Резкий гвалт чаек раздавался где-то вдали. Расстояние смягчало их крики, они тонули в глубине небосвода, превращались в шум волны, подобной той, что разрезалась носом лодки. Незначительные, и оттого тихие. Гораздо важнее были переливы женского голоса, летающего над зеркальной гладью.
- Джарэ шагает по миру людскому,
Батист с шелками сменив на рубище,
Праздное ложе сменив на солому,
Сладкий нектар на безвкусную пищу.
Тонкая мягкая рука ласково перебирала пальцами по воде, словно запутались те в сверкающих лентах. Грудь чуть заметно поднималась и опускалась под прозрачной тканью жреческих одежд. Жёлто-зелёные глаза были мутны, как от вина, а тёплые черты выражали безмятежность и покой.
- Джарэ ступает на острые камни,
Волосы треплет насмешка сестрицы,
Мёд порождают поджившие раны,
Время морщиной на кожу ложится...
Демет за всю свою жизнь не видел никого прекраснее Шазилии.
Ни у кого не было такого сладкого манящего голоса, таких сочных малиновых губ, таких золотистых волос с яркой прядью у виска. Ни у кого не было такой гибкой фигуры, таких стройных гладких ног и пышных грудей. Ни у кого не было такого живого ума. Шазилия всегда знала, когда приходила пора дуть с Океана холодным ветрам, когда засуха грозилась осыпать на полях пшено. Шазилию слушали, Шазилии поклонялись даже охотней, чем банши Идирэ, которой та служила. Мужчины мечтали о ночи с ней, но редкая ревнивица посмела бы сравнить жрицу любви с разгульной девкой... И редкая сплетница захотела бы подобное слушать.
Демет оставил вёсла. Лодка ощутимо покачнулась, и он замер с вытянутыми в сторону руками. Будто это могло что-то изменить в случае крена.
Шазилия подняла мутные свои глаза и звонко рассмеялась. Зачерпнула из озера стылой воды. Снова разразилась смехом, и искрящаяся в закатных лучах влага посыпалась мириадами бриллиантов на Демета. Ещё мгновение он так и продолжал сидеть с вытянутыми в стороны руками и непонимающе глядел на жрицу. Прозрачные капли стекали по его лицу, приставали ко лбу и щекам влажные пряди, но Демет лишь небрежно вытерся рукавом.
- Не боишься запачкать ты вышивку гвардейскую, доблестный воин...
Хитрый огонёк прорезал пелену в её желто-зеленых глазах. Демет, быть может в сотый или тысячный раз, обвёл взором плавные линии лица.
- С чего это в озере вода грязной будет?
- Вода-то чиста, да лицо твоё будто сажей измарано.
Демет нахмурился. Взгляд против воли сполз на расшитый колосьями рукав. Но колосья эти оставались чистыми, как чиста была и нежно-голубая ткань под ними.
- Вот же... - Демет пытался разозлиться, но Шазилия смотрела всё так же - чего-то чуть насмешливо ожидая. - Ведьма.
Губы сами потянулись к бархатистой коже на шее жрицы, но та легко его отстранила.
- Полно, доблестный воин. Мы не для этого так долго добирались сюда.
- Вот как. А для чего, - произнёс Демет, глядя на то, как блестят в золотисто-алых отсветах откинутые назад волосы.
Грациозная Шазилия, прекрасная Шазилия. Всегда прекрасная.
- Много мест есть более подобающих, чтобы предаваться любви. Озеро Диры для иного... Дай мне во-о-он тот мешочек.
- Этот?
- Этот... Да нет, ты придавил его сейчас...
- Этот?
- Нет, другой. Тот Самый Мешочек. Я просила сберечь его.
Демет внимательно осматривал дно лодки перед собой, шарил по низкой лавочке, на которой сидел.
- Больше ничего.
Шазилия одарила его укорительным взором. Плавно перешла на другую сторону лодки так, что своевольная посудина под ними не посмела даже покачнуться. Отцепила от пояса мужчины совершенно обычный кулёк. Возвратилась на место.
- То есть Тот Самый Мешочек выглядит так, - недоверчиво уточнил Демет.
Но она не слышала.
