Аннотация: И опять и опять затрудняюсь определить жанр. Может быть немного мистики?
Рисуя тени
Тонкой кистью тихой тени Изрисованы листки. Не осталось привидений - Эти комнаты пусты...
Ночь раскрыла невидимую пасть и в одно мгновение поглотила город. Сначала стало серо, и Она подумала, что небо затянуло грозовое облако. Свет из серого стал фиолетовым, тревожным и Она не выдержала - встала из уютного кресла за ширмой в углу комнаты и подошла к окну.
Все вокруг - обман зрения. На улице желтым, мертвым светом горели фонари. Только что кончился снегопад, одинокие снежинки, затерявшиеся в безграничности улиц, все еще висели в воздухе. Было тихо и безветренно.
Мир укрыло бесцветное, бархатное, еще не тронутое людьми покрывало, отражающее на самом деле совершенно холодный свет фонарей. И даже одинокая цепочка следов по тротуару - это спешил домой припозднившийся человек - не могла изменить странного, охватившего внезапно женщину одиночества. Она вдруг поняла, что из окон, в которых еще горит свет, в которых до сих пор не спят люди, никто не смотрит сквозь стекла.
Так, как смотрит она.
Нет, они не высовывают носа из своих нор, ведь они не способны ничего увидеть на опустевшей с приходом глубокой ночи улице.
Внезапно налетевший порыв ветра ударил с силой в стекло, смахнул в бешенстве легкий снег с карниза, бросил его в лицо. Она отшатнулось от окна в мгновенном испуге, а потом улыбнулась уголком губ и прижалась лбом к холодному стеклу.
Холод давно пробрался между рамами, рассыпал на внутренней части стекла удивительные хрустальные, морозные узоры, преломляющие текущий с улицы свет.
Накатила неожиданная волна тоски, погребла под своей непреодолимой силой трепещущее сердце. Эти чудесные рисунки, прекрасные творения мимолетной художницы зимы. С приходом утра, когда яркое солнце тронет наледи, они заплачут, превратятся в легкую дымку, в капли, а потом и вовсе исчезнут, высохнут, словно слезы на щеках.
Плачь зима, я так люблю твои картины!
От дыхания стекло запотело, а взгляд сам собою помутился слезами.
Плачь зима!
Многие не знают, что такое холод внутри. Лишь те, кто знаком с полным опустошением, могут понять ее. Все кончилось, ушло что-то, что помогало творить; осталась лишь пустота.
Слезы, слезы, пусть они застынут. Жаль, что в квартире так тепло.
Три часа ночи. Все спят.
Она торопливо набрала номер, вслушалась в длинные сонные гудки.
Би-и-и-и. Б-и-и-и.
Нескончаемо длинные гудки.
Возьми трубку. Ну, пожалуйста, возьми!
-Але, - в мужском голосе нет ни тени сна. Ни тени эмоции.
-Миша, это я, - ее голос слегка дрожит, слезы капают на пластик трубки.
-Что случилось? - Легкое волнение сквозит в словах Миши, но он по-прежнему говорит неторопливо, растягивая слова. Чуть-чуть безразлично.
-Ты знаешь, Миша, так плохо, все сломалось, я не знаю, что делать! Депрессия просто давит, так тошно...
Вдох, чтобы наполнить легкие, вдох, чтобы продолжить рассказывать. Пауза на одну секунду.
-А кому сейчас легко? - философски вопрошает Миша. - Знаешь, у нас тут все...
Разочарование, вот и все. Она сердится на себя, слушая неторопливый рассказ о том, как всем вокруг плохо, как у Леши Серого на днях тоже пропало вдохновение, и он выкинул все свои рукописи; о том, какие каверзы и неприятности подстерегли Мишу на прошлой неделе. Надо было быстрее говорить, не надо было дышать. Тогда, возможно, она бы успела. Тогда, возможно, он бы услышал.
-Миша!
-Что?! - он удивлен ее неожиданным криком.
-Миша! Мне больше нечего рисовать! Я уже все нарисовала! Что мне делать?!
-Так уж все? - насмешку или недоверие она слышит в голосе друга?
-Все, понимаешь? Все, что меня окружает!
-А вот такого быть не может, - недоверие, теперь точно недоверие. И легкая поучительная нотка.
-Может...
Под окном катится, шурша колесами по свежему снегу, машина. Ее фары врываются в комнату, скользят по потолку, потом по голой стене, на которой не висит ни одной картины. Ни одной ее картины.
