Ренцен Фло : другие произведения.

Глава 16. Пиньята

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

 []
  
  
  
  
  Глава 16. Пиньята
  
  
  - Liebes Brautpaar, Marius und Henriette, queridos hermanos, Marius y Henriette, дорогие молодожены, Мариус и Хенриетте, ваши друзья Андреас и Оксана поздравляют вас с бракосочетанием.
  
  У Йетте тут и правда куча родственников. Многие понимают по-нашему, но тетка-модератор, шепеляво тараторя, дублирует на испанском. А у меня, когда слышу наши с женой имена, кусок застревает в горле, и я спешу опрокинуть внутрь текилу, прежде чем на нас успевают направить прожектор.
  
  - И они решили преподнести вам сюрприз. Какой сюрприз? - спрашивает она мадрину, одну из многочисленных дружек невесты.
  
  - ¡Estáis a punto de ver! Сейчас увидите! - интригует та и подмигивает: - Только Андреас сказал, что за Оксану он не переживает, потому что справится она блестяще, а вот его просил не судить слишком строго.
  
  Раздается доброжелательный смех гостей. А я недоуменно вылупляюсь сначала на мадрину, потому что ни о чем я ее, естественно, не просил, а потом обращаюсь за поддержкой к Оксанке, чтобы встретиться с ухмылкой на ее хитрющей физиономии, и ухмылка эта живо разъясняет мне, кто кого просил и о чем.
  
  - Так что попрошу проследовать на сцену поздравляющих, а гостей - поприветствовать Андреаса и Оксану! Applaus für Andreas und Oksana! ¡Un applauso para Andreas y Oksana!
  
  Сцена - это громко сказано: прямо на песке устроена платформа из некрашеных досок. Этот тихоокеанский ресор класса "люкс" настолько фешенебелен, что перешел на андерстейтмент. Это отчасти выражается в простоте и непринужденности обстановки на пляже. Весь вечер у них играют музыканты-мариачи, они-то и будут играть и петь сейчас сопроводиловку для нашего танца.
  
  А Тихий сегодня и впрямь тихий, будто это тут, в двух шагах от нас не настоящий океан, а рисованный, а затяжной разноцветный закат над ним - чем не фотообои для любителей фэнтези? Вон там, впереди, над горизонтом неоновой вспышкой режет взгляд ярко-розовая полоса. Будто здоровенный кусок рекламной вывески откололся откуда-нибудь из раскинувшегося поодаль города и поплыл над водой. Свадьбы тут играют поздно вечером. Не будь эта свадьба исключением, не видать бы нам этого зрелища.
  
  Мы здесь недавно и пробудем недолго. Но Оксанка уже успела слиться с "ее морем", еще сегодня утром кувыркалась в ласковых волнах подобно розовому дельфиненочку, которого потом, после завтрака взяли в тиски маникюрщица, парикмахер и визажист. Я смеялся над ней, а насмеявшись вдоволь, свалил прокатиться на арендованном велике. Меня умиляло, как она, даром, что не невеста, готовилась, словно заправская пляжная шоу-звезда.
  
  Мда-а-а, море и песок...
  
  Итак, по деревянным мосткам я веду свою кайфующую до чертиков жену на сцену. Ее сцену. Ощущение ее руки в моей руке смягчает мои неприятные переживания, вызванные рядом причин.
  
  Причина фоновая - это мой изначальный невосторг от всей этой затеи и предстоящее посмешище, в которое я сейчас неизбежно превращусь на глазах у всех этих гостей. Но я согласился, чтобы сделать приятное жене и несу свой крест с покорностью и неким пофигизмом.
  
  Причина ситуативная - это тот факт, что сегодня я и правда встретил здесь дохрена народу с бывшей фирмы. С некоторыми вынужденно потрепался, сделав морду кирпичом и отвечая на их расспросы о своем теперешнем роде деятельности с нахальным хладнокровием. Нельзя сказать, чтобы я получил дикий кайф от этих расспросов или своих ответов, скорее наоборот. С подобным настроением я обычно в скором времени вежливо прощаюсь и валю с тусовки. Но сейчас валить некуда, ибо сейчас - наш бэбимун и приперлись мы в эти столь популярные среди любителей экзотических свадеб субтропики издалека, ценой девятнадцатичасового перелета и специально ради того, чтобы мучиться сегодня.
  
  Да ладно, не все так плохо. Море и правда очень классное, вечер тихий, если не считать свадебной программы, а в моей руке - рука Оксанки, облаченной в коротенькое нежно-розовое коктейльное для беременных, в котором ее животик и скрадывается, и в то же время элегантно подчеркивается. Сзади и не видно, что она беременна. Видно стройные ее ножки в золотистых туфельках на слишком высоких - ругал ее за них - каблуках, красивую, женственную фигурку. А потом, когда она поворачивается и ниже ее цветущего, красивого до умопомрачения личика и головки со сногшибательной прической и розовыми цветами в волосах показывается животик, то - как хотите, но вид ее трогает до слез. Может, трогает только меня и только потому, что я возможно уже пьян или потому что люблю ее, или потому что там, в ней, мой сын.
  
  И она, такая бесконечно красивая и женственная, светится такой нежной и счастливой улыбкой, что я невольно и сам улыбаюсь, глядя на нее. Как бы ярко ни сияла неонка неба у нее за спиной - Оксанка затмевает собой и закат, и небо, и море. Глядишь, так и пойму может быть, какого она нас сюда притащила.
  
  А жених с невестой не ожидали от нас сюрприза. Йетте, облаченная в короткий кружевной пеньюар цвета слоновой кости на седьмом небе от счастья, кажется. Смотрю и в радостно-недоуменную физиономию Эльти и, втихаря посмеиваясь, думаю, что он наверно, вообще не ожидал, что я приеду. Может, из вежливости не обошел приглашением безработного друга.
  
  Хрен с ним. Хоть подарок наш условно и для них, я о них сейчас вообще не думаю. Я думаю о жене, на которую автоматом скользнул мой взгляд и сделался вмиг обожающим. М-м-м, лапочка. По-другому не скажешь. Сладенькая какая. Пальчики в моей руке дрожат - мандражирует моя артистка. На личике улыбка, а под ней скрывается нешуточное волнение. Это сколько ж народу тут собралось и сплошь незнакомые все. Когда все это затевала, она и думать не думала, что будет так боязно. Как только решилась на такое да еще меня уговорила. Но я готов теперь. Ничего, не боись, я с тобой.
  
  А потом мы танцуем. Раздается задорное вступительное треньканье электрогитары, те из гостей, что живут в Мексике, сразу узнают и начинают ободрительно хлопать. И песенка, надоевшая мне хуже горькой редьки, теперь веселит меня. В начале мы по замыслу моего хореографа только подергиваем попами, потом я наступаю на нее, а она по мере того, как больше инструментов включается в сопроводиловку, сначала выпендривается, изображая недотрогу, но когда начинается припев, я хватаю ее, типа "укрощаю", и мы танцуем с ней вместе и больше не расстаемся. Вертим попами, впихиваем в рэгги-ритм движения, как она мне объясняла, из сальсы и румбы или чего-то еще. Вот и весь наш танец.
  
  Но все это я выучил еще дома, заученное не напрягает меня. Я двигаюсь автоматически, а сам... отдыхаю. Любуюсь ей. Вероятно, следовало бы, нет-нет, посматривать на молодую пару, там, улыбаться им, ведь это же мы для них стараемся. Вообще, отойти немножко от возбуждения моей молодой женой. Но я забил на все, даже на то, что присутствующие "грины", вероятно, принимают меня за клоуна.
  
  Какая она нежная и трогательная со своим животиком, вся в розовом, будущая мама. И что, другие тоже это видят? Она постоянно повторяет, что в нашей паре я танцую лучше, поэтому смотреть будут на меня, и поэтому я должен делать то или это. А по-моему, она ошибается. Мужик всего лишь ведет, подает, показывает всем свою партнершу. Поэтому, как бы он там ни выдергивался, в танцах всегда смотрят на женщину. Потому мужик и одет скучнее, как подставка, обрамление, оправа для камушка. А дай женщине эту оправу - она в ней засияет. И будет излучать свое сияние, как... моя любимая, думаю, а из самого так и прет нежность.
  
