I. Система национальных ценностей

Мезолитическая революция несет с собой многократное усложнение трудовых навыков и форм общественной и культурной жизни в первобытном обществе, что приводит (или становится следствием?) к созданию протогосударственных межплеменных и надплеменных объединений и соответствующих им мифологических и религиозных систем, а также освобождают человека от всеохватной власти племенной общины.

Ранее уже говорилось о том, что личность (как воля) первобытного человека представляла собой не цельную систему, а набор несвязанных в его сознании образов-картинок (связь осуществлялась вне индивидуального сознания). Поскольку племя и род полностью регламентировали поведение человека в неопределенных ситуациях, то потребности и условий для развития свободы воли отдельного человека не возникало - все решало четко структурированное и локализованное общинное Я, всегда приводившее индивидуальность к единому знаменателю.

Иное дело - национальная община, в догосударственную эпоху не имеющая четкой структуры, реально (но не субъективно), не претендующая на всего человека целиком в силу ограниченности воздействия и своей полной "виртуальности" или, что то же самое, "трансцендентности". Национальная община объективно востребует самостоятельность и активность человека, волю и личность.

Вместе с Богом (национальной общиной) рождается и Личность, наделенная свободной волей, зачатками нравственного Я и предпонятиями, которые в процессе развития превращаются в философское, а потом и научное, мышление.

И все же революция мезолита стала не причиной, а следствием появления национальной общины.

Это более правдоподобно. Подобно тому, как развитие племенной общины, для которой потребность в предметах культа является органичной, имело и побочный результат в виде великих материальных изобретений (лука и стрел, лодки и т.д.), так и национальная община, создав поначалу смутное понятие Бога и смутное понятие Личности, породила потребность в самостоятельном, а точнее, институционализированном религиозном ритуале, особом классе жрецов и сняла препятствия к развитию разделения труда, которое (разделение труда) не замедлило начать бурное развитие земледельческих и скотоводческих обществ.

Развитие национальной общины стало необходимым условием для развития и национальной квазиобщины, как содружества племенных общин, а вместе они начали создавать цивилизацию, первые признаки которой появились в X-IX тысячелетиях до н.э.

Во время S-скачка происходит сложное взаимодействие между племенными (родо-племенными) и национальной общинами. Реальная система - это динамическое равновесие этих типов общин, но, по-видимому, если в "поздних" обществах торжествует национальная община, перестраивающая всю жизнь на свой лад, то в "ранних" и "средних" утверждается баланс между национальной общиной и союзом племенных общин, до тех пор пока этот союз не будет разрушен, а его субъекты поглощены самоутверждающейся национальной общиной.

Характеризуя циклы, я определил 12288 летний как цикл теологического (структурно-общинного) скачка, одновременно и цикл структурно-генетических изменений вида, 3072 летний цикл (макроцикл) - это цикл энергетики теологических ценностей (периодов их активности и спада), 768 летний цикл (большой) - это жизненный цикл телеологической структуры нации как системы, обеспечивающий ей место под солнцем среди других наций, 192 летний цикл - это цикл энергетики телеологической системы.

Теологическая система ценностей определяет соотношение между общиной и личностью, большими и малыми общинами, общиной и общностями (т.е. группами людей по идейной общности). Христианство эти вопросы ставит и решает вокруг Догмата о Троице, ислам - Догматом о Единобожии, хотя разные нации дают этим Догматам принципиально меняющие их суть интерпретации.

В центре внимания теологической системы ценностей - человек (его сознание). С начала революции национальных общин мир человека раздвоен между двумя субъективными началами.

Началом общинным, как дарованным свыше, где от индивида требуются только вера и соблюдение ритуала, а ответ он может получить как дар, откровение.

И началом личностным, отвечающим на вопросы посредством сложного умственного и душевного (духовного) труда, через усилия, в том числе нравственные, самой личности.

Такой внутренней раздвоенности сознания в племенных и родовых обществах не было.

Телеологическая система определяет позиционирование нации (в том числе и ее основных групп, и самих индивидов) в окружении других наций. Она отвечает на три основных национально-значимых вопроса: какова главная цель человека в своей обыденной жизни, в которой он должен есть, пить, обучаться, производить потомство, трудиться и при этом оставаться членом национальной общины; следующий вопрос - какое начало должно быть положено в основу естественной (не принудительной) общественной солидарности; наконец, третий вопрос - какое место должна занимать элита и ее власть в обществе.

Главная цель личности в русской системе телеологических ценностей - в воле, византийской - в мистическом погружении, древнегреческой - в одиссее (странствовании, познании и возвращении), османской - в жизнелюбивом фатализме.

Основой общественной солидарности русские видят терпение (образ Святой Руси), византийцы и османы - деятельную соборность, древние греки - гражданскую общину.

Идеалом власти для русских является строгий царь, отличающийся от обычного самодержца как отчим отличается от отца, для византийцев и османов - "свой" самодержец, для древнего грека - тотальный политический баланс (партикуляризм).

Система национальных ценностей едина и иерархична, она расставляет акценты и придает разные веса тем или иным базовым ценностям. Например, в русской телеологической формуле доминирует воля, организующая энергетику русского человека, солидарностная же ценность Святой Руси пассивна и компенсаторна. Даже совместно с диким русским самодержавием она не всегда способна удержать разнузданную русскую вольность. Напротив, византийская и османская системы телеологических ценностей сбалансированы, но византийская пассивна во всех своих элементах, а османская во всех элементах активна.

Если теологическая система "занята" человеком, структурой его сознания и нацелена на совершенствование вида, то телеологическая система решает вопросы выживания нации как совокупности людей, живущих "здесь" и "сейчас" через установку поведенческих и институциональных приоритетов.

Каждая из ценностей телеологического блока представляет собой сложную систему эмоционально-чувственных образов, житейских примеров, моральных максим и логических рассуждений.

Например, "русская воля" включает в себя многочисленные образы вольных казаков и богатырей и образчики их поведения в разных ситуациях, отношение между полами, отношение к "зеленому змию", к власти, труду и т.д.. Человеку не русской культуры очень сложно уловить во всех этих образах и нормах какой-то объединяющий глубокий смысл, но русский человек этот смысл видит, понимает, чувствует.

Этот смысл жизни - в максимальном диапазоне страстей, это разгул как норма, как самоутверждение, как постоянная готовность к отражению угрозы извне и к созданию этой угрозы, только так, по-видимому, русским людям оказалось возможным сохранить власть над огромными просторами, не защищенными естественными рубежами.

