или повестюшка в четырех частях, без пролога и с четырьмя эпилогами
Часть 1 В тайге
Зай Кроликович Хаземан работал в Красном лесу зайцем. Ну так же, как всемирно знаменитый крокодил Гена работал крокодилом. Только гражданин Хаземан был не знаменит и не заметен. Что он там делал в своём Красном лесу, нам неизвестно. Известно только, что у него была маленькая норка (маленькая даже по меркам Красного леса), пара-тройка закадычных друзей (таких же хаземанов, как и он сам), а еще была мечта найти норку побольше, а начальству на глаза попадаться поменьше. Также было известно, что и сам Зай Кроликович и его дружки увлекаются приготовлением блюд вегетарианской кухни, и еще... Да, да, не удивляйтесь. Еще они увлекались музыкой. Конечно, магнитофона у них не было. Об этом Хаземан из Красного леса и мечтать не осмеливался. Но когда в Красный лес забредали туристы, Зай Кроликович со товарищи тихонечко подбирался к палатке и слушал, слушал, слушал:
Чунга-чанга, синий небосвод,
Чунга-чанга, лето круглый год,
............................
Ну там дальше как-то... Ля-ля-ля.
А потом:
Наше счастье постоянно,
Жуй кокосы, ешь бананы,
............................
И дальше опять ля-ля-ля.
Гражданин Хаземан очень любил эту песню. Под нее хорошо мечталось. Кокосы... Бананы. Вот бы ему попробовать. А то ведь одна капуста. И то не каждый день! Бегаешь, бегаешь, а всё голодный! Всё в этом лесу не как у людей!
А еще он любил песни, которые кто-то пел хриплым голосом. Хриплым, но каким-то родным, не волчьим:
Затопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого света отвык,
Угорю я, и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.
Зай Кроликович под эту песню тоже мечтал, но о чем мечтал, не мог бы и сам объяснить. Он становился как-то мудрее, как-будто пережил что-то важное и очень тяжелое. Становился сильнее и, даже страшно сказать, смелее (совсем чуть-чуть). Хотя не бывал ни в лагерях, ни даже в баньке (что само собой разумеется).
Была и такая песня:
Ты у меня одна,
Словно в степи сосна,
Словно в ночи звезда
.....................
Под эту песню у Зая Кроликовича на глаза навертывались слезы, в носу щипало, а душа разворачивалась и разворачивалась, обнимая весь Красный лес. Было как-то сладко, и в то же время горько. Было такое ощущение, как будто потерял что-то самое дорогое и потерял безвозвратно. Хотя на самом деле он ничего не терял. Ему нечего было терять. По причине непреодолимой робости и застенчивости ни у него, ни у его друзей, ничего такого отродясь не водилось.
А потом наступали самые приятные, самые долгожданные минуты. Когда туристы покидали свой лагерь, Зай Кроликович и его приятели устраивали свои посиделки. Они смотрели на луну и спорили о том, есть ли на луне жизнь. Они обсуждали знакомых дам, подойти к которым не решились бы ни за что и никогда. Как существа глубоко интеллигентные и тонко чувствующие, они восхищались закатом, пением птичек и вообще родной природой. А иногда они шепотом рассказывали анекдоты о Слонах, Носорогах, Медведях, вообще о персонах больших и высокостоящих. Иногда фальшиво, но с чувством пели:
Сигаретой опиши колечко,
Спичкой на снегу поставим точку.
Что-то, что-то надо поберечь бы,
Но не уберечь, уж это точно.
Эту песню они тоже слышали у туристов. И опять щипало в носу, хотя что надо поберечь, они знали не точно.
Ну а если им удавалось найти пару капель водки, забытой туристами и пригласить соседку Зою с подружками Зиной и Каролиной... М-м-м-да! Ну что еще человеку в этой жизни надо?
Но это, господа, всё лирика. Пора вернуться к прозе. В Красном лесу водились не только незаметные и робкие создания, такие как Зай Кроликович, но и твари, наделенные властью, деньгами, хищными инстинктами и волчьей хваткой. Когда им надоели старые порядки, кстати ими же и установленные, они завели порядки новые. Первым делом они разделили лес на множество зон. Одна из зон называлась: Свободная зона волчьего предпринимательства. Был еще Самостийный лисий хутор, над которым гордо реял рыже-голубой флаг. Рыжий цвет лисы. Голубой цвет свободы. Много их было, всех не упомнишь. Да и не в этом дело. А дело в том, что население всех этих зон, хуторов, республик, ханств и джамахирий как-то сразу и в одночасье оголодало. А оголодавши сначала разозлилось, а потом и вовсе озверело.
Не то, чтобы и раньше в Красном лесу была тишь, да гладь, да божья благодать. Покушивать-то друг дружку покушивали, а иногда даже устраивали кампании по целенаправленному отстрелу тех или иных видов. Поэтому гражданин Хаземан с самого рождения держал ушки на макушке. Такой был у него инстинкт, выработаный поколениями.
Но тут стало совсем невмоготу. Голодно и страшно. И туристы куда-то пропали, не до музыки видать было. А когда сосед Зая Кроликовича, Вольф Владимирович Волчков, вышел на митинг с плакатом Зайцам волчий билет на историческую родину, стало еще страшней. Ух, какие были на том митинге лозунги! Дайте мяса коренному населению! (Вегетарианец Хаземан чуть в обморок не упал от такого ужаса), Заяц хорош только в виде рагу!, Бей зайцев, спасай зеленые насаждения от грызунов!. Ну и так далее. А ведь раньше они с Волчковым здоровались. Ну не дружили, но здоровались. А теперь Вольф Владимирович только облизнулся, оскалился и зарычал.
Дальше часть 1-ю писать не буду, незачем. Сами всё знаете лучше меня. В общем Надо ехать!!, Ехать надо!!, Деваться некуда, надо ехать!!, Да уж, ехать надо!!, У вас уже есть вызов?, Ну, туда только по прямому родству!, А что это за собеседование?, Какой ужас, он невыездной!
Часть 2. Никакая.
