Голубева Юлия : другие произведения.

Цена величия - 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение романа Цена величия. Долго меня уговаривали за него взяться, но, признаться, не хотелось. Вот какое получилось начало. Пока нет даже рабочего названия, но еще я не уверена, что буду писать дальше.

   По темным улицам Рима ехали два всадника. Встречные отряды ночных вигилов сдерживали окрики и почтительно приветствовали их, едва распахивался плащ на едущем впереди и становилась заметна преторианская кираса с нагрудными фалернами. Вигилы недоуменно оборачивались вслед и гадали, куда мог отправиться в столь поздний час префект преторианцев.
   Всадники обогнули императорские форумы, оставили позади Велабр и Бычий форум, и по мосту въехали в Затибрский район.
  -- Господин! Зря ты не взял сопровождение! - поежился в седле спутник Макрона, запахивая плотней плащ. - Не ровен час...
  -- Не трусь, Луп! - резко ответил Макрон. - Кто из грязного отребья посмеет напасть на меня? Только б не заблудиться и вернуться к утру.
   Он пришпорил коня, спутник последовал его примеру, и по Портовой дороге они поскакали в молчании к Эмпорию. Там, за складами, их ждала цель их ночного путешествия. Городская свалка.
  
   Макрон с ужасом думал о том, что ему предстояло сделать. Едва зажгли в городе огни, как в дом к нему постучал непрошеный посетитель, и после краткой беседы с ним, префект велел седлать лошадей. Просьба Силана убила его, но отказать своему новому другу он не смог, да и не захотел бы. Страшное происшествие во дворце ужаснуло его до глубины души. Знай он раньше об этом, то успел бы предпринять и сам шаги для спасения дочери той, кого он любил больше всей на свете, и чья смерть выбелила его волосы всего полтора месяца назад. Макрон не смирился с ее потерей, продолжая думать, как о живой, и неустанно молить богов вернуть его возлюбленную.
   Теперь он обязан спасти ее дочь, отверженную собственным сумасшедшим отцом и обреченную на гибель среди отбросов. Как мог Калигула, боготворивший Клавдиллу, приказать убить их дочь? Почему он решил возвести вину за смерть матери на несчастного ребенка, которому подарили жизнь боги, оставив в утешение скорбящему вдовцу, едва оправившемуся от жестокой нервной болезни после похорон жены?
  
   Они с Лупом уже побывали у Хереи во дворце. Старый воин только и смог предположить, бессильно разводя руками, что маленькую Юлиллу по обычаю положили на дорогу рабы, но расспросы растерянной челяди ничего не дали. Подобрал ли кто-нибудь крохотный сверток с младенцем или ее, незамеченную, вместе с мусором свезли на городскую свалку уборщики улиц: ответы на эти вопросы и рассчитывал получить Невий Серторий, предприняв путешествие за Эмпорий.
   Но неудачи продолжали преследовать их по пятам. Смотрители ничего не знали, но под гневным взглядом префекта претория до утра ворошили мусор, свезенный недавно из городской черты. Ребенка не было.
   С этой вестью усталый и расстроенный Макрон, едва пропели петухи, стучался в дом Силана.
  
  
   I
  
  
   Io, Saturnalia! Праздник бил ключом в Капуе, ворвавшись в размеренный распорядок жизни горожан. Город гулял, искренне полагая, что золотой век вернулся на эти недолгие дни. Эдикт нового цезаря, возвестивший о Ювеналиях, новом празднике, продолжающем любимые Сатурналии, вызвал радость и всеобщее ликование. Суды и школы закрылись, все наказания были отсрочены. Эти дни горожане пировали, устраивали различные игры, дарили друг другу подарки. Дни и ночи напролет по улицам носились толпы в цветочных венках, опьяненные вседозволенностью и вином. Простые рабы наравне с хозяевами веселились, отдыхая от тяжелой работы и пили в кабачках за одним столом с гладиаторами и тискали дешевых шлюх, покупая любовь и выпивку за подаренные хозяевами деньги. Io, Saturnalia!
   Лишь один дом на окраине в эти веселые дни стоял тихий и темный. В первый день праздника хозяин, облаченный по обычаю в темную тогу, устроил пир для домашних рабов, лично прислуживая за столом в память о легендарном времени, когда все еще были равны, и вручил каждому небольшую безделушку и несколько ассов, приказав, чтобы ни один не возвращался до конца Ювеналий. Рабы перешептывались украдкой, с грустью рассматривая скудные дары. Старому кравчему досталась статуэтка Венеры, а молоденькой рабыне - дешевая фибула для мужского плаща. Тихо меж собой рабы менялись безделками или неслись в лавку скупщика выручить лишний асс на выпивку.
   Клавдию, как и любому патрицию, был ненавистен любимый праздник черни. Унизительно было прислуживать рабам с разным цветом кожи, играть по обычаю с ними в кости за хозяйским столом и слушать иступленные вопли "Io, Saturnalia!" из тысячи пьяных глоток, орущих за стенами дома. Сегодня Клавдию совсем не везло. Собственным слугам угораздило проиграть две сотни сестерциев, отложенных на покупку дешевой ткани для их же туник. Рабы усиленно делали вид, что не замечают хмурого чела хозяина, и нагло делили меж собой звонкие монеты.
   Ну вот, наконец-то, дом стих. Слуги ушли, отпущенные на дни Сатурналий, и Клавдий, вздыхая и хромая сильнее, чем обычно, погасил все огни в атриуме и над дверью снаружи - предосторожность, чтобы не нагрянули незваные гости.
   Неслышной тенью к нему в таблиний скользнула Кальпурния и нерешительно остановилась перед столом, за которым сидел Клавдий, погруженный в невеселые думы.
  -- Девочка моя! - лицо старика на миг осветилось улыбкой. - Проходи, не стесняйся моего дурного настроения. Я припас для тебя подарок.
   Из капсы, стоящей на столе, Клавдий достал ожерелье из мелкого жемчуга.
  -- Вот, привез из Рима для тебя.
  -- Но позабыл там свое веселье.
  -- О каком веселье может идти речь, если произошло столько печальных событий, - вздохнул Клавдий и нахмурился.
   Кальпурния осторожно промокнула кончиком туники нежданно заслезившиеся глаза.
  -- Жаль Юнию. Я искренне полюбила эту прекрасную девушку. Несмотря на мою профессию, она была ласкова со мной и позаботилась перед отъездом, подарив множество украшений и нарядов. О Великая Мать, неужели это было всего лишь год тому назад?
  -- Рождение ребенка причинило ей жестокие муки, но умерла она тихо и без страдания, истекая кровью. Хотя Харикл и клялся мне перед ларарием, что кровотечения не должно было быть, он сделал все верно.
  -- И ты поверил? - спросила Кальпурния.
  -- А почему нет? В ту ночь случилось много необъяснимых и странных вещей, - Клавдий вдруг испуганно понизил голос и придвинулся ближе к Кальпурнии. - В тот миг, когда последний вздох слетел с ее уст, сильный порыв ветра разом потушил все факелы и светильники во всем Риме. Город разом окутала тьма. А все присутствующие явственно слышали осторожные шаги рядом, и каждого во дворце коснулись крылом боги смерти. Будто пометили своей печатью. Лишь я и Агриппина не почувствовали на себе дыхание смерти. Я не знаю, почему обошли нас вниманием подземные боги, но у Ливиллы и Друзиллы случился нервный припадок, да и у мужчин замерло сердце и перехватило дыхание, когда резко обдало ледяным холодом.
  -- А Гай Цезарь? - с ужасом спросила Кальпурния.
  -- Я не знаю, что он испытал в ту страшную ночь, он все время был рядом с Клавдилллой, она что-то сказала ему перед смертью. И после этого наш император так переменился.
   Клавдий склонил голову и надолго задумался.
  -- А может, - наконец заговорил он вновь, - эти перемены произошли в нем после похорон и долгой болезни. Я уверен, что Юния стала богиней, но не светлой, как Август, а темной спутницей Гекаты, которой она поклонялась всю жизнь. Я узнал об этом от Пираллиды. - Кальпуриния слушала Клавдия, затаив дыхание. - В погребальный костер на глазах у всех ударила молния, в тот же миг Калигула упал замертво, а когда мои племянницы поднялись собрать останки в золотую урну, то не нашли ничего, кроме пепла от дров.
   Кальпурния испуганно вскрикнула и поспешно зажала рот рукой.
  -- К сожалению, я поздно догадался, - продолжал Клавдий свой страшный рассказ, - что Гай Цезарь последовал во тьму за любимой, и врата царства мертвых захлопнулись за ним. Лишь обманом удалось мне заставить его вернуться к свету. Но теперь я не знаю, верно ли я поступил. Он стал совсем другим. Будто все злое и порочное в его душе проросло наружу, заглушив доброе и человечное. Он приказал даже уничтожить свою дочь, при всех обвинив малютку в смерти матери. Не пожелал поднять на руки и дать имя. А мы все так привязались к этой прелестной крошке, которую он даже и не видел. Маленькая Юлилла, как две капли воды, походила на мать, только глаза зеленые и волосы рыжие, как у отца.
   Клавдий сам не выдержал и разрыдался. Кальпурния ласково погладила его седую голову, уже не пытаясь сдерживать своих слез.
  -- А где сейчас Юлилла? - спросила девушка. - Ее спасли от несправедливого гнева отца?
  -- А кто посмел бы ему перечить в тот миг? Видела б ты его сумасшедший взгляд. Рабы отнесли Юлиллу на дорогу, и она пропала. Я знаю, что тайком Макрон пытался разыскать ее, но опоздал. Может, ее отвезли на городскую свалку или кто-то из прохожих подобрал. Мне страшно представить, какая участь ждет малютку. Ее ждет жалкая судьба рабыни. Лучше б голодные бродячие псы сожрали ее, чем...
   Вскрик Кальпурнии перебил его торопливую речь. И Клавдий вдруг увидел, как потемнело ее лицо, будто легла черная тень, и ярким блеском загорелись глаза.
  -- Дочери Юнии уготована иная участь! - возвестила она чужим голосом, и глаза ее засияли еще ярче. - Она возвысится над всеми живущими!
   До смерти напуганный Клавдий резко толкнул девушку, и она упала без чувств. Старик затормошил ее.
  -- Что с тобой?
   Лицо ее просветлело, и она открыла глаза. Уже погасшие.
  -- А что со мной? Все в порядке. Наверное, твой рассказ...
  -- Ты говорила со мной, но это был не твой голос... Тебе было видение?
   Кальпурния с недоумением посмотрела на него, и Клавдий смутился, осознав, какую глупость только что совершил. Неужели сама Клавдилла пыталась что-то сказать ему? А он, старый дурак, испугался. А ведь можно было найти ответы на многие вопросы, что мучили его.
   Он иступлено затряс Кальпурнию за плечи, пытаясь разглядеть неземной блеск в ее глазах.
  -- Не уходи, Юния! Я узнал твой голос! Поговори же со мной! - кричал он, не замечая, как дрожит и со страхом смотрит в его искаженное болью лицо девушка. Порыв его сразу иссяк, едва он понял тщетность попытки. - Скажи мне самое важное, Клавдилла, - тихим голосом, без всякой надежды, попросил он. - Что ты сказала Калигуле перед смертью?
   Но глаза Кальпурнии закатились, и она лишилась чувств. Клавдий обнял ее и горько зарыдал.
  
