Ох уж эта первая любовь! Какую же власть над нами имеет!

  Мне под тридцать, я - мать семейства, прочно замужем, но вот попалась тоже!

  Обычно перед тем как забирать дочку из детсада, я с электрички успеваю на рыночек около станции забежать - то одно, то другое прикупить. Потом - благо от рынка до садика неспешным ходом пять минут с полными пакетами - за девочкой моей иду, и мы оттуда до дома как раз еще и прогуляться успеваем.

  В общем, все у меня продумано, спланировано: к жизни надо относиться ответственно. Коль дана она тебе, так нечего тратить ее на пустяки. Если есть миллион, так не надо разменивать его по рублю.

  C самой юности я девушкой серьезной была. То есть с молодыми людьми я, конечно, встречалась, но... Если узнавала, что мужчина женат, то - всё! Он для меня только как человек оставался существовать, но больше никаких романтических шур-мур! Коль невмоготу ему и хочет от жены погулять - до свидания! Налево - это не со мной. Обидно мне за женщин, у которых мужья на сторону похаживают... И уж точно не со мной эти мужья будут им рога навешивать.

  Вот и замуж я с такими же мыслями выходила: всё, навеселилась Катя, теперь будь добра, окучивай свою грядку, и по сторонам не гляди.

  Но я ведь о первой любви начала... В восьмом классе в одноклассника своего влюбилась. То есть нравился он мне давно. А тут - первого сентября в школу пришла, увидела его - после лета жаркого волосы выгорели, лицо загаром таким хорошим, северным нашим, мягким загаром покрыто, глаза ясные, вырос же еще, возмужал... Ну, сердце-то в горле и заколотилось, в ушах - звон, пальцы дрожат, руки поскорее в карманы спрятала...

  Я ему - знаю - тоже нравилась. Но в тот день по-особому как-то улыбнулся, засмотрелся. И все уроки так взгляд его и чуяла.

  Сперва звонил он мне, часами мы разговаривали - обо всем на свете. А как он песни под гитару пел - и тоже по телефону! Голос какой! Глубокий, сильный, совсем уже мужской. До мурашек по коже... Лучше всего пел он Розенбаума - казачьи песни, а еще "Вальс-бостон"... К тяжелому року пытался меня приучать: включал кассетник, подносил трубку к динамикам...

  По зиме мы и встречаться стали. То на коньках ходили кататься, то в центр города уезжали гулять, рука в руку, плечо к плечу. Улицами, переулками, бульварами... Пытались заглядывать в окна, мечтали, как бы нам там жилось вместе... Ходили по музеям: там можно было согреться, а заодно кучу интересного узнать. Мы с ним даже учиться стали лучше...

  И за все это время ни разу, ни разу не поцеловались! Говорю же: строгого я воспитания барышня. Ждала чего-то всё... Слов особенных, наверное, момента более подходящего, что ли? Может, хотела, чтобы постарше немного мы стали? Да и он сдержанно себя вёл, разве что смотрел иногда так, что у меня дух захватывало.

  Отношения свои мы от всех скрывали - так нам хорошо было вместе, что боялись мы кому-то об этом рассказать. Я, точнее, боялась. Обычно у меня душа нараспашку, а тут затаилась так, что даже родители ничего не знали! А уж кому-то еще об этой моей любви говорить - и подавно не желала. О таком чуде разве можно рассказывать? Не знаю, кто-то, может, и рассказывает, но меня тогда словно гайкой намертво закрутили: хранила свою любовь как самую заветную тайну.

  Славка мой, как тебя было не любить?! Начитанный, остроумный, за словом в карман не лазил! Поехидничать, правда, любил, но так мягко, что дуться дольше пяти минут при всем желании не получалось. Высокий, плечистый, а лицо... Русских богатырей такими рисуют в книжках детских. Глаза удивительные: светло-серые, а по ободку радужки темная полоса. И взгляд горячий, обжигал просто, пронзал. И томительно-сладкой тяжестью наливалась грудь.

  Что греха таить, мне б тогда мои сегодняшние мозги... Не дала бы я нашей любви закончиться. Но всё по порядку.

  Училась у нас в классе девочка Даша. Хорошистка, маменькина дочка с виду. Ребята её недолюбливали. Не дружила с нею и я, но общалась чаще остальных: мы жили в соседних домах и нередко из школы возвращались вместе.

  В начале того года стала она всё чаще со мной заговаривать, ежедневно звонила - то насчет уроков, то просто поболтать. Постепенно мы сблизились. Гуляли, иногда в кино ходили. Я ещё маме её нравилась, она всё приговаривала: "Свою Дашку только тебе, Катюша, и могу доверить. Ты на неё хорошо влияешь..." Симпатичная такая женщина, одна растила дочку.

  И вот как-то весной стою у подъезда, жду Дашу. Как сейчас помню - идёт она ко мне легкой своей походкой, чуть не летит. Глаза светятся... "Ну, - думаю, - влюбилась Дарья, не иначе!" А она сходу, даже "привет" не сказав: "Знаешь, я с ума схожу по Славке... Два часа назад встретила его у магазина, до сих пор радуюсь, что повидала!" У меня сердце - прыг! И молчу. Нет бы, сказать тогда: "Даш, мой он парень..." Но язык не повернулся - как представила себе, что глаза её после моих слов погаснут, так и смолчала, дурёха.

  Началось мучение: днём я общалась со Славой, в школе переглядывалась с ним, вернувшись после уроков, по телефону говорила или гулять в центр уезжала, а вечерами выслушивала жаркие Дашкины признания...

