Жизнь редко бывает справедливой. Затасканный этот тезис ничуть не теряет остроты и актуальности из-за частого употребления. Напротив, время только оттачивает его, и Роберту не раз доводилось проверить остроту лезвия на собственной шкуре.

Милая барышня, что написала его биографию на основе многочасового интервью, нескольких телефонных разговоров и вороха газетных вырезок, получила неплохой для своего ремесла гонорар и премию за лучшие продажи месяца. Парочка голливудских жуков, что вложилась в экранизацию книги, наварила куда больше. Фильм получил сотню миллионов баксов за первую неделю проката, номинировался на Оскар за лучший сценарий и лучшую мужскую роль. А тот парень, что сыграл Роберта в фильме, получил известность и шесть миллионов, не считая отчислений с продаж. За два часа игры - шесть миллионов долларов!

Роберт не играл, он прожил свою жизнь сам - год за годом, мгновение за мгновением, прополз на брюхе по минному полю миллиметр за миллиметром - и в итоге не получил ничего. Даже не так. Он потерял почти всё. А ему было что терять, ведь до выхода книги Роберт был богат, а теперь к большинству явных и тайных счетов не смел прикоснуться. Он даже не мог насладиться неожиданной славой, какой бы она ни была, ибо слава в его нынешнем положении подразумевала узнавание, а узнавание означало немедленное приведение приговора в исполнение.

Во всём проклятом мире не существовало теперь такой щели, где бы он мог чувствовать себя в безопасности, но, с другой стороны, не существовало и такой дыры, где он не сумел бы разместиться с комфортом. Ведь комфорт - штука относительная. А ему много не надо. Сигару и рюмку бренди - вот, пожалуй, и всё. Их он легко добывал хоть в Калахари, хоть на севере Гренландии. Так что в смысле комфорта жизнь изменилась мало. Разве что теперь он не мог себе позволить напиться, как следует, забыться, потерять контроль. Но подобное неудобство пережить было можно.

Исчезла воля к жизни, вот в чём штука. Он бежал, прятался, повинуясь больше инстинкту, чем разуму. Он даже не мог ответить ударом на удар. Как отвечать? Кому? Всему миру?

Его очередным пристанищем стала убогая гостиница из тех, что называют ночлежками, хотя плату с клиентов берут сполна. Шестиэтажное здание из тёмно-красного, почти чёрного кирпича, старая мебель, рассохшаяся и скрипучая, как первые гаммы ученика музыкальной школы; покрытые пылью стёкла похожие из-за разводов на сюрреалистические витражи, но куда чаще монотонно грязные. Ругань соседей, шумная но бесполезная вентиляция, дрожь от проходящих по эстакаде поездов и заходящих на посадку самолётов. Оказалось, таких классических дыр - меблирашек, гостиниц, мотелей, ночлежек - по всему миру уцелело ещё достаточно, чтобы он смог укрываться в них от охотников. Понятно, не навсегда укрываться. Выцарапать там и здесь у судьбы недельку-другую.

В узком переулке - старые проржавевшие автомобили. Напротив - точно такой же дом - ещё один унылый островок для потерпевших кораблекрушение. Женщина устало возилась со шнуровкой на корсете, не обращая внимания на распахнутое окно и взгляды обитателей соседней ночлежки. Роберту стало неловко и грустно. Женщина, которая раздевается сама, выглядит жалко. Женщину должен раздевать мужчина.

Ему вдруг страшно захотелось оказаться там, рядом с усталой женщиной и помочь ей. Стащить эти ужасные путы, помассировать плечи, спину, расстегнуть бюстгальтер. Обнять сзади нежно, зачерпнув ладонью грудь, притянуть к себе.

Проклятье! Он поймал себя на том, что на месте незнакомой женщины представил светловолосую журналистку, которая брала у него интервью, написала книгу и тем самым открыла сезон охоты. Когда это было? Два года назад? А ему-то казалось, что он в бегах целую вечность.

* * *

Барселона помнила слишком многое. Воспринимайся следы исторических событий человеческим обонянием, город наполнился бы ароматами истории, как восточный базар - запахом специй. Здесь сжимал винтовку Оруэлл, а здесь сочинял рецептуры цементов Гауди, здесь творили Пикассо и Дали, пели мировые теноры и звучал знаменитый гимн Фредди Меркьюри. Римляне, варвары, мавры, крестоносцы - все наследили здесь так, что лучшая ищейка потеряла бы нюх. Но история не пахнет, а потому Роберт довольствовался лёгким морским ветерком и запахом дорогой кожи из бутиков.

Они договорились о встрече на холме Монжуик возле старинной крепости. Он поднялся раньше и гулял по парку, рассчитывая дистанцию променада так, чтобы подойти к воротам минута в минуту. Но барышня опаздывала, а торчать на виду у туристов ему не хотелось, и он отошёл чуть в сторону, где и наткнулся на причудливую скульптурную группу - дети, водящие хоровод вокруг камня.

Его вдруг накрыло чувством тревоги. Такое случалось раньше, когда приходилось уходить от преследования в колумбийских джунглях или скрываться от вертолётов в горах на границе Эфиопии и Эритреи. Он предчувствовал засаду или неожиданный воздушный удар. И всегда успевал найти укрытие, спрятаться и, в конце концов, уцелеть. Но в центре мирного европейского города подобного с ним не случалось никогда. Даже в криминальных клоаках его предчувствие молчало, видимо, не считая заточку или кастет достаточно серьёзной угрозой. И вот надо же!