Тень оконного проема искажается, отброшенная светом на обои, плывет, вытягивается и замирает. Машина уезжает, оставляя слабый фонарный свет, от которого в комнате таятся десятки теней. Неподвижных теней, которые она никогда не замечала.
-Ты не могла нарисовать все в мире, слышишь? - говорит в трубку Миша. - Хотя бы потому, что человеческих лиц нескончаемое множество, миллиарды. Ты не могла нарисовать всех, а каждый человек неповторим. Так же, как каждый отдельный червяк или лист травы. Слышишь? Только вещи, сделанные людьми, бывают одинаковыми.
Она слышит. Теперь и она может услышать то, что ей говорят. Еще мгновение назад это было бы простым звуком. Слова бы просто не имели смысла. Даже самого тривиального. Но теперь она может понять. Может потому, что ей явилось простое и гениальное видение. К ней вернулся сам смысл.
Тени. Они прекрасны. Они неповторимы. Они разнятся и каждый день они другие. Даже у одного и того же предмета. Что есть тень? Тоже, что и отражение в зеркале? Некая материальная часть предмета, которая существует совершенно обособлено или всего лишь его отражение? Его воплощение в мире света и тьмы?
-Оксана! Ты понимаешь, что у тебя просто депрессия художника?
-Какой же художник без депрессии? - рассеяно и почти неслышно спросила она, следя за тонким сказочным узором света, прошедшим через застывшее хрустальной наледью стекло.
-Оксан, мне приехать?
Да, он знает, что такое депрессия. Безусловно, он понимает, как опасна она для настоящего художника, писателя. Он попробовал отвлечь ее, но у него не получилось. Теперь он готов приехать. Посидеть с ней, разбавляя пустоту квартиры.
Нет, ей этого не надо. Теперь она поняла, что вовсе не одна здесь. И даже если она сама сохранит неподвижность, тени не замрут. Она зажжет свечу и танец захватит сознание, а скольжение продлиться до утра.
-Нет, Мишка, не надо, - она улыбается, чувствуя как, стягивая кожу, сохнут на щеках слезы. - Не надо, мне действительно стало легче. Оно ушло. Спасибо тебе.
Нет, среди людей их круга не принято переспрашивать, даже, если это может спасти жизнь. Каждый сам делает свой выбор, и все знают об этом. И уважают этот выбор. Два года назад Денис вышел в окно. С тринадцатого этажа. Для него это оказалось счастливым числом.
Он оставил после себя память, он застыл на многие года в памяти тех, кто знал его, кто любил его. Его никто не осуждал. Он не хотел, чтобы ему помогли, и его оставили одного. Выбор в твоих руках.
-Хорошо, Оксан, - покорно соглашается Миша. - Только звони, если я что-то смогу сделать.
-Договорились! - вот уже и радость слышит она в своем голосе. - Спасибо.
Она первой кладет трубку. Ей не терпится начать.
Бумага и карандаш всегда под рукой. Чтобы рисовать тени не нужны краски. Нет, им не передать всей глубины и красоты теней, но не потому, что она плохо рисует красками. Нет, лишь потому, что тени - плоские.
Она захлебнулась от восторга, сделав подобное открытие. Усевшись под оконным проемом, прислонившись спиной к горячей батарее, но, не обращая на это внимания, она принялась бегло наносить на бумагу узоры. Изгиб за изгибом. Линию за линией. И лишь закончив в начале шестого утра, с любовью вложила лист в папку с набросками, и легла спать. Обычная для последних дней бессонница отпустила, до звонка будильника она проспала крепко, не увидев ни единого сна.
День выдался сумбурным. С утра Оксана чуть не проспала, вскочила, наспех привела себя в порядок и, сунув бутерброд в рот, выскочила на улицу. Наверное, это был один из вереницы дней, которые можно назвать безумными.
Сначала переполненный недовольными, усердно толкающимися телами автобус, потом метро, не менее полное, душное, дышащее злобой не выспавшихся, спешащих на опостылевшую работу людей.
Потом ей пришлось разбирать кучу писем, какие-то никому ненужные договора, а остаток дня утонул в непрекращающихся телефонных звонках, так, что к вечеру ей стало казаться, будто люди посходили с ума. Ей представилось, как все миллиарды, проживающие на планете Земля, разом встали, подошли к своим телефонам и набрали чей-нибудь номер.
Она вернулась домой засветло, ей очень хотелось попасть побыстрее домой. К своим теням.