  В начале каникул я думала - душа пополам разорвется: надо бы и бабушку уважить, в деревне с нею хоть пару месяцев пожить, пока родители отпусков дождутся, и со Славой расставаться не хотелось. Утешало одно: он тоже собирался уехать, причем так далеко, что при всем желании не вскочишь в попутку, чтобы приехать к нему; его на пару смен в ведомственный лагерь на Черном море отправляли. Даша же оставалась в Москве.

  Наконец то, длиннейшее в моей жизни лето, со скрипом, но закончилось. Первое, что я сделала, вернувшись из деревни - позвонила Славе. Он обрадовался мне, но как-то быстро закончил разговор - так мне показалось. Странно - подумалось - вроде три месяца не виделись, только пятью письмами смогли обменяться, неужто не соскучился?

  В общем, что ходить вокруг да около? Скоро всё выяснилось - подруга рассказала мне сокровенное. Слава за лето увлекся ею. Даша перед его отъездом набралась смелости, попросила у него адрес лагеря. Весь июнь и июль слала ему письма, в одном из последних - перед самым его возвращением - призналась в любви. Он, когда вернулся из лагеря, сразу позвонил ей, они встретились, ну и начался у них роман... Настоящий, с поцелуями и... да, с близостью.

  Мне же он об этом ни слова не сказал - понимал, что я сразу же все отношения закончу, как узнаю. А может, не понимал? Ведь есть же люди, которым нравится сидеть на двух стульях. Сразу две девчонки сохнут - чем не малина? Причем одна вздыхает издалека, так сказать, романтически, зато другая...

  Словом, когда я всё узнала, сцен закатывать не стала. Зачем? Кому от этого стало бы лучше? А Дашка так и не узнала - ни от него, ни тем более от меня, что у нас с ним что-то было. Да и что было-то? Так, смешная детская любовь, прогулки, разговоры о мечтах... И Славе я ничего не стала говорить. Когда он пытался звонить, клала молча трубку, в классе на него не смотрела. На улице просто переходила на другую сторону или ныряла в ближайший закуток. Ну даже если бы я ему сказала - мол, ты меня предал, что бы это изменило в нем, во мне, в Дашке, которая была так счастлива? Да и ему вроде как неплохо с нею было, так что к чему все эти объяснения, разговоры начистоту и прочий бред?

  Промучилась я год, а в десятом ушла из этой школы в соседнюю. Там я познакомилась с моим будущим мужем. Правда, тогда мы еще ничего про это будущее не знали...

  В общем, промчались, как говорится, годы, и вот иду я с электрички по платформе на рыночек наш, пельменей к ужину купить. И вдруг вижу - стоит Слава, ждет электричку в центр. Там же, где всегда мы ждали, когда туда гулять ездили... Потому что выход из вагона, который останавливается на этом месте, на конечной станции оказывается прямо напротив дырки в заборе, сквозь которую так удобно проскальзывать к кассам метро, пока вся толпа с поезда идет в обход...

  Слава смотрит прямо на меня. Этими своими немыслимыми глазами. Заматерел, в плечах еще больше раздался, но молодец, талия не поплыла, как у большинства ребят, наших ровесников... Длинноногий, узкобедрый, стоит - куртка нараспашку, смотрит на меня и приветливо улыбается:

  - Салют, Катерина!

  Улыбнулась ему, кивнула, хотела тоже что-то приветливое сказать, а чувствую - не могу, онемела, аж скулы свело. Потому прошла себе дальше, в сторону рынка. Иду и чувствую, что он вслед мне смотрит. И такое у меня ощущение, словно я - металл, а сзади меня - магнит. Тянет назад - не передать как.

  Что тогда меня удержало от того, чтобы рвануться к нему, обнять, прижаться, прикоснуться губами, как никогда, никогда не касалась, попросить прощения за что-то... Что удержало? Спасительная мысль о пельменях, о муже, который голодный с работы придет, а его никто не встретит ужином, о дочке, которая папку своего до визга щенячьего любит... Напружинилась я, и пошла себе к рыночку, ног не чуя.

  ***

  Я стоял на платформе, ждал электричку, в центр надо было подъехать. Вдруг увидел - прямо на меня она идет, Катя... Невеста моя. Невеста - от слова неведомая, неизведанная... Замер столбом и смотрел, как она идет. Повзрослела, конечно. Глаза печальные какие-то. Фигурка все та же - тоненькая, складная. Бедра вот только шире стали, но до чего ж ей так хорошо! Сразу видно: не девчонка идет - женщина.

  Вот кивнула мне и - мимо, дальше, прочь, прошла. Как всегда ходила - спина прямая, плечи развернуты, подбородок чуть вверх, словно цветок навстречу солнцу вытянулся.

  И так захотелось мне окликнуть Катю, прижать к себе, прощения попросить за глупость мою мальчишечью, сказать, что стыдно мне за то, как обошелся я тогда с нею и подружкой её, что не женат до сих пор. Так мне захотелось, чтобы обернулась Катя, зов безмолвный мой услышала, подбежала бы ко мне, и чтобы все это время, проведенное порознь, оказалось дурацким сном. Смотрю - замедлила она шаг... Потом ссутулилась слегка, и, хотя погода стояла тихая, пошла дальше так, словно ветер ей навстречу сильный дул. И сколько мог ее видеть, так она, ссутулившись, и шла: по платформе, к ступенькам, к раскинувшемуся возле станции рыночку...