Федотов Владислав Сергеевич : другие произведения.

По наклонной вниз (повесть)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


  

ПО НАКЛОННОЙ ВНИЗ

  
   Он проснулся поздно. Солнце вовсю нагревало комнату, и спать даже под одной простынею было жарко. Анатолий встал, неуверенной походкой подошел к зеркалу, запахнул на себе простынь как тунику и, подняв слегка дрожавшие пальцы в виде латинской буквы V, приветствовал свое изображение:
   И восходит Анатолий,
   Среди роз и магнолий,
   На священный Капитолий.
   От кого-то он слышал, что имя Анатолий древнегреческого происхождения. Правда, забыл, что же оно означает, да это и неважно. Главное, звучит красиво.
   Вглядываясь в одутловатую физиономию, вопросительно смотревшую из зеркала, он мысленно спрашивал: "Кто это? Патриций или плебей?" - ответа не было. Легкий шум в голове напоминал о вчерашних возлияниях. Как Толик добрался до дома, он не помнил. Но главное, что он проснулся в своей постели, а не где-нибудь в вытрезвителе. "Автопилот не подвел меня. Да здравствует советская авиация, самая лучшая авиация в мире! Всё окей, я дома".
   В последнее время автопилоту приходилось трудиться много, точнее сказать, очень много. Толик неделями не просыхал. А виновата в том она - свобода, обретенная недавно. Вот уже с полгода Толик жил в своей "однушке" на девятом этаже один. Гражданский брак с Надей распался. Властный голос сатрапа не напрягал больше слух, а летящая тарелка (в лучшем случае) или сковорода остались в счастливом прошлом. Теперь он был сам себе и большой, и маленький. А если свободу совмещать с алкоголем, то получалась полная свобода, такая полная, что Толик частенько оказывался в отключке.
   Многие начинали пить с горя, а Анатолий - с радости. Он уже полгода праздновал своё освобождение из-под женского гнета. Но радость постепенно уплывала, оставляя после своего исчезновения пустоту. Это грозило превращением Анатолия из homo sapiens1 в homo erectus, да и то не всегда. Прямоходящим он был, в основном, если не дотягивал до зарплаты, а занять не удавалось.
   Начальник цеха уже дважды вызывал его в кабинет и требовал писать объяснительную: один раз - за не выход на работу, во второй - когда Анатолий собрал всю силу воли и вышел-таки на работу, предварительно, как следует, поправив голову пивком. "Третьего раза не будет", - пообещал начальник и сдержал своё обещание, когда Анатолий явился на работу после обеденного перерыва и в сильном подпитии. Прощай, родной завод, прощай, рабочий класс и, примкнувшая к нему, трудовая интеллигенция в лице милой секретарши директора Танечки, с которой у Толика долго и безуспешно продолжался роман, к сожалению, только на уровне взглядов.
   В последний раз крутанулся перед Толиком никелированный турникет в проходной, зло хлопнула, как будто подгоняя, тугая дверь и наступила не то что полная, а полнейшая свобода. До пенсии оставалось каких-то двадцать пять лет, но устраиваться на другой завод не хотелось. Хватит железки точить, и так ладони, как рашпиль.
   Под расчет он получил неплохую сумму, но за месяц вынужденного "отдыха" его капитал истончился до крайности, и это обстоятельство заставляло серьезно подумать о трудоустройстве. На трезвую голову, а может быть и не совсем, ему пришла мысль устроиться на работу грузчиком в магазин. Тем более, что он находился почти рядом с домом, где и проживал Анатолий.
   Имея в наличии на батон и бутылку портвейна, Анатолий закупил необходимый продукт и, обошел магазин с тыла, и, войдя во двор расположился на тарных ящиках. Здесь он хотел непосредственно ознакомиться с рабочим процессом, а затем предложить свои услуги администрации магазина. Дислокация для обзора была отличная. Делая несколько глотков из играющей на солнце рубиновым цветом бутылки, он, не торопясь, пощипывал мягкий батон и наблюдал, как пашут работяги - разгружают прибывшие с товаром машины. Сначала пришла "газель", доверху набитая коробками. Двое рабочих сноровисто выгружали их из кузова и кидали на транспортерную ленту, увозящую товар в темноту подвального помещения. Видно было, что коробочки не тяжелые, и разгружать эту "газельку", для них, как семечки щелкать.
   Содержимое бутылки уменьшилось в половину, когда подъехала фура с мясом. Говяжьи туши - не коробочки с печеньем - работа требующая сноровки, навыка. Двое работяг подцепляли железным крюком замороженную тушу и стаскивали на тележку. Только один "Вася" обходился без крюка. Он подтягивал тушу ближе к краю кузова и ловко закидывал ее, чуть приседая, на плечо. У "Васи" рожа цвета вечерней зари в ветреный день, - не представляете? - почти как Толиков портвейн. Он с легкостью, может быть, чуть покачиваясь (стакан-то наверняка залудил - предположил Толик) справлялся с замороженной тушей. "Ништяк, Вася! Вес взят!" - восхищался Анатолий, наблюдая за багровым грузчиком.
   Когда облегченная фура уехала, он с недоумением и некоторой долей огорчения заметил, что содержимое бутылки иссякло, и аккуратно поставил опустевшую подругу рядом с ящиком, подумав, не взять ли ее домой в свою "коллекцию": приближалось время сдачи стеклотары. Но не взял, потому что решил появиться пред глазами директора магазина, для ведения переговоров о своем трудоустройстве, в приличном виде, а не с оттопыренным карманом.
   Толик решительно направился во внутренние апартаменты магазина, считая себя абсолютно трезвым и готовым к собеседованию с начальством, но во время сообразил, что рубиновый напиток, булькающий в животе, имеет свойство не только затуманивать мозги, но и внушительное амбре. "Отложим встречу на завтра", - здраво рассудил Толик и развернулся обратно. Проходя мимо автостоянки у магазина, он неожиданно услышал приятный женский голос:
   - Уважаемый... Молодой человек!
   Толик обернулся и несколько удивленно посмотрел на хрупкую женщину с сумками и пакетами, стоящую возле черного джипа. Столь лестного обращения он не слышал уже давненько и сначала подумал, что оно относится не к нему. Завороженный он двинулся на голос сирены.
   - Любезный, не могли бы вы мне помочь?
   - Проясните, - Толик подошел на безопасное - для женского обоняния (не путать с обаянием) - расстояние.
   - Помогите донести продукты до дома.
   - У вас сломалось авто? - предположил Толик, рассматривая железное чудовище.
   - У нас сломался лифт, а мы живем на десятом этаже. Садитесь в машину, - скомандовала хрупкая дамочка. - Здесь недалеко... Я заплачу, не беспокойтесь.
   Толик сообразил, что неплохо бы заранее договориться об оплате своего труда. Но не успел он открыть рот, как сирена небрежно запихнула ему в карман зеленоватую банкноту. "Доллары. У них что, наших российских нет? - обиженно подумал Анатолий. - Теперь в обменник надо идти. Дурак...", - сказал внутренний голос и ничего больше не добавил, хотя мог бы добавить, но при даме постеснялся.
   В машине пахло парфюмерией и бижутерией, но после того как в салоне несколько минут посидел новоявленный посыльный, эти тонкие ароматы были перебиты запахами плодово-ягодного напитка. Хозяйка джипа уловила их и, когда машина подъехала к дому, который оказался по соседству с жилищем Анатолия, немного сомневаясь, заметила:
   - А вы сможете донести пакеты на десятый этаж?
   Толик почувствовал себя д'Артаньяном.
   - Для вас хоть на край света.
   Он хотел раскланяться с Миледи, но его слегка повело в строну. Владелица шикарного авто рассмеялась:
   - Вы могли бы работать в цирке.
   - Канатоходцем?
   - Нет, клоуном.
   - Мечтал с детства.
   - Не все мечты сбываются. Берите провизию, и - вперед.
   Пока хозяйка что-то искала в салоне и ставила на сигнализацию свою дорогую игрушку, Анатолий успел подняться на четвертый этаж и решил немного передохнуть. Во рту пересохло, сердце стучало в горле, а не там где ему положено стучать. Но не успел он
   поставить сумки на подоконник, как сзади распахнулась дверь и Анатолий, почувствовал, что его не слишком начищенные штиблеты оторвались от пола, и вместе с крепко зажатыми в руках сумками он оказался в прихожей чьей-то квартиры.
   Дядя, который развернул его лицом к себе, показался знакомым. В детстве он видел его фотографию в книжке из школьной библиотеки. Это был никто иной, как Иван Поддубный, знаменитый русский борец и силач. Но так как Поддубный давно умер, а этот дядя был живее всех живых и не уступал экстра силачу ни в комплекции, ни в силе, то очевидно, это был его потомок, решил Анатолий. С ним рядом стоял какой-то замухрышного вида мужичок и вопрошал фальцетом:
   - Куда топаешь? Поделись гостинцами с малоимущими и ступай дальше.
   - Только без шухера, - добавил Лжеподдубный.
   Почему-то в этот момент вспомнилось Анатолию, что Поддубный запросто разгибал и сгибал лошадиные подковы.
   - Да вот попросили... помочь отнести... сумочки попросили на десятый этаж доставить, - забормотал вмиг протрезвевший Анатолий.
   - На какой, говоришь, этаж? - пропищал замухрышка. - На десятый? - они многозначительно переглянулись. - К Феоктистычу прешь?
   - Ну да...- на всякий случай подтвердил их версию Толик.
   - Чего ж ты раньше не сказал, бедолага? Проводи товарища до дверей, только аккуратно, - попросил замухрышка силача.
   Увесистый тумак под зад, как удар копытом молодого скакуна, выкинул Анатолия на лестничную площадку. Он по-прежнему крепко сжимал ручки сумок, так что пальцы рук побелели. На ногах он устоял и то, что брякнуло в сумках, возможно, даже не разбилось.
   Отдых закончился, и надо было подниматься выше. Он уже слышал торопливый стук каблучков хозяйки авто и не спешил, дабы подойти к дверям квартиры вместе.
   - Поставьте здесь, - показала она на инкрустированный столик (когда-то он видел такой в музее). - Вы свободны. Я благодарю вас за помощь.
   Анатолий неловко топтался у порога, рассчитывая на возможное дополнение к вознаграждению, за испытанные треволнения, возникшие по причине внезапного нападения Поддубного со товарищи. Но хозяйка не догадывалась о происшествии и доплачивать не собиралась. Толик понял ее буржуйско-скупердяйскую натуру и, чтобы успокоить колотившееся о борт пиджака сердце, попросил хозяйку попить.
   - Сок, минералку?
   - Водички из-под крана, холодненькой, - заказал Анатолий тоном, каким делают заказ в дорогом ресторане.
   Пока он не торопясь пил воду, хозяйка разговаривала по телефону:
   - Котик, у меня всё в порядке. Вот только лифт сломался не во время. Грузчик помог... Да, принес... донес.
   На том конце провода спросили или что-то сказали, и хозяйка жеманно ответила:
   - Зайчик, что ты такое говоришь?! Молодой, старый... какая разница. Я ему заплатила десять баксов и он ушел.
   Анатолий допил воду и, не дожидаясь окончания телефонного разговора с котиком-зайчиком, вышел на лестничную площадку. Он ткнул на всякий случай лифтовую кнопку - наверху что-то щелкнуло и лифт заработал. "Везет мне сегодня, - подумал Анатолий, нежно поглаживая карман, где лежала свернутая вчетверо иностранная банкнота. - Положу в банк и буду жить на проценты. Ха-ха! Или отоварюсь, накрою стол и приглашу Валюху - вот удивится".
   Дома, развернув блекло-зеленую купюру. Анатолий был слегка огорчен: вместо десяти баксов, о которых говорила дамочка своему котику или зайчику, достоинство купюры оказалась в два раза меньше. "Надо бы оставить сумочки на пятом этаже, а не пыхтеть до десятого. Привыкли кататься на шее у пролетариата".
   Направляясь к дому, Анатолий возвращался к навязчивой с утра теме: кто же он - патриций или плебей? В душе он, конечно, патриций; пусть жена называла его плебеем, да еще неотесанным. Как будто бывают еще и отесанные? Если рассуждать здраво, да еще на трезвую голову, то он, отслесарив на заводе больше десяти лет, ни перед кем шапку не ломал и ничего не просил, ни перед кем не выслуживался - значит, не плебей. "Патриции в стоптанных ботинках не ходили, бормотуху с утра не пили, стеклотару не сдавали", - зудил внутренний голос. "Ну и что с того? Видуха, конечно, не ах, но не в этом суть", - размышлял Толик. В чем суть, он себе объяснить не мог, но был уверен, которые в черных Мерседесах ездят, людей по одежке встречают, и для них он - плебей. Проблема определения своего статуса волновала Толика в основном после принятого стакана, или двух, портвейна, почти чернильного цвета, под названием "Лучший".
   На следующее утро Анатолий обошелся без ритуального запахивания не слишком свежей простыни вокруг покрытого гусиной кожей тела: спал с открытой форточкой. Он почистил зубы и сапоги, одел почти новый пиджак - всего без двух пуговиц - и отправился на собеседование к директору магазина.
   Валентина Михайловна внимательно рассматривала трудовую книжку, изредка взглядывая на Анатолия, как бы сверяя прочитанное с личностью, стоящей перед ней. Ее брови недоуменно ползли вверх: такой трудовой книжке мог позавидовать даже ударник коммунистического труда. Много лет проработал на одном предприятии, не имеет ни одного выговора, а только благодарности, уволен не по статье за прогулы, а по собственному желанию. Но перед ней стоял человек, по виду, явно злоупотребляющий алкоголем. Его припухшее лицо и глаза в красных прожилках подтверждали ее предположение. Валентина Михайловна больше доверяла своему опыту в умении распознать человека с первого взгляда, чем написанному в каком-нибудь документе, пусть и с круглой печатью.
   - Ну что же, Анатолий Степанович, я возьму вас на работу. Но предупреждаю - увижу в магазине пьяным уволю сразу, без разговоров. Ясно?
   - Да я не пью, - с легким возмущением в голосе ответил Анатолий.
   - Это хорошо, голубь мой ясный, - почему-то вздохнув, сказала директриса. - Значит, скоро будешь бригадиром. Старайся.
   Бригадиром он не стал, несмотря на то, что эти три недели не пил, то есть совсем не выпивал ни на работе, ни дома. Не на что выпивать, да и не сильно тянуло. "Вася", оказавшийся Сан Санычем, как его уважительно называли все в магазине, предлагал дернуть портвешка, под должок. Но Анатолий под должок никогда не пил: чаще - в складчину, а если была возможность, то и сам угощал приятеля, попавшего в тяжелое экономическое положение.
   Первые дни сильно болела спина, потом стали болеть руки. После двенадцатичасовой смены, едва ноги переставлял до дома. Два дня пахал, на третий отдых. Но постепенно освоился и физические неприятности затушевались, организм вошел в определенный ритм, а вот душа не переставала болеть с первого дня. С ней не слишком чутко обращались. Все хамили, шпыняли и командовали им от директора и зав. отделами до уборщицы. Кругом одни начальники. Даже эта Фрося с ведром, два дня как из деревни: "Вытри ноги. Не ходи здесь - не видишь, намыто. У самой морда неумытая и фингал под глазом, а туда же, в командиры". В магазине он чувствовал себя не то что плебеем, а рабом на галерах. За человека его никто не считал, разве что пузатая Муська, трущаяся о его ноги и блеюще-мяукающая. Она подходила к нему, когда он перекуривал, сидя на перевернутом тарном ящике, приветствуя мелким дрожанием тонкого, как бельевая веревка, хвоста, и начинала ласково бодать его своей маленькой, почти лысой головой.
   "Ну, хватит кочевряжиться. Я тебе не кот дворовый, - и он легонько отстранял ее ногой в сторону. - Животное, а ласки требует. Меня бы кто приласкал. Валюха и та не заходит в последнее время. Чего ей заходить к трезвому, ей без бутылки со мной не интересно. Недавно у магазина ошивалась вместе с Барыгой, спрашивает: не закодировался ли я? Что я - пьянь какая-нибудь? Я и сам могу бросить это дело. Только из-за этих жлобов, того и гляди сорвешься".
   И как в воду глядел - сорвался.
   Получку выдали рано, до обеда. Сан Саныч уже вроде бы клюнул, ну и пристал к Анатолию, мол, должен проставить за вступление в его бригаду. Анатолий жмотом не был. Купил два "фауста" по 0,8 л., одну бутылку они с Сан Санычем приговорили, а другую отложили на вечер, когда машин с товаром не будет, наступит затишье на трудовом фронте, начальство разойдется по домам и можно будет спокойно добавить. После первого Фауста, который приговорили с Сан Санычем под конфетку, с отвычки в голове какой-то туман образовался, но скоро выветрился. Директриса заглянула к ним в подсобку, но у них уже было всё чисто, резались в картишки, в подкидного.