  
  
   В императорском дворце на Палатине шла подготовка к празднеству нового года. Колонны обвивали гирляндами лотоса, привезенного с берегов Нила, статуи богов в атриуме облачали в новые одежды и повсюду устанавливали вазы с дивными ароматными цветами. На кухне тоже царила суета, повара готовили у жарких печей, обливаясь потом, челядь сбивалась с ног, разбирая повозки со всевозможной снедью, привезенной с разных уголков римской империи. Император в очередной раз собирался поразить Рим великолепием и щедростью. В триклинии натягивали тент и привязывали к разноцветным лентам наверху первую партию корзинок с дарами для гостей, тащили наверх мешки с цветочными лепестками, что по замыслу, должны были осыпать гостей во время пира. Танцовщицы и актеры репетировали, а рабы расставляли столы и ложа, покрывая их драгоценными тканями и обрызгивая благовониями. Господа еще не поднимались со своих затканных золотом постелей, не смотря на утреннюю суету.
   Виниций, проснувшийся еще на рассвете по старой привычке, облокотившись на локоть, перечитывал любимые строки Катулла, изредка вскидывая глаза на обожаемую жену, что сладко почивала рядом. Детский крик, резкий, громкий и требовательный, заставил Юлию Ливиллу поморщится во сне и открыть глаза.
  -- Опять мальчишка Луций просит молока, - улыбнулся ей Марк. - Агриппина жалуется, что он без конца голоден.
  -- Ей ли жаловаться, - с улыбкой молвила Ливилла, протягивая мужу руку для поцелуя. - Кормилица дает ему грудь и меняет пеленки, а мать преспокойно почивает в другом крыле дворца, даже не слыша плача сына, - досада просквозила в ее последних словах. - Надо попросить брата отвести кормилице с ребенком другую спальню. Мне надоело просыпаться среди ночи от криков маленького Агенобарба. Он такой же громкий и буйный, как его отец.
  -- А помнишь, как разозлилась твоя сестра, когда, попросив дать имя младенцу, Калигула предложил дать имя Клавдий в честь красавца дяди? - улыбнулся Виниций.
  -- Да уж. С тех пор она возненавидела невиновного в этой дурацкой шутке Клавдия и даже не выносит его присутствия. Из-за ее бешеных нападок старику пришлось уехать в Капую. Но, думаю, он только был рад этому предлогу покинуть шумный дворец. Ему никогда не нравилась наша веселая, праздная жизнь.
   Занавес откинулся, пропуская в кубикулу Агриппину.
   - Кажется, супруги перемывают мне косточки, - сказала она. - А я вот зашла пожелать вам доброго утра. Опять Луций безобразничал ночью? У тебя под глазами темные круги, сестра. Не спалось? Я уже решила сегодня отправить их с кормилицей в дом сестры Агенобарба. Пусть Эмилия Лепида позаботится о мальчишке.
   Юлия и Виниций украдкой переглянулись, и про себя Ливилла подумала: "Когда у нас с Марком появятся дети, я никогда не стану отсылать их с глаз подальше", а вслух сказала:
  -- Ты верно рассудила, сестра. В тихом доме Лепиды ему будет лучше, чем в шумном дворце.
   Агриппина равнодушно пожала плечами и тут же позабыла о сыне, вспомнив, с какой новостью пришла к сестре.
  -- Надеюсь, для вас не секрет, с кем уже вторую ночь делит ложе наш император?
   Ливилла даже привстала от изумления. Агриппина, всласть помолчав и вдоволь насладившись ее потрясением, наконец с деланным небрежением произнесла:
  -- Энния Невия.
   Слова ее произвели настоящую бурю. Позабыв о наготе, Юлия вскочила и принялась нервно расхаживать по кубикуле.
  -- Но как? Не может быть! - восклицала она, заламывая руки. - Юнию похоронили совсем недавно, и Гай любил ее больше жизни! Неужели он так быстро утешился? Да и кем? С кривозубой Эннией?
  -- Ну, ну, Ливилла, - отозвался Марк. - Невия красива, не стоит сейчас искать в ней недостатки. Они есть у каждой женщины.
   Ливилла громко и негодующе фыркнула. Агриппина открыто забавлялась ее состоянием.
  -- Я считаю, наш император поступил, как всегда, мудро, - продолжал Марк, делая вид, что не замечает злых взглядов жены. - Страшная болезнь из-за смерти Юнии едва не свела его в могилу. Для всех будет лучше, если его горе утихнет, и разум восстановится от пережитых потрясений. Гай, да и все мы, никогда не забудем божественную Юнию, но надо продолжать жить. Ведь ее отсутствие не мешает нам веселиться на пирах и играх, которые устраивает император для Рима?
   Сказав это, он испытующе посмотрел на жену. Юлия смутилась и промолчала. Чело ее разгладилось.
  -- Но Энния-то какова! - вскричала она.
  -- Она давно признавалась мне, как сильно влюблена в Калигулу, - проговорила Агриппина. - Просто добилась своего. Она когда-то рассказывала, что наш Гай даже обещал жениться на ней, но обманул, промолчав, что помолвлен с Клавдиллой. Она тогда так сильно переживала. Потом наладилось с Макроном, но теперь-то она заставит брата исполнить клятву.
  -- А вот это вряд ли, - заметила Ливилла самым своим язвительным тоном. - Кое-кто не позволит ей этого. Неужели ты, Агриппина, позабыла о Друзилле, что не меньше Эннии бесновалась и сходила с ума от того, что брат верен своей супруге?
   Поймав изумленный взгляд Виниция, Юлия прикусила язычок, да поздно. Но ее спасла Агриппина.
  -- Нас, кстати, звали завтракать в покои императора. Думаю, он удовлетворит наше любопытство. Если, конечно, уже не приказал вышвырнуть Эннию из дворца, чтобы не смущать нашу нравственность.
   Ливилла громко хмыкнула и не удержалась от колкости.
   - Да уж, конечно. А Макрона не забыли позвать?
  
  
   Лучи солнца нашли хозяина дома в таблинии. Макрон еще не ложился и разбирал, бурча под нос ругательства, неотложные бумаги. Слуги уже доложили ему, что госпожа исчезла из дома. И он догадался, куда направилась и где сейчас его жена. Наверное, уже бывшая.
   Как изменила привычный уклад жизни смерть Клавдиллы! Так же как когда-то и ее приезд в Рим. Но теперь перемены произошли к худшему. Разбито сердце на мелкие кровоточащие осколки и поломана линия судьбы. В таблиний неслышно ступил слуга и почтительно положил перед префектом претория таблички. Приглашение на завтрак к императору. Что ж, чаша унижения сегодня будет осушена до последней капли. Макрон тяжко вздохнул и повелел принести воды для умывания и парадную тогу.
  
  
   Все близкие родственники собрались в спальне императора за роскошно накрытым столом. Макрон, едва ступив в просторную кубикулу, сразу уловил взгляды, направленные на него. Насмешливые сестер цезаря, сочувствующий Виниция, смущенный собственной жены, Калигула же откровенно зевал, показывая зубы. Огромное ложе даже не потрудились задернуть занавесом, демонстрируя всем смятые простыни в пятнах от вина.
   Префект претория, стараясь не выдать обуревавших его противоречивых чувств, приветствовал императора, и затем остальных. Эннию с наспех прибранными волосами он подчеркнуто не заметил.
  -- Знаешь, Макрон, - Гай наконец-то обратил на него бесстыжий взгляд зеленых глаз. - Тебя, своего лучшего друга и самого надежного советчика, я позвал для того, чтобы сообщить важную новость. Ты вновь стал холост. - И громко расхохотался. - Мы решили с утра начать пирушку в честь твоего развода с женой. Сегодня ранним утром мой эдикт сообщили на форуме. Не могу же я за спиной приятеля спать тайком с его женой. Императору не приличествует совершать подобные поступки. Граждане Рима сочтут это дурным примером. Нравственность превыше всего! Вот мой девиз.
   Макрон вежливо поклонился Гаю, стараясь не показать глубокой обиды, и ответил:
  -- Ты бесконечно мудр, мой цезарь. Приняв от сената титул Отец Отчизны, достойный тебя и твоих деяний, ты не мог поступить иначе. Я глубоко ценю то, что ты сделал для меня.
   Смущенная Энния глотнула вина и закашлялась. Калигула без церемоний звонко хлопнул ее по спине.
  -- Сегодня был провозглашен еще один развод. Кассий Лонгин бросил мою любимую сестричку и уехал в Малую Азию. Не хочешь жениться на Друзилле?
   Макрона едва не передернуло от ужаса и отвращения.
  -- Я подумаю, мой повелитель. Но, если изволишь приказать...
  -- Нет, не изволю. Я не властвую над сердцами своих подданных. Это было бы не этично по отношению к близким мне людям. Ну, давайте же совершим возлияние моей прародительнице, чтобы она устроила судьбу нашей Друзиллы! А где, кстати, эта девчонка? Я дважды посылал за ней раба.
   Все промолчали и выпили вино, догадываясь, что Друзилла едва ли появится во дворце после истории с Эннией. Вслед за этим возлиянием чашу вновь поднял префект претория.
  -- Я хочу возлить нашему императору, - сказал он, подобострастно кланяясь. - Вчера сенат оказал ему небывалые почести, прибавив к его славному имени еще новые титулы. Цезарь Добрый и Цезарь - Отец Армий.
   Калигула горделиво выпрямился.
  -- Скажу без лишней скромности - я это заслужил. К тому же сегодня по моему приказу начинается строительство нового дворца на той стороне Палатина, что обращена к форуму. Дворец Тиберия более не достоин меня! Я поселю здесь хромого заику Клавдия. Уже решил.
   Громкие рукоплескания завершили маленькую речь Гая Цезаря. Макрон хлопал громче всех и радостно улыбался.
  