Она торопливо разделась и бросилась к заветной папке, лежащей на столе. Темнело, и в наступающих сумерках уже зажглись фонари. Комната медленно наполнялась тенями и теперь она была им несказанно рада. Ей уже казалось, будто ее слух улавливает тихий, едва уловимый шепот и стала воображать, будто скоро поймет этот странный, приглушенный жизнью города язык. Язык теней.
Она схватила папку, ощущая легкое волнение, словно собиралась показать рисунки кому-то из своих друзей, но не удержала ее, и листы рассыпались по полу тонкими цветными полотнами.
Она уселась посреди своих рисунков и стала их неторопливо перебирать. Вот соседский кот Вася, сидящий на подоконнике между цветов, которого она нарисовала неполных десять лет назад. Вот полуоткрытая обшарпанная дверь, за которой начинается дорога. К ее мечте. Этот рисунок она нарисовала совсем недавно легкой водянистой акварелью.
И многие, многие другие наброски и немного детские наивные рисунки.
Среди прочих ей попался чистый белый лист бумаги, и она удивилась тому, как он попал в общую кучку листов. Наверное, просто затесался среди остальных. Ну, раз попал, пусть лежит.
Она сунула его в пачку с листами, которые складывала аккуратной стопкой.
А вот покосившаяся изба ее хорошей подруги. И рядом с избой замечательный, похожий чем-то на дореволюционный, фонарь. Как она любила сидеть под этим фонарем на покрытой бесцветным лаком скамеечке с коваными узорчатыми ручками, когда над головой мечутся тучи мотыльков, осыпаясь опаленными метеоритами тебе на колени. И страшно и прекрасно.
Рисунки кончились, и она в задумчивости провела рукой по паласу. Давно не пылесосила.
Конечно, это не все рисунки. Это лишь наброски. Настоящие полотна - картины - вовсе не здесь. Там, под кроватью, куда она в последнее время предпочитает не заглядывать. Она поймала настоящее мгновение и ей не хочется вновь в него возвращаться. Даже, если оно прекрасно. Прошлое нельзя трогать, если ты к этому не готов.
-Но где же вчерашний рисунок? - спросила она у молчаливой квартиры, в которой стало уже почти темно, и снова, на этот раз внимательно просмотрела рисунки. И нашла в середине стопки то, что искала. Узорную тень от морозной наледи.
Она долго разглядывала ее, улыбаясь, потом пошла, приготовила себе ужин, поела не торопясь, обдумывая, что она нарисует сегодня.
Сегодня она будет рисовать тень вазы с цветком. Чудесной вазы, которая стоит у нее на шкафу...
Определенно, она поторопилась. Уже второй набросок отправился в мусорную корзину, скомканный и несчастный. Она решила нарисовать то, чего на самом деле в ее комнате нет, но то, что бы могло быть.
Представить - это одно, а нарисовать - совершенно другое.
Она пыталась нарисовать женщину. Вернее тень обнаженной женщины, стоящей у окна. В руке у женщины должен был быть бокал с темной жидкостью.
Но, если она и видела, закрыв глаза, тень, то открыв, она не могла перенести ее на бумагу и уже второй лист был испорчен. А время неумолимо бежало вперед, часы, громко тикая, отсчитывали минуту за минутой. Хоть сегодня уже и суббота, но рассвет совсем скоро. А с рассветом истончатся, исчезнут тени...
Бывает так, что рукой кто-то ведет. Так было на этот раз и на третьем листе родилось именно то, чего Оксана так хотела. Женщина сдалась и на белизне листа проступила тонкими линиями ее тень. Изящная, вытянутая, искаженная. Оксана была в восторге, и очередной прекрасный рисунок отправился на остаток ночи в заветную папку.
Оксана улеглась в кровать и тут же уснула, готовая к новым свершениям. Правда этой ночью она выспалась плохо. Ей снился дурной сон, в котором ее постоянно преследовал чей-то взгляд. Она проснулась через несколько часов после того, как заснула, и помнила лишь этот назойливый и пронзительный взгляд. Не угрожающий, но тревожащий...
Оксана тупо смотрела на белые листы. Она смотрела на них уже несколько минут и никак не могла понять. Разум словно отказался ей служить. Она брала в руку то один, то другой и подолгу вглядывалась в слегка бархатистую белую поверхность. Поверхность, на которой не было и следа карандаша.
Что это?
Отшвырнув листы в сторону, она бросилась к корзине для бумаг, вытащила скомканные бумажки и, чувствуя, как замерло сердце, разгладила их на кровати.
Неудавшиеся наброски.