  Вот и теперь - разве на меня смотрят? На нее смотрят. На нее нельзя не смотреть. И дело не в пузе совсем, это - контрольный выстрел. Просто когда перед твоими глазами по сцене плавает-мерцает звезда, розовая звездочка, источник мягкого, нежного света, ты не отведешь от нее взгляда. Ты будешь смотреть на нее и радоваться, что тебе выпало счастье лицезреть это чудо.
  
  А эта маленькая кокетка чувствует восхищенное внимание взглядов, прикованных к ней. Чувствует и кайфует, упивается тем, что не только муж глаз от нее оторвать не может, пропал совсем, еле на ногах держится, только б не съесть ему ее прямо здесь, на сцене. Amor, amor, amor... любовь, любовь, любовь, - поет солист, и я того же мнения, конечно.
  
  Когда мы оттанцовываем, нам все хлопают и некоторые что-то кричат. Но что я буду за муж, если сейчас отдам ее взгляд хоть чьему-нибудь левому взгляду, позволю ее бесстыжим, сверкающим глазкам хоть по кому-нибудь стрельнуть.
  
  - Любишь меня? - приковываю ее к себе этим вопросом.
  
  - Люблю, - ее ротик подрагивает в шаловливой усмешке, а я не даю ей отвернуться, притягиваю к себе почти насильно, целую легонько в сладкие, бесстыжие губы и продолжаю допытываться:
  
  - Хочешь меня?
  
  - Прямо здесь? - смеется, поросенок.
  
  Нам не дают договорить, модератор объявляет нас еще раз, мы кланяемся всем, а отдельно - молодым. Потом я увожу Оксанку со сцены, обняв и положив руку ей на животик, чувствуя, как меня ободрительно пинают ножкой или чем-то еще и как пульсирует у меня кое-где. И рад, что на мне брюки свободного покроя.
  
  Банально, но теперь понял. Понял, зачем мы сегодня здесь. Не для жениха и невесты, хоть им и понравилось очень, особенно Йетте. Не для того, чтобы выпятиться перед "гринами", мол, зацените, все у меня зашибись, аж танцую. Нет. Для нас.
  
  Кроме бывших коллег по работе мы на этой свадьбе никого не знаем, но лишними себя не чувствуем. После нашего танца навстречу нам теперь поднимают свои бокалы абсолютно незнакомые люди, а некоторые даже заговаривают с Оксанкой, спрашивая, на каком она месяце и не возмущался ли ребенок, когда танцевала. А она с улыбкой отвечает, что сынок, наоборот, поддерживал маму, а то она волновалась же.
  
  А вообще, тут весело. Теперь и на меня накатил расслабон.
  
  Кажется, мексиканцы тоже умеют гулять свадьбы. Завезенные занудливые друзья и гости жениха, нет-нет, пытаются толкнуть одну-другую вычурную речь в честь молодых, но это тонет, гаснет в море всеобщего веселья. То и дело модератор и мадрины с падринами затевают какие-то игры, на которые мексиканский контингент среди гостей с готовностью дает себя уговорить. Мы в них не участвуем, максимум, на что даю нас раскрутить, это "танец рядком" - что-то вроде "ручейка" под фатой на мексиканский манер, только у Йетте ее не было, так что они взяли какую-то занавеску, залезли с Эльти на стулья, и под этим мостиком протанцевала сначала вся женская половина, а потом мужская. Окромя этого стараюсь развлекать Оксанку танцами, а больше ей ничего и не надо.
  
  Наконец, жених и невеста, обходя гостей, добираются и до нас. Йетте бурно выражает свой восторг от нашего подарка, и Оксанка живо углубляется с ней в восхищенное бабское щебетание о ее пеньюаре, служащем ей подвенечным платьем, переливается трелями относительно "сказочного" локейшна и яркой, зажигательной свадьбы, какой "не получилось бы в наших краях".
  
  А Эльти: - Un", wie isch es sonsch" so? И как оно вообще? - рад отколоться от их трепа и переключиться на меня.
  
  - Нормально, - говорю. - Вот - одному корешу приспичило am Arsch der Welt, в "жопе планеты" жениться.
  
  Он ржет: - Блин, а ты думаешь, я не хотел все это где-нибудь у нас в Шварцвальде провернуть? Ей же надо было с ее родней в Бахе.
  
  Кажется, развеселил я его, а то эта мексиканская свадьба на тихоокеанском взморье его, по-моему, напрягает. Сегодня, на пляже это у них просто символическая церемония была. Поженились они еще дома, а то здесь, в Мексике это неимоверно сложно и напичкано массой интересных формальностей. Короче, от теста на сифилис он откосил, по ходу.
  
  - Во-во, - продолжаю стебаться. - Это америкосам сюда, как на Майорку. А мне - поди насобирай на билеты, безработному-то. Вот приеду и начну потихоньку кредит отдавать.
  
  - Че, реально глухо с работой? Звал же тебя, - смеется, не верит мне. Думает, прикалываюсь.
  
  - В бутик подался.
  
  - Без базара, чувак? - боюсь, базар его не для судебных протоколов, благо он сейчас не у себя в Кассене. - Слушай, пойдем выпьем.
  
  Решительно отказываюсь от разной мешанины с добавлением кокосового молока, которой полно здесь. Маргарита - вот максимум, на что меня можно развести, благо здесь это даже аутентично, вот и пьем ее под пальмой.
  
  Это весело - особнячком бухать с женихом на его свадьбе. Но невеста его не в обиде, кажется, потому что тоже занята тусней. А я распеваюсь перед ним, что мне остохренело у "больших", что не вернусь туда ни за какое бабло, а он ржет и не верит, хотя и сам не вернется, гад.
  
  - Как там твой подопечный? Баки... Баты... Тьфу, фамилия... Не косячил больше?
  
  - Пацанов в баскетбол играть учит. На практике, в школе. Спасибо тебе.
  
  - Я к этому непричастен.
  
  - Все равно - спасибо. Хоть он говнюк вообще.
  
  - Я ж тебе говорил. Нечего взрослых перевоспитывать. Вот родится у тебя - кого ждете? Мальчика? А, ну поздравляю. Так вот, родится - воспитывай сына. Маленького юриста.
  
  - Эльти, блин... Только при жене не говори, она мне башку открутит, - смеюсь, чокаясь с ним текилой. - Хватит с нее одного.
  
  - Как она держится-то?
  
  Это он про то, что, мол, как Оксанке с безработным мужем.
  
  - Молодцом. Вишь, на танцы меня к тебе выперла. Сам бы я хрен сюда приехал, скупердяй, ты ж знаешь.
  
  Он понимающе ржет, потому что и сам прижимистый.
  
  Незаметно к нам подключаются какие-то ребята из "соцсети" Эльти. Когда мне делают комплимент, что мы отлично танцевали с женой, я вспоминаю о ней и ищу глазами - вон она, тоже общается невдалеке. Пацаны затариваются новой выпивкой, хвалят бар, за ним - отель. От отеля мы - и это выдает в моих собеседниках помешанных на финансах - живо переключаемся на обсуждение закона Мовенпика, нового Закона по ускорению экономического роста. Он предусматривает массивные льготы в налогообложении предприятий и только через битый годик в прессе его и окрестят законом "Мовенпика", когда станет известно, что законопроект был пролоббирован и проспонсирован на средства владельца сети одноименных отелей. На данный момент всех занимает не это, а петиция озлобленных оппозиционеров, направленная на аннулирование закона, и приступили ли к ее рассмотрению в комитете, и ожидается ли поправка относительно регулировки об амортизационных отчислениях.
  
  - Ты часом не в курсе, Мариус?
  
