Падуя - Иерусалим,
Июль 1199

Лето 1199 года в Северной Италии выдалось жарким. Ливийский Флейтист, набирающий силу обычно в марте и доходящий до адриатического побережья  теплым и влажным весенним сирокко, в этом году вновь задул в конце июня. Но теперь выдувал он из своей флейты не сладостные ноты весеннего бриза, а жгучий танец ливийской пустыни, замешанный на колеблющихся миражах и мертвых от жары барханах.

Лагуна, казалось, замерла. Все, что могло, попряталось от безжалостного солнца. Со стороны казалось, будто покой и умиротворение сошли на острова, на сверкающее солнечными зайчиками море, на птиц, на ящериц и людей, населяющих этим места. Но это, конечно же, только казалось. Такое спокойствие найдете вы в центре тайфуна, что моряки называют глазом бури. В середине - тишина и покой. А чуть в сторону - и вот они, ревущие ветры, грохочущие волны везде, куда беснующемуся чудовищу удается дотянуться своими жадными щупальцами.

Такой была Венеция в этом году. Туго закрученная здесь пружина грозила распрямиться где угодно, в самых неожиданных для стороннего наблюдателя местах. И, пожалуй, никто в мире, а теперь уже даже и сами венецианцы, не смогли бы точно сказать, где и как выплеснет она накопленную энергию. Рухнет ли под ударами крестоносцев ненавистный Константинополь? Или же, совсем наоборот, крестоносное войско наводнит заморские земли Египта?   Вспыхнут ли жаркие схватки между катарами и прихожанами римской церкви на улицах Марселя и Лиона? Или же пастырям обеих церквей удастся мирно поделить свою паству? Направят ли дикие кочевники из азиатских степей несметные полчища своих воинов, дабы втоптать в землю замки и пашни, города и монастыри христианской Европы? Или, наоборот, Европа бросит своих воинов в раскаленные пески Святой Земли?  

Судьба целого континента замерла в ожидании. Неопределенность - вот самое верное слово для описания лета 1199 года. Казалось, любое слово, любое происшествие, случись оно в нужное время и в нужном месте, сможет подтолкнуть течение событий в каком угодно направлении. Воистину, любое, даже самое незначительное событие могло стать этим летом тем камушком, что сорвет со склонов смертоносную лавину.

Но была и разница. Если наш гипотетический "кто угодно" - мог подтолкнуть лавину случайно, не осознавая далеко идущих последствий своих действий, то совсем не таковы были венецианцы. Пожалуй, Риальто был одним из очень немногих мест христианского мира, откуда шли сегодня вовне осмысленные и целенаправленные сигналы и действия. Где ставились цели и прилагались усилия по их достижению. Где расчетливые и знающие жизнь мужчины решали, кому в этом мире возвыситься, а кому пасть, кому жить, а кому умереть.  

***

Войско франков встало на постой в паре лье от Падуи, в обширной речной долине. Аккурат между Брентой и Баккильоне, вяло несущих свои воды к Адриатике. Солдаты не вылезали из воды все то время, которое оставляли им для этого командиры. Те же с ног сбились, выдумывая подчиненным все новые и новые развлечения: отработку перестроений в баталиях, бесконечные смыкания и размыкания пехотного строя для прохода конницы, стрелковые состязания, непрекращающиеся штурмы крепостной стены, участок которой падуанский подеста любезно предоставил для тренировки войска. Нехитрая максима, что незанятый солдат - потенциальный преступник, изрядно подстегивала начальственную фантазию, на радость окрестной детворе, активно включившейся в этот праздник жизни.

Тренировки перемежались с пирами, коими теперь встречали каждую новую дружину, прибывающую на побережье под предводительством очередного сеньора. Продовольственные обозы, тянущиеся по дорогам Венето и Савойи, Лигурии и Ломбардии, Трентино и Пьемона, не успевали разгружаться, а селяне ближних и дальних окрестностей радостно подсчитывали серебряные денье, зазвеневшие вдруг в их кошельках.

Ричард, появившийся на побережье в середине июня, нанес визит вежливости на Риальто, был принят и обласкан Синьорией, равно как и самим дожем Дандоло. Состоявшийся в соборе Святого Марка молебен ничуть не уступал по пышности тому, что был здесь отслужен месяц назад. А уж пир, устроенный в Палаццо Дукале по поводу королевского визита, далеко превосходил все то, что удалось увидеть и отведать послам крестоносного войска до этого.

Дож и король изо всех сил соревновались в учтивости и выражении знаков взаимной приязни. Впрочем, Энрико Дандоло безусловно вел в этом негласном состязании - все же сказался бурный и разнообразный политический опыт, стоявший за плечами железного старца. Тогда как Ричарду никак не прибавляли артистизма с десяток неудавшихся покушений на него, организованных за последний год любезным и дружелюбным хозяином.

Двор старой королевы, после подобающей церемонии прощания с Ричардом и всем крестоносным войском войском, отправился в обратный путь. Подальше от изнуряющей жары побережья. Впрочем, незадолго до отъезда Капитан был приглашен на личную аудиенцию, во время которой Алиенора со всем прилежанием допросила его - сбылось ли ее предсказание о встрече с прекрасной венецианкой? Не видя причин для особой конспирации, Капитан поведал историю встречи с Авитой почти без утайки, за что был награжден восторженным "Ну, я же говорила!", королевским благословением и перстнем - в подарок прекрасной незнакомке. Несмотря на почтенный возраст, Королева была без ума от подобных куртуазных историй. А уж те, что случались не в канцонах и сирвентах, а в реальной жизни, заслуживали, без сомнения, особого поощрения.

Тяжко страдающий от жары господин Гольдберг договорился с хозяином "Трех поросят" о найме небольшого закутка в глубоком, выложенном диким камнем подвале постоялого двора. Стены в закутке обмели от паутины, на каменный пол бросили какие-то самотканые половички, поставили пару лежанок. Несколько вентиляционных отдушин давали в дневное время вполне достаточно света. Именно здесь парочка иномирян и предпочитала коротать свободное время, спасаясь от дневной жары. Благо, загруженный делами король в их участии особо не нуждался. Распределение прибывающих войск на постой, снабжение продовольствием, ремонт амуниции, проведение военных учений, все это легко обходилось без мудрых советов "индийских колдунов".

Тем более, если учесть их обязательства по поставке в королевское войско "морских огнеметов", как шутливо окрестил Капитан собранное в падуанских мастерских страшилище. Нужно сказать, что к середине июня первый опытный экземпляр был собран и даже испытан. Правда, испытан с водой вместо огнесмеси - за неимением последней. Да оно и к лучшему, ибо запорные клапаны выпускных шлангов безбожно сифонили, пропуская под давлением воду. Так что, еще две недели мастера упорно бились над притиркой и уплотнением как самих клапанов, так и поворотных втулок, управляющих положением запорных пластин.     

В остальном же конструкция Капитана осталась почти в первозданном виде. Единственное серьезное изменение, внесенное "техническим советом", касалось крепления впускных и выпускных шлангов. Мастера решили "не дырявить стенки" самой емкости, перенеся места креплений на толстую, массивную бронзовую крышку баков. С креплениями шлангов также никаких проблем не возникло. Шланги вставлялись в отведенные им отверстия, с обратной стороны в них вгонялись изготовленные слегка на конус бронзовые втулки, намертво прижимающие стенки шланга к краям отверстий. Сами же втулки - для верности - еще и приклепывались через фланцевые соединения непосредственно к крышкам топливных баков.    

Как бы то ни было, к июлю все было готово. Испытания под давлением практически не давали потеков воды. А водно-воздушная струя, с грозным ревом вырываясь из сопла, исправно достигала отметки в восемнадцать туазов. Что, по оценкам немногочисленных очевидцев, наблюдавших греческий огонь в морских битвах, вполне соответствовало дальности боя огнеметательных установок, установленных на ромейских дромонах. Дело было за малым - за огнедышащей начинкой...  

***

... Известие о том, что сицилийская галера встала под разгрузку, выдернуло господ прогрессоров из прохлады каменного подвала почти ровно в полдень. Обливаясь потом, они добрались до пристаней, чтобы лично пронаблюдать, как черные от битумной промазки бочки осторожно скатывают по сходням и устанавливают под заранее подготовленный навес. Сера, известь и все остальное, что заказывал господин Гольдберг,  встали рядом. Можно было приступать к химическим опытам.  

На рассвете следующего дня запылал огонь под уже давно ждущими добычи перегонными кубами. А первые капли легких фракций закапали в накопительные емкости, отдаленно напоминающие небольшие бочки из далекого двадцатого столетия и отлитые - из соображений экономии - из чугуна. Дубовые крышки, намертво вгонявшиеся после заполнения опасной жидкостью - прямо под под торцевые закраины, не оставляли полученной жидкости ни единого шанса на испарение. А аккуратные отверстия, забитые столь же аккуратными дубовыми пробками, позволяли переливать содержимое в случае необходимости. Вот только, чтобы справиться с этой нехитрой операцией, требовались усилия двух очень крепких мужчин.  

