Иссушенная, коричнево-красная поверхность, испещренная мириадами ветвистых трещин, была безнадежно мертва. Ее нельзя назвать землей, многие тысячелетия здесь не было даже намека на воду, а значит, не могло быть и жизни. И пыли здесь не было, ее выдули и унесли в небытие древние ветры, которые сами давно уже стали частью этого самого небытия. Небом здесь считалась неопределенная серая хмарь, не низкая, но и не высокая, без линии горизонта, уничтожающая любые представления о расстоянии. Та же штука творилась и со здешним временем. И время, и пространство если и не умерли еще, то впали в глубокую безнадежную кому.
Раньше хотелось пить. Когда это было? Может, вчера, а может, и месяц назад. Ночи здесь не сменяли дни, ни солнце, ни какой-то другой признак не указывал на то, что ты находишься в реальности. Единственным свидетельством существования были ноги и руки, они отчего-то продолжали размеренно двигаться, наматывая на усталые ступни потерявшие смысл километры. Серая хмарь крошилась и осыпалась высохшими листьями, сталкиваясь с движущимся телом.
Думать было трудно. Вначале тишина и пустота наполнялись образами прошлого, бесконечной чередой воспоминаний. Их было так много, что весь пустующий безжизненный мир вокруг был наполнен до предела картинами недавних событий, ощущениями и чувствами, знаниями и размышлениями, бушующей болью.
Нгинирииза...
Синее свечение; паутина органики; бескровное тело - каждый изгиб, каждая черточка до отчаяния знакомы, до крика любимы - родинка под левой грудью, маленький шрамик на локте, она получила его еще в детстве, сорвавшись с дерева; родные глаза, сейчас безучастно закрытые, родные губы, чистый лоб и...
И русалочий хвост.
Молодые розовенькие чешуйки уже стали покрываться первым серебром.
Она исчезла вот уже как два месяца, он узнал об этом лишь десять дней назад. Он догадывался о том, что с нею может быть, но не мог, не хотел верить. И вот увидел ее своими глазами. В ледяном объятии саркофага. Так карали жриц любви, посмевших любить... Посмевших любить лишь одного мужчину, хранить ему верность если не тела, то хотя бы души. И этим мужчиной был Сард. А значит и ее палачом. Он не мог знать об этом - этот закон был одним из тайных. Но ведь догадаться мог, а значит, вина всецело лежит на нем.
Теперь она станет русалкой. Изуродованным в угоду жреческой науке человеком, который будет жить не долго и мучительно. Еще она утратит память. Уж лучше бы Костер!
Каждый год, в день летнего солнцестояния жгут жрицу любви во славу Инанны и Рама. И теперь Ссард понимал, что многие из тех, что принесли в жертву, любили... по настоящему любили, за что и были наказаны.
Уж лучше бы костер!
... Его прислали в дом Саланахапета за чем-то, о чем он сразу же забыл - он увидел саркофаг, а в нем ее, Нгинириизу.
Он схватил первое попавшееся под руку, что потяжелей. Подвернулся большой сканирующий бион, от удара он расплющился и потек мерзкой желтой кровью. Стеклянный гроб, переваривающий Нгинириизу, оказался куда более крепким чудовищем.
Злобная мерцающая ледяная синь, печальное неживое лицо возлюбленной и растекающаяся по жемчужной поверхности ядовитая желчь.
Кажется, потом появился хозяин. Сард не помнил, что кричал, хотелось бы, чтобы это были крепкие и действенные проклятья. Он дрался озверело, так что даже жрец не справился с ним. Его скрутили, только когда подоспели оперативно вызванные солдаты.
Потом Сайр, да пожрет его небо. Да пожрет оно всех дьявольских богов и богинь этого безумного чудовищного мира. Пусть они пожрут друг друга. Будь проклят Рам во веки веков, вместе с его верными слугами.
Сайр Хакф, изысканно усмехнувшись, сообщил, что Нгинириизу погубил он, Сард. По правилам, неизвестным рядовым рамонам, жрица любви, имеющая постоянную связь, длящуюся более семи лет, подлежит уничтожению. Или костер, или виварий. Ей достался виварий. Сард проклинал первого жреца, а тот смеялся, как безумный, его забавляла эта ситуация, у него было так мало настоящих развлечений.
Несколько месяцев Сард просидел в змеином рву, казалось, о нем забыли. Но вот пришел просветленный Сайр Хакф, кинул узнику серебряную флягу и повел его к порталу...
