Когда маленькую Ленку спрашивали, какое время года она сильней всего любит, девочка с широкой улыбкой звонко отвечала: "Все!" Затем поднимала глаза вверх, словно уточняя ответ у неба, и добавляла: "А лето во-о-от на столечко сильнее".

  Позже, много позже она всей душой и без оговорок примет расстригу-весну, надменную скромницу зиму, и даже к угрюмому похмелью осени привяжет её странная, болезненная нежность, которая скорее сострадание, чем любовь. Но всё это потом. А пока... пока в девочке царила самая солнечная пора года, и любима была - за созвучие мелодий.

  Лето приходило в их дом куда раньше, чем его провозглашали календари, придуманные, как известно, чтобы почем зря путать честных людей. Первой о долгожданном госте возвещала скрипучая крышка старой укладки, где всю зиму в пропахшем нафталином заточении лежали летние вещи. На смену серо-коричнево-чёрной гамме одежды шла апельсиново-молочно-вишневая. Следом и тяжелые портьеры покидали насиженные за полгода карнизы, чтобы отправиться в наполненную водой ванну. Ленке нравилось смотреть, как бабушка с мамой в четыре руки исполняют концерт для мокрой ткани со стиральной доской и хозяйственным мылом. Девочка ужасно рвалась помогать, и ей доверяли самую ответственную часть дела: вручали сочащийся пеной конец полотна. Гордая, будто паж с королевским шлейфом, Ленка держала концы занавески, пока мама выкручивала и отжимала постирку. Затем наступала очередь подушек и ватных одеял - чтобы поскорее выветрились из них тяжёлые зимние сны, бабушка раскладывала всё это хозяйство на подоконниках настежь раскрытых окон. По квартире гулял сквозняк, вытаскивая из дальних углов пушистые комочки пыли, а Ленка пыталась их ловить, после чего пару дней пугала маму громкими чихами.

  И всё чаще до Ленки, тихонечко лежавшей без сна в кроватке с высокими бортиками, доносились сквозь бабушкино похрапывание обрывки родительских голосов:

  - Куда..?

  - Хочешь сно... ...алтику?

  - А мож... ленджик? Вы вперед, а я приеду поз...

  Так приходило лето.

  Но в этот раз оно приблизилось иначе. Дом наполнился особой, деловитой суетой, о портьерах и одеялах забыли. В разговорах взрослых замелькали слова: "Командировка", "Шереметьево", "Такси" и что-то уж совсем загадочное - "Кипр". Отец, который терпеть не мог, если вещи оказывались не на месте, почему-то забыл на кухонном столе похожий на украшенную росписью шкатулку томик "Легенд и мифов древней Греции". Ненасытная до книжек дочка тут же уволокла его в любимый уголок между секретером и подоконником. Плюхнулась там на коленки к набитому поролоном медведю, уже пару лет как сменившему пост подушки на должность кресла, и благоговейно приподняла обложку сундука с сокровищами.

  Книги, книги... что ни корешок - то дверь в новый мир, что ни строка - то тропинка в неизвестность. Даже если читано-зачитано-перечитано по десятку раз. Неизменными остаются книги - меняемся мы, их читающие.

  Мифы Эллады как-то сразу стали своими, причудливо переплетясь с русскими сказками. Жуткого трехглавого стража подземного царства Аида покрывала чешуя - как Змея-Горыныча. Не сумел Орфей перевести через Калинов мост свою Эвридику, и растаяла её тень в хмельном аромате асфоделей. Смешливые нимфы помогали плести венки из одуванчиков и легонько касались щек прохладными ладонями березовых листьев. Ой, мамочки! Кипр! Так на его берег вышла новорожденная богиня любви! И я увижу это?! Да, а через Лету надо перекинуть платок Марьи Моревны, и нипочем не унесёт жестокая ледяная река нашу память. Ведь если будет память, то и не закончится жизнь. Никогда.