Грубые, никуда негодные рисунки.
Она бросила отчаянный взгляд на чистые страницы, на которых должны были быть ее тени.
Тени.
Придет утро, и тени растают.
Было субботнее утро, и она впервые добралась до папки с набросками засветло. Потому, что на работу сегодня ей не надо было идти. Она открыла папку, радуясь прекрасному солнечному дню и искрящемуся белому снегу под окнами, а увидела... пустоту.
Рисунки исчезли, словно их никогда и не было. И хрустальный узор, и ваза с цветком, и свеча, и даже маленькая тень каменной пирамидки, которую было очень трудно нарисовать. Но на самом деле не тяжелее, чем женщину.
И теперь листы были пустыми. А ведь еще вчера вечером она разглядывала их под лампой, и все рисунки были на месте!
Как такое может быть?
Она уже знала ответ, но не верила в него. Как можно поверить во что-то, что не является для всех повседневностью? То, что не признают другие, может ли признать она? Ей никто не поверит.
И пусть. Ведь она поверила в то, что тень - вовсе не серое пятно на стене. Она поверила в то, что тень не полностью принадлежит предмету, но неотступно за ним следует. Она поверила в то, что тень - живая.
Почему же тогда она не верит, что тень, пойманная ею на бумагу, существует лишь ночью? Что проявляется она лишь тогда, когда приходит вечерний мрак, когда наступает время теней?
Она не верит, но это лишь пока. Потому, что ей страшно. Зачем ей бояться теней? Ведь тени всегда были вокруг. Разве она вредит им тем, что рисует их?
Сложив чистые листы в отдельную папку, Оксана оделась в теплую шубку и отправилась гулять. Яркий солнечный свет раздражал, слепил, она быстро замерзла и вернулась домой.
В следующий раз надо будет одеть темные очки, - с раздражением подумала она, - и надо завести живую зверюшку. А то меня никто не встречает.
Когда она вошла в квартиру, ей показалось, что в темноте коридора кто-то шевельнулся. Она постояла немного, но это был всего лишь обман зрения. А чем же еще это могло быть?
Она проснулась и долго лежала без движения. Ей было страшно шевелиться. Ей приснилось что-то такое... Неприятное.
Холодный пот тек по ее бокам, а она никак не могла понять, что же ее напугало.
Этой ночью она не рисовала, она просто легла спать, но сон не шел. А когда пришел...
Она встала, подошла к окну и переставила на него вазу. Роза, попавшая с вазой на бумагу, уже завяла, и в вазе теперь стоял тонкий стебелек сухой травы.
Она повернулась, чтобы полюбоваться на рисунок на обоях и замерла. Вазы не было. Нет, она была рядом с ней - стояла на подоконник и в этом Оксана не сомневалась. Но ваза теперь не имела тени. Стебелек травы висел в воздухе, ничего не касаясь.
Дыхание перехватило, и Оксана внезапно вспомнила, что за сон ей приснился.
Ей приснился мужчина.
Оксане безумно нравилась женщина на листе. Она появлялась лишь ночью, загадочная незнакомка из ее головы. И Оксана решила нарисовать ей пару. Правда она немного испугалась. Испугалась того, что наброски исчезают с листов днем и появляются лишь ночью. Потому и не рисовала пока. Но перед ее внутренним взглядом уже плыла фигура мужчины. Знакомого и незнакомого.
И вот сегодня он приснился ей. Мужчина, которого она хотела нарисовать. Это он смотрел на нее из темноты снов. Это он изучал ее, словно... Словно собирался ее нарисовать.
Она раздосадовано фыркнула. И этого сна она испугалась?!
Теперь она пугалась всего. Потому что все, что с ней происходило, казалось необычным. И исчезнувшая тень вазы. Неужели, она действительно отняла тень у этого изящного стеклянного сосуда?
Оксана прошла по комнате, взяла в руки ониксовую статуэтку пирамидки и подняла ее на открытой ладони. На стене была лишь ее тень. Нечеткая, безграничная, растянутая, сливающаяся с цветком, стоящим на подоконнике.
Теперь она всерьез задумалась над тем, стоит ли ей рисовать реальные вещи. Наверное, это страшно, когда у тебя нет тени.
Она опустила руку, совершенно забыв о том, что на ладони ее до сих пор находится пирамидка. Ограненный кусочек оникса соскользнул с руки и упал под ноги, беззвучно разбившись на мелкие куски.