Некоторое время он простоял в оцепенении перед монументом с танцующими детьми.

- Национальный каталонский танец сардана был возрождён в середине девятнадцатого века, - уловило сознание отрывок речи экскурсовода или просто фрагмент чьей-то беседы. Роберт даже не понял, на каком языке прозвучала фраза и кто говорил - мужчина или женщина. Его мозг просто принял информацию к сведению.

- Вы увидели что-то необычное? - мгновением позже спросила из-за спины девушка. Она говорила с лёгким северным акцентом. Вот этот говор и голос он узнал сразу. Столько раз говорили по телефону, обговаривая условия встречи.

- Сталинград, - сказал он, не оборачиваясь.

- Сталинград? - удивилась девушка.

- Есть один известный фотоснимок. Символ той давней войны. Визитная карточка, в определённом смысле. Фонтан с танцующими детьми посреди горящих руин. Дети там выглядят как живые. Вернее, нет. Они выглядят так, как будто только что были живыми, а потом их вдруг накрыло волной ядерного взрыва.

- Да, припоминаю. Видела в каком-то фильме. Но, кажется, в Сталинграде воевали конвенциальным оружием?

- Верно. Ядерный взрыв - это лишь метафора.

Они помолчали.

- Там в центре хоровода был крокодил, - сказал он. - Или, быть может, дракон. А здесь просто камень. И детишки какие-то. слишком серьёзные, что ли. Но сходство чудовищное.

- Почему именно чудовищное? - удивилась она.

Только теперь Роберт обернулся и увидел весьма приятную на вид, светловолосую, невысокую и слегка полноватую девушку. Впрочем, полноватой она могла считаться лишь по меркам тех недоумков, кто эти самые мерки придумывают, а на взгляд и на вкус старого солдата, каким Роберт не перестал быть, даже став респектабельным господином, она выглядела вполне ничего.

- Вы Варпу?

- Да это я, - сказала девушка и сразу же вытащила из сумочки диктофон.

- Нет, - он покачал головой. - Давайте сначала пройдёмся просто так. Погуляем, познакомимся.

Предложение ей явно не понравилось, но она ведь задумала книгу и ради задумки готова была потерпеть флирт миллионера.

Тогда он не придал значения странному ощущению, возникшему от увиденного сходства скульптурных групп. Мало ли случается совпадений? Дети водят хороводы во многих странах. Он так и думал, убеждая себя непонятно в чём, пока на город не обрушились снаряды и та Барселона, какую он знал, перестала существовать. Чудные храмы и дома, парки и старинные замки, современные стадионы и небоскрёбы - всё превратилось в руины, и только хоровод детей продолжал танцевать сардану на вершине холма. Хоровод смерти.

Но это произошло позже, а тогда они погуляли по парку, поговорили немного и спустились к морю. Он уговорил её продолжить разговор в кафе на набережной. Она согласилась и лишь настояла, что сама оплатит заказ.

- Вся разница между нами в том, что вы сочиняете книги о жизни, я же сочиняю самоё жизнь.

- Не громко ли сказано? Мне-то всегда казалось, что вы сочиняете смерть.

- Один-один, - засмеялся он. - Но нет. Я имел в виду не военные технологии. Это всего лишь источник, из какого я черпаю средства для реализации замыслов. Нобель, как известно, поднялся на динамите и основал фонд, Сорос разбогател на финансовых спекуляциях, что, согласитесь, не многим этичнее взрывчатки, но ведь он тратил средства на поддержку науки и гражданского общества. Важен не вдох, а выдох. По его чистоте судят о человеке.

- И какова свежесть вашего дыхания?

- Об этом судить окружающим.

- Их мнение разделилось.

- Это неизбежно, - пожал он плечами. - Но расскажите же о себе. Мне ведь тоже любопытно. Каковы ваши мечты, амбиции?

- Написать книгу.

- Тысячи людей пишут книги. Что толку? Есть в литературе недостижимые величины, которых вы хотели бы достичь?

Варпу задумалась.

- Наверное, мне хотелось бы написать нечто такое, что стало бы в литературе аналогом чёрного квадрата. Идеальную композицию, совершенный образ, пусть и не воспринятый большинством.

- И?

- Быть может, вы и есть мой чёрный квадрат, - засмеялась она.

* * *

- Скорее чёрная дыра, - буркнул Роберт, вспоминая интервью.

Он распахнул сумку и оглядел номер. Вещей было немного и ничего такого, чего нельзя было бы приобрести в любом магазине. Роберт, однако, не привык терять имущество, побросал всё в сумку и спустился в лобби. Положив ключ от номера на стойку портье, он навсегда покинул мрачное здание. Логово всё равно предстояло менять не сегодня так завтра. Если вовремя выбраться из города, у того будет шанс уцелеть - факт, определяющий нынешний ритм. Так что в последнее время Роберт часто менял города и страны. Он выбирал городки не большие, не маленькие. Главным образом типовые индустриальные новостройки. В большом городе легко затеряться, но и палача можно найти в каждом встречном. В маленьком чужака видно как на витрине. И потому он выбирал нечто среднее, прибывал на очередную станцию и сразу же по прибытии изучал расписание - так ему спокойней спалось.

До ближайшего поезда оставалось около часа. Роберт прошёл пару кварталов и повернул к китайскому ресторанчику. Здесь пахло специями, сквозняк тянул между столиками струйки пара, точно эфирную пряжу; редкие посетители ели молча, и только за перемычкой негромко переговаривались повара. Ожидая заказа, он достал фляжку с бренди и украдкой сделал пару глотков. Спиртное привело хаос к гармонии. Запахи и обстановка стали уместными, а в аккурат к доставленному заказу появился аппетит.

