- Да, - говорим мы в один голос пожилому, седому уже дядьке-врачу, Оксанка - приподнимаясь с гинекологического кресла, я - сидя рядом и держа ее за руку.
Не думал, что окажусь таким придурком, но поначалу возникал даже, почему это она к мужику ходит, мол, нельзя, что ли, было к женщине записаться. Но она только сказала мне резолютивно и без дальнейших пояснений, что дядя-доктор этот очень толковый и что - только к нему. А когда он только что лапал ее там, да еще грубо так, будто гвозди заколачивал, чтобы в завершение бодренько сообщить, что все "отлично", я ему чуть по морде не заехал, по крайней мере, так и хотелось наехать, мол, полегче, старый ты козел, ей же больно.
- Ну что ж, - говорит он теперь, навигируя наши напряженные взгляды от одного пульсирующего бело-светящегося пятна на УЗИ-мониторе к другому, - однозначно видно, что у вас будет мальчик.
Сын. У меня будет сын.
Каким неожиданным ни было Тинино появление у нас, как ни застало меня врасплох - я вчера не парился и не задавался вопросом, что она должна была подумать, увидев Оксанку новой хозяйкой - квартиры, меня. Не удивлюсь, если и животик ее вычислила, хоть его пока и не видно почти. Не удивлюсь даже, если поняла, нутром почувствовала, что мы возвращаемся домой из гаража после очень бесстыжего и бурного совокупления прямо на капоте арендованной тачки. Меня даже не тянуло узнать, зачем она приходила и долго ли ждала меня в коридоре.
В конце концов, что ожидала она найти, расставшись со мной без малого четыре месяца назад? Не думала, что успею жениться на той самой девушке, которой тогда на Таэурском бредил, а теперь мы с ней, с женой сына ждем?
Нет, я не ссучиваюсь, просто трезво смотрю на вещи. И - нет, так вчера и не сказал Оксанке.
Я не врал, когда говорил ей, что мне все равно - лишь бы здоровенький. И не врал, когда умилялся, представляя себе "маленькую Оксанку". Но это одно, а когда теперь мне говорят, что у меня будет сын - это совсем другое. Да, это... круто.
Хоть "маленькой Оксанке" тоже обрадовался бы, как говорю ей, когда она спрашивает у меня с нежной улыбкой:
- Рад?
Врач вышел, сообщив, что она может одеваться, и он ждет нас в кабинете через стенку.
- А ты? - целую ее очень нежно. - Рада?
- И я. Только страшно, - признается она, меняя на "беременные" джинсы и свитер длинную безразмерную футболку с написью "FINISHER", полученную ей когда-то за финиширование в городском забеге, в котором я всегда гнушался участвовать.
- Чего? Вот глупенькая, - смеюсь ласково, а сам представляю, как наш пацаненок плавает там в ней, резвенький такой. Черт, да это реально круто, оказывается. - Родов боишься?
- Ну, родов - тоже немного. А вообще боюсь... быть мамой мальчика. Как это вообще? Как их... вас... воспитывают? Как справлюсь?
- А как твоя мама воспитывала Димку?
- Ой, не дай бог... - смеется она.
- Вот читали же недавно... как он там сказал... Erst wenn man genau weiß, wie die Enkel ausgefallen sind, kann man beurteilen, ob man seine Kinder gut erzogen hat. Суди по внукам, как ты воспитал детей.
- Ага, уже Ремарк заметил, как это непросто. Вот я и мандражирую.
- Да ладно. А я на что?
- Мда-а, предвкушаю.
- А что? Думаешь, я с ним сюсюкаться буду?
- Не будешь. И еще подумала - а твои не будут разочарованы? Твоя мама говорила, что ей так хотелось девочку... и твоей бабушке - тоже...
Вот она странная, думаю - об этом думать. И в очередной раз удивляюсь, что мать больше общается с Оксанкой, чем со мной. Хотя что тут удивляться.
