Мы с семьёй отдыхаем в Пафосе, отель "Альмира". Жена наслаждается талассотерапией, доча не вылезает из бассейна, а я любуюсь яхтами. С детства мечтал о таком судёнышке и даже купил "Руководство для яхтсмена", но - не судьба. Моя контора устанавливает кондиционеры, а вот институтский приятель ведёт бизнес на Кипре и запросто ходит под парусами! Звонил, собирались встретиться в пять, но проворный чернявый гид подсуетился и сорвал планы - предложил экскурсию в Иерусалим.
Жена и дочка запрыгали от радости - и вот, мы уже у Стены Плача.
За три часа отщёлкал сотку снимков: девочки позируют для друзей и родственников, словно мы здесь не осматривать древности, а на фотосессии.
Да и ладно! Девчонки у меня - красотки.
Набрали грязи в Мёртвом море. Говорят, полезна для косметических процедур.
- Па, у нас подкашиваются ноги.
Ага, вот свободный столик в открытом кафе.
- Нам с ма - вишнёвый сок и мороженое. А тебе?
Несмотря на жару, хочется отменной кошерной плоти. Вес мой зашкаливает рост, если откинуть метр, оставить сантиметры и превратить в килограммы. Да-да, конечно я знаю о вреде холестерина. Однако, в отпуске не время голодать, следует расслабляться и получать оплаченное удовольствие. Вот-вот наступит времечко - минует средний возраст, и волей-неволей придётся терять удовольствия. Поседеют виски... кожа скуксится как у того старика, что читает газету. Я вглядываюсь в пергаментное лицо метрах в семи, у обтёсанного временем камня.
- Па, на кого ты пялишься? - громко спрашивает дочка.
- На старика с газетой, - шепчу, прощая детскую бесцеремонность.
- И что? - любопытничает жена, поправляя съехавшую бретельку. - Знакомый или знаменитость?
- Шпион.
Случилась у нас одна история сто лет назад, когда были общими заводы и пароходы. Только не все поверили. А похож...на самом деле похож!
- Нет, ты серьёзно?
1
Борис Израйлевич удивился, что её не пришлось уговаривать. Всё случилось в мгновение ока на праздновании отделом юбилея Раевской. Событие даже в какой-то мере разочаровало. Это не было похоже на покорение холодного Эльбруса или... лучше подобрать для сравнения возвышенность женского рода, но Каштанному кроме Эльбруса, на котором он побывал комсомольцем по путёвке молодёжного бюро "Спутник", ничто в голову не шло. Застряло в мозгу с детства, что женщину как гору, нужно покорять, женщина обязана строить из себя недотрогу. Чем больше риска и усилий - тем сильнее наслаждение, заставляющее искать повторения. "А, впрочем, какая разница" - подумал Борис Израйлевич, задраивая молнии и пуговицы. Эта "недотрога" разомлела от прикосновения к плечу, задрожала как осиновый лист. Ему польстила такая реакция.
Теперь необходимо притворяться, что никаких близких отношений и в помине нет, иначе курицы из отдела раскудахчутся на всю округу, разнесут по цехам и закромам, раскукарекают по всему городу. А Ира - очень впечатлительная женщина, и по правилам закатит истерику, пригрозит разводом, истерзает придирками и слежкой, начнёт подслушивать телефонные разговоры и жаловаться сестре Иде. Все жёны одинаковы.
Следует встречаться в рабочее время. Да. Если Ира позвонит, ответят: "Борис Израйлевич пошёл по цехам".
2
В субботу Лена Лапина отвезла дочку к родителям на дачу. Тонечка оседлала трёхколёсный велосипед с красным флажком на руле и резво покатила по утрамбованной дорожке вдоль тигрового лилейника и поржавевших бочек.
- Смотри, как я кружу! Смотри, как я кружу!- кричала звонко Тонечка, нарезая круги по овалу клумбы с померанцевыми гладиолусами.
Лена подумала немного и осталась, не побежала на последний автобус, заночевала на втором этаже, распахнула в темноте окна и слушала, как шумят, подрагивая листьями, дубы и осины. Наволочка пахла ветром.
Японки спят без подушки, поэтому у них хорошая осанка.
Лена сбросила подушку на палас. Вот так! И никогда не будет второго подбородка.
