Федорова Любовь : другие произведения.

Путешествие на абсолютный полдень

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Хронологически последний роман цикла. Начинается сразу после "Путешествия на восток". Если вы "Восток" читали, значит, понимаете, что добром та расстановка сил, которая образовалась в финале, закончиться для героев не может. Отдельно читать нежелательно - будет сильно непонятно, кто, кого, почему и за что. Здесь половина от полного объема. Оценки и комментарии отключаю, поскольку это половина работы. Sapienti и без этого sat, а другим половину работы показывать народная мудрость не велит. Целиком роман выложен здесь Книга 18+, поэтому видна на АТ только зарегистрированным пользователям.
  
   Посвящается Лене Навроцкой
  
  
  
  
  
  Путешествие на Абсолютный Полдень
  
  
  Часть 1.
  
  
  
  Глава 1
  
  
  В то несчастное утро посланник Нижнего Мира Тай, господин Фай Ли, бегал по своим покоям в императорской резиденции Ман Мирар, словно вошь по гребешку. Ему принесли завтрак, он перепутал соль и сахар, и пищу невозможно стало есть. Ему принесли чай, он пролил его на ковер. В окна стучалась первая четверть непонятного таргского лета. Ветер был пронзительный, восточный. Закроешь тяжелые оконные створки - жара и солнце во всех комнатах. Откроешь - падают вазы с цветами и летят на пол столовые приборы. Невозможно решить, как сделать правильно. Вообще ничего невозможно решить.
  
  Все нехорошее и вредное, что только могло с господином посланником случиться, уже случилось этой ночью. В утреннем разговоре с Маленьким Ли, своим семейным партнером, он во многом обвинял государя. Государь, де, имеет предвзятое мнение, всех инородцев таю считает мошенниками, а сам идет на поводу у первой встречной, такой же точно инородной сволочи-таю. Хотя Фай прекрасно понимал, что абсолютно во всем виноват сам. Беда его состояла в том, что он не царедворец. Не политик. Раньше, когда-то давно, почти не в этой жизни, он занимался наукой. Он совершил несколько важных и нужных открытий, поэтому покинул Нижний мир Тай и находится здесь, на Та Билане. И совсем недавно он сделал одну чудовищную, роковую ошибку. Это произошло минувшим вечером, когда он позволил главному врагу Нижнего мира не только прибыть сюда, в императорскую резиденцию, но и остаться в живых. Поэтому есть шанс, что назад домой Фай не вернется никогда. Или вернется, но так, что лучше бы ему туда не возвращаться.
  
  Фаю было плохо, мутно на душе, и он мало понимал из происходящего. Вчера он пытался удержать ситуацию под контролем, но не преуспел. Случилось необъяснимое. Два врага, которые ругались и всерьез боролись каждый за интересы и стабильность собственного мира, после того, как один выиграл, а другой проиграл, посмотрели друга на друга, и попросили Фая выйти вон. Откуда между ними подобное согласие? Всемогущий Добрый Хозяин - человек, контролирующий орбитальные и планетарные комплексы, превосходящие по возможностям оба мира Тай сложенные и возведенные в степень, - и Лал, всего лишь таю, козыри которого биты по определению, а других у него нет. Что между ними общего? Что они вчера могли сказать друг другу? Чем дополнили опыт предыдущего неудачного общения? Зачем Фай вообще дал разрешение на эту встречу? Из жадности? Ради того, чтобы забрать на Бенеруф рудничное оборудование, парк роботов-копателей? Да справились бы сами. Для важности? Чтоб выглядеть перед Добрым Хозяином дипломатом, с которым возможно вести переговоры? Без этого тоже вполне можно было обойтись, не обращать на себя лишнего внимания, не делать широких жестов, и жить в результате спокойнее. По доброте? По слабости характера? Из страха? Из любопытства - поглядеть, что выйдет?.. Поглядел. Хоть локти теперь кусай, хоть по потолку бегай...
  
  И ведь Фай до сегодняшнего утра был абсолютно уверен в разумности императора. В тот единственный раз, когда государь и Лал говорили друг с другом по каналу Быстрого Света, они поссорились. Лал разочаровал государя Аджаннара своим упрямством и прямолинейностью, а государь наобещал в ответ Лалу гадостей. Наобещал, сделал, и на тебе, Фай, пирог с тараканами. Перепад манеры и уровня общения Фай испытал в тот вечер на собственной шкуре едва ли не до рукоприкладства - был перед Фаем Добрый Хозяин, а стал всесильный государь Аджаннар. Был человек, говорящий на одном с Фаем языке о проблемах планетарного масштаба, стал - дикарь, повелитель дикого феодального государства. Перемена была нелогичной, непонятной и страшной. С Добрым Хозяином сам Фай мог оставаться тем, кто он есть: ученый-физик, руководитель проекта по спасению Нижнего Мира, представитель пусть и не самой высокоразвитой технологически цивилизации, но все же вышедшей в космос. Перед государем он был та самая вошь, которую гоняют по гребешку, - даже не чиновник, инородец без места и звания, униженный проситель, который не может надеяться и на то, что его просьбу дослушают до конца. Смена масок произошла в одно мгновение, и в это же мгновение Фай полностью потерял над событиями контроль.
  
  Все, что ему оставалось теперь - в уединении перебирать причины. Или поддаться панике и по стене взбежать на потолок. От второго Фая еще удерживал тонкий, готовый в любой момент порваться волосок привычки все раскладывать по полочкам.
  
  Прилететь на Та Билан, чтоб умереть подальше от своих, от ближнего круга друзей и соратников, для полковника Лаллема было бы слишком нелогичным ходом. И слишком трусливым. Он не из слабых и не из глупых, вполне способен был решить проблему собственной смерти сам, быстро, точно и спокойно. Выторгованная им у Доброго Хозяина аудиенция просто не могла иметь никакой другой цели, кроме мести за срыв его далеко идущих замыслов, за крах карьеры, за исчезновение за пределами знаемых миров и освоенных пространств орбитальных баз Верхнего Мира Тай. Если Лал не отомстил сразу - значит, сделает это чуть позже. Значит, сейчас не время, и его план более изощрен, чем можно себе представить. Эти мотивы Фай рассмотреть и понять был способен. Но зачем нужна была встреча с Лалом Доброму Хозяину?..
  
  Поводом для аудиенции послужило письмо. Завещание, как сам Лал сказал. Это была не выдумка. Письмо действительно пришло к Бенеруфу сквозь воронку перехода вместе с орбитальными базами, но базы стараниями Доброго Хозяина провалились в ловушку следующего перехода и исчезли, а письмо осталось. Фай проявил тактичность. Чужие письма, тем более, письма, адресованные государю Аджаннару, который оказал Нижнему Миру Тай неоценимую услугу, вышвырнув в неизвестность базы Верхних, Фай просматривать не стал. Или, правильней сказать, не смел. Тем более что бессовестный Лал записал это письмо, как самую конфиденциальную информацию, на одноразовую пластину, а оригинал стер. Сам-то он знал, что за послание везет.
  
  Что было дальше? Лал отдал письмо. Они поговорили с государем и мирно разошлись. Фай стоял под дверью, ему нужно было знать, что все в порядке. Все и было в порядке. До определенного момента.
  
  По предварительному уговору, у Фая было разрешение дальше делать с полковником, что посчитает нужным. Фай не собирался судить и уничтожать Лала публично. Но охране приказал так: если тот решит умереть, не мешать ему, а будет нужно - даже помочь. Здесь, на планете, Лал сказал Фаю только одну фразу: 'Следи за выражением лица'. Значит, их договор оставался в силе. И Фай просто отошел в сторону. Считая, что жесткая позиция в данном случае попросту гуманнее. И проще: нет человека - нет проблемы. Ничего против воли Лала не случилось бы. Только то, что он сам хотел и что сам решил. Но тут государь Аджаннар, тысячу лет его справедливому царствованию, снизошел до перемены собственного благоизволения. Взял и вернулся. Вытащил недотопленного офицерами охраны Лала из ванны, завернул в одеяло, поднял на плечо и унес в собственную спальню. А Лал позволил ему так собой распоряжаться. Почему?!! Против такого поворота событий у Фая не было способов борьбы. Он остолбенел. Потом бросился выяснять, в чем дело. Ничего не выяснил, кроме того, что таю из охраны от государя крепко досталось. Фай метался по отведенным ему покоям, обставленным и оформленным с великоимперской роскошью, ронял вещи, кусал ногти и бессмысленно смотрел на потолочную лепнину.
  
  Слуги сообщили: существует неписаная традиция - государев утренний доклад. Когда государь в Столице, он проводит его очень рано, на первой заре. Вчера доклад состоялся в положенное время. Сейчас время уже близится к полудню, а чиновников в приемной перед кабинетом даже не соизволили распустить по делам или по домам. Или забыли про них, или Небо ведает, что случилось. Когда государь уезжал, все, что угодно могло не соблюдаться. Но в присутствии Аджаннара всегда существовал железный распорядок.
  
  Как он вляпался, во что он вляпался, Фай осознавать боялся. Догадывался только, что последствия всего этого простираются гораздо дальше морали и придворных дел. Минувшей бурной ночью он улучил момент и добыл из ковра наибольший кусок от растоптанного в суматохе письма, привезенного Аджаннару Лалом. Хотя пластинка и была для одноразового просмотра, тем не менее, пусть без звука, но Фай выковырял из обломка датировку записи: намного позже отправки в систему Та Билана их экспедиции 'Золотой Дракон', - и статичную картинку. Облик респондента, надиктовавшего таинственное письмо, без всякого сомнения соответствовал Верхнему Тай. На нем была форма капитана службы внешней разведки. Дело стоило того, чтобы открыть рот и оставшуюся половину ночи пытаться его закрыть, пялясь на изящного верхнего с новеньким блестящим наградным шевроном на плече. Возможность того, что государь когда-то водил или по сию пору водит шашни с неизвестными верхними таю из внешней разведки, ужасала вариативным взрывом мерзких последствий. Не только для Нижнего Мира Тай, но и для господина посланника Фай Ли лично.
  
  Да если б Лал с государем даже убили друг друга, и то было бы лучше, чем так - ничего не понимать, кружа по комнатам, думал Фай. Прежде чем принимать любые меры, следовало знать, кто кому теперь друг, а кто враг. Чтобы не ошибаться в который раз.
  
  Единственный известный Фаю союзник во дворце, господин Первый министр Дин, был нужен сейчас, как никогда, но пропал в суете последних дней. На разумную помощь Маленького Ли надежды никакой, он балабол и шалопай, и в экспедицию попал только из-за Фая. Нэль, любезный братец, вообще ушел от таю к полулюдям. Все остальные таю в Ман Мираре совсем или почти совсем не говорят по-таргски. Маленького Ли Фай в третий раз за утро посылал на поиски Дина. Позавчера, после разговора с государем, Дину было плохо с сердцем. После этого связь с ним оборвалась, хотя, определенно, Дин был жив и на ногах. Просто разговор с императором случился очень тяжелый, Дина возило по полу, как тряпку, и он то ли в себя приходит где-то в лабиринте канцелярий на первом этаже, то ли вовсе уехал из города.
  
  Часы в покоях Фая стояли водяные, большие и красивые, с золочеными и фиолетовыми колбами, и чем больше воды там утекало, тем больше Фай бесился. Период, когда господин посланник просто нервничал, вначале слегка, затем значительно, миновал еще ночью. Сейчас, из-за вынужденного бездействия и отсутствия информации, Фаю хотелось разбить тяжелой чернильницей или зеркало, или злополучные часы.
  
  Когда время перевалило за полдень, Фай перестал мечтать, будто государь проспал утренний доклад. Вчера, перед аудиенцией, Фай предупреждал самоуверенного Аджаннара, что полковник Лаллем на встречу напрашивается исключительно для мести. Лал обязан был убить себя сам, когда переброска орбитальных баз от Верхнего Мира Тай к Бенеруфу провалилась, но погибнуть вместе с тем, кто ему эту переброску сорвал - будет подвиг и дело чести. К сожалению, люди и полулюди одинаково глухи к предупреждениям, и это закреплено в них генетически.
  
  Лезть в дворцовые протоколы со своим разумением Фаю не следовало, однако он собрался, как на парад, и отправился из правого, гостевого флигеля Ман Мирара в левый, государев. Часть территории там была открыта для доступа, к примеру, та приемная, где томились оставшиеся без утреннего доклада царедворцы. Вход во внутренние покои был строго ограничен, туда даже охрана не допускалась без особого вызова. Один единственный человек в государстве мог пройти внутрь без стука и без предупреждения: Первый министр Дин. Фай рассчитывал, что где-нибудь там его и встретит.
  
  В левом флигеле Фая, как и следовало ожидать, остановили, развернули и сказали, что чиновников четверть стражи назад отправил восвояси Первый министр. Тогда Фай поспешил обратно к себе, поскольку Дину были отправлены уже две записки о необходимости срочной встречи. Фай успел. Дин появился по другую сторону гостевой галереи, когда Фай, почти бегом, запыхавшись на многочисленных лестницах, добрался до своих покоев.
  
  Дин выглядел усталым, нездоровым и недовольным. Спешки и суетного беспокойства господина Фай Ли он не одобрил. Они раскланялись, зашли в небольшую приемную залу, и Дин, откинувшись, расположился на диване, а Фай, сдвинув в сторону десертный столик, чтоб не делил между ними пространство при разговоре, упал на неудобный стул с золочеными подлокотниками.
  
  Полторы декады назад они делали общее дело, и у них установились неплохие доверительные отношения. Настолько доверительные, что Маленький Ли даже всерьез приревновал один раз - не от большого ума, конечно. На Фая еще не настолько повлияла эта планета, чтобы он забыл, кто он и зачем он здесь, как сделал это Нэль, и как время от времени тянуло сделать некоторых таю. Впрочем, в тот раз в Столицу быстро вернулся государь, и Дин стал какой-то стеклянный, словно живую жилку внутри у него перерезали. Так что поводов ревновать у Маленького Ли больше не случалось.
  
  Посмотрев на Дина сейчас, Фай даже замялся с началом разговора. Первый министр был бледен и глядел куда-то в простенок за портьерами.
  
  - Вы совершали когда-нибудь глобальные, вселенские, непоправимые ошибки, господин Дин? - спросил Фай.
  
  Дин повернул лицо к нему.
  
  - Ой-ой, - сказал он. - А то ты не видел, как я третьего дня на коленках перед государем ползал. И будто бы не знаешь, почему. Надеюсь, ты хотя бы молчишь об этом?
  
  - Мне ползать не перед кем, - признался Фай. Он вынул из кармашка платок и вытер лоб и шею. Это было не очень вежливо, но необходимо. Фай взмок от жары, волнения и четырех огромных лестниц, которые несколько минут назад ему пришлось преодолеть.
  
  Дин опять уставился на портьеру. Понятно было, что он отсутствует. И мысленно, и чувственно. Фаю трудно было вести разговор в таком ключе. Он расстегнул верхнюю защелку на вороте кителя и отпустил молнию на свободу. У Дина были свои заботы, у Фая свои...
  
  - Я понимаю так, - наконец, сказал Дин. - То был тот самый враг, которым ты много дней пугал меня и государя. А государь его не испугался.
  
  - Дин, ты видел государя?
  
  - Видел.
  
  - Сегодня?
  
  - Четверть стражи назад.
  
  - Что было ночью у государя в спальне?
  
  Дин криво улыбнулся.
  
  - Фай, - сказал он, - я очень уважаю и люблю государя. Я ему верю и я раскаиваюсь, я очень раскаиваюсь в том, что против него когда-то задумал сделать. Говорю это без всякой лести и надежды, что ты ему передашь мои слова: я никогда не встречал настолько великодушного и мудрого человека, как он. Я преданный Первый министр. И я не поставлю себя больше в положение, когда мне придется собирать рукавами пыль с пола, плакать и просить наказания или прощения. - Дин помолчал немного, перевел дыхание. - Я знаю наверняка, что государь побил кого-то из ваших, но это было не в его спальне. А что происходит в его спальне - личное дело императора Аджаннара, тысячу лет его справедливому царствованию.
  
  - Дин, ты не понимаешь масштабов опасности, - в отчаянии в который раз повторил Фай.
  
  Дин повел бровью.
  
  - Я это неоднократно слышал. Коль скоро мы вернулись к тому, что обсудили еще пятнадцать дней назад, я, пожалуй, пойду. У меня дела. Не сочтите за невежливость, господин посланник. Встретимся как-нибудь в следующий раз.
  
  Ничего другого не оставалось. Фай сполз со своего неудобного стула и встал перед Дином на колени.
  
  - Дин, миленький, - сказал он со всей возможной силой убеждения, на какую только был способен. - Это же такая змея пригрета... Он уничтожит всех. И вас, и нас. Сам сдохнет, но и всем, кто рядом, не жить. Он же только за этим сюда прилетел...
  
  Тут Дин вдруг наклонился к Фаю, ловко отогнул край рубашки у того на груди и заглянул внутрь.
  
  - А у тебя есть титечки, Фай, - удивленно сказал он обомлевшему от такого жеста тайскому посланнику, и поднялся с дивана. - Это правильно. Раз титечки есть, их обязательно надо показывать. Должны приносить пользу. - Привстал и с преувеличенной вежливостью поклонился: - Прошу меня извинить, господин посланник. Я спешу.
  
  Фай сел на пол и закрыл грудь руками. Титечки есть. Тоже мне, сделал открытие. Сын булочника. Дверь за Первым министром осталась незатворенной. Да лучше б со всей силы хлопнул.
  
  Когда шаги в коридоре затихли, Фай отогнул рубашку примерно так, как сделал это Дин, и попытался оценить, чего и сколько было видно, и какое это могло произвести впечатление. То, что он спровоцировал, было не нарочно. Сам не подумал, и от Дина такого разворота не ожидал. Интересно живем, вздохнул он. Все всех понимают неверно. Хорошо, хоть Маленький Ли этого бреда не видел. Фаю не хватало только семейного скандала...
  
  
  * * *
  
  Однако убедительность посланника Фай Ли не пропала даром. Дин тоже желал бы знать, что было ночью у государя в спальне, и кто там находится, кроме самого государя. Интерес был государственной важности, а не для того, чтобы сплетни сводить. Прежней напористости и дотошности в добывании сведений Дин не проявлял только потому, что с того момента, как государь вернулся в Столицу и разбил пузырек Дина с пьяным грибом, велев на государственной службе всякую гадость не нюхать, Дин начал чувствовать за грудиной сердце. Он знал, что переработал, когда весь груз ответственности за порядок в Столице и за военные действия в Агиллее лежал на нем. За те неполных две декады он вымотался, как сукин сын. До потери мироощущения. Но не совсем надорвался же. Ноги отекли, но пока ходят. А вот в монастырь на Белый Север его не отпустили. Он надеялся уехать и найти там после всего пережитого отдых и покой. Вместо этого он снова с головой в государственных делах.
  
  Утренняя, вернее, почти дневная встреча с государем его не порадовала. Дин в ночь приехал из Эгироссы, сорок лиг туда, сорок оттуда. Ехал в карете, немного спал, но все одно вернулся уставшим. Его перехватили возле самого дома и вызвали в Ман Мирар из-за того, что чиновники никак не могли дождаться доклада. Государь действительно проспал утренний доклад, как это ни странно. С Дином он почти не разговаривал. Высунулся из своих золоченых дверей нечесаный, с оттиском мятой подушки на скуле, в халате и босиком, помахал рукавом, чтоб на него не рассчитывали, и снова закрылся.
  
  Личные покои государя устроены были так: приемная и кабинет, затем коридор с охраной, слева по коридору гардеробная, комната охраны, комната слуг, пост личной охраны непосредственно перед золочеными дверьми, и далее что-то вроде личной гостиной или столовой залы, довольно большой, с двумя высокими окнами и камином, из которой двери в две спальни справа и слева - в зеленую и белую. О цвете спален и их количестве Дин узнал всего дней пять назад. До коридора с охраной некоторым чиновникам доступ случался в самых чрезвычайных обстоятельствах, в том числе и Дину. Далее поста никто, кроме государя и немых слуг, которых в Ман Мираре называли 'покойниками' из-за жизни внутри государевых покоев, никто никогда не входил. Говорили, будто и в самом деле покойный Первый министр кир Энигор за все семь или восемь лет верной службы там не бывал. Даже телохранителям без категорической надобности переступать порог возбранялось. Как тут узнаешь, кто у государя в спальне? И в которой из двух?..
  
  Ман Мирар - не Царский Город. Если здесь и есть тайные ходы, то нет их четырехсотлетней карты в кармане у каждого лакея. О слуховых и смотровых оконцах ничего неизвестно даже Дину. Единственный способ - найти достойный предлог и нагло вломиться. Первый министр единственный человек в государстве, которому можно. На что Фай рассчитывал? Что Дин сходит и посмотрит? Или прямой вопрос государю задаст?.. Наивный Фай.
  
  В кабинет Дину принесли письма. Он выбрал из стопки два. От царевича Ша с рассказом о военных успехах в Савр-Шаддате, и от жены с мягким упреком в том, что такого мужа, как Дин, пора бы из дома выгнать за непосещаемость. Жене он ответил и отослал ответ сразу же. Пообещал вечером навестить. Не так давно Дин понял, что жену свою он все-таки очень любит. Она, как истинная аристократка, многое ему прощала. И безродность, и непосещаемость, и прочих женщин, и много что еще. Затем Дин занялся документами и принял трех посетителей из тех, что не попали утром с важными делами к государю на доклад. А из головы у него все не шло: что за змею государь пригрел? Что за опасность недооценил? С какого перепугу посланник Фай Ли взмок, словно мышь под помелом, и стал бросаться Дину в ноги? Покуда все ограничивалось одними страшными рассказами, не реагировать, не ввязываться в чужие конфликты, не поддерживать никакую сторону, кроме своей собственной, было возможно. Но вот появился живой человек, тот самый, про которого Дину столько плохого рассказано. Сказать 'появился в опасной близости' - ничего не сказать. Никакого перехода из дальнего плана в ближний, никакого плавного движения по перспективе. Возник в один миг, сразу в центре государства, в спальне, и, значит, в центре государственных дел. Поглядеть бы на это диво хоть одном глазком...
  
  Чуть позже незаметный человечек, значившийся на должности второго секретаря, но на самом деле исполнявший совсем другие поручения, доложил Дину все, что сумел разузнать.
  
  В начале первой ночной стражи так называемую 'змею' доставили вроде бы как из Большого Улья, но на самом деле из прибрежных скал возле Порта, где оная персона, по всей видимости, была тайно высажена с корабля. Государь немедля с ней переговорил и вышел. А молодчики Фая, если двуполых существ возможно считать молодчиками, вошли и стали топить 'змею' в ванне. Тут государю вздумалось вернуться, он увидел свершающееся у него в доме неправое дело, кому-то разбил лицо, кому-то сломал руку, и унес заморскую гостью к себе в опочивальню. Дин отметил для себя любопытный факт: этот экземпляр таю дворцовая челядь единогласно идентифицировала для себя как женщину. С прочими таю по сию пору в точности никто определиться не мог. А потом настало самое интересное. Утром в мусор для сжигания бросили полотенца с кровью, а трубочист, которому летом делать нечего, но крышу обходить он все равно обязан, якобы слышал из вентиляционной трубы подозрительные звуки, словно выл кто-то. Слушать особенно трубочист не стал (так Дин и поверил, что через вентиляцию что-то услышишь, если до половины в нее не забраться), счел за благо удалиться, и на разговор незаметный человечек сумел вывести его только припугнув чиновничьим значком весьма высокого ранга.
  
  На вторую дневную стражу у Дина было запланировано посещение Торговой Палаты. Там приготовили государю жалобы по всяческим несправедливостям, но работа по налогам и таможенным сборам была сейчас отписана Дину, стало быть, ему и заниматься. Обедать, брать под мышку 'Торговое Уложение' и отправляться на Гранитный остров, чтоб разобраться, какой чуши опять нанес государственный советник по торговле кир Мирамур, временно исполняющий обязанности министра. Дин бегло просмотрел оставшуюся корреспонденцию. Повод пойти в государевы покои среди бумаг не присутствовал. Письма отцу царевич Ша пишет отдельные, а больше ничего нет. Беспокойство посланника Фай Ли вряд ли можно считать оправдательной причиной. Видимо, это следствие двойственной натуры таю - сначала смело сделать дурацкий подарок, а потом впадать в истерику из-за последствий. Дин, конечно, не ожидал, что Фай грудью ринется на защиту государя. Ведь то, что Дин рассмотрел за отогнутой рубашкой, само выглядело очень нежно и беззащитно. Но, видимо, 'змея' и впрямь была серьезной угрозой. Если не для государя, то для Фая - точно.
  
  Никому нельзя верить, сказал себе Дин. Надо поступать, как государь: тот всегда сначала послушает, что ему насоветуют, а потом сделает, как захочет. Поискать, где сходятся интересы таю с интересами государя и государства, не торопиться с выводами и идти средним путем... Он захлопнул папку с письмами, слишком резко встал из-за стола и вынужден был сесть обратно. С памятного ночного похода в Большой Улей - а Дин подозревал, что именно тогда и был подписан указ о назначении его Первым министром - сердце взяло привычку то приостанавливаться, то колотиться как-то слишком, с болью. Особенно, когда что-нибудь назревало. Вроде нехорошего предчувствия.
  
  И тут прислали от государя. Чтобы зашел во внутренние покои. Искать повод не стало нужды; Дин усилием воли выскреб себя из-за стола и, стараясь не замечать раскаленный гвоздь в плече и немеющую левую руку, поплелся в сторону таинственной опочивальни.
  
  
  * * *
  
  Государь сидел в личных покоях точнехонько в центре комнаты на белом атласном диване, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. Он по-прежнему был в халате поверх ночной рубахи и босиком, хотя время подошло к обеду. Лицо его было мрачным. Хмурое настроение у государя случалось часто, однако Дин не припоминал таких времен, когда император Аджаннар настолько пренебрег бы государственными делами, чтоб босиком сидеть среди дня, проспать утренний доклад и забыть отпустить докладчиков.
  
  За золотыми дверями неуловимо пахло лекарствами, и от этого намека на чью-то немощь Дину, всегда старавшемуся свои недомогания скрывать, стало не по себе. Вопросы государю не задавались, но государь молчал и пауза затягивалась, поэтому в конце концов Дин произнес полуутвердительно:
  
  - Случились неприятности, мой государь?..
  
  Государь вертел в пальцах маленький шарик, похожий на хрустальный. При этих словах он бросил его в чеканную вазу возле дверей, в которой вместо цветов стояли кудрявые белые перья, и не попал. Шарик откатился под порог.
  
  - Пройди. Сядь, - велел император Дину.
  
  Дин покосился на затворенные двери спален, ту и другую, и подошел. Император подвинулся на диване. Дин присел рядом, изобразил внимание.
  
  Государь набрал в грудь воздух, чтобы что-то сказать, и не сказал. Потом повел пред собой рукой, уронил ладонь на колено, сжал кулак и спрятал в рукаве.
  
  - С вами все хорошо? - наконец, решился нарушить все церемонии и приличия Дин, удивленный подобным поведением императора. Он не знал, видит ли сейчас новую для себя сторону жизни Ажаннара, лежавшую ранее за гранью обзора тайного советника Дина, или с государем действительно творится нечто странное.
  
  - Со мной все хорошо, Дин, - и государь так улыбнулся, словно собирался укусить Дина и сбежать в окно. Если бы Дин сейчас стоял, он безотчетно сделал бы полшага назад. Фай выбил его все-таки из рационального восприятия событий, заразил дрожанием рук. - Просто я очень зол. Мне лучше никого не видеть. И молчать. Иначе я кого-нибудь задушу... Не обязательно виноватого. Я... не знаю. Не знаю, что делать, Дин. Выручи меня пока. Побудь сам за государя - тебе ведь не привыкать.
  
  - Да, государь. - Поколебавшись мгновение, Дин переступил через внутреннее ощущение опасности, давя его в себе как глушат кашель на дворцовой церемонии, и опять задал вопрос: - Могу я осмелиться... помочь... чем-то еще?..
  
  - Нет, - резко ответил Аджаннар.
  
  Тут следовало растечься кляксой и не перечить.
  
  - Как прикажете, государь, - Дин ниже наклонил голову, покорно переводя взгляд с дверей спальни на узоры ковра. Порог дозволенного лежит здесь, в гостиной. Вопрос: 'Вы что, убили кого-то ночью?' - тем более нужно оставить при себе. Даже если и убили. Лучше не знать. Потому что там, на светлом ковре, ближе к камину, кровь. Цепочка капель...
  
  Государь меж тем перечислял повеления:
  
  - Посольство Тай не выпускай из города. Кто в Большом Улье, пусть сидит в Большом Улье. Кто в Ман Мираре, пусть здесь и остается. Печати возьми в кабинете, и забери их с собой. На доклады пусть ходят вниз. Не таскайтесь сюда и не топочите. Дня через два станет ясно, что дальше... или не станет, но я на что-нибудь решусь. Отчетов и докладов мне делать не нужно. Я отсюда выходить не буду. Я полностью тебе доверяю и полностью на тебя полагаюсь. Ступай.
  
  - Да, государь.
  
  Дин встал, поклонился, и чуть не бухнулся государю в ноги.
  
  - Стоять, - велел Аджаннар и ухватил Дина за локоть и посадил обратно. - А ну-ка, смотри на меня. Прямо смотри. - И взял за воротник. - Ты меня видишь?
  
  Дин сосредоточился, одновременно пытаясь как-то продолжить дышать.
  
  - Д-да, государь...
  
  - Пьяный гриб нюхаешь?.. Я же запретил.
  
  - Нет. Простите. С сердцем нехорошо.
  
  - Тебе в последние дни все время с сердцем нехорошо.
  
   Дин сделал попытку все-таки встать и уйти. Для этого снова нужно было поклониться, а у Дина именно поклоны сегодня вообще не получались.
  
  - Сиди. В могилу лечь не опоздаешь, - император стал подворачивать на халате рукава. - Не хватало еще и тебе на тот свет засобираться.
  
  Через сотую часть стражи из зеленой, зашторенной наглухо (только это Дин сквозь туман в глазах и рассмотрел) спальни государь вынес коробку с книжечкой и какими-то погремушками.
  
  - Что тебе врач говорит? - был задан Дину вопрос.
  
  - Я не спрашивал. - Первым министром Дин стал, однако личным врачом не обзавелся.
  
  - А почему? - удивился государь, разворачивая на маленьком столике костяную книжечку и какие-то усики на ней. - Хватит уже на пол сползать по всякому поводу и без. Ты нарочно уморить себя собрался? Что ты так смотришь на меня?.. Давай я проверю, пока я все это опять не собрал и не убрал далеко и надолго. - Государь расправил на книжечке последний ус и высыпал себе в ладонь мелкие, похожие на леденцы предметы. - Пожалуйста, сам расстегни одежду.
  
  Несмотря на 'пожалуйста' из уст государя, Дин заартачился. Он понял, что с ним намерены провести какие-то медицинские манипуляции. Лекарствами здесь пахло не просто так. Учитывая, что самый страшный день в своей жизни Дин пережил не в подвалах Царского Города, когда почти уверен был, что государь мертв и придется заживо идти в могилу с ним ему, Дину, и не когда просил себя казнить, обрубив руки, ноги и вымотав кишки, как полагается за государственную измену, а тогда, когда ему рвали зуб, испытание на верность государю медициной - это было наименьшее из всего, чего бы ему хотелось в жизни. Стой перед ним другой человек, не государь, Дин сам укусил бы его и сбежал в окно, даже не пытаясь сохранить видимость достоинства.
  
  - Не надо, - Дин поднял ладонь. - Все обойдется. Я уже привык.
  
  - Не вынуждайте меня опять на вас кричать, господин Дин.
  
  Дин сдался. О медицине в этот день он узнал много нового. Он видел, как над раскрытой книжечкой вращается полупрозрачное человеческое сердце. Его сердце. Оно билось, изредка заикаясь, вместе с перепуганным сердцем Дина, а государь движением большого пальца по краю стола поворачивал его в воздухе и выражение лица у него было кислое и не обещающее ничего хорошего. Потом он захлопнул книжечку, и прозрачное сердце пропало. Собирая с Дина леденцы, прилепленные на что-то вроде рыбьего клея, государь спросил:
  
  - Ты сегодня чем занят?
  
  Дин наконец-то вздохнул.
  
  - Еду в Торговую Палату, потом в казначейский совет, приму градоначальника по поводу Старой дамбы, потом, если все сложится, я обещал жене, домой.
  
  - Старая дамба сорок пять лет ждала, и еще подождет. - Государь смотрел на Дина задумчиво. - На сегодня с тебя достаточно. Никакой Палаты, никакого совета. Сейчас поедешь домой. Вина и арданской водки не пей, к пьяному грибу на сто шагов не приближайся. Ужинай не поздно, на ночь прими слабительное. С утра голодный - слышишь меня? - голодный приедешь сюда. Чашку воды я тебе здесь налью. Запомнил? Жду тебя, - государь поочередно загнул к ладони четыре пальца, - в третьей четверти утренней стражи. - И, как бы между прочим, добавил: - Тебе нужна операция, Дин. Чем скорее, тем лучше.
  
  У Дина внутри похолодело почти до смерти, но тут ему под левую лопатку больно вкололась какая-то колючка из последнего леденца, и Дин прикусил язык. Государь вложил ему в ладонь рукав от снятой до пояса рубашки.
  
  - Одевайся. Все будет хорошо, Дин.
  
  Спросить, что с ним, Дин забыл. Сердце, покрутившись над столом, больше не болело. А вот руки и ноги слушались плохо. Разузнал, кто там в спальне, называется. Взвыла собака на свою голову... Помнится, покойному министру Энигору, смертельно раненому, доктора говорили 'все будет хорошо'. И когда кузену Дишу вырезали опухоль, тоже велели заранее ничего не пить и не есть, а уж как он орал, слышно было через три улицы. 'Вот уже я через вентиляцию повою', - посетила Дина невеселая мысль.
  
  
  * * *
  
  Из внутренних покоев господин Первый министр вышел на галерею главного корпуса, словно пыльным мешком из-за угла пристукнутый, и прямо на Фая. Поглядел мимо, замогильным голосом сказал:
  
  - Из Ман Мирара до особого распоряжения никому не выезжать, - и пошел дальше. По прямой линии, но слегка качаясь.
  
  Фай догнал его, довольно бесцеремонно забежал наперед и остановил.
  
  - Дин, что такое?
  
  - Ничего такого. Помру скоро, - тяжело вздохнул Дин. - Плохо мне.
  
  - Дин, ты обалдел, что ли? - испугался Фай.
  
  Дин вытер лицо рукавом, отклонил Фая и пошел дальше. Шагов через десять вдруг остановился, обернулся и спросил:
  
  - Слушай, Фай, у тебя слабительное есть?
  
  Фай захлопал глазами.
  
  - Есть... наверно...
  
  Если бы господин Дин ответил: 'Тогда пойди, съешь его, и тебе будет чем заняться, вместо того, чтоб морочить мне попусту голову', - Фай бы понял. Это была бы норма. Живой, настоящий Дин. Но Дин вместо этого сказал:
  
  - Человеку моему дай, когда зайдет, а то я таких вещей дома не держу.
  
  И Фай понял, что дальше говорить с ним бесполезно. Можно было гадать, что именно Дин проглотил: ключ от сейфа тайной канцелярии или большую государственную печать, но разговор сегодня с ним не получался ни в какую.
  
  
  * * *
  
  Вечером случился удивительно красивый закат, а утром удивительно красивый рассвет. Над океаном небо всегда бывает красивое, но разве у Первого министра есть время любоваться? Для этого нужно иметь незанятый делами вечер и бессонное утро.
  
  Дин перебрал в памяти всех своих и чужих знакомых, близких и дальних, кто умер из-за сердца. Получался каждый третий, а Дин уже вынужден был признать, что он в том возрасте, когда счет ровесникам, опередившим его в очереди на тот свет, идет пополам с пребывающими на этом. Выходило, что этот умер, и этот умер, и тот тоже. Приходилось хоронить друзей по лицею, и бывших сослуживцев по Первой Префектуре и Царскому городу, сильных и молодых еще людей. И вообще, он, Дин, умереть должен, по-хорошему говоря, раньше государя, потому что Первого министра кладут с покойным государем в могилу живым. Так есть ли смысл что-то менять? Может, пусть будет все, как будет? Вот только бы сразу, долго не мучиться...
  
  Но Дин, хоть так и думал, а лекарство, присланное Фаем, принял, и, сделав все, как велено, в середине утренней стражи голодный и с холодным от беспокойства нутром стоял в государевых покоях. Верный Первый министр. Уж если он хвастался, что доверяет государю, надо было приводить дело в соответствие со словами. Проще говоря, ослушаться он не посмел.
  
  Обе створки в белую спальню были приглашающе раскрыты. Там все устроено оказалось просто и красиво, хоть и не совсем обычно для спальни. Невысокая кровать без изголовий и балдахина, стены обиты белым шелком с мелким золотым рисунком, пушистый парфенорский ковер на полу глушит шаги, нет зеркал, нет комодов и шкафов, тяжелые шторы на золотых кистях-подхватах разведены наполовину. За окном витая решетка балкона обросла трехцветным плющом. Рядом с кроватью тумбочка, на ней уже знакомая книжечка, 'леденцы', блюдечко с похожей на рыбий клей пакостью и еще несколько незнакомых и, вроде бы, неопасных на вид предметов, но кто знает... У Дина предательски громко заскулил желудок.
  
  Никого постороннего Дин в покоях опять не разглядел. Государь был сух и лаконичен, и лицо почти спокойное, только в углах рта залегла какая-то тень. Правда, он опять ходил босиком. Он принес Дину обещанную чашку, но не с водой. В чашке густо переливалась жидкость с металлическим отблеском. Такими на вид бывают либо яды, либо противоядия, подумал Дин. Но вкус у жидкости оказался приятный, кисло-сладкий. Потом государь велел Дину разуться, раздеться, лечь и укрыться простыней, как в покойницкой под префектурой. Сам он пошел в зеленую спальню, и по тому, как осторожно он открывает и закрывает дверь, можно было понять, что там, все-таки, кто-то спит. Дин снял с себя половину одежды, отпил из чашки, и остановился. Его откровенно мутило от страха. На перепутье между своими желаниями и приказами государя он застрял беспомощно, но всерьез, как осел на льду. Когда государь вернулся, Дин сидел на кровати в исподнем с чашкой в руке и глупо стучал зубами о фарфоровый край
  
  - Не могу. Я боюсь боли, - сознался он. - Мне бы лучше уйти.
  
  Государь нервно поджал губы. Сейчас он надо мной посмеется и прогонит, подумал Дин. Аджаннар отнял у него недопитую чашку.
  
  - Молодец, - сказал он Дину. - Герой. - И рывком расстегнул ему пуговицы на вороте, оторвав половину. - Под Царским городом Имина учил смелым быть - сам не боялся. - Распущен шнурок на портках. - В могилу со мной собирался живым идти. Не боялся ничего. - Скатаны и сняты чулки. - Мне стыдно тебя слушать. О чем ты думаешь? Ты жить хочешь? Тогда ложись и успокойся. - Рубашка потянута через голову и застряла на локтях.
  
  Дин вспотел и ухватился за рукава. Это что же с ним случиться должно было, что государь с него чулки снимает?.. На десять неверных ударов сердца государь рукавами скрутил Дину запутанные локти и придержал.
  
  - Тихо. Спокойно. Себе операцию на сердце я сделал. И тебе сделаю. Я не хочу, чтоб ты пошел отсюда, вон там на ступеньку сел и больше не встал никогда. С таким пороком, как у тебя, люди не доживают до тридцати. Тебе уже сколько? Тридцать восемь?
  
  - Тридцать семь.
  
  Государь Дина отпустил, и тот сам выбрался из рубахи.
  
  - Ты старше меня, Дин. Ты все понимаешь. Ты знаешь, что надо и как надо. Ты видишь, какая у нас страна. Чтобы править этим столпотворением, нужны способности и силы. Поверь мне, ты жив только чудом, я не знаю, каким. Ничего не бойся. Не будет больно. Ты заснешь, а когда проснешься, все будет уже позади. Потом я тебе покажу и расскажу, что с тобой было. Это не страшно. Ну?
  
  - Да что же я, кокетничаю разве! - Дин в отчаянии и злости скомкал одежду в руках. Уж лучше б, честно, сразу умереть. Без разговоров. - Я боюсь. Я правда боюсь...
  
  Государь вдруг в самом деле засмеялся:
  
  - Давай, ложись.
  
  Дин смотал с себя остатки одежды и сделал, как его просили. Будь, что будет. Ради государя.
  
  На руку выше и ниже локтя к нему присосались две холодные бляшки с пульсирующими трубочками, идущими к тумбочке и, на миг скосив глаза, Дин увидел в прозрачной трубочке свою кровь. И еще раз чуть не умер от этого зрелища.
  
  - Дин, - окликнул его государь, перебив все его нехорошие мысли. - Ты посланнику Фай Ли за пазуху зачем лазил?
  
  - Донесли, сволочи?.. - удивился Дин, и упал в темноту.
  
  
  * * *
  
  Когда Дин проснулся, ему показалось, что было все то же утро. Глаза закрыл, глаза открыл. Из воспоминаний - один только страх. Броду по колено, а страху по горло. Как просто...Однако на обеих руках присоски. И от шеи что-то тянется. И из-под простыни на животе... Дин шевельнулся, и за головой у него звякнул колокольчик.
  
  Дверь сразу приоткрылась. В гостиной слышны были голоса. Дин вслушался. Государь с кем-то разговаривал:
  
  - То, что пряник сладкий, не есть причина. Это способ описания, а способ описания причиной не является. Если появляется предмет, то появляются и свойства предмета, а не наоборот.
  
  - Конечно, однако, если бы пряник не был сладкий, разве он бы появился? В нашем случае первопричина появления пряника заключается в том, что он сладкий, значит, его свойство и есть его причина.
  
  - В чем-то ты не прав, Сафа, но в чем, я не пойму, - отвечал государь. - Эта логика неверна. Возьми чернильницу и опиши пряник на бумаге.
  
  - Э, государь, чернильница есть и у осьминога, - хихикнул некто в ответ. - Жизнь сложнее логики, хотя данное утверждение антинаучно. Вот эти стаканы здесь нужны? Я унесу.
  
  Государь зашел в спальню к Дину, почти улыбаясь.
  
  - Сегодня на кухне пекут пряники, - объяснил он.
  
  У Дина спросонья были легкие затруднения с формулированием мыслей. Он спросил:
  
  - 'Сегодня' это... вчерашний день или... следующий?
  
  Государь слегка задумался:
  
  - Не очень понимаю, что ты имеешь в виду, но, скорее следующий, чем вчерашний. Ты пришел вчера. Сегодня следующий. Так?.. Извини, у меня сейчас тоже с логикой проблемы... Давай посмотрим, что получилось. - Он скатал простыню на Дине до пояса.
  
  - Я замерз, или мне кажется? - спросил Дин.
  
  - Замерз, наверное. Сафа, закрой окно!
  
  Маленького роста старичок вошел в спальню, отодвинул штору, потянул возле окна за шнур и поглядел на Дина.
  
  - День добрый, господин, - кивнул он.
  
  Окно захлопнулось где-то сверху. Дедушка, похоже, не знал должности Дина при дворе. Дин вымучил в ответ улыбку. Он думал, слуги здесь немые. А они просто философы. В окно, пробиваясь сквозь балконный плющ, прямо светило солнце. Куда выходят эти окна, Дин забыл. Южная это сторона или восточная? Утро или вечер?
  
  - Дела налаживаются? - спросил у государя Дин.
  
  - Все замечательно. Не считая, что проснулся ты на полстражи раньше, чем должен был.
  
  Но Дин спрашивал не о своих делах. Он поморщился. От шеи и нижних ребер присоски отлипали больно. На руке присоски остались, а трубочки были сняты.
  
  - Мне можно встать?
  
  - Тебе это надо? Может, полежи пока?
  
  - Я не привык лежать днем, государь. Кто в Царском Городе занимается делами?
  
  - Мой отец вернулся с Ходжера.
  
  Комната крутанулась вокруг Дина, но он удержался и поставил ноги на пол. Выглядел он теперь интересно. Два сухих до белесости надреза на груди - один под самым соском и вывернут уголком вверх, другой прямой и ниже. Под нижними ребрами тоже разрезано, и изнутри Дина торчит холодящая разум прозрачная веревочка с завязанным на хвостике узелком. Все надрезы скреплены скобками, то ли железными, то ли стеклянными, а под скобками круглые свинцовые пластинки с пупырышком посередине. От этого зрелища Дин покрылся гусиной кожей и едва не потерял сознание. Пришлось обратно лечь.
  
  - Видишь, - сказал государь. - Совсем не страшно. И не болит ничего. Мне в свое время пришлось хуже. Через стражу будет ужин. Я приказал на двоих. - На мгновение приложил ладонь Дину ко лбу и ушел.
  
  Дин посмотрел ему вслед. И понимайте этих 'двоих' как хотите. Но хотя бы причесался и обулся на этот раз, и рубаха ночная из-под халата не торчит, тысячу лет его справедливому царствованию. 'Господи, во что я влип, куда меня занесло...' - стучало в голове.
  
