- А вы директор музея? - хлопала ресницами худенькая белобрысая девчонка с лицом испуганной мышки, на котором, верно по какой-то дикой случайности, красовались огромные глаза цвета болотной тины.
- Ну...
- Меня на практику сюда из колледжа культуры прислали.
- Какую ещё практику? - Тимофей Петрович поправил заляпанный краской берет и поскрёб ногтями самый верх лба.
Тимофей Петрович работал директором районного краеведческого музея, и терпеть не мог людской суеты. Когда-то его люди чем-то очень обидели, и, хотя это было давно, он даже забыл причину той обиды, но всё равно людей на дух плохо переносил. Больше всего директор не любил посетителей, которые мешали ему разглядывать старинные вещи и думать. О чём думал Тимофей Петрович - не знал никто, потому как разговоры для него были хуже горькой редьки. Наверное, именно поэтому в музее, кроме директора, не работало ни одного сотрудника. Тимофей Петрович в одном лице был: и директор, и бухгалтер, и сторож, и истопник, и экскурсовод. Любую работу Тимофей Петрович делал старательно и даже с удовольствием, вот только после экскурсий у него часто прихватывало сердце. Посетители в музей приходили редко. Лишь учитель истории Кикин (и давний недруг Тимофея Петровича) по два раза в неделю приводил в музей галдящую толпу юных обормотов. Специально приводил, чтобы насладиться мучением несчастного экскурсовода.
- Гнида! - тихо сказал директор, вспомнив недруга. - Хораг доморощенный! Как таких подлецов земля только носит?!
А вот летом в музее благодать - никого целыми днями. И вдруг - девчонка эта! Стоит да глазищами хлопает. Не было печали...
- На два месяца, - лепетала практикантка. - Вот у меня и задание на практику: изучение творчества художника Бокина.
- А чего его изучать? - буркнул директор. - Не помер он ещё, вот помрёт, тогда и приходи. А сейчас - иди... Нечего тут...
- Как это иди? - девчонка вцепилась тоненькими пальцами в край стола. - Мне в отделе культуры района велели здесь в музее работать...
- Дураки они там все, в отделе этом, вот и велели, - нахмурился Тимофей Петрович. - Культура, едрёна мышь... Иди... Не до тебя сейчас...
Практикантка не сдвинулась с места, глаз её затуманились, потемнели. И слеза покатилась по бледной покрывшейся красными пятнами щеке.
- Иди! - рявкнул директор страшным голосом, каким привык орать приказ "Руками не трогать!", пресекая порчу музейного имущества очередным шаловливым сорванцом.
Девчонка убежала. Тимофей Петрович облегчённо вздохнул, потёр ладонью грудь и продолжил чистить наждачной бумагой кость какого-то древнего животного.
На следующий день в музей пришёл участковый Клопов.
- Петрович, - спросил он, утирая серым носовым платком пот со лба, - к тебе вчера практикантка приходила?
- Приходила, - отозвался Тимофей Петрович, показывая всем своим видом абсолютное отсутствие желания разговаривать.
- И где она? - милиционер убрал платок в карман и стал разглядывать портрет старика во фраке. Этот портрет достался музею после смерти председателя месткома фабрики валяной обуви, некогда служившего управляющим у одного из здешних помещиков.
- Кто?
- Практикантка.
- А я откуда знаю? - пожал плечами директор музея. - Она как пришла, так и ушла... Дома, поди...
- Не приходила она домой, - милиционер почесал спину. - Продавщица соседнего магазина видела, как она к тебе входила, а вот как выходила - никто не видел. Где девчонка?
- Не знаю.
- Показывай подвал!
- Это ещё зачем?
- Показывай, тебе говорят! - участковый хлопнул себя ладонью по тому месту, где у офицеров обычно висит кобура, давая понять этим жестом всю серьёзность своих намерений. - Слухи ходят нехорошие в городе о музее твоём...