  - С какого это я должен быть в курсе? Меня ваши махинации волнуют? Вон, этого... - он крепко тыкает меня в плечо, - ...спрашивай. Он тебе скажет...
  
  - Приступили, - отвечаю, не задумываясь. - Только отклонят все равно. Полагаю, поправку вносить не будут. Не по амортизациям, нет.
  
  - Ну да! - воодушевляется чувак. - Слушай, а нет у тебя... Виланд Майер, будем знакомы, - сует мне руку, а я пожимаю ее и тоже называюсь, - ...нет у тебя знакомых в министерстве... как бы пробить - верняк-не верняк?
  
  - Нету, - пожимаю плечами. - Мы представлением интересов занимаемся... - пяти минут не прошло, как подписал, а "хорны" - это уже мы, - вот и слыхал.
  
  - Представление интересов... - кивает понимающе. - Лоббизм... Надо, надо... Блин, все равно за это выпить надо, чтоб отклонили. А то по нынешним временам не знаешь, откуда очередное западло ждать... Давай.
  
  Потом он мне рассказывает, что работает в Блю Боут Инвестмент. Мы трепемся про то, как их взяли за задницу после кредит кранча, какие сейчас настали жесткучие, мать их, времена. Тут уже не в том суть, чтобы найти многообещающее портфолио для инвесторов, а как бы на хрен не ликвидировали твои фонды. А то это только "наши" вкладчики съели, мол, АБС-фонд закрыт - и молчок. А иностранные, мать их за ногу...
  
  - Так иски есть уже? - спрашиваю его, а то официально они отрицают. - Да, пойдет распродажа фондовых активов, акции не обрадуются, - бубню машинально.
  
  А он подхватывает мои соображения, сейчас крокодильими слезами захлебнется. Потом незаметно переключаемся на меня и на то, где я работаю.
  
  - Хорн? - переспрашивает он. - Не слыхал. Как тебе там живется?
  
  - Пока - никак. Недавно перешел. Раньше с Мариусом работали в Гринхиллз.
  
  Он удивленно, но заинтересованно прищуривается, и мы говорим еще немножко про то, чем занимаются сейчас финансовые отделы и кто воет на какой лад. Что воют все - на этом мы сходимся единогласно.
  
  - Слышишь, так это правда? Реально Гринхиллз написали "стабфонд"?
  
  Вот оно опять, чувство. Как давно этого чувства не испытывал уже, а. Кайф. Да-да, молчу, конечно. Не из лояльности к Гринхиллз - просто тайно упиваюсь своим гострайтерством. Почти серым кардиналом себя чувствую.
  
  Молчу и киряю просто, глядя ему в глаза.
  
  - Да ладно, колись. Все равно скоро везде напишут.
  
  - Напишут - расколюсь.
  
  Смеется:
  
  - В каком снова отделе ты работал? Файненс? У вас, юристов, всегда на все свой взгляд. Особняком идете от бизнеса. Вечно все запрещаете - то по закону нельзя, так не пойдет, там за задницу возьмут.
  
  Но я все усмехаюсь и не говорю ничего.
  
  Я сейчас секрет профессиональный открою про нас, юристов: мы все - сукины дети. Нас всех, не исключая даже "высот" и "руководящих позиций", где из "просто" юриста превращаются в бизнесмена - распирает от непомерной гордыни. Как иначе, если осознаешь, что все вокруг, все те, на кого ты работаешь, твои клиенты, все те, кто твоими руками добивается, чего хочет, ни секунды не шарит в правовой подоплеке? А ведь без нее, этой подоплеки, ничего не сделаешь. Да, они... мы чувствуем себя умнее и ловим немеренный кайф от этого.
  
  Помню рисуночек на уайтборде у меня в кабинете. Как-то мы с Максом обсуждали какую-то сделку. Он взял фломастер и нарисовал на уайтборде шлюмпфов - так у нас называют смурфов. Маленькие, тупые шлюмпфы в шапочках собрались в кружок. В нем, Канненбеккере, явно умер талантливый карикатурист. На их мордашках он даже сумел изобразить тупое обожание и недоумение - они смотрели в рот пахану их, папе Шлюмпфу, такому старичку в очках. Макс нарисовал это и под группой тупых, обожающих шлюмпфов подписал "клиенты". А папу Шлюмпфа, паханчика, Макс наделил гордым, громким, лестным эпитетом "Адвокат из Гринхиллз". Я не стирал его рисунка с уайтборда, по-моему, так и не стер, когда уходил.
  
  - Слушай, к нам не хочешь? - Виланд вдруг "будит" меня, вырывает из моих грез, опрокидывая очередную Маргариту. - Есть место в юридическом. Руководящее.
  
  - Много у вас там народу? - интересуюсь.
  
  - Когда кончим набор, будет человек пятьдесят. Мы там сейчас разгруппировку проводим по рынкам, формируем группы.
  
  Не слышал. Как, однако, секретно все.
  
   - Много народу приняли, нужен юрист - возглавлять группу, которая с моими по рил эстейт, недвижимости работать будет. Берем и своих по внутреннему конкурсу, но процентов семьдесят из экстернов. Можно знакомых рекомендовать - в рамках нашей Employee Referral Program.
  
  Блю Боут Инвестмент. B. Кто сам там не работал, при упоминании этой фондовой компании первым делом видит гигантскую синюю неонку над рекой. А я вижу нас с Оксанкой, целующихся на Кранахском мостике в синем ее свете. Не вижу ни АБС, ни угрозы ликвидации фондов, ни возмущенного лица фрау фан Хагенс: - "Всю жизнь собирала. Хотела прибавку к пенсии себе устроить, квартиру на старости лет купить. Все мои денежки futsch. Капут. Лопнули". И не суть, какой именно банк вложил ее сбережения в какой именно фонд.
  
  Интересно, как Оксанка отнесется к этому новому прожекту? Тому, что муж перебежит к абсолютному финансовому злу? Жена скажет - куда уж ниже падать-то. Да ладно, думаю. Всего лишь работа. Вон, смотрю на Виланда - да норма-а-а-альный чувак. Пашет - надо же где-то пахать. Ну, не в Красном Кресте. Бухнуть любит, потрындеть. Глазами мечет - девушек чекает одну за другой, но он же не то, что я - здесь не с красоткой-женой, если она у него вообще есть.
  
  Может предупредить Виланда, что фирма, принимающая меня на работу, должна сначала проверить на вшивость свой комплайенс? А мне желательно предоставить авансом в том отчет. А то я ж, гад, с живых потом не слезу. Свое, авторское замутить могу. Вот поступлю туда и позабочусь, чтобы вкладчики вроде фрау фан Хагенс больше не облапашивались. Правда, фрау фан Хагенс вкладывать уже больше нечего.
  
  Короче, выражаю ему свою заинтересованность в его предложении, про себя посмеиваясь над тем, каким альтруистом чуть было не стал. А он говорит, что пришлет мне доступ на внутренний портал их карьерного сайта, который для посвященных. А потом видно будет.
  
  - Слушай, - говорю, - Давно хотел спросить: много вы в головном офисе тратите бабла на подсветку?
  
  - И не спрашивай, - смеется он.
  
  Обмениваемся имэйлами, пока еще не сильно пьяные, а то забудется потом.
  
  Пока посылаю ему сообщение, слышу вдруг знакомый голос: - Здравствуйте, фрау... Эккштайн, - и, метнув подвыпивший, но, сука, ястребиный взор в нужную сторону, вижу, что к моей жене подвалил Вольфинг.
  
  - Извини, я щас... - бросаю на бегу Виланду, а сам уже метелю к ним. К ней.
  
  Какого хрена метелю? Чего так быстро? В моей башке стучит черт знает, что. Я за секунды сопоставляю факты друг с другом, делаю выводы. Вольфинга, как бывшую "гриновскую" шишку, тоже пригласили - нормально. Он здесь - нормально. Но он подрулил к моей жене - ненормально. Какого хрена ему от нее понадобилось? О чем ему с ней говорить? Вывод может быть только один: ему все известно. Он хочет сейчас прижать ее и поймать на чем-нибудь. Чтобы она хоть что угодно сказала - любое ее слово он запишет себе на корочку. И - против нее потом. Он адвокат, и не просто, а ей до такого далеко.
  