На спине не засыпалось.
Она перевернулась на бок, потом на живот. Время шло, вздрагивали стрелки прабабушкиных часов с гирьками, переступая секунды и минуты. Бесшумно скользил маятник за стеклом. Сон не спешил. Вот напасть!
Лена встала; не зажигая света, тихо миновала похрапывающее царство за дверью, спустилась по деревянной лестнице в сад.
Рассветало. Исчезли в побледневшем космосе звёзды.
Только на востоке прозрачными бусинами смотрели на спящий мир две огромные планеты.
Влага лежала на траве и ветках. Слышно было: падали капли. То ли незаметный дождь прошёл, то ли выпала обильная роса после жаркого дня. Лена наклонилась, глубоко вдохнула аромат. Флоксы намочили лепестками щёки. Последний месяц лета...
Кто-то ступал на землю в темноте орешника, за тонкой рабицей. "Это всего лишь капли", - успокоила себя, поёживаясь, Лена, вернулась в постель и натянула до макушки пуховое одеяло.
Ей приснился лес. Сухой торфяник поролоном проминался под ногами. Лена искала грибы. Вот и они - целое море. Под ветками низкорослых ёлок, на прочных толстых ножках крепкие валуи. Лена достала перочинный нож из корзинки и развернула лезвие...
Она ничего не рассказала ни матери, ни отчиму. В их семье не принято было обсуждать интимное.
Да и что бы она сказала? Что Олег ей изменил, что она его выгнала и совратила нового начальника, Бориса Израйлевича Каштанного, от которого у всех мороз по коже и который ей в отцы годится? Или не годится...надо посчитать.
Годится, что правда, то правда. Надо спросить маму, сколько лет было отцу, когда она родилась...
По сравнению с Каштанным, Олег - сопливый мальчик.
В саду у Раевской горячий шёпот в ухо сказал: "Твой муж - дурак". Вот в этом и кроется истина. И эту истину ей открыл зрелый, состоявшийся мужчина. Теперь Лена точно знала: она прелесть как хороша, у неё нежная как у ребёнка кожа и муж-дурак.
Пусть мама думает, что с Олегом всего лишь горячечная ссора, "молодые ругаются - только тешатся". Пусть думает так. Так спокойнее.
Как легко Олег обманул! А ведь тогда она искренне поверила, что ради неё он готов на всё: "Хочешь - с моста прыгну?" Месяц март передвигал льдины в ручье, они медленно скользили по течению. Исчезли в парке лебеди и утки, развлекавшие посетителей летом. Она не любила Олега. Да, он был престижным женихом в шинели курсанта Ленинградского училища, мать его занимала высокий пост, потом он легко получил квартиру и продвижение по службе. Лене страшно захотелось, чтобы ради неё он нырнул в ледяную воду. И она сказала: "Да!" Она испытала блаженство и восторг, когда тяжёлые армейские сапоги перемахнули через перила. Лена мгновенно узнала себе цену. "Я выйду за него" - решила она.
Теперь у неё была квартира, Тонечка и собственный муж - и эта рутина до изнеможения нагоняла щемящую тоску, словно жизнь закончилась, сердце перестало биться. Лена жаждала страсти, как изнывает заблудившийся в пустыне горожанин, не находя оазиса; страсти "на лезвии бритвы" как тогда, на мосту над полыньёй. Тот дикий восторг требовал повторения.
Но страсти истощались и увядали, как блёкнут со временем божественные розы в матовой вазе, теряя упругость и аромат, осыпая мёртвые лепестки на холщёвую скатерть. Лену раздражало, что Олег шаркает тапочками, сюсюкается с Тонечкой, что подаёт ей в постель чай с курабье, роняя на простынь колкие крошки.
Ленина душа требовала страсти как алкоголя или наркотика. На вечеринках она флиртовала с друзьями и коллегами мужа: ей нравилось доводить его до точки кипения, когда он терял самообладание, готов был ударить, удушить, сесть в тюрьму, тащил на балкон и хватал пальцами за шею. Она кричала, звала на помощь, и соседи по лестнице сокрушенно кивали и сочувственно говорили: "Он вас бьёт!", и слышали в ответ надменное: "Кто вам сказал?". Она добивалась точки риска: его могли выгнать со службы, исключить, посадить - он готов был идти до конца, ради неё. Наутро Олег плакал, ползал на коленях, целовал синяки и просил прощения, бормоча, что сам не понимает, как на него нашло. Она ощущала себя королевой, особой голубой крови, рождённой властвовать: казнить и миловать.