- Какие ещё слухи? - исподлобья глянул на участкового директор. - Мне скрывать нечего. Пошли.
Музей находился в старом доме купца самой средней руки даже по масштабам заштатного города. Но был в доме и подвал, где раньше хранились не проданные товары, а теперь экспонаты музейного фонда. Участковый внимательно осмотрел лестницу, пол, ящики и разочарованно вздохнул. Он, видимо, ожидал здесь найти следы тяжкого преступления, а обнаружил только паутину, пыль и следы мышиной жизнедеятельности.
Милиционер ушёл, а директор возвратился к своему столу и продолжил чистить полировальной пастой старинный меч. И чистил до тех пор, пока не услышал чей-то вздох.
Тимофей Петрович вздрогнул от неожиданности, вскинул глаза. Перед ним стояла вчерашняя практикантка.
- Он умер, - тихо сказала девушка, глядя своими огромными глазищами на директора.
- Кто? - высоко поднял брови тот.
- Художник Бокин, - ответила девушка и еле заметная усмешка лёгкой судорогой пробежала по её лицу.
- Как? - глаза Тимофея Петровича округлились так, что любой филин от зависти бы подох. - Бокин?! Васька! С ума сошла?!
- Вы сказали, когда Бокин умрёт, я смогу приступить к изучению его творчества, - так тихо ответила девушка, что голос её можно было бы сравнить с шелестом сухой осоки на болоте. - Так вот он и умер...
Тимофей Петрович схватился за трубку черного громоздкого телефонного аппарата, переданного в музей из райотдела милиции в год какого-то (теперь уже забытого) юбилея. Диск аппарата, отучившийся в музее работать, недовольно заскрипел.
- Ваську позови! - рявкнул в трубку директор, когда там что-то щелкнуло и зашумело. - Как умер? Скоропостижно...
- Когда я могу приступать? - опять раздался подрагивающий девичий голосок.
- Чего? - тряхнул головой Тимофей Петрович. - Куда приступать? Ты чего тут?
- Я практикантка ваша, - глядела на директора девушка, и лицо её как-то странно кривилось. - Когда мне к работе приступать?
- Ты это, того, - Тимофей Петрович приложил ладонь к левой стороне груди. - Участковый тебя искал. Чего ты там натворила? Мне лишние приключения не нужны... Васька... Один нормальный человек во всём городе был и тот...
- Участковый? - вздохнула практикантка. - Ладно. Как скажете...
От новости о смерти художника мысли директора музея до того спутались, что он перестал полировать меч и забегал по тесным проходам между стендами, манекенами в старинных одеждах и двумя загадочно улыбающимися восковыми фигурами.
- Васька, - не находя себе места, бубнил Тимофей Петрович. - Так же так-то? Ты ж нам к юбилею города обещал картину вражеского штурма крепостной стены написать. Князь-основатель у тебя дюже как хорошо получился.
Директор ринулся в дальний угол экспозиции, где на стене красовалось полотно, изображающее основателя города в полный рост при доспехах, с мечом да со щитом. Подбежал Тимофей Петрович к картине и остолбенел. Вместо героического лика благородного князя, взирал на директора пустыми глазницами череп, сидевший на костях скелета, словно ворон на сухой ёлке. Ноги у Тимофея Петровича подкосились, в глазах потемнело и он еле-еле, шаркая ногами, побрёл в свой закуток.
Тимофей Петрович жил при музее в крохотной конурке под лестницей. Там у него были: и лежанка, и стол, и шкаф с личными вещами. И всё это - старинное и пыльно-серое. О современной жизни за стенами музея напоминал только нудно гудящий холодильник, из тех - какие граждане выбрасывали без малейшего сожаления на свалку ещё лет двадцать назад.
Тимофей Петрович долго лежал без движения, но потом попробовал взять себя в руки. Не сразу, но это получилось.