Реальное поведение русских людей, конечно, это не сплошной загул с разгулом, но любой русский видит в разгульном казаке образец, пример, норму и, если не стремится этому образцу соответствовать, то хотя бы пассивно восхищается даже самыми дикими примерами молодецкой удали. Потому что это национальная норма, вектор русской личности, определенный надличным разумом национальной общины.

II. Краткая характеристика S-перехода

Дадим первые определения этого процесса.

S-образная кривая представляет собой кривую зависимости от времени духовной продуктивности культуры. Продуктивность и сила здесь почти одно и тоже, отличие в том, что продуктивность больше характеризует культуру как таковую и указывает на способность производить сложные действенные символы, сила же направлена на практическое самоутверждение нации в поле вызовов со стороны соседей и материальной среды. Можно сказать, что первая более теологична, вторая более телеологична.

Поскольку графики здесь описывают лишь качественные состояния общин, не претендуя на измерение "силы" и "продуктивности", достаточно описания характерных черт того или иного периода.

В начале (в первой четверти S-перехода) продуктивность культуры растет медленно и почти линейно. Основные усилия национальной общины направлены на самоконсолидацию.

Во второй четверти S-перехода продуктивность нации начинает ускоренно расти, постепенно достигая максимальной крутизны роста. Именно в этот период возникает продуктивный баланс между национальной и квазинациональной общинами. Мифологии становятся законченными (всеохватными) системами, но к концу периода квазиобщина исчерпывает свой энергетический и структурный ресурс, становится косной и контрпродуктивной.

В третьей четверти S-перехода культурная продуктивность нации продолжает расти за счет слома квазинациональной системы, но развитие замедляется вплоть до перехода к медленному линейному росту в четвертой четверти S-перехода. В третьем периоде происходит формирование нации как таковой.

В четвертой четверти S-перехода продуктивность культуры растет медленно и почти линейно, замедляясь до нуля в конце периода.

Форма S-кривой представлена выше. Здесь не учтены периодические колебания в пределах макроциклов (внутри периодов-циклов "ночь" "утро" "день", "вечер"), как и циклы более низких порядков.

"Ночью" теологическая система ценностей слабо воздействует на ход национальной истории и почти не влияет на развитие цивилизации.

"Утром" развитие цивилизации ускоряется, рождается идея чистой религии, происходит утверждение Бога и рождение Личности, складывается полноценная мифология, цивилизация может войти в фазу быстрого роста, но может и оставаться в зачаточном полупервобытном состоянии. "Утром" "зажигания" может и не произойти.

"Днем" в любом случае происходит взрыв цивилизации, нация обретает внутреннее единство, энергию и самою жизнь, монотеизм приобретает законченные формы и религия может стать основной общинообразующей силой.

"Вечером" происходит шлифовка и доводка национальных символов, Бога и Личности, а в конце периода Личность, наконец, сможет понять Бога и в этом смысле слиться с ним. Возникнет новый вид homo sapiens.

Основными в дальнейшем изложении будут предположения о том, что рождение Бога происходит в начале "ночи", грехопадение (т.е. рождение свободной Личности) происходит в начале "утра", рождение религии (как Договор с Богом) происходит в начале "дня".

В первой четверти "утра" и "дня" нация находится в режиме впитывания ("от других к себе"). Во второй четверти "утра", "дня" и "вечера" нация, подобно солнцу, светит и греет ("и себе и другим"). В третьей четверти "утра", "дня" и "вечера" нация продолжает светить ярким, но прохладным светом, создает империи, утверждает монотеизм, "светит, но плохо греет" (формула ее поведения "от себя к другим"). В четвертой четверти "утра", "дня" и "вечера" нация как бы отдыхает после великих трудов двух предыдущих больших циклов и, если у нее еще остались силы, то тратит их на собственную консолидацию (формула "в себе и для себя").

III. Китай в процессе S-перехода

Китай, начавший утренний макроцикл в 2008 году до н.э., в первой четверти этого макроцикла создал основы государственности и китайской мифологии, ставший основой всей патриархальной системы общественного бытия: от семейных общин и семейных духов предков к территории и корпорации, и далее, к государству Неба, на котором властвует иерархия общегосударственных духов великих китайских предков. Так утвердила себя китайская община "квази" в качестве главного конструирующего начала всего китайского государственно-первобытного бытия.

Во второй четверти "утра" в 1240-472 до н.э. китайцы создали сильную, государственно ориентированную и государственность производящую мифологию, которая в конце периода родила великих китайских философов: Лао Цзы и Кун-Цзы, великие учения Дао и конфуцианства. Тогда же родилась и китайская государственность как иерархия родовых общин, соединенных в квазиобщину.

В слове "квазиобщина" есть некоторый негативный оценочный смысл, от которого можно избавиться, заменив это слово на другое, например, "национально-родовая община" в отличие от просто "национальной". Но, поскольку в основу историологии положено предположение о том, что в процессе S-перехода квазиобщина заменяется общиной, то некоторый негативный (или умалительный) смысл здесь законен.

Поэтому оставим это слово, которое будет отражать либо неполноценность национально-родовой общины в сравнении с национальной, либо незрелость разрабатываемой теории.

В этот период шла отчаянная борьба между племенными, с одной стороны, и общегосударственными богами, с другой. И только в следующей, третьей четверти макроцикла племенные боги были заменены территориальными, после чего иерархия китайской квазиобщины стала устойчивой пирамидой, подобной пирамиде Хеопса, сложенной без всякого связующего материала из нескольких миллионов плотно подогнанных тяжелых камней. Вот очень точный символ для квазиобщины!

Не случайно, наверное, квазиобщинные нации столь любили пирамиды (египетские, древнемексиканские, да и китайские). Но египтяне основные силы затратили на создание символа (воплощение архетипа в архитектуре), а китайцы этот архетип воплотили наиболее четко и точно в структуре своего общества. Арабы такую пирамиду построили на небе.

Лао Цзы создал философию Дао - философию пути в небытие. Эта философия, ставшая и религией, сориентировала общество на сознательную борьбу с сознательностью, на растворение личности в родовой общине.

Она помогла китайцам в дальнейшем отшлифовать те цельные камни родовых общин, слить с ними и влить в них символы племенных общин, которые затем стали великолепным строительным материалом для великой пирамиды китайской квазинации.

Лао Цзы - шлифовальщик камней, строительных блоков, а Конфуций(Кун Цзы) - строитель пирамиды из этих блоков.

