Аннотация: Выкладывалось в инет на сайте ringwraiths.narod.ru под псевдонимом Кирилл Мещеряков
Кирилл Мещеряков
Пожилой назгул
Башня была высокая, черная, с остроконечным шатром на верхушке. В сумерках она торчала над скалой как сморщенный указательный палец, будто сварливо и упрямо доказывала что-то темнеющему небу. Днем, при свете солнца, становилось видно, что сам камень другого цвета, а почернела башня от копоти, опаленная страшным пожаром много лет назад. Еще бросались в глаза многочисленные трещины и рыжий лишайник, обживший старые стены.
Путник счел бы башню заброшенной, но местные жители знали, что это не так. В башне жил назгул.
Когда в горах начинался буран, когда перевалы заносило снегом, когда случалось наводнение, или засуха, или набег - в окрестных аулах винили назгула. Но назгул, конечно, здесь был ни при чем. Он не причинял людям вреда. Ему это было неинтересно.
Назгул был стар. Как это всегда бывает, к старости чувства его поблекли, поистерлись о жизнь. Исчезли давнишние страсти, буйный огонь молодости, спокойное пламя зрелости. Осталась зола и воспоминания.
Говорят, мужчине столько лет, на сколько он себя чувствует. Так вот, назгулу казалось, будто он прожил не одну, а много жизней. В каком-то смысле так оно и было. Об ушедших жизнях назгул не жалел - так много лет протекло, что даже не все помещались в памяти. Всплывали слова, лица, события, а между ними - долгие промежутки, занятые неизвестно чем.
Последняя его жизнь началась, когда назгул поселился в башне. Башню построил не сам, воздвиг её безымянный строитель во времена незапамятные - бесцельно, на неприступной скале, в стороне от горных троп, которые стоило бы сторожить, от лугов или копей, которые стоило бы охранять. Ни на что не была годна эта башня, кроме как служить убежищем старому назгулу.
Новая жизнь текла однообразно, неслышно. Одна забота осталась: заполнить чем-нибудь сегодня, и завтра, и послезавтра... Но и эту задачу назгул давным-давно разрешил.
Проснувшись, назгул накидывал порыжевший халат и отправлялся в обход по башне, привычно удивляясь изломам архитекторской мысли. Так, например, первый этаж делится на две изолированные части, и в каждую ведет своя лестница. Прошагав по негостеприимным ступеням, назгул попадает в комнатушку, где стоит круглый столик с кем-то забытой колодой карт, а вокруг - четыре крутоногих стула. Бывает, назгул остановится, возьмет карты и станет тасовать, размышляя, не разложить ли пасьянс. Но затем непременно вернет колоду на прежнее место и продолжит обход.
Башню построили давно, и когда назгул поселился здесь, она уже много лет пустовала. Сперва назгул считал, что предыдущий хозяин погиб при пожаре. Однако внутри не было никаких следов пламени, вся обстановка сохранилась в целости, а на втором этаже назгул обнаружил даже ветхий халат, оставленный кем-то на кожаном диване. Халат назгул присвоил - бесплотному телу нужна была форма.
А на четвертом этаже есть даже библиотека, но добраться туда нелегко. Надо вернуться на второй этаж, пройти по коридору с потемневшими от времени портретами, свернуть налево, подняться по винтовой лестнице, скрытой в толще стены, миновать полукруглую галерею, прорезанную узкими окнами, одолеть два крутых и неимоверно длинных пролета в целый этаж каждый - еще не выдохлись? - и отворить низкую дубовую дверь, за которой откроется просторный зал со сводчатым потолком. В центре зала распахнут настежь квадратный люк, из которого торчит приставная лестница. Спуститься по ней - и вот библиотека.
В библиотеке несколько десятков книг. Многие назгул знает чуть ли не наизусть; есть и такие, которых он ни разу не открывал. Здесь назгул, как правило, задерживается надолго. Он достает из шкафа том и ставит на резной пюпитр. Опускается в кресло, стоящее подле огромного окна с клетчатым переплетом, в который вставлены необычайно чистые и прозрачные стекла. Раскрывает книгу и принимается читать.
Люк над головой - единственный вход в библиотеку. Какое-то время назгул предпринимал исследования на предмет, не скрывает ли одна из стен тайного хода, но ничего не нашел. Не особо, впрочем, и старался. Строитель башни был, очевидно, большой оригинал; впрочем, и ему, скорее всего, наконец надоело давать крюка через пятый этаж всякий раз, как придет фантазия заглянуть в библиотеку. Если, конечно, хозяин не устроил жизнь свою так, что ниже пятого этажа спускаться не приходилось.
Большую часть полок занимает поэзия: стихи о жестокой любви, горькой разлуке, беспредельном одиночестве; о чести и доблести, мужестве обреченных, ало-кровавых росах на полях великих сражений; о земле, где светят крупные звезды, а израненные души обретают блаженство. Очень красивые стихи. Подобные творения исторгали у назгула усмешку, кислую, точно незрелое яблоко. Если к романтике он относился только пренебрежительно, то красоту - попросту презирал. Потому, чем точнее были рифмы, ярче метафоры, изящней образы - тем шире скалился назгул; иногда, если попадалось особо удачное место, он даже закатывался тихим, кудахчущим смехом - омерзительное зрелище!
(Кстати: сам образ назгула, затворившегося в башне на вершине горы, не лишен ни - определенной - романтики, ни - своеобразной - красоты. Посему в первую очередь назгул распространял презрение на собственную персону. Он был последователен.)
Назгул недолюбливает пятый этаж за тяжеловесную роскошь, за холеное великолепие, которое непобедимо проступает сквозь толстый слой пыли, осевшей на бархатных портьерах. Пыль лежит здесь с незапамятных времен, шаги назгула не тревожат ее. Пыль лежит... но зато нигде в башне не развешаны паучьи сети; и мушиные лапки не оставили следов на лепнине; и летучие мыши не заселили развалину, что, говорят, случается в иных замках; и осы не свили гнезда - словом, не привлекала башня никого живого.
Назгул терпеть не может пятый этаж. Однако не стремится быстрее пройти эти пышные комнаты. Ускорять шаг - ниже его достоинства. Не спеша, шествует назгул через анфиладу пустынных зал. Ни разу взгляд его не остановится на полуприкрытых дверях по сторонам, ни разу не свернет назгул с маршрута. Здесь никогда не бывает светло, а если назгул засиделся в библиотеке, то комнаты уже наполнил мрак. Назгул достает из кармана свечной огарок, разжигает огонек и продолжает путь.
Конечно, назгул видел в темноте. Но чем станет жизнь без всех этих мелких условностей? Даже жизнь призрака.
Винтовая лестница вела с пятого этажа на вершину башни. Там, под самым шатром, была галерея, обнесенная толстыми колоннами. Когда день выдавался длинный и солнечный, назгул глядел на сияющий мир внизу и кривил физиономию. Так назгул противостоял бессмысленной радости, что год за годом равнодушно захлестывала землю. А если была зима, и свистел ветер, швыряясь снегом, назгул ступал на самый край площадки и, держась за обледенелую колонну, смотрел вниз. Ему нравилось.
Если вечер выдавался тихий, назгул влезал еще выше, туда, где в венце башни прорезано окно. Он садился на самый край и долго смотрел на небо, скрюченный, похожий на горгулью (последнее сравнение, несомненно, вызвало бы у назгула своеобычный мерзкий оскал).
Назгул не нашел никакого указания на личность и род занятий предыдущего хозяина. Ограничился очевидным выводом, что строил башню чародей. Обычный человек слишком ценит невеликие силы себе подобных (пусть даже рабов), чтобы тратить их на создание нелепой громады на голой скале. Только волшебник станет позориться подобным образом. Среди колдунов нередко встречаются такие, кто запрется на всю жизнь в собственном замке, и носу наружу не кажет. Будто опротивел ему весь свет. Назгул над этими типами посмеивался. Он считал их сумасшедшими - не этими благородными безумцами-крикунами с горящим взором, а - вроде деревенских дурачков.
То, что назгул сейчас сам разыгрывал роль такого отшельника-дурачка, дела не меняло. Посмеяться над собой - долг каждого человека.
Иногда, вместо того, чтобы идти на галерею, назгул возвращается на первый этаж. Зажигает масляную лампу и садится за стол. Размеренными движениями принимается тасовать карты.
В башне назгул полюбил пасьянсы. Он даже сам изобрел несколько, чтобы занять воображение, однако сейчас отдает предпочтение проверенным вариантам, таким как "Эгоист" или "Большой слон". Пасьянс - это целый мир, куда понимающий может погрузиться с головой. Мир камерный, тихий и несуетный. Как эта башня.
Назгул глядит на разложенные на столе карты, размышляет, даже иногда разговаривает с королями и десятками, как со знакомыми. Он сидит час, или два, или больше - пока время не улетит далеко-далеко за полночь. Тогда назгул, сведя последний расклад, собирает колоду и прячет на место. Затушив лампу, возвращается к себе.
"К себе" - так назгул называет комнату на втором этаже, где стоит кожаный диван. В этой комнатушке назгул тушит свечу, вешает халат в шкаф, и, укрывшись тонким траченым одеялом, отходит ко сну.