Лист бумаги плавно перевернулся, и на картинке во всей красе завис образ унылой старой, засиженной насекомыми хижины. Он бывал здесь раньше, и ему казалось, что он провел в ней всю жизнь, а иногда этот образ напоминал ему о главном чувстве. Чувстве, что он когда-то был человеком.
- Брось, - выкрикнул высокий бородатый мужчина и ударил женщину по руке.
Та испуганно посмотрела на картину.
- Мы возьмем ее?
- Нет! - он потянул ее за собой. - Иметь эту картину - тоже самое, что иметь собственное имя!
Его голос отозвался хрипотой, и он тут же закашлялся. Прокашлявшись, мужчина втянул в себя сгусток соплей и плюнул на снег. Теплый отпечаток рассыпался множеством кровавых точек.
- Ты что забыла, зачем мы сюда пришли?
- Нет, - она дрожащими руками отдала ему рисунок. - Но эта картина... Она стоит денег...
- Ты что, не поняла меня! - он сцепил кулак и замахнулся. - Дура!
Женщина отступила, но не заплакала. Она выглядела мрачно. На правой щеке блестел след от последнего запоя. Маслянистые волосы, не мытые последние три недели, липли к лицу. Зубы, черные, как обгорелые пеньки, впивались в сухие губы. Ей было двадцать девять, но выглядела она лет на пятнадцать старше.
- Стой, - мужчина еще раз взглянул на картину.
Хижина, лачуга, подвал, землянка, халупа. Что только не шло в голову при виде этого крохотного домика бедняков.
- Как ты не понимаешь, это след, чтобы нас отыскали и посадили в тюрьму, - подумал он. - След, после которого мы больше никогда с тобой не увидимся.
В его глазах блеснула тоска.
- Ты же не хочешь, чтобы мы потерялись? Ты же не хочешь, чтобы мы больше никогда не увидели друг друга? Ты, глупая дура, отвечай мне!
Она оступилась и упала. Терпеть больше не было сил. На ее лице выступили слезы.
- Вставай! Надо идти. Скоро ночь. Если мы не доберемся до станции за светло, то будем ночевать на морозе.
Он схватил ее за руку и резко дернул. Картина полетела на землю.
Справа, в промежутке между двумя высокими зданиями показалась кучка подростков. Двое из них были с битами. Они отделились от толпы и сейчас медленно приближались к незнакомцам. Девушки хихикали за их спинами. Их забавляло то, как быстро ребята расправлялись с недоносками. Они любили темные кварталы. Здесь чаще всего случались преступления и чаще всего находили трупов.
- Оглянись, - прошептал он ей на ухо. - Эти твари уже здесь.
- Стой на месте! - крикнул один из наступающих. - Эй ты, кусок дерьма!
- Убирайтесь отсюда!
- Это наш район!
- Мне насрать! У меня пистолет!
Ребята переглянулись, но не остановились. Вскоре они приблизилась так близко, что сумерки не скрывали их лица.
- Стой на месте, урод! - огрызнулся высокий темноволосый парень и замахнулся битой.
На вид ему было не больше семнадцати
Второй подошел ближе. Пар вырывался изо рта. Глаза налились кровью. Губы посинели от холода.
- Кажется это бомжи, Виталик, - он содрал с женщины куртку.
Она осталась в одной тонкой изорванной майке. Сжавшись в комок, женщина руками кутала замерзающее тело.
- Черт! - Виталик подошел к ней и приложился битой по голове.
- Что ты делаешь? - вскричал второй.
- Заткнись, я знаю, зачем они здесь!
- Ублюдок, - проворчал мужчина, укрывая женщину.
- Где картина, Гаврош? Где?!
Он замахнулся битой, но не ударил. Услышал плач.
- Эй ты, сука! Шлюхой работать не пробовала? Эй! Может, возьмем ее?
- Она страшная и от нее воняет! Если хочешь, бери ее себе, я не хочу подцепить от этой твари Венеру.
- Верно говоришь, - Виталик злорадно улыбнулся и тут на его глаза попалась картина.
Он поднял листок бумаги со снега и поднес к лицу.