Китайцы, как народ, сохранили в себе первобытность, вернувшись к родовой общине не только как физической, но и символьной. У китайцев великолепная память, их иероглифическое письмо с несколькими тысячами сложных иероглифов востребует хорошую зрительную память и опирается на нее. Их верования, в том числе бытовые, очень близки к верованиям первобытных людей. Китайская философия и наука также несут в себе как позитивные, так и негативные свойства первобытного сознания.

Вот мнение Леви-Брюля о Китае, правда, о спящем еще Китае XIX века:

"Китайская наука представляет собой памятный пример этой приостановки развития. Она породила необозримые энциклопедии, содержащие астрономические, физические, химические, физиологические, патологические, терапевтические и т. д. понятия. Все это, на наш взгляд, - ужасная чепуха. Как можно было тратить в течение многих веков столько прилежания и остроумия ради столь ничтожного результата? Из-за большого числа причин, несомненно, главным образом из-за того, что источник каждой из этих мнимых наук - закостенелые понятия, которые никому никогда не приходило в голову подвергнуть проверке и которые в действительности содержат лишь смутные и не оправдываемые действительностью представления с мистическими предассоциациями. Отвлеченная и общая форма, в которую облеклись эти понятия, позволяет совершать двойную работу, анализа и синтеза, логическую по своей видимости. Эта работа продолжается до бесконечности, оставаясь все время пустой и самодостаточной. Люди, лучше всего знающие китайское мышление (де Гроот, например), почти не надеются, что когда-нибудь наступит конец никчемной работе, что когда-нибудь прекратится это вращение по-пустому. Слишком глубоко вкоренились умственные привычки, слишком властные потребности они породили. У Европы не труднее было бы вызвать отвращение и недоверие к ее ученым, чем заставить Китай отказаться от своих физиков, медиков и профессоров "фунг-шуй".

Личность китайца, его психика и нравственность - это общинные или почти полностью подконтрольные малой общине феномены. Китайцы прекрасные психологи, хорошие подражатели, но слабые изобретатели и преобразователи. Для них эпоха перемен - это только хаос, но не революция (Мао это снова доказал, идя от обратного - от революции).

Китайцы, сохранив в квазиобщине древнюю первобытность, и самою национальную общину подчинили квазиобщине (впрочем, для утреннего макроцикла в этом нет ничего странного). Трехтысячелетняя история китайского государства создала огромную непрерывную культуру.

Сейчас китайцы быстро и эффективно перенимают лучшие достижения материальной культуры мировой цивилизации, перенимают и осваивают, тем самым устраняя разрыв и ликвидируя основное преимущество Запада.

Китайцы считают свою культуру более богатой (лучше развернутой во времени - и это действительно так), чем культура современного европейца. Их цивилизационные притязания уже в конце XIX века состояли в том, что вот сейчас "научимся, воспримем все самое лучшее у вас из материальных достижений, а потом сделаем из вас учеников нашего образа жизни и нашей духовности".

Осенью 472 до н.э. - 296 н.э. китайская культура стала той самой пирамидой квазиобщины, китайцы создали сильную империю, а символом Китая стала Великая стена, как стена перед надвигавшейся "зимой" и Тенью Великой степи, преследующей китайскую цивилизацию.

Зимой 296-1064 Китай пережил сложное и беспокойное время, был агрессивен, но неудачлив, расширялся за счет слабых соседей, но не смог воспользоваться их слабостью и всерьез не попытался создать мировую империю.

Весной нового - дневного макроцикла 1064-1832 Китай подвергся великим нашествиям монголов и манчжуров, создавших здесь свои династии. В конце этого цикла Китай попал в унизительную зависимость от европейских держав. Но уже вскоре Китай начал выходить из добровольной изоляции, научившись видеть собственные силу и слабость, силу и слабость близких и далеких соседей.

В 1832 году начался новый "летне-дневной" большой цикл. Это время великих достижений наций. Но китайская нация "засиделась в девках". Ее платонический возлюбленный - Инь (Небо), с сонмом великих предков, в ближайшие века станет тенью немного запоздавшей к трону на властном Олимпе (Небе) национальной общины.

Первый признак крушения традиционного китайского Неба - это маоистская революция, обожествившая Мао и отвергавшая Кун-Цзы.

Но это только начало. Еще не затронуто основание пирамиды - традиционная китайская семейственность, провинциальность, верования и общинная психология. Все эти основы лишь начинают свою трансформацию.

IV. Китайская зарисовка Владимира Соловьева

В основе общественного строя лежит Семья - иерархия, поднимающаяся от сына к отцу, от отца к деду, от деда к прадеду и дальше, от одного предка к другому, более старшему.

Умершие предки не только не теряют своего значения и своей власти, они приобретают сакральное значение и абсолютную власть:

"И частный быт, и государственный строй, и религия, и нравственное миросозерцание Китайцев, все это выросло и развилось из одного общего корня, из семейного начала, или точнее из абсолютизма отеческой власти. Благодаря непоколебимой верности этому началу "стосемейный" клан "черноголовых", спустившийся в доисторические времена из Монголии вниз по Желтой Реке, мог, разрастаясь в четырехсотмиллионный народ, не утратить характера единой тесно сплоченной и однородной семьи. Вся сложная политическая организация нынешнего Китая рассматривается самими Китайцами лишь как концентрическое расширение отцовской власти: сельский староста есть отец своего села, окружной начальник - отец своего округа, губернатор - отец своей провинции и наконец богдыхан - отец всего срединного царства, всего бесчисленного потомства "ста семейств"...

Личность сына как бы упраздняется личностью родителя во все время жизни последнего. Но и после его смерти отношение в принципе не изменяется. Отец семейства, обладающий полнотой власти над своими детьми, сам признает над собою полновластие умершего родителя и чрез него всего восходящего ряда предков. Основание всякой добродетели и всякого порядка есть сыновнее благочестие, а настоящее сыновнее благочестие есть то, которое относится не к живым только, но и к умершим отцам. Таким образом, истинный Китаец ни в каком возрасте и положении не пользуется личною самостоятельностью и индивидуальным почином, никогда не может действовать от себя, - он только исполняет волю предков, он всегда и во всем зависит от своего родового прошлого. Этим прошлым по китайскому понятию всецело определяется и важнейшее событие человеческой жизни, самое условие ее будущности. "Брак, - говорится в ли-цзи, - заключается для того, чтобы человеку быть в состоянии правильно служить усопшим предкам и продолжать свой род...

