Мело уже который день подряд. Яростно выл ветер где - то высоко в небе. Ветки рябины и черёмухи настойчиво и громко, наперебой стучали по оконному стеклу, словно прося впустить их погреться в уютном полумраке комнаты. Тога сидел у окна и сочувствовал деревьям: как же им там холодно в такой метели!
Снег заметал все дороги. От кустов торчали только макушки. Снег шелестел по оконному стеклу, царапая переплёт. Ветер в бешеной, бессильной ярости швырял горсти сухого, колючего снега на стекла окон.
Электричества не было уже второй день. Вечерами по углам метались и кривлялись тени, что отбрасывали странно ожившие предметы от керосиновой лампы.
Буран! Когда Тога услышал это слово, он вдруг ярко вообразил, как огромный, косматый, белый Великан с длинной белой бородой, бешено свистел и хохотал где - то в поле, около леса... Гудел и гулко ухал на все голоса. Оттого было страшно: а ну как он разобьёт окошко, с жутким хохотом и свистом унесет Тогу далеко-далеко, туда, где даже свирепые волки поджимают уши и хвосты...
В такие минуты Тога в страхе отбегал от окна, чтобы великан его не заметил... Дрожащим телом прижимался спиной к тёплой, уютной печке, сжав кулачки, веря, что к печке-то он уж не посмеет подойти! Даже печка гудела, время от времени вздрагивая, словно ёжилась от порывистого, пронзительного ветра, что порождал дыхание Великана.
Встревоженные, озабоченные голоса. Буран...Лето уже вспоминалось, как далёкий, сказочный сон. Тога уже и не верил, что снова когда - нибудь увидит зелёные листья, вместо этих красивых, сказочных, но мёртвых узоров на окнах, что старательно рисует дедушка Мороз. И везде тревожно и беспокойно шелестело слово: БУРАН!
Буран...
Неяркое, зимнее Солнце багрово отсвечивало на белёных стенах. Тихо. Морозно. Но уже нет той серой безнадёжности, оставляющие за собой короткие, без солнышка дни. Насквозь промёрзшая природа несмело улыбалась солнечным лучам, пока ещё холодным, но уже начинающим потихоньку набирать силу. Тога радовался больше всех. Потому что мамке не надо идти на работу. Одичавший Тога целый день вертелся около мамки, улыбаясь и заглядывая ей в глаза. Когда мамка садилась, Тога сейчас же оказывался рядом. Она притягивала его к себе, прижимая голову к груди и тихо, неторопливо гладила Тогу по голове, чуть слышно, ласково вздыхая: -Дурачо-о-ок!.. От тёплой, шершавой материнской руки, гладящей и перебирающей волосы на голове, Тога наполнялся радостью и счастьем. Счастливо сопя, Тога прижимался лицом к матери и казалось, что это счастье никогда-никогда не кончится...
Синичка лежала на столе, поджав скрюченные лапки к животу. Она была твёрдая, окаменелая с мороза.
-Мам! А чего это она?- спросил Тога, с жалостью разглядывая трупик.
-Замёрзла! Холодина -то какая! Вот отец сделает её и она будет жить!- серьёзно, без улыбки отвечает мамка.
-Как это - жить? - не понял Тога.
-Ну, как? Глазки ей вставит, живот починит! А потом посадит на ветку!
-А она не улетит?
-Неет! Она теперь от нас никуда не улетит!
-А петь синичка будет? - мамка тихо смеётся, прижимая к себе Тогу:
-Дурачок ты мой, дурачок!..
"Заходит папка, осторожно берёт синичку большими, умелыми руками. Вот он делает руки лодочкой, что - то говорит. Потом папка делает какое - то движение, будто застегивает молнию на животе синички и вскидывает руки к потолку. Фр-р-р! Синичка летает по комнате, громко, радостно поёт чистым, звонким голоском."
Весна.
Зима уходит не спеша,
Скользя холодным, цепким взглядом.
Слезятся талые следы,
Под неторопливым, белым шагом...
Тога проснулся и как-то сразу понял, что пришла Весна! На белом потолке весело играли яркие, солнечные зайчики, догоняя и перепрыгивая друг через друга, увлекая за собою светлый, струящийся хвост. Хвосты переплетались между собою. Казалось, зайчики запутались и никак им не убежать друг от друга.
В доме никого не было. Тихо потрескивала остывающая печка, на которой Тога спал. Тога подбежал к окошку, подставил стул и выглянул. Вот это да! Куст сирени стоял посреди искрящегося на Солнце "озера". Снег как-то сразу осел и постарел. Тога не утерпел, скорей туда, под чисто вымытое небо...
Серые, ноздреватые глыбы снега оплывали под ярким мартовским Солнцем. Снег был тяжёлый, пропитанный прозрачной живой водой. Сразу же возникала странная, неутолимая жажда, желание приникнуть губами к этому снегу, закрыв глаза, по капле втягивать в себя эту искрящуюся, подвижную влагу. Наверное, огромные, чёрные грачи так и делали, никого не стесняясь.