Следующий день господин Гольдберг посвятил изготовлению экспериментальной порции огнесмеси. Все посторонние были категорически выставлены вон. Лишь сам господин историк и двое дюжих его ассистентов остались на берегу, превращенном в полевую химическую лабораторию. Почтенный историк отправил бы и ассистентов, но самостоятельно оперировать тарой с "нефтяным самогоном" было ему точно не по силам. Жиденькая цепочка бойцов почтенного манеера Ламперта выстроилась поодаль в охранный периметр, бдительно следя, пресекая и не допуская.  

Экспериментальная подборка оптимального соотношения ингредиентов огнесмеси заняла у господина историка почти весь день. Порция за порцией сжигал он небольшие количества приготовленного месива, смотрел на огонь, плескал на него водой, изучал оставшиеся после горения сажу и смолянистые потеки... Наконец, одна из полученных рецептур его, по-видимому, удовлетворила.  

Сделав несколько записей, господин Гольдберг убрал бумаги подальше и  скомандовал устанавливать на постамент топливный бак огнемета. Смесь теперь готовилась прямо в нем. Вот встала на место тяжелая бронзовая крышка бака, клацнули бронзовыми челюстями все восемь рычажных защелок. Повинуясь требовательному взмаху руки, из-за охранного периметра выбежала еще пара "ассистентов" и взялась за рукоятки тяжелых, массивных даже на взгляд, мехов.     

- Начали! - Зашипел нагнетаемый мехами воздух. Заблестели в лучах закатного солнца капли пота на загорелых спинах.  

- Господин, достаточно. - За неимением манометра, его роль играла чуйка "ассистентов", уже две недели качавших ручки мехов. Именно их мышечное ощущение, что "вроде бы хватит, а то как бы худо не было!", было главным измерительным инструментом, на который приходилось полагаться теперь господину Гольдбергу. Ну что же, достаточно, так достаточно...  

Раз, открыть воздушный клапан! Воздух с шипением устремился в раструб. Два, открыть клапан топливной смеси! Шипение превратилось в гул. Три, факел!!! Один из ассистентов поднес факел к раструбу, и грозная струя ревущего пламени огненной дугой уткнулась в прибрежную воду. "Получилось!" - восторженно билось в голове маленького историка, с трудом удерживающего в руках будто оживший, дрожащий и дергающийся распылитель. Море горело. Изготовленная господином Гольдбергом огнесмесь и не думала гаснуть, продолжая полыхать на небольшой приливной волне. Кто-то из стражников манеера Ламперта завороженно застыл, кто-то опустился на оба колена и, охваченный страхом, истово крестился. Ассистенты на мехах замерли, также не в силах оторвать взгляда от буйства огненной стихии.  

- Качать!!! - не оборачиваясь, заорал господин Гольдберг, и две спины послушно согнулись над рукоятками мехов.   

***

Демонстрация устройства королю была назначена на следующий вечер, когда чуть-чуть спадет удушающая жара. Огнемет был установлен на носовой площадке пригнанной откуда-то фюсты - небольшой галеры, весьма распространенной в эти времена и в этих широтах. Гребную и парусную команды небольшого суденышка составили все те же подчиненные достойного манеера Ламперта. Когда Капитан попытался удивиться этому обстоятельству, полусотник лишь флегматично улыбнулся:  

- А что вы хотите, мессир, мы все тут фламандцы, - полагая тем самым, что исчерпывающе объяснил моряцкие таланты своих бойцов.  

Для Ричарда установили кресло под мачтой. Весь путь к месту испытаний он явно нервничал, разрываясь между желанием подойти и осмотреть ужасное детище "индийских колдунов" поближе и безотчетным страхом, внушаемым какими-то нечеловеческими очертаниями стоящей на носовой площадке установки. Наконец, впереди показались останки старого нефа, вынесенного бурей пару десятков лет назад на мель, да там и оставшегося.  

- Приготовиться! - скомандовал Капитан, и тяжелые меха задышали, нагнетая воздух в бак. Вот фюста приблизилась к остову корабля, выходя на рубеж атаки. Воздушный клапан, смесь...  

- Факел!!!  

Огненная струя со знакомым уже ревом обрушилась на деревянный остов, на торчащие ребра, на остатки палубы, на обрывки парусов, свисающих с рей. Огонь расплескивался по старому кораблю, стремясь пожрать его ветхую деревянную плоть. Не прошло и десяти минут, как накренившийся неф горел уже полностью - от бака до кормы, от киля до клотика. Гигантский костер заполнял полнеба, заслоняя заходящее солнце. Вода вокруг нефа горела тоже.  

Король наклонился вперед, не отрывая глаз от чудовищного костра, стремясь кажется вобрать в себя каждый отблеск, каждый взрывающийся факел от рушащихся надстроек. Красные блики метались по лицу, и так уже раскрасневшемуся от столь близкого источника открытого огня. Огнемет давно смолк, да и что он теперь уже мог добавить к этой пляске пламени?  

- Ваше Величество, позвольте встать подальше, - взволнованно обратился выглядящий куда живее обычного манеер Ламперт, - огонь может перекинуться на наше судно.  

- Что? - очнулся, наконец, король, - а, да! Командуйте полусотник.  

Затем взгляд его устремился в сторону "индийских колдунов". Капитан уже давно уложил распылитель на специально подготовленное для него ложе. Факел господина Гольдберга тоже улетел за борт. И смотрели они не столько на учиненное ими буйство стихий, сколько на лицо короля, в полной мере отображающее это буйство. Его Величество распустило верхнюю завязку камизы, как будто его что-то душило. Но нет, из-под рубахи показалось распятие на золотой цепи. Ричард прижал его к губам, посмотрел на небо, затем на "колдунов".  

- Клянусь распятьем, и пусть Господь будет свидетелем моей клятвы! Мессиры! Первый же герцогский домен, отбитый у проклятых сарацинов, будет принадлежать вам! - Затем волнение ушло из голоса короля, и он добавил вполне уже обычным тоном. - К осени мне понадобится не менее тридцати таких драконов.

 "Лучше бы денег предложил", - пробормотал при этих прочувствованных словах короля практичный господин Гольдберг. Впрочем, рассудительность не покинула нашего историка и в этот волнительный момент. Так что, бормотал он исключительно про себя, выдавая наружу лишь вполне себе верноподданное внимание и почтение к королевской репризе.

***

А деньги, между тем, заканчивались. Так что, дошло, наконец, дело и до пакетиков с перцем, прихваченных господами прогрессорами в качестве золотого запаса. Почтенный трактирщик, ударив себя в грудь чем только можно, поклялся, что лучшей цены, чем даст он, им никто не предложит. Так оно, собственно, и оказалось. Походив по рынку, поторговавшись для виду за специи, Капитан понял, что скидывать перец хозяину "Трех поросят" и проще, и выгоднее. Так что, финансовый вопрос на обозримое будущее был решен.

Заняться было особо нечем. Господин Гольдберг, передав рецептуру и особенности приготовления огнесмеси королевскому алхимику, просиживал целыми днями за рукописями, прихваченными из библиотеки Альдемара Лиможского. Капитан также оказался как-то не при делах. Производство установок по уже имеющемуся образцу вполне успешно шло и без его участия. Пригляд и контроль особо много времени не занимал. Так что, Капитан как-то незаметно взял на себе обязанности стратегической разведки и контрразведки.

Используя чудесные возможности своего волшебного девайса, он приглядывал и за дожем Дандоло, и за мессером Доменико Сельвио, чью должность вычислить - при такой-то аппаратуре наблюдения - оказалось совсем несложно. Впрочем, никаких новых коварств венецианцы, как ни странно, не затевали. Видимо, затаились, ожидая результатов от коварств, уже совершенных.

Наблюдать за отбывшим еще месяц назад Шмуэлем тоже оказалось бесполезно. Вернее - бессмысленно. Тот был все время в пути, спеша поскорее добраться до днепровских степей, так что ни с кем особо не встречался. Лишь в самом начале июня он выпустил пару голубей, взявших курс на запад, но отследить их полет не помогли Капитану даже его вновь обретенные возможности.

Разумеется, не оставлял вниманием Капитан и посланцев короля по "хлебному вопросу". Впрочем, и здесь особого пригляда не требовалось. Услышав и оценив предложения Бенвенисти, каирские и александрийские евреи чуть ли не в драку бросились учреждать товарищество по закупке зерна. Хлеб скупался просто в немыслимых количествах. Так что, лишь дрогнувшие  и поползшие вверх цены на зерновых рынках заставили его соплеменников слегка сбавить темпы коммерческих операций.