   - Вином пахнет! Ты мне, Сан Саныч, новенького не порть, понял?
   - Что Вы, Валентина Михайловна, я трудовой кодекс чту.
   - Чти, чти. По твоей красной морде это видно, - и, закрыв дверь в подсобку, добавила - Алкаши, несчастные. Ни одного нормального человека.
   После шести часов вечера, заведующая винным отделом Людмила оставалась в магазине за главную. Она отпустила двоих рабочих домой, оставив до закрытия Сан Саныча и Анатолия: надо убрать из отделов оставшийся товар в холодильные камеры. Как только они остались вдвоем, Сан Саныч напомнил Анатолию про второй фауст: что, мол, забыл про него, или домой понесешь? Толик ничего домой нести не собирался. Только приговорили бутылку - вбежала Людмила:
   - Морды пьяные, машина пришла!
   - Какая машина? Рабочий день кончается, - Сан Саныч встал с видом профсоюзного босса, отстаивающего права трудящихся. Вид его был внушительным, единственно, что его подвела - дикция. - Шами сказали, что машин не будет.
   - Будет, не будет... Быстро на эстакаду! - и Людмила, громко хлопнув дверью, скрылась.
   За весь день Анатолий съел тарелку кислых щей, - в которые забыли положить мясо, - приготовленных магазинной поварихой бабой Полей, и выпил стакан чаю. Естественно, после принятой дозы алкоголя, он чувствовал некоторую слабость и его слегка штормило.
   - Так поздно привозят только "левака". Тсс! Об этом ни слова! - Сан Саныч поднес к губам палец, похожий на раздутую сосиску. - Пошли.
   Машина уже подъехала к эстакаде. За отдернутым тентом белел ряд коробок с цветными надписями на иностранном языке. Язык был явно иностранным, потому что родные буквы Толик сумел бы прочитать даже в таком состоянии.
   Людмила у машины и о чем-то переговаривалась с шофером.
   - Чего еле ползете? Всего-то пять коробок. Давайте быстренько, и аккуратней - стекло.
   "Быстренько и аккуратней" не получилось, потому что, если аккуратней, то не может быть быстренько. Анатолий в этом случае совсем не виноват - Людмила сглазила. Коробка, которую он быстренько передавал из темноты кузова Сан Санычу, стоящему на эстакаде, выскользнула то ли из рук Анатолия, то ли из рук напарника. Леденящий душу звон битого стекла заставил Людмилу взлететь на эстакаду и влепить Толику не слабую оплеуху. Она вскрыла запечатанную коробку, и коньячный запах окутал двор магазина и ближайшие окрестности.
   - Трех бутылок как не бывало. Неси, зараза, в кладовую! Можешь считать себя уволенным! Тебе за эти бутылки штанов не хватит рассчитаться.
   Тут вмешался Сан Саныч:
   - Подожди, Люда, видишь - дно набухло. Надо перетарить в пластмассовый ящик или в деревянный. - Всем деловым видом Сан Саныч показывал своё непричастие к бутылочной аварии.
   - Перетаривай, паразит! - Людмила ткнула кулаком в спину Сан Саныча. - А ты, сволочь, иди домой. На ногах не стоит, работничек. Завтра Валентина Михайловна с тобой разберется.
   Замечание Людмилы про ноги Анатолий посчитал несправедливым. На ногах он стоял довольно-таки уверенно, да и хмель в голове поубавился и как бы отступил, испугавшись Людмилиного крика, или был частично выбит увесистой затрещиной.
   Спорить с начальством, что против ветра плевать. Анатолий послушно спустился в подсобку, переоделся, высосал с горя несколько капель из злосчастного "фауста" и побрел домой.
   Ночь прошла в беспокойном сне.
   Кабинет у Валентины Михайловны совсем не директорского вида - пенал какой-то. Между столом, заваленным бумагами, и старым кожаным диванчиком едва можно пройти. Но Анатолию проходить не пришлось. Ледяной взгляд Валентины Михайловны остановил его у порога - Людмила ей уже обо всем рассказала.
   - Недолго ты поработал, голубчик. - Она продолжала писать, заглядывая на рядом лежащий лист с какой-то цифирью. Наступила томительная пауза, как будто директриса забыла про Анатолия. Бесшумно по листу двигалась шариковая ручка.
   - Я рассчитаюсь, - начал Толик. - Это случайность... коробка дефективная попалась...
   - Сам ты дефективный, - директриса продолжала писать, не глядя на него и вещать безразличным голосом:
   - Я тебя предупреждала, на работе не пить? Предупреждала. Теперь пеняй на себя. Скажи спасибо, что увольняю по собственному желанию, по твоему собственному желанию.
   - А может, у меня нет такого желания, - смело заявил Анатолий, понимая, что ему терять уже нечего.
   Валентина Михайловна отложила ручку в сторону и с удивлением посмотрела на улыбающегося Анатолия.
   - Да ты еще и наглец! Некогда мне с тобой дискуссии разводить. Завтра придешь за трудовой книжкой. Всё!
   В коридоре он встретил Сан Саныча:
   - Кореш, ты что же вчера ушел, меня не подождал? А мне Людмила одну битую бутылку отдала. Там грамм сто пятьдесят еще оставалось. Я через газетку процедил и мило дело. На зубах не хрустело. Гы-ы.
   - Да пошел ты..! - огрызнулся Анатолий и вышел во двор через служебный вход.
   "Огорчительно, конечно, но не смертельно, - размышлял Анатолий. - Отдохну немножко и найду работу поприличнее, чем этот паршивый магазин".
  
   Наступила осень. Сентябрь ополовинил свой календарный срок, но несмотря на холодные утра, днем было по-летнему тепло. Стайками перемещались воробьи в поисках корма. Листья на березах кое-где пожелтели, а тополя и липы стояли по-прежнему зеленые. Пасмурные, ветреные и дождливые дни еще не наступили.
   "Всё будет хорошо", - с этой жизнеутверждающей фразы, повторенной троекратно, начинал день Анатолий. Это был своеобразный аутотренинг, настрой на будущее. Но "хорошо" не наступало. Работу он не искал, деньги заканчивались, а кушать надо каждый день. Пачка пельменей на два дня, хлеб и чай. "Кто там выискивает диеты и хочет похудеть - всё очень просто - жрать надо меньше". Ремень он уже затягивал на последнюю дырочку и если диета будет продолжена, то придется еще пару дырок проколоть.
   О работе Толик конечно подумывал, но ничего конкретного в голову не приходило, а тут подвернулся счастливый случай. В перспективе замаячило светлое будущее. Конечно, надо еще всё как следует обмозговать, прежде чем принимать окончательное решение, но как говорится: хоть что-то лучше, чем ничего.
   Встретил Анатолий невзначай свою "благодетельницу", которой продукты относил на десятый этаж. Заодно и с ее мужем познакомился. Такой пузырь накаченный, ежиком причёска, невысокий, но крепкий мужчина, лет под сорок. Разговаривает тихо, как будто сам с собой, в глаза не смотрит, а получается убедительно. Шел Толик за добавкой в магазин, - что-то он в тот день совсем расклеился - и кто-то его окликнул так ласково:
   - Соколик, куда спешишь?
   Он чуть не наткнулся в своей задумчивости на черный джип, узнал свою обманщицу, сладкоголосую сирену:
   - Пардон, мадам! Мой путь в ближайший лабаз, где можно купить благовонного напитка, чтобы охладить горящие трубы.
   - Там, куда вы идете, не продают благовонных напитков. А я у вас в долгу.
   - Как? Я и не знал, что есть такие люди, которым должен ни я, а мне - удивился Толик.
   - Вы меня однажды выручили, а теперь я - вас. Не желаете ли испробовать что-нибудь более изысканное, чем портвейн.
   Такое предложение услышать из уст очаровательной синьоры Анатолию было лестно. Ему в голову даже не пришло: "с чего бы это?", в данном состоянии он мог испробовать что угодно от "снежинки" и "льдинки" до французского коньяка разлива начала прошлого века - существенного значения это не имело.
   - А как, где? Нету... - невразумительно бормотал Анатолий.
   - Это не проблема, - таинственная улыбка скользнула по лицу Миледи. Она взяла его под руку.
   Когда они поднимались в кабине лифта на десятый этаж, у Толика разыгралась фантазия на тему более близких отношений с прекрасной леди: душ, махровый халат, влажные следы ступней ведущие к постели. Он загадочно и пленительно, как ему казалось, улыбался Элеоноре. Так представила свое благозвучное имя неожиданная спутница.
   - Что с вами? У вас зубы болят? - услышал он обеспокоенный голос.
   - С зубами у меня полный порядок. Могу стальную проволоку перекусить, - Анатолий продолжал улыбаться.
   Когда они вышли из лифта, идиотская улыбка сползла с лица Анатолия, услышавшего от Элеоноры, что ее муж будет рад познакомиться с простым и открытым русским человеком, каковых теперь осталось немного. Толик не понял, почему это открытых русских осталось меньше, чем закрытых, да он и не зацикливался на этой проблеме. В этот момент его мучил сушняк, и он вошел в знакомую прихожую вполне уверенно, пошаркав подошвами по ворсистому коврику.
   - Вы можете снять туфли, - предложила Элеонора. Так его обувь еще никто не называл. Бывшая жена выражалась некультурно, обзывая их говнодавами, а ее мама, приезжавшая иногда из деревни - чунями.
   - Заяц, ты не одна? - из комнаты послышался голос жующего человека.
   - Не одна.
   Пока Толик расчесывал перед зеркалом непослушную прядь волос на затылке, Элеонора о чем-то нашептывала мужу.
   - Проходите, Анатолий, познакомьтесь. Можете надеть тапочки.
   - Спасибо, я так...
   Сняв ботинки и подогнув большой палец, который пытался вылезти из небольшой дырки в носке, Толик вошел в большую комнату, освещенную только настенными бра и прятавшую свое богатое убранство в полумраке.
   С кресла поднялся мужчина средних лет, - "не старше сорока-сорока пяти" - прикинул наметанным глазом Анатолий. Круглый живот нависал над серебряной пряжкой ремня, цепкие волосатые пальцы не выпускали надкусанный бутерброд.
   - Ефим Феоктистович или Фима, как вам будет удобней, - протянул он свободную руку Анатолию.
   - Анатолий, - гость немного подумал и добавил - Пантелеймоныч.
   Откуда пришло на ум это отчество, он и сам не понял. Видно, хотел посоревноваться с хозяином в заковыристости, в неординарности, мол, и мы не лыком шиты. Своё, Степанович - здесь не проходило. Это как если бы он стоял на первой ступеньки лестницы, а собеседник на три ступеньки выше: голову пришлось бы задирать, смотреть снизу вверх.
   Феоктистыч посмотрел на Толика с ироничным ленинским прищуром:
   - Я думаю, что обойдемся без отчеств, дабы не сломать язык.
   - Не возражаю, - солидно пробасил гость. Вообще-то голос его не тянул и на баритон, но тут неожиданно прорезался басок.
   - Зая, организуй нам легкий фуршет, фуршетик, так сказать. А вы присаживайтесь.
   По направлению указующей длани Толик пересек комнату по мягкому ковру и погрузил бренное тело в широченное нежно скрипнувшее под ним толстой кожей кресло.
   "А чтой-то за любезности? Чего это меня здесь так привечают? Уж не перепутали с кем-нибудь?" - подумал Толик. Но эта мысль мелькнула столь быстро, что он не успел на ней сосредоточиться, и она благополучно улетучилась.
   Элеонора вкатила небольшой столик, на котором поместилось всё необходимое, и сама ретировалась в другую комнату, чтобы не мешать мужчинам. Самая главная деталь располагалась в центре стола, в виде причудливой геометрической формы бутылки с коньяком. На тарелках бутерброды с бужениной и красной рыбой. В двух розетках - масляно поблескивала красная икра. Картина была настолько неожиданно приятной, что слюнные железы гостя заработали так активно, что пришлось не однажды сглотнуть слюну, пока хозяин разливал в хрустальные стопки драгоценный напиток. Лимон, нарезанный тонкими дольками, так же внес свою лепту в усиленную работу желез.
   - За знакомство! - Хозяин приподнял отливающую темным янтарем хрустальную стопочку. - Я люблю общаться с простым народом. Нельзя отрываться от масс, верно?
   Толик кивнул утвердительно, чувствуя ответственность, потому что приходилось отвечать от лица всего простого народа.
   Хозяин сделал пару глотков и поставил стопку на край стола. Толик проделал операцию с коньяком более решительно - выпил до дна.
   - Я глоточками не умею - развезет.
   - А я залпом не могу - у меня гастрит, объяснил Ефим Феоктистович.
   Анатолий в медицинских терминах не был силен, но посмотрев на круглый животик хозяина, посочувствовал. Дожевывая бутерброд, успокоил:
   - Ничего, зарубцуется.
   После второго тоста "за наше здоровье" разговор почему-то перешел от здоровья к политике. Это ведь самая простая тема. В наше время в политике не разбирается только грудничок, да и у того своя политика - как можно дольше держаться за мамкину сисю. Так что политика - наш конёк.
   После третьего тоста - "за нашу родину", Ефим не только соглашался с мыслями высказанными Анатолием, но удивлялся и восхищался ими: "как это такая светлая голова и не в Думе?!".
   - Те, которые нами правят оторваны от народа, а народ оторван от них, поэтому ничего хорошего не получается. Скажи, я - народ? - доверчиво, как к родному брату, обратился он к Ефиму, и не дожидаясь ответа, продолжил, - Народ. И я оторван. Вот, у меня даже пуговица на ширинке оторвана, - чистосердечно признался Анатолий и грустно добавил, - и на носке дырка.
   - Не горюй, друг, это дело поправимо. Эля, дай мои носки, - позвал Ефим свою жену, отдыхавшую в другой комнате у плазменного телевизора.
   - Не надо, - заупрямился Анатолий, - я могу сам тебе купить, и не одну пару.
   - Верю, но как подарок, должен принять, а то обидишь, - настаивал хозяин.
   - Ты мне - я тебе. Алаверды, как говорили древние греки, - показал свою эрудицию Анатолий.
   - Греки? - Ефим чуть не подавился бутербродом.
   - Ну да, или спартанцы, - сделал историческую поправку Анатолий.
   Ефим спорить не стал, даже если бы это были египтяне. Он со всем, о чем говорил Анатолий соглашался, он стал таким родным и близким, всепонимающим. Он интересовался, как Толик живет, с кем и где и обещал помочь ему с работой. Он говорил, что это его христианский долг помогать ближнему, и в знак доказательства, Ефим вытянул из расстегнутого воротника рубашки большой золотой крест на цепочке, напоминавшей лодочную цепь, но в отличие от нее - золотую.
   Толик сначала не понимал, что же у него выпытывает Ефим Пузатыч своими расспросами, но русский человек любит откровенничать с незнакомыми людьми, особенно, когда выпьет. Он рассказал о себе почти всё, что помнил с детских лет: и про своё одиночество, и про неудачу на работе, и про свою недооцененность людьми, которые его не понимают. А вот Ефим - первый человек, который понял его и оценил.
   Утром, первое, что увидел Толик проснувшись, были носки в целлофановой упаковке и недоеденный бутерброд с красной икрой. Автопилот работал исправно и, несмотря на то, что память не запомнила трогательных минут прощания с радушными хозяевами, он был дома, в своей родной однокомнатной. "Хорошо я их вчера попользовал. Неплохо иметь таких соседей", - мелькнуло что-то похожее на мысль в тяжелой голове Анатолия.
   Позавтракав и решив, что голову чаем не обманешь, Анатолий хотел отправиться в магазин и купить чего-нибудь посущественнее, но обнаружил пропажу - исчезли ключи от квартиры. Он по несколько раз выворачивал карманы брюк и пиджака, заглядывал под кровать и под коврик у дверей; были обследованы ванна и туалет - всё безрезультатно.
   "Войти в квартиру через окно я не мог - девятый этаж - значит, дверь открывалась ключом", - острая дедуктивная мысль поразила Анатолия, но дальше логическая цепочка обрывалась. Куда могли пропасть ключи, после того как дверь была открыта? "Они могли остаться в личине замка", - обрадовался Толик, распахивая дверь на лестничную площадку. Но ключа не было ни в личине, ни на сером бетонном полу возле дверей. Главное, что сейчас волновало Анатолия, как дойти до магазина, оставив квартиру не закрытой. Проблему с замком и с ключами можно будет решать потом, на светлую голову. Грабителя он реально не представлял. Если бы такой и объявился, то скорее всего растерялся бы, увидев куда он попал. Телевизор, стоявший прямо на полу, унести было невозможно, потому что этот монстр советского производства под названием "Радуга" весил столько же, сколько смог бы поднять чемпион мира по штанге в супертяжелой весовой категории. За мебель можно было не опасаться, она досталась Анатолию от покойной бабушки, но на антиквариат не тянула, о чем свидетельствовала синяя печать на задней стене платяного шкафа - "Первый фанерный завод "Красная Москва" 1928 год". Тогда всё было красным: Красный пролетарий, Красный партизан и армия была Красная. Белеть стало потом, после 1991 года, а может и раньше. Содержимое шкафа так же не привлекло бы внимания вора, потому что кроме нескольких помятых рубашек с потертыми воротниками, которые не тянули на коллекционные экземпляры "Дольче -Габбана", ничего не было. А переворачивать белье на полках не имело смысла - под тощей стопкой маек и трусов сберегательной книжки не было. Шкатулки с драгоценностями не предвиделось, за отсутствием последних. Единственная вещь, представляющая материальную ценность, это ковер на стене - большой ворсистый пылесобиратель. Если бы грабитель его унес, Анатолий сказал бы ему спасибо и даже налил бы на посошок.