  К тому же мне сейчас хорошо видно лицо ее - она растеряна. Уже один только ее взгляд, то, как она на него смотрит, быть может, даже дрожащие ее руки выдают ее. Куда что девалось от ее самообладания, когда распалялась передо мной дома. Поэтому силы сейчас неравные. Поэтому ей нужен я. Поэтому мое место рядом с ней, и я не должен дать ей раскрыть рта. Если у него к ней предъявы, пусть предъявляет их мне.
  
  И я уже тут как тут, целую ее в щеку и говорю ему лаконично и безэмоционально: - Здравствуйте, - а сам держу ее под локоть, сжимаю его легонько, мол, не смей ничего говорить.
  
  Она и так поняла уже. Я чувствую, как она слегка расслабляется в моей руке.
  
  А Вольфинг - вроде тот же Вольфинг, что с ним станется. И все-таки я не узнаю его, когда он, глядя на меня: - Здравствуйте, г-н Эккштайн, - здоровается - бляха, да даже смущенно как-то.
  
  Да, вот смотрю на него и без микроскопа определяю, что он... сдал. То ли он - один из тех, кому тупо не идет кэжуэл, а я привык видеть его в основном в бизнесе-луке. То ли за эти два месяца с небольшим он состарился. Но не в шмотках, конечно, дело и не в морщинах. Взгляд у него не тот, вот что. Не твердый, не сверлящий насквозь, каким обычно его помню, а - черт, да может ли быть? - задумчивый. У него же раньше как было: "Все знаю. А что не знаю - узнаю. И быстро." А теперь - будто не блиц-отчета от тебя ждет, а просто хочет побеседовать. Все не то.
  
  - Вы прекрасно танцевали, - это он - Оксанке больше.
  
  - Спасибо, - она мило улыбается, а ее ручка в моей руке подрагивает. Тихо, зай, успокойся. Будь сама собой. - Это все Андреас, у меня способности скромные. И возможности ограниченные.
  
  Правильно, улыбайся лучше. Обезоруживает.
  
  - Как вы себя сейчас чувствуете, фрау Эккштайн? - справляется он участливо. Нет, если он включает сейчас вежливость, чтобы ее потом жестко прижучить, то это даже по его меркам верх цинизма. Только хрен он ее прижучит, если рядом я.
  
  - Нормально, спасибо, - а я поглаживаю ее животик. Молодец. Расслабься. - Приятно из зимы в лето попасть. У нас сейчас такой холод. Простите, я вас оставлю ненадолго.
  
  И Оксанка чуть ли не бегом драпает в направлении туалета. Трусишка. Ладно, пусть идет.
  
  - Пойдем выпьем? - предлагает он.
  
  Виланд уже куда-то свалил, поэтому под пальмой свободно. Мне, возможно, не стоило бросать его так, раз он предложил мне работу. Забьет на меня теперь.
  
  - Куантро? - спрашивает Вольфинг коротко, устремляясь к стойке. Я не обязан ему подыгрывать, но от куантро и сам не откажусь. - Всегда думаю: зачем тратить хорошую вещь на Маргариту. Верно?
  
  Не отвечаю. Он не обнаруживает желания уединяться под пальмой, и мы остаемся за стойкой. Странно - он хочет помощи зала, когда наезжать будет? Вообще-то, нет у меня желания с ним общаться. Изо всех сил надеюсь, что Оксанку там сейчас не выворачивает. Сегодня на свадьбе следил, чтобы она держала себя в руках в плане еды. Даже тормозил пару раз. А то потом резко вспомнит, что она толстая, тут стресс еще этот - и пойдет-поедет.
  
  - Слушайте... - ему явно неудобняк, я ж не собираюсь облегчать. - ...можно на "ты"? Айке.
  
  - Андреас.
  
  Это становится забавным.
  
  - Да-а-а... - он отпивает от своего куантро, а меня эта наша беседа веселить начинает. - А неплохо здесь, а? Идиллия такая, уединение. Не то, что в Акапулько, там криминалитет один. Вы... ты бывал уже когда-нибудь в Бахе?
  
  - Нет.
  
  - Я тоже впервые. Решил воспользоваться случаем. Даже семинар у себя отменил.
  
  Да ну. По его меркам - это ж как уклонение от служебных обязанностей. Видать, хорошо его Оксанка торкнула.
  
  Но я не говорю ничего. Жду. Он просек, наверное, что opposing party, противоположная сторона сама разговаривать с ним не будет и дело ему придется иметь с юрисконсультом. Со мной, то есть.
  
  - Эльтер вроде тоже подумывает о хабилитации.
  
  Так, еще одно бесполезное замечание ни о чем. Третье по счету. И подряд. Не узнаю его. Это раньше он мыслями не разбазаривался, потому что каждая секунда его времени должна была приносить кэш. И послушать его всегда было не бесполезно. А теперь... бледный он какой-то без проектов своих. И тормознутый, кажется.
  
  Мне наскучил этот зануда. Я уже готовлюсь либо спасать беседу каким-нибудь умным наблюдением относительно перемен, грядущих в лице закона Мовенпика, либо тупо свалить от него. А что с ним будешь делать, если он наехать хочет, но, судя по всему, не решается. Пусть предъявляет письменно, что ли. Не вовремя, правда, малёк, бабла подзаработать не успел. Но - фигня, раскрутимся как-нибудь.
  
  Я, короче, к жене хочу. Но он просыпается:
  
  - Ты сейчас... чем занимаешься?
  
  - Финансовым правом.
  
  - Где?
  
  - Хорн.
  
  - Бутик?
  
  - Ага.
  
  Он кивает сопереживающе и несколько нерешительно, барабаня по стойке пальцами. Потом опрокидывает остатки куантро и берет себе еще. Давай, мужик. Рожай. Я тебе помогать не собираюсь.
  
  - Нравится?
  
  - Пока не понял. Но скорее хорошо, чем плохо.
  
  Я тоже допиваю свой куантро. И тут на дне опорожненного стаканчика внезапно узреваю откровение: это он не из-за Оксанки. Он ни о чем не подозревает. Просто виноватым себя чувствует передо мной, что ли. Сгладить хочет, чтоб без косяков. Вот хохмы.
  
  Разговора в этом духе мне тоже не хочется, но, сделав это открытие, я малость расслабляюсь:
  
  - Кажется, бутик - вполне неплохо после детсада у "больших", если хочешь самостоятельной жизни понюхать. За полцены.
  
  Он смеется и кивает.
  
  - Заодно и кругозор расширить, - продолжаю невозмутимо, а сам не могу не улыбнуться, - хоть, казалось бы, был он у тебя шире некуда.
  
  - К научной и преподавательской деятельности все это тоже применимо.
  
  - Да вообще - к любого рода деятельности. Вне фирмы.
  
  При этих моих словах Айке Вольфинг делает нечто, что вижу и слышу у него впервые: раскатисто хохочет. А я, поняв, что Оксанке ничего не грозит, и он тут тупо отдыхает, чувствую прилив веселой оборзелости и тоже тарю следующий куантро. И еще на меня находит сознание и ощущение того, что мы с этим сиятельным занудой "в одной лодке": фирма для нас обоих уже в прошлом, хотя до недавних пор отнимала львиную долю нашего времени, а значит, жизни. И неважно, что он в промежутке успел поменять шило на мыло.
  
  - И как тебе твоя деятельность вне фирмы? - спрашиваю у него.
  
  - Пока не понял, - парирует он. - Но скорее хорошо, чем плохо.
  
  - А что, собственно, стряслось? - справляюсь невозмутимо.
  
  Оборзел, говорю же.
  
  - Да так... По всей видимости, должен был наступить брейкинг пойнт... переломный момент - он и наступил. Это если ин э натшелл... вкратце.
  