Заигрывая с его друзьями, она не была вульгарна, она всему знала меру: косметике, коротким завиткам русых волос, белым брючкам, подчёркивающим узкие бёдра. О нет, она никогда не переходила грань, она всего лишь журчала ровным голосом, ворковала подобно голубице.
"Он прыгнул с моста не из-за меня", - грустно подумала Лена, "Он просто самому себе хотел доказать, что может".
Когда в заводской проходной, сурово сдвинув брови, начальник отдела дотошно изучал её диплом, трудовую книжку и автобиографию, Лене в голову пришла та же шальная мысль: "Смогу?" И вот: у неё получилось.
3
Кабинет начальства ремонтировали. Толстые малярши в комбинезонах с пятнами эмали взгромоздились на стремянки и смывали побелку.
Столы начальника и зама перенесли в общий отдел. Девочки и дамы очутились "под колпаком" и лишились удовольствия вести беседы на горячие темы. Теперь это было позволительно лишь в минуты "проветривания", когда открывали фрамуги в комнате - и служащие выстраивались с обратной стороны двери в коридоре. Вот и сейчас женщины снаружи откровенничали. Говорили конструкторы - похожая подбородком на бульдожку холостая блондинка Наташа и высокая яркая брюнетка Таня, бывшая в разводе, а остальные, моложе и старше, с интересом слушали. Таня с упоением рассказывала, как отдыхала летом в пансионате "Серебряный бор" и ежедневно получала шквал оргазмов от столичного спортсмена, который заливал ей: "Во все дырки!".
Наташа, насупившись, парировала, что однажды они с любовником, задыхаясь от страсти, забежали в подъезд, бросили на ступени песцовую шубу - и он имел её так долго и пронзительно, что стоны разбудили жильцов пяти этажей, и те пригрозили милицией.
- Зато я достала итальянские трусы, какие тебе и не снились! - упрямо сказала Таня и в доказательство задрала белую юбку.
Конструкторши сгруппировались, наклонились поближе, изучая дизайн импортного изделия. Тонкая резинка проходила авангардно высоко, полностью обнажая бёдра.
- Где? - хором спросили инженеры.
- У фарцовщика! - победно отчеканила Таня.
- Всё равно ты меня не переплюнешь! - закричала лишившаяся публики, раскрасневшаяся от досады Наташа.
- Девочки, - вмешалась рассудительная Лариса Борисовна, у которой не было ни итальянских трусов, ни полноценного секса. - Девочки, в Общество книголюбов поступили орфографические словари под редакцией Бархударова, если кому из вас нужно, могу как председатель пару вам...и двухтомник Платона.
- Завтра двух человек - на овощную базу, - вспомнила профорг Раевская. - Кто у нас помоложе, а?
- Пусть идёт новенькая, Лапина, - сказала Наташа, выпуская пар. - Завтра мне нужен отгул - к зубному.
Лена Лапина отстала от коллег, задержалась за столом, достала из замшевой сумки косметичку и посмотрелась в узкое зеркальце, поправляя чёлку.
Каштанный разговаривал по телефону, прижимая плечом трубку и перекладывая на столе бумаги.
- Вера Павловна, как там мой дармоед? Какой дармоед? Да заместитель мой, Маслёнкин! Хватит ему придумывать болячки. Давление? А закройте-ка ему завтра больничный, голубушка. Да, да! Конечно. Нечего на диване барствовать.
- Ну, здравствуй, - развязно сказал Каштанный, положив трубку.
- Здравствуйте, Борис Израйлевич, - встала из-за стола, словно школьница, Лена и медленно пошла к двери, расправляя янтарный шлейф "Дзинтарса".
Очень медленно шла Лена, словно ждала, что ещё Каштанный скажет. И он, не ожидая столь сдержанной реакции, судорожно соображал, что.
- Отнесите эту документацию в типографию, а вот эту - в пятый цех, - требовательно и громко отчеканил Каштанный, чтобы услышали и за дверью.
