогда они каждый день будут гулять по радуге, и прикрываться зонтиками, чтобы солнце ненароком не тронуло их фарфоровую кожу. Они будут пить кофе на открытом воздухе, а сам воздух будет пахнуть сицилийским летом от Dolce&Gabbana - любимыми духами Марго.
Марго не обманула - приехала через день, тёплым утром десятого октября. Тома встречал её в аэропорту Шарля де Голля с букетом белых роз - любимых цветов Марго. Когда они обнялись, Марго почувствовала, как выходят наружу провода из-под её кожи, как мягкое осеннее солнце пропускает свои жёлтые лучи под её кожу, как в неё вливаются силы.
- Марго, моя милая Марго, - бормотал Тома.
Близнецы воссоединились. Снова были бессонные ночи и вкусные завтраки на открытом воздухе, снова они гуляли по радуге. Снова они бродили под дождём, после чего воздух пах свежестью и сицилийским летом. Снова была карусель на Монмартре, голуби и кружащиеся жёлтые и красные листья над Сеной.
Марго каждый день ходила вместе с Тома на работу. Она помогала ему корректировать фото, варила ему кофе со сливками и смеялась над глупыми манекенщицами. В один прекрасный день её увидела Мадлен. Тут же в её глазах загорелся недобрый огонёк, но она не давала выхода женской ревности, она не считала Марго соперницей.
Мадлен была хитра - она запомнила лицо, причёску и глаза марго, её жесты и манеру говорить. Когда Тома закончил её фотографировать, она похлопала его по бедру и, подмигнув Марго, ушла.
- Что за бесцеремонная девица? - спросила Марго.
- Пятнадцатилетняя наркоманка из Руана, - ухмыльнулся Тома.
Мадлен уехала в Версаль 15-го ноября утром. Тома не смог поехать с ней, но взял с неё обещание, что, как только она вернётся, она заедет к нему на работу.
Марго гуляла мимо клумб и геометрической формы кустарников и слушала, как стучат по мостовой её тонкие шпильки. Вчера она рассказала Тома, что теперь её не мучают провода под кожей, потому что там их больше нет. Она чувствует только тонкую леску, а это значит, что они теперь всегда будут вместе. Она рассказала ему. Сколько людей она встретила в Лондоне, описала их внешность и манеры и то, как их тела скользили по её шёлковому постельному белью. Тома рассказал, что его давно так не мучила совесть, и что ему хочется нормальной жизни. Марго заверила его, что теперь они всегда будут вместе, ведь близнецам нельзя долго жить в разлуке...
Дверь студии Тома распахнулась - на пороге стояла Мадлен. Она подстриглась и покрасила волосы в рыжевато-каштановый цвет, подобно Марго. Она купила себе линзы карего цвета, чтобы её глаза были похожими на глаза Марго. Она купила себе такое же чёрное трикотажное платье, красный газовый платочек и туфли на шпильке. Она была почти неотличима от Марго. Но Тома нельзя было провести - он знал Марго лучше кого-либо, он изучил каждый изгиб её тела и взмах ресниц, он не мог перепутать.
Тома был в ярости. Он ударил Мадлен.
- Ты не Марго! Прекрати этот маскарад!
- Милый, я смогу заменить тебе Марго. Посмотри, я молода и красива, - умоляла Мадлен.
- Ты не она! Она прекрасная богиня, а ты малолетняя наркоманка! - кричал Тома.
Мадлен подошла и обняла его за шею.
- Ты ничего не понимаешь, Тома. Она скоро надоест тебе, а я... сделаю всё, чтобы ты чувствовал себя как в раю!
- Это ты ничего не понимаешь, глупая девчонка!
Он хотел ещё что-то сказать, но Мадлен уже жадно впилась в его губы.
В это же время вошла Марго. Увидев своего "клона" рядом с любимым Тома, она сначала подумала, что умерла клинической смертью. А когда Мадлен оторвалась от Тома...
Марго ничего не сказала. Она просто почувствовала, как сотни маленьких ножей впились в её кожу, открыв раны. Ничто теперь не сможет их закрыть. Самым большим ножом была улыбка Мадлен. Марго почувствовала, как она разбивается о бетонный пол студии, подобно стеклянной вазе.
- Уходи, Марго, - Мадлен смотрела марго прямо в глаза. - Уходи, я заменю ему тебя. Поезжай в Лондон, там ты нужнее.
- Да, - ответила Мадлен. - Я люблю его гораздо больше, чем ты!
Тома сидел на полу, трясясь от гнева. Потом он встал, ударил Мадлен по лицу, но марго уже не было в комнате. Она ушла.
Дома Тома не обнаружил вещей Марго. На столе лежала маленькая записка: "Мой милый принц! Я не смогу соперничать с ней, моё сердце не выдержит. Прошу тебя, не дари ей роз. И не катай на облаках, как катал меня. Близнецов разлучили..."
Дома Тома обнаружил Мадлен в своей постели. Он выгнал её, он ненавидел её. Он сказал, что он не дилер и не станет покупать ей кокаин. Кончилось сицилийское лето...
25 ноября. Лондон, Великобритания.
Тома переехал в Лондон. Через день после того, как ушла Марго, он узнал, что она погибла в катастрофе под Ла-Маншем. Он приехал в Лондон и стал жить в её квартире. Он нашёл её картины и развесил и по всему дому. Он каждый вечер пил коньяк, глядя на её фотографию в деревянной рамке. Он каждый день вспоминал, как катал её на облаках и поливал молоком из кувшина. Он каждую ночь тосковал по её бархатистой коже. Он выцарапал на руке лезвием её имя.
Он никогда больше не видел Мадлен, хотя она пару раз ему звонила и грозилась отомстить. Она была уверена, что заменит ему Марго. Но ни одна игрушка не заменит одному близнецу другого!
Он виделся с Ренатой. Она рассказала ему, как любила его милую Марго и как уважала её чувства к нему. Она рассказала ему о том, что близнецы не могут существовать порознь, что если один из них умирает, то вскоре умирает и другой, чтобы воссоединиться. А это значит, что они скоро снова будут гулять по радуге и кататься на облаках.
Теперь Тома живёт надеждой на то, что скоро он снова встретится с его милой маленькой Марго, с его сиамским близнецом, с его богиней и музой. И он снова будет катать её на облаках, поливать молоком из кувшина и кормить ванильным мороженым. И снова вернётся сицилийское лето. Ведь близнецы не могут существовать порознь...
15.07.2005 г.
Џ Екатерина Фришманн
Soundtrack
PLACEBO "The Crawl"
It takes the pain away
That could not make you stay.
Its way too broke to fix,
No glue, no bag of tricks.
Lay me down,
The lie will unfurl,
Lay me down to crawl.
Your smile will make me sneeze
When we were Siamese.
Amazing grace in here
I'd pay to have you near.
Lay me down,
The lie will unfurl,
Lay me down to crawl.
Don't go and lose your face
At some stranger's place
And don't forget to breathe
And pay before you leave.
Lay me down,
The lie will unfurl,
Lay me down to crawl.
Французское имя Тома (Thomas) произносится с ударением на последний слог, как, впрочем, и все французские слова и имена собственные.
"Боб" - короткая стрижка длиной до линии подбородка