Безумными глазами смотрела Оксана себе под ноги. Потом решительно подошла и легким движением скинула на пол с подоконника вазу. Ваза жалобно, обижено зазвенела, треснув. По ее поверхности прошла мутная белая линия и когда Оксана нагнулась, чтобы поднять сосуд, стекло рассыпалось у нее в руках на осколки.
Может ли предмет существовать без своей тени?
Может ли человек существовать без нее.
Собрав осколки, Оксана выбросила их в мусорку на кухне, попила воды прямо из чайника, пролив немного на ночную рубашку, и уснула до утра. Ей снился знакомый и незнакомый мужчина с кистью в руках, стоящий перед мольбертом.
Подойдя к зеркалу, она небрежно поправила складку юбки. Сегодня сложный день, приезжают французы, а она, как ни как, ответственный директор. Закажут ли французы у них оформление или уедут, вежливо улыбнувшись, во многом будет зависеть от нее. Так, что ей просто жизненно необходимо выглядеть идеально.
Она в который раз провела рукой по волосам. Что это? Они плохо лежат? А рукой проводишь, вроде все нормально.
На самом деле Оксана не любит свою работу, но жить как-то надо. В этом мире существует две Оксаны: Оксана - строгий директор полиграфической фирмы и Оксана художница - мягкая, ранимая, робкая и настырная одновременно.
Она не знает, кем на самом деле хочет быть. Теперь особенно. Словно обе маски вдруг стали неуместны и тесны.
Оксана вновь поправила юбку. Почему в отражении юбка кажется гладкой? Она же десять минут наглаживала складки!
Определенно, ей разонравились зеркала. Ей казалось, что они показывают вовсе не то, что есть на самом деле. Во всяком случае, в последнее время эта мысль постоянно приходила ей в голову и раздражала неуместностью и глупостью.
Накинув шубку, Оксана вышла из дому, стараясь забыть о неприятных мыслях.
Безусловно, она могла бы ездить на машине - с такой-то работой у нее не было крупной нехватки денег. Но что-то всегда останавливало ее, может быть нелюбовь к технике или непереносимость пробок. Впрочем, она и людей-то не особенно любила.
Тьфу! Сама не знает, чего хочет. Благо, Оксана готова сама себе в этом признаться.
Она торопилась к автобусной остановке, когда на нее налетел парень. Он словно бы не видел ее, задумчиво спеша по своим делам. Когда они столкнулись, Оксана вскрикнула, а парень ахнул от неожиданности. Потупился, буркнул извинение и быстро скрылся за углом дома.
-Вот те раз, - проворчала Оксана. - А день-то начинается плохо.
А день только начинался. Пока она дошла до работы, на нее налетело еще шестеро. Люди словно глубоко ушли в себя и не замечали ее. Лишь подходя к работе, Оксана с грехом пополам научилась сама от них увертываться, потому что извинения, хоть и чистосердечные, ее вовсе не утешали.
-Что это с миром твориться? Люди совершенно не замечают друг друга!
Встреча с французами прошла на ура, если бы не один обидный факт: мужчины приняли ее за секретаршу и по началу не обратили на нее внимания. А ведь она встречала их у входа!
Впрочем, Оксана потихоньку начала привыкать к невнимательности людей.
Ночью ей опять снился мужчина. Он расхаживал в задумчивости вкруг мольберта, потом, останавливаясь, смотрел на нее и коротким движением кисти добавлял необходимую, по его мнению, деталь.
Оксане было почему-то очень скучно, она сидела на высоком табурете и чувствовал себя очень маленькой. От скуки она начинала скрести по табурету ногтями, но этот звук тревожил. Иногда накатывал страх, и тогда ей хотелось убежать. В один из таких моментов, она проснулась с приглушенным криком и села в кровати.
Уже расцвело, и она почувствовала, что непременно должна встретиться с кем-нибудь знакомым. Просто чтобы поговорить. Чтобы прогнать тот неприятный осадок, который все более толстым слоем оседал у нее в душе, после каждой ночи.
Натянув брюки, переброшенные через спинку кресла, Оксана вышла из комнаты. Потом вернулась за свитером.
С кем встретиться? Да и как, ведь все друзья вскоре поспешат на работу.
Она быстро нашла выход. В соседнем доме жила Алена - ее хорошая приятельница. Она выходит из дома в десять и до работы ей ехать почти два часа. А, значит, они смогут два часа поболтать. Оксане не лень проехать пол города, чтобы убрать изнутри опротивевший осадок непонимания. Сейчас бытовой диалог как нельзя лучше поможет ей.