  
  * * *
  
  Одежду Дину положили на край кровати не его. Похоже, просто какую-то новую. А обуви не дали. Теперь Дин гулял по государевым покоям в ночной рубахе, парчовом халате, нечесаный и босиком. Хорошо, что умыться нашел где. Ванная комната при белой спальне была самым роскошным местом не только из виденных Дином в Ман Мираре, но, пожалуй, и вообще в пределах цивилизованного мира. Там были теплые полы, загадочное освещение, загорающееся, когда человек входил, и гаснущее, когда выходил, мрамор, золотая мозаика, и тому подобные изыски. А Дин подумал было, что государь предпочитает жить скромно. Хотя, может, это роскошество осталось в наследство от кира Хагиннора Джела. Ман Мирар раньше принадлежал ему, и в императорскую резиденцию превратился всего пятнадцать лет назад, когда сын кира Хагиннора стал императором.
  
  Дин, насколько это было возможно в его положении, привел себя в порядок, и вышел к ужину, чуть-чуть по дороге не сбив лбом дверной косяк. Тело было ватное, слушалось не во всем и не всегда. Скобки на груди ощущались, но почти не мешали. Гораздо хуже вела себя под одеждой завязанная узелком веревочка. Дин очень нервничал, когда она цеплялась к рубахе при любом движении.
  
  Государь сидел на своем любимом месте ровно в центре комнаты, держал в руке какую-то бумажку и грыз кончик стила. На столике с кручеными звериными лапками Сафа расставил тарелки, заглянул в пыхающий на жаровне чайник и исчез. На этот раз государь избавил Дина от греха опять задать вопрос, и спросил первым:
  
  - Ну, что?
  
  Дин слегка пожал плечами и поправил халат, чтоб ненароком не увидеть на себе скобок. Он затруднялся с ответом. Государь скомкал бумажку и отправил ее в жаровню.
  
  - Тебя домогался господин Фай Ли, - сказал государь.
  
  - Он вызнал, что я здесь? - почти не выдавая вопросительной интонации, проговорил Дин.
  
  - Ну, люди-то видели, что ты сюда зашел. И не видели, как вышел. Я его, в общем-то... послал.
  
  - Куда? - Вот тут вопрос скрыть было невозможно. И задавать его не стоило. Но государь, кажется, не обращал внимания на тонкости придворного этикета, и Дин решил, что сегодня можно себе позволить спрашивать дальше.
  
  - Куда, по-твоему, посылают людей, которых не хотят видеть?
  
  - Кто как. Вы обычно посылаете в ссылку в округ Дэм. С условием, не приближаться ближе пятиста лиг к Столице.
  
  - Скажи лучше, господин шутник, что ты ему наобещал?
  
  - Не знаю. Ничего, - Дин вспомнил про вопрос, который государь ему задал прежде, чем Дину заснуть, и потер кончик носа.
  
  - Мне нужно будет, чтоб ты с ним поговорил потом, - сказал государь. - Я не желаю с ним встречаться, и у меня на это есть причины. А на тебя он рассчитывает, как на последнюю опору и надежду. И хватит задавать мне вопросы. Я сам скажу все, что нужно. Садись, поешь. На меня не смотри, я не голоден. И, вот еще что...
  
  Заметно было, что к вечеру у государя опять переменилось настроение. Он перестал договаривать фразы. По придворным приметам - не очень хороший знак. Дин сел ужинать. Через некоторое время государь продолжил:
  
  - Я обещал рассказать, что в тебе требовало исправления.
  
  Аппетита у Дина и так не было. Не хватало еще добить его жалкие остатки. Он сказал:
  
  - Я догадался. Я мог скоро умереть.
  
  - Не скоро. В любой момент. Чтобы ты знал, Дин, и не вообразил себе лишнего. Я не жалею тебя и не подкупаю. Да, мне нравится, как ты работаешь, как ты думаешь, как ты относишься к государю и государству. Как ты принимаешь то, что видишь. Я тобой дорожу, но причина не в этом. Я делаю для тебя то, что делаю, только потому, что не хочу потом жалеть о том, что я этого не сделал. Я совершал в жизни ошибки, которые мне нельзя повторять. Я сейчас исправляю свое прошлое. Насколько могу и так, как могу. Мне кажется...
  
  Государь замолчал. Дин ждал, зачерпывая ложечкой творог со свежими ягодами. Под кружевной салфеткой ждали обещанные пряники. Он выбрал себе с белой глазурью. Государь не торопился продолжать. Наконец, Дин решил напомнить о деле.
  
  - Три дня проходит, государь Аджаннар. Вы собирались принять решение.
  
  - Сиди и молча жуй, - неожиданно зло осек его Аджаннар. - У меня решения нет. Задача эта не решается.
  
  Он посмотрел на дверь зеленой спальни и сломал заметно покусанное стило, которое до сих пор держал в руках. Огрызки бросил на пол. Дин доел ужин и выпил чай. Государь сидел рядом на диване угрюмо, как нагорелая свеча. В комнате, обращенной окнами в сад, начинало темнеть. Зажигать лампы никто не торопился. Они с государем так и остались в сумерках. Дин уже подумывал испросить разрешения и пойти прилечь. Боли он не чувствовал, но была какая-то ни на что не похожая натянутость во всем теле, которая не слишком ему нравилась.
  
  - Хорошо. Я тебе расскажу, что случилось, - вдруг услышал Дин тихий голос государя. - Если ты сейчас клятвенно пообещаешь, что ни слова без моего ведома никому не передашь. Никогда и ни при каких обстоятельствах.
  
  И, не дождавшись от Дина обещания молчать, указал на зеленую спальню и стал говорить полушепотом, останавливаясь почти после каждой фразы:
  
  - Вот там тот враг... о котором господин Фай Ли все время говорит тебе и мне. Я не уверен, что Фай поставлен в известность обо всем с самого начала и до конца. Он мне привез его сюда для разговора о моем прошлом. Этот разговор никакого отношения ни к миру Тай, ни к Тарген Тау Тарсис, ни к мести лично мне или кому другому не имеет. Лал всего лишь выполнял волю покойного. За это я обещал Фаю рудничное оборудование, и для него это... много значит. Что будет после разговора, мы не обсуждали, но он якобы сам захотел умереть. Я... У меня не получается, Дин...
  
   Взгляд государя остановился на нетронутом столовом приборе, поставленном для него, и государь медленно вырвал у себя из головы клок волос. Прежнее сердце Дина, наверное, заикнулось бы в этот момент. Потому что такое Дин видел впервые за пятнадцать лет личного знакомства с Аджаннаром. Государь посмотрел на Дина и отвернулся.
  
  - Понимаешь, Дин, они его топили в ванне прямо в одежде, чтобы быстрее. Потом они забрали бы тело, и я бы ничего не узнал. По-другому им было нельзя, они торопились. А я вернулся... Я не знаю, как говорить Дин. У меня нет слов, чтобы рассказывать. Зачем я его забрал, я не знаю. Я его просто увидел... Я не собирался ничего менять в течении событий. Я думал в тот момент о себе. Будто бы я исправлю такую ошибку, которую невозможно исправить. Я его забрал у них... Я не знал, что все так плохо... По-моему, ты мне как-то сказал: не тяни за хвост, не зная, что с другой стороны... Первый раз он потерял сознание там, в правом флигеле. Ненадолго. У него или повышенный болевой порог, или шок, или он настолько хорошо собой владеет, что ждал смерти спокойно. Я подозревал, что ему досталось от других таю на Бо или еще на Бенеруфе...
  
  Тут Дин, очень внимательно следивший за каждым словом и малейшим движением государя, откинулся на спинку дивана. Бенеруф - маленькая рассветная звезда, яркий красный огонек на небосклоне. Так вот они откуда взялись, такие похожие и непохожие на обитателей Та Билана... С тех пор, как стал Первым министром, Дин научился ценить и понимать любую информацию, какой бы запредельной она не казалась, - может быть, не на полную глубину осознавая, но навсегда откладывая в памяти. Что ж. Пусть будет так. Хорошее, наверное, местечко: Бенеруф.
  
  Государь снова было взялся за волосы, но опустил руку и продолжил рассказ:
  
  - Держался он отлично, улыбался Фаю в лицо. Ни тени не допустил в разговоре со мной. Жаловаться у них не принято... У него на спине татуировка такая красивая - цветной дракон. От затылка до копчика. Я мокрую одежду с него снял и сразу подумал, что бить его удобно, на драконе синяков будет не видно. На первый взгляд, вроде, цел, а так - кто знает... Спрашиваю - били? Молчит. А я же вижу, что все плохо. Я диагностику достал, только провел по спине - слева почка отбита. Опять спрашиваю - куда еще били? Он все равно молчит. Только дрожит без звука, губу насквозь прокусил. Я повернуть его хотел, чтоб проверять удобнее, а у меня на руке кровь. И не понять, откуда. Я грешным делом подумал - он же наполовину баба, всякое бывает... А потом... оно как потечет. Я испугался. На спину его кладу, он себе коленки разнять не дает... Дин, я не знал, что люди, зовущие себя цивилизованными, на такое способны... Я никогда в жизни не плакал. Я близких терял, я в каторжной тюрьме клеймен был, меня предавали, меня продавали как раба для развлечений, мне выбили глаз, ломали кости, мне воткнули в сердце шило. Я не плакал ни разу... Я не знаю, сколько их было. Не один, не два, не три. Даже не пять, наверное. Больше. Им показалось мало просто унизить и показать свою власть. После того, как с ним развлекались, они еще натолкали всюду битого стекла. Понимаешь, о чем я?.. А он Фаю улыбался, и мне улыбался... Доказал всем, что сломать его невозможно. Никак и никому... Я и разревелся, как корова, у меня слезы, сопли, руки трясутся, он из-за меня тоже, кровь, не поймешь, где чья, потому что я этим стеклом себе все руки перерезал... Пока я все достал, где замазал, где зашил, утро наступило. Ему плохо, снотворное его не берет, обезболивающее его не берет, пьяный гриб его не берет, больно, дрожит, плачет. Я догадался ему полстакана спирта налить, хоть и нельзя в таком состоянии, и на руках его держал, пока он не уснул... Уйти, оставить его не могу. Спать с ним рядом не могу, он шевельнется - я вскакиваю. Своей крови ему перелил пол-литра. Потом, когда получше стало, лошадиную дозу снотворного в вену вкатил, он третьи сутки спит под капельницей. Завтра проснется, дольше нельзя. Какое я должен принять решение, Дин? Я себе успокоительного сейчас колю столько, сколько тебе и ему вместе взятым, и мне не помогает. Я не ем, не сплю, и выйти из этого состояния я рад бы, но не могу. Бутылка, Дин, местная, ишулланская. Это здесь, на Бо все происходило... Мне его жалко безумно, мне себя жалко, как все вспомню... Я не знаю, что будет, когда он проснется. И что скажет мне. Он мой враг, я его враг. Исправить... все-таки, невозможно. Ни прошлое, ни настоящее. Я не любитель плакаться. Но меня трясет, как никогда со мною не было. Спасибо, ты меня отвлек немного на искусственный клапан в твое сердце. А то бы я рехнулся. Или сам пошел и убил бы кого-нибудь. Наверное...
  
  Дин пристально смотрел на человека, которому вначале воспитывал сына, которого потом хотел предать, потом его боялся, затем им восхищался и боготворил, чье право на всемогущество признал, и, наконец, которому стал доверять, почти как самому себе. Ему и хотелось бы обнадежить государя, только он не знал, чем. Понятно, что с людьми случаются вещи и похуже рассказанных. Но это само по себе не утешение, и происходить имеет право где-нибудь на войне или в диких землях, а не в государевой спальне. Когда человек, известный своим твердым характером, теряет самообладание, когда человек с хлестким чувством юмора и ядовитой иронией не может приложить эти качества к собственным обстоятельствам, значит, положение его действительно тяжело. Даже если это положение он придумал себе сам.
  
  Государь держался за лицо руками так, будто его сейчас вывернет наизнанку, или он закричит. Дин морально приготовился даже дать императору пощечину, если у того сейчас случится истерика. Пощечина или стакан холодной воды за шиворот помогают в таких ситуациях лучше всего. К счастью, не пришлось. Наверное, легче стало, когда выговорился. Государь вздохнул. И Дин вздохнул. Дину тоже было худо. И самому по себе, и от увиденного-услышанного, но он молча налил государю чаю и почти силой заставил его отнять руки от лица, взять чашку и пить. Не то, чтобы Дина вся эта история особенно глубоко тронула или ужаснула. Но он видел искренность и просьбу о помощи - такие вещи, которые всерьез от императора-загадки Аджаннара не видел никто и никогда. Ну, не был устроен этот человек так, чтобы делиться с кем-нибудь душевным теплом или болью, что поделаешь. Ему же хуже. И хорошо это или плохо, что теперь правила изменились?.. Кто его знает.
  
  - Знаете сказку про то, как осел осла в долг почесал? - спросил по прошествии некоторого времени Дин. - Большего я для вас все равно сделать сейчас не смогу. Я скажу вам, что я про это думаю. Не понравится - велите мне заткнуться.
  
  Он перекинул подушку со своей стороны дивана на государеву, на подлокотник, подтолкнул к подлокотнику круглый стул и похлопал по подушке рукой, предлагая государю класть голову. Его научила так успокаивать людей старая нянька, и он частенько применял метод к царевичу Ша, когда того обижал вот этот самый государь Аджаннар. Вытащил костяной гребень из волос у государя, распутал свернутый на затылке узел и стал пальцами растирать ему шею под волосами, затылок и темя. Нащупал заодно пару шрамов и костяной нарост, похожий на давнюю травму. Вероятно, повествование о ломаных костях и каторжной тюрьме было скорее сокращенной версией событий, нежели преувеличением собственных заслуг. Каторжная тюрьма запала Дину в память. Про клеймо Дин не знал. Он вообще, оказывается, многого о государе не знал.
  
  - А думаю я вот что, - начал Дин. - Во-первых, живучие сразу не умирают, и, раз человек жив, значит, не просто так, а нужно зачем-то. Во-вторых, живая кость мясом обрастает обязательно, все заживет, все срастется... Руку из-под подушки уберите... Расслабиться не умеете, так хотя бы просто лежать и не вздрагивать я могу попросить?.. Раз подставили мне свою шею - доверяйте. Я же вам доверял.
  
  - Понимаешь, Дин...
  
  Дин уткнул государя лицом обратно в подушку. Говорить он старался как можно ровнее. Эмоций за сегодняшний вечер и без участия Дина хватало:
  
  - Я понимаю больше, чем вам хочется. Я понимаю, что непозволительные вещи сейчас делаю и говорю. Я понимаю, что понимаю лишнее. Я понимаю, что железными скобками можно починить тело, но не душу. Я понимаю, что некоторых хочется убить немедленно, а под рукой только господин Фай Ли, который, может быть, ничего о происшедшем на Бо не знает. Ведь он был здесь, в Ман Мираре. Я понимаю, что, потянув за хвост, поздно думать о том, что с другой стороны. Я понимаю, как жалко и как жутко. Я понимаю, что плакать не грех. Грех проплакать всю жизнь и ничего не сделать. У вас было три дня на жалость и отчаяние. Вполне достаточно. На свете все, абсолютно все можно победить терпением и любовью. Слышите меня? Терпением и любовью. А красавице своей, когда проснется, вы скажете: не надо погружаться в обстоятельства. Поднимись над ними. Нужно себя беречь. Ничего этого не было. Не было. Не было, и все. Вы оба сильные и упрямые люди. Вы друг друга поймете... И все будет хорошо... Давным-давно, еще при префекте Ваваде, в Третьей Префектуре в Приречье жили-были два осла. Белый и черный. Белого все любили и угощали, а черный кусался...
  
  Позвать бы теперь кого-нибудь чесать затылок мне, подумал Дин, когда государь заснул. Все будет хорошо. Все лечится. Терпением и любовью. Любовью и терпением. Чего нам не хватает, что у нас так плохо-то все постоянно? Любви? Терпения? Того и другого разом. А сам-то ты, Дин, веришь в то, что проповедуешь?.. Эх, жизнь, воровка, довела...
  
  
  * * *
  
  Дружить можно было бы с господином Фай Ли, например. Дружить с государем Дин никогда бы не решился. Ни до того, как в сердце ему вставлен был искусственный клапан, ни после. Дин четко осознавал дистанцию. Это невозможно, в том-то и дело. У Первого министра свои функции при дворе и ответственность за отрезок предоставленной ему работы. Дин далек был от того, чтоб претендовать на большее. Вчерашнее нарушение дистанции, когда недотрога Аджаннар, который на церемониях, вручая указы, старался даже рукавом никого не коснуться, который сына собственного обнял всего раз за семнадцать лет, вдруг погладил Дина по лбу, а Дин в уплату долга почесал ему затылок, вышло случайно, как тот приступ откровенности о слезах и каторжном клейме. Порыв души, и более ничто. Хотя его нельзя не ценить. Но Дин не хотел бы снова подходить так же близко. Не в искренности дело.
  
  Прежний Дин, прослуживший при государе простым тайным советником девять лет, посчитал бы государеву дружбу привлекательной, но опасной. Нынешний Дин, всего месяц назад назначенный Первым министром, уже слишком много знал такого, что устраняло любую опасность при верном соблюдении определенных условий, но, в то же время, исключало участие человеческих чувств во взаимоотношениях при дворе. Не только из требований дворцового протокола, но и по внутреннему ощущению. Быть министром-функцией много проще и спокойнее, нежели министром-человеком. Говорить с императором функцией тоже. Может быть, поэтому покойный Первый министр Энигор так ни разу и не переступил порога государевых внутренних комнат. Да и вообще, дружить это - труд. Порой, весьма обременительный и непростой.
  
  Утром Дин поднялся в решительном настроении идти принимать доклад. Чиновники каждый раз преданно собирались и ждали рассвета в приемной зале. В канцеляриях накопились стопки указов и прошений на прочтение, утверждение и подпись, толстые, как старые списки кодекса 'Иктадор'. Ночью слуги тайком вернули Дину его одежду с новыми надушенными кисточками на углах воротника и принесли придворную маску белой рыси для официальных церемоний. Забыли оставить только расческу. И исчезли, невидимые, неслышимые и недосягаемые, как привидения. Дин вчера осваивал пространство своей роскошной ванной комнаты, потому что государь заснул, и света в покоях так никто и не зажег. Ванная была единственным независимым в этом отношении местом. Там все происходило само по себе. Сам загорался свет в матовых, похожих на перья лепестках светильников, сама лилась вода, если к кранам поднести руку, сами согревались в шкафу полотенца. Вечером Дин расплел и выполоскал свои волосы, и за ночь они почти высохли. Теперь он был лохмат, как черт, который под землей чеснок ест, и толку, что с надушенным воротником, если почти до полу висят нечесаные космы?.. А посредством чего здесь вызываются на помощь слуги, Дин пока не нашел.
  
  Он выглянул прежде, чем выйти из белой спальни. Зеркальные лампы горели по всей центральной комнате; на улице еще было темно, и за открытой дверью балкона робко пробовала голосок какая-то заспанная пташка. Навстречу Дину из зеленой спальни почти сразу же появился государь с чайной чашкой в руке. Он был полностью одет, в туфлях и с аккуратно собранными под гребень и за вышитый пояс волосами. Дин посмотрел на государя. Государь - на Дина, погрозил Дину пальцем и прижал ладонь к губам.
  
  Дин поклонился. Государь слегка кивнул, поставил чашку на сервировочный столик и вернулся в зеленую спальню. Там тоже горел свет. По глазам Аджаннара Дин догадался, что не так все плохо, как ожидалось.
  
  Дин изменил направление шагов, подошел к каминной полке, прислонился возле нее к стене и стал подслушивать. Впрочем, слышно было только голос государя.
  
  'Не надо... Нет... Я... Нет. Ты сам ничего не будешь делать... Да, я... Меня уже стыдиться незачем... У тебя температура тридцать пять и семь, давление на нуле, гемоглобин почти на нуле. Что ты хочешь сам? Что ты сможешь сделать? Ничего... Все-все-все, тихо. Тихо... Тихо... Все уже позади, не надо. Все хорошо... Бери меня за шею, я отнесу...'
  
  Щелчком закрылась дверь ванной. Государственный интерес Дина был удовлетворен, а из ванной все равно ничего не слышно. Дин вернулся на исходную траекторию и ушел требовать себе расческу.
  
  
  
  Глава 2
  
  
  
  Сделал Враг, может быть, все правильно. Просто он не должен был оказаться усталым добрым человеком с грустными глазами. Он не должен был гладить Лалу лоб, брать его за руку. Он не должен был настолько хорошо знать о себе, что ни в чем не встретит отказа. И он не должен был вдруг смотреть на Лала так, будто это Лал его убивает, а не наоборот. Лал умел блокировать собственные болевые физические и моральные ощущения, но ровно до той минуты, пока кто-то не начинал его жалеть. От такого взгляда Лалу опять становилось плохо.
  
  Враг снова положил Лалу ладонь на лоб, разгладил собравшиеся там унылые и хмурые морщинки и сказал, что все, что было до сегодняшнего дня, им надо забыть. Вдвоем. Лал знал, что он прав. Такие удивительные люди, как его Враг, всегда бывают правы.
  
  Они молчали, пока Лал не спросил его, о чем он думает. Вместо ответа Враг дотронулся пальцами до браслета-переводчика, который надет был у Лала на запястье. И Лал услышал музыку, очень красивую, очень необычную, очень глубокую и очень совпадающую с его, Лала, внутренним состоянием. Лал посмотрел Врагу в глаза и понял, что это и есть его мысли. Он умеет думать так. Враг невесело улыбнулся, а Лал вернулся в другое и обновленное, но, все-таки, собственное 'я'. Музыка царапала душу и, вместе с тем, давала надежду и силы держаться. Это не было бессмысленное и пустое сочувствие. Из взгляда Врага ушла унизительная для Лала жалость. Враг у Лала был очень сильным и достойным. Проиграть такому не стыдно. Лал понял, что уже не считает его получеловеком. Он вообще больше никого не считает людьми или нелюдью. Ему было хорошо и плохо одновременно. Его Враг твердо держал его за руку и разрешал слышать свои мысли. Он сбрасывал Лала в пропасть, и поднимал его с самого дна самой страшной могилы. Он вырвал Лала из жизни и отобрал у смерти. Отнял сердце и отдал взамен свое. И все это он предлагал забыть. Как будто ничего этого не было. Не было, и все. Лал приближался к нему медленно. По миллиметру. Двигаться было трудно, но он полз навстречу, как умел. Прошлое действительно не имело значения. Да, Лал хотел бы забыть все на свете, лишь бы этот человек не отказался от своих слов. От обещания подхватить и удержать, если Лал начнет падать.
  
  - Я столько лет тебя ждал, - сказал Враг. - Я удержу.
  
  И когда он обнял Лала, Лал закрыл глаза и перестал дышать от ощущения, похожего на отчаяние. Только это было не отчаяние, а итог. Итог всего того многого, что надо забыть. Лал был умница. Из последних сил, но он дополз. И все, что нужно, держал в кулаке.
  
  Вот только смысла в том было ноль. Лал не обладал способностью забывать. Как бы ему ни хотелось. Как бы он ни старался. И думать музыку, чтобы забить ею пережитое и по-другому настроить себя, способности тоже не было. У него не получалось совмещать несовместимое. Любить и ненавидеть сразу он не мог. Ненавидеть и любить - тоже. Таким уж уродом он появился на свет. Он разжал кулак, отдал припасенную с внутренней стороны щеки закапсулированную иглу с мгновенным ядом, который они должны были разделить на двоих. Положил Врагу в ладонь и сказал, что дарит.
  
  
  * * *
  
  Ближе к обеду Дину, сидевшему с бумагами в своем кабинете на канцелярском этаже центрального корпуса, принесли записку от государя. 'Куда пропал? Все брось и иди назад', - было написано там. Все бросить было никак невозможно. Дин сгреб наиболее примечательные документы в отдельную папку, завязал в замшевый мешочек государственные печати, и поплелся обратно во внутренние покои. Секретарям, смотревшим вопросительно, ничего разъяснять не стал.
  
  Господин Фай Ли в это утро никого не беспокоил. Очевидно, он был 'послан' государем так далеко и крепко, что забыл дорогу из правого флигеля в левый. И это хорошо, потому что Дин не знал пока, простит государь тайского посланника за недогляд за подчиненными, или не простит. Указаний еще не поступало.
  
  Обедать, вероятно, предстояло с государем. Дин притерпелся уже и к скобкам, и к присоскам на руке, и даже веревочка с узелком, торчащая из-под нижних ребер почти перестала его тревожить. На веревочке каким-то образом прикреплялись капсулы с лекарством, которые постепенно таяли, и потом, когда они все растворятся, веревочку можно будет вытянуть. Дин даже к перспективе вытягивания из него веревочки почти привык. Не хотелось ему одного - мешаться. Он ушел потому, что не хотел быть навязчивым.
  
  Утром, когда он вышел из покоев в поисках слуг, помимо телохранителей на входном посту он встретил кира Улара; в Ман Мираре тот был начальником охраны резиденции, и, в принципе, псом довольно верным. По крайней мере в смуте недавних дней он государя не предал. Улар спал сидя, поставив локти на откидной столик. Изнутри наружу Дин прошел незамеченным. На пути назад Улар поджидал его возле золоченой двери и поставил Дину руку поперек дороги. Немая то ли рабыня, то ли служанка Ката, жестами обещавшая Дину расчесать и заплести ему волосы, от неожиданности стукнулась Дину в спину.
  
  С Уларом Дин знаком был с детства. Они учились в Каменных Пристанях с разницей в два года. Дин закончил лицей раньше, но в императорскую резиденцию попал много позднее.
  
  - Господин Первый министр, - далеко не самым смиренным тоном обратился к Дину начальник охраны. - Доложите государю, что я прошу позволения войти.
  
  - Не могу, кир Улар.
  
  - Почему?
  
  - Я вам не секретарь, и государь сейчас занят.
  
  - Что вы все там делаете молчком три дня?
  
  - Даже если бы мы там пили мертвецки, то кому какое дело?
  
  - Господин Первый министр, я говорю серьезно.
  
  - И я говорю серьезно. Улар, не надо меня злить. Еще и с утра. Я к государю в спальню стучаться не намерен.
  
  - У меня важный доклад.
  
  - Что за глупая настойчивость? Там дама. Или ты думаешь, я здесь затем, чтоб им свечку держать? Государь тебя сейчас не примет. Хочешь - говори со мной. Не хочешь говорить со мной - жди.
  
  Улар поджал тонкие брезгливые губы. Киру Улару очень не нравилось то, что Дин попал в ближайшие доверенные лица к государю. Дин хотел спросить: 'Ты ревнуешь, что ли?' - но Ката подлезла вперед Дина, отцепила руку начальника охраны с резного наличника и открыла Первому министру дверь. Улар сунул им вслед голову, ни ничего полезного для себя не увидел и не узнал. Он тоже приходил на разведку. Будь дело действительно важным, он поговорил бы и с Дином.
  
   Дин догадывался, кто его подослал. Тот, кто сейчас занимался государственными делами в Царском Городе. Арданский генерал-губернатор, кир Хагиннор Джел.
  
  И, как оказалось позже, Дин угадал.
  
  Папку с документами государь у Дина вынул из-под локтя, бегло просмотрел несколько листов, вернул, и сказал, что Дин почитает эту ерундень в спальне. Потом придержал Дина за локоть и сказал тихо: 'Ты извини меня за сопли, ладно? Я знаю, что не должен позволять себе... такого'. Дин кивнул. Наконец-то он дождался от императора нормальных слов и нормального внешнего вида. С выражением лица тоже все было в пределах нормы. Легкая вертикальная морщинка на лбу и строгие глаза - почти как всегда.
  
  К присоскам на руке снова подцепились трубочки. Дин, которому на этой привязи оставалась некоторая свобода движения, разложил бумаги на постели в несколько рядов - так, как привык работать, погрузился в чтение и сравнение текстов, время от времени припасенным в рукаве красным карандашом делая пометки на полях, и стараясь не глядеть в сторону капающей в прозрачных трубочках крови, которая там с чем-то смешивалась и через что-то светящееся фильтровалась. Секретаря ему не хватало, но тут уж ничего не поделаешь. Превращать государевы покои еще и в канцелярию, помимо лазарета, который они сейчас из себя представляют, было бы наглостью.
  
  Меньше, чем через четверть стражи загремели золотые двери - сквозь них шел отнюдь не аккуратный неслышный Сафа, неся обед. Акустика в гостиной была превосходная, а спальня Дина то ли прикрыта неплотно, то ли нарочно устроена так, чтоб быть в курсе всех происходящих в сопредельном помещении событий.
  
  Дверь противоположной спальни открылась, закрылась, снова открылась и закрылась. Замки здесь работали со щелчками, а по количеству шагов легко было определить, кто куда идет.
  
  - Будьте любезны, кир Хагиннор, туда больше не суйтесь, - послышался голос государя.
  
  Дин очень живо представил себе, как папаша ему сейчас нарежет. Плевать кир Хагиннор хотел, что государь это государь. За ушко и на солнышко - за ним это никогда не залежится. Тем более, что Таргский Жезл Власти на самом деле должен был бы принадлежать прежде отцу, и только потом сыну. Когда кир Хагиннор Джел отказался от императорской власти в пользу кира Александра Джела, он знал, что делает. Знал он и сейчас.
  
  Открылись двери спальни Дина. Кир Хагиннор в мгновение оценил обстановку внутри и сомкнул створки. Дин не успел с ним поздороваться. Из центральной комнаты резко зазвучал недовольный голос арданского генерал-губернатора:
  
  - В Царском городе скромно и официально шепчутся, что государь, де, заболел, и господин Дин, де, заболел, опять, мол, с сердцем плохо. Я строчу в Царском Городе указы, подписываюсь под ними хвост знает кем, ставлю свою печать, надеясь, что это хотя бы в половину законно, беспокоюсь и жду, пока хоть кто из вас очухается. Жду зря. Время идет. Посланник Фай Ли пишет мне письма, что он заперт в правом флигеле, а в государевой спальне содержится некое кровожадное чудовище. Не то тигр-ножезуб из Известковых Пустот, не то бескрылая птица форорак, ужас Мертвой пустыни. А время идет. Я беспокоюсь. Спешу сюда. Приезжаю в Ман Мирар. И что я слышу? Здешняя дерзкая челядь с порога мне заявляет, что вы тут пьете. Третий день. Оба. Внутрь никого не пускаете. Я начинаю грызть остатки ногтей остатками зубов. Наконец, приставляю нож киру Улару к горлу, и он меня сюда впускает - только не смей его наказывать за то, что я его продал! Ну, сына булочника я знаю. Кровожадное чудовище это вряд ли он. А что насчет цыпочки, до изумления похожей на типа, от которого судьба нас счастливо избавила пятнадцать лет назад? Только у новой красавицы грудь побольше, да глаз поострее. Объяснитесь, государь Аджаннар!
  
  Дин замер, от избытка внимания приоткрыв рот. Кир Хагиннор, как всегда, был великолепен. Никто в Тарген Тау Тарсис не умел формулировать мысли так точно, как он. Даже 'сына булочника' Дин ему прощал, не задумываясь.
  
  - Господину Фай Ли я распоряжусь отрубить голову, - спокойно отвечал император. - А оправдываться я ни перед кем не обязан.
  
  - Сынок, - голос арданского генерал-губернатора вдруг совершенно изменился. - Тебе не везет с женщинами. Я понимаю, почему. Небесному Посланнику трудно найти бабу, которая его хотя бы чуть-чуть понимала. Я согласен, что у государыни Яати не самый лучший в мире характер, но то, что она плодит капризных рыжих девчонок вместо того, чтобы родить тебе настоящего, законного наследника, не только ее вина. Ну чем тебе, хотя бы, плоха госпожа Шер Шерилар? Она любит тебя, и, мне кажется, что даже понимает неплохо...
  
  - Зато я не люблю госпожу Шер Шерилар. И, кстати, во многом не понимаю.
  
  - А вот таких персон, как этот... эта... эти... значит, понимаешь и готов любить?
  
  - Они, по крайней мере, из одного со мной мира. Ничего не могу поделать, нас лепили в одной лабораторной колбе.
  
  - Ну да. Вот только расу Аваллона лепили как трудолюбивых, честных и добросовестных людей, готовых выполнять любую работу, лишь бы данная им жизнь не проходило бесполезно. Я в этом убедился, и, в силу этого, полностью тебе доверяю и на тебя полагаюсь. А для чего налепили этих полубаб?
  
  - Издеваешься? Чтобы позлить тебя их налепили.
  
  - Я серьезно. Я хочу знать, для чего они коптят небо. Какой в этом смысл?
  
  - Серьезно - они существуют, чтобы быстрее ассимилироваться с любой другой расой и в кратчайший срок создать вдвойне сильный и многочисленный народ. Они такие специально, чтобы нравиться всем. Со специфической регуляцией уровня нужных феромонов. У тебя, видимо, что-то с обонянием, если на тебя это не действует.
  
  Последовала пауза. Кир Хагиннор опять непредсказуемо изменил интонацию:
  
  - Деточка, мой разум идет впереди моего обоняния. И красивыми титьками меня тоже не заманишь. Любишь - люби. Только знаешь, жил когда-то в Ардане царь Асаана, которому всегда не везло на охоте. То олень в реку спрыгнет и уплывет, то гончие бегут не по тому следу, то лучшая лошадь в разгар погони захромает. Тогда царь велел собрать своих подданных, встал на холме, приказал им окружить лес и гнать на него всю дичь, которая там прячется. Дичи было так много - то слева, то справа, то сверху, что царь успевал только вертеть головой. Последним выскочил из-под куста тушканчик. И, так как он был последний, и царя больше никто не отвлекал, его-то Асаана и подстрелил. Вот так ему улыбнулась охотничья удача, и больше царь никогда не охотился, чтоб не портить успех разочарованиями. Это правдивая история.
  
  - Я рад за Асаану, - отвечал император. - Хоть что-то у него получилось.
  
  - Я тоже рад за тебя, сынок. Что-то действительно лучше, чем совсем ничего. Одному быть нехорошо, я по себе знаю. Я даже согласен смириться и благословить. Но одно только скажу, чтоб не вышло потом, будто я тебя не предупреждал. Люби, но не торопись доверять. Слишком велика твоя ответственность. Думаю, историю с арданским адмиралом Римеридом ты помнишь. Он не заблуждался, считая свои силы и свою власть огромными. Он просто недооценил противника.
  
  - Я не арданский адмирал, - сказал государь. - Да и Лал не тушканчик. Взгляни, что он мне подарил.
  
  - Что это?
  
  - Моя жизнь. Моя смерть. Противоядия не существует.
  
  Кир Хагиннор ничего не ответил сыну на эти слова. Он поднялся, со скрипом сдвинув по паркету какую-то мебель и, сказав на прощание:
  
  - Давай-ка, заканчивай свое затворничество, - покинул внутренние покои.
  
  
  * * *
  
  На четвертый день пребывания фактически под арестом на втором этаже правого флигеля, Фай находился в состоянии, близком к панике. Однако, что такое настоящая паника, он узнал только к вечеру, когда Дя Фэй, хотя и со сломанной челюстью, но все же сознался, что офицеры на Бо позволили себе с Лалом кое-что лишнее. Сам Дя в дезинфекционную камеру, предназначенную, чтобы пресечь бенеруфским песчаным блохам путь на Та Билан, опоздал, и к безобразию руку приложить не успел. Но, будто бы с Лалом с Бенеруфа прилетела парочка верхних, номинально находящихся сейчас под командованием Фая, а на деле преданных полковнику Лаллему. Они намеревались сопровождать своего прежнего командира до конечного пункта, несмотря на объявленные всем условия: Лал может быть только один и обязательно в наручниках. Эта троица верхних что-то такое сказала нижним, что во взвинченной обстановке с одной стороны и победной эйфории с другой, сошло за удачную провокацию, и нижним захотелось показать, кто теперь здесь командует, и где место бывшего командира верхних. Вроде бы, они Лала на глазах его бывших подчиненных избили.
  
  Перед отправкой на Та Билан Лал дал Фаю слово чести, что не станет препятствовать возвращению всей экспедиции на Тай. И только с этим условием Фай дал согласие на посещение государя. Лал поклялся, что передаст Доброму Хозяину личное обращение третьего лица, а потом с ним, Лалом, можно будет делать все, что Фаю хочется. Без ограничения на полет фантазии. Это было смелое заявление. Но решать должен был Фай, а не солдатня на Бо.
  
  Теперь получилось, что Фай не сдержал слова. На Нижнем Тай, в отличие от Верхнего, дисциплина слегка хромала. Последствия уже сказались - экспедиция 'Золотого Дракона' разделена на четыре части. Все верхние на Бенеруфе; нижние частью на Бо, частью в Большом Улье; и он, Фай, с десятью нижними таю в императорской резиденции Ман Мирар. И сейчас им не хватает только междоусобной свары в лучших традициях феодального княжества. Но, кажется, все к тому идет.
  
  Теоретически Фай мог бы применить силу и освободить себя сам. В принципе, выйти отсюда он был волен. Только похоже было, что он сильно разозлил государя, без помощи которого ни генераторы атмосферы на умирающую родную планету с Бенеруфа не перебросить, ни про Медленный Свет не узнать. Каждый день промедления ложился на плечи Фая тяжким грузом. Но выбора не было, приходилось ждать.
  
  Согласно сведениям Хранителей из мира Тай, именно здесь, в системе Бенеруфа - Та Билана, было две тысячи лет назад скрыто самое страшное оружие из созданных Корпорацией Научно-Технического Развития - Медленный Свет, из-за которого погибли тысячи обитаемых миров. Либо здесь хранились точные координаты места, где его искать. Но по возможностям и подготовке того Хранителя, которого Фай встретил здесь, нетрудно было догадаться, что никуда отсюда на поиски лететь не нужно. Аджаннар не говорил напрямую, что и где он прячет. Фай и без того чувствовал, что цель совсем рядом. Он был готов уже протянуть руку и прикоснуться к ней. И теперь - такая глупость...
  
  Лал сам сложил с себя полномочия командующего экспедицией. Задачи экспедиции верхних таю и нижних таю по прибытии на Бенеруф кардинально разошлись. Оказалось, что верхние и не собирались доставлять генераторы атмосферы на умирающую планету Тай. Их устраивал Бенеруф, на котором, запустив древние машины, уже через пол столетия можно было бы получить сносную атмосферу. И кто знает, чем обернулась бы для семисот нижних таю, выселенных на соседнюю планету, удачная реализация замысла верхних. Что было бы, не объявись в этой солнечной системе Хозяин...
  
  Из верхних Лала если не все любили, то уважали все, и ни словом, ни взглядом не сомневались в его праве на командование. Он успешно справлялся с руководством. Он вообще был уверен в себе, умен и профессионален, что является эквивалентом везения. Беда всего предприятия, вину за неудачу которого Лал принял на себя, заключалась в отсутствии у верхних каких-либо иных сведений о системе, в которую они летят, кроме чисто физических параметров. Таким образом, отправляя всех нижних таю на соседнюю планету, чтобы они не мешали осуществлять действия вне заявленной программы, несогласованные с Нижним Тай, Лал допустил просчет и позволил Фаю переиграть себя. Будучи сам Хранителем, Фай нашел одного из или даже главного Хранителя на Та Билане. На безжизненном Бенеруфе, где кроме песчаных блох нет других сколько-нибудь заметных обитателей, заключать союзы было не с кем. В результате силы оказались неравны. Планета-крепость против горстки оторванных от собственного мира верхних, располагающих только тем, что привезли с собой. База Корпорации, хранящая непостижимые тайны и технологии самой развитой в галактическом рукаве цивилизации - против дошедших до некоторых технических успехов своим умом таю, которые и сами-то были созданы в генетических лабораториях Корпорации и проданы Колониальному Управлению для заселения мира Тай. Всемогущий хозяин планеты, мыслью управляющий сотней боевых спутников - против Лала, чужого в чужом краю. До размолвки Добрый Хозяин сказал Фаю, что сканировал технический потенциал орбитальных баз Верхнего Тай, и, если бы дело дошло до открытого конфликта, против него верхние продержались бы секунд десять. Причин не верить в это у Фая не было. В короткое мгновение, когда направлявшиеся к Бенеруфу орбитальные базы вывалились из подготовленного для них Лалом перехода и неожиданно провалились в следующий переход, устроенный Добрым Хозяином и ведущий неизвестно куда, Фай получил все, что желал, и очень собой гордился.
  
  Но с момента появления на Та Билане Лала дела пошли чем дальше, тем хуже. Когда Фай выменял десятиминутный разговор Доброго Хозяина с Лалом на рудничное оборудование, это выглядело очень выгодной сделкой. Потом оказалось, что у Лала есть письмо, а самого Лала перед разговором избили. В результате рудничного оборудования Фай не получил. Дин тоже оказался предателем. Стоили ему зайти повидаться с Лалом в государевы покои, как он стал смотреть на Фая, словно на пустое место, а ведь сам ему под рубашку только что заглядывал. Потом Дин, как и государь, ушел туда, где находится Лал, и канул там, словно камень под воду. А в правом флигеле выставили охрану с приказом с этажа на этаж и между корпусами никому не перемещаться. Фай обязан был узнать, что творится сейчас на Бо и на Бенеруфе. После того, как Дя поделился скудной информацией об инциденте на островной базе, необходимость срочно связаться, а, еще лучше, посетить Бо возросла стократно. Фай решил ждать еще двенадцать часов, а потом прорываться отсюда пусть даже вопреки государю. Душа у него была очень неспокойна. Он перестал есть и спать, и даже ругаться с Маленьким Ли.
  
  В таком положении его застала новость о том, что к нему идет государев отец, арданский генерал-губернатор кир Хагиннор Джел. Человек, у которого Фай купил для своих таю остров Бо. Чтобы случайно не повторилась история с Дином, Фай защелкнул на форме все застежки, пригладил всклокоченные за беспокойный день волосы и внимательно посмотрел на себя в большое каминное зеркало. Щеки осунулись, глаза сухо блестят, губы ярко-красные оттого, что он все время их кусает. На Та Билане Фай сильно похудел, и привезенная с Бенеруфа форма стала ему велика. Справлюсь, сказал своему отражению Фай. Нечего рассчитывать на чью-то помощь. На какой-то договор. Все буду делать сам. Как Лал. Умру, но сделаю, как нужно мне.
  
  Кира Хагиннора привел Маленький Ли. И, хитрец, сразу скользнул из гостиной залы в спальню - подслушивать.
  
  Фай, как это принято было при дворе, поклонился. Кир Хагиннор же, вместо того, чтоб ответить на поклон, как из вежливости и этикета следовало бы, остался стоять в центре залы, держась двумя руками за черную трость с золотой собачьей головой вместо набалдашника, но не опираясь на нее. В возрасте он был довольно значительном, тем не менее, держался очень прямо и двигался легко. К удивлению Фая он не был единобожцем и не растил волосы для погребального обряда. Седые волнистые пряди зачесаны были назад и длину имели не бОльшую, чем принято стричь волосы на Тай. По характерному оттенку седины Фай заметил, что раньше кир Хагиннор был медно-рыжим и внешне с сыном-государем сходства у него очень мало. Разве что повадка держать плечи и двигаться неожиданно и по хищному точно. И еще то, что на Фая они оба смотрят одинаково свысока, хотя роста с ним одного.
  
  - Ну, так что вы от меня ждете, господин посланник? - вместо приветствия спросил кир Хагиннор, надменно откинув голову.
  
  - Помощи, кир Хагиннор, - Фай старался держаться с достоинством.
  
  - Я уже однажды помог вам, уступив остров Бо.
  
  - Я хочу понять, почему государь забыл про то, что обещал мне, едва увидел полковника Лаллема.
  
  Кир Хагиннор вдруг невежливо фыркнул и подался вперед, надавив ладонями на трость.
  
  - Почему? Барану ясно, почему. Одно лицо.
  
  - Одно лицо... с кем?..
  
  Фай быстро вынул из кармана проектор с уже вложенным обломком письма. Персонаж из службы внешней разведки безмолвно застыл над столом.
  
  Кир Хагиннор насмешливо смотрел на Фая.
  
  - Единственная любовь всей жизни, - сказал он, даже не присматриваясь к изображению. - Прощайте, господин Фай Ли. Удачи вам в вашем безнадежном деле.
  
  Повернулся и ушел.
  
  Фай на десять секунд зажмурился. Он все, что угодно передумал за эти четыре дня. Перебрал все возможные и невозможные причины и следствия. Только не те, на которые ему только что открыл глаза старый ходжерец.
  
  Из спальни высунулась мордочка Ли.
  
  - Что? - вопросительно качнул головой он.
  
  Фай не улыбнулся, а оскалился.
  
  - Господин Дин говорит: не мути водою, случится черпать. Он мудрый человек, хоть ты его не любишь. Я делаю последнюю попытку уйти отсюда по-хорошему. Если нет - мы пропали.
  
  
  * * *
  
  После прохода по этажам правого флигеля кира Хагиннора Джела охрана испарилась. Фай беспрепятственно попал в приемную залу в государевой половине дворца и подал прошение об аудиенции. И у него, как ни странно, приняли. Дверь в кабинет государя была на пару сантиметров открыта, но перед ней неподвижно стоял гвардеец, и Фай с полчаса маялся, издали заглядывая в эту щелочку, словно собака в кувшин. За окнами уже начинало темнеть. Полосатые облака расчертили небо с севера на юг разными цветами от бело-желтого до красно-фиолетового. Раньше перед встречей с государем у Фая коленки не тряслись, и сердце, как у господина Дина, не ёкало. Фай хотел этой встречи, потому что ему нужна была определенность для дальнейших действий. Боялся сейчас Фай государя как человека, а не как всемогущего хозяина планеты.
  
