Фост Ольга, е-мейл: fost.olga.j@gmail.com

  

  

  Через Лету

  

  Когда маленькую Ленку спрашивали, какое время года она сильней всего любит, девочка с широкой улыбкой звонко отвечала: "Все!" Затем поднимала глаза вверх, словно уточняя ответ у неба, и добавляла: "А лето во-о-от на столечко сильнее".

  Позже, много позже она всей душой и без оговорок примет расстригу-весну, надменную скромницу зиму, и даже к угрюмому похмелью осени привяжет её странная, болезненная нежность, которая скорее сострадание, чем любовь. Но всё это потом. А пока... пока в девочке царила самая солнечная пора года, и любима была - за созвучие мелодий.

  Лето приходило в их дом куда раньше, чем его провозглашали календари, придуманные, как известно, чтобы почем зря путать честных людей. Первой о долгожданном госте возвещала скрипучая крышка старой укладки, где всю зиму в пропахшем нафталином заточении лежали летние вещи. На смену серо-коричнево-чёрной гамме одежды шла апельсиново-молочно-вишневая. Следом и тяжелые портьеры покидали насиженные за полгода насесты, чтобы отправиться в наполненную водой ванну. Ленке нравилось смотреть, как бабушка с мамой в четыре руки исполняют концерт для мокрой ткани со стиральной доской и хозяйственным мылом. Девочка отчаянно просилась помогать, и ей доверяли самую ответственную часть дела: вручали сочащийся пеной конец полотна. Гордая, будто паж с королевским шлейфом, Ленка держала концы занавески, пока мама выкручивала и отжимала постирку. Затем наступала очередь подушек и ватных одеял - чтобы поскорее выветрились из них тяжёлые зимние сны, бабушка раскладывала всё это хозяйство на подоконниках настежь раскрытых окон. По квартире гулял сквозняк, вытаскивая из дальних углов пушистые комочки пыли, а Ленка пыталась их ловить, после чего пару дней пугала маму громкими чихами.

  И всё чаще до Ленки, тихонечко лежавшей без сна в кроватке с высокими бортиками, доносились сквозь бабушкино похрапывание обрывки родительских голосов:

  - Куда...?

  - Хочешь сно... ...алтику?

  - А мож... ленджик? Вы вперед, а я приеду поз...

  Так приходило лето.

  Но в этот раз оно приблизилось иначе. Дом наполнился особой, деловитой суетой, о портьерах и одеялах забыли. В разговорах взрослых замелькали слова: "Командировка", "Шереметьево", "Такси" и что-то уж совсем загадочное - "Кипр". Отец, который терпеть не мог, если вещи оказывались не на месте, почему-то забыл на кухонном столе похожий на украшенную росписью шкатулку томик "Легенд и мифов древней Греции". Ненасытная до книжек дочка тут же уволокла его в любимый уголок между секретером и подоконником. Плюхнулась там на коленки к набитому поролоном медведю, уже пару лет как сменившему пост подушки на должность кресла, и благоговейно приподняла обложку сундука с сокровищами.

  Книги, книги... что ни корешок - то дверь в новый мир, что ни строка - то тропинка в неизвестность. Даже если читано-зачитано-перечитано по десятку раз. Неизменными остаются книги - меняемся мы, их читающие.

  Мифы Эллады как-то сразу стали своими, причудливо переплетясь с русскими сказками. Жуткого трехглавого стража подземного царства Аида покрывала чешуя - как Змея-Горыныча. Не сумел Орфей перевести через калинов мост свою Эвридику, и растаяла её тень в хмельном аромате асфоделей. Смешливые нимфы помогали плести венки из одуванчиков и легонько касались щек прохладными ладонями березовых листьев. Ой, мамочки! Кипр! Так на его берег вышла новорожденная богиня любви! И я увижу это?! Да, а через Лету надо перекинуть платок Марьи Моревны, и нипочем не унесёт жестокая ледяная река нашу память. Ведь если будет память, то и не закончится жизнь. Никогда.