Может быть, в дорогих ресторанах пища выглядит и наряднее. Каждую креветку там обряжают и украшают, как тело покойника в лучшей похоронной конторе американского юга. Но в деле насыщения китайские забегаловки дадут сто очков форы многим роскошным заведениям. Роберт мог судить объективно - ведь ему довелось попробовать и окаменелое дерьмо просроченных концентратов, и дорогущий салатик из трюфелей или изыски молекулярной кухни.

Так что он всегда выбирал здоровую пищу, умеренные цены и скромную обстановку, которая не отвлекает от размышлений.

Впрочем, мысли бывают разные, и от некоторых было бы совсем неплохо отвлечься.

* * *

Что они пили тогда? Красное вино? Да, очень тёмное и очень крепкое вино из Приорато. Варпу не собиралась пускать пыль в глаза богатому собеседнику и заказала то, что заказывали здесь многие. Никаких аристократических закосов, никакого пижонства. Дешёвый сорт вина под не особенно изысканную пищу. Просто ещё одна пара уставших туристов решила перекусить.

- Вы были наёмником, - сказала она, пробуя вино. - А потом бросили эту работу и вдруг стали успешным бизнесменом.

- Многие наемники, уходя от дел, промышляют торговлей оружием. Знаете ли, боевой опыт можно использовать и по-другому, не в лоб, а у нашего брата остаются связи, каналы, то сё.

Он тоже попробовал вино и пришёл к выводу, что хоть к элитным сортам оно не относилось, но и плохим его назвать было нельзя. Обыкновенное вино, нормальное.

- Это я понимаю, - сказала Варпу. - Но вы ведь стали производить новейшее оружие, а не продавать старьё на чёрном рынке. Не хочу сказать ничего плохого об интеллектуальных способностях военных, но инженерия и конструирование всё-таки подразумевают несколько иной образ мыслей и другое образование.

- Всё так. Но понимаете в чём штука: собрать головастых парней не проблема. Проблема в постановке цели. Эти инженеры, конструкторы могут придумать что-то особенное, только если будут знать - для чего. А они обычно не знают. Они не знают войны. Зато войну знаю я. И могу ставить задачи.

- Интеллектуальные боеприпасы. Программа Антарес. Это имя звезды?

- Да. А вы знаете, почему её так назвали?

- Нет. Что-нибудь мифологическое?

- Не совсем, просто на звёздном небе она стоит в оппозиции Марсу. То есть Аресу. Оттого и Антарес.

- Намекаете на оппозицию богу войны?

- Вот именно.

- Не боитесь его разгневать?

Она бросила реплику в шутку. А вышло пророчество.

Позже, мечась по миру, он часто задумывался над ним. В самом деле, не рассердил ли он часом богов войны своим стремлением вернуть объект их патронажа к поединкам, к противостоянию профессионалов? Программа Антарес теперь не казалась ему такой гениальной. Рыцарей вернуть невозможно, тем паче, что и существовали они больше в романах, чем в реальной истории. Но даже в романах их кодекс определяла культура и социальные отношения, а вовсе не технологии. Нельзя было настолько упрощать войну. После мировой бойни - одной и другой - только ужас перед огромными жертвами среди мирного населения сдерживал политиков от соблазна разрубать мечами гордиевы узлы. Это касалось, впрочем, только некоторых стран. В Африке эскулапы от истории пускали кровь регулярно. И Роберт ничего не смог изменить. Интеллектуальные системы компании Антарес оказались слишком дороги для самозваных царьков и героев, но главная причина провала заключалась в их мотивах и целеполагании. Они не видели особой необходимости беречь чьи-то жизни.

- К чему я так и не смог привыкнуть, так это к трупам детей и женщин, - признался тогда он Варпу. - Невинные жертвы выхолащивают героизм, воинскую честь и девальвируют сам смысл войны.

- А у войны есть смысл?

Роберт пропустил вопрос мимо ушей. Он был наёмником, причём неплохим - одним из немногих европейцев, кто мог отправиться куда-нибудь в Судан или Сомали и вытащить оттуда какую-нибудь белокурую дурочку из гуманитарной миссии. Но в сознании большинства соотечественников отправляться на Африканский Рог с Библией и пилюлями считается поступком осмысленным и достойным, а вот расхаживать там же с оружием считалось делом глупым и предосудительным. Так что нет смысла спорить. В конце концов, кто из них пишет книгу?

- Я поставил целью разработать такое оружие, какое бы вовсе исключило ненужные жертвы. Пусть солдаты сражаются друг против друга. Только солдаты.

- Такое возможно? Я имею в виду технически.

- Высокоточное оружие и сканеры, способные снимать с человеческого мозга эмоциональную картину, разработаны давно. И то и другое требовалось немного доработать и интегрировать в аналитическую систему вооружения. Но даже теперь неизбежны случайные жертвы. Мы продолжаем работу.

- Это просто бизнес или такой гуманизм?

- Гуманизм? Возможно, - Роберт усмехнулся. - А возможно, просто раздражение теми, кто постоянно путается под ногами. Ну, как если бы на хоккейной площадке во время серьёзного матча катались бы на коньках дети.

Или как если бы дети танцевали сардану посреди хаоса битвы.

* * *

Почему он заметил скульптуру только тогда, накануне бойни? Странно, он думал, что хорошо изучил Барселону.