  
  
   II
  
  
   После завтрака Калигула предложил всем пройти к началу строительства. Он не торопился, когда рабы облачали его в тогу, и весело острил, прекрасно зная, что под мелким дождиком стоит процессия жрецов и ждет своего великого понтифика, ожидая начала церемонии для освящения места нового дворца. Макрон хотел откланяться, сославшись на неотложные дела в курии, но ему не позволили уйти. Энния, блистая новым ожерельем из сапфиров, скромно потупив голову, изредка вставляла робкое словцо в разговор сестер. С бывшим мужем она боялась встречаться глазами.
   Неожиданно Калигула подозвал ее и небрежным жестом махнул на кровать. Невия покраснела под насмешливыми взглядами.
  -- Наш брат похотлив, точно фавн, - шепнула Агриппина. - Нам что отведена роль наблюдателей его любовных игр?
  -- Еще чего, - возмутилась Ливилла.
   Побледневший Макрон отвел взгляд, из всех сил пытаясь выглядеть невозмутимым. Но, к облегчению присутствующих, таким же небрежным жестом император показал им на дверь и добавил, что присоединится позже. И, вообще, пусть начинают церемонию без великого понтифика.
  
   Растерянная Энния поднялась по приставной лесенке на ложе и неловко стала стягивать тунику, не осмеливаясь возразить своему императору. Она и опомниться не успела от этой резкой перемены в ее жизни.
   Все произошло так внезапно. Два дня назад она допоздна засиделась в гостях у Агриппины, пригласившей ее в свои покои после ужина. Но почему-то не захотела остаться ночевать, а попросила служанку проводить к своим носилкам.
   Проходя сквозь таблиний Тиберия, она столкнулась там с Калигулой и слова сказать не успела, как он насильно подхватил ее на руки и отнес к себе в спальню. В его крепких объятиях она почувствовала себя на вершине блаженства. Еще бы! Столько ждать и надеяться! Но искра былой любви к Гаю, ярко вспыхнувшая в душе, безжалостно была затоптана, когда резко он овладел ею на ложе, даже не сняв с себя сандалий. А на утро приказал ей остаться во дворце и запретил возвращаться к Макрону. Тело ее болело от грубых ласк, граничащих с жестокостью, и сердце ныло от несправедливости и жалости к себе и мужу.
   Грубый окрик Гая отвлек ее от невеселых дум, и она торопливо сняла сандалии. Жесткие пальцы вцепились в ее роскошные волосы, Цезарь запрокинул ей голову и резко впился зубами в нежные губы. Она застонала от боли и дернулась. Он сдавил ей грудь и ущипнул, принуждая к покорности и, стиснув зубы, она повиновалась, раздвинув ноги.
   К счастью, торопливый удар в медный гонг нарушил их уединение, и Калигула недовольно рявкнул:
  -- Кого принесло?
  -- Мой господин, - из-за занавеса показалась голова Хереи. - Ты велел в любой час предупредить, когда придет скульптор. Он здесь.
   Калигула кубарем перекатился через Эннию, и выбежал, крикнув напоследок:
  -- Пошла прочь!
   Девушка, прикрывая грудь туникой, разрыдалась от нелепого унижения, но стала поспешно одеваться. Ей хотелось забиться в самый дальний и темный угол и выплакаться всласть, чтобы смыть слезами свой позор.
  
   Хмурый маленький человечек простерся ниц, едва показался император.
  -- Ты принес? - дрожа от нетерпения спросил Калигула, пожирая глазами небольшой деревянный ящик. - Никто не видел, что там?
   Онемевший от испуга скульптор приподнял голову и помотал головой.
  -- Отлично! Кассий рассчитайся с ним. Дай столько, сколько он попросит, - сказал Гай и, склонясь к преторианцу, едва слышно добавил. - Вели выдернуть ему язык и перебить пальцы. И оплати ему это тоже. Щедро.
   Изумленный до крайности Херея кивнул и поднял ящик с мраморного пола.
  -- Не трожь! - хрипло выкрикнул Калигула. - Я сам!
   Он выхватил ящик из рук остолбеневшего Кассия и поспешно вышел. Шаги замедлил он только перед входом в свои покои. Эннии уже не было, простыни она заботливо задернула, стол с остатками завтрака убрали рабы.
   Гай нетерпеливо отдернул занавес с потайной ниши и наконец приподнял наспех сколоченную крышку. Среди опилок покоился бюст из темного мрамора. Сдерживая благоговейную дрожь в руках, Калигула приподнял его и осторожно поставил на возвышение, установленное в нише.
   - Вот мы и встретились, моя бессмертная любовь, - с нежностью произнес он и расплакался. На него с постамента смотрела темноликая Юния.
   Трепетной рукой Калигула нежно погладил завитки ее волос и провел по щеке. Он помнил свои ощущения от прикосновений, когда она покоилась на погребальном ложе. Такая же прекрасная и холодная. Подземные боги даровали им краткое блаженство встреч в царстве мертвых. Такой он запомнил ее. И она вернулась к нему в образе темной богини, сотворенной умелыми руками скульптора. Гай приник поцелуям к хладным мраморным устам.
  -- Милая, любимая, - голос его срывался. - Я вечно буду любить тебя. Я остался совсем один, и тоска сводит меня с ума. Знала бы ты, как я ненавижу их всех. Ненавижу, за то, что они живы, и я вижу их лица, а ты навсегда ушла от меня. Я отомщу им, что они осмелились жить и каждый изопьет до дна чашу моей мести. Я обещаю тебе, моя звездочка. Ты будешь гордиться мной!
   Он бы еще долго беседовал с мраморной Юнией, но тихая возня отвлекла его. Император задернул занавес и громко крикнул:
  -- Кто там?
   Опять Кассий Херея напомнил ему, что фламины и прочие жрецы мокнут под дождем хмурого зимнего утра и дожидаются начала освящения. Калигула вздохнул, задернул плотный занавес, прикрыв потайную нишу, и вышел из кубикулы. Его ждали живые.
  
  
   Макрон возвращался на Эсквилин. Известие о своем внезапном разводе из уст императора потрясло его. Потрясло не то, что он лишился жены, а подлость того, кто называл его своим другом. Ничего другого он не ждал от тщеславной и мелочной Эннии. Она мечтала о пурпурном плаще императрицы Рима и с радостью прыгнула в постель поманившего ее Калигулы. Только вот сделает ли он ее императрицей? Макрон мрачно усмехнулся.
   Ему вспомнилось предложение Калигулы жениться на Друзилле, и теперь он не сдержал дрожи отвращения. Весь Рим судачил о ее расставании с Кассием Лонгиным. Префект знал от бывшей любовницы, что тот был влюблен в Клавдиллу. И его бегство из Рима в провинцию казалось ему мудрым решением, как и то, что он наконец-то бросил неверную и недостойную его жену. Интересно, оскорбил ли этот развод императора? Если так, то Лонгину несдобровать. У злобного и мстительного Калигулы длинные руки.
   Долгий день кануна январских календ преподнес Макрону еще одну неожиданность. Номенклатор у дверей дома озадачил его известием о таинственном госте, прячущем лицо и нетерпеливо ожидающем в осциуме. Неужели новая неприятность, подумалось префекту претория, и он не ошибся.
   Гостем, закутанным в плащ, оказался Марк Юний Силан.
   - Нас никто не должен видеть вместе, мой друг, - горячо зашептал он, повиснув на огромной руке Макрона и пугливо озираясь.
   - Что случилось? - так же шепотом спросил префект, которому передалось состояние сенатора. Они наглухо задвинули занавесы в сквозном таблинии, повелев никого не тревожить. Единственный человек, кто непременно нарушил бы подобный приказ, теперь навсегда покинул этот дом. Любопытная Энния.
  -- Наш император сошел с ума, - мрачно прошептал Силан, - сегодня такое творилось на церемонии освящения строительства.
   Затаив дыхание, Макрон обратился в слух.
  -- При всей коллегии жрецов и фламинах он вдруг начал рассказывать о давнем пророчестве Фрасилла. О том, что Римом будет править божество, рожденное не в Вечном городе, и распространит свою власть по всему миру. Его появление тысячу лет назад предсказано мудрецами Востока, и Фрасиллу открылось это пророчество путем долгого изучения небесных светил. Мы все слушали, долго не соображая, к чему клонит наш император. Но когда он во всеуслышание объявил, что пророчество не о ком-нибудь, а о нем...
   Макрон громко выдохнул.
  -- Наши глупцы пали ниц перед ним, даже не усомнившись ни на миг в этой бессмыслице. Я был вынужден последовать всеобщему примеру, это нетрудно было сделать, так как от ужаса ноги сами подкосились, и я рухнул в холодную грязь. Я уловил некоторое недоумение на лицах его сестер, но все вокруг так превозносили обожаемого императора-бога, что, естественно, им показалось неуместным выражать свои сомнения. К тому же быть сестрами божества - это почетно и в высшей мере приятно. Калигула сказал, что на торжественном пиру вечером выдаст тайну о своем истинном происхождении. И все почли это за величайшую милость.
   Силан умолк, теребя край плаща. Из глаз его капали слезы. Макрон в недоумении тер лоб и тоже молчал, осмысливая услышанное. Смерть Юнии принесла великие беды Риму!
  -- Ты не верил, сенатор, в его любовь к твоей дочери, - сказал Невий. - Но посмотри теперь, что сделала с ним ее гибель!
   Юний вспыхнул и гневно посмотрел на Макрона.
  -- Ты тоже безумно любил ее, - запальчиво возразил он, - но ты не сошел с ума и не приказал бы выбросить ребенка, которого родила она в муках, доверив ему.
  -- Я - не он, - вымолвил Макрон. - Возможно, я любил ее немного меньше. Нам не измерить глубину его горя.
   Силан махнул рукой.
  -- Рим в страшной опасности. Какие еще безумства учинит Калигула вслед за этим заявлением о своей божественности? Я помню его мальчишкой в Антиохии. Он и тогда невесть что плел о своем предназначении. Моя бедная девочка верила ему и во всем потакала. Германику недосуг было заниматься воспитанием сына, а Агриппина слишком баловала мальчишку и без конца разъезжала с мужем, вместо того, чтобы осесть в Риме, как добропорядочной матроне, и воспитывать детей. Уже, тогда, в Сирии, я заметил, что Сапожок не в своем уме. А Клавдилла и слушать ничего не желала, даже наперекор Тиберию пошла, когда он противился их браку.
  -- Что нам за дело до безумств Калигулы? - возразил Макрон. - Пусть себе творит, что хочет. Пока он считает, что цель его жизни - бесконечные празднества и огромные растраты, мы будем править империей и богатеть. Я знаю, что тебе подчинен сенат, и все незаконные сделки проходят при твоем участии. Не удивляйся, мой друг, я давно осведомлен о теневой стороне твоих способностей к легкой наживе. Я оставлю себе моих преторианцев и армию. Завоевательные походы приносят немало прибыли, помимо триумфов. А знаешь, как наживаются те, кто поставляет армии провизию, оружие и лошадей? А если Гай Цезарь перестанет быть нам угоден, на смену ему уже есть Гемелл, твой воспитанник. Думаю, через год он уже будет в состоянии заменить Калигулу. Мы - власть и опора Рима, хотя наш сумасшедший не должен об этом догадываться.
   Силан молчал, но Макрон видел, что слова его поняты им верно и, скорее всего, одобрены.
  -- Что ж, - наконец произнес сенатор. - Причин для беспокойства нет. Пока нет, - поспешил он добавить. - Думаю, мы поладим с тобой, мой друг. Память о моей дочери связала нас нерушимыми узами, и, предав друг друга, мы предадим Юнию.
   Макрон вдруг заметил, как блеснула слезинка в уголке глаза собеседника.
  -- Если б ты мог стать моим зятем, а не проклятый Калигула, - с грустью сказал Силан.
   И Невий со стыдом вспомнил о своем малодушии. Ведь тогда перед свадьбой он так и не смог решиться похитить Клавдиллу и увезти из Рима. Проклятая власть застила глаза, да и явная ненависть Юнии заставила в последний миг передумать. А сейчас он мог поклясться, что она недолго любила его, хотя и не так страстно, как Гая, но любила.
  -- Я до сих пор боготворю ее, - уверенно произнес он, глядя в мутные глаза старика. Сильно постарел Силан, потеряв единственную дочь. - После ее смерти я не сближался ни с одной женщиной. И никогда впредь не сделаю этого. Сегодня император особым эдиктом развел меня с женой. Энния Невия теперь делит с ним ложе.
   Силан ахнул и безвольно опустился в катедру, держась за сердце.
  -- Да, - тихо произнес он. - Нам не измерить глубину его горя.
   И печально усмехнулся.
  
