Аннотация: Эпизод второй операции "ТриПсих". Убийственное милосердие?
И наказание...
МИЛОСЕРДИЕ И НАКАЗАНИЕ
Социологический прогноз "а-ля Пелевин".
- За глиной поехали?
- С полчаса уже.
- Кто?
- А шут его знает, чья сегодня очередь. А тебе не все равно?
- Хм, помнится, один аист приволок вообще такую гадость, ни на что не годную.
- Ну и ушей лишился. Теперь народ осторожничает.
Угрюмые мужики шумно хлюпали, потягивая из надтреснутых разномастных стаканов жидкость, почти что чайного цвета. Вокруг колченогого стола их расположилось четверо.
- Чего, Василий, не весел? - пихнул в бок самого молодого из компании густо заросший, чуть не по самые брови, бородач с шишкастой головой. Причем, шишки налезали одна на другую, составляя неповторимую цветовую гамму, словно на лбу бородача играла необыкновенная радуга.
Василий и впрямь с утра был не в духе. Он часто с тоской оглядывался на дверь, вздрагивал при каждом стуке. Да что стук, любой громкий пук заставлял парня нервно подпрыгивать на месте.
- Да, знаете ведь, - страдальчески наморщил нос Василий. - Телега на меня пришла Самому, - он ткнул пальцем в направлении потолка. - Не хочется без ушей оставаться. Уж больно суровые методы стали.
- Ха, - отозвался одноухий мужик с зеркально гладким черепом. - А чем же нас в рамках-то держать? Не деньгами же!
Компания дружно заржала. Даже Василий криво усмехнулся.
- Не боись, - потрепал его по плечу бородач. - Отобьешься. Вон ему, - кивнул он на Лысого, - тоже идти. И не какое-то там ухо, тут, брат, серьезнее. - И отхлебнул из стакана. - Чует мое сердце, поганок намешали, гады. Сколько раз говорил, не берите у незнакомых. Небось, пачка Бишкекской фасовки. Настоящий продукт уже и не помню когда пили.
- Поганки! - усмехнулся лысый. - Тут, небось, и сыроежек полно. Вот раньше бывало...
Все четверо вздохнули. БороДатый засунул руку по локоть в бороду, лысый потер лысину, оставляя жирные следы. Третий, ничем не примечательный тщедушный молчун в очках, лишь брезгливо кхекнул, выражая полное презрение к современным нравам. И только Василий вздохнул исключительно за компанию. Возрастом не вышел, вырос на эрзацах и понятия не имел, о чем говорили старшие. Привык пить то, что есть под рукой.
Смены долгие, трудные. Под конец бригада валилась с ног. Вот и сейчас еще пять часов до свободы, а силы на исходе. Только мухоморным чаем и спасались. Закупками пищевых концентратов занимались старшие, не доверяя молодому столь важное дело. Да Василий и не смог бы отличить красного мухомора от коричневого. Белые еще туда-сюда. Их сразу видно. Да вот не мог никак запомнить, какие можно употреблять, а с какими поосторожнее надо. Но без мухоморов на дежурстве никак.
Но мысли Василия уже соскользнули с мухоморов и выползли к краю черной пропасти. Казалось, еще шажок - и сорвется Васина крыша в бездну, полетит, дробясь о скалистые выступы паники. Хоть бы поправку сделали на молодость и неопытность. Василий невольно дотронулся до ушей. Свои, родные, тепленькие. Такую вдруг нежность ощутил Вася к розовым раковинкам, что чуть не слеза навернулась. Вася вспотел, оглох и онемел от дурных предчувствий и даже пропустил гулкий удар, раздавшийся с улицы.
Очнулся он от удара в плечо.
- Уснул, что ли? - заглянул ему в лицо лысый. - Ты смотри, парень, до пересменки надо дотянуть.
Оказывается, все уже были на ногах, готовые ехать по вызову. Вася стряхнул оцепенение, разом выкинув из головы дурные мысли. Предстояла работа.
- Все взяли? - деловито поинтересовался он.
- Пошли, молодежь! - легонько стукнул его по затылку БороДатый.
Команда из четверых мужчин гуськом направилась к выходу. Завершал колонну тщедушный молчун. Несмотря на дохловатую внешность, он легко тащил на плече пилу, придерживая ее левой рукой, а в правой руке здоровенный, звякающий на каждом шагу, судя по всему, битком набитый чемодан.
- Дверь! - истошно крикнул второй в выводке, но опоздал.
БороДатый уже взялся за ручку и резко дернул на себя. Дверь рухнула, с глухим стуком опустившись на голову посмевшему потревожить ее покой.
- Черт! - скривился БороДатый, сбрасывая дверь с себя. - Никак не запомню. - Он потрогал голову. - Еще одна будет. Свеженькая...
На место дверь устанавливать не стали. Вася прислонил ее к стене и поспешно отошел. У него давно сложилось свое мнение об этой двери. Ему казалось, что она их ненавидит. И каждый раз норовит слететь с петель. Только приладят как положено, насколько это возможно в нынешних условиях, а к их дежурству дверь словно сама освобождалась от креплений и пыталась прибить кого-то из них. Причем ее покушения приходились исключительно на бородача.
На улице не было видно собственного пальца на вытянутой руке, даже гнутого. Где-то во мгле неистово бил в рельс невидимый дежурный диспетчер.
- Да хватит колотить, - рявкнул БороДатый. - Слышали, идем уже. Передай в диспетчерскую - вызов принят. По факсу.
- Так посветите, - откликнулся невидимка.
Лысый включил фонарь.
- Так нормально?
- Пойдет.
Пугающе яркий луч высветил корявую фигуру. Фигура запустила руку в карман клочкастого ватника и достала рогатку. С силой оттянув резинку, фигура выстрелила вверх.
- Куда светишь? - с неожиданной злостью обернулась фигура к Лысому. - На четвертый этаж давай!
Световой луч шмыгнул вверх, выхватывая окна, заколоченные фанерой. Диспетчер снова натянул резинку, прицелился, и камешек стукнул в окно на четвертом этаже.
- В сторону, в сторону! - заорал диспетчер.
Но мужики уже и сами поспешно шарахнулись под сомнительное прикрытие державшегося на честном слове профессионального афериста. И вовремя: форточка на четвертом этаже распахнулась, и оттуда вниз со свистом нырнул стремительный булыжник.
И группа, ведомая освещающим путь Лысым, двинулась по тоннелю между сугробами к отдаленно напоминающему машину агрегату. Это было грязно-желтое чудовище с разноцветными заплатами на левом крыле. Правого не было. Четверо загрузились в транспортное средство.
Шофер протер грязными пальцами красные от бессонницы глаза, надел намертво прикованную собачьей цепью к внутренностям кабины шахтерскую каску с фонариком спереди. Дорога слегка проклюнулась из темноты. Техномонстр - инвалид, натужно урча, двинулся с места.
В салоне было холодно. Вася сжался, изображая эмбрион в пробирке. И так замер, пытаясь настроиться на работу. Но мысль о наказании свербела под костью черепа, несмотря на все усилия сосредоточиться.
2.
В тесной конурке на жесткой кушетке спал измученный человек. Он громко скрипел зубами, постанывал, морща и без того щедро обжитое морщинами лицо. Где-то за окном прилично бабахнуло. Хлопнула, распахнувшись, форточка. Звякнуло и осыпалось последнее, чудом сохранившееся стекло. Человек лишь вздрогнул во сне, но не проснулся.
Конурку освещала тусклая лампочка, желтой немытой грушей торчавшая под самым потолком. Паутинка трещин покрывала стены и потолок. Снежинки известки время от времени мягко планировали на пол. Солидный кусок штукатурки глухо шмякнулся, задев человека по носу. Но и это не потревожило спящего.
Тихонько заскрипела дверь. Блестящий глаз в черную трещину дверной щели изучил человека на кушетке. Послышался тоскливый вздох. Дверь открылась чуть шире.
- Вольдемар Илыч, - раздалось из темного коридора.
Спящий заворочался.
- Вольдемар Илыч, - чуть громче позвал голос.
Безрезультатно. За дверью замерли. После минутного колебания на пороге комнатушки появилась девушка. Даже при тусклом освещении бросался в глаза нездоровый цвет лица (Любимая книга детства "Дети подземелья" В. Г. Короленко). Прыщавый лобик озабоченно наморщен.
Подойдя к спящему, девушка мягко прикоснулась к его плечу. Ответом был короткий сочный всхрап. Девушка насмелилась и слегка встряхнула руку Вольдемара Илыча. Девушка и сама понимала, что столь тактичные действия бесполезны. Но как же иначе можно обращаться с самим Вольдемаром Илычем? Однако разбудить надо было обязательно.
Девушка собралась с духом и затрясла спящего за плечо. Тот в ответ замычал нечленораздельное, единственное, что поняла девушка - "...ой матери...".
Окