|
|
||
ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА
(часть вторая)
Изувером его прозвал Стриженов. Безудержная отвага и легендарная кровожадность к волкам снискали себе добрую славу в кругу знатоков этой породы собак. Днем или ночью, в стужу или в жару он упорно шел по волчьему следу и никогда без приза не возвращался. Раньше, заходя в его владения, волк приближался к смерти гораздо ближе, чем на волосок. Но время безжалостно берет свое. Сегодня он отправится в лес для того, чтобы поставить точку в той повести, которую бессмысленно, да и незачем продолжать...
№№№
-Еще немного и дома, - лицо Стриженова приобрело задумчиво-мечтательное выражение. Кавалер всех Георгиев, строевой офицер, потомственный солдат, он сторонился лицемерия и ханжеской грязи городов. Поместье находилось далеко в глуши и охота была той единственной отдушиной, которая не раз отогревала сердце старого вояки после очередного смрада военных потасовок. Предчувствие встречи с друзьями наполняло его душу в эти минуты. Улыбаясь себе в усы, генерал думал: "Как же рад будет Фомич, как, сокрушаясь, станет выпытывать о страшной трагической ошибке с похоронкой, как долго расспрашивать о новой военной кампании..."
Ну ничего, есть что рассказать, есть что вспомнить под рюмочку после жаркой сибирской баньки: "А потом - охота! Пойдем в дальние угодья, в самую чащу, отведем душу..."
Предвкушение настолько захлестнуло его, что, не сдержавшись, он резко окликнул ямщика: -Ну-ка, братец, давай через лес!
Ямщик рванул на себя поводья и остановил лошадей: -Опасно, Ваше Превосходительство, - насупился он.
-Зато в два раза быстрее, - нетерпеливо махнул рукой генерал.
-Говорят, неспокойно в этих местах, паводок весной согнал сюда столько зверья, что не приведи Господь, - пояснил ямщик.
-Прорвемся, где наша не пропадала, вперед! - настойчиво пробасил генерал и обезоруживающе улыбнулся. Ямщик поежился, уныло покосился на безопасную дорогу, но все же одернул поводья и выдохнул обреченно: -Ну, пошли, родимые!
Лошади рванули с места и, свернув с наезженной колеи, понеслись по одряхлевшей запущенной тропинке, ведущей к лесу.
№№№
Фомич, старый смотритель усадьбы, умирал. Тяжелая сердечная хворь свалила его с ног и безжалостно терзала уже который месяц кряду. Перед его мутнеющим взором прошли все чемпионы, выведенные им собственноручно: Изувер, Гектор, Абрек, Лютый, Кайкан, Рагнед...
Воспитанные и взлелеянные его добрым заботливым сердцем, псы проходили мимо, жалобно скулили и, поджав хвосты, тоскливо смотрели на хозяина глазами, полными ужаса и мольбы. Он вспоминал бессонные ночи, охотничьи гоны, травлю дикого зверя. Все вдруг нахлынуло разом - радости и огорчения, заботы и тревоги, прошедшие долгой вереницей дней рядом с четвероногими любимцами. Его душа и сердце, краса и гордость породы - матерые волкодавы уходили безвозвратно в чужие холодные руки, как домашний скот, как утварь, как украшение в будке для палисадника.
-Николушка, Николушка, - позвал он внучка в полузабытьи.
-Что, дедушка? - прошептал Николка, сидящий рядом у кровати деда.
Фомич протянул руку к голове внучка, погладил Николку по рыжим нечесаным волосам и слабо выдавил из себя: -Умираю я, Николушка, - хозяин близко, отпусти Изувера в лес, я покажу дорогу, надо бы встретить.
-О чем ты, дедушка? - дрогнувшим голосом спросил Николка.
-Отпусти, я покажу дорогу... - рука Фомича безвольно повисла вниз.
Николка вдруг взглянул в застывшие глаза деда и громко запричитал: -Дедушка! Дедуля! Куда же ты? А я? Как же я?!
№№№
Старый волкодав оглянулся на дом, сиротливо стоящий у холма и тревожно повел носом в сторону леса. Подняв к облакам голову, иссеченную шрамами, он с тоской посмотрел на пасмурное небо. Свинцовые облака сгрудились в кучу, как отрезанные от отступления всадники и суетливо носились взад-вперед, не давая ни единому лучику солнца проступить сквозь серую зловещую мглу. Боль и грусть о чем-то безвозвратно уходящем железной хваткой сдавили его сердце. Всем своим чутким собачьим нутром он ощутил, как что-то темное, злое и отвратительное вошло в этот дом.
-Никто, никто и никогда уже не сможет его остановить, защитить и спасти хозяина. Значит, и мне пора, - решил он.
Даже не взглянув на заботливо подставленную Николкой миску с едой, Изувер встал и, слегка похрамывая, побрел по пыльной траве на последнюю в жизни охоту - охоту на самого себя.
№№№
Генерал с трудом сдерживал нахлынувшие чувства: -Вот я и дома. Вот и вернулся. Теперь все будет хорошо, все будет в порядке. Извилистой лесной дорогой упряжка приближалась к дому.
№№№
Бурая гора шерсти, лежащая на пригорке, чуть заметно пошевелилась. Из нее медленно поднялась громадная косматая голова и повернулась в сторону ложбины. Неясный шум доносился именно оттуда. Прислушавшись, медведь потянул носом воздух. Ветер дул в его сторону, и уже более отчетливо доносил запах, спешащих по лесной тропе гостей.
"Ба, в лесу люди!" - засуетился хозяин тайги. И направляются они нужной ему дорогой - прямо в ловушку. Там у поворота в ложбину раньше проходила наезженная лесная колея. Сильный паводок весной занес это место всяким хламом. Теперь оно отлично приспособлено для засады. Застревая там, всадники подолгу топчутся на месте, затем спешиваются и перед тем как развернуться и уехать обратно, идут удостовериться, так ли безнадежно завален путь. Вот тут-то внезапность не раз приносила хороший улов: человечина - сладкое вкусное мясо. Природа часто ставит каждого в самые неожиданные ситуации и несколько раз попробовав, уж больно медведю понравилось быть острием этой ситуации. Учащенно дыша, он подтянулся весь, чувствуя, как играет и перекатывается каждая мышца замершего в напряжении тела.
Нужно остаться незамеченным до самого последнего момента. А для этого необходимо обойти завал с подветренной стороны и напасть сзади. Чуткие лошади сразу почувствуют его присутствие, окажись он по ветру к ним.
Скатившись с пригорка, он, что есть духу, пустился наперерез лесной просеки, спеша поудобнее расположиться в засаде...
№№№
-Эх, Фомич, Фомич, старый рубака, - с теплотой вспоминал генерал о гренадере, полюбившемся ему еще в Крымскую кампанию. После службы Фомич стал для Стриженова первым работником и помощником.
-Ну и здоров же ты был, сукин сын, - с гордостью прищелкнул языком Стриженов.
Ему вспомнился тот кулачный бой, в котором Фомич...
...Ближний Восток. Лагерь военнопленных.
Дюбуи, скривившись, лениво потягивал вино. Ему осточертело вялиться в душном помещении. Снаружи на солнце было плюс сорок, хотя и в тени струйки липкого пота ручьями стекали по размякшему телу.
-Черт, заживо здесь сваришься, - выругался он. Душе хотелось чего-то такого...
-Эй, Вилар, - окликнул он надзирателя барака, - выведи и построй всех снаружи. Пусть погреются на солнышке.
Важно вышагивая перед шеренгой изможденных жарой военнопленных, Дюбуи с напыщенной физиономией надменно прокаркал на плохом русском: -Посмотрим, что значит хваленый русский дух. Ставлю один против десяти, что среди вас не найдется равных моему красавцу.
-Филипп! - прогорланил Дюбуи, -Филипп, черт побери! Выйди, покажись. Из дверного проема караульного помещения, ссутулившись, вывалилась массивная фигура корсиканца. Самодовольное выражение его лица сменилось под лучами палящего солнца на брезгливо-равнодушное.
-Кто победит его, - крючковатым пальцем Дюбуи ткнул в сторону увальня, - сможет уйти отсюда, взяв с собой еще одного спутника".
И, рассмеявшись, добавил: -Чтобы съесть его по дороге через пустыню.
С изящным позерством конферансье Дюбуи вскинул руки вверх и зычно огласил якобы присутствующей публике: -Поединок по правилам французского бокса: знаменитый французский кулак против упрямого русского лба!
Корсиканец одним своим видом угрюмого спокойствия уже как бы предопределил исход поединка. Широченные плечи, могучие, с выпирающими буграми мышц, руки, увесистые красные кулачища и лихая слава непревзойденного костолома были, как ему казалось, немалым авансом в счет будущей победы. Оценивающе измерив взглядом выступившего из строя русского, он лишь презрительно фыркнул. Стриженов спокойно отвел Фомича в сторону и шепнул на ухо: -Побольше наглости, выведи его из себя, бугай он здоровый, но на жаре долго плясать не сможет - выдохнется. Разозли, как следует, пропусти для вида пару-тройку оплеух, да смотри на настоящую кувалду не нарвись. А после, как рассвирепеет, как обрадуется и забудет про осторожность, ты знаешь, что делать.
Фомич молча кивнул, плюнул в ладоши и, чуть отвернувшись от всех, шепнул в сжатые кулаки: -Ну, братики, помогайте!
-С Богом! - перекрестил его Стриженов и хладнокровно отошел в сторону, скрестив на груди руки.
Первым напал корсиканец. Тяжело сопя, он ринулся на Фомича всей своей тушей. Громко выдохнув, верзила размашисто ударил. Крюк рассек пустоту. Фомич ловко скользнул вниз и тут же вынырнул за спиной поединщика.
-Ты, мудила, видно, коня с ног валишь, да только когда его твоя баба за мудя держит, - зло хохотнул он. Корсиканец криво усмехнулся. Он хоть и не понимал, о чем говорит соперник, но догадывался, что это далеко не комплимент. Не первый раз он играл в такие забавы и хорошо знал, куда клонит русский. Они стояли друг против друга дюжие, рослые и хорошо понимали - любой удачный удар тут же решит исход схватки, любая эмоция погубит ее. Фомич, пританцовывая и кружась вокруг увальня, резко ударил несколько раз и нисколько не удивился, когда тот легко уклонился, оставшись неуязвимым. Изобразив на лице покоробленное промахом самолюбие, Фомич пустился в чистую пляску. Хлопая руками по коленям, щиколоткам и груди, он кружился вокруг соперника и горланил вовсю матерные частушки. Подставляя поближе корсиканцу открытый бок, он соблазнял противника напасть и промахнуться. Провалиться в ударе или чересчур откинуться в замахе - дело нехитрое, когда злость так и хлещет из тебя. Этого и добивался Фомич. Лицо верзилы выражало полное спокойствие, и лишь легкий прищур глаз выдавал в нем непреодолимое желание поддаться соблазну и ударить в полностью раскрывшегося противника.
"Ну, теперь пора", - решил про себя Фомич.
Два мощных удара в плечо последовали один за другим. Ответ корсиканца не заставил себя долго ждать.
"Кто кого пробьет", - подумал он и поплотнее встал на ноги. Рубанул он так же размашисто и дико. Фомич проворно шмыгнул в сторону и, сделав резкий замах, внезапно остановил руку. Немного отпрянув назад, корсиканец машинально махнул рукой в ответ. Мгновенно отскочив влево и слегка наклонившись, Фомич, что есть силы, хлестко лупанул здоровяка по печенке. Раздался глухой удар в тело, за которым последовал яростный рев раздразненного быка. Начало было положено. Но еще рано радоваться; не этим, совсем не этим он рассчитывал взять опасного соперника. Теперь он ожидал целой канонады ударов.
"Дать ему выдохнуться, заставить потерять контроль", - бойко стучало в висках. Увалень потерял самообладание, чувствуя, что еще один такой подарок разорвет ему все нутро. Со страшным ревом он бросился вперед.
-Эх, мамка моя дорогая, чеж ты меня на свет родила, - вопил в лицо сопернику Фомич, и ловко увертывался от сыпавшегося на него града ударов.
-Ой. Боюсь! Ох ты, ух ты, ой, держите меня! - приближаясь и отскакивая, орал он. Внезапно поскользнувшись, он дал себя захватить. Оба противника, не удержав равновесия, рухнули на песок. Оказавшись под верзилой, Фомич допустил досадную ошибку - пытаясь выбраться из-под огромной туши корсиканца, он слегка замешкался и тут же был наказан захватом головы в ключ. Стриженов взорвался негодованием. Сорвав с себя китель, он носился как полоумный вокруг валяющихся тел и орал, что было мочи: -Дышать! Дышать, Фомич, дышать, родненький!