- Это она, Макс! Эти уроды украли ее из лавки Бейдиса! - бита опустилась вниз.
- Не может быть, - Макс подошел к Виталику и выдернул картину. - Сегодня вам везет, бомжи!
- Эй, что вы там копошитесь? - раздался женский голос. Кучка подростков томительно ожидала ответа, не подходя к незнакомцам.
- Мы нашли ее! - рассмеялся Виталик и подбросил биту в воздух. - Готовьтесь, девчонки, сегодня будет незабываемая ночь!
- Уходим, - Макс бросил куртку мужчине. - Чтобы я вас больше здесь не видел, - он угрожающе провел битой по головам обоих. - Убью.
Малолетние преступники отправились за дома, со смехом обсуждая стоимость картины.
Быстро темнело, и крепчал мороз. В этих узких кварталах почти никогда не было ветра. И, если температуре и присуждалась кара завесить занавес смертью, то происходило это очень медленно, точно пытка. Сначала обмораживались пальцы рук и ног, уши, нос, потом холод перекидывался выше, окутывая икры, кисти, предплечья, пока не добирался до сердца. Головной мозг к тому времени превращался в вязкую студенистую жижу, которая уже не могла функционировать с бешеной скоростью. Зрачки превращались в стекло. Кровь в лед. Кожа в дерево.
Утренние патрули находили мертвецов каждый раз, когда выходил на смену. Их не пугал посиневший безжизненный вид существа, несколько часов назад бывшего человеком. Они подбирали с дороги тела и везли их в городской морг, где проводилось мнимое вскрытие - вскрытие, постоянно показывающее один и тот же результат.
По дороге домой он вспоминал, как напоролся на один из таких трупов недалеко от станции. Тело лежало в глубокой канаве с раскрытыми глазами, будто высматривало на фоне неба огромную звезду. Одна рука лежала на животе, и он ясно видел, что на ней не хватает трех пальцев, другая неестественно завернулась за спину. Рот был открыт, как автомобильный бардачок, губы покрылись синевой, а лицо мерцало сине-красными пятнами.
"Это жизнь бездомных, - думал он. - Жизнь, которая рвется, как лист мокрой бумаги!"
Они добрались до станции к десяти часам вечера.
Он нашел несколько сигарет возле мусорного бака и, облокотившись на крышку, закурил. Он всегда подбирал здесь сигареты, когда хотел курить. Мятые, мокрые, вонючие, недокуренные бычки валялись вокруг мусорного бака круглосуточно, и это место, особенно, в теплую погоду было неким совершенством в грязном, корыстном мире. Иногда ему удавалось найти здесь что-нибудь поесть, хотя сигареты он ценил больше. Никотин позволял думать, мечтать, расслабляться, а еда только на несколько часов могла отстранить чувство голода. Потом снова хотелось есть.
- Тебе нужно помыться, - сказал он женщине. Рана на ее голове сильно вспухла. Кровь запеклась на виске, оставив большое пятно. - Сильно болит?
- Нет, - она потянулась, чтобы забрать у него сигарету. Он не препятствовал. - Не сильнее, чем там.
Ее рука легла на живот и скользнула вниз. Одна затяжка избавила ее от болезненных ощущений, вторая оставила чувство голода за бортом. Мокрый окурок мялся между пальцами.
- Сегодня будет холодно. Надо забраться подальше под трубы, чтобы не проснуться утром без ног.
- Да, - она докурила и попросила еще.
Он достал старенькую зажигалку с изображением обнаженной Эли Коут. Порывшись в мусорном баке, нашел половинку "Честерфилда" и раскурил. Мокрая сигарета тлела плохо, и ему пришлось несколько раз втянуть дым в легкие полностью. После, мужчина снова закашлялся и сплюнул. Кровь жирным следом легла на асфальт.
- Пойдем вниз, - попросил он. Грудь раскололась хрипом. Он тяжело дышал и едва передвигал ноги.