Сначала Сард пытался понять, чем вызвано такое решение первого жреца по отношению к взбунтовавшемуся игигу, к тому же не достигшему еще возраста претендентов на звание аннунака. Правдоподобной была лишь одна версия - это такой замысловатый способ убийства. Но от чего-то он был все еще жив. Фляжечка оказалась с секретом: воды в ней хватило на много месяцев, и утоляла она не только жажду, но и любой голод; иссякла волшебная водичка, вероятно, совсем недавно, точно Сард не знал, он потерял счет времени. Да и было ли оно здесь, это время?
Здесь не было никаких опасностей. Если не считать его самого. Память и боль были почище любого дракона, Сард мечтал о безумии или смерти. Но ни то, ни другое не давалось. Он просто шел вглубь каменистой пустыни, терзаемый мыслями и чувствами. Постепенно их оставалось все меньше и меньше. Сначала это было почти не заметно, потом Сард обнаружил, что какой-то эпизод или мысль, проходя через топку освобожденного от всех забот сознания, растворяется и исчезает в окружающей хмари. Не то что бы он терял память, нет, вся его жизнь, все его чаяния, заботы, страдания и радости занимали свое место в его существе, но они как бы меркли, становились блеклыми и призрачными. Они теряли свое значение, и было непонятно, оставался ли при них прежний смысл, или с ним произошло то же, что и с окружающим временем.
Душа стала такой же сухой и ломкой, как этот воздух. Вместо сердца едва приметно ощущался маленький жесткий комок, внутри которого засела тупая колючка боли. В голове было так же мертво и тихо, как снаружи. Только одна вялая мысль снуло шевелилась на краешке сознания: почему он не хочет пить? Что бы ни происходило с его духом, но тело же было живо. Или уже нет? А впрочем, какая теперь разница? Сард сел на большой сморщенный валун и обхватил голову руками. Не то чтобы он устал, просто ему захотелось присесть, и он обрадовался тому, что все еще может хотеть. Этот факт вселял надежду, правда, непонятно на что. Далеко не сразу до него дошло, что в окружающем его постоянстве появился новый звук.
- Сард. Са-ард. Сссард. Сард! - мужчина огляделся в поисках источника писклявого тонкого голосочка, что звал его по имени.
- Сард, старина, да не верти своей глупой башкой - отвалиться. Сюда смотри, вниз. - Сард сделал, как ему сказали. У его запыленных разбитых сандалий оказалась небольшая зеленая ящерка с блестящими бусинками глаз и раздвоенным языком, который стремительно выпрыгивал при каждом слове странного существа. "Только этого еще не хватало, - подумал он, - до сих пор как-то удавалось обойтись без галлюцинаций".
- Сам ты - галлюцинация, - обиделась ящерка, - с тобой по-человечески, а ты из себя придурка корчишь.
Сард хотел спросить о том, что же тогда она такое, если не галлюцинация, но у него не вышло - спекшиеся губы не разлепились, а вместо звука в горле родился шелест, наждаком ожегший иссохшую гортань. И тут человек понял, как же отчаянно он хочет пить.
- Не напрягайся, - посоветовала бойкая собеседница, - все равно ничего не выйдет. А насчет воды ты прав, сдохнешь скоро, если не промочишь горло. Эх, сейчас бы ледяного виноградного вина, а? Какое ты больше любишь: белое или красное? - Ящерица хитро сощурилась, а у Сарда судорожно сжалось горло, причинив боль. Гостья же продолжала все в том же нагло-доброжелательном тоне:
- Ну че расселся, хвост откинуть, что ль, решил? Так ты не ящерица, у тебя новый не вырастет, - и, как бы комментируя свои слова, маленькая рептилия легонько щелкнула хвостом по разбитому большому пальцу ступни мужчины. Потом, быстро прокружившись вокруг себя раза три, стремительно взобралась по изодранному в клочья жреческому хитону. Сард скосил глаза, это в общем незатейливое движение едва не угробило его окончательно.
- Сказано ж тебе, не суетись, - - холодный язычок животного щекотал мочку уха жреца. Ящерица потопталась у него на плече, как бы проверяя что-то, потом сказала:
- Иди за колесом, там вода.
Сказала и исчезла, будто и не было ее вовсе. Сард молчал. То есть он не только не говорил ничего, но и не думал, продолжая сидеть все в той же сгорбленной позе со скошенными глазами. Если бы там оказался сторонний наблюдатель, он бы сказал, что со жрецом приключился ступор, в котором он и пробыл довольно долгое время.