Не вызывало беспокойства и строительство зерновых складов на Кипре. Весьма быстро решив в Акре все вопросы с Амори де Лузиньяном, Жоффруа де Корнель тут же прибыл на остров. Здесь он нанял рабочих и управляющего - пожилого, но энергичного армянина - выдал аванс и дал отмашку на строительство навесов для складирования зерна в районе Аматусских пристаней.  Сам же, предварительно отправив гонца к Шешету Бенвенисти о готовности принимать первые партии хлеба, вернулся назад в осадившее Иерусалим войско. Где и принялся закручивать среди тамплиеров какие-то не вполне понятные Капитану интриги. Интриги перемежались неудачными штурмами городских стен. В такие дни молодому рыцарю было, разумеется,  не до интриг - в живых бы остаться...

Удалось Капитану полюбоваться и на разгрузку легендарной куркуры. Эти монструозные творения арабского кораблестроительного гения имели аж целых три грузовых трюма, ярусами возвышающихся друг над другом. Загрузку начинали всегда с нижнего. Грузили, пока вода не дойдет до погрузочных портов, затем забивали их наглухо, смолили и принимались за загрузку следующего яруса. Нижний при этом уходил под воду. Разгрузка, соответственно, шла в обратном порядке.  

Надо сказать, что не только Капитан следил из своего каменного подвала за фигурами и пешками, расставленными на шахматной доске Средиземноморья. Следили и за ним. Выходя за пределы "Трех поросят", он тут же становился объектом весьма пристального внимания. Ни король Ричард, ни тайная служба Светлейшей Республики не оставляли своим попечением столь экзотическую фигуру. Так что, куда бы и за какими бы надобностями ни отправился почтенный олигарх, в некотором отдалении от него всегда можно было обнаружить не менее полудюжины граждан, демонстративно не замечающих ни друг друга, ни объекта наблюдения.

Получил Капитан и соглядатая от Иннокентия III. Вернее сказать, от его легата, кардинала Соффредо, который последние месяцы прочно обосновался на Риальто. Впрочем, как получил, так и потерял. Произошло это просто, мило и где-то даже утонченно. Однажды ранним утром, когда Капитан выбрался из их с господином Гольдбергом подвала, дабы прогуляться "по холодку", к нему подскочил худенький мальчишка лет десяти-одиннадцати и, требовательно глядя в глаза, спросил:

- Дядя колдун, а ты правда можешь по воздуху куда хочешь улететь?

Ну, что тут скажешь? То, что слухи о его способностях разошлись далеко по округе,- к этому Капитан как-то даже привык. Да и ярко-синие глаза на дочерна загорелой мордахе горели таким любопытством, что Капитан вдруг разом отбросил мысли о конспирации. Хотя ему и приходилось ранее видеть мальчишку в компании людей кардинала Соффредо. Так что, особых иллюзий относительно истоков этой любознательности он не питал. Вот только глаза... Такое любопытство, такую жажду чуда не сыграешь. Парню и впрямь до смерти интересно. Поэтому, ни секунды не колеблясь, Капитан  ответил просто:

- Правда.  

- Ух, ты! А меня можешь прокатить?

- Тебя как зовут-то, катальщик?

- Никколо.

- А не забоишься, Никколо?

- Кто, я?! - мальчишка даже задохнулся от возмущения и замер, видимо перебирая в уме различные эпизоды собственного геройства, коими можно было бы поразить в самое сердце этого Фому неверующего.

- Ладно-ладно, верю, - от души рассмеялся Капитан, - берись за руку!

Миг, и две фигуры - большая и маленькая - исчезли из виду у ошеломленных соглядатаев. Которым вот теперь-то уж точно было, что рассказать начальству.

***

Речной поселок венетов встретил их утренней тишиной, лишь на пристани возились и гомонили мальчишки, загружая сети в лодки. К неожиданным появлениям Капитана здесь уже привыкли, так что интерес вызвал, пожалуй, лишь его юный спутник.

- С сетями справишься? - строго поинтересовался Капитан.

- Пф-ф, эка невидаль!

- Ну, тогда иди, помогай рыбакам. За обедом увидимся. Не до тебя мне пока. - Ему и правда было не до всякой босоногой мелочи, ведь его ждала Авита...

К обеду, состоящему из только что выловленной и хорошо зажаренной рыбы, хлеба, зеленого лука и молока, Никколо прибыл довольный, с оцарапанными ногами и весь в чешуе. Соскоблив с себя под строгим взглядом Капитана целую кучу этого "украшения", он уселся за стол и, о чем-то задумавшись, начал быстро-быстро, почти не глядя, передвигать чешуйки тонким прутиком.

Заглянувшая ему через плечо Авита лишь удивленно качнула головой. Проследив ее взгляд, поразился художествам маленького шпиона и сам Капитан. Удивительно! Несколько изгибающихся полосок из чешуи - и вот уже по столу течет река. А в реке - рыбацкая лодка. А над лодкой - чешуйчатое солнце и чешуйчатые же облака... Так что, Капитан ничуть не удивился последовавшей после обеда команде:

- Так, мужчины! Серджио, тебе крынка с молоком. Никколо, держи еду. Идем кормить моего брата. А то, если у него кисти силой из рук не вынуть, так он о еде и не вспомнит!

Брат отыскался в одной из крайних хижин. Встретивший их с порога запах красок, растворителей, еще чего-то столь же специфического тут же показал, что они вступили в жилище художника. Загрунтованные заготовки, наборы кистей, какие-то еще, неведомые простому смертному, инструменты подтверждали первое впечатление. На деревянной подставке у окна стояла икона, на взгляд Капитана почти уже законченная. Впрочем, икона ли? Нет, с внешним обрамлением все было в порядке. Какое-то культовое сооружение в качестве фона, надпись по-гречески, даже нимб вокруг головы - все, как положено. Но где постный лик с огромными глазами? Где скорбная отрешенность от всего земного? Ничего подобного здесь не было и в помине!

На вошедших смотрела стоящая вполоборота молодая женщина. Складки свободно спадающей туники выглядели столь естественно, что их можно было бы принять за фотографию, не будь Капитан совершенно точно уверен, что на дворе конец двенадцатого века. Абсолютно живое, очень красивое, ни разу не "иконописное" лицо женщины... Оно источало тепло и любовь. Любовь, пожалуй, скорее материнскую, но все же! Капитан почувствовал, как тонкие пальцы с недетской силой вцепились в его руку. Никколо смотрел на икону, как завороженный, не в силах шевельнуться.

- Эй, малыш, что с тобой? Тебе плохо?

С трудом отрывая взгляд от изображения, Никколо медленно, будто через силу, повернул голову к Капитану:

- Совсем, как моя мама. Очень похожа... - голос у мальчика сел, так что слова прозвучали сипло, почти шепотом. - Только она смотрела по другому, не так.

- Вот как? - это уже заинтересовался художник. - Не так? А как? Можешь показать?

- А... - мальчик провел рукой над красками, разбросанными по столу тут и там, - а можно?

- Конечно. Бери все, что тебе нужно. Бери и рисуй.

Никколо очень серьезно кивнул и вновь уткнулся глазами в изображение. Спустя минуту рука его нашарила лежащую на столе кисть. Взгляд на краски, снова на икону, на краски, на икону... Подбор и смешение нужных мальчику тонов занял, наверное, полчаса, а то и больше. Наконец, кисть отважилась коснуться лица женщины. Несколько мелких, очень  осторожных мазков, смена кистей, красок, пара штрихов здесь, пара там, и вот - губы на изображении чуть приподнялись в улыбке. Еще несколько скупых движений кистью, и на щеках обозначились веселые ямочки. Напоследок Никколо что-то наколдовал с глазами. Капитан так и не уловил, какие именно изменения вносил мальчик, то останавливаясь, то торопливо меняя кисти, то вновь вглядываясь в изображение и сверяя что-то со своей памятью. Но спокойные глаза на рисунке вдруг заискрились едва сдерживаемым весельем.

Теперь с иконы смотрела уже не молодая мать, дарящая всех вокруг спокойным светом и теплом материнской любви. Нет, женщина на изображении значительно помолодела. Сейчас на потрясенных зрителей смотрела готовая вот-вот расхохотаться почти что девчонка. И лишь что-то такое во взгляде говорило о том, что девчонка эта познала уже и сладость любви, и счастье материнства. Еще раз очень внимательно взглянув на картину, Никколо отошел, аккуратно положил кисть на подставку. Вновь посмотрел на результаты своих трудов, удостовериваясь - все ли в порядке. Наконец, чуть слышно вздохнул:

- Вот такой была моя мама...

Изумленный более всех остальных, художник смотрел то на преображенную икону, то на автора сих преображений и, похоже, не находил слов.

- Ты... ты раньше писал красками?

- Нет, но все же и так понятно.

- Ему и так понятно, вы слышали?! - Иконописец схватил Никколо за плечи, сжал, изумленно и неверяще глядя ему в глаза. - Господь дал тебе удивительный, невероятный талант! Ты должен писать, мальчик! Грех, страшный грех зарывать такой талант в землю! Оставайся здесь у нас, я научу тебя всему, что знаю сам. А это - он схватил икону с подставки и почти насильно всунул в руки маленькому художнику - это оставь себе. Пусть твоя мама всегда будет с тобой.

В полной растерянности Никколо оглянулся на Капитана, как бы прося совета, но тут к словам брата присоединилась Авита. Подойдя к мальчику сзади, она крепко обняла его своими полными руками и звонко чмокнула в ухо:

- Оставайся, Никколо! У нас тебе все будут рады. Будешь рыбачить с мальчишками. Будешь писать иконы. Мой двоюродный дядя научит тебя варить и расписывать стекло, украшать стены смальтой... А мне как раз не хватает такого взрослого, симпатичного и мастеровитого сыночка! Ну?

Уши маленького художника предательски заалели, но он все же нашел в себе силы, чтобы прижаться щекой к обнимающим его рукам и коротко кивнуть. Затем лишь, впрочем, чтобы в следующий же момент вновь упрямо набычиться:

- Только мне нужно предупредить кардинала Соффредо. Он был добр ко мне. Негоже убегать просто так, чтоб ни слуху, ни духу. Да и у тебя, - кивнул он Капитану, - может быть беда, если я исчезну просто так. Все видели, как ты забирал меня с собой.

- А отпустит тебя кардинал-то?

- Отпустит. Свой долг я отработал сполна...

Этим же вечером маленькая фигурка с котомкой за плечами уже стояла у входа "Трех поросят". Мессер Соффредо и впрямь не стал задерживать своего неудавшегося шпиона, сочтя прежние заслуги достаточной платой за полтора года кормежки. Так что теперь юное дарование сидело в подвале у "индийских колдунов", отдувалось после весьма сытного ужина, любовалось на веселый огонь сразу полудюжины свечей в бронзовом подсвечнике и краем уха прислушивалось к их странной беседе.  

А Капитан как раз рассказывал господину Гольдбергу о чудесном преображении малолетнего  уличного босяка в на редкость одаренного живописца. Получив от историка положенное количество охов и ахов, почтенный олигарх упомянул и о крайне странной, на его взгляд, манере иконописи, увиденной в мастерской венетского художника:

- Такое впечатление, что это не икона никакая, а живописный портрет эпохи, эдак,  Возрождения. Живое лицо, естественные пропорции, очень реалистическая манера письма...

- Эпохи Возрождения, говоришь? - ехидно скривился почтенный историк. - А это и есть Возрождение. В истории искусства оно значится как Комниновское Возрождение - по имени смещенной четырнадцать лет назад византийской императорской династии. Все то же самое, что и в Италии, только на два столетия раньше. Откуда-то из запасников вытаскивается античная литература, философия. После темных веков иконоборчества расцветает и радикально меняется манера живописи, скульптуры. На смену аскетизму вновь приходит классическая форма и гармоничность образа... Правда, вместо Флоренции, Венеции, Рима культурными центрами византийского Возрождения были  Константинополь,  Фессалоники, Фокида, Мистра, Хиос, Афины...

Итальянцы ничего не придумали сами! Все свое "Возрождение" они утащили у византийцев, вместе с богатствами разграбленного в 1204 году Константинополя! Ха, да если уж на то пошло, вообще все так называемое "римское наследие" Европы было получено ими из Византии! "Римское право", ха-ха три раза! В Европе оно известно по Кодексу Юстиниана. Юстиниан, так на минутку, правил империей ромеев, сидя в Константинополе!

Основные строительные приемы и архитектурные решения, весь европейский романский стиль - это Византия! Античная философия - вся пришла в Европу через Прокла, Дамаския, Симликия... Церковная патристика - до тринадцатого века вся по большей части греческая! Ориген, Дионисий Ареопагит, Иоанн Дамаскин, Григорий Нисский...  Все, ты понимаешь, - все, что придавало грязным европейским варварам хотя бы отдаленное сходство с людьми, было получено ими из рук Византии! А потом они же, с-суки, ее и убили...

Не на шутку разошедшийся историк уже почти кричал, брызгал слюной и потрясал кулаками. Ему явно не хватало сейчас какого-нибудь грязного европейского варвара, который в реальной истории их собственного мира всего лишь через пять лет возьмет штурмом Константинополь, - чтобы тут же, не сходя с места, этого варвара придушить. Капитану пришлось двумя руками взять разбушевавшегося доцента за плечи и основательно встряхнуть, дабы привести того в чувство.

- Ну все, ну все.. Тише-тише-тише... Ребенка разбудишь...

Мужчины оглянулись на капитанскую лежанку. Обняв двумя руками свою котомку и чему-то улыбаясь во сне, Никколо крепко спал.

***

Но однажды наступил момент, когда господину Дрону стало не до праздных наблюдений. Заглянув по устоявшейся уже привычке посмотреть, как идут дела у де Корнеля, он увидел его сидящим на куче соломы в какой-то невнятной хибаре. Саманные стены убогого строения ничем не отличали его от десятков таких же, оставленных жителями иерусалимских предместий перед приходом франков. А вот свежие металлические решетки, явно совсем недавно вмурованные в оконные проемы, наводили на размышления.

Выглянув своим вновь обретенным зрением за пределы развалюхи, Капитан даже не удивился, обнаружив у входа пару стражников. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: интриги накрылись медным тазом, а у парня проблемы. И нужно его как-то выручать.

Не то, чтобы Капитан ощутил вдруг персональную ответственность за людей Ричарда - вовсе нет, да и с чего бы? Просто как-то приглянулся ему молодой рыцарь. Ведь бывает так, что одного взгляда достаточно, чтобы почувствовать - вот, хороший человек, и все тут! И поселяется в сердце приязнь, не подкрепленная никакими особыми доводами со стороны рассудка.  А, может быть, дело было в том, что слишком мало внимания уделял почтенный олигарх своему собственному отпрыску, который грыз сейчас гранит науки где-то в Гарварде? И молодой де Корнель каким-то боком угодил в ту ячейку широкой капитанской души, что заготовлена была под заботу о сыне? Заготовлена, но так толком и не использована? Кто знает! Однако решение вызрело мгновенно и никаких иных толкований не допускало. Парня нужно спасать!

Так что, дождавшись ночи, когда уснул и сам узник, и его "неусыпная" стража у входа, Капитан материализовался внутри ветхого узилища. Легкий хлопок по плечу:

- Т-с-с-с... - одна рука крепко зажала де Корнелю рот, палец другой прижат к собственным губам, призывая к молчанию. Полная луна за окном давала достаточно света, так что узнать Капитана было не трудно. - Тихо-тихо-тихо... Я пришел с миром. Что случилось? Почему ты под охраной?

Молодой рыцарь явно узнал "мессира Серджио". Дикий испуг пропал из глаз, тело расслабилось. А вопросы, заданные приглушенным шепотом, и вовсе заставили включиться мозги.

- Мессир Адам Брион, - ответил он тем же приглушенным шепотом, - это он приказал заключить меня под стражу. - Затем, увидев непонимание в глазах ночного визитера, де Корнель добавил, - это маршал нашего ордена.

- И чем же ты не угодил маршалу?

- Он еще раньше, до начала этой кампании, требовал уничтожать исламское и иудейское население тех городов, которые откажутся добровольно открыть свои ворота крестоносцам. И начать с Иерусалима. Поначалу лишь немногие поддерживали его. Но теперь, после трех неудачных штурмов, обозленные потерями вожди похода также желают большой крови. Я пытался убедить авторитетных братьев-рыцарей потребовать вынесения вопроса о судьбе жителей покоренных городов на Капитул ордена. Именно под это условие Амори Иерусалимский позволил строительство зерновых складов на Кипре. Но куда там! Вместо этого сам вот, - де Корнель невесело ухмыльнулся, -  оказался под стражей. С перспективой орденского суда после взятия Иерусалим. И формулировку уже огласили: "За содействие словом и помыслами нечестивым врагам христианской веры". Вот так вот!

Разумеется, рассказ о договоренностях с Амори II, о делах и раскладах в ордене тамплиеров, о готовящейся резне занял гораздо больше времени, чем это можно было бы подумать, исходя из нашего краткого пересказа. Уже предрассветная свежесть повеяла в зарешеченные проемы окон, когда Жоффруа де Корнель окончательно замолк, тоскливо уставившись на полную луну. 

- Стало быть, - хмуро процедил Капитан, - Адам Брион?

- Да. Он хороший воин - опытный, сильный, умелый... Но кровь пьянит его больше, чем вино! Мне кажется, что он и воюет-то не для того, чтобы освободить Гроб Господень, а просто, чтобы убивать и убивать - убивать как можно больше! Кровь сводит его с ума и доставляет наслаждение больше, чем женщина...

- Ага, - еще более хмуро проворчал совершенно поскучневший олигарх, - знакомый случай. Видали мы таких. Ладно, с маршалом вашим разобраться - не велика проблема. А вот как город взять так, чтобы ваши ворвались туда не осатаневшие от потерь и жаждущие крови, а тихо, спокойно, без шума, как говорится, и пыли... Да, это задача посложнее будет, чем какого-то там Адама стреножить. Ладно, разберемся. Значит так: сиди здесь и ни о чем не беспокойся. Когда за дело берется Сергей Дрон, все рано или поздно устаканивается... 

Произнеся последнюю фразу, весьма удивившую мессира де Корнеля, ибо прозвучала она  на совершенно незнакомом ему языке, Капитан потребовал, чтобы тот отвернулся. Мгновение, и лишь порыв непонятно откуда взявшегося ветра толкнул молодого рыцаря в спину. Он тут же обернулся, но тщетно: его тюрьма была пуста. Ну что ж, еще два-три часа для сна у него определенно есть...

***

Пробуждение мессира де Корнеля оказалось весьма своеобразным и где-то даже бурным. Близящийся рассвет едва лишь позолотил вершину Елеонской горы, а сам узник досматривал еще предпоследний и самый сладкий сон, как дверь его тюрьмы с треском распахнулась. Могучий пинок едва не сорвал ее с петель. Граф Мендиш стоял посреди импровизированного узилища с наполовину вытащенным из ножен мечом. Бурно вздымающаяся грудная клетка, хрип из натруженных легких - все говорило о том, что граф мучительно пытается успокоить сорванное быстрым бегом дыхание. На его лице ярость боролась с недоумением, а слипшиеся волосы и струйки пота, протянувшиеся ото лба к подбородку, весьма живописно завершали образ.

Встревоженные столь необычайным вторжением, стражники опасливо поглядывали на его светлость, не решаясь, однако, задать вопрос о причинах. За спиной португальца виднелась весьма внушительная кампания: несколько испанских и португальских сеньоров, орденский кастелян и где-то с полдюжины братьев-рыцарей. Взлохмаченный, с соломой в волосах узник, тяжко освобождаясь ото сна, откровенно ничего не понимал. Потратив изрядную часть ночи на беседу с ночным гостем, он совершенно не выспался, так что голова просто отказывалась соображать. Но более всего, как оказалось, ничего не понимал сам граф Мендиш.    

- Вы... здесь?! - изумленно выдохнул он, с огромным недоверием оглядывая де Корнеля с ног до головы.

- Помилуйте, сударь, а где же мне еще быть? Возможно, вы не знаете, но вчера пополудни я был, согласно приказу мессира Адама Бриона, помещен под стражу. И с тех пор мои возможности перемещения довольно основательно сократились. Так что, мне сейчас крайне затруднительно находиться где либо в другом месте, кроме как здесь...

- Маршал Брион убит, - хмуро буркнул граф, не сочтя необходимым скрывать причину своего, столь необычного, появления.  

- Что? Убит?!

- Да, найден сегодня мертвым в своем собственном шатре. Всего один удар в сердце. Откровенно говоря, моя первая мысль была о вас, мессир. Сбежали из-под стражи и свели счеты. Однако, вы здесь...

- Я-то здесь, а что охрана маршала?

- Божатся, что всю ночь глаз не сомкнули. Мол, все было тихо.

- Чертовщина какая-то...

- Да какая там чертовщина, - проворчал один из братьев-рыцарей, привлекая к себе всеобщее внимание, - ясно же, что здесь побывал один из молодцев Горного Старца. Все приметы налицо. Тихо пришел, тихо ушел, никто ничего не видел. И всего один удар. Кинжал - любимое оружие низаритов. Охрану лагеря нужно удваивать, не то эти канальи всех здесь потихоньку вырежут.

- Мессиры, - обернулся граф Мендиш к окружающим его сеньорам, - предлагаю немедленно собрать совет для принятия мер по усилению охраны лагеря. Одобрительно загудев, высокородное сообщество во главе с графом спешно покинуло место заключения. Лишь узник, давно уже связавший ужасное убийство с ночным визитом "индийского колдуна", оставался на месте.

- Ну, а вы чего стоите? - обернулся к нему орденский костелян, слегка приотставший от остальной группы благородных сеньоров. В отсутствие великого магистра и маршала несчастный костелян, совершенно внезапно для себя,  оказался главным начальником среди тамплиеров. Что его совершенно точно не радовало. - Маршал, посадивший вас под замок, мертв. Подтверждать его приказ о содержании вас под стражей некому. Так что... - костелян махнул рукой и отправился догонять уже основательно отдалившихся вождей похода.

Нерешительно переглянувшись, вслед потянулись и стражники. А за ними пошагал к своему шатру и сам бывший узник. Мысли крутились в его голове, как бетон в бетономешалке - тупо, безостановочно, по кругу и без видимого эффекта. И лишь одна  выделялась на фоне других своей четкостью, ясностью и очевидностью: "Ночная встреча была не последней. Мессир Серджио вернется в самое ближайшее время"

***

А мессир Серджио и впрямь не сидел без дела. Именно в этот момент он настойчиво расталкивал господина Гольдберга, самым циничным образом выдирая того из объятий Морфея.

Ночное убийство, совершенное в лагере тамплиеров, ничуть не тяготило душу Капитана. Во-первых, это был уже не первый труп на личном кладбище почтенного олигарха. А во-вторых... н-да, с этим "во-вторых" все было непросто. Трупы на пути к власти - дело насквозь понятное. Без такого малоприятного украшения мало кому удалось подняться снизу на самый верх. Это Капитан понимал и, в общем, не собирался протестовать против такого порядка вещей.  Но вот убийства мирняка - тех, кто не при делах, кто во всех этих терках никаким боком не участвует..!

Нет, от подобного его всегда чуть ли не желчью рвало. Даже тогда, когда был он просто одним из бригадиров "заводских". И когда разборки со стрельбой шли чуть ли не через день. Да, Капитану приходилось знаться с теми, для кого любое убийство в радость. Приходилось... И ненавидел он их черной, лютой ненавистью. Так что, ничто не ворохнулось в его душе, когда длинный, узкий кинжал прошел между ребер Адама Бриона, пробил сердце и, проломив лопатку, вонзился в доски походной лежанки. Абсолютно ничего! Покачал клинок, помогая себе второй рукой, вынул из раны и исчез. Ладно, проехали. Сделал дело - гуляй смело. А сейчас нужно будить Доцента.

Господин Гольдберг, разумеется, пытался сопротивляться. Однако все его поползновения остаться и дальше в постели жестко пресекались. Он был нужен Капитану, причем нужен срочно! Поэтому подъ-е-е-е-м! Последней соломинкой сломавшей сопротивление несчастного историка, стал ковшик воды, с садистской жестокостью пролитый ему на голову с высоты около метра.

Когда почтенный служитель Клио, отплевываясь и отфыркиваясь от забившейся в рот и в нос воды, вскочил с лежанки и уже набрал в грудь воздух, дабы возопить: "Какого х@я...?!", Капитан был полностью готов к беседе.  Развернутые плечи, исполненная скрытого достоинства осанка, наконец, твердый, зрящий в самое сердце взгляд - все говорило о том, что этот мучитель, истязатель и душегуб полностью уверен в своей правоте. Равно как и в справедливости только что проведенной экзекуции.

- Тоннели! - не терпящим возражения голосом потребовал он, предупреждая все дефиниции и атрибуции, что были уже готовы сорваться с языка историка.

- Какие еще, в жопу, тоннели?! - возопил-таки господин Гольдберг, но продолжение практически полностью готовой и, совершенно точно, блестящей речи было безжалостно прихлопнуто тяжкой, как гранит, капитанской репликой:

- Любые. Тоннели, штольни, подземные ходы... Под этим долбаным Иерусалимом их должно быть, как грязи. Мне нужен подземный ход под крепостную стену. Не может быть, чтобы ничего не было. Ты должен знать.  

- Я? - поразился господин Гольдберг. - Я должен? Может быть, меня зовут Рэмблер? А по отчеству Яндексович? И фамилия моя Гугл? А не поискать ли тебе тоннелей там, где  спина теряет свои благородные очертания? Нет, вы только посмотрите на этого поца...

Капитан сделал шаг вперед, и господину Гольдбергу показалось, что его сейчас будут бить. Неизвестно почему, но в сознании любого приличного еврея эта мысль если и возникает, то всегда в одной и той же форме. "Он", которого будут бить, всегда один. А "их", которые будут бить всегда много. И тогда в сердце самого храброго и даже воинственного в других случаях еврея поселяется тоскливая безнадега. Прямо магия какая-то наваливается в этом случае на честного иудея. Организм цепенеет, и ничто уже не может заставить его подняться на отпор врагу.