  Наконец, из кабинета послышался легкий шорох. Фай вдохнул поглубже и медленно выдохнул. Гвардеец, скосив глаза на дверь, выбрал нужный момент и открыл ее перед Фаем.
  
  Государь неподвижно стоял у шелковой карты государства Тарген Тау Тарсис и смотрел на пол в двух метрах от себя. Едва переступив порог, Фай был поставлен в трудное положение: хоть кланяйся, хоть крутись, а в поле зрения императора не попадаешь.
  
  Прошла минута. Две. Один раз у государя на скулах выступили желваки. Но только раз. Говорить первым по протоколу было не положено. Делай, Фай, что хочешь. Лучше всего - беги.
  
  Фай нарушил протокол. Терять ему было нечего.
  
  - Я не имею связи с Бо, - сказал он хрипло.
  
  Государь смерил его тяжелым взглядом и качнул головой вроде ответа: 'Ну, надо же!'
  
  - Ко мне не допускают никого из Большого Улья, - продолжил Фай. - Все, что я знаю, рассказал мне лейтенант охраны, которому вы сломали челюсть. Это немного и через десятые руки.
  
  Государь молчал.
  
  - Мои люди совершили ошибку, - признал Фай и склонил голову.
  
  - Ошибку? - государь вздрогнул. В голосе его прозвучали возмущение и удивление: - Это у вас называется 'ошибка'? В моей стране это зовется 'преступление'. И карается смертью через сечение кнутом.
  
  Фай напряженно всматривался в лицо государя.
  
  - Я не знаю... что они сделали. Я разберусь.
  
  - Поезжайте, господин Фай Ли. Поезжайте на Бо и узнайте, - проговорил государь, делая к Фаю несколько шагов. - И чтобы ни одного из вас завтра не осталось в Большом Улье. На Бо и на Бенеруфе делайте, что хотите, но чтобы я вас не видел и не слышал, пока вы не разберетесь между собой и со своими упырями!
  
  Фай попятился от угрозы, звучавшей в голосе государя.
  
  - А Нэль?..
  
  - Оставьте Нэля в покое. Он единственный из вас, кто здесь точно ни при чем. Даю вам время до полудня, чтобы вывезти людей, найти и купить свободный фрахт и убраться из Столицы. И вот еще вам ваше имущество. Заберите.
  
  С этими словами государь вынул из рукава сверток, сделанный из белого платка, подошел к Фаю, взял его за запястья, высыпал на ладони битое стекло и сжал его руки в своих так, что Фай запрокинул голову и стиснул зубы, чтоб не закричать. На светлый ковер часто закапала кровь. Дверь во внутренние покои закрылась за государем с грохотом. Фай не мог разжать ладоней.
  
  В правом флигеле, когда сбежались все таю в Ман Мираре, и Маленький Ли, наконец, заставил бледного, как полотно, Фая выпустить из кулаков бутылочные осколки, Фая прорвало; он заорал, схватил окровавленной рукой бронзовую чернильницу с бюро и со всей силы запустил ее в фиолетово-золотые часы. Фейерверком разлетелись чернила и тонкие водяные колбы. Таю шарахнулись кто куда. На бледном шелке стены расплывалось черная мокрая клякса. Время из часов брызнуло в разные стороны, спасаясь бегством - все эти проклятые четыре дня, которые тупо капали у Фая перед глазами.
  
  Время вышло. Время истекло.
  
  
  
  Глава 3
  
  
  Остров Бо встретил Фая пылевой бурей. Крошечная верхушка погасшего вулкана на южной оконечности архипелага Ходжер, выкупленная у Патриарха островного Дома за двадцать восемь золотых слитков, была безжизненной и сухой. Ни деревьев, ни травы, только чахлый кустарник у дальних холмов. На месте брошенной обитателями лет двести назад деревни сейчас располагались ангары и кубы жилых блоков, между кладбищем и старинной береговой башней поместилось летное поле. На кургане за бывшей деревней висела сеть энергоустановки, а еще дальше виднелись антенны пункта космической связи. На Бо пыль почти всегда кружилась в воздухе. Откуда она здесь бралась, если вокруг океан, непонятно.
  
  Амфибия с Бо брала на борт двенадцать пассажиров и полтонны груза. Все остальные таю и имущество посольства из Большого Улья плыли на остров на остроносом хофрском паруснике. Фай был зол на Тарген Тау Тарсис в целом, и все его составляющие по отдельности, поэтому отказался иметь дело с таргскими, мемнорскими, арданскими и ходжерскими судами. Во фрахтовой конторе он заказал самый дорогой из возможных, но иностранный корабль - 'Летящую' под командой капитана Глаара. Бумага с описанием площади и состава парусного вооружения, водоизмещения, валовой вместимости в регистровых единицах, осадки и скорости в морских лигах ничего Фаю не говорила. А вот запись в журнале рекордов, где 'Летящая' все три года после спуска на воду занимала по скорости первую строчку, стала решающим фактором. Хотя в Порту фрахтовой агент с опаской, но и восторгом признался, что корабль Фай выбрал странный, что капитан Глаар отчаянный безумец, ставит максимум прямых парусов на грани переворота судна, выжимая из ветра бешеную, по здешним меркам, скорость, а когда идет круто к ветру, не меняет курс и не маневрирует галсами, а разворачивает реи почти вдоль борта, прижимая их к вантам. Фай только отмахнулся. Неважны детали, важен результат. Красавица 'Летящая' готова принять фрахт. Тридцать четыре паруса, три мачты, двадцать восемь человек команды; обещание затратить на путь от Порт-Таргена до Бо не более шести суток, вне зависимости от ветра или дойти за четверо при попутном, против прошлого, тяжкого, более чем двухнедельного путешествия на 'Звезде морей' выглядели очень привлекательно. Капитан тоже Фаю понравился. Отправляясь в экспедицию на Бенеруф и на Та Билан, Фай мог бы считать себя таким же отчаянным безумцем. Фрахт был оплачен, груз и пассажиры разместились на борту. 'Летящая' немедленно покинула гавань и, когда она легла на курс, Фай, наблюдавший за отплытием с дальнего мола, с удивлением обнаружил, что самого-то корабля он и не видит - одни сплошные паруса, вдруг распустившиеся над водой, словно неведомый цветок. Ничего лучше придумать было нельзя.
  
  Сам Фай прибыл на Бо после полудня. Первое же, с ходу полученное впечатление об обстановке здесь у него возникло странное. Среди офицеров - будто эти люди глубоко поссорились между собой и не разговаривают друг с другом. Гражданские специалисты вели себя попроще: они одичали. Они ловили рыбу и добывали на отмели мидий и морскую крапиву. Раньше у таю был хороший театр. Кое-кто рисовал. Другие занимались музыкой. В свободное от работы и вахт время они развлекали друг друга весьма неплохо. Куда-то это все девалось.
  
  Прознав, что Бо теперь густо населен, обитатели соседних островов и проплывающие мимо купцы наладили сюда дорогу и развернули бойкую торговлю. В общем, на Бо творилось что попало. Еще хуже, чем у таю в Столице вскоре после переезда в город, когда в один прекрасный день половина посольства из Большого Улья разбежалась по Приречью, и кое-кто вернулся в Улей лишь под утро и пьяный. Несмотря на жесткое ограничение небольшими размерами острова, таю почувствовали здесь небывалую свободу. Субординация соблюдалась плохо - видимо, из-за отсутствия рядом положительного примера верхних, а так же собственной верхушки командования; многие вопросы отчего-то решались совещательно, а, проще говоря, базарным образом. В журнале станции в графе 'происшествия' записаны были две драки между собой, две с местными, шесть распавшихся семейных пар (за почти четыре года на 'Золотом Драконе' и год на Бенеруфе не распалось ни одной), а так же побег на остров Круглый трех таю на целых две недели, откуда один вернулся беременным - от таю или получеловека, неизвестно, и наотрез отказался избавиться от будущего ребенка.
  
  Фай провел разъяснительную беседу с теми, кто жил с ним четверо суток в Ман Мираре, особенно тщательно - с Маленьким Ли. Насчет его поганого языка. Доносить до чьего-либо сведения, будто Фай рассорился с государем, и думать надо было не сметь.
  
  Но всю глубину происшедших здесь изменений Фай постиг только когда с докладом вызвал собственного начальника службы безопасности. Вечного соперника Лала, полковника Донга.
  
  С Донгом у Лала был изначальный конфликт, обусловленный тем, что двум котам в одном мешке улежаться невозможно. Начальник службы безопасности Нижнего Тай и начальник службы безопасности Верхнего Тай никогда ничего открыто не делили, но всегда и все делали назло друг другу. Все четыре года, что прошли на борту 'Золотого Дракона', между ними существовало непримиримое противоречие и несогласие, и всегда не в пользу Донга. В тот год на Бенеруфе, когда Лал принял командование экспедицией у капитана 'Дракона' Сеймура Сана, Донг вообще ходил в тоске и трауре. И сейчас он торжествовал победу. Спокойно и нагло. Он считал, что с Лалом покончено. Он был уверен, что полковник Лаллем мертв. Отчего полковник Донг был неприкрыто счастлив.
  
  Фай молча выслушал его соображения насчет того, как распорядиться оставшимся после Лала наследством, ничего не сказал, только быстро, чтоб не встали на дыбы другие островные таю, велел надеть на Донга наручники и подцепить его к скобе откидного стола в командном пункте.
  
  Следующим номером доставили обретающихся на гауптвахте двух верхних, прибывших, в нарушение приказа, вместе с Лалом. Один был из охраны, и здорово побит. Другой - капитан оставшегося на орбите Бенеруфа корабля 'Золотой Дракон', Сеймур Сан - почти нет. Слишком важная птица. И слишком полезная, чтоб попусту распускать ей по ветру перья. Его поберечь у кого-то ума хватило. Эти двое стояли против Фая плечом к плечу и откровенничать не торопились. Фай оглянулся на недобро сузившего глаза Донга и приказал отвести на гауптвахту его. И выставить пост охраны. Хоть охранять, вроде бы, и не от кого, замка на дверях более чем хватит. Два месяца - срок недостаточный, чтобы окончательно потерять все ориентиры и полностью распуститься, поэтому островные таю удивились, но приказание выполнили.
  
  Раздумывать у Фая времени не было. Выправлять ситуацию следовало быстро и решительно.
  
  Верхних освободили от наручников, и младший по званию тут же кинулся Фая душить. Его оттащили. Фай наорал на своих подчиненных. На верхних тоже наорал. Через четверть часа грубого внушения ему удалось пробить лютую ненависть, которую все они испытывали друг к другу, и донести мысль, что коллегиальная заслуга всех таю состоит не только в том, что они подставили Фая, но и в том, что они подставили сами себя. Всю экспедицию. Нравится им в такой ситуации быть вместе, или нет.
  
  - Ты знаешь, что они с ним сделали? - прошипел на его тираду капитан Сеймур. - Знаешь?
  
  У Сеймура Сана не хватало слева сверху одного зуба, и в углу рта запеклась кровь.
  
  - Что? - спросил Фай.
  
  И капитан Сеймур рассказал, что. И как. И сколько. И кто.
  
  По мере его рассказа волосы у Фая сначала начали шевелиться на затылке, а потом вовсе встали дыбом. Что же касается таю из островных, то присутствовавшие в командном пункте тихо расступались и отходили к стенам помещения, исчезая в тени по мере упоминавшихся в рассказе подробностей.
  
  - Е..... вас .... в... . ..на . .... вместе с вашей е....ой службой безопасности, - тихо простонал до сегодняшнего дня неизменно корректный и выдержанный Фай, которого тоже испортила планета, и накрыл голову изрезанными руками.
  
  Вот это подарок они отправили государю Аджаннару на материк. Кто был виноват в том, что все погибло? Нет, не государь. И даже не Лал. Безумие какое-то. Что нашло на этих людей?.. Это действительно не была ошибка. Это было преступление. И против смертной казни за такие дела Фаю впервые в жизни нечего было возразить. Верхние казнили бы провинившихся, не раздумывая. Аджаннар, вероятно, тоже. Перед каким выбором стоит теперь Фай?..
  
  - Теперь мы сдохнем все на Бенеруфе к е..ням собачьим... - проговорил он.
  
  И добавил еще несколько фраз, от которых верхние недоуменно переглянулись, а нижние расползлись еще глубже по углам.
  
  Потом Фай взял себя в руки. Бросил заместителю Донга чистую пластину и корректор.
  
  - Всех, кто его насиловал, поименно, - прохрипел он побледневшему таю. - И чья это была идея.
  
  - Как Лал умер? - спросил Сеймур.
  
  Фай оглянулся на него, дернул щекой, но не произнес: 'Лал жив', - вовремя одумался.
  
  - Никто из нас не видел, - отвечал он.
  
  Капитан Сеймур Сан в своем командире не сомневался.
  
  - Мы верим, что он ушел достойно, - кивнул верхний.
  
  Когда список из тринадцати имен во главе с Донгом был готов, Фай велел всем таю покинуть помещение и оставить его наедине с капитаном. Кое-кто пытался возразить. Фай снова гавкнул на них так, как научился в городе. Капитан Сеймур опять удивленно приподнял тонкую, красиво изогнутую бровь.
  
  - Вам будет оказана медицинская помощь, - пообещал Фай.
  
  - На Бенеруфе, - твердо сказал капитан. - Я никому здесь не доверяю.
  
  - Я полечу на Бенеруф с вами, - сказал Фай.
  
  - Я бы на вашем месте не совался. Не боитесь, что с вами там сделают то же самое, что ваши сделали с Лалом здесь?
  
  Фай помолчал.
  
  - Лал не умер, - сказал он. - Его забрал Добрый Хозяин.
  
  Лицо Сеймура чуть посветлело.
  
  - Я знаю, что он должен был убить Хозяина, - оборвал его радость Фай. - Но он этого не сделал.
  
  Фай показал три шва на ладонях и два десятка более мелких порезов.
  
  - Вот она, эта бутылка, - сказал он. - Погодите радоваться, Сеймур. Хозяин не различает верхних и нижних. В качестве кого Лал при нем, мне неизвестно. Хозяин... странный человек. В принципе, он дикарь. И планета эта дикая... - Фай поморщился, на секунду подумав, что таю ничем не лучше, и продолжил: - Подарить, продать, купить человека для него в порядке вещей. Он только убийством руки не пачкает, а на все остальное очень даже способен. Вы знаете о письме?
  
  - В некотором смысле, - уклонился от точного ответа капитан.
  
  - А о Добром Хозяине?
  
  - Мало.
  
  - Нужно сворачивать базу на Та Билане, - сказал Фай. - И как можно скорее убираться с Бенеруфа. Пока не стало хуже. Пока нас терпят. Первое предупреждение я уже получил. Вы с орбитальными базами тоже предупреждены. Продолжения лучше не ждать.
  
  - Я знаю про Медленный Свет, - не сразу, но все-таки, сказал Сеймур Сан. - Это где-то здесь.
  
  - Я тоже знаю про Медленный Свет. Однако наш выбор на сегодняшний день таков: либо угодить в западню Хозяина, как ваши орбитальные базы, самим пропасть и родному миру не помочь, либо быстренько забрать с Бенеруфа генераторы атмосферы, сколько и как сможем, и скорее лететь на Тай, чтобы запустить их там, дома, и сидеть, никуда больше не высовываясь.
  
  Капитан секунд на тридцать задумался. Он сказал:
  
  - Понимаете ли, командор Фай Ли, - а вы ведь теперь наш командор, не так ли? - я не говорю, что сомневаюсь лично в вас, или что вы мне откровенно лжете. Я сомневаюсь в том, что вы верно оцениваете ситуацию. Я не имею информации, чтобы проверить правильность вашей оценки. Вы можете ошибаться.
  
  - Давайте, Сеймур, без выканий и званий. Мне дорога моя жизнь. И жизнь моих детей, которых я оставил на Тай.
  
  - Мои дети пропали вместе с орбитальными базами, - пожал плечами капитан. - Мне-то что делать с сознанием этого? Что мне теперь мир Тай, населенный детьми нижних? Я лучше здесь издохну, но найду Лала и то, что ему не удалось сделать, сделаю сам.
  
  - Здесь говорят: не нужно раскачивать корабль в бурю. Не хотите думать о себе - о людях подумайте. Многие и многие погибнут, если вы не поведете 'Золотой Дракон' обратно.
  
  - Многие уже погибли. Почти все, кто был дорог мне.
  
  - Орбитальные базы не уничтожены. Они переброшены к другой планете. К уже готовой для заселения, а не такой пустой и холодной, как Бенеруф.
  
  - Но проверить это никак. Верно? Я не поверю, пока не увижу.
  
  Фай ладонями загладил растрепанные волосы назад.
  
  - Сан, как мне убедить тебя не пороть горячку, а помочь мне? Нам всем тяжело. И тебе, и мне, и другим. И от того, что ты откажешься повиноваться, ни тебе, ни мне, ни другим легче не станет.
  
  - Найди Лала. Если он жив, я хочу, чтобы он сказал мне, что делать. Будет так, как скажет он. Это мое условие. Пусть он решит, возвращать мне вас домой, или взорвать 'Золотой Дракон' вместе с собой и командой. Да, мы погорячились. Мы ничего не знали. Полковник Лаллем сказал, что вся вина на нем, и мы ему поверили. Потому что мы привыкли ему верить. Но все было не так. Он лучший из нас. Он самый достойный. Я никогда не прощу тем, кто так с ним поступил. Если он жив, найди его, Фай. Иначе тебе будет плохо. Всем вам, нижним, будет плохо. И нам, верхним, тоже. Ты заботишься о всеобщем благе? Вот и давай. Решай.
  
  - Заключить хотя бы перемирие мы можем? - спросил Фай. - Без взаимных обвинений и подозрений во лжи? Я попробую сделать то, о чем ты просишь. Не гарантирую результат, но постараюсь. Только не сегодня и не завтра. Ситуация очень сложная. Добрый Хозяин - человек. Он зол на таю, мы мешаем ему, и он требует, чтоб мы убирались из его системы. Если не хочешь уходить сам, дай хотя бы время, чтобы он успокоился.
  
  - Дам. Но учти, что бесконечно ждать я не намерен.
  
  
  * * *
  
  
  Днем Лал снял браслет-переводчик и забросил его подальше, на балкон. Полдня провел так. Благо остался один. Ничего не изменилось. Он все равно ждал, когда Враг вернется. Зависимость сформировалась изнутри, внешние факторы мало что значили и мало на что влияли. Лал это и так чувствовал, но подверг проверке. Пришлось подобрать переводчик и снова надеть на руку.
  
  Предыдущей ночью Лал решился и первый дотронулся до Врага. Провел рукой по его груди, чтобы послушать, есть ли сердце. Когда понял, что Враг не спит, руку отвел. Лал лежал поблизости от него, но не рядом. Под собственным золотистым шелковым одеялом, в пуховых подушках. Он изучал свою новую жизнь. Если кто-то ожидал, что его самолюбие не позволит ему пережить то, что он пережил, этот кто-то глубоко ошибся. В новой жизни многое было по-другому и многое происходило впервые.
  
  Лал впервые находился на планете, где не надо прятаться от внешних условий под землю или бежать на орбиту. Впервые спал на перине и в вышитых золотом подушках. Впервые его носили на руках. Впервые он жил иными интересами. Вернее, позволял себе иные интересы. Впервые его интересовали человеческие взаимоотношения за рамками приказов и повиновения. Впервые в жизни он любовался кем-то. Может быть, Лал не замечал раньше подобных людей вокруг себя. Может быть, они просто никогда ему не встречались. Полулюди вблизи не встречались точно, но они и были на Тай не такие. Враг не делал ни одного случайного или неверного движения, не говорил лишних слов. У него были темные внимательные глаза, черные волосы, длинные настолько, что, если бы он запрокинул голову, то мог бы на них наступить, ухоженные легкие пальцы, очень красивые четко очерченные губы и, наверное, хорошая улыбка. Только он не улыбался. Внешность и поведение были иные, совершенно не такие, как у таю. Поэтому-то Лал и не мог оторвать от него взгляд. Смотрел, смотрел, смотрел. Когда не видел - вспоминал то, что видел. В этом человеке все было не так, как Лал привык, и, при этом, все абсолютно гармонично. Все удивительно. То, что он такой сильный; поднять Лала одной рукой ему ничего не стоило. То, что он почти все время молчит, но понимает Лала без слов. То, что он думает музыку. И, самое странное, что он рядом. Что он не боится реальной угрозы, которую Лал, даже полумертвый, из себя представляет. То, что Лал не смог убить его, тоже было удивительно. Не смог убить какого-то получеловека. У которого теплые руки и добрые глаза. Не испугался, не растерялся, не замешкался, и сил хватило бы. Просто не смог. Отказался даже пробовать; и, если быть честным перед самим собой, вовсе не после того, как Враг вернул его с того света, а сразу, как увидел. Сначала убедил себя, будто хочет получше рассмотреть такую примечательную фигуру, как Добрый Хозяин, а потом...
  
  - Спи. Хватит меня разглядывать, - шепотом ответил Враг на мысли Лала. Читает он их, или угадывает, было неясно. - Ты мне доверяешь?
  
  Вопрос о доверии между ними не обсуждался. Вообще-то, сложно было не доверять человеку, для которого запретных мест на теле и табуированных тем для разговора не существует. Но об этой части их отношений Лал старался не вспоминать, и вообще об этом не думать. Бойся, стесняйся, красней, кутайся в одеяло, а выбора нет. Никто другой не поможет.
  
  - Почти, - признался Лал.
  
  - Тогда иди сюда. - Враг сам подвинулся, подсунул под подушки руку и повернул к себе Лала так, что голова того оказалась у него на плече. - Хочешь, придумаю для тебя сон?
  
  - С музыкой?
  
  - Обязательно. Закрой глаза. - Взял Лала за запястье с браслетом, и они птицами полетели над водой.
  
  
  * * *
  
  Дин соскучился по дому. Во внутренних покоях, под дверью государевой спальни ему было тоскливо. Сумерки следующего, четвертого по счету дня собственного пребывания здесь, он просидел на атласном диване один. От последней порции лекарства кружилась голова. Документы, разложенные в две стопочки - подписанные и неподписанные - не радовали глаз чиновника. Весь вчерашний день его мучил вопрос. Сегодня с утра он этот вопрос государю задал. Сможет ли государь вылечить Дину сына. Государь спросил, какого рода недуг. Дин рассказал. Государь отвел глаза. Объяснил, что может исправлять физические недостатки. Но за душевные болезни не берется. Такая уж вещь душа: уйдет - не вернешь, заболеет - не поправишь. Дин, впрочем, и не питал особых иллюзий. Просто государь сегодня был такой, как всегда. Доклад принимал утром сам. Потом даже уехал на Гранитный остров со свитой, прихватив маску Справедливого Государя, до этого времени сиротливо висевшую в очень неподходящем для нее положении - зацепившись серебряной сеткой за шишечку на резной каминной полке. Государь себя заставил вернуться в прежнее состояние. А Дин - нет. Всего на четверть стражи он спустился в канцелярию, потом вернулся, лег, и день провел зря, о делах почти не думая, чем снискал похвалу. Государь сказал, что, наконец-то, Дин ведет себя разумно. Впрочем, сегодня это было Дину несложно.
  
  Дин прилежно болел. Ему на самом деле нездоровилось. Государь ему объяснил, что у него шалит давление, и надо отдыхать. Дин не знал, давление чего и на что, но отдыхать согласился. День он все равно растратил зря. Зато увидел того, кто в спальне. И, в какой-то мере, Дин испытал потрясение. Во-первых, это действительно была женщина, а не неопределенное существо из Большого Улья. Во-вторых, женщина очень красивая, с прекрасным лицом и гибкой кошачьей фигурой. То, что с ней сделали на Бо, Дину как-то вдруг очень стало не по сердцу. Когда он служил в Первой Префектуре, вначале простым дознавателем, потом инспектором, ему приходилось расследовать разные дела. В том числе, такие, в деталях которых лучше было лишний раз не копаться. Сейчас Дин тоже постарался детали забыть; ему хотелось во всей этой истории лишь поддержать государя, не более того. Но увидел ее - и сразу вспомнил, насколько эта история получилась скверной.
  
  Он стоял на балконе, глядя сквозь витую решетку вниз, где садовник подрезал траву по краям дорожки. Женщина вышла, держась обеими руками за стену. Дин оглянулся на легкий шорох и встретился с ней глазами. Впечатление у него сложилось двойственное. Она ему понравилась и не понравилась одновременно. С одной стороны, поразительная красота, с другой - очень жесткий взгляд, оценивающий и недобрый. Сразу ясно стало, что ничего хорошего ни от жизни, ни от встречных-поперечных эта красавица отродясь не ждала и не получала. Кажется, в первые мгновения Дин смотрел на нее так же. Не зря ему еще заранее вспоминались сегодня профессиональные привычки, нажитые в Первой префектуре. Встретились, как на допросе - кто кого переглядит. Через два удара сердца Дин опомнился и быстро напустил на себя придворную вежливость. Она задала вопрос в два слова. Дин поклонился и сказал, что не понимает. Впрочем, догадался, что она ищет браслет. Учтиво поднял оброненную вещь и положил в руку новой государевой избраннице. А между делом подумал, что, если такая баба станет государыней, многое изменится. И не факт, что в лучшую сторону. Она коротко поблагодарила и ушла, все так же держась за стены, оконные рамы и мебель, к себе, в зеленую спальню. Дин проводил ее взглядом. Да, действительно. Живучие сразу не умирают. И, если человек жив, значит, не просто так, а нужно зачем-то. Интересно было бы только знать, зачем.
  
  Подозрения Дина оправдались в тот же день. Государь вернулся в Ман Мирар в конце второй дневной стражи.
  
  - Я даю развод государыне Яати, - сообщил он.
  
  - Ведь вы можете жениться, не разводясь с Первой государыней, - покачал головой Дин.
  
  - Могу. Но не буду.
  
  В этом есть резон, подумал Дин. Первая государыня, как и Первый министр, должна живой лечь в могилу покойного мужа. Особенно такая, какой станет эта. Ах, государь Аджаннар. Как же вас угораздило втюриться. Бесповоротно, словно рожей в лужу. Без памяти. Без рассуждения. Вы же государь. А она - жестокая стерва. И далеко не восемнадцати, насколько Дин успел заметить, лет. Она уже хорошо знает, чего в жизни хочет и как этого добиваются. Не зря господин Фай Ли ее до судорог боится. А вы здесь сопли вокруг нее размазываете. Жаль ее до безумия, никогда в жизни не плакал... Она-то отряхнется и пойдет себе дальше. С таких каменных все стекает, как с верблюжьего копыта песок. Себя бы пожалели и поберегли. А то и правда, никогда в жизни не плакали, а как начали, так остановиться не можете. Понесло по кочкам вскачь...
  
  Ничего этого вслух Дин, разумеется, не сказал. Государь в любом случае поступит, как ему угодно. Советы ему сейчас давать бессмысленно. Даже кир Хагиннор Джел признал, что с этим делом справиться не может, и отступился. Да и вероятность, что первое впечатление Дина обмануло, все-таки, есть. Что, в сущности, Дин о ней знает? Страхи господина Фай Ли? Что ему не понравилось? Только взгляд. Холодный. Спокойный. Пронизывающий. Будто человек видит тебя насквозь, а ты цепенеешь перед ним, как курица перед змеей-птицеедом. Ну так и что? Государь тоже любит так посмотреть на нерадивого чиновника. И Дин так смотреть умеет. Но только тогда, когда это необходимо. Не всегда и не на всех. Хотел бы Дин сыграть с ней в королевское войско. Впервые после того, как стал Первым министром, его потянуло за игральную доску. Не ради зарядки для ума, как прежде, а чтобы узнать, как на Бенеруфе дела со стратегией, тактикой и логикой. Если отлично - то трудновато государю придется...
  
  Потом принесли около ста пятидесяти документов по внутренней деятельности Государственного Совета, читать - не перечитать, и Дин от мрачных размышлений отвлекся.
  
  
  * * *
  
  Учителем в том, как следует наводить порядок среди подчиненных, Фаю был Первый министр Таргена. С виду вежливый и мягкий, в нужный момент Дин умел схватить провинившегося за шиворот и бросить носом в землю, чтоб тот внимательно послушал, что ему сей же момент нужно сделать, и что с ним будет, если он не сделает. Сейчас на Бо по-другому было нельзя. Ничего не получилось бы, начни Фай увещевать таю, как раньше. Он развесил всем по заслугам. У него было тринадцать арестованных, семьдесят семь человек с дисциплинарными взысканиями, один публично и звонко отхлестан по лицу, а остальные тут же начали ходить по струнке, скромно прятать взгляд и разговаривать полушепотом. Они все сразу друг с другом помирились, никто не вспоминал про старые обиды и собственный гонор. Сеймур Сан, отпущенный на волю, подышать свежим воздухом, наблюдал за процессом, с нескрываемым удивлением на лице. Лучше Фая выстроить и выровнять семьсот с лишним человек за какой-то час не сумел бы и он сам. Во взгляде его появилась некая толика уважения.
  
  Фай сам отвел верхних в медблок, персонал которого, в отличие от СБ, связистов, техников, экологов и прочих, сохранял некоторую адекватность восприятия и помощь оказал без вопросов и без претензий. Младшего по званию врачи оставили у себя. Сеймура Фай позвал вместе обедать. Рацион на Бо был кое-какой, уже на две трети адаптированный. С перепугу островные таю подали руководителю лучшее, что имели. Будь Фай на 'Золотом Драконе', он отказался бы, желая быть наравне со всеми. После двух месяцев в Столице, Фай расценил такое отношение к себе, как должное. Сеймур Сан все еще нервничал. Рассматривая жареную рыбу с овощами в брюхе, он долго сомневался, можно ли ее есть, и, если да, то как. Фай тер ладонью лоб. Нужно было как-то начинать разговор. Капитан облегчил ему задачу. Он спросил прямо:
  
  - Спирт есть?
  
  Фай достал из сейфа личную заначку - бутылочку с диамирской виноградной водкой, лучшей, какую можно было найти в Столице. Выплеснул из посуды чай и налил чашки до половины - себе и ему. Они выпили, глядя друг другу в глаза.
  
  - Хочу напиться, - сообщил Сеймур, - пока никто из наших не видит. Хорошее пойло. Налей еще.
  
  Фай налил.
  
  - Мне нужна твоя помощь, - сказал он Сеймуру после третьей чашки. - Я не могу вернуться на Бенеруф и обругать тех верхних, которые меня не послушают. Ты - можешь.
  
  - Э, нет. Расскажи мне все с начала: что с Лалом?
  
  - Я сам в ужасе от того, что с Лалом, - пожал плечами Фай. - Не знаю, что рассказывать. Мне же никто ничего не говорил, кроме тебя. Все в тихую делалось. А Лал... Он даже вида не показал. Да я бы и не поверил тогда... Думаешь, я сам не понимаю, какое это сумасшествие?.. Понимаю, Сеймур. Слишком хорошо понимаю.
  
  - Кто тебе руки разрезал?
  
  - Добрый Хозяин.
  
  - Поделом тебе. Меньше надо быть в ужасе и больше всех держать под колпаком. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Кроме того, чтобы обругать всех и вернуть корабль обратно на Тай?
  
  - Пока ничего не говори про Лала верхним. Ты помнишь, на каких условиях он улетал с Бенеруфа?
  
  - Ну... понятно было, что человек ищет смерти. Желательно, не в одиночку. Я не расслышал, каким образом твой Добрый Хозяин в нем заинтересован? Ему что от нас надо?
  
  - Ничего. Чтоб отвязались.
  
  - Тогда зачем ему Лал?
  
  - Ты видел письмо?
  
  - Предположим. И, тем не менее. Лал - носитель полной информации о нас самих и обо всем, что есть у нас.
  
  - Умоляю, Сеймур. Хозяин занят здесь настолько, что мы ему нужны, как зуб в носу. Отставь свою паранойю, будто он хочет узнать твои секреты. Во-первых, он и так все знает.
  
  - А во-вторых?
  
  - Хватит одного во-первых. Он не дал Лалу умереть. Вспомни, как они переругались перед переброской орбитальных баз. С его стороны это уже громадная любезность. И не смотри на меня так. Мы квиты. Вы хотели обмануть нас, мы хотели наказать вас. Теперь весь этот пузырь лопнул. И вы, и мы оказались в ловушке, в которую сами себя загнали. Один мой знакомый получеловек с материка говорит: когда копаешь другому яму, на всякий случай рой ее по своему росту. Я бы тоже хотел воспользоваться возможностями обеих планет по максимуму. С Бенеруфа забрать генераторы атмосферы, не один и не два, как мы сумеем сами, а все. Здесь поглядеть на Медленный Свет и, может быть, на что-нибудь еще. Только кто нам это позволит сделать, Сеймур? Мы здесь непрошеные гости. Питаемся подачками. А Медленный Свет и Бенеруф - чужое имущество. Но неужели мы летели сюда зря? Неужели ты опустишь руки после того, как тебя постигла первая неудача? Ты офицер, ты всю жизнь выполнял приказы. Теперь над тобой командовать некому. Ты отвечаешь за жизни людей. Ты главный. И ты хочешь взорвать корабль вместе с командой? Это идиотизм, Сеймур. Это трусость. Я понимаю, что в состоянии стресса трудно классифицировать собственные побуждения, и любые поступки кажутся равнозначными. Но для того, чтобы совершить самоубийство, смелость и чувство офицерского долга не нужны. Нужно только состояние аффекта. Пойми, наконец, что ты в первую очередь человек. И тебе должно быть стыдно. Так, как стыдно сегодня мне за все, что между всеми нами до сегодняшнего дня происходило.
  
  Сеймур подставил пустую чашку.
  
  - Они молодцы, что назначили командором тебя, - сказал он. - Ты умеешь надавить на больное место.
  
  - А разве я не прав? По сути, Сеймур, где нам искать других виноватых? Только ты и я. И Вселенная, энтропия в которой всегда растет. Мир хаоса, в котором на протяжении развития происходит лишь потеря информации. И мы никогда не скажем, какая информация находится за горизонтом видимости. Вселенная - она большая. И только из-за этого вы сами отправили своего командира на смерть, а теперь вот закатываете мне истерику с угрозой массового самоубийства?..
  
  - Ну, кто же знал?..
  
  - Я знал. Я. И ты знал. Или ты скажешь, что тебе неизвестно, будто весь мир - бардак? Все просто, Сеймур. Мир вышел из хаоса и в хаос вернётся. Во всех процессах заложено состояние неустойчивости. Неустойчивость привела к образованию связанных структур. Неустойчивость формирует из хаоса сложные системы, регулирует их и приводит в равновесие. И она же рушит их обратно в хаос. Идеальный порядок с идеальной логикой событий никогда не наступит. Не надо пытаться установить порядок там, где его не может быть. Не надо уничтожать степени свободы. Мы балансируем на грани хаоса и должны спокойно к этому относиться. И получать удовольствие от неожиданных флюктуаций... А не уходить по одному к Доброму Хозяину в поисках смерти из-за разочарования в подлой действительности.
  
  - Если следовать твоим посылкам, то все еще хуже, чем казалось мне. Мы с тобой находимся в общем процессе, Фай. Если я глупо выгляжу, то и ты со всей твоей умностью и лекциями по упорядоченности информации тоже выглядишь сомнительно.
  
  - Что ты, Сеймур. С какой умностью? Я поверхностная и лукавая особа. Легкомысленная, тщеславная, амбициозная. Когда я говорю перед нижними таю: 'Таково мое решение', - это чаще всего значит, что я не знаю, что вообще сказать и чем себя оправдывать. Но ты со своей догмой о непогрешимости военного командования Верхнего Мира, действительно, ничем не лучше. Догма вообще страшная вещь. Ты изучаешь систему, врастаешь в нее и думаешь, будто она тебя возвышает. А на самом-то деле ты щенок, который плохо разбирается в жизни. Скажи, тебе страшно было, когда ты выводил 'Золотой Дракон' на курс к Бенеруфу?
  
  - Меня никто не спрашивал страшно мне или не страшно. Мне просто сказали, что нужно сделать, и я сделал.
  
  - А мне знаешь, отчего было страшно? Оттого, что экспедицию ведет человек, неуверенный в себе. Подчиненный внешнему командованию. Без понимания, зачем он делает то, что ему велят. Нужно, прежде всего, знать себе цену, Сеймур. И не ставить перед собой цели, которые повергают тебя в состояние неуспеха. Адекватность уровня притязаний - вот что нужно изнутри выстраивать. Не позволяй ситуации овладеть собой. Какой ты свою жизнь видишь - такой ты ее и получаешь. Если неудача для тебя поражение, значит, ты пуглив и слаб. Ты плачешь, что ли?..
  
  - Нет, - качнул головой Сеймур. Глаза у него странно блестели.
  
  - Ты не плачь, потому что я тогда тоже сразу начну плакать. Я эмоциональный, к сожалению. Намного больше, чем положено командору. Я не признаю ваших запретов на жизнь воображения. Запретов говорить о чувствах - о любви, об агрессии. Я очень хочу быть человеком, которого ничего не волнует. А меня волнует все. Хоть мы и живем меж двух миров на уровне традиционного лицемерия. Ты обижаешься на меня, Сеймур?
  
  - Я не обижаюсь. Я делаю выводы.
  
  Фай протянул руку над столом и тыльной стороной ладони погладил Сеймура Сана по разбитой щеке. Он разлил остатки водки по чашкам, и говорил теперь вкрадчиво и тихо:
  
  - Человек часто забывает о том, что у него с миром общая судьба. Люди думают, что время иллюзорно, а события последовательны и непротиворечивы. В физике есть такое понятие - момент бифуркации. Это условие существования сложных систем, когда их структура изменяется резко и непредсказуемо. Упрощение, равномерность, тепловая смерть Вселенной - не единственный вариант развития. В течение событий легко вмешивается случай. Это называется точка бифуркации. Благодаря ей у каждого из нас однажды возникает выбор - возможность сделать свою жизнь чем-то большим, нежели путь от рождения к смерти... Сеймур, с таким грустным лицом, как ты сейчас сидишь, вообще нельзя жить. Улыбнись. Я тоже готовился к серьезной работе, а оказался в балагане. Но мы люди профессиональные, мы бытовых пристрастий иметь не должны. А все остальное, как в песне - фигня, мой генерал, все то, что не война. Пойдем, я тебе открою каюту. Тут много свободных.
  
  Фай привел капитана 'Золотого Дракона' в спальный бокс Нэля, через стенку от собственного обиталища. Сеймур смотрел в круглый иллюминатор на ярко-синее небо, начинающее к вечеру обретать бездонную глубину. Выпили они поровну, но Фаю казалось, что сам он менее пьян. Он решил, что попросит сейчас заварить себе крепкого чая и через час придет в норму. И отправится давать распоряжения нижним таю дальше.
  
  - Когда на Тай будет такое же небо? - спросил его Сеймур, садясь на застеленную серым одеялом кровать. - Сколько придется ждать?
  
  - От двадцати до пятидесяти лет, - пожал плечами Фай. - Зависит от того, сколько генераторов возьмем с собой.
  
  - Плюс четыре года на обратный перелет. Мне почти сорок. Я не доживу.
  
  - Дети доживут.
  
  - Мои дети на орбитальных базах, - напомнил Сеймур.
  
  - Роди еще раз. Пока не поздно.
  
  Фай умолк, поняв, что сказал бестактность и глупость. Семейный партнер Сеймура Сана погиб год назад, почти сразу после высадки на Бенеруфе, да и вообще произносить вслух такие вещи права у Фая не было.
  
  - Извини, - сказал Фай.
  
  Вместо ответа Сеймур взял Фая за руку и потянул к себе. В маленьком боксе некуда было отступать. Фай сел рядом с ним.
  
  - Слушая тебя, понимаешь, что смысла у жизни все-таки нет, - проговорил Сеймур, расстегивая на себе китель. - Но он может быть назначен. В зависимости от допустимых нами степеней свободы... Я думал, ты тихоня, Фай. И заучка. А ты стал совсем другим...
  
  За двенадцать лет семейной жизни Фай ни разу не изменял партнеру. И никогда не интересовался фактической верностью Маленького Ли. Даже когда они ссорились, по месяцу не разговаривали друг с другом и спали, отвернувшись каждый в свою сторону. Одежда верхнего таю упала на пол. Фай облизнул сухие губы. Хоть Маленький Ли и был моложе Сеймура почти на десять лет, но сравнивать их было все равно, что сравнивать воробья и райскую птицу.
  
  - Ты не совсем правильно меня понял, - попробовал уклониться Фай.
  
  - Правильно, неправильно... Я давно один. Я не очень пьян и не то, чтобы изголодался. Мне просто год не с кем поговорить. Некого обнять... Останься. Ты не пожалеешь...
  
  - А ты? Не пожалеешь?..
  
  Сеймур наконец-то улыбнулся, прикрыв пальцами выбитый зуб.
  
  Следующим утром, едва розовая рассветная дымка расплылась над восточным горизонтом, тот таю, что был беременным неизвестно от кого и бит за это Фаем по щекам на площади в центре поселка, и Маленький Ли вместе с ним сели в рыбачью лодочку, причалившую к пристани со свежим уловом, и сбежали с острова Бо.
  
  
  
  Глава 4
  
  
  Наконец-то скобки были сняты, присоски отлеплены, и даже мерзкая веревочка, из-за которой Дин переживал больше всего, извлечена на свет. Государь дал Дину с собой мешочек с 'леденцами', объяснил, куда их прикладывать и где нажимать, чтобы лекарство вошло под кожу, и написал бумажку с домашним адресом своего собственного врача (зачем ему-то врач, не понял Дин, при таких возможностях), господина Эргора - на случай, если станет плохо ночью, или еще случится что.
  
  Вчера, на шестой и последний день своего пребывания во внутренних покоях, Дин сыграл с новой государыней в королевское войско. Он уже называл эту женщину государыней, потому что все было ясно без расспросов, объяснений и объявлений при дворе. Днем Дин расставил на доске простую игру 'город', и на половину стражи ушел по делам. Когда вернулся - обнаружил на прежнем месте расстановку 'войско'. Это была не проба сил, а очевидное приглашение воевать всерьез. Дин пошумел немного в центральной комнате, она услышала, вышла, и они стали играть. По-таргски она не говорила, но, вроде бы, понимала, о чем речь. Дин для начала кинул хитрую приманку. Поддался и честно признался в том, что поддался. В поддавки она обыграла его мгновенно. Вторую игру, сыгранную по-настоящему, Дин, лучший мастер королевского войска в Столице, к ночи едва сумел свести вничью. И подумал, что Тарген погиб. Или вознесся. Но лучше бы ни того, ни другого с ним не происходило. Когда в государстве нет времени, а просто все идет своим чередом, это для государства предпочтительней всего. Потому, что времена преходчивы, и каждое 'новое время', являясь под предлогом перемен, водит, словно ведьма в лесу, то по кругу, то в болото, и когда ты такой дорогой выйдешь к сказочному кладу, и выйдешь ли, написано в гадательных книгах, да гадателей в смутный день всех на собственных кишках перевешали за то, что те наобещали жуть и чуму.
  
  Государь был доволен, что его женщина развлекается. Вернувшись в середине вечерней стражи, к уже наполовину сыгранной партии, он молча присел сбоку от доски и стал смотреть. Потом, когда понял, что игра идет всерьез, и ни один из противников не хочет делать поспешных ходов только из-за того, что на него смотрит император, ушел в спальню, умылся, переоделся, и вернулся снова. Неслышно юркнул внутрь покоев Сафа, зажег лампы, выставил еще один столик, накрыл ужин, которым никто не поинтересовался. Дин кожей чувствовал каменное спокойствие и надменную уверенность новой государыни. На мгновение поддался давлению ее взгляда, и зевнул всадника. Недоглядел, недосчитал, недодумал. Да просто на доску надо было смотреть, а не ей в глаза. Хотел заметить, теплеет ли ее взгляд при появлении государя Аджаннара. Заметить ничего не заметил, зато едва не проиграл. Потом, когда партия закончилась взаимно невыгодной ситуацией, она вдруг позволила себе улыбнуться, и по-мужски прямо подала Дину руку. Дин пожал твердую и сильную ладонь над несколькими оставшимися в боевом строю фигурами. Государь обнял свою красавицу за плечи, и они затворились в зеленой спальне.
  
  Оставшись в одиночестве, Дин глупо хихикнул над опустевшей доской. Уже лет восемь он не играл с другими людьми, поскольку ему неинтересно было всегда выигрывать. Неужели, наконец-то, в Столице у него появился достойный противник?..
  
  
  * * *
  
  Маленький Ли многому научился на Та Билане. Основной закон выживания здесь гласил: если хочешь что-то сделать, не рассусоливай. Делай сразу. Иначе или опоздаешь, или промахнешься. Он так и поступил. Товарища по бегству с Бо оставил на Круглом, поскольку у того там случилась неземная любовь, а сам, не обремененный лишними чувствами и ненавистью Фая к таргским кораблям, отбыл на Поворотный остров, где, обтекаемая широким рукавом Ланиньенского течения, находилась большая гавань с ремонтными доками. Там ему посчастливилось сразу сесть на нужный корабль, и он отправился ни много ни мало - на остров Джел, прямиком к Патриарху островного ходжерского Дома. Здесь Ли тоже успел вовремя. Кир Хагиннор Джел посещал собственное фамильное жилище нечасто, застать его тут было большой удачей. У Маленького Ли был красивый почерк, его прошение об аудиенции выгодно отличалось от прочих, и чернильная пиявка, сидевшая на приеме бумаг в нижней канцелярии дворца, оценив поданную бумагу по достоинству, положила ее поверх других. Утром Ли прибыл, вечером был приглашен на ужин в числе еще пятисот или шестисот гостей. Места за столом были пронумерованы, Ли оказался почти в самом хвосте стола, в дальнем углу огромной залы, но под его тарелкой лежала записка с указанием, как через половину стражи пройти в кабинет кира Хагиннора и с вечерними паролями для внутренних галерей. Ли сжег записку над свечой и в назначенное время был в указанном месте.
  