Роберт любил этот древний город, любил отдыхать здесь после рисковых командировок, когда сумасбродная архитектура Гауди и безумные полотна художников так гармонировали с его вывихнутыми войной мозгами. А когда он вышел в отставку, то приезжал туда в поисках вдохновения.

После Олимпийских игр на улицах стало слишком много туристов. Лавочники радовались экономическому буму, но всё это слишком напоминало продажу души дьяволу. У Барселоны была собственная душа, и вот её продали. Гауди и сюрреалисты превратились в коммерческий бренд, молчаливых паломников в горных монастырях сменили галдящие стайки с фотокамерами. Достопримечательности вдруг перестали радовать глаз и походили на залапанные тысячами рук статуэтки в сувенирной лавке. Настоящему ценителю, как и старожилу, суета досаждала. И всё же, несмотря на нашествие чужаков, на суету, Барселона оставалась единственным городом, приводящим его душу к гармонии.

Там он и назначил встречу.

Варпу. Почему он так много думает о ней? Чем она его зацепила? Девушки с симпатичной внешностью и обаянием не были так уж редки в его жизни.

Наверное, дело в другом. Интервью помогло Роберту разобраться в самом себе. Все эти хитрые вопросы, мелкие подначки и даже сарказм поначалу казались ему просто чертой её вздорного характера, потом он решил, что это такие профессиональные методики, направленные на то, чтобы спровоцировать его, вызвать на откровенность. Но позже, размышляя над этим, он утвердился в мысли, что Варпу обладает редким даром слушать и понимать собеседника и, кроме того, пробуждать в нём самоанализ.

До интервью он полагал, что неплохо знает себя. Он ошибался.

Она бросала вопросы, уточнения, реплики, как опытный фехтовальщик наносит уколы рапирой, но не как дуэлянт, а скорее как учитель. Она не поражала его в слабые места, а лишь заставляла открываться и указывала на них выпадом, тем самым вынуждая подумать, проанализировать, а затем и сформулировать мысль иногда неожиданную для него самого.

- Вы умеете задавать вопросы, - признался Роберт, переводя дух.

- Спасибо, - она улыбнулась. - С вами приятно работать. Вы быстро находите нужный ответ.

- Порой реакция спасает жизнь.

Этой простенькой репликой он попытался перейти в наступление, поставить девушку на место, осадить. Но её, казалось, ничего не брало.

- Туше, - сказала с улыбкой Варпу, откидываясь на спину кресла. - Мне действительно не приходилось рисковать шкурой. Работой, да, благополучием, карьерой, репутацией. Всем чем угодно, но не жизнью. А как вы полагаете, репутация чего-нибудь стоит?

Тогда он отговорился какой-то банальностью. Мол, репутация не существует сама по себе, она формируется определённой средой; мол, всё, кроме жизни, дело наживное. Теперь зловещая репутация тянулась за ним магическим чёрным шлейфом, и жизнь уже не казалась абсолютной ценностью. Он вдруг осознал, что хуже, чем просто умереть, оказалось умереть проклинаемым целым миром. А неприятно вот так погибать. Нехорошо это, неправильно. И эта тривиальная мысль поддерживала его куда больше обычного жизнелюбия или упрямства, не давая сдаться и, нахлебавшись бренди, пустить пулю в нёбо или в висок.

* * *

Наслаждаясь беседой и пикировками, Роберт по привычке отслеживал краем глаза всё, что происходило вокруг. Уже минут десять он наблюдал, как огромный контейнеровоз класса "Пана-макс" втискивал железную тушу в гавань. Всё бы ничего, но гавань эта не предназначалась для грузовых судов. Несоответствие заставило его приглядеться к судну внимательней. Раньше, чем на контейнерах стали видны логотипы, а мозг сформулировал единственно правильный вывод, большой палец правой руки активировал на коммуникаторе нужную программу.

- У вас есть машина? - Роберт мельком взглянул на Варпу поверх дисплея.

Девушка покачала головой. Вопрос её даже не насторожил. Она продолжила излагать свою версию его жизни, а Роберт, поддакивая и улыбаясь, сделал несколько важных отметок и отдал пару коротких распоряжений. Приказы привели в действие доверенных лиц и брокеров, и те, синея от натуги, теперь выводили активы с южноевропейских рынков, невзирая на неизбежные потери от срочных транзакций.

- Тогда я возьму такси, - сказал он, убирая смартфон.

- А что случилось?

- Ещё не случилось, но поторопитесь, - он встал. - И если желаете расплатиться сами, то положите на столик купюру, а нет, так я сделаю это за вас.

Всё ещё не понимая, что происходит, она всё же решила не медлить. Схватила сумочку, диктофон, бросила на скатерть несколько бумажек и поспешила следом.

Роберт едва успел поймать такси, когда корабль в гавани дёрнулся, точно наткнулся на невидимое препятствие, и контейнеры вдруг стали валиться с палубы, на которой они до сих пор стояли в несколько рядов ровными штабелями. Теперь они сыпались в воду разноцветными поленьями, словно в гигантском тетрисе.

- Франция, - сказал Роберт таксисту. - Отвези нас к границе и получишь сотню сверх счётчика.

- Франция? - удивилась Варпу.

- Если вы желаете продолжить беседу, мы сможем сделать это в Марселе или Тулузе, - сказал Роберт, открывая дверцу. - В сущности, какая разница, где говорить.

- Что за блажь! - возмутилась она.