  Таинственным шёпотом сообщила мама Ленке, что отъезд назначен на первое июня. Самолёт - в ночь, значит, из дома выезжать будем вечером. Возьми, что ты хочешь увезти с собой. А мы уезжаем на лето? Нет, доченька, на год, а может, и дольше - папе по работе надо. Ну раз так, Ленка собралась быстро: взяла деревянный ларчик, где хранила коллекцию дореформенных медяков и блестящих осколочков посуды, узкую стекляшку с болгарским розовым маслом - нравился ей этот томящий какой-то загадкой аромат - и книжку древнегреческих сказок. Взрослые почему-то паковались дольше, и как-то уж очень, на Ленкин взгляд, мрачно: разве можно собираться в путешествие с такими угрюмыми лицами? И зачем там, в далеких неведомых краях столько чемоданов?

  До чего же медленно начинает тянуться время, когда уже известен день и час того важного, что должно случиться в твоей жизни! Какая ж это каторга - ждать! Вроде и новое начинать нет смысла - придётся недоделанным бросить, а от безделья и подавно, только хуже. В итоге Ленка составила в тетрадке словарик всех олимпийских богов. Управилась быстро. Подумала-подумала и перед каждым именем проставила номера страниц, на которых их имена упоминались. Но и это заняло от силы дня три. Наизусть выучила легенду об Афродите и Адонисе. Играла в театр: усаживала в ряд всех имевшихся кукол и громко, с выражением читала им про путешествие хит-ро-ум-но-го О-дис-се-я. Донимала бабушку вопросами, как именно та будет скучать, когда Ленка с родителями уедут. Вытаскивала из сумки ларец и пересчитывала желтовато-серые копейки, алтынчики и пятачки, от которых веяло стариной - ещё бы, ведь они вовсю помогали людям, когда Ленки и в проекте не предвиделось. И даже после - останутся. Чуять краем сознания чёрную бездну небытия было и любопытно, и жутко.

  День отъезда выдался жарким, маетным, бестолковым. Бабушка сбегала на станцию за квасом, потом спохватилась, что не купила хлеба, побежала снова. А ещё наварила картошки: "Мама, ну зачем ты наготовила на целый полк?!" Однако съели всё подчистую: от нервов аппетит иногда просыпается - ого-го! Да и где там, в аэропорту, посреди ночи, еду найти?

  Ближе к вечеру градус волнения стал расти с быстротой снежного кома, несущегося с островерхой горы. Ленка то и дело бегала к телефону, набирала "сто" и вслушивалась в металлический женский голос, сообщавший, что стрелки часов не сдвинулись... не сдвинулись... сдвинулись всего на один шажок...

  В конце концов, непоседу подхватили бережными руками и прижали к тонкому хлопку летней рубашки. Дочка ткнулась лицом в тепло отцовской груди, вдохнула покоя и тут же захотела уснуть под мерное биение мужского сердца, сопя носом в уютную ямку между плечом и шеей. Но - не дали:

  - Елена! - ох, как же не любила тогда Ленка своё полное имя, а после того, как прочла про эту, из-за которой Троя, и подавно стала ворчать на родителей, которые уж единственному-то ребенку могли бы придумать... Вот чем вам Мальвина не подходило, а?

  - Елена, угомонись. И не трогай телефон пока, ладно? Нам сейчас насчёт такси могут позвонить. А как они дозвонятся, если будет занято? - oтец словно в воду глядел, не прошло и десяти минут - и по квартире походным горном раскатился телефонный звонок.

  Бабушка заплаканно посмотрела на сына с невесткой, прижала к пахнущей свежим хлебом и столь же пышной груди Ленку, прошептала что-то внучке в темечко. Присели на дорожку. Умолкли на минуту - каждый о своём.

  - Ну, - хлопнул отец себя по коленям, - двинулись.

