Не знаю, почему мне стало до гадости грустно тем вечером, танцуя пальцами по кнопкам телевизионного пульта, чувство необычайной жалости к себе прибило меня к дивану ржавыми гвоздями детских воспоминаний. Бинго! Перед глазами поплыла картина, на которой я, уткнувшись в ковёр с барашками, висевший над моей кроватью, рыдаю от осознания того, что расту плохим человеком.
В тот день мама вела меня за руку из детского сада, а я капризничал и клянчил у неё жвачку, манипуляция была начата, и пути назад уже не было. Дошло до того, что получив желанное, я стал ныть снова, жвачка была не с тем вкусом, который я хотел. По большому счёту, её вкус не имел никакого значения, маленькому мне, как и любому ребёнку, просто хотелось почувствовать себя важным.
- для тебя правда это настолько принципиально? - спросила мать, заглянув мне в глаза.
- правда! - капризно ответил я.
Молча поцеловав меня в лоб, уставшая после работы, она снова пошла в магазин, что бы исполнить мою сиюминутную, детскую прихоть. Именно поэтому вечером я ревел, мне стало безумно жалко эту женщину, терпевшую мои капризы, и в глубине души я пообещал себе, больше никогда не есть жвачек. Слёзы, ручьями бежавшие по моим щекам, были настолько искренни, что теперь могут вызывать лишь улыбку умиления. Они не были выжаты, картинно показывая моё благородство, нет, свидетелями моего горя были лишь два барашка, смотревшие с настенного ковра, а чувство горечи, тупым ножом пилившее внутри и вовсе не могло быть сыграно. Я так боялся вырасти плохим человеком, что всю последующую неделю ложился спать ровно в 9 вечера, как того хотела мама. С ухмылкой подумав, что теперь бы наверняка не смог себя вести столь же самоотверженно, я выключил телевизор.
Совсем недавно, в виду определенных обстоятельств, я разуверился в способности женщин испытывать глубокие чувства, к кому бы то ни было. Женская любовь мне представлялась своеобразной игрой, для саморазвлечения, в отличие от мужской, всеохватывающей и бесконечно сильной. Не поменяв точки зрения в целом, я попробовал внести в неё некоторые коррективы, навеянные моим воспоминанием. Женщина не способна искренне любить другого человека. Не способна, если эта женщина не мать, любящая своего ребёнка. Мужчина не способен любить женщину всеохватывающе и бесконечно сильно, если в полной мере не познал материнской любви.
Мне было жаль того мальчика, рыдающего в ковёр, а в его лице и какую то часть себя, давно похороненную под налётом отвратительных вещей совершаемых в более позднем и сложном возрасте.