- Значит, будем клепать дальше, пока дочку не родим, - говорю вслух.
- Да-да, клепать вы смелые, - улыбается она.
- Могу порадовать вас, ваш сын развивается нормально, - сообщает нам д-р Ланге со спокойной, сдержанной улыбкой, которая, впрочем, сползает с его лица так же быстро, как на нем появилась. - Ничего такого, что хоть сколько-нибудь доставляло бы мне беспокойство, я не вижу. А вот как вы себя чувствуете, фрау Вингерс-Эккштайн?
- Хорошо.
- Это хорошо. Как ваша тошнота? Мы виделись с вами... э-э-э... да, в середине ноября. Вы сбросили один килограмм в весе.
Я порываюсь уже сказать за нее, что в последний раз ее тошнило с месяц назад и с тех пор - ни разу, но слышу его:
- Мы же говорили с вами о том, насколько важно, чтобы вы и в дальнейшем обо всем ставили меня в известность.
Она съеживается, и я автоматом беру ее за руку, потому что во мне просыпается защитнический инстинкт. Этот дядька, он ее что - обидеть как-то хочет? О чем это он?
А он продолжает решительно, хоть и проникновенно:
- Это очень хорошо, что вы доверились мне, - говорит он ей почти мягко и проникновенно. - Это хорошо в первую очередь для вас и вашего ребенка. И я действительно понимаю, насколько непросто вам это далось в вашей ситуации, - прежде чем до меня доходит смысл его слов, я чувствую, как рука в моей руке начинает дрожать и понимаю, что ощущаемая ей угроза исходит тут не от д-ра Ланге. - Но теперь важно, чтобы вы и впредь не скрывали от меня ничего, что может быть как-то связано с вашим расстройством питания. Итак?.. - ковыряет он безжалостно, скользнув по мне взглядом.
- Да... - говорит она, повесив голову. - Один раз. Три недели назад.
Он кивает, не обращая на меня уже никакого внимания. А я, наоборот, кидаюсь взглядом то к нему, то к ней подобно теннисному мячу. Кажется, я тут вообще лишний.
- Не отчаивайтесь. Я уже сказал, что с ребенком пока все нормально. И я знаю, что все это дается вам очень непросто. Однако, вы и сами понимаете, что если усугубится опять ваша проблема, то это может иметь серьезные последствия. Например, ваш ребенок может родиться со слишком маленьким весом. В худшем случае - выкидыш.
Она с готовностью трясет головой, мол, понимает и мямлит что-то неразборчивое типа, "это" было один только раз, а врач вновь ободрительно ей кивает.
- Андрюш, подождешь меня в коридоре? - просит она тихо по-русски, не поднимая на меня глаз, и я выхожу, попрощавшись с д-ром Ланге. Кажется, мужик он и вправду толковый - а вот обо мне этого не скажешь.
Расстройство питания. Какие у него есть виды, думаю оглушенно, копаясь в сотке. С соседних стульев на меня с любопытством смотрят скучающие женщины, ждущие своей очереди. Психогенное переедание не подходит. Анорексия. Блин... кошмар... тоже явно не про нее... Тогда что?..
"... больные, в большинстве случаев - женщины, воспринимаются окружающими, как нормальные, успешные и с идеальным весом, несмотря на то, что в еде они себя не ограничивают и даже излишествуют...".
Да, это оно...
Она сидит у врача недолго. Только что я прочитал, что это зависимость, но еще не совсем четко себе всего представляю. "Вам нелегко это дается...". Она мучается с этим, а я... Да на какой планете я вообще живу.
Еще там говорилось про повышенную угрозу выкидыша, но, когда она вскоре выходит, я про это даже не заикаюсь, а просто иду к ней навстречу, раскинув руки.
