Машина неслась вперед, мягко покачиваясь на неровностях дороги, которая уходила куда-то вдаль и растекалась там по линии горизонта.
Странное дело, несмотря на то, что погода стояла изумительная и не выбраться в такой день на природу было просто кощунственно, трасса пустовала. Позади и впереди шоссе оставалось девственно чистым. Лишь изредка из марева разогретого воздуха выскакивала встречная, налетая сердитым шмелем и тотчас исчезая где-то позади. Пару раз их устремленный в далекую даль минивен обгоняли, подмигивая аварийкой и торжествующе сигналя, точно такие же летящие куда-то вдаль машины, но сидящим внутри было все равно.
Они торопились, но гнать с безумной скоростью? Нет, такого сумасшествия водитель себе позволить не мог.
Игорь поглядывал на супругу, расположившуюся на заднем сидении. Мария не обращала внимания ни на пролетающие за окнами красоты природы, ни на поддерживающие реплики мужа. Её целиком и полностью поглотил сынишка, который находился рядом с ней в детском сидении.
Мощное массивное сооружение больше походило на кровать, но именно этого они и хотели, выбирая автокресло для Висса. Продавец тогда едва не охрип, расписывая достоинства различных моделей. В конце концов родители выбрали именно эту, как обеспечивающую максимальную безопасность и комфорт.
Сынишка возлежал в кресле как король на выезде и радостно улыбался беззубым ртом. Ему было интересно. Сейчас он впитывал в себя каждую минуту поездки, вглядываясь в пролетающие снаружи картинки. Время от времени малыш начинал возиться, размахивая ручонками в тщетной попытке освободиться от пут, и заливисто смеялся, когда мать поправляла его, щекоча и гладя как котенка. Ответный смех сына прогонял напряжение, поселившееся на ее лице и в глазах.
Она походила сейчас на птицу, раскинувшую крылья над птенцом в ожидании удара. Мария вглядывалась в личико сына, ловя его веселье, как ловит свет солнца одинокий цветок. И боялась, что светило внезапно затянет черная пелена тяжелых туч.
Игорь стиснул зубы, нога сама собой придавила педаль газа. Стрелка спидометра рванула по кругу, но он подавил невольный выплеск подсознания, и мотор, недовольно урча, сбавил обороты. Оставалось совсем чуть-чуть, спешить не стоило, ведь дорога коварна. Он чувствовал напряжение, которое висело сейчас в салоне тяжелым мартеновским ковшом, обжигая и давя на плечи ему и жене.
Если бы сыну сейчас вновь стало плохо, то он не знал, что сделал бы тогда. Втопил педаль до упора? Или наоборот - уткнулся в обочину и ждал, скрипя зубами и сжимая бесстрастный руль до ломоты в суставах?
Поездка была погоней за надеждой. Пусть и предстояло съездить всего на неполную сотню километров от города. Последнее средство, к которому они даже и не думали прибегать, но все остальные были уже испробованы и ничего не дали.
Визиты в поликлинику, больницы... консультации со всеми, до кого только можно было пробиться - за плату или по дружескому блату. В ход пошло всё. Но ничего не помогало. Все что-то спрашивали, изучали, назначали тьму анализов и выписывали потом точно такую же тьму лекарств. Но ни один при этом не мог сказать, что же, собственно, такое с их малышом.
После изучения вкладышей к выписанным лекарствам становилось понятно, что врачи стреляют из пушки по воробьям. Причем палили они по площадям, а не по конкретной цели. На возмущенные вопросы ответ у эскулапов был один: "Мы лечим... Как можем, да, но лечим. Что-то да поможет. А вы надейтесь, мамаша..."
А Виссариончик все чаще впадал в Это состояние.
Самое страшное для них было то, что Это казалось бы не причиняет сыну никаких хлопот и боли. Ребенок просто деревенел и становился похожим на куклу, хрупкую и неживую. Глаза его, обычно синие и бездонные, внезапно делались пустыми и безжизненными, а потом глазные яблоки закатывались, являя миру голубовато-белую упругую плоть. Несколько минут, полчаса, час. Когда как - каждый раз по-разному. Но всегда Виссариончик в конце концов оживал и играл себе дальше, словно ничего не случилось.