   И всё-таки уходить из квартиры, не закрыв дверь, он не хотел.
   "Мой дом - моя крепость, хоть и пустая. Можно бы позвать Валюху. Она деваха с понятием и ко мне относится нормально: когда-то дружили по-взрослому. Она за сторожа посидит, а я замок сдам в мастерскую. По замку сделают ключи. Правда, придется потратиться. А что делать?!" - размышлял опечаленный Толик.
   Его размышления прервал телефонный звонок:
   - Анатолий, я приветствую вас! Узнаете? - раздался бодрый голос вчерашнего знакомца.
   - Узнаю. Ефим Фео-кти-стович, - с трудом выговорил Толик, из-за необыкновенной сухости языка. - Вроде бы вчера на брудершафт пили... чего это - на вы?
   - Это ты вчера с моей супружницей на брудершафт пил, озорник, - хихикнул в трубку Ефим.
   - Так ее с нами не было?! - нерешительно защитился Толик.
   - Была, не была... Я не придумываю. Ладно, проехали... Ты, случайно, ничего не потерял? - поинтересовался Ефим.
   Анатолий поделился своей бедой - таинственным исчезновением ключей. На самом деле, ничего таинственного вчера не произошло. Как выяснилось, Ефим проводил захмелевшего гостя до самой квартиры. Толик был не в состоянии попасть ключом в замочную скважину, пришлось открывать дверь Ефиму. Открыв дверь, он сунул ключи, по инерции, в карман, как будто открывал свою квартиру. Толик сподобился сам снять ботинки и плюхнулся на кровать. Видя, что ценитель коньяка благополучно отрубился, Ефим аккуратно закрыл за собой дверь и вернулся домой.
   - Я твои ключи только сейчас обнаружил - вот и звоню.
   - Слава Бо... Ефиму Фео-ктис-товичу... что б я без вас...
   - И отчество вспомнил? Молодец.
   - Еще бы... аж пот прошиб.
   - Я сейчас подъеду, привезу ключи. Годится?
   - Жду.
   - Жди.
   Ефим не стал открывать дверь, позвонил и тут же у порога вручил Толику злополучные ключи.
   - Зайду на минуту, не возражаешь?
   - Это, что бы я-то, да возражал?! Только рад буду.
   - Наверное, головенка трещит? - поинтересовался гость.
   - Да, ничего - мы привычные, - ощущая сухость во рту и легкую тошноту, бодрился Анатолий.
   Ефим достал из аккуратного кейса бутылку водки, кругляк охотничьей колбасы и нарезку сыра.
   - Хлеб, надеюсь, у тебя найдется?
   - Это ж надо... ну, я не знаю... - засуетился Толик.
   - А чего там не знать - наливай, да пей. - Ефим смотрел на суетящегося Толика, достающего хлеб и стопки. - Нет, я за рулем. Мне в контору пора, с людьми надо работать.
   - Люди подождут, - воодушевился Толик в предвкушении принятия лекарства. - А в какую контору-то?
   - Я же тебе вчера говорил - в юридическую. А ты давай, только не усердствуй слишком. Ну, бывай! Спешу.
   Ефим покровительственно похлопал Толика по плечу - и был таков.
   Выпив пару стопок и закусив ароматной колбаской, Толик воспрял душой и телом, а потому решил позвонить Валюхе и пригласить ее посидеть с ним за мирной беседой на тему о любви и дружбе. Валюха без объяснения причин послала его туда, куда обычно посылают рассердившись. На что она могла сердиться - не понятно. Просто у нее кто-то был на тот момент, решил Толик.
   Неудача не слишком расстроила его. Он выпил еще одну стопочку и, так как знакомых особ женского пола больше на примете не было, мужиков звать в гости не стал, зная, чем это может закончиться. Прошлый раз Жора, по кличке Дуст, дал ему в ухо ни за что. Он на кого-то рассердился, а в ухо дал Толику - неделю плохо слышал. Потом Дуст говорил, что ничего не помнит, и что он никого не бил. Что с него возьмешь - он же контуженный.
   Толик контролировал себя, и твердо решил всю бутылку не пить. Он так и сделал - оставил грамм сто пятьдесят на утро, на опохмелку.
   С фотографии, в самодельной деревянной рамке, на него осуждающе смотрели любимые дед и бабуля. Анатолий часто останавливался перед этой фотографией, и ему казалось, что дорогие старики смотрят на него всякий раз по-разному: иногда с укором, а чаще с сочувствием и любовью. Как ему не хватает их сейчас. На старом фото они сняты молодыми, задолго до рождения Толика. Дед, с пышными усами, большеглазый, с тонким с горбинкой носом стоит вытянувшись струной и похож на молодцеватого гусара, а бабуля в модном беретике, из-под которого спадают волнистые волосы, наполовину прикрывающие маленькие уши напоминает дореволюционную гимназистку, каких изображают в кино.
   Старики еще не были стариками, когда случилось страшное несчастье - погибли родители Толика. Это случилось летом, в Крыму. Толик перешел во второй класс и они должны были все вместе ехать в какой-то крымский санаторий или дом отдыха по путевке. Но Толик умудрился заболеть, перед самым отъездом, непонятно откуда свалившейся на него ангиной. Родители уехали одни, оставив Толика с бабушкой и дедом.
   Через неделю он узнал от них, что мамы с папой больше нет - они утонули, купаясь в плохую погоду в Черном море.
   "Сирота, сирота", - обливалась бабушка слезами, прижимая к себе испуганного и не всё понимающего Толика. Он тоже хотел заплакать, но не получалось. Он мог заплакать от физической боли, от причиненной обиды, но не от горя, которого он еще не мог постигнуть своим детским разумом. Смерть была для него еще абстрактным понятием. Никаких подробностей о гибели родителей ему не рассказывали, боясь травмировать детскую душу. Став старше, он узнал от деда, - который ездил в Крым, чтобы привести домой тела любимой дочери и зятя - как всё произошло.
   Трагедия случилась в ясный солнечный день. Море было неспокойно из-за сильного ветра дующего третий день подряд. На пляже отдыхающие загорали, играли в волейбол, не рискуя заходить в воду. Отец был хорошим пловцом. Отлеживаться на берегу и ждать когда утихнет ветер, чтобы искупаться - было не в его характере. Наверное, мать сдерживала, не пускала его в штормящее море, но на третий он пренебрег ее запретом и нырнул с пирса в смертельную стихию. Подробностей случившегося никто деду рассказать не мог. Директор дома отдыха, со слов очевидцев, передал, что когда отец нырнул и уже не вынырнул, мать бросилась его спасать и бросилась в воду. Она как безумная заплыла за буйки в поисках мужа, всё дальше удаляясь в море. Спасательный катерок, едва не переворачиваясь, спешил на помощь, галсом пробиваясь к выныривающей из-за белых гребней головы, но не успел.
   На похороны Толика не взяли, и вот тут-то он расплакался горькими слезами, поняв, что уже никогда-никогда не увидит папу и маму. Пришла соседка, тетя Галя - бабушка попросила ее помочь накрыть поминальный стол - и успокоила его, поглаживая вздрагивающие плечи: "Не плачь, Толечка, ты не сирота. У тебя есть бабушка и дедушка. Они вырастят тебя. Они хорошие". С семи лет дедушка с бабушкой заменили ему родителей.
   Из родственников, кроме бабушки и деда, в городе жил брат отца - дядя Витя. Толик видел его пару раз, когда родители были живы. Он запомнился ему как высокий, худой, с большим носом, в черном кожаном пальто. Дед говорил, что на похороны дядя Витя пришел с букетом вялых, явно бэушных гвоздик, и, сунув ему в карман, так чтобы никто не видел, несколько мятых сторублевок "на памятник", исчез. Судьбой племянника он не интересовался. А племянник рос, учился, получил аттестат, где среди троек случайно затерялись две четверки. В институт поступать с такими оценками не рискнул, да особенной тяги к наукам не испытывал. Дед взял его к себе на завод. "Посмотрим откуда у тебя руки растут. Только через пот прочувствуешь, как рубли зарабатываются".
   Толик начал осваивать самую простую профессию слесаря-опиловщика. Напильник и шабер - вот немудреный инструмент, с которым Толик трудился, зажав деталь в тиски. Очень скоро он "прочувствовал, как рубли зарабатываются" не только через пот, но и лопнувшие на ладонях мозоли, которые он заклеивал пластырем уже на второй день своей трудовой деятельности.
   Год отработал - и в армию. Всё как у людей, ничего выдающегося. Служил на Севере, хорошо что не на Юге. В "горячую точку" мог попасть запросто. У Витьки-Дуста с пятого подъезда младший брат-танкист в Чечне погиб, сгорел, хоронили, не открывая гроб. Сам Дуст в Афганистане воевал. Комиссовали после тяжелой контузии. Сколько лет прошло, а Дуст до сих пор, как поддаст, так у него крыша едет и заикаться начинает. Он рассказывал, как они каждый год встречаются с друзьями-афганцами. Почти всегда встречи начинаются радостно, сердечно, а заканчиваются мордобоем. А почему? Всё нервы виноваты. Они столько всего насмотрелись - это бесследно не проходит. Психика поломана, исковеркана. Досталось этим ребятам в Афгане... Не позавидуешь их медалям и орденам.
   Анатолий отслужил нормально. На втором году службы повысили в звании до ефрейтора. После службы вернулся на родной завод. А куда еще? Надо было зашибать деньгу, не до учебы. Дед уже на пенсию вышел, бабуля - на хозяйстве.
  
   Недолго деду пришлось на пенсии пожить. У него вены на ногах, как надутые змеи извивались. Оторвался тромб и до больницы не успели довести. Вечером "скорая" увезла, а утром позвонили и сообщили, что так мол и так...
   На бабушку невозможно было смотреть: глаза от слез мутные, невидящие, а лицо цвета высохшей глины. Полгода после деда прожила-промолчала и тихо ночью скончалась, ни на что не жалуясь. Остановилось сердце.
   "Сволочь ты, Толик, - думал он про себя - На кладбище раз в год заглядываешь. Пятый год собираешься выровнять наклонившийся памятник".
   Дед, бывало, допытывался: "Анатолий, ты к нам на могилку-то будешь ходить?" Толик недоуменно смотрел на деда: " Что-то ты, дедуля, рано про могилку заговорил. Обещал до внуков дожить". "Ты приведи сперва жену в дом, а после о внуках поговорим". Когда умерли старики - привел. И не то чтобы по любви, а для заполнения образовавшейся в доме пустоты. Пару месяцев прожили нормально. Но девушке нормальная жизнь показалась скучной и она иногда показывала характер, била тарелки, швыряя их в Анатолия, если он задерживался где-нибудь после работы с друзьями. Когда была разбита последняя и бить стало больше нечего, она собрала свой чемодан на колесиках и укатила к бывшему мужу. Чем ей не нравились тарелки? Хорошо, что обошлось без тяжелых последствий: без штампа в паспорте и без детей".
   В заводской столовке одна повариха на него глаз положила: как увидит Толика, так обязательно рот в улыбку растянет и глазками сверлит. От улыбки ее щеки кажутся еще больше, а рот как у лягушки. Чем уж привлёк ее Толик? - непонятно. Она всегда накладывала ему на тарелку чуть ли не двойную порцию. "Куда столько? - смущался Толик, - мне поднос не поднять". "Разве это порция?" - смеялась Маша. "Может она хорошая девушка, добрая, но этого добра не меньше центнера", - прикидывал Анатолий. Перспектива быть случайно придавленным во сне не прельщала. А красавицам он был не нужен со своими слегка оттопыренными ушами и немного искривленным носом, после всего недельной тренировки в секции бокса. Не Ален Делон.
   Одиночество - оно и в Африке одиночество. Толик старался его не замечать, как-то разнообразить серые будни. У него возникла вполне пионерская идея сходить в какой-нибудь музей. В Эрмитаже он был лет ...надцать назад, куда их добровольно-принудительно водили всем классом. Из того культпохода, кроме шикарной дворцовой лестницы ничего не запомнилось. Жить в городе, где десятки музеев, и за тридцать пять лет своего существования побывать в двух-трех - это было прискорбным явлением в жизни Толика. Он намеревался повысить свой культурный уровень, заполнить лакуну самообразования. Билет в Эрмитаж стоил значительно дороже бутылки портвейна, но Толик пошел на такую жертву.
   Он несколько часов ходил по залам музея, пристраивался к группам экскурсантов, слушал монотонный речитатив экскурсоводов и разочарованно отчаливал в свободное плавание. В Эрмитаже ему больше понравились не картины, а скульптуры. Особое впечатление произвел "Мыслитель" Родена. Он даже вернулся к нему и обошел вокруг еще раз. "Крепко задумался мужик, откуда не посмотри. Видать не от хорошей жизни", - сделал вывод Толик, пожалев французского мыслителя. Больше всего его поразило то, что скульптор смог из мрамора сделать фигуру человека, ничем не отличающегося от живого. Когда Толик первый раз посмотрел на этого дядьку, он принял его за настоящего. "Здорово, конечно! Это вам не картинки рисовать", - подумал Толик.
   Однако, вернувшись домой, он не почувствовал, что его культурный уровень сильно повысился, и решил в следующий раз продолжить самообразование в Русском музее.
   Там его внимание привлекли картины Шишкина. Сосны, освещенные заходящими лучами солнца хотелось потрогать руками. Казалось, что если прикоснуться к стволу, то можно почувствовать тепло нагретой коры и ощутить запах смолы. Анатолий ходил от одной картины к другой и никак не мог наглядеться на шишкинский лес. Не меньшее впечатление произвели на него картины Айвазовского. Сюжеты его картин для Толика не имели значения. Айвазовский поразил умением рисовать воду. Изобразить на картине корабль, дерево или человека - это понятно, но как можно рисовать воду?
   Он купил репродукцию картины "Утро в сосновом лесу" и повесил у себя над кроватью. Но сколько ни всматривался, не мог получить того ощущения, как в музее, от настоящей картины. На этом культурная программа была исчерпана - не в театры же ходить одному. Среди его знакомых не нашлось человека, желающего потратить своё драгоценное время на такую ерунду. Если бы он предложил Валюхе из второго подъезда или Витьке-Дусту или Баклану окунуться в мир искусства, они бы целый день смеялись до боли в животе. Скинуться на троих - это всегда пожалуйста.
   В детстве Толика любили и родители, и бабушка с дедушкой: он был единственным ребенком в семье и купался в океане любви. Но не стало близких родных людей и он понял, что вообще-то он никому не нужен. Любовь, которая нужна любому человеку, испарилась, исчезла вместе с душами ушедших
   Иногда к нему приходила Валюха. из соседнего подъезда. Ей слово любовь было неизвестно. Может быть, она его и слышала когда-то, но забыла. Для нее были знакомы два других слова - мужик и бутылка. После визитов Валюхи кое-что пропадало, по-мелочи: вилки или ложки (ножи не трогала - наверное, боялась порезаться). Однажды увела из ванной полотенце. Толик прощал ей эти шалости. Он считал это как бы платой за доставленные ему минуты близкого общения. За всё надо платить - рыночная экономика. Товар - деньги - товар.
   Мысли о деньгах вывели Анатолия из лирических воспоминаний о прошлом в настоящее. На глаза попалось сорванное вчера объявление. Требовался расклейщик объявлений с оплатой в конце рабочего дня. "Надо устроиться, хотя бы временно, а то скоро придется сосать палец", - принял решение Толик, решив завтра сходить по указанному адресу.
   Утром, побрившись, и даже не прикоснувшись к оставленной в холодильнике бутылке, он отправился по объявлению, взяв на всякий случай паспорт.
   Рекламное агентство "Ариадна" арендовало помещение на первом этаже старинного особняка на окраине города. Шикарная доска из медно-никелиевого сплава выглядела солидно. Но в комнатенке, узкой как пенал, сидел один молодой сотрудник уткнув близорукую физиономию в экран монитора.