Но вот его внимание привлекло движение, возникшее на самой периферии зрения. Сард очень осторожно, памятуя предыдущий опыт, вернул глаза на место, а потом повернул голову: На ближайшем щербатом холме обнаружилось колесо! Только это было не колесо деревенской телеги, а рамонское колесо, тот знак, что носят только высшие жрецы. Он отличался от прочих рамонских знаков большей изящностью и вычурностью. Только такие знаки обычно были размером с сомкнутые большой и указательный пальцы, а это было с натуральное колесо. Насколько можно судить на взгляд, оно было сделано из чистого золота, тускло поблескивающего в серой вязкой хмари.
Внутри правильной окружности располагался восьмиконечный "цветок", остренькие кончики его лепестков были повернуты по движению солнца, в центре был круг меньшего размера, в нем - глаз в треугольнике, это око Рама. Сейчас этот глаз стремительно вращался, следуя за движением солярного колеса, его взгляд казался тяжелым и жутким. Сарду стало страшно, он зажмурился, пытаясь совладать с собой, тогда он услышал звук. Больше всего это было похоже на многократно отраженные стеклянным эхом размеренные удары хлыста. Под высохшую, обожженную кожу пробрался липкий запредельный ужас. Он открыл глаза - колесо было на месте, оно замерло в нерешительности на вершине холма, жуткий глаз, оказавшийся повернутым вертикально, сосредоточенно разглядывал жреца. Постояв немного, колесо качнулось несколько раз и, развернувшись на сорок градусов, покатило прочь от застывшего в испуге человека. Сард сморгнул. Колеса больше не было. Он с трудом поднял отяжелевшие руки к глазам, потер их, стало больно. Огромным усилием он поднял себя на ноги, изможденные затекшие члены почти не слушались его, но он все же сумел заставить себя двигаться. Он пошел в направлении, указанном жутким фантомом. Но кто из них был реальнее?
Еще несколько раз ему встречался странный обитатель пустыни. Колесо появлялось всякий раз, когда он был уже готов сдаться, и снова и снова он находил в себе силы двигаться дальше.
Двигаться дальше. Главное - двигаться дальше.
* * *
Перед ним была огромная, взмывающая вертикально в небо, синяя скала. Высотой метров четыреста, навскидку, шириной в сто; форму она имела строго прямоугольную, но поверхность ее не была однородной, множество разнообразных геометрических наплывов и рельефов, составленных, в свою очередь, из еще более мелких частей; но в целом складывалось впечатление монолитности и мощи.
В этом невероятном месте чувствовалось огромное магическое напряжение. Вернее сказать, каждая частичка пространства была щедро напоена самой первоклассной магией, да и само пространство казалось густым, как бы сложенным в несколько слоев, время стало бить живым источником. Если говорить об источниках, то тот, в котором только что выкупался Сард, был всем источникам источник. Будто он был артерией гигантской жизненной энергии всей вселенной, которая на минутку выскочила с поверхности этой захудалой планетки, чтобы только взглянуть одним глазком на заплутавшегося человечишку и, нырнув в глубины галактики, отправиться дальше по своим делам.
Впрочем, Сард допускал, что все его ощущения были очень субъективными и вызванными лишь усталостью и долгой жаждой. Но после довольно длительного блаженного отмокания в хрустальных струях мужчине пришлось признать все же, что источник и вправду волшебный - чем больше он пребывал в нем, тем яснее и огромнее становилось его сознание. В его голову затекли неспешно сначала его жизнь, потом жизнь всего Маифа за все его восемь тысяч лет; потом туда вползла и властно расположилась уже вся планета, а далее и целая планетарная система, и система миров.
Сард сдался, он понял, что его сейчас засосет безвозвратно, и он уже не сможет выбраться из этой дьявольской ловушки. Мелькнула мысль: а ведь, наверное, поэтому и не возвращаются большинство ушедших в Немую Пустыню.
- Ну, не скажи. Конечно, немало придурков становится добычей именно этого ручья. Но большинство просто не доходят сюда.
Это была давешняя подружка жреца - изумрудная ящерка, она лениво разлеглась на куске камня, греясь в ласковых солнечных лучах.
- Привет, милая. - На этот раз Сард и не думал удивляться, он выбрался из широкого русла холодного ручья, с его смуглого поджарого тела стекали искрящиеся струи. - А скажи ты мне, э-э... Как к тебе обращаться?
- А как бы тебе хотелось?
- Д-да, с тобой непросто. Давай попробуем сначала. Меня зовут Сард.