  Кабинет кира Хагиннора Джела был стилизован под корабельную каюту. На стенах висели звездные и морские карты, на широком письменном столе стоял золоченый глобус.
  
  - Что ищете на этот раз в моих владениях, любезный господин Ли Фай? - ласково поинтересовался хозяин архипелага. - С каким вы поручением?
  
  - Я без поручения, сиятельный кир, - ответствовал Маленький Ли. - Я покинул остров Бо и не намерен туда возвращаться.
  
  Ли не был уверен, не ищут ли его и здесь в том числе. На путешествие он затратил шесть дней, и еще день пропал у него на всяческие ожидания - то нужного транспорта, то нужного человека, то аудиенции. За это время Фай мог успеть связаться с другими ходжерскими островами и учинить полицейскую облаву.
  
  - Так что же вы не отправились в Столицу?
  
  - Государь Аджаннар, тысячу лет его справедливому царствованию, велел всем таю удалиться из Столицы. Поэтому я решил нижайше просить вас, сиятельный кир, принять меня на службу, - Ли учтиво поклонился, взгляда, однако, не отводя.
  
  Кир Хагиннор вдруг рассмеялся, взял свою трость под локоть и обошел Маленького Ли кругом, а потом потрепал его ладонью по загривку, наклонил к себе и вроде как понюхал - или это Ли показалось?
  
  - Ну, ты лиса, - покачал головой он. - На службу, говоришь? А что ты умеешь, Маленький Ли?
  
  - Видеть. Слышать. Запоминать. Передавать, не перевирая. Фантазировать или не фантазировать. Говорить правду. Лгать. Не сожалеть. Делать вид. Ну, и много еще что. Психолингвистика и социопсихология, как основные мои специальности, вряд ли вас заинтересуют с точки зрения пользы дела.
  
  - Ну, почему же. Глаза, уши и фантазия есть у всех. А вот умения их применить людям часто не хватает. Значит, ты шпион?
  
  - Да. Но после того, как государь Аджаннар закрыл проблему с орбитальными базами Верхнего Мира, целесообразность моей миссии резко устремилась к нулю. Мне нужна другая работа. Я хочу действовать. Быть дураком на посылках мне наскучило.
  
  - Ты моя прелесть... - кир Хагиннор все ходил и ходил кругами вокруг Ли, то в одну, то в другую сторону, и что его так веселило при этом Ли не очень понимал. - Ты чудо. Даже я тебя дураком на посылках считал, уж извини, дружочек. Конечно, я тебя возьму. Ты идеальный шпион. Не знаю, как в Верхнем мире, но мне ты очень пригодишься. В закрытую для женщины дверь ты войдешь как мужчина, в закрытую для мужчины - как женщина... Приехал ты правильно. Но я сначала проверю твои способности, если не возражаешь. И твою готовность быть преданным мне и только мне. Согласен ты?
  
  - Ничего не имею против, - пожал плечами Маленький Ли. - Сегодня мне нужно только новое имя и новые документы, чтобы меня не разыскали с Бо. И я в полном вашем распоряжении, кир Хагиннор.
  
  
  * * *
  
  Если бы не Сеймур Сан, Фай нового витка событий, может быть, и не пережил бы. Капитан многое сделал за Фая. Он поговорил с нижними на очень понятном, ясном и ласковом языке о беспрекословном повиновении, о том, что, если хоть что-то подобное уже происшедшему повторится, они будут выгребать с острова Бо на Тай в весельной шлюпке, что им и так многое прощается и списывается со счетов только потому, что они нижние, что 'всё и сразу' скотский лозунг, и никто никогда ничего согласно ему еще не получал, и, если они хотят поговорить с капитаном 'Золотого Дракона' по-другому, то это произойдет либо уже на Нижнем Тай, либо никогда, а съездить по зубам он сам может любому, только подойди. Потом он приходил к Фаю и, мало-помалу, возвращал того к нормальному руководству экспедицией.
  
  - Ты ни в чем не виноват, - говорил он Фаю, присаживался в спальном боксе на кровать и брал ладони Фая в свои. - Ли должен был поговорить с тобой. Ты объяснил бы ему, что это всего лишь политика, и я бы не обиделся. Я понял бы все правильно. А так поступать нехорошо, нечестно. Раз он уехал, значит, на то у него были причины. Ты знаешь, он сделал это не просто так, не с истерики. Он спокойно собрал необходимые вещи и ушел. Значит, повод он ждал давно, и не вини себя. Ты сам говоришь, что жизни у вас никакой в последнее время не было. Так должно было случиться, и так случилось. Нечего было вообще над собой столько лет издеваться. Раз он так выбрал, я теперь буду с тобой. Я не соберу вещи и не уйду. Я тебя не предам, не оставлю, не променяю. Ты замечательный, ты прекрасный, изумительный человек. Я тебя люблю. Давай будем вместе.
  
  Тут он обычно начинал Фая целовать, и Фай во многом с ним соглашался. Фай удивлялся, до чего же ему, оказывается, не хватало в жизни обыкновенного человеческого тепла. Чтобы спать обнявшись, чтобы держаться за руки, чтобы желать друг другу доброй ночи и доброго утра. Разве мог Фай неделю назад хотя бы предположить, что найдет подобное счастье с верхним? Да никогда. А с Маленьким Ли действительно в последнее время отношения складывались очень неудачно. Тот всегда находил, на что обидеться, к чему придраться, и, сколько бы Фай ни терпел его капризы, лучше от этого не становилось. Сеймур - красивый, умный, спокойный и понимающий, идеальный во всем, каким и должен быть настоящий верхний таю - казался Фаю полной противоположностью. И совершенством. Фай во многом пересмотрел свое отношение к верхним. С Сеймуром Саном было очень хорошо. Кроме всего, он был нужен. И наплевать, что он верхний. Нету теперь Верхнего мира и Нижнего. Сейчас Тай один единственный. Ли волен был бросить Фая. Но бросать мир Тай никому не было позволено.
  
  Фай даже не подумал искать беглецов и посылать на Круглый амфибию. Взрослые люди. Одумаются - сами вернутся.
  
  За три оставшихся до прибытия 'Летящей' дня Сеймур Сан почти привел Фая в состояние работоспособности и адекватной реакции на окружающее.
  
  Категорически не мог осознать Фай одного единственного: как он сам дошел до точки бифуркации в собственной судьбе таким образом, что не уловил предпосылок и не сделал вовремя выводов. В общем, Фай был бы счастлив, если б не был так несчастлив. Или наоборот, - сейчас пока сложно было разобрать. Он доверился Сеймуру больше, чем должен был открывать верхнему. Тот слушал внимательно, опять взял Фая за руку и ответил только: 'Ли не был так прост, как тебе казалось. Когда ты успокоишься, я расскажу тебе подробнее'. На этом они тему закрыли. Фаю надо было думать, что делать с арестованными. Увези он их на Бенеруф - и за их жизни никто не поручится, даже Сеймур Сан. Там свои правила и свой закон. Верхних таю в экспедиции три тысячи триста человек, против семисот нижних. Еще, чего доброго, и тем, кто не виноват, достанется. Отпустить их - и сразу станет ясно, что Фай боится Донга, и что всем таю можно продолжать чудить и безобразничать в любом направлении. Глядишь, Фай сам окажется в дезинфекционной камере. Не надо этого. Держать их под замком долго - опасно. Однажды Донг найдет способ выбраться. Он уже искал пути наружу, переговариваясь с теми, кто его охранял. На счастье, люди были верные и достаточно Фаем напуганные. Первым делом они сообщили Фаю, а Сеймур Сан, исполняя его обязанности, принял меры.
  
  Слегка придя в себя, Фай вспомнил, что оставил Дину спутниковый коммуникатор - еще давно, когда они вдвоем топили армию внутренних обитателей в темных водах Шоша. Утром искать Дина оказалось бесполезно. Днем Дин взял коммуникатор на втором вызове. Спутники не всегда располагались удобно, поэтому поговорить надо было успеть в четко заданный интервал времени. Фай коротко изложил проблему, выпустив имена. Дин сказал ему, чтоб Фай не шифровался, дело уже ему известно во всех деталях. Фая передернуло. Он попросил совета. Дин спросил, какие гарантии Фай предоставит на соблюдение таргских законов со своей стороны и со стороны других таю. Фай спросил, какие гарантии предоставит Дин на сохранение пленникам жизни. Дин сказал, что речь идет не о пленниках, а о преступниках. Но другого выхода, кроме как переговорить с государем, попросту нет. Фай помялся, но надо было соглашаться. 'Летящая' уже показалась на горизонте.
  
  Дин сам вышел на связь через четыре часа, когда разгрузка трюмов шла полным ходом.
  
  - Невольничий рынок в Северном Икте, - сказал Первый министр без предисловий. - Самое милосердное, что можно подобрать. Сначала суд в Столице, но это быстро. Затем клеймо на спину, на корабль, и на продажу. Но, по крайней мере, будут жить. У хороших хозяев - даже неплохо.
  
  В центральных и северных провинциях торговли рабами не существовало. На островах тоже, хотя Островному Дому разрешено было приобретать и использовать рабов. Невольничьими рынками Диамира и Дартаикта Фай никогда не интересовался. Но нужно было делать шаг. Исправлять чужие грехи за счет собственной совести. Наверняка рынок лучше, чем казнь в Таргене или растерзание верхними на Бенеруфе.
  
  - Сегодня я отправляю их в Столицу, - решился он. - Я не палач и не судья. Коль скоро мы приняли подданство империи и обязались соблюдать ее законы, пусть будет так. Доверяюсь твоим словам. Пообещай мне, Дин, что они будут жить.
  
  - Я говорил с государем, - уверил Дин Фая. - Они будут жить. Он не станет вмешиваться в расследование. Если твои ребятки доедут до суда в полном порядке и признают свою вину - сможешь вернуться в Столицу. Может, он тебя и простит.
  
  - Дин... - Фай замялся. - Расскажи мне про Лала. Что с ним?
  
  - Не уверен, что уполномочен делать официальные заявления.
  
  - А все-таки... Мне это нужно знать. Я теперь зависим от этой информации. И от его благополучия.
  
  - Думаю, ваш полковник службы безопасности - наша новая государыня, и дело это уже решенное. Утешил?
  
  - А что сам без радости в голосе?
  
  - Кое в чем я тебя теперь понимаю.
  
  - Подожди-ка. А если таю в Столице своей вины не признают?
  
  - Пообещай им что-нибудь, чтоб признали. Кнута на Лобной площади, например. Каторги. Или отправь без переводчика. Сколько у тебя арестованных?
  
  - Тринадцать. Я, наверное, сам поеду за переводчика, - сказал Фай. - Путных переводчиков у меня не осталось.
  
  - Ну, приедешь - и поговорим, - закончил разговор Дин. - Я выпишу вам разрешение на тридцать пять человек. Большого Улья вам уже не дадут. Жить будете на Гранитном острове, в бывшем арданском посольстве. Там хорошие подвалы.
  
  Фай подумал немного. Дело ему, кажется, предстояло тяжелое. Но он решил рискнуть еще раз. Не то, чтобы он спешил перед государем оправдаться. Просто камень на душе лежал очень тяжелый. Еще он тайно надеялся встретить в Столице Маленького Ли и хотя бы попытаться поговорить с ним. Куда еще было Ли отправиться, кроме Столицы? Он и мест-то других здесь не знал.
  
  - Если хочешь встретиться с Лалом, едем со мной, - сказал Фай Сеймуру Сану. Сейчас, с прибытием бывшего посольства обратно на Бо, Фаю было кого оставить следить за порядком вместо себя.
  
  Но капитан Глаар отказался брать новых пассажиров и плыть обратно в Столицу. У него был уже оплаченный фрахт на главном ходжерском острове Джел. Пришлось ждать лодок с Круглого, чтоб связаться со следующим островом, Поворотным, и через фрахтовую контору заказать там другой корабль. На этот раз уж точно таргский.
  
  
  * * *
  
  Когда господин Дин был выселен из внутренних покоев, государь подвел Лала к зеркальной стене в ванной комнате за бывшей спальней министра, поскольку других больших зеркал в покоях не было, и спросил:
  
  - Кто сказал тебе, что таю хорошо, а полулюди плохо? Кто сказал тебе, что ты создан для войны, а не для любви? Мне ничего не стоит разубедить тебя.
  
  - Вылези из моей головы, - отвечал ему Лал.
  
  - Хорошо, - государь снял с его запястья браслет-переводчик. - Тогда учись говорить по-таргски.
  
  Лал улыбнулся ему в зеркале. Они хорошо смотрелись рядом. Одного роста, оба черноволосые и темноглазые, оба с очень светлой, не привыкшей к солнечному свету кожей, оба с белой ровной улыбкой, и с одинаковыми именами - Александр Лаллем, Александр Джел. Улыбка у Лала получилась холодной. Такой улыбкой люди дают понять, что презирают слова и не верят в них. Государь сказал Лалу что-то еще. Повернул его к себе лицом и повторил. Теперь Лал его не понимал. Он пожал плечами.
  
  - Мне нравится твоя музыка, - сказал он.
  
  Теперь государь развел руками и показал Лалу браслет. Либо браслет и музыка, либо выбирай, очевидно, говорил он. Ну что ж, пусть будет тишина. Лалу совсем не хотелось зависимости. Он уже глотнул свежего воздуха на балконе, и, если правда все то, что рассказывают о жизни на настоящей планете убогие нижние братья, то здесь должно быть очень и очень неплохо. И провести счастливую жизнь за золотой клеткой балкона внутренних покоев Лала отчего-то не прельщало.
  
  Лал понемногу вставал в полный рост. Государь очень нравился ему. Это было что-то вроде помешательства, Лал надеялся, что временного. Когда он был рядом, Лал видел вот что: этого человека ему не переупрямить, не затмить, не задавить силой воли. Никогда. Бесполезно даже и пытаться. Там, изнутри добрых теплых глаз изредка вдруг проглядывало что-то жуткое. Безграничная власть. Единоличная власть, которая командованию Верхнего мира Тай даже и не снилась. Стоять за чьей-то спиной и находиться в чьей-то власти, увидев хоть краем глаза, что такое эта планета, Лал уже не хотел. Добрый-то Хозяин был добрый, да по-своему. Что такое счастье в его понимании, Лал тоже не знал. В разговорах на расстоянии он против государя вполне мог заедаться, спорить, отвечать, прикрываясь грубой солдатской маской. Но стоило тому подойти ближе, чем на метр, Лал умолкал и безотчетно позволял распоряжаться собой, как куклой. Даже без браслета. Влечение было неуправляемо и никуда не годилось. И если это продолжится, то зайдет так далеко, что точка возврата для Лала останется позади. Много лет назад он дал себе обещание не заводить больше в сердце новых привязанностей. Потому, что больно, когда они рвутся. Однажды он уже сдуру и по молодости любил, все очень плохо кончилось. Сколько можно начинать жизнь с начала? Вчера, сегодня. Этого достаточно. Сегодня - в последний раз. И все будет не так, как вчера. Не по воле обстоятельств. На этот раз Лал выберет, проверит и решит свою судьбу сам.
  
  
  * * *
  
  С севера, от армии, возглавляемой царевичем Ша, приходили только хорошие вести. У мальчика был талант полководца. Так, по крайней мере, утверждали сопровождавшие его в походе против захватчиков офицеры Военной Академии и государевы военные советники. Может, льстили, может быть, нет. По крайней мере, успехи Северная армия под его командованием делала значительные. Ша сумел соединить и восстановить разделенные противником таргские силы, и армия сейчас воевала в оба крыла, а не по отдельности, как раньше. Он отправил обратно в Столицу прибывшее оттуда пешее подкрепление, сказав, что городские мальчики ему в лесах и болотах не нужны. Как будто сам он мальчик лесной. Оставил при себе только чистопородных воинов - таргов из центральных и северных провинций. Те были заинтересованы в победе кровно и шкурно. У них были поместья на растоптанном саврами и внутренними обитателями таргском Севере. Здесь лежали их земли, жили или уже были убиты их родственники, сожжены их деревни, истреблены или переманены в стан мятежа их крестьяне и ремесленники. Северная армия всего в двадцать тысяч сабель, неполных двенадцать в Правом, восемь с половиной в Левом Крыле, успешно шла по пяткам отступающему, когда-то пятидесятитысячному войску царевича Галахара, ныне рассеявшемуся, наполовину потопшему во взбунтовавшемся Шоше, еще на пути туда разграбившему земли, по которым две декады спустя ему пришлось возвращаться, и теперь бросавшему по обочинам дорог неподъемную добычу. Вели имперскую армию два смелых мальчишки - восемнадцати и девятнадцати лет. Во главе Правого Крыла царевич Ша. Во главе Левого - новый хозяин Северной Агиллеи, кир Джуджелар Волк, который после возвращения из Столицы запрещал называть себя Волком. Бывало, что они взашей выгоняли умудренных возрастом военных советников из штабных шатров. Бывало, самолично вспарывали животы предателям и рубили головы шпионам. Но они не ссорились между собой. Люди говорили, будто они побратались кровью после первого же сражения на безымянном заболоченном лугу в верховьях Шоша, когда армия князя Внутренней Области еще не была измотана погоней и собиралась огрызнуться в полный голос.
  
  - Ты стенка на стенку с ребятами дрался когда-нибудь? - спросил один молодой полководец другого, когда они ночью стояли над картой местности.
  
  - Нет, - покачал головой царевич Ша.
  
  - Смотри. Вот здесь болото, здесь и здесь. Так они строятся... - разведка уже донесла им порядок построений в противном лагере, а военные советники помогли упорядочить полученные сведения, объяснив, как будет выглядеть фронт, согласно саврским военным традициям. - Здесь у них, по-видимому, резерв. Место неудачное - дорога на северо-восток между топями их единственный путь к отступлению...
  
  Место для битвы выбрали савры и князь Внутренней Области. Они же предложили принять бой. Выбирать было особенно негде, кругом леса и болота. Единственная встреченная на пути широкая, длинная и относительно сухая луговина меж трех топей и непроходимой стены леса, более или менее похожая на поле для сражения, но негодная по сути, выглядела лучше, чем была на самом деле. По краям ограниченная топкой черной жижей, она годилась для наступления конницы лишь по центру, а оба войска состояли преимущественно из легкой кавалерии. По левому краю этой луговины шла широкая и грязная дорога, по которой войско внутренних обитателей прошло в Тарген, и по которой оно сейчас уходило из Таргена.
  
   Сейчас внутренние обитатели встали лагерем на сухой подкове, на подъеме луга, болотами закрыв самим себе пути к отступлению. Может быть, сознательно, потому что князь подозревал, что его мокрое, едва спасшееся от наводнения войско может побежать перед лицом свежих и злых, только что прибывших по морю из центральных областей страны таргов. Оба войска были неполными. Треть внутренних обитателей уже успела отступить по грязной дороге. К таргам же прибыли не все подкрепления. Левое крыло было совершенно разукомплектовано и местные полководцы, привыкшие выстраивать боевой порядок по шаблону и линейке, находились в сильном недоумении, как им поступить, если их левый фланг, долженствующий противостоять лучшим и отборным частям савров, воюющих у внутреннего князя на правом, наполовину пуст. У противника было около двадцати тысяч воинов, из них только четыре тысячи пехоты и пятьсот наемных реннских стрелков. У таргов стрелков не было вовсе, а пехоты из тринадцати тысяч общей численности войска - всего около полутора тысяч.
  
  - Лошадей седлать, не дожидаясь зари, пока темно, - распорядился кир Джуджелар. - Сюда, на островок, пошлем в лодках человек сорок с факелами, пусть они распределят их ровно, зажгут и быстро уплывают. Это будет наша пехота, и пусть думают о ней, что хотят. Нельзя с самого начала дать понять, что нас почти вполовину меньше.
  
  - Но это нечестный ход, - попробовал встрять один из военных советников.
  
  - А убиватnbsp;ь мою беременную тетку, по-вашему, был честный ход? - спокойно спросил кир Джуджелар.
  
  - Здесь плохая местность, нет ни одного холма, чтобы правильно расположить ставку, - посетовал другой военный советник.
  
  Кир Джуджелар только посмотрел на него удивленным взглядом. Какой в болоте, к бесам, холм? Какая ставка?..
  
  - Дорога для планомерного отступления у них есть. Здесь, между трясинами. Но она узка для панического бегства, - снова обратился он к царевичу и ткнул пальцем в карту. - Она у них ближе к правому флангу, и они постепенно уходят по ней все это время.
  
  - Князь Внутренней Области не держит при себе тех, кто не хочет сражаться, - кивнул царевич. - Не любит трусов - так говорят.
  
  - Или бережет силы на следующий раз, - пожал плечами Джу.
  
  - Надеется на численное превосходство, - добавил по сию пору молчавший тысячник Правого Крыла, кир Негор. - Если бы здесь было, где нам подождать, через два дня их осталось бы столько же, сколько нас сейчас, а нас бы стало больше...
  
  - Их отборные части стоят на правом фланге, - наконец-то по делу подали голос советники. - Нам следует выставить против их правого фланга ударную колонну.
  
  - Которая благополучно потопнет в грязи и болоте, - кивнул царевич Ша.
  
  Он закрыл карту чистым листом бумаги, и по краю нарисовал болота и построение вражеского войска. Савры и внутренние обитатели воевали в линию, равномерным фронтом, конницу ставили спереди пехоты, но на правом фланге традиционно стояли лучшие ударные части. Тарги воевали зеркально, иногда усиливая основное направление большей глубиной строя. Кир Джуджелар пририсовал грязную дорогу и сделал стрелку на отход внутренних обитателей.
  
  - Нам надо только, чтобы они побежали, - сказал он. - А вот сюда... - он пририсовал стрелку обратно в Тарген, - им бежать незачем. Что они там встретят? Наш обоз? Наши подкрепления? Наш резерв? Нажать надо здесь...
  
  Первоначальную расстановку собственных боевых порядков перерисовали раз семь, споря и перестраивая ударную колонну то влево, то в центр, опасаясь болотин, то обратно вправо, пока, наконец, не получился широкий косой клин с кривыми надписями 'кони', 'люди', 'болото' и 'лес', в сорок шеренг глубиной максимально, четыре минимально и шириной по фронту в тысячу всадников. Бить этот неровный клин должен был, сместившись от центра ближе к левому флангу противника, потом развернуться плечом, и додавить к отходной грязной дороге и болотам. Таким образом надеялись избежать обходного маневра и попадания врага в тыл. Чтобы повернуть саврские части в нужном направлении, оставили в резерве пехоту и полторы тысячи всадников.
  
  - Но так же нельзя, - стонали советники. - Клином нужно строить конницу против крестьянского ополчения, а не против саврских всадников... Они обойдут... Они разрежут...
  
  - А по-другому мы увязнем в тине, - отказывались юные военачальники. - Какая атака по флангу, когда там на лодке впору плыть, а не конем скакать?
  
  - Ну, не знаем, что из этого получится. Очень рискованно... Мы незамедлительно напишем государю, что не советовали вам, что вы нас не послушали... - отвечали советники.
  
  Но все получилось. В утреннем тумане клин рассеял внутренних обитателей, как брошенный камень разгоняет стаю галок на помойке. Пехота их, заметив такое дело, сама попрыгала в болото, саврская конница неожиданно легко для себя проскакала по грязной дороге, однако разогнаться для хорошего удара на кислой и скользкой почве не смогла, напоролась на резерв и частокол, из-за недостатка скорости не проломила там обороны, попала лошадьми на копья и рогатки, и приняла резервных за еще одно десятитысячное войско. Савры вовремя сообразили, что остальной армии как единой силы уже не существует, развернуться по кругу и зайти в тыл не смогли или не захотели, снова вернулись на грязную дорогу и поскакали по ней домой, в Савр-Шаддат, оставив около трехсот человек убитыми и опрокинув по пути собственный резерв внутренних обитателей в болото. Потери в остальной армии внутреннего князя были значительно серьезнее. Тарги зажали противника в угол с узким горлом грязной дороги у края. Возникла паника и давка. Верные кони, недавно выносившие хозяев из бурлящего шошского потопа, сейчас отказывались идти в трясину, с визгом скидывали всадников в черный кисель почвы и втаптывали в грязь.
  
  В половину стражи все было кончено. Пленных тарги не брали. За теми, кто уползал в болото, не гнались.
  
  
  * * *
  
  Несколькими днями позже Дин застал государя за очень странным занятием. То, что император Аджаннар в последние дни снова потерял интерес к обязанностям Справедливого Государя, было еще ничего. То, что Железный Имин, назначенный в дни неудавшегося переворота начальником Тайной Стражи взамен спившегося с круга Домового, отказался от поста и уехал домой, в далекий Лиларос, тоже понятно. То, что вместо него прибыл человек, с одной стороны, новый для Столицы, а, с другой, хорошо известный Дину - арданский проконсул Мем Имирин, еще недавно правая рука генерал-губернатора - закономерно вполне. Но вот какого беса они с государем сидели сейчас под пальмами в зимнем саду и в две лютни и в два голоса выводили жуткую песню арданских галерников, называвшуюся 'Никогда', а новый начальник личной охраны государя, личность совершенно уж темная, некто Халис Верзила, отстукивал им ритм по оплетенному крашеным тростником цветочному горшку? Причем, исполнение было ну очень проникновенное, с чувством и душой. Закрой глаза - увидишь прикованных к веслам рабов на боевой галере, услышишь хрип, стон и отсчитывающий ритм барабан. Увидишь так, как это выглядит снизу, под настилом палубы, а не сверху, где по ветру красиво струятся красно-черно-золотые стяги с арданским девизом 'Меч и бич'. Дин ничего не имел против пения. Ему не нравилось только присутствие арданских галерников в императорской резиденции. Кто такой Халис Верзила? Откуда он явился? Даже Дин, у которого информация была про всех и вся при дворе, ничего о нем не знал. Хотелось бы думать, что не с Бенеруфа... У кого-то из исполнителей от чрезмерного усердия со звоном лопнула струна. На рынке Диамира или Дартаикта в базарный день это трио, несомненно, имело бы огромный успех...
  
  Дин взял на себя смелость нарушить их выступление и вышел из-за обвитой пестрым плющом решетки.
  
  - Дин! - обрадовался новый начальник Тайной Стражи. Будто и не ждал, что обнаружит в этом государстве Первого министра. - Дружище! Ты изменился.
  
  Обрадовал, ага. Пятнадцать лет, между прочим, с той поры прошло. Дин поклонился вначале государю, потом придирчиво оглядел поднявшегося во весь свой огромный рост арданского проконсула.
  
  - А ты все такой же, - сказал он. - Человек-башня. Задавишь пальцем и не заметишь...
  
  - Замечу, замечу, - засмеялся господин Мем.
  
  - Ну, вы тут поговорите, - произнес государь, смотав с колка испорченную струну и отложив лютню. - А мы пойдем.
  
  Вообще-то Дин шел к государю. Но теперь заметил невдалеке и новую государыню. В Ман Мираре и в Царском Городе она носила женское платье, причем, довольно откровенное, все, чем можно похвастаться - напоказ. Разговоры среди придворных и челяди уже давно сводились исключительно к тому, какая у нее роскошная грудь, точеные плечи, тонкая талия, стройные ноги, и какая же она при всем этом великолепии неподражаемая стерва. А ей, похоже, нравилось себя представлять во всем блеске. Плечи и голову она не накрывала. Вместо этого придворный парикмахер укладывал ей в волосы венок из живых цветов, подкрашенных золотым лаком и блестками. Но Дин узнал, что гардероб ей шьют и женский, и мужской одновременно. Свадьбы с государем у них еще не было. Дин называл бенеруфскую красавицу государыней по собственной, уже утвердившейся привычке, а многие другие - потому, что искренне считали ее той самой государыней, которая стала женой Аджаннара за один вечер до неудавшегося переворота и сгинула в сумятице смутных дней. Для многих - бесследно. Государь этим слухам не препятствовал. Похоже, такое общественное мнение его полностью устраивало.
  
   Категорически недовольных нашлось немного. В первую очередь, конечно, госпожа Шер Шерилар, старшая наставница государевых наложниц, два дня назад отстраненная от должности за то, что никак не могла угомониться, вовремя закрыть рот, и всюду подсылавшая с тайными записками своего пса. Дело решило столкновение лицом к лицу новой государыни и старшей наставницы государевых наложниц на смотровой площадке возле одного из садовых павильонов Царского Города. Государь был занят в официальной церемонии, новая государыня гуляла, держа приданную ей свиту от себя на расстоянии. Дину потом рассказали, что Шер, в принципе, умевшая быть дипломатичной и осторожной, слегка сбилась с придворной линии поведения и решила выяснить отношения всерьез и до точки. Новая государыня по-таргски знала очень плохо, и ничего из сказанного ей не поняла. А, поскольку она при этом умела смотреть так, что человек обращался в бегство от одного ее взгляда, то подобная ее реакция на горячий монолог госпожой Шер Шерилар была воспринята как сильно недружественная. При этом госпожа Шерилар тоже была не из пугливых. Увидав, что все ее доводы разбиваются о ледяное нежелание понимать, как волна о прибрежный камень, она уперла руки в бока и еще раз попыталась доказать свои права на государя перед всякими залетными б... то есть, птицами. Государыня отвечала ей два непонятных, но, судя по интонации, несомненно грубых слова, отвернулась и пошла. Госпожа Шерилар ухватила ее за рукав и хотела, кажется, вцепиться ногтями в лицо, но получила такую затрещину, от которой перелетела через розовый куст и изорвала юбки. А большой остроухий пес, кинувшийся на защиту хозяйки, в мгновение ока был схвачен за горло и осажен о бордюрный камень площадки почитай, что намертво. Даже телохранители не успели подбежать и вмешаться ни с той стороны, ни с другой. Новая государыня сама дралась, как солдат, и женщина перед ней или мужчина, для нее не имело значения. Через десятую часть стражи госпожу Шерилар попросили из Царского Города и из Столицы. Не помогло ей ни то, что она валялась потом в ногах у государя, ни то, что с плачем целовала туфельки своей обидчицы (та только брезгливо оттолкнула ее носком туфли прочь). Все одно - выгнали.
  
  Другими недовольными были родственники бывшей государыни Яати, сгоряча заявившие, что отныне резервы банка 'Купеческий союз' для затыкания дыр в государственной казне закрыты на двойной эгиросский замок. С ними было еще проще. Их только попросили освободить здания, занимаемые банком на Гранитном острове и переехать куда-нибудь в Парфенор или Агиллею. Их даже из Таргена не гнали, всего лишь с Гранитного. Впрочем, их извинения за проявленную горячность не сразу, но были приняты, и комплекс банковских зданий с собственной пристанью на Гранитном, хоть со скрипом и доплатой, все же остался за ними; государыней Яати пожертвовать им оказалось проще.
  
  Условно недовольных, таких, например, как сам Дин, или как кир Хагиннор Джел, было больше. Но они не торопились проявить свое недовольство. Сначала надо было посмотреть, что с того выйдет, а потом уж заявлять государю свое 'я же вас предупреждал! отчего вы мне не вняли?' Как написано в одной старой мудрой книге: 'Для всякого дела нужнее всего терпение'...
  
  Обстановка в Ман Мираре и Царском Городе быстро и заметно менялась. Дин хотел того переворота? Он его практически и получил. К власти приходили новые люди, и он сам - первый из них. Государь рвал с прежней жизнью и начинал новую. В новом окружении.
  
  Проводив государя и государыню взглядом, Дин снова повернулся к господину Мему. Тот, тоже глядя вслед удаляющейся паре и начальнику их телохранителей, наигрывал что-то приятное на лютне. Мем Имерин был из семьи богатых купцов, закончил, как и Дин, лицей Каменных Пристаней, сразу уехал в Ардан вместе с киром Хагиннором, и там его карьера стремительно взлетела вверх. Зная, какой человек сам кир Хагиннор и каковы его требования к людям, нельзя было сказать, что незаслуженно. Дураки и бездельники при нем не продвигались. Кроме этого господин Мем славился необыкновенной физической силой и пользовался большим успехом у женщин. Кожа у него почти дочерна загорела на южном солнце, черты лица были крупные, не сказать, чтобы породистые, но правильные, а глаза неожиданно светлые для потемневшего лица, серебряно-серые, с насмешливым прищуром. Господин Мем вообще легко смеялся, чем часто вводил беседующих с ним в заблуждение - его, огромного и смешливого, принимали за простака, добряка и увальня. И очень на этом ложном впечатлении обжигались.
  
  - Как жизнь в Ардане? - задал дежурный вопрос Дин.
  
  - Жарко, - так же предсказуемо отвечал Мем. И кивнул вслед государю: - Кто такой?
  
  - Э-э... - Дин чуть не спросил 'который?' Что-то он туго соображать стал в последнее время. - Новый начальник охраны из Царского Города?..
  
  - Ну да.
  
  - Понятия не имею. По твоему ведомству узнать проще всего, - ухмыльнулся Дин. - Что ж ты не позаботился?
  
  - Позабочусь. Завтра узнаем.
  
  - Меня не забудь поставить в известность. Я тоже хочу подробностей.
  
  - Мужик, вроде, толковый. - Господин Мем прищурился. - Но скрытный. Галерные песни знает...
  
  - Государь тоже галерные песни знает, - сказал Дин.
  
  - Государя я научил.
  
  - А тебя кто научил?
  
  - Я, друг мой, четыре года галерным флотом командовал.
  
  - Чего мы здесь стоим? - сказал Дин. - Идти обедать пора.
  
  - Если б ты мне еще сказал, чего я вообще сюда приехал... - Мем все смотрел и смотрел в ту сторону, куда ушел государь. - Песни петь, что ли? Или просто так - показаться?.. Ты не обижайся, но я пока приглашений отобедать в Столице ни от кого не принимаю. Это ведь не приказ, господин Первый министр? Нет? Ну и хорошо. Потом как-нибудь. Позже. Сначала мне осмотреться надо.
  
  Широко улыбнувшись на прощание и перехватив белую с травчатой росписью энленскую лютню, начальник Тайной Стражи двинулся в сторону оранжерей, где девушки из прислуги срезали цветы для букетов. Через некоторое время Дин с галереи второго этажа имел удовольствие наблюдать, как миловидные садовницы, раскрасневшись, отплясывают вокруг него какой-то деревенский танец, стуча под музыку каблуками и хлопая в ладоши. У Мема с детства была такая способность - хороводить вокруг себя девиц, сумасшедших и сыщиков Тайной Стражи. Бог даст, ему нелегкая работка в Столице придется по плечу. Знает ли он уже про то, что зачинщиком несостоявшегося переворота был Дин? Знает ли, что государь Дина простил? Что ему вообще известно?.. А на лютне играл и пел Мем очень даже хорошо. Не каждый придворный музыкант так умеет. И девки от него млеют и тают прямо на глазах...
  
  
  
  Глава 5
  
  
  В первый же вечер, когда спальня напротив освободилась, Лал попросился туда. Не то, чтобы ему неприятно было жить в одной комнате и спать в одной постели, пусть и под другим одеялом. Просто он пока не видел смысла. Здоровье его поправилось, а всего остального он боялся. По многим причинам. Во-первых, не следовало начинать то, в необходимости и в закономерности чего не уверен. Во-вторых, Враг вынул у него из-под кожи на предплечье капсулу с контрацептивом и сказал, что потерял ее. Только этого Лалу не хватало. В-третьих, Враг сам Лала как будто бы стеснялся. Это было труднообъяснимо и несколько странно, учитывая хоть и одностороннюю, но доверительность их отношений, и Лал это видел и чувствовал очень четко. Так что не только Лалу надо было преодолевать себя.
  
  Не очень ему понравилось и то, что Враг без разговоров прогнал женщину, с которой, как потом Лалу стало известно, прожил шестнадцать или семнадцать лет. Когда Лал залепил по физиономии какой-то разъяренной рыжей фурии, налетевшей на него в саду, он не знал, с кем имеет дело и чего от него хотят, кроме как выцарапать ему глаза. Если бы он разобрался в ситуации, он повел бы себя по-другому. Легкость и простота, с которой государь удалил фурию за пределы собственных дворцов и садов, Лала поразила. Хотя, не ему судить. В таком деле он и сам был грешен. Его второй семейный партнер, данный ему на экспедицию, был изгнан самим Лалом так же просто и легко. Но Лал прожил с Нэлем всего четыре с половиной года, так и не найдя ничего общего между собой и смазливым и глупеньким нижним таю. К тому же, выбора для Лала в то время не существовало. Генетическая совместимость - вот все, что нужно верхнему для брака. А Враг?.. Половина жизни в никуда. При широчайшем выборе возможностей и полном отсутствии генетически обусловленных ограничений. Почему?.. Или мир здесь так устроен? Что все делается легко и просто. Просто прогнать старого друга. Просто взять совершенно чужого, опасного человека и прижать к себе... Хотя, нет. Второе Врагу вовсе не просто далось. Временами ему было еще хуже и тяжелей, чем самому Лалу. И это тоже Лал видел. Отчего тогда с рыжей он так поступил? Он же не себе жизнь перечеркнул, а ей. Значит, прогнать человека здесь, все-таки, проще, чем приблизить?..
  
  Мир удивлял. Он был очень красивый, яркий и очень... огромный, что ли. Лал помнил собственный ужас, когда впервые после извечного заключения в коридоры и кластеры орбитальных баз и корабля 'Золотой Дракон' он выбрался на дикие и голые равнины Бенеруфа. Тогда, в первый раз, от открывшегося перед ним вида и от внезапного понимания, что сам он является частью этого бескрайнего пространства, мельчайшей песчинкой на нем, Лал едва не потерял сознание. Привыкал к открытому пространству он долго. Все таю, и верхние, и даже нижние, поначалу испытывали перед планетой страх. У некоторых он так и не прошел. Лал себя заставил не бояться. Ему нужно было работать, не отвлекаясь на внешние детали. Но там, на Бенеруфе, пространство было не такое, как здесь. Оно везде было одинаковым. Желтым, серым, иногда красновато-коричневым, иногда всхолмленным, иногда гористым, но за холмами и горами опять лежала такая же равнина и такие же ущелья, как везде, а потом опять холмы и равнины, горы и ущелья, одинаковые до неразличимости. Впечатлениями Бенеруф не баловал. Здесь же, на Та Билане, за каждой кочкой или ручьем лежало открытие. Окультуренное или дикое, но все равно отличное от прочих. И здесь не было страшно. От взгляда вокруг захватывало дух совсем по иным причинам. Лал прекрасно себя чувствовал именно в этом мире. И его очень устраивало, что Хозяин мира не требует с него возврата каких-то долгов или исполнения обещаний. Обиделся ли Хозяин на Лала за то, что тот ушел? Скорее да, чем нет. Но вида старался не показывать.
  
  Зато Лалу одному и в отдельной спальне стали сниться неприятности. Иногда нереальные, но все равно оставляющие тяжелый осадок после пробуждения. Какой-то неясный бунт на 'Золотом Драконе', например, или вторжение полулюдей на Бенеруф. А иногда действительные, и от действительности неотличимые, не разобрать, где сон, где явь. Исчезновение орбитальных баз и истерика по этому поводу, закаченная верхними. Землетрясение, обрушившее скалу возле бенеруфской базы. В последнюю ночь был кошмар вообще до крика. Злополучная дезинфекционная камера на острове Бо, и все точно так, как случилось, только держали за руки и волосы взбесившиеся нижние таю не Сеймура Сана, чтоб тот смотрел и запоминал, а Доброго Хозяина. Лал резко сел среди скомканных простынь, даже толком еще не проснувшись. Минуты три дрожал, растирая руками виски и пытаясь прогнать нахлынувшие ощущения из кошмара. Эмоционально его зашкалило совершенно всерьез. Наяву. Даже дыхание не получалось выровнять. Потом не выдержал, скинул одеяло и почти бегом бросился в спальню напротив. Вдвоем он быть не мог. Один тоже. Хотя бы сейчас. Встретились они с Врагом на середине центральной комнаты. Тот ухватил Лала за плечи и спросил на языке таю:
  
  - Что случилось?
  
  Не дождавшись ответа, подхватил на руки и понес к себе. Там теплым золотистым светом струился ночник. Лал, намертво вцепился во Врага, и, едва стало что-то видно, начал судорожно распутывать завязки у того на воротнике рубахи. Враг намерение понял, сам снял с себя одежду, и одним движением раздел Лала. 'Любовь, война... - подумал в тот момент Лал. - Какая разница, кто для чего создан. И на войне можно найти свою любовь. И из любви можно сделать войну, да еще какую...'
  
  Кажется, на следующее утро государь снова проспал утренний доклад. Но теперь уже совсем по другим обстоятельствам.
  
  
  * * *
  
  Корабль, возвращавший таю в Столицу, оказался более чем примечательным. Капитан беспробудно пил, некоторые матросы с гордостью повествовали, как служили когда-то в пиратском флоте адмирала Римерида, а на борту было полным-полно крыс. Хорошо, хоть выправилась погода и с ветром повезло, а то неизвестно, как это корыто держалось бы на плаву в шторм. Впрочем, помощник у капитана был парень чуть менее пьющий и более толковый, а боцман гонял бывших пиратов так, что взгляд не успевал следить за их перемещениями. Поэтому шла посудина неподражаемыми галсами, но быстро.
  
  Фай очень много думал о том, как ему поступить. Абсолютно правильным не казалось ему ни одно из возможных решений. Он выбрал некоторые шаги, как основную линию. Во-первых, он не порвет отношений с Сеймуром Саном. Даже если Ли вернется. Даже если все слова Сана о любви окажутся ложью. А если Сан согласится, Фай заключит с ним семейный контракт. Потому что так нужно для общего дела и этого хочется лично Фаю. Во-вторых, он оставит виновных на Та Билане, как бы ни перевернулась судьба других нижних таю и его собственная. Вернуть их на Бенеруф равнозначно подписать им смертный приговор. Если им суждено погибнуть, то Фай не желает нести за это ответственность. Тем более, он не желает отвечать своей шкурой за их самоуправство и дикость перед тремя с лишним тысячами таю на Бенеруфе, для которых Лал был олицетворением самоотверженности и верности долгу. В-третьих, никакой амфибии. Они все отправятся в Столицу на обычном корабле. Это даст Фаю время еще раз все обдумать, Доброму Хозяину успокоиться, Лалу выздороветь, а острову Бо восстановить внутренний порядок управления. У таю, оставшихся на Бо, еще были задачи, которые следовало выполнять, и амфибия нужна будет им самим. Они не завершили обследование первой экспедиции таю к Та Билану - упавшего в приполярной области корабля 'Летучий Змей'. И, если им что-то кажется неверным в поведении Фая, пусть снова слетают туда и убедятся, что с чужаками здесь не шутят. Пока известен единственный способ добиться здесь чего-то - безусловное подчинение. Та Билан - чужой мир. Не таю здесь решать даже собственные судьбы.
  
  Потом Фай сделал еще одну вещь, которую давно подготовил. У него самого и кое у кого из таю была городская одежда, привезенная с материка. Перед тем, как садиться на корабль на Поворотном, он велел купить такую и всем остальным, кто ехал в этот раз в Столицу, кроме арестантов. Теперь таю не были посольством, и не считались даже чужеземцами. Незачем было слишком сильно отличаться и привлекать к себе внимание. Наоборот, раз они прибыли сюда соблюдать законы Тарген Тау Тарсис, значит, нужно делать это во всех подробностях. Отказался переодеваться только Сеймур. Но его Фай и не имел намерения принуждать. На встречу в Порту, как в прошлый приезд, Фай тоже не рассчитывал, хотя связался с Дином и предупредил, что к полудню следующего дня миссия прибудет.
  
  Тем не менее, их встречали. Окованный железом возок с кандалами для тринадцати арестованных, три десятка солдат городской стражи для сопровождения и человек пять тех, кого Фай называл 'агенты в штатском' - негласный надзор, люди из Тайной Стражи, наблюдающие за перемещениями издали, не вступая в контакт ни с новоприбывшими, ни с охраной городского порядка. Фай не спешил покинуть борт корабля, стоял на палубе, стиснув зубы. Он знал, что ведет себя жестоко. За десять дней морского путешествия он ни разу не спустился в трюм и не посмотрел, как там его бывшие подчиненные соседствуют с крысами. Не мог он не понимать и того, что идет сейчас вперед вслепую, на ощупь. С тем, что расположение Доброго Хозяина можно купить ценой полного раскаяния, он смирился и верил в это. Потому что не было ничего другого, во что сейчас ему можно было бы поверить. Теперь, при передаче узников в руки таргского правосудия, Фай даже не смотрел в их сторону. Он знал, что большинство из них растеряны, а некоторые в бешенстве. Но все они были на Бо, когда подписывался документ, удостоверяющий их новое подданство. Формально все было сделано верно. Заслужили - получат. Надо прежде думать, потом действовать. У каждого была своя голова на плечах и своя воля. Неужели они надеялись на безнаказанность? Случись то же самое дома, на Тай, им это совершенно точно не сошло бы с рук.
  