  Интересно то, что он, похоже, сам верит в сказанное. Интересно также, когда он почувствовал этот самый переломный момент. Когда глотал что-то - что, кстати? - на берговской кухне, а Оксанка наблюдала за ним тайком?
  
  - В декабре было, - вспоминает он. - Обычный день... несколько дедлайнов... я - только из аэропорта. Кофейку себе хотел... и тут что-то как кольнет... как-то сразу понял, что хватит, кажется.
  
  Про то, как его взяли за задницу Интерсепторы, он деликатно молчит - или правда думает, что его тогда не это шарахнуло. Черт с ним, может, правда не это.
  
  Сдержанно киваю, отпивая куантро, понимаю, мол. А сам думаю, что вот в кои-то веки обладаю информацией, которой не обладает он. Только кайфа от этого не испытываю никакого.
  
  Он мне неинтересен, но и не раздражает больше. Я забил на него, ни в чем его не виню, да и все менее склонен рассматривать свой уход из Гринхиллз, как трагический для своей карьеры. Даю ему теперь рассказать о его публикациях, которых он уже успел настрочить с полдюжины (я за это время написал одну, но он даже и ее читал). О том, что не может с точностью объяснить, когда и как понял, что "дальше так нельзя". В этих его излияниях проскакивает прежний Вольфинг - стоило ему кирнуть, он начинал затекстовывать тебя трепом про сделки, бабло и клиентов, потому что больше рассказать ему было не о чем. Приходилось слушать, шеф же. Сейчас я слушать его не обязан, просто не спеша допиваю свой дринк. Он не мешает мне в этом, вот и даю проехаться по ушам.
  
  Краем уха слышу, как он рассказывает про свои лекции и ухмыляюсь про себя. Тоже мне - Гордон Гекко для юристов. Хотя нет, куда ему. Рассматривая его, соображаю, что ему и правда не идет кэжуэл.
  
  - Вот так и стал сильнее после кризиса, - подводит он между тем итог.
  
  Да, всем бы нам из него выбраться, думаю, хотя конкретно сейчас ни в каком кризисе себя не ощущаю. Наоборот - камень с сердца, что нам не грозят подъезды. Так вот зачем мы сюда приперлись.
  
  Только сейчас замечаю, что он деликатно не вспоминает про обстоятельства моего ухода. Вряд ли поменялось его отношение к этому, но мне плевать. И вообще - стакан мой опустел.
  
  - Как там Сальвина? - спрашиваю на прощанье.
  
  - Лучше. Скоро выпишут.
  
  - Она тоже в Гамбурге? - спрашиваю дальше, хоть и понятия не имел, что с ней вообще что-то было.
  
  - Да нет, у себя.
  
  На пляже движение, кое-кто бросает танцевать, народ кучкуется вокруг какого-то непонятного сооружения. Жениха с невестой мадрины и падрины волокут в центр событий. Намечается что-то знаковое. Надо пойти посмотреть и заодно найти Оксанку.
  
  - Ладно, пойду проверю, все ли там в порядке, - с улыбкой собираюсь уходить.
  
  Разговор наш на этом окончен - хорошо, что поговорили. Вряд ли будем пересекаться, но у топ-юристов же как - все может быть. Хоть я и не "топ" теперь.
  
  Блин, пьяный уже, что ли, но - не могу удержаться напоследок:
  
  - Айке... всегда хотел спросить... риталин или кокаин?
  
  - Модафинил, - говорит он, не задумываясь и ничуть не удивляясь. - С утреца вот так вот: вж-жик - и порядок. А вечерком - ноктамид... ну, в крайнем случае, валиум - и отбой. Все легально, но - ты уж прости за фамильярность - жопа. Сейчас схожу постепенно, снижаю дозировку под присмотром. На начальной стадии помогли в Санасе - это клиника такая частная, не слыхал?
  
  - Прямо ложился на реа? - не верю.
  
  - Пришлось. Жена поставила ультиматум, мол, иначе сама не пойдет. А у нее жизнь стояла под угрозой.
  
  Ну ни хрена себе. Не уточняю, что там конкретно было с Сальвиной, желаю ей скорее поправиться и на этом прощаюсь с бывшим своим шефом. Осознаю, что настолько же далек от восприятия его, как шефа, Гринхиллз, как работы, а бывших наших с ним проектов, как главного занятия в моей жизни, насколько наша с Оксанкой уютная квартирка далека от Бахи.
  
  "А что, есть и нормальные пары, чтоб совсем без проблем со здоровьем?" - думаю, проламываясь к туалетам. Уже почти стемнело. Народ кругом пьет, кое-кто беспорядочно танцует, кое-кто узнает меня и зовет с женой "тоже танцевать...", но большинство проследовали туда, где, по-видимому, должно произойти действо.
  
  Блин, неужели стряслось с ней что... Вообще, в какой она? - думаю, в отчаянии скребя в башке перед кабинками. Пьян, что ли?
  
  - Оксан?.. - зову тихонечко. Косячно перед женским туалетом дежурить - скажут: маньяк.
  
  - А? - даже не знаю, из какой конкретно слышится ее голос.
  
  - Ты о"кей? - я - ей, уже обрадованно.
  
  - Да-да, выхожу. Ты че, погоди... - смеется она, когда набрасываюсь на нее и обнимаю, не дав даже толком руки помыть. - Ну как?
  
  - Да нормально все. Он не в курсе. Просто бухали вместе. Испугалась?
  
  - Спрашиваешь, - смеется она. С локонами ее прически играет теплый ветер.
  
  - Че подумала?
  
  - "Тру-бец". Примерно так.
  
  Она трется головой о мою шею, а я инстинктивно обхватываю ее, чтоб уже само воспоминание от нее отогнать.
  
  - Приятно, когда муж защищает?
  
  - Очень...
  
  - Еще будешь самодеятельность мутить? - тыкаю ее в бочок.
  
  - Посмотрим, - она хитро прищуривается, а я щелкаю ее по носу. Когда целую в насмешливые губы, она - мне: - Андрюха, блин. Че за перегар. Бухать сюда приехал?
  
  - Косяки твои разруливать. А на трезвянку это сложно, - я уже впихиваю в нее язык. Не такой и пьяный. И вообще - бодренький. Очень.
  
  Пока бахвалюсь перед ней, намечавшееся действо разыгрывается. Эльти, хорошенький уже, должен под чутким руководством Йетте разбить подвешенную на специальном приспособлении пиньяту. Это - эстрея, здоровенная звезда из папье маше, вся в кисточках и разноцветной, больше розовой бумажной бахроме.
  
  Жениху завязывают глаза, вооружают чем-то вроде бейсбольной биты, а потом падрины, размахивая дринками в руках, направляют его к цели с громкими напутствиями на испанском, а Йетте пытается дублировать по-нашему, все это - под шумные комментарии пьяных гостей. Эльти тыкается в разные стороны, спотыкаясь, а я не знаю, ржать мне над ним, жалеть или прийти на помощь. Но ничего, мужик - значит, справится.
  
  Так и есть: он, наконец, попадает битой в краешек пиньяты, за что его под всеобщее ликование моментально освобождают от повязки, а Йетте смачно целует. Обрадованный, он принимается крушить битой звезду, пока не добирается до начинки. Начинкой пиньяты оказываются сладости, они сыплются на песок, будто из Рога Изобилия, и на них с визгом налетают дети.
  
  Перехватываю завороженный взгляд наблюдающей Оксанки и думаю, что наша с ней пиньята тоже разбилась и оказалось, что там, внутри у нее - ну, хоть и не конфеты, но и страшного ничего нет.
  
  - Зай, будь тут, - чмокаю ее в щечку.
  
  - Ты куда?
  
  - Маргариту тебе сейчас принесу... вёрджин... девственную... безалкогольную... Может немножко привкус заглушит... ну...
  
  - Да ла-а-адно...
  