Обычай, доселе не вполне исчезнувший, жертвовать физически живым для умерших есть лишь самое сильное и конкретное выражение того общего поклонения прошлому, на котором зиждется весь китайский строй. Этот культ прошлого прежде всего обусловливает единство и крепость китайской семьи. Единовластие живого отца не могло бы сохранять своего абсолютного значения, если бы оно не имело точки опоры, независимой от данного лица, недоступной для смерти. Как временный наместник отошедших в вечность предков, как их жрец и посредник между ними и живыми членами семьи, отец есть носитель высшего религиозного начала, сообщающего его фактической власти священный авторитет. Перенося центр своей тяжести в прошедшее, в область абсолютного факта, неизменного и неподвижного, китайская семья сама приобрела крепость незыблемого факта, над которым бессильно время".

Тот же принцип, принцип Семьи, лежит и в основе устройства китайского государства, китайского Неба, устройства китайской императорской власти:

"Небу публично поклоняется в лице императора китайский народ как единое культурно-политическое целое, только в этом последнем смысле небо есть отец китайского народа. Поэтому нет никакого основания включать в предмет этого культа таких предков, которые имели лишь частное значение для своих семей, но ничего особенного не сделали и ничем себя не заявили в области общей национальной и государственной жизни. И действительно, хотя посредством правительственного акта, называемого фын-шэнъ (пожалование духа), китайский пантеон постоянно пополняется умершими китайцами, но не всякими, а лишь избранными. Приобщения к составу небесного отца отечества или к собору духов умершие удостаиваются обыкновенно за примерные заслуги в какой-нибудь области национальной жизни, особенно же в области государственной; а в некоторых более редких случаях канонизация происходит вследствие посмертных явлений и знамений, обративших на себя публичное внимание и обнаруживших в покойнике необычайное достоинство...

Государь есть единственный посредник между небом и людьми, единственный правитель и наместник неба на земле. "Владыка, - говорится в священной книге Шу-зин, - заступает место неба, чтоб управлять людьми и учить их и быть для них образцом". Как первосвященник и царь безусловно тождественны в лице сына неба, так и во всех подчиненных органах его власти функции духовного и светского управления совпадают безо всякого различия. Официальный Китай никогда не знал и не знает другого духовенства, кроме чиновничества...

Благодаря абсолютно-патриархальному принципу китайского строя, каждый начальник от сына неба и до последнего сельского старосты обладает в своих границах нераздельною полнотой отеческой власти и, следовательно, будучи в полном смысле отцом своих подчиненных, есть для них тем самым и жрец, и правитель, и учитель...

Китайцы не только грезили, подобно всем другим народам, о золотом веке далекого прошлого, они всячески старались продолжать непрерывно этот золотой век, отдавая над собою всю власть одному прошедшему, отказываясь от творческой мысли, от самодеятельного почина, подавляя в себе всякую мечту о новом лучшем будущем. Неизменно сохранять жизненный строй, полученный от предков, и передавать его грядущим поколениям, ничего не прибавляя и не убавляя, - вот сущность китайской мудрости безусловно консервативной и традиционной, или по-русски - староверческой. Китайцы признают совершенство только в том, что уже совершилось, религия и нравственность сливаются для них в одном культе раз навсегда данного, установленного порядка. Умершие - от покойного отца или деда и до ста небесных духов включительно - вот истинный предмет частной и публичной религии; почитание старших, живых представителей традиционного порядка - от отца семейства до богдыхана включительно - вот основание личной и общественной нравственности. На этой непоколебимой основе установился издревле стройный иерархический порядок, обнимающий все жизненные отношения и закрепленный сложною системой обрядов (Ли). Признавать на деле этот порядок, соблюдать в точности эти обряды - вот все, что требуют от себя Китайцы для своего личного и национального благополучия".

Конфуцианство и даосизм дополняют одно другого и, будучи встроены в иерархию китайского Неба, не претендуют на самостоятельную роль и собственную инициативу:

"Китайцы, обращающиеся к магической помощи даосизма и к духовным утешениям буддизма, делают это исключительно как частные лица, для удовлетворения своих личных религиозных потребностей. Но как член китайской нации, как часть этого религиозно-политического целого, всякий Китаец исповедует официальную государственную религию и неуклонно исполняет ее ритуальные обязанности. Духовенство даосийское и буддийское суть только частные корпорации, признанные государством, но не имеющие никакой власти над мирянами. Даосийских и буддийских общин или Церквей в Китае не существует, всякий Китаец, каковы бы ни были его личные верования, принадлежит к одному великому обществу и признает над собою только одну верховную власть - Сына Неба, нераздельно совмещающего в себе и духовное и светское самодержавие".

Но структура китайского общества не так проста, как может показаться при оперировании только с понятиями "Семья" и "Небо":

"Каждый Китаец, тесно связан, во-первых, с теми лицами, которые составляют круг его родства определяемого степенями траура, во-вторых, с членами той корпорации, картели, компании, общества и т.п., к которой он принадлежит по своим занятиям, в-третьих, с жителями своей деревни, местечка, города, волости и т.д.".

Китаец чужд гуманистическим универсалиям западного человека:

"Цай-нго сделал такой вопрос: "Если муж, исполненный добродетели человеколюбия, услышит, что кто-то упал в колодезь, проявит ли он добродетель человеколюбия, если бросится спасать утопающего?" Мудрец отвечал: "Зачем станет он так действовать? В таком случае муж превосходный должен удалиться, он не должен бросаться за утопающим, ему не следует ошибаться относительно объема нравственного долга, который вовсе не обязывает его терять жизнь (для спасения другого), что было бы противно началам разума".

Соловьев подозрительно относится к непостижимому для него сочетанию религиозности и практицизма в китайцах:

"Первобытная вера в полную реальность загробной жизни хотя и не отрицается им (Конфуцием) прямо, но не имеет сама по себе никакой силы над его умом и интересует его лишь по своим морально-практическим последствиям. На вопрос своих учеников, существуют ли действительно души умерших, он отвечала "... если сказать, что существуют, тогда хорошие сыновья, пожалуй, разорятся на культе предков, а если сказать, что не существуют, тогда плохие сыновья станут, пожалуй, оставлять своих отцов вовсе без погребения". Отсюда такое заключение: "Должно приносить жертвы предкам, как будто бы они действительно присутствовали, следует поклоняться духам и гениям, как будто бы они были пред нами".

Путь Дао кажется Вл. Соловьеву путем в никуда, он усматривает в учении Лао Цзы противоречия-ловушки, дескать Лао-Цзы, сам великий ученый, а призывает к неучености, будучи деятельным проповедником, окруженным учениками, он апологизирует бездеятельность, и т.д.

В заключении Вл. Соловьев делает вывод о том, что Китай, в отличие от Европы, устремленной в будущее, всецело погружен в прошлое. И призывает европейцев не увлекаться китаизмами:

"Противоположность двух культур - китайской и европейской - сводится в сущности к противоположению двух общих идей: порядка, с одной стороны, и прогресса, с другой. С точки зрения порядка важнее всего прочность социальных отношений, идея прогресса требует их идеального совершенствования. Прочный порядок есть состояние, которое держится силой прошедшего, прогрессивное совершенствование есть деятельность, определяемая идеалом будущего. Что Китай достиг прочного порядка - это несомненно, насколько европейский прогресс ведет к социальному совершенству - вот вопрос.

Истинный прогресс не может иметь исключительно критического, разрушительного характера, не может быть только противоположностью порядку, истинный прогресс есть прогресс порядка".

Вл. Соловьев выражает надежду на то, что Европа, оставшись верной своему христианскому идеалу, не только сохранит свою собственную культуру, но и зажжет свет христианства и в самом Китае. Это в целом соответствует логике и нашей гипотезы. Но некоторыми малозаметными искажениями при трактовке китайских институций, Вл. Соловьев создал искаженную, пугающе-отталкивающую картину - образ самого китайца.

Он делает вывод о том, что философия Лао-Цзы - это философия "первобытного безразличия", по сути компенсаторная к конфуцианству. В нашей же трактовке даосизм выполняет, прежде всего, конструирующую роль формирования специфических родовых, семейных общин, имеющих более свойственные племенной общине (чем родовой общине) идеал, особый ритуал и символичность. Лао-Цзы - шлифовальщик камней великой китайской пирамиды.

Лао-Цзы построил иерархию приближения к идеалу. Этот идеал - первобытный, но и цивилизованный человек. Человек, принадлежащий родовой общине, одновременно вобравшей в себя "символьность" племенной и даже национальной (квазинациональной) и оставшейся родовой по своему физическому, практическому состоянию. Стремление к этому идеалу - это всегда возвращение:

"Когда люди потеряли дао, они приобрели добродетель, потеряв добродетель, они приобрели человеколюбие, потеряв человеколюбие, приобрели справедливость, потеряв справедливость, приобрели вежливость, теряя вежливость, приобретают насилие".

В словах Конфуция "как будто присутствовали, как будто были перед нами" Вл. Соловьев улавливает глубокое равнодушие китайца к им же исповедуемым верованиям, к духам предков, к самим родителям. Но более точной оценкой здесь была бы такая - Конфуций предлагает не рефлексировать по поводу "вечных" вопросов, а в реальной жизни подтверждать свое сыновнее благочестие, тем самым вливаясь в общинное Я, а не отстраняясь от него в диспозиции мыслителя.

Есть и другие "мелочи" межкультурных непониманий, приводящих к формированию амбивалентного образа китайской культуры, привлекательной для Владимира Соловьева своей стабильностью, но пугающей своей механистичностью, жестокостью, безличностью и бездуховностью, помноженных на четыреста миллионов (на количество китайцев в 1890 году).

Но замечательный русский философ в конце XIX века еще не знал, что Китай уже начинает болеть нашими, вполне западными болезнями, что в 30-е годы XX века Китай заразится коммунизмом, а потом в 80-90-е годы XX века самостоятельно и вполне излечится от него, что незыблемые семейные устои также подвергнутся тяжелым испытаниям (хунвейбинами и Ко).

Вряд ли в XXI-XXIV веках китайцы станут христианами или мусульманами, скорее всего, они родят своего, чисто китайского Бога и свой китайский монотеизм.

Уже сейчас развиваются духовные конструкции, родившиеся в XVIII-XIX веках, которые захватят Китай и китайцев и перевернут китайские Небо и Землю. Может быть, следующий китайский руководитель, подобно Эхнатону, присвоит себе титул Сына или Пророка?

Как ни странно на первый взгляд это покажется, но наилучшие шансы на то, чтобы стать основой китайской национальной религии, имеет иудаизм, более древний и сложный, чем ислам, более древний и общинно-ориентированный, чем христианство.

Кроме того, для Китая принять ту или другую мировую религию - это рисковать частичной потерей духовного суверенитета, так как христианский и исламский миры, каждый сравнимы по численности населения с китайским, а по мощи - превосходят его, и которые будут его противниками в борьбе за гегемонию над Евразией.

Иудейство же серьезной опасности для Китая не представляет. Иудейская религия сформировалась под влиянием и во взаимодействии с духовной жизнью Нового египетского царства, с которым арехетипно (по коду) у современного Китая немало пересечений.

Причем, принятие иудализма может произойти в Китае лишь с небольшим участием самих евреев.

V. Китай или Европа?

Есть еще и третий полюс - центрально-южный (Индия), но, в отличие от европейского и китайского, он отделен от основной части континента морями и широкой полосой высоких гор. Его влияние в XXI веке будет на порядок ниже влияния двух крайних полюсов, потому исключим его из нашего анализа.

Западно-европейский полюс вот уже более трех тысяч лет генерирует непрерывную культуру на основе преемственности греческого идеала. Китайский полюс имеет тот же возраст. В отличие от западно-европейского, его преемственность не только духовная, но и национальная, языковая, государственная.

На континенте нет других центров цивилизации, сравнимых с вышеназванными по древности, величию и мощи в совокупности этих измерений. Китайский полюс отстает от европейского в развитии национальной общины. От наиболее древних европейских суперобщин: греческой и итальянской, он отстает более чем на три тысячи лет. Интрига развития и борьбы за гегемонию в ближайшие века будет развиваться прежде всего вокруг отношений между собой этих двух полюсов Евразии.

В течение всего периода, за исключением последних 200 лет, оба полюса были почти изолированы друг от друга, их непосредственное воздействие друг на друга всегда было несоразмерно мало по сравнению с их мощью.

Но их косвенное влияние друг на друга было существенным. Посредниками в этом влиянии были, чаще всего, кочевые народы или народы, вынужденные к переселению теснившими их цивилизациями Востока и Запада.