Лена обернулась - он протянул серые листы дешёвой бумаги.
В коридоре обсуждали что-то. Проходя мимо, Лена услышала обрывок фразы.
- ... войлочная тряпочка, - говорила многодетная Лариса Борисовна. - Пять лет до пенсии, а даже не знаю, что такое кончить.
- Да чего там, - вздохнула Наташа. - Вот Хват наш- вообще импотент. Об этом уже весь завод знает.
- С чего ты взяла? - надменно спросила Таня. - А как же двойняшки?
- А с кем он в прошлый раз в Рыжов на испытания ездил? Он ещё в поезде сказал: "Ну, Натах, оторвёмся!". Вечером пошли в ресторан, заказал коньяку армянского бутылку - и выдул до самого донца. Два раза падал, пока до номера дотащила.
- Видно, он по другой части мастер, - заметила рассудительно Тамара Тимофеевна и шепнула протискивающейся между тел Лапиной: "Леночка, не слушайте. Есть такие женщины, которым лишь бы кончить".
- Ты куда? - спросила Таня.
- В типографию и в пятый цех, - ответила Лапина.
- Завтра идёшь на овощную базу, - строго сказала Наташа.- Возьми на складе телогрейку, резиновые сапоги и перчатки. И не забудь до пятницы заплатить комсомольские взносы Осипович из библиотеки.
"Проветривание" закончилось, служащие впархивали в кабинет, занимая столы и кульманы.
Каштанный искоса наблюдал в окно. Вот Лена вышла из заводоуправления, прошла вдоль заводского розария и свернула к типографии.
Он встал из-за стола и, бросив через плечо: "Я в пятый цех", вышел.
4
Розарий, которым так гордились работницы завода, не произвёл на Лену никакого впечатления. Её поразила нарядная упаковочная тара для изделия, которая валялась тут и там. Разбухшая от дождя, никому не нужная: красивые финские коробки с ярким и чётким изображением, отпечатанным на заморском картоне за валюту.
Лена потянула тяжёлую дверь времён царя Гороха.
В типографии было жарко. Она решила заглянуть в комнату отдыха, которой так восхищались инженеры и служащие, поднялась на второй этаж по мрачноватой от тусклого жёлтого света лампочек кованой лестнице с тяжёлыми периллами, открыла дверь. В зеркалах светлого пространства отражалось заходящее солнце и финиковые пальмы в бочках, свисали лианами салатовые традесканции. В центре комнаты расположились мягкие кушетки, обтянутые слонового цвета кожей.
В туалетной комнате она воспользовалась сверкающим керамикой чешским биде, поменяла "среду" на "пятницу" и спустилась вниз к наборщицам.
Надя Зотова, похожая на взъерошенного воробья, лежала на столе, согнув над головой ноги.
- Вот так! - сказала она. - Можно ещё крест-накрест или через плечо.
Надя заметила Лену Лапину и подмигнула подругам: "Умные пришли!".
- Ты, Надька, стерлядь, - сказала, не отвлекаясь от дела, пожилая Варвара Трофимовна. - Сколько у тебя мужиков-то было, а?
- Всего пять, - сказала Надя и слезла со стола. - Как у твоей любимой всесоюзной стерляди Пугачёвой.
- Ей можно, - заартачилась Варвара Тимофеевна. - Как она вчера на "Огоньке"-то, а? Девчонки, смотрели? Ей простительно. Этот...как его?...Палтус! Бросил её.
- Не Палтус, тёть Варь, а Паулс! - захохотали бубенчиками молодые наборщицы.
Лену как бы не замечали, она молча положила на стол серые бумаги и вышла.
На крыльце типографии курил Каштанный, швырнул начатую сигарету в тяжёлую урну и требовательно посмотрел на неё.
- Леночка...
- Простите, Борис Израйлевич, - сказала Лена, - Я очень спешу. В пятый цех.
"Не слишком высок. Жаль. Если надеть каблуки - одного роста".
- Как материально, может, выписать аванс?
- Не стоит.
- Задержитесь после работы.
- Нет, - твёрдо сказала Лена, почти не шевеля губами. - Мне нужно в детский сад за дочерью. У вас есть дети?
- Да, - пробормотал Каштанный, теряя надежду на скорую близость. - Взрослый сын.