  Но я непреклонен. Нагибаюсь и сквозь платье целую ее в животик - сейчас напою свою девочку лимонадиком. Сладенького - моей сладенькой. Чтоб потом...
  
  Возле барной стойки порядочно народу, забившего на пиньяту, и пока мне достаются коктейли, проходит с четверть часа.
  
  Затарившись, прокладываю себе дорогу обратно, ищу ее глазами, не понимая, куда она могла деться. Благодаря животику, фигурку ее должно быть легко вычислить, хоть закат догорел уже. Вдруг красивеньким розовеньким фонариком личико ее мелькает из-за чьего-то плеча, чьей-то коренастой фигуры. Какой-то шкаф загородил ее от меня, даже пузико ее загородил. Она болтает с ним оживленно, периодически "выныривая" из-за него.
  
  Да у нее что - светятся глазки? Это потому что меня как раз увидела или... Так... Башка, стриженная под утюг... Квадратная рама... Прилизанные шмотки... Че за хрень... Да это Стэн?.. С которым она уже сто лет не общалась? Нет-нет лазил в ее имэйлах... а подумаешь, между нами ж больше никаких секретов... Как этот чмырь здесь оказался? Майорка для америкосов... А и правда же. Да он ржет, кажется. Ему весело с моей женой. А мне резко хочется включить очень пьяного неадеквата и на глазах у всех устроить крупный наезд. Коктейль опрокинуть для начала, а потом поглядим. И мне мешает бешеный стояк, которым гвозди забивать впору.
  
  Подхожу к ним и: - Hi, sorry for keepin" you waitin"... че, заждалась... - подаю жене ее бокал. Потом нехотя поднимаю глаза на его рожу... он выше меня, урод... а, блин. Не он, кажется.
  
  А в глазах Оксанки играют вспышки, в которых читаю, что она находит мою физиономию весьма забавной. Я ей и слова не сказал, и вряд ли она в курсе, кого мне напомнил этот ее новый знакомый, но попой своей бесстыжей почувствовала, чем тут пахнет. Может даже ширинку мою заценила - и теперь ей кайфово, само собой.
  
  А с чуваком этим мы болтаем еще некоторое время по-нашему. Он не америкос. Я даже не вникаю, кто это - никогда не видел его в Гринхиллз. Да мне это и неинтересно.
  
  Когда он оставляет нас, я притягиваю ее к себе и целую с максимальным смаком, на который способен. Наши языки переплетаются и у нас во рту один и тот же вкус.
  
  - Засранка, - шепчу ей, купаясь в океане ее глаз. - Любишь глазки строить, да? - изо всех сил сжимаю ее попу. - С пузом? При живом муже? У мужа на глазах?
  
  Еще минуту назад ей было весело, шаловливая насмешка не сходила с губ. Теперь сошла - и в глазах ее вижу только... похоть... Бесконечную похоть... Ой-ей-ей... Боюсь даже представить, что у нее сейчас под платьицем, между ножек творится. А у меня сейчас там лопнет все на хрен.
  
  - Ну надо же, - шепчет она. - А муж даже вспомнил, что я существую... А то слонялся черт те где...
  
  - Забудешь тут с тобой... шлюшка... - шепчу ей с наслаждением.
  
  Тискаю ее дальше, сжимаю ее тепленькое, розовенькое тело и ныряю в тот океан желания, в котором, до меня доходит, давно уже бултыхается она.
  
  - Только и знал, что пить. О чем думал? И на сколько тебя теперь хватит...
  
  - А на сколько тебе надо?
  
  Вместо ответа она окольцовывает меня ножками, будто мы танцуем вместе какой-нибудь латиноамериканский танец. Легонечко, едва касаясь, гладит одним пальчиком мой локоть. Стискивает зубки, а в глазах уже отчаяние:
  
  - Я говорю: жене больно, а тебе плевать...
  
  - Где больно? - задыхаясь, целую ее шею.
  
  - Там.
  
  - Так сильно хочешь?
  
  У нее страдание в глазках.
  
  - Ты хочешь? - провожу пальцем по ее личику, повторяя вопрос. - Хочешь меня? Ты хочешь, чтобы я сделал это с тобой прямо сейчас? Здесь?
  
  Если она скажет, я сделаю.
  
  - Скажи, что сделать.
  
  Она - моя женщина. Она повелевает мной и направляет мои поступки, а исполнение ее велений - моя забота. Блин, насколько пьян уже, что так думаю. Смотрю ей в глаза самым темным, страстным взглядом, на какой только способны мои пьяные, голубые вообще-то глаза. Моя рука под ее платьем, я поглаживаю тонкое кружево между ее ног. "Сегодня - розовенькие", - вспоминаю. Еще мгновение, и я введу в нее руку. А потом прижму ее к пальме и займусь с ней любовью прямо здесь. На глазах у всех, которых для меня сейчас не существует. Все равно пьяные все. Вместе наплюем на них и сделаем то, что хотим. Пусть смотрят или пусть отворачиваются - плевать. Они нам не мешают.
  
  - Нет, пойдем к нам. У нас удобнее, - говорит она спокойно, деловито. Ни тени стыда. Даже сквозь кружево чувствую, как распухло у нее там все от прилива крови. Она хочет меня.
  
  До нас только два шага. Закрыв дверь, я ловко снимаю с нее трусики, и она уже на мне, а я в ней. Пока люблю ее стоя, а она за меня держится, уверенным жестом стаскиваю с нее платье и бюстгальтер. Люблю ее, голую, не раздевшись сам. Она уже кончает на ходу, хватаясь за меня, а я несу ее на кровать и выхожу из нее, чтобы поцеловать там.
  
  - Нет, не надо этого, - стонет она. - Еще хочу... Еще раз возьми меня...
  
  Слишком сильное кровообращение у нее сейчас. Ее ломит. Она как-то призналась, что теперь ломота от желания порой доходит у нее до силы менструальной боли, а это ж больно, наверно. - Еще войди в меня... В нее войди... - просит-требует она.
  
  Он нужен ей сейчас там. И она тянет его сама в себя. Я снова люблю ее, в этот раз она полусидит на кровати. Голая, а я все еще одет. Кончает опять быстро. Она еще близко не насытилась, не сняла напряжение от этой ломоты. Я сделаю все, как она захочет.
  
  - На коленки, сладкая... - прошу ее. - Я хочу тебя сзади.
  
  - Возьми меня сзади, - просит она, а сама уже стала на коленки, оборачивается ко мне, умоляет: - Войди в меня... Да-а-а... - это я вставил его в нее, а она прогибается подо мной, вдавливается в меня, двигает бедрами мне навстечу. Пока люблю ее, сдавливаю ее попку, по ее мокрой спинке руки мои скользят к сисечкам, а там, ниже, - животик, который игнорировать я не в силах. Я кладу руки на живот. Ее живот. Наш живот. Наш - и его.
  
  - Я люблю тебя, - говорю ей то первое, что само выходит из меня. - Твое тело - это дом мой. Ты - жизнь моя. Ты была создана для меня. А я был рожден, чтобы стать твоим мужчиной.
  
  - Я твоя... Бери меня... Много раз. Сколько захочешь... Но, умоляю, не прекращай... Дай мне еще раз это... Только ты один можешь мне это дать.
  
  - Ага... - бормочу глухо в нее, куда-то между ее лопаточек. - Только я один. Только тебе.
  
  - Только с тобой - так.
  
  - И мне - так.
  
  Она кончает снова. Еще один разряд. А я могу еще долго, кажется.
  
  Внезапно она осознает, что я еще одет. Она оборачивается, смотрит на меня, изучает. Искорки в ее глазах... теплое, мокрое, розовое желание... сладкий, голенький персик, истекающий соком... и личико у нее персиковое... а с личика на меня, сверкая, смотрят два бриллиантика... изумрудика... не то... нет такого камушка, чтоб похож был на ее глаза... Две звездочки чайного цвета... Ее звездочки смеются мне в лицо, кайфуют, а за окошком, над ней, вокруг нее - голубизна океана... Она соскучилась по своему цвету, вот и притащила нас сюда... А сейчас у нее улетает башенка от того, что я ее - вот так вот... Она принадлежит мне без одежды совсем, освободившись от всего лишнего. А я в своей рубашке немного строг и отчужден от нее. Я словно использую ее тело, а она - куртизанка, наложница, которой наслаждается ее господин, даже не потрудившись раздеться. Но мы-то знаем с ней оба, что это она моя хозяйка. И я принадлежу ей.
  
