Я отложил в сторону перьевую ручку. Коснулся ладонями висков - опять засели иголки, мигрень. Она - постоянно. Почти. Я уже привык. Интересно, что сделать с другой ручкой, у которой золотое перо? Уберу в футляр. Отложу до лучших времен. Почему на манжете пятно? Не помню. А ужинал ли я сегодня? Хороший вопрос. И даже, скорее всего, риторический. Если бы я не ужинал, манжета вряд ли украсилась бы пятнышком явно соусного происхождения. Черт побери. Я улыбаюсь сам себе. Не могу сегодня писать то, чего ждут от меня. Вообще не могу работать. Оставьте в покое.
Ты тоже улыбаешься, серебряная змейка, крепко сжавшая в объятиях один из пальцев на моей левой руке. Тебе нравится, как я думаю. Ничего удивительного - это уже раннее утро, и от моих мыслей не приходится ждать связности.
Я запомню эту ночь навсегда, и день, который показался ночью.
И что поделать, если мои пальцы сомкнулись на твоих запястьях, и это - навсегда? И что сделать, если я не хочу выпускать, прижимая твои руки к столу, сгорая от желания, которое невозможно осуществить?
Я произношу твое имя. Одно из многих - но звучащее именно сейчас, во мне, заставляющее выгибаться и сверкать глазами. Я снова признаюсь тебе в том, что и сам знаешь. Но, действительно, знать и слышать - совсем разные вещи. Не могу не любить, не могу не стремиться.
А завтра - снова в бой за право жить. Лишь рядом с тобой я могу быть настоящим. Что же, маска из шелка - не тяготит. Молитвой - имя твое. Дай мне еще твои руки. Дай, я поцелую твои тонкие запястья с прожилками голубых вен. Следы от моих поцелуев останутся надолго, ведь эта кожа - такая нежная. Твои ладони - холодные. Потрогай мои виски, вытащи эти иголки мигрени. Коснись губами моего лба. Ничего нет дороже твоего дыхания. Дыши.
Я буду рядом.