Они спустились к трущобам, где было темно, как в морге. Небо заслонили тучи. Ни в одном доме не горел свет. Здесь все пользовались свечами, а грелись от каменного угля. Бедняки не знали, как смотрит на них город. Они думали, что такая жизнь - их судьба и их мука. Они были счастливы, что еще живы, хотя, если возраст переваливал за пятьдесят, даже не пьющему населению приходилось мириться со смертью.
Он вел ее за собой, пробираясь сквозь мусор и грязь, что вывозили из богатых кварталов города. Недалеко отсюда была свалка, и каждый день, посыльные из города разжигали костры и травили бедняков ядовитым дымом. По пути они наткнулись на почти безжизненное тело. Бедняга стонал, говорил, что не может двигаться, что он голоден, но никто не хотел ему помогать. Он остался один на один с мучительной смертью и с чувством страха, который ползет по телу, как большой паук, наступая мокрыми лапками на еще живые стенки кожи.
- Быстрее, - он торопил ее.
Женщина, спотыкаясь, следовала за ним. Она знала, что в ней еще есть силы, чтобы добраться до дома, но боль внизу живота походила на ад. Она точно попала в камеру пыток.
Вскоре земля под ногами стала медленно уходить вниз, пока ход из заброшенной досками ямы не превратился в каменную лестницу, ведущую в подвал.
Здесь было не так холодно, как на уличном просторе. Стоял пресноватый запах сырости - предел тому, что мороз никогда не заберется под землю. Где-то капала вода, эхом разносясь по подвалу. Воздух теплел, покрываясь слоем влаги.
Он шел на ощупь, пробираясь по узким коридорам к тепловой магистрали.
- Я ненадолго уйду к метро, - предупредил он. - Если лужа под сливной трубой будет теплой, я вернусь за тобой и отведу туда. Ты помоешься, потом мы вернемся обратно, и я постараюсь найти что-нибудь поесть.
- Спасибо, - едва слышно сказала она.
- Сильно болит? - он остановился, прижав ее к себе.
- Я умру, правда? От этой болезни все умирают.
- Глупости, - утешил он. - Ты не умрешь. Эта всего лишь период, который нужно пережить.
- Нет, я умру, - не отступала женщина. - Я с трудом понимаю, что мы сейчас делаем. Эта боль... Я уже не могу ее терпеть...
- Можешь, глупенькая, - он обнял ее и поцеловал.
Он никогда не рассказывал ей, как скончалась его сестра. Она умерла не от болезни. Она умерла от страшной боли, что поселилась у нее в животе, а потом, прогрессируя, поднималась все выше и выше, захватив все тело. Она медленно сходила с ума, пока старший брат безустанно искал для нее пропитание и сигареты. Когда боль переросла в смерть, он нашел ее окоченевшей на пороге собственного дома - подвала старого обветшалого здания. Ее изорванные штаны пропитались утробной кровью, руки застыли на груди, и когда он попытался поднять ее, из глаз брызнули слезы. Он остался один. Ни родных, ни друзей. Только город и страх, что его вот-вот лишат свободы. Нет. Лучше жизни, чем свободы. Он уткнулся носом в тело мертвой сестры и пролежал с ней весь день. Было холодно. Шел дождь, и одежда быстро промокала. Он знал, что скоро замерзнет и не сможет двигаться. Тогда его ждет лишь один путь - городской патруль, который сгребет его тело вместе со всеми мертвецами в одну вонючую кучу и отвезен в морг.
- Я не хочу больше этого слышать от тебя! - проскрипел мужчина и одарил женщину озлобленным взглядом. - Ты всегда будешь со мной!
Она застонала. Боль вновь напомнила о себе. Теперь она не уходила ни на секунду.
Они добрались до маленькой комнатки, где в несколько рядов шли трубы тепловой магистрали. По углам бегали крысы. Весь пол был усижен их пометом. Пахло смрадом. Они редко питались крысами, но когда голод давал о себе знать, крысы были лакомством первого сорта. Инфекции, что переносили грызуны, на них не действовали. Существование само выбирало сильнейшего и яд, что впитывается в слизистые оболочки рта и носа никогда не вызывал у них болезней. Они жили с ними внутри.