   - Вы ко мне? - на секунду он перевел взгляд на Анатолия. Его вопрос показался странным, так как в комнате больше никого не было.
   Анатолий объяснил офисному работнику цель своего прихода.
   - Паспорт с собой? Вы местный?
   - А что, я похож на приезжего?
   Лощеный офисный мальчик счел не нужным отвечать на глупый вопрос.
   - Нам нужны расклейщики объявлений. Именно расклейщики. Опускать объявления в почтовые ящики нельзя. Работа сдельная. Одно объявление - один рубль. Расклеите триста - получите триста рублей, пятьсот - пятьсот, - он небрежно бросил паспорт Анатолия в сейф. - К работе можете приступать сегодня. Паспорт вернем через два-три дня, после оформления трудового договора.
   Расклеить пятьсот объявлений за день, казалось Толику вполне реально. Ему выдали две пачки, по сто штук каждая, на ярко желтой бумаге и сказали, что если до обеда расклеит, то может получить дополнительно еще.
   Как ни старался Анатолий, но за шесть часов беготни от подъезда к подъезду ему не удалось и расклеит и половины бумажек. Вечером денег он не получил. Этот тип в черном костюме и при галстуке пообещал расплатиться завтра, когда будут расклеены оставшиеся объявления.
   На следующий день Толик бегал уже с меньшим энтузиазмом, но сорок бумажек всё же расклеил за пару часов. Новая пачка расклеивалась еще медленней. Дворники орали, жильцы возмущались, а один собаковод пригрозил спустить с поводка своего ротвейлера. Делать уколы от бешенства не входило в планы Анатолия.
   Разобравшись с последней пачкой, Толик понял, что деньги не компенсируют физических и моральных затрат: ноги гудели, как перетянутые провода, в ушах стоял мат негодующих жильцов и собачий лай. Он едва дотянул ноги до рекламного агентства и потребовал вернуть ему паспорт и заработанные деньги.
   - Вернем... Деньги получите через два дня, когда бухгалтер вернется из командировки. Через обещанное время Толик пришел за документом, но этот лощеный клерк, воображающий, что он служит у Рокфеллера, пошел, по-наглому, в атаку:
   - Вы думаете, что у меня нет никаких дел, как только заниматься вами? Арендаторы - достают, пожарники - вымогают, а тут еще вы ходите каждый день за своим паспортом. Никуда он не денется.
   Толик не видел прямой связи между пожарниками и паспортом. Что-то темнил офисный мальчик, но этот невозврат был неспроста и вызывал у него обеспокоенность. Может быть, на его паспорт уже оформили какой-нибудь кредит.
   Вернувшись домой, он позвонил Ефиму и попросил помощи.
   - Жди меня у своего подъезда. Я буду через минут двадцать поедем вправлять мозги тем, кто хочет бесплатно покататься на шее у народа.
   После таких слов, Толик почувствовал себя народом.
   Когда они подкатили к офису, Ефим дал два резких звуковых сигнала. Выглянул охранник. Ефим опустил стекло и пальцем поманил его:
   - Любезный, позови своего шефа. Я спешу.
   Через минуту появился обидчик Анатолия. Он не решался подойти к джипу.
   - Что вы хотели? Кто вы?
   Ефим приоткрыл дверцу машины, высунул ногу в замшевой туфле, но передумал выходить, мол много чести:
   - Сынок, не задавай много вопросов. Верни паспорт - ему, - он кивнул в сторону Толика. - Сегодня верни. Я понятно говорю?
   Слова произнесенные спокойным, тихим голосом, возымели действие.
   - Вечером будет оформлено. Ноу проблем, - пролепетал клерк.
   - Если на него повесите какой-нибудь кредит, отвечать будешь ты, лично.
   Замшевая туфля нашла свое место на педали сцепления, Ефим резко добавил газу и, придержав педаль тормоза, отпустил сцепление. Визг тормозов, сорвавшейся с места машины был не менее эффектен, чем рев стратегического бомбардировщика.
   Вечером, Толик получил паспорт от напуганного клерка и позвонил Ефиму.
   - Не надо благодарностей, - прервал он Толика. - Я тебе могу помочь с работой реально, но это не телефонный разговор. Приходи завтра - потолкуем.
   "Редкой отзывчивости человек, - подумал Толик о Ефиме. - Кто я ему? Никто. Конь в пальто".
   Анатолий сразу проникся к Ефиму доверием. Своя юридическая контора, своя юридически оформленная жена, своя классная машина. Что еще надо для счастья человеку? - Делать добрые дела.
   Разговор у них на следующий день состоялся недолгий, но деловой, под коньячок.
   Ефим предложил Толику работу экскурсовода в небольшом районном центре - городе старинном и часто посещаемом туристами. Стены старинной крепости и деревянная церковь постройки XVI века привлекали многочисленных гостей. От Питера городок располагался в двухстах километрах и Толик подумал, как же он будет ездить на работу? Оказалось, что ездить никуда не надо. Толик будет жить в этом славном городке, обменяв свою однокомнатную на двухкомнатную там. Ефим не торопил его с ответом, наоборот, он говорил, что всё надо хорошенько обдумать, а он ему поможет с переездом и оформлением документов.
   Ночью Толик долго не мог уснуть. В экзотической (для него) роли экскурсовода он себя не слишком представлял. Язык у него подвешен как надо, в карман за словом не полезет, но хорошо провести экскурсию, это не с ребятами базарить за жизнь. О чем рассказывать, чем просвещать народ? Ефим говорил, что всему научат - для начала походит в стажерах.
   Уехать из города, где он прожил всю свою тридцатипятилетнюю жизнь и начать всё с белого листа - было страшно. Пугала неизвестность. Но ведь не в дикие джунгли едет, везде люди... Здесь-то чего он теряет? Ни работы, ни друзей. Правильно сказал Ефим, что "каменный спрут вяжет слабых по рукам и ногам. Только сильный может вырваться из его щупальцев". Красиво сказано, но надо бы съездить, посмотреть квартиру, прикинуть что к чему.
   Утром Толик решил навестить родного дядю и посоветоваться с ним по поводу обмена. Кроме дяди Вити, которого он не видел с похорон деда, - на бабушкины он не пришел -родственников никого не осталось. "Поговорю, может чего дельное подскажет. Человек в два раза старше меня, опытней".
   Дядя по началу не узнал его, или сделал вид, что не узнает. Он пялился в дверной глазок и не торопился открывать. Его жилистые руки суетились, сбрасывая дверную цепочку и поворачивая дверные запоры. В последние несколько лет, что они не виделись, дядя сильно изменился: как будто уменьшился в росте, еще больше поседел, подсох и ссутулился. Визит племянника стал для него полной неожиданностью, но не вызвал чувство радости. Он провел Толика на кухню, не предложив раздеться.
   - Чем обязан?
   - Какие могут быть обязанности? Вот, посоветоваться пришел.
   - За совет деньги не беру. Хе-хе! Говори.
   "А стоит ли?" - мелькнуло в голове Толика, заметив столь холодную встречу.
   Они сели за противоположные стороны кухонного стола. Картина напоминала прием посетителя высокопоставленным чиновником. Дядя не перебивал его. По лицу нельзя было понять, слушал ли он или думал о чем-то своем. Анатолий рассказал о заманчивом предложении Ефима по обмену и закончил вопросом - стоит ли уезжать из города?
   Дядя Витя неспешно встал из-за стола и, воздев руки к электрической лампочке, произнес фразу на неизвестном Толику языке (скорее всего это была латынь).
   Фраза прозвучала драматически, и одно слово Толику показалось знакомым без перевода - cretino. Очевидно, что оно относилось к нему и переводилось, как кретин, идиот. Дядя подтвердил это уже на русском языке.
   - Анатолий, если тебе всё равно где жить, в культурной столице или, извини, в Мухосранске, то хотя бы не продешеви ...- дядя развел руками.
   "Что-то я не могу найти на карте этот город, часто упоминаемый в последнее время в разговорах", - подумал Анатолий.
   - Проси в придачу двадцать тысяч долларов, не меньше. Если будешь вести достойный образ жизни, - ты понимаешь о чем я говорю - то этих денег тебе хватит на продолжительное время. Можно даже открыть какое-нибудь собственное дело. Не знаю твоих способностей и наклонностей, а посему не могу рекомендовать что-нибудь конкретное.
   Получив столь ценный совет, и даже не выпив предложенной под конец разговора чашки чая, Толик попрощался с дядей без всякого желания увидеть его еще раз. У Пушкина дядя "уважать себя заставил", а дядя Витя не вызвал у Толика столь благородного чувства. Впрочем, обижаться на дядю не было причин: одинокий волк на пенсии. Что ему племянник? Возможно, он знает о нем не больше, чем о соседе за стеной.
   Вечером Толик принял окончательное решение и позвонил Ефиму:
   - Квартирку бы посмотреть...
   - В обязательном порядке. Поедем в ближайший выходной и ты убедишься, что это твой шанс начать новую жизнь.
   - Мне не приходилось заниматься обменом, для меня это - темный лес.
   - Пусть тебя не волнуют бумажные дела. Их я беру на себя. Главное, чтобы тебе понравилась квартира, - успокоил Ефим.
   В субботу они выехали пораньше, чтобы не попасть в городские пробки. Элеонора поехала вместе с ними. Толик поглядывал из-за плеча Ефима на спидометр. Стрелка лишь изредка опускалась левее отметки в сто пятьдесят километров, но на лице водителя не было следов напряжения: для него это была обычная езда. Он следил за ситуацией на дороге, изредка поглядывая в панорамное зеркало заднего вида. Из четырех колонок стереоэффектно лилась музыка. В салоне не было жарко из-за работающего кондиционера. Элеонора подтачивала пилкой длиннющие ногти, потом что-то докрашивала на лице (то, что не успела дома), что-то выщипывала - вся была при деле. Только Анатолий, чувствуя себя автотуристом, глазел на мелькавший, ежесекундно меняющийся пейзаж, не успевая ничего рассмотреть толком. Придорожная природа не отличалась разнообразием, родные просторы не распахивали свои объятия; лишь иногда удивляли кирпичные замки за высокими заборами и "развалюхи", окруженные покосившимися частоколами и жалкими огородиками.
   "Америка - страна контрастов: учили в школе. А Россия..? В этом же списке", - подумалось Анатолию.
   Въехали в городок. На окраине попадались в основном деревянные двух и трехэтажные дома, потом появились блочные пятиэтажки. На центральной площади каменная белая церковь, с высокой колокольней и позолоченным куполом. Напротив кинотеатр, несколько магазинов и размалеванная вывеска казино. Ну чем не Монте-Карло?! Куда же нашему народу без казино? Без казино, хоть в петлю полезай. Каждой женщине - по мужику, каждому мужику - по казино. Толик всё смотрел в окно, знакомился с городом, где возможно придется жить. Людей на улицах немного: пробежала группа школьников, с яркими заплечными рюкзачками, скрылись в дорожной пыли двое рабочих с нагруженной тачкой, старушка с палочкой, по утиному переступающая в сторону церкви - всё это промелькнуло за окном, как в кинематографе, но запомнилось Анатолию своей новизной и непохожестью на виды культурной столицы, где он жил.
   У серой пятиэтажки машина остановилась. Вошли в подъезд с развороченными нижними ступеньками. Пахло сыростью и кошками одновременно. Краска на стенах шелушилась, к тому же на них пестрело множество надписей, говорящих об интеллекте пишущих. Были и вполне литературные. Пока Ефим открывал своим ключом дверь, Толик успел прочитать - "Ира, я тебя лублу". Южный темперамент не мог не выплеснуться на эту мемориальную стену.
   - А где же хозяйка? - удивился Толик, видя, как Ефим достает из борсетки связку ключей, чтобы попасть в квартиру.
   - Хозяйка уехала погостить к дочке. Старушке девятый десяток. Сам понимаешь, как в таком возрасте одной. ...Посмотри, какие апартаменты! - воскликнул Ефим, открывая дверь из прихожей в комнату. Комната выглядела просторной из-за почти полного отсутствия мебели. Кроме круглого стола, какие были в моде у обывателей полста лет назад, пары "венских" стульев, сохранившихся как довоенная реликвия, и массивного табурета других предметов мебели замечено не было. С фотографии в овальной рамке нежно улыбалась девушка в белой блузке с пышными рюшами. Не только по фасону одежды, но и по прическе, можно было догадаться, что это портрет хозяйки квартиры в далекой молодости.
   - Двадцать пять метров - можно танцы устраивать, - расхваливал Ефим.
   Прошли во вторую комнату. Она была намного меньше. Здесь стояла старая железная кровать, типа армейской, с тумбочкой у изголовья. На комоде, ящики которого были изрядно проедены мебельным жучком, стояли две простеньких вазы зеленого стекла с бумажными цветами, выгоревшими на солнце. Одна стена комнаты была сплошь увешана небольшими иконами. В углу, из потемневшего серебряного оклада темнел строгий лик Богоматери с младенцем - единственная старинная икона из всего иконостаса, остальные - цветные литографии.
   Ефим, заметив удивление на лице Анатолия от такого количества икон, объяснил, что бабуля до недавних пор служила в храме: раньше - пела на клиросе, позже, когда голос стал немощен, стала продавать свечи в церковной лавке. Сведения о хозяйке квартиры Ефим узнал от местного агента по недвижимости, с которым у него было давнее знакомство.
   Когда вся квартира, включая кухню, санузел и "тещину комнату" - подсобное помещение в три-четыре квадратных метра - были осмотрены, у Толика проснулся инстинкт покупателя, который не прочь поторговаться.
   - Здесь ремонт не делали лет сто. Пол скрипит, обои выцвели. Потолки побелить не мешало бы.
   - Что еще? Всё говори... что не нравится. - Ефим записывал что-то в блокнот. - Пожелания клиента, для меня закон.
   Казенная фраза царапнула слух Анатолия и он поморщился:
   - Какой я клиент, я посмотреть приехал хату и пока не знаю, поеду ли сюда.
   - Правильно рассуждаешь. Ты смотри и прикидывай, как тебе лучше.
   - Котя, я уже проголодалась. Может быть, мы сначала перекусим, а потом вы порешаете свои проблемы. - Жена Ефима все это время сидела на расшатанном венском стуле, подстелив газетку, и любовалась видом из окна.
   - Как там, у дедушки Крылова? "И кому ж на ум придет на желудок петь голодный!" Давай, Зая, организуй, что там у нас есть поесть, а то я уже в рифму заговорил.
   Против завтрака Анатолий ничего не имел, тем более что с утра он кушал только чай с куском зачерствелого батона. Ефим принес из машины большую спортивную сумку, и Элеонора с ловкостью принялась доставать оттуда многочисленные пакеты.
   На чугунной сковороде, размером с небольшой тазик, она приготовила яичницу с беконом, разбив не меньше десятка яиц. Когда тонкие листы бекона начали выгибаться, и комната наполнилась ароматом ресторанной кухни, на столе появилась деталь, без которой деловой завтрак был бы не полноценным, - бутылка темно-оранжевого коньяка.
   - Этот коньячок, конечно, не "от Шустова", но Ереванского завода, чистейший армянин.
   - За рулем пить нельзя, - неуверенно заметил Толик.
   - А мы ей и не нальем. Зая водит авто не хуже меня. В таких ситуациях, это моя палочка-выручалочка. Правда, Зая?
   Элеонора согласно кивнула головой.
   - А-а-а, - кроме первой буквы алфавита, Толик не смог ничего добавить, соглашаясь с логикой Ефима.
   Между первой и пятой рюмкой время прошло в деловом разговоре. Ефим предложил два варианта. Первый: он делает необходимый ремонт квартиры по тем пожеланиям, которые выскажет Анатолий. Второй: он выплатит деньги необходимые на ремонт, а Толик сам ими распорядится. Преимущество первого варианта Ефим объяснял тем, что его приятель - большой начальник в строительной организации, и проблем с материалами и рабочими не будет, притом ремонт обойдется значительно дешевле, чем по рыночным ценам.
   После выпитого коньяка, Толик сохранял ясность ума: пять маленьких рюмочек это не то, что сразу опрокинуть стакан. Он смекнул, что если Ефим сделает ремонт за свой счет, то сэкономит для своего кармана, а Толику это по барабану. Возиться с ремонтом самому не хотелось. И он предложил третий вариант: ремонт делает Ефим и доплачивает за то, что квартира на первом этаже три штуки.
   - Молодец! Ты парень не простой, свою выгоду не упустишь, - Ефим похлопал Толика по спине своей короткопалой, крепкой ладонью. - Придется согласиться.
   Толик вспомнил, что дядя Витя советовал ему просить гораздо больше - двадцать кусков.
   И тут на столе появились две бутылки пива. Откуда, каким образом? - не имело значения. Главное, что они возникли в самый нужный момент, когда засушливый коньяк просил утоления жажды. Ефим от пива отказался, ссылаясь на печень.