Игорь вспомнил, как впервые ощутил сынишку. Мария тогда счастливо засмеялась и с загадочным видом протянула ему руку. И прижала протянутую в ответ ладонь мужа к выпирающему животу. Игорь даже не понял сначала, что происходит, но ощутил мягкий толчок, а потом по руке прямо в него прокатилась теплая волна. Он замер, прислушиваясь к тому, что было в его любимой жене и одновременно - в нем. Необъяснимо и волшебно. А Мария улыбалась, внимая этому волшебству.
Беременность протекала тоже как по волшебству. Токсикоз так и остался для них страшной сказкой - рассказанной многими, но так и не сбывшейся. С каждым днем Мария лишь расцветала, обретая истинную красоту женщины, становящейся матерью. Ни располневший стан, ни припухлость лица не могли спрятать этой красоты.
Игорь тогда шептал слова благодарности небесам, одаривших этой радостью. Ведь они все годы совместной жизни мечтали о ребенке. Как говорится - работали изо всех сил. Но детей не было. И вдруг, когда они уже устали надеяться, это случилось.
Да, не было никаких предпосылок. Ни подсчетов правильного времени для зачатия, ни диеты и прочих медицинских и житейских хитростей. Ни-че-го. Но в один прекрасный день смущенная донельзя жена попросила его добежать до аптеки.
Женские подсчеты на этот раз не обманули - задержка оказалась той самой. Он тогда покрыл её поцелуями. Всю, сантиметр за сантиметром, палец за пальцем. И долго еще вглядывался в глаза, наполнившиеся новым знанием. Ведь она стала носителем новой жизни, которая не спеша, день за днем, час за часом развивалась и готовилась к свету.
После того раза, когда он ощутил первый толчок еще нерожденного сына, Игорь стал другим. Раз за разом, прикасаясь к животу жены, он разговаривал с растущим комком плоти, которому суждено стать его продолжением. И сын всегда отвечал: то мягким толчком в живот мамы, то волной тепла, окатывающей мать и отца.
Так и шло до момента рождения. Роды прошли, по ощущениям Марии и заявлениям акушеров, на диво легко. Мария даже не поняла толком, каково это - почувствовать тяготы явления на свет нового существа. Все вокруг вдруг засуетились, ее уложили на каталку, куда-то повезли, и там был белый-белый свет. Потом она закричала когда ей велели кричать, - и услышала почти сразу ответный крик новорожденного. И облегченно зарыдала, не веря, что все позади.
Поднесенный санитаркой сын молча, каким-то неземным взором, смотрел на счастливое лицо матери. А она радовалась ощущению тяжести на руках и всматривалась в личико сынишки, шепча что-то бессвязное и благодаря всех вокруг.
Сын рос быстро, без особых трудностей преодолевая день за днем. Маленький человечек не заплакал ни разу, его почему-то обходили стороной все младенческие горести и печали. Улыбка и спокойная синева широко распахнутых глаз - день за днем, минута за минутой; родители не верили такому счастью и часто постукивали по косякам, отводя горести подальше.
Так и шло все, пока не пришла Эта хворь.
И теперь они надеялись лишь на чудо, которое им присоветовала старая бабулька, пахнущая хлебом и молоком, неведомо как оказавшаяся в детской больнице.
Мария сидела и молча плакала в коридоре после очередного невнятного вердикта медиков. Бабулька участливо присела рядом и как-то незаметно, слово за слово, оказалась в курсе всех проблем матери и ее сынишки. Участливо погладила вьющиеся волосики ребенка, заглянула ему в глаза и тихо посоветовала Марии:
- К бабке тебе надо, касатушка.
- К какой такой бабке, о чем вы?
- Да к бабке же, в деревню. Есть тут под городом одна, что с силой знается. Может и поможет, а может и нет. Но ведь что ты теряешь? Ничего. А малютка у тебя хорошенький, ему жить да жить. Может порча на ём какая?
Мария смотрела на старушку и не понимала. Ее лихорадило - мысли метались, обретя вдруг новое направление и горизонты. Она, как нормальный образованный человек знала и об экстрасенсах, и о различного рода ведуньях, но не верила в них. Почему-то у нее сложилось такое отношение давным-давно, и с возрастом оно лишь усугублялось различного рода мелочами, будь то неожиданно расцветшие гадальные салоны или телевизионные проекты. Все эти "чудеса" походили на шоу, верить в них было просто смешно. Но незнакомая старушка почему-то вызывала доверие.
Мария посмотрела в выцветшие от возраста глаза, обрамленные множеством морщинок, и, решившись, спросила:
- А она правда может помочь? - слово "бабка" почему-то не выговаривалось, словно Мария внутренне еще не была готова и безликое "она" казалось единственно правильным.