- Значит, вы меня понимаете, - сказала Лена, едва приподняв бровь.
"Что бы это значило?" - подумал раздраженно. "Зачем она делает вид, что между нами ничего не произошло? Строит из себя недотрогу!"
Вот уже и ушла. Не оглянулась. Нужно выписать ей телогрейку и резиновые сапоги: испачкает туфли в заводской грязи, не для цеха эта маркая кофточка.
- Хорошая девочка, - внезапно раздался над ухом голос главного инженера Хвата, любившего по поводу и без повода носить костюмы с галстуком. - Откуда такая?
- Мой новый технолог, - ответил небрежно Каштанный и подумал: "Хороша Маша, да не ваша, товарищ Хват".
Хват всё понял и тоже подумал: "Хороша. Жаль, что не моя".
5
Внезапно похолодало. Август сменил жару на зябкие ночи. Накрапывал дождь. Сквозь зелёную листву проглядывали редкие жёлтые листья, багряные гроздья бузины и рябины. Опадала с корявых веток перезревшая красная смородина.
Каштанный уехал с дачи воскресным утром, сославшись на то, что его требует по неотложному делу Хват.
Борис Израйлевич повернул ключ зажигания, прогрел двигатель, настроил радио "Маяк" и по песчаной дороге медленно вырулил на трассу.
Зачем он возвращался в город вместо того, чтобы лелеять своими руками взращенный сад с привитыми грушами, он сам ещё не знал. Вернее, знал. Он ехал к ней - к Лене Лапиной. Не спал всю ночь, ворочался в постели, вставал, пил воду из самовара на летней кухне, курил. Висели над крышей в пустынном утреннем небе две большие планеты. "Венера. И Юпитер, самый большой из планет солнечной системы", - подумал Каштанный, вспомнив школьную астрономию.
Подали голоса птицы в лесу. Порозовело небо на востоке.
И, наконец, когда не осталось сигарет в пачке, Каштанный признался самому себе, что эта лапочка засела внутри его мужской плоти, как заноза. Как зверя преследовал запах её тела, не давал покоя мягкий бугорок нежной родинки на шее под мочкой с крошечной бриллиантовой серёжкой.
Борис Израйлевич следил за дорогой и размышлял. У него всегда всё получалось в жизни. Никогда не подводил природный интеллект. Он был доволен, что жил умно. Сейчас он - начальник отдела. Пройдёт небольшой срок, он станет главным инженером, ещё немного - и директор завода. Видно из окна кабинета, как строится новое здание заводоуправления, поднимает плиты высоченный кран, прибавляя этажи. Все пророчат, что в новом здании его назначат главным. Смысл жизни - добиваться поставленных целей. Только тогда можно себя уважать. Все начальники - его друзья. Он приглашает их на семейные праздники, они пьют и едят за одним столом. Он не сопливый Фомичев из отдела главного металлурга, готовый шефу пятки лизать. Его, Каштанного, уважают. Боятся. С ним советуются. У него есть талант и острый ум. В отличие от зама, Генки Маслёнкина, который вылез в люди благодаря тестю из обкома. Нужно решать вопрос с членством в партии. Молодец Ира - вступила ещё в институте. Теперь же - хрен возьмут: подавай им по разнарядке работягу от станка! Если бы не партийный Хват, Борис Израйлевич уже давно бы сидел в кресле главного. Откуда только принесло этого хитрого хохла! Кажется, из Воронежа. И надо же было начальству продвигать Хвата! Немыслимо тупой жеребец, бабник. Не то, что он, Каштанный - умница, семьянин, изобретатель. Сколько у него рационализаторских предложений? Сто, а то и больше. По поводу семьянина...ну, да...Ира...
Опять вспомнилась мочка с бриллиантовой серёжкой.
Нет, а он утёр нос Хвату! "Хороша Маша, да не ваша!"
"Она любит золото", - подумал Каштанный, разгоняясь на трассе. Сбавил скорость, пересекая черту города, нырнул в водоворот безлюдных воскресных улиц, крутанул руль вправо - на проспект Красной армии, и припарковался у магазина "Сапфир".
Он не смог выбрать кольцо или перстень, не зная размер её безымянного левого пальца, и купил серьги с красными как кровь рубинами. Ей понравятся. Подарок уверенного в завтрашнем дне мужчины.