Тем не менее, сразу села в машину. Поверила ему или не захотела отказываться от интервью? Он вздохнул с облегчением - на уговоры времени не оставалось, но и бросить девушку здесь он бы не смог.

А тем временем, попав в воду, контейнеры начали раскрываться, точно намокшие картонные коробки. Из цветной упаковки появлялись особого рода игрушки из тех, какими играют большие дяди. Вернее, игрушки даже не появлялись, а как бы сами контейнеры превращались в них - в разнообразные беспилотные тактические системы. Некоторые сразу же взлетали с воды, другие уходили на глубину. Основная масса трансформеров двинулась к набережной, разворачиваясь по пути в атакующий ордер.

Гуляющие на набережной горожане и туристы не понимали, что означают маневры. Видимо, многие восприняли их как шоу и приготовились насладиться зрелищем. Логотипы на контейнерах им ни о чём не говорили. Роберт же всё понял правильно, ведь он сам разрабатывал начинку для этих систем и знал доподлинно, что предназначались они вовсе не для потехи публики.

* * *

Возвращение к активной деятельности лишь подтвердило старый афоризм о невозможности ступить в одну реку дважды. Его ощущения были совсем не те, что раньше. Не та усталость, не та боль в мышцах, не та реакция на стресс. Отвык, постарел, разнежился. Да, но не только это.

В некотором смысле он всегда был спринтером. Любил операции энергичные и короткие. Несколько недель, не больше. Уже к концу первого месяца мозги начинали работать с пробуксовкой, к исходу второго он чувствовал себя полностью выжатым, а сознание начинало меняться.

Иногда Роберт пытался представить, что ощущает солдат на большой войне, когда срок уходит за горизонт и никакой передышки в уютном европейском городке не предвидится. Он пытался представить и не мог. Годы войны превратили бы его в голема или иное какое чудовище. Возможно, человек и правда привыкает ко всему, но, скорее всего, на большой войне просто не живут столько.

Затяжное бегство тоже меняло сознание. Не так, как война, но всё же меняло. Постоянное напряжение размывало рассудок.

Мир подполья никогда не был своим для Роберта. Здесь обитали революционеры, террористы, спецслужбы, криминал. За века противостояния в тайной войне они выработали особое мировоззрение, дисциплину, повадки, стиль, язык и даже определённый кодекс чести и своеобразную этику. Простые наёмники вроде Роберта лишь изредка касались чуждой материи этого мира. Не все из их операций одобрялись властями, не всегда можно было выступать под собственным именем. Так что фальшивые документы, маскировку и транзитные маршруты ему приходилось использовать время от времени. Но подобные мелочи лишь приоткрывали завесу, не более. В конспиративной работе он, по сути, был дилетантом. Пусть и продвинутым, но дилетантом. Нелегалы сражались по своим особым правилам, часто непонятным на взгляд непосвящённого, а он привык воевать в открытую, лицом к лицу, и куда уютнее чувствовал бы себя посреди пустыни, имея чёткий расклад на бой, чем в мирном густонаселённом городе, где большинство обитателей не были включены в игру.

До сих пор ему, однако, везло. Было ли это везение просто везением, или, может, быть боги, втравившие его в эту гонку, не собирались пока расставаться с удобным объектом гона, прикрывали его от чужих глаз.

Кому же он насолил там на небесах?

* * *

Уже через неделю после бегства из Барселоны у него на глазах был разгромлен Мадрид. За час-полтора до атаки Роберт рассматривал "Гернику" в музее королевы Софии. Странная привычка искать всевозможные ответы, погружаясь в произведения искусства, в кои-то веки привела к результату. Пусть прямых ответов он не нашёл, зато наткнулся на нечто иное - под полотном Пикассо он внезапно испытал то же самое ощущение, что и прежде перед монументом старинному каталонскому танцу.

История повторилась. Он выскочил из-под обстрела в последний момент. Не будь он солдатом, то, возможно, ещё долго списывал бы такой оборот на случайность, на нелепое совпадение. Но для Роберта его связь с неожиданными атаками на города стала очевидной уже в Мадриде. Вот только природа этой самой связи оставалась загадкой. Что это - предвидение, прозрение? Не проснулся ли в нём пророк после блужданий по Ближнему Востоку и Северной Африке?

Человеческих жертв, как в Барселоне, так и в Мадриде, было немного, если мерить африканскими мерками. Но в цивилизованных странах существовала своя арифметика. Новостные каналы терзали горячую тему, как стая волков. Круглосуточно шли картинки вживую, приглашённые аналитики тщетно пытались найти ответы, власти отговаривались общими фразами.

Из Испании он перебрался в Марокко, не собираясь, впрочем, задерживаться здесь надолго. Планировал сесть на корабль в Касабланке и отбыть куда-нибудь в Бразилию или Аргентину. Но ближайшее подходящее судно уходило через неделю, и Роберт решил прогуляться по побережью.

За каким дьяволом ему понадобилось навестить Эс-Сувейру? Он бывал уже там не раз и вполне насытился и архитектурой, и музеями, и граффити с портретами Джимми Хендрикса, и прогулками по улице Сигхайн в поисках оригинальных работ местных художников. Но вот же приспичило, что называется.

А уже через несколько часов город был ввергнут в хаос.

Теперь его, наверное, проклинали все хиппи мира, но эту неприятность Роберт как-нибудь пережил бы. Хуже, что его проклинали ещё и "клинки". И не просто проклинали, но и охотились за ним. Их марокканским ячейкам тогда крепко досталось. Боевые машины молотили по городу, как стая дятлов, доставая бородатых экстремистов, словно вкусных личинок из-под коры. Причём тут Роберт? Никто ведь не мстит Калашникову за разработанный автомат. Но лидеры "клинков" как-то пронюхали о проклятии. Может быть, прочли книгу или посмотрели фильм?

* * *

А ведь получается, что неуклюжий толстяк спас ему жизнь. Он замешкался, вытирая платком вспотевший, состоящий из складок, точно у бегемота, загривок. Роберт шагнул в сторону, чтобы обойти неожиданное препятствие. Тут-то и прогремел взрыв. Улыбка на лице террориста мелькнула на короткий миг. На очень короткий миг. Снимай кто-то всё действо на киноплёнку, улыбка затерялась бы между кадрами. Но террорист просчитался. Он не учёл заминки толстяка.

Роберта обдало кусками мяса, сала, одежды, огнём и кипящей кровью. Но ударная волна и шрапнель из полимерных игл потеряли силу, превращая толстяка в фарш.

Так что он очнулся на полу через минуту или две и спокойно наблюдал, как отползали подальше от кровавой каши раненные, а навстречу им уже бежали охранники терминала в чёрной форме и парни в голубых халатах из привокзального медпункта.

* * *

Океан позволил ему перевести дух. В океане нет городов. Значит, нет и бомбёжек. Роберт даже подумывал, а не взять ли в аренду яхту и не отправиться ли на ней в кругосветку? Но пока вместо яхты его вёз старый балкер под греческим флагом. Он царапал Атлантику, как ленивый и пьяный стекольщик. Атлантика не осталась в долгу - корпус корабля покрывали ржавые разводы и подтёки; изъеденный солью борт имел несколько заметных вмятин. В маленькой каюте висела репродукция батального полотна. Николас Покок или кто-нибудь, работающий под него. Деревянные линкоры изрыгали бортами огонь, превращая корабли противника в груду обломков. Смерть на полотне выглядела красиво и благородно. Ни разорванных тел, ни тонущих моряков. Грязь и позор войны прикрывали клубы пороховой гари.

Роберт - единственный пассажир - почти не выходил из каюты. Только по ночам появлялся на пассажирском балкончике, раскуривал неизменную сигару и разглядывал звёзды. А звёзды смотрели на мир с тем же равнодушием, с каким взирали они на обе мировые войны.

На внешнем рейде Монтевидео война догнала его. Она пришла раньше, чем лоцманский катер. Оказалось, что война никуда и не делась, а буквально притаилась за плечом - скрывалась, как и он сам, на греческом балкере.

Точно в фильмах о вторжении инопланетян, из ржавого брюха судна, из кучи гранулированного чего-то-там воспрянули боевые машины. Судя по ругани, что раздалась с капитанского мостика, экипаж оказался не в теме. Закрякал ревун, команда рванула к бункеру, оборудованному на случай пиратского нападения. Дроны, ничуть не интересуясь судном и людьми, набросились на беззащитный порт.

Так что ещё один город исчез в огне, прежде чем Роберт понял, что не предугадывает события, а сам вызывает их. Как? Кто ж его знает? Каким-то образом он связывает реальности и альтернативы, провоцирует точки бифуркации, проколы в пространстве-времени. А быть может, его задело проклятие? Там, на Африканском Роге, казалось, было возможно всё. Несмотря на давнее укоренение ислама и христианства, многие до сих пор верили в колдунов, а некоторые колдунами являлись. И на улицах разрушенных селений проклятий до солдатских ушей доносилось немало. Умирающие люди не различали тех, кто бомбил, и тех, кто пришёл следом. Проклятий хватало на всех. А быть может, всему виной магия Барселоны с её сюрреалистической атмосферой. Или даже гекатомбы Сталинграда. И каким-то образом костлявая рука дотянулась через десятилетия относительного мира и пробудила поступь войны. Роберт никогда не был силён ни в науке, ни в мистике, ни в бытовых суевериях. Он любил считать себя тупым солдатом, как тот равнодушный бык Герники.

Да, теперь он часто вспоминал голову быка на полотне Пикассо, о символичности которой так много спорили искусствоведы. Вот он и оказался, похоже, тем самым быком. Сам пройдя через множество войн (их считали мелкими, локальными, вовсе войнами не считали, но ведь солдату без разницы), он научился чуять бойню за версту. Но одно дело - чуять кровь, и совсем другое - её провоцировать. Допустим, он был быком, а кто же выбрасывает мулету? Кто прячет за спиной шпагу и выжидает, чтобы пустить её в ход?

Ответов не было. Города продолжали пылать. Кирпичная пыль мешалась с пороховой гарью. Боевые дроны высаживались и в песках, и во льдах, а поскольку всякие пески и льды кому-то принадлежали, то города всё равно разрушались, чуть раньше или чуть позже. Роберт пытался спрятаться в абсолютно нейтральных странах, куда войны не заглядывали веками. Но даже Цюрих получил свою порцию свинца и стали.

И вот когда Роберт окончательно осознал, что является эпицентром войны, вектором мирового безумия, вот тогда ему стало по-настоящему страшно. Вот тогда он и побежал. И принялся выискивать логово во льдах или песках, подальше от городов, людей и их армий. Но тщетно. Он притягивал войны, как притягивал бы молнии медный штык высотой в километр во время сильной кенийской грозы. А какие там случаются грозы, Роберт испытал на собственной шкуре.