  Гранитный остров был административным центром и миллионного города, и страны в целом. Там располагались Палата Правосудия, Государственный Совет, Торговый Совет, головной комплекс зданий крупнейшего в стране банка 'Купеческий союз', администрация столичного градоправителя, Государственное Казначейство, Военная Академия и множество других, не таких заметных, но не менее важных опорных пунктов управления империей. В свою очередь, центром Гранитного острова являлся так называемый Плац - мощеная гранитными плитами площадь между Палатой Правосудия, двумя Советами и зданием бывшего арданского посольства, которое сегодня превратилось в восемь этажей вспомогательных канцелярий для юридических, военных и казначейских ведомств.
  
  - Ничего себе, - удивился Сеймур Сан, когда портовый обоз достиг Плаца. - А ты мне говоришь, что это дикая планета. Смотри, как здесь все красиво. Отстроено не хуже, чем у вас в Мегаполисе, а то даже и лучше...
  
  Бывшее арданское посольство сверкало на солнце строгими рядами зеркальных стекол в высоких окнах и огромным витражным панно в центре, гигантский холл первого этажа был застелен коврами и блестел полированным мрамором и позолоченной каменной резьбой. Стеклянной бахромой свисали с краев каменных чаш струи фонтанов, а из-за мозаичных дверей распространял привлекательные запахи стилизованный под речные павильоны ресторан. У Фая было с полтора десятка пропусков для различных целей, внутрь, наружу, вверх и вниз, по всем восьми надземным этажам и нескольким подземным. Лошадей, доставивших имущество, охрана просила скорее убрать с Плаца - мол, тут вам не Порт и не Приречье, в старом городе на лошадях не ездят. Где арестованные, Фай еще не знал - тех завели внутрь не с парадного подъезда и отправили не на четвертый этаж, как Фая с товарищами, а в подвал. На сколько этажей здание углубляется вниз, в каменное тело острова, он пока не знал. Десять дней на корабле Фай сознательно выдерживал паузу и занимался только тем, что заставлял тех, кто немного умел и тех, кто совсем не умел, учить таргский язык на уровне хотя бы бытового понимания. Теперь он все делал бегом. Покончить быстрее с этими малоприятными делами - вот чего ему больше всего хотелось.
  
  Пока Фай был занят, Сеймур Сан тихонько улизнул из здания на площадь. Его внимание привлек обелиск из блестящего черного камня с тонкой и высокой золотой иглой в навершии. У подножия обелиска лежала черная же плита с вязью золотых букв, осыпанная лепестками живых цветов. Очевидно, Сану захотелось узнать, что означает здесь этот камень. Хорошо, что Фай догадался выглянуть в окно и заметил, что к капитану уже пристает какой-то получеловек, по наличию ожидающей его в сторонке свиты, несомненно, важный. Фай всплеснул руками. Вот так, отведи глаза хоть на секунду - и сразу кто-нибудь начудит. Уж от дисциплинированного Сеймура Сана Фай ожидал неподчинения меньше всего. Он махнул помощнику, чтоб тот проследил за порядком, а сам бросился вниз по лестнице. К счастью, ничего плохого на площади случиться не успело. Когда Фай приблизился, оказалось, что Сеймур Сан с получеловеком мирно беседуют ни о чем, и при этом каждый на своем языке. Кажется, получеловек вообще читал Сану стихи.
  
  - Вот мой друг, он говорит по-таргски, - сказал Сана, завидев Фая. В руках у Сеймура Сана был цветок, лепестки с которого он аккуратно крошил на каменную стелу.
  
  Огромный получеловек сделал к Фаю величественный разворот и поклонился. Очень вежливо, очень, если не сказать - преувеличенно, - учтиво.
  
  - Господин Фай Ли? - полуутвердительно произнес он.
  
  - Да, - кивнул Фай. - Но... я вас не знаю?..
  
  - Не имел чести быть вам представленным, - улыбнулся гигант, блеснув белыми, как сахар, зубами на загорелом лице. Один из зубов, следующий за клыком у него был золотой. - Я Мем Имирин, начальник тайного сыска этой многогрешной страны.
  
  Глаза начальника тайного сыска отчего-то смеялись. Фай прокрутил в голове знакомые ему имена и соответствующие им должности. Нет, господин Мем действительно был ему неизвестен.
  
  - Я меньше декады назад прибыл из Ардана, - объяснил начальник Тайной Стражи свое неприсутствие при дворе параллельно с Фаем. - Но господин Дин мне про вас успел рассказать. Я как раз иду обедать в сиреневый павильон того здания, где вас разместили. Может быть, вы согласитесь составить мне компанию?
  
  - Он зовет нас пообедать вместе, - перевел Фай Сеймуру Сану.
  
  Фай уже узнавал - все павильоны до ночи включительно были заказаны, и максимум, на что сегодня можно было рассчитывать - что чуть попозже в ресторане наберут в корзины еды и отправят на четвертый этаж.
  
  - Кто он такой? - спросил Сеймур Сан.
  
  - Коллега Лаnbsp;Тем не менее, их встречали. Окованный железом возок с кандалами для тринадцати арестованных, три десятка солдат городской стражи для сопровождения и человек пять тех, кого Фай называл 'агенты в штатском' - негласный надзор, люди из Тайной Стражи, наблюдающие за перемещениями издали, не вступая в контакт ни с новоприбывшими, ни с охраной городского порядка. Фай не спешил покинуть борт корабля, стоял на палубе, стиснув зубы. Он знал, что ведет себя жестоко. За десять дней морского путешествия он ни разу не спустился в трюм и не посмотрел, как там его бывшие подчиненные соседствуют с крысами. Не мог он не понимать и того, что идет сейчас вперед вслепую, на ощупь. С тем, что расположение Доброго Хозяина можно купить ценой полного раскаяния, он смирился и верил в это. Потому что не было ничего другого, во что сейчас ему можно было бы поверить. Теперь, при передаче узников в руки таргского правосудия, Фай даже не смотрел в их сторону. Он знал, что большинство из них растеряны, а некоторые в бешенстве. Но все они были на Бо, когда подписывался документ, удостоверяющий их новое подданство. Формально все было сделано верно. Заслужили - получат. Надо прежде думать, потом действовать. У каждого была своя голова на плечах и своя воля. Неужели они надеялись на безнаказанность? Случись то же самое дома, на Тай, им это совершенно точно не сошло бы с рук.
ла и Донга. Весьма важная птица, насколько я понимаю. Повезло тебе с первым встречным.
  
  - Ну, так пойдем.
  
  - Это неспроста, Сан. С таким человеком здесь случайно встретиться нельзя.
  
  - Тем более, соглашайся.
  
  - Мы принимаем ваше приглашение, - Фай тоже подпустил в глаза лукавую искру - собеседник действительно располагал к тому, чтобы сыграть с ним в эту игру. - Может быть, вы введете нас в общество этих закрытых павильонов, а то запахи там чудесные, но все места на год вперед расписаны? Мы две декады не были в Столице, хотелось бы восстановить о ней приятные впечатления...
  
  С огромным удовольствием новый знакомый станет это делать или вообще без удовольствия, Фая не интересовало. Ему нужно было знать, где Дин, как к нему попасть на разговор, минуя спутниковый коммуникатор, о чем думает государь и что с Лалом. На часть вопросов господин Мем ответил так, что Фаю почти не пришлось задавать вопросы. Государь третьего дня уехал на север к войскам. Новая государыня с ним. Новая государыня? Неужели не знаете, кто она? Ну, как же. Знаете. Обязательно знаете. Вы сами ее в Ман Мирар и привезли...
  
  Фай проглотил новость, почти не подавившись. Они уже сидели на мягких диванах подле роскошно накрытого обеденного стола. Сиреневый павильон был просторным, от прочих мерно гудящих разговорами и звенящих столовыми приборами павильонов ресторана его отделяли занавеси из нанизанных на нитки костяных бус. Блюд на столе было явно больше, чем можно съесть троим. Вероятно, ждали еще кого-то. И этот кто-то не замедлил появиться. Сухо застучали костяшки занавеси, Дин обошел диван, где сидел Фай, перегнулся через спинку и поцеловал обернувшегося к нему Фая в щеку.
  
  - Фай, радость моя, - сказал он. - Хорошо выглядишь. Таргская одежда тебе идет.
  
  Фай скромно потупил глаза и поправил бархатные рукава вышитого мелким золотым стежком темно-красного ходжерского кафтана. Щеки у Фая, наверное, покраснели под стать материи. Что будешь делать, господин министр ведет себя, как привык. То за пазуху полезет, то целоваться. Фай мельком глянул на Сеймура Сана. Тот изучал новоприбывшего с неподдельным интересом, но без злости или досады.
  
  - Это Первый министр Дин, - объяснил Фай. - Мы давно знакомы, ты знаешь, я рассказывал...
  
  Сан улыбнулся и сказал по-таргски: 'Здравствуйте'. Дин двумя ладонями взял протянутую ему руку и поклонился. В отличие от Сана, Фая кольнула ревность. 'Здоровается, как с женщиной', - подумал он.
  
  - Капитан Сеймур Сан, командир базы 'Золотой Дракон', - представил своего спутника Фай.
  
  Все еще раз друг другу поулыбались, а потом пошел разговор, в течение которого Фаю рта почти не пришлось раскрыть.
  
  - Не ты один в странном положении, - рассказал Фаю Дин. - Мы все в некой мере чувствуем себя не то одураченными, не то обиженными, не то совершенно неинформированными о чем-то важном, не знаю даже, как сказать и как к этому относиться. Уж услугу вы, таю, нам оказали, так услугу. Зато государь доволен. У него война на Севере, у него неспокойно в Столице и в провинциях - хоть беспорядки и не очень явные, но разве можно ожидать, что города, чуть не взбунтовавшись, в одну стражу, как ни в чем ни бывало, осядут обратно на дно? Муть и тина плавают посейчас. У меня нет половины министров в кабинете, кого убили, кто сбежал. Он никого мне не назначает, вот, кроме господина Мема, и я сам тащу на себе воз и политики, и экономики, и социального благополучия, и дворцовых церемоний, и всяких прочих радостей, как в новогоднем пироге. Да, он мне сделал подарок, вылечил сердце. Но это же не значит, что я теперь полностью буду вместо всех, включая его самого. Это непосильно. Я попросту не успеваю...
  
  - Возят, друг мой, на том, кто везет, - сделал веское примечание господин Мем.
  
  - Пока он копыта не откинет, - кивнул на его реплику Дин. - У государя любовь. Всерьез и надолго. Я консультировался по этому вопросу с киром Хагиннором Джелом, он рассказал мне, что с государем такое уже было, и что вел государь себя точно так же - все забросил и про всех забыл. Теперь о тебе, любезный Фай. Твое положение надо исправлять. Почему? А вдруг ты потом сумеешь исправить мое. Ты же помог мне тогда, на Шоше. Я помню и очень благодарен тебе за помощь. Государя сейчас нет, и неизвестно, когда он вернется, поэтому я пока могу тебе обещать от своего имени что-нибудь такое, о чем ты попросишь. По закону за преступление, которое совершили ваши ребятки, у нас секут до смерти кнутом на Лобной площади. Я могу своей властью отдать дело на рассмотрение не городскому суду, а в трибунал Палаты Правосудия. Случай, вне сомнения, особый, огласке ни в коем случае не подлежит, значит, трибунал возьмется его провести. Хорошо в этом то, что трибунал не подчиняется ни государю, ни правительству, ни даже законам. Они судят не формально, по уголовному уложению, а по своей совести и, самое главное, по выгоде для государства. Плохо - я на них влияние имею весьма слабое. Выиграем мы, может быть, на том, что подсудимые не говорят по-таргски. Господин Мем даст нам следователя, который напишет протоколы допросов так, как это нужно для сохранения обвиняемым жизни. Ты, насколько я понимаю, сам будешь переводить на суде. Вот прочитаешь эти протоколы, запомнишь и переводить будешь слово в слово по ним, что бы там эти герои сами ни говорили. Свидетелей на процессе не будет, потерпевшего тоже. Обвиняемым нужно будет только признать вину и раскаяться в доступных для понимания судьями выражениях. Тогда все получится так, как ты хочешь. То есть, малой кровью, или вообще без крови. Хотя гарантировать я ничего, сам понимаешь, не могу. Согласен ты попробовать сделать так, как я предлагаю?
  
  - Еще варианты есть? - спросил Фай.
  
  - Лобная площадь. Следователям господина Мема, в отличие от других следователей, дозволено снимать показания вместе с кожей, если испытуемый заупрямится, так что идти по прямой линии не советую, тем более, что городской суд загружен делами, до рассмотрения дойдет где-нибудь через полгода, и в результате он тоже может спихнуть дело в трибунал. Могу дать на раздумье сутки.
  
  - Не надо. Я все сделаю, как ты предлагаешь. Ждать полгода у меня времени нет. У меня вообще времени нет.
  
  - Значит, завтра в это же время спускайтесь сюда обедать, я вам представлю следователя, - сказал Фаю господин Мем. - Начнем работать.
  
  На том порешили, и принялись за еду.
  
  - А что вдруг государь отправился к войскам, если ему ни до чего нет дела? - спросил через некоторое время Фай.
  
  - Это вы у господина Дина спросите, как он о государево лицо чуть кулаком не ударился, - усмехнулся начальник Тайной Стражи.
  
  - Можно, я не буду отвечать на подобные провокации, - сказал Дин. - Отправился и отправился. Нет у меня сейчас настроения дворцовые байки пересказывать.
  
  
  * * *
  
  В действительности дело было так. Дин получил письма из северных провинций, ничего срочного, просто отчеты и рассказы о происходящих вдоль границ Савр-Шаддата вещах. В том числе, находилось там и письмо царевича Ша, которому Дин когда-то служил воспитателем. В письме было кое-что толковое насчет возможного будущего северных земель, немного восторженной чепухи, короткое сетование, что отец видимо очень занят, раз от него уж месяц нет ни строчки, и упоминание, что его, Ша, ранили, и вот он, получив таким образом, отдых, пишет письмо, а то было совсем некогда...
  
  Почему-то Дина это письмо взбесило. Буквально до слез на глазах. Столица, двор и государь жили себе так, будто никакой войны на севере не существует. А, между тем, там происходили серьезные события, от которых во многом зависела и политика, и экономика Тарген Тау Тарсис. Кампания, начавшаяся стремительно, затягивалась. Караванная торговля заглохла, сухопутные купцы беспокоились. Началась северная навигация, но на корабли, приходящие из Таргена, северяне косились с подозрением. Пока неясно было, отстоит Внутренняя Область свои земли, или не отстоит, и останется ли Савр-Шаддат в составе империи, или выйдет и обретет самостоятельность. От этого зависели цены не только на предметы северного товарооборота где-то там, за горами и морями, но и цена на зерно в самой Столице. И эта цена росла чуть заметнее, чем обычно в начале летнего года. Морские купцы беспокоились тоже, поэтому цены на перевозки взлетели. Ни армии, ни дипломатам, ни шпионам никак не удавалось взять или убить саврского князя. Прекрасно понимая, что за предательство подобного масштаба его положено потрошить на Лобной площади на потеху всем столичным жителям и заезжим зевакам, он вел себя осторожнее улитки, и таргских шпионов или людей, принятых за таковых, уничтожал десятками. Свои его не сдавали и не продавали, потому что их потрошить положено было тоже, а незамешанных в сваре людей на степных просторах Савр-Шаддата найти оказалось невозможно. Северные савры, так или иначе, замарались все, а те из савров, кто был прищемлен за хвост в Столице, боялись ехать на север, чтобы помогать в таком скользком и опасном деле, и всячески отказывались от родства и от знакомства с мятежным князем.
  
  Государь же в это время играл на лютне в зимнем саду, новая государыня слушала, и ни до чего им не было забот. Прочитав письмо, Дин подавил в себе первую волну возмущения. Когда решил, что успокоился - пошел поговорить с государем, взяв письмо принца Ша с собой в рукаве. После попытки покушения на жизнь и власть, император Аджаннар Царский Город вниманием не жаловал. Он и раньше-то не любил этого места, а теперь и вовсе стал появляться там только по чрезвычайной необходимости. В последнее время церемонии, приемы, доклады и всевозможные бумажные и устные согласования стали происходить в Ман Мираре. Ман Мирар совершенно не был приспособлен для государственной работы, тем не менее, Дину здесь было удобнее - все рядом. Нужен государь - вот он, пожалуйста, двести шагов до него пройти. Сутолоки и сплетен не в пример меньше, людей лишних сюда не пускают. Надо спрятаться или подумать - ушел на государеву половину резиденции, и поди поймай там Первого министра, если сможешь. Стены пониже, да сады пожиже, зато охрана настоящая.
  
  В этот раз Дин обнаружил государя чуть дальше, чем за двести шагов, в манеже за конюшнями. Государыня на рыжей кобылке рысью заезжала уголки, и получалось у нее очень неплохо для человека, севшего на лошадь всего лишь дня четыре как. Некоторым и через месяц такие фокусы чисто не удаются.
  
  - Я хочу поговорить с вами о войне на Севере, - начал Дин.
  
  Государь оглянулся на послушно разворачивающуюся в углах манежа лошадку и снял перчатки.
  
  - Пойдем, - сказал он.
  
  Они пошли сначала вдоль галереи внутреннего двора, мимо оранжерей и зимнего сада, мимо фонтана, через террасу с выставленными на солнце оранжерейными кадками, к центральному корпусу здания, где располагался целый этаж приемных, кабинетов и канцелярий. По пути Дин рассказывал о неустойчивости северных перевозок и о том, что Ренн сбрасывает цены на шелк, шерсть и пшеницу, а в Столице цены на хлеб неоправданно растут.
  
  - Хорошо, что ты от меня хочешь? - выслушав его спросил император.
  
  - Быстрее заканчивать с саврами и Внутренней Областью, - сказал Дин. - Наше войско предоставлено само себе. Так нельзя.
  
  - Мы регулярно отправляем провиант и пополнения, - пожал плечами государь. - Жалование выплачивается в срок. Чего еще желать?
  
  - Вы знаете, тарги воюют на севере не за жалование и не за добычу. Им нужна помощь другого рода. Им важно знать, что государь и Столица их поддерживают и ими гордятся. Иначе, освободив Северную Агиллею, армия встанет.
  
  - С ними мой сын. Он знает, что делать.
  
  - Вы читаете его письма?
  
  - Да. Конечно.
  
  - Когда последний раз царевич Ша вам написал?
  
  - Декаду назад примерно. Там все хорошо. Он справляется.
  
  - Разве сегодня вам письмо от него не приносили?
  
  - Нет. В чем дело? Ты о чем меня пытаешь, Дин? Что хочешь выяснить? Кроме царевича у меня достаточно заслуживающих доверия информаторов, чтобы мне быть уверенным в том, что я говорю. Нет никакой необходимости вмешиваться в то, что исправно работает, иначе можно сделать хуже.
  
  Перед ними отворили застекленные двери центрального корпуса. Дин с государем вступили под гулкие своды первого этажа. Прошелестела по коридорам команда охране. Перед кем-то неважным закрывали двери, кого-то ненужного оттесняли на всякий случай с дороги. Правила на первом этаже были строгие.
  
  - Ша умный мальчик, мой государь. Но нельзя же все военные и политические задачи на Северных территориях возлагать исключительно на него.
  
  - С ним полно советников, Дин. Или ты думаешь, я настолько безнадежен, как отец, что бросил его, словно слепого котенка в воду?
  
  Дин чуть приостановился, пропуская государя вперед себя в отделенное еще одними стеклянными дверями левое крыло здания, и негромко сказал государю в спину:
  
  - Думаю, что да. По-моему, вы хватитесь шапки, когда головы не станет.
  
  Государь развернулся прямо в дверях, нехорошо сощурился и вздернул подбородок. Что-то он сегодня тоже был злой.
  
  - Ты зачем меня привел сюда? Цирк на публике устраивать? Ты что, рехнулся, что ли?
  
  Ну да, как будто это Дин решил идти в канцелярский корпус. Дин поговорил бы и в манеже. Упрек был не заслужен.
  
  - Уж лучше б я рехнулся, государь, - тихо сказал Первый министр. - Я никогда вам не завидовал. Ни в чем. Кроме того, что вам дан клад, которым вы не умеете распорядиться - сын, умница и красавец. Глухому и слепому отцу радость.
  
  - Ты соображаешь, что ты делаешь? - зашипел государь. - Что ты болтаешь? Завтра твои слова цитатой будут ходить по Столице, послезавтра по всей стране!
  
  - Вас что заботит? Что о вас в Столице торгаши подумают? - возмутился Дин. - Вы хотели чтоб я был Первым министром? Ну так уважайте мое мнение и мою работу! Я шесть лет долбил вашему сыну, что у него великий отец, который забыл про собственного ребенка исключительно из-за государственных забот. Сколько царевичу Ша продолжать быть сиротой? Я стал ему воспитателем, но я не могу вместо вас быть в том месте сердца, где у сына должен быть отец!
  
  Теперь и государь возмутился тоже:
  
  - Ты как со мной разговариваешь, клякса ты чернильная?! С каких это пор ты решил, будто тебе все позволено? - повысил голос он, потом развел руками и сказал почти спокойно, очевидно, для той самой публики, тайком слушавшей из-за каждой двери: - У меня взбесился Первый министр. Как мне не повезло!
  
  - Вам повезло, - горько сказал Дин. - Вам очень повезло. У вас чудесный сын, он не задает своему отцу вопросов, что делает тот, пока он, восемнадцатилетний мальчик, проливает кровь за своего государя. Он даже не написал вам, что ранен! Он не считает нужным сообщать, поскольку вы все равно не понимаете и не цените того, что он ради вас делает, и того, что он вообще у вас есть! Следующий заговор, если так и дальше пойдет, вы получите не от меня, а от него!
  
  Тут государь схватил Первого министра за воротник и поволок за стеклянную дверь, а Дин толкнул государя от себя и бросил тому в лицо смятое в рукаве письмо.
  
  - Я сам поеду на Север! - заявил Дин. - Интендантом, полковым писарем, извозчиком в обозе, кем угодно! Я не бесчувственный пень! Коли вам плевать, то и я здесь оставаться не могу!
  
  Повернулся и зашагал к выходу.
  
  - Я тебе поеду! - крикнул ему вслед государь. - Я тебе так поеду, что водой не отольют!.. Вернись, Дин! Вернись, кому говорю!.. Вот зараза... Дин!.. Люди, задержите его!
  
  А люди перепугались, и даже гвардия у входа обомлела.
  
  Потом оказалось, что известия с Севера государю доставляли исправно, просто читать он их не спешил. Отвлекся на другое.
  
  - Я виноват, - коротко сказал он Дину, когда того силой затолкали в собственный кабинет, откуда, при виде рассерженного государя, развилистыми тараканами побежали в разные стороны секретари. - Зачем скандалить? Зачем балаган устраивать? Ты не мог сказать нормально, что ли?
  
  - Он ваш сын, понимаете, - сказал Дин. - Простите меня, это не вы, это я виноват. Это у меня не так пошло. Просто грех сидеть и смотреть, когда идет слепой, а впереди него яма.
  
  - Я уже понял все. Достаточно обзываться. Я поеду к войскам. Ты останешься в Столице. Это тебя устроит? Устроит?.. Ну, так не стой над душой. Выйди отсюда.
  
  Дин закрыл за собой дверь и в коридоре прислонился к ней спиной. Государь возле окна расправлял скомканное письмо, чтобы прочесть. Вдалеке, в полутьме коридора столпились какие-то люди. Дин разогнал их, махнув в их сторону рукавом, и пошел в канцелярию к секретарям пить чай с виноградной водкой. Леденцов с лекарством он с собой не взял, а парочка из них сейчас ему пригодилась бы.
  
  
  Глава 6
  
  
  Фай ожидал, конечно, что будет трудно. Но не думал, что настолько. Господин Караш, назначенный начальником Тайной Стражи следователь, судя по безразличному поведению, человек ко многому привычный, краем глаза следил, как Фай мучается, когда на допросах вместо ответов на поставленные вопросы слышит от подследственных или то, что они о нем думают, или слезные мольбы простить и освободить. Провинившиеся таю сначала разделились почти поровну. Семь из них были согласны на что угодно, лишь бы избавиться от жути подвала под бывшим арданским посольством и последующей кары. Шестеро упрямых во главе с Донгом то стыдили Фая за предательство, то ругались на него последними словами. Караш, заметив среди них расслоение, велел содержать их раздельно, и к сознающимся постепенно, по одному, прибавлял упрямых. Таким образом через неделю раскаявшихся стало девять, оставшиеся четверо окончательно обозлились, и один вскрыл себе вены. Стража вовремя заметила, помереть ему не дали, да и не так он порезался, чтобы помереть. Но Фай, находившийся все это время в состоянии непрерывного кошмара, переживал настолько тяжело, что даже бесстрастный Караш смягчился и покормил Фая домашними пирожками с курицей, которые пекла ему на работу жена.
  
  - Вам отдохнуть надо, - сказал в конце того тяжело дня следователь, складывая в стопочку бумаги. - Вы завтра не приходите, я никого вызывать не стану. Буду переписывать тут кое-что и к общему итогу подводить. Выспитесь или еще лучше напейтесь. Нельзя все близко принимать к сердцу и изводить себя. Так никаких нервов не хватит, заболеете еще. Ступайте отдыхать, послезавтра встретимся.
  
  По широченной лестнице с коврами Фай поднялся на четвертый этаж. Было еще не поздно, всего-то конец второй дневной стражи. Из двадцати таю, приехавших в этот раз с Фаем в Столицу, на этаже он застал только двух, занятых друг другом. Остальные не сидели на месте; они гуляли по городу, ходили в театр, в зверинец, кататься на барже по каналам, на какую-то выставку камнерезов во дворе Академии Художеств, на ипподром, на праздник цветов, на фестиваль фонарей и шут знает, куда еще. Фай зашел в бывшие апартаменты посла, предоставленные сейчас им с Сеймуром. Расстегнул золоченые пуговицы на кафтане, присел к столу. Посидел минут десять. Тяжесть на душе не проходила. Хоть бы Сеймур был здесь, и то стало бы легче, но он болтался по праздникам и фестивалям вместе с другими таю - и правда, не торчать же день деньской в четырех стенах. Когда он теперь вернется, неизвестно. Сил и, самое главное, желания тоже пойти куда-нибудь, хотя бы в ресторан внизу, не было. Первое время, на Бо и в пути, Фай представлял себе, каково было Лалу. Потом - каково тем таю, которые закрыты в подвале. Сейчас он жалел уже сам себя. Ничем ему не лучше. Над Лалом издевались физически, а его, Фая, изнасиловали морально. Он хотел бы сейчас вызвать амфибию или флаер, и вернуться на остров. Но знал, что этого не сделает. Идти надо был до конца. Тем более, что две трети работы уже позади. Он достал из рукава платок и вытер лицо. В глазах предательски щипало. Жизнь опять шла наперекосяк и ломаным путем.
  
  Скрипнула незакрытая створка окна. Фай, не любивший сквозняков, подошел и закрыл окно на задвижку. Заметил внизу каких-то людей и, кстати, лошадей, хоть в старом городе им находиться не положено, но особого значения не придал. Мало ли кто из столичных шишек приехал. Сегодня Фаю было на редкость пакостно и тошно, лишняя суета внизу и нарушение порядков не вызывали любопытства, а только раздражали. Он прижался сначала лбом, потом щекой к холодной, окрашенной в ненормально красный цвет стене. Стены в арданском посольстве были толстые и холода за долгий зимний год в них накопилось много...
  
  Как Дин появился, почему без стука, Фай не услышал и не заметил. Застал его Первый министр империи в очень незавидном положении. Положив руку на выступ стены возле окна и уткнувшись лицом себе в сгиб локтя, Фай давился слезами. Ни здороваться, ни спрашивать о чем-то Фай был не в настроении. Дин это понял. По пути бросив на стол хлыст и перчатки, он быстро подошел, отнял Фая от стены, посадил его на широкий подоконник, прижал к себе и стал гладить по спине и бокам. Фай сначала уперся в Дина локтями, не позволяя тому по-настоящему приблизиться. Он Дина боялся, потому что подсознательно чувствовал, чего тот от него на самом деле хочет. Потом внутри Фая все поломалось, он разрыдался, повис на своем непрошеном утешителе и не обратил внимания, что тот уже водит под кафтаном - теплой рукой по тонкой рубашке. Очнулся Фай от поцелуя в губы. Отпрянул. Дин убрал ему волосы с лица и внимательно посмотрел в глаза.
  
  - А я ведь к тебе с хорошими новостями ехал, - сказал он. - Я думал, вы работаете там, внизу. Что с тобой? Кто тебя обидел?
  
  - Мне стало плохо, - всхлипнул Фай. - Сейчас... Извини. Я сейчас успокоюсь. - Он вытер глаза и нос платком. - Какие у тебя новости?
  
  - Государь знает, что ты вернулся. Он велел по-настоящему наказать только одного. Сказал, ты знаешь, которого.
  
  - Остальных отпустят сейчас?
  
  - Нет. Отпускать будет трибунал. На суде с них просто снимут обвинения, как с подчинявшихся приказу.
  
  - Это... Лал просил так распорядиться?
  
  - Не знаю. - Дин ладонью поймал у Фая на щеке запоздалую слезу. - Эх ты... Ну, довольно. Все. Не плакать. - Помолчал и добавил: - Ты мне очень нравишься, Фай.
  
  Подвернутые рукава у Дина пахли лошадью, а сам он - сладкими, с благородной горькой ноткой благовониями. Глаза у него были карие, необычного оттенка спелой вишни, очень выразительные, очень ласковые, и очень упрямые. Он все гладил и гладил Фая по виску, как будто бы закладывая ему за ухо прядь волос, а на самом деле просто ласкал. Фаю неудобна была привычка Дина смотреть, не мигая, в глаза, но взгляда отвести он не мог. Потом он собрался и стряхнул оцепенение. Он уже почти успокоился.
  
  - Я не могу. Я... не такой, Дин, - сказал он и слез с подоконника.
  
  - Ты такой, - с очень сложной интонацией отвечал на это Дин. Он по-прежнему смотрел, не мигая.
  
  - Нет, не такой, - твердо ответил Фай и демонстративно отвернулся к окну. - Дин, уходи.
  
  Дин обхватил его и прижал спиной к себе.
  
  - Дин, если я разденусь, ты испугаешься, - честно сказал Фай то, что думал, через сопротивление чужих рук запахивая на себе кафтан и застегивая пуговицы. - Мы разные люди разных рас.
  
  Дин отступил. Не сразу, но руки разжал и сделал два шага назад.
  
  - Государь с государыней спит, и - ничего, - сказал он. - Никакой разницы не хочет знать. Не грех ведь, если от этого могут быть дети?..
  
  - Это не государь с государыней спит, - отвечал Фай. - Это Лалу зачем-то понадобилось. Чтобы потом было хуже.
  
  - Не знаю. - Дин отступил еще. - Мне не кажется, что это игра.
  
  - Да пойми ты! Он для Лала даже не человек. Вы полулюди. Несовершенные, неполноценные. Не имеющие права на него, на абсолютный идеал, даже глаз поднять. А ты говоришь - 'спит'...
  
  Дин отступал все дальше. Забрал со стола перчатки и хлыст.
  
  - Да, - сказал он. - Прошу извинить мою простонародную грубость. Происхождения мы низкого. Не нам посягать на абсолютный идеал. Коль так, прощайте, ваше совершенство.
  
  - Дин, я объяснить хотел, а не обидеть тебя... - произнес Фай, но дверь за Первым министром уже закрылась.
  
  И было плохо, а стало еще хуже...
  
  
  * * *
  
  
  - Никто не обещал, что со мной будет легко и просто, - сказал Врагу Лал ранним утром в день отъезда. - Ты действительно читаешь мои мысли? Я сомневаюсь. У тебя получается плохо. Я не могу знакомиться с людьми и открываться им навстречу с такой же непосредственностью, как если бы мне снова было пять лет. Чего ты ждал? Покорности? Благодарности? Может быть, любви?.. Я ценю тебя по достоинству, если сумеешь - будь счастлив этим. Я не привык оглядываться на других и подстраиваться под их ожидания. Я знаю, что ты думал. Ты боялся, что происшедшее изменит меня, что я согнусь, сломаюсь, лягу и больше не встану?.. Видишь, я умею читать мысли не хуже тебя - все они были написаны на твоем лице. Я не сломался. Я это я. И я всегда останусь собой. Не знаю, нравится тебе это, или нет.
  
  Лал снова носил браслет. С некоторых пор у него появилась потребность не только самому говорить, но и убедиться, что его понимают. Он сейчас сидел верхом на животе своего Врага, но отводил в сторону любые попытки до себя дотронуться. Тот снова попытался погладить Лалу грудь или бедро. Лал поймал его руки за запястья и завел их ему за голову.
  
  - Ты споришь, даже когда тебе не возражают, - усмехнулся Враг, дотянулся Лалу до выреза рубашки и потерся носом о его левую грудь. Не таким уж невыгодным было его положение. - Говори, я тебя внимательно слушаю.
  
  - Я стараюсь судить справедливо, - сказал Лал, глядя ему в лицо. - По справедливости - ты победил меня нечестно. Я бы переиграл эту победу, если бы время можно было повернуть назад.
  
  Враг качнул головой:
  
  - Не обманывай себя. Я сильнее.
  
  - Договаривай то, что хотел. Я знаю те слова, которые ты пропускаешь. 'Ты в моей власти - был и будешь' - вот что хотел сказать мне ты. Да, ты меня сильнее. Но я-то знаю, что ничего на свете не бывает просто так за просто так. Я ничего хорошего пока для тебя не сделал. Ты же ждешь? Ждешь, что я теперь пойду навстречу? Поддамся? Я вижу тебя насквозь. А если я пойду в другую сторону? Вдруг у меня свои, совсем особенные интересы?
  
  Враг лежал расслабленно. Янтарный свет ночника играл на матовой коже плеч и на блестящих смоляных волосах. А в глубине глаз мерцал свой собственный, темный, опасный огонь. Враг обманчиво мягко улыбался:
  
   - Я все равно сильнее. Ты ошибся раз. Не боишься снова споткнуться в том же месте? Зачем загадывать, что было бы, если бы. Так, или иначе, ты все равно оказался бы здесь. Или я там, где ты. Судьба бы привела. Ты не веришь в судьбу, но, если человек человеку предназначен, он его и за печкой найдет. Хоть через сто лет.
  
  Лал не ответил. Презрительно покривил краешком рта. Враг приподнял голову:
  
  - Я читаю твои мысли, когда они сформированы четкой фразой и в один слой. Как тебе не совестно, Лал, думать про меня такие вещи. Ты же меня держишь, и я тебя не трогаю.
  
  - Это ты притворяешься, будто я тебя держу. Ты же сильнее. Мысли мои понимай, как хочешь, скажи спасибо, что я сдерживаю себя в словах...
  
  В следующее мгновение, ловко освободив руки, Враг пересадил Лала с живота себе на бедра, а Лал годами отработанным движением заломил ему кисть так, что затрещали кости. Враг, к чести своей, умел вывернуться даже из самого безнадежного захвата, и теперь уже Лал лежал носом в одеяло с завернутой за спину рукой.
  
  - Я не понимаю, - сказал Враг. - Зачем ты все время вынуждаешь меня с собой драться? Может, тебе стоит, успокоиться, а?.. Нет, вот так не надо, сейчас ты думаешь фальшиво... - и со сдержанным вскриком отшатнулся в сторону, потому что Лал до крови укусил его за коленку.
  
  - Ты попросту стервозная баба, Лал, - нервно сказал Враг чуть погодя, промокая простыней капли крови на ноге. - Тебя, как гадюку, надо сажать в корзину и закрывать крышкой. Ты делаешь, что хочешь. Когда тебе хорошо, ты кусаешься, когда тебе плохо, ты кусаешься и дерешься. Я не люблю этого в постели. Я не хочу все время держать тебя на расстоянии вытянутой руки. Все время бояться, что на меня дико будут смотреть придворные, когда я выйду к ним с искусанной шеей и с синяками на лице... Или, еще хуже, синяки будут у тебя. Я дошел до того, что пугаюсь, когда вижу в твоих руках простой столовый нож, потому что мне неизвестно, куда ты его воткнешь или бросишь. Я пытаюсь быть с тобой ласковым, но ты мне этого не позволяешь. Что происходит?.. Лал, я не могу так. Я не могу ударить тебя. Я не могу упасть в собственных глазах настолько, чтобы брать тебя силой так, как нравится мне. Десять дней назад ты был совсем другим. Ты позволял мне целовать себя - губы, плечи, грудь, глаза...
  
  Лал перекатился на бок и свистящим, гадючьим шепотом отвечал:
  
  - Вот еще. Слюней в глазах мне только не хватает...
  
  Кулаки Врага, напряглись так, что побелели костяшки, но сам он не шелохнулся. Отвел взгляд и твердо сжал губы.
  
  -Ты же меня ненавидишь, - почти равнодушно сказал он. - Уж лучше б ты... - и замолчал.
  
  Смелость и ровный холодный голос давались Лалу не так легко, как могло показаться. Не легче, чем то, что он не сломался, не согнулся и не упал в бездонную пропасть безволия и жалости к самому себе. Остров Бо ему запомнился накрепко. До седого клока волос на виске. Он думал, что, после случившегося там, долго не позволит никому к себе притронуться, очень долго, может быть, никогда. Враг дал ему другие воспоминания, сумел заставить почти забыть. Лалу это было нужно, и он это получил. Теперь Лал помнил и хорошее, нежное тоже. И чувствовал, что режет сейчас Врага по живому, как ножницами. Скулил и бился под этими ножницами сам, но изнутри, не показывая ему. Как скрывать мысли, он понял, как скрывать чувства - знал с детства. Оставалось только выдержать собственную затею морально.
  
  - Уж лучше б я, - согласился он. - Лучше. Но я предупреждал тебя, что многое ты делаешь зря... Знаешь, давно-давно у мира Тай были соседи. Такая же мирная колония, как мы тогда. Хорошие, трудолюбивые и жизнерадостные люди. Они взорвали свою звезду, превратив ее в сверхновую, чтобы уничтожить идущий на них флот Корпорации. Мы, таю, тоже могли бы сделать это. Но не сделали. Мне очень жаль, что не сделали. Если бы я принимал решения тогда, я бы ни секунды не сомневался.
  
  - Лал, - позвал его Враг.
  
  И вдруг дотронулся до проклятого браслета, без которого было никак, и с которым тоже почти невозможно. Мелодия звучала та самая, которую Лал услышал в первый раз, после пробуждения. Воспоминания у них были разные, и понимание происшедшего у каждого своё, но единственное - одно на двоих. Когда Лал, раз за разом покрываясь волной холодного пота и давно забыв о существовании самоконтроля, кричит: 'Мне больно!' - а Враг, удерживая его за липкое от испарины и крови, дрожащее от напряжения бедро, отвечает: 'Я знаю, хороший мой, я знаю. Терпи, я осторожно...' У них одна группа крови, и кровь переливается сразу из вены в вену, горячей темной струйкой, пока лицо Врага не становится белее, чем еще одно чистое полотенце, которое он перекинул себе через плечо. 'Держи меня крепче', - думает Лал и видит, что абсолютное понимание бывает возможно и без слов...
  
  Почти как сейчас.
  
  'Я не заставлю тебя делать то, чего тебе не хочется. Я не требую больше, чем ты можешь выдержать, - молча говорил ему Враг. - Ты застал меня врасплох в ту ночь, когда я увидел тебя. Я не был готов к тому, что случилось, и я не готов к тому, что происходит сейчас. Это я в твоей власти, а не ты в моей. Как заставить тебя поверить мне? Чем тебя убедить? Что сделать? Ты такой упрямый - еще хуже, чем я...'
  
  - Я такой, какой я есть, - прошипел сквозь зубы Лал. - Я не сломался. Я не позволил себя искалечить и изменить...
  
  - Я тоже родился не с серебряной ложечкой во рту. Событий моей жизни хватит на десятерых. Но есть вещи, которые я готов делать только для тебя.
  
  Лал собрался с силами, и расчетливо плюнул в открытую перед ним душу:
  
  - Да-а? А ночью ты ни на что такое не соглашался...
  
  Враг вдруг наклонился вперед, закрыл глаза ладонью и начал смеяться - если это и не была истерика, то что-то очень близкое к ней. Схема того, как добиваться от него нужных реакций, Лалу, в общем-то, была ясна. И он собирался ею в полной мере воспользоваться.
  
  
  * * *
  
  Не хватало только, чтобы Дин пришел на следующий день. Со своими извинениями или требовать извинения от Фая. До полудня Фай лежал в постели и старательно пытался исполнить совет Караша - выспаться, но открывал глаза и поднимал голову от подушки каждые двадцать минут, от всякого шороха на этаже или шума под окнами на площади. А на прикроватной тумбочке в цветной эмалевой вазе благоухал букет прекрасных белых роз, переданный утром через прислугу.
  
  Раскаяние за вчерашнюю случайность, которое Фай как будто бы испытывал, было не совсем искренним. Фай помнил, что остановил себя в последний момент. Что мог бы и не останавливать. Что допускал возможность того, что могло произойти. На этаже пусто, кровать в соседней комнате, да и Дин не из пугливых, что бы там Фай ему ни говорил. Он боялся смотреть Сеймуру в глаза. Сеймур, казалось, тоже что-то чувствовал и вел себя странно. Вчера шумная стайка таю появилась на четвертом этаже очень поздно. Рабежский колокол, который в центре города слышно было слишком хорошо, чтобы не обращать на него внимания, отбил первую ночную стражу сразу после их возвращения. Фай ничего не стал спрашивать, как никогда раньше не спрашивал, где задерживался допоздна Маленький Ли. Сеймур же, вопреки своему обыкновению честно отчитываться, тоже ничего не стал рассказывать и пояснять. От него слегка пахло вином и благовониями. Не теми духами, которыми пользовался он сам, а местными, масляными, тяжелыми и сладкими. Изображая из себя спящего, Фай заметил, как долго возится Сеймур в ванной, то выключит воду, то снова пустит, и подумал, что капитан, должно быть, пьян. Это было неосторожно, но кто такой Фай, чтобы отчитывать Сеймура Сана? Фай тяжело вздохнул и обнял друга, когда тот, стараясь не будить и быть осторожным, скользнул к нему под одеяло. Хорошо, что было темно, и Сеймур не видел при этом лица Фая.
  
  Рано утром Сеймур Сан ушел работать. Спален в занимаемых ими покоях было две. Одна использовалась по назначению, в другой был устроен узел связи. Оттуда Сеймур управлял своим кораблем и Бенеруфом. В отличие от Фая, он не пренебрегал долгом руководителя, вставал затемно, сообразуясь с расписанием на Бенеруфе, и иногда сидел перед экраном коммуникатора по восемь-десять часов подряд, детально вникая в какие-то проблемы и выдавая указания, и только потом присоединялся к нижним и шел с ними обедать или развлекаться. Фай не мешал капитану и старался не показываться вблизи него, когда тот говорил с подчиненными ему бенеруфскими офицерами. На то, чтобы проверить и скорректировать обстановку на Бо, у самого Фая уходило не больше двадцати минут в день.
  
  В начале первой дневной стражи Сеймур вдруг покинул свой командный пункт, явился к Фаю в спальню, присел рядом на кровать и ошарашил его вопросом:
  
  - Что скажешь, если я постригусь налысо?
  
  Фай скинул одеяло и сел рядом.
  
  - Зачем? - только и сумел спросить он.
  
  - Затем, что они принимают меня за женщину, - сказал капитан. - Мне неприятно, когда они ко мне липнут. - И пристально посмотрел на розы. - Предполагается, что я должен быть в восторге от комплиментов и подарков, да?
  
  Фая на мгновение посетила мысль, что не он один грешен. Цветы могли предназначаться вовсе не ему.
  
  - Так уж неприятно? - криво улыбнувшись поинтересовался Фай.
  
  Сеймур нахмурился.
  
  - Запрети походы в город вечером, - сказал он. - До добра они не доведут.
  
  - Где вы были вчера?
  
  - Черт его знает. Я плохо ориентируюсь в городе. Там, где колокол висит, на набережной. Как это называется - карнавал? Когда все в масках?
  
  - Вы ходили на Веселый Бережок, - почти безразлично кивнул Фай. - Да. Пожалуй, такие походы надо запретить.
  
  - Я даже не знаю, с кем я целовался, - признался Сеймур. - Вернее, догадываюсь, но... Я больше не сделаю такую глупость. Я решил, что буду с тобой, и мне надо было держаться своего обещания. Если ты осудишь меня, я соглашусь. Я обманул доверие, я виноват. Можешь меня... прогнать.
  
  Фай взял его за плечо и повернул лицом к себе.
  
  - Если тебе надоело и ты хочешь расстаться, мы вызовем флаер, ты вернешься на Бо и вечером улетишь на Бенеруф, - сказал он. - Тебе скучно здесь со мной - так зачем долго и трудно искать нужные слова? Мы не давали друг другу семейной клятвы. Я тоже... перед тобой не слишком честен.
  
  - Тебе бывает передо мной стыдно? Из-за полулюдей? Или ты стыдишься перед своими что я верхний? - спросил Сеймур. - Ты ждешь, что вернется Маленький Ли?..
  
  - А ты? Тебя наверняка на все лады обсуждают и осуждают на Бенеруфе.
  
  - Фай. На самом деле я не нуждаюсь в советах и не желаю никому объяснять, как я дошел до такой жизни. Но я смотрю на тебя и вижу, что ты собой недоволен. Я давно это вижу. Просто я думал, что причина... другая.
  
  Фай помолчал.
  
  - Сан, - сказал он, - я до сих пор не понимаю многого. Как мы оказались вместе? Ты был далеким и холодным человеком, который никогда не глядел в мою сторону. - Фай еле удержался, чтобы виновато не заглянуть ему в глаза. - У нас все плохо, да? Пора заканчивать наш... мезальянс?
  
  Сеймур Сан изучал свою руку, обдумывая ответ. Водил пальцем по линиям на ладони. Сейчас он скажет, что улетает вечером, думал Фай. Сейчас он мне об этом скажет.
  
  Пауза затягивалась.
  
  - Давай пройдем тест на генетическую совместимость, - вдруг предложил Сан. - Не хочу больше размениваться на маленькие удовольствия и давать повод мелочным сплетням. Что было, то было. С этого момента пусть все станет по-другому. Серьезно. Если согласишься. Один я не приму такого решения.
  
  - А если тест покажет, что мы друг другу не подходим?
  
  - Хорошо, мы не будем проходить тест. Мы вместе не потому, что были одиноки, случайно переспали и нам это понравилось, Фай. Мне просто показалось, что ты знаешь о жизни что-то такое, чего не знаю я, и за тобой можно идти. Ты меня убедил. Уговорил. Ты умеешь убеждать. Но если ты не хочешь, значит, не хочешь. Мне лучше в самом деле вернуться на 'Дракон'.
  
  Сеймур Сан хотел встать, но Фай его удержал за локоть. Потом взял ладонь, которую капитан так пристально изучал в течение всего разговора.
  
  - Я умею держать обещания намного хуже, чем ты, - вздохнул Фай. - Я не хочу, чтоб ты улетал, но как ты сможешь доверять мне, если я сам себе не доверяю? Почему ты решил, что я действительно говорю то, что думаю? У меня заурядная внешность, сорванные нервы, путаные чувства и сил моих хватает ненадолго. Я занимаюсь хвост знает чем, Сан. Я считался когда-то перспективным ученым, многое умел, что-то делал, знал решение каких-то проблем, каких-то задач, а если не знал, то находил их с легкостью, с улыбкой, на зависть другим. Мне доверяли люди. Пока я не попал сюда. Теперь я ничего не знаю, ничем не занимаюсь и ничего не могу решить. Дурацкая планета, мне здесь попеременно хочется то размножаться, то издохнуть... Впервые в жизни здесь я понял, что на самом деле мозги - бесполезны. Жизнь у меня теперь странная и сам я... дурак. Когда я задумываюсь, что я делаю неправильно, меня посещает мысль, что я делаю неправильно все. И, хуже того, в моих стараниях нет никакого смысла. Ты можешь мне чем-нибудь помочь? Если да, то останься.
  
  Сеймур Сан слегка пожал держащую его ладонь руку.
  
  - Что мне в тебе нравится больше всего, Фай, - сказал он, - так это то, что мы друг друга стоим. И еще, Фай. Нам с тобой жаловаться некому. Если только друг другу. Либо мы продолжим делать то, что делаем, либо... не знаю. Так что насчет семейной клятвы?
  
  - Я думаю, - тихо сказал Фай, - 'Дракон' перевести на орбиту Та Билана нам, конечно, не позволят. Но мы можем перебазировать небольшой технический ресурс на Бо. По частям. База на Бенеруфе уже почти ничего не значит и существование ее там ничего не решает. Генераторы атмосферы найдены, обозначены, а запускать их мы не будем. Как считаешь, сумеем мы заставить моих и твоих таю ужиться вместе на одном острове, или одолжить у Ходжера еще один?
  
  - Думаю, сумеем. Если у них будет серьезная общая задача и напряженный график занятости.
  
  - Задачу и занятость я им обеспечу. А ты обеспечишь нам порядок. Здесь есть, что поискать и обозначить, кроме генераторов атмосферы. Мои болваны сами ленятся работать без положительного примера четкой дисциплины перед глазами. А я, чтобы приказывать им каждую минуту, слишком далеко.
  
  - Ты помнишь, что еще обещал мне? Найти Лала.
  
  - Не торопись с этим. Лал тоже кое-что нам обеспечит, - улыбнулся Фай. - Он сейчас занят и прекрасно справляется: отвлекает Доброго Хозяина на себя.
  
  - А ты... смелый, - покачал головой Сеймур Сан. - Хочешь поиграть в чужие игрушки, пока Хозяин отвлекся?
  
  - Смелый, да, - Фай продолжал улыбаться. - Как висельник, который с веревки сорвался. Но если ты пострижешься налысо, я этого не переживу и никакой клятвы тебе не дам. Лучше уж сними свою форму и оденься в чиновничий кафтан, меньше будешь смущать окружающих. - С этими словами он взял Сана поперек и повалил на постель.
  
  А через час заверещал коммуникатор. Событие, не самое приятное для Фая на текущий момент. Он только что обговорил план рождения Сеймуром Саном ребенка от Фая, и только что вылез из ванны, не успев окончательно вытереться. Не говоря уже о том, что Дин, хоть и подлечил вчера Фаю комплекс неполноценности, заодно глобально испортив без того плохое настроение, сегодня вряд ли был бы желанным гостем в том же месте и в том же качестве. На звук найдя коммуникатор в неаккуратном ворохе своих вещей, Фай нерешительно поводил над ним мокрой рукой прежде, чем взять. Вызов не унимался. Тяжело вздохнув, Фай согласился на разговор.
  
  - Фай, ты был прав, - без предисловий сказал Первый министр. - Эта гадина что-то сделала. Что-то отвратительное. Выручай нас с киром Хагиннором. Нам нужно в Северную Агиллею. Сейчас же.
  
  
  
  
  
  
   Часть 2
  
  Арданская ничья.
  
  
  Глава 1
  
  
  - Я могу, конечно, пить, но не столько, - с отвращением покачал головой высокорожденный хозяин почти всей Северной Агиллеи кир Джуджелар. - Это выше моих сил, Ша. Даже не проси.
  
  Шатры командования располагались на высоком и обрывистом агиллейском берегу, в то время, как почти все войско еще пять дней назад переправилось через Ияш и раскинулось лагерем по берегу саврскому. Царевич Ша и кир Джуджелар сидели в тени у полога шатра на сваленных в кучу седлах. Кир Джуджелар пил воду из мятого серебряного кувшина. Под берегом, на заливном лугу, паслись стреноженные кони, отмахиваясь стрижеными хвостами от злых болотных мух.
  
  - Вернись к нему, а? - заглядывал в лицо друга царевич. - Джу, он почему-то никого, кроме тебя, не может рядом видеть.
  
  - Даже не проси, - повторил кир Джуджелар. - Мне жизнь дороже. Три дня подряд! Так долго я не пил даже в Третьей префектуре, а там компания очень способствует.
  
  Ша пригорюнился, поставил локоть на коленку и подпер щеку кулаком. Кир Джуджелар подумал, подумал, да и перевернул себе остатки воды за шиворот.
  
  - Что он тебе вчера рассказывал? - через некоторое время спросил Ша.
  
  - Про мою жизнь, - отвечал его недовольный собеседник. - Говорил, будто я ни черта не понимаю в собственной жизни.
  
  - А ты что?
  
  - А я считаю, что он сам ни черта не понимает ни в моей жизни, ни в своей, раз с ним такое могло приключиться. Слушай, Ша, это, между прочим, твой отец. Иди к нему сам и обо всем договорись.
  
  Ша махнул рукой, как будто речь шла о чем-то абсолютно невозможном:
  
  - Я его боюсь.
  
  - Он пьян и печален, чего его бояться?
  
  - Со мной он не разговаривает ни о моей жизни, ни о своей, - потряс головой Ша. - Иногда я думаю, что мне этого не хватает. А когда он пытается поговорить, мне сразу кажется, что лучше б он не начинал, настолько у него плохо получается... - Ша помолчал и добавил: - Как только он приехал, я опять почувствовал себя ребенком. Глупо, но ничего не могу поделать. Как мы были тут без него? Решали сами, и все у нас выходило как надо...
  
  - Ну и что мы теперь будем делать?
  
  - Не знаю! Иди к государю, спроси.
  
  - Добрый ты, Ша. Как похмелье. Я никуда не пойду. Я три дня его спрашивал. У меня уже башка как медный котел от этих... расспросов.
  
  - Может быть, позже?..
  
  - Замолчи. Ненавижу чужие слабости. Стократ хуже, чем свои, с ними не справиться простыми разговорами. Значит, будем здесь сидеть. А если он еще декаду пить станет? Или месяц? У нас и правда все хорошо выходило, пока он не явился, и эта сука с ним...
  
  - Не забывайся, - строго вскинулся царевич. - Он государь, и это его страна. Захочет пропить все, что мы для него сделали - его воля. Захочет казнить нас с тобой - казнит. Не нам решать.
  
  - Кто бы сомневался, - кир Джуджелар тяжко вздохнул и несколько последних капель растер по лицу. - Что меня в тебе порой пугает, Ша, так это твоя несгибаемая правильность. И почему, когда ты озвучиваешь свои принципы, я чувствую себя так, будто об меня вытерли ноги?..
  
  - Ты не государственный человек, - неодобрительно покачал головой Ша. - Ты думаешь только о себе, в то время, как должен думать о благе страны и народа.
  
  - Можешь мне приказать, - устало ответил кир Джуджелар. - Ты единственный сын своего отца, я - у тебя на побегушках. Ну?
  
  - А знаешь, я рад, что она сбежала, - сменил тему царевич. - Отец бы на ней женился, это точно. И я бы стал старшим царевичем из ненаследующих престол. Знаешь, что это такое?
  
  - Смерть.
  
  - Да.
  
  - И ты еще пеняешь мне, что я негосударственно думаю? Забочусь о себе? Сам-то...
  
  Из-за плавного изгиба Ияша появился зеленый, как трава, парус и вскоре ветер донес мерный плеск погружающихся в воду весел.
  
  Царевич Ша привстал.
  
  - Кто это к нам?..
  
  - Паруса ходжерские, флаги тоже...
  
  Тут царевич, различив сочетание вывешенных на корабле штандартов, схватил товарища за плечо и безжалостно поволок его прочь от берега.
  
  - Сматываемся, Джу, сматываемся, - забормотал он. - Ты свободен от разговоров с моим отцом, нам надо срочно скрыться!..
  
  - Ша, кого ты там увидел? - схватился за больную голову кир Джуджелар, ковыля за спешащим подальше от реки царевичем. - Я думал, это я до чертей первый допьюсь с твоим папашей... Да пусти же меня, куда тащишь...
  
  - Дед. Кир Хагиннор. Не знаю, как, но быстрее ветра. Мы письмо отправили три дня назад? Три. Голубь только вчера в Столицу долетел. У деда чутье работает без всякого нашего письма... Главное, не попасть ему на глаза первыми. Пусть сначала выдохнется на государе, а мы уже потом выйдем. Ой, что сейчас будет... Он государя Аджаннара знаешь, как зовет? 'Детка'. Можешь представить?.. И таскает его за волосы - я, когда младше был, видел однажды...
  
  - Дружная у вас семья. Не знаю, кто из вас сегодня будет 'детка', но ты прав, пошли отсюда. Спрячемся в лазарете...
  
  
  * * *
  
  'Я не решаю такие вопросы единолично, но я бы попробовал вот что...'
  
  Когда князь Внутренней Области швырнул маршальский жезл, рассчитывая, что тонкая женская рука не удержит тяжелый предмет, он не подумал, что вернуть обратно так неразумно брошенный символ военной власти будет не очень-то просто. Длиной металлический жезл был чуть короче гвардейского меча, толщиной почти в запястье Лала, украшен сглаженными фигурками, напаянным бронзовым орнаментом с прозеленью в пазах, и неопрятными красными и синими шелковыми кистями. Лал крутанул его так, чтобы кисти нарисовали в воздухе красивый узор, замер в стойке и холодно улыбнулся. Необходимый эффект был произведен. Этого от него не ждали. От бабы вообще не ждали ничего. Тем более, требования возглавить решающее сражение против таргов. И, уж конечно, никто это требование удовлетворить не поспешил. Положение нужно было завоевать. Что Лал и собирался сделать.
  
  - Ну? - топнул князь на красноглазого генерала Ордеша Амрая, которому принадлежала идея насчет жезла. Кажется, мысль о том, что жезл будет использован, как оружие, в момент, когда генерал шептал князю на ухо совет, светлую голову командующего не посетила.
  
  Тот нехотя встал из-за стола, вынул из ножен тонкий, покрытый письменами меч, но сам за свой жезл поначалу не вступился. Кивнул своим офицерам, стоявшим на приличествующем расстоянии. Сразу двум. Когда те, в фейерверке искр, десять секунд погодя оказались на земле и без оружия, а каменная плитка двора была проломлена жезлом в нескольких местах, Лал указал на самого Ордеша Амрая и даже слегка поманил его пальцами.
  
  Амрай был быстр, силен и умел. Но недостаточно. Хотя фехтовал он намного лучше собственных подчиненных, однако и он минуты через три оказался посреди двора на коленях. И замер, отведя в сторону руку с оружием. Собственный жезл касался шеи генерала чуть сбоку под подбородком, и, будь у жезла режущая кромка, это означало бы смертельную угрозу. Лал улыбнулся, глядя прямо в прозрачные красные глаза альбиноса, но жезла не отдал. Над внутренним двором бывшей губернской управы, а ныне резиденцией военного совета, на несколько мгновений повисла необычная для этого места тишина. Амрай, вроде бы, не растерялся, и воспринял случившееся спокойно. Он вообще очень хорошо владел собой, и никаких других эмоций, кроме строго дозированного презрения в нужные моменты и в нужный адрес, Лал на его лице за полчаса их знакомства заметить еще не успел.
  
  - По-вашему, это случайность? - спросил Лал и убрал жезл за спину. - Хотите повторить?
  
  Амрай поднялся, брезгливо отряхнул полу кафтана и откинул голову. Лал гадал, сильно ли уязвлено генеральское самолюбие.
  
  - Нет необходимости, - спокойно сказал Ордеш Амрай. - Благодарю за урок. Но, боюсь, что савров вы так просто не убедите.
  
  Лал отметил ощутимый прогресс и изогнул бровь. К нему уже напрямую обратились, и даже на 'вы'.
  
  А князь в это время, оправившись от удивления, захлопал в ладоши.
  
  - Я восхищен! - воскликнул он. - Так с эргром Амраем не шутил еще никто! Эргр Амрай! А я бы поверил. Я бы оставил ей ваш жезл! Вы сами с ним так ловко не справляетесь!
  
  Амрай, возвращаясь к князю, прошипел ему что-то ругательное по-энленски. Браслет затруднился с переводом, но Лал и сам догадался, о чем речь. Князь хохотнул.
  
  Лал шел с неясной целью в неизвестном направлении. Не заботясь о собственной безопасности, не боясь ничего потерять, не рассчитывая на чью-либо благодарность и светлый завтрашний день. Смерть сейчас его не страшила, совесть он потерял где-то по дороге сюда, честь требовала отыграться за проигрыш с орбитальными базами хотя бы так, душа саднила, как ободранная коленка, но сильно раненым себя Лал не считал. Он не тот, кем можно играть. Он не тот, с кем можно играть. Он разберется сам, с кем ему дружить, кому верить и кого любить, и не надо его ставить в изначально заданные жесткие рамки. Хватит ограничений. Они ему дома... осточертели.
  
  Наемный генерал Внутреннего войска смотрел на Лала через плечо враз потемневшими кровавыми глазами. Ничего хорошего этот взгляд не обещал.
  
  - Посмотрим, что скажет кир Иуркар, - бросил Амрай, сплюнув с губ имя саврского князя, словно оно было ядовитым.
  
  Князь Внутренней области тоже глядел на Лала, но при этом улыбался, как будто знал что-то такое, чего никто вокруг не знает. Уж Лал не знает точно.
  
  Полчаса назад Лала стащили с лошади посреди этого двора и проволокли на крытую галерею, где князь Внутренней области кир Нолар Дигон и командующий его войском эргр Ордеш Амрай пили вино и крошили хлеб на карту саврского берега. Вот так, в открытую, шпионы в саврский лагерь еще не приезжали. Тем более, роль шпиона никогда не исполняла таргская государыня.
  
  - Это еще кто такая? - вопросил кир Нолар сопровождавших Лала лиц.
  
  Один наклонился и быстро зашептал что-то на ухо князю. Брови на лице того поползли вверх. Лал стоял очень прямо, заложив руки за спину. Очевидно, князю излагалась история попадания пред его очи новой таргской императрицы.
  
  - Бой-баба, - прокомментировал сказанное князь и обратился к Лалу. Подняться и поприветствовать высокую гостью, или хоть как-то проявить уважение, ни он, ни Амрай нужным не посчитали. Князь только спросил: - Чем наши скромные персоны обязаны высочайшему вниманию?
  
  - Вы воюете бездарно, - отвечал Лал на своем плохом таргском. - Еще хуже, чем ваш противник.
  
  - Неужели? - деланно удивился князь. - И что же, вы явились нам помочь?
  
  - Да, - сказал Лал. - Позвольте мне перестроить и возглавить ваше войско. Я знаю, что делать. Иначе вас вышибут и с этого берега точно так же, как вышибли с таргского. Словно паршивых собак.
  
  Ордеш Амрай медленно откинулся на высокую спинку стула. Из глаз его, казалось, сейчас брызнет кровь, настолько они пульсировали гневом - ведь командовал княжеской армией он. Но в остальном его лицо было каменно спокойно. Лал впервые в жизни видел абсолютного альбиноса. С белыми волосами, желтоватыми ногтями, совершенно лишенной пигмента кожей и рубиновыми глазами лабораторной крысы. Губы белесой твари пошевелились, однако вслух Амрай ничего не сказал. Лал выдержал этот взгляд. Противостояние, возникшее между ними, казалось, развлекло князя.
  
  - Разрешите узнать, отчего же вы покинули свой лагерь и помогать решили нам, а не своему благоверному супругу? - поинтересовался он.
  
  - Я его себе в супруги не выбирал, - сказал Лал.
  
  - Тем не менее, то, что вы сейчас нам предлагаете, называется предательством. Какую цель, кроме как возглавить мое войско, вы преследуете, явившись сюда?
  
  Лал высокомерно усмехнулся и стал расстегивать высокий воротник таргского военного кафтана и рубашку. Князь смотрел с видом человека, которого ничто на свете уже не может удивить. У Амрая слегка приоткрылся рот, но лишь на секунду. Потом, когда им стало понятно, что Лал хочет показать, Амрай сухо сглотнул и отвел взгляд.
  
  - Бить женщину в любом случае недопустимо, - сказал он.
  
  Государь Аджаннар очень боялся перестать уважать самого себя, подняв на Лала руку и наставив тому синяков - что ж, вот он и перестал. Лал добился того, что олицетворение справедливости, император Тарген Тау Тарсис окончательно взбесился. Вышел из себя. После того, как, государь взял Лала за шею, хорошенько потряс, оторвал от земли и, процедив сквозь зубы: 'Кто я тебе? Да никто!' - вышвырнул его из своего шатра, отметины на шее и плечах Лала остались очень примечательные. Даже со следами ногтей и запекшейся кровью в одном месте. 'Убирайся!' - крикнул государь ему вслед.
  
  И Лал убрался. Взял первую попавшуюся лошадь и ускакал по свеженаведенному мосту на другую сторону Ияша. С таргской стороны задержать его не посмели, поразевали рты и дали уехать. Убить с саврской - не смогли.
  
  - Я не женщина, - хрипло сказал Лал Амраю. - Я полковник армии Верхнего Мира Тай.
  
  Генерал наклонился к князю и минуты две излагал тому в ухо какие-то свои мысли. Видимо, шептаться подобным образом здесь было принято.
  
  - Месть? - спросил Лала с улыбкой внутренний князь.
  
  - Реванш, - отвечал Лал. - Мне есть, за что с ним поквитаться.
  
  - Я не решаю такие вопросы единолично, но я бы попробовал вот что...
  
  
  * * *
  
  Если бы не любопытство, Фай нипочем бы на подобный шаг не решился. Если бы не это чертово любопытство, и еще необходимость исполнять перед Сеймуром Саном свое обещание. 'Я должен это сделать, - говорил он Сану, убеждая, в первую очередь, себя. - Я пойду на что угодно, лишь бы сдержать свое слово'.
  
  Весь предыдущий опыт Фая говорил, что избежать сюрпризов при ведении дел на пару с господином Дином невозможно. Тем не менее, он летел с ним на берег Ияша и не собирался ограничивать себя тем, что только доставит Первого министра туда и оттуда. Много дней Фай уже кормил всех верхних в лице Сана завтраками насчет точной информации о полковнике Лаллеме. Теперь узнать о том, что же произошло между Лалом и таргским государем, было нужно ему самому - он просто не смог бы без этого спокойно спать, есть, и что-либо делать. Насколько, конечно же, его подвешенное между небом и землей состояние вообще можно было охарактеризовать как 'спокойно'.
  
  Капитан Сеймур Сан отчего-то был твердо уверен, что Лал Доброго Хозяина однажды убьет. Рассчитается с ним за все несчастья Верхнего Мира Тай, настоящие и мнимые. А вот Фай его убежденность с некоторых пор не разделял.
  
  Так уж сложилось, что Фай очень долго не воспринимал Лала живым человеком. Для него это всегда была схема. Командир враждебного лагеря. Другой, чужой, плохой, злой. Карикатурное олицетворение врага, противника и недоброжелателя. В последние дни отношение Фая слегка сместилось в сторону понимания и сочувствия. Особенно ярко Фай сопереживал в тот момент, когда снова лопался незаживающий шов на правой ладони. Но это были временные наития, они лечились обычным носовым платком. От образа врага Фаю избавиться было непросто. Зато Фай считал, что хорошо знает государя, а чего не знает, может спросить у Дина. И вот тут все оказалось наоборот. Может, сыграла роль последовательность знакомства с ипостасями Доброго Хозяина. Ведь в первую очередь Фай увидел очень приятного в общении, спокойного, разумного и хорошо воспитанного человека космической поликультуры, и лишь затем фигуру под серебряной маской Справедливости, гнев которой был местного варварского разлива и обращен по адресу - к нему, Фаю.
  
  Два часа наедине с Дином во время полета - это было бы испытание. По крайней мере, Фай поначалу так решил. Поэтому с Дином решил отправить Сеймура Сана, благо автопилот знал курс. Но потом подумал, что оставить Сана с Дином наедине хочет еще меньше. Поэтому Фай, нервно дергая себя за волосы, и, вместе с тем, оглядываясь, не видит ли кто такое глупое поведение на фоне летающего корыта, минут пять шагал туда-сюда вдоль флаера, пока Дин не появился из кустов. Импровизированное летное поле, как обычно, находилось в одном из заброшенных парков Приречья, диковинные названия которых Фай так и не выучил. Фай оглянулся в последний раз и полез на пилотское место в кабину.
  
  - Ты уверен? - только и спросил его Сеймур Сан, провожавший до места посадки Первого министра.
  
  - Ничего, справлюсь, - отвечал Фай, почти спокойно, к собственному удивлению, действительно справляясь с собой. - Выбрать незаметное место для посадки там сложнее, чем мы предполагали, поэтому лучше я, чем ты. У меня уже есть... опыт.
  
  - У тебя руки дрожат, - заметил Сеймур Сан.
  
  - Я немного замерз...
  
  Сан пожал плечами. Он верил, будто Фай знает, что делает. В отличие от Фая, который деловито хмурился, но наверняка знал только то, что научился превосходно врать. Решение экзистенциальной проблемы - что он хочет и чего не хочет, куда он идет и куда его ведут - зашло в тупик и мучило этим Фая вот уже вторые сутки.
  
  Свою новую встречу с Дином он представлял себе примерно так:
  
  'Здравствуй, радость моя, - скажет Дин. - Как ты?'
  
  'Я зол на тебя, - ответит Фай. - Будь любезен, не раздражай меня лишними разговорами'.
  
  'Совсем ничего не хочешь мне сказать?' - спросит Дин.
  
  Фай нервно передернет плечами: 'Я должен признаться тебе в любви? Извини, нет'.
  
  'Я не хотел тебя обидеть. Ты выглядел очень несчастным'.
  
  'Самое гадкое, что можно было сделать - это переспать со мной из жалости, а потом мне же рассказать об этом!'
  
  'Фай, ты ведешь себя как дурак'.
  
  'А ты себя - как кобель'...
  
  Дин снова преподнес Фаю сюрприз.
  
  - Каждый человек находится там, куда он шел, - произнес вместо приветствия Дин, едва только флаер, расчесав траву и оборвав листья с деревьев и кустов, пошел вверх.
  
  Фаю стоило неимоверных усилий провернуть собственные мысли так, чтобы понять: это не ответ на задаваемый им самому себе вопрос. Слова Дина, возможно, относятся вообще к другому человеку. Фай едва удержался, чтобы не ляпнуть чего-нибудь эгоистического и тем не выдать себя. Он не хотел, чтобы Дин видел его переживания.
  
  Дин, как ни странно, повел себя, будто той сцены на подоконнике арданского посольства между ними не было вовсе. Он продолжил:
  
  - Зачем сюда так рвался ваш отставленный от дел полковник? Что ему от государя было нужно?
  
  - Он должен был его убить, - мрачно отвечал Фай.
  
  - И что же вместо этого между ними произошло?
  
  - Дин, ты меня спрашиваешь? - возмутился Фай. - Ты вспомни, вспомни! Я на колени перед тобой вставал чтоб ты пошел и узнал, что между ними произошло. А ты? Ты меня предал.
  
  - Я поздно понял, что надо было тебя слушать, - сдержанно произнес Дин. - Ну, узнал ворону, как в рот влетела. Виноват. Извини.
  
  Всю дорогу дальше Фай молчал.
  
  
  * * *
  
  Здание бывшей управы было старым и прочным, сложенным из унылого серого камня, распространенного здесь повсюду. Оно твердо противостояло любым попыткам внутренних обитателей нанести ему ущерб. От их примитивного вандализма пострадали лишь крашеные красным лаком парадные резные двери, крыльцо на витых столбах и тростниковые ставни по фасадной стороне. В комнатах, выходящих во внутренний дворик, поселился генералитет и прочее руководство союзной повстанческой армии, поэтому за порчу ставень или неприличные подписи под окнами там пришлось бы отвечать по законам военного времени - головой. Сам лагерь внутреннего войска, а так же савров, наемников-энленцев и таргов-перебежчиков располагался севернее, за рощей масличных и тутовых деревьев, которые плохо росли в каменистой почве и из-за постоянных перемещений конных отрядов были в начале летнего года не зелеными, как им полагалось, а бело-сизыми от пыли.
  
  'Идите, ждите, - махнул бархатным рукавом князь Внутренней Области, указывая на галерею управы, где раньше, при имперском правлении, просители ожидали приема у чиновников. - Кир Иуркар приедет, как только завершит свои дела в лагере. Если он позволит вам говорить завтра на военном совете, и я возражать не стану'. И отвернулся. Рукава на его кафтане были подшиты по прошлогодней столичной моде, а сам кафтан потерт на локтях и не очень аккуратно заштопан на правом плече возле ворота. Лал после столичного блеска и роскоши с удивлением отмечал подобные мелочи. Многим вещам здесь приходилось искать объяснение. Для некоторых объяснения так и не находились. Лал легким кивком поблагодарил за совет и направился в указанном направлении. Сквозь взгляды, встречавшие его по пути, идти приходилось, словно пробиваясь сквозь толпу, хотя никто не вставал у него на дороге. Только смотрели.
  
  На галерее было пусто и грязно. Пусто - сейчас. Грязно, вероятно, с того дня, когда управу брали штурмом около двух месяцев назад. Сколько придется ждать саврского вождя, последнего из командующих сборным войском, Лал не знал. Как не знал того, почему война ведется первобытными методами. Как не узнал до сих пор, кто такой император Тарген Тау Тарсис. Почему он не уладит конфликт и не наведет порядок теми методами, которыми расправился с орбитальными станциями Верхнего Тай. Государь Аджаннар мог уничтожить или переместить за тысячу парсек луну Алиллат, и не мог прижать к ногтю самоуверенного князька в штопаном кафтане. Или не хотел. Или брезговал. Или не разменивался на мелочи. Или ему не жалко было потерять половину страны. Возможно, таков был его план. Неизвестно. Но, раз уж правила игры приняты всеми остальными, и Лал согласен их принять. Даже если против него снова сыграют нечестно, он будет согласен. Так еще легче. Когда нет чувства ответственности, не может быть и чувства вины.
  
  У самого Лала никакого плана не было. После бегства из таргского лагеря он еще не успел притормозить, и пока что обстоятельства помогали ему - они услужливо вели вперед и послушно ложились под ноги. Вечно так продолжаться не могло. Линию поведения следовало продумывать, чтобы какая-нибудь запятая снова случайно не превратилась в точку, и все сначала не пришлось бы начинать еще раз, и еще раз, и еще.
  
   Пройдя по галерее до входа во внутренние покои, роль которых играл бывший архив с имперскими указами, Лал остановился возле арочного окна. Стекол в этих окнах не было, только связанные из тростника ставни - там, где уцелели. На этом окне не было и ставень. Лал смахнул на пол тростниковые ошметки, влез на широкий подоконник с ногами, сел там боком, прислонился спиной к стене и стал глядеть на нагретую солнцем площадь перед управой, на колодец и коновязь. Вдали бил барабан и музыканты пиликали на простеньких инструментах незамысловатую мелодию.
  
  Долго в его жизни ничего не происходило, думал он. А события случались только тогда, когда он сам шел им навстречу и приглашал в свою жизнь, открывая перед ними двери. Когда торопился действовать, хватался за возможности, доказывал другим и себе, что многое может и кое-что значит. Иначе не получалось. Иначе изменений не происходило бы тысячелетиями. Был ли в этом насильном продвижении смысл, Лал сейчас не знал. И в выборе был не уверен: черное или белое? Плохое или хорошее? Назад или вперед? Что он делал и что сделал? Пользу принес или вред?.. Линия жизни была дискретна, происходило перманентное противопоставление: непрерывный поток сознания против четкого причинно-следственного мышления, сумасшедший полет навстречу неизвестности против выверенной и выстроенной рациональной позиции. Из-за этих перепадов он всю жизнь сомневался. В том числе, во многом из того, что считалось в цивилизованном обществе непреложными законами. Ему говорили: у человека есть долг. А ему казалось, у человека есть предназначение. И еще ему казалось, что свое предназначение он уже исполнил. Плохо ли, хорошо ли, но в точности так, как велела судьба. На чем и кончился не только смысл его движения по жизни, но и всякие поиски этого смысла. И теперь - пустота, в которой как ни спеши, как ни рвись, цепляйся хоть ногтями и зубами, ничего не сдвинешь с места. Все равно, что пытаться дотянуться с земли до неба. В прежней жизни небо было близко. Он сам был небо. А где он сейчас? Все происходящее после - лишь иллюзия жизни. Нужны были доказательства. Доказательства того, что он до сих пор действительно жив. Но привлекать ли для нахождения доказательств свободный полет или рациональную позицию, решить он не мог. Слишком многое теперь было по-другому. И слишком многое, по-прежнему, происходило с ним впервые. Это поддерживало вредную иллюзию, будто в том, чтобы жить и продолжать двигаться вперед, можно обнаружить хоть какой-то смысл.
  
  Сколько времени прошло, пока он сидел в оконном проеме, он не считал. Сутки здесь не совпадали с сутками на орбитальных базах и 'Золотом Драконе', внутренние часы у Лала разладились, ему часто хотелось спать днем, или есть посреди ночи. Он засыпал несколько раз и просыпался почти сразу от звуков под окном. Там то говорили слишком громко, то катилась на железных кривляющихся ободьях телега, то ревел осел. Его не тревожили, пока не начало темнеть. Саврский князь еще в полдень выехал для осмотра войск и не возвращался. Северный день был долог. Когда небо над саврской степью осталось светлым только по краям, над управой сгустилась темнота и заморгали белые точки звезд, а на площади под окном разложили костры, за Лалом пришла женщина.
  
  - Если госпоже будет угодно, я ее провожу, - сказала она без почтительного поклона, к которым успел привыкнуть Лал в Столице.
  
  Он молча соскочил с подоконника и пошел за провожатой в помещение бывшего архива. Но не дальше. О прежнем назначении этой комнаты говорили пустые стеллажи и груды пепла в камине - документами и указами щедро кормили огонь в сырые ночи. Возле камина Лал остановился. Женщина нетерпеливо оглянулась на него.
  
  - Госпожа, - сказала провожатая. - Быть может, вам угодно будет подождать кира Иуркара на женской половине?
  
  - Неугодно, - отвечал Лал. - Я буду ждать здесь. - Он смотрел на уцелевший клочок бумаги среди черных лепестков. Обрывки слов в две строчки, буквы с золотой тенью.
  
  - Я должна обыскать вас. Или сами отдайте мне оружие.
  
  Лал поднял на нее взгляд и смотрел, не мигая, пока она не почувствовала смущение и раздражение. 'Гляделки' были здесь излюбленной игрой. Тот, кто проигрывал - обязательно злился. Тарги и савры были почти одним народом. Светловолосые, высокие, узколицые. Они говорили на одном языке, с небольшими различиями в выговоре. Но жили по-разному. Одни в домах и городах, другие в степи, где каждое направление - дорога. Одни в семье и в государстве, другие - на свободе. Из-за этого ли они сейчас воюют и жгут имперские указы?..
  
  - Единственное оружие здесь - это я, - сказал Лал.
  
  Она подошла, отворачивая покрывшееся румянцем лицо. Демонстративно обхлопала его кафтан, вывернула рукава, ощупала подмышки, пояс. Тщательнее всего проверила голенища сапог - ножи удобно было прятать там. Ничего не нашла. У Лала ничего с собой и не было. Он ей улыбнулся.
  
  - Ждите, - сказала женщина и удалилась, хлопнув дверью.
  
  Лалу подумалось, не очень-то тщательно она выполняет обязанности. Не очень-то умело. Если хочешь обезопасить возможного убийцу, искать нужно лучше.
  
  Помимо пустых стеллажей в комнате присутствовали еще стол и стул. На столе стоял серебряный кувшин с фигурной крышкой в виде цветка-чашки. Лал уселся, заложив ногу на ногу, лицом к двери, дотянулся до кувшина, поднял крышку и взболтнул содержимое. Внутри было вино. Немного и кислое. Он налил себе одну крышку. Потом вторую. Голода вино не заглушило, а хмеля не дало. Лал приготовился уже нацедить себе третью порцию, но услышал за входной дверью голоса и шаги.
  
  - ...ждет, - было последнее слово разговора, донесшееся через быстро распахнутые и так же быстро сомкнутые створки.
  
  Саврский князь бы не молод и не стар, не высок, не низок, не уродлив, не привлекателен. Он не вызывал ни омерзения, ни симпатии - такой был человек. Никакой. Волосы серые, кожа обветрена, а вот глаза острые, ледяные. Князь вошел один, от дверей сделал к Лалу пару шагов. Лал сидел по-прежнему: нога на ногу, в руке крышка от кувшина. Князь перехватил рукоять плети, свободно висевшей у него на запястье, и слегка хлестнул себя по поле кафтана. Этот жест мог означать нетерпение, удивление, недовольство. Или просто быть переведен как 'добрый вечер!' Лал кивнул в ответ.
  
  - На подосланную убийцу ты больше всего и похожа, - сказал князь. - Это правда. Что будешь делать?
  
  - Я пришел не за этим, - сказал Лал.
  
  - 'Пришла', - поправил князь. - А за чем же?
  
  Лал объяснил так, как объяснял до того первым двум. В течение краткого рассказа князь подошел ближе и, поскольку стул был единственный, сел возле Лала на край стола. Куда и какими глазами он при этом смотрит, Лала позабавило. Взгляд был весьма и весьма откровенным, хотя и по-прежнему ледяным.
  
  - И как ты намерена этого добиться? - спросил князь.
  
  Лал поставил крышку от кувшина на стол.
  
  - Любыми возможными способами.
  
  В глазах князя вспыхнули бледные искры. Он рукоятью плети подцепил Лалу подбородок, потом отогнул полурасстегнутый ворот кафтана, рассмотрел синяки.
  
  - Красиво твой муженек тебя полапал. Такой же способ подойдет? - спросил он.
  
  - Попробуй, - слегка пожал плечами Лал. - Увидишь.
  
  Князь сощурился.
  
  - Женщин, надевающих мужское платье, бьют кнутом на конюшне, - сказал он.
  
  - Так чего ж ты тянешь? - усмехнулся Лал.
  
  В следующий момент князь наклонился, и серебряные пуговицы у Лала с кафтана дождем рассыпались по полу, а пальцы князя вцепились в тонкий шелк рубашки, готовясь разорвать и его тоже. Глаза, смотревшие в упор, были злыми. Лал мягко подался навстречу и, перехватив предплечье саврского князя, плавным движением уронил того спиной на ковер, а сам навалился сверху. Одной рукой он держал кира Иуркара за кадык, а в другой у него был вынутый у князя из-за пояса нож-потрошитель с одним гладким лезвием и одним зазубренным. Пристально глядя в глаза, как князь сам делал до этого, Лал поднес нож тому к горлу, наслаждаясь пусть секундным, но все же отчетливым страхом.
  
  - Если б я хотел убить тебя, сделал бы это уже трижды, - сказал Лал. - Но мне нужно не это. Я хочу говорить завтра на военном совете. И хочу, чтобы все выслушали меня и согласились со мной. Ты много потерял, и я понимаю, почему. Если ты во всем торопишься так же, как сейчас, ты неминуемо проиграешь эту войну. Война - игра не только для сильных, но и для терпеливых. Я научу. Смотри, как нужно воевать...
  
  Лал срезал верхнюю пуговицу у князя с кафтана. Потом следующую, постепенно разжимая руку на горле и откидываясь назад. Пуговиц было много. И сколько позволить себе сделать с этим человеком, чтобы купить у него победу над Врагом, Лал еще не решил. Но ради такой цели мог бы - многое. Пуговица за пуговицей менялось выражение у того в глазах: растерянность, непонимание, паника, страх, опять растерянность, и, наконец, то, что нужно: интерес, прежние бледные искры.
  
  Срезав еще пуговицу, Лал уперся лежащему коленом в живот, взял нож в зубы и скинул с себя кафтан. Но быстро приставил лезвие князю к подбородку, когда тот попытался дать рукам волю.
  
  - Не смей. Подай плеть, - велел Лал.
  
  Князь повиновался примерно через минуту. Чтобы все было обратно тому, к чему он привык, для савра, вероятно, казалось почти невозможным. Лал не церемонился. Крутанул его за руку, привязанную к плети ременной петлей, перевернул лицом вниз и, взяв за шиворот, поставил сначала на четвереньки, потом на колени. Снял петлю с его запястья и отпустил, оставшись за спиной.
  
  - Ты безумна, - севшим голосом произнес князь.
  
  Нож воткнулся в столешницу у князя перед лицом, а Лал рывком стащил кафтан у того со спины.
  
  - Да, - сказал он. - Но не больше, чем ты. И не лги, будто тебе это не нравится. Умей не просто бить. Умей бить так, чтоб тебе были благодарны.
  
  Князь молча смотрел на нож. Не размахиваясь, Лал хлестнул его по спине плетью. Князь качнулся вперед, схватился за край стола, но смолчал. И попытки взять нож не сделал ни малейшей. Несмотря на то, что силу удара Лал начал увеличивать. Глухо вскрикнул он лишь на седьмом, только вряд ли от боли.
  
  Лакированные дверные створки распахнулись тут же.
  
  - Хва... - эргр Амрай, ворвавшись в комнату, выкрикнул громко и гневно, - ...тит, - закончил растерянно и вполголоса. Предваряющих его появление шагов по галерее Лал не слышал - значит, Амрай не одну минуту ждал под дверью подходящего момента войти. Но, кажется, он предполагал увидеть внутри нечто противоположное. Секунд через пять красноглазый справился с собой и добавил почти спокойно: - Довольно. Государыня... пойдемте.
  
  Лал опустил занесенную плеть и рукоятью вперед подал ее владельцу через рассеченное плечо.
  
  - Пошли прочь отсюда! Все! - не поворачиваясь, закричал саврский князь.
  
  Амрай попятился. Лал поднял свой кафтан, глядя, как оседает на пол человек, перед которым только что слегка перевернулся мир. Вышел из бывшего архива и аккуратно притворил за собой двери. Амрай стоял против того окна, на подоконнике которого Лал ждал аудиенции. Неподалеку, не то в стенной нише, не то отводке коридора шушукались несколько женщин. При появлении Лала они замолчали и отступили в темноту.
  
  - Думаю, вы будете говорить завтра на военном совете, - не оборачиваясь, произнес красноглазый генерал. - Убеждать вы умеете, как никто. Мне надо было помнить.
  
  Лал подошел и встал рядом.
  
  - А вы, значит, пришли меня спасать, - сказал он. - Очень благородно. И вовремя. Но интересно, почему.
  
  - Потому что здесь о вас никто не позаботится, - сухо отвечал Амрай. - Вам не дадут есть, не предложат пить и не постелят спать.
  
  - Уж не свою ли постель вы собираетесь мне предложить? - усмехнулся Лал.
  
  - Свою. А сам пойду в другое место.
  
  -Почему?
  
  - Я монах, государыня. Для меня вопрос помощи людям уточнения 'почему?' в себе не содержит.
  
  Лал хотел было сказать, что это отговорки, но Амрай выдернул у него кафтан из-под локтя и накинул на плечи. Спорить было глупо. Помимо этической, имелась еще и техническая сторона вопроса: Лал почти сутки не отдыхал и ничего не ел. Он готов был позволить свершиться очередному перепаду из спонтанности в последовательную выверенность. Поэтому ничего не ответил, только кивнул.
  
  - Пойдемте, - сказал Амрай. - Здесь не имперская ставка, и у меня есть только немного жареной лапши. Надеюсь, вы любите жареную лапшу, потому что, какова бы ни была моя душевная щедрость, а из земных щедрот мне больше предложить вам нечего...
  
  
  * * *
  
  
  - Фай, если ты будешь делать такое злое лицо, все догадаются, чем мы друг перед другом виноваты.
  
  Фай снял со лба летучую паутину и догнал ушедшего вперед Дина. На заставе их не убили только потому, что Дину был известен от кира Хагиннора вечерний пароль. Встречавшие их на лесной заставе ходжерцы сами где-то заплутали и Фай с Дином нашли своих провожатых не сразу. Вернее, провожатые нашли их, потому что Фая с Дином задержал патруль. Приключение Фаю пока не очень-то нравилось. Поход по болоту по колено в грязи был на его совести, он сам так спрятал флаер. Но огромное количество недобрых людей с оружием его нервировало куда больше, чем постоянные внутренние диалоги с воображаемым Дином, который из реальности неожиданными фразами постоянно подкидывал Фаю материал для мысленных дискуссий.
  
  - Все, что я хочу, - сказал Дин, внезапно остановившись между шатров, - это найти Сафу. Он единственный, кто может знать правду.
  
  - Кир Хагиннор разве не знает, в чем дело?
  
  - Знает, но у него всегда свое толкование, которое он может считать правдой по привычке считать себя правым.
  
  - Ты сам толкование уже составил?
  
  - Да. Они ведь официально воевали, эти двое?
  
  - Где-то с десятую часть стражи - да.
  
  - Значит, гордые дураки так просто не сдаются. Пока я именно это думаю, а там будет видно.
  
  Фай хотел сказать, что Лал не дурак, но махнул рукой, чтобы не ввязываться в спор, и они пошли дальше. Штабной шатер в сумерках было видно издалека. В лагере, на взгляд Фая, царил полный беспорядок. Было грязно, плохо пахло, вояки застоялись без дела и злились на командование, друг на друга и всех вокруг. Внезапно Дин снова остановился и Фай с разбегу уткнулся ему в спину.
  
  - Знаешь, - сказал Дин. - А, может, ты все придумал. Может быть, люди просто по любви поссорились и кричат друг другу: 'Я тебя ненавижу!' И на самом деле через два дня помирятся.
  
  - Знаешь, - передразнил Дина Фай. - Давай соберем всех и выслушаем все версии и свидетельства. А потом будем делать выводы.
  
  Собирать всех не пришлось. Все и так были в сборе.
  
  Государь - очевидно, в невменяемом состоянии. Он просто спал за столом, положив голову на сложенные руки. За спиной у него неподвижно стоял старичок, по словам Дина - его личный слуга по имени Сафа. Два юных военачальника - в стороне на барабанах, подальше от всех и с видом нашкодивших щенков, но, при этом плечом к плечу, в явном намерении делить напополам ответственность или умножать вдвое поддержкой друг в друге решимость. Кир Хагиннор Джел - на месте главнокомандующего во главе их странного собрания. И попал он сюда без помощи Фая. Впрочем. Фай не знал, где он был до событий в лагере, так что, может быть, он прибыл на Ияш вполне естественным путем.
  
  - Что-то вы небыстро сегодня, - сказал он, когда Фай с Дином вошли.
  
  - Это непростое дело, кир Хагиннор, добраться сюда из Столицы за полстражи и не застрять на армейских кордонах, - Дин снял перчатки и, не кланяясь и не здороваясь, сел к столу на свободную лавку. Фаю пришлось следовать его примеру. - Что мы имеем на данный момент?
  
  Кир Хагиннор показал рукавом на государя:
  
  - Вот.
  
  - Мы просрали Савр-Шаддат, - негромко, но очень мрачно произнес царевич Ша.
  
  - Выбирайте выражения, юноша, - сделал замечание кир Хагиннор. - Но, тем не менее, это правда.
  
  - Что именно сделал полковник Лаллем? - несмело поинтересовался Фай.
  