  
  
   III
  
  
  
   Каждая женщина помнит о своей первой любви. Одна хранит добрую память, иная - разочарование и боль. Но что делать, если эта первая любовь продолжает терзать и мучить всю жизнь? А сердце переполняется то прекрасными воспоминаниями, то душной ненавистью?
   Память Друзиллы хранила яркими картинками каждую подробность их отношений с Гаем. И порой, закрывая глаза, она будто наяву, видела пред собой лицо брата, шепчущего преступные слова любви, и чувствовала силу его объятий. Она никогда не признавалась ему, что влюбилась в него еще маленькой девочкой, и что она сама подстроила их первую близость. В силу своей прирожденной коварности ей было выгодно, чтобы люди осудили Гая и пожалели ее, соблазненную собственным братом. Калигула, виноватый перед ней, уже не мог разорвать цепкий круг порочной связи, страшась упреков сестры и угроз самоубийства. Но стоило вернуться Юнии в его жизнь...
   Друзилла проснулась от собственного стона мучительной боли, резко села и разрыдалась, уткнувшись лбом в колени. Соперница умерла, но все осталось по-прежнему. Она - нелюбимая и нежеланная. Гай даже сейчас отвергал ее, не в силах простить обман, которым она выманила его из царства мертвых, где он был с ней, своей мертвой женой. Проклятый Клавдий! Это он виноват во всем. Она испугалась угроз. Да, что он сделал бы ей - сестре императора?!
   Истеричные всхлипывания прекратились, Друзилла перевела дыхание. Надо держать себя в руках. Еще не все потеряно! Она вернет любовь брата! Вернет, во что бы то ни стало. А старый заика поплатится, что препятствовал этому.
   Спящий рядом мужчина пошевелился, и рука его легла ей на бедро. Друзилла нахмурилась и брезгливо отстранилась. Этот жалкий напыщенный красавчик успел набить оскомину. Девушка передернула плечами. Заманив к себе на ложе Ганимеда, она сполна отплатила Кассию за измену. Ей припомнился его отъезд в Малую Азию, и она весело улыбнулась.
   Друзилла и Кассий не разговаривали меж собой еще с похорон. Она видела, как глубоко страдает ее муж, но его душевные муки вызывали у нее не сострадание, ибо сострадать Друзилла не умела, а лишь злобу и негодование. Из чувства мести она даже вернулась в свой дом, покинув шумные покои дворца. Но не только поэтому... Кассий догадался, что произошло меж ней и братом. И вот она явилась вымещать на нем свою злость. Он терпел, стиснув зубы, стараясь не отвечать на насмешки и открытые издевки. Лонгин замкнулся в себе.
   Он сам подал прошение императору и, пряча глаза, попросил развести их как можно скорее, дескать, ему пора уезжать, а уговорить супругу переехать в Малую Азию, он так и не смог. Недовольный Калигула предложил было лично заставить Друзиллу повиноваться мужу, но Кассий решительно отверг это великодушное предложение. "Змея не должна покинуть столь тесный клубок своих сородичей", - подумалось Лонгину, и с тех пор про себя он не звал жену иначе, как "моя змейка".
   Змейка, едва Калигула сообщил ей о разводе, сразу оставила дворцовые покои и с вещами перебралась к нему в дом, не упустив возможности испортить Кассию последние дни пребывания в Риме. Виниций не преминул, однако, рассказать другу, что накануне с братом у нее вышла крупная размолвка.
   Друзилла страдала от одиночества, но не искала сближения с великодушным Кассием, а продолжала открыто насмехаться, поминая Клавдиллу при каждом удобном случае. Лонгин, как мог, избегал с ней встреч под одной крышей, но это редко ему удавалось. Змейка с поразительным упорством выслеживала его.
   Наступило последнее утро. Вещи Лонгина были собраны и погружены в обоз, сопровождающие рабы уже ожидали на улице, но хозяин медлил, стоя перед ларарием. Он все никак не мог решиться переступить порог дома. Стоит ли проститься с женой? Ведь столько лет он любил эту взбалмошную женщину, прощая все измены и закрывая глаза на сплетни. Он так и не затронул ее сердце, даже искорка любви не вспыхнула в ее темной душе, отравленной преступной страстью. Наконец, Кассий махнул рукой и решительно пошел в ее покои.
   Весь долгий путь в Малую Азию в его ушах звенел издевательский хохот бывшей жены. Друзилла верно все рассчитала. Едва Лонгин отдернул занавес кубикулы, как пред ним предстала сладострастная картина. Его прелестная супруга, извиваясь, точно неистовая вакханка, сладостно стонала в объятиях его лучшего друга. Красавчика Ганимеда. Большего позора Кассий не знал за всю свою жизнь.
   После отъезда супруга Друзилла стала тяготиться этой затянувшейся связью. Она тщательно скрывала ее от всех, стыдясь, что ее новый любовник предпочитает на ложе мужчин. Но удовольствие от позора, коим она с ног до головы обдала чопорного Лонгина, все еще заставляло ее улыбаться и принимать у себя по ночам Лепида, не скрывавшего, что с сестрой императора его связывает не сколько страсть, а сколько возможность быть ближе к цезарю.
   Но, в конце концов, он ей опротивел. Друзилла отвела глаза от женоподобного тела Ганимеда и презрительно фыркнула. Да у него даже кожа белей, чем у нее, и косметики на лице больше, чем у дешевой потаскухи. Аромат тщательно завитых волос неприятно щекочет нос и хочется чихнуть в и без того душной кубикуле. Она со вздохом поднялась и прошла в купальню. Эхо ее легких шагов прошелестело в опустевшем доме.
   Наслаждаясь блаженным одиночеством, она погрузилась в теплую воду, благоухающую драгоценными маслами. Сегодня канун январских календ и приглашение на пиршество в честь вступления в должность новых консулов уже ждет ее осциуме. Она должна ослепить брата своей красотой и заставить пожалеть о своей холодности. Гай сейчас одинок и долго не сможет хранить верность умершей, пылкость его натуры возьмет верх, а уж она будет рядом.
   Шорох за занавесом отвлек Друзиллу от мечтаний.
  -- Кто там? - крикнула она. Только б не Ганимед! Вряд ли у него хватит ума удалиться без прощального поцелуя. Друзилла недовольно поморщилась.
  -- Это я, тетя Друзилла! - из-за занавеса показалась черная кудрявая головка молоденькой девушки. Друзилла радостно улыбнулась.
  -- Входи, Мессалина! Буду рада, если присоединишься ко мне.
   Тонкая угловатая фигурка проскользнула в купальню.
  -- А правда можно? - спросила девчонка, облизывая розовым острым язычком пунцовые губки. Продолжая приветливо улыбаться, Друзилла кивнула. Она души не чаяла в вертлявой жизнерадостной Валерии, дочери своей близкой подруги Эмилии Лепиды. Молниеносно скинув тунику, девочка с плеском нырнула в воду, погрузившись с головой. Друзилла утерла брызги с лица, но не рассердилась на очаровательную шалунью. Из-под лепестков показалась черная макушка и блестящие гагатовые глазенки.
  -- Ой, прости, тетя Друзилла! - смущенно сказала Валерия. - Я не хотела портить твою прическу. Мама всегда ругается, когда я так делаю.
   Друзилла рассмеялась.
   - Сколько раз просила не называть меня "тетей". Я слишком молода, чтобы слушать, как ты так ко мне обращаешься. Тебя скоро выдадут замуж, ты станешь матроной, и по-прежнему будешь говорить всем "тетя". Твой муж будет насмехаться над тобой!
  -- Больше не буду, те... - и маленькой узкой ладошкой девочка поспешно зажала себе рот. - Я очень хочу замуж! Жду не дождусь, когда меня посватают. Мужа хочу себе красивого и статного! Такого, как Ганимед! - вдруг выпалила она к ужасу Друзиллы. В глазах ее заметалась паника.
  -- Не стоит обольщаться показной красотой. Все красивые мужчины не верны своим женам, - поучительно сказала она, стараясь скрыть смятение.
  -- Мне кажется, я влюблена в Эмилия, - призналась Мессалина. - Он самый красивый мужчина из всех, кого я видела в жизни.
   Она зацокала язычком. Друзилла увидела, как мечтательная дымка заволокла ее взгляд.
  -- Я думаю только о нем вот уже несколько дней. Мы с матерью встретили его в ювелирной лавке. Как ты думаешь, если мой отчим предложит ему жениться на мне, он согласится? За мной дают большое приданое, - наивно сказала Мессалина.
  -- Он не стоит твоего внимания, - упрямо повторила Друзилла.
  -- Но почему? - Мессалина обиженно выпятила нижнюю губу.
   Друзилла вдруг поднялась в полный рост над водой. Валерия вновь облизала пересохшие губки, рассматривая красоту обнаженного тела девушки.
  -- Если я б была так же красива..., - протянула она.
  -- Ты - прекрасна, как бутон розы. И расцветешь уже совсем скоро. Все в Риме сойдут с ума от твоей красоты.
  -- Но я...
   Друзилла перебила ее.
  -- Пойдем. Я хочу кое-что показать тебе. Но обещай, что воспримешь достойно.
  -- Достойно? - удивилась Мессалина и ухватилась за поданную Друзиллой руку.
  -- Накинь простыню, чтоб не простудиться в коридоре.
   Мессалина послушалась и покорно прошла за Друзиллой в перистиль. Они приблизились к статуе Меркурия, сжимавшего в руках жезл. Друзилле нравилась эта статуя, и лицом, и фигурой напоминающая Фабия.
  -- Присмотрись, - сказала Друзилла. Мессалина послушно завертела головой. - Представь, что пред тобой мужчина из плоти и крови. Видишь, какое у него красивое мускулистое тело, стройные ноги и мужественное лицо. Эту статую скульптор ваял с живого человека. Тебе нравится Меркурий?
   Мессалина кивнула, облизывая губы острым кончиком язычка. Друзилле нравилась эта ее детская привычка.
  -- Ты хотела бы, чтобы такой мужчина взял тебя в жены?
   Валерия опять наклонила голову, исподлобья разглядывая обнаженные чресла мраморного бога. Ничего себе! и она сразу устыдилась недостойных мыслей.
  -- Теперь еще немного терпения и я покажу тебе того, в кого, как тебе кажется, ты влюблена. Пойдем!
   Удивленная до крайности Мессалина последовала за подругой, кинув напоследок взгляд на прекрасную статую.
  -- Ступай тише! - скомандовала шепотом Друзилла, когда она вошли в спальню и приоткрыла занавес, скрывающий ложе. Мессалина испуганно зажала рот руками, сдерживая вскрик.
   На ложе, раскинувшись, спал предмет ее девичьих воздыханий. Друзилла безжалостно сорвала простынь. Взору изумленной Валерии предстала худосочная фигурка с узкой грудной клеткой и тонкими ручками. А, кинув взгляд ниже пояса спящего, Мессалина залилась краской от стыда и горького разочарования. О боги!
   Друзилла поспешно потянула ее за собой обратно в купальню. Лишь там, окунувшись с головой, в прохладную воду, Валерия немного пришла в себя. Друзилла молча наблюдала за девушкой, ожидая вопросов. Но их не последовало.
  -- Спасибо, что открыла мне глаза, - по-взрослому сказала Мессалина. Краска стыда таяла на лилейных щеках. - Теперь я поняла, каких мужчин надо любить. Ты же любишь таких, как Меркурий? Правда?
  -- Да. Но сейчас Ганимед - мой любовник, по необходимости, - серьезно произнесла она. - Наша связь - моя месть бросившему меня мужу. Ты - уже взрослая девочка, и я могу тебе признаться в этом. Кассий был жестоко уязвлен, что я изменила ему сразу после развода с его лучшим другом.
  -- А что у Кассия все друзья такие? - с таким непритворным ужасом поинтересовалась Мессалина, что Друзилла расхохоталась. И тут же закашлялась от боли в груди, сплюнув темный сгусток крови. Незаметно для девушки.
  -- Твоя семья получила приглашение во дворец? - переменила Друзилла тему, воспользовавшись приступом кашля.
   Мессалина помотала головой, дуя на лепестки.
  -- Если хочешь, я возьму тебя с собой, - как бы невзначай проронила Друзилла. И увидела, как взор девушки вспыхнул радостью. - Напиши матери, чтобы она тебя не искала, и пойдем делать прически.
   Обнаженная Валерия выскочила из воды, ошалев от невиданного счастья. Надо же, она увидит императора совсем близко!
  -- Интересно, - вдруг сказала она, склонившись, чтобы поцеловать Друзиллу. - А Гай Цезарь уже выбрал себе новую невесту? Он очень похож на эту статую.
   Друзилла вновь закашлялась. Что на уме у этой малышки?
   Они сидели друг напротив друга и наблюдали, как ловкие руки рабынь укладывают их волосы в роскошные неповторимые прически. Мессалина волновалась и непрестанно ерзала в катедре. Друзилла, наблюдая за ее гримасами, смеялась и без конца шутила. Настроение у нее было превосходным. Уехал надоевший муж и отослан прочь набивший оскомину любовник. Пришло время новых наслаждений, к тому же рядом такая прекрасная ученица! Первый урок уже дан, и девчонка ждет новых, ее тяга к мужчинам очевидна, и она станет достойной наперсницей тайных удовольствий. Как жаль, что уютное гнездышко Пираллиды больше не существует! Друзилла закусила губу и задумалась. Гетера до сих пор прячется в храме Весты, опасаясь преследований, и ей невдомек, что о ней позабыли. Ирод, конечно, поступил с ней по-свински, отдав во власть бешеного Агенобарба. Ах, какие оргии устраивал Домиций! Никто не мог сравниться с ним размахом и вседозволенностью! Друзилла мечтательно закатила глаза. Надо будет выманить Пираллиду и вернуть ее в тот уютный домик на Субуре, скорее всего, Лара Варус не станет упрямиться и уступит. Друзилла даже потянулась за стилем и табличками, но удар в гонг остановил ее.
   Ранним гостем оказалась Ливилла. Валерия тут же подбежала поцеловаться, но та лишь досадливо отмахнулась от нее, как от надоевшей мухи. Мессалина надулась, и ее гагатовые глазенки обиженно заблестели из-под длинной челки.
  -- Приветствую тебя, сестра! - сказала Друзилла, указывая на катедру, услужливо придвинутую рабыней. - Какие вести ты принесла?
  -- Наш брат сегодня провозгласил во всеуслышанье о своей божественности! - насмешливо сообщила Ливилла. - Теперь мы сестры нового римского бога.
   Друзилла удивленно округлила глаза.
  -- Коллегия понтификов и фламины безоговорочно признали за ним это право.
  -- Ну надо же, - вымолвила Друзилла, - до чего сильно любят его.
  -- Болезнь сильно повлияла на его рассудок. Я не узнаю нашего брата. Вначале приказать выбросить собственную дочь, а теперь...
  -- Я никогда не смогу простить ему Юлиллы...
   Друзилла махнула рукой.
  -- Смерть Клавдиллы чуть не свела его с ума, ему некого было обвинить в ее гибели, и он выместил гнев на Юлилле. Этот поступок Калигулы ничуть меня не удивил.
   Ливилла пожала плечами, в глазах ее стояли слезы.
  -- Как он мог! Слабое беззащитное существо... Маленькая девочка... Она была такая хорошенькая. А он даже не взял ее на руки.
  -- Тогда б ему пришлось признать ее...
  -- Что значит пришлось?! - гневно вскрикнула Ливилла. - Юлилла без сомнения была его дочерью!
  -- Ну хватит, сестра. Мне нет никакой охоты разговаривать о дочери Юнии. Ищи себе другого собеседника, если хочешь ворошить прошлое. У меня жизнь изменилась после смерти Клавдиллы. Мне некого теперь ненавидеть. И я счастлива! - с вызовом произнесла Друзилла. Мессалина, не мигая, с восхищением смотрела на свою старшую подругу. Достойный отпор получила эта противная Ливилла!
  -- Ты уже собираешься на праздник? - спросила Юлия, резко меняя тему разговора, хотя в глазах ее еще блестели слезинки. - Гай готовит грандиозное празднество. Я заехала к тебе узнать, не захочешь ли ты вместе со мной съездить в ювелирные лавки, чтобы выбрать подарки. Но смотрю, у тебя уже есть спутница.
   Мессалина уловила легкую неприязнь в голосе Ливиллы.
  -- А чем тебе помешает общество Мессалины? - мгновенно вскинулась Друзилла.
   Ливилла смутилась и покачала головой.
  -- Нет, что ты, сестра. Поедем все вместе. Мне нравится Валерия. Я знаю, ты дружишь с ее матерью, - Юлия примирительно погладила тонкую ручку Мессалины, сама устыдившись своей непонятной неприязни к красивой девочке. - Хочешь, - обращаясь к ней, спросила она, - мы купим тебе в подарок любую вещичку, что тебе понравится?
  -- Спасибо, тетя Ливилла, - вежливо ответила девочка, облизнув губки. - Очень хочу. Я рада, что вы берете меня с собой на прогулку.
  -- Кстати, сестра, - сказала Ливилла, отворачиваясь от Мессалины, - до тебя уже дошли новости, кто из женщин нынче делит ложе нашего брата?
   Друзилла похолодела и с ужасом посмотрела Ливиллу.
  -- Это Энния Невия. Сегодня утром их развод с Макроном провозглашен на форуме от имени императора. А за завтраком Калигула даже предлагал ему жениться на тебе.
   Друзилле стало плохо. В глазах помутилось, и она судорожно сжала в руке флакон с духами. Больно впились острые грани, приводя в чувство. Ладонь разжалась, и флакон разлетелся на мелкие части, наполнив кубикулу ароматом цинамома. Ливилла вскрикнула:
  -- Что с тобой?! Они же стоят целое состояние!
  -- Так значит, Юния забыта ради Эннии Невии? Ради этой жалкой дешевой потаскушки? - со злостью спросила Друзилла.
  -- Не болтай ерунды! - вспыхнула Ливилла. - Гай - мужчина! И ему нужна женщина. Энния или другая... Ему безразлично. Никто не заменит ему Клавдиллу! И не притворяйся, что чтишь ее память. Ты сама призналась, что ее смерть только обрадовала тебя. Ты опять взялась за старое, и ревнуешь Калигулу, забывая, что он - твой единокровный брат!
  -- Иди, Ливилла, - вдруг сказала Друзилла. - Я не поеду с тобой в лавки. Хочешь, возьми с собой Мессалину. - Валерия протестующе замотала головой. - Мне надо еще побыть дома. Уходи, сестра!
  -- Не вздумай натворить глупостей, Друзилла! Иначе...
  -- Уходи же! Прошу тебя! - голос у девушки срывался на плач.
   Ливилла вздохнула и, не попрощавшись, вышла. Мессалина проводила ее недовольным взглядом.
   Друзилла долго молчала, судорожно теребя золотой браслет на руке, и вдруг сказала одной из рабынь:
  -- Готовь смесь из уксусных дрожжей, масла мастикового дерева, сока айвы и сока бирючины. Вот деньги - купишь, чего нет, на Велабре. И быстро! Готовься, Мессалина, сегодня ты станешь свидетельницей интереснейших событий!
   Валерия испуганно вздрогнула.
  -- Может, ты послушаешь совета тети Юлии? Зачем тебе эта смесь? Что ты задумала?
  -- Ничего страшного, - через силу улыбнулась Друзилла и порывисто обняла девочку. - Увидишь.
   IV
  