   - Я, по-пьяни, никакие бумаги не подписываю, - хитро улыбался Толик, допивая вторую бутылку пива и обращаясь почему-то к Элеоноре.
   - Никаких бумаг нет, и подписей никаких не требуется. Нужно только ваше предварительное устное согласие на обмен, чтобы Ефим не хлопотал напрасно. Вы же умный человек и видите преимущества двухкомнатной квартиры в этом экологически чистом городе, можно сказать, на лоне природы. По сравнению с вашей клетушкой на девятом этаже - это рай.
   Элеонора не видела квартиру Анатолия и сравнение с клетушкой показалось ему обидным:
   - Чего это клетушкой? У меня кухня семь метров, да прихожая не знаю сколько... но большая. Трое гавриков на полу спали - нормально, - защищал свое жилище Толик.
   - На эту квартиру найдётся немало пенсионеров, которые захотят уехать из загазованного города, уверяю вас. Решайте, Анатолий, - наступала Элеонора.
   - А я и не отказываюсь. Но я должен понять, совместимо ли?!
   - Что совместимо?
   - Совместимо ли моё я с этим городом и с этой хатой?
   Ефим громко рассмеялся:
   - Да ты философ, братец. Я тебя умоляю - поменьше теории, побольше практики. Здесь ты будешь завидный жених. Хорошая квартира, плюс новый сарай во дворе.
   - Зачем мне сарай?
   - Вместо гаража. Купишь машину... Сарай новый, высокий.
   - На какие шиши - машину?
   - Не новую, конечно. Я тебе три штуки баксов дам, раз ты просишь и ремонт сделаю. Живи, да радуйся. Подругу заведешь, женишься, детишки пойдут - всё как у людей будет.
   - Кроликов заведу, подругу... Что еще надо завести для полного счастья?
   Толика уже изрядно развезло, но он "выкабенивался", как говорила его бывшая подруга Валюха, недолго. В средней стадии подпития Толик казался себе весьма умным, был неуступчив и противоречил всему, что только доходило до его ушей и сознания.
   - Ефим, ты хороший человек, но райские кущи, которые ты обещаешь - не для меня. Лучше дай мне в долг рублей двести и поезжайте домой.
   - А ты разве не поедешь?
   - Я хочу поближе познакомиться с городом...
   - И с аборигенами?
   - Может быть и с аборигеншами, - Толик обольстительно, как ему показалось, улыбнулся и посмотрел на Элеонору.
   - Дело твоё. Извини, но ключи от квартиры я не могу тебе дать. Мне их дали для показа квартиры.
   - И не надо. Я не собираюсь здесь ночевать. Вечером уеду на электричке.
   На том и порешили.
   Элеонора вела машину аккуратненько: больше ста на педальку не давила, пристроилась за таким же аккуратистом на "Опеле" и до дома доехали без приключений.
   За ужином, разогретым в микроволновке, она попеняла мужу:
   - Фима, ты с этим Толиком, как с писаной торбой носишься. И ремонт ему, и баксы в придачу. А немного будет?
   - Ремонт обойдется в копейки. Пять пишем - сорок пять в уме.
   - Чего это сорок пять-то? - удивилась Зая.
   - Я уже на его квартиру покупателя нашел: на полтора лимона деревянных потянет.
   - Да ну?!
   - Не да ну, а ну да! Этот Толик-алкоголик мне в копейки обходится. Ты, Эля, не лезь не в своё дело - я сам разберусь, - Ефим сдвинул густые брови к переносице, что означало высшую степень недовольства.
   Элеонора знала, как в этом случае надо поступать. Она подошла к Ефиму, положила руки на плечи и стала ласково тереться щекой о его коротко стриженый затылок:
   - Котя, кто хозяин в доме? Ты. Тебе и карты в руки. Я просто так спросила, не подумав. Не сорвалась бы рыбка с крючка?!
   - Вот потому выводить надо не торопясь, аккуратно.
   - Правильно, котенька. Ты у меня самый умный, самый мудрый, самый-самый.
   ...Вдохнув порцию дорожной пыли от уезжавшего "Ленд Ровера", Толик направил свои стопы к ближайшему магазину, за добавкой. Выпить на природе, хотя и в одиночестве, было не грех. В кармане похрустывали две сторублевки от Ефима и от этого настроение у Толика только улучшалось. Он мурлыкал что-то себе поднос, совсем не думая ни о новой квартире, ни о переезде - ему было хорошо.
   Навстречу попались два пацана с удочками. Солнце припекало по-летнему - сентябрь соревновался с августом. Толик решил, что не плохо бы искупаться, а в магазин он еще успеет.
   - Эй, ребята! Куда путь держим? На озеро или на речку?
   - На озеро, - ответил пацан, что постарше.
   - Далеко ли идти?
   - Километра два, - пропищал младший, рыбак лет пяти.
   - Ты чего? И километра не будет, - поправил старший. - С тобой тащиться - к вечеру придем. Иди быстрее! - скомандовал он.
   Озеро еще не показалось, но за убегающими в низину деревьями тянуло сыростью, угадывалась близость воды. Но вот прибрежный кустарник расступился, и озеро появилось в зеленой кромке тростника, синее, с яркими солнечными бликами на поднимаемой легким ветром озерной ряби. Серебристые зайчики убегали вдаль, слепили глаза. На воду невозможно было смотреть не сощурив глаза, и только наплывающая тень белых облаков, кое-где приглушала их искрящийся свет.
   Толик остановился, а пацаны продолжили путь к своим рыбацким местам. Он спустился к широкой прогалине между тростниками, разделся до трусов, припрятал бельишко в кустарнике и, не раздумывая, вошел в воду. На песчаном мелководье вода казалась теплей парного молока. Почти на середине озера возвышался небольшой остров, заросший невысоким кустарником. До него было около полукилометра. "Запросто доплыву", - подумал Толик и нырнул в воду с головой.
   Он был очень смелый, но не очень трезвый. Глазомер его подвел: расстояние на воде обманчиво. Анатолий плыл уже минут двадцать, а остров приблизился совсем незначительно. "Может быть, повернуть к берегу, пока не отплыл далеко? - мелькнула предательская мысль. Чем дальше от берега, тем холоднее казалась вода. - Плыви, слабак!", - приказал он себе. Вольный стиль Толика был не безупречен, но когда-то он переплывал и не такие озера. Однако, спорт и спирт понятия несовместимые. Остров приближался всё медленней, и сил оставалось всё меньше. Толик перевернулся на спину и немного передохнул. Эту манипуляцию с переворотом пришлось делать несколько раз.
   Когда он вылез, цепляясь за кусты, на каменистый берег острова, то почувствовал себя победителем, восходящим на пьедестал для награждения. Правда, ноги слегка дрожали, и подташнивало. Толик вылил воду из ушей, попрыгав на одной ноге, и устроился на песчаной, нагретой солнцем гриве отдыхать. Он обсох, озноб прошел и вскоре Толик заснул под щебетание невидимых птах и усыпляющий шелест островной флоры. Сон был непродолжительным, но крепким. Толик проснулся и почувствовал, что силы для обратного заплыва восстановлены, пора в обратный путь.
   Водная эпопея завершилась благополучно.
   В магазине Анатолий глянул на полки, заставленные бутылками с водкой и пивом, и не стал покупать ничего спиртного: после освежающего купания желание "добавить" исчезло. Купив пачку чипсов и бутылку фанты, отправился на вокзал. Последняя электричка уходила через два часа.
   В вагоне включили свет, но пока поезд не тронулся, лампы светили в полнакала. Толик уже давно всё съел и выпил, читать журнал, подобранный в зале ожидания, при таком освещении, было трудно и он, следуя примеру путейцев в оранжевых жилетах, вытянулся на лавке и под равномерный стук колес уснул, не успев обдумать свое будущее решение о переезде в этот тихий городок.
   Утром - ведь не даром говорят, что утро вечера мудренее - Толик уже твердо знал, что он согласится на обмен только при условии, что ему будет предоставлена работа и три тысячи баксов. Он понимал, что если не будет работы, то три тысячи недолго продержат его на плаву. Толик так и сказал Ефиму, позвонив вечером: "Если там не будет работы - никуда не поеду". Ефим отреагировал на категоричное заявление Толика спокойно:
   - За кого ты меня принимаешь? Конечно, я об этом подумал. Работа будет тебе обеспечена. У меня хороший приятель - начальник турагентства, и у него есть связи с экскурсионными конторами города и области. Я говорил тебе, о работе экскурсоводом?
   - Что-то припоминаю?
   - Работа не очень денежная, но зато не пыльная. Для начала - сойдет. Завтра я тебе сообщу нужный телефончик, и ты сам обо всем договоришься.
   - Какой из меня экскурсовод?!
   - Научат. Язык есть - это главное. Чего там трудного: "Посмотрите налево, посмотрите направо". Или ты хочешь поработать лесорубом, пильщиком, вальщиком или, как там еще?..
   - Вроде бы, я не похож на Геракла.
   - Вот-вот...- на этом разговор и закончился.
   Получив от Ефима нужный номер, Толик позвонил директору экскурсионного бюро:
   - Маргарита Григорьевна, я от Ефима Феоктистовича. Насчет работы... экскурсоводом.
   - Да-да, я в курсе. В ближайшее время у нас одна сотрудница уходит в декретный отпуск. Так что место вакантно. Вы работали по этому профилю?
   С различными стальными профилями Толик работал, приходилось обрабатывать, а с экскурсионным - не довелось.
   - Это не беда. Довлатов водил экскурсии по Пушкинским местам, не заканчивая специальных курсов, и вы освоите новую профессию.
   Полученная информация вполне удовлетворила Толика. Если незнакомый ему Довлатов водил экскурсии, то и он справится не хуже.
   ...Препятствий к обмену не было. В бумажных делах Толик не разбирался и за оформление документов взялся Ефим. Через агентство недвижимости, где у Ефима были знакомые, он за два дня всё оформил и Толику оставалось только приехать к нотариусу, подписать договор купли-продажи и получить три тысячи баксов через кассу агентства.
   Сумма была столь велика, что, выходя из комнаты кассира, у него мелькнула мысль, а не врезал бы ему кто-нибудь сзади по черепушке. Но всё обошлось благополучно - внизу его ждал Ефим, побрякивающий ключами от машины.
   - Чего это у тебя так карман оттопыривается и грудь колесом?
   - Своя ноша не тянет, - заулыбался Анатолий, ощущая у сердца увесистую пачку.
   - Положи в банк - целее будут.
   - Потом определю.
   Ефим подбросил Толика до дома; по пути они договорились, что сегодня Толик займется дорожными сборами, а завтра за вещами подъедет машина.
   - Не увези с собой ключи от квартиры. Передай их моей супруге, понял? Ну, будь здоров! Счастливого пути! - напутствовал Ефим.
   Вечером, когда немногочисленный скарб был упакован в коробки, фотография деда и бабушки еще висела на стене. Комната смотрела на Толика темными глазницами окон - свет он не включал - и казалось чужой. Он снял фотографию, поцеловал, как будто просил прощения у дорогих стариков, за то что они покидают родной дом, и, завернув в полотенце, положил в коробку с бельем. Он бесцельно ходил по давно не метённому полу, тоскливо поглядывая на отклеивающиеся кое-где обои голых стен и пустота комнаты угнетала его, отторгала, как будто не он прожил здесь всю жизнь. Толик сел на старый диванчик с изрядно потертой обивкой и по его щекам потекли слёзы. Они стали неожиданны для него, потому что в последнее время он мог заплакать только по-пьяни. "Чего плакать? Никто меня насильно не выгоняет из квартиры. Захочу и не поеду", - Толик решительно двинулся к телефону, забыв про свою подпись в договоре купли-продажи, про полученные баксы.
   - Ефим? Я хотел сказать... Что? ...Да. Во сколько? ...Нищему собраться - только подпоясаться. ...Готов.
   Разговор по телефону закончился быстро: Ефим куда-то спешил. Он поинтересовался собраны ли вещи и сказал, что машина подъедет часам к девяти. Грузчики все погрузят и на месте всё выгрузят. Денег давать не надо, всё оплачено.
   Старенькая мебель заняла всего половину крытого фургона. Анатолий расположился в кузове на свернутом полосатом матраце, грузчик и водила в кабине. Сквозь маленькое окошко в задней двери фургона неохотно пробивался дневной свет, на неровностях дороги потряхивало и подкидывало, но матрац выручал и пятая точка почти не пострадала. На поворотах коробки пытались наехать на Толика, но он предусмотрительно расставлял ноги и локти, а крупная мебель была прикреплена к бортам ремнями и опасности не представляла. Три часа переезда утомляли. Толик чувствовал себя то заключенным, которого перевозят в закрытом кузове, то быком или бараном, едущим на скотобойню. Более радостного сравнения не приходило в голову. Наконец машина остановилась. Улыбающаяся морда грузчика объявила: "Приехали!".
   До вечера Толик занимался этой мутатой - распаковкой и расстановкой - даже выпить за новоселье было некогда. Он всю свою мебель расставил в большой комнате, а маленькая по-прежнему, осталась увешанной иконами и иконками, и встречала его ликами святых. "Почему богомольная старушка не забрала их с собой, переезжая к дочери?" - подумал Анатолий. Он перекрестился на всякий случай, глядя на самый суровый лик, но к иконостасу не прикоснулся, решив оставить всё, как есть.
   Он сходил в магазин, купил необходимых продуктов для быстрого приготовления обеда, ну и пару "пузырей", конечно. Решение позвать соседа или соседей, - кто там живет за стеной, он не знал, - пришло на обратном пути. Толик позвонил в соседский звонок и услышал за дверями неторопливое шарканье ног: вероятно идущий был пожилым человеком. На вопрос: "кто там?" Анатолий ответил, что он новый сосед по площадке. Дверь неспешно открылась, и перед Анатолием предстал сухощавый старик лет семидесяти, выше среднего роста. Спортивные брюки с белыми лампасами были заправлены в валенки серо-бурого цвета. Поверх теплой клетчатой рубахи - безрукавка на заячьем или кроличьем меху. Для сентября валенки было видеть непривычно, и на них Анатолий и обратил внимание в первую очередь.
   - Извините, что побеспокоил.
   Старик зорко следил за Анатолием, держась за дверную ручку, готовый в любой момент захлопнуть дверь.
   - Я только сегодня переехал из Питера... теперь будем жить вместе... - Толик смутился под пристальным взглядом старика. - Я хотел сказать, будем соседствовать, так сказать. Вот хотел познакомиться и пригласить на новоселье, обмыть, так сказать, новую площадь.
   Старик молчал. По его лицу нельзя было догадаться, что он ответит: "убирайся вон" или "спасибо за приглашение".
   - Вы можете прийти ко мне со всей семьей, я буду рад.
   Старик выслушал несвязную тираду Анатолия, и подобие ироничной улыбки обнажило полный ряд искусственных зубов.
   - Вы внушаете мне доверие, а потому я принимаю ваше предложение, тем более что мне уже давно ничего не приходилось обмывать.
   Судя по складности речи и доли некоторой витиеватости, Анатолий решил что старик - бывший учитель, а может быть, и профессор. Простой человек, допустим, сантехник дядя Ваня, просто сказал бы: "а не пошел бы ты..." или наоборот: "лады - приду".
   - Должен вас предупредить, что я приду один, поскольку со мной в этой квартире обитает только кот Сократ. Боюсь, что его интересы не совпадут с моими, и он предпочтет совершить визит в подвальные помещения ближайших домов, нежели навестить вашу квартиру.
   - Вас понял. Анатолий, - он протянул руку старику.
   - Через порог не здороваются и не прощаются, молодой человек, - он сделал два шажка вперед и жестко сжал пальцы Анатолия. - Иннокентий Павлович.
   - Жду вас, Иннокентий Павлович. И чем раньше, тем лучше. Смокинг можно не одевать, так как нас будет только двое.
   - Ваше замечание позволит мне правильно выбрать костюм, и через полчаса я буду у вас.
   Он ослабил кистевую хватку, и пальцы Анатолия выскользнули на свободу в виде плотно слипшихся друг с другом сосисок. Позже Толик поинтересуется, откуда в этой сухой руке, с ярко выраженными венами и пятнами начинающей проявляться старческой "гречки" сохранилась такая сила. "Теннисный мячик жму, чтобы руки не ослабли. Помогаю сердцу кровь проталкивать", - объяснит Иннокентий Павлович.
   Анатолия радовало то обстоятельство, что пить придется не одному, что старичок, в меру своих возможностей, поддержит его, да и не так скучно, когда рядом живая, хотя и неизвестная душа. В честь неординарного события, - не каждый год приходится переезжать на новую квартиру, - Толик купил пару бутылок дорогого марочного вина, фруктов, колбасы, яиц, для быстрого приготовления любимого блюда, шпроты, баночку маринованных корнишонов и пакет картошки.