Глаза Фомича налились кровью, в ушах ужасно шумело, а в голове стоял невообразимый гул. Но уловка на изматывание, которая заставила корсиканца сбить дыхание и потерять много сил, все же сделала свое дело. Не примени ее Фомич, и неизвестно, кто у чьих сапог остался бы тогда на горячем песке. Грудь верзилы ходила ходуном, из нее рвались натужные хрипы. Сердце вот-вот готово было выпрыгнуть изо рта. Его обессилившим рукам требовался хоть какой-то отдых. Намереваясь немного отдышаться, он привалил Фомича всей своей массой и начал приподниматься на колено, слегка ослабив захват. Тут же сокрушительный удар локтем, скорее из отчаяния, чем спланированный и точно выверенный, разворотил вдребезги его нос. Кровь залила глаза. Фомич откатился в сторону и приподнялся на колено. Он схватился руками за горло, не веря, что голова цела и на месте. Шатаясь и сопя, тяжело поднялся с земли и его соперник. Из глаз у него ручьем текли слезы, ворот рубахи и вся грудь были залиты кровью.
-Таки вырвался! Вырвался, миленький! - бесновался Стриженов. Поедая один другого глазами, противники снова сошлись в поединке. С лица корсиканца улетучилась наглая самонадеянность. Теперь он осознавал, с каким опасным и коварным противником имеет дело, но, надеясь все же на свою нечеловеческую силу, он по-прежнему делал ставку на один удар. Это заметил и Фомич. Изображая из себя чуть ли не издыхающего, он еле двигался вокруг увальня, ожидая этого самого удара. Для того, чтобы подхлестнуть здоровяка, он умышленно споткнулся несколько раз и опустил руку, как бы забыв о защите. Даже осознавая, что это все бойцовские уловки, корсиканец так и не смог как следует прислушаться к своему чувству предосторожности. Уж слишком хотелось наказать подлеца, слишком пьянил запах крови. А ведь оно вкрадчиво нашептывало ему: "Он тебя провел раз, проведет и другой...."
Наконец корсиканцу надоело топтаться на месте и, выбрав удачный момент, он рванулся к Фомичу. Сейчас он вложил в удар всю свою убийственную мощь, но, который раз в поединке, фигура противника мелькнула почему-то в стороне.
-Бей, бей, мудила! Я там, где меня нет, - с издевкой долетело до его слуха. Резкий мощный крюк тут же вонзился в его кадык. Задыхаясь и хватая ртом воздух, корсиканец сделал еще несколько шагов.
"Сволочь, поймал-таки" - обреченно, с досадой мелькнуло у него в голове. Широко расставив ноги, он, не веря случившемуся, схватил себя за горло. Несколько мгновений спустя он завалился навзничь, и темная кровавая пена хлынула из широко раскрытого рта.
№№№
Пах! Горло! Пах! Горло! Пах! Горло!" - звонко раздавались команды Фомича в голове Изувера. Он вспоминал, как тот обучал его еще молодого и неопытного одногодка премудростям охоты. Пробираясь среди лесных мхов навстречу смерти, Изувер ускорял шаг, шел все быстрее и быстрее, и жаждал лишь одного - расстаться с жизнью в поединке с достойным противником. Жалкое голодное блуждание по лесу - не его удел. Он не терпел слабость и никогда не прощал ее другим. Не желая превращаться в полуживое ничтожество, скитающееся по тайге, он искал схватки, пока сам был в состоянии ее навязать.
Продираться сквозь чащу становилось все труднее. Вот и они, непроходимые заросли, в которых где-то здесь должна быть волчья тропа. Теперь нужно отстраниться от всего, превратить свои ощущения в скачкообразные пульсирующие выпады. Терпкий запах хищника начал приближаться, кружиться в воздухе, наполнив его своим присутствием.
Бег, бег, бег и еще бег.
Неистовый, бешенный, дикий, до хрипа, до изнеможения и боли, до полного забытья в едином порыве атаки. Волк!
Зловещее поблескивание в приближающихся глазах, сузившиеся зрачки, вытянутое и брошенное в разящую стрелу тело, пушечное ядро, летящее навстречу смерти.
Толчок, прыжок, удар грудью, лязг челюстей, пляска смерти!
Убийство, я или меня! Пах! Горло! Пах! Горло! Кровь, победа! Снова бег!
Внезапно в проеме лесной чащи мелькнула фигура того, кого он долго искал, с кем давно хотел свести счеты.
Огромный, с коричневым отливом медведь встал на задние лапы и угрожающе зарычал. Ощерившись и мотая головой, он медленно ринулся в сторону Изувера. Волкодав не медлил ни секунды. Победа над волком опьянила его, а желание новой схватки побуждало в последний раз насладиться своей силой. Выпущенное как из катапульты, тело Изувера пронеслось по воздуху и со всего лету врубилось в живую стену. Медведь никак не ожидал такой самоубийственной прыти. Он даже не счел нужным опуститься из угрожающей позы в позицию атаки. Привыкнув нападать первым, он сперва разыгрывал прелюдию ужаса, приводящую жертву в нужное ему оцепенение. Проявленная неосторожность дорого стоила ему. Хруст собственного горла до неприличия цинично намекнул ему о том, что его миссия на этом свете может быть закончена в самое ближайшее время. Всю ярость своего отчаяния он вложил в последний удар. Позвонки Изувера хрустнули как тонкая скорлупа. Мир, перевернувшись, закружился в глазах, а тело наполнилось такой нестерпимой болью, какой он не испытывал ни в одной драке за всю свою жизнь. От этого он лишь крепче сцепил зубы и услышал истошный панический крик страха, рвущийся из медвежьего горла. Люто рыкнув, медведь в последний раз попытался сбросить с себя волкодава. Бесполезно. Изувер намертво вонзил кинжалы своих клыков в медвежью глотку. Неудача ужаснула медведя еще больше. Собственное тело уже плохо подчинялось ему, легкие разрывались от недостачи воздуха. Сграбастав изувера в охапку, он со всего маху рухнул на землю, подмяв под себя волкодава всей своей тушей. Наглухо сцепленные в мертвой хватке клыки так и не разжались ни на йоту...
№№№
Упряжка как раз закончила петлять по запутанной лесной дороге и вырулила на просеку, когда глазам генерала и ямщика открылась картина происходящего. С пронзительным ржанием лошади начали тормозить и, резко свернув с колеи, шарахнулись в сторону. Генерал выскочил на ходу из тачанки и рывком расстегнул кобуру. Присмотревшись к собаке, он отбросил всякие сомнения. В этих местах мог быть только один пес, который бы решился на такое. И именно сейчас как никогда ему требовалась помощь. Забегая медведю за спину, генерал на ходу всадил в бурый загривок одну за другой все шесть пуль. Взревев от боли, медведь изогнулся и грузно осел на пожухлую листву. Когда его тушу перестала сотрясать предсмертная судорога, генерал оглянулся в поисках ямщика. Весь бледный, покрывшийся холодным потом, он стоял невдалеке и держал лошадей под узды. Чувствовалось, он никак не мог справиться с нервной дрожью, сильно донимавшей его. Еле-еле он пытался удержаться на подседающих ватных ногах.
-Эй, любезный, - громко позвал его генерал, - привяжи-ка лошадей и помоги мне.
-Ваше превосходительство, - взмолился ямщик, - я и к мертвому-то к нему подойти боюсь.
-Братец, я ведь дважды повторять не буду, - резко прервал его Стриженов, - мне сейчас не до телячьих нежностей.
Взгляд генерала говорил ямщику о многом. По крайней мере о том, что любые возражения могут крайне осложнить здоровье его зубов. Вдвоем они еле-еле высвободили из-под медведя искромсанное медвежьими когтями тело волкодава.
Сквозь дымку туманной пелены, застилавшей глаза, Изувер вдруг увидел Стриженова и чуть поодаль Фомича. Фомич почему-то был теперь молодым и красивым. Как давным-давно - в залихватски заломленной набекрень шапке. А рядом... рядом, кувыркаясь и сопя, ерзал взад-вперед с потрепанным тряпичным медвежонком в зубах пушистый лохматый толстун. Это был он - грозный, неустрашимый Изувер. Именно таким запомнился волкодаву миг бесшабашного детства. С нежностью глядя на щенка, хозяин хохотал и приговаривал: - Хороший приз, Изувер, хороший приз, дружище!
№№№
Опытный охотник - генерал, осмотревшись вокруг, сразу уловил коварный замысел медведя. Положив себе на колени голову Изувера, он нежно поглаживал ее и трогательно шептал: -Если бы не ты, не уйти бы нам отсюда, не уйти!
Тело Изувера вздрогнуло еще несколько раз и затихло навсегда. Долгожданный покой обволок его мягким покрывалом, избавив от адской терзающей боли.
"Как? Каким образом Изувер очутился здесь - мучил себя догадками генерал. -неужто почувствовал за столько верст опасность, грозящую мне? И если Изувер здесь, то где же Фомич?"
И вдруг у себя за спиной... - до конца своей жизни Стриженов будет клясться на чем угодно, как ясно услышал в тот момент знакомый голос старого гренадера: -С приездом, хозяин!