  - То же самое, что почти двадцать лет назад сделала точно такая же фифа с точно такой же смазливой физиономией, точно так же под видом больной и несчастной втершаяся в доверие. Она его бросила в самый неподходящий для этого момент.
  
  Дин постучал по столу пальцами.
  
  - Иногда я начинаю жалеть, что Тарген не управляется государственным советом, как раньше, - сказал он. - По крайней мере, в те сорок лет после Солдатской войны, вопросы государственной важности не решались в государевой спальне, а судьба страны и ее народов при республиканском правлении не зависела от того, что кого-то полюбит или бросит женщина. - И строго посмотрел на Фая, словно это он был виноват.
  
  - Я здесь не лишний? - деликатно спросил Фай. - Мы таю. Мы не женщины.
  
  - А что за 'мы', господин посланник? - удивился кир Хагиннор. - До сих пор были вы - нижние, и они - верхние. Вы помирились?
  
  - Надеюсь, да, - ответил Фай. - Нам пришлось.
  
  - Как вам повезло, - сказал царевич Ша. - А мы все окончательно разосрались.
  
  - Юноша!.. - кир Хагиннор положил свою трость на стол, брякнув золотым набалдашником. - А, впрочем, выражайтесь, как хотите. Все равно это разговор ни о чем. Пока государь не я, не вы и не посланник Фай, не мы здесь и решаем. Разве что посланник Фай подгонит по реке флаер, мы с корабля погрузим туда это бесчувственное тело, и отправим в Столицу проспаться.
  
  - А если он у меня по дороге очнется? - испугался Фай.
  
  - Катапультируете его в болото, - вздохнул кир Хагиннор. - Молодец, что отказался. Если б вы были согласны, посланник Фай, я бы заподозрил вас в нехорошем, и вас, господин посланник, пришлось бы тихонько придушить шнурком где-нибудь в отхожей канавке. У нас тут все серьезно. На кону пол рукава Галактики. - Фай в это время смотрел на него и не понимал, серьезно он, или шутит. - А вы что предложите, господин Первый министр?
  
  - Я все слышу, - вдруг подал голос государь, не поднимая головы со стола.
  
  - Мы ждем приказ о наступлении, - быстро сказал царевич.
  
  Ответа не последовало.
  
  Кар Хагиннор поднялся с командирского места.
  
  - Дин, на пару слов, - сказал он и направился прочь из шатра.
  
  Дин последовал за ним, а Фай, поскольку деваться было некуда, поспешил за Дином. В сопровождении свиты генерал-губернатора они прошли через лагерь к временной пристани и поднялись на речное ходжерское судно. На борту кир Хагиннор посмотрел сквозь Фая, словно сквозь пустое место, и обратился к Дину:
  
  - Но полезная мысль у тебя есть, верно? Ты же давно решил про себя эту проблему, Дин. И ты не рвешься в бой, как малолетки.
  
  - Нет, господин генерал-губернатор, - покачал головой Дин. - Я не умею воевать. Я думаю, пусть все идет, как идет. Отпускайте агиллейских таргов по домам. Саврской армией командует несколько человек на паритетной основе, верно?
  
  - Трое. Они не принимают отдельных решений, только вместе.
  
  - Познакомьте их с государыней и представьте, что получится.
  
  - Это будет похлеще твоего наводнения на Шоше, - кивнул кир Хагиннор и вдруг посмотрел на Фая: - И посильнее ваших бластеров. А если не будет, вернемся по осеннему льду и будем брать саврские территории частями.
  
  - Арданская ничья, - сказал Дин.
  
  Кир Хагиннор зловеще засмеялся.
  
  - А государь? - заикнулся Фай.
  
  - В тот раз это не послужило ему уроком, может, хоть в этот запомнит, что с вами спать нельзя, - холодно произнес кир Хагиннор. - Во избежание жестоких огорчений. - Развернулся и пошел к кормовым каютам.
  
  - Слышал, Дин? - Фай дернул министра за рукав. - Ищи фонарь, летим домой.
  
  - Не торопись. Мне надо поговорить с царевичем. Во-первых, я его давно не видел. Во-вторых, нужно, чтобы он правильно понял то, что его поход окончен.
  
  - На сколько ты задержишься?
  
  - На половину стражи максимум.
  
  Однако, в половину стражи Дин не уложился. И Фай не уложился. Потому что, когда они вошли назад в штабной шатер, царевич Ша стоял перед государем весь красный и силился что-то объяснить, но его настолько переполняли эмоции, что ему удавалось только размахивать руками и хлопать ладонями по столу. Ходжерская свита, сопровождавшая перемещения Первого министра по лагерю, наконец, нагнала их полным составом и ввалилась в шатер следом. Государь сидел нога на ногу и скрестив на груди руки. И не сказать, чтобы в бесчувственном состоянии. Почти нормальный. Только глаза нехорошо блестят. А перед царевичем лежала бумага с кистями и гербами, которую тот отпихивал от себя кончиками пальцев, словно ядовитую или заразную. Дин мигом оценил обстановку и, едва глянув в эту бумагу, схватил ее со стола и быстро скатал в трубку. Государь так и не говорил ни слова. Царевич замолчал. Ходжерцы за спиной у Фая зашушукались. Дин переводил глаза с отца на сына и обратно.
  
  - Я не приму, - сказал, наконец, царевич относительно спокойно.
  
  - Тебе придется, - сказал государь.
  
  - Я порву указ.
  
  - Я напишу новый. Дин, отдай ему.
  
  Дин осторожно положил скатанную трубочку обратно на стол.
  
  - Нет, - сказал царевич Ша.
  
  - Я тоже стал императором в твоем возрасте.
  
  - Дело не в этом...
  
  - Ша, возьми, - вступил в разговор Дин. - Завтра или послезавтра твой отец протрезвеет и передумает. И все будет как прежде.
  
  - Шел бы ты отсюда, нянька, - сказал государь Дину.
  
  - Мы распускаем войско, - сказал Дин.
  
  - Делайте, что хотите, я больше в этом не участвую.
  
  - Бери указ, потом напишешь отцу такой же, - сказал Дин, обращаясь к Ша и взял того за плечо. - Пусть поиграет в 'я вам больше не император'. Первый раз, что ли.
  
  - Не первый, - кивнул государь. - Но последний. Я окончательно разочаровал сам себя.
  
  - Да уж, это серьезно, - с издевкой произнес Дин.
  
  Тут Фая поковыряли сзади за одежду. За спиной у него, ссутулившись и, видимо, пытаясь выглядеть незаметным, стоял кир Джуджелар, и совал Фаю в руки серебряный кувшин, как Фай догадался, с вином или виноградной водкой.
  
  - Отвлеките его, - шепнул новоиспеченный родственник Фаю и отступил за полог шатра в ночь. Тяжелый кувшин оказался у Фая в руке. Ничего не оставалось, кроме как поставить его на стол перед государем. Тот словно впервые заметил Фая:
  
  - А ты здесь откуда?
  
  - Вот, принес... - растерянно пробормотал Фай.
  
  Государь грубо схватил его за локоть и посадил рядом с собой.
  
  Что там было дальше, Фай уже помнил не очень. Кажется, царевич Ша все-таки порвал указ, потопал ногами, помахал руками и был уведен куда-то Дином. Кажется, Фай предлагал государю услуги экспедиционного психолога или что-то в этом роде. И, кажется, они мирились, просили друг у друга прощения и жаловались на трудную жизнь и непонимание окружающих. Но это неточно.
  
  Проснулся Фай в ужасном месте - в отдельной каюте ходжерского корабля, в роскошной мягкой кровати. Один. Голова у него трещала. Как он сюда попал, он не помнил абсолютно. Однако его одеждnbsp;а была аккуратно сложена на чужом дорожном сундуке. Рядом заботливо приготовлен стакан с водой и кусочек холодного корня от похмелья. А на светлом ковре рядом с кроватью сиротливо лежала пропитанная благовониями кисточка с воротника Дина, запах которой Фай ни с чем не перепутал бы. И подушки пахли так же.
  
  
  * * *
  
  
  Выспаться Лалу все равно не дали. Лишь только огни по лагерю погасли, бывшая управа устроилась на отдых, а эргр Амрай перестал возиться за стенкой на неудобной низкой лавке и затих, в непрочную дверь спальни едва слышно постучали, а затем и вошли. Сил и желания вскакивать и хвататься за припрятанный под подушкой нож, оставленный ему Амраем, у Лала не было. Он только повел в сторону двери полуоткрытыми глазами.
  
  Свеча, горевшая в оловянной плошке, совсем оплыла и коптила. На пороге стояла женщина, которая обыскивала его перед встречей с саврским князем, она держала многострадальный кафтан Лала. Амрай несколько раз за вечер пытался заставить Лала его надеть, пока Лал не заявил: 'Хватит меня кутать! Мне неудобно в нем без пуговиц!' В итоге кафтан так и остался в руках у Амрая, а Лал ушел спать.
  
  - Я вам пришила пуговицы, - шепотом сообщила женщина.
  
  - Спасибо, - так же шепотом отозвался Лал.
  
  - Это вам спасибо.
  
  - За что?
  
  - За то, что наказали князя. - Женщина отряхнула невидимые в темноте пылинки с рукавов и повесила кафтан на криво торчащий из стены гвоздь. - Так ему и надо. Нельзя быть таким бесчеловечным. Не спрашиваю, как вам удалось. Удалось - и слава Небу.
  
  - Как он поживает?
  
  Женщина злорадно рассмеялась:
  
  - Всех разогнал, отвернулся лицом к стене и лежит. Поменьше теперь будет размахивать своей плеткой.
  
  - Это ненадолго, - предупредил Лал. - Ищите, кто будет наказывать его каждый день, и он совсем перестанет ею размахивать.
  
  - Здесь нет смелых, - покачала головой женщина. - И сильных нет. Есть только наглые, но наглость князья подолгу рядом с собой не терпят. А вы - чудесная. Спасибо вам! - Поклонилась и выскользнула из комнаты.
  
  Лал, приподнявшийся на локте при последней фразе, упал назад на тощую походную подушку и провалился в сон.
  
  Через какое-то время, судя по догоревшей свече и полной темноте за дырявыми ставнями, еще задолго до рассвета, к нему пытался прорваться и сам саврский князь, но споткнулся об эргра Амрая, который допускал в свою бывшую опочивальню не всех и не по любому поводу.
  
  - Я хочу поговорить! Только поговорить, и больше ничего! - требовал саврский князь.
  
  Амрай отвечал ему по-энленски, грубо и, видимо, убедительно, потому что князь после короткой перебранки убрался восвояси. Амрай снова долго ворочался на своей скамейке, вставал, опять ложился, опять вставал, под его тяжелыми шагами скрипели доски дрянного пола. Лал заснул. Приснилась ему драка с Добрым Хозяином, в которой Лал Хозяина зарезал саврским зубастым ножом, лежавшим под подушкой, и очнулся он от того, что Амрай тряс его за руки. За окном светало, и серый свет сквозь дыры в ставнях грязными пятнами ложился на вытертую побелку стен, на убогую монашескую постель и делал лицо альбиноса таким же серым и полумертвым, как все вокруг. Открыв глаза, Лал понял, что хочет еще раз проснуться, только не здесь и не сейчас. Проконтролировал выражение лица он не сразу, и красноглазый, подобравшийся близко, имел возможность кое о чем догадаться.
  
  - Меня охранять хлопотно, - севшим голосом сказал ему Лал. - Лучше бы вам отказаться.
  
  - Я взялся помогать, теперь отказываться грех , - отвечал Амрай, и на лице его действительно скользнула тень сожаления. Однако ладони Лала он слегка пожал прежде, чем отпустить.
  
  От этого его жеста Лал почувствовал досаду и усталость. Еще большую, чем постоянно испытывал до этого. Лучше уж десять врагов, чем хотя бы один сострадалец. Но доброе начинание Амрая необходимо было закрепить, пока тот не ушел и не закуклился в привычную для местных обитателей раковину равнодушия и снисходительного спокойствия. Пробить ее, в принципе, было несложно, но проще подцепить поддержку на короткий поводок, чем каждый раз стучаться к ней через стену, не зная, ответит ли. Поддержка Лалу была необходима. Из тех троих, кем можно было бы воспользоваться в саврском лагере, он по многим причинам выбрал именно Амрая. Князь Внутренней Области показался Лалу слишком скользким типом, а саврский князь - слишком нервным и аморальным. Если судить по тем монашествующим, кого Лал встречал в Столице, опирались они в своем поведении и принятии решений, в первую очередь, на нравственный кодекс, и лишь потом - на ситуацию. Это вполне подходило. Хоть какая-то предсказуемая точка отсчета.
  
  Лал сжал отложенный под подушку браслет, который мог подсказывать слова, если специально озадачить его переводом. Понимание было первым условием. И говорить лучше всего так, чтобы обходить обозначение своего пола в окончаниях слов. Так путь к пониманию будет более гладким.
  
  - Вы добрый человек, эргр Амрай?
  
  - Что? - удивился Амрай. - Нет, конечно.
  
  - Жаль. Мне нужно попросить об одолжении...
  
  - Говорите.
  
  - Разотрите мне спину. Оружие попало мне в руки впервые за несколько месяцев. Теперь все болит с непривычки.
  
  - Позовите кого-нибудь из женщин. Я приглашу Ниту, она вчера чинила вам одежду.
  
  - Эргр Амрай, - с укоризной произнес Лал, приподнимаясь на локте. - Вчера вы были злы и лупили по мне со всей дури. Позвали бы лучше женщин вчера, у меня сейчас не болела бы спина. Что понимает и умеет в этом деле женщина, и что - солдат...
  
  Амрай пару вдохов стоял с окаменевшим лицом, которое, по его замыслу, видимо, должно было выглядеть недовольным. Потом сделал Лалу жест переворачиваться. Сам подошел к окну и открыл одну из ставень, впуская в комнату убогий серый свет.
  
  Лал подождал три секунды, чтобы подгадать свое движение под его разворот, снял через голову нижнюю рубашку и так вовремя прикрыл ею грудь, чтобы Амрай долю секунды полностью все важное видел. На спине было еще одно оружие для лишения равновесия и рождения интереса - татуированный разноцветный дракон. Специально для Амрая дракон качнул крыльями и повел головой. Сказать, что Амрай удивился - ничего не сказать. Его просто переломило пополам, он сел на край кровати слишком быстро, дыхание у него сбилось, а жесткие ладони, которые он положил Лалу на плечи, ощутимо вспотели. Тем не менее, он сразу взялся за работу, и делал ее умело. Растирал, растягивал и нажимал ровно столько, сколько было нужно, ни разу не зашел за границу терпимой боли, хотя все время по ней перемещался. Все делал идеально правильно, честно исправляя то, что вчера испортил. Лал получал удовольствие. В какой-то момент он понял, что Амрай тоже. Как бы невзначай передвинув ладонь, Лал коснулся его ноги над коленом, со своей стороны обозначив важный для их взаимодействия момент, и проговорил:
  
  - Только не подумайте лишнего, эргр Амрай. Мне пришлось сбежать из одной постели не для того, чтобы сразу прыгнуть в другую.
  
  И это была совершеннейшая правда.
  
  - Вам, наверное, не сказали, - голос Амрая в начале фразы был намного теплее, чем во всех их разговорах раньше, зато к окончанию похолодел, как осколок льда в глубоком космосе: - Не стоит за меня опасаться. Я не просто монах. Я евнух.
  
  Холодом Лала задело сильнее, чем смыслом. Ниточку, которую он протянул между собой и Амраем, Лал оборвал сам. Амрай молча закончил свой идеальный массаж, встал и ушел.
  
  Черт бы тебя побрал, генерал Ордеш Амрай, подумал Лал. Если за тебя не нужно опасаться, какого черта ты такой отзывчивый? Неужели я выбрал неудачно? Неожиданно. Но должны же быть и в этом определенные выгоды...
  
  
  * * *
  
  
  Дорога назад всегда короче и быстрее, чем туда. Куда и откуда бы она ни пролегала. Фай мучился головной болью и вопросами относительно Дина и своего возможного поведения. Спросить его или не спросить? Или сам расскажет?..
  
  А Дин по-прежнему вел себя, как ни в чем ни бывало. Инициатива могла исходить и не от него. Спьяну Фай тоже щедр был на дурацкие инициативы, рассказать кому про похождения юности - не поверят. Да и стыдно рассказывать. Ладно, хоть память в этот раз напрочь отшибло, если и есть, чего стыдиться, то он этого не помнит. Фай помялся, но все же решил в разговорах интимные темы не затрагивать. Приписать Дину чуть больше благородства, чем дано ему по рождению, а себе чуть меньше приступов аморального поведения, было легче. Возможно, ничего такого, что следовало бы скрывать, не произошло. Или... произошло?
  
  - Зачем ты потащил меня с собой, Дин? Я мог бы подождать тебя в лесу.
  
  - Ты же сам просился. Хотел узнать, что там с вашим полковником. Или сейчас звучат риторические слова сожаления?
  
  - О чем я, по-твоему, должен сожалеть? - У Фая мелькнула надежда, что Дин сейчас себя сдаст.
  
  - О переходе на следующий уровень. Ты теперь вроде как доверенное лицо, преданный человек. С таких спрашивают больше, чем с обычных. И вообще разговаривают по-другому, даже кир Хагиннор Джел. Но таким и позволено больше. Ты знаешь, сколько стоит преданный человек?
  
  - Ему нет цены.
  
  - А умный преданный человек? Тот, у которого все задуманное получается?
  
  - Это не про меня.
  
  - Хорошо, тогда глупый преданный человек. В истории всегда так бывает, что и возникновению, и решению серьезной политической проблемы удачно способствует чья-нибудь глупость.
  
  - Хватит тыкать меня носом. Сам знаю, что промахнулся с этой тварью. - Фай помолчал. - Как кир Хагиннор оказывается, где нужно, быстрее, чем мы с тобой?
  
  - Понятия не имею, - сказал Дин. - Я еще не на том уровне, чтоб его спрашивать. Будем считать, что волшебством.
  
  - Тогда хотя бы объясни, что значит 'арданская ничья'? - спросил Фай.
  
  - Ты играешь в королевское войско?
  
  - Правила знаю, а так - нет.
  
  - Это когда в неудобном положении доску с фигурами переворачивают клетками вниз. Или разбивают о голову противника, - смотря насколько серьезно нуждаются в ничьей.
  
  - Так-то я играть умею.
  
  - Да уж, - как-то невесело сказал Дин, и Фай вдруг засомневался: а с Дином ли он переспал, если с кем-то переспал вообще? А вдруг это был не Дин? Вот холера... Может, все же, не было ничего? Пил-то Фай с государем...
  
  
  
  Глава 2.
  
  
  Маленький Ли в ходжерской скромной одежде канцелярского служащего был неприметен, как мелкая хлебная моль. И его это вполне устраивало. Как выйти на свет и произвести впечатление, он знал, но такими вещами пользовался редко и строго дозированно. Не таким было его воспитание, образование и, главное, целеполагание. Не находиться на виду. Как раз, наоборот.
  
  - Я хотел бы иметь наиболее полное представление, с кем конкретно мы имеем дело. Будут ли еще неожиданности. Чего вообще ждать. Мне нужна максимальная точность определений, - сказал кир Хагиннор Джел, по обыкновению выкладывая на письменный стол свою трость. - Я вас слушаю.
  
  За столом в кабинете-каюте сидели четверо: сам хозяин архипелага, Маленький Ли, изгнанная по вине Лала экс-наставница государевых наложниц госпожа Шер Шерилар и владелец известного уже Маленькому Ли парусного судна 'Летящее облако' капитан Глаар .
  
  - Полковник Лаллем является специалистом по экстремальным коммуникациям, - сказал Ли. - Специалистом высокого класса, а, значит, обладающим хорошей техникой достижения успеха. Я не уверен, что могу адекватно перевести некоторые характеристики...
  
  - Я рад, что ваш профессиональный язык вообще хоть как-то переводится на таргский, - кивнул кир Хагиннор. - Но мне нужно более развернутое толкование. И, если можно, конечно, более простое. Не я один вас слушаю и принимаю информацию к сведению. Что входит в обязательный уровень подготовки таких, как он?
  
  - Умение подчинять себе людей и управлять ими без насилия - в первую очередь. Насилием он тоже может, но это скорее из любви к самому искусству повелевать. Прекрасный манипулятор. Хорошо подготовлен физически, психически чрезвычайно стабилен, ориентирован на успешность в достижении любых целей. Напрямую я никогда не наблюдал, но еще из критичных моментов - скорее всего, владеет техниками как директивного, так и ратификационного гипноза и обладает профессиональным набором устойчивых ресурсных состояний, в которых не чувствует ни боли, ни сомнений, ни угрызений совести. Я не знаю досконально курс командной подготовки верхних, но для задачи, на исполнение которой его выбрало их Командование, он должен обладать хотя бы тем минимумом, что я перечислил.
  
  - Я плохо понимаю эту болтовню, - сказала госпожа Шер Шерилар. - Например, гипноз - что это?
  
  - Мне легче это продемонстрировать, чем объяснить, - сказал Ли. - Это состояние вашего сознания, когда оно подчинено не вам, а тому, кто вас в гипнотическое состояние погрузил. Желаете попробовать?
  
  - Благодарю вас, нет.
  
  - То есть, вы хотите сказать, что базарные фокусы с зеваками, которые показывают шарлатаны по праздникам, в его исполнении могут представлять серьезную угрозу? - спросил кир Хагиннор.
  
  - Серьезную или нет, - и, кстати, с тем, что это просто фокусы, я не согласен, - зависит от того, какую он поставил перед собой цель. Не поставить цели он не мог. Во-первых, человеческое сознание обречено во всем происходящем искать смысл. Если оно не отключено и не затуманено, оно будет работать в данном направлении. Особенно у человека, у которого вся жизнь была выстроена на подобном движении, с самого детства. Во-вторых, если бы у него не было цели, он был бы сейчас просто мертв. Он не такой человек, чтобы плыть по течению, куда принесет. Ну, разве что, временно наблюдателям может казаться, будто он смирился. До той поры, пока с течением ему по пути.
  
  - Знаете, Маленький Ли, пока ничего нового вы мне не открыли, - задумчиво произнес кир Хагиннор, поворачивая на трости золотую собачью голову. - Где-то я все это либо слышал, либо видел...
  
  - Тогда попробуйте рассудить - для чего, ради каких таких преференций и дивидендов Лаллем пошел на подобные жертвы? Чтобы родители ставили его в отрицательный пример детям, говоря: 'Ты хочешь быть похожим на него, когда вырастешь? Посмотри на него: скитается по саврским степям с дикарями, полуголодный и грязный, а мог бы быть императрицей'? У меня, конечно, есть свое мнение относительно данного вопроса. Если угодно.
  
  - Да, пожалуйста.
  
  - Он затеял противоборство с государем. Каких уж якорей они друг другу понаставили, мне неизвестно, но государь Аджаннар тоже шит далеко не рыбьими кишками, - извините, но я наблюдал, и я в состоянии отличить специально обученного человека от полного профана или даже от хорошего самоучки вроде вас, кир Хагиннор. Подготовку всегда видно, хоть государь ваш - тот еще психотик. В общем, не знаю, кто из этих двух кого, чем и за что наказывает, но, я думаю, это не политика. У них личные счеты, один на один. Если вас интересует политический аспект - на политику им сейчас обоим плевать, и это для вас совсем нехорошо. У них война нервов. Пока что полковник Лаллем выигрывает.
  
  - Чего он может добиваться?
  
  - Понимаете, вопрос 'чего' здесь второстепенен. Во всяком случае, для вас и для государя Аджаннара. Гораздо важнее, как он этого будет добиваться. Вы же понимаете, что они друг друга не забудут ни при каких обстоятельствах. Вы разведете армии, поставите между ними пограничный кордон, закроете дороги и пути возврата, но никогда не рассоедините их воспоминания.
  
  - Догадываюсь. Лично у вас получится его обезвредить?
  
  - По пси-подготовке я выше его. Но некоторых вещей я не умею. Драться, например. Я просто технически не смогу его... скажем, убить. Мне понадобится помощь. Желательно, такая, которая понимала бы меня с полуслова. Я, правда, не знаю, где взять аналогичным образом подготовленных людей.
  
  - У меня есть кое-кто на примете, - сказал кир Хагиннор задумчиво. - Думаю, вы тоже с ними неплохо знакомы. Нужно только узнать, сильно ли они сейчас заняты в Столице и как вообще у них дела. Я не настаиваю, чтобы вы его убили. Скорее, наоборот. Его пока нельзя убивать. Его нужно взять под наблюдение и, если получится, вернуть под наш контроль. Надежнее всего - сюда, во дворец Патриархов. Лишь в случае, если этого не выйдет, как вариант, возможно физическое устранение. Но это будет целиком и полностью зависеть от той цели, которую он перед собой поставил. Если цель для наших интересов вредная... - кир Хагиннор показал перекрещенные ладони, что на публичном ходжерском суде означало 'казнить'.
  
  - А можете что-нибудь показать, господин Ли Фай, - подал голос капитан Глаар. - Из вашего и обсуждаемой личности арсенала базарных фокусов. Если я правильно понял все то, о чем вы говорили.
  
  - Вы позволите? - спросил Ли хозяина острова.
  
  Кир Хагиннор развел руками, давая понять, что не возражает.
  
  Ли встал из-за стола, высыпал перед собой коробочку канцелярских кнопок, которыми к планшетам крепят морские карты. Перевернул несколько не так легших остриями вверх и оперся на них левой ладонью, вгоняя их в руку до шляпок. Госпожу Шерилар передернуло и она отвернулась.
  
  - Так я тоже могу, - сказал Глаар, впрочем, не очень уверенно.
  
  Ли протянул капитану ладонь с кнопками:
  
  - Можете их пошевелить, я не чувствую боли.
  
  Тот вынул одну. На ладони выступила кровь, а Ли другой ладонью неожиданно провел Глаару по виску, по щеке и оставил руку у того на шее.
  
  - Все хорошо, господин Глаар, мне не больно, и мне сейчас будет нужно ваше внимание. Я скажу вам, что делать дальше. Сосредоточьтесь и смотрите мне в глаза. Смотрите мне в глаза... Спать. - И резко толкнул голову капитана вниз, к коленям, перехватив трогавшую кнопки руку за запястье. 'Фокусов' он не показывал давно, и даже не был уверен, что со скептически настроенным капитаном номер вообще может получиться. С госпожой Шерилар было бы на порядок проще. Но капитан так и остался сидеть на стуле, сложившись пополам и оставив руку в облепленной кнопками ладони Ли. Ли осторожно распрямил его, продиктовав настройки. Они сосчитали пальцы на руках у капитана, на одной получилось семь, на другой восемь. Потом капитан признался, что он маленькая девочка и ему три года. После чего Ли счел необходимым его разбудить.
  
  - Забавно, - откомментировал кир Хагиннор. - Вы что же, с любым можете такое проделать?
  
  - Нет, - покачал головой Ли. - Только с теми, кто мне доверяет. Или с теми, кого я застал врасплох. А с некоторыми не получится в любом случае, например, с Лаллемом. Он меня к себе настолько близко не подпустит. На самом деле все эти психоигры - изрядная дрянь. Для повседневного использования я стараюсь не употреблять ничего из их арсенала, иначе жить становится некомфортно, словно я всерьез нарушаю закон.
  
  Он по одной стал вынимать из ладони кнопки, а презрительная прежде госпожа Шерилар со странным благоговением подала ему свой платок. Капитан Глаар изумленно пересчитывал свои пальцы.
  
  
  * * *
  
  - Госпожа Гаргале прислала вам подарок, - Нита почтительно присела, протягивая Лалу фиолетовый бархатный сверток. - Если вам угодно, госпожа, я помогу одеться.
  
  Лал был уже одет и давно справился с этим сам.
  
  - Это что-то значит, Нита? - спросил он. - На мне теперь лежат обязательства?
  
  - Госпожа Гаргале хотела с вами повидаться. - Нита опять присела, держа сверток на вытянутых руках, а глаза потупив в пол. Третья перемена в ее поведении Лала ничуть не радовала. Сначала это был сотрудник безопасности, потом ночной заговорщик, сейчас - прилежная и почтительная служанка. Видимо, Лала много обсуждали, и от каждого обсуждения мнение о нем у хозяев Ниты менялось, а Нита уже транслировала Лалу проекцию.
  
  - Кто такая госпожа Гаргале? - спросил Лал.
  
  - Сестра кира Иуркара. Воспитательница его детей. Она ждет вас на завтрак.
  
  - О, - сказал Лал. - У него есть дети. Хорошо, я зайду.
  
  Нита еще больше вытянула сверток перед собой. Руки у нее начали дрожать.
  
  - Положите на кровать, я не стану переодеваться.
  
  Возможно, это было невежливо, но повод попрекать себя подарками Лал давать не хотел. Заботящихся о нем в непонятных ему целях становилось многовато. Он, конечно, номинально политическая фигура, но, на самом деле, уже списанная в расход. Ферзь, снова превратившийся в пешку. Лал крутанул на руке браслет. Два десятка новых слов, которые он запомнил утром, касались его военной биографии. На женской половине могли понадобиться другие слова. Не сказать, чтоб он был сейчас готов коммуницировать, зато хотел есть.
  
  Женская половина в комнатах саврского князя отличалась от мужской тем, что стены здесь были завешены дырявыми гобеленами и полинявшими одеялами, а по всем поверхностям в изобилии рассыпаны разной степени потертости подушки. Госпожа Гаргале была высокой блондинкой с немного лошадиными чертами бесцветного лица. С ее возрастом, как и с возрастом самого саврского князя, Лал затруднился. Ей могло быть двадцать пять, а могло быть и сорок. Женщина, сопровождавшая брата в военном походе и воспитывавшая чужих детей, вряд ли состояла в браке.
  
  - Ах, бедняжечка, как же мне вас жалко, - бросилась она к Лалу, едва тот появился на пороге. Схватила его за руку и повлекла в самое крупное скопление подушек на скамью, напоминавшую садовую. Нита уже подставляла туда столик и несла дымящиеся чашки. - Я так вам сочувствую! Но вы такая смелая!
  
  Лал не был настроен на бесцельный обмен любезностями. Зато госпожа Гаргале щебетала за двоих, если не за троих. Можно было не трудиться с подбором слов, все равно эти слова некуда было вставить. Лал ждал, когда же госпожа Гаргале доберется до причины приглашения. Если, конечно, причина эта - не праздное любопытство. Но госпожа Гаргале несла чушь про то, как она была однажды в таргской Столице и как ей там не понравились люди, нравы и мода. В конце концов Лалу надоело, и он довольно невежливо перебил ее вопросом:
  
  - Где сейчас ваш высокорожденный брат, кир Иуркар?
  
  - На военном совете, - слегка опешив отвечала саврка.
  
  - Благодарю за трапезу, - Лал мигом поднялся и, несмотря на то, что его пытались удержать за руку и с помощью каких-то несущественных возражений, покинул женские покои.
  
  - Через двор, - шепнула караулившая его на выходе Нита, указала, куда именно идти и добавила: - Желаю удачи.
  
  Когда Лал поднялся на галерею внутреннего двора, закрытую от солнца старым парусом, он понял, чей это был план. У кира Иуркара при его появлении недовольно задергалась щека. На большом столе лежала шелковая карта и были расставлены позиции войск. Белыми и черными камушками. Кроме тех, с кем Лал уже был знаком, присутствовали еще трое. Один красноглазый, подле Амрая, видимо, его соратник или помощник из наемников. Толстый человек в дырчатых перчатках без пальцев и в доспехе из нашитых на кожаное основание металлических гравированных пластин, очень разных по цвету, размеру и степени изношенности. Лалу подумалось, что это какие-то трофеи. Третий выглядел как придворный и скорее как тарг, а не как савр или безродный обитатель Внутренней области, где у кого деньги, тот и сиятельный кир. На нем был хороший столичный кафтан без намека на военную принадлежность.
  
  - Вы опоздали, - сказал Нолар Дигон.
  
  - Не смертельно, - отвечал Лал, становясь у карты рядом с Амраем и пытаясь оценить, чего они тут понастроили.
  
  - Не смертельно, - неожиданно легко согласился кир Дигон. - В каком чине вы были в армии своей страны и какую должность занимали?
  
  - Полковник, начальник безопасности гарнизона, командир гарнизона, - заученной фразой отвечал Лал.
  
  - Гарнизон города или крепости?
  
  - Мобильный объект стратегического назначения.
  
  - Мобильный - что значит? - попробовал спросить придворный, но под взглядами Амрая и Дигона поднял ладони, давая понять, что его вопрос не требует срочного ответа.
  
  - Численность гарнизона?
  
  - Четыре тысячи двести пятьдесят человек.
  
  - Серьезно, - покачал головой князь Внутренней области. - И как вы с такой службы попали в государеву постель?
  
  - Так было нужно.
  
  - Кому?
  
  - Моим людям.
  
  - То есть, ваше замужество имело характер самопожертвования? А теперь вашим людям вы в качестве государыни не нужны?
  
  - Теперь я не нужен государю.
  
  - 'Не нужна', - поправил саврский князь.
  
  - Я плохо говорю по-таргски, - огрызнулся Лал. - Не цепляйтесь.
  
  - Вносите ваше предложение, - распорядился кир Дигон. - Что вы хотели сделать с моим войском?
  
  Лал слегка потеснил Амрая с его одноплеменником и сгреб в сторону все камешки, и белые, и черные.
  
  - У вас есть пехота и реннские стрелки, - сказал он. - У таргов пехоты нет. И средств бороться с организованной пехотой нет.
  
  - Две тысячи копий против пятнадцати тысяч сабель это не пехота, - подал голос толстый человек в перчатках. - Для них наша пехота будет как капуста для кухарки.
  
  - Таргские всадники - иррегулярное ополчение, они, быть может, прекрасны в одиночном бою, но не способны сомкнуто маневрировать. Обычное для таргов построение может только атаковать в лоб, при попытке отвернуть от опасности или остановиться, оно при набранной для атаки скорости представляет опасность для себя самого и затратит очень много времени на маневр. Кроме того, среди ваших военных бытует убеждение, будто один конный боец стоит десяти пеших, совершенно неверное, если не сказать - вредное. Смотрите, что я предлагаю...
  
  Лал быстро стал расставлять камушки в новый военный порядок, объясняя, кто есть кто.
  
  В какой-то момент кир Иуркар сказал:
  
  - Это бред.
  
  - Самоубийство, - добавил Нолар Дигон.
  
  Амрай ничего не сказал, а толстый, украшенный трофеями, неожиданно подставил в построение Лала камушков со своей стороны и довольно потер руки.
  
  - Вы, изучавшие военное искусство по реннским свиткам, не знаете, - обратился он к военачальникам. - Вот именно так борейские горные стрелки повернули обратно реннское конное войско в тридцать тысяч сабель в семьсот седьмом году у Кавалкалла и сбросили его в Бездну. Здесь, где сейчас Ияш, была Бездна, вот здесь, где переправа - Мост-Над-Пропастью. За ними лежал Борей, их страна, отступать им было некуда, и свой позор реннцы не записали в историю так обстоятельно, как следовало это сделать, чтоб не повторять ошибок. Зато в сторону Борея они больше ста лет не суются.
  
  - У нас мало пехотинцев для этого плана, - попробовал возразить Амрай. - При достаточной ширине строя, на большую глубину нам просто не хватит людей. А неглубокий строй будет прорван.
  
  - Спешьте часть конницы, - сказал Лал.
  
  - Это бред, - снова сказал кир Иуркар. - Савры никогда не согласятся воевать пешими.
  
  - А кто командует саврами? - удивился толстый. - Разве вы им не хозяин, не командир? Лично я верю, что это единственный план, который может ваших савров спасти. Если им не везет в конном строю, может, ближе к земле, которую они защищают, им повезет больше?
  
  - Допустим, - сказал Нолар Дигон. - Войско внутренней области может воевать и в пешем строю, мы не привередливые. И не гордые.
  
  - И у вас плохие лошади, - сказал кир Иуркар.
  
  - Зато у вас хорошие, - заметил Лал. - Если пехоте придется отступать, конница прикроет ее с флангов. Если потребуют обстоятельства, пехота сама двинется вперед.
  
  - А если пехота побежит?
  
  Лал развел руками:
  
  - Тогда она погибла.
  
  - Я должен подумать. - Нолар Дигон пошел вокруг стола, чтобы лучше оценить предложение. - Я допускаю, что план реален. Тем более, что командира Дадана я безмерно уважаю. Но готов согласиться я на такое безумие только в случае, если вы встанете в центре в первую линию, моя государыня. Только так я смогу всерьез принять ваш план.
  
  - Без вопросов, - пожал плечами Лал.
  
  
  * * *
  
  Два дня ушли на подготовку. Неустройство в государевой семье и, соответственно, в таргском лагере сыграло саврам и внутренним обитателям на руку. За эти два дня никто, кроме Дадана, командира реннских стрелков и начальника над разношерстными пехотными командирами, с Лалом почти не разговаривал. На женскую половину управы приглашений тоже не поступало. Зато в лице Дадана он нашел преданного и понимающего союзника. Время было потрачено на осмотр местности, приготовление копий и рогатин - рощу и небольшой соседский лесок извели под корень - разбрасывание 'чеснока' в строго оговоренных местах, куда своя конница ни при каких условиях не должна была соваться, и работу с пехотными командирами и подающими сигналы музыкантами, которым, вместе с пехотным пополнением, следовало разучить неукоснительное исполнение всего трех команд: 'держать строй', 'сомкнуть строй' и 'на колено'. С Амраем в соседних комнатах они жили, как полузнакомые соседи. Дигон не показывался вовсе. И лишь однажды, вечером накануне решающего сражения, Лала в коридоре управы подкараулил кир Иуркар.
  
  - Ты дура, или как? Ты понимаешь, куда ты лезешь? - прозрачные глаза саврского князя сверкали гневом. - Ты понимаешь, что это верная смерть? Полковник, мать твою! Что ты могла видеть в своем гарнизоне!
  
  - Больше, чем ты себе представляешь, - Лал попытался уклониться от дальнейшего разговора и пройти мимо, но саврский князь растопырил руки.
  
  - Останься здесь, никто не посмеет тебя осудить. Если хочешь, я возьму вину на себя, скажу, что это я велел тебя не выпускать.
  
  - Это дело чести, если вам известно такое понятие, - холодно сказал Лал.
  
  - Мне известно такое понятие. Самое глупое понятие из всех, которые мне известны.
  
  Лал посмотрел саврскому князю прямо в глаза и не отводил взгляда, пока тот не отступил в сторону и не освободил дорогу.
  
  - Дура, - произнес ему в спину кир Иуркар.
  
  На позиции выдвигались в ночи и в тумане. Тарги наблюдали за подготовительными перемещениями в саврском лагере и за подготовкой к военным действиям. Кир Иуркар за эти два дня велел казнить пять или шесть пойманных шпионов. Проскользнул ли кто-то сквозь патрули и заставы, известен ли план в имперском лагере, поняли ли там, что с саврской стороны задумано, оставалось только гадать. С той стороны тоже ловили шпионов, но двое все же прошли, и Лал знал, какие известия они доставили.
  
  Первый министр Дин, желая придержать войска, не рассчитал одного: что агиллейские тарги могут отказаться прекратить военный поход. Отправить их домой было невозможно, поскольку дома их были сожжены и разграблены нашествием савров и внутренних обитателей. Двадцать тысяч сабель поредели наполовину, до десяти или одиннадцати. Левое крыло Северной армии ушло на таргский берег полным составом, подчиняясь приказу, так как в крыле агиллейских таргов не было. Осталось правое, исконно агиллейское. И оно рвались мстить. Еще немного, и тарги выступили бы, вопреки приказу командования, так или иначе закончив затянувшееся противостояние. Так что саврское наступление было для них долгожданным поводом поквитаться, а отнюдь не неприятностью. И именно поспешность на радостях лишила их серьезной доли организации.
  
  Ночной туман и серый степной рассвет скрыли начало выступления саврского войска, тем более, что шло оно, вопреки обыкновению, как крестьянское ополчение, пешком. Тарги обнаружили их по специально зажженным огням, трубам и барабанам - сигналам для резервной конницы, что пешее войско заняло позиции. Когда над горизонтом блеснули первые лучи солнца, тарги были в седле и почти построились. Нет, они не ожидали увидеть пеший фронт противника, развернутый больше, чем на лигу и краями упирающийся в природные препятствия. И не ожидали, что этот фронт практически непреодолим для таргской конницы. Когда первые ряды тупого клина напоролись на поднятые по команде рогатины и копья, а несколько последующих легли под залпом пятисот арбалетчиков и двухсот лучников, стоявших сразу за рогатками, следующие ряды попытались свернуть, но края клина, состоящие из более опытных и хорошо обученных воинов, не дали собственному центру повернуть и бежать, и таргский строй смялся изнутри. Лошади почуяли не человеческую, привычную им в битве кровь, а родную, лошадиную, заметались, роняя всадников. Подход таргского резерва ничего не решил. Пехотинцы по команде становились на колено, и Дадан командовал залп. Тарги, поняв, что вместо лихой рубки на саблях получилась невыгодная расстрельная свалка, просигналили отход на недосягаемое для арбалетчиков расстояние и разворот на новое построение. Возможно, несколько несвоевременно. В двух местах прорыв почти получился. А завернувшие на карусель тарги получили по себе еще два полноценных залпа.
  
  Амрай исполнил свой уговоренный маневр удивительно красиво. Его конница вылетела с правого фланга и повернула остатки не успевших перестроиться таргов обратно к реке. Иуркару со вторым резервом на левом фланге и вовсе не осталось никаких дел, кроме как торжественно выехать на очищенное от врага поле. Тарги, злые и окровавленные, убирались с саврского берега вплавь. Ияш с широкими отмелями и спокойной водой не препятствовал им удирать и выкрикивать оскорбления с другого берега. Они потеряли человек пятьсот. А их многократно битый до того противник - не больше двадцати.
  
  Лал слегка пришел в себя от того, что его обнимал за плечи, тряс и целовал в макушку Дадан, все это время бывший рядом, но на четыре шеренги глубже в строй. Немногочисленные щиты первого ряда и длинные копья второго и третьего были брошены на землю, рогатки из первого кое-где все еще наклонно торчали остриями в сторону имперского берега. На некоторых висели кровавые клочья. Кто-то из строя пошел мародерствовать, кто-то добивал раненых, кто-то волок пострадавших товарищей в сторону штабной управы, где неподалеку был развернут госпиталь. Каким бы Лал ни был профессиональным военным в теории, а убивал он сегодня впервые в жизни. Скольких - не сосчитал, кого - не смотрел. Просто механически действовал, как когда-то учили, отключив при этом оценочную сторону своих поступков. Даже слова Дадана: 'Все кончено, мы сделали это!' - дошли до него раза с четвертого или пятого. Дадан, в отличие от Лала, был в совершенно чистой одежде, зато Лал с ног до головы в крови, по большей части, если правильно помнил, в лошадиной. Еще кто-то из солдат, стоявших рядом, дружески толкал его кулаком в бок и говорил: 'Не хотел бы я оказаться твоим врагом, малышка', - еще кто-то требовал: 'Покажи сиськи. Ты обещала, что покажешь, если устоим!' - 'Не обещала', - возразил Лал, сбившись с определения себя, как доминанты, в женскую сторону. 'Обещала', - смеялся Дигон. 'Потом покажу', - отвечал Лал. 'Вот всегда так. Сначала пообещают. А потом - потом...'
  
  А 'потом' Лала расклинило окончательно и он заново увидел все, что вокруг. Как оно есть на самом деле. И стал смотреть на небо. Хорошо еще, что почти ничего пока не слышал, уши закладывало волнами звона. Дадан потряс его сильнее и сказал: 'Пойдем-ка назад. Нам здесь больше делать нечего. - Повернулся к мальчишке-барабанщику и велел: - Сигналь 'по бабам'. Кому как, а мне жрать охота'.
  
  Спас его, как уже повелось, Амрай. Налетел откуда-то на такой же белой и красноглазой лошади, как сам, едва не затоптал. Шальная, по уши забрызганная кровью кобыла, привыкшая не считать людей за препятствие, наступила Лалу на ногу. Кажется, Лал зарычал, а Амрай, свесившись с седла, обхватил его, втащил к себе, и прижал к груди так крепко, что Лал едва не задохнулся. Адреналина кругом было разлито не меньше, чем крови. Но Лал свою задачу выполнил.
  
  
  Глава 3.
  
  
  Не успел Фай вернуться на Гранитный остров, за ним прислали от следователя. Не так, чтоб срочно, с сообщением, что дело завершено, и завтра все бумаги отправляются в Трибунал.
  
  А дальше новости посыпались, как горох. Пока ходил в подвалы брать копии бумаг и договариваться обо всяких частностях, в командный пункт во второй спальне пришла фото- и видеоинформация о находке на соседнем континенте. Корабль 'Летучий Змей' вмерзший в ледяную глыбу и покрытый спрессованным снегом, найден был давно, но вход в жилые отсеки проделали лишь сегодня. А на частный коммуникатор свалилось текстовое сообщение: 'Есть разговор. Через четыре дня буду в Столице, встретимся в кабаке 'Приходи вчера' на Хлебной площади в начале вечерней стражи. Обязательно. Это в твоих же интересах'. Порядковый номер коммуникатора Фаю ничего не говорил, половина из них была в общем пользовании, - во всяком случае, сто семьдесят восьмой ни за кем персонально не числился. Но текстовые сообщения не могли быть делом полулюдей, даже Доброго Хозяина. Фай пробил локацию - архипелаг Ходжер, остров Джел. Теневая столица империи. Очень закрытая столица. Мозговой и, отчасти, финансовый центр. Нельзя было сказать, что он не догадывался, от кого сообщение. Написал в ответ: 'Хорошо, буду'. Внутри стало тоскливо, хоть снова иди плачь на подоконник. Но два срочных дела были прежде всего.
  