Чаще Восток посылал Западу своих "посредников", "гонцов", которые сокрушали изрядно подгнившие империи и неимперские государственные образования. История уже нашей эры имела, по-крупному, опыт сокрушения Западной Римской империи, в котором с одной из основных движущих сил были гунны, и опыт монгольской экспансии, как никогда раньше угрожавшей Европе. Но это были только прямые удары "посредников".

Непосредственно самой китайской цивилизацией мировые империи пока не создавались, не было в истории китайских феерических завоеваний, подобных завоеваниям Александра Македонского, римским завоеваниям или наполеоновским.

Китайское государство будто боялось быстро расшириться, предпочитало медленную, но верную (верную ли?) поступь. Но пока она так неспешно ступала, заканчивался благоприрятный период китайского большого цикла и в это время китайцам было уже не до завоеваний.

Поведение китайцев очень похоже на поведение египтян в рамках их утреннего макроцикла. Египтяне как будто боялись собственной мощи, расходуя ее не на экспансию, а буквально зарывая в землю, строя великие пирамиды, высекая в горах храмы.

О египетском Лабиринте греки говорили, что в этом сооружении столько труда и столько камня, что этого не стоят все храмы классической Греции.

Китайская Великая стена - это неэффективное оборонительное сооружение, но одновременно и монстр, в котором камня хватило бы на десятки пирамид Хеопса.

Нет ли в этих явлениях какой-то основополагающей внутренней причины, связанной с квазинациональным состоянием Китая, как когда-то и Египта?

Квазиобщина по-китайски является союзом территориальных (деревенских, районных или более крупных) общин с особым статусом и ролью семейной общины, чем-то подобной церковной общине на Западе. Ведь у каждой китайской семьи - свой храм.

В начале статьи приводились факты, что мир ранних (родовых) первобытных общин - это очень стабильный мир, в котором территория рода священна и неприкосновенна. Подобная стабильность характеризует и мир китайских территориальных общин, объединившихся в квазиобщину не для захвата, а для внутреннего баланса и внешнего равновесия. Поэтому Китай на протяжении всей своей истории неэкспансивен или умеренно (ползуче, что ли) экспансивен, да и эта экспансивность "не по природе", а по логике государственного расширяющегося и обороняющегося организма, захватывающего богатства и преследующего врагов. Китайцам, чтобы захватить (освоить) новую (чужую) территорию, надо сначала привыкнуть к ней, удобрить ее костями предков и небо над ней заселить духами предков.

Но почему рядом с Китаем рождались народы, впоследствии вызывавшие лавины великих переселений и крушений как на западе от Китая, так и в самом Китае?

Народы к северу от Китая - это в основном степные скотоводческие и кочевые народы, имеющие племенную структуру, а не искусственно-родовую, как в Китае. Перемещаясь по местам кочевий, они часто встречались с другими кочевниками и воспринимали общение с чужаками, как необходимую и неотъемлемую часть своего мира.

Поскольку у них не создавалось стойкой привычки к одному месту, а суровый засушливый климат часто вынуждал менять траектории пути, эти племена создали, по-видимому, сложную иерархию земель по принципу "священная - своя - чужая": от священных земель, где захоронены предки, до родных, наиболее освоенных земель и дальше, к смежным (не чужим - не своим) землям, власть над которыми решалась войной или договором (но с позиции силы), вплоть до чужих земель, где кочевников "ждала" добыча или поджидала смерть.

Нестабильность природных условий, условий "прокорма", рождала потребность в войне как в важном, а затем и основном, способе существования, превращающемся со временем и в образ жизни.

"Отвязанные" от земли и постоянно совершенствовавшие свое военное искусство, высоко мобильные кочевые племена нашли в китайской цивилизации не только неиссякающий источник богатств, добываемых грабежом, но и сильного военного противника, и, что немаловажно, цивилизацию, изобретающую и внедряющую все новые военно-технические и организационные новшества.

Эти вызовы и влияния превратили кочевые племена в сильные и отлаженные военные машины, которые, воюя между собой (ведь не мир, а война здесь утвердилась как образ жизни) неизбежно участвовали в естественным отборе. Здесь выживал сильнейший в прямом смысле этого слова.

Во время ига монголы на месте Киевской Руси создали Псевдо-Китай, т.е. общество, обреченное на роль домашнего животного, дающего молоко, шерсть и мясо, и привыкшее к стойлу, ставшее Тенью монгольской цивилизации (вот перевертыш получился - Тень Тени!).

Западный полюс, не имея по соседству Великой Степи, не имел и столь густой Тени своих цивилизаций в лице кочевых народов. Хотя и здесь Римская империя отбрасывала германскую варварскую Тень, а Византийская - славянскую и сельджукско-османскую, пока эти Тени не растворили породившие их Империи.

Но здесь варвары не становились сами по себе лавиной, не запускали механизмов цепной реакции в перемещении народов, они были оседлыми и мало мобильными, они, наконец, были более податливыми для воздействия цивилизаций, созданных более зрелыми общинами.

А эти, более зрелые суперобщины (не квазинациональные, а национальные), сами были агрессивны. Их агрессивность (а точнее сказать - экпансивность) была не разрушительной, а созидательной - империалистичной.

Дело в том, что национальная община уже не делит людей на обособленные группы, спаянные между собой узами совместной деятельности и обобществленного мышления. Для национальной общины достаточно языкового и религиозного единства. Нация экспансивна, поскольку она легко вбирает в себя людей разных энергий, мест, даже языков и верований, обучая своему языку и вовлекая в свою веру. В своём развитии она подобна огню, а точнее пожару.

Можно сказать и по-другому: нация развивается и потому агрессивна, а квазинация держит оборону, держит баланс меньших общин, держится, в конце концов, за отживающую (давно сложившуюся) первобытно-племенную систему, пусть даже племена давно превратились в территориальные единицы. И потому квазинация обычно неэкспансивна. Она может стать агрессивной варварской силой, превратившись в паразита, в Тень производящей цивилизации, но, будучи сама производящей, она направлена в себя, а не вовне.

Поэтому Запад последовательно империалистичен. Он часто взрывается великими ("мировыми") империями, и взрывы эти не только "вспышки", они оставляют после себя иной этно-культурный ландшафт.

Маленький Рим сначала родил Империю, в которой римская нация, казалось бы, затерялась, но в результате из римской малой родилась большая итальянская нация, а Европа стала христианской, единой более, чем разобщенной (это один из ярких примеров преобразования "ландшафта").

Египтяне не были нацией даже в начале нашей эры и, может быть, потому были ассимилированы арабами.