   Картофельная шелуха лентой сбегала с ножа и вскоре небольшая кастрюля была заполнена молодым картофелем до верха. Сервировать стол на две персоны было не сложно: нож - справа, вилка - слева от тарелки. Толик хотел встретить гостя на высшем уровне. Это единственная сервировочная премудрость, знакомая Толику, на практике давно не применялась. С друзьями не приходилось соблюдать этикет, там действовало другое правило: нужно разлить так чтобы всем было поровну, "по булям" - наклоняй бутылку и считай "були". Нальешь неровно - можешь получить неприятности.
   Вода в кастрюле забурлила и тут же раздался звонок.
   Иннокентий Павлович освежил себя белой в синюю полоску рубашкой, а в остальных деталях его костюм выглядел по-прежнему. Валенки, подшитыми подошвами которых он пошаркал о коврик у дверей, не покинули его ног. Видимо, именно этот вид обуви он предпочитал для вечерних визитов.
   - Извините, Анатолий, я как вы и просили, без смокинга. А валенки, с которых вы не спускаете глаз, я не снимаю даже летом: ноги мерзнут ... сосуды плохие, кровь не греет.
   - Не стоит извинений. Проходите, располагайтесь. Будем расширять сосуды. Вино пьете?
   - Я уже давно ничего не пью, и смолоду не увлекался. Но выпить могу, если человек располагает к себе.
   - Вот и хорошо, хотя я ни чем пока не заслужил вашего расположения.
   - Я человека сразу вижу, насквозь. Вы - человек простой и доверчивый. И этого для меня достаточно, чтобы переступить порог вашего жилища.
   - Тогда вмажем по первой, пока картошка варится, - предложил Толик по-простецки.
   - Вмажем, - заулыбался Иннокентий Павлович, принимая молодежный жаргон.
   Пить вино из рюмок Толику было непривычно, но поставить на стол стаканы он не рискнул. "Профессор" мог принять его за алкаша. Пришлось довольствоваться малыми дозами. Первый тост гость произнес стоя, подчеркивая этим важность события.
   - Я желаю вам Анатолий, чтобы эти стены были для вас не только надежной защитой от бед и несчастий, для которых нет препон, но согревали вас своим теплом. Они намолены предыдущей хозяйкой этого жилища Анной Ильиничной. О ней я расскажу позже. Слово новоселье не требует разъяснений. Оно говорит само за себя, - продолжил сосед поздравительную речь, - новое поселение, новая жизнь, жизнь с чистого листа. Я желаю вам заполнить этот лист, как говорил классик советской литературы, "чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы".
   "Наверное, он всё-таки был учителем литературы", - подумал Толик, чокаясь рюмками с Иннокентием Павловичем.
   Вино соседу понравилось: он сравнил его с молдавским кагором. Толик оторвал несколько виноградин и бросил их в рот, гость взял шоколадную конфету и долго разворачивал обертку серебристой фольги.
   - Люблю, грешным делом, сладкое.
   - Да какой же здесь грех?
   - Это к слову. Бывало, после работы мужики к пивному ларьку спешат, а я в магазин. Куплю кулек конфет и пока до дома дойду - половины нет. Жена скажет: "Ты когда своей карамелью перестанешь хрустеть? Зубы поберег бы". А чего их беречь. Вон полный рот, в два ряда, - улыбнулся Иннокентий Павлович, показывая свои искусственные челюсти.
   "Нет, не учитель литературы. С мужиками, с работы, пивные ларьки... Это про какие времена он рассказывает? Уже никаких пивных ларьков давно нет... Потом спрошу: who is who?".
   - Между первой и второй перерывчик небольшой, - провозгласил Анатолий фразу, ставшую обязательной в любом застолье.
   Сосед кивнул головой в знак согласия. Толик наполнил рюмки и процесс, как говориться, пошел. Правда, Иннокентий Павлович свою рюмку только ополовинил и отодвинул в сторону.
   - Я с вами соревноваться не буду, мы в разных возрастных категориях, - он пощелкал ногтем по рюмке. - А вы ориентируйтесь по своим возможностям.
   - Лады. Сейчас и картошечка поспеет. А вы пока расскажите немного о себе, Иннокентий Павлович, - попросил Толик.
   - О себе я говорить не любитель. А если бы стал рассказывать историю своей жизни, то боюсь, что не хватило бы и дня. Лучше вы о себе расскажите, как занесло в наш городишко, о перспективах, чем собираетесь заниматься? А о себе я вам отвечу на любой вопрос. Мне скрывать нечего.
   Толик долил вина в рюмку соседа и свою не обошел.
   - Иннокентий Павлович, мне было бы удобней, если бы вы меня на ты называли. Не привык я, чтобы со мной выкались.
   - Принято. Но и ты тогда зови меня для удобства фигуры речи или на ты, или просто по отчеству - Павлович, как тебе удобней.
   - Нет, так не пойдет, - запротестовал Толик. - Вам сколько лет?
   - Семьдесят шесть.
   - В два раза старше меня. Я вам во внуки гожусь, а потому позвольте на вы. Кто как, а я стариков уважаю.
   - За что, позвольте полюбопытствовать?
   Толик не сразу нашелся, что ответить.
   - Семьдесят шесть лет прожить, это ни два пальца об асфальт. За одно это уважать надо.
   - Здесь, Анатолий, ты не прав. Приведу пример. Недавно в Германии одного девяностолетнего нациста судили. Скольких людей он погубил, - служил в концентрационном лагере, - посылая людей в газовые камеры. А после войны нашел нору в Аргентине и жил там, как крыса. Его тоже уважать надо?
   - Это ведь фашист! - возмутился Анатолий.
   - Возраст - не есть индульгенция в рай. Иной проживет короткую жизнь, а будет достоин большего уважения, я бы даже сказал, почитания, чем какой-нибудь старый хрыч, который не вылезал из президиумов.
   - Может оно и так, но я вижу старика, к примеру, на улице, я не знаю его прошлого и он для меня просто старый человек, у которого жизненного опыта больше, чем у какого-нибудь пацана - значит, он мудрее и умнее. Давайте выпьем за стариков, - тост родился спонтанно, но к месту.
   - Давай, за стариков, - рука соседа чуть дрогнула, а по лицу скользнула грустная улыбка. - Старики - это не Боги на вершине Олимпа. Они, так же как и предыдущие поколения делали ошибки, учились на них и делали новые. Вы пойдете таким же путем, будите вставать на те же грабли, набивать те же шишки и приобретать этот треклятый опыт, который к старости вам будет не нужен.
   - Выходит, что не надо наступать на те же грабли?
   - Не надо, но всё равно будете. Наш опыт вас ничему не научит - только свой. Но для приобретения оного потребуется время. О времени мы рассуждать не будем, потому что это категория философская, и уведет нас далеко от насущных проблем, к которым и предлагаю вернуться.
   - Я только что решил одну проблему - обмена жилплощади, а думать о другой мне что-то не хочется.
   - Это правильно. Не надо искать проблему, она сама найдет тебя.
   Толик потыкал вилкой в кипящую картошку - готова, слил воду и разложил на тарелки дымящийся картофель.
   - С огурчиком будет хорошо. Угощайтесь и извините, что разносолов у меня нет, по-холостяцки.
   - Это ничего. Я сам вот уже десять лет вдовствую... Не стоит извиняться.
   Толик поинтересовался, почему Иннокентий Павлович не привел в дом какую-нибудь старушку, для поддержания домашнего хозяйства?
   - Я однолюб, а держать прислугу - не в моих правилах. Внучка навещает, и сам пока в состоянии себя обслужить.
   Толик вспомнил крепкое рукопожатие соседа и согласился с его доводами.
   Они выпили еще, и Толик поведал соседу, что он почти круглый сирота, если не считать дядю, живущего в Питере. Но этого родственника он видел всего несколько раз и
   понял, что племянник ему "до лампочки".
   - Вот что я тебе скажу, сирота. Тебе надо быть очень осторожным.
   - А с чего это? - перебил Толик.
   - Мне кажется, что эта квартира не простая, а для кого-то золотая. Я говорил, что здесь жила Анна Ильинична - старушка тихая и богомольная. Она тихо отошла в мир иной, а квартиру по дарственной получил ее, то ли внук, то ли племянник. Он квартирку эту продал сразу, как вступил в право владения имуществом. С месяц, не более, здесь жила одна пьянчужка. Ее вывезли вместе с ее барахлом в неизвестном направлении. Ее подпоили так, что она еле ворочала языком. Я спросил, куда же она переезжает, но она только махнула рукой, а шофер предупредил, чтобы я не совал свой нос, куда не следует. Смекаешь?
   - Не врубаюсь. Я-то здесь причем?
   - Дай Бог, чтобы я ошибался. Но думаю, что здесь дело не чистое. Мой совет тебе - устраивайся на работу, а главное, не пей, если не хочешь повторить такой же маршрут.
   - Что же у меня вместо башки медный котел? Обижаете, соседушка. А с работой у меня уже всё на мази, то есть всё тип-топ. Скоро экскурсии буду водить по вашему древнему городу.
   - Ну и хорошо, если так.
   Иннокентий Павлович отодвинул от себя тарелку и недопитую рюмку с вином и стал прощаться.
   - А на посошок? Что же вы не допили? - пытался задержать гостя Анатолий.
   - Спасибо, дорогуша, за угощение. Мне еще поработать надо: пару часиков за компьютером посидеть.
   "Нет, не учитель. Бери выше - профессор", - подумал Толик, провожая гостя до дверей.
   Следуя рекламному слогану - "Не дай себе засохнуть", Толик допил остатки вина, а вторую бутылку оставил до лучших времен: то ли на него повлияла нравоучительная речь соседа, то ли мысль, что завтра надо заниматься делом на трезвую голову. Под делом он подразумевал хлопоты о трудоустройстве.
   Офис экскурсионного бюро находился на втором этаже торгового центра. Стены офиса, оклеенные яркими афишами, манили завтра же поехать к лазурным водам Тихого океана или в путешествие по желтым пескам Египта, к древним пирамидам. Маргарита Григорьевна, с которой Толик мило общался по телефону и, по голосу, представлял молоденькой девушкой, оказалась дамой, страдающей лишним весом, предпенсионного возраста, но с манерами претендующими на светскую изысканность. Она встретила его как давнего, но не забытого друга, любезно предложила "чай или кофе" и долго рассказывала, какой у них прекрасный город. "Просвещать людей, окультуривать - разве это не самая благородная миссия?" - вопрошала она у Анатолия. Толик молча кивал, не успевая вставить слово в ее поток прекрасноречия. Наконец поток иссяк, и ему удалось поинтересоваться о своей будущей зарплате. Конкретные цифры названы не были, так как зарплата складывалась из нескольких компонентов: числа проведенных экскурсий, количества человек в группе, экскурсионных маршрутов и чего-то еще, чего Анатолий не запомнил. Маргарита Григорьевна выдернула из лежащей на столе папки фирменный бланк, в верхней части которого крупным шрифтом выделялось название экскурсионной фирмы, адрес и телефоны.
   - Пишите, Анатолий Степанович заявление на имя директора. Все ваши данные: год рождения, место прописки - всё согласно паспорту.
   - Но я еще не прописался по новому адресу. Что же делать?
   - Ничего страшного в этом нет. Пока отложим оформление на работу на некоторый срок. Пропишитесь и приходите, милости просим. Я думаю, что это не займет много времени.
   - Главное, начать и кончить, - не подумав, сказал Анатолий.
   - Вот и занимайтесь пока пропиской, а потом сразу ко мне. Договорились?
   Паспорт с регистрацией Анатолий получил только через две недели.
   Когда он позвонил Маргарите Григорьевне, то услышал в ответ, что место уже занято, и, к сожалению, она ничем помочь не сможет. Отказ выглядел неожиданным и странным. Ведь место числилось за ним и вдруг сорвалось. Надо бы Ефиму позвонить, пожаловаться на эту контору. Может быть, взяли другого, пока он тянул со своей пропиской, а может просто за нос водили или как говорил один знакомый кореш - "динаму крутили". Неприятно, но не настолько, чтобы лезть в петлю.
   Какое-то время Анатолий мог не работать: на его сберкнижке числилось три тысячи баксов. Постепенно эта сумма стала уменьшаться. Первый раз Толик снял сто долларов, узнав где обменный пункт, поменял на "деревянные". Почему в народе наша волюта получила такое неуважительное прилагательное? Дерево имеет свойство гореть, и деревянные сгорали быстро. Пришлось снять еще сотню "зеленых". Каждую неделю он нехотя торил дорогу к обменному пункту. Толик понимал, что работа сама не постучит к нему в дверь - надо что-нибудь подыскивать. Но наступила какая-то расслабленность: "Успею еще, наработаюсь, имею право на краткосрочный отпуск. Работа не волк, в лес не убежит". Да и погода располагала к отдыху.
   Сентябрь стоял просто на загляденье: теплый, сухой. Толик ходил несколько раз на озеро, чтобы искупаться и видел там местных рыбаков. Они тягали не крупную рыбку, но иногда попадались и увесистые экземпляры. "Порыбачу - вспомню детство золотое, и прибавка к столу не помешает", - подумал Толик и незамедлительно решил приобрести рыболовные снасти и резиновые сапоги с отворотами, чтобы можно было глубже заходить в воду.
   Весь день он возился с грузилами, поплавками и крючками, а утром, встав пораньше, накопал возле сарая земляных червей, и, предвкушая удачную рыбалку отправился на озеро. Вытащив двух ершей со спичечный коробок и запутав леску за прибрежные тростники, - так, что пришлось ее оборвать вместе с поплавком, - он вернулся домой. Неудача на первой рыбалке не сломила его охотничий азарт: рыбалка - это водная охота. Во второй раз он был более успешен. Из нескольких некрупных окуней он даже сварил уху. Нарезав зеленого лука, бросив в кастрюлю с десяток горошин черного перца, Толик, как знаток приготовления настоящей ухи, влил туда немного водки, а оставшуюся употребил по прямому назначению, наливая в граненую стопку и закусывая горячим бульоном. Рыбы было маловато. Но ведь дело не в рыбе, а в наваре. Головы и хвосты Толик положил на бумажку и отнес на площадку Сократу. Иннокентия Павловича он видел редко, а с его пронырой-котом встречался каждый день, даже далеко от дома. Толик прозвал его - кот-вездеход. Этот трехцветный проныра облазил все ближайшие подвалы, был грозой местных собак и любимцем кошек. Своё звучное имя он не оправдывал, скорее его можно было назвать Дон-Жуаном.
   Начало октября не сулило резких перемен погоды. Тепло бабьего лета не отступало. Только по утрам еще зеленая трава покрывалась ненадолго сединой изморози, и кроны деревьев уже заметно поредели. На центральной площади городка стройный ряд лиственниц, привезенных из далекой Сибири, начал сбрасывать бурые иголки, которые мягким ковром покрывали аллею, ведущую к зданию администрации города. Рядом расположилось ярко раскрашенное рекламой двухэтажное здание казино. Монте-Карло и Лас-Вегас в одном флаконе. Автобусы с экскурсантами, желающими испытать удачу, после завершения обзора местных достопримечательностей, нередко останавливались здесь. Находились азартные люди, пытающиеся обмануть колесо фортуны, повернуть его в свою сторону. Нужно было поставить на черное или красное, и нестерпимо-волнующе ждать, глядя на быстронесущееся колесо, на какой цифре остановится сверлящий мозг шарик. В рулетку играли великие русские интеллектуалы - Гоголь, Достоевский и Чехов. Анатолий Степанович не собирался становиться в один ряд с великими, но почему бы не попробовать. Когда-то он покупал лотерейные билеты, в надежде, что сорвет крупный куш, но единственный выигрыш оказался так незначителен, что не покрыл и части расходов на приобретенные за всё время билеты. "А ну их - на хутор бабочек ловить", - обиделся Толик на организаторов лотерей и больше билеты не покупал. Как-то в Питере он проиграл однорукому бандиту всю получку и с тех пор дал зарок не подходить и близко к игровым автоматам. Местное казино манило яркой рекламой с мигающими лампочками, но Толик сказал себе "стоп", и перешел на другую сторону площади. Он не надеялся на силу своей воли, боялся поддаться искушению и знал, что азарт может сыграть с ним злую шутку.
  
   Месяц, не тот который на небосводе, а календарный, проплыл незаметно. В почтовом ящике Толик обнаружил вперемежку с рекламными проспектами два извещения, которые имели к нему непосредственное отношение. На первом была просьба оплатить задолженность по электроэнергии за пять месяцев, а вторая гласила о предстоящем отключении телефона в случае не оплаты за такой же срок. Доказывать, что он не верблюд, Толик поленился. Он сделал очередной рейс в сберкассу и снял все деньги, что бы не протирать зря подошвы своих, как он говорил, стильных мокасин фирмы "Саламандра", (на самом деле - "Скороход").