- Пелагея-то? Так я ж не знаю, девонька. Но, коли сможет, то поможет. Планида у ней такая - людям помогать. А уж детишкам - и подавно.
Почему-то это "Пелагея" окончательно успокоило Марию. Если бы она услышала какое-нибудь "Эльвира" или "Кармен", то точно бы отказала, рассмеявшись зло и разочарованно. Но старорусское имя почему-то напомнило напев колыбельной, что когда-то пела ей мать, и не вызывало в душе отторжения.
Они долго еще разговаривали. Бабулька рассказала, как добраться до неведомой Пелагеи и как себя с ней вести. Мелочи, вроде бы и незначительные, но безумно важные. Поблагодарив, Мария ушла в тот день домой с новой надеждой.
Игорь оторопело выслушал несколько сбивчивый рассказ жены, отдающий по своему содержанию легкой сказкой. Но спорить не стал. Глаза ее, привычно усталые от постоянной внутренней боли, ожили. Как если бы на старой гитаре натянули струны, и она снова зазвучала - как встарь, выдавая огненное фламенко. И не желая потерять эту возрожденную мелодию, Игорь молча обнял жену и поклялся внутренне, что если поездка окажется фарсом, то он непременно найдет эту старушенцию и вывернет её лживый язык.
- Через пятьсот метров поворот направо, - бесстрастный голос навигатора прозвучал буднично и вывел его из задумчивости.
Игорь прокрутил дисплей навигатора, оценивая дальнейший путь. Осталось совсем чуть-чуть по полям до поселка. И где-то там на окраине жила загадочная Пелагея.
Мария тоже встрепенулась, выходя из птичьего состояния, и стала осматриваться по сторонам, словно от её требовательного взгляда заветный дом должен был выступить прямо здесь и сейчас как пресловутый лист перед травой.
Свернув, они потряслись по проселку еще пару километров и въехали в деревню, или поселок по официальному.
Деревня являла собой унылое зрелище: вдоль дороги стояли старые небольшие дома с посеревшими покосившимися стенами и ржавыми крышами. Серые занавески в окнах, останки старой техники у заборов, спящие на обочине собаки.
Кое-где впрочем виднелись подворья, в которых ощущалось присутствие крепких хозяев - они выделялись и размерами построек и их новизной. В паре мест даже виднелись диски спутниковых антенн.
Игорь не спеша ехал по улочкам, подшучивая над Марией, снимая таким образом всё возрастающее волнение.
Картина снаружи нисколько не настраивала на радужный лад, наоборот - ввергала в недоумение: "А что мы здесь делаем?" Поглядывая в зеркало заднего вида, он видел, как на лице жены начинают проскальзывать похожие мысли. И гнал их, выдавливая из себя шутки-прибаутки.
Улица кончилась как-то внезапно. Они ехали по деревне, ехали, ехали и вдруг уперлись в лес, съевший конец дороги. Сбоку стоял тот самый дом, к которому они и стремились.
Странно, но он оказался совершенно неприметным. Ни старым, ни новым, каким-то безвозрастным. Таким, на котором взгляд не задерживается, а скользит дальше по стене леса, отмечая лишь, что ничего выдающегося для обдумывания и оценивания в увиденном нет. Серые, давно не крашеные бревна стен, двускатная крыша, небольшая дверь сбоку от резных ворот, опять же - некрашеных. Неброские, еле виднеющиеся сквозь оконные стекла занавески. Дом стоял так, что не получалось оценить его размеры - крытый двор съедал перспективу. "Интересный домик", - усмехнулся про себя Игорь.
Открыв заднюю дверь, он помог жене выйти наружу, приняв бережно сына на руки. Мария быстро приводила себя в порядок, одновременно пытаясь расходить затекшие ноги и попутно набираясь храбрости перед предстоящим.
А Висс вдруг протянул руку к дому и смешно протянул: "Бу-уу-у-у", звонко рассмеявшись после этого. И смех как-то мгновенно успокоил их натянутые нервы.
Они подошли к дверце, и Игорь понял, что доски воротин на самом деле крашеные, просто это была какая-то странная краска - бесцветная и прозрачная, она покрывала доски не пряча узор и структуру древесины.
Что ж, вот и настал тот самый момент. Неосознанно задержав дыхание, он подергал за шнурок, который свисал сверху воротины и уходил куда-то вглубь двора. Где-то далеко, словно на другом конце деревни, раздался приглушенный звонок колокольчика, такого, с каким бегает первоклашка на выпускном в школе.