   Калигула пребывал в дурном настроении. Сидя в золотом солиуме, он принимал драгоценные дары от гостей и хмурился. Что за жалкие подачки несут эти сенаторы? Золотые чаши, статуэтки, украшенные камнями, какие-то свитки в резных капсах... К чему ему эти ненужные предметы, которыми завалены кладовые дворца? Подобные дары принимал еще Тиберий. Что может быть лучше звонких золотых, которые так нужны для постройки нового роскошного дворца! Ничего, золото можно разломать и переплавить в слитки, но что делать с бесполезными свитками и фигурками из слоновой кости. Надо же, богатый Агриппа расщедрился на уздечку для Инцитата!
   Консулы, стоящие за его спиной, устали. Надо бы уже заканчивать и переходить в триклиний. Эта прорва народу наверняка с утра и маковой росинки не держала, чтобы вечером наесться всласть на императорском пиру. К чему кормить столько ртов? Чтобы получить кучку бесполезных вещиц?
   Ливилла скользнула на возвышение и тихо зашептала:
  -- Гай, уже все собрались. Опоздавшие явятся сами. Друзиллы нет, как обычно, но она придет. Я была у нее утром.
   Калигула кивнул и легко вскочил с солиума. Энния услужливо придержала пурпурный плащ своего нового повелителя и пошла следом, держась за руку Юлии. Ноги ее подкашивались после долгого стояния в атриуме.
   Гул голосов перекрывал музыку. Но все разом смолкли, едва номенклатор объявил, что входит цезарь. Гай раскинулся на главном ложе, бросил небрежное приветствие одному Макрону и дал знак начинать пиршество.
   Полилось рекой вино в чаши гостей, закружились танцовщицы меж роскошными ложами, возлагая каждому гостю на голову благоухающий венок.
   Но, едва поднялся с места Юний Силан, чтобы поднять чашу во здравие императора и сказать приветственное слово, как номенклатор перебил его, возвестив о Луции Вителлии, сирийском наместнике. Силан запнулся на полуслове и сел обратно. Красивый статный Луций важно вступил в триклиний и, едва бросив взгляд на императора, неожиданно накинул тогу на голову и, отвернувшись, стал приближаться к Калигуле. Все с удивлением наблюдали за его странными действиями. У императорского ложа Вителлий кинулся наземь и распростерся перед цезарем ниц.
  -- О, Гай Цезарь! Твое божественное сияние ослепляет жалкого недостойного раба, что на коленях принес тебе дары в честь праздника! - закричал он, голос его глухо раздавался из-под тоги. Затем он вытянул руку и щелкнул пальцами. И тут же пятеро обнаженных смуглых девушек стайкой выпорхнули из-за занавеса и с низкими поклонами одели на шею Калигулы толстенную золотую цепь. Гай сразу согнул шею под ее тяжестью.
  -- Спасибо тебе, Луций Вителлий! Ты единственный среди всех, кто догадался почтить достойно мой новый облик. Эти жалкие глупцы совсем не уважают нового римского бога, в чей дом пришли.
   Испуганные возгласы перебили императора, и в мгновение ока все гости оказались простертыми на полу. Даже сестры и Энния последовали всеобщему примеру. Калигула с самодовольной ухмылкой смотрел, как пресмыкается пред ним цвет Рима. Права была Юния, завещая ему свободу и вседозволенность! Он унизит их всех, и патрициев, и плебеев, заставив воздать ему небывалые почести. Теперь ему дозволено все и по отношению ко всем!
  -- Можете занять свои места! Начинайте пиршество! - небрежно бросил он и наклонился к Вителлию, едва раздались звуки музыки. - Мой друг займи место рядом. Ты сегодня доказал свою преданность.
  -- Я так спешил из далекой Сирии выразить тебе, Цезарь, свою почтение, что даже мои повозки с одеждой отстали где-то на Аппиевой дороге под Капуей, - опуская хитрые глаза, молвил Луций.
  -- С сегодняшнего дня ты можешь жить во дворце! - громко сказал Калигула и, склонившись к Вителлию, добавил. - Твой сын тоже завоевал мое расположение. Он любит скачки едва ли не больше меня. Не далее, чем два дня назад, когда я лично правил колесницей, он, запрягая, больно ушиб бедро, и врачи пока не разрешают ему вставать с постели. Я даже простил ему то, что он собирался жениться на моей жене, когда Тиберий собирался нас развести. Всем кружила головы моя несравненная красавица! - Гай всхлипнул и поспешно отпил вина. - Но потом Авл доказал нам свою преданность. Признаться, он единственный, кто не отвернулся от меня на Капри, когда Тиберий вздумал вычеркнуть меня из завещания. Это было нелегкое время, но Тиберий поплатился за все.
  -- Я благодарен тебе, Гай Цезарь, за оказанную милость мне и моему сыну, - целуя императорскую руку, произнес Луций. - Кажется, твой тесть что-то собирается сказать, но не решается прервать нашу беседу.
   Гай глянул на Силана, который стоял с чашей в руках, и махнул ему рукой.
  -- Да будет здравствовать вовеки наш милостивый император! Цезарь Добрый, Отец Армий и, наконец, Отец Отечества. Я хочу возлить в честь Гая Цезаря, что взял на себя столь важные обязательства пред сенатом и народом римским, от которых отказывались даже старцы на склоне лет!
   Калигула побагровел, уязвленный столь явной насмешкой. Остальные гости тоже недоуменно переглядывались, удивляясь откровенной наглости Силана. Как можно укорять императора в том, что возраст его юн? И в том, что он принял заслуженные почести от сената?
  -- Я делаю все во имя Римской империи, - кашлянув, ответил Калигула. Зеленые глаза его метали молнии. - Я лишь слуга своему Отечеству. И не тебе, вернувшемуся из ссылки и осыпанному незаслуженными милостями от Тиберия, попрекать меня! Как принцепс сената римского, я отказываю тебе в привилегии высказывания первым своего мнения в сенате. Я сказал!
   Сокрушенный Силан сел, сопровождаемый неодобрительным гулом. Юний корил себя, что не сдержал ненависти к убийце дочери. Последняя фраза вырвалась совсем случайно. Марк поднял голову и встретился глазами с Макроном. Беспомощное сочувствие выражал взгляд друга и слабый запоздалый укор.
   На сцене появились актеры, и взоры гостей устремились на любимцев Рима - Мнестера и Аппелеса. Калигула наклонился к префекту претория.
  -- Клянусь Юпитером, я страшно разозлен. Мой тесть преступил все мыслимые границы. Ты видишь сам, Макрон, как чтят меня мои подданные, - он кивнул на Луция Вителлия, - а мой тесть...
  -- Не гневайся, цезарь. Старик совсем выжил из ума, - попытался остудить пыл Макрон. - Наслаждайся праздником! Мне не кажется, что Силан хотел обидеть тебя. Он пытался подчеркнуть важность взятых тобой обязательств и ничего более. Он считает тебя смелым, ведь Тиберий до конца не хотел называться Отцом Отечества из ненависти к Риму. Ты - желанный и любимый правитель! И имя твое воспоют потомки!
   Калигула просиял от такой грубой лести и легонько ущипнул за плечо сидящую рядом Эннию.
  -- Где же моя сестра? Ты видела Друзиллу?
  -- Нет, мой цезарь. Раб относил ей приглашение, но вернулся без ответа. Хочет ли мой господин что-нибудь поесть?
   Калигула окинул взглядом изобильный стол и вдруг заметил, как лежащий напротив Гемелл достал из синуса маленький флакон и отпил. Гай быстро опустил глаза - надо же его приемный сын принимает противоядие. И при всех! Слепая ненависть захлестнула Калигулу. А если вдруг мальчишка задумает отравить его? Ведь единственный наследник - он. И Силан вполне может подбить его на это. Он до сих пор ежедневно приходит к Гемеллу и они вместе, возможно, уже сплели целый заговор. А заговоры разрастаются подобно гидре. Надо рубить одним махом ее головы! Пока их мало, пока не стало поздно! Завтра же...
   Пронзительные звуки труб отвлекли Гая от тяжелых мыслей. На сцене появилась танцовщица, и у Калигулы помутилось в глазах. Как будто он резко перенеся в прошлое! Юния кружилась перед ним! Тот же наряд египтянки. Обнаженная округлая грудь под золотым воротником, прозрачная юбка и стройные длинные ноги. И белокурое облако волос, разлетающееся при каждом взмахе изящной головке. Калигула, не веря своим глазам, оглянулся на Макрона. Нет, не привиделось! Префект претория так же потрясенно смотрит на танцовщицу. Да, все тоже застыли в изумлении. Лишь Луций Вителлий наблюдает без тени удивления, он не видел прежде Клавдиллы. Силан, побледневший и испуганный, схватился рукой за сердце.
   Гай резко вскочил и закричал. Разом смолкла музыка, все обернулись к нему. Застыла танцовщица на сцене.
  -- Кто ты?! - кричал Калигула. - Зачем мучаешь меня?!
   Тонкая фигурка расплывалась в глазах, он даже не заметил, что льются слезы.
  -- Ты опять обманулся, брат! - крикнула девушка. - Ты принял меня за нее так же, как тогда на рассвете в саду Антонии.
   Друзилла! Гай застонал и рывком рванул золотую цепь, подаренную Вителлием. Будто ее тяжесть так сдавила грудь. Лопнули массивные звенья, порванные невиданной силой, и глухой звон разорвал тишину, сковавшую всех присутствующих.
   Энния кинулась к нему, чтобы обнять, но он грубо толкнул ее, и она упала на ложе Макрона.
  -- Прочь поди, - хрипло молвил Гай. - Ты не заменишь ее.
   И вышел, не прибавив ни слова. Гости молчали, глядя ему в спину, лишь один Силан невидящим взором продолжал смотреть на тонкую фигурку танцовщицы. А Макрон тихо шепнул потрясенной и униженной Эннии:
   - Поехали домой. Кончилась твоя жизнь императрицы.
   Она зарыдала, не стесняясь соседей, и склонилась пред ним на колени.
   Виниций тем временем взял на себя обязанности распорядителя, и пиршество возобновилось. Поначалу вялое, веселье наконец потекло рекой, музыка стала громче, выкрики смелей, а танцы актеров непристойней. Незамеченными ушли лишь Макрон с Эннией и Марк Юний Силан.
  
   Покинув триклиний, Калигула вернулся в спальню. Сердце неистово стучало, и в висках бешено пульсировали жилки. Холодная примочка остудила пылающий лоб. Вместе с волнением его переполняло и неистовое желание. Чресла пылали огнем похоти, а в глазах плясала тонкая фигурка с белокурым облаком волос. Все сокровища мира отдал бы он за обладание любимой! Разве может кто-либо сравниться с ней? Выходка Друзилла зажгла в нем давно позабытый огонь страсти. Энния просто удовлетворила позыв плоти, но утолить ту мучительную жажду, что мучила его в этот миг, не смогла бы ни одна женщина.
   Он подошел к тайной нише и сорвал занавес. Мраморный лик бесстрастно смотрел на его перекошенное страданием лицо. В порыве отчаяния он сорвал с себя тогу и, оставшись обнаженным, приник поцелуем к холодным устам. Точно вспышка молнии пронзила темноту спальни, и знакомый голос спросил:
  -- Что ты целуешь мрамор, Гай? Он не зажжется огнем от твоей ласки.
   Калигула обернулся. Она, живая и невыразимо прекрасная, раскинувшись на ложе, манит тонкими руками, зовет. Красиво стекает ручей лунных волос. Юния!
   Не помня себя, он вскочил к ней наверх и обнял, ощутив тепло тела. Слезы полились из его глаз, и она осушила их поцелуями, дразня и лаская его. Как сладок стал миг долгожданной близости, напоенный восхитительным блаженством! Он так боялся, что она вновь исчезнет, что еще долго не разжимал объятий, бесконечно целовал припухшие губы и играл лунными локонами, шепча нежности и слушая ее дыхание. Наконец, она, утомленная, отстранилась.
  -- Ты опять уйдешь? - спросил Гай, пытаясь удержать ее за тонкую руку.
  -- Нет, конечно, братик!
   Калигула застонал.
  -- Я так хотел верить в то, что ты - она. И мне удалось, - печально сказал он.
  -- А что мешает тебе сейчас? Мы же так с ней похожи. Я даже волосы выкрасила в белокурый цвет, и, могу поклясться, мне удалось одурачить не только тебя одного. Все глазели на меня так, будто сама Юния точно явилась потанцевать для этих олухов из царства Аида, - рассмеялась Друзилла, укладывая гребнем непослушные пряди.
  -- Постой, сестра, помолчи, дай продлиться мгновенью. Я все еще любуюсь моей Юнией, - взмолился Гай, - она всегда так же расчесывала волосы после любовных игр, чтобы потом опять вспрыгнуть на ложе ко мне в объятия, и растрепать заботливо уложенную прическу.
  -- Ты хочешь, чтобы я заменила ее для тебя? - вдруг повернулась к нему Друзилла. - Хочешь ли ты этого, брат? Я так сильно люблю тебя, что готова на все, лишь ты был со мной рядом. Ты можешь называть меня ее именем и думать, что ласкаешь ее тело, а не мое...
   Калигула через силу кивнул, очарованный сладостным видением.
  -- Пусть будет так, - молвила она, и в глазах ее заплясали злые огоньки, - ночь принадлежит тебе и ей, но день - мой. Поклянись страшной клятвой, что сделаешь меня своей законной женой. Иначе я навсегда уеду из Рима, и ты даже не сможешь обманывать себя, и тебе останется лишь темная мраморная голова, которая никогда не ответит на твои поцелуи.
   Гай замолчал, обдумывая слова Друзиллы. Она - его сестра. Ради исполнения клятвы, что она требует, ему придется попрать законы. Но что значат законы для бога? Они - ничто. Он перевел взгляд на темноликую Юнию и вдруг явственно увидел, как горят во тьме ниши ярким светом ее глаза. В тот миг он мог поклясться, что она одобряла то, что сказала ему Друзилла. Ведь она сама завещала ему то, о чем он думал в это мгновение. Взмах ресниц, и наваждение пропало.
  -- Я согласен, - вымолвил он, но вдруг неожиданно добавил, - но достаточно будет того, что станешь моей любовницей. - Голос его дрогнул, и он опять посмотрел на статую. Глаза ее были темны. - Мне нужен наследник. А ребенок от кровосмешения никогда не будет признан им, даже если я изменю все законы. Боги не могут воздействовать на разум и чувства людей. Не искушай судьбу, соглашайся. Большего я не смогу тебе дать, сестра.
   Друзилла кивнула, даже не в силах вымолвить слова от счастья. Пусть дорогой ценой далась ей эта победа, но что значит унижение притворяться той, кого она ненавидела, по сравнению с тем, что она будет повелевать Римом и блаженствовать в объятиях того, о ком мечтала с детства. Но глубокой ночью в ее душу закрались первые сомнения, а верно ли рассудила она, согласившись с братом, когда, проснувшись, увидела, как горько плачет он, прижав к себе хладный мрамор и шепча слова любви своей мертвой возлюбленной.
  
  
   Смеркалось, но улицы оставались освещенными, как днем - во всех руках горели факелы, и целые гроздья фонарей и светильников превращали город в один сплошной веселящийся трактир. Бродячие жонглеры и акробаты без устали показывали разные трюки, и их кружки, которыми они обносили толпу, с каждым разом оказывались все полнее и звонче.
   На всех перекрестках стояли бочки с вином, и пьяные собаки, нахлебавшиеся из растекающихся по мостовой розовых ручейков, пошатываясь, заползали в подворотни. Над городом стояла нестройная, резкая, зато развеселая музыка - кто только был горазд, играл на чем попало, в ход шли пастушьи дудочки и винные бутылки, деревянные терки и детские трещотки, и из немузыкального шума то и дело выныривала пронзительная мелодия какой-то приблудившейся лиры... Вереницы людей, взявшись за руки, приплясывая и хохоча, носились цепочкой из переулка в переулок - и бывало, что голова людской цепочки уже сворачивала с улицы, на которую только выбирался хвост невообразимо длинной вереницы
   Носилки Макрона и Эннии с трудом находили дорогу среди шумной толпы. Преторианцы, едущие впереди, подолгу расчищали улицы. Супруги молчали. Да и сказать что-либо друг другу не представлялось возможным из-за невообразимого шума, наполнившего пьяный Рим.
   Лишь дома на Эсквилине они впервые заговорили меж собой.
  -- Прости меня, Невий! - сказала Энния, прижавшись пылающим лбом к коленям Макрона, едва он опустился в катедру в таблинии. Глаза ее оставались сухи, все слезы она выплакала еще там, во дворце, устав от бесконечных унижений Калигулы.
   Тело ее отозвалось тупой болью, когда Макрон поднял ее на руки и понес в спальню. Он бережно раздел ее и обомлел, увидев синяки на нежной коже.
  -- Он бил тебя, Энния? - испуганно спросил он и увидел, как она задрожала.
  -- Прости меня, Невий, - всхлипывая, повторила она. - Я была такой глупой. Ты и раньше прощал меня, но сейчас... Чем мне отплатить тебе за то добро, что ты сделал для меня? Брось ты меня во дворце...
  -- Я люблю тебя, Энния Невия! - солгал он, стараясь чтобы истинные чувства не прорвались наружу. Ему лишь было бесконечно жаль ее, глупую и тщеславную, погнавшуюся за призрачной тенью величия. Она сочла достойной себя быть рядом с тем, кто всю оставшуюся жизнь обречен на безответную любовь к умершей. - Мы будем рядом теперь до самой смерти. И наши ошибки остались в прошлом. Их поскорей нужно забыть.
  -- Но я не знаю ничего о твоих ошибках, - произнесла Энния, прижимаясь к его мощной груди. - Ты всегда оставался мне верен...
   Макрон усилием воли подавил нахлынувшую боль. Признайся он ей в своей любви к Клавдилле... Она не смогла бы этого пережить.
  -- Да, да, конечно. Я всегда любил только тебя одну, мою красавицу. Ложись отдыхать. Этот дом рад, что ты вернулась.
  -- И я счастлива с тобой рядом, мой Невий. Скажи, ты простил меня? - Он кивнул. - Будь проклят этот Калигула, - добавила она, но без злобы, а лишь устало. - Хотела бы я отомстить ему.
  -- Все свершится и без твоего участия, - сказал Макрон. - Боги не допустят подобного кощунства. Он не имел права равнять себя с ними.
   Едва Энния смежила усталые веки, как он быстро вышел, боясь спугнуть ее хрупкий сон. Вернувшись в таблиний, он в гневе смел со стола бумаги и застонал, обхватив голову руками. Теперь все пропало. Силан своими необдуманными словами погубил их общее дело. Сознает ли сенатор, что дамоклов меч завис над его головой? Калигула не простит его никогда. Лишение привилегии, дарованной Тиберием, самого знатного и влиятельного сенатора могло означать только одно - его скорую гибель. Макрон мысленно взмолился богам, даже не осмеливаясь облечь мысли в слова. Он просил их отвести угрозу от него самого, понимая, что Силана теперь не спасет даже вмешательство бессмертных.
  
   Не один он молился в ту ночь. Марк Юний стоял на коленях перед ларарием, где курился тонкой струйкой фимиам, и разговаривал с богами. Он просил у них совета, но боги равнодушно молчали, зная, что нить жизни его уже перерезана неумолимыми парками.
   Прошла неделя, прежде чем он вошел в курию на назначенное заседание, и сразу почувствовал, как стена молчания окружила его со всех сторон. Ни один из его друзей даже не сел рядом на мраморную скамью, оставив его в одиночестве. Обидные слова рвались наружу, хотелось заклеймить позором всех этих жалких трусов, пресмыкающихся перед тем, кого они сами сделали императором, предав волю Тиберия и вычеркнув из завещания Гемелла, как соправителя. Но Силан молчал. Молчал он и тогда, когда слово взял Луций Грецин из преторского сословия, которому он покровительствовал, и произнес в его адрес обвинительную речь, наспех составленную и изобилующую юридическими ошибками, прежде всего той, что все дела об оскорблении величия были запрещены самим императором. К счастью для Силана, неготового к неожиданной борьбе, принцепс отсутствовал на первом заседании в новом году, и Юний молча вышел, даже не потрудившись сказать ни слова в свою защиту. Просто прервал на полуслове Грецина и ушел. Путь его лежал на Палатин, он должен был поспеть к позднему пробуждению своего зятя. Гордыня сенатора смиренно склонила голову перед силой.
  