Нечто подобное произошло теперь и с господином Гольдбергом. Его сердце, рост и речевой аппарат вдруг одновременно сжались, плечи ссутулились, и лишь укоризненный взгляд упрямо упирался снизу вверх, прямо в глаза нависшему над ним отъявленному погромщику, черносотенцу и антисемиту.  Однако  ничего такого не случилось. А вовсе даже наоборот. Клацающие интонации в голосе Капитана вдруг заменились на просительные и - вы не поверите - даже жалобные.

- Ну, ты пойми, Доцент, подземный ход - во, как нужен! Без него парню хана.

- Какому парню и зачем нужен? - почтенный историк, сообразив, что репрессии отменяются, вновь обрел присущую ему собранность и привычную толику развязности.

- А что, я разве не сказал? Да Жоффруа де Корнелю! Тут ведь вот какая ерунда получается...

Пересказ всех сведений, полученных Капитаном сегодняшней ночью, даже в жестко архивированном формате занял не менее четверти часа. Все это время господин Гольдберг сидел молча, не перебивал собеседника глупыми вопросами - что само по себе уже настораживало - короче, всячески демонстрировал чинность  и где-то даже степенность. Лишь иногда взгляд его поднимался от земли, и тогда можно было заметить в нем изрядное удивление. Наконец, последняя точка над повестью о том, почему Иерусалим нужно брать малой кровью, и почему именно подземный ход подойдет для этого лучше всего, была поставлена. Капитан выдохнул и устало облокотился на прохладный камень подвальной стены. 

- Слушай, - задумчиво произнес господин Гольдберг, упорно избегая смотреть на собеседника, - я все понимаю: Жоффруа де Корнель - мальчик грамотный, интересный, где-то даже симпатичный. Но это же не причина, чтобы вот так вот все бросить и кинуться решать его проблемы? Мне как-то раньше казалось, что у тебя это, ...с ориентацией вроде все в порядке было...

- Что...! Да ты...!

Капитан открыл было рот, но от охватившего его возмущения не мог ни ответить, ни выдохнуть. Пожалуй, с него можно было бы прямо сейчас ваять тот самый соляной столб, в который превратилась когда-то жена Лота. И уж точно, напиши в свое время Джузеппе Синьорине свою картину "Удивление" не с какого-то занюханного мавра, а с замершего в изумленном негодовании Капитана, мировая слава была бы ему, Джузеппе Синьорине, обеспечена в трехкратном размере от уже имеющейся.

- ... да он мне в сыновья годится!!! - разродился, наконец, почтенный олигарх репликой, несущей хоть какой-то позитивный смысл. 

- Ах, в сыновья, - теперь паззл в голове почтенного историка видимо сошелся, - ну, тогда все понятно. Так бы сразу и сказал.

- А я как сказал?!

- Да никак ты не сказал. Ну, да ладно, проехали. Подземный ход, говоришь? Проблема, однако. Я, откровенно говоря, по городам Ближнего Востока перед выходом особо не готовился. Кто же мог подумать, что нас нелегкая досюда донесет? Думал, Ричарда спасем и все - свободны... Н-да... Так-то, сходу, мне по Иерусалиму ничего, кроме туннеля Хасмонеев в голову и не приходит.

- А это что еще за штука? И чем он плох, этот самый туннель?

- Что за штука? Да это старый водовод, что вел когда-то от источника Гихон в Кедронской долине - к Храмовой горе. Вот только входной свод обвалился там еще при римлянах. Так что систему водоснабжения капитально перестроили, водоводы подняли на акведуки и погнали воду из источников Аруб и Бияр, что в горах Хеврона. А вход в старый тоннель так и остался засыпанным. Так что не знаю, удастся ли его найти. А если даже и удастся, то получится ли раскопать?  

- Так, погоди, Кедронская долина, она ведь сейчас находится за пределами крепостной стены?

- Хе, и сейчас, и всегда находилась за пределами. Тут уж никак не перепутаешь!

- Ну, так это то, что нужно! - Капитан, похоже, решил не обращать внимания на саркастичное хеканье господина Гольдберга. - А источник найдем, не так много там источников. И найдем, и раскопаем. Молодец, Доцент, ведь можешь, когда захочешь! Ну ладно, спи дальше. А у меня, извини, дела...

***

Отыскать источник и впрямь не составило ни малейшего труда.

Объявившись в лагере под Иерусалимом, господа иномиряне выбрались из уже знакомого Капитану узилища, которое - за отсутствием узников - никто не собирался ни охранять, ни запирать. Да-да, господин Гольдберг тоже нипочем не согласился оставаться в подвале "Трех поросят" и увязался за господином Дроном. Мотивируя это тем, что черта лысого они там откопают без опытного археолога!  

И вот теперь неразлучная парочка "колдунов из далекой Индии" отправилась разыскивать Жоффруа де Корнеля. Третий же встречный махнул им рукой в сторону одного из чудом сохранившихся в предместьях караван-сараев, где молодой тамплиер как раз сейчас изволил завтракать. Завидев Капитана и его спутника, он тут же заказал еще пару порций бараньих ребрышек и быстренько обрисовал ситуацию в войске после убийства маршала тамплиеров.

Ситуация откровенно не радовала. Войско пребывало в унынии. Никаких плодотворных идей, кроме усиления охраны лагеря, не просматривалось. Железная воля маршала Бриона, бросавшая объединенные силы тамплиеров и прибывших из Европы сеньоров на все новые и новые штурмы, теперь отсутствовала.  И, если под его руководством город - пусть и ценой большой крови - был бы, скорее всего, взят, то теперь никто не рисковал брать на себя ответственность за организацию военных действий. Вернее сказать, предложений-то было много. Вот только всем была очевидна цена, которую пришлось бы платить за реализацию любого из них. А платить не хотелось.

Так что, принесенные нашими героями известия о наличии туннелей, проходящих под крепостной стеной, упали на хорошо удобренную почву. Молодой рыцарь тут же загорелся идеей и готов был прямо сию секунду начать поиски. Лишь глухо бурчащий от голода желудок мессира Серджио не позволил им сразу же пуститься в путь.  Когда с бараньими ребрышками было, наконец, покончено, новоявленные археологи начали было пытать хозяина караван-сарая, где тут находится источник Гихон? Однако тот ничего объяснять не стал, а вместо этого послал собственного сына, парнишку лет десяти-одиннадцати, "проводить благородных господ".

Поиски заняли не более получаса и стоили пару медяков, которые будущая акула местного гостиничного бизнеса с довольным видом засунул куда-то в недра своих обносков. По правде сказать, найденное не впечатляло. Бывшая когда-то квадратной яма с полуобвалившимися краями. Поблескивающая примерно в полутора метрах от краев вода. Вокруг черт ногу сломит - какие-то заросшие мелким отвратительным кустарником бугры, ямы, небольшие холмы... И все это удовольствие примыкает непосредственно к склону, завершающемуся наверху крепостной стеной. Так что, стоило только нашей троице попытаться приблизиться к воде, как свистнувшие в опасной близости стрелы тут же продемонстрировали им всю ошибочность этой затеи.  

Пришлось отступить. Впрочем, отступали по-разному. Господа прогрессоры - в крайне унылом расположении духа. А молодой рыцарь - всего лишь глубоко задумавшись. Уныние озвучил господин Гольдберг, стоило лишь им завершить ретираду в более-менее безопасном месте.

- Ну, и какие здесь могут быть раскопки? - Разочарование и скепсис прямо таки сочились из его губ. - Если тебя в любую минуту могут нашпиговать стрелами, как ежика - иголками?

- О, поверьте, мессир Ойген, это как раз наименьшая из проблем, - все в той же глубокой задумчивости ответствовал ему де Корнель. Место раскопа всегда можно накрыть от стрел деревянными щитами, это обычное дело. Разве у вас в Индии воюют не так? Но, клянусь ресницами Девы Марии, я не имею ни малейшего понятия, где следует копать! Все эти бугры и ямы на склоне похожи друг на друга, как родные братья.  

- Ой, да раскройте-таки пошире глаза! Вон та ложбина выше по склону, да-да, та самая, что обрывается в пятнадцати шагах от начала... Там был когда-то вход в тоннель. Место, где лощина упирается в холм - это и есть обрушившаяся входная арка. Вот только обрушилась она примерно тысячу лет назад. Так что, разобрать завал будет не так уж и просто.

- А вы точно уверены, что вход именно там?

- Ну, я конечно не Господь Бог. Но больше ему быть просто негде.

- Вот как? Значит, раскопаем!

Вечером о находке было доложено на совете вождей объединенного войска. Докладывал, разумеется, Жофруа де Корнель. "Колдуны из Индии" скромно стояли в стороне, будучи готовыми в любую минуту прийти на помощь своему молодому другу. Однако, вмешательства не потребовалось. Благородные господа-предводители давно уже пытались найти какой-то способ избежать кровавых и не принесших пока никакого успеха лобовых штурмов. И даже мысль о подкопе под стены уже неоднократно высказывалась. Останавливало лишь то, что полноценный подкоп потребовал бы слишком много времени. А тут фортуна преподносила им на блюдечке уже готовый тоннель - стоило лишь разобрать завал на входе! 