Он разозлился на судьбу и на проклятие, если это всё же было проклятием; он разозлился на весь мир и с трудом поборол соблазн укрыться в какой-нибудь из ядерных держав, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет и существует ли предел злу.

Он едва удержался. Но если его загонят в угол, кто знает. Ядерное сдерживание дело такое. и почему бы им не воспользоваться в личных целях, если припрёт?

* * *

Кажется, он опоздал на поезд. Привычка появляться в последнюю минуту сейчас сыграла против него. Впрочем, поезд могли и отменить вовсе из-за теракта, а Роберт, будучи в отключке, просто прослушал объявление.

Дым и пыль от взрыва понемногу рассеялись, их остатки вытягивала вентиляция. Роберт с трудом поднялся, опираясь рукой о стену. Осмотрелся. Толстяк превратился в ободранную тушу - ни черт лица, ни цвета кожи распознать было невозможно. Ещё три трупа с укоризной смотрели на счастливчика остекленевшими глазами. Упрёк был адресован не ему, а тому, кто привёл в действие бомбу, но Роберт воспринял обвинение на свой счёт. Хорошо, что среди погибших не оказалось детей. Лишние терзания ему сейчас ни к чему. Нервы и так ни к чёрту. Надо выбираться отсюда, не дожидаясь следователей. Опросы потерпевших теперь проводят тщательно и дотошно, и его биография выплывет почти сразу. А потом - финишная прямая и выстрел в спину.

Он сделал вид, что ему стало плохо. Схватился за бок, осел. Позволил санитарам погрузить себя в "скорую" и отвезти в клинику.

* * *

Наверное, позвонить Варпу и рассказать о свои догадках было ошибкой. Её книга об успешном миллионере, "сделавшем самого себя", уже готовилась к печати. Пусть в первоначальном виде книга не стала бы бестселлером, и мир узнал бы всего лишь об одном из счастливчиков, сорвавшем джек-пот на современных технологиях. И он бы в таком случае надолго остался в тени. И сеял бы смерть втихаря, пока какой-нибудь суперкомпьютер в Лэнгли не выдал бы оператору тревожный циркуляр о странном совпадении череды вооружённых столкновений с местом пребывания некоего бывшего наёмника, имеющего, ко всему прочему, немалый интерес в оружейном бизнесе. Но это произошло бы не скоро, ведь Роберт был парнем опытным, и компьютеру в Лэнгли пришлось бы ещё долго скрипеть силиконовыми мозгами.

Однако он не смог промолчать, а кроме Варпу рассказать историю оказалось некому. После той единственной встречи девушка как-то незаметно стала его конфессором, ну или кем-то подобным. Подобным - преподобным, так сказать.

Она слушала, не перебивая, не задавая наводящих вопросов. И наверняка сразу включила запись. Он выложил всё и говорил чётко, без эмоций, опасаясь пробудить сочувствие, проявить слабость - только не перед ней! И только под конец разговора, когда Варпу заговорила об искусстве, вызывающем видения и предчувствия, Роберт не выдержал и пожаловался:

- Последнее время мне не до живописи, стараюсь держаться подальше от картин, но как только закрываю глаза, в голове возникает один только образ - "Апофеоз войны".

- Не слышала.

- Верещагин. Он подорвался на мине. Вернее, не он сам, а линкор, на котором отправился на очередную войну. Говорят, он стоял на мостике рядом с русским адмиралом, когда сработала японская мина.

- Вы отождествляете себя с этим художником? - догадалась она.

- Пожалуй, немного, - Роберт смутился. - Всех нас ждёт какая-нибудь мина.

На самом деле таких типов, как Верещагин, он недолюбливал. Всех тех, кто появляется на передовой ради того, чтобы пощекотать нервы, набраться впечатлений или цапнуть довесок к политическому капиталу. Даже пустоголовые красотки, развлекающие моряков на американских линкорах, в сравнении с такими прагматиками выглядят более искренними.

Зачем он всё рассказал ей? Наверное, только она, стоявшая за его спиной тогда в Барселоне, могла поверить в весь этот бред. И она поверила, а поверив, переработала книгу. И получила свой искомый чёрный квадрат. Так что мир в итоге узнал не удачливого предпринимателя. Мир узнал врага. А миру как раз потребовался враг. Абсолютный враг, без идеологических заморочек, многочисленных адептов, тайных связей с разведками. Удобный враг. Такой, какого можно распылить без ущерба для политического реноме и экономических последствий.

Ему вынесли приговор. Хотя, разумеется, ни одного судебного заседания не состоялось ни в одной стране мира. Да и не могло состояться. Юриспруденция пасует, когда сталкивается с ирреальным. Так что его приговорили тайно, спущенным сверху и зашифрованным циркуляром. Спецслужбы, организации, связанные со спецслужбами и противостоящие им. Кто только за ним не охотился. Даже те, что обычно охотятся друг за другом, в его частном вопросе пришли к молчаливому консенсусу.

Он как-то раз уже пересекался с "Клинками Халифата" - небольшой, но сплочённой группой фанатиков из Северной Африки. Упёртые парни. Они готовили своих смертников годами, и, когда доходило до дела, смертники подходили вплотную к жертве, если жертва была персонифицирована, и дожидались, пока та не осознает конец. А когда они ловили ответный взгляд, то подрывались с неизменной улыбкой. Улыбка была их фирменным стилем. Их никогда не могли перехватить. Аналитики не могли расколоть логику и стратегию, психологи-физиономисты пасовали перед актёрским мастерством террористов и теряли их лица в толпе. Детекторы не срабатывали тоже. Взрывчатка-трансплантат пряталась внутри тела. Поруби такого парня на части, разбросай расчленёнку по мусорным бакам и камерам хранения, он и тогда начнёт взрываться кусками, сея хаос вокруг.

