Филинков Матвей Владимирович : другие произведения.

На гране

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  НА ГРАНЕ
  Сборник рассказов
  
  
  Автор Матвей Филинков
  
  
  ДНЕВНИК
  ПОКОЙНИКА
  
  30 МАЯ.
  Интересно. Когда человек становится сумасшедшим? Тогда, когда ему снятся ужасные сны расчленнёнкой и тому подобным, или, когда он уже не видит границу между сном и явью, выдумкой и реальностью.
  Сегодня приснился ужасный сон. Будто я проснулся среди ночи с какой-то целью, не помню какой. Помню только, что должен был что-то сделать. Сделать что-то важное. Самое важное в жизни. Но что? Не как не могу вспомнить.
  Я пришёл на кухню. Отыскал в холодильнике бутылку водки, которую, сидя на ржавой табуретке, опорожнял большими глотками, разбавляя слезами, которые всё время текли бурными потоками из моих глаз. Причин слёз я так вспомнить и не мог.
  Потом кончилась водка. И я словно в тумане достал из ящика нож и полоснул им себе по венам. Кровь хлынула из открытых каналов на свободу, наконец, найдя выход из зарытого пространства моего бренного тела, где была вынуждена бежать в течение долгого времени, протяженностью в жизнь. А это без малого тридцать пять с половиной лет. Кровь стекала на пол, загаженный масляными пятнами и остатками пищи, где копошилась разная мелкая живность, вечные спутники нашей жизни, назойливые соседи наших квартир - тараканы.
  Кажется, на какое-то время я отклеился, провалившись в забытьё.
  
  2 ИЮНЯ.
  Заем я всё это пишу? Точно я не знаю. Но ведь пишут же писатели всякие. Там рассказы всякие, романы и т.п. и т.д. Вам кажется, что ничего интересного нельзя узнать из чьего-то дневника. Но нет. Порой какой-то жалкой тетрадке мы рассказываем самые сокровенные тайны, вои несбыточные мечты, навязчивые идеи, низменные желания. Порой чей-то дневник в сто раз лучше самого крутого романа. Вот возьмем, к примеру, события вчерашнего дня.
  Вчера припёрлись какие-то люди, которых я не знал, и даже не разу не видел. С ними была моя бывшая жена, которая была в трауре, и громко рыдала. Явно работая на публику.
  Кстати о моей жене. Она конечно стерва, но такой она была не всегда. Когда мы познакомились, она была совсем другой: ласковой, приветливой, ангел, сошедший с небес. Но под перьями ангельских крылышек скрывался сам дьявол, жаждущий моей крови.
  Мы встречались, вместе гуляли, ходили в ресторан, театры, а ночь проводили в одной постели. Мы безумно любили друг друга. И в скором времени она забеременела. Я от радости был на седьмом небе. Я с нетерпением ждал рождения нашего первенца. Она затребовала, чтобы мы официально зарегистрировали свои отношения. Свадьба отшумела радостно и весело, но нашему ребёнку не было суждено родиться. На следующий день она пошла в больницу и сделала аборт, заявив, что нам ещё рано иметь детей. Характер её быстро менялся и в не лучшую сторону. Её запросы с каждым днём всё возрастали и возрастали с геометрической прогрессией. У меня был приличный счёт в банке, который быстро растаял, уйдя на оплату прихотей жены. А когда с меня уже нечего было взять, она меня бросила, затребовав развод. После развода мою большую четырёхкомнатную пришлось продать. Мне досталась маленькая однокомнатная квартира в малопристойном районе. Вот тогда я и запил, тратя всю получку на водку.
  И вот вера она припёрлась. Вся в трауре. Я даже подумал, не отбросил ли коньки её новый дружок, с которым она встречалась же месяц. Не спрашивая разрешения, она прошла в квартиру, даже не сняв своих грязных ботинок. Я пытался им возражать, но все мои протесты они пропускали мимо ушей. Эти шакалы стянули с меня мои любимые цветастые трусы. Затащили в ванную. Я пытался сопротивляться, но они со мною быстро справились. Зачем-то помыли. Хотя при желании я мог это сделать и сам. Затем надели на меня чьи-то чистые обноски, в которых мне было не по себе, поскольку они были мне малы. Затем засунули в какой-то ящик, почему-то сильно смахивающего на гроб.
  Сегодня же было ещё круче. Зачем-то меня свезли на кладбище, где мои друзья и недруги клялись мне в любви, и вспоминали, каким хорошим человеком я был. Священник прочёл молитву за упокой моей души. Под всеобщий плачь и причитания, гроб с моим телом опустили в могилу, и засыпали землёй. При этом я сильно ругался, матерился и сопротивлялся.
  -Что вы творите, нехристи? Спятили что ли? Где это видно, что бы живого человека в землю зарывали? - кричал я.
   Но почему-то меня никто не слышал и не замечал, или делал вид, то ничего не слышат и не видят.
  7 ИЮНЯ.
  Прошла почти неделя. Мне надоело лежать в этом вонючем ящике, который на сквозь пропах гнилью. Да и одиноко. Никто в гости не зайдёт, да и поговорить не кем, а самое главное нет водки. Скукотища ужасная. Так и свихнуться не долго, и стать инвалидом умственного труда, если всё время работать мозгами. Тогда я и решил, что настала пора вылезти отсюда и сходить куда-нибудь, да промочить горло, а то язык совсем присох к глотке.
  Я выбрался из могилы и пошёл гулять. Первым делом я решил навестить свою жену, чтоб ей сказать, то она была не права, поступив так со мной.
  Когда она открыла двери, я промолвил: "Привет, дорогая!" В ответ она отшатнулась и стала, быстро крестится, нервно твердя: "Уйди призрак, уйди". Она это твердила чуть не плача, и я решил уйти, чтоб не доводить женщину до нервного срыва.
  Вечером я зашёл в свой любимый ресторан на Берковской улице. У бармена заказал бутылку водки, с которой я и уединился. Я ей рассказал о своей трудной жизни, и она меня поняла. Порой лучшего собеседника, чем бутылка водки не найдёшь. Она, всегда молча, тебя выслушает, никогда не осудит и не скажет, что я веду неправильный образ жизни, или что я безобразно выгляжу. Когда я расплачивался, бармен посоветовал мне, чтоб я помылся: "А то братан, от тебя за версту разит тухлятиной".
  
  8 ИЮНЯ.
  Вчера, когда было же темно, в скверике я подцепил одну подругу, которая была в хорошем подпитие. Захватив по дороге парочку бутылочек водки, мы завалились к ней домой, и замечательно провели остаток вечера и всю ночь. Такого зажигательного и потрясающего секса я не помню со времён потери своей невинности. Она такое вытворяла, что вместе с постелью ходуном ходили даже стены этой берлоги. Моя бывшая вряд ли до такого бы додумалась.
  По утру, протрезвев, она выставила меня с криками, что у меня последняя стадия сифилиса в запущенной стадии, и то она некогда больше не будет так бухать. Я оказался за дверью, а моя возлюбленная оказалась в ванной, нещадно моя свое распутное тело со стиральным порошком, дезинфицируя огромным количеством хлорки. Наверняка сегодня же посетит венеролога, если кто-нибудь не соблазнит раньше бутылём водяры.
  Странные же эти существа бабы. То на шею бросаются, заметив огромный член или хотя бы внушительный кошелёк, то обвиняют во всех смертных грехах.
  
  18 ИЮНЯ.
  Ну и стервы же эти бабы. Пока я где-то шлялся в поисках любви и наслаждений, которых так мне не хватало в последнее время, моя бывшая жена, повторяю, бывшая, успела продать мою квартиру, а деньги прихапать себе. Вот же стерва. Такого я от неё не ожидал. Это уже слишком. Настало время ей за всё ответить. Она это заслужила. А именно жуткой извращённой смерти. Стерва должна умереть! Стерве стервячая смерть!
  Не тусоваться же мне всю жизнь среди бомжей. Вообще-то бомжи оказались хорошими ребятами. Приютили, обогрели, стали родными. Их не шокирует мой вид, они не ворчат, что от меня скверно пахнет. Так что теперь я живу в канализационном колодце рядом своим бывшим домом.
  На днях я беседовал по душам с одним из названых родственников. Он оказался профессором. Преподавал когда-то философию в каком-то местном то ли институте, то ли университете. Смышленым оказался малый. Преподавал свой, как его... Поминал мать какую-то. А, вспомнил! Материализм называется. Бытиё - первично, сознание вторично. Или на оборот. Что-то не припомню. Староват я тал. Склероз замучил.
  
  20 ИЮНЯ.
  Я это сделал! Я сделал. Жаль только, что я не доучился в своё время на литфаке, и мне не хватает слов, что бы всё это описать во всех красках. А это было круто. Да же сверх того. Короче...
  Я проснулся ночью с явным ощущением, что я это сделаю, и сделаю именно сегодня. У меня была жажда, желание. Я встал и пошёл. Пошёл к этой суке, которая когда-то была моей женой.
  Взломав дверь, я проник в квартиру. Из спальни до моего слуха донеслись учащённые вздохи и стоны. Там явно занимались чем-то интересным. Сжимая топор в правой руке, воодушевлённо вошёл в спальню. Они были так заняты собой, что меня не замечали. Он был сверху и своим мустангом таранил её, так ненасытно, что мне показалось, что он маньяк. Я ударил его обухом топора по голове, проломив ему черепную коробку. Он отключился и тюфяком осел на свою кобылицу. Она стала, как блаженная орать. Я стащил обмякшее тело усталого любовника на пол, а ей цыкнул, чтоб она закрыла свою варежку. Но она продолжала орать, и с каждым разом всё громче и громче. Чтоб не брыкалась, я связал её бельевой верёвкой, что болталась в коридоре, а её громкоговоритель заткнул валяющимися рядом трусами этого кобеля, что всё ещё был в отключке. Отыскав в чуланчике пилу, я отпилил голов этому ублюдку. Усадив обезглавленное тело в кресло напротив телевизора, я примостил его голову между его же ног так, чтобы его шланг был во рту его головы. Тем самым он сам себе делал миньет. Очень забавно смотрелось со стороны. Полюбовавшись недолго своим произведением, я направился к своей стерве.
  Настал момент, выплатить ей должок, который надо было выплатить давно, а не разводить нюни по поводу и без повода, которые разводил по сей день. Настала пара становиться мужиком. Я подошёл к ней. Она глядела на меня испуганным взглядом загнанного зверя. Она меня боялась, при чём очень сильно. Этот факт не мог не порадовать меня. Возбуждённо ухмыляясь, я залез на неё и вдоволь с ней позабавлялся. Она лежала бревном, а я вытворял с ней всё что хотел. Устав, я её просто зарезал, найдя на кухне самый большой тесак. Так закончилась никчёмная жизнь этой продажной душонки.
  Я освежевал труп бывшей своей возлюбленной. Сняв её кожу, повесил на плечики, и брал в шкаф, чтоб её лучший наряд не помялся. Её тело я усадил тоже в кресло, что стояло рядышком с тем, на котором восседал её гавнюк. Только она себя забавляла тем, что в своё лоно вставляла нож. По видаку я запустил порнушку, которой было здесь целые залежи. Потом я оставил их наедине, а сам тихо удалился.
  