Было без четверти девять, когда Оксана подошла к дому своей подруги. Теперь ей оставалось лишь дождаться выхода женщины.
Алене было двадцать восемь и у нее с мужем уже родилось двое детей. Все это гарантировало поток слов, на который и рассчитывала Оксана. Она уселась на скамеечку, стряхнув с нее нападавший за ночь снег, и стала ждать.
Вот открылась дверь и вышла Алена. Поправила сумочку и ровным шагом пошла по дорожке. Оксана приветливо помахала ей рукой, но Алена все так же ее не замечала. Похоже, голова женщины была занята совершенно другим.
Тогда Оксана встала и пошла навстречу подруге. До последнего момента у Оксаны оставалось впечатление, будто подруга решила пройти сквозь нее. И только в последний момент Алена спохватилась... и, сделав шаг в сторону, обошла Оксану и пошла дальше.
-Ален! - позвала Оксана.
Женщина обернулась немного испугано, сощурилась, словно смотрела на Оксану против света и, пожав плечами, заторопилась к автобусам, оставив растерянную Оксану посреди тротуара. Одну.
Сначала ее отражение в зеркале перестало быть четким. Потом ее перестали замечать чужие люди. Теперь ее не узнавали друзья.
Той ночью Оксана упорно боролась со сном, прижимая к себе ставшую вдруг удивительно необходимой, словно щит, подушку. Она боялась погасить свет и боялась уснуть потому, что поняла, наконец, что НА САМОМ ДЕЛЕ происходит.
Но сон был неумолим, и она не заметила сама, как заснула.
Той ночью незнакомый и с тем знакомый художник Михаил закончил рисовать ее портрет. Он отошел от мольберта, улыбнулся Оксане и развернул полотно к ней. Лицо его оставалось бесстрастным, а глаза смотрели пронзительно и холодно.
Оксана смотрела на портрет и плакала. Теперь и ее тень отобрали у нее.
Эпилог.
Оксана проснулась поздним днем от телефонного звонка. Когда она вставала с постели, что-то соскользнуло с одеяла и упало на пол. Оксана подняла ткань, оказавшуюся картиной, рисованной маслом. Художник выбрал странное сочетание цветов - белый, оттенки серого и черный. Картина была удивительно живой, но бесцветной. С полотна смотрело на Оксану лицо женщины с незнакомыми, заплаканными глазами, в которых была непонятная Оксане тоска. Лицо женщины было скорбным и казалось знакомым, но лишь общими чертами. Оксана подошла и долго разглядывала себя в зеркало, после чего пришла к выводу, что эта женщина могла бы быть ее родственницей. Матерью или бабушкой. Или сестрой.
Но никак не ею!
Оксана не знала, откуда взялась эта картина. Дверь была закрыта изнутри, и войти к ней в квартиру никто не мог, а сама она была уверена, что так нарисовать не смогла бы. Более того, глядя на наброски и рисунки, которые она нашла в обтянутой кожей папке, Оксана засомневалась вдруг, что это было нарисовано ее рукой. Рисунки показались ей неуместными и даже неумелыми, среди них попадались простые чистые листы которые, вместе со всем остальным, уже через несколько дней отправились в помойку.
Картины, найденные ею под кроватью, тоже показались ей где-то слишком вульгарными, где-то наоборот бесхарактерными и бесцветными, потому последовали за набросками...
Все говорили, что Оксана необычайно изменилась. Уже через год Оксана потеряла связь со всеми своими старыми друзьями, особенно с художниками, потому что ей не нравились все, абсолютно все картины. Лишь одно полотно до сих пор весит у нее в квартире, хотя у Оксаны теперь есть муж и уже взрослеющая дочь. Эта картина незнакомой и знакомой женщины с заплаканными грустными глазами.
Порою, муж Оксаны говорит, что это ее портрет, но женщина неизменно обижается. Она считает себя совершенно не похожей на ту, которую нарисовал художник для нее...
С нее.
8.05.05
Как обманом вдохновенья Тень в бумагу заточить - В свете солнечном не видно, Только ночью различить.
Оглянись во сне - увидишь Серой тенью свой портрет, Но себя ты не узнаешь В отраженье прежних черт
Утро, в голове кошмары Полотно на простынях - Серых линий мемуары, Твой портрет в чужих тенях.
Тонкой кистью тихой тени Изрисованый листок. Не осталось привидений - Этот дом так одинок...
Дмитрий Полещук. С благодарностью другу за стихи, которые никак не хотели писаться.