Часть 2-ю я тоже писать не хочу. Во-первых мне лень, а во-вторых всё это и так всем известно. Сколько крови извел наш герой, из лесу выезжаючи. Сколько шкуры, в овирах да на таможнях с него содрали. Сколько, чего и в чьи лапы дал. Как билет доставал. Как ехал, плыл, летел. Кто только об этом ни писал! Перейдем уж сразу к части третьей.
Часть 3 В тропиках
Ну, не совсем в тропиках. Может скорее в субтропиках. Или даже еще чуть севернее, где не так уж и жарко.
И снова мы не в состоянии ничего рассказать вам о том, что Зай Кроликович там делал, в своих Субтропиках. Известно только, что норка у него была хотя и скромная, но побольше, чем в Красном лесу. И магнитофон у него был. Собственный. И мечта осталась прежней: найти норку побольше, а начальству на глаза попадаться поменьше. И ушки остались на макушке. И кокосы были, и апельсины, и манго, и ананасы. А бананы? спросите вы. Вот бананов-то и не было! Не ел их наш Зай, на дух не переносил. Дело в том, что как только он в субтропики приехал, так сразу купил ящик бананов. По смехотворной цене купил, почти даром. Совсем даже даром. Это были чуть перезрелые бананы, и продавались они ящиками. Их надо было тут же съесть, вот он и съел. Ну, съел, и конечно же... вы поняли. Не поняли? Тогда съешьте ящик перезрелых бананов, а я буду дальше рассказывать.
В общем, наш г-н Хаземан жил в принципе неплохо. Он даже выучился сносно лопотать на их субтропическом языке и сдал на автомобильные права (не говоря уже о собственном магнитофоне). И сыт был. На капусту даже не смотрел, разве что на цветную. А уж свободы и демократии!... Просто жри от пуза. Но бедного Зая не оставляло чувство, что ему чего-то не хватает. Какое-то неудовлетворение, раздражение какое-то, дискомфорт. И самое ужасное, что это чувство росло и росло. Вне зависимости от наличия собственного магнитофона и полной свободы слова.
Как существо глубоко интеллигентное и тонко чувствующее, он попытался разобраться в своих переживаниях, чувствах и эмоциях. Ностальгия? Ну, может, отчасти. Прошлое всегда окрашено в розовые тона, а жизнь никогда не состоит из одних неприятностей. Но припомнив прощальный оскал соседа Вольфа Владимировича Волчкова и плакатики типа Остановить геноцид коренного населения!, наш герой отверг ностальгию, как причину своей тоски и печали. Он не вернулся бы в Красный лес, как не вернулся бы в Свободную зону предпринимательства. Разве что в гости.
Может написать друзьям, раскиданным жизнью по лесам, полям, саваннам и джунглям почти всех континентов? Но писать было лень. Переписка, в начале интенсивная, как-то скукожилась, иссякла и прекратилась. Да и чего писать, какие наши новости? Так, бегаем по кругу, суетимся. Жись в беговне. Вот посидеть бы под винишко, да под Зойку. Поговорить бы при луне о возможной жизни на луне! Спеть бы, чтоб в носу защипало. Обсудить бы чего-нибудь поинтеллектуальнее. Выставку там какую, новую книжку полуопального поэтика, перестановки там, наверху. Покритиковать начальство.
И тут он сказал вслух то, о чем догадывался уже давно:
Вот ведь, ядрена вошь. Торчишь тут один, как клизма, забытая в... Ну никакого общения нет. Нет общения. Нет общения, эхом прошелестел какой-то гнусный голосок. Хаземан пригляделся и вдруг увидел, что в его уютную норку, заполз...Нет заползла... Да нет же, заползло что-то серое, бесформенное, на вид холодное и скользкое. Заползло и растет, раздувается. Ну мало ли какой мерзости не водится в тропиках. Или в субтропиках. Я наверное схожу с ума пробормотал Зай Кроликович, Это всё от проклятого одиночества. От одиночества, эхом подтвердило серое Одиночество. Господи, да с этим же что-то делать надо! закричал Зай. Надо. эхом согласилось Одиночество. Да делать то что? Что делать-то? запричитал Зай. А ты тисни объявление в газетку. глумливо ухмыляясь, посоветовало Одиночество. Хаземан был так подавлен, что не уловил издевки в этом нелепом предложении и принял его всерьез.
Так в русскоязычной газетенке Наш русский субтропик, в разделе Знакомства, контакты, фломаркт, между Дешево продам Опель 1979 г. Дефект. и Делаю массаж и всё остальное. Спросить Натали., появилось объявление: Мужч. 48. Б. в/п. интелл., застенчив. Ищу друзей. Это объявление должны были печатать ежедневно в течение двух недель с момента оплаты.
И тут началось такое!
Часть 4 И тут началось такое!
И тут началось такое! Хаземан был одинок? Он жаждал общения? Что же, он получил, чего хотел. Получил сполна! Боже мой, как много в этом мире одиноких созданий, ищущих и не находящих себе подобных!
Несмотря на четко напечатаное Б. в/п (без вредных привычек), сразу же после выхода газетенки Хаземану позвонил какой-то гомосексуалист. Со звучным именем Гамадрил Гуанако. На ломаном русском он предлагал не только дружду, но и любовь. Причем сначала любовь, а потом видно будет. Впечатлительного Хаземана передернуло, когда он представил себе, как выглядит гомосексуалист, одновременно являющийся гамадрилом и гуанако. Но жизнь в свободном и демократическом обществе приучила Зая уважать меньшинства, хотя бы внешне. И сексуальные в том числе. Найдя нейтральные основания, не ранящие гомосексуальных чувств, Хаземан как-то отказался от встречи. А также от любви и дружбы господинана Гуанако. В продолжение всего разговора серое и гадкое Одиночество хохотало до слез, до икоты, до истерики, скорчившись на стульчике в уголке.
Надо сказать, что гомосексуальные звонки продолжались без перерыва около трех месяцев после опубликования объявления Зая Кроликовича. Он научился вежливо и коротко разговаривать с гамадрилами и гуанаками и перестал обращать на них внимание.