- Етишкин кот, удивил он меня, - бесцеремонно перебила его ящерица и прыгнула вдруг в глубь ручья, скрылась на мгновение из виду и возникла вновь на белом барашке пены, но уже в виде рыбки. То есть Сард мог поклясться, что это та самая ящерка, но сейчас она была рыбкой, симпатичной такой, с длинным радужным полупрозрачным хвостом. - Ну-с, я вас внимательно слушаю, - продолжила она как ни в чем не бывало, всем своим видом выражая самое заинтересованное внимание.
- Хорошо, договорились, я буду называть тебя Сколопендрой. - Сард решил ни за что не уступать.
- Это почему еще? - подозрительно поинтересовалась рыбка или кто она там была.
- Потому что характер у тебя как у Сколопендры.
- Ой, чья б мычала, тоже мне праведник нашелся.
- Однако, в отличие от некоторых, хорошим манерам хоть обучен, - пробубнил себе под нос мужчина, пытаясь устроиться поудобней на мокром клочке своего хитона.
- Что, что? Не нравятся мои манеры, ну и пожалуйста, могу и уйти. - Рыбешка собралась было вильнуть хвостом, но не тут-то было, Сард поймал ее в магические силки и, надо отдать ему должное, весьма искусно, хотя прежде ему никогда не доводилось проворачивать подобные фокусы.
- Э, нет, теперь ты так просто не уйдешь, Сколопендрочка ты моя яхонтовая.
- Во-первых, я не яхонтовая, а нефритовая, соображать надо. А во-вторых, так-то ты на добро отвечаешь? И не стыдно тебе, ведь большой уже, и в ясельки не ходишь.
- Куда не хожу?
- В ясельки.
- А что это?
- А тебя это не касается.
- Ну не обижайся, - Сарду очень хотелось найти общий язык с этим странным созданием, имеющим ко всему прочему еще и дурной характер, - Я отпущу тебя, только обещай мне, что ты не убежишь. Я очень благодарен тебе за помощь, но и ты меня пойми, сколько времени я не знал, живой я или мертвый, а теперь ты опять хотела сбежать и оставить меня без ответов на все мои вопросы.
- Хорошо, хоть не три желания тебе исполнить. Ладно, давай отпускай, не уплыву я. Все настроение испортил, так хотела искупаться по-человечески, а теперь сиди в его сопливой сеточке, прямо как килька несчастная. Ну че вылупился, задавай свои дурацкие вопросы, да пойду я пообедаю, у меня в животе урчит.
- По правде говоря, у меня тоже урчит.
- Че? Нет, мы так не договаривались, мало того, что спасать этого придурка приходится от смерти неминучей, а теперь его, засранца, и корми еще. Не, ты совсем обнаглел, а дальше в постельку запросишься, да?
- Ох, Сколопендрочка моя, сдается мне, что большая часть рамонов через тебя не вернулась из пустыни, заговорила ты их насмерть.
- Сам дурак, - - Сколопендра выпрыгнула на берег и вновь обернулась ящерицей. - Хотя, может, и не такой уж. Ладно, спрашивай, чего хочешь узнать.
- Ну, например, откуда здесь вода, да и солнца я что-то раньше не видел. Что это вообще за место и что мне делать?
- Ну ты и вопросы задаешь, у тебя вообще все дома? Давай так: ты сначала определишься, зачем сюда пришел, а потом, исходя из твоей концепции, и поговорим.
- Я, между прочим, сюда попал не по своей воле, мне ваша дрянная Немая Пустыня до ракшаса.
- Ах так, ну и сиди тут сам со своей гордыней. Подумаешь...
И Сколопендра пропала без следа, как в первый раз. Сард повздыхал немного, потом, забравшись в тень большого валуна, решил вздремнуть. Когда он проснулся, солнце было все так же в зените. Он попил воды и стал звать свою давешнюю гостью, хотя, быть может, именно она здесь и была настоящей хозяйкой.
- Сколопендрочка, ты где, малышка, покажись, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть, я ведь действительно здесь не по своей воле. Не бросай меня, пожалуйста, я не знаю, что без тебя делать.
- Бедненький мой, - Сколопендрочка объявилась снова ящеркой, - На-ка вот, поешь. - На большом валуне, под которым спал жрец, рядом с ящеркой обнаружился целый поднос с фруктами, вином, маисовыми лепешками, там даже был солидный кус жареного мяса. - Иди, покушай. Ты ведь, почитай, целый год маковой росинки во рту не держал.