Плачущие от радости, сверкающие на Солнце сосульки так и притягивали к себе. Казалось, что внутри сосулек прячутся маленькие кусочки солнышка. Маленькие солнышки плавают в густом синем сиропе, натёкшем из синего неба, такого глубокого, что кружилась голова. Порывистый, резвый ветер стучал коричневыми, чисто вымытыми ветками яблонь друг о друга, донося от них терпкий, вкусный запах, что выпревало из яблонь горячее Солнце.
Весна! Какое это ёмкое, сильное слово! Это синоним жизни, вечного её кругооборота. Весна всегда долгожданна. Но приходит неожиданно, когда, казалось, у природы уже нет сил бороться со стужей и она уже смирилась с Вечным сном, - приходит Весна.
Весна ласково и любовно гладит своих детей - деревья, кусты, уговаривая их проснуться и простить её за то, что её так долго ждали...Деревья, маленькие и большие, сначала недоверчиво, осторожно оглядывались по сторонам, разминая затёкшие за зиму ветки, робко, несмело улыбаясь солнышку.
От леса, со стороны кузницы, доносился разноголосый грачиный грай - в этом лесу был большой Город Грачей- все деревья густо обсажены большими грачиными гнёздами, сплетёнными из веточек деревьев, трав и даже проволоки.
Набирали силу ручьи, неустанно журчащие. Ручьи плескались и булькали сутками напролёт. Сначала ручьи были робкие и несмелые, чисто и прозрачно звеня в сугробах. Но с каждым днём ручьи набирали силу, становясь шире, говорливее. Потом ручьи доберутся до глинистой земли, станут мутно- рыжими, унося с собою прошлогоднюю листву, серую траву и грязно - жёлтую солому.
Тога очень любил с лопатой в руках помогать Весне поскорее добраться до земли, прорывая в снегу каналы, что бы пропустить застоявшуюся воду. Потом в ручей запускал "кораблик": чаще всего это была самая обыкновенная соломинка. Но ничто не мешало в этой соломинке видеть самый настоящий, большой корабль, с белым, раздутым парусом (такие Тога видел в кино). Тога шёл следом за "кораблём" и ему казалось, что это он плывёт по бурной, грохочущей реке, сталкиваясь с огромными ледяными глыбами, уворачиваясь от грозных, беспощадных водоворотов. Берега бешено вертелись, сменяя друг друга. Нужно во что бы то ни стало удержаться, выстоять в этой гонке...Но наконец, корабль выходил в "море", усталый, с потрёпанными парусами. Он гордо, не спеша выплывал на середину большого моря, ничего не боясь, потому что всё уже пережил. Тога облегчённо вздыхал, стряхивая с себя напряжение, накопившееся от переживаний за свой корабль, улыбаясь и радуясь вместе с корабликом этому тихому, спокойному морю. Море в плавном, величавом кружении баюкало корабль, отважную команду с его юным капитаном.
Как только появлялись первые полянки, свободные от снега, все пацаны в совхозе днями напролёт пропадали в Лесу. Сидя перед костром, рассказывали друг другу разные байки про Лес, в ожидании, когда наполнятся соком бутылки, кружки, - кто что сумеет приспособить. Деревья словно плакали, капая чистой, животворной влагой. Этой "слезой" наполнялась ребячья посуда.
В такие походы в Лес Лёшка брал с собой и Тогу. Тогу мало интересовал процесс добычи сока. Его больше привлекал сам Лес.
Лес казался Тоге огромным, медлительным великаном с тысячью глаз, совсем не похожий на буйный, бешеный Буран. Великан-Лес медленно, не торопясь, просыпался от зимней спячки, с удивлением и недоверием разглядывая пацанов, так бесцеремонно вторгшихся в его владения. Тоге даже казалось, что великан может рассердиться и вышвырнуть пацанов вон из Леса, если уж совсем не будут его слушаться. Тоге как - то очень быстро расхотелось собирать сок: ведь для этого нужно было сделать зарубку на дереве, вставить в эту зарубку уголок жестянки от консервной банки...После сбора сока, жестянку-уголок убирали. Ранку на стволе дерева залепляли глиной. Тоге казалось, что дерево вздрагивает от боли, а не от ударов топора.
А потом, когда снег остался только на дне глубоких оврагов, скрытых от Солнца в лесу, голову кружил пьянящий аромат цветущих садов и любимой Тогой черёмухи. Душа пела от восторга. С каждым днём Тога просыпался от переполнявшего его счастья, предчувствия бесконечного зелёного праздника. Тога мог часами, сидя на корточках, разглядывать муравьёв, ярких чёрно - красных клопов "солдатиков" - они носились, словно ошалевшие, не веря своему счастью: Весна пришла! Как здорово шлёпать ногами и ладошками по этой пахучей, влажной, но уже не липкой, а укатанной как пластилин земле! И можно ходить раздетым.