А потом позвонил... нет, не крокодил. Позвонил Боря Хряк. Он не только позвонил, он даже пришел. Видимо, в борьбе с Гуанакой Зай Кроликович утерял бдительность, и был рад каждому посетителю с гетеросексуальной ориентацией, т.е. каждому, кто не посягал на его задницу. Конечно же, Боря пришел не в поисках родственной души, а оттянуться. Родственных душ у Бори было навалом. Он все души считал родственными.
Боря пришел не один, а со своей женой Фирой Хряк и сестрой Симой Хряк. То, что Боря и Сима Хряки похожи как две капли воды, еще можно было как-то объяснить. Но то, что Фира была удивительно похожа на Борю с Симой не поддавалось никакому объяснению. Они все были похожи на трех веселых и нагловатых свинок, увешаных золотыми цепочками-побрякушками и похрюкивающих от радости сытой жизни и от полного согласия со своим внутренним миром. Если таковой у них имелся. Они часто и без повода смеялись, щуря глазки и повизгивая.
В Субтропиках Боря содержал маленькую лавочку или киоск, где продавалось всё, что угодно. От презерватива, до дисплея и словаря русского мата. Фира и Сима помогали ему в бизнесе. В бизьнесе, как сказал Боря, закатываясь визгливым смехом. Хряки приехали в субтропики из той части Красного леса, которая позже стала называться Лисий хутор. Они жили там когда-то на чудесной солнечной поляне, у самого Черного озера, чем очень гордились. Поэтому они знали и любили только одну песню: Ах, Поляна, жемчужина у моря! В любом русском ресторане в Субтропиках эту песню исполняли для них по десять-двенадцать раз за вечер. Песня была и вправду хороша. Можно было подпевать ее хором, хлопать в ладоши. Под нее можно было активно танцевать или пить водку.
И-и-и-их, Поляна, жемчужина у моря.
Когда-то эту Поляну воспели великие художники и поэты. Но семейству Хряк почему-то казалось, что красота и блеск Поляны их личная заслуга.
Когда они с шумом и гамом ввалились в норку Хаземана, гадкое и скользкое Одиночество зашлось в безумном хохоте и свалилось со стула. Но в шуме и гаме Хряки ничего не заметили. Похохатывая и толкаясь они огляделись кругом, и сразу же перешли с Хаземаном на ты. Ну и чем ты в этих сраных Субтропиках зарабатываешь на белую булку с маслом? Таки в чем твой бизьнес? спросил Боря, доставая бутылку смирновской водки и неодобрительно рассматривая вегетарианскую закуску. Хряк был всеяден и предпочитал хорошее сало салатику из авокадо. Бора, одернула брата Сима. Бора, ты ведешь себя как последний поц, Бора! Дай человеку таки вздохнуть, дай человеку таки расслабиться, дай человеку таки сесть по-человечески за стол и дай человеку таки да выпить рюмку водки, Бора.
Как только они сели за стол, Зай Кроликович понял, что совершил чудовищную ошибку. Когда он бывал дома наедине со своим Одиночеством, он не давал ему расти и занимать всё пространство. Зай слушал любимые песни, от которых щипало в носу, читал книжки, перебирал свою коллекцию монет или старые фотографии. А тут, сидя за столом с Хряками он увидел, что его Одиночество заняло всю нору, давит на грудь, не дает дышать.
Он даже не мог исполнять обязаности хозяина. Хорошо еще, что семейство Хряков, будучи самодостаточным, не обладая элементарным тактом и прочими интеллигентскими заморочками, могло гулять и веселиться и без его участия,
И-и-и-э-э-э-х, Поляна, жемчужина у моря!!
Иногда Зай Кроликович попадал в поле зрения Бори, и тот спрашивал, в чем его бизьнес. Или предлагал что-то по дешевке-таки купить, суля прибыль в 200%. Или по дешевке таки продать. Сначала Хаземан пугался, терялся, ёжился и пытался найти ответ. Но скоро понял, что ответ никого не интересует. Боря подвыпил и не мог долго сосредоточиться на чем-то одном. А если, задав очередной вопрос, он сразу не отвлекался, то на помощь Хаземану приходила Сима или Фира: Бора, ты ведешь себя таки да как последний поц, Бора!
И-и-и-э-э-э-х, Поляна, жемчужина у моря !!
Они ушли в три часа ночи, довольные собой, проведенным вечером, выпитой водкой, и всем остальным. Ушли, оставив Хаземана со сложным чувством облегчения, брезгливости. И зависти к тем, кто в любой обстановке чувствует себя как рыба в воде. И с чувством вины за своё чувство брезгливости. Действительно, кто дал ему право презирать непохожих на него? Тоже мне, аристократ духа нашелся. Ведь Хряки ему ничего плохого не сделали. По-своему даже очень милые люди. И опять чувство зависти: ведь у Хряков не было Одиночества, оно к ним не приставало. Клан Хряков был велик и раскидан по всем субтропикам.
Вот какие сложные чувства обуревали интеллигентного Зая Кроликовича, когда он до пяти утра убирал стол, мыл посуду и проветривал свою норку. Зависть, брезгливость, вина и еще черт знает что. Одновременно он мечтал стать одним из Хряков, и готов был отдать всё что угодно, чтобы им не стать.
Вот видишь, дорогой читатель, до каких высот психоанализа мы поднялись! Нет, прав, бесконечно прав был величайший гений современности Владимир Ильич Ульянов (Ленин), сравнивая интеллигенцию с некой аморфной, полужидкой субстанцией, иногда темно-, а иногда светлокоричневого цвета!
А потом пришел доктор Сен-Бернар.
Каких наук он был доктор сказать не берусь, но то, что доктор -- это точно. Он был из местных. Абориген Субтропиков. Он не был дураком, как раз наоборот, он был умный. Иначе он не был бы доктором каких-то наук. Он не был дураком, но часто казалось, что он был идиотом. Хотя, господа, не будем ерничать, не будем циничными циниками, как говаривала Сима Хряк, прослушав похабный анекдот. Давайте не будем! Доктор Бернар с завидным упорством, даже скорее с упрямством, делал добро. И что самое смешное, это у него иногда получалось! Ну в двух случаях из пяти. Он создавал комитеты, открывал подписки, основывал фонды, организовывал гуманитарную помощь. И эта его бескорыстная работа спасла множество людей, пострадавших от землятресений, извержений и наводнений в Африке, Азии, Латинской Америке. Браво, д-р Бернар и большое спасибо. На полном серьезе спасибо. Там, где дело касалось природных катастроф и катаклизмов, всё было однозначно и правильно. Всё было ОК.
Но там где дело касалось локальных войн и революций, милый д-р полностью терял ориентацию. Это был настоящий западный розовый либерал, дитя 60-х годов, постаревший, но не поумневший хиппи. Нет грязной войне во Вьетнаме!, Олл ю нид из лав! В общем вы уже врубились, въехали в ситуяцию (опять цитата из незабвенной Симочки. А что, шикарная дама!)
Так вот, разобраться во всём этом безумии и бардаке д-р Бернар не мог. Турки и курды, палестинцы и израильтяне, чеченцы и русские, талибы и антиталибы, Куба и Штаты. Не говоря уже о сотнях африканских конфликтов, где неизвестное Бернару племя Мбванду сцепилось с таким же неизвестным Нбвамбу по совершенно непонятной причине. Ну кому из них помогать? А помогать необходимо! Для либерального доктора Сен-Бернара помогать так же необходимо, как дышать. И, чтобы не свихнуться от всего этого разнообразия, г-н Бернар стал придерживаться четкого и ясного принципа: Помогай слабейшему!.
Ну кто слабее чеченские повстанцы, борцы за свободу или жуткая Россия, чуть не сожравшая Европу и весь мир? Кто несчастнее, Израиль, у которого хватает денег на разведение садов в пустыне или несчастные дети, которые весь день вынуждены бросать в этих израильтян камни и поэтому так и не выучились читать? Им необходимо выслать денег на учебники. И игрушки, а то всё камни да камни.
И он помогал. Он бы очень удивился, узнав, что его деньги через третьи руки, неведомыми путями попадают в исламские и неисламские террористические организации, взрываются в Москве, Махачкале, Иерусалиме, Хайфе. Он потерял бы дар речи, если бы узнал, сколько дельцов черного рынка в голодающих странах озолотились на гуманитарной помощи. Но и онемевший, он продолжал бы свою гуманную деятельность.
Следует также отметить, что г-н Сен-Бернар помогал не только странам и народам, но и отдельным личностям, покинувшим свою мачеху-Родину и приехавшим в благослoвленные Субтропики. Без языка, без денег, без планов на будущее. И последнее. Милый д-р Сен-Бернар был занудой, жутким занудой. Ж-жутким.
Теперь, когда мы коротко познакомились с г-ном доктором Сен-Бернаром, вернемся к нашему повествоиванию и нашему герою.
Первое, что увидел Зай Кроликович когда открыл дверь, была огдомная картонная коробка, набитая свитерами, рубашками, куртками и туфлями. Всё это было секонд хэнд, но вполне сносного состоянии. Такие коробки часто приносят жители Субтропикв новоприбывшим эмигрантам. Приносят от чистого сердца, искренне желая помочь. Но наш Хаземан почему-то всегда от помощи пытался отказаться, смущался, краснел, бледнел, что-то мямлил. Хотя поначалу очень нуждался. Ох уж мне эти интеллигенты, тонкие, ранимые натуры! Вот Боря, например, ни от какой помощи не отказывался, принимал с благодарностью. Сам оделся, Фиру одел, Симу одел, излишки посылал к Черному озеру на продажу. Вырученных деньжат хватило на киоск. Жить надо уметь, блин! А вот Зай Кроликович не умел жить, он умел смущаться. Поэтому, еще до того, как Хаземан увидел посетителя, он испытал неловкость и смущение. И только потом он увидел за коробкой что-то рыжее, веснущатое, с жизнерадостным брюшком, в джинсах и куртке, покрой которой был слегка слишком молодёжным.
Сен-Бернар немного говорил по-русски. (Всё-таки он был доктор каких-то гуманитарных, а не естественных наук). Войдя, он грохнул коробку на пол, улыбнулся чисто субтропической улыбкой (кип смайлинг), протянул руку и сказал: Здоровствуйте, друг! --Здрасьте,--смущенно сказал Зай, -- Проходите пожалуйста. Когда они зашли в уютную норку Хаземана, мерзкое серое Одиночество совсем не испугалось и не двинулось с места. Вместо этого оно принялось корчить рожи, показало Бернару нос и гадко так захихикало. Зай Кроликович смутился еще больше. Зато д-р Бернар не смущался вовсе. Он сидел на стуле и благожелательно улыбался. И тут тихий и интеллигентный Хаземан почувствовал несвойственное ему раздражение. Как человек тонкой нервной конструкции, он снова попытался проанализировать свои эмоции и чувства. Благодарность? Да, отчасти. Посетитель откликнулся и пришел помочь. Смущение? Тоже отчасти. Зай был не готов к приёму гостей, он не знал с чего начать и как поддержать разговор. И еще эта коробка. А вот откуда раздражение? Откуда? А Одиночество корчилось от хохота на своём стуле. Черт побери, откуда же всё-таки это раздражение, какая-то изжога души? Может быть хотите кофе?--Зай Кроликович ухватился за этот вопрос, как утопающий за соломинку. С большой удовольствий.--не переставая улыбаться ответил Бернар. И Зай поплелся на кухню, а за ним потащилось его Одиночество. Слушай, Сказал Одиночеству Зай, -- Ну почему так? Вот пришел человек, не Хряк пришел, доктор. Хочет помочь. Да лучше с ним кофе пить, чем на твою поганую рожу пялиться. Ан нет. Жду не дождусь когда уйдет, и раздражаюсь. Почему? Можешь ты мне ответить, чучело. Одиночество опять залилось меленьким смешком, забулькало, заколыхалось (Интересно, что Хаземану досталось какое-то веселое Одиночество. Вы не находите?) А отсмеявшись оно сказало: Во-первых не лайся, сам ты чучело. А во-вторых, ну чего тебе не понятно. Ведь он не из-за тебя пришел. Не из-за Зая Кроликовича Хаземана, с его переживаниями, комплексами, душой и прочими причендалами. Он из-за себя пришел. Вот он какой, не рассист, не равнодушный, не зажравшийся буржуа, с широкими общечеловеческими взглядями, настоящий розовый либерал. Он тебе штаны принес. Скажи спасибо и не выдрючивайся.