Увидев ее робкий, неуверенный взгляд, молча обнимаю, помогаю надеть пальто, обматываю шарфом и, обняв за плечи, вывожу на воздух. Другие пациентки участливо смотрят на нас, полагая, что мы услышали плохую новость про ребенка. А я впервые в жизни чувствую, что вообще-то это она - мой ребенок и ей сейчас нужна моя поддержка. Хотя, если это и правда зависимость, то вряд ли я тот, кто нужен ей сейчас.
Через окно машины она сканирует рыже-каменную стену Японского сада и голые прутья торчащих над ней деревьев, похожие на волосы, вставшие на голове дыбом.
- Когда забеременела... сначала думала, возьму себя в руки.
Я устроился за рулем, и моя беременная жена рассказывает мне теперь про свою булимию, про которую не рассказывала никогда.
- Теперь возьму. Хороший будет стимул. Сначала получилось. И я следила за собой. Ты не знаешь, как следила. Но заметила, что от тошноты мне еда помогает. Ох, как помогает. И начала пытаться не переедать.
- Тебя поэтому тошнило так долго?
- Наверное. Но вот прошло вроде. А в прошлый раз я на осмотр пришла, взвесилась - чуть с весов не упала. Набрала семь кило целых.
- Так это разве много? - спрашиваю чуть слышно.
Сам перебираю в уме, что говорил ей, как часто подкалывал из-за того, что любит покушать. Из-за того, что теперь стала есть еще больше. Уже и приколы над ее округлением были, но так, любовно. Чтоб язык мой отсох, думаю.
- Мне показалось немерено.
- И что ты сделала?
- Пришла домой и вырвала все, что в тот день съела, - она смотрит на меня устало.
Вероятно, ей стыдно рассказывать, но я беру ее за руку, стараюсь смотреть ей в глаза. Получается только с жалостью, и я не знаю, оттолкнет ли ее это. Но вообще-то, как ни странно, она любит, чтобы ее жалели. Особенно я, потому что выказываю ей свою жалость я редко, полагая, что она может оскорбиться ей, да это попросту не надо нормальному человеку. Меня жалость к моей персоне точно раздражает. Но ей жалость придает силы, как ни странно, она тогда бодрится, пытается убедить, что с ней все нормально, что она справится, шутит даже и от этого чувствует себя сильнее.
Но сейчас мне не шутки ее нужны, а нужно дать ей силы. Она больна и зависима. Как и я. Поэтому я прижимаю ее к себе, долго глажу, массирую ей затылок, а потом заглядываю в глаза, не прекращая массировать.
- Давно это у тебя?
Я, конечно, понимаю, что только такой тормоз, как я, мог не заметить. Проснись и начинай уже прозревать, думаю. Глаза открой, взгляни на мир вокруг себя. Нет, на мир даже не обязательно. Однако, твою ж мать, совершенно необходимо взглянуть, присмотреться получше к твоей жене, к твоей любимой, к будущей маме твоего сына. Самому важному человеку в твоей жизни.
- Нет, - глаз не отводит. Надеюсь, ей станет легче, когда расскажет. Надеюсь, станет легче мне, когда расскажу я. - Кажется, я - своего рода исключение. У других это бывает еще в подростковом возрасте, начинают, потому что фигурой недовольны.
- И ты?
- И я тоже недовольна, сколько себя помню. Но раньше никогда не смогла бы заставить себя намеренно избавиться от еды подобным способом. Я впервые сделала это, когда мы с тобой расстались. Мне тогда было очень плохо. Многие с горя теряют аппетит, а у меня наоборот все было. Стресс. И, знаешь, дико, непреодолимо хочется есть, и есть много. Запихивать в себя всякую фигню.
- Что ты запихивала? - спрашиваю, не переставая "расслаблять" ее. Мой вопрос ее смешит, и я этому рад.
