"Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит" (М.Булгаков)

Когда мне было 10 лет, меня начали обучать в Храме Тетраграмматона. Я не выбирал сам, но, видимо, начиная обучение с таких лет, нас готовили к самому выбору.

Тогда я впервые увидел Вождя. Мои родители часто рассказывали мне о нём. Знаете, тогда меня поразило в нём то, что поражало и после, всегда, и даже теперь: его взгляд. Если бы между небом и Землёй была линия, которая соединяла бы их, она запросто могла бы быть чем то подобным.

Моё обучение шло успешно, и вскоре я окончил его клериком 4 класса. Здесь начинался поиск опыта. По сути, мы ничем тогда не отличались спецназовцев, и то, от тех, у кого опыта было не слишком много, разница была лишь в том, что мы не могли уволиться как они, потому что в ряды Тетраграмматона вступали пожизненно.

Время было невоенное, то, когда шрамы на обществе после войны еще не зажили. Оно было похоже на колыбель с больным ребенком, который время от времени просыпался от боли, но вместо слёз штурмовал окружающее идеями свинца и негатива.

После одной успешно проведенной операции, (по статусу я мог тогда брать командование над спецназом и вообще над процессом какого либо дела, включая его подготовку), руководство заметило меня. В то время я был молод, радикален и амбициозен, и от смертельного фанатизма, быть может, меня отделяло всего ничего. Я воспринимал Манифест как руководство к действию. Именно тогда мои амбиции превратились в мысль попасть в подразделение личной охраны Вождя.

Медицинские курсы..стратегия..дополнительная подготовка. После того, как я сумел овладеть всем этим, мне дали право на собеседование по интересовавшей меня вакансии. И я явился на него, впервые увидев Вождя так близко. Он спросил меня о цели моего решения о выбранной должности. Я ответил тогда так, как и полагалось человеку моего уровня:"Я вижу свою цель - служить нашему Великому обществу. Охранять Вас - значит - служить Либрии." Сказав это, я вдруг чётко ощутил, что упускаю что то, и уже не сомневался, что мне откажут, потому, что я не достаточно умён. Но, выдержав на себе его изучающий взгляд, я внезапно услышал : "Вы приняты, клерик."

Так началась моя служба во Дворце. Я получил престижную должность и видел Вождя каждый день, но что - то во всём этом не давало мне покоя. Я оказался в курсе дел, о которых не мог знать, когда работал клериком 4 класса. Короткие разговоры с о происходящем в Либрии давали мне понять, что я нужен где то ещё, за пределами Дворца. Однажды я сказал ему о своих мыслях, и после того разговора мои амбиции стали болезненно принимать иную форму. "Я решил, что охранять Вождя - значит служить Либрии, а оказалось..." ( В принципе, так и оказалось, только взгляд на всё зависел от того, где стоишь. ) В этот момент я почувствовал снова эту невидимую ниточку между землёй и небом, и удивился, что увидел её в словах, а не во взгляде Вождя.

И меня перевели работать в Отдел Безопасности. Кажется, мало кто задерживался надолго в подразделении, которое охраняло Вождя, они все исчезали куда то ещё..для этого места должно было родиться, нужно было быть не от мира сего...я не постиг этой должности. В Отделе Безопасности я часто менял свой серый костюм на одежду клерика, в зависимости от поставленной задачи. Работа была нервной, изматывающей, и невозможной без идеологии. Здесь нужно было быть "одновременно всеми", чтобы вести порученные дела.

Вскоре я погряз в депрессии. Мне ничего не хотелось делать. Зачем было всё это? Зачем война, зачем наши граждане ищут нечто в смерти, вместо того, чтобы использовать то, что создано для них...почему, даже если для человека создать самый совершенный закон, его тянет на мерзости, на бессмысленные споры, на стояние на месте...Зачем так ожесточённо люди способны защищать это стояние на месте...не понятно..не понятно... Для кого были все эти ценности, вбитые нам в Храме..? Война была сильнее, она била из прошлого в будущее.

После одного из своих отчётов я впервые заговорил с Вождём о Справедливости. То, что мы делали для общества, было необходимо. Я продолжал свою работу, не обращая внимание на то, что еще не хватало во мне. В моей работе было важным использовать все органы чувств и интуицию для исполнения дела.И в конце концов я почувствовал, что превращаюсь в отморозка. Я перестал понимать людей, те нежные ощущения, которые испытывает каждый в обычной жизни. Я превратился в безотказную, но истерзанную нервами ищейку, и чем больше я упускал, тем больше понимал, что приближаюсь к кризису. Ошибка должна была случиться.

В одной из перестрелок я не почувствовал противника вовремя.

В реанимации время тянулось невыносимо долго. Я остался наедине со своими мыслями. Именно в это время я увидел мир с той стороны, которая всё это время была от меня закрыта. И тогда я удивился тому, что увидел снова эту тонкую нить, соединяющую землю и небо, но на этот раз ею был не взгляд Вождя и не слова, а моя собственная жизнь, едва мерцающая на экране реанимационного кардиомонитора.

Когда я вернулся к работе, это был уже другой "я". Я будто сам стал этой нитью, где разные потоки теперь двигались навстречу друг другу. Так я увидел по новому Манифест. Тогда я понял по настоящему, что я дышу, я живу, я чувствую. Именно чувствую.

После я увидел Вождя таким, каким он был в действительности. Многие знают его, как человека, написавшего Манифест. Я же знал его как человека, доказавшего, что стоит сотворить творческий процесс из себя самого.

Он не был чем то сверх совершенным, но тогда я понял, что важны именно значения. Когда человек испытывает муки творчества, возникает желание раздвинуть пространство вокруг, но это можно сделать лишь изменив его. Так он создавал Либрию. Он в совершенстве владел принципами ключа Тетраграмматона, я видел, что для него все уровни пространства превращались в грандиозную творческую лабораторию.

Вождь всё делал красиво. Но эта создаваемая красота давалась ценой боли. Знаете, когда вы наполовину там, где то на других уровнях времени, и творчество рвётся из вас разными формами - ваш разум живёт на огромных скоростях, за вами будто ждут своей очереди быть созданными огромные объёмы, терабайты информации, и нет сил их сдерживать, и едва есть силы творить, чтобы переводить осязаемое в открытую каждому явь, в которой скрыта глубина неведомого...Он писал Либрию, словно музыку.

Я сказал бы точно, почему некоторым проще называть подобных людей богами. Но часто мы не задумываемся над метафорами, и желаем верить в того же бога по той же причине, что и в детстве, когда хотели, чтобы оживали игрушки и картинки в книгах. Мы разочаровываемся в жизни зачастую от того, что не видим желаемой жизни здесь, в обыденных вещах. На самом деле "звучит" всё, но на своём ладу. Он был творчеством и жизнью, и потому знал точно, что такое справедливость, даже если многие критиковали его политику. Он не боялся трудностей, потому что знал - если мы чем то овладеваем хорошо, жизнь никогда не кинет нас туда, где еще лучше, она кинет туда, где этого нет, туда, где это нужно...

Вскоре я возглавил Отдел Либрианской безопасности.. Вождь творил Либрию до последнего, пока однажды не ушёл туда, где оставались видимые мною здесь загадки. В манящую бездну, похожую на зеркало, убийственную и непостижимую. Я тогда поклялся её постигнуть. Иногда мне кажется, что он стал тем, что делал всю свою жизнь, тем, что я вижу, каждый раз выходя к проёму окна своего кабинета.

Я знаю, что однажды отправлюсь по его стопам, но пока не знаю, куда на этот раз. Так, всю жизнь, тянется ниточка Манифеста, и когда мы, уже отмороженные в мелочах, начинаем править категориями на тех плоскостях, откуда не возвращаются, но которые возвращают, через нас прорастают цветы, алые маки того, что идёт своим чередом, то, что ярче и тоньше, чем наши потускневшие чувства. И тогда уснувшая жизнь превращается в маковое поле. Когда я смотрю на Либрианский флаг, я вижу эти красные цветы, и ключ к самой важной мечте, единственной посреди целого поля грёз...