Ну а раздражение....Представь себе Миклухо-Маклая с папуасами. Маклай их и лечил, и учил, и кормил. Зеркальца дарил и камушки. Но делал он это для себя, или для науки, или еще черт знает для чего. Конечно хорошо, что не стрелял в них из ружья и давал им красные тряпочки. Но... папуасы сами по себе, Маклай сам по себе. И папуасы Маклая дальше определенных границ к себе не допустят, и он папуасов. Даже не для дружбы закадычной, для общения нужны какие-то общие интересы, точки соприкосновения. Прописные же истины. А у тебя таких точек с Хряками больше, чем с ним. С Борей ты хоть Красный лес вспомнить можешь, Бегемота того бровастого помянуть. Ну коллекционировал бы твой Бернар монеты, как ты. Или бегал бы ты как ошпаренный, помогая ему в его общественной работе, ему и всему свету. Или пели бы вы в одном хоре, состояли бы в одном обществе любителей аквариумных рыбок. Ну тогда... Он очень хороший, ты очень хороший.... Одиночество опять гадко захихикало. А ты поставь ему свою любимую песню. Вон какой магнитофон купил. С готовым кофе Зай Кроликович вернулся к гостю, быстро накрыл на стол, разразал кекс, открыл коробку конфет. Доктор Сен-Бернар сидел всё так же, дружелюбно улыбаясь. Казалось немного затянувшаяся пауза его ничуть не смущала. Точно, подумал Хаземан, Именно так сидел бы Миклухо-Маклай, наблюдая за папуасом. И никакая пауза его бы не волновала. Доктор Бернар поднял чашечку кофе: На здровье! провозгласил он и улыбнулся еще шире. А раздражение где-то внутри Хаземана стало еще больше. Одиночество зашлось в хохоте, оно задыхалось от смеха и с трудом утирало слезы. Зай Кроликович через силу улыбнулся и объяснил. -- У нас в лесу так говорят, только когда водку пьют. Да и то не так. Так говорят в ваших фильмах про наш лес. А параллельно он подумал: Ну чего я так завожусь? Он не обязан знать и понимать лесные повадки. Это не он у нас в лесу, это я у него в Субтропиках. Он говорит по-нашему не хуже, чем я по субтропическому. А меня ведь все тут слушают, пытаются понять и улыбаются. Нет, я несправедлив. Несправедлив! --Ах, вот как. Ошень интересни. На здровье толко водке, ноу кофе. сказал Сен-Бернар. Пауза повисла снова. --Ви знаешь,--сказал Бернар -- На прошлая недель ми организовывал благо-тво-ритьельний базар в Холливуд. О, там бить и мисс Роллер-Джонс, и мисс Шитмэн-Смит, мистер Браун-Блэк юниор и другие ошень, ошень известний луди. Ми собирать деньги на бедни дети палестина. --Ах, вот как,--сказал Зай Кроликович --Очень интересно. А подумал он так: Боже, кто такой этот роллер-джонс-шитмэн-смит-браун-блэк да еще и юниор. Паноптикум! И еще подумал: Если мне его шитмэн-блэк-юниор до лампочки, почему он должен интересоваться моими проблемами? Снова повисла пауза. --Может быть вы хотите посмотреть мою коллекцию монет?--предложил Зай Кроликович. О, монеты! На эту тему Зай мог говорить часами. Показывая свою коллекцию, он сам с удовольствием, уже в который раз любовался своими сокровищами. Для него это были капли застывшего времени, кусочки самой Истории. Например у него была медная французская монета 1792 года еще с портретом Людовика Шестнадцатого. Хотя он (Людовик) был уже арестован, а в 1793 и казнен. Французская Революция! А еще у него (у Зая Кроликовича) был Русский рубль 1817 года, современник Пушкина! А еще....Ну, хватит о монетах. --С большой удовольствий.--не переставая улыбаться ответил Бернар. И Хаземан притащил свой самый интересный (как ему казалось) альбом. Он открыл альбом на самом интересном (как ему казалось) месте. Открыл и с гордостью произнес: --Вот, это французская монета времен Революции... Может быть он хотел рассказать всё, что знал о том времени, о монетах того времени и о том, как ему достался этот экземпляр (Хотя не всем это, право, интересно) Но доктор Сен-Бернар прервалего: --Ах, вот как. Ошень интересни. А ето который монета? Он смотрел на Хаземана, как на ребенка, показывающего взрослому дяде несколько камушков, найденных на дороге. --Это русская. -- потухая ответил Зай Кроликович. --Ах, вот как. Ошень интересни. А ето который монета? --Это турецкая. --Ах, вот как. Ошень интересни. А ето который монета? --Это австрийская. Заю Кроликовичу стало совсем скучно. Он понимал, что его хобби не должно и не может интересовать всех. --Ах, вот как. Ошень интересни. А ето который монета? --Это бразильская. А может быть магнитофон включить? --С большой удовольствий.-- ответил Сен-Бернар.
Затопи ты мне баньку по-белому, Я от белого света отвык, Угорю я, и мне угорелому Пар горячий развяжет язык.
Доктор Сен-Бернар оживился, и Хаземану показалось, что вот он момент понимания, вот он! --О,-- закричал Сен-Бернар -- я понимать, понимать! Он пошел в сауна. Йес, сауна хорошо, на здровье! Но эта сауна ошень плохой! Не есть качественный система вентиляций! Он есть угорать, плёхо, не есть на здровье. Так? --Так, господин Доктор. Вы замечательно владеете языком!
Доктор Бернар ушел, оставив свою визитную карточку, пригласив Зая Кроликовича обращаться к нему при любой необходимости и улыбнувшись на прощание. А несчастный Хаземан остался разбираться в своих раздрызганых чувствах. В хоре разнообразных эмоций громче всех орал Комплекс Неполноценности:
То тебе не нравится, это тебе не нравится! Тот жлоб, этот чужой. А сам-то ты кто! Тоже мне принц Чарльз долбаный! Тонкая натура, мать твою! Не умеешь с людьми общаться, не умеешь тему для разговора найти. Краснеешь, как девица, потеешь, как негр на баскетбольной площадке, не знаешь куда руки девать, мудила! Ах, мы разные. Да Борька Хряк с этим доктором мгновенно бы общие точки нашел. А они ведь тоже разные! Разнее не бывает. По сто грамм и... Эх, Поляна, жемчужина у моря. Твой лопух Бернар пил бы за милую душу, хлопал бы в ладошки, и ушел бы с чувством, что побывал у необычно милого и гостеприимного человека. Борька бы ему тут же организовал поставки гуманитарной помощи в Лисий хутор. Не себе в убыток. А своих старых друзей ты навыдумывал, насочинял. Ты же их сто лет не видел. Разбежались кто куда. И не долбай мозги людям своими монетами. Не всем интересно. Вернее никому не интересно. Уж лучше жемчужина у моря. Наоравшись, Комплекс выдохся и умолк, свернулся внутри Зая Кроликовича калачиком и задремал до следующего раза. --Доволен?-- спросило Одиночество. --Заткнись.-- Ответил Хаземан.
Зай Кроликович сходил в редакцию Нашего Субтропика и отозвал своё объявление. Следующие три дня он вяло отвечал на звонки гуанаков, страховых агентов и просто психов, валялся на диване и читал какой-то детектив. Серая хихикающая дрянь в углу продолжала действовать ему на нервы. Когда в дверь позвонили, он и не подумал встать и открыть. Второй, какой-то короткий и робкий звонок всё же поднял его с дивана. Он открыл дверь и увидел маленькую женщину. --Здравствуйте,-- смущенно сказала женщина, -- Я по вашему объявлению. Она смущалась всё больше и больше и никак не могла договорить до конца: --Нет, вы не подумайте, я понимаю, что это не брачное объявление. Я и сама не с такими целями... Ну, вы понимаете... -- она запуталась, покраснела, но не остановилась -- Я подумала, ну не всё ли равно. Вот тут я книжку прочла. Хорошую книжку. И некому даже сказать, что она, книжка эта, мне понравилась. Вы меня пономаете? Тут в Субтропиках замечательно и очень интересно, я даже на экскурсию ездила. На автобусную. Нам там показывали... Много чего показывали... Небоскрёбы всякие, пальмы. Так рассказать хотелось. Я как с экскурсии приехала так сразу подружке в Красный лес письмо написала...Ой, извините, в бывший лес, это теперь Свободная Степь называется. Я ей в Степь Свободную написала. А она мне пишет, мол, счастливая ты Анька, вон где была, а нам тут шесть месяцев денег не платят, перешли на подножный корм. Копытом степь ковыряем, корешки ищем. Она, подружка, думает, что я тут миллионер. она улыбнулась. Простите, меня Анной зовут. Анна Шперлинг.
Зай Кроликович тоже улыбнутся:
Проходите, Аня. Извините, что у меня не прибрано. Я гостей не ждал. Шперлинг зашла и села на краешек стула, а за ней вползло что-то серое и холодное, так хорошо знакомое Заю Кроликовичу. Это ее Одиночество, подумал он. Пришедшее Одиночество вело себя прилично, село тихонечко в уголок и сидело. Зато домашнее Одиночество начало свои выкрутасы да фокусы. Оно затряслось от смеха и с трудом проговорило: Ну, веселая компания, Зайчишка с Воробьем. Пыль столбом, дым коромыслом. Ой, умру со смеху. Заткнись, паскуда, -- сказал ему Хаземан. Что?--спросила Шперлинг Ничего, ничего. Я знаете ли одинок. Иногда сам с собой разговариваю. Глупая привычка. Не обращайте внимания. Сейчас чай пить будем.
Много раз потом вспоминал Хаземан этот вечер. Как судорожно, вслепую, наощупь искали они темы для разговора. Как повисали долгие паузы, и тогда его Одиночество гадко хихикало и шептало: --Доволен, идиот? Ну куда ты от меня денешься? Чего ты добиваешься? Она человек может и не плохой, но у нее своё, у тебя своё. Тоже мне клуб одиноких сердец сержанта Хаземана. Кооперация от безысходности. Ну посмотри, вот вы сидите за столом вдвоём, а по углам два Одиночества. Еще неизвестно, как лучше. Ко мне ты как-то уже привык, на фига тебе еще и второе. Переборчик будет. А Хаземан отвечал Одиночеству: Ну и сволочь же ты! И ставил свои любимые песни, И рассказывал о своих старых друзьях из Красного леса. И о туристах, и о Волчкове. Рассказывал как умел, путаясь и сбиваясь. И она рассказывала что-то, тоже сбиваясь и путаясь. В разговоре выяснилось, что она знакома с Хряками. Они не плохие. Но как-то мне с ними не интересно. Больно шумные,--она улыбнулась.-- крутые бизнесьмены. А потом опять повисали свинцовые паузы и мерзкий шепоток Одиночества. Если бы не эти паузы и не этот шепоток! Он проводил ее к такси. Заходите еще.--пригласил он. И вы заходите. Когда он вернулся в свою нору, его встретило Одиночество. Встретило и сквозь смех проговорило, явно подражая Симе. Или Фире: Заходите, заходите! Ну и поц же ты, Хаземан! Ага, ну прямо хоть завтра заходите. С разбегу об телегу.--Одиночество опять зашлось в хохоте-- А ты у нее координаты взял? Адрес? Телефончик? Таки да забыл, лох несчастный. А она к тебе снова без приглашения не сунется. Как пить дать не сунется, не тот человек. Тилигент закомплексованый, вроде тебя. Да оно и к лучшему, Хаземан. Нужно тебе этих сложностей? Этих переживаний? Тебе есть что сказать? Коль ты татарином рожден, так будь татарин, коль Хаземаном -- Хаземан.