  27 ИЮНЯ.
  Я покойник! Я мертвец, бродящий по земле неприкаянно. Тогда это был не сон. Это было на самом деле. И самоубийство, и похороны. Я это понял сегодня, когда у меня отпала левая рука, а накануне отпал нос и уши. Я рассыпаюсь на части, на отдельные фрагменты моего бренного тела.
  А был ли я когда-нибудь жив? Ходячий труп с заложенной программой, как и все вокруг. Вся моя жизнь шла по чьему-то определённому плану, словно кто-то за меня всё это решил и запланировал. Рождение, взросление, школа, институт, работа, свадьба, развод, беспробудное пьянство, смерть, похороны. Я как марионетка в чьих-то руках. Но я вылез из могилы, спутав чьи-то карты. А может, и это было в чьих-то планах?
  г. Каменск-Уральский
  март 1999г.
  
  
  
  
   СМЫСЛОВЫЕ
  ГАЛЛЮЦИНАЦИИ
  
  Я вижу тень.
  Я стремлюсь к ней.
  Я вижу тебя в блеске огней.
  Я лечу к тебе,
  Но ты ускользаешь,
  Только лишь тенью меня соблазняешь.
   М.Филинков
  
   Ощущение пустоты не покидало последнее время. Пустота, словно бездна, разверзлась у твоих ног, словно космоса черные дыры, поглащающие во вселенной все, что появляется в радиусе их действия. И эта пустота поглощает все мысли, желания, страсти, страхи, печали и радости. Она словно огромный ненасытный монстр, пожирающий твои чувства и эмоции, превращая тебя в ноль. Ноль эмоций, сплошная апатия, убивающая в тебе человека, превращая тебя в одноклеточную субстанцию, наподобие амебы или инфузории-туфельки. Такое происходит порой от пресыщения благами цивилизации, когда вроде все есть, а на душе пусто, или когда единственное желание, мечта превращаются в, наващиваю, идею. И несбыточность этого желания тебя добивает окончательно. Все остальное перестает для тебя существовать. Ты чувствуешь, что твоя мечта вот-вот сбудется, но все наоборот и пустота поглощает тебя окончательно. Ты словно слепой котенок мечешься в смрадном мире четырех стен, не находя выхода, когда есть вход и тот не тот.
  
  * * *
   ...Джон проснулся поздно: солнце било в глаза безжалостно и весело, заставляя просыпаться, твердя, что новый день пришел. Но какого толку в нем, если он такой же, как предыдущий, не чем не лучше и не хуже, в котором полностью отсутствует экспрессия, и нет неожиданностей. Все как по плану на десять лет вперед. Одна и та же схема.
   Джон поднялся с тахты, не надевая трусов (спал он голым), прошел на кухню, посмотрел, что осталось в холодильнике: не густо - десять яиц, ломтик ветчины, немного масла, пол-литра молока. Полный набор холостяка, засидевшийся в холостяках. Вообще-то на завтрак хватит. Надо не забыть, после работы зайти в магазин, купить что-то из провианта, да поколлорийние, а то гляди, начнешь пухнуть с голодухи.
   Прошел в ванную. Он пустил чуть теплую воду, забрался в ванную и десять минут блаженствовал, вспоминая вчерашнего собеседника. Интересный старик. В наше время колоритных людей днем с огнем не сыщешь, идет какая-та штампованная продукция, а не люди. Сейчас трудно найти интересного собеседника, когда основная часть населения, зациклена на наркотиках и алкоголе, и весь их мозг поглощен одной проблемой, как это все достать, ведь любые пути хороши для достижения своей цели, вплоть до убийства. Но старик явно был из тех времен, когда людей интересовало что-то большее, чем сие минутное удовольствие. Да и рассказывал он интересную байку (всецело совпадающая с его желаниями) про золотой череп и силу, хранящийся в нем.
   Джон вылез из ванны, подошел к огромному зеркалу размером в человеческий рост, доставшейся ему от прабабки. В резной раме, не смотря на свой преклонный возраст, зеркало выглядело как новое. Глядя на свой небритый фейс, Джон занялся обычной утренней процедурой, скребя бритвой эту ненавистную щетину. Нечто так не убивало его, как каждое утро бриться, а не бриться тоже было нельзя. Борода все время его изводила и сильно его уродовала, превращая в дремучего старика.
   Опять те же ощущения, как и прежде. Каждый раз, глядя в это зеркало, он ощущал странный наплыв эмоций и непонятных чувств, сравнимых только с оргазмом. И он ощущал, что уже не в ванной, а на морском берегу. До его слуха доносились крики чаек и шум прибоя, теплый ветер ласкал его обнаженное тело. И через какое-то время, он видел свое отражение, стоящем на берегу, об который нещадно бились волны, унося с собой кучи песка в пучину моря. А не вдалеке на большой каменной глыбе лежал золотой череп, который притягивал его внимание и возбуждал в его душе неутомимое желание им обладать. И это окончательно его добивало. В черепе он видел решение всех своих проблем, только не понимал каких. Видение было всего не больше минуты. И после него на душе становилось пусто и грустно, да тоска по потерянному раю.
   Он докрасна растерся жестким полотенцем, потом вернулся на кухню, включил плиту, поставил сковородку, разболтал в молоке два яйца, сделал омлет, заварил кофе и включил радио), называл его "мусоропроводом", поэтому держал на кухне). Как раз в цикле "Голоса минувшего" передавали песню Вертинского "Как хорошо проснуться одному в холостяцкой постели".
   Действительно всего одна строка, а, сколько в ней высокого смысла. Бедная мама, она мечтает, чтоб он женился. А он не женится ни в коем случаи, и не за какие деньги. Он тогда не сможет сидеть каждое утро на кухне голым и мечтать, о чем хочется, а будет должен гнать себя с утра до вечера - еще бы семья. Конечно, он любит мамочку, но какая мука сидеть у нее в гостях и выслушивать ее советы. Старики так не сносны, живут своими предрассудками и представлениями, считают нас несмышлеными детьми. Но порой дети бывают в сто раз умнее взрослых. Они быстрее адаптируются к вечно изменяющемуся будущему в отличие от старшего поколения, привыкшего к старым устоям. Что ждет его? То же самое, что и его родителей, если он женится и заведет оболтуса. Тот, так же как и Джон, будет придумывать отговорки, только чтобы не прийти к нему вечером и не выслушивать его сентенции. Все возвращается на круги свои. Лучше он заведет кошку или собаку, если почувствует себя старым и никаких проблем. Одиночество? Он не знает, что это такое. В нем живут двадцать разных людей, поди, управься с ними. Одиночество опасно и страшно для глупых, слабых и больных. А жить больному ни к чему. Десять таблеток снотворного - и никаких мучений.
   Он оделся и ушел. Новый день ничего примечательного не принес. Обычная рутинная работа в редакции, составлять опостылевшую колонку "Криминальная хроника". Какая радость писать о том, что кто-то кого-то замочил, изнасиловал или ограбил. Перемалывая сухой язык ментовских сводок, создавать маленький шедевр местных новостей. Когда-то, еще в годы учебы, разве об этом он мечтал. Сидеть в захудалой газетенке? Мы всегда мечтаем о чем-то большом и прекрасном, но практике все по-другому.
   Джон, разглядывая сводку происшествий за ночь, наткнулся на сообщение о ритуальном убийстве. Жертвой как нестранно был вчерашний собеседник. Похоже, это было дело рук доморощенных сатанистов, принесших невинную жертву Сатане. Об этом можно было судить по огаркам черных свечей и пентаграмме на месте преступления. Еще один элемент этого события привлек Джона. На спине жертвы была надпись "Он много знал" и красовался нарисованный череп.
  * * *
   Еще одно утро. Джон, скреб бритвой, всю тужу, ненавистную щетину, и он случайно (а может не случайно, возможно это было послано сверху) порезался. Капля крови слетела с подбородка, попав на зеркало. Секунду спустя она побледнела и исчезла без следа, впитавшись в зеркало.
   Странно! А ведь он никогда не стирал с зеркала пыль, оно всегда было чистым. Он дотронулся до зеркала в том месте, где приземлилась капля. Он не ощутил холод, и твердость стекла, вместо этого что-то теплое и мягкое. Чем дольше он давил, тем все дальше проникала его рука в зазеркалье. Это чем-то напоминало путешествие Алисы в зазеркалье. Вот он уже на половину вошел в зеркало. Свое отражение Джон уже не видел. Перед ним расстилался весьма реалистичный пейзаж: морской берег. Волны лениво набегали на песок и откатывались назад, унося с собой песчаные крупинки. Джон вошел полностью в зеркало, и ступни ощущали теплоту, нагретого за знойный день, песка. Чайки носились над морем в поисках зазевавшейся добычи, которая должна была послужить им сегодняшним ужином. На западе и на востоке аллели закаты. Был, конечно, вечер. Джон в этом не сомневался. Это единственное что он понимал. Зато все остальное выходило за рамки его понимания. Сном это не могло быть, поскольку все было очень реалистично для сна. И ощущения, и все остальное. Словно зомби он подошел к морю. Как в детстве он пощупал ногой воду. Потом, не спеша, Джон вошел в воду и окунулся с головой. Море как всегда было теплым и соленным. Море немного его отрезвило после первого потрясение. Выйдя из моря, он увидел на каменной глыбе предмет своих мечтаний - золотой череп. Это сильно его возбудило, и он как угорелый ринулся туда.
   Джон лежал на песке, зачарованно вертя в руках череп, и не верил тому, что он достиг своей цели. Той цели, великой цели, ради, которой стоило жить. Как говорится один раз увидеть и умереть.
   Он не знал, сколько прошло времени. Наверное, очень много, поскольку уже была ночь, и на небе черном как антрацит горели звезды и, задумчиво на землю, глядела луна. Ему же надо на работу. Черт! Сколько время? Он вскочил на ноги, озираясь по сторонам. Похоже, он рехнулся, если голым шляется, черт знает где. Как не всматривался он в ночную мглу, ничего и никого он не увидел. Интересно как он будет возвращаться домой. Джон, нахмурившись и держа череп в правой руке, побрел в том направлении, откуда, как ему казалось, он пришел. И он все шел, шел и шел, потому что не мог не идти. Прохладный ночной ветер подгонял его сзади, и пустота была его спутником.
   Джон очнулся, как после тяжелого сна. Он все так же сидел в ванне, только вода уже остыла. Все что, было, могло показаться кошмарным сном, если бы не череп, который все еще сжимал в правой руке. Он вылез из ванны. Нервно подмигнул своему отражению в зеркале, растерся полотенцем, оделся и ушел, оставив череп на столе.
  
  * * *
   Джон уже свыкся с золотым черепом, как неотемливой частью его бытия. Но все остальное желало лучшего. Эти кошмарные сны, где черти и всякая не честь вытворяют с ним, а точнее с его телом все, что придет им в голову, а по утру находить на своем теле следы этих вакханалий. Да еще эти визитеры, начиная Богом и заканчивая Сатаной. Deja vu одним словом. Что-то здесь было нечисто. Сегодня за чашечкой кофею он беседовал с Диогеном из Синопа на извечную тему "Любви". На прощание Диоген оставил надпись на стене, которая гласила "Солнце заглядывает в ямы с навозом, но не оскверняется". А вчера они пили вместе с Наполеоном. С этим надо было что-то делать, и делать это немедленно. Распрощавшись с Диогеном, он побежал в ванную к зеркалу.
   Джон прикоснулся рукой к зеркалу. Оно было холодным и твердым. Что за черт? Что за шутки? Но это же было, было, не могло не быть. Джон сел на пол напротив зеркала, и задумался. Шизеешь. Шиза постепенно переходит во френию. Надо все разложить по полочкам. И так он искупался, вытерся, подошел к зеркалу, начал бриться и порезался. Да! Капля крови попала на зеркало. Тем самым открыла путь в потусторонний мир. Кровь! Вот именно. Во все времена для связи с иными мирами использовали кровь. Джон поднялся с пола, взял лезвие, сделал надрез на пальце, выступила кровь. Каплю крови он оставил на зеркале. Подождал, пока она впитается в стекло, и прикоснулся к зеркалу. Оно стало теплым и мягким. Джон как в прошлый раз прошел сквозь зеркало.
   На этот раз вместо морского берега была пустошь. Под босыми ногами (он так и не оделся) была потрескавшаяся от засухи земля. Да и прохладно было гулять нагишом, но возвращаться было поздно. Да и куда, ведь куда не глянь, всюду была пустошь. Да Джон, надо было сперва подумать, а потом бросаться черт знает куда. Хотя бы сперва одеться.
   Пустошь напоминало кладбище. Этакое затерянное memento mori. "Помни о смерти"- как будто действительно в такие слова складывались мрачные трещины под ногами. Засушенный погост. Засушенный ужас. Это и есть, наверное, преддверие ада. Это преддверие ничем не отвечало на непрошенное вторжение Джона. Идти неизвестно куда в поисках неизвестно чего. Где-то там скрывается истина. Истина чего? Мирозданья. Смысл жизни. Да глюки это все.
   Джон сел на землю в позе Лотоса, держа череп на вытянутой руке, как бы молча, вопрошая "Быть или не быть". Он глядел в сапфировые глаза черепа. И глядя в них, он ощущал то, что говорил Ницше. "Если глядишь в бездну, то бездна глядит на тебя".
   - Какого черта, тебе, надо? - заорал Джон, вскакивая на ноги. - Какого черта, ты меня водишь за нос.
   Он бросил череп на землю. Но он словно бумеранг вернулся ему в руки. Череп, похоже, нашел своего хозяина и не хотел с ним расставаться. Джон сел, что бы все обдумать. Но мысли как назло не приходили в голову. Череп улыбался своей беззубой улыбкой. Сапфировые глаза ожили, и до слуха Джона донеслось: "Отдайся мне" Джон встрепенулся, огляделся по сторонам. Но никого около не было. Ночное небо прошила молния, вспоров тело земли. Джон исчез в трещине. Вокруг была кромешная тьма, но в этой тьме что-то было. И этого было много. Оно дышало. Джон чувствовал как тысячи рук ощупывают его тело, а он натыкается на части чьих-то тел. Тьма рассеялась и взору Джона открылась гигантская комната, сплошь усеянная обнаженными телами обоих полов от малых до взрослых, которые были вовлечены в великую групповуху. Великая оргия всех времен и народов. И над всем этим парил золотой череп внушительных размеров.
   г. Каменск-Уральский
   январь-март 2000г.
  
  
  
  
   ПОСЛЕДНИЙ
  ПОЦЕЛУЙ
  
  Странные дни меня отыскали.
   П.Науменко
   Она молча глядела на его обнаженный, но уже хладный труп. Тело, которое когда-то дарило ей столько любви и тепла, было мертво. Оно еще ни чем не отличалось от живого, но... Это чертовое "НО" сводило ее с ума. Почему люди не живут столько, сколько хотят. Почему судьба-злодейка всегда забирает тех, кого любишь. Почему? Почему? Вопросы без ответов, монотонностью ударов дятла, стучали в ее голове.
   Она больше не могла себя сдерживать. Руки, вышедшие из-под контроля мозгом, стаскивали с нее одежду. Расстегивать пуговицы, не было времени, и они автоматной очередью отлетали на пол. И вот она предстала перед своим другом в первозданной красоте. Она легла рядом, и стала нежно и осторожно, словно дело имеет с чем-то хрупким, ласкать его тело. Чем дальше это продвигалось, тем сильнее она заводилась. Окоченевшее тело уже не казалось таким холодным, и создавалось впечатление, что в нем снова забрезжила жизнь.
   Испытав умопомрачительный оргазм, она встала, молча, оделась и ушла, оставляя после себя запах дорогих духов, которые сильно выделялись на фоне специфического запаха формалина этого заведения.
   На следующий день состоялись похороны. Пышные. Со всеми почестями. Народу было куча. Священник читал заупокойную по отлетевшей душе всеми горячо любимого... Только она ничего не слышала и не видела. Она была с ним. Она снова видела его обнаженное идеальное тело (плоский живот с минимум жира, рельефные мышцы, прямые ноги, упругий зад и ровный член). И это тело ее влекло и сладостно манило.
   Очнулась она оттого, что кто-то приводил ее в чувство.
   -Мадам, Вам, не хорошо?
   -Нет, все нормально, Джон, - ответила она.
   -Вас, отвезти домой? - не унимался светловолосый парень.
   -Спасибо. Я уж сама доберусь. Я уже пришла в себя. Еще раз спасибо за помощь.
   Ночь подвалила как-то неожиданно, а в тоже время долгожданно. Наступало время, когда можно было забыться беспробудным сном. Она разделась медленно, не спеша, как обычно по вечерам. Тихо намурлыкивая себе под нос непонятные в общем смысле песнопения, погрузилась в теплую пенную ванну. Релаксация. О чем она могла еще мечтать после этого ужасного дня.
   Похоже, она заснула. Звонок, возвестивший о чьем-то приходе, сильно ее напугал. Выскочив из ванны, натягивая на ходу на мокрое тело легкий халатик, мало скрывающий прелести ее превосходного тела, бросилась к входной двери. Это ОН! Но у самой двери она опомнилась. Он не мог прийти. В понятном для нас смысле сейчас он не существовал. Но кто это мог быть? В такой час? Она открыла дверь. На пороге был он. Живой и свежий, и к тому же такой притягательный. Они обнялись так крепко, словно не виделись сто лет.
   Это было похоже, на долгий незабываемый сон, который длился и длился. Они кружились в круговороте секса и чувств. Утром она проснулась одна. Все было как всегда, только тоска по ушедшему безвозвратно другу застилала ее глаза. Все казалось сном, если бы не следы ночной любви на белых простынях. Что это было? Сон? Если сон, то слишком реальный чтоб быть сном. Да и умом пока она не тронулась.
   В этот вечер он пришел снова. Он был как прежде элегантно одетый. Его спортивную фигуру облегал новый смокинг и при этом он не выглядел измученным официантом с несмываемым выражением глаз типа "Чего изволите?". Она повисла на его шее, нежно целуя его в губы. Смерть на короткое время уступила место жизни, позволяя ей снова познать запретную страсть. Утро их снова разлучило
   Был неизвестно какой по счету вечер. Они лежали на траве под покровом из ярких звезд, обласканные теплым ветром.
   -Сегодня... - он вдруг запнулся, но через мгновение продолжил, - наша последняя ночь.
   -Почему? - спросила она сиплым голосом.
   -Мое тело уже сильно разложилось, чтоб самостоятельно передвигаться.
   Он поднялся и, не взяв одежды, направился к кладбищу. Она тоже вскочила и побежала за ним. Он все удалялся и удалялся. Она не могла его догнать. Лишь его обнаженная фигура служила ей ориентиром в эту безлунную ночь. Так они добрались до кладбища. Он, дойдя до своей могилы, растворился в воздухе. Она бросилась к могиле и, орошая ее слезами, стала ее раскапывать, ломая свои изящные ноготки. Докопав до конца, она наткнулась на истлевший труп. Она уже не рыдала. Это было уже похоже на предсмертный вой поверженного зверя. Не отдавая себе отчета в содеянном, она вспорола чем-то острым себе вены, заливая своей кровью разложившиеся любимое тело.
   По утру ее хладный труп нашли у развороченной могилы. Пресса сообщила, что это была оргия сатанистов с принесением очередной жертвы Люциферу.
   Порой события бьют нас безжалостно, не спрашивая нас о наших желаниях, наших потребностях. Мы заложники своей судьбы. Мы рабы ненужных обстоятельств, которым нет, не конца не края. Но над всем этим есть ЛЮБОВЬ. Лишь она порой определяет нами, заставляя нас совершать свои необдуманные поступки во имя любви.
  
   P.S. Не спрашивай меня, в своем ли я уме.
  
  г. Каменск-Уральский
  февраль-март 2000г.
  