  Она так изгибается подо мной и она там такая красивая, что я не могу удержаться, на секунду выхожу, чтобы облизать ее там. Она вздрагивает, вскрикивает со стоном, роняет голову, а я вталкиваюсь в нее уже грубее, двигаюсь жеще.
  
  - О-о-о... что ты... делаешь...
  
  - Трахаю тебя, - поясняю. С наслаждением распускаю, лохмачу ей волосы, потом наматываю их на руку, заламываю ее назад, не переставая двигаться в ней, двигать ее собой, а она все стонет, стонет. - Хочу, чтоб ты кончила... Давай... Кончай... - глушу ее стоны поцелуем, почти насильно притянув к себе ее голову, она стонет мне в горло, кончая. Какой неистовый у меня во рту ее ротик. А ведь мне хочется ее ротика, соображаю. Даю ей облизать его, пока она кончает.
  
  Она набрасывается на него, как я и думал, а потом заявляет: - А теперь я хочу видеть твое тело... и ласкать его, - и раздевает меня. - О-о-ой, а кто сейчас тоже стонать будет.
  
  - Я ж не девчонка какая-нибудь... - смеюсь, пока она осторожненько снимает с меня рубашку, нежными прикосновениями трогает разгорячившуюся мою кожу.
  
  - Нет?.. - переспрашивает лукаво, раздев меня полностью, уложив на кровать.
  
  Теперь она гладит меня везде, ездит по мне своим телом. Горячая, круглая, тугая. Нельзя не прикоснуться к ней. Так хочу дотронуться, тяну к ней руку, но она не разрешает мне трогать себя. Воспитывает во мне силу воли, которая ломается во мне именно в таких случаях. Поймав меня за руку, не дает тронуть живот. А я издаю расстроенный возглас, обиженный, рассерженный, будто она лишила меня общения с сыном. Мое лицо принимает угрожающее выражение, мол, сейчас рванусь к ней. Она понимает, садится на меня и подставляет мне ее, а сама склоняется над ним и целует его. Даже во время оргазма, когда кончает от моего рта, она не отрывается от него и приглушенно стонет ему все, что хотела сказать мне.
  
  Когда я опять в ней и говорю: - Вот так... а то я соскучился уже... - она спрашивает со стоном:
  
  - Что ты... чувствуешь?
  
  - Кайф.
  
  - А помимо?
  
  - Ничего. Он всеобъятен. Ничего другого я в тебе никогда не чувствую.
  
  - Никогда?
  
  - Ну... если у меня и появляются мысли, то я... кажется, в этот момент... сейчас... я люблю свое тело... потому что его любишь ты. Потому что оно нужно тебе. С тобой я чувствую себя... - толкаюсь в нее плавно, ритмично, - ...красивым... желанным... сексуальным... сильным... страстным... горячим...
  
  - Ты такой и есть! Я люблю тебя! О-о-о...
  
  - "Такой и есть"... - смеюсь, приподняв к себе ее раскрасневшееся личико, покрываю его поцелуями, как у ребеночка. - Оксанка моя... Че, прям герой-любовник, а?.. - кайф обладания ей, пребывания в ней, ощущения ее на мгновение затмевает смехотворность самой этой мысли. - Красавчик из романов? Принц?
  
  - Да, Андрюш... - смеется она. - Да...
  
   - М-м-м... зайка моя... умничка, - чмокаю ее в первое попавшееся место - в нос. - Это я такой, благодаря тебе! А ты... ты - мое небо.
  
  - Я такая, какой сделал меня ты. Ты создал меня, как женщину.
  
  - А ты создала меня, как мужчину. Я понял, - смеюсь, - этот кайф - это не просто кайф. Это радость. Мне радостно с тобой.
  
  
  ***
  
  - О, кажется, Йетте букет бросает, - она приподнимается на локотке, силясь высмотреть, что там происходит внизу. Нам не надо включать света - на свадебную гулянку давно уже опустилась ночь, но от фонариков светло.
  
  - Еще один поймать хочешь? - кусаю ее за сисечку, ту, что ближе ко мне.
  
  - Не-е-ет, мне хватило прошлого раза, - смеется она, - блин, больно же...
  
  - Дашь мне их пососать потом, а? - от меня хрен отобьешься.
  
  - Надо же, какая там движуха, - удивляется она.
  
  Да, музыканты давно пошли в разнос.
  
  - Да будь там хоть армагедец - никто... и ничто... - кусаю ее уже за другие части сладкого, соблазнительного тела, измотанного мной, - меня сейчас туда не загонит... потому что у меня поинтересней дела... и поприятнее...
  
  - Какие это? - смеется. Потом: - О-о-о... - стонет, когда я щекочу ее языком между раздвинутых ножек.
  
  - Отдых. Сон, - говорю как можно серьезнее. - Это в первую очередь жене моей беременной нужно. Щас... - вылезаю из-под нее, - ...только трахну ее еще разок... хорошенечко...
  
  - Уверен?
  
  - А то! - потом, через некоторое время: - Да блин...
  
  - Пить надо меньше, - смеется, засранка. - Давай помогу... М-м-м... Измутузили бедненького... извозили...
  
  В итоге я опять у нее во рту. Когда она доводит меня до кондиции, вырываю его у нее изо рта и кончаю в ней. А она и тут успевает. Да, гормональный взрыв во время беременности - это катализатор. И мультипикатор. И нечто уму непостижимое.
  
  Вопреки моим планам отдохнуть мы слишком устали, чтобы спать и спустя некоторое время идем к темному морю.
  
  Народу на пляже почти не осталось, большинство разбрелось по своим комнатам.
  
  Фонарики погасили и только далекие огни города тускло освещают наш путь. Мы бредем по теплому песку, а нам вдогонку шелестят тихие-тихие волны.
  
  - А мне понравилось, - шелестит она.
  
  - Мне - тоже.
  
  - Я про то, что ты говорил.
  
  - А-а-а, блин. Выпимши был.
  
  Сейчас и правда протрезвел. Свежо тут, хорошо. Январь, как-никак.
  
  - Да ладно, не стыдись, что говорил любимой женщине приятные вещи. Даже если она у тебя врушка и... пиньята...
  
  - Конфетка! - возражаю.
  
  - Как тебе пиньята, кстати?
  
  - Смешно. По ходу, я с выкупом твоим еще дешево отделался.
  
  - "Дешево"! Я слышала, как ты меня там называл!
  
  - А что - не понравилось?
  
  - Только что, в постели, понравилось больше.
  
  - Смотри не привыкни. Тебя наоборот воспитывать надо, врушку маленькую, - целую ее в нос.
  
  Смеясь, норовит увернуться и вдруг охает, когда сбоку от нас в тихоокеанской ночи выныривает горящий огнями скелет высоченной башни - отеля какого-то загородного, как и наш.
  
  - Так что он тебе там рассказывал? - спрашивает она, имея в виду Вольфинга.
  
  - Честно говоря, не запомнил. Но я так понял, что он в натуре решил отвалить от дел. Давление. Что-то типа того. И уроки твои надоумили.
  
  - Да ладно.
  
  - Ну... нет, конечно. Боюсь, горбатого могила исправит. У чувака жена при смерти, а он юрфаковским лекции читает...
  
  - Сальвине плохо?!
  
  - Кажется, на поправку идет, но было плохо. Короче, - снова целую ее в нос, - если б, не дай бог, с моей женой такое случилось, я б день и ночь при ней дежурил.
  
  - Пра-а-авда-а-а? - поет она.
  