  В бежевой "Волге" с зеленым огоньком Ленка оказалась зажата между мамой и большим солнечно-желтым чемоданом из искусственной кожи, который, сколько она себя помнила, путешествовал с ними каждое лето в какое-нибудь далеко. И пока мама долгим прощальным взглядом смотрела на ярко освещённое окно кухни, пока отец вполголоса объяснял шоферу, как покороче выехать из микрорайона на МКАД, Ленка поглаживала канареечный бок чемодана и шёпотом напевала ему бабушкино напутствие:

  - В добрый час, в светлый час, зеркалом дорожка...

  Они ехали прямо на закат. Небо синевато-оранжевым конусом сходилось к ослепительному жёлтому диску, от которого по горизонту уже растекалось во все стороны расплавленное сияние. Ух ты, вот ещё чуть-чуть - и въехали бы в этот огонь! Но шофер небрежно-пижонским жестом бросил вперёд рычаг, украшенный набалдашником с красной розой, и такси ушло вправо. Шоссе плавно влилось в широкую кольцевую автодорогу.

  Ленка затихла, глядя на мелькавшие рощицы и деревянные домишки, в окнах которых уже зажигались огоньки. Над трубами некоторых курился дымок. В салон через раскрытую форточку влетели звонкие возгласы детей, дальний собачий перебрёх да влажный, щемящий сердце аромат подмосковного вечера. И Ленке вдруг отчаянно расхотелось уезжать. Резко вскинув подбородок, она сквозь прищуренные веки увидела, как по дальней пыльной обочине бредут трое. Впереди - девушка с раскинувшимися по плечам прядями, за ней - высокий худощавый паренек, и следом - дворняжка, которую чем-то заинтересовала опущенная вдоль бедра рука юноши. Автомобиль нагонял гулявших, и Ленка смогла разглядеть венок на темноволосой головке девушки, желтые подпалины на впалом боку пса и его нос, почти касающийся пальцев паренька. "Волга" проехала мимо троицы в тот момент, когда дворняга подхватила выпавшее из разжатой ладони лакомство. А напрочь забывший о нём бережно прикоснулся к плечам девушки. Та словно в танце обернулась, их губы встретились, и Ленка, ослепленная закатным солнцем, отвела взгляд. А эти двое слились на краешке света в самозабвенном поцелуе, и даже время замедлило ради них свой неостановимый ход.

  "Шереметьево" встретило деловитым шумом. Разглядывать светящиеся цифры табло, сладко пахнущие заграницей сувениры в стеклянных витринах и конструкцию потолка, будто бы собранного из обрезков труб, надоело быстро. Хотелось или уехать немедленно - или не уезжать вовсе! Потому Ленке еле запомнились долгая очередь на пограничный контроль, родительская маета в ожидании рейса и длинный коридор в самолёт. Она немного оживилась, лишь когда её посадили к иллюминатору. На землю уже опустилась густая темнота безлунной ночи, поэтому сигнальные огни аэродрома казались огромными звёздами в окружавшем их космосе. Вот прошла сказочно красивая стюардесса, проверила - хорошо ли пристегнуты ремни. Вот командир экипажа поздоровался с пассажирами и дал команду к старту.

  "Сейчас я улечу отсюда. Вместо меня вернётся совсем другая, а я умру, когда самолет оторвётся от земли. Как же хочется домой", - отрешённо подумалось Ленке. Ребёнок меж тем приткнулся лбом к пластику иллюминатора и неотрывно следил, как за крылом остаются терминал, разноцветные лампочки да чёрные пики елей. Машина вздрогнула всем корпусом, сердито взревели моторы, и пассажиров мягко прижало к сиденьям. Рёв перешёл в натужный монотонный гул, вжикнули по глазам взлётные огни, и пронзительно-ледяная волна расставания окатила Ленку.

  Мелькнули, быстро уходя вниз, жемчужные цепочки фонарей вдоль дорог, купол света над столицей, горбатая спина удаляющейся земли. Но ничего этого уже не увидела девочка, крепко уснувшая в минуту взлёта.

  

  2 июня 2007 - 15 февраля 2011 г.