Похоже, что Китай именно сейчас вступает в эпоху решительного нациообразования. Нынешний большой цикл аналогичен еврейскому большому циклу, начатому более трех тысяч лет назад Моисеем, великому греческому циклу 779-11 до н.э. и не столь заметному римскому (послетроянскому) циклу конца второго-первой половины первого тысячелетия до н.э.

Евреи в это время создали свою страну и цивилизацию, как и греки, но римляне успели создать только Рим. Правда это и было главным. Все эти нации были в то время экспансивны и вовне, но основные силы тратились на внутреннее развитие. Еврейский Бог только в конце этого большого цикла победил старых племенных богов, как и Бог греческий, а римляне запоздали к Богу еще на целый большой цикл, но начинали то они, по сути, не как страна, а как город-государство.

Можно предположить, что китайцы в ближайшие несколько веков будут вынашивать и родят монотеизм, но лишь где-то к XXVII веку они станут вполне монотеистической нацией.

Китай в это время не будет очень агрессивным государством, находя решения в рамках внутренних возможностей и ограничений, но слабость соседей может оказаться для них (соседей) теперь уже фатальной, потому что процесс внутреннего освобождения Китая от самоограничений родового земельного тотемизма идет полным ходом.

"Первобытная" китайская психология может стать в ближайшие века не только помехой, но и преимуществом, так как накоплено много, и учиться китайцы умеют, так как очень много людей во всем мире будет, по-видимому, выведено за пределы экономической деятельности - и потеряются в жизни, а китайская семейная община не даст индивидууму потеряться и растеряться.

А что же Европа, древние нации которой уже в "вечере", а новые (немцы, французы, англичане и другие) в основном вступают, вступили или вскоре вступят в макроосень или макрозиму?

Чтобы "понять" Европу, следует провести еще одно сравнение с Китаем. Это сравнение между мононациональным Китаем и полинациональной, но религиозно единой Европой (Западной Европой).Еще до начала нашей эры в Европе сложился уникальный греческо-римский баланс. Но настоящая полинациональность Европы сложилась в конце первого тысячелетия н.э.

Европейское уникальное содружество наций в рамках феодальной системы и папской теократии, частично замененной потом духом Возрождения, потом духом Просвещения, потом духами либерализма французского и английского образцов, имеет одно замечательное и уникальное свойство. Европа, оставаясь системно цельной, в любое время выдвигает группу лидирующих стран и задвигает группу стран-аутсайдеров.

Процесс перехода лидерства протекает в жестоких войнах, иногда разрушительных и отбрасывавших континент на десятилетия назад, как это было с Тридцатилетней войной в XVII веке. Но эти системные недостатки компенсировались тем, что в Европе последнего тысячелетия не было эпох тотального 100-200 летнего упадка в рамках большого цикла. Упадок был всегда территориально локализован.

Поэтому в Европе всегда находились страны, готовые подобрать культурную, цивилизационную (и экспансионистскую) эстафету, продолжить процесс научного, экономического, социального и политического прогресса.

Не является ли современное объединение Европы губительным процессом, который объединив Европу в единую "нацию", лишит ее достоинств, определивших ее место в истории человечества двух прошедших тысячелетий? Или процесс объединения - это, всего лишь, созидание новых форм системного единства континента при сохранении национальной самобытности и "разноцикловости"? Может быть, процесс объединения - это чистая фикция, инерция последней мировой войны и противостояния с Советским Союзом?

В последнем случае начавшееся в XXI веке выдвижение Италии и Испании, "большезимний" упадок Франции и "неконструктивный период" в истории Германии просто сами собой перекосят, а затем разрушат здание Европейского сообщества.

Где ответ на эти вопросы? Есть ли признаки разрушения тонкой материи европейского духовного единства и замены его обычным национально-государственным единством или, напротив, полного разобщения и размежевания?

Европа с XVI века разделена на протестантскую и католическую части, но это разделение не разорвало тонкую ткань духовного единства, хотя вопрос о духовном единстве Европы лежит именно в религиозной плоскости. Ныне возрождающийся католицизм должен вернуть себе авторитет и у протестантских общин. И, видимо, это ему сделать удастся через возрождение соборности и превращение папской власти просто во власть епископскую, без апостольских претензий (папа как первый среди равных).

Совместные соборы католиков и протестантов объединят Европу тонкой духовной паутиной. Зрелый католический ритуализм снова станет если не повсеместным и повседневным, то повсеместно-повседневно уважаемым явлением жизни во всех странах Западной и большей части Восточной Европы.

Более 100 миллионов европейцев, которые будут выброшены из экономической, деятельной жизни в XXI - первой половине XXII века, и, казалось бы, будут обречены стать армией бродяг, наркоманов, поденщиков и преступников, получат возможность деятельно-трудовой жизни в христианских общинах, где молитва и литургия станут Деятельностью - красивой, возвышающей, физически здоровой, но главное, развивающей руки и мозг (ведь не труд как таковой, а его ритуальная составляющая сделала из обезьяны человека). Активизация общинной жизни вызовет в это время огромную созидательную активность прежде всего в производстве духовных ценностей.

"Что толку в том, что ты приобретешь мир, но повредишь своей душе?" Что толку от множества окружающих нас вещей, если мы, глядя на них, их не видим и им не радуемся, а стремимся к приобретению новых, которых у нас еще нет?

Большая часть жизни современных активных людей - в ожиданиях и устроениях своего и общего будущего. Но настоящее для них отодвинуто, а прошлое почти потеряно. Настоящее и прошлое в XXII веке вернутся ко многим из европейцев, приобщенным к христианской католической или католически ориентированной протестантской общине.

Отстанет ли в экономическом развитии корпоративная и католицизирующаяся Европа XXII века от либеральной Америки?

Отстанет. Ведь США, как единая нация, пусть с неассимилированными в американскую нацию крупными инонациональными вкраплениями, будет все еще находиться в благоприятном периоде большого цикла, а в Европе будут бороться, иногда отчаянно, разные нации и блоки государств, находящиеся как в благоприятных сезонах, так и в неблагоприятных. Кроме того, "реструктуризация" европейского "производства" в сторону создания духовных ценностей отрицательно повлияет на рост материального производства.

Но мощный общинный разум европейских наций будет находить гармоничные решения, в целом создающие несравнимую глубину и внутреннюю комфортность европейской жизни в противовес усиливающемуся духовному дискомфорту и разобщенности в тонких сферах американской общинной и личной жизни.

Впрочем, в XXII веке процесс духовной адаптации и преображения континента только начнется, проявившись сначала в Италии, Испании и Португалии, а потом во Франции и славянских странах. Периферийные Россия и Украина еще во второй половине XXII века зажгут яркое солнце Восточно-европейского духовно-общинного возрождения. Но германский мир вступит в эру тотального макрозимнего упадка, который продлится до начала следующего, четвертого тысячилетия.

Китай, который в XXI-XXII веках переживет эпоху роста мощи и распространения своего влияния в Центральной и Юго-Восточной Азии, а также в России, но который получит отпор в США и на Ближнем Востоке, на пороге XXIII века окажется вовлечен в духовную трансформацию в слоях широкой властной и интеллектуальной элиты, которая серьезно европеизируется в эти века.

В XXIII веке произойдет необыкновенный культурный "ранне-осенний" расцвет китайского искусства, в то время как в массовых слоях народа появятся сильные экспансионистские чувства, проиудейские и антииудейские настроения, поскольку к этому времени еврейские организации будут контролировать заметную часть китайской финансовой системы и некоторые отрасли китайской экономики.

В XXIII веке богатый и разнообразный, открытый миру Китай - Китай крупных городов, станет не только популярном местом работы для европейских, американских, русских и еврейских специалистов и предпринимателей, не только одним из самых посещаемых туристических мировых центров, но и местом жизни для миллионов русских и американских переселенцев, для полуторамиллионной еврейской диаспоры.

Вслед за "золотым" XXIII-м, наступит "железный" XXIV век, когда китайская цивилизация сделает стремительный рывок к монотеизму и переживет реакцию ("контрреволюцию") политеизма, когда иностранцев будут изгонять, когда Китай попробует захватить силой северную и южную зоны своего влияния. В России, Америке и Центральной Азии в это время китайцам тоже придется туго.

Какие общие выводы?

Европейская цивилизация в ближайшие века перестроится с материального на духовное производство и на новой основе возродит "Средневековье", а затем усилит свое влияние на Россию, Китай, а затем и США. Латинская Америка уже в XXI веке включится в общеевропейский духовный процесс, но засияет и собственным светом.

Влияние европейской цивилизации на Китай будет, впрочем, в это время поверхностным, но, в конечном счете, весьма благотворным. Это скажется в утверждении китайского Бога уже в следующем большом цикле.

Китай, который усилит свое влияние в Евразии в XXI-XXII веках настолько, что в конце XXII века превратится в империю, окруженную вассальными странами и полуколониями, в этот период откроется миру и позволит прижиться в самой Поднебесной многомиллионным иудейским, христианским и мусульманским общинам, многомиллионным чисто китайским монотеистическим сектам, а также войдет в мировую финансовую и экономическую системы, представленные в самом Китае большими диаспорами евреев, американцев, русских и европейцев.

В XXIII веке Китай переживет культурный взлет и одновременно рост напряжений во внутреннем и внешнем контурах своей империи, а в XXIV веке переживет кризис в отношениях с соседями и "внутренними иностранцами".

XXV век, как "зимний", будет для Китая кризисным и тяжелым. Но сравнительно мягкая эпоха господства Китая на околокитайском пространстве убережет китайский организм от мстительной ненависти обиженных соседей и собственных, взращенных имперской эпохой, комплексов.

Если же экспансия Китая будет жесткой и тотальной, устремленной к безусловному господству в Евразии, а это может случиться после поспешного ядерного разоружения или создания практически непроницаемых антиракетных щитов в XXI веке, то и "зимний" кризис станет разрушительным.

Евразийская империя китайской нации XXI-XXIV веков "похоронит" Китай под своими обломками и унесет десятки миллионов человеческих жизней как в эпоху ее строительства, так и в эпоху ее разрушения. Но конечно, и в этом случае Китай не умрет.

Так каким будет ответ на основной вопрос: Европа или Китай? Какой из полюсов великого континента возьмет верх в борьбе за гегемонию?

Никакой! Почти по Киплингу: Европа останется Европой, а Китай - Китаем. Но в XXI-XXV веках оба центра евразийского пространства переживут великую внутреннюю трансформацию. Европа преобразится в соборные католическо-протестантские и православно-католические сообщества и сохранит духовное содружество сильных наций. Китай станет (почти станет) нацией, не только наций Бога, но и нацией, включенной во все основные процессы общечеловеческой цивилизации, а его имперская территория станет огромной, включающей и некитайские сильные национальные центры (например, корейский, вьетнамский).

Расхождение и отчуждение друг от друга Европы и США сменится новым сближением в XXIV-XXV веках и формированием нового облика атлантической цивилизации.

К сожалению, из нашего анализа практически исключена великая Индия, да и Черная Африка способна принести не только сюрпризы, но и существенные изменения исторических траекторий и приоритетов. Латинская Америка также присутствует здесь только номинально. Здесь предполагается, что в ближайшие века ни Индия, ни, тем более, Африка, не станут глобальными игроками, сравнимыми с Европой, Китаем, США, Латинской Америкой. По-видимому, эти великие и многонаселенные центры цивилизации будут в это время больше сориентированы на самих себя.

Но активизация Индии, конечно, ограничит экспансию Китая и сбалансирует ситуацию в Евразии даже в отсутствии ядерного сдерживания. Правда, в этом случае возможна большая война между двумя самыми населенными странами, война с непредсказуемыми последствиями.

Россия, которая в XXI-XXII веках переживет трудную "зиму" и попадет в поле влияния китайских и европейских сил, но через союз с Югом и открытие границ сохранит основные свои территории в европейской и западно-азиатской части, уже в XXIII-XXIV веках вновь станет сильной и влиятельной евразийской державой и частью большого европейского баланса, а в борьбе с Китаем вернет и отстоит некоторые потерянные территории на востоке.

Конечно, никакой китаизации российской жизни и русской нации в XXI-XXII веках не произойдет, хотя в это время в европейской части России будет работать и проживать несколько миллионов китайцев.

Напротив, в конце XXII века очень много китайцев, проживающих на территории России, примут обновленное православие, а в последующие два века православная община в самом Китае станет одной из самых больших монотеистических общин.

Православное возрождение XXIII-XXIV веков в России будет, как и протестантизм, направлено на сближение с католиками, а затем, напротив, станет умеренно антикатолическим, а точнее, установившим устойчивое равновесие между духовными силами с Востока, Юга и Запада. Это позволит русским сохранить собственную идентичность и претендовать на выход в финал S-марафона.