Мне нечего добавить к сказанному, тем более я рассказал то, что знал. Я потерял следы Хаземана и не знаю, что там дальше было. Но с другой стороны жалко оставлять рассказик без какого-то финала. Это нарушило бы законы жанра. Ну правда, писал, писал, и на тебе... Приехали. Тогда зачем писал? А знаете я дам вам не один, а четыре финала. Выбирайте сами. Это тоже противоречит законам жанра, ну и фиг с ними, с законами.
Эпилог 1 (черный)
После этого никто к Хаземану не звонил и не приходил. Он вставал утром в 6.45 и шел на работу, а 18.00 возвращался. До работы он ходил в туалет, мылся, брился, быстро выпивал растворимый кофе, ехал с пересадкой в сабвее. На работе перекладывал какие-то бумаги. В перерыв снова пил кофе, но уже с булочкой. Потом, после перерыва, снова перекладывал бумаги. Потом снова ехал с пересадкой в сабвее, но уже в обратную сторону. Потом приползал к себе в нору, где его ждало его Одиночество. Нет, иногда, в хорошую погоду, он ходил погулять, или заходил в бар. Но это всё не важно, это вносило слишком мало разнообразия в его существование.
А серое, гадкое Одиночество всё росло и росло, как тесто в квашне. Оно занимало уже всю нору и даже торчало из окон и дверей. Хаземану почти не осталось в этой норе места, и он старался пореже там бывать, но куда ему податься из норы он не знал. В тот проклятый ноябрьский день непереставая лил дождь и нескончаемо длились сумерки. Он зашел в бар и заказал выпивку. После третьей рюмки он с удивлением увидел, что сидит не один. Напротив пристроилось что-то до боли знакомое, серое и холодное. Ты как тут очутилось? удивился Хаземан, Сидело бы уж лучше дома. --А я везде,--сказало Одиночество, Где ты, там и я. Хаземан поглядел на эту серую гадость и как-то сразу потерял интерес и к выпивке, и ко всему остальному. Он закрыл глаза. Завтра снова встал-помылся-выпил-кофе-поехал-поработал-поехал-приехал-лег-спать. И послезавтра. И послепосле.... -- а потом неожидано, как-то само подумалось: Интересно, почему в сытой Швеции самоубийств значительно больше чем в Гвинее, Монголии или Либерии?
Он расплатился за выпивку, встал и пошатываясь вышел из бара. За ним, как большая пьявка, ползло его Одиночество. Было уже поздно, и на смену сумеркам пришла ночь. Несмотря на непогоду домой он пошел пешком. Проходя по мосту Независимости он посмотрел вниз. Было темно и он ничего не увидел. Но он знал, что метров на пятнадцать ниже, текут холодные и грязные воды Великой Субтропической Реки.
Одиночество опять засмеялось, повизгивая и колыхаясь, как серый студень. Ну, Тилигент, прыгнуть захотел? Спорим, что слабо тебе! На этот раз Одиночество проспорило.
Да уж, мрачноватый эпилог, хотя и так бывает. Но слава Богу не часто. Ну один раз на тысячу, а то и реже.
Эпилог 2 (серый)
После этого никто к Хаземану не звонил и не приходил. Он вставал утром в 6.45 и шел на работу, а 18.00 возвращался. До работы он ходил в туалет, мылся, брился, быстро выпивал растворимый кофе, ехал с пересадкой в сабвее. На работе перекладывал какие-то бумаги. В перерыв снова пил кофе, но уже с булочкой. Потом, после перерыва, снова перекладывал бумаги. Потом снова ехал с пересадкой в сабвее, но уже в обратную сторону. Потом приползал к себе в нору, где его ждало его Одиночество. Нет, иногда, в хорошую погоду, он ходил погулять, или заходил в бар. Но это всё не важно, это вносило слишком мало разнообразия в его существование.
Но он научился ладить со своим Одиночеством. Привык что ли. Он не избавился от серой пакости, но и расти ей не давал. А потом он завел кошку. Знаете, такую совсем обычную, беспородную. Одиночество этому не обрадовалось и даже как-то усохло и перестало хохотать по всякому поводу и без повода. Хаземан включал магнитофон, и они с кошкой слушали его любимые песни. И если кошка была сыта, то песни ей нравились. А вот к монетам и вегетарианским блюдам кошка была равнодушна, но ведь на вкус и цвет, как известно, товарищей нет. Хаземан научился радоваться маленьким радостям. Нет дождика, и ладно. Солнышко светит, и хорошо. В общем Хаземан помаленьку втянулся в тот обычный, скучный и по большому счету бессмысленный круг, по которому бегает большинство.
Вероятность этого вариантика достаточно высока, что подтверждается огромным количеством таких хаземанов с кошкой. Увы, увы... Хорошо хоть не с моста в воду... Да-с, господа.
Эпилог 3 (посветлее предыдущих)
После этого никто к Хаземану не звонил и не приходил. Он вставал утром в 6.45 и шел на работу, а 18.00 возвращался. До работы он ходил в туалет, мылся, брился, быстро выпивал растворимый кофе, ехал с пересадкой в сабвее. На работе перекладывал какие-то бумаги. В перерыв снова пил кофе, но уже с булочкой. Потом, после перерыва, снова перекладывал бумаги. Потом снова ехал с пересадкой в сабвее, но уже в обратную сторону. Потом приползал к себе в нору, где его ждало его Одиночество. Нет, иногда, в хорошую погоду, он ходил погулять, или заходил в бар. Но это всё не важно, это вносило слишком мало разнообразия в его существование.