Прекрасное лицо застыло в предвкушении, пальцы отточенным движением рассеяли над водой пригоршню разноцветных лепестков. Лепестки легко ложились на водную гладь, расплывались в разные стороны, но Шазилию это не беспокоило совершенно. Она перегнулась через борт, и Демет осторожно, боясь нарушить равновесие, придвинулся к ней, привлёк за талию ближе, чтобы удержать. А жрица снова смеялась. Озеро под лёгкими касаньями расцветало металлическими и самоцветными пятнами, а разбежавшиеся лепестки послушно выстраивались в круг.
Что ей, умеющей видеть грядущее, озёрный холод?
Но Демет продолжал держать, вдыхать запах золотистых волос, гладить по скрытому тканью животу.
- Что там? - без задней мысли поинтересовался и потёрся массивным носом о нежную мочку её уха.
Шазилия отчего-то напряглась. Пальцы отчаянно вцепились в борт лодочки, узкая спина выпрямилась, создавая расстояние между ними.
- Я вижу тебя, - голос её и сам зазвенел металлом.
- Меня? Зачем это тебе меня видеть, когда я и так тут..?
Жрица взглянула на него через плечо. Золотистые волосы пронеслись щекоткой по жёсткой мужской щеке.
- Давно ли сказать хотел?
- Что сказать?
- В столицу собрался давно ли?
Демет отстранился.
- Мать собралась. С собой тащит, да кто отпустит, кого заместо меня брать? Людей, с оружьем знакомых, в Лейкхоле мало. Кто пашет, кто жнёт, кто рыбёху пресноводную...
Шазилия села вполоборота. Посмотрела пристально, склонив голову к плечу. Ведьма. Смешно ей опять? А ведь не смешно, кажется. Печальные складки у губ залегли, и в глазах холод.
- Боишься?.. Ах, да у тебя цели нет. Тебе бы только сидеть здесь, ничего не меняя.
- Так и нет?
- Нету.
- Когда-то я был глупым мальчишкой, теперь - гвардеец лейкхольского лорда. Стою на страже закона твоих богинь...
- Ты и сейчас глупый мальчишка.
- Эт я притворяюсь. Но мы ж о цели, да? Я... А хочу стать начальником гвардии!
- Зачем?
- Ну как? Чтобы быть лучшим на страже закона твоих богинь!
Но его жрица отчаянно не желала смеяться над его шутками.
- Гвардия защищает лорда. Не людей, не законы - только лишь лорда.
- Людей хранят законы, законы хранит лорд, лорда хранит гвардия.
- Да будет так. Лорд не поставит тебя во главе после того, что случилось давешней осенью.
Шазилия с насмешкой перевела взгляд на руку Демета, что дёрнулась непроизвольно к шее.
- Если буду пропадать не пойми где - точно не поставит.
- А тебе это так нужно?
- Нужно. Я хочу хранить закон, людям помогать.
- Гвардейцы защищают только лорда. Почему ты не хочешь быть начальником стражи?..
- Власти хочу.
Шазилия тоскливо покачала головой.
- Ты глупый мальчишка, и желания твои под стать, брошенный сын Ласа...
Они молчали.
- Ну, отпустить-то, может, и отпустят, но обратно не возьмут, - сдался Демет.
Жрица снова смягчилась, довольная его покорностью.
- Не скажи. Вижу, придёт тут один с ястребиными очами. До осени пробудет, на подмену тебе.
- Прибудет, убудет... К чему? На ту сторону озера для матушкиного спокойствия не ходить - ладно. Но в столицу переться из-за того, что ей там в голову стукнуло?.. Пересидит.
Шазилия коснулась мягкой ладонью его лица. Погладила ласково. И так тепло стало, так хорошо. Как раньше, в детстве, у кособокого костерка с Мерлеком. Или на коленях улыбчивой ещё матери, перебирая неуклюжими пальцами локоны цвета старого золота. Или в добродушных объятьях отца...
- Сходи, Демет. Надо ей.
Демет очнулся. Крепко зажмурился, прогоняя дурман. Ударил по борту.
- Надо? А долго ли ей ещё будет "надо"? Листья про это тебе не шуршат? Может, до зимы? А чего. Тут уже лицо моё не вспомнят, а она всё своего Анги Дина за каждым камнем высматривать будет...
- Не забудут. Я за тебя перед лордом замолвлю. А если не вернёшься до осени, значит, не до гвардии тебе уже. Стихия и камень столкнутся... Чёрная вода...
Демет промычал что-то многозначительно, чтоб не казаться дураком.
Он проснулся только после полудня, укрытый своим же плащом. Под головой мешался шершавый и жёсткий, неприятно царапающий кожу мешок, поверху, огибая борта судёнышка, веяло холодком. Тянулись по сторонам стройные ряды фруктовых деревьев: аккуратных яблонь, кустистых слив, тонких груш. Демет не понимал, как оказался здесь. Но ослеплённый солнцем взгляд всё же сумел зацепиться за фигуры гребцов в серых плащах, чуть ближе нашлась и фигура матери, что сидела привычно прямо и строго на одной из скамей. Лицо её вмещало почти позабытую лукавую улыбку, в уголках синих глаз чётко обозначилась паутинка морщин.
Лодка плыла в тишине. Четверо гребцов выполняли свою работу слаженно и молча. Река приятно и успокаивающе шептала, ветер безуспешно мял свёрнутый парус. Демет начал было снова погружаться в дрёму, но неожиданно резко разорвал густой покой голос бывшего командующего флотом.
- Широкие гриденские сады. Свобода!
Мать вздрогнула. Испуганно распахнулись её синие глаза. Но Бор, заметив это, только коротко хохотнул. Снова улыбнулась и она, осознав недоразумение.
- Это ещё как сказать, - заметил один из гребцов.
- О нет, здесь прекрасно. Не передать насколько... - матьобратила взор к небу. - Студёные ручьи, сладкие, как мёд, плоды, и светло-о-о...
Гребец на это только хмыкнул.
- Когда слишком светло - это тоже плохо. С девой нормально не...
- Фарин, миртсов ты..! Думай, что вякаешь.
Означенный Фарин обернулся к начальству, не прекращая грести. Демет попытался разглядеть его лицо, но солнце било прямо в глаза, мешая. Несколько мгновений продолжалось немое противостояние между командующим и гребцом. В конце концов сдался Бор. Махнул рукой: твоя, мол, взяла. Облокотился о борт, утопил посуровевший взгляд в холодном потоке Кан. А мать звонко рассмеялась.
- Было бы желание, а свет не помеха. Чудные дни мы здесь провели с Ласом. Тогда, много лет назад...
Её мысль наверняка гуляла по берегу, где сквозь кружевную листву лился совсем другой свет. Здесь, на палубе, он жёг глаза и кожу, там - легко играл. Там - в прошлом. Когда ещё не было маминого Анги Дина и мир без него не чадил так сильно коварством. Когда даже ещё и Демета-то не было. Только Самбия и Лас. Интересно, могли ли они любить так же, как наивный гвардеец и жрица Идирэ?.. Насчёт матери он был почти уверен, но уж точно не насчёт Ласа.
Гриденский предел остался немного позади, и чем дальше они плыли, тем ближе друг к другу становились стволы фруктовых древ, тем меньше и испуганней были солнечные пятна меж корней. С запада вылезли крохотные, но зловещие со своей тёмной хвоей ели и сосны, их окрепшие родичи вдали уже теснили старые яблони. Всё реже прорезал тьму рощи тонкий светлый луч, всё выше и массивней становились кроны, пока не скрыли лезущее Демету в глаза солнце.
Стало прохладней. Мать плотнее запахнула плащ и опустила потускневший взгляд к рукам. Бор закашлялся долго и влажно, после чего сплюнул за борт. Спать уже не хотелось.
- Доброго утра, - поздоровалась мать. Бледная и вымотанная, будто всю ночь не спала. Наверное, это стоило того, и она придумала что-нибудь новое о своём Анги Дине. Теперь-то она любит именно это. Тьма. - Давно встал?
- Да вот сижу, - немного невпопад отозвался Демет. Грубовато добавил: - Уж про Ласа слышал.
Мать едва-едва кивнула и встала, направляясь к корме. Вряд ли она обиделась. Не то имя снова покинуло её вместе с солнечным светом, она и не помнит, наверно, уже его. Мать о таких мелочах вообще помнила редко, занятая думами великими: Анги Дином, геранисом, королями и миртис знает кем ещё. Демет старался не лезть в чужие головы за мыслями - ему и своих хватало.
Тяжело приблизилась к нему туша бывшего командующего. Врезался в лицо наставительный взор, но Бор молчал. И Демет молчал. О чём вообще можно говорить с такими важными особами? Можно ли противоречить изгнаннику и бунтовщику?
Демет подавил усмешку, а потрескавшиеся губы Бора наконец разомкнулись.
- Лас - это отец ваш, юноша. Не мыслите... кхе... дурного.
- Кто мне отец, знаю уж лучше вас, - ответил Демет просто.
Опалённые брови Бора взметнулись, зачем-то он кинулся за матерью на корму, но оборачиваться Демет не стал. Уж про отца-то он всё знал, а значит не мыслить дурного просто не мог. Отец - один из первых жертв безумия матери. Отец - один из первых, кто решил её безумию не сопротивляться.
Деньги у них дома всегда присутствовали, в отличие от самого Ласа, что их приносил. Он мог находиться с семьёй неделю, а потом исчезнуть на три. Мог где-то пропадать больше месяца, приходя лишь чтобы спросить, как дела, и передать матери пару пузатых мешочков. Глаза у Ласа были весёлые и добрые, а руки удивительно мягкие и лёгкие для столяра. Когда Самбия жаловалась ему на проделки сына, Лас только смеялся и лохматил Демету волосы своей огромной тёплой пятернёй. Лас мог достать больше, чем Демет мог пожелать: игрушки, чудны̒е лакомства. Демет единственный из детей в округе пробовал цветные фруктовые леденцы, пряный равентенский шоколад и крупную земляную ягоду виз.
Конечно, как и любой мальчишка, он считал, что отец самый лучший. Считал даже тогда, когда тот не побежал с ними непонятно от кого и куда в Лейкхол. Считал до тех самых пор, пока не поймал своего первого и единственного карманника. С добрым лицом, с мягкими и лёгкими руками. Тьма.
Отец болтал, что он столяр. Но ни одному столяру на севере, даже в Приспринге, не платят столько, чтобы он мог позволить себе южные сладости. Отец лгал. И не последовал за ними только потому, что уже привык наживаться в столице.
Быть может, мать обезумела именно поэтому. Быть может, не перенесла лжи и предательства мужа. Это было бы веской причиной, причиной простой и ясной, что Демета бы устроила. Виноват отец, лжец и карманник, позорное пятно на чести гвардейца. Виноват в том, что мать бежала сутками не смыкая глаз, цедя несуществующее имя, глядя на каждого незнакомца, будто тот мог обратиться скалозубом...
Но прежде не находилось глупцов, вздумавших бы ей помогать.
Демет смотрел, как мать, шатаясь на ветру, идёт к нему с хлебом, водой и мясом. Смотрел, как медленно моргает тяжёлыми веками, и как дёргается от каждого громкого плеска, от каждого скрипа досок палубы. Он смотрел и чувствовал усталость.
Сколько лет уже длится её безумие? Двадцать? Не важно. Все эти годы оно не приносило вреда, но Демет чувствовал, что время невинных чудачеств прошло и от последней выходки ему не поздоровится. Если вдруг пошла она против нового короля, в чём появились подозрения, - Демет не должен оставаться рядом. Не должен! Чужие демоны не вредят, если к ним не приближаться, а значит, чем дальше будет Самбия, тем дальше и её Анги Дин. Да и к тому же...
Он обещал вернуться домой до осени.
***
Припасы стали заканчиваться только недели через четыре. И недели эти, надо сказать, были скучными до тошноты.
Бор с матерью всё вспоминали прошлое. Их разговоры были похожи один на другой обилием неуместных подробностей и непонятными полунамёками. Даже если бы Демет не дал клятвы и попытался узнать что-то полезное из этой болтовни - вряд ли бы вышло. Да и говорил в основном один Бор - мать была слаба и рассеяна от ненужных беспокойств и недостатка сна, даже про своего Анги Дина отчего-то вспоминать не спешила. В кои-то веки.
С Бором Демет и сам пытался общаться, но попытки эти ни к чему не привели. В бывшем командующем флотом непостижимым образом сплелись дворцовое воспитание и солдатская грубость, строгость и панибратство, но было в нём и кое-что постоянное - резкость и любовь к пустой болтовне.
Сначала он травил военные байки. Демет слушал внимательно и в ответ делился со старым моряком случаями из жизни лейкхольских гвардейцев. Но так как жизнь в Лейкхоле всё же оставалась спокойной, несмотря на редкие проделки Демета, а командующий за всё время службы был в Океане от силы раз шесть, байки закончились довольно скоро. И если Демет, поняв, что ему больше нечего рассказывать, просто замолчал, то Бор начал всё сначала. Второй, третий, пятый раз. Он грузно отмерял шаги толстыми ногами, шумно втягивал воздух уродливым, свёрнутым набок носом, отвратительно дёргал клочьями опалённых бровей, впивался взглядом пустых серых глаз в глаза чужие и говорил резко хриплым басом. Одно и то же. Практически слово в слово.
Каждую ночь Демету казалось, что он готов выбросить Бора за борт. Он находил для этого доводы: уродство, настойчивость, возможная вхожесть в стан бунтовщиков, но умом понимал - этого мало. Каким бы ни был Бор, он в первую очередь человек, один из тех, кого Демет клялся защищать.
Ждать компании от гребцов тоже оказалось бессмысленно - те не говорили ни с кем, кроме начальства. Целыми днями они сидели на своих жёстких скамьях, наблюдая за течением и руслом, а на ночь направляли лодку к берегу. И там, на берегу, тоже ничего не менялось: чаща, чаща, чаща - и ничего более. Только солнце каждое утро жалило всё сильнее.
Но приевшуюся картину, наконец, сменили аккуратные деревянные домики, и Бор выбрал для пополнения запасов близкий Мёрфедж - незнакомый город, с пейзажами кроме лесных и людьми, чьи лица не скрыты серой тканью. Людьми, что никогда не слышали об Анги Дине... Банши, знали бы вы, как Демету было тесно в одной, пусть даже и большой лодке! Конечно, он не захотел оставаться на причале, вопреки всем уговорам матери и Бора, а рванул в город вместе с гребцами.
И город был интересен.
Он напоминал Демету любимый Лейкхол широтой улиц, но если каменные лейкхольские строения очаровывали своей лёгкостью, то мёрфеджские наоборот: смотрелись внушительно, даже будучи выстроенными из дерева. В Мёрфедже всё казалось крепким и надёжным: мостовая - ровной, коровы и лошади - сытыми, дети - здоровыми, женщины - практичными, а мужчины - сильными. Приземистый замок, высившийся на западе, как будто и вовсе поддерживал своими зубцами весь небесный свод, а свод этот оставался светлым и чистым, без единого облачка.
Воздух становился всё суше.
Чем дальше они отходили от Кан, тем больше хотелось Демету пить. Он схватился было за флягу, но вспомнил, что та давно пустует. "Если везде вокруг тебя сладкая и прохладная вода, зачем заключать её туда, где она нагреется и потеряет свой вкус?" - рассуждал он в пути. Вот и аукнулось. Сейчас воды не было вовсе - ни прохладной, ни тёплой. Только блестящие от пота лица и раскалённая мостовая.
Его спас один из сопровождающих гребцов, высокий. Блеснула бронзовым загаром выглянувшая из-под плаща рука - и вот Демет уже жадно приник к предложенной фляге. Тёплая жидкость вливалась в горло легко, словно воздух при дыхании, редкие капли текли по подбородку, застревая в отросшей за время путешествия щетине. Остановиться он заставил себя с трудом, но ёмкость всё-таки отдал, прежде осушив её наполовину. Взгляд случайно зацепился за другого гребца - крепкого паренька лет тринадцати.
- Тряпки снимем, может? Плащи эти серые. Жарковато.
Хозяин фляги покачал головой.
- Гарет указаний не дал, а лично я не советую.
- Чего это?
- Капюшон - штука нужная. Особенно в городе. Особенно, когда от кого-то бежишь.