- Хватит, - директор сел, дотянулся до холодильника, открыл дверцу, пошарил по полкам рукой и нашёл бутылку.
Сделав прямо из горлышка несколько жадных глотков, Тимофей Петрович лёг, и опять заладил.
- Васька, Васька. Вчера был живой, а сегодня... Я же тоже так могу... Васька, Васька.
И ещё несколько глотков, и ещё...
Разбудил директора музея громкий стук в дверь. Тимофей Петрович сбросил на пол лоскутное одеяло, сунул ноги в обрезанные валенки и пошёл открывать. На пороге музея стоял милицейский майор и два сержанта.
- Где мы можем поговорить наедине? - не поздоровавшись, спросил майор.
- В каморке моей можно, - поморщился Тимофей Петрович и потёр ладонью гудящую голову.
- Участковый Клопов вчера приходил сюда? - сразу стал брать быка за рога майор, присаживаясь на скрипучий табурет.
- Ну..., - прохрипел директор и передёрнул плечами от набежавшего вдруг озноба.
- И чем он тут интересовался? - майор прищурился, разглядывая лежащую возле кровати бутылку.
- Ерунда, - махнул рукой Тимофей Петрович и опять поёжился от утренней прохлады. - Сказал, дескать, практикантка пропала...
- А она разве не пропала?
- Да как же она пропала? - возмутился директор, натягивая на дрожащее тело клетчатую фуфайку. - Она же сразу после участкового пришла сюда и сказала мне, что Васька Бокин помер...
- Загадочная смерть, - вздохнул майор. - Некроз печени от воздействия фаллотоксина. Детей жалко...
- Чего? - директор слегка приоткрыл рот от удивления. - Какой ещё фалофусин?
- Яд, содержащийся в бледной поганке, - сказал милиционер, вставая с табурета. - Отравили товарища Бокина вместе с детьми...
- Кто?!
- Ищем. Не первый случай такой уже... Ну, ладно... Значит, ничего вы мне про участкового Клопова сказать не хотите?
- Знал бы, так сказал, - хмурился директор, провожая майора на музейное крыльцо, - а если не знаю, так и сказать нечего...
- Ну-ну, говорили мне, что у вас тут..., - сказал милиционер на прощание и как-то загадочно усмехнулся.
Майор ушёл. Тимофей Петрович включил чайник. Достал из стола пачку печения, из холодильника начатую банку консервов и приготовился завтракать. После завтрака он прошёл к своему рабочему месту, где принялся ремонтировать щит времён царя Гороха, а то и ранее того. На щите разболталась рукоять и Тимофей Петрович решил приладить на рукоять новые заклёпки. Он положил щит на специальные бруски, встал на колени, долго размечал, где сделать новое отверстие для заклёпки, взял дрель... И тут голос сверху:
- Он больше не придёт.
- Кто?! - директор от неожиданности выронил дрель и та, упав (как это всегда и бывает) на самый слабый край щита, отломила позеленевшую медную пластинку.
- Участковый, - улыбнулась практикантка. - Когда я могу приступить к изучению творчества художника Бокина? Где его ранние картины?
Тимофей Петрович пару месяцев назад поцапался с Васькой Бокиным по вопросу трактовки какого-то исторического события районного масштаба так рьяно, что все картины художника (кроме портрета князя основателя) отнёс в подвал.
- В подвале, - признался директор, поднимая с пола отвалившийся кусок раритета.
- Тогда я пойду в подвал? - спросила настырная девушка.
- Иди, - отмахнулся от неё Тимофей Петрович, который из-за поломки экспоната впал в ступор и будто бы выпал из действительности. Упади сейчас небо на землю, он бы и этого не заметил.
Практикантка ушла, а директор поднял с пола щит, собираясь наметить план реставрации внезапно испорченного имущества, но мысли его никак не хотели следовать в нужном направлении. Будто взбесились они, и всё сбивались на какие-то потусторонние темы.