  - Канеш. А Айке Вольфинг - это Айке Вольфинг. Так что будешь в следующий раз играть в господа бога - со мной посоветуйся.
  
  - Вас понято.
  
  - Но, к твоему сведению, был какой-то толк в твоих дерганьях.
  
  - Да? И какой это?
  
  - Твой муж понял, что возвращаться к "большим" ему не хочется. Уж лучше тогда в инвестмент бэнкинг, в юридичекий.
  
  - Андрюха! К кому?
  
  - В Блю Боут. Да ладно, расслабься. Не возьмут все равно.
  
  - Блин, когда успел?
  
  - Познакомился с одним чуваком, пока вы там с Йетте про платья жужжали. Жаль только, не договорили с ним. Так что, чует мое сердце, останемся все при своих - Айке на юрфаке в Гамбурге, ты у "бергов" в Е-11, а я в травертине под робиниями. Только ты меня, пожалуйста, теперь посвящай в свои планы, а? А то я ж все никак успокоиться не могу... Неужели и правда не из-за меня замутила?
  
  - Ну... - она усмехается, - ...в начале из-за тебя... А тебя прикалывает?
  
  - Чего - прикалывает? Бесит. Злит. И заводит.
  
  - Я ведь говорила - любовь разная. У меня, Андрюш, характер такой. Самовлюбленная до одури. Ненавидящая себя до одури.
  
  Увязая в песке, топаем тихонько по пляжу, такому длинному, что, казалось бы, приведет на край света. А тут и есть край света.
  
  - Такова уж жизнь, детка, - смеюсь. - Длинная и неоднозначная, как человеческая натура. Вот ты у нас, например, неоднозначная, можно сказать, маргиналка, - уворачиваюсь от ее попытки ткнуть меня в бок. - А вообще - хорошая же, - заключаю бодро и, поглаживая по тому месту, откуда растут ее длинные ножки: - Ох, какая хорошая. Я-то сам тоже - как масть пойдет... Вот вроде нормальный, спокойный, все дела, но доведи меня, - теперь я тыкаю ее в бочок, - могу же и взорваться... от ревности, там...
  
  - Да, помню - весело сегодня было, - смеется она, а я тыкаю ее снова, а потом целую. - А я - эгоистка. Можешь поверить, что иногда у меня в мыслях, в сердце вообще нет тебя? Там только я. Поэтому в снах тебя не вижу. Я даже не знаю, что конкретно выключает тебя, когда я сплю.
  
  - Да ладно, у каждого есть право на личную жизнь, - смеюсь. - Потом включает же опять?
  
  - Включает. Вообще-то, без тебя меня быть не может. В смысле, я в таком перманентном состоянии, которое невозможно без тебя. Ты что-нибудь во всем этом понимаешь?
  
  - Понимаю.
  
  - А я - нет. И... Андрюш, я умру за тебя. Вот такая вот любовь моя.
  
  - Нечего за меня умирать. Всем этим умиранием ничего не добьешься. Да я ж и не допущу все равно. Как мужик не допущу. Как муж твой, отец твоего ребенка. А ребенку ты нужна уже с самой секунды его зачатия. И будешь нужна... всю жизнь.
  
  - Да ладно, хватит напоминать про то, что я себе не принадлежу, - смеется она.
  
  - А тебя это так сильно расстраивает?
  
  - Ну, я, типа, свободный человек.
  
  - Да, чувствую, еще будет тебе пробуждение, - замечаю.
  
  - Тебе, кстати, тоже.
  
  - Тебе - больше. Но ты справишься, я знаю. А нет - я помогу.
  
  - Не надо мне твоей помощи, - вырывает она свою руку из моей шутливо, но так неистово, что спотыкается в песке.
  
  - А я помогу все равно, - улыбаюсь, подхватив ее.
  
  - Ой, - она наткнулась босой ногой на что-то, - какой красивый, - поднимает гребешок, розовенький. Да тут все розовое, что ли...
  
  - Так что - и ты теперь к финансистам ломиться будешь, а, Андрюх? - вспоминает она.
  
  - Это фондовая компания Объединенных Банков.
  
  - Я ж говорю.
  
  - Так надо же их уму-разуму учить кому-нибудь. Возьми с собой на память, - киваю ей на гребешок.
  
  - Сувенир... - она сжимает гребешок в ладошке, сама прижимается ко мне. - В этот раз ничего не купили и не посмотрели. А здесь так офигительно здорово... - бормочет, впечатлительная моя. - Андрюха, блин... древний Теночтитлан, ацтеки... Секс под тропическим водопадом... ну, или хотя бы купание голиком в океане.
  
  - Про несостоявшиеся аутдор-походы на Юкатан вообще молчу. Ладно-ладно, не страдай. Погуляли - и хватит, - замечаю резонно. - Весь океан не исплаваешь. Купаться хочешь? Пошли...
  
  Под ее хихиканье раздеваю ее, а она - меня. Лезем голые в океан и плещемся в нехолодной воде. Становится охота спать, поэтому в воде не пристаю к ней, только поддерживаю, слежу, чтоб не навернулась ненароком.
  
  Наконец, она накупалась и можно опять выйти и натянуть на себя одежду, которая моментально становится мокрой от наших тел.
  
  Теперь и ее разморило, и она сонно кладет голову мне на плечо, когда одеваю ее:
  
  - Вот классно было... Слушай, мы ж еще вернемся? Дай-ка монетку...
  
  
  ***
  
  Саундтрек-ретроспектива
  
  
  LP - Lost on you
  
  Lana Del Rey - High by the beach
  
  Florence and the machine - Never let me go
  
  City of the sun - Razon
  
  City of the sun - Everything
  
  One republic - Everybody loves me
  
  Manа - Somos mar y arena
  
  
  ***
  
  Андрюхин словарик
  
  АБС-фонд - фонд, держащий ценные бумаги, основывающиеся на пулах активов или имеющие обеспечение потоками наличных денежных средств, получаемых от активов
  
  андерстейтмент - Understatement, "занижение ценностей", модель поведения в обществе, направленная на то, чтобы не кичиться своим положением или достатком, может проявляться, например, в намеренном избежании слишком явных предметов роскоши или в приобретении дорогостоящих товаров, дизайн которых на первый взгляд не выдает их истинной стоимости
  
  Баха Калифорния - Нижняя Калифорния, самый северный штат Мексики, расположен на севере полуострова Калифорния
  
  дедлайн - срок для завершения проекта
  
  Гордон Гекко - один из главных персонажей фильма 1987 года "Уолл-Стрит" и фильма 2010 года "Уолл-стрит 2 Деньги не спят" в исполнении Майкла Дугласа, ставший прообразом жадного и беспринципного бизнесмена
  
  комплайенс - здесь: специальность, направление и отдел в организации, занимающиеся проверкой внутренних процессов организации на их соответствие с законами и правовыми нормами
  
  куантро - французский крепкий спиртной напиток, прозрачный ликёр с цветочно-фруктовым ароматом на основе сладких и горьких апельсинов
  
  мадрина - здесь: дружка невесты на свадьбе
  
  Маргарита - алкогольный коктейль из текилы, ликёра Куантро и сока лайма
  
  мариачи - один из самых распространённых жанров мексиканской народной музыки, являющийся неотъемлемой частью традиционной и современной мексиканской культуры, здесь: ансамбль музыкантов на свадьбе
  
  модафинил - аналептик, применяется для лечения сонливости, связанной с нарколепсией
  
  ноктамид - транквилизатор, используемый в качестве снотворного
  
  падрино - здесь: дружок жениха на свадьбе
  
  пиньята - мексиканская по происхождению полая игрушка довольно крупных размеров, изготовленная из папье-маше или лёгкой обёрточной бумаги с орнаментом и украшениями.
   стабфонд - стабилизационный фонд, учрежденный федеральным правительством в 2008 г. и просуществовавший до 2015 г., особый федеральный бюджет для поддержки банков, потерявших ликвидность вследствие финансового кризиса
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"