-О-о, какой ты большой стал у мамки!- ласково улыбались соседки Тоге - Сколь те годков-то?
-Пять!- гордо отвечал Тога, показывая растопыренную ладошку. Этому научила Танька. Она объяснила Тоге, что ему теперь пять лет, - столько, сколько пальцев на руке...
Лето.
Хорошо смотреть на Солнце сквозь прищуренные веки! Можно увидеть много удивительных и интересных вещей. Вот Кощей Бессмертный ( как в сказочном кино про Кощея), никак не может налюбоваться своими сокровищами, блистающие волшебными, восхитительно яркими красками. Неведомая птица взмахивает крылом из струящегося золота, хочется взлететь вместе с нею в безмятежную синюю высь, захлебываясь от восторга.
Так вот оно, какое лето! В каждой частичке тела бурлила радость. Ведь впереди бесконечный летний день, полный птичьего щебета, тепла и света!
Тога с Мишкой мчались наперегонки по высокой крапиве, лихо срубая палкой верхушки растений, воображая себя кавалеристами из кино про Чапая. Гул низко пролетевшего вертолета стал чуть слышным. Наваливалась сонная, звенящая мухами тишина, прерываемая ребячьими воплями и сочным шелестом валящейся крапивы. Из поверженной крапивы Солнце выжимало зелёный, крепкий дух. Травяные клопы в панике разбегались: кто куда. Рыжий кот, сидевший в кустах, с мявом шарахнулся в сторону, мгновенно взлетев на крышу сарая. Распушив хвост, кот свирепо глянул на пацанов нервно перемигивающимися глазищами. Расшалившись, Мишка со смехом шарахнул палкой по дощатой стене сарая. Кот прыснул куда -то. Куриный переполох перекрыл возмущенные петушиные рулады.
-Я вот вам, засранцы!!- пронзительный женский крик подстегнул пацанов, и они понеслись сквозь лопухи и крапиву вон.
Как хорошо в лесу! Лес был такой знакомый, родной. Звонкое эхо терялось где-то в могучих дубовых кронах. На дне оврага веял чистой, хрустальной прохладой Ключ. В этом Ключе все местные жители набирали воду, не ленились даже ходить издалека с коромыслами,- вода здесь считалась самой лучшей. Тога прилег, опершись руками на темные, шершавые камни и приник губами к ручью. То же сделал и Мишка. Вода была такая холодная, что сразу же заныли зубы. Ручей неторопливо бежал куда - то вдаль по своим делам. Золотисто- белые песчинки лениво переваливались с боку на бок, делая вид, что пустятся вдогонку за маленькими, шустрыми солнечными зайчиками.
Тихий шепот ручья завораживал, будил неясные воспоминания. Хотелось войти в эту воду и слиться с нею. Кусты и деревья склонились над ручьем, как бы кланяясь Источнику Жизни. Тога смотрел то на ручей, то на Лес, и какое - то томительное, немного тревожное чувство охватывало его, как будто он давно не был дома, а как попасть домой, - не знает.
Осень.
Бездонное, синее небо.
Шуршит под ногами листва
Смешливая Осень. В душу
Смотрят грустные Глаза...
Вот и пришла осень! Тоскливо, с надрывной хрипотцой ревели бензопилы, заготавливая дрова на зиму. От визгливого рёва бензопил лето съёживалось, со вздохом собираясь в дальние края.
Осень...Тоге было грустно расставаться с летом, как с хорошим, весёлым другом. Сколько искристых, ярких впечатлений! А теперь Солнышко спрятали непроницаемые, уныло- серые тучи. Стало холодно, пусто и грустно.
Тога сидел у окна, глядя в сад сквозь прозрачные, извилистые дорожки, оставляемые стекающими каплями с запотевшего стекла.
Осень...В печке уютно потрескивали дрова. Дымное, пахучее тепло обволакивало Тогу. Совсем не хотелось идти на улицу... Потом начнутся бесконечные косые дожди. Станет совсем серо и тоскливо. Непролазная, чавкающая грязь, с ямками - чашечками, заполненные мутной, вздрагивающей от дождевых капель водой, - вот что будет дальше... Как трудно ходить по этой грязи! Того и гляди, сапоги зачмокает...
В эти дни Тога отчаянно начинал тосковать по яркому, летнему Солнцу, по зелёному, весёлому Лесу. Ничто Тогу не радовало. Он целыми днями сидел у окна, с тайной надеждой на чудо: вот-вот выглянет Солнышко, снова заиграет красками лето. Вот-вот, ещё чуть-чуть! Не пропустить бы! Но жёлтый лист прилипает к стеклу, словно посылая последний привет от лета. Осень!
Осень...