Метались мысли судорожно от одного к другому.
- Бокин, - бормотал директор себе под нос, - Васька, яд, поганка бледная, череп на картине... Васька...
Долго мельтешили негодницы подлые в голове Тимофея Петровича, так долго, что даже трагедия со щитом забылась.
- Череп со скелетом..., - с шумом втянул воздух директор. - А не глянуть ли ещё раз на картину, ну как приснились мне все эти безобразия?
Князь с портрета смотрел на Тимофея Петровича ясными властными очами. Черепом здесь и не пахло.
И только лёгкая тень успокоения пала на взбудораженную душу Тимофея Петровича, как снизу из подвала раздался пронзительный визг.
Сшибая всё, что попадалось под ногу, директор побежал к лестнице в подвал. Но стоило Тимофею Петровичу туда спуститься, как ноги его будто приросли к бетонному полу. В дальнем углу подвала в подрагивающем свете тусклой лампочки его практикантка стояла на коленях перед огромной крысой. Брюхо крысы было распорото, рядом в кровавой луже валялись сизые кишки, а рот практикантки был прямо-таки алым от крови. И эта девица медленно наклонялась к крысе с явным намерением вцепиться в неё зубами. Не в силах видеть этот ужас, Тимофей Петрович бросился вон из подвала.
Он прибежал в свою каморку и схватился за ручку холодильника. Руки у директора дрожали, а потому дверца холодильника звенела, будто валдайский колокольчик под дугой разудалой тройки. Водку в стакан он налить не смог, пил "из горла". Горлышко бутылки стучало по зубам, но Тимофей Петрович не замечал боли. Приложился к бутылке раз, второй, а на третий прикусил губу и вдруг обрадовался. Конечно же, не тому что прикусил губу до крови, а спасительной идее.
- Так у меня ж белая горячка, - радостно закричал Тимофей Петрович, почуяв, что руки его малость окрепли, сделал ещё три глотка хмельного напитка. - Давно пора...
Для подобного вывода основания у директора музея были. Он пил каждый день. Выбираясь из музея раз в неделю до магазина, что через улицу напротив, Тимофей Петрович брал там три бутылки водки, консервы, печенье, масло, хлеб да макароны, а потом стремглав бежал обратно в музей. Кроме как до магазина, директор уже лет пять - никуда не выходил. Даже запрлату ему кассир отдела культуры приносила на рабочее место.
- Белая горячка, - радовался Тимофей Петрович. - Белая горячка. Это всё только бред, а на самом деле всё хорошо. И Васька жив... И меня вылечат...
Поток радости пресекла скрипнувшая дверь. На пороге стояла практикантка и утирала губы розовым в красных пятнах носовым платком. Щека у неё была измазана чем-то коричневым.
- Тимофей Петрович, - глядя на директора в упор, тихо сказала девица. - Вы мне должны помочь. Мне одной с ней не справиться...
- Я? - прохрипел Тимофей Петрович, натягивая себе на голову одеяло. - Я не хочу...
Надо Тимофей Петрович, надо, - практикантка рывком отбросила в сторону одеяло и схватила за руку чуть повыше локтя. Пальцы у неё был крепкие, цепкие и очень холодные. - Здесь нет больше никого, кто бы мне помог. Пойдёмте...
Тимофею Петровичу вырваться бы от неё, убежать, но какая-то слабость, будто муху паутина, окутала всё его тело. И шёл он за практиканткой, как телок за маткой.
Они спустились в подвал. Дрожащий всем телом директор глянул на то место, где недавно лежала крыса и остановился. На полу не было ни крысы, ни кишок. Чисто на полу.
- Помогите мне вот эту полку выдвинуть, - показала практикантка на бронзовую ручку нижнего ящика огромного старинного шкафа.
- Это не полка, а ящик, - машинально поправил практикантку директор, дёргая за массивную ручку. Ящик довольно-таки легко открылся, но лучше было бы для Тимофея Петровича, если бы его намертво заклинило.
