Ночь. Казалось бы, все должно затихнуть и спать. Но мчатся по улицам автомобили, как ни в чём ни бывало. Жизнь кипит. Молодёжь сидит на скамейках в скверах возле фонтанов. Фонтаны только спят. Можно руки опустить в воду, если есть желание. Так они и делают, брызгаются и хохочут.
"Нет, он всё-таки ужасный!", - думает Тая.
Так на неё наорал! За что? За то, что макароны ему не те сварила. Другие лопают всё подряд - и ничего. Сонин, например. Может даже прокисшие щи доесть. Не пропадать же добру! Да и вообще. Вчера по телику про Марь Сергевну, детектива. Так Марь Сергевна с первым развелась и нашла себе гораздо лучше! Тая - в расцвете лет, ей всего тридцать пять. Дети...ну, вот у Марь Сергевны второй муж просто обожал её детей от первого брака и даже норковую шубу подарил! А Тая мается с этими макаронами...
Около фонтана цветным мелом нарисованы клетки. Классики. Девчонки днём нарисовали и играли. Цветочки всякие с сердечками. В детстве они с подружкой тоже играли, биточку на асфальт кидали - и прыгали. Как звали-то её? Нина? Точно. Где сейчас эта Нина? Бросила тогда битку в кусты и убежала. Больше и не виделись с тех пор. А и дел то всего было - на ногу ей прыгнула случайно или наступила, а та - давай реветь. Можно подумать, так уж ей больно было! "Плакса-вакса-гуталин - на носу горячий блин!"
...Да уж, не сложилась её личная жизнь. Не по-вез-ло! Правильно им училка по домоводству говорила: "Девочки, надо уметь сохранить себя для второго брака". Этот всё со своими макаронами! Подумаешь, ракушки не любит он и рожки! А в блокадном Ленинграде? Двадцать пять грамм?
Или самой что ль утопиться? Проходя по мосту Тая остановилась и , опершись на перила, заглянула вниз. Чернота. Только луна отражается. А вдали - старый город, с покосившимися, кое-где провалившимися гнилыми крышами. Там жили бабушка с дедушкой когда-то. Кушай, деточка, яичко!И часы на стене с гирьками тик-так-тик-так. Умерли. Не пошла хоронить. В тот день в универе пела столичная рок группа. И чего они так быстро умерли? Пожар, помнится, чуть не устроила у них. Складки на юбке заглаживала, поставила утюг - и забыла. Стол прогорел. Дедушка ругался люто. На ребенка. Разве я нарочно? Не ходила больше к ним, обиделась.
Вот иду по ночному городу - и ничего себе. Никто не пристаёт. Ну, исключая мужика, который приглашает сесть в машину, урод. Ага, разевай рот шире. Вали, вали отсюда.
Можно, конечно, около ДК тачку поймать - и домой. Только что я там забыла? Пусть сидит дома один и думает, стоит ли из-за макарон скандал устраивать! Пусть подругам звонит. В приемные покои. В морг.
Вот и ДК. Громадная реклама распродаж с подсветкой. Кролик подмигивает: "Не пора ли сменить шубки?". Пора, дорогой кролик, пора! Особенно, если у тебя вместо шубки синтетическое пальто с капюшоном, напичканное холофайбером. Если хочет со мной мириться из-за этих макарон - пусть компенсирует стоимость шубы. Не меньше. Да уж. Мои нервы того стоят.
Что там за афиша? Газманов приезжает? Постарел, небось. На выпускной у нас пел. Отец Орлова оплачивал приглашение. А Орлова не было на выпускном. Совсем уже не было. На последнем звонке подошёл и сказал "прости". За что? Не помню. Помню только, что не простила. И сказала: "Иди в пень!" А потом веселилась с одноклассниками и косилась на него глазом. Ишь ты, шустрый! Прощение заслужить надо. Через неделю разбился с матерью на машине. Не справилась с управлением. На песчаной полосе дороги. А Газманов всё равно пел на вечере. И некоторые плакали. Вот такой был выпускной в ДК. А я чем виновата?
Всё равно как-то не по себе. Я - тут, а кого-то уже нет. И хотелось бы сказать "прощаю" и "прости", а уже - некому, можно только мысленно, но не вслух, и ничего уже не изменится, только ветер коснется щеки, или вздрогнет звонко последний трамвай.
Никогда она не прощала и не просила прощенья. Потому что...гордой что-ли была? Хорошо же это, когда девушка гордая! Как там? "гордо реет буревестник..". Буревестник - это перед бурей. Буря. Развод. Нет, надо домой возвращаться все-таки. Что это я себя мучаю? Он там сидит себе, телик смотрит, а я слоняюсь тут как бездомная. А, между прочим, это моя квартира, а не его совсем! Пусть уж сам выметается! Сейчас приду и скажу: "Пошел ты в пень!" Стоп. Кажется, это было уже.
- Наша жизнь - как пар, вот он - и нет уже! - бомжеватый старичок притулился на лавочке под козырьком остановки.
Тая нащупывает в кармане мелочь и бросает в коробку. Рядом лежит бездомная собака. Она косится на Таю чёрными влажными зрачками и остаётся лежать неподвижно. Подходит трамвай.
- Заходите уже? Или что? - спрашивает толстая кондукторша с театральной сумкой. - Больше не будет уже. В парк. И не ждите больше. И маршруток не будет.
Тая всё не решается, но когда двери начинают сползаться со скрежетом не смазанных роликов, она лезет в трамвай, рискуя быть зажатой железными тисками.
Сейчас она позвонит, войдет и скажет. Войдет и скажет. Скажет. Просто сказать. Это всего лишь слова. Откроет рот и скажет. Сколько в день слов говорится? Бесчисленное множество. Войдет и скажет. Скажет. Медленно лифт спускается. С верхнего самого этажа? Красная кнопка горит тревожным глазом в темноте подъезда. Может, подняться пешком? Идти, по ступеням и проговаривать внутри слова, зазубривать наизусть. Сейчас она войдет и скажет.
Дверь открывается не сразу. Он не слышит звонка, потому что говорит по телефону. Убежать? Может быть, это знак судьбы? Стоять, Казбек!
За дверью звон упавшей чашки. Разбилась? Распахнутая дверь - как ядерный взрыв.
- Прости. Знала, что ракушки не любишь.
- Да ладно, ерунда какая, я уже их съел давно. Этот Петров, гад, достал меня сегодня. Весь урок презервативы под партой надувал и отпускал. Поумнел, видать, после Психологии семейной жизни. Ну, на хрена они её ставят первым уроком перед математикой???
Голубая чашка на столе отражает лунный свет. Голубая чашка на голубом блюдце.