   Разобравшись с чужими долгами, оставшуюся валюту Толик хитро спрятал в банку из-под растворимого кофе, небрежно убрав ее в кухонный навесной шкафчик: и доставать удобно, и никто не догадается в случае, не дай Бог, ограбления.
   Вечером позвонил из Питера Ефим, - Толик так и не собрался позвонить ему сам - поинтересовался насчёт житухи на новом месте и осторожно спросил о работе. Толик пожаловался, что Маргарита кинула его, устроив на его место другого человека. "Ты не переживай. Есть еще один вариант, постараюсь тебе помочь, - пообещал Ефим. - Я перезвоню через пару деньков. Надо всё обговорить с моим хорошим приятелем. Он ваш местный".
   Ефим не обманул. Через два дня он сообщил Толику, что для него есть работа на автостоянке. Его друг, с которым он учился на юридическом, заправлял этой стоянкой - был хозяином. "Зовут его Борис Семенович. Честнейший человек. Я с ним обо всём договорился. Работа охранником; сутки дежуришь - трое дома. Такой вариант тебя устраивает?"
   Толику не приходилось выбирать варианты: зима на носу.
   Борис Семенович на стоянке появлялся редко. Толик уже третий раз поднимался по крутым ступеням на вышку к дежурившему охраннику. Седовласый детина, с багровым шрамом через всю щеку каждый раз встречал его одним и тем же вопросом "чего надо?". Толик терпеливо объяснял ему свою надобность. На третий раз что-то прояснилось. Борис Семенович, должен подъехать к пяти часам.
   - Блатной, что ли? - засопел служивый, недоверчиво рассматривая Анатолия.
   - Почему блатной?
   - А потому что на это место тыща в шляпах. Шляпа есть? - строго спросил седоголовый.
   - Нет.
   - Значит блатной.
   У него была своя логика, непонятная Толику. Трудно было уловить связь между шляпой и блатом.
   - Местов свободных нет. Из-за тебя Семеныч меня турнет отседова, с этой вышки. Было уже... Придется тебе тогда проставить мне и сменщику.
   - Чего проставить?
   - Ты ваньку-то не валяй - литруху проставить. Понял?
   - Чего не понять. Ёжику понятно - проставлю.
   - Не говори гоп, пока не перепрыгнул. А вот и Семеныч едет.
   Охранник поднял автоматический шлагбаум перед шикарным авто с затемненными стеклами, вышел на смотровую площадку и скинул свою шестиуголку с башки в приветственном жесте. Хозяин заехал за вышку и вышел из машины.
   - Чего рот раскрыл? Опускай шлагбаум. ...Гость здесь? Позови, пусть спустится, - голос звучал глухо и грозно.
   Толик скатился по ступенькам, барабаня металлическими подковками.
   - Шустер, бобер. Ефим мне звонил - будешь работать. Десять штук тебя устроит?
   - В месяц? - растерялся Толик от столь значительной для него суммы.
   - Не за смену же...- и не услышав ответ продолжил. - Игнаша тебе всё покажет и расскажет. Не пьешь?
   - Ни грамма, - уверенно сказал Толик и в доказательство правды чуть не перекрестился.
   - Ну и лады. Паспорт принеси завтра.
   Хозяин пошел к машине, а Игнаша зашаркал своими кирзачами следом.
   - А со мной что?
   - А чего с тобой? С тобой ничего особенного. Пойдешь в отпуск. Отдохнешь с месячишко, подлечишь старые раны. Понял?
   - Борис Семенович, вы уж меня не обижайте. Я для вас как пес сторожевой, вы знаете.
   - Не канючь! Сказал - на месячишко... Иди.
   Похоже, что Игнаша не сильно расстраивался предстоящему отпуску. Он показал Анатолию, как открывать и закрывать шлагбаум. В какие ячейки раскладывать пропуска, как сверять номера машин, как заполнять журнал дежурств, куда звонить в случае ЧП. Ночью спать категорически запрещалось. Но Игнаша принес из дома маленькую подушку, которую он ласково называл думочкой. Днем он ее подкладывал под зад, а ночью под голову.
   - Оставляю тебе, но если хозяин застукает спящим - ку-ку! - и он ударил себя по сгибу руки. Видимо, этот жест и расшифровывал "ку-ку".
   - А что, он и ночью приезжает? - удивился Толик.
   - Может. Бди.
   На первое дежурство Толик отправился во всеоружии. Наделал бутербродов, взял банку растворимого кофе. Еще пожарил котлеты, сварил пару яиц и сыпанул в карман горсть карамели. Электрочайник он заприметил в свой первый визит, так что с голоду умереть за сутки не должен.
   Игнаша уже ждал его с нетерпением.
   - Ну давай, занимай место в президиуме и не забудь про литруху. Я к тебе зайду в выходные. Дай-ка свой адресок.
   "Вроде не похож на алкаша, - подумал Толик. - А на халяву кто же откажется?!"
   - Пиши на ладони и не смывай.
   - Остряк, однако. Я и в книжечку запишу, говори.
   Толик продиктовал ему адрес и довольный Игнаша покинул пост.
   Первое дежурство прошло, можно сказать, нормально, если не обращать на усыпляющую ночную тишину. "Следующий раз возьму приемник - на FM музычку послушаю", - решил Анатолий. Днем Толик выспался, и ночью спать не хотелось совсем. С утра стали выезжать первые машины. Почти каждый, кто поднимался к нему в будку для сдачи пропуска, отмечал: "у нас новенький". Даже через несколько дежурств его называли "новеньким". Стоянка была небольшая, и половина машин стояла "на приколе", не выезжала совсем или очень редко. В основном, ежедневные выезды совершали десятка два автомобилей. На 90% это были иномарки. Хозяев авто Толик уже начал запоминать в лицо. Машины разные и водилы не похожие друг на друга. Один лихачит, даже когда ставит машину на место, другой аккуратист заползает на свое место полчаса. С вышки всю стоянку хорошо видно. Толик наблюдает за въездом и выездом, мало ли что. А вдруг кто зацепит кого-нибудь случайно.
   Отработал Толик две недели. Купил две бутылки водки и в выходные ждал Игнашу. Раз обещал проставить, то надо исполнять. Игнаша всё не приходил. Толик водку не трогал. Он вообще не пил, как устроился на стоянку. Один раз бутылочку портвейна оприходовал и снова в завязку. Он себе ни каких зароков не давал, просто не тянуло. Друзьями не обзавелся, подругами тоже. Одному пить - что в землю лить.
   Однажды в его дежурство приехал хозяин. Самолично поднялся в будку, положил пять тысяч рублей одной купюрой на стол.
   - Вот тебе аванс. Чего молчишь, не просишь, или денег куры не клюют?
   Для Толика это стало приятным сюрпризом. Ему уже пришлось один раз залезть в банку из-под кофе и поздороваться с американским президентом.
   - Деньги лишними не бывают. Они всегда нужны. Спасибо. Где-нибудь расписаться надо?
   - Бери! Ты у меня работаешь на доверии, писатель.
   Его бритый затылок налился недовольством. Он полистал журнал дежурств и предупредил, что нужно заносить в него любые происшествия.
   "А чего заносить? Как дикая псина ночевала на теплом капоте BMW, а я пожалел ее и не прогнал? Кроме этого никаких происшествий не случилось".
   Отдежурив в очередной раз, Толик пошел домой отсыпаться. Обычно он спал часов двенадцать, а то и больше. Но в тот раз он едва успел погрузиться в ватную дрёму, как раздался длинный, - как будто кнопка залипла - звонок. На пороге стоял улыбающийся Игнаша, а за его спиной прятался мужичок - лицо с кулачок, ноги бубликом.
   - Принимай гостей долго-жда-а-нных, - ехидничал Игнаша. - Ты спишь, что ли?
   - Да только собирался. Проходите.
   Мужичок первым протиснулся в дверь между Толиком и Игнашей, скинул своё затрапезное пальтецо и ждал, пока разденется приятель. Поинтересовавшись, не надо ли будет идти в магазин, Игнаша повесил свою "спецназовскую", как он называл, куртку и, пошаркав для вида кирзачами прошел сразу же к столу.
   - Это мой кореш, Николай, - представил он своего друга, - он на рынке метёт. Ну давай, угощай!
   До Толика не сразу дошло, что Николаша работает дворником.
   Обычно приготовлением обеда Толик занимался на второй день после дежурства. В холодильнике, кроме растительного масла и подвявшего огурца, хоть шаром покати. Но в углу на кухне стоял мешок картошки, случайно купленный по дешевке у какого-то ханыги, наверное, украденный с совхозного склада. Николай вызвался помочь чистить картошку, для ускорения процесса ожидания. Пожарив картошку и разрезав огурец, Толик принес свои извинения за небогатое угощение.
   Игнаша милостиво принял их, сказав, что они сюда выпить пришли, а не жрать. Когда Толик достал стопочки, он потребовал стаканы - мол, нечего муму за хвост тянуть - и сам разлил на троих. Николай тянул из стакана, казалось, минуты три, сильно морщил свое остренькое личико и, закончив казнь, упер нос в кусок хлеба. Толик ополовинил и поставил стакан подальше от края - давно не пил водку, не пошла. Игнаша выпил дозу широкими глотками и, похрустев огурцом, принялся за картошку. Заметив, что Толик не допил, он пододвинул ему стакан с гневным упреком: "Ты что, не русский?". Пришлось допить. По мозгам ударило быстро. Чтобы не показаться пьяным, Толик не распускал язык, помалкивал, поддакивал степенному Игнаше, по виду как будто бы и не пившему ни грамма. "Нет, всё-таки молодцы мужики, что зашли. Тоска одному. Хорошие ребята. Даже этот "кавалерист" картошку помог чистить". Второй стакан вообще прошел отлично, но после этого Толик сильно захотел спать и не помнил, как ребята уходили.
   Наутро его начало крутить-вертеть. То ли требовалось опохмелится, то ли два пальца в рот. Толик выбрал первый вариант и отправился в магазин. Заодно надо было что-нибудь купить пожрать. Продавщица сказала, что пивом голову не обманешь. Пришлось купить бутылочку портвейна. "Вино на пиво - красиво. Пиво на вино - г....". Делая правильный вывод из народной мудрости, Толик для начала выпил бутылочку пива, а уже потом приступил к вину, напоминавшему раствор марганцовки. Начавшееся поправляться здоровье никак не могло поправиться окончательно, и Толик лег спать. На следующий день надо быть как стекло.
   К дежурству он подготовился как следует: побрился, погладил мятую рубаху, в которой спал не раздеваясь третий день и даже почистил ботинки, чтобы не подумали, что он ходил по болоту. Единственное, что его беспокоило - стойкий перегар от смеси водки, пива и портвейна. Он пожевал немного пшена, но это не сильно помогло, пришлось купить мятной карамели. От нее ныл побаливающий зуб, но приходилось терпеть.
   Сменщик, расписавшись в журнале и не обращая внимания на припухшую физиономию Анатолия, по-быстрому смотался домой. Дежурство проходило спокойно. Толик ждал последнюю машину в отъезде - тёмно-вишневый "Опель". Обычно он подкатывал ближе к полуночи. "Опель" помигал светом фар и вкатился на стоянку. Теперь можно было спокойно закимарить до утра. Толик опустил шлагбаум, отдал водителю пропуск, закрыл дверь дежурки на ключ и пристроил всё еще тяжелую голову на Игнашину подушку.
   Среди ночи ему послышался звуковой сигнал. Он вышел на площадку - никого не было. "Наверное, какой-нибудь чумовой проезжал по улице и просигналил", - подумал Толик и вернулся в свою будку. Два дня пития не прошли для него бесследно. Ослабленный организм требовал восстановления - он моментально уснул.
   Утром стали подходить первые клиенты на выезд. Неожиданно, около восьми часов подъехал хозяин и поднялся наверх. Обычно, дежурные спускались к нему.
   - Анатолий Степанович, как проходит дежурство?
   - Всё нормально.
   - Какой-то запах у тебя... пива что ли? Не пьешь?
   - На работе не пью, - Толик старался не дышать в сторону Бориса Семеновича.
   И тут влетел хозяин "Опеля", с квадратными глазами:
   - Где машина?
   Толик посмотрел на 13 место - машины не было.
   - В чём дело?! - Лицо хозяина побагровело.
   - Где машина? - опять заорал водила и бросился на Толика, пытаясь схватить его за грудки.
   - Спокойно, товарищ. Разберёмся, - хозяин выставил мощный локоть, защищая Толика.
   - Я на работу опаздываю. Где моя машина?
   - Придется вам сегодня воспользоваться городским транспортом. Вот моя визитка. Звоните. К вечеру, думаю, вопрос в ту или иную сторону решим, - успокоил его хозяин.
   - Что значит "в ту или иную сторону"? Я на вас в суд подам!
   - Для начала нужно подать заявление в милицию о пропаже авто.
   - Хорошо, я подам. Если не найдут, то этот с опухшей рожей рассчитается со мной по полной программе, - он хлопнул дверью так, что будка закачалась, и загремел ступеньками, убегая из дежурки.
   Борис Семенович вызвал на дежурство Игната, а Толика отправил "под домашний арест" и предупредил, чтобы "не вздумал никуда слинять".
   Линять ему было некуда: паспорт находился у хозяина. Толик мог уехать в Питер к дядьке, на какое-то время. Но дядя Витя вряд ли обрадуется племяннику. Положение казалось безвыходным. Была еще маленькая надежда, что машину найдут. У нас только в кино сыщики всё быстро расследуют и ловят преступников. Толик недоумевал - как мог исчезнуть "Опель"?! Шлагбаум был опущен, поднять его можно только из дежурки. Дверь была закрыта, и никто попасть на пост не мог. Закрыта? Толик вспомнил, что ночью ему послышался сигнал автомобиля и он, как сомнамбула вышел на площадку. Четыре прожектора на высоких столбах хорошо освещали ряды машин. Видя, что никакого движения на стоянке не происходит, а звуковой сигнал - слуховая галлюцинация, он вернулся на место. Вот тогда-то, в полусонном состоянии, он и забыл закрыть за собой дверь. Значит, в дежурку кто-то вошел и поднял шлагбаум, а он спал как сурок и ничего не слышал. Если машину не найдут, то ему конкретно светит небо в клеточку или, в лучшем случае, через суд обяжут возместить стоимость машины. Перспектива выглядела далеко не радужно - черная перспектива. Что-то надо было предпринимать, но Анатолий был в полной растерянности и не знал, что же делать дальше. Вечером он позвонил в дверь соседа, чтобы поделиться своей бедой и посоветоваться с мудрым стариком.
   Он дважды нажал на кнопку звонка, но за дверью стояла глухая тишина. "Спит, наверное", - подумал Толик и хотел отправиться восвояси, но услышал шаркающие шаги и звук скидываемой цепочки. Сосед впустил Анатолия, а сам вернулся на диван, где лежал до прихода гостя, накрывшись теплым пледом.
   На вопросительный взгляд Анатолия Иннокентий Павлович сказал, что он вот уже второй день неважно себя чувствует.
   - Не вовремя пришел, извините, Иннокентий Павлович.
   - Не извиняйся. Пришел - значит надо.
   Толик рассказал соседу о случившемся. На лице старика он прочитал сочувствие.
   - Бедный Толя, тебя подставили. Это бандитская схема. За машину у тебя отберут квартиру - это же очевидно, как божий день. Подобные истории случались в нашем городе. Скажи-ка мне, кто тебя устраивал на автостоянку?
   - Ефим Феоктистович.
   - Это тот, что обмен квартиры твоей производил?
   - Ну, да... Он-то причем?
   - Думается мне, что и он в этой схеме. Даже может первое лицо - организатор.
   - И что же мне теперь делать?
   - У тебя есть какие-нибудь родственники?
   - Дядька в Питере.
   - Или к нему с повинной головой, или на улицу, - Иннокентий Павлович закашлялся и закрыл глаза. Что он еще мог посоветовать?
   Толик пожелал соседу скорейшего выздоровления и вернулся домой обдумывать свою горькую судьбину.
  
   - Боря, ну как дела? - Ефим звонил своему знакомому, директору стоянки.
   - Лучше не бывает. Твой лопушок спекся.
   - На "Опеле"?
   - Как обговаривали. Завтра машину найдут, - и мальчик в капкане.
   - Ты сильно-то не дави, чтобы не взбрыкнул. Понял? А как там Жора, в роли хозяина пропавшей машины?
   - Артист. Пора во МХАТе работать.
   - Финита ля комедия?
   - Не совсем.
   - Как закончишь - привози бумаги на квартиру. Свою долю получишь сразу.
   - Тут еще кое-какие издержки на ментов. Ну, это уточним при встрече.
   - Лады.