Сард не заставил себя долго уговаривать, и, уже засунув в рот кусок мяса, спросил, шамкая:
- Неужели целый год уже? А как же я не умер с голоду-то?
- Водичка-то сайровая из этого источника. - По лицу Сарда пробежала тень при упоминании о Сайре. - Да ты не хмурься ты. Кушай вот, да разговаривать будем.
Когда Сард насытился, он заговорил серьезно и твердо:
- Я уже понял, что ты не расскажешь ничего сама, а ответишь лишь на правильно поставленный вопрос. Я искал этот вопрос. Давай пока оставим в стороне мою персону и подумаем о том, зачем сюда вообще ходят рамоны. Сюда приходят игиги для того, чтобы стать аннунаками. Чем отличаются последние от первых? Свободами, возможностями, но эти вещи вряд ли зависят от Немой Пустыни. А тогда что? По чистой случайности я достоверно знаю о порталах, хотя, конечно, догадываются о них все, я имею в виду жрецов. Из этого следует, что правильный вопрос будет звучать так: скажи мне.. м-м, госпожа Сколопендра, в чем сущность измерений? Так?
- Браво! И не смотри, что так молод, я в восхищении. Тебе сразу ответить, или ты еще хочешь что-то сказать?
- Хочу. Я так понимаю, что это место находится в другом мире по отношению к моему, а значит, в любом случае выйти отсюда можно только через портал. Выходит, этот вопрос мне все равно придется задать. Но может статься и так, что после того, как я получу на него ответ, я уже не смогу ничего спросить. Верно рассуждаю?
- Да, опять ты угадал.
- А еще может быть, что выход отсюда в Маиф в качестве аннунака - это не единственная возможность. Это тоже верно?
Прежде чем ответить, ящерка помедлила, а потом проговорила степенно, глубоким певучим голосом без тени всегдашнего кривляния:
- Быть может, ты и есть тот, кого я так долго жду. Ну что ж, давай не будем терять времени понапрасну. Оно имеет здесь самые подвижные качества, оттого и намного ценнее. Сначала все остальное, потом сущность измерений.
* * *
Итак, пред Сардом возвышалась высокая, узкая скала, переливающаяся всеми оттенками синего и сиреневого. Чем ближе он подходил к скале, тем живее она казалась. Скала мерно вибрировала, от нее исходил ровный гул, дробивший окружающее пространство на мириады звенящих колокольцев. Жрец увидел, что весь ее сочный цвет составляется из множества рисунков, причудливо переплетающихся и плавно текущих по всей поверхности. Большей частью это были разнообразные эллипсоиды, концентрические окружности и магические знаки. Некоторые из них рамон узнавал, но конечный смысл арабесок, вертящийся на острие сознания, все же ускользал, оставляя человеку лишь чувство глубокой гармонии.
Сначала Сард увидел, что арабески состоят из равных прямоугольных объемных кусочков, каждый из которых был не больше человеческого глаза. Именно изнутри этих частичек и исходила колоссальная жизненная сила. И кто-то объяснял ему на грани шепота:
- Скала - это вселенная, та ее часть, что может быть постигнута сознанием человека. Каждый камешек - один мир, вернее, большая система миров, помещающаяся в измерении с едиными пространственными и временными характеристиками. В твоем случае это та галактика, где обитает ваша звезда. - Нельзя сказать, что разъяснение происходило на каком-то конкретном языке, просто понятия укладывались в голове жреца аккуратно и точно, как клетки в живом организме, неся с собою весь комплекс своих параметров. Параллельно с простыми символами и представлениями в голове Сарда проносились вереницы сложнейших математических расчетов и совершенно невероятных формул, отображающих различные процессы и явления. Он лишь мимоходом удивился: я не знаю ни этих наук, ни этой математики, однако как все отчетливо и ясно понимается.
Меж мирами были промежутки; в скале они представляли собой коридоры, не толще пальца, наполненные вибрирующим воздухом. Откуда-то возникла Сколопендра, на этот раз она была маленькой зеленой птичкой - колибри, она свободно пролетала по коридорам со всех сторон; Сард подошел вплотную к скале, чтобы понаблюдать за ее маневрами в толще сооружения; сквозь щели отчетливо просматривалось небо и с обратной стороны, и сверху. Эти щели были узкие и безнадежно высокие, во всю высоту скалы; или ширину; их были миллионы.