Но в сравнении с Робертом даже "клинки" могли считаться героями. По крайней мере, в глазах половины человечества. Они сражались за веру, а он стирал в пыль города просто так.

Толстяк его спас. Принял чужую смерть. И окончательно дал понять Роберту, что от себя убежать невозможно. Нужно на что-то решиться. На что? Сдаться? Выколоть себе глаза, чтобы не сработала какая-нибудь случайная ассоциация? Застрелиться?

Чёрта с два! Он солдат! Он будет сражаться.

Понять бы вот только, с кем?

Впрочем...

* * *

В госпитале царил хаос, обычный для чрезвычайных ситуаций. Раненные поступали десятками, сорванные из постелей врачи ещё не добрались до работы, и дежурная смена управлялась с клиентами как могла. Что Роберта радовало - следователи и оперативники тоже ещё не добрались сюда.

Он без труда освободился от опеки медсестры, которая приглядывала за дюжиной пациентов, не требующих немедленного вмешательства. Пробрался в служебный туалет, умылся, разжился одеждой. Пройдясь по госпиталю, стащил мобильник у одного из пострадавших, который не смог возразить, потому что его спеленали бинтами, как мумию.

Разглядывая из стеклянного вестибюля подходы к клинике, Роберт позвонил единственному из своей прежней среды человеку, единственному, кому доверял. Янсену. Агенту по найму, который славился тем, что не сдал бы клиента ни за какие деньги. Не потому что водил с ним дружбу, просто у старика был свой кодекс чести, и, кроме того, он заботился о деловой репутации.

Янсен вышел из тех, старой закалки солдат удачи, что происходили из золотого века наёмничества, начавшегося в Африке и на Ближнем Востоке почти сразу после окончания Второй мировой. Старик помнил Бельгийское Конго и Французский Судан, Южную Родезию и Территорию Афаров и Исса. Он застал легендарного людоеда Бокассу и не менее легендарного Хайле Селассие - потомка, как говорили, царя Соломона. В те времена частные банды успешно конкурировали с колониальными армиями европейских держав и революционными движениями коммунистов в подковёрных битвах за алмазы, редкоземельные металлы, слоновую кость и политическое влияние. Всё смешалось. И бывшие эсэсовцы шли в бой плечом к плечу с дезертирами из Иностранного легиона, ветераны вьетнамской войны частенько узнавали в убитом враге бывшего товарища по оружию, а ученики Че Гевары и его верных кубинцев за милую душу резали друг друга в Анголе.

После бойни в Руанде многое изменилось. Мировые державы взялись за Африку всерьёз, выдвинув на первый план гуманизм, а с наёмных армий слетели последние лоскутки романтики. Роберт застал только отголоски былой эпохи. Но Янсен - другое дело. Он был плоть от плоти золотого века наёмников.

Нашумевший фильм избавил одного от дежурных вопросов, вроде "как дела?" или "где ты пропадал всё это время?", а другого от ненужных и болезненных объяснений.

- Есть работа? - спросил Роберт.

- Для тебя - нет, - честно ответил Янсен и, немного подумав, добавил: - Бобби, ты уже старик. Я в твои годы уже вышел в отставку и занимался честной контрабандой.

- Я в свои годы лепил миллионы, как куличики. Но, знаешь ли, времена меняются.

- Верно, и теперь ты в розыске. В хорошую компанию тебе пути нет, перехватят ещё на подходе. Разве только возьмёшься...

- Возьмусь, - не дав закончить, выпалил Роберт.

- Уганда, - всё же уточнил посредник. - Там теперь сущий ад.

- Сущий ад - это как раз то, что мне сейчас нужно.

Используя их старый код, Янсен назвал место и время встречи, после чего отключился.

У Роберта был в запасе день. Слишком много для ожидания, слишком мало, чтобы изменить жизнь.

Он набрал номер Варпу, она взяла трубку.

- Я скучаю по тебе, - сказал он без лишних приветствий и предисловий.

Она узнала его голос и ответила почти без заминки, словно давно ожидала звонка. А быть может, и ожидала.

- Прости, - сказала она. - Если бы я знала, что так получится.

- Брось. Ты хотела написать книгу и написала, - он помолчал. - Отличная, кстати, вышла книга.

Из трубки донёсся едва слышный вздох.

- Знаешь, я бы не прочь написать продолжение.

Она произнесла это, как признание в любви.

- Ещё напишешь, - его голос дрогнул. - Если я выкручусь.

- Что ты собираешься делать дальше?

- Мне надоело бегать и надоело таскать за собой войну. Но есть только один способ сбросить с плеч эту ношу. Отправиться на войну самому. Что ж, так я и сделаю. Я солдат, мне не привыкать.

- Куда?

- Мало ли теперь таких мест? - усмехнулся он. - Но на этот раз я сам выберу точку встречи. И, кто знает, быть может, мне удастся насадить на рога матадора.

Он шагал неспешно к автобусной станции и широко улыбался редким прохожим. Улыбался впервые за долгие месяцы беспрестанного бегства. Его улыбка была вызвана облегчением от принятого решения и приятным щемящим послевкусием от последнего разговора с Варпу. А ещё его улыбка была сродни улыбке "клинков". Завораживающая, как дамасская сталь, и такая же, как дамасская сталь, безжалостная.