  
   Лейтенант милиции Перевозчиков, тот который угнал "Опель" со стоянки, отъехал от города с десяток километров и свернул на лесную дорогу. Курочить машину на обочине шоссе, пусть и безлюдного, в ранний предутренний час не рискнул. Надо было сымитировать дорожную аварию. Углубившись подальше от шоссе, он достал кувалду из багажника и принялся наносить по машине сокрушительные удары. В разгар работы зазвонил мобильник:
   - Ты где, угонщик? - раздался дребезжащий смех Бориса Семеновича.
   - Не надо трепаться. Я на сто восемнадцатом повернул в лес, подъезжай.
   Борис нашел Перевозчикова, осмотрел "Опель" и остался недоволен нанесенными повреждениями.
   - Ты что лейтенант, каши мало ел? Машина не должна подлежать восстановлению. Курочь сильнее.
   - Накинь тысчонку, кувалда тяжелая, устал махать.
   - Работай. Будет тебе тысчонка.
   - Посвети фарами, а то луна плохой помощник.
   Борис поставил свою машину на взгорок и включил ближний свет.
   Перевозчиков с громким выдохом опускал кувалду на уже изрядно помятый салон машины:
   - А так достаточно? Как под "Камазом" побывал.
   - "В лесу раздавался топор дровосека", - издевался Борис Семенович. - Ладно, хорош, кончай грязную работу.
   Через полчаса они подъезжали к отделению милиции, где их поджидал Жора. Он написал на имя начальника заявление об угоне и теперь ждал дальнейших указаний от Бориса.
   - Техпаспорт есть? Сделай ксерокс, на всякий случай, и отдай лейтенанту - он разберется. А ты, - он обратился к Перевозчикову, - позвони мне, когда можно будет привозить металлолом.
   - Заметано. Есть, - Перевозчиков приложил руку к козырьку фуражки.
   - Честь отдавать не обязательно. Чего нет, того и не отдашь.
   Толик ждал вестей, плохих или хороших всё равно, лишь бы не находиться в неизвестности. Сутки - это двадцать четыре часа ожидания, даже во сне. Ожидание закончилось с приездом хозяина стоянки и хозяина "Опеля".
   - Машина нашлась, - Борис Семенович поглядел в округлившиеся глаза Анатолия и сделал паузу. - Она разбита в хлам.
   Лицо Анатолия стало мертвенно-бледным. Он не мог произнести ни слова. За то хозяин "Опеля" заорал так, что слышно было на улице.
   - Ты мне заплатишь сполна, все семьсот тысяч рублей, до копейки.
   - Где я возьму такие деньги? - выдавил с трудом Анатолий.
   - Это твои проблемы. Продавай квартиру.
   - А я где буду жить?
   - Он что, дурак или ваньку валяет? - обратился хозяин "Опеля" к Борису.
   Борис посоветовал решать эти вопросы без крика и главное в рамках закона. Его мудрый совет был вполне обоснован тем, что и в юридической конторе, и в милиции, и в суде были свои прикормленные люди. Для Бориса рамки закона были не ограничены и даже вовсе никаких рамок не было. Анатолий же должен исполнять то, что скажут ему эти люди и не пытаться искать справедливости, если ему дорога жизнь. Он эту угрозу чувствовал и уже сдался, готовый принять любые условия. Доллары в банке - это его защищенный тыл. Они должны выручить его в трудную минуту. Как бы уловив мысли Анатолия, Борис спросил:
   - У тебя деньги есть?
   - Есть немного.
   - Мне тебя жалко, но ты ведь сам виноват. Квартиру тебе придется продать.
   "Пожалел волк кобылу - оставил хвост да гриву", - подумал Толик.
   - А мне куда? На улицу?
   - Слушай сюда. Здесь в поселке, неподалеку, живет один мой знакомый, зовут Володя. Он раньше работал у меня на стоянке. У него там небольшой домишко, и всё что надо для жизни есть. Он тебе сдаст угол, недорого.
   - А с работой как?
   - В поселке лесопилка работает - устроишься.
   Толик молчал. Он не хотел продавать квартиру и уезжать неизвестно куда.
   - Тебе, парень, выбирать не приходится, - взъелся молчавший до этого хозяин "Опеля". - Если не продашь квартиру, с тобой может случиться что-то очень нехорошее.
   Борис дернул его за рукав, чтобы не очень расходился - тот замолк. Толику он обещал прислать агента по недвижимости, мол есть знакомый человечек, всё оформит без лишней волокиты.
   "Везде у них знакомые, везде всё схвачено", - безнадежно вздохнул Анатолий.
  
   Схема отъема квартиры работала без сбоев. Через неделю вещи Анатолия были перевезены в поселок и определены в огромный Володин сарай; в доме они просто не поместились бы, там своего хлама хватало. То, что называлось домом, скорее напоминало хибару лесника. Русская печь разделяла комнату почти наполовину и одна часть служила кухней, а вторая собственно комнатой, большую часть которой занимала огромная деревянная кровать.
   Володя принял его гостеприимно. За тысячу в месяц Толику был предоставлен продавленный диван, отгороженный перегородкой от основного пространства комнаты - место уединения на ночное время. Днем свобода передвижения по комнате ограничивалась только заставленной рухлядью, но можно смотреть телевизор, пользоваться холодильником и даже стиральной машиной "Сибирь", исчезнувший из продажи еще в прошлом веке, но сохранившейся здесь.
   Володе давно перевалило за пятьдесят. Инвалид по здоровью, - он когда-то работал на шахте, - заработал эмфизему легких, но продолжал курить. С утра его мучил громоподобный кашель. Утро у Володи начиналось часов в шесть. Он вставал, курил на кухне, сотрясая стены кашлем, потом включал телевизор и смотрел всё подряд, начиная с утренней гимнастики и детских передач. Больше Анатолию заснуть не удавалось.
   Володя любил смотреть сериалы, а Толик их на дух не переносил.
   Он сидел в одиночестве на кухне и листал старую подшивку журнала "Огонёк". Володя ею пользовался для растопки печки. Начитавшись до одури о революционных перестроечных событиях минувших дней, шел в магазин, покупал бутылочку портвейна и они с Володей ее выпивали.
   - Программа "Пятьсот дней". Помнишь Вова, как нам обещали райскую жизнь, но просили потерпеть годика полтора-два?
   - Кто это тебе обещал? Это Хрущев обещал, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме.
   - Ошибся Хрущ. Он ведь не господь Бог, - заметил Толик, разливая остатки вина.
   - А вот и не ошибся. Они уже давно живут при коммунизме. А мы как жили в дерьме, так и будем.
   Одной бутылки оказывалось мало и за второй уже шел Володя, деньги давал Толик. После второй оба ложились спать, а вечером наступал черед культурной программы у телевизора, возраст которого позволял показывать изображение в цвете, напоминающем больше серую гамму заоконного пейзажа.
   На лесопилку его не взяли. Объяснили, что своих забулдонов будут сокращать, а чужих им и подавно не надо. Толик решил зиму перекантоваться у Володи, а потом вернуться в Питер. Дядька живет один, неужели не пустит - за деньги, конечно. Денег было еще много и Толик рассчитывал, что их на зиму хватит.
   А зима всё не наступала. Всю ночь валил снег, крупный, лохматый. Днем он почти весь таял, а ночью опять засыпал деревянные постройки неказистого поселка вместе с пилорамой. От налипшего снега рвались электропровода и ломались ветки деревьев. По черным лапам елей снег сползал тяжелыми шапками и гулко ухал на землю. Толик спал на своем диване до двух часов дня, просыпался и снова засыпал. В такую погоду не хотелось вылезать из дома. Но "голод не тетка", надо сходить в магазин, купить, как говорил Володя, едалово. Раз в неделю Толик баловал себя приготовленным супчиком из концентратов, с добавлением для густоты картошки или какой-нибудь крупы. Повар он был неважный, но помнил наставления бабушки, что без горячей пищи человек живет на десять лет меньше. Откуда у нее были эти данные, и кто умудрился сделать столь сложные подсчеты никто не знал и бабуля тоже.
   Однажды Толик достал свою копилку - банку из-под кофе - и открыл крышку кончиком ножа. Сверкнула серебром жесть донышка - денег не было. Легкая банка выскользнула из рук и покатилась по полу.
   - Суки! Волки позорные! - заорал Толик.
   Володя куда-то ушел. Никто последние дни к ним не приходил. "Деньги мог взять только он, - подумал Толик. - Я вытрясу из этого гребаного инвалида всё до копейки".
   На крыльце послышались шаркающие шаги и чей-то незнакомый глухой, как из трубы, голос:
   - Ну что ты как неживой. Заползай!
   Толик, не обращая внимания на стоящего у порога громилу, бросился к Володе и схватил за мокрые отвороты куртки:
   - Деньги верни, сволочь.
   - Какие деньги? - выворачивался из цепкой хватки инвалид. - Ты что, с печки упал?!
   Громила неожиданно быстро оказался рядом с Толиком, и захватил его голову в железные тиски двух огромных ладоней.
   - Отцепись, клещ, а то голову оторву. Сядь и слушай меня сюда, - он пихнул Толика на диван, а сам навис над ним.
   - Если ты пойдешь в ментовку, то может оттуда и не выйдешь. Усёк? А если выйдешь, то здесь тебя ничего хорошего не ждет. Твоя дорожка заказана. С хаты тебе придется отвалить. Теперь твой адрес - вокзал, базар, милиция.
   Толик не мог выговорить ни одного слова. В груди что-то задергалось, закололо мелкими иголками, стало трудно дышать. Мало того, что лишился всех денег - теперь его выгоняли на улицу. Против лома нет приёма. Володя подал голос "в защиту прав угнетенных":
   - Ты, Толяшка, человек неразумный и не в меру пьющий. Мне тебя даже жалко, а потому я тебе на обустройство жертвую со своей пенсии пятьсот рублей. Шмотки свои, какие надо, забирай, а вещи в сарае сохраню - потом возьмешь.
   Он протянул Толику мятую купюру и тот машинально взял деньги. "Что же я делаю, от кого беру? От своих грабителей". Губы его передернуло мелкой дрожью и он чуть не заплакал.
   - Час на сборы хватит? Время пошло, - громила закурил вонючую сигарету и двумя пальцами сдернул крышку с принесенной бутылки пива.
   Толик побросал кое-что из одежды в фибровый чемодан, проверил на месте ли паспорт и ничего не сказав своим мучителям вышел из дома. Ноги сами привели на вокзал. Уехать из этого проклятого городишки, где всё было против него. Вернуться в Питер, перекантоваться у дядьки, - если пустит, - несколько дней, а потом... Что потом, Толик не знал.
   Дядька впустил его с предупреждением: "Заходи, если трезвый", - и заставил дыхнуть. После такой проверки Толику захотелось сбегать за бутылкой, но он сдержался, поняв, что запросто может оказаться на улице: родной дядя не пожалеет.
   - Ну что, просрал квартиру? Бомжем стал или еще не совсем? Господин полубомж! Я тебе сразу скажу, здесь тебе не ночлежка. Сам виноват - сам и выкручивайся. Недельку я потерплю. Ищи работу с жилплощадью. В дворники иди. Раньше давали служебную площадь, не знаю, как теперь. Горе свое вином не заливай - двери не открою. Ясно?
   Толик, наклонив голову, покорно выслушивал нотацию.
   - Я не пью, - тихо сказал он.
   - Ну, да?! - широко заулыбался дядя. - Ты думаешь, я не заметил с какой опухшей физиономией ты приходил сюда в последний раз?
   Дядька закончил нравоучительную беседу, достал из кладовки пыльную раскладушку и подушку без наволочки. В такую рань Толик спать не собирался. Время - семь часов, а за окном уже по-зимнему темно. Дядя Витя экономил потребляемую энергию. Он выключил пятирожковую люстру, включил настольную лампу и погрузился в чтение многостраничной газеты, оставив Толика в сумраке комнаты, наедине с грустными мыслями и пустым желудком.
   - Чайку бы - подал голос Толик из темного угла.
   - Извини, что не угощаю, больно гость неожиданный, - ехидным голосом проверещал дядя Витя. - Сходи на кухню и разогрей чайник. Батон в хлебнице.
   "У моего дяди снега зимой не выпросишь" - подумал Толик, а вслух сказал:
   - Схожу в магазин, куплю чего-нибудь к чаю.
   - Сходи, - милостиво разрешил дядя.
   Когда Толик перебегал дорогу, чтобы успеть проскочить по желтому сигналу светофора, его как будто кто-то ударил по левому плечу и боль долго не проходила. Не хватало воздуха, словно перекрыли кислород. Он немного постоял и, чтобы не привлекать внимания пешеходов, сделал вид, что рассматривает витрину модного бутика. Боль отпустила и он потихоньку дошел до магазина. "Что за фигня, - подумал Толик, - уж не сердце ли? Надо бы сосудорасширяющего купить, а то кранты". Водку он как-то недолюбливал и предпочитал вино. Купив двести грамм дорогих шоколадных конфет, чтобы поразить дядю, и бутылку портвейна, он попросил продавщицу порезать полукопченой колбасы и немного сыра.
   Пить вино в подворотне или в парадной не хотелось, в квартире - тем более нельзя: дядя мог привести в действие своё обещание и выставить Толика за порог. Он решил, немного расслабиться и снять стресс, когда дядя уснет.
   Чаевничать Толику пришлось одному. Дядя отказался разделить с ним вечернюю трапезу, сказав, что он после семи часов не ест и не пьет. Выпив две чашки чая и съев половину дядиного батона с колбасой, Толикина голова начала работать в конструктивном режиме. "Завтра пойду к Ефиму и скажу, какой сволочью оказался его дружок Борис Семенович. Ефим, конечно, здесь не виноват. Он со мной нянчится не обязан. Он мужик неплохой, юрист, знает что к чему. Может, подскажет, посоветует. Неужели моя квартира накрылась медным тазом? А законы на что?!".
   Мирно посапывающий в кресле дядя, очнулся, когда Толик вошел в комнату и поднял упавшую из его рук газету.
   - Дядь Витя, у тебя утюг есть? Брюки отпарить надо.
   - На танцы собрался или на свидание?
   - На свидание... деловое... завтра пойду. ... В чемодане измялось.
   - Гладь на кухне и забирай туда раскладушку. Мне спать пора. Подумай о том, что я тебе сказал.
   "Мудрый дядя, спасибо тебе за советы. Из советов шубы не сшить",- подумал Толик, удаляясь на кухню. Он понимал, что его проблемы для дяди Вити совершенно ничего не значат, а сам Толик - досадное недоразумение.
   Общение с утюгом в холостяцкой жизни Толика было делом привычным.
   Вскоре брюки и рубашка приняли надлежащий вид. Он повесил их на спинку стула и, отодвинув кухонный стол, приготовил раскладушку в рабочее положение. Из комнаты доносился, даже через закрытую дверь, переливистый храп. Он то затихал, то становился угрожающе громким. Толик долго не мог заснуть, но не из-за храпа. К храпу он привык и не замечал его.
   События последних двух месяцев, произошедшие в жизни, для Толика были не объяснимы. Он никак не мог взять в толк, почему это случилось именно с ним? Он видел людей, отвергнутых обществом, видел их у мусорных контейнеров или собирающихся небольшими группами и уединяющихся подальше от людей за скудной трапезой. Он обходил их стороной, и они чуждались его. Толик не верил, что может стать таким же, надеялся на перемену к лучшему. Не спалось. Светились окна противоположного дома, доносился гул проезжающих машин, хлопала дверь подъезда, гавкала во дворе бездомная собака. "Я - полубомж. Я - полубомж", - сверлила противная мысль.
   Толик встал - раскладушка заскрипела вытянутыми пружинами, - потихоньку вышел в прихожую, достал из кармана пальто бутылку темно-красного вина и выпил всю прямо из горлышка, закусив шоколадной конфетой.
  
   Дядя, по обыкновению, проснулся рано. Послушал, лежа в постели, шестичасовые новости по радио и побрел на кухню ставить чайник. Он забыл про гостя и был недоволен тем, что дверь на кухню нельзя открыть из-за раскладушки. "Пусть господин полубомж подрыхнет, пока я моюсь и бреюсь", - ворчал дядя, удаляясь в ванную.
   Через десять минут он постучал в застеклённую дверь:
   - Вставайте, сударь. Позвольте мне войти, если не возражаете.
   "Сударь" не возражал, но и не собирался вставать. Дядя не стал его уговаривать, нажал посильнее на дверь и пролез в образовавшийся проём. "Крепко спит, даже не пошевелится". Он поставил на газ чайник и обратил внимание на отутюженные брюки на стуле и выглаженную рубашку.
   - Вставай, свидание проспишь.
   Толик не шевелился. Его не до конца сомкнутые веки заставили дядю Витю вздрогнуть. Казалось, что посиневшие губы хотели кого-то позвать на помощь. Дядю била нервная дрожь. Немного успокоившись, он потрогал свесившуюся до пола холодную руку Анатолия и выключил чайник.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1 человек разумный
   человек прямоходящий
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   15
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"