Еле дыша, слушая все нарастающий гром сердцебиения, они стояли и ждали. А сын улыбался и довольно пускал пузыри, протягивая руки к шнурку звонка.
Игорь поднял сына повыше и поднес к воротам. Виссарион, будто умел это всегда, ухватил плетеный хвостик звонка и дернул.
В ответ послышались шаги. Пошаркивающие звуки приближались из глубины двора, не спеша, но и без задержек. Приближались, приближались. Дверь распахнулась без скрипа и натуги - просто отошла куда-то вбок и внутрь двора. Перед ними предстала хозяйка дома.
"А может и не хозяйка", - подумал Игорь, пытаясь определить возраст женщины. Он подспудно ожидал, что Пелагея должна быть древней старушкой, похожей на Бабу Ягу из старых фильмов Роу. Но все было не так.
Пелагея не имела возраста, как и ее дом. Крепкая статная женщина за шестьдесят, или за пятьдесят. А может и за восемьдесят. С тяжелым венцом закрученной на макушке косы. Она была из породы женщин, воспетых старыми советскими фильмами - с суровым лицом и крепкими руками. И с бездонной теплотой в синих глазах. Руки она держала сложенными, ладонь на ладони. Платье из плотной ткани неброской расцветки, серая шаль на плечах - типичная сельчанка в возрасте.
- Здравствуйте, что ли, гости, - голос хозяйки оказался сочным и глубоким, подобно тугому потоку воды под крутым яром. От него веяло такой силой, что Игорь даже опешил слегка. Как и жена. И снова обстановку разрядил сынишка, весело закричав и восторженно замахав руками, чем вызвал легкую улыбку женщины.
- Мы... мы, - голос Марии рваной бумагой выталкивался из груди. Она кашлянула, вздохнула крепко и попробовала еще раз. - Мы к вам, Пелагея. Вот, сына привезли, беда у нас.
- Беда? - хозяйка дома словно не слышала горя в голосе Марии и спокойно разглядывала гостей. - Беда, говорите... Кто прислал? - вдруг резко и властно спросила она. И глаза вдруг сделались строгими, как грозные очи на иконе богоматери, перед которой Мария зажгла свечи перед поездкой.
- Да старушка-добродушка, повстречались в доме больничном, - Мария сказала то, что должна была сказать, накрепко запомнив напутствия больничной незнакомки.
- Вот как, - в голосе Пелагеи прорезалось удивление. - Чем же ты её так при... - она оборвала себя на полуслове. - Входите, коли приехали. А беду за воротами оставьте, не по пути нам с ней, - усмехнулась она. - Давайте, давайте, не стойте столбом.
Она провела их в дом через чистый просторный двор, из которого было несколько ходов. Куда они вели Игорь так и не понял. Видимо в огород, а может и в стайки, он не был силен в деревенском укладе.
А в доме царила чистота. Вот чего-чего, а такой рафинированной чистоты Игорь не ожидал увидеть вообще. Сам воспитанный в почитании к порядку, тут он оказался не готовым, стереотипы подвели.
Высокий потолок, рассекаемый балками перекрытия, белейшие стены с картинами и черно-белыми фотографиями, широкие подоконники и лавки под ними, круглый стол в центре комнаты - все несло на себе следы постоянного ухода. А напрашивающейся по ситуации паутины в углах - как и закопченных стен - так и не нашлось.
Игорь разулся, поозирался и, направленный кивком хозяйки, отправился к лавке, где и уселся.
Мария несмело вышла к столу, не зная, куда себя деть. А Пелагея все также продолжала разглядывать ее, словно решая нечто важное или выискивая в гостье что-то скрытое.
- Мария, значится? - полувопрос-полуутверждение прозвучал негромко и задумчиво, хозяйка наконец приняла решение. - Ну, распеленывай ребенка-то.
- А вы откуда?.. - Мария растерянно замолчала, ведь старушка в больнице посоветовала не задавать глупых вопросов и принимать всё как должное. - Я сейчас, сейчас я... - забормотала она, ища глазами, куда пристроить сына и одежду.
- Ты не суетись, касатушка, - знакомое слово подбодрило Марию. - Прямо на столе и располагай, я мальчонке сейчас подстелю, не переживай.
Пелагея выдвинула из комода огромный ящик, достала оттуда белое махровое полотнище размером с банное полотенце и расстелила его на столе.
- Вот, сюда и клади. Авось не замерзнет, - скупо улыбнулась она Марии.
Виссарион лежал на завитушках материи, и белый цвет контрастировал с его волосами, словно на снегу выметнулись колосья ржи. Синие глаза цепко уставились на хозяйку, Виссарион что-то залопотал. Подергивая руками и ногами как все дети, он что-то быстро курлыкал, и говорок этот лился бесконечным весенним ручьем. И завершился смехом. Почему-то по приезду он смеялся вообще много. Мария с надеждой посмотрела на хозяйку. А та с улыбкой разглядывала Виссариона.
- Ну и в чем беда-то у вас? - спросила Пелагея, словно не веря в наличие каких-либо проблем у такого замечательного и веселого крепыша.
Марию прорвало. Она рассказала всё, от начала до конца, припоминая сонмище пустых мелочей и несущественных деталей. Так был велено - всё, до изнанки. Да и не будь указания, она бы все равно выговорилась по полной. Такова уж природа женская - делиться горем до дна, изливая до последних капель и удерживаясь, чтобы не нырнуть вслед за ними. Пелагея слушала внимательно, переводя взягляд с Марии на сына, а порой и на Игоря.
Когда рассказ дошел до описания недуга, выражение лица Пелагеи сменилось. Она недоверчиво посмотрела на Висса, ничуть не веря, что жизнерадостный карапуз способен внезапно превратиться в бессловесную одеревенелую куклу. Но прерывать Марию не стала. А Мария уловила смену настроения хозяйки и завершила рассказ, не вдаваясь в горестные перипетии хождений по врачам.
- Так, ну что же, давайте посмотрим, - старая женщина не спеша подошла к столу, на котором продолжал радостно размахивать всеми своими конечностями Виссариончик.
Она наклонилась над малышом и всмотрелась ему в глаза, а потом протянула руку и провела по волосам. И тут что-то случилось. Ее словно качнуло порывом ветра, дыхание сбилось, вырвавшись резким выдохом.
Пелагею ощутимо повело, и Игорь рванулся было поддержать и помочь, но ведунья властно махнула рукой, пригвождая гостя к неосмотрительно покинутой лавке.
- Ох, гос-с-с-поди... - изумленно выдохнула Пелагея. - Ой ты, чудо расчудесное, да как же так-то, как я тебя не разглядела-то? Вот старая, совсем уже. Дожилась, - голос ее дрожал от внутреннего волнения. - Ох, и дожилась, вправду... - она повернулась к Марии, и та удивилась выражению лица хозяйки. Глаза Пелагеи светились радостью, да и все лицо стало расслабленно-мечтательным. Таким, каким оно бывает у людей в минуты вдруг обретенного счастья.
Пока ничего не понимая, мать переводила взгляд с ведуньи на малыша, который притих и внимательно наблюдал за хозяйкой дома, словно увидел в ней новую загадку. А Пелагея отряхнула руки и взяла Виссариончика вместе с покрывалом, укутав его одним движением, легко и нежно, прижала малыша к груди. Так берет ребенка мать, привычно и без оглядки. И стала его покачивать, ласково глядя в глаза. А потом перевела взгляд на родителей.
- Вы почему сынишку назвали Виссарионом? - вопрос был неожиданным. - Имечко ведь из старых, не называют теперь так ребятишек-то.
- А мы... - Мария несмело улыбнулась, не зная, как вести себя дальше. - Когда думали, как сына назвать, он еще не родился тогда, спорили с мужем, спорили, а потом решили у него спросить. Взяли именослов, Игорь руку на живот мне положил и стал читать - имя за именем, вслух, - она нервно засмеялась. - Не знаю, как такое в голову пришло. И как только Виссарион произнесли, нас обоих теплом окатило, будто солнышко взошло. И он меня изнутри как погладил. Не пнул ножкой, а как котенок потерся так. И мы поняли - это вот его имя и есть, - закончила Мария рассказ. - Мы к нему потом уже по имени обращались и разговаривали, и он всегда нам отвечал, тепло так. Правда-правда.
Пелагея улыбнулась.
- Вот и правильно, что сына послушали. Имя - оно силу имеет, и если неправильное выбрать, то жизнь наперекосяк пойдет. А вашему-то как раз это подходит, и только это. И не горе у вас, а счастье большое. Да только счастье такое всегда тяжко нести. "Дающий жизнь", вот что имя означает, что ребенок ваш выбрал. И не просто выбрал, а назвал себя, суть свою показав. Ладно, идите-ка за мной. Покажу я вам то, что и сама не сразу поняла. Больно уж чудной у вас ребенок-то. Думала - и не увижу уже такого никогда...