  Следующим утром на Бо должен был приземлиться бот с тремя сотнями верхних и с аппаратурой для работы на 'Летучем Змее'. Погибший корабль лежал за полярным кругом, там было чертовски холодно, почти как на Бенеруфе. Третье важное дело - чтобы не возникло конфликта между нижними и верхними - он надеялся, уладится как-нибудь само собой. Все-таки, на этот раз на Бо прибывали не заносчивые командиры верхних, а просто бригада техников. С ними нижним таю делить было нечего, техники сами низшая каста, обслуживающий персонал звездолета. Но Сеймур Сан отчего-то волновался. Летал на Бо их встречать, без Фая. Когда вернулся, сказал что очень устал. Фай тоже устал. Устал беспокоиться, что что-то не так, устал бояться за личную жизнь и возможные дрязги. Он уже один раз отпустил Маленького Ли. В надежде, правда, что тот подурит и вернется, но возвращаться-то ему было некуда. Место занято. Что делать после того, как он дал о себе знать? А, наплевать. Никто не стесняется уйти в загул, почему Фай должен стесняться за себя и других? Пусть все кругом делают со своей личной жизнью, что хотят. Его ждет полярная область и погибший корабль. А от тех данных, которые можно там получить, зависит дальнейшая судьба мира Тай.
  
  
  * * *
  
  Управа была совершенно пуста. Видимо, в успех предприятия тыловые и обозные не верили. Упаковали вещи, а кое-где забрали и мебель, и отбыли подальше вглубь Савр-Шаддата. Ладно, хоть ставни с собой не прихватили. В той комнате, где ночевал Лал, из всего имущества осталось только подаренное ему фиолетовое платье с рукавами из розового газа. Как раз под цвет еще не сошедших с шеи и плеч синяков. По-прежнему свернутое, оно лежало на полу в пыли и мусоре. Его даже никто не украл. Лал взял этот сверток и пошел в сторону общей уборной внутри управы, где из осколков когда-то фигурного, украшенного мраморными цветками крана лилась в каменную чашу ледяная вода, подведенная из родника.
  
  В одиночестве и тишине ему удалось сделать дыхательную гимнастику, чтобы привести себя в порядок и переключиться, и он почти успел вымыться до пояса. Амрай, высадив его на ступенях галереи и внезапно поцеловав в лоб, умчался по военным делам. Некоторое время вокруг было спокойно, а потом управа зашумела, разом и вся. Чтобы никого не смущать, платье пришлось натягивать прямо на мокрое тело, поверх армейских штанов и сапог. Кафтан и рубаха для носки больше не годились, заскорузли от крови, в нескольких местах были прорезаны и порваны - Лал не помнил, кем и в какой момент свалки. На плече у него самого была пустяковая рана, он тоже не помнил, кто и когда его задел. Он даже ее не чувствовал, без всякой саморегуляции, само собой получилось.
  
  Вопрос: 'Вот что ты делаешь, а?' - застал его в момент, когда, извернувшись значком 'зу' и спустив с плеча газовый рукав, зубами и левой рукой Лал завязывал на себе кусок тряпки, оторванной от рубахи с единственного чистого края, поскольку под прозрачным розовым рукавом платья распоротая кровоточащая рука выглядела бы неэстетично.
  
  В дверном проеме стоял князь Внутренней Области кир Нолар Дигон.
  
  - Так помоги, - предложил Лал, путаясь в ускользающих завязках. - Я же тебе помог.
  
  - Это я помог тебе. Твоя война - это твоя война, не путай ее с моей. Ты выиграла свою битву с моей помощью. Больше никакой помощи от меня не жди.
  
  Лал смолчал, зубами затягивая узел.
  
  - Ты не можешь не видеть, что ты делаешь, - продолжил князь Дигон. - Ладно, Иуркар. У него всегда был полусъехавший колпак, сейчас он просто сполз ему на глаза окончательно. В лагере, кроме тебя, ни о ком не говорят. Ты даже монаха Амрая, который ничего не чувствует и ничего не хочет, опутала каким-то колдовством, он постоянно оглядывается, где ты. И задыхается, едва увидит. Смотреть противно. Уезжай. Я готов от тебя откупиться. Сколько тебе нужно? Деньги, слуги, вещи. Я тебе всего дам. В разумном, конечно, размере. Только убирайся отсюда. Я понял, за что тебя вышвырнул государь Аджаннар. Я бы на его месте поступил так же. Кстати, если тебя это обрадует, ходит слух, что он отрекся от престола. Ты полностью победила всех, успокойся на этом.
  
  - За что вы меня так ненавидите, князь Дигон? - усмехнулся Лал. - Ревнуете к вниманию, которое я привлекаю? А может, я просто сильный человек, и многие меня ценят по достоинству?
  
  - О, несомненно, - князь сделал несколько шагов в сторону Лала. - Обладай я хоть долей вашей силы, ко мне тоже липли бы все окрестные князьки и вся озабоченная солдатня. Ненавижу?.. - Нолар Дигон засмеялся, и вдруг, подступив совсем близко, на секунду прижался к бедру Лала низом живота, чтоб понятно было, что он на самом деле испытывает. - Это разве называется 'ненависть', государыня?.. Нет, это называется 'общее помешательство'. Ты как отравленный колодец в подземном городе Молочь. Если человек в своем уме, какую бы жажду он ни испытывал, он не станет из него пить. Он даже не пойдет в его сторону, надеясь на чудо, что вдруг, именно ради него, ядовитая вода просветлеет и не убьет его. Уезжай, пока отравлены еще не все вокруг тебя. Тебе же будет лучше.
  
  - Хорошо, - сказал Лал. - Как только придумаю, куда, я уеду.
  
  На каменную плитку пола, глухо звякнув, упал увесистый кошель с деньгами.
  
  - Думай быстрее, - бросил князь.
  
  
  * * *
  
  Платье было мало в груди и велико по росту. Лал не хотел идти на вечерний пир, но Амрай сказал, что надо, и что он постарается оградить Лала от неприятных инцидентов. Женщин за генеральским столом не было. Госпожа Гаргале, вернувшаяся в управу, закрылась на женской половине во флигеле Иуркара. Ниту в этот день Лал вообще не встречал, шнурки на платье ему помогал затягивать Амрай. К столу бесконечной чередой подходили те, кто хотел поблагодарить и поздравить, и изрядная часть шла к самому Лалу - поцеловать рукав, дотронуться до руки и поклониться. Саврский князь сидел со стеклянным взглядом, он с самого начала хорошо выпил. Нолар Дигон выглядел доброжелательным и ласково улыбался, хотя в этом и заметна была изрядная доля фальши. Дадан ел за четверых, расправляясь с огромным блюдом жареного мяса, ему сейчас было ровным слоем положить на всех. Амрай с постным видом жевал свою обычную лапшу и запивал сильно разбавленным вином. При всем том, общее напряжение за столом не нравилось никому из присутствующих. Не чувствовалось, что это праздник в честь победы. Ну, победа, думал Лал. Завтра тарги соберутся с силами и снова придут на саврский берег. Только теперь поведут себя умнее. Их не разбили, их просто прогнали. Так что сила все равно за ними. Праздновать-то особо нечего.
  
  Выбрав момент, когда стол обносили вином, Лал, насколько это было можно сделать незаметно и быстро в длинных юбках, ускользнул с внутренней галереи управы на внешнюю. Его штормило. Не из-за того, что он на практике опробовал сегодня искусство, которому учился всю предыдущую жизнь. Совсем нет. С ним так бывало всякий раз, когда он достигал поставленной цели. Или когда цель пропадала. Будучи в очень плохом физическом и моральном состоянии после острова Бо он, тем не менее, без особых проблем владел собой, пока думал, что убьет Доброго Хозяина. Как только до него дошло, что нет, не убьет, вся его выстроенная изнутри защита рассыпалась в песок и развеялась по ветру, ему было больно, плохо и он нуждался в помощи, пока не поставил себе следующую цель. Доказывая то, что его нельзя ни сломать, ни подчинить, ни заставить делать что-либо против его собственного выбора, он действовал расчетливо, смело и, часто, бессовестно. Ну, доказал. А дальше-то что? Получилось не лучше, чем с этой саврской войной. Сражение выиграно, война, по большому счету, все равно будет проиграна.
  
  - Ах, милочка, вам так идет этот цвет, - голос госпожи Гаргале вывел Лала из оцепенения. - Жаль, что у вас нет подходящей обуви. Это платье плохо смотрится с военными сапогами.
  
  Лал сидел в проеме все того же окна, на котором провел в штабной управе первый день. Внешняя галерея смотрела на лагерь. Там, на фоне многочисленных костров, царила праздничная атмосфера всеобщего перепоя. В этом театре теней и варварской визгливой музыки, в отличие от генеральского стола, искренне радовались сегодняшнему дню и не морочили себе голову излишней политикой или неизвестностью дня завтрашнего. А сверху на темнеющем бархате мигали звезды. Ни одна из которых больше не была своей.
  
  - Госпожа Гаргале, - сказал он. - Зачем вы разыгрываете из себя дуру? Хватит манерничать.
  
  Кажется, сестра саврского князя вздохнула с облегчением:
  
  - Я не знаю, как полагается с вами разговаривать. Давненько у нас не водилось героев. И никогда герои не приходили с женской половины. Даже чтобы воевать с собственными мужьями.
  
  - Не одобряете?
  
  - Не одобряю. Но понимаю. Кир Иуркар... он убил свою жену. Нет, не за что-то. Просто так. Приехал в дурном настроении, она была беременна близнецами... Я должна выполнять его приказы, и он приказал мне всеми правдами и неправдами удержать вас сегодня на женской половине. Но, в отличие от него, я-то понимаю, что, раз вы не боитесь таргского императора, то и брата моего бояться не будете. По правде говоря, я не думаю, что ему нужна такая жена, как вы. Не думаю, что и вам нужен такой муж...
  
  - Я тоже не думаю, что мне нужен муж. Ни такой, ни какой-то другой.
  
  - Мне поручено сделать вам от имени кира Иуркара предложение. И еще передать его слова: он обещает, что изменится и станет другим человеком, будет уважителен и ласков. Он повздорил из-за вас с киром Ноларом и дал ему слово не разговаривать с вами. Ну, по крайней мере, до вашего согласия не разговаривать. Я выполнила данное мне поручение, - и она отдала Лалу честь, как солдат офицеру, щелкнув каблучками.
  
  Как только она удалилась, из тени выступил Амрай.
  
  - Слышал? - поинтересовался Лал. - Убей меня прямо сейчас. Скажу тебе спасибо.
  
  - Для этого должна быть причина, - отвечал Амрай.
  
  - Причин достаточно. Я не знаю, что делать дальше. Мне некуда идти. У меня нет цели.
  
  - Могу тебя пожалеть, - иронично сказал монах. - Все это смертельно серьезно. Прямо как предложение кира Иуркара.
  
  Амрай сел в оконном проеме рядом. Лал убрал с подоконника ноги и передвинулся так, чтобы опираться на Амрая спиной.
  
  - Знаешь, - сказал он, - это не смешно.
  
  - Не злись, - Амрай укрыл его широкими рукавами своей парадной одежды. - У нас нет на сегодня постелей. Мой ординарец пьян, в обозе ничего не найти. Даже одеяла дырявого нет.
  
  Лалу было все равно. Он устал и заблудился. Амрай тоже примолк и сидел, не шевелясь. И Лал подумал было, что отсутствие одеяла на сегодня самая большая проблема эргра Амрая. Теплый травяной воздух, смешанный с дымом, убаюкивал. Лагерь вдалеке гудел равномерно, из музыки постепенно выпадали визгливые ноты. Зато издали добавился волчий вой. Лал внутренним усилием остановил круговорот тяжелых мыслей и начал дремать, но резко очнулся, когда ему на шею упала теплая капля. Вслепую протянул руку назад и дотронулся Амраю до лица.
  
  - Амрай, - сказал он, - ты чего?
  
  Амрай отодвинул щеку от его ладони.
  
  - Зачем я тебе такой нужен? - спросил он.
  
  - Ты сам однажды пришел меня спасать. Помнишь?
  
  Амрай помолчал. Едва слышно хлюпнул носом.
  
  - Наверное, я зря с ними сейчас пил. Я пьян. За тринадцать лет я впервые жестоко жалею, что решил стать таким, - сказал он.
  
  - Зачем ты вообще такое решил?
  
  Амрай молчал так долго, что Лал подумал: он не ответит. Но ответ прозвучал.
  
  - Проще, чем можно вообразить. Я был молод, решителен, служил в гарнизоне пещерного города и любил девушку. Она тоже говорила, что любит меня. Родители, не спрашивая, выдали ее замуж за другого, в другой пещерный город. Как только мой контракт истек, я бросился следом и мечтал ее спасти. От человека, с которым она вынуждена жить против собственной воли. Мне именно так почему-то представлялось. Когда я нашел ее, я увидел, что она счастлива. У нее любящий муж, которого она ждет домой, у них крошечный сын, который похож на них обоих... Кто я такой, чтобы спасать человека от счастья? Кто я такой, чтобы решать, что со мной ему будет лучше?.. Я повернул в самый ближайший монастырь по дороге. Он оказался монастырем Чистых Братьев. Я не хотел еще раз так же... попасть в капкан собственных заблуждений. Ну, и не знал, что в жизни бывают фатально необратимые поступки, не было опыта. Мне пообещали, что это гарантия. Тринадцать лет я в самом деле ни о чем таком не вспоминал и не жалел. А сейчас получается, что меня обманули. Это все сидит в голове. Отрезать нужно было голову. Чтоб не жалеть ни о чем. Чтоб раз и навсегда.
  
  Лал не сказал вслух то, что подумал, сказал другое:
  
  - Я не хочу обманывать тебя, Амрай. Ты мне помогаешь. Я тебе доверяю. Может быть, только потому, что ты... такой. Был бы ты как все, мне пришлось бы держаться от тебя подальше.
  
  - Не было бы счастья, да беда с собой привела, - невесело усмехнулся Амрай и вытер лицо рукавом. - Расскажи мне про себя. Немного. Как получилось, что ты сейчас здесь?..
  
  Лал решил, что дистанцию можно больше не выдерживать и, не без помощи Амрая, перебрался к тому на колени. Амрай снова укрыл ему голые плечи рукавами.
  
  Рассчитывать обратимость действий и их последствия Лал был приучен, но, с точки зрения зависимости добра от зла, на события своей жизни еще ни разу не смотрел.
  
  - Получилось так, что я сейчас живу лишь благодаря одному кошмару наяву, который мне все время снится, - сказал он.
  
  И стал рассказывать. Про Врага, про письмо, про бунт верхних, про ласковую встречу на острове Бо с кулаками и битой бутылкой, про то, как должен был убить императора, как держался из последних сил, и хорошо держался, подбирая момент, а тот его вдруг погладил по голове и расплакался. Искренне. Сломав Лалу вообще все, что тот себе понастроил в недалеких, на тот момент, планах. Без этого острова Бо Лал убил бы себя и императора, не задумавшись ни на секунду. Как потом пытался отделаться от этой слабости, которую считал ошибкой. Что-то перерешить, переделать, переиграть, перевернуть. На самом деле остров Бо подарил ему любовь и жизнь. Которые Лал, своим ненужным упрямством загнал в глубокую яму, приняв любовь совсем не за то чувство, за которое следовало, и не придав жизни должной ценности. Теперь из всех возможных целей на его горизонте - разве что цель вернуть все, как было, чего-то стоит. Только страшно. Кир Иуркар выразился очень правильно, назвав вчера честь самым глупым из известных понятий.
  
  - По-хорошему и по-правильному, тебе нужно к нему вернуться и просить прощения, - сказал Амрай. - Он много для тебя сделал. В том, что ты так горда, он не виноват.
  
  - Не смогу, - покачал головой Лал. - Да и он... не простит. Я слишком серьезно его обидел.
  
  - Тогда просто забудь. Жалеть себя не приносит пользы...
  
  - Если б я умел жалеть себя, мне было бы намного легче жить. Я не жалею себя, Амрай. Я себя ненавижу.
  
  - Зря. В жизни можно быть либо сильным человеком, либо счастливым человеком. Я не встречал еще никого, кто сумел бы надолго схватить и того, и другого. Конечно, ты сильная. И государь человек сильный. Это правильно. Пережить такое - нужна сила... Но, может быть, пришла пора пойти другим путем?
  
  - Каким именно?
  
  - Уступить.
  
  - Ты подаешь мне гениальные, но неосуществимые идеи, эргр Амрай, - Лал погладил Амрая по щеке. На этот раз тот не стал откидывать назад голову.
  
  - Я и не претендую на другое, - сказал он. - Мы, вроде, не дети. Пора учиться правильно делать то, что хочется, а не стиснув зубы то, что не хочется, но что кажется правильным на данный момент.
  
  - Это тоже заведомо невозможная вещь, - вздохнул Лал. - Мне хочется спать, и мне нет дела, что обниматься с тобой неправильно и спать нам негде. Я усну прямо здесь и сейчас, потому что, пока я с кем-то рядом, я не вижу во сне кошмаров. Можно?
  
  - Жаль, конечно, что ты меня плохо слушаешь... - Амрай тоже вздохнул и кончиками пальцев провел Лалу по поднятой корсажем груди. - Но ты спи. Я не помешаю. Я просто совсем забыл, как это...
  
  'Вспоминай, друг, только дай мне три минуты покоя. И я снова буду я', - подумал Лал, выключая сознание. Напоследок почувствовал, какими мягкими, оказывается, могут быть презрительные губы, когда дотрагиваются до синяков на шее. И сколько осторожной нежности в загрубевших от оружия и походной жизни руках. Вот так монах. Вот так евнух. И насколько глубоко он решил оживить собственную память?.. Но восстанавливать свой ресурс за чужой счет было гораздо проще, чем приводить себя в равновесие самостоятельно. Зря раньше он этот способ не использовал.
  
  Три минуты обернулись тремя часами. А пробуждение сопровождалось грохотом и бранью. Дадан, похоже, что трезвый, держа в одной руке фонарь и саблю, замотанную в кафтан саврского князя, другой рукой тащил этого самого князя за шиворот рубахи в его покои. Передвижение их сопровождалось множеством обсценной лексики, из которой браслет переводил только глаголы. Лал проснулся первый и соскочил с колен Амрая на пол, пытаясь быстро затолкать обратно выпадающую из расшнурованного платья грудь.
  
  - А-а-а, вот ты где! - изрек сильно пьяный князь. - Завела себе любовничка, к-коза? У него же все отрезано, чем он тебя сношать будет? П-пальцем? - и захохотал.
  
  Амрай отстранил Лала и пошел на пьяного со сжатыми кулаками, но Дадан грудью загородил ему дорогу.
  
  - Он пьян, как сучий хвост, прошу тебя, не суйся, - сказал он.
  
  Между тем кир Иуркар упал позади Дадана на колени и трагически взмолился:
  
  - Иди ко мне, брось евнуха. От него н-нет пользы. Я стану другим, клянусь тебе, с... с... слышишь? Я обещаю... л-любить!
  
  Лал обошел Дадана, уклонился от протянутых к нему рук и легонько стукнул князя в шею. Тот кулем повалился на пол. Открылась дверь, высунулась растрепанная Гаргале.
  
  - Чего шумите? - недовольно спросила она. - Блевать идите в другой коридор!
  
  - Пьяного несем, - сказал Дадан. - Давай, Амрай, бери за ноги. - И поставил фонарь на пол, а саблю с кафтаном взял под мышку.
  
  Амрай, все еще с красным от гнева лицом, выполнил распоряжение. Сгрузили тело они почти сразу за порогом, предоставив женщинам самим с ним разбираться. Там же осталась и сабля. Лал поднял фонарь.
  
  - А теперь слушайте меня внимательно, - Дадан взял Амрая и Лала за рукава и повел их в сторону от жилых комнат. - Забирай своих людей, Амрай, забирай ее, - он кивнул на Лала, - и скачите отсюда во весь опор, пока не загоните лошадей.
  
  - Зачем? - спросил Лал.
  
  - Затем что Дигон и Иуркар дрались на саблях, и Дигон наверняка убит. А ты заслужила, чтоб мы тебя не бросили посреди междоусобицы.
  
  - Они же были пьяны, - проговорил Амрай, берясь за голову. - Этот же на ногах не стоит, паскуда.
  
  - Я здесь каким боком? - удивился Лал.
  
  - Таким, что дрались они из-за тебя, дочка. Дигон сказал, что ты ведьма и всех здесь отравила, даже монаха, с которым спишь, - извини, эргр Амрай, такие его слова. Иуркар сказал, что завтра убьет монаха, женится на тебе и никто в целом мире не смеет называть его жену ведьмой. Все бы обошлось, дерись эта пьянь по дуэльным правилам. Или если б они оба попадали сразу. Но Дигон упал первый, а этот дурной савр рубил его в спину и кромсал на кусочки, как жаркое, я его еле оттащил. Там были свидетели, но все тоже пьяны, как сукины дети, пока сообразили, что происходит, было поздно. Когда утром все проспятся, будет резня. Может, еще и до утра будет. Так что уезжайте скорее, от греха подальше.
  
  Амрай потер руками лицо и выругался. Потом сказал:
  
  - А ты, Дадан?
  
  - Нас не тронут, мы пчелки не из их дупла. А тронут - пожалеют. Мы умеем больно жалить. Но мы тоже уйдем быстро. И прикроем вас, если потребуется. Очень нехорошая история, Амрай. Может скверно повлиять на нашу репутацию. Кто наймет нас в следующий раз, если мы встанем на чью-то сторону, замажемся в скандале с работодателями или в их бесчестных выходках? Тебя, эргр Амрай, это касается еще больше, чем меня. Твоя репутация оплачивается дороже моей. Если будут спрашивать, скажу, что ты уехал еще в полночь и вообще ничего не знал.
  
  - Дигон с вами расплатился? С нами нет.
  
  - И с нами нет. Но я свое с советника выколочу. И твое попробую. Давай встретимся у Пустого озера, там есть такой городок, называется Сить, он хоть и подгорный, но не ведет в пещеры Бездны, ну, то есть, там наверняка есть ход, но его никто не знает поэтому пещерами, наверное, не пройти... Через Переплюй пойдем вместе, там чем больше народу, тем безопаснее...
  
  - Пошли-ка, посмотрим, - сказал Амрай.
  
  Дигон всплеснул руками:
  
  - Чего там смотреть?! Он его рубил, как полоумный. Кровищи было по колено.
  
  - Советники тоже пьяны?
  
  - Хуже. Тригор нюхнул пьяного гриба, а Сагатару я сам съездил по роже, чтоб не вякал и под ногами не метался.
  
  - Пойдем, посмотрим, тебе говорю.
  
  Они втроем обогнули жилое крыло и сбежали по ступенькам во внутренний двор. Генеральский стол был на крытой галерее, где Лал впервые познакомился с руководством саврского войска. За освещенным догорающими факелами столом прямо, как палка, и совершенно неподвижно сидел только военный советник саврского князя, Тригор - красноглазый из Ренна, который был рядом с Амраем на военном совете. На события вокруг он не реагировал, смотрел прямо и не мигал. Вокруг стола в беспорядке были повалены лавки и стулья. Зато под столом кто-то скулил, как побитая собака. Амрай стащил в сторону тяжелую скатерть, сделанную из расшитого серебром черного таргского знамени. На пол посыпались объедки и металлическая посуда. Собственно, крови там было пролито немного, скорее, огромная темная лужа натекла из разбитого кувшина с вином. Нолар Дигон лежал в этой луже лицом вниз, одежда на нем была действительно располосована в клочья и пропитана кроваво-винной смесью, но он дышал. Хоть и с сипом. Возле него сидел и скулил второй советник, кир Сагатар, в трезвом виде похожий не то на тарга, не то на имперского чиновника, а в пьяном - на изрядно набравшуюся старушку.
  
  - Генералитет, б...ь, - негромко проговорил Лал, ни к кому конкретно не обращаясь, но имея в виду всех и сразу. - Стратеги.
  
  На него посмотрели. Ничего ему не ответили.
  
  - Он живой, - сказал Амрай, толкая кира Сагатара под ребра сапогом, чтобы тот посторонился. - Ну-ка...
  
  Они с Даданом вытащили князя Внутренней Области из-за опрокинутой скамьи и, сбросив со стола остатки посуды, положили на скатерть лицом кверху. Амрай с треском разорвал Дигону одежду на груди.
  
  - Ну, ты паникер, Дадан, - сказал он. - Он же в кольчуге.
  
  - Будто кольчуга сабельный удар удержит.
  
  - По трезвому не удержит, а с пьяными всякие чудеса случаются.
  
  - Так он что, не мертвый?
  
  Дигон простонал невнятное ругательство.
  
  - Не ворочайте его так. У него ребра сломаны, слышите, как дышит? - подсказал Лал.
  
  Амрай еще раз пнул кира Сагатара под столом.
  
  - Суки, и ведь разбежались все, чтоб не списали на них, а? Единственный преданный человек остался, и то только потому, что выход из-под стола не нашел. Ползи за помощью, кир Сагатар. Если доползешь до госпиталя или хоть до кого из ваших, кто потрезвей, чем ты, ты спасешь весь Савр-Шаддат и все Внутреннее княжество.
  
  - Не доползет, - покачал головой Дадан. - Какого черта пить, если не умеешь? Я вот не умею пить, так я и не пью.
  
  - Лучше я схожу за Гаргале, - предложил Лал.
  
  Внезапно зарево осветило небосвод со стороны Ияша. Через управу плотным ветром перекатился отголосок ударной волны, а потом раздался и грохот взрыва.
  
  - Кое-кто напоследок хлопнул дверью, - вслух подумал Лал.
  
  - Это был переговорный мост, - проговорил Амрай, не особенно, впрочем, удивившись. - Больше на Ияше хлопать нечем.
  
  Лал усмехнулся. Финальный выход за рамки местного научно-технического прогресса был ему очевиден. Не спроста же.
  
  - А ты говорил - вернуться и просить прощения. - Он толкнул в плечо Амрая. - Ты слышишь, как громко мне отказано?
  
  
  * * *
  
  
  Кабак 'Приходи вчера' оказался местом людным. Особенно вечером. Найти там кого-то, с кем назначена встреча, было сложно. К своему удивлению, в одном из посетителей Фай узнал Караша, следователя, который вел для Трибунала дело. Тот тоже вертел головой, словно потерял кого-то. Они с Фаем увидели друг друга почти одновременно, Караш стал протискиваться между столиков к Фаю.
  
  - Это с вами я должен переговорить? - спросил он.
  
  - Нет, - Фай помотал головой. - Меня самого сюда неожиданно вызвали.
  
  Потом Фай заметил в огороженной балюстрадой зоне для 'важных' гостей знакомую фигуру. Начальник Тайной Стражи господин Мем Имирин недвусмысленно подал знак идти к нему. Он тоже сидел за столом не один. Его спутник, в отличие от огромного чиновника, был щуплым, в неприметной тускло-коричневой одежде и сидел к общему залу спиной. Фай по пути туда раскладывал причинно-следственные связи: господин Мем человек кира Хагиннора, кир Хагиннор отец Доброго Хозяина, мог ли кто-нибудь из троих отправить Фаю текстовое сообщение на коммуникатор и, если да, кто из них способен переписываться на языке таю? От государя Фай слышал несколько слов, но чтобы господин Мем?.. Между тем, одной вещи он не просчитал. Что спутником начальника Тайной Стражи окажется Маленький Ли.
  
  Узнал его Фай в последний момент. За секунду до того, как Ли повернул голову. Сердце у Фая заколотилось, словно его застукали за нехорошим делом. Наверное, он покраснел или побледнел, потому что господин Мем поспешно подставил посланнику свободный стул и усадил рядом с собой. Ли, напротив, выглядел совершенно спокойно и поздоровался с Фаем и Карашем как с незнакомыми людьми - с выражением вежливого интереса на лице. Каком-то не таком лице, как раньше. Словно с него имперская придворная маска упала. Это был очень неприятный для Фая момент. Если Фай поначалу подумал, что Ли ему сейчас попросту вернут, как блудного члена семейства, то предположениям его не суждено было сбыться. Ли смотрел на него прямо и очень внимательно, с легкой, немного снисходительной улыбкой. Фай никогда раньше не видел у него такой улыбки и такого открытого взгляда.
  
  - Те протоколы, которые вам, уважаемый господин Фай Ли, передал господин Караш, вы должны немедленно уничтожить, - без предисловий приступил к делу начальник Тайной Стражи. - А вы, господин Караш, уничтожьте все, что записывали по данному делу. И черновики, и не ушедшие в основной том оригиналы. Чтобы никаких следов на бумаге не осталось.
  
  - Как же я буду готовиться к выступлению на Трибунале? - спросил Фай.
  
  А Караш только пожал плечами - воля ваша, господин начальник.
  
  - Вы не будете выступать на Трибунале. Господин Ли вас заменит. А вы, господин Караш, работаете теперь с этим человеком, - Мем указал на Маленького Ли. - Это господин Ли Фай, доверенное лицо кира Хагиннора Джела. На словах ознакомьте его с основными чертами поведения подследственных во время работы с вами. Кто из них с чем согласен, с чем не согласен, кто на что готов и на каких условиях. И ему нужно переговорить кое с кем из ваших подопечных. О сути дела и информации, полученной на следствии, по-прежнему, прошу вас не распространяться. В том числе между 'своими', господин Фай Ли. Если же господину Ли Фаю потребуется какая-либо специальная помощь, прошу оказать ее в полной мере и не откладывая. Время у нас не терпит. Слушания будут проводиться сразу, как будет готов господин Ли. Вы, господин Караш, завтра проводите господина Ли Фая к обвиняемым. А вас, господин Фай, мы благодарим за оказанное содействие и просим извинить нас за доставленные беспокойства.
  
  - Что с ними сделают? - спросил Фай.
  
  - Как и договаривались, сохранят всем жизнь. Изменились обстоятельства, но не условия договора. - С этими словами господин Мем дал понять, что разговор окончен, предложив ужин. Фай с извинениями отказался. Господин Караш тоже.
  
   'Фай Ли, Ли Фай, легко запомнить', - с искренним простодушием радовался господин Караш по пути с Хлебной площади. У пристани Рабежа они с Фаем разошлись каждый в свою сторону.
  
  Фай возвращался в арданское посольство совершенно ошалелый. Словно совершил прогулку на изнанку мира, вернулся обратно и ничего теперь не узнает в прежней обстановке. Перемены и новая должность Маленького Ли в голове у него не укладывались. Что думал про него Фай раньше? Что тот в традиционном для таю загуле на острове Круглом. Там обитали простые рыбаки и был кое-какой торговый порт, многие таю чувствовали себя на Круглом лучше, чем рыбы в воде. Или, в крайнем случае, что он где-нибудь в столичном порту или на дороге в Столицу. Или уже снова на Бо, просто пока Фай ни у кого об этом ни спрашивает, ему и не говорят. Личные отношения личными отношениями, но предательства общеэкспедиционных интересов Фай ему не простил. До последнего момента ждал, что тот погуляет и вернется виноватым.
  
  На середине моста, ведущего на Гранитный остров, Фай вдруг вспомнил, что у него есть с собой коммуникатор и набрал на сто семьдесят восьмой номер сообщение: 'Почему ты не вернулся на Бо?' Ответ, который пришел почти сразу, чуть не уронил Фая с моста в воду: 'Раз ты живешь теперь с моим начальником, Фай, я почтительно отхожу в сторону и никому из вас не мешаю'.
  
  Фай около часа стоял у высоких перил моста и смотрел на мусор, плывущий по каналу в океан. Ему сейчас вспоминалось все. И знакомство с Ли в университетском кампусе, не совсем случайное, если разобраться. И самое начало экспедиции, и последние несколько дней, когда Сеймур Сан ходил как в воду опущенный. И слова Сеймура Сана: 'Ли не так прост, как ты думаешь, но я расскажу тебе об этом позже, если захочешь'. Почему не обратил внимания на эти слова тогда, когда они были сказаны? Был в депрессии, наверное. А он командор экспедиции. Ему в депрессии быть нельзя. И доверять, сучий хвост, никому нельзя. Ни местным, ни, как сказал господин Мем, 'своим'. Стоял до тех пор, пока кто-то из прохожих не спросил его, все ли с ним в порядке и не нужна ли ему помощь.
  
  Добрался до арданского посольства Фай в темноте. Совершенно расстроенный, разбалансированный и с тысячей вопросов и претензий к Сеймуру Сану. И правда, кому еще можно было задать эти вопросы - не самому же себе.
  
  Капитан 'Золотого Дракона' спал, свернувшись калачиком и забившись в подушки. Лицо у него было бледное, под глазами тени, на висках капельки пота. На прикроватной тумбочке были выложены положительный тест на беременность и генетический скан эмбриона. Полноценного таю. И Фай не нашел в себе наглости разбираться, кто тут прав, кто виноват, кто дурак, а кто умный. Проглотил все, что накопил внутри, и лег рядом. Ради будущего ребенка. А, может, и ради себя самого.
  
  
  Глава 4.
  
  
  От того, что Лал вправил князю Дигону выбитую ключицу, добрее тот не стал. Цедил воздух сквозь зубы и огрызался на Гаргале, которая штопала ему надрезанную спину и ругалась при этом по-таргски и по-энленски еще непереводимее, чем Амрай с Даданом вместе взятые. По ее словам, такого в объединенном лагере не случалось даже после того, как их чуть не утопили воды Шоша и они все перессорились в попытке выяснить, как такое могло случиться и кто в этом виноват. На этот раз насчет виноватого сомнений ни у кого не было.
  
  - Вам следует уехать, - повторяя за князем Внутренней области, в четвертый раз твердила Лалу Гаргале. - Чем быстрее, тем лучше.
  
  - Что еще нужно, кроме денег? - Нолар Дигон говорил с трудом. - Я выполняю обещания. Решай, что тебе нужно, я тебе это подарю. И с глаз долой.
  
  - Контракт Ордеша Амрая, - сказал Лал, заканчивая князю повязку.
  
  - Что?! - Дигон закашлялся и побледнел, с двумя сломанными ребрами кричать и кашлять, наверное, было чертовски больно.
  
  Гаргале влепила ему ладонью промеж лопаток и прошипела:
  
  - Сиди спокойно!
  
  - Контракт Ордеша Амрая, военную одежду и лошадь, - спокойно повторил Лал.
  
  Нолар Дигон захрипел от злости, но все же показал на походное бюро.
  
  - Средний ящик, изнутри на столешнице защелка. Там тайник. В тайнике документы.
  
  Лал достал три свернутых листа гладкой шелковой бумаги, на которой в империи писали указы красивыми теневыми буквами. Кисти на печатях Дигона были не зеленые и золотые, а лиловые, жиденькие. Вместо теневых черно-золотых букв - бурые, неровные, словно их писали левой рукой, беря кровь вместо чернил из вен на правой. Положил найденное Дигону на колени. Князь здоровой рукой выбрал нужный свиток и бросил Лалу.
  
  - Распишись и поставь свою печать. Деньги я отдам ему сам, если он захочет взять их сейчас. Он нанят сопровождать меня до первого снега. Теперь он сопровождает тебя. Распорядись им умно. Он полезный человек, жаль будет, если из-за тебя попадет в неприятности, которые ты притягиваешь, как ведьма. Будьте осторожны. Оба.
  
  Через полтора часа с личным отрядом Амрая из двадцати энленских белых всадников, они выехали из лагеря в сторону Эн-Лэн-Лена. Амрай принял новость о том, что он сменил нанимателя, с непонятной Лалу полуулыбкой. Лал, видимо, еще не полностью научился толковать почти незаметные проявления эмоций на лице красноглазого. Поначалу-то ему казалось, что тот вообще никак не показывает свои чувства, но потом Лал присмотрелся и понял, что это не так. На лице Амрая в этот раз не было выражения радости, но не было и недовольства, удивления или раздражения. Создавалось впечатление, будто Амрай и сам что-то задумал.
  
  Что именно - Лал понял к вечеру второго дня, когда, миновав большой степной участок пути, весь отряд Амрая поехал по большой дороге прямо, к видневшимся в сизо-голубой дымке низким столовым горам, а Амрай, с седла перехватив у Лала поводья, на полузаметной развилке повернул налево и увлек Лала за собой в неглубокий овражек. Дорога здесь была не дорога, а так, тропа. Тускнело и катилось к горизонту солнце. За оврагом начинался чахлый кривой лесок. Там, под деревом, Амрай остановился и стал рыться в седельной сумке. Вытащил завернутую в тряпицу чеканную бляху на цепочке.
  
  - Если ты не возражаешь, - сказал он и повесил ее себе на шею.
  
  - Что это? - спросил Лал.
  
  - Тамга. Для тех, кого мы встретим, она будет означать, что не я с тобой, а ты со мной. Учти это.
  
  - Куда мы едем?
  
  - Увидишь. Я не верю, что Иуркар за нами не послал. Или не пошлет днем позже, когда извинится перед Дигоном и как-нибудь загладит свою выходку. Или голубем не велит перехватить нас на перевале. Если ты правда не хочешь, сбежав из одной постели, быстро попасть в другую, нам лучше выбрать путь, на котором нас вряд ли поймают. И, поскольку я знаю, куда мы едем, а ты - нет, я попрошу тебя не вступать ни кем в разговоры. И ничему не удивляться. Иди у меня за спиной и все принимай, будто так и надо. Конечно, хорошо бы что-нибудь сделать с твоей внешностью. Тебя, конечно, запомнят. Ну, да ладно...
  
  Спешившись и ведя лошадей в поводу, они двинулись дальше по тропе и через час с небольшим вышли к похожим на крепостные стены невысоким меловым останцам, которые цепочкой уходили в сгустившиеся сумерки. Амрай некоторое время присматривался, потом решительно направился вперед. Тропа разошлась мелкой осыпью и исчезла. За третьим каменным выступом Амрай вдруг повернул в какой-то овраг и они оказались у входа в пещеру. Своды уходили в темноту, поднятые на известняковых ребрах. В центре пещеры стояла одинокая колонна, в которую был вбит крюк с подвешенной на нем маленькой лампадой. Лампадка еле теплилась, почти не давая света. Оставив свою лошадь Лалу, Амрай подошел к колонне и ударил по ней кулаком. Звук, получившийся от удара, был похож на рокот большого барабана и долго гулял по пещере. Лал видел, что Амрай занес руку для еще одного удара. Но где-то раздался скрежет и из тьмы вышли две невысокие, укутанные в темное фигуры. Амрай отступил под лампаду и позволил им разглядеть тамгу. Фигуры почтительно перед ним склонились. Одной, потом другой он на секунду положил ладонь на голову и оглянулся на вход в пещеру, где ждал Лал.
  
  У Лала приняли уставших лошадей и жестами пригласили следовать внутрь. Он, как и просил Амрай, держался у монаха за спиной и в тени. Пещера оказалась входом в монастырь молчальниц, ярусами вверх и вниз уходящий внутрь скалы. Женский монастырь. Что уж было нарисовано у Амрая на тамге, неизвестно, но к нему здесь отнеслись почтительнее, чем к государю императору в Таргене.
  
  Ночлег, в отличие от первого - на земле в степи, - обещал быть комфортным. На соломенных тюфяках, положенных в стенные ниши. Лал наблюдал. Амрай сейчас был тем генералом Ордешем Амраем, с которым Лал дрался в первые четверть часа их знакомства. Презрительно-высокомерным красноглазым иерархом. Пищу на ужин эргру Амраю подали на стол, стоящий в трапезной на возвышении, Лала проводили за общий внизу. Когда шли на отдых, Амрай небрежно повернул Лала в нужную сторону железными пальцами за разрезанное плечо, очень неожиданно, поэтому больно. Лал, вместо того, чтобы следовать за ним, врезался в неровно отесанную стену. Его подхватила под руку монахиня. Посмотрела в лицо. Повела подбородком, молча спрашивая, чем помочь.
  
  - Дай чистый бинт, сестра, - шепотом попросил Лал, стараясь сделать так, чтоб стало не больно, и из глаз не вылились невольно выступившие слезы.
  
  - Не играй со мной в молчальницу, - строго и зло выговаривал ему потом Амрай, когда заскорузлую тряпку сменили чистой повязкой с каким-то лекарством. - Говори со мной, если дело плохо. Я должен знать, если что-то не в порядке. Я пытаюсь рассчитать твои силы. Но я думал, ты сильнее. Извини, в будущем свои ошибки я учту.
  
  - Не играй со мной в грубияна, - неласково отвечал Лал. - И дело будет хорошо.
  
  - Так надо, - отвечал красноглазый, немного смягчив тон. - Потерпи. Скоро мы будем там, где нужно. Я запретил тебе говорить с другими, но со мной - обязательно говори, если устанешь или заболеешь.
  
  Из монастыря молчальниц они выехали на рассвете. Чтобы к вечеру попасть в другой, почти такой же, но мужской, и не в пещере а, на этот раз, в заброшенном древнем городе, где не было ни одной целой стены или крыши. На самом деле, под разрушенным городом находился другой, целый и оживленный. Но закрытый. Так они ехали неделю, все время на северо-запад, вдоль едва виднеющихся на северном горизонте очень далеких вершин, при этом пропуская все левые ответвления дорог и тропинок. Трижды встречали вооруженных савров. На день пути вглубь Савр-Шаддата военных разъездов уже не было, годные к военной службе ушли на юг, на войну. А встреченная охрана табунов и овечьих отар на белого с ног до головы монаха и едущую с ним монашку в черной робе, взятой для маскировки у молчальниц, не то, что не обращали внимания, а не видели их вовсе. Словно их не существовало.
  
  Малые, на пять монахов, или большие, на сотню-две человек, но обязательно скрытые от человеческих глаз монастыри находились друг от друга на расстоянии дневного перехода и, вероятно, не случайно. Амрай сказал, что чужим в монастырях дверей не открывают. Хоть саврский князь туда приедь, хоть сам император. В лучшем случае дадут на пороге миску похлебки и предоставят тростниковый шалаш укрыться от непогоды. Не больше. Но тамга откроет любую подземную дверь.
  
  - Куда мы все-таки едем? - снова спросил Лал к концу третьего дня путешествия.
  
  - В Ренн.
  
  Лал вспомнил большую шелковую карту, висевшую у государя в кабинете.
  
  - А ничего, что Ренн на северо-восток отсюда, а мы едем на северо-запад?
  
  - Мы не пойдем через перевалы.
  
  - В Савр-Шаддате нет ни одного открытого порта, все блокированы с моря.
  
  - Мы не поплывем морем.
  
  - Как же мы окажемся в Ренне?
  
  - Тамга проведет.
  
  От таких разговоров Лал нервничал и сомневался, а действительно ли он сделал правильный выбор, поставив на Амрая и доверившись ему. Или просто это нервное состояние Амрая передавалось ему, потому что монах все время был в напряжении, словно внутри него туго свернули пружину.
  
  Наконец, с полузаметных троп и обозначенных в траве путевыми камнями направлений они выехали на большую наезженную дорогу, на которой изредка встречались люди, непохожие на серых степных савров. С более светлой кожей и с совсем светлыми волосами. Холмы и скалы предгорий в этих местах становились выше, скальный камень темнее, небо из степного зеленовато-пыльного превратилось в дымчато-голубое. Дорога петляла, расходилась на два или три направления и сходилась вновь даже там, где для нее не было естественных препятствий и попадались полустепные участки пути. По подсчетам Лала за эти дни они отмахали километров пятьсот или шестьсот и, кажется, все время поднимались относительно уровня моря, потому что, несмотря на разгар лета, становилось холоднее, особенно по ночам.
  
  Напоследок пыльная белая лента дороги пересекла узкую балку с мелкой речкой, обогнула поросший кривым лесом холм и, проведя путников через небольшую долину, вывела к вертикальному обрыву метров в сто высотой. Там она исчезла в узком ущелье, разрезающем гору.
  
  Амрай показал на ущелье и сказал:
  
  - Вот это - Ворота.
  
  Ворота куда, Лал спрашивать не стал. Но заметил, что пружину в Амрае почти развернуло. Впервые за их поход эргр Амрай улыбнулся. Из чего Лал сделал вывод, что они приехали.
  
  - Смотри, - показывал Амрай. - Вон те огромные фигуры - Стражи, мы называли их Шесть Непьющих, вон там круговая галерея, там казематы, там тарпан и винодельня, вон внутренние башни, одна и другая, а вон внизу воинская улица, с нее начинается город.
  
  Лал смотрел, но ничего из показанного не видел. Выветренные поверхности скал выглядели как остатки фортификационных сооружений великанов, нагромождение стен, колонн, камней.
  
  - Ты здесь родился? - спросил он первое, что пришло в голову.
  
  Амрай покачал головой.
  
  - Нет. Я здесь служил в гарнизоне подземников. - И, поняв, что Лалу это ни о чем не говорит, объяснил: - Это пещерный город Каркан-Наян. Тень-Чернее-Ночи. Единственный настоящий пещерный город в Савр-Шаддате, остальные просто подгорные. Здесь есть гарнизон наземных поселений и гарнизон в пещерах.
  
  - А сам ты откуда родом?
  
  Амрай махнул рукой все на то же ущелье:
   - Оттуда. Еще дней шесть-семь пути. Целиком текст можно приобрести на Буксмаркете: http://booksmarket.org/book/Lubov-Fedorova_Puteshestvie-na-absolutnyi-polden.html
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"