  Таинственным шёпотом сообщила мама Ленке, что отъезд назначен на первое июня. Самолёт - в ночь, значит, из дома выезжать будем вечером. Возьми, что ты хочешь увезти с собой. А мы уезжаем на лето? Нет, доченька, на год, а может, и дольше. Ну раз так, Ленка собралась быстро: взяла деревянный ларчик, где хранила коллекцию дореформенных медяков и блестящих осколочков посуды, узкую стекляшку с болгарским розовым маслом - нравился ей этот томящий какой-то загадкой аромат - и книжку древнегреческих сказок. Взрослые почему-то паковались дольше, и как-то уж очень, на Ленкин взгляд, мрачно: разве можно собираться в путешествие с такими угрюмыми лицами? И зачем там, в далеких неведомых краях столько чемоданов?

  До чего же медленно начинает тянуться время, когда уже известен день и час того важного, что должно случиться в твоей жизни! Какая ж это каторга - ждать! Вроде и новое начинать нет смысла - придётся недоделанным бросить, а от безделья и подавно, только хуже. В итоге Ленка составила в тетрадке словарик всех олимпийских богов. Управилась быстро. Подумала-подумала и перед каждым именем проставила номера страниц, на которых их имена упоминались. Но и это заняло от силы дня три. Наизусть выучила легенду об Афродите и Адонисе. Играла в театр: усаживала в ряд всех имевшихся кукол и громко, с выражением читала им про путешествие хит-ро-ум-но-го О-дис-се-я. Доставала бабушку вопросами, как именно та будет скучать, когда Ленка с родителями уедут. Вытаскивала из сумки ларец и пересчитывала желтовато-серые копейки, алтынчики и пятачки, от которых веяло стариной - ещё бы, ведь они вовсю помогали людям, когда Ленки и в проекте не предвиделось. И даже после - останутся. Чуять краем сознания чёрную бездну небытия было и любопытно, и жутко.

  День отъезда выдался жарким, маетным, бестолковым. Бабушка сбегала на станцию за квасом, потом спохватилась, что не купила хлеба, побежала снова. А ещё наварила картошки: "Мама, ну зачем ты наготовила на целый полк?!" Однако съели всё подчистую: от нервов аппетит иногда просыпается - ого-го! Да и где там, в аэропорту, посреди ночи, еду найти?

  Ближе к вечеру градус волнения стал расти с быстротой снежного кома, несущегося с островерхой горы. Ленка то и дело бегала к телефону, набирала "сто" и вслушивалась в металлический женский голос, сообщавший, что стрелки часов не сдвинулись... не сдвинулись... сдвинулись всего на один шажок...

  В конце концов, непоседу поймали в тёплые объятия и крепко прижали к тонкому хлопку летней рубашки. Дочка ткнулась лицом в тепло отцовской груди, вдохнула покоя и тут же захотела уснуть под мерное биение мужского сердца, сопя носом в уютную ямку между плечом и шеей. Но - не дали:

  - Елена! - ох, как же не любила тогда Ленка своё полное имя, а после того, как прочла про эту, из-за которой Троя, и подавно стала ворчать на родителей, которые уж единственному-то ребенку могли бы придумать... Вот чем вам Мальвина не подходило, а?

  - Елена, угомонись. И не трогай телефон пока, ладно? Нам сейчас насчёт такси могут позвонить. А как они дозвонятся, если будет занято? - oтец как в воду глядел, не прошло и десяти минут, как по квартире походным горном раскатился телефонный звонок.

  Бабушка заплаканно посмотрела на сына с невесткой, прижала к пахнущей свежим хлебом и столь же пышной груди Ленку, прошептала что-то внучке в темечко. Присели на дорожку. Умолкли на минуту - каждый о своём.

  - Ну, - хлопнул отец себя по коленям, - двинулись.

  В бежевой "Волге" с зеленым огоньком Ленка оказалась зажата между мамой и большим солнечно-желтым чемоданом из искусственной кожи, который, сколько она себя помнила, путешествовал с ними каждое лето в какое-нибудь далеко. И пока мама долгим прощальным взглядом смотрела на ярко освещённое окно кухни, пока отец вполголоса объяснял шоферу, как покороче выехать из микрорайона на МКАД, Ленка поглаживала канареечный бок чемодана и шёпотом напевала ему бабушкино напутствие:

  - В добрый час, в светлый час, зеркалом дорожка...