Когда Каштанный сел за руль, внезапно хлынул ливень.
Каштанный откинулся в кресле и наблюдал, как развеваются за редкими легковушками газовыми шарфами капли, дождевые струи прибили к земле вывернутые наизнанку листья нескошенной сныти. Внезапно всё поменяло цвет на серый. Побежали ручьи. Выскочили на ручьях рыбьими глазами пузыри. Повеяло в незакрытое окно мокрой корой. Гром прокатился по небу, продырявила молния тучу - и хлынуло так, что цветы, застывшие на подоконниках сокрушенно вздохнули: захотелось на волю, чтобы и их как из ведра окатило и затрясло.
Но вот выкатилось золотой монеткой солнце из-за тучи, блеснуло, прошлось глянцем по промытым листьям, засмотрелось в лужу на асфальте, и гром ударил пару раз на прощанье, словно пальцем погрозил.
Дунул лёгкий ветерок, травинки на газоне вздрогнули - засверкали серпантином.
Алмазной пылью горели в углу ветрового стекла остатки дождя.
Каштанный остановил "дворники", включил передачу, нажал газ и промчался сквозь арку радуги над проспектом.
6
Лена вышла на платформу под обрушившийся на город ливень, выстрелила японским зонтом, миновала колонны вокзала и перебежала площадь, промочив ноги у самой кромки бордюра, где попала в водоворот у сливной решётки.
Дождь кончился на мгновение и снова разошёлся. Как назло!
Вот показался троллейбус... номер семь, не её. Его обогнала бежевая "шестёрка". Притормозила рядом. Дверца распахнулась, и Лена увидела за рулём начальника.
- Подвезти? - бросил он, строго глядя из-под бровей.
Щёлкнул зонт, она села рядом.
Играла приглушенно автомагнитола. Джо Дассен пел про осень.
- Случайно увидел тебя, - сказал хрипло Каштанный. - Домой?
- Да, - сказала Лена, и Борис Израйлевич почувствовал, как вибрация волшебного голоса отозвалась внутри солнечного сплетения, как из копчика поползла в голову змеёй пробудившаяся кундалини, как засвербело в точке ци-хай.
"Муж объелся груш", - подумала Лена и еле слышно ответила:
- Олег уехал в Яхрому на месяц.
Почему она так легко соврала про Яхрому, Лена и сама удивилась. Наверное, ей так хотелось, и она выдала желаемое за действительное. Раньше ведь он уезжал летом в Яхрому, сложив в сумку только необходимое: спальник и нунчаки. Как легко врать, как легко врать! Теперь она и сама в это поверила.
"Шестёрка" притормозила у бетонных ступеней подъезда.
- Начальство на чай пригласите? - с бравадой произнёс Каштанный, вынул сигарету из пачки и щёлкнул шведской зажигалкой.
Если ответит "нет", вопрос можно счесть чем-то вроде дежурного комплимента.
Хлестало из водосточной трубы как из пожарного брандспойта. Вода вырывалась пенистыми волнами, стекала бурным водоворотом в прореху забившейся сучками решётки.
Каштанный терпеливо ждал.
- Хорошо, - просто ответила Лена, аккуратно вынимая из салона белые лодочки.
В квартире у Лены Лапиной царил идеальный порядок, на полу в прихожей, коридоре и кухне, в небольшой комнате с чешской "стенкой" под орех лежали уютные коврики.
Она включила бра на кухне и превратила пространство в сакральный мир с полутонами.
Появился сам собой индийский чай в оранжевых пиалах.
Если раньше Борису Израйлевичу под хмурое утро мерещилось - личная жизнь вот-вот увянет как салат на дачной грядке, то в эту ночь он понял: колесо времени делает оборот - всё только начинается, как бывает в марте, когда вдруг повеет от талого снега свежими арбузами.
Он был счастлив. Так неизмеримо никаким прибором счастлив, что оставил машину у подъезда, рискуя потерять за ночь покрышки и репутацию.
Каштанный оторвался от пространства и времени, и в понедельник впервые чуть не опоздал на работу.
- Не забудь ключ, - пролепетала сквозь сон Лена, кивнув с подушки на трельяж в прихожей.
Ключ от уютного однокомнатного королевства!
