В тот вечер гном Карманник возвращался с работы поздно. На этот раз точно вымеренные три капли густого, терпкого и слегка пьянящего счастья он отнес Петру Ивановичу, достопочтенному старичку, который на днях простудился и приболел от сквозняка, по-хозяйски разгуливающего вдоль пола. Петр Ивановичь был особенно дорог гномьему сердцу тем, что очень любил рассказывать всяческие дедовы истории. Летними днями старичок частенько восседал на деревянной скамеечке под ароматной, жужжащей пчелами липой и, плотно зажав между коленями трость с потертой рукоятью, со значением стрелял глазами по тихим окнам, пока не приходили к нему две очень вежливые тетушки в цветастых платках или не подбегали заскучавшие ребятишки. Тогда он откашливался и начинал рассказ, да говорил так, что заслушаешься! Детки помладше лишь рты разевают, а старушки знай себе с укоризной охают. Небылицы, мол, рассказываешь! Дед ты старый, фантазер непутевый. Да и детишки постарше давай смеяться над стариковыми выдумками.
Но Петр Иванович ни на кого не обижался за то, что ему не верят, словно знал тоже, что и гном: было, было оно! И конь у него был, большой да удалый, крыла ворона чернее, и шапка набекрень и шашка дареная. Она у него в чулане спрятана, шашка эта, но дед ее никому не показывает, словно бы и не хочет, чтобы соседи поверили волшебным рассказам. Только старик да гном знает, где лежит та фотокарточка, на которой молодого Петра и не узнаешь сразу, зато морда конская на плече у юнца та самая, с большими, блестящими глазами.
А деду все нипочем, он махнет рукой, да посмеется со всеми, но следующим днем сразу после полудня присядет под липой и ждет слушателей, и, когда придут, сразу начинает рассказывать, да всегда разное. И только одну небылицу он повторяет много-много раз, и именно над этим рассказом чаще всего смеются ребятишки и взрослые...
"Я, - говорил Петр Иванович, - родился высоко-высоко в горах, выше богатых виноградников у тонкой и хрупкой горной реки, чьи поцелуи холодны как дыхание ледников. Ее искрящиеся капли скапливаются на поверхности неба и падают, падают, рождая ручьи. Да, выше того места, где я родился, было только небо, вот почему я стал первым из первых во всем. Я лучше других скакал на гордом коне, я бегом мог принести два полных ведра воды от родника, и не расплескать ни капли. Я не упустил ни одной овцы в стаде, и сам мой грозный вид отпугивал диких волков. Не смотрите, что я был молод, уже тогда я слыл самым лучшим пастухом. Все это потому, что я рос выше всех; я первым видел рассвет и последним закат. Когда те, другие, у древних подножий гор, погружались во тьму, я все еще прикасался к свету на горизонте.
Так и жил: вставал рано-рано, носил матери воду, пас овец, объезжая их бесконечные пушистые перины на лихом коне. И однажды со мной заговорил орел..."
В этом месте другие начинали смеяться, но гном понимал: орлы - очень мудрые птицы, так почему бы им не заговорить? Просто у орлов далеко не для каждого есть слова, а говорить пустяки им не интересно.
"Что тебе не хватает, Петр? - спросил тогда его Орел, и мальчишка ответил: - Чего мне не хватает, я то добуду сам! Завтра же, чего время терять?"
И засмеялась птица: "Ты прав в своей жизни, все эти дни твои, и научиться их ценить - верное решение".
Гном бы очень хотел поговорить с той птицей, но еще больше он хотел посидеть за чашкой чая с самим Петром Ивановичем, да вот беда: тот его не замечал. Смотрел, но не видел. И, хотя лишь один из тысячи может увидеть гнома, Карманник в тайне мечтал, чтобы старичок был именно тем, одним. Но, увы, и единственное, что гном мог сделать, это накапать Петру Ивановичу в горькое лекарство несколько живительных капель, да посидеть рядом, пока он не заснет, улыбаясь своим воспоминаниям. Вот тогда гном, удовлетворенно покивав, сбежал по ступенькам на улицу, и, борясь с ледяным ветром и снегом, подобным водяному шквалу, заспешил домой. Он, отдуваясь и подпрыгивая, вытряс из-за шиворота насыпавшийся туда снег, протопал по лестнице и замер, сначала решив, что на чердаке его дожидается кот Бармаглот, потому что под крышей было светло, хотя на улице давно стемнело. Но не кошачьи глаза, похожие на два спелых апельсина, освещали сегодня чердак. На полу под окном стоял большой фонарь, за стеклом которого мягким белесым огнем тлела упавшая с неба звезда из созвездия Тильды. Только не это!