Пелагея повелительно махнула рукой в направлении дальнего угла комнаты, в котором вдруг обнаружился проход в другое помещение.
Игорь недоверчиво посмотрел туда еще раз, он точно помнил, что там ничего не было, никаких проемов и дверей.
- Да вы не смотрите так, словно домовой привиделся. Не надо было бы, так и не увидели бы. Мой дом, что хочу, то и кажет, - усмехнулась хозяйка, глядя на растерявшихся гостей. - Пойдем, пойдем.
Виссарион заливисто засмеялся и, выпростав руку, замахал в направлении прохода, показывая всем, что понимает всё-всё, о чем говорят вокруг него. Пелагея тоже рассмеялась и плывущей походкой двинулась к проходу, покачивая малыша на руках. Мария с Игорем нерешительно пошли за ними.
Открывшееся им помещение было без окон. Стены были заняты полками, а на свободных местах увешаны всякой всячиной: от пучков травы до чего-то непонятного. В углах висели светильники, в которых билось настоящее пламя. В воздухе стоял запах чего-то теплого и чего-то еще, на грани ощущений - словно сама комната была живым существом, впустившим в себя посетителей. И здесь тоже в центре стоял широкий прямоугольный стол, столешница которого, как разглядел Игорь, была сделана из одной плахи, очень толстой и широкой. Поверхность стола была потемневшей и гладкой, похожей на лакированную, но Игорь ясно видел, что это настоящее, не покрытое ничем дерево. Просто древесину "выгладили" за долгие годы, и теперь она больше походила на полированную кость. По поверхности стола причудливо бегали пятна света от пляшущих в светильниках языков огня.
Пелагея захлопнула широкую тяжелую дверь и ощущение живого чрева стало еще сильней. Свет, запах, атмосфера какой-то ирреальности, отдающей старой сказкой - все это было очень необычно. Мария тоже притихла, разглядывая комнату, не веря тому, что такое еще бывает на свете.
Пламя в светильниках стало ярче, его уже не тревожили потоки воздуха из другой комнаты. Мир замкнулся.
- Ну что, осмотрелись? - Пелагея спросила мягко, суровый тон куда-то ушел, сменившись напевным грудным голосом со слегка баюкающими нотками, словно посетители были испуганными детьми и нуждались в ласке. - Не бойтесь и не удивляйтесь. Это комнатка моя, для разного... Чужих не пускаю обычно, но с вами случай особый. Присаживайтесь.
Мария и Игорь присели на колченогие табуретки, стоявшие у входа. Странной формы и разной высоты, они были сделаны из цельных кусков узловатых стволов, а может и корневищ. И блестели точно так же, как столешница.
Пелагея, что-то тихонько нашептывая Виссариону на ухо и поглаживая его по голове, подошла к столу и усадила малыша прямо в центре. Мальчонка притих и сидел спокойно, словно понимая важность происходящего. Висс походил на маленького божка, вознесенного на пьедестал, в честь которого зажгли жертвенные огни. Пламя отражалось в синих глазах рыжим золотом и отсвечивало от ржи волос.
Мария с Игорем заворожено смотрели на маленькое чудо, замерев от непонятного чувства. Пелагея же отошла в дальний угол комнаты к небольшому столику и что-то там стала быстро перебирать, затем донеслось журчание воды и звуки помешивания. После этого она повернулась к гостям и быстро к ним подошла, держа в руках небольшую чашу. Протянула чашку Марии и, убедившись, что та крепко ее держит, отошла и встала позади.
- Вы сейчас не пугайтесь, хорошо? - голос тёк легким шелком, заставляя расслабиться, отдаться на её волю. - Сейчас я вам покажу кое-что, потом и поговорим. Не бойтесь, расслабьтесь. Выпейте то, что в чаше. Выпейте.
Она полуобняла их обоих. Руки ее мягко легли на спине Игоря и Марии ладонью между лопаток, пальцами к шее. Что-то зашептала быстро и напевно, меняя ритм и высоту голоса. И следом за этим голосом разум Марии и Игоря потек куда-то в неизвестное. Они осторожно, но совершенно не задумываясь, выпили до дна содержимое чаши. Мир закружился...
И вдруг ручеек голоса Пелагеи остановился, а ладони превратились в цепкие птичьи лапы, впившиеся когтями куда-то в затылок.