7
Лена набрала телефон районной поликлиники и вызвала детского врача.
Участковая появилась к обеду, поблагодарила за коробку московского шоколада и открыла больничный.
"Милая, милая Фаина Николаевна", - порадовалась Лена. - "Мир не без добрых людей".
- Кофе, чаю?
- Кофе. Леночка, у вас растворимый?
- Конечно.
Не хватало Лене молоть бобы!
Ленина мама заведовала столовой в исполкоме, у Леночки всегда было в доме вкусненькое: курьер приносил набитые доверху коробки с деликатесами: сервелатом, баночками с печенью трески и балыком, чёрной и красной икрой, растворимым кофе и московскими шоколадными конфетами в нарядных коробках "Ассорти".
Фаина Николаевна ещё часок посидела на кухне, они попили кофе со сливками, покушали бутерброды с сервелатом, посекретничали о жильцах с верхних и нижних этажей.
Теперь можно отдыхать целую неделю: Лапину не отправят в колхоз "на морковку", не пошлют на овощную базу сортировать грязную картошку и не посмеют командировать на аврал в цех, в третью смену прикручивать на изделия ручки. Начальство никогда не посмеет трепать ей нервы.
Лена пропылесосила коврики, приняла ароматическую ванну, наложила крем-пенку из баллончика на кожу, обильно покрывая область вокруг глаз, и прилегла на диван с "Роксоланой" - дорогим фолиантом в красной обложке...
Всё хорошо.
Серьги с рубинами - на трельяже. Ретро из комиссионки? Тяжеловаты для её нежных мочек. Гораздо больше они подошли бы его жене. Сколько ей, сорок пять?
...
Уже через пару недель Каштанный откуда-то выведал, что Олег избивал, и настаивал на разводе.
Квартиру получил Олег, и если бы Лена потребовала развод, пришлось бы возвращаться к маме, ютиться всем вместе в трёхкомнатной квартире. Мама пилила бы за каждую оплошность и отчитывала перед отчимом.
"Всё ещё считает меня глупенькой школьницей", - думала Лена.
8
Каштанный делал дорогие подарки, биточки из печёнки и блинчики с мясом, вбил на кухне гвозди для прихваток, заклеил от сквозняков окна, проложив между рамами вату и бумажные цветочки, как это делала в деревне прабабушка.
"Но предложение не сделает никогда", - подсказывала интуиция.
Олег? Олег...
Олег заходил изредка к Тонечке, заранее обговорив по телефону время.
- Ты с ним спишь, - выдавливал Каштанный тяжёлую, словно чугунная болванка, фразу, и Лена видела: на шее у него вздувается вена, пульсирует и вот-вот лопнет.
- Нет, - еле слышно лепетала Лена, опустив веки, а внутри всё пело и ликовало. Ей хотелось, чтобы однажды Каштанный открыл дверь ключом и увидел отражение в зеркале - её прекрасное ню с незнакомцем - и пробил бы кулаком стекло, раскромсав в клочья кожу на запястье, заливая червонной кровью бежевый коврик у трельяжа.
В этот раз она говорила правду. Олег изменился. Он почти не разговаривал с ней, посвящая короткие встречи лишь Тонечке. Как-то так. Досадно.
...
Сбросив мягкие туфли, Лена поджала ноги в кресле и сказала почти одними губами:
- Борис, больше не приходи.
- Ты с ума сошла, - не поверил Каштанный собственным ушам. - Извини. Что?
- Мерзко.
- Не понял?
- Там. На столе.
Он увидел конверт из грубой почтовой бумаги для бандеролей. Незапечатанный край обнажил пачку фотографий. На чёрно-белых снимках жена заседала в президиуме профкома, выступала с трибуны, докладывая о причинах роста производительности труда, а вот она в кокошнике поёт на конкурсе художественной самодеятельности, вот выступает от общества "Знание" с лекцией о влиянии алкоголизма на здоровье потомства. Среди фотографий - характеристика от партбюро для оформления поездки в Румынию.
- Откуда? - скупо бросил Каштанный.
- Из почтового ящика.
"Всё", - подумал Каштанный.
- Оставь ключ на трельяже в прихожей, - холодно сказала Лена и отвернулась к окну. И никакого поцелуя на прощанье.