  
  
  
  ЭЛИЗИУМ
  
  Ты слышишь сотни лишних звуков.
  Если б я их слышал, я б сошёл с ума.
  ( из фильма "Страна Глухих")
  
  Сыпал снег. Ветра не было, поэтому снежинки большими хлопьями, подвластные всемирному закону тяготения падали вниз, медленно кружась в своём завораживающем танце. Сотни, тысячи, миллион. Куча снежинок со своей неповторимой структурой и рисунком. Эта невидимая с первого взгляда неповторимость так завораживала его, что он не мог оторвать своего взгляда от них. Он стоял у окна, молча, созерцая этот чудный танец. Где-то рвались мины, где-то убивали, где-то умирали от неизлечимых болезней, где-то насиловали. Ну, в общем, творили, то, что хотели. Где-то... Но здесь было всё спокойно и падал умиротворенно снег и музыка... Эта божественная музыка поднебесья звучала тихими минорными звуками, заполняя своим содержимым всю комнату.
  Он почувствовал на своем затылке чей-то взгляд, скользящий по его спине, туда ниже, где ноги, ступни. Он обернулся. На кресле сидел мальчик, вальяжно развалившись там, беспечно покачивая своими ногами. Джулиан как всегда пришёл вовремя, в этот утренний час, когда обычно все ещё спят, но рассвет уже забрезжил в преддверии нового дня.
  -Привет, - сказал Он.
  -Привет, - сказал Джулиан.
  Он снова обернулся к окну и через минуту молчания сообщил:
  -А сегодня опять идёт снег.
  -Здесь всегда идёт снег, - отозвался Джулиан. С кресла послышалась возня и шмыганье носом.
  -А какой вкус у белого цвета, - вдруг спросил Он. А вообще-то не вдруг. Его давно донимал этот вопрос.
  -Вкус мороженого. Пломбира, - не задумываясь, ответил Джулиан.
  Джулиан встал, подошёл к нему и упёрся носом в его обнажённую спину.
  -И нечего об меня свои сопли вытирать, - с наигранной сердитостью сказал Он.
  -Не ругайся, - сказал Джулиан.
  -А у приведения не бывает насморка, - сказал Он.
  -Смотря, кто тут приведение.
  -Ты моё прошлое, я твоё будущие. Парадокс, - сказал Он.
  -Да уж! - воскликнул Джулиан.
  Он почувствовал, как Джулиан целует его спину и выше, шею. Его руки скользят по его телу.
  -Джулиан, ты с ума сошёл?
  -Я люблю тебя! - ответил сладострастный голос.
  -Джулиан прекрати. Ты слишком мал для таких отношений.
  -И совсем не мал. И ни Джулиан.
  -А кто? - спросил Он, оборачиваясь. - Анит?
  -Да, мой любимый, - ответила она. - Как видишь.
  -Но ты мертва.
  -Так же как и ты, в какой-то мере.
  Он, не отрываясь, смотрел на её обнажённую грудь, понимая, что теряет над собой контроль.
  -А ты изменилась.
  -Да мой милый. Ты же знаешь, я всегда перлась от Помелы Андерсон. Так что я увеличила свои несравнимые сиськи. Тебе нравится?
  -Да. Прикольно, - ответил Он.
  Он прижался к Анит всем телом, и их губы встретились. И земля ушла у них из-под ног. Они воспарили на пике блаженства. Вдруг она его оттолкнула. Он упёрся спиной в окно.
  -Ты чего? - спросил Он.
  -Ничего. Прости, я пластическую операцию сделала не до конца. Так что у меня нет той штуковины, что у твоего друга, - ответила она.
  -Не понял. Ты о чём?
  -У вас, у парней это называется членом.
  -Это при чём? - спросил Он.
  -Ну, как же. Позабыл уже? А Джон?
  -А что Джон? - спросил Он.
  -Не прикидывайся дурачком. Я же вас видела вместе. Тогда в душе. Вы так сладко целовались и ласкались.
  -Это не то, что ты думаешь, - возразил Он.
  -Как раз то. Всем известно кто он.
  -Мы были друзьями.
  -Не морочь мне голову. Друзей так не целуют. И всем известно, что он голубой.
  -Голубой, розовый... Какая разница? Он был моим другом!! И этим всё сказано. Если решила поссориться, то убирайся, я не держу.
  -Ты же помнишь, что случилась тогда после...
  -Ты меня запугиваешь?
  -Нет, просто напоминаю.
  -Обкурилась опять? Но этот фокус сейчас не получится. Двести по встречной? Нет! Дважды не умирают. Так что убирайся туда, откуда пришла. Я сегодня принесу на твою могилу цветов. Может быть...
  Но договорить он не смог. Они снова слились в поцелуе. Его руки скользили по её обнажённой спине, ягодицам, волосатым ногам. Волосатым?! Освободившись от неё, он спросил:
  -Дорогая, ты не бреешь ноги?
  -Но не докой же степени. Я хоть голубой. Но мне нравится, что я парень, и что ты тоже парень. Я тебя люблю.
  -Джон?
  -Да, - удивлённо отозвался он.
  -А где Анит?
  -Ушла.
  -Куда?
  -А я почём знаю. Ушла и всё. В её руках вечность. Гуляй, где хочешь, и сколько хочешь.
  -Но Джон... - начал Он.
  -Да, мёртв. Ты правильно говоришь...
  -Но...
  -Нет, ты не сошёл с ума. Всё что происходит это на самом деле.
  -Тогда скажи почему.
  -Что почему?
  -Ну, это всё. Я не знаю, как это назвать. Почему это всё вижу. Вот, например, с тобой говорю...
  -А, - сказал Джон. - Просто ты не помнишь события последних дней. Ты заразился неизлечимой болезнью, и промучился около пары недель в беспамятстве.
  -И...
  -И, что и? Ну, и умер вскоре. Тебя вскоре схоронили на местном кладбище под заунывный вой водосточных труб. Твоя душа покинула твоё бренное тело, и прибывала здесь последнюю неделю, где встретилась с родными, но давно умершими душами. А теперь расправь свои крылья, и воспарим над этим миром в бескрайних просторах вечности.
  Он расправил свои белоснежные, как вечные снега высоких гор, крылья и они воспарили над миром, улетая всё дальше в бескрайние просторы вселенной, оставляя позади, голубую от морей и рек, планету под именем Земля. Впереди их ждала вечность...
   P.S. Элизиум - обитель блаженных.
  г. Каменск-Уральский
  июнь 2001г.
  
  
  
  
  МИСТЕР ЛИ
  Посвящается Серёжке Маленьких, потому что он это никогда не прочтёт. Рассказ написан при участии Уильяма Берроуза (да пили как-то вместе), и идейной поддержке моего духовного наставника Дэвида.
  
  На сколько безгранична фантазия человека, имеющая крен то в сторону хорошего, то в сторону плохого, наполненные добром или злом. А вообще что хорошо, а что плохо. Что добро, а что зло. Где та грань, за которой конается хорошее и начинается плохое. Где добро переходит во зло. Эта грань до того размыта и невидима, а в тоже время шаткая, в основном зависящая от нравственного состояния общества. И вообще есть ли на свете добро и зло, хорошее и плохое в первородном состоянии. Одни лишь нормы поведения, морали и устои. Но всегда ли они истины. Всегда ли то абстрактное добро, которое по сказкам побеждает зло, является добром, а неизвращённой стороной зла. Первородное добро и первородное зло. Существуют ли они в природе. Почти все элементы таблицы Менделеева в чистом виде в природе не встречаются. Они всегда в виде соединений. Так и в жизни с детских лет мы хаваем некий суррогат, смесь добра и зла. А все наши мысли о добре - это всеобщая абстракция, иллюзия, желание желаемое выдать за действительное.
  На юге Техаса, в долине Рио-Гранде, где Ли жил с родителями в далёком босоногом детстве, ему казалось, что этот мир излучает лишь добро. Он неплохо учился в школе, успевал по всем предметам, и, имея незаурядный клад ума, сыскал славу достойную для пацана заучки. Родители не как не могли нарадоваться своим отпрыском, будущим продолжателем семейного бизнеса, выпускником Гарварда, а возможно преуспевающим бизнесменом, адвокатом, научным деятелем. Но судьба распорядилась по своему, на свой манер мешав карты Ли и не оправдав надежд родителей.
  Солнце высвечивает внутреннею сторону бедра мальчишки, сидящего на пороге широко раздвинутыми ногами, и ты в судорогах падаешь - сперма струится в оргазме за оргазмом - трёшься о каменную мостовую, шея и спина ломаются... и вот уже лежишь мёртвый, глаза закатились, их белые щёлочки медленно краснеют, и кровавые слёзы стекают по лицу, а мозги танцуют суицидальное танго в преддверии преисподни.
  Или внезапный чистый запах соленого воздуха, пианино в конце городской улицы, пыльный тополь, дрожащий на знойном ветру, образы вспыхивают в мозг гигантскими ракетами, запахи, вкусы, звуки сотрясают тело, ностальгия делается щемящей, нестерпимой болью, мозг - перегруженным щитом, посылающем во внутренности безумные сигналы и контрсигналы. Наконец тело уступает, съёживается точно нервный кот, падает кровяное давление, телесные жидкости сочатся сквозь дряблые растянутые вены, шок переходит в кому и смерть.
  Смерть порой кажется тем упоением, которого не дождаться, словно отрезаешь от себя части плоти, и они бессилием бьются о пол, и ты чувствуешь себя какой-то амёбой или инфузорией-туфелькой. Ты чувствуешь себя таким ничтожеством, неизвестно зачем и с какой целью произведённым на свет. И ты стремишься к смерти. Ты ощущаешь её каждой клеточкой своего допотопного мозга, но не как не можешь дотянуться до неё. Душа наполняется минорными звуками скрипки, сводящими с ума. Гимн смерти звучит в тебе, разрывая твоё сознание на отдельные фрагменты, которые никогда не сложить в одно целое, чтобы из этого получить что-то путное. Но смерть всегда является концом этой до предела опостылевшей жизни и началом новой доселе неизвестной сладостно манящей новой жизни - бестелесного полёта души, мысли, чувств - той эфемерной, виртуальной оболочки, отделавшейся от вечно больной, жалкой, мало защищённой плоти.
  Кто-то постучал в наружные ставни. Ли открыл ставень и выглянул. Там стоял мальчик лет четырнадцати - они всегда выглядят моложе своих лет - и улыбаются так, что улыбка могла обозначать только одно. Он сказал что-то по-испански, но Ли не понял. Ли покачал головой и начал закрывать ставень, но мальчик, продолжая улыбаться, придерживал его. Ли рванул ставень на себя и захлопнул его. Он почувствовал, как не струганное дерево задевает и ранит руку мальчика. Не говоря ни слова, мальчик понуро побрёл прочь. На углу его маленькая фигурка поймала лучик света.
  -Я не хотел причинять ему боль, - подумал. Ли.
  Боль - сигнал воспалённому мозгу, одурманенному травой, что организм ещё функционирует. Ты жив ещё, а не мёртв уже. Ты ещё чувствуешь, но по идее не должен чувствовать вообще. Ты не понимаешь, что происходит с тобой. Желудок начал революцию, и есть первые жертвы, кишки выворачиваются наизнанку. Боль накатывается на тебя снежным комом, и ты становишься с ней одним целым. Один комок расплавленных нервов. Тебе становится жаль себя. Тебя ущемили в твоих правах. В праве на сострадание других к тебе, ведь ты же не ходячие зомби, лишённое разума. Ты человек, и в тебе ещё теплятся остатки твоего растерзанного сознания.
  На юге Техаса, в долине Рио-Гранде, он убил клюшкой для гольфа гремучую змею. Удар металла о живую плоть вызвал в его теле электрическую дрожь. В Нью-Йорке, когда они с Роем шарили в подземке по карманам алкашей, в Бруклине, на конечной станции, один пьянчуга схватил Роя и начал громко звать легавых. Ли ударил пьянчугу по лицу, тот рухнул на колени, и тогда Ли пнул его ногой в бок. Хрустнуло ребро. Ли содрогнулся от приступа тошноты.
  На другой день он сказал Рою, что завязывает грабить алкашей. Рой бросил на него взгляд своих бесстрастных глаз, которые улавливали точки света как опал. В голосе Роя сквозила некая мужская кротость, та кротость, что свойственна только сильным.
  -Ты мучаешься оттого, что стукнул того побирушку, так? Да, ты не создан для подобных дел. Подыщу себе другого напарника, - Рой надел шляпу и направился к выходу. Взявшись за дверную ручку, он остановился и обернулся.
  -Это, конечно, не моего ума дела, но денег тебе на жизнь хватает. Может, тебе и вправду завязать? - он вышел, не дождавшись ответа.
  С того момента Ли его больше не видел.
  С Роем он был знаком, чуть ли не с пелёнок. Вместе учились в школе, потом в колледже, потом вместе шарашились по стране в поисках приключений на свою пятую точку. Рой для Ли был идейным учителем, духовным наставником, другом, братом, даже любовником. Первая сигарета, рюмка, травка, любовь на двоих. Рой Ли порой казался сумасшедшим. Как-то раз в каком-то городишке с тихим населением и милым названием, тогда им было по восемнадцать - они уже, сбежав от родителей, два года колесили по необъятной стране высоких возможностей на потрепанном Линкольне, минуя штат за штатом - они стояли на обочине скоростного шоссе, обкумаренные травкой. Рой сидел на дороге, облокотившись спиной на бампер машины. На нём были шёлковая рубашка с коротким рукавом и джинсовые шорты, одетые с одной целью, продемонстрировать свои накаченные ляжки. Рой, сидя, игрался перочинным ножиком. Сейчас он был похож на малолетнего мальчишку, который впервые в жизни держит нож в руках и для него нет более драгоценного сокровища, чем нож в руках. Он всю жизнь готовился к этому моменту и вот этот момент настал. Было жарко, и пот струился ручейками по ложбинкам молодых тел. Раскалённый асфальт отдавал свой зной окружающим. Не было даже слабого ветерка, и в этом мареве ощущалась всеобщая заторможенность, лень.
  -Ли, а может, махнём в Калифорнию? Море, в небе чайки, весёлая жизнь... - спросил Рой, вонзая нож себе в руку.
  -Ты с ума сошёл? - встрепенулся Ли, отбирая нож.
  -Лучше раньше, чем ни когда. Впрочем, какая разница, когда черти уволокут тебя в царство Сатаны, - ответил Рой.
  Рой был большим придурком с детским порой пониманием мира. Он был красив, в меру накачен и всегда пользовался популярностью у девчонок. Что не скажешь о Ли - меланхоличном задохлике с комплексом неполноценности.
  Ли не хотел дописывать письмо. Он надел пальто и вышел на узкую тёмную улицу. Аптекарь вдел, что Ли стоит в дверях. Аптека была около восьми фунтов шириной, с множеством пузырьков и коробок вдоль трёх стен. Аптекарь улыбнулся и поднял палец.
  -Одну? - спросил он по-английски.
  Ли кивнул, оглядывая пузырьки и коробки. Аптекарь протянул Ли коробку ампул, не завернув её. Ли сказал: "Благодарю". Он пошёл прочь по улице с базарами по обеим сторонам. Товары лежали прямо на лице, и он лавировал между глиняной посудой, корытами и подносами с расческами, мыльницами и карандашами. Дорогу ему преградила вереница осликов, нагруженных углём. Он миновал женщину без носа, с чёрной шалью на лице, тело её было закутано в грязную подбитую ватой Розову тряпку. Ли шёл быстро, зигзагами протискиваясь сквозь толпу. Он добрался до залитых солнцем переулков на окраине Медины.
  Ходить по Танжеру было всё равно, что падать, погружаясь в тёмные колодцы улиц, хватаясь за углы и двери. Он миновал слепого, сидевшего на солнышке в дверях. Слепой был молод, с каемкой светлой бороды. Он сидел, вытянув руку, с расстегнутой рубашкой, открывавшей гладкую терпеливую плоть с неподвижными тонкими кладками на животе. Он сидел та весь день, каждый день.
  Ли повернул на улицу, и свежий ветер с моря остудил пот на его тощем теле. Он вставил ключ в замок и толкнул дверь плечом.
  Добро пожаловать в собственный мир. Мир повседневных иллюзий. Мир четырёх стен. Одна связь с внешним миром - окно.
  Ли протянул руку для укола и вставил иглу, проткнув гноящую корку. В шприц хлынула кровь - в те дни он пользовался простым шприцем. Указательным пальцем он нажал на поршень. По венам растекалось минутное блаженство. Он мельком взглянул на дешёвый будильник, стоявший на столике подле кровати - четыре часа. Со своим мальчиком он встречается в восемь. За это время юкодал успеет покинуть организм.
  Ли принялся ходить по комнате. "Надо слезать", - повторял он вновь и вновь, ощущая в клетках джанковую силу тяготения. Он испытал миг паники. Тело сотряс вопль отчаяния: "Я должен отсюда выбраться. Мне необходима передышка!"
  Произнося эти слова, он вспомнил, кому эти слова принадлежат. Бешенный Пёс, один из братьев Эспозито, арестованный на месте преступленья за вооружённый грабёж и многочисленные убийства, будучи на короткое время поднят с электрического стула ради нескольких формальностей, прошептал эти слова в полицейский микрофон, установленный возле его койки в тюремной камере.
  Он сел за пишущую машинку, зевнул и сделал несколько заметок на отдельном клочке бумаги. Не редко Ли писал одно письмо часами. Он бросил карандаш и уставился на стену, лицо невыразительное и мечтательное, отражавшее приятный портрет Уильяма Ли.
  Он был уверен, что рецензоры таких журналов для гомиков, как "Уан", сочтут Уилли Ли приятным, если только он не будет смущённо поёживаться: ну что вы, это же нехорошо, отстаньте бесстыдники.
  -Да это же попросту мальчишество... в конце концов, тебе известно, что желания мальчишки - желания ветра, а мысли о юности не оставляют очень долго.
  -Знаю, но... лиловозадые бабуины...
  -Это омертвевшая невинность.
  -Как же я сам не догадался! А геморрой?
  -Молодые всегда на чём-то зацикливаются.
  -Это верно... а выпадающие прямые киши, ощупью, отыскивающие член-доходягу, точно слепые черви.
  -Школьная похабщина.
  -Поймите, я не пытаюсь принизить Ли.
  -И лучше не пытайся. Он мальчик на все сто процентов, тоскующий, тоскливо слушает паровозные гудки, доносящиеся из-за жнивья и замёрзшей красной глины Джорджии.
  ...Поезд на небо уходит в полночь. У него ещё есть шанс на него. И стоит ли вообще куда-то спешить, куда-то стремиться, не стоит ли отдаться во власть течению, и плыть по течению, а не стремиться плыть против. Ведь вся мировая жизнь сета сует. Стоит ли вообще суетится, ведь на кусок хлеба всегда найдётся.
  Да, было нечто волнующее в том, что приятный портрет Уильяма Ли нарисовал сам Уильям Ли. Он подумал об усовершенствованном до крайности партнёре, о партнёре телепате, который настраивается на волну твоей души и говорит только то, что хочешь ты слышать: "Хозяин, ты приятен. Ты просто свежезадый, лиловоиспечённый святой".
  Ли положил карандаш и зевнул. Он посмотрел на кровать.
  -Я хочу спать, - решил он. Он снял брюки и башмаки, лёг на кровать, укрывшись хлопчатобумажным покрывалом. Он не царапается. Он закрыл глаза. Появилась череда картинок, волшебный фонарь джанка. Существует ощущение перебора джанка, которое соответствует верчению кровати, когда ты очень пьян, ощущение серого, мертвящего ужаса. Образы в мозгу выходят из-под контроля, делаются чёрно-белыми и скучными, однообразие джанка превращается в теле в густую, вязкую среду.
  Крышка гроба открылась с некоторым трудностями и скрипом. Ли пришлось затратить не мало усилий, чтобы её поднять. Петли надрывно стонали, как будто их не смазывали веками. В гробу лежал ребёнок. Он открыл глаза и протянул Ли окровавленную руку.
  -Кто это сделал? - спросил Ли. - Я убью его. Кто это сделал?
  Ребёнок поднялся из гроба и поманил Ли в тёмню комнату. Он ткнул в Ли окровавленный обрубок пальца. Крик застрял в горле Ли.
  Как? Это не может быть. Он не хотел.
  В следующей комнате его взору открылась плаха с топорами, освещённая прожекторами. В сиянии прожекторов появился обнажённый торс палача: подтянутый живот, бицепсы в два обхвата. Лицо скрывала красная маска.
  На левой стене висел крест с распятым Христом. Он лукаво улыбнулся Ли и сказал: "Покайся в грехах, сын мой, и твоя душа попадёт в рай".
  -Лучше править в ад, чем жить в раю, - промямлил Сатана, выползая из-под плахи.
  Сверху спустился ангел, и огласил приговор.
  -Обезглавливание, с последующим четвертованием головы.
  Ли толкнули к плахе, и палач поднял топор.
  Ли проснулся с криком: "Нет!" Он посмотрел на часы. Было около восьми. Его мальчик мог появиться в любой момент. Ли порылся в ящике ночного столика и нашёл косяк травы. Он закурил и улёгся на спину, ждать Кики. От травы во рту был горький зелёный привкус. Он почувствовал, как по телу пробегают тёплые иголочки. Закинув руки за голову, он растянул рёбра и выпятил живот.
  В сорок лет у Ли было худое тело юноши. Он посмотрел на свой живот, который плоско втягивался внутрь под рёбрами. Джанк изваял всё его тело вплоть до костей и мышц. Прямо под кожей он мог нащупать желудочную стенку. С гладкой белой кожей он казался почти прозрачным, как тропическая рыбка, с голубыми венами, где выпирали тазовые кости.
  Вошёл Кики. Он включил свет.
  -Спишь? - спросил он.
  -Нет, просто отдыхаю.
  Ли встал и обвил Кики руками, стянув его в долгих, крепких объятиях.
  -Что стряслось, ми-и-истер Уильям? - спросил Кики, смеясь.
  -Ничего.
  Они сели на краешек кровати. Кики рассеяно провёл руками по спине Ли. Потом повернулся и посмотрел на него.
  -Очень худой, - сказал он. - Надо побольше есть.
  Ли так втянул живот, что тот почти коснулся позвоночника. Кики рассмеялся и провёл руками по рёбрам Ли вниз, к животу. Он прижал большие пальцы к позвоночнику Ли и попытался обхватить ладонями его живот. Потом он встал, разделся, сел рядом с Ли и принялся его ласкать небрежно, но любовно.
  Как и многие юные испанцы, к женщинам Кики любви не испытывал. Они предназначались только для секса. Ли он знал же несколько месяцев и испытывал к нему искрению нежность, на вой грубоватый манер. Ли был человеком тактичным и великодушным и не просил Кики делать то, что тот делать не хотел, оставляя занятия любви на подростковом уровне. Этим молчаливым согласием Кики был полнее доволен.
  А Ли был вполне доволен Кики. Процесс поиска мальчиков ему не нравился. Не будучи склонным, к общепринятой неразборчивости в отношениях, он не утрачивал интереса к мальчику после нескольких встреч. В Мексике он более года дважды в неделю спал с одним и тем же мальчиком. Тот мальчик был та похож на Кики, что вполне мог бы приходится ему братом. У обоих были прямые чёрные волосы, восточная внешность и худые, тройные тела. Оба дышали одной и той же сладкой мужской невинностью.
  В берег мирно бился прибой, вымывая из-под ног песок и нося его в морскую пучину. Солнце было в закате, близилась ночь. Ли стоял у самой кромки воды, глядя вперёд. Там в белой пучине трепыхалась смуглая фигурка Кики. Вода то скрывала, то открывала на всеобщее обозрение обнажённые ягодицы Кики. Среди ломаных линий прибоя эти выпуклости правильных и плавных форм, без доказательства принимали аксиому, что из хаоса возникает порядок.
  г. Каменск-Уральский
  январь 1996г.
  
  
  
  
  ПОСЛЕДНЯЯ
  ВОЙНА
  
  Я услышал укоризненный голос Мастера:
  -Разве мальчики могут изменить предначертанное будущее?...
  Ну, конечно! Мальчики ничего не могут! Они тянут свою лямку, пока взрослые делают глупости! Лишь падать и умирать они могут, как большие...
  В. Крапивин "В ночь большого прилива"
  
  Посвящается всем детям Земли.
  
  Димка уже не плакал. Ему хотелось плакать, но он не мог. Все свои слёзы он уже давно выплакал. Мокрые следы от слёз светились на его ещё совсем детских щеках. Он всё ещё был похож на маленького мальчишку, хотя ему уже шёл пятнадцатый год.
  Всхлипывая, он прижимал к себе Женьку, точнее то, что от него осталось - обезображенный труп белобрысого тринадцатилетнего парнишки. Димка сидел весь перепачканный Женькиной кровью. При лунном свете она казалась ещё зловеще и отталкивающе.
  История не может без кровавых побоищ и невинных жертв. Как мир не может существовать без борьбы добра и зла.
  За свои пятнадцать лет Димка железно усвоил логику жизни. Нельзя любить. Кого любишь, того обязательно убьют. Он любил мать, но она погибла от побоев отца. Он любил старшую сестру, но она повесилась. Он любил как брата своего друга Женьку, но его убили.
  И вот теперь Дима сидел, прижимая бездыханное тело, истекающее кровью, и смотрел вдаль. А перед глазами проплывали картины жестокого прошлого.
  Отец Димки Шакла Андроевич был забулдыгой, каких много шастает по окрестностям. Похоже, он не мыслил себя без водки, как и водка без него. В нем, похоже, не было ничего человеческого. Но жестокость так присуща людям, что составляет одно целое. Жестокость ко всем - вот его было кредо. Он просто не выносил детей. Нет. Он их любил, но своей своеобразной любовью. И эта любовь заключалась в истязаниях. Совсем ужасным был отец, когда напивался. Тогда о спокойном вечере не могло идти и речи. Он избивал мать, детей и был при этом очень жесток.
  Как-то осенним вечером отец хорошенько избил детей и бросил в сарай. Ночь была холодная. Димка долго не мог заснуть. Всё тело горело. Он поворачивался то на один бок, то на другой. При каждом повороте тело отзывалось сильными вспышками невыносимой боли. Боль проглатывала его целиком, а потом как отработанный материал выплёвывала, и он забывался на какой-то момент в полном кошмаров сне, где отец отрезает от него части тела и с большим аппетитом их пожирает. Димка просыпался, но вместо потерявшего рассудок отца видел склонившуюся над ним сестру. Она бала необыкновенно красива. Даже в своей драной испачканной кровью ночнушке она выглядела королевой. Ей было уже шестнадцать лет, и она была вполне сформировавшейся женщиной. Многие соседские пацаны добивались её руки, но она всем давала поворот от ворот. Словно ждала своего принца на белом коне, который всё не ехал, да не ехал.
  -Не плач, братишка, - тихо говорила она, когда Димка открывал свои опухшие от слёз глаза. - Всё будет хорошо.
  -Почему он нас не любит?
  -Он любит нас, но по-своему. В душе он нас любит, только не умеет это выразить.
  Рано утром, продрогшие дети пришли домой. В большой комнате перед ними предстала ужасная картина. Посреди комнаты лежала мама в одной ночнушке с размозжённой головой. Рядом валялся топор. Отец детям сказал, что если они что-то вякнут кому-то насчёт этого, то он их убьёт.
  Отец в суде дал кому-то на лапу, и смерть зафиксировали, как несчастный случай.
  Несмотря на свою тягу к спиртному отец был любвеобильным "человеком". И вскоре сестра Димки заменила место матери. Отец явно был извращенцем с задатками садиста, с большими проблемами мозгов. Когда он принуждал дочь к любви, он был неслыханно жесток. Бил её всем, что попадала под руку, тыкал её тело иголками, тушил свои бычки, поскольку, занимаясь этим делом, он любил покурить, выпуская клубы дыма в лицо своей дочери. Иногда ей приходилось делить кровать с собутыльниками её отца.
  Испытывая панический страх перед отцом, Димка частенько сбегал из дома, хотя на сто процентов понимал, что отец его обязательно поймает, и кара будет ужасной. Когда Димку возвращали домой, отец устраивал ему взбучку, призывая его к порядку и покорности. Небольшой Освенцим в отдельно взятой семье. Димка валялся на полу, а отец пинал его сапогами, не разбирая, куда попадает. И когда Димка почти терял сознания, отец его самозабвенно насиловал, приговаривая при этом: "Я приучу тебя к порядку заблудший сын блудной матери".
  Очухивался Димка только на следующий день в сарае. От адских болей он сжимался в комок и молчал, глядя в пустоту. Сестра обмывала и смазывала его раны. Она заменила ему маму.
  Холодным декабрьским днём отец притащил Димку в дом после неудачного побега. Он избил Димку и за одно и дочь, потом поочерёдно изнасиловал.
  Дети стояли на коленях, монотонно повторяя заученную фразу: "Папочка мы больше не будем. Мы будем вести себя хорошо". Этот лепет вперемешку со всхлипываниями ласкал его слух. Но Димка, похоже, был не искренен в своем раскаянии, поэтому отец, подойдя к нему, рассёк пряжкой ремня его голову. Из раны потекла кровь, скатываясь по лицу вниз. Отец дико заржал, в предвкушении дикой идеи.
  Он заставил лечь детей на кровать, и сделать половой акт, при этом назвав его матерным словом. Отец прохаживался рядом, наблюдая за детьми. Хватая дочь за волосы, он орал ей под ухо: "Я сделаю из тебя проститутку". Глядя на Димку, который лежал как бревно, не зная, что делать. Отец дико смялся, утверждая, что ему стыдно за сына. Такой большой, а с тёлкой справится не может, а возможно его только мужики возбуждают. Тогда сестра прошептала Димке на ухо, чтоб тот сделал всё побыстрее, тогда этот ублюдок от них отважится. Но тут отец забылся в пьяном угаре, потеряв восприятия действительности. А дети так и лежали, боясь даже пошевелиться.
  На следующий день Димка сбежал из дома, но отец через месяц снова его поймал и привёл домой. Посреди комнаты весела сестра. У отца от удивления отвисла челюсть. Но Димка, долго не думая, схватил лежащий на столе большой нож, и по самую рукоятку вогнал в живот отца. И откуда взялось столько решимости и столько силы. Глаза его сверкали, налитые крови. Он был рад. Отец, всё так же удивленно, глядя на торчащий нож, повалился на пол, и уснул вечным сном. А лицо Димки озаряла улыбка впервые за столько лет. Нет ничего страшнее разбушевавшегося ребёнка.
  Чем дольше он находился в квартире, тем он сильнее начинал осознавать всю значимость и ужас того, что он совершил. Он убил своего отца. Он смотрел то на лежащего на полу отца с торчащим ножом, то на сестру висевшую под потолком. Потом как зомби встал, взял в сараи керосина, которого было в достатке, неизвестно зачем хранившегося там. Залил весь дом керосином и поджог. Дом был деревянный, поэтому он вспыхнул как солома, тем более сдобренный керосином. Он как зомби смотрел, как полыхает его дом, как приехавшие по вызову соседей пожарные пытаются его тушить. Но, не досмотрев до логического завершения этой борьбы с огнём, в психическом припадке он убежал, не зная, куда и зачем он бежит.
  Целый год он бродяжничал по лесам и болотам, живя впроголодь и питаясь лишь подножным кормом да подачками сердобольных людей.
  Однажды блуждая по свалке какого-то близлежащего города, он встретил Женьку. Тот был младше Димки на два года, и по нему было видно, что пацан хлебнул сполна всей гадости этой жизни. Женька привёл Димку к себе домой. Родители Женьки год назад погибли в автокатастрофе. И теперь бесхозный мальчишка был предоставлен сам себе. Была где-то тётка, но она лишь ежемесячно присылала деньги, которых хватало лишь на плату за квартиру и на маленький провиант, которого только и хватало, чтоб не сдохнуть с голоду. На этом вся её опека и заканчивалась.
  Женька с начало накормил нового друга, а потом проводил в ванную. Струи горячей воды ударили об эмаль ванны. Димка разделся и стал под душ. Вода, попадая на голову, стекала вниз, даря своё тепло Димкиному телу. За год своих блужданий он так отвык от такой цивилизации, что ему казалось это великим блаженством. Женька тоже разделся и залез в ванну. Он обнял Димку за плечи, а Димка его. Димка почувствовал, как какое-то тепло исходит от Женьки, и то, что он испытывал в данный момент, он не мог объяснить. Они долго стояли, прижавшись, друг к другу. А струи воды омывали их тела, готовя к новой жизни. Так Димка остался жить у Женьки.
  До чего он был наивен, пологая, что он будет счастлив теперь. Но правда жизни такова, что счастье не может быть вечным. Если есть счастье, то будет и горе. Однако горя на земле встречается на много больше, чем счастья. Хотя люди счастливы по-разному. Но настоящее счастье тогда, когда счастливы те, кого любишь.
  Пацаны прожили вместе около пол года. По ночам, осуществляя набеги на местные сады и булочные.
  Но однажды, Женька не вернулся ночью домой. Жека часто совершал одиночные прогулки перед сном в парке, оставаясь с собой наедине. Только в три часа ночи Димка опомнился, поняв, что Женька отсутствует около шести часов. Он бросился в парк и нашёл там лежащего друга. Женька лежал абсолютно голый на дальней дорожке, на половину заросшей травой. Его тело было изрезано. Из ран сочилась кровь. Рядом валялась изорванная одежда Женьки и ржавая бритва. Женька стал жертвой какого-то маньяка...
  Димка встал. Пелена былых времён спала с его глаз. Он молча похоронил Женьку тут же в парке под старым кленам и воткнул в землю крест.
  Он молча сжал кулаки, и его глаза налились кровью. Его до этого голубые глаза в миг стали красными - цвета жестокости и мести.
  -Видит Бог, я не хотел, но они первые начали войну.
  Никто не говорил, но все знали, что идёт война. Война между взрослыми и детьми. Дети не рождались и не взрослели. Взрослые не старились. Похоже, время остановилось, остановив свой дикий скач, остановившись в самый ужасный миг. Взрослые забыли слова сын и дочь, дети - мать и отец. Зато дети убивали взрослых, взрослые детей. Взрослые первые начали войну и за это поплатились. Но в этой войне не было победителей. Земля потеряла будущее.
  Димка стоял на крыше какого-то дома, неизвестно в каком городе какой страны. В руках он сжимал тяжёлый автомат. Теперь у него была одна цель в жизни! Убивать взрослых! Закон теперь был прост. ИЛИ ТЫ ИХ, ИЛИ ОНИ ТЕБЯ!
  P.S. Данный рассказ основывается на реальных событиях.
  г. Каменск-Уральский
  октябрь-ноябрь 1993г.
  