Но в один прекрасный день, когда его разбудило весеннее солнце, он понял, что надо что-то с этим делать. Может быть переклеить обои. Или пойти и нахамить шефу. Или купить воздушный шарик. Эта оригинальная мысль увлекла его. Купить воздушный шарик и подарить его...Но у него нет ни адреса, ни телефона. Хотя... Он припомнил тот вечер....Что она говорила про Борьку Хряка?.. Да наплевать, что она говорила, главное говорила! Борька, сукин сын, знал всех, и все знали Борьку. И главное, что Борькин телефон у него был. Борька, со свойственным ему тактом и аристократизмом, вручил Заю Кроликовичу свою визитку, исполненную золотыми буквами на бумаге под мрамор. Бизнесмен и владелец магазина Боб Хряк (так было указано на визитке), заговорил, как-будто они расстались только вчера. Здорово, старик, хорошо, что ты позвонил! Тут один бизьнес наклёвывается! Цимес, пальчики оближешь! Риск нулевой, а прибыль до 100%. Может ты.... Подожди, Боря, ты случайно не знаешь, есть такая Шперлинг.... Анька-то? Ну конечно знаю. Таки да симпатичная девка. Только маленькая очень. И худенькая, как воробей. Вылитый воробей. И с тараканами в голове.--Борка весело захрюкал,--Вроде тебя, старик. Слишком много в детстве читала. Не, старик, она девка симпатичная, но не в моём вкусе. Я знаешь каких баб люблю? Вот так берешь в руки и имаешь вещь. Борька снова захрюкал, но в этот момент Хаземан его почти любил. Борь, диктуй телефон, записываю И Зай Кроликович Хаземан пошел покупать воздушный шарик.
Вероятность этого вариантика тоже не очень низка. В самом деле, ну не принцессе же Диане он пошел звонить. И воздушные шарики в Субтропиках совсем не дефицит.
Эпилог 4 (Розовый)
Вообще-то я задумывал написать три эпилога. На четвертый меня вдохновил хороший человек Владимир Кунин. Вдохновил заочно, ибо мы незнакомы. Просто я прочел подряд три его книжки (хорошие книжки, мне понравились). Итак:
После этого никто к Хаземану не звонил и не приходил. Он вставал утром в 6.45 и шел на работу, а 18.00 возвращался. До работы он ходил в туалет, мылся, брился, быстро выпивал растворимый кофе, ехал с пересадкой в сабвее. На работе перекладывал какие-то бумаги. В перерыв снова пил кофе, но уже с булочкой. Потом, после перерыва, снова перекладывал бумаги. Потом снова ехал с пересадкой в сабвее, но уже в обратную сторону. Потом приползал к себе в нору, где его ждало его Одиночество. Нет, иногда, в хорошую погоду, он ходил погулять, или заходил в бар. Но это всё не важно, это вносило слишком мало разнообразия в его существование. И этот день прошел бы как обычно, если бы не забастовка транспортников. Сабвей был закрыт, такси и автобусы на маршруты не вышли. И Зай Кроликович отправился на работу пешком.
На центральной площади он увидел огромную толпу, которую сначала принял за митинг в поддержку бастующих транспортников. Но потом разглядел плакаты, и понял, что город встречает новую поп-звезду, знаменитую мисс Рэбит-Кролль. Перспектива продираться сквозь такое скопление людей не привлекала Зая Кроликовича, и он уже повернул было обратно, когда из самого эпицентра толпы раздался голос:
Зай, старина! Неужели это ты?
И тут же к Заю бросились четверо квадратных и неулыбчивых молодых людей в строгих костюмах. Они выглядели как-то очень одинаково, хотя один из них был чернокожим. Они помогли ему протиснуться к помосту в самом центре площади и взобраться на этот помост. А там... А там стояла блистательная Рэббит-Кролль. Да нет же, стояла ...Зинка, его соседка и подружка еще со времен жизни в Красном лесу.
Зинка... Боже мой... Как ты тут очутилась? Так это ты та самая знаменитая Рэббит-Кролль? Я, Заинька, я! А как всё получилось? Помнишь еще в Красном лесу я ходила в кружок самодеятельности? Вот с этого всё и началось. А это мои друзья, познакомтесь.
И Хаземан увидел ее друзей. И Джорджа Буша-старшего с его Барбарой. И их сынка, Джорджа Буша-младшего. И Альберта Гора, и Билла Клинтона с Хиллари и Моникой, и страшненького Майкла Джексона, и нестрашненькую Памеллу Андерсен, и еще какого-то африканца, который оказался Генсеком ООН.
Буш младший отвел Хаземана в сторону.
Мистер Хэзмэн, сказал Буш-младший Мистер Хэзмэн, мне срочно нужен дельный вице-президент. Мисс Кролль рекомендовала вас и я заранее согласился. Что скажете? Да я..... начал было Хаземан Я так и знал, что моё предложение вас заинтересует. Ваш оклад $50.000. В неделю. Я понимаю, что вы достойны и большего, но там, увы, место занято. Итак, г-н вице-президент, кого бы вы рекомендовали мне в качестве министра финансов и торговли? Есть у меня один знакомый бизнесмен, Борька Хряк... Отлично, считайте, что мистер Боб Хрэк уже начaл работать И еще, сказал Хаземан, входя во вкус, Представителем в ООН, в Европарламенте, в Юнеско и Юнисефе, а также на переговорах с инопланетянами я бы назначил доктора Сен-Бернара. Принято, -- сказал Буш, -- ну а в личном плане чего бы вы хотели, г-н вице-президент? Есть тут одна, Аня... Буш недослушал, подозвал одного из квадратных молодых людей и коротко приказал: Выполняйте Уже выполнено, г-н президент. Задержка вызвана тем, что мадам высказала желание заехать в салон красоты, затем к ювелиру, а потом к Кардену. Ждем ее с минуты на минуту.
Не слабо, а? Мне самому нравится. Я когда-нибудь напишу такой рассказик страничек на 300. Но пока хватит. Это самый лучший финал, но, увы, так не бывает. Вероятность этого меньше нуля. Не подходит это к рассказу про Хаземана. Увы, увы, увы.