Разумеется, он был сочтен подарком Небес и спасительной соломинкой, за которую нужно хвататься двумя руками! Далее пошла уже обычная штабная работа. Чьи плотники будут сколачивать щиты, прикрывающие место раскопа, а чьи - мастерить палисады для защиты арбалетчиков? Чьи арбалетчики займутся подавлением вражеской активности на стенах? Какими силами блокировать место раскопа от возможных вылазок неприятеля через южные и восточные ворота? Сбор и инвентаризация шанцевого инструмента, определение порядка и очередности  участия саперов из разных дружин в земляных работах... И еще тысяча мелких организационных вопросов, которые, собственно, и составляют главное содержание боевых действий во все времена.

Весь следующий день визжали пилы, стучали топоры и молотки. Ночью шла установка защитных конструкций для саперов и арбалетчиков. И уже с первыми лучами солнца защитники юго-восточного сектора крепостной стены Иерусалима могли наблюдать резкое изменение диспозиции в зоне их ответственности. Ложбина над источником Гихон оказалась перекрытой сверху крепкими деревянными щитами. За ночь их даже успели забросать на локоть землей. Так что, о том, чтобы поджечь дерево стрелами, нечего было и думать.

Вокруг и поодаль нагло торчало множество палисадов из врытых в землю кольев, соединенных плотными плетнями - обычные полевые укрытия для стрелков. В чем тут же успели убедиться самые любопытные из защитников города. Кованые болты, посланные засевшими за палисадами арбалетчиками, растолковали все более чем доступно.

Далее пошла уже обычная работа по расчистке завала. А в том, что это именно завал, саперы убедились сразу же, как только сняли накопившийся за века слой почвы. Ибо далее под ним пошли уже хаотично разбросанные каменные блоки, обломки кирпича, фрагменты рухнувшей кладки и так далее. Все это, с одной стороны, резко замедлило работу, ибо впрессованные в грунт за сотни лет, каменные блоки нелегко поддавались кирке и лому. С другой же стороны, весь этот каменно-земляной хаос весьма воодушевил саперов. Ведь наличие элементов кладки и каменных завалов свидетельствовало, что они на правильном пути.  

В штабе объединенного войска тем временем шла стратегическая работа. Необходимо было принять решение, как именно воспользоваться подземным тоннелем, когда он будет, наконец, открыт. Ведь очевидно, что просто довести раскоп до выхода на внутренней стороне городской стены, чтобы ворваться по нему в город, невозможно. Защитники, обеспокоенные неожиданной активностью осаждающих, уже стянули на этот участок обороны весьма значительные силы. Нетрудно догадаться, какой прием ожидает тоненькую струйку  атакующих, вырывающихся из подземного хода. Гарантированное уничтожение.

Поэтому граф Мендиш предлагал не мудрствовать лукаво. И поступить в полном соответствии с наступательной доктриной этого времени. Ну, - в части, касающейся взятия крепостей, замков и иных укрепленных сооружений. А именно, воспользоваться найденным туннелем как сапой. То есть, расширить его вверх, подведя непосредственно под фундамент крепостной стены, вынуть из-под фундамента елико возможно грунта, лишить стену опоры и обвалить затем ее кусок. Тем самым, открывая город атакам пехоты, а то и - чем черт не шутит - кавалерии!

Против этого плана говорили лишь два обстоятельства. Во-первых, его трудоемкость.  Ведь сколько же грунта надобно будет вынуть из-под крепостной стены, чтобы она обвалилась! Работы месяца на два, не меньше. А, между тем, стоящее в осаде войско  начинало испытывать известные трудности с продовольствием! Ближнюю округу фуражирские и интендантские команды уже подчистили, а издалека везти продукты, пока не окончены военные действия, местные как-то не торопились. Хотя во всеуслышание и было объявлено о весьма приличных ценах, предлагаемых за продовольствие и фураж.

Но главной уязвимой точкой плана минирования стены была его предсказуемость. Даже сейчас, когда вожди похода, наслаждаясь вечерней прохладой, обсуждали дальнейшие действия, на той стороне стены были слышны удары кирок, ломов, топоров, окрики переговаривающихся рабочих. Там тоже были знакомы с современной наступательной доктриной. В части, касающейся взятия... И поэтому заранее готовились к обрушению стены.

А это значит, что наступающих встретят многочисленные баррикады, ямы, ловушки, врытые в землю колья и еще многое из того, что придумано пытливой военно-инженерной мыслью двенадцатого столетия.  На крыши домов будут стянуты стрелки со всего оборонительного периметра, каждый дом, каждый переулок станет местом засады.  В общем, кварталы, прилегающие к будущему пролому, превратятся в настоящие фортификационные районы. И пройти их будет ох, как не просто!  

Именно поэтому очередное предложение Жоффруа де Корнеля было выслушано со столь большим вниманием.

- Мессиры, - начал он, - мои высокоученые друзья из Индии с помощью своего несравненного искусства в области астрологии получили крайне важные сведения. Как выяснилось, открываемый нами тоннель имеет выход не только на внутренней стороне городской стены. Оказывается, прямо из этого тоннеля есть проход, ведущий к глубокой вертикальной штольне глубиной более шести туазов. Спустившись по ней, мы найдем еще один тоннель, идущий почти через весь город. Он заканчивается у западной стены, почти у самых ворот. О его существовании никто не знает, ибо пользоваться им перестали еще тысячу лет назад. Поэтому я предлагаю следующее...

***

Капли оливкового масло, обильно смешанного с воском и еще бог знает чем, с шипением гасли в воде, оставляя после себя запах церковного ладана и, почему-то, греческого ресторана. Вереница вооруженных людей с факелами в руках брела по колено в воде через узкую подземную расщелину, сжимаемую с обеих сторон гладкими скальными выходами. В некоторых местах воинам приходилось поворачиваться боком, чтобы протиснуться между сходящимися почти вплотную стенами тоннеля.

Три сотни рыцарей Храма, решившихся под покровом ночи проникнуть в осажденный Иерусалим, брели во мраке подземелья. Плеск воды под ногами, яркие сполохи факелов над головой, сверканье водяных капель на гранитных стенах тоннеля.... Уже позади остался спуск по веревкам в бездонную вертикальную штольню, ведущую, казалось, прямиком в ад. Впереди же ждала лишь неизвестность.

Перед тем, как скользнуть в узкое жерло, воины крестились, а по шевелению губ нетрудно было догадаться, какие именно молитвы и обещания Деве Марии исторгались из их груди. Впрочем, ужас и мрак подземных теснин несколько умерялся тем фактом, что их товарищ, Жоффруа де Корнель - совместно с мессиром Серджио - уже прошли весь подземный путь до конца и вернулись обратно. Живые и невредимые.  И значит, сползая вниз по закрепленным канатам, братья-рыцари могли надеяться, что и с ними все будет в порядке.

Подземная расщелина, наконец, закончилась. Теперь воины шли по туннелю, явно сотворенному человеческими руками. Но Боже всемилостивый, люди ли это строили? Или, может быть, сказочные великаны? Разве в человеческих силах обтесать эти гигантские блоки и выложить из них такие вот циклопические стены? Ставший прямым, как натянутый волос, туннель привел отряд храмовников в большое закругленное помещение с весьма высокими сводами.

- Когда-то здесь был подземный резервуар для питьевой воды, - негромко пояснил столпившимся вокруг него рыцарям Капитан, пока последние воины их отряда подтягивались из водосточной штольни. Эхо с шипением разносило его слова по малейшим закуткам рукотворной подземной полости. - Вот видите этот кусок кладки? Она относительно новая, ей не больше трехсот лет. За ней какой-то, то ли подземный склад, то ли винный подвал. Во всяком случае, там точно никто не живет. Здесь мы и выберемся на поверхность.

Пока пара рыцарей, взобравшись на заранее установленные деревянные козлы, аккуратно вскрывали прихваченными с собою ломами заплату из необожженого кирпича, де Корнель еще раз повторял последние инструкции.

- Анри, Симон, еще раз повторяю, на вас казармы городской стражи и лагерь размещенных в городе дружин окрестных сеньоров. Маршруты выдвижения вы изучили, на всякий случай мессир Серджио пройдет  вместе с вами до мест дислокации. В драки по дороге не вступать, от встреч с крупными отрядами уклоняться, мелкие патрули уничтожать без шума силами передового охранения. Сигнал к началу атаки - звуки от нашего штурма западных ворот. Первый крик, первый звон меча, и вы даете команду на поджог запальников. Да, арбалеты взвести и огонь приготовить сразу же по занятию позиций.