В ящике лежал человек с очень бледным, даже скорее серым лицом. Тимофей Петрович сразу узнал это лицо. Перед директором лежал участковый Клопов. По всем приметам - Клопов был мёртв. В груди Тимофея Петровича, будто что-то оборвалось, руки его задрожали, в глазах потемнело. Он уж и не помнил, как задвинул ящик обратно и добрёл по лестницы из подвала. Здесь у него в голове немного просветлело, и он, ухватившись слабой рукой за поручень, стал осматриваться. Никого в подвале не было.
- Эй, практикантка! - прохрипел директор. - Ты где? Эй...
Никто Тимофею Петровичу не ответил. Он постоял немного, утёр со лба обильную холодную испарину и медленно стал подниматься по лестнице наверх. И тут погас свет. Тьма кромешная окутала все помещения музея. Директор кое-как добрался до своей каморки, нашёл там свечу, зажёг её и пошёл по музею.
- Эй, - пытался он кричать, но это у него получалось плохо. - Эй... Практикантка...
Опять никто не отзывался. Тимофей Петрович со свечой обошёл весь музей, разглядывая в мерцающем свете все экспонаты, будто средь них кто-то мог спрятаться.
Он ходил и звал теперь почему-то шепотом:
Эй... Практикантка... Эй... Ты где? Выходи...
Никого не нашёл директор. Два раза всё обошёл, а потом прошёл в свою каморку, хотел выпить, но ничего не нашёл ни в холодильнике, ни под кроватью. Тяжело вздохнув, директор разделся, задул свечу, откинул одеяло лёг, и тут что-то больно кольнуло его в бок. Тимофей Петрович быстро встал, зажёг свечу, глянул на кровать, судорожно набрал полную грудь воздуха и упал на пол. На постели лежал и скалил крепкие зубы скелет.
Как только из жилой каморки послышался шум от падения тела директора, из-за восковой фигуры румяной купчихи вышла практикантка. Она прошла к каморке Тимофея Петровича, посмотрела на валявшееся на полу тело и пошла открывать дверь музея. В музей вошёл мужчина в черном плаще и берете. Он, не сказав ни слова, зажёг фонарик и пошёл в подвал. Из подвала мужчина вернулся с картинами и стал их развешивать на стене.
- Тебе помочь, Василий Иванович? - раздался из тьмы чей-то уверенный голос.
Художник Василий Бокин обернулся и увидел в свете фонаря милицию: участкового Клопова, майора и двух сержантов.
- Спасибо, товарищи, - чуть склонил голову художник. - Вы и так мне уже помогли восстановить справедливость и вернуть искусство народу. Низкий вам поклон за это.
- Да, что мы? - улыбнулся Клопов. - Мы всего лишь актёры, а поклониться вы должны режиссёру нашего драмкружка. Он поставил эту пьесу.
Из тьмы вышел лысенький гражданин в очках. Он откашлялся и сказал.
- Всем твёрдые четвёрки, а вот Лизе...
- А мне что, товарищ Кикин? - захлопала глазами, глядя на очкарика "практикантка".
- Пять с минусом...
- Почему с минусом? - чуть обиженным голосом переспросила Лиза.
- А потому, - строго глянул на смутившуюся актрису режиссёр, - директор должен был умереть во время эпизода с крысой, а он не умер. Знаете почему?
- Почему?
- Потому что вы не смогли как следует вжиться в свою роль. Правильно я говорю, Тимофей Петрович?
- Конечно, правильно, - вышел из темноты и директор музея. - Не обижайтесь, Лиза, переиграли вы с крысой малость.
- Итак, товарищи, генеральная репетиция моей экспериментальной пьесы "Практикантка или Смерть в музее" прошла успешно, - низко поклонился актёрам режиссёр Кикин. - Я доволен. Всем спасибо!