  Они ехали прямо на закат. Небо синевато-оранжевым конусом сходилось к ослепительному жёлтому диску, от которого по горизонту уже растекалось во все стороны расплавленное сияние. Ух ты, вот ещё чуть-чуть - и въехали бы в этот огонь! Но шофер небрежно-пижонским жестом бросил вперёд рычаг, украшенный набалдашником с красной розой, и такси ушло вправо. Шоссе плавно влилось в широкую кольцевую автодорогу.

  Ленка затихла, глядя на мелькавшие рощицы и деревянные домишки, в окнах которых уже зажигались огоньки. Над трубами некоторых курился дымок. В салон через раскрытую форточку влетели звонкие возгласы детей, дальний собачий перебрёх да влажный, щемящий сердце аромат подмосковного вечера. И Ленке вдруг отчаянно расхотелось уезжать. Резко вскинув подбородок, она сквозь прищуренные веки увидела, как по дальней пыльной обочине бредут трое. Впереди - девушка с раскинувшимися по плечам прядями, за ней - высокий худощавый паренек, и следом - дворняжка, которую чем-то заинтересовала опущенная вдоль бедра рука юноши. Автомобиль нагонял гулявших, и Ленка смогла разглядеть венок на темноволосой головке девушки, желтые подпалины на впалом боку пса и его нос, почти касающийся пальцев паренька. "Волга" проехала мимо троицы в тот момент, когда дворняга подхватила выпавшее из разжатой ладони лакомство. А напрочь забывший о нём бережно прикоснулся к плечам девушки. Та словно в танце обернулась, их губы встретились, и Ленка, ослепленная закатным солнцем, отвела взгляд. А эти двое слились на краешке света в самозабвенном поцелуе, и даже время замедлило ради них свой неостановимый ход.

  "Шереметьево" встретило деловитым шумом. Разглядывать светящиеся цифры табло, сладко пахнущие заграницей сувениры в стеклянных витринах и конструкцию потолка, будто бы собранного из обрезков труб, надоело быстро. Хотелось или уехать немедленно - или не уезжать вовсе! Потому Ленке еле запомнились долгая очередь на пограничный контроль, родительская маета в ожидании рейса и длинный коридор в самолёт. Она немного оживилась, лишь когда её посадили к иллюминатору. На землю уже опустилась густая темнота безлунной ночи, поэтому сигнальные огни аэродрома казались огромными звёздами в окружавшем их космосе. Вот прошла сказочно красивая стюардесса, проверила - хорошо ли пристегнуты ремни. Вот командир экипажа поздоровался с пассажирами и дал команду к старту.

  "Сейчас я улечу отсюда. Вместо меня вернётся совсем другая, а я умру, когда самолет оторвётся от земли. Как же хочется домой", - отрешённо подумалось Ленке. Ребёнок меж тем приткнулся лбом к пластику иллюминатора и неотрывно следил, как за крылом остаются терминал, разноцветные лампочки да чёрные пики елей. Машина вздрогнула всем корпусом, сердито взревели моторы, и пассажиров мягко прижало к сиденьям. Рёв перешёл в натужный монотонный гул, вжикнули по глазам взлётные огни, и пронзительно-ледяная волна расставания окатила Ленку.

  Мелькнули, быстро уходя вниз, жемчужные цепочки фонарей вдоль дорог, купол света над столицей, горбатая спина удаляющейся земли. Но ничего этого уже не увидела девочка, крепко уснувшая в минуту взлёта.

  

  Быть девочкой

  

  Не верьте тому, кто говорит, будто девочкой быть легко и приятно! Это же не жизнь, а сплошные "нельзя!"

  - Девочка не должна так делать! - эх... Ленке, вытащенной родительским приказом из-под надёжной защиты тополиной кроны, укоризненный взгляд мамы показался куда больнее увесистого подзатыльника отца, в чьих отвёртках, мотках оловянной проволоки и деталях разобранного радиоприёмника дочка недавно без разрешения покопалась. Впрочем, отдавая должное свойственному мужчинам чувству справедливости, наказана Ленка была всё же не за стремление к познанию - отец был справедлив, и зря не наказывал. Когда дочь отправилась в кругосветное путешествие по близлежащему оврагу, ей досталось только за то, что ушла, не предупредив. Да, есть уроки, которые запоминаются с первого раза.