  
  
  ПОРТРЕТ
  В ГОЛУБЫХ ТОНАХ
  
  Ведьма жила в отдельном заброшенном фермерском доме, и никто не знал о ней кроме меня. В маленьком городке на юге Джорджии, где я жил мальчишкой, никто понятия не имел, ..., что можно увидеть такое, от чего глаза на лоб полезут.
  Мадлен Л'Энгель "Бедный маленький Суббота"
  
  
  В маленьком провинциальном городке жил мальчишка Джонни тринадцати лет со своими родителями. Джонни был вроде, как и все, но всё же в нём что-то как говорится не от мира сего. Из-за этого у него не было друзей. И целые дни он проводил в полном одиночестве. Часто сидя на лужайке в саду перед домом, он думал о вечности и смерти, любви и ненависти. Больше всего на свете он любил читать, и просиживал часами за книжкой, забывая про еду и сон. Ведь там была настоящая жизнь, состоящая из сплошных приключений, погонь, где добро обязательно побеждало зло, не то, что в обычной жизни. А еще он не любил своих родителей, просто ненавидел. В этом нет ничего странного, поскольку все дети ненавидят своих родителей, иногда даже не замечая этого. Когда Джонни был маленький, ему сильно доставалось от отца. За любую провинность отец бил его, чем попало, думая, что сын делает всё ему назло. И в результате родители потеряли своего сына, и теперь он был не их. Джонни как бы не замечал их присутствие и на их вопросы отвечал односложно - да или нет.
  Когда Джонни подрос, отец неожиданно воспылал любовью к своему непутёвому отпрыску. Он делал дорогие подарки и пытался во всём угодить. Мальчик, конечно, брал подарки, воспринимая это всё как должное. Но в общении оставался холоден. Когда родители донимали Джонни, он быстро впадал в истерику. И тогда в родителей летели всевозможные предметы домашнего обихода.
  -К нему всей душой, а он как свинья, - говорил взбешённый отец.
  А мальчик в истерике после такой разборки бежал, куда глаза глядят.
  На окраине города, как бы на отшибе, вдали от построек находилась заброшенная вилла. Лет пятьдесят назад она находилась во владении Найджелов. Но как-то сентябрьским днём там повесился их тринадцатилетний сын. Мотивы, побудившие ребёнка, сделать такой шаг никто не помнил. Через год после этой трагедии Найджелы продали Вилу каким-то приезжим с севера, а сами исчезли в неизвестном направлении. Но новые владельцы надолго не задержались. Через каких-то неполных полгода, они сбежали, впопыхах собрав свои пожитки. Всем стало ясно, что там не всё чисто. Время от времени находились смельчаки, которые проникали на дачу. Но они возвращались потеряв дар речи или рассказывали жуткие истории про упырей, вурдалаков и прочую нечисть. Местные стали обходить это место стороной, поскольку стали считать виллу проклятой.
  Вилла была обнесена по периметру двухметровым бетонным забором. С одним входом со стороны главной дороги, который был закрыт массивными железными воротами, в которых имелась калитка. Петли от времени проржавели и отпали вместе с калиткой, образуя тёмный провал. В середине возвышался обширный двухэтажный особняк XIX века, окружённый садом. Сад был явно запущен, но, несмотря на пятьдесят лет захолустья сад благоухал.
  Вот сюда и прибегал Джонни, и часами бродил по тенистым аллеям сада. Джонни ощущал какое-то магическое влияние заброшенного сада. Откуда-то приходили покой и умиротворение.
  Этот сентябрьский денёк выдался холодным и дождливым. Один из тех промозглых дней, о которых говорят, что в такую погоду добрый хозяин не выгонит собаку во двор. Но в этот день Джонни мчался по направлению к вилле, а дождь всё моросил и моросил. Тонкая рубашка от дождя быстро намокла, и, прилипнув к телу Джонни, приняла рельефность его тела. Набухшие от влаги джинсы своей тяжестью мешали бегу. В туфлях чавкала вода, оставляя после себя ужасные ощущения. От быстрого бега кололо в боку. От дождя дорога раскисла и стала непроходима. Но Джонни, еле держась на своих ногах, которые были готовы в любой момент разъехаться в разные стороны по липкой и скользкой грязи, стремительно двигался вперёд. А вот и вилла. Рядом с забором рос старый дуб. Проворностью обезьяны он вскарабкался на дуб, оттуда переступил на забор. Но ноги соскользнули с мокрого бетона, и Джонни полетел вниз.
  Сад стоял в своей осенней красе. Землю устилал золотой ковёр из опавших листьев. Но он не смягчил удар. И Джонни гортанным криком оповестил окрестности о своём прибытии. Тело по зверски болело, сердце бешено колотилась. По всем предпосылкам начиналась агония. Джонни лежал на земле, вдыхая всей грудью, чудный воздух сада, от которого кружилась голова. Джонни чувствовал, что сейчас отключится, и этот сад навсегда проглотит его тело.
  -С тобой всё в порядке? - откуда-то сверху прозвучал вопрос.
  Джонни попытался открыть глаза. Это получилось с трудом, но через две щелки, слипающихся ресниц, он увидел мальчишку тринадцати лет. Его давно нестриженные каштановые волосы волнами спадали ему на плечи. В его серых глазах светились бесовские искорки. Но его доверительная улыбка просто обезоруживала. На парнишке были надеты голубые джинсы и рубашка да белые кроссовки, несмотря на дождь, всё было сухим.
  -Да, конечно, - ответил Джонни и попытался подняться. С первого раза это не удалось. На эти шевеления тело отозвалось новым приступом боли, ещё сильнее и ужасней.
  -Тебе надо обсохнуть, а то простынешь, - сказал парнишка, помогая Джонни подняться. Это удалось, но с трудом. Парнишка помог Джонни добраться до особняка.
  Окна были заколочены нестругаными досками, по ржавым гвоздям можно было предположить, что это было сделано давным-давно. Мальчик открыл дверь, и они ввалились в дом. Джонни ожидал увидеть кучи мусора, толстый слой пыли, целые заросли паутины, одним словом захолустье, которое часто изображаю заброшенные дома в фильмах, которые Джонни так с наслаждением смотрел. Однако всё было прибрано и чисто. Паркет, натёртый воском, блестел как первозданный. На окнах висели портьеры и тюли. Через окна открывался замечательный вид на осенний сад, и там вовсю светило солнце. Но Джонни никак не мог взять в толк, почему это так, ведь с наружи окна были наглухо заколочены досками. На стенах весели полотна неизвестных мастеров прошлого. Мебель, хоть и была старинная, но выглядела, будто её вчера сделали. Похоже, дом был, обитаем и в хорошем состоянии.
  Джонни шёл по паркету, оставляя мокрые следы, но после нового друга следов не было. Джонни не придал этому вниманию. Было одно желание - лечь и уснуть. Они поднялись на второй этаж, и через спальню попали в ванную.
  -Раздевайся, - сказал парнишка, открывая воду. Чистая вода горных озёр хлынула в белоснежную ванну, наполняя её до краёв.
  Вообще-то хорошо было сейчас погрузиться в тёплую воду, забыться и полностью отдаться неземному блаженству. Но Джонни стеснялся. Как-то не с руки было оголяться в присутствии незнакомого мальчишки. Тот понимающе отвернулся. Джонни вздохнул и начал раздеваться. Раздевшись, Джонни свою одежду мокрым комом положил с краю ванны, а сам погрузился в воду. Вода приняла его. Постепенно стала униматься боль. Мальчишка удалился, прихватив с собой одежду Джонни. Джонни остался с собой наедине. Что-то не укладывалось в его голове. Как-то странно было сидеть в ванне в заброшенном доме, где давно никто не жил. Но теперь здесь кто-то жил. И это кто-то явно не собирался это афишировать. Явно этот кто-то должен был от всех скрываться по причине известной только ему и ему одному. И тут у Джонни помутился рассудок, и все вокруг померкло.
  Он долго падал в пустоту, видя перед собой всполохи огня, потоки воды, ледяные глыбы, снежные заносы и этот запах. Запах цветущих яблонь вперемешку с сиренью. Тысячи искр вылетали из пустоты, и, не долетев, гасли. Звёзды возрождались и гасли. Время повернулось вспять. Громовые раскаты сменялись вспышками молний. И эта лёгкость, ощущение полёта, и радость от этого. Радость та, что только возможно испытать в раннем детстве.
  Джонни очнулся в кровати. За окном был солнечный осенний день. Рядом на стуле лежала его чистая и отглаженная одежда. Всё как обычно, но... Спальня была не его. Он встал, неспешно оделся. Выйдя из спальни, он спустился на первый этаж и, не понимая сам, как оказался в какой-то комнате. Это было мрачное место. У северной стены стоял камин, где огонь с жадностью обжоры пожирал осиновые дровишки. В комнате было не холодно и не жарко. В самый раз, словно какой-то терморегулятор, ежеминутно корректировал здесь температуру. Окна были наглухо зашторены какими-то тёмными шторами. Мягкий свет лился откуда-то с потолка, образуя полумрак, который не резал глаз. На каминной полке чинно восседали две чёрные кошки, которые умудрялись между собой перешёптываться на непонятном диалекте. Вдоль западной стены тянулись стеллажи, на которых с важностью Vip-персон стояли пухлые книги в кожаных переплётах с золотым тиснениями. Вдоль южной стены тянулся длинный стол, заваленный всевозможными колбами, ретортами и прочими причиндалами, которые обычно используют химики для своих дьявольских опытов. Посреди комнаты расположился чёрный кожаный диван, на котором независимо и грациозно развалилась в полудрёме пантера. При таком освещении она почти сливалась с диваном, лишь её глаза, как две жемчужины светились адским огнём. Рядышком стоял небольшой стол с кучей древних манускриптов. Таких древних, что казалось, дунь и они разваляться. Тут же лежал череп, потемневший от времени да колода карт. Рядом со столом стояла пара кресел с высокими спинками, таких же, как и диван. На одном из них сидела красивая дама неопределённого возраста. Она выглядела молодой, но глаза говорили об обратном.