- Ну... чипсы всякие... фаст фуд... пиццу. Тоннами... - я тоже улыбаюсь, киваю в знак того, что именно этим стал бы обжираться и сам. - В магазин заходила и набирала... А потом лопала в своей комнате... у Зузи... Что, букет? - улыбается она еще шире. - То царапинки эти гребаные, то это... Да-а-а, влип ты, парень... Женили...
Блин, только не истери сейчас, раньше времени. Успеешь.
Не истерит вроде. Наоборот, ей трудно говорить, будто каждое слово из себя выдавливает.
- Ну вот... а после того первого раза...
- А после того первого раза тебя стошнило. Или ты сама сделала так, чтоб стошнило.
- Ага, - она почти нежится в моих руках, а я благодарен за это тесное пространство вокруг нас и между нами. За этот спертый воздух в этой маленькой, старенькой, раздолбанной тачке, такой неубиваемой, как оказалось. - Я тогда очень сильно себя ненавидела и казалась себе уродливей, чем когда-либо. Но - угадай с трех раз. Когда обжираловка закончилась, и в меня просто больше ничего не влезло, ненависть удесятерилась. К ней примешалась еще паника, что я теперь вообще жирная. А потом...
- ...а потом ты стала делать это автоматом. И если раньше ты бы даже не знала, с какой стороны подойти, то потом у тебя стало получаться легко. Потому что тебе стало это надо.
Она смотрит пристально на меня.
А я спокоен. Охренеть, как я спокоен.
- Ты прости, что я тебе не рассказывала. Знаешь, мне вообще-то очень стыдно сейчас. Я в курсе, что этим сына под угрозу ставлю... своими аномалиями... и...
- Не думай, что ты ненормальная, - говорю ей спокойно, монотонно. - Кто-то зависит от работы. Кто-то - от секса. Майнхольд, вон... - она невольно усмехается, не давая мне договорить, хорошо, пусть посмеется немного, - ...курить не может бросить. А Тоха цокает. В игрушки играет. По целым дням иногда. И Ренатка твоя тоже.
- А Андрей...
- А Андрей - нюхает клей, - говорю все так же монотонно, в тон ей.
- Нюхает?..
Правильно поняла. Ничего не говорю, киваю только. Потому что внезапно понимаю, какая же это все-таки бредовая идея была - рассказать ей именно сейчас. Дурак.
Молчу, не знаю, как признаться в том, что рецидив-не-инцидент случился со мной не так давно и безо всякой причины. Что именно он - не желание доставить радость моей любимой беременной жене - заставил меня придумать эту хрень с Парижем, в который мы теперь все равно не полетим, равно как и в ее Флоренцию.
Блин, как же я устал. А мы внезапно переключились с нее на меня.
- Так просто все было, да? - говорит она задумчиво. - Просто и хорошо. Радужно. Иллюзорно.
Она права. Да, мы с ней друг друга стоим. Хотя моя проблемка поувесистей немного. Но с ее слов я понимаю, что она справится с подробностями. А она продолжает:
- Знаешь, я не знала, как спросить, чем ты... Кокс, полагаю?
- Да. Ты поняла все тогда? Когда вернулась после отъезда?
- Еще когда с тобой через видеозвонки общались.
- Как?
- По роду причин. Ты был таким... неестественно бодрым... но будто и не спал эти ночи... - я только киваю. - И еще мне показалось, что хоть мы и говорили с тобой как раз, но тебе было очень плохо и это было не из-за того, что я уехала.
- Из-за того, что ты уехала, - возражаю, не успев прикусить язык. Урод, не хватало только на нее это вешать.
Но она кивает уже: - А когда я рядом? Тебе тоже хочется?
- Да нет. Я и тогда не понял, почему. Откуда. Просто повод. Ниоткуда. Говорят, это бывает вот так вот, стоит почувствовать запах, вкус чего-нибудь, ощутить какое-нибудь чувство, которые ты ощущал тогда, во время. Там, песню услышать. Слушать Агату, или Джими Хендрикса, или Дип Перпл мне точно нельзя.