  Точно так же, с первого раза, запомнила из уличной драки Ленка: получая кулаком в солнечное сплетение, надо задержать дыхание - и не придётся позорно лежать в ногах у соперника, уподобившись пресловутой рыбе.

  И нестрашно, когда днями позже подловят тебя с подругой в чужом дворе, думая, что лёгкая добыча. Задержать дыхание, когда врежут в солнечное сплетение и, поймав в глазах противника то самое, стремительно переходящее в панику изумление, вложить всю силу в один-единственный ответный удар. Под коленную чашечку. И тикать! Зря, что ли, мы в футбол всё лето гоняли?

  И ни за что не сказать маме, почему рукав оторвался от воротника. Любящие и так найдут повод огорчиться. Любимых огорчать нельзя.

  Да вообще, все эти подзатыльники, шлепки, стояние в углах и прочие изобретения для усмирения человеческого духа - такая ерунда. По сравнению с упоительной радостью новых открытий.

  Но даже открытия - это полдела. Гораздо интереснее прыгать выше собственной головы. Кайф потом фантастический - от мысли, что сделала, смогла, достигла. И пусть никому, кроме тебя, девчонка, ни горячо ни холодно от смешного твоего геройства. Когда-нибудь всё равно пригодится, а пока - пусть покоится новое знание в глубине души, словно философски дремлющая под боком кошка.

  Кстати, кошки никогда не приходят в нашу жизнь просто так, пусть даже и являются в наши дома столь же незатейливо, как оказался у Ленки и королевский аналостан Максюта. Его матушка Пульхерия, чьё жизненное предназначение заключалось в том, чтобы не давать скучать ленкиной подруге Вале, провела очередное лето на даче. И вернулась оттуда в корзинке, окружённая хнычуще-ищущим материнские соски выводком. Жалостливые хозяева, не найдя в себе душевных сил отправить эти комочки жизни в ведро с водой, принялись уговаривать знакомых осчастливиться пульхериным потомством.

  - Ты же давно котёнка хотела. Может, возьмёшь? - сказала Валя Ленке.

  Ленкины родители поначалу усомнились: сможет ли дочка отвечать за питомца? Но девочка, которой нравятся мальчишечьи игры, умеет убеждать. В ход идут не только традиционно женские методы обработки сопротивляющегося материала типа нытья и дутья, но и неопровержимая логика, а также продолжительная демонстрация силы воли.

  Максюта был самым крупным среди своих братьев и сестер. От остальных его выгодно отличало непередаваемо аристократическое спокойствие, с возрастом превратившееся, правда, в нагловатую вальяжность. Из состояния сонной задумчивости котика можно было вывести только ласковым "Мась-мась-мась, рыбка..." Личина надменного царедворца моментально спадала, и Максюта со всех лап мчался на кухню в образе пылкого любовника. С порога мявом оповещал всех о своём прибытии, и еле сдерживая слюнотечение, тыкался пушистым лбом хозяйке под колени. Бодаясь, он басовито, чтоб не сказать эротично, мурчал.

  Кошачью непредсказуемость давно пора бы упаковать в какой-нибудь афоризм с претензией на пословицу. Потому как эти звери живут в одном им понятном ритме; командовать кошкой невозможно. С ней можно только научиться ладить. Вежливо и по-хорошему.

  За пару лет и Ленка, и её родители, избранные Максом в качестве членов своей семьи, привыкли к двум ипостасям кота. Естественно, к тому, что в слегка меланхоличном сибарите проснётся неугомонный разведчик (чтоб не сказать - шпион пронырливый), люди оказались не готовы.

  Середина того августа выдалась на редкость жаркой - и многие жалели, что уже побывали в отпусках. Окна оставались распахнутыми настежь целыми днями, и из них, подобно языку утомленного солнцем пса, уныло свисали на улицу занавески.

  Окна родного дома были видны Ленке почти со всех концов микрорайона. Вот и сейчас, возвращаясь после особо долгих и азартных "казаков-разбойников", она привычно отыскала взглядом знакомое окно на тринадцатом этаже. Ветерок, который на такой высоте всё же обретался, уцепился за тюль и лениво раскачивался на нём. А за этой игрой пристально наблюдал наполовину высунувшийся из окна Мась. Ленка ахнула и прибавила ходу.

  Лифт не работал, а топать пёхом - ой-й-й... Шмыгнув в соседний подъезд, Ленка доехала на лифте до последнего этажа, через чердак выбралась на пожарную лестницу своего подъезда и бегом помчалась по ступеням. Три пролета вниз - это вам не тринадцать вверх...

  Ключ попал в замок лишь с пятой попытки. Не прикрыв за собой входную дверь, девочка бросилась в комнату. Подоконник был пуст.

  Потом она не могла вспомнить, как подошла к окну, как втянула внутрь и связала узлом, чтобы не мешал, тюль. Как осторожно, боясь увидеть самое страшное, глянула на асфальт возле дома.

  Надежда - это великая и одновременно опасная штука. Когда она охватывает вас - кажется, что в мир возвращаются утраченные было краски. Но, чёрт возьми, на что вы готовы, чтобы чаяние ваше стало явью?

  - Мр-р-р-р-мяу, - окликнул Ленку с окна соседской квартиры Максюта, и его маленькая хозяйка едва не рухнула на пол.

  - Максинька, сиди там, я сейчас!

  Соседей дома не было и не предвиделось - как сообщила старушка, жившая в однокомнатной напротив, те уехали дня три уж тому как, а когда вернутся - никто не знает:

  - И ключей не оставили, и не ходит к ним никто - цветов-то не разводят. А так были бы ключики, пустила б я тебя, деточка, кошечку-то жалко... Ох, на всё божья воля, на всё...

  Сандалии стали просто неподъёмными, когда Ленка поняла, что она будет делать дальше. Но друг в беде, и этим всё сказано, а на скольких лапах он ходит и на каком языке говорит - какая разница?

  Та-а-ак, прикинем. Макс перебрался с нашего подоконника на соседский по узкому - чуть шире моего запястья - алюминиевому карнизу. Раз пробрался туда - значит, сможет и обратно. Только бы не вздумал выпускать когти, не то соскользнет по металлу.

  Высунувшись по пояс в окно, Ленка приказала:

  - Макс, домой!

  В зрачках, похожих на зернышки чечевицы, мелькнуло недоумение: "Я тебе что - собачка?" Лапы неуверенно потоптались по горячему от солнца металлу, но кот остался на месте.

  - Максинька, пожалуйста, вернись, а? - сбавила Ленка обороты. Кот обречённо смерил взглядом серую полоску карниза. И остался на месте.

  И тогда Ленка приступила к исполнению плана "б". Она легла на нижнюю раму окна животом, зацепилась правой ногой за батарею отопления, а левой - за косяк. Правой рукой намертво прижала к себе подоконник, а свободную левую насколько позволяли её полтора-метра-с-кепкой вытянула вдоль карниза. С трудом приподняла голову:

  - Теперь - ты. Жду.

  В зелёных кошачьих глазах отразились человеческие: зрачки оттеснили радужку, превратив её в тонкую полоску леса на вечереющем горизонте. И медленно-медленно зверь двинулся к ждавшей его ладони.

  Какая-то женщина рукой прикрыла рвавшийся наружу крик, - она вместе с другими людьми смотрела с улицы, как одно маленькое тельце ползёт к другому. Затаив дыхание, стояли в дверях детской родители, - страшно было сделать хотя бы шаг в сторону окна, за которым висела дочь.

  Вот напряглась спина, облепленная мокрой ковбойкой, натянулись выцветшие и застиранные джинсы, и Ленка мягко, неслышно стекла с подоконника на пол, прижимая к левому плечу кулак, из-под пальцев которого виднелись тёмно-розовый нос и два полыхавших безумием глаза. А минутой позже кот покорно повис на собранной в горсть шкирке, даже не пытаясь уворачиваться от поцелуев, которыми осыпала его плачущая в голос Ленка.

  Знаете, а всё-таки быть девочкой - это неплохо: никто не станет дразнить рёвой-коровой, если тебе вздумается поплакать от избытка чувств.