  -Здравствуйте, мэм, - для приличия сказал Джонни.
  -Здравствуй, Джонни. Зови меня просто, Розалия.
  -Откуда вы знаете, как меня звать?
  -Я многое знаю. И то, что у тебя нет друзей, и то, что у тебя с родителями натянутые отношения. Поэтому ты частенько гуляешь в этом саду.
  -Извините, я не знал, что здесь кто-то живёт. Я больше не буду тревожить Ваш покой своими незаконными проникновениями.
  -Нет, что ты. Я не против твоих прогулок. Я даже рада, что у Криса появился друг.
  -У Криса? - переспросил Джонни, поскольку так звали сына Найджелов, и ему тоже было тринадцать лет, когда он умер.
  -Да, Криса. Он часто за тобой наблюдал, да всё боялся с тобой познакомиться. Поэтому я рада, что вы познакомились. Теперь у него есть друг, а то ему скучно здесь одному со мной со старухой.
  -А сколько вам лет? - не удержался спросить Джонни. - Ой!? Извините.
  -Ничего страшного. Две тысячи лет. А что я так молодо выгляжу?
  -Да, конечно. Весьма не плохо.
  -Для ведьмы?
  -Да я ведьма. И это не скрываю.
  Тут дверь в комнату отворилась, и на пороге показался Крис.
  -Вот ты где? А я тебе по всему дому ищу.
  -А мы тут мило беседуем, - ответила за Джонни Розалия.
  -Пойдем, я покажу тебе дом, - сказал Крис, беря Джонни за руку.
  -До свидания, Розалия, - сказал Джонни, направляясь к выходу вместе с Крисом.
  -До свидания, Джонни. Мы ещё увидимся.
  Джонни вернулся домой поздно, когда было уже темно, и по-прежнему моросил дождь. Странно когда он был там, за окном был погожий осенний день. Родители ему полный разгон. Где это он пропадал целую неделю, хотя ему показалось, не более шести часов он провёл в том странном доме. Родители сбились с ног, разыскивая его. Они думали, что он утонул или его убили. Он не благодарное дитё стоит, переминаясь с ноги на ногу, глупо улыбаясь в место того чтобы покаяться в своих грехах. А Джонни было плевать, он впервые за последнее время был счастлив.
  Его дружба с Крисом затягивала его как трясина, и он не мыслил себя без Криса, как и он без Джонни. Однажды стоя в тёмной комнате со свечёй в руках, Крис сдёрнул ткань, которая скрывала портрет мальчишки очень похожего на Криса. Явно портрет писал профессионал, и отличительная черта была в том, что портрет был написан голубой краской, точнее всевозможными её оттенками.
  -Это ты? - спросил Джонни.
  -Да. Нравится?
  -Да, очень.
  -Сам нарисовал, - похвастался Крис. Потом как-то странно посмотрел на Джонни и сказал, протягивая Джонни золотую цепочку, на которой болтался платиновый перстень с большим изумрудом. - Не знаю, как тебе это объяснить. Возьми это себе. С помощью этого перстня мы найдем, друг друга, если потеряемся. Поэтому носи его на шее, никогда его не снимай и никому не показывай.
  Джонни нравился этот дом с его обитателями. Он был готов здесь провести хоть всю жизнь, если этого от него потребуют. Он часто сидел в комнате Розалии, листая увесистые книжки из здешней библиотеки, и украдкой подглядывая, как ведьма химичит. В комнате всегда пахло серой и ещё какой-то очень пахучей ерундой.
  Однажды утром, когда Джонни одевался, в комнату вломился, точнее, вошёл, но без стука, отец. Джонни машинально отвернулся к окну, успевая быстро застегнуть рубашку. Но блеснувшая безделушка на шее сына не была, не замечена орлиным глазом отца. Порой казалось, что он может заметить даже соринку в чистой кружке. А что касалось там золота, серебра да ювелирных изделий, тут его глаз ему никогда не врал. Это он чуял за версту, так как всю жизнь проработал ювелиром, да и отец его тоже был ювелиром. Поэтому это было в его генах.
  -Доброе утро, папа, - сказал Джонни, оборачиваясь к отцу, когда перстень уже надёжно был спрятан под материей рубашки.
  -Доброе утро, сынок. А ты ничего не хочешь мне показать? - спросил отец, подходя вплотную.
  -Нет, папа. Мне чего тебе показать.
  -Как нехорошо врать взрослым. Такой маленький, а врёшь как... - сказал отец и Джонни не заметил, как цепкие руки отца разодрали ему рубашку и сжимали мёртвой хваткой перстень. - А это что?
  -Нашёл, - соврал Джонни и попытался вырвать своё сокровище, но перстень остался в руках отца, а Джонни повалился на пол.
  -Где? - продолжал свой допрос отец.
  -Около дома валялся.
  -Врёшь! - сказал отец и пнул Джонни в живот, тот загнулся от адской боли. - Такие вещи просто так на улице не валяются. Говори, где взял. Я знаю, что ты, несмотря на мой запрет, лазаешь в дом Найджелов. - не унимался отец, пиная сына, корчащегося на полу.
  -Нет.
  -Врёшь. Там ты это взял. Я знаю там и только там. А там ёще много этого добра, - терзал сына отец. Словно сам дьявол вселился в отца, а Джонни уже не плакал, а хрипел от приступов боли, которые сковали его тело своими кандалами и не хотели отпускать.
  -Я ничего не знаю. Папа мне больно.
  Поняв, что пытками ничего не добиться, отец схватил Джонни за ноги и потащил на кухню, там мать готовила завтрак.
  -Милый сейчас будет всё го... - услышав входящего мужа, начала жена, но, увидав, что тот сюда тащит избитого сына, лишилась дара речи.
  Мать стояла с ножом в руках как истукан, не понимая, что творится. Ужас сковал части её тело. Тем временем отец откупоривал бутылку водки. Схватив Джонни за волосы, он повернул его к себе и потом лил ему в рот всю бутылку. Джонни захлебывался, и водка выливалась из-за рта, попадая на израненную грудь и пол. Каждый раз отец пинал его под рёбра. Когда содержимое бутылки оказалось в желудке Джонни, отец отпустил его. Джонни скорчился на полу и его начало рвать. Когда всё содержание его желудка было на нём и на полу, отец снова схватил Джонни за вихры и проорал ему на ухо:
  -Говори.
  Джонни уже не мог терпеть эти истязания. И он выложил всё что знал. Довольный отец выскочил из дома и скрылся в неизвестном направлении. Мать, так и стояла у плиты, ни на что не способная. Джонни, превозмогая свою боль, поплёлся на виллу. По пути он часто падал и лежал бездыханно как труп, но всё же к вечеру он добрался до места назначения. Джонни ввалился в комнату Розалии. Там были сумрачные Крис и Розалия. Пантеры и кошек уже не было, как и вся обстановка куда-то исчезли. Лишь кучи мусора, пыль да паутина. Джонни обнял Криса и, всхлипывая, сказал:
  -Прости, Крис. Я не хотел, но он из меня всё вытащил своей грубой силой. Он издевался надо мной.
  -Я знаю, - сухо ответил Крис. - но мы должны исчезнуть.
  Тут раздался скрежет взламываемой входной двери и голоса возбужденных грабителей, предвкушавшие большую наживу.
  -Я очень сожалею. Лучше бы было, если я бы вообще вас не встречал, - плакал Джонни.
  -Ну, что сделано, то сделано, - сказала Розалия. - Мы тебя не виним. Ты не виноват, что так вышло. Мы так же сожалеем, что всё так вышло.
  Грабители приближались, громя и круша всё на своём пути. Розалия и Крис, а вслед за ними и Джонни прошли в комнату, где висел портрет Криса. Розалия сдёрнула ткань, скрывающий его и начала колдовать. Джонни обнял Криса, прижавшись к нему всем телом, словно хотел на прощанье впитать каждой клеточкой своего тела впитать тепло Криса. Они разжали свои объятия, и Джонни отступил на шаг взад. Криса окутал туман и он начал в нём растворяться. В последний миг, когда от Криса осталось лишь тень, он схватил Джонни за руку и притянул к себе. Когда туман рассеялся ни Криса, ни Джонни в комнате не было, а с картины в голубых танах смотрели двое обнявшихся мальчишек, загадочно улыбавшихся.
  -Крис. - осуждающе сказала Розалия.
  -Я так хочу, - ответил мальчишка с картины.
  Но тут раздались удары по двери с одной целью, чтобы сломать её. Дверь поддалась под напором жаждущих и на них вылетела Розалия на чёрной пантере и умчалась вдаль. Больше её никто не видел. Золото и тому подобные сокровища в доме не нашли, и все разошлись ни с чем. Мать с разъяренным отцом не дождались сына домой. Они долго бегали по городу в поисках его, надрывно зовя его. Но в ответ лишь слышалось лишь поминальный вой ветра. В ту ночь свершился ужасный пожар в селении. Тот, кто остался в живых, с дрожью вспоминают ту ночь, утверждая, будто сам Джонни бегал с факелом по городку, поджигая дома, тех, кто в тот вечер вломился непрошенными на виллу, начиная с дома своих родителей.
  г. Каменск-Уральский
  ноябрь 1993г.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"