А потом Сард увидел, что все объемные частицы стремительно движутся, скорость была так велика, что для человеческого глаза создавалось ощущение статичности. Сила инерции этого движения удерживала все грандиозное сооружение в незыблемом равновесии. Система выглядела просто и ясно. Сарду предложили войти внутрь. Он стал меньше Сколопендры, точнее, от него осталось одно зрение; если бы сейчас у него спросили, как его зовут, он бы не ответил; он даже не помнил о том, что он человек.
Путешествие по сквозным коридорам было захватывающим; они превратились в порядочные скалистые ущелья; отчетливо просматривалась шероховатость их фактуры, вблизи они казались полупрозрачными; тончайшие, ярко выраженные оттенки голубого, синего, где-то зеленого, лазурь, бирюза, нефрит, ляпис-лазурь, малахит, разнообразные оттенки турмалина, аметист - да это же смальта, просто смальта, это кусочки драгоценной мозаики, мозаики Бога.
Ему захотелось войти в какой-нибудь из миров.
Возникло предупреждение. Пока ты не вошел никуда, ты принадлежишь этому
миру. Войти просто, но подумай, сможешь ли ты вернуться обратно.
А почему нет? Делов-то. Войду и выйду.
Куда?
И тут он осознал всю чудовищность ловушки: все миры движутся. Они движутся с постоянной скоростью, твердо сохраняя дистанцию. Казалось бы, запомни координаты своего мира и путешествуй. Но все миры находятся внутри прямоугольника, они движутся по прямым, следовательно, наступает момент, когда они поворачивают.
Но когда и куда ?
Очевидно, что, находясь вне системы, можно создать математическую модель (быть может, именно внутри такой модели он сейчас и находится), но вычислить координаты можно, лишь находясь снаружи. Внутри системы это невозможно.
Отсюда и порталы: кто-то, кто находится снаружи, вне системы, проложил для тебя фиксированные дорожки, их набор ограничен; если же ты вырвешься сам, то никогда не вернешься, сгинешь среди миров. А кроме того, то, что ты сделал это по своей воле - лишь иллюзия, потому что твоя бренная плоть, что приносит тебе столько радостей, всего лишь тлен, и она не может существовать в условиях другого мира, и она не может существовать в условиях пятого измерения - того коридора, где ты сейчас находишься, места, где отсутствуют сами понятия каких бы то ни было измерений. Когда нет ощущения времени, с этим еще можно справиться, но когда нет и пространства, что делать с этим? Когда нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего, или когда человек не различает их - это просто безумие, но когда нет пространства, что это означает? Все твои тонкие тела потому и тела, что занимают некоторый конечный объем. Что прикажешь занимать им в условиях беспространствия? Но ведь аннунаки вполне физически путешествуют при помощи порталов. Вот то-то и оно, что при помощи порталов. Кто их создал? Говорят, что Рам. Нет. Рам - бог Маифа и только Маифа, на материке другие боги, хоть и похожие, а значит, Рам часть системы, он внутри. Тогда кто? И этот кто-то, чье имя людям знать не дано, создал пути и открывает их понемногу для тех, кто... Кто что?
Отчего одни возвращаются, а другие нет?
А вернусь ли сейчас я? Быть может, сунуться в первый попавшийся мир и забыть проклятый Маиф. Быть может, тот, кто все это сотворил, позволит мне это сделать?
Ты волен. Выбирай, пред тобою все миры.
Какой же выбрать?
Как ты думаешь, чем они отличаются один от другого?
Отсюда они разные по цвету, это разные драгоценности. А если я войду внутрь, то я стану частью системы, ибо только так возможно мое существование внутри нее, и тогда... И тогда не будет никакой разницы, потому что я не смогу ни понять ее, ни даже почувствовать. Значит, все миры одинаковы. Какой же тогда смысл в этом выборе?
Нгинирииза!
Есть разница, есть!
Только в одном из миров есть Нгинирииза. Моя. Настоящая. И никаких ракшасовых подобий!
Я выбрал.
Что ж, иди. Вход через крест. Измерение открывается по кресту.
И раскрылось пространство, вдоль и поперек, вывернулось через точку отсчета, которой стал Сард. Только он еще не вспомнил, что его так зовут. Но он понял, что выпал у соседнего со своим домом рукава галактики; где-то позади пожаром полыхало сонмище звезд, плотно собранных и кичащихся своей яркостью; а впереди, на скромном фоне разряженного космоса маячил бледненький виток периферии. И где-то там, средь чуть мерцающей пыли, была одна лишь маленькая звездочка, и рядом с ней одна планета.