- Смотрите, - где-то далеко позади них выдохнула Пелагея. - Я держу Взор, смотрите и запоминайте.
Мария услышала, как сдавленно охнул муж. И открыла глаза. Нечеткий мир вдруг обрел фокус и резкость, будто она смотрела сквозь волшебную призму. В центре всего парил Виссарион. Малыша окружало сияние, но это был не ровный свет, похожий на тот, который исходит от обычной лампы. Нет, сына окружало нечто глубоко-синего цвета, в котором бурлили круговороты и взрывались сверхновые. Это колыхающееся нечто окружало сына, образуя неровный кокон, на полметра выступающий во все стороны. В толще "стенок" кокона плавали комки и жгуты чего-то более плотного, словно медузы в море или далекие звезды. От кокона вверх уходили толстенные фиолетовые жгуты.
Глаза Виссариона в окружающем сиянии выглядели провалами белого пламени, жгущими, словно зев мартеновской печи. А лицо его было безмятежным лицом Будды, каким того изображают на статуях - бесстрастное и безвременное. Ребенок смотрел на неё, на отца, на Пелагею... обволакивая их всех своим теплом и любовью. Мария потянулась к сыну - желая прикоснуться, зачерпнуть, нырнуть...
Где-то далеко резко хлопнуло, и мир снова превратился в плоскую картинку.
Мария заморгала, сгоняя слезы, градом катящиеся из глаз. Рядом мучительно кашлял Игорь, тер глаза, в которых тоже застыли капельки соленой влаги. А Пелагея уже стояла рядом и участливо заглядывала в глаза.
- Как вы, нормально?
Мария молча кивнула и рывком бросилась к сыну. И, прижав его к себе, разрыдалась бурным плачем облегчения. Она еще не понимала, что увидела. И не знала, что это значит. Но почему-то теперь она твердо знала, что сказанное Пелагеей о сыне - правда. И что у них на самом деле нет беды, - тоже.
Пелагея сняла Висса со стола и присела на лавку. Ребенок тотчас принялся ковыряться в ее косе, пытаясь вытянуть прядь побольше. Она ласково пощекотала его, но отводить шаловливую ручку не стала.
- Ну что ж, малые мои. Вот вы и посмотрели. И надеюсь, увидели. Увидели же? Что, расскажите.
Мария с Игорем молча кивнули, а потом, поощряемые кивками Пелагеи, рассказали о своих впечатлениях. Говорила Мария, а Игорь кивал в подтверждение. Пелагея молча выслушала их и одобрительно хлопнула ладонью по скамейке как только они закончили.
- Да, увидели вы не всё, но и этого вам за глаза. У вас сейчас в голове не все укладывается, но боль твоя, Мария, и страх за сына поутихли, так ведь?
Мария судорожно дернулась, выражая согласие и хотела было что-то сказать, но Пелагея предостерегающе подняла руку.
- Пока слушайте, неча разговоры говорить. Так вот. Беды у вас, как я уже сказала, - нет. Если только вы за такую счастье не посчитаете. А счастье ваше в том, что ребенок ваш не простой, а из Людей. Из тех самых, что некогда сотворены были, и жили в согласии и единстве со всем миром. И сами миром являлись. Не отгораживаясь ни от чего, и не боясь никого. Видя каждую струнку души мира, каждой его частицы, каждого существа, что населяет наш мир. И не только наш, ведь жизнь есть и далеко отсюда, даже звезды в какой-то степени являются живыми существами. И Люди все это могли видеть и ощущать. А при желании и разговаривать. Не было ни зла, ни страха. Ни злобы, ни ненависти. Им не было чему завидовать, ведь они были частичкой всего, всем и ничем. Вот.