   Недовольный Калигула, как ни странно, сразу принял его в своей спальне, раскинувшись на спальном ложе, хмурый, с отекшим лицом.
  -- Говори, Марк Юний! - сказал он, делая вид, что не заметил приветствия Силана. Сенатор бухнулся на колени и пополз к ложу, приподнял кончик простыни и горячо поцеловал. В душе его бушевала буря, но он униженно продолжал глядеть в пол и целовать тонкую надушенную ткань. Сейчас он не осмелился даже прикоснуться ни к тоге, ни к сандалии того, кого ненавидел.
  -- Прости меня, божественный цезарь! - умолял он со слезами на глазах. - Клянусь Юпитером, я не хотел обидеть тебя моей речью на пиру. Я лишь пытался выразить восхищение твоими деяниями во славу Рима. Ты напрасно разгневался на меня!
  -- Боги никогда не гневаются понапрасну, - важно молвил Гай, натягивая до подбородка расшитую простыню. - Я умею читать в душах людей. И твои мысли открыты для меня. Ты с самого начала презирал меня, настраивая Юнию против нашего брака. Но, потерпев здесь поражение, ты уговорил Тиберия расторгнуть его. Ты один выступил в защиту Гемелла, несмотря на то, что все знали, что поклоняется Гекате. Как ты мог желать для Рима подобного правителя, если я один был достоин подобной чести?
  -- Прости меня, Гай Цезарь! Я выполнял посмертную волю Тиберия, - заплакал Силан, проклиная себя в душе за прежнее упрямство и верность прежнему благодетелю. Ведь Тиберий одарил его несметным богатством и властью над сенатом.
  -- Ты знаешь, какие козни замышлял против меня этот мерзкий похотливый старик! - гневно вскричал Калигула. - Я обязан твоей дочери, что в завещании осталось мое имя. Но ты упорно продолжал настраивать Тиберия против меня, не взирая на то, что он пытался унизить мою Клавдиллу и выдать замуж за спинтрия. Ты подобной участи хотел для своей обожаемой дочери?
  -- Нет, мой цезарь! Будь милостив к глупому старику. Я принес тебе богатое пожертвование для нового дворца.
   Глаза Калигулы заблестели.
  -- Сколько? - неожиданно из-под простыней раздался девичий голос и с возвышения склонилась белокурая головка лежащей рядом Друзиллы. Силан в ужасе вздрогнул. С этим цветом волос она сильно напоминала Юнию.
   Голос его задрожал. Калигула и вправду совсем помешался. Неужели Силан все время так ошибался в его чувствах к своей дочери? Пойти на открытое кровосмешение с сестрой лишь потому, что он похожа на Клавдиллу! И Друзилла тоже не в своем уме, если нарочно подстроила тот спектакль, чтобы принудить брата разделить с ней ложе. Ну и дети выродились у Германика и Агриппины! Ни единой черты благородных родителей не унаследовали они.
  -- Я принес десять миллионов сестерциев.
  -- Отлично, - равнодушно ответила Друзилла и опять спряталась за подушками.
   Калигула же про себя подумал, каким же огромным состоянием обладает его тесть, что способен на такой дар. Интересно, указан ли он в завещании этого богатея? И спросил об этом прямо в лоб, ссылаясь на преклонный возраст Силана и их несомненную родственную связь.
  -- Конечно, мой цезарь! Ты - мой главный наследник. Твоя доля большая, нежели доля Гемелла.
   Калигула усмехнулся. Ну, конечно, проклятый выродок Сеяна тоже не забыт заботливым опекуном. А когда этот щенок отравит его, то, как наследник своего приемного отца, получит и его деньги.
  -- Я отвечу тебе позже, Марк Юний, даровано ли тебе мое прощение или нет. Жди дома. Знаешь, тот факт, что ты отказался сопровождать меня и Юнию в плавании на Пандатерию за прахом моих близких все еще тревожит меня. Вдруг ты молил богов, чтобы я утонул в бурных водах, сгинул в том страшном шторме?
   Силан протестующе замахал руками. Долгая, однако, память у Гая! Что еще держит он на уме?
  -- Что ты, мой господин! Даже малейшая качка на море вызывает у меня жесточайшую морскую болезнь! Как мог ты подумать такое о несчастном старике! Я принес богам тогда богатые жертвы, прося у них вашего благополучного возвращения.
  -- Иди, Силан. Я все сказал. Жди дома моего решения, - Калигула улыбнулся, и лицо Юния просияло. Конечно, он будет прощен императором! И сенатор облегченно утер пот со лба.
   Но, едва улегся на место занавес после его ухода, Калигула позвал Кассия Херею. Седовласый преторианец незамедлительно явился.
  -- Знаешь, Кассий, - задумчиво протянул Калигула. - Я решил проявить тебе особую милость. Ты спасешь мою жизнь.
   Херея вытянулся в струнку и затрепетал. Неужели он проглядел опасность, угрожающую сыну любимого Германика?
  -- Мой сын Гемелл затеял заговор против меня. Только что мне доподлинно стало известно, что этот щенок намерен отравить меня, чтобы занять мое место. Иди и убей его! Я хочу видеть его голову!
   Потрясенный Кассий отсалютовал и, не сказав ни слова, вышел.
  
  
  
  
  
  
  
   V
  
   Еще один взмах тонкой кисти, и сложный рисунок окончен. Гемелл с трепетом поднял за ручки изящный скифос. Он достойно украсит его обширную коллекцию ваз. Легкие, будто летящие, нимфы в разлетающихся тонких туниках водят хоровод вокруг козлоногого сатира, тянущего к ним мохнатые уродливые руки. Юноша залюбовался грациозным полетом стремительных красавиц. Если император задумает лишить его всех привилегий, то он найдет способ прокормить себя, насмешливо подумал Гемелл, устанавливая скифос на заранее приготовленный постамент. Приступ кашля сотряс его хилую грудь, и, с трудом переводя дыхание, Гемелл отпил из чаши целебный настой. Стало легче дышать.
   И зачем тогда он согласился на прогулку с наставником? Ведь с утра еще небо окуталось свинцовыми тучами, и едва они приехали в Саллюстиевы сады, как полил сильный дождь, вымочив до нитки. Простуда уже месяц не отпускает его, а горькие травяные настои до смерти надоели, пропитав своим резким запахом не только одежду, но и воздух в кубикуле, а новый врачеватель, сменивший сбежавшего Харикла, запрещает проветривать помещение, боясь зимнего сквозняка. Гемелл вспомнил, как зло смотрел на него на пиру Калигула, когда он достал свой флакон с настойкой и при всех отпил, пытаясь сдержать очередной приступ. Гемелл боялся своего приемного отца, помня, как легко привлек на свою сторону сенаторов, обвинив его в поклонении Гекате. Юноша стиснул зубы, сдерживая горестный возглас. Если б он не поддался на уговоры Клавдиллы... Она ведь подстроила то страшное жертвоприношение темной ночи, что привело его в пучину ночных кошмаров и долгого беспамятства.
   Гемелл вздохнул и опять посмотрел на скифос, чело его прояснилось. Он подошел к стене и отдернул занавес, скрывающий полки с его любимыми творениями. Восторженным взглядом обвел он многочисленные вазы разных форм и размеров, задержавшись на тех, что стояли внизу. Тех, на которых была изображена треглавая богиня в окружении черных псов. Гемелл до сих пор с ужасом вспоминал ее ночные визиты. Силану, мудрому наставнику, удалось вытащить его из бездны безумия, куда он едва не угодил, измотанный жуткими видениями. Гемелл привязался к старому сенатору, как к родному отцу, которого уже почти не помнил. Его уже не смущало то, что Силан был отцом той, что ввергла его в вихрь бед и мрачных событий. Юноша чувствовал ту искреннюю любовь к нему, что двигала Силаном и заставляла его идти наперекор цезарю. Это не оставило его сердце равнодушным, он старался во всем угодить наставнику, запоминая его мудрые поучения.
   Скоро Силан придет к нему, и Гемелл порадует его своим новым шедевром. Он вновь окинул взглядом расписанные вазы на полках и с удовлетворением отметил, что ни одна из них не сравнится красотой с той, которую он закончил сегодня.
   Шорох за занавесом вспугнул очарование легких красавиц. Гемелл испуганно прикрыл полки с вазами и устремил глаза на вход. Почему медлит раб с докладом о посетителе? Тревожное предчувствие резко сдавило грудь, и юноша судорожно задышал, стараясь подавить новый приступ удушливого кашля. Рука его непроизвольно потянулась к чаше с настоем, но так и замерла на полпути, когда занавес откинулся, и широкие плечи Кассия Хереи заняли весь тесный проход. Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, пока Гемелл, вздрогнув, не опустил взгляд.
  -- Меня требует император? - едва слышно спросил юноша. Предчувствие давило все сильней, обволакивая сознание туманом. Ноги, будто не выдержав тяжести тела, подогнулись, и он резко опустился на кровать.
  -- Не тебя, Гемелл, а твою голову. Ты обвиняешься в заговоре против величия. Твой наставник Юний Силан сегодня во всем сознался императору. И у меня приказ...
   Огромная ручища Кассия потянулась к ножнам. Гемелл испуганно отпрянул за постамент, все еще не веря в серьезность намерений начальника стражи. Взгляд его был прикован к рукояти меча в руках Хереи.
  -- Но я ведь ни в чем не виновен, - прошептал он, - меня оклеветали.
   Разум отказывался воспринимать происходящее. Силан не мог так жестоко поступить с ним. Это какая-то ошибка! Кашель вдруг одолел, скрутил дугой, и Гемелл, согнувшись над скифосом, пытался отдышаться, чтобы сказать хоть слово в свое оправдание. Последнее, что услышал он, это резкий свист меча, разрезавший душный воздух кубикулы, и тьма взорвалась, заполнив сознание.
   Кассий поспешно отшатнулся, едва поток крови из обезглавленной шеи взметнулся фонтаном вверх, заливая все вокруг. Голова отлетела куда-то в угол, а тело, слепо взмахнув руками, осело на пол и безвольно распласталось у постамента. Херея довольно усмехнулся, оглядывая тунику. Ни капли не попало. Он брезгливо переступил через стремительно растущую красную лужу на полу и поднял за волосы голову.
  -- Теперь наш император в безопасности, - произнес он, глядя в мертвое лицо с прилипшими ко лбу прядями мокрых волос.
   Оглядевшись, Кассий задержался взглядом на скифосе с танцующими нимфами. Золотая краска их легких туник смешалась с брызгами алой крови. Херея бережно уложил голову в скифос, накрыл покрывалом, смазывая четкость стройных фигурок, и понес в покои Калигулы.
   Раб Гемелла, выглянув из своего убежища, проводил взглядом удаляющегося преторианца, и зашел в кубикулу. Приступ рвоты, вызванный жутким зрелищем, перегнул пополам, и он поспешно выбежал вон, молнией разнося страшную весть по дворцу об убийстве хозяина. И вскоре жадные до добычи руки уже шарили на полках с вазами, пытаясь стащить хоть что-то ценное. Рабы шмыгали туда-сюда, перенося сосуды в свои грязные закопченные каморки, потому что, кроме красивых ваз, взять у убитого было нечего. Лишь уже заполночь поступил приказ убрать тело и сжечь на заднем дворе, где наскоро собрали кучу поленьев.
  
  
   Бывший дом Ливии стоял темный и холодный. Рабы бесшумно сновали по опустевшему атриуму, подметая розовые лепестки, рассыпанные к приходу гостей, собирали в триклинии столы и драгоценную посуду, забегая по пути на кухню, что отправить в рот лакомый кусок от праздничного угощения и запить глотком дорогого вина. Повара сокрушались, что пропало зря столько трудов, ведь никто даже не притронулся ни к одному блюду. Дорогие устрицы свалили в огромное ведро, смешав их душок с ароматами фиников, бананов и персиков, пришлось выбросить и почти полтуши огромного фаршированного кабана, молочных поросят же вместе с дичью за обе щеки уписывали многочисленные рабы, даваясь и чавкая, спеша, как бы не зашел на их половину хозяин. Огорченный Силан, разославший тьму приглашений по случаю примирения с Калигулой, напрасно велел приготовить роскошный пир. Все приглашения вернулись поздно вечером не распечатанными. Как издевка над ним и его домом. В гневе он приказал сбросить всю еду в сточную канаву, но рабы утаили ее часть, чтобы досыта наесться.
   Музыкантам и танцорам раздали плату, и они побрели восвояси, тоже прихватив с собой лакомые куски с изобильного стола. Рабы в этом доме будто вновь праздновали Сатурналии, но без веселых криков и ярких огней.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"