Гном попятился, желая спрятаться, но скрипучий неприятный голос остановил его на второй ступеньке:
-А, сыночек! Мамаша приехала погостить, а толи ты не рад, толи мои глаза меня подводят! Иди же сюда, будем обниматься!
Карманник на негнущихся ногах шагнул к кряжистой фигуре, выступившей из-за холодильника. Через мгновение она была перед ним вся: полноватая, с большой бородавкой на носу, в квадратных очках со старомодными коричневыми дужками. Мамаша заключила его в объятия такие крепкие, что можно было погнуть велосипедное колесо, а потом внезапно ухватила сына за ухо и пронзительно закричала, так что перепуганные голуби от неожиданности попадали с балок:
-Где ты был, негодник?! Разве мамаша не учила тебя, что домой нудно приходить вовремя, а спать обязательно ложиться до темноты?
Учила! Мамаша много чему учила Карманника, и он, в конце концов устав от ее нравоучений, отпраздновал свое трехсот летнее день рождение и спешно отбыл в неизвестном направлении налаживать собственную жизнь. Мамаше гном оставил записку со всяческими извинениями и заверением, что не пропадет.
Карманник ушел далеко от дома, ему доводилось ночевать в водостоке и таскать шоколадки из-под чужих новогодних елок, но полоса невезения не могла длиться вечно, нашелся этот чердак, Карманник познакомился с Бармаглотом. Теперь это был его дом, и гном вечерами с теплотой вспоминал свое детство, и скрипучую мамашу, которая не давала ему житья своими упреками и советами. Бывало, гном сидел, жарил яичницу из голубиных яиц, и улыбался, гадая, как там она поживает без него. Но увидеть мамашу у себя он не ожидал!
Гномиха тем временем, надергавшись за сыновье ухо, отпустила Карманника и ехидно уставилась на своего отпрыска.
-Нелегко же тебя было найти, Тимоша. Ты только посмотри, как устроился, в каких условиях живешь!
Гном икнул. Он ужасно не любил свое имя и никому-никому его не говорил, но теперь представил, как его лучший друг Бармаглот вдруг узнаёт всю правду о том, что гном - никакой вовсе не Карманник, и имя это он себе попросту придумал! Да Бармаглот с ним даже разговаривать после этого не станет...
-Но как все запущено, да как замуосорено! Ничего, я наведу тут порядок, - тем временем ворчала мамаша, двигая по полу тяжеленный сундук, который сам Карманник и отодвинуть то не мог - силенок не хватало. Всем известно, что по силе гномихам нет равных в мире!
- Мамаша, куда это вы поволокли мой сундук? - возмутился Карманник.
-Ему тут не место, - гномиха была непреклонна. - Да ты и сам, небось, не знаешь, что там внутри...
-Главное, что все там на своих места... ах...
Гном замолчал. Его замечательный ржавый холодильник "Беларусь", разукрашенный дыханием времени в живописные рыжие пятна, был покрашен свежей голубенькой краской.
Карманник открыл было рот, чтобы возмутиться вновь, но тут из сломанных часов со скрипом выдвинулась кукушка и начала куковать, отмеряя ровно десять часов вечера. Гном закрыл рот и растеряно уселся на верхнюю ступеньку лестницы. Он уже понял, что наступили в его жизни нелегкие времена.
Всю ночь мамаша не давала Карманнику спать. Она таскала туда сюда швабры, кастрюли и коробки с газетами; изучала раму от велосипеда и завернутое в мешковину зеркало. Переставляла с места на место валенки и дырявый самовар, стулья и удочки, пытаясь навести на чердаке идеальный порядок. Сначала гном пытался ей помешать, что-то рассказать, объяснить, но она не слушала, лишь отмахивалась и ворчала. По утру, испачкавшись в голубой краске, гном вылез из морозилки, в которой всегда спал, и не узнал свой любимый сад забытых вещей. Все было здесь по-другому, отремонтированные часы висели на крюке, на чердаке остались только полезные с точки зрения мамаши вещи. Пахло кашей и гренками. И подоконник был совершенно пуст. Исчезла розовая, сшитая весной, кошечка, затыкающая своим хвостом щель под рамой, и снова пропала Гортензия.
-Иди есть, бестолковый! - недовольно позвала мамаша, двигая к маленькому столику, расписанному под хохлому, трехногий табурет. - Горазд же ты спать, ленивец! Стынет все.
-Мамаша! - гном едва сдерживался. - Где мой цветок?!