Огонь - это было ноу-хау Капитана, затребовавшего от господина Гольдберга дюжину деревянных бочек его огнесмеси. Перетащив их по очереди в уже знакомый сарайчик с решетками, Капитан устроил там разливочный пункт. Чуть ли не все войско металось теперь по округе в поисках пустых кувшинов, а Капитан наполнял их огнесмесью.

Зато сегодня каждый из бойцов тех отрядов, которые должны были блокировать казармы и войсковой лагерь, несли на себе кроме стандартного вооружения еще и по паре запечатанных воском кувшинов. Литров этак от двух до пяти. Поверх воска торчали запальники - жгуты из конопляных волокон, пропитанных маслом.  Пробить восковую затычку, зажечь запал - и можно бросать кувшины в оконные проемы блокируемых казарм. А там знай, расстреливай из арбалетов тех, кто сможет выбраться из окон. Двери-то, если все пойдет как надо, будут аккуратно подперты снаружи. Главное - заранее разжечь огонь во взятых с собою небольших жаровнях, чтобы не возиться с добыванием огня в момент атаки.

- Мессир, проход готов. - Рыцари, вскрывавшие кладку, приняли от стоявших внизу товарищей факелы и прошли вперед. И впрямь, бочки. То ли вино, толи масло. Интересно, этот их "мессир Серджио" кроме астрологического искусства еще и ясновидением владеет? Сквозь стенки видит? Впрочем, вслух подобные вопросы никто не задавал. Вполне достаточно того, что разнообразные таланты "колдунов из Индии" служат правому делу. А уж откуда они у колдунов взялись - от Бога или от Дьявола - то пускай святые отцы разбираются, об этом пускай у них голова болит.

Входную дверь в мгновение ока сняли с петель - всего и дел-то, что поддеть ломами. Отряды, чьей задачей было заблокировать казармы и лагерь, растворились в ночном городе. Головная группа под командованием де Корнеля, затаилась на оккупированном складе. До западных ворот не более трех минут хода. Нужно дать время ушедшим вперед бойцам выйти на исходные позиции.

Кажется пора. Ночная тишина рассекается лишь стрекотом цикад.  Значит, остальные дошли тихо. Можно начинать. Молодой рыцарь сделал шаг  вперед: "Арбалеты зарядить!". Заскрипели вороты, ставя проклятое церковью оружие на боевой взвод. Все, теперь вперед. Темная змея, состоящая из вооруженных и кипящих жаждой убийства людей, выскользнула из дверного проема и, набирая ускорение, заскользила по улице, ведущей к привратной площади.

Вот она, площадь! Змея тут же рассыпалась на составляющие  ее человеческие фигурки, несколько мгновений, и уже три шеренги перегородили площадь по фронту. Первая - сидя, вторая на колене, третья стоит. Залп! Сотня арбалетных болтов в одно мгновение смела дежурную смену привратного гарнизона. Вот только еще сидело пятьдесят живых человек вокруг костров на площади! О чем-то не спеша переговаривались, позевывали, глазели на звезды... И вот уже пятьдесят остывающих трупов заливают кровью брусчатку перед западными воротами Иерусалим.

- К воротам, бегом! - десяток воинов с кузнечными молотами бросается за де Корнелем выбивать запорный брус огромных ворот. Зачем же десяток, и двух бы хватило? А с запасом: первую двойку подстрелят, вторая тут же на ее место встанет...

Пять десятков остались на месте, выстроившись кругом, - на все стороны. Опять скрипят вороты, чтобы встретить калеными болтами тех, кто придет на помощь убиваемому гарнизону ворот. Из города ли пойдут, или по стенам - везде подмогу встретит ощетинившийся железными иглами еж. И по паре десятков мечников - на лестницы, в боевые галереи привратных башен. Чтобы не дать проснуться отдыхающим сменам. Чтобы никто не смог помешать тем, кто тяжкими молотами выбивает сейчас неподатливый брус из огромных железных скоб.

Страшно? Не-е-т, страшно станет только сейчас. Вот, теперь - когда два гигантских костра вспыхнули вдруг в самом сердце осажденного города. И нечеловеческий вой сотен заживо сгорающих людей пробудил его от ночного сна. Вот теперь, да - страшно! И уже точно никто теперь не успеет прийти на помощь проигрывающему свою главную битву привратному гарнизону.

Проснулись? Схватились за оружие? Поздно! Что с того, что вас тут в башнях и на стенах впятеро больше? Вам ли, спросонья, да без доспехов, воевать с окольчуженными, опьяневшими от крови волками, с лучшими мечниками ордена? Спасти свои жизни - вот все, что в вашей власти. Но на площадь, к воротам вас уже никто не пустит. Да и нечего вам теперь там делать. Дрогнули, заскрипели, пошли в сторону гигантские створки ворот. И огненный круг рисуется ярким факелом там, где еще недавно стояла непреодолимая преграда. И радостный рев сотен глоток совсем неподалеку. И грохот копыт сотен рыцарских коней, рванувшихся в открытые ворота. И вливающаяся следом за ними пехота. Все, конец! Пал Иерусалим. Пал великий город. Пал, как и ровно сто лет тому назад.

Что, и правда, ровно сто лет? Правда, милостивые государи, правда. Сквозь чад и копоть заливаемых тут и там пожаров виднеется уже розовая полоска утренней зари. Наступает новый день. Пятнадцатое июля 1199 года.

***

Из "Истории завоевания Египта":

... Но прежде чем вторгнуться туда, епископы и священники, проповедуя и увещевая всех, повелели устроить бога ради крестное шествие вокруг укреплений Иерусалима, усердно молиться, творить милостыню и соблюдать пост. В понедельник, с приближением часа, когда господь наш Иисус Христос удостоился претерпеть за нас крестную муку, наши рыцари, стоявшие на подвижной башне, жарко схватились с неприятелем.

Тогда же и рыцари Храма отважно пошли на приступ,  разрушили малую стену и подняли лестницу на главную стену. По ней полезли они, завязав рукопашную с сарацинами и защитниками города. Они дрались с ними своими мечами и копьями. Первым неустрашимо ринулся вперед маршал храмовников, Адам Брион, ему последовал рыцарь Жоффруа де Корнель, который позвал за собой прочих рыцарей, чтобы и они поднимались. И вот те, которые уже взобрались, спустились в город и отыскали дверцу в стене. И наши вступили через нее в город и не брали в полон никого из тех, кого встречали на пути. Многие из наших, а еще больше из неприятелей, нашли здесь свою смерть. И среди них был мессир Адам Брион, маршал Ордена Храма, снискавший на стенах Иерусалима славную и почетную гибель.

... В июле месяце, пятнадцатого числа 1199 года от Рождества Христова, ранним утром взят был штурмом Иерусалим, Царственный град, расположенный посредине земли. Радуясь и плача от безмерной радости, пришли наши поклониться гробу Спасителя Иисуса и вернуть ему свой долг. Вечером того же дня со святыми молитвами  был предан святой земле предводитель тамплиеров, маршал Брион....

... На следующий же день был собран Капитул Ордена и объявлено всем братьям Храма поститься три дня. По прошествии сего времени были собраны все бойцы и бальи провинции Иерусалимской и там же избран командор выборов и еще двенадцать выборщиков, дабы приступить к избранию нового маршала Ордена Храма. А было сделано это так. Брат кастелян призвал командора выборов и его компаньона, те избрали двух братьев, потом вчетвером - еще двух братьев и так до двенадцати (в честь двенадцати апостолов).  Эти же двенадцать избрали тринадцатого в честь Христа.  

Тринадцать выборщиков собрались в уединенной комнате и начали предлагать сначала лиц из земель по сию сторону моря - либо из состава монастыря, или из числа бальи. Но этим они не ограничивались. И, ежели бы оказалось, что наиболее пригодное лицо находится в заморских землях, и в том будут согласны все тринадцать либо большинство из них, то таковое лицо было бы избрано маршалом Храма. И вот, по прошествии многих часов все тринадцать вышли перед братией и объявили имя избранника. Новым маршалом Ордена Храма стал мессир Жоффруа де Корнель, доблестный воин и муж великой учености..."

***

А, спустя несколько дней начали вдруг возвращаться почтовые голуби. Те самые, что мессир де Торнхейм скупил чуть ли не со всей Падуи, едва лишь они остановились на постой еще тогда, в мае, перед встречей с венецианской Синьорией. Голуби были тотчас же разосланы со специальными курьерами в Англию, Аквитанию, Нормандию, Францию, Бургундию... - везде, где у короля Ричарда были верные люди, готовые слать весточки в случае нужды.

И вот вести пришли. Одна хуже другой. Последняя затмила собой все предыдущие: "Ваше величество! В Лиможе во время столкновений между катарами и прихожанами римской церкви тяжело ранена арбалетным болтом Ее Величество королева Алиенора"