- Приляг, - мужчина вытащил из-под труб изношенный кафтан и расстелил на полу. - Так тебе будет легче.
Он разжег свечу, и узкое пространство преобразилось низкими каменными сводами. Крысы, тревожно пища, прятались в норы. Одну из них он пришиб ногой, когда та попробовала забраться под штанину.
- Ах вы суки! - прорычал он с эмоцией лютого осквернения и топтал крысу до тех пор, пока от той осталось лишь жирное пятно ядовито-красной крови. Потом он поддел остатки ботинком и пнул в угол.
Она легла на подстилку и закрыла глаза. В заброшенном подвале было тепло, но от этого боль только прогрессировала. Когда все нервы, обмороженные уличным холодом, начали оживать, боль разорвалась бомбой. Женщина старалась об этом не думать. Старалась провалиться в сон, чтобы глубокая волна призрачных воспоминаний заставила ее задохнуться. Но нет. Она чувствовала, как болезнь разрывает клетки ее тела. Как она елозит по выставленным на показ женским органам, как один за другим она пронзает живые сосуды, заставляя их выворачиваться наизнанку и медленно умирать.
Сколько лет назад появился на свет смертоносный вирус А9? Его нет в природе, - говорили власти, каждый день, выслушивая от патологоанатомов единичный приговор. Его нет в природе - но люди продолжали от него умирать. Он как живой человек ходил по уличным кварталам, выискивая очередную жертву. Его боялся только тот, кто в него верил, тот, кто слышал крики нарастающего ужаса, тот, кто знал, что от него спасенья нет.
- Ты еще здесь? - тихо спросила она, чувствуя, как быстро покрывает сознание губительный туман. Она не решилась рассказать ему об этом. Она знала, что, если он уйдет, то уже никогда не увидит ее живой. Она умирала, но пытка продолжалась.
- Да, - послышалось из угла. Свеча дрогнула. Он поднес ее ближе к женщине и, погрев над огнем руки, сказал, - Я посмотрю. Не двигайся. Больно не будет.
Он осторожно спустил с нее штаны, под которыми не было никакого нижнего белья. Даже тяжелые ботинки женщина носила на голую ногу, постоянно натирая пятки одеревеневшей от мороза кожей. То, что он увидел, напомнило ему о сестре. Это А9, - теперь он знал, что обратного пути нет. Молить Бога о том, чтобы он не забрал ее, как несколько лет назад родную сестру, не было никакого смысла. Смерть пришла за ней. И если сейчас она стоит за его спиной, указывая костлявым пальцем на изорванный кафтан, то пусть будет так. Там, на небесах, тоже есть жизнь, и он искренне надеялся, что та жизнь не такая жестокая, как на Земле. Там тепло, и Бог относится ко всем одинаково.
- Кажется, боль заканчивается, - простонала она и улыбнулась.
Он сцепил руки и едва удержался, чтобы не заплакать. Стоял ужасный запах гниения. Он видел бледноватую кровь, стекающую с ее ног, следы гноя, которые обильно покрыли нижнюю часть влагалища. Живот напрягся, словно внутри образовался плотный суконный ком. От женщины лился жар.
- Попытайся заснуть, завтра будет легче, - утешал он. - Завтра я проснусь рано и принесу тебе что-нибудь поесть.
В углу отозвалось несколько крыс.
Он знал, что они учуяли свежую кровь. Крыс никогда не пугал А9. Этих тварей брал только один яд - тяжелый кожаный ботинок, опускающийся сверху со скоростью птичьего полета.
- Ты победишь эту болезнь, если будешь верить мне. Ты же мне веришь?
Она промолчала. С трудом перевернувшись на бок, она протянула ему руку.
- Почему мы отдали им картину?
- Они бы убили нас.
- У тебя был нож. Ты мог нас защитить. Но ты не захотел.
Он вытащил нож из кармана.
- Эта штука не для убийства. Сестра всегда говорила мне, что если я когда-нибудь убью человека, то она разлюбит меня и бросит.
- Ты боялся, что сестра оставит тебя?
Он промолчал.
- Не уходи от меня сегодня.
Он помог надеть ей штаны и, вытащив из-под труб еще одну изношенную до дыр вещь, укрыл ее ноги.
- Я верю тебе, - простонала она. - Прости, если я напомнила тебе о сестре.
- Ничего. Это уже в прошлом.
Он лег рядом и затушил свечу. Ее тело пылало огнем. На секунду ему показалось, что из темноты на него смотрят два красных глаза. Смерть или крысы? В темноте ему всегда становилось одиноко. Но сегодня он чувствовал себя так, словно знал, что будет завтра.
- Я помню, где я видела ту хижину, - прошептала она. - Моя мать однажды водила меня на каменоломню в долину. Помнишь те заброшенные дома на юге города? Там неплохо летом. Тепло. Мать хотела, чтобы я осталась там работать.
- А что случилось?
- Те мужчины с каменоломни изнасиловали ее на моих глазах и избили до смерти. Потом двое из них изнасиловали меня. Тогда мне еще не было четырнадцати, - она засмеялась, и в один момент ему показалось, что она задыхается. - Мне было так же больно, как сейчас. Но тогда было страшнее. Мать мертва и вокруг ни кого, кроме них.
- Твоя мать была не в своем уме, когда вела тебя туда. На каменоломнях женщинам делать нечего.
- Нет. Все правильно. Она рассказывала мне про это. Она хотела, чтобы я работала там с мужчинами, за что они будут платить мне деньги. Но жизнь оказалась сложнее.
- Это не правильно.
- Мать умерла от того, что они долго били ее ногами по голове. Они сожгли ее тело в печи, где растапливали уголь. А та хижина, в которой они избивали ее, была точно с картины. Может быть художник, который написал ее, был там.
- На каменоломне?
- Да. Может там убили его...
- Хватит, - остановил он. - Тебе нужно выспаться. Боль не уйдет, если ты будешь это вспоминать.
"Боль никогда не уйдет", - хотел добавить он.
Они обнялись, чтобы не замерзнуть ночью и заснули. Она дышала тяжело и редко, иногда вздрагивая, словно глубоко во сне ее кто-то бил. "Может она снова очутилась на каменоломне", - думал он, и его руки еще крепче прижимали ее тело.
Кучка крыс пробежала так близко, что он услышал тихие шлепки их лапок. Учуявшие сладковатый запах мяса, крысы были настороже. Они не любили мертвечину. Их интересовал запах еще живой крови, вытекающий из свежей раны умирающей жертвы.
Вдруг в нем вскипела злоба. Она МОЯ, кричала душа, МОЯ! Не отдам. Женщина, словно чувствуя порыв злости, застонала.
- Тише, - прошептал он и погладил ее по голове. - Все хорошо.
Крысы тут же отозвались писком. Они точно смеялись над ними, выжидая момент для атаки. Ночь длинная, а они хотели напасть внезапно.
- Мама, - простонала женщина и откинулась назад.
А мужчина открыл глаза и вновь увидел в углу две красные точки.
- Уйди! - теперь он не сомневался, что это Смерть.
Она пришла не за ним. За ней. Смерть села у порога и стала ждать. Она, как верная лошадь заглядывала в кормушку. Только корм для нее еще не созрел.
- Уйди, - шептал он, прижимая женщину к себе.
Не мгновенье он увидел тело мертвой сестры, лежащее на пороге в распростертом виде. Потом увидел ее живой, улыбающейся. Они были пьяные, она указывала пальцем на заходящее солнце, а он прыгал вокруг нее, как мячик, не чувствуя ни рук ни ног. Ее белое платье, сорванное с какой-то шлюхи, которую они ограбили по дороге, развивалось по ветру. В волосах застряла роза. Лицо было счастливым. Они всегда чувствовали себя счастливыми, когда удавалось напиться. Пьяным легче ощущать весь ужас жизнь, грядущий с ними с самого детства.
"Ты еще там?" - бормотал он засыпая, не чувствуя, как тело женщины в его объятиях становится холоднее. Ее дыхание прекратилось.
Утром он снова проснулся один. Сел и заплакал. А крысы, посмеиваясь в углах, расползались по норам. Наставала их ночь.