-Водишься со всякими растениями, это никуда не годиться! - надулась гномиха. - Я еще разберусь, кто у тебя тут в друзьях ходит, шпана небось одна...
-Мамаша! - выкрикнул Карманник.
-Да унесла, унесла все лишнее в подвал, нечего хранить тут всякий хлам. Недостаточно дом держать в чистоте, нужно, чтобы тебя окружали только нужные вещи...
Так быстро по лестнице Карманник еще никогда не бегал. Он ссыпался вниз, в темноту подвала, отдающую запахом плесени, распугал всех мышей, изучающих неожиданно привалившее богатство, и принялся звать:
-Успокойся, с нею все хорошо, мы не дали ей плакать, но объясни мне, как цветок оказался в подвале? Ей здесь не место, цветам нужно солнце!
-Я знаю, - зашептал гном. - Знаю все это, но не понимаю, что делать. Ко мне приехала мамаша и наводит у меня на чердаке свои порядки. Я не могу ей перечить....
-О, это ужасно, - пискнула мышь.
-Нет, ты не так поняла! - запротестовал Карманник. - Я люблю ее, но своей заботой мамаша сведет с ума кого угодно. Покажи мне, где Гортензия, сейчас для нее есть только одно безопасное место...
И гном принес Гортензию ко мне. Мы выбрали для нее самый уютный подоконник, чтобы утешить бедняжку, я достала для нее красивый, расписной керамический горшок, потом мы напоили цветок и оставили отдыхать. Еще долго Карманник сидел у меня, горестно вздыхая, пил чай с сушками и размышлял.
-Что же делать? - наконец спросил он. - Как мне быть? Снова убегать отсюда? Мамаша не оставит меня в покое, но и сбежать я не могу. Кто будет приглядывать за тобой и Петром Ивановичем?
-Да и друзей своих бросать нельзя, Люпина, Бармаглот и глупый кенар Чили будут очень расстроены, если ты исчезнешь. Нет-нет, надо что-то придумать!
-Но что, я же не могу ее выгнать?
-Не можешь, - согласилась я. - Но, наверное, и из этой ситуации есть выход. Мамаша ведь очень заботиться о тебе и совсем не хочет навредить...
-Да, может быть, но я все равно не знаю, куда от этой заботы деться!
-Тогда тебе остается только одно: найти кого-то другого, о ком она будет заботиться.
Вернувшись на чердак, Карманник замер, как громом пораженный. Он то надеялся, что хуже и быть не может, но оказалось, что ошибался. На уютно придвинутом к слуховому окошку кресле восседал Бармаглот, по-барски разложив свое обширное пузо. Его большая лапа с удовольствием вонзалась в протертую обивку, кот заинтересованно слушал гномью мамашу.
-Да что вы говорите? - не замечая Карманника, промурчал кот и сощурился, чтобы не обидеть гномиху пронзительным понимающим взглядом. - И что же Тимоша сделал?
Гном икнул.
-Убежал, конечно, - хохотнула мамаша. - Он всегда боялся гусениц, представляете?
-А чего еще он боялся? - полюбопытствовал Бармаглот явно не для того, чтобы поддержать скучный разговор. - А то ведь, знаете, гусениц многие побаиваются, я, к примеру, их тоже недолюбливаю, наверное потому, что такое не ем! Хотя мои детки всегда смешно с ними играли, да выросли уже, - кот переложил пушистый хвост с одного подлокотника на другой. Вышло это у него очень вальяжно.
-А что же ест уважаемый Бармаглот? - уточнила мамаша.
-Я люблю шпроты, - отозвался кот. - Вы рассказывайте про сынка, рассказывайте, мне очень интересно. Он ведь мой очень хороший друг, у нас нет никаких секретов...
-Ну, он щекотки боится, вы знали? - выдала мамаша еще один секрет гнома. Карманник этого стерпеть не мог, и демонстративно кашлянул.
-О! - Бармаглот потянулся, - Тимоша вернулся.
-Вот бестолковщина! Хорошо ума хватило не тащить обратно из подвала этот мерзкий горшок с зеленью, - пробурчала гномиха.
-Она росла в кастрюле, - словно бы это было важно, поправил гном.
-Гортензия? - глаза Бармаглота расширились. Он, как и Карманник, любил и уважал милый цветок.
-Она уже в безопасности, - прошептал гном коту на ухо, проходя мимо кресла. - Надо мне поговорить с тобой....
-Почему ты не ешь мамашину стряпню? - взвилась гномиха. - Совсем меня не любишь! Я наготовила миску гренок и ведро каши! Пока все не съешь, никуда не пойдешь...