- А тебе что напомнило?
Она про повод.
- А мне приснился снег.
Рассказываю, как это было тогда, в первый раз. Как услышал во сне их детскую песенку про снег. Еще раньше, до того, как расстались, она пела ту песенку со "своими" детьми в двуязычной школе и показывала мне потом на видео.
- Расскажи, какие ощущения, - она думает, словно напрягаясь.
Я понимаю. Она всегда хотела попробовать. Наверное, многие не-наркоманы мечтают познать кайф, но чтоб без последствий. Должно быть, это что-то невероятное, раз вокруг него столько шухера. А если постоянно слушать музыку про это, то и подавно - будто некая грань со временем стирается. Совсем, как если б, играя в GTA, Doom или Soldier of Fortune ты привыкаешь тырить, насиловать и мочить направо-налево. С легкой руки эгошутера у тебя незаметно для тебя самого опрокинулись барьеры. Не у всех так - от характера зависит.
- Ощущения? Ковер-вертолет, - говорю. - Супермен. Я, то есть. Секунду назад был в дерьме и сам был дерьмом, а теперь - о-па, летать умею. Ну и... челюсть немеет... передние зубы не чувствуешь... А вот пищеварение... блин... не спрашивай... Хочется... в начале - больше... а потом - меньше...
Не провоцирую и не подначиваю. Я в курсе, что задавать ей подобный вопрос - это как плевок почти. Но я вдруг осознаю, что мне очень-очень хреново сейчас и, избрав ее своей исповедальней, теряю к ней жалость.
- Нет, - говорит она уже в трансе. - Я беременна. И даже если б не это... просто - нет.
Она не произносит вслух, но я понимаю, о чем она. Глядя на меня, понимаешь, во что можно превратиться, хоть я и огурцом вообще-то. С виду все нормально. Но мои неадекватные речи давно ей все разъяснили. Да она и тогда уже поняла, когда... да.
- Ты из-за этого тогда блевать кинулась? Ты ведь не все сказала врачу? Сейчас, во время беременности у тебя это не один раз было?
- Не один. Да, из-за этого. Я не могла понять, почему.
- Оксан, я сам не понял, - я уже тискаю ее, но тискаю машинально, в моих тисках нет нежности. Я даже не уверен, что сейчас вообще хочу чувствовать ее, и эта неуверенность меня пугает.
- Мне сразу же показалось, что, очевидно, я в чем-то накосячила. Ну, а мое отсутствие - это ж был просто повод, так?
- Так. Но никаких твоих косяков не было, говорю же.
Просто я не контролировал себя и не могу обещать, что такое не повторится. Нет, не могу сказать ей этого вслух, но ей и так ясно.
- Ты пойми... - продолжая обнимать, всматриваюсь в ее глаза, но у нее во взгляде пустота, как и у меня, думаю. - Кто-то говорит, рано или поздно возвращаются. Просто так. Мол, он навсегда не отпускает. А кто-то говорит, что херня все, от человека зависит.
- А ты как думаешь??
- Не знаю. Номинально я трезвый. До следующего раза. Слушай, я не хочу врать тебе. Оксан, это навсегда. Теперь ты понимаешь, насколько сама нормальная, а? По сравнению со мной?
Сказал и чувствую, что какой-то мнимый штырь в моей заднице растворяется и становится легче дышать, но прет и на эмоции, а нам от них легче не станет.
- Оксан, я не из-за этого тебе рассказал. И не из-за того, что мы всем должны делиться друг с другом - это мы оба запороли. Но я на своей шкуре знаю, каково тебе и почему не говорила ты. Надеюсь, и тебе тоже стало немножко понятно, почему не говорил я.
- Андрей, это моя вина, что это случилось с тобой?
- Оксан, а это моя вина, что это случилось с тобой?
![[]](/img/f/flo_rencen/glava10neskazanno/20190804_235847_improved_redacted_mini.jpg)