Пелагея перевела дух, поворошила волосы Виссариона и продолжила:
- Но потом Людей становилось все меньше, зато все больше появлялось человеков. Те произошли от Людей и ничем не отличались внешне от них, кроме одного - они были ограждены от мира. Почему это произошло и как так вышло - загадка, а может на это знание кто-то наложил табу в начале веков - ответа нет. Но мировая душа и струны ее стали недоступными для мелких чувствами существ, что стали плодиться и размножаться безмерно и безоглядно. И человеческое стало в мире доминировать. Хотя Люди не исчезли безвозвратно, все-таки человечество произошло от них, и кровь их, пусть и разбавленная веками и поколениями, живет в каждом из нас. И иногда на свет появляется человек, который не совсем обычен, потому что может зрить незримое и ощущать неощущаемое. В разные времена их называли по разному. Когда богами, когда колдунами. Иногда певцами, а иногда - врачевателями. А они были простыми Людьми. Настоящими. И жили долго, их век все-таки более долог, чем у их ограниченных потомков. Но и они не были бессмертными и исчезали с лица земли, а мир снова замирал в ожидании следующего чтеца его души. Правда, многие из них оставляли учения о мире и о том, как найти в себе сверхчеловеческое. Эти учения быстро становились тайными или наоборот - настолько известными и обыденными, что человечество не уделяло внимания их постижению. Это стало уделом одиночек, но иногда они образовывали сообщества. Такие личности прославлялись как медиумы и прорицатели, как великие врачеватели и полководцы. Некоторые становились знахарями и ведунами. Это были времена волхвов и друидов. Иисуса. Бодхидхармы. Магомета. И многих других, канувших в небытие под прессом человеческого безразличия. Возможно и сейчас на Земле живет кто-то из Людей, но их присутствие не ощущается.
Виссарион чихнул, а потом и зевнул. Пелагея прервала свой рассказа и перехватила малыша удобнее для него, похоже сон наступал на малыша с неодолимой силой, и мешать этому не стоило. Понизив голос, женщина все же решила завершить рассказ прямо сейчас:
- Сама я - обычная. Просто мне было дадено Знание. Давным-давно. Так уж получилось, что в обмен на великое горе я познала Мир. А он - меня. Вот так и живу, помогаю всем, кому необходимо, это моя стезя. Понимаете, я вижу мир и его жителей. И вижу не просто глазами, но и душой. Вы ведь знаете про ауры, сейчас все о них знают, это уже каждая собака слышала. Так вот - у всех своя аура. А у таких как я и у Людей уходит в синеву, и чем глубже цвет, тем глубже обладатель в суть Мира погружен. А ваш Виссариончик, вы сами видели, глубже уж и некуда. Да и в ауре у него следочки других сущностей видны, что богам присущи. Ну, таких раньше богами считали. Вот, а каналы эти, что в небо уходят, это и есть именно каналы, и через них сын ваш к такому доступ имеет, что мне даже страшно представить, скуден мой разум супротив такого.
Мария не выдержала и перебила женщину, приблизившуюся к больной теме.
- Так что же дальше-то? Что у него за приступы, как их лечить? Пелагея, он ведь неживой, когда...
- Ох, Мария, Мария... Да скажу я сейчас, скажу. Ведь и начала уже, о том и говорю. Так вот, Виссарион малыш еще, пусть и необычный, но все равно младенчик неразумный. Не может он пока все это видеть и понимать, но ощущать-то - ощущает. И лезет в канал по неразумию, и тогда его уносит в далекий океан мирового знания. Вот и плавает как головастик лягушиный - туда ткнётся, сюда. Там отщипнет, там потрогает. А так как маленький еще, то весь и уходит, в теле лишь дух остается. Но вы не бойтесь. Он у вас из настоящих, ничего с ним не случится. Я бы сгорела, а он там свой.
Пелагея прервалась. Виссарион поворочался и сыто чмокнул губами, уже во сне. Он лежал у нее на руках и спал, маленький и такой беззащитный. И улыбался чему-то во сне. Не улыбнуться в ответ было выше всяких сил.
- Я ему могу помочь чуть-чуть, всё-таки я старая гостья в этом мире. Он не станет после этого уходить, но изредка будет спать как убитый. Да, просто всё будет происходить во сне. Смотрите сами. Оно как бы и так ничего страшного с ним не происходит, просто неприятно видеть такое, я понимаю.
Пелагея смотрела на Марию и Игоря, ожидая их решения. Они переглянулись, словно ища ответ в глазах друг у друга. И Мария сделала выбор.
- Сделайте как говорите... это ведь не будет во вред?
Хозяйка улыбнулась и неуверенно двинула плечом:
- Не во вред, но и не на пользу. Просто станет чуть по-другому. И запомните, это никак не повлияет на его будущее. Да и будущее это целиком зависит от вас и от него самого. Он не мессия какой, не стоит так думать. Ни в коем случае не думайте так. Он вообще может остаться обычным. А может стать кем угодно, хоть богом. Но это каждому доступно, на самом-то деле. В общем, давайте - выходите из комнаты и посидите там, пока мы тут с ним побеседуем, он как раз спит.