-Мамаша, надеюсь, ты не против, что мой друг - Бармаглот? - едко спросил Карманник, подхватывая со стола и засовывая в рот гренку. Умопомрачительно вкусную мамашину гренку!
-Нет, конечно, он очень симпатичный джентльмен и должен хорошо на тебя влиять. Он, в отличие от тебя, очень аккуратен, никаких непостиранных колпачков! Видел, какой у него хвост, бери пример... а вот мыши напищали мне, что ты водишься с людьми!
-Врут, - не моргнув, соврал Бармаглот, и соскочил с кресла. - Хозяюшка, был рад познакомиться, но вынужден покинуть вас. Перед уходом похищу Тимошу на пару минут, вы не возражаете?
-Конечно-конечно, - согласилась гномиха.
Карманник икнул и снова торопливо скатился по лестнице.
-Значит, Тимоша, да? - усевшись под лестницей, уточнил Бармаглот.
-Да, но какая разница? - воскликнул гном. - Я разве стал другим оттого, что зовусь иначе? Я стал хуже?
-Нет, - кот почесал толстое брюхо. - Вот и я думаю, зачем было выдумывать?
-Ни один нормальный гном не может зваться Тимошей! - жалобно сообщил Карманник. - Это ужасно!
-Совсем не так ужасно, как то, что будет дальше, я прав? - подсказал Бармаглот. - А вообще я пришел не просто так - хотел пожаловаться...
-Сейчас мне самому впору жаловаться, друг Бармаглот, ты видел мой холодильник? - перебил его гном.
-Теперь он голубенький, - кот невозмутимо пошевелил усами. - Тебе не нравится голубой?
-И ничего смешного тут нет!..
-Вот и я думаю, ничего смешного, - перехватил инициативу кот, - смеяться не приходится. Ты же помнишь нашего домового? Того, которого мы с Люпиной на перевоспитание взяли?
-Ну, - согласился Карманник, думая о своем.
-Ну, в общем, мне так неловко... кажется, у нас ничего не вышло! Он все время хулиганит, и мы ничего не успеваем сделать! Вот вчера хозяйка закипятила молоко, выключила плиту и пошла мыть полы, а он знаешь что сделал? Плиту обратно включил, так что все молоко ушло! И это только цветочки. Он все время что-то таскает, только и делаем, что отнимаем. Его же не видно, а нас с Люпиной очень даже. Вот, мы отняли у Прохи очки, а хозяйка на нас подумала! И нужны нам с Люпиной очки ее? Наругалась, веником нас... Но я уже хвост причесал, а то совсем взлохмаченный был! Послушай, Карманник, этот домовой ватрушки ворует и ест, а если что-то на видное место положишь, все, считай пропало! Но думают то все на нас!
-Зато ты натренировался его ловить, - вздохнул гном.
-Скорее это он натренировался от нас прятаться так, что даже Люпина не всегда его находит, - кот расстроено поскреб лапой пол. - Ну, можно я тебе его верну?
Карманник вздохнул: только этой напасти ему для полного счастья и не хватало сейчас.
-К тому же, я уверен, что не все потеряно, - кот расплылся в легкой улыбке.
-О чем ты? - удивился гном.
-Я думаю, нашего домового все де можно перевоспитать!
-Если ты считаешь, что у меня получится то, с чем не справилась даже умница Люпина, то ты ошибаешься! - отказался Карманник. - Какой из меня воспитатель, в самом деле?
-Из тебя - совершенно никакой, - согласился Брамаглот. - Но я переговорил с твоей мамашей...
-Мамашей? - повторил гном.
-Именно, - кот сощурился. - И знаешь что она мне сказала? Велела вести! Не будь я Брамаглотом, если это не то, что тебе сейчас необходимо! Дело осталось за малым: поймать Проху. Тимоша, помоги!
-Не называй меня так, умоляю! - гном снова икнул.
Всю ночь на чердаке гремело, но Карманник спал на удивление сладко. Покрикивала мамаша и эти ее возмущения звучали для гнома сладкой колыбельной.
Утром он проснулся посвежевшим и отдохнувшим, а когда выбрался из холодильника, обнаружил на своем чердаке жуткий погром. Часы были сбиты со стены, и куда-то пропала кукушка, все вещи оказались перевернуты вверх дном, а на полу лежала наспех начерканная мамашей записка:
"Убраться не было времени. Отбыла вместе с Прохой домой, вернусь лет через сто. С этим домовым придется повозиться!"
-Ура! - весело закричал Карманник, швырнув вверх записку, и серый особенно впечатлительный голубь, все еще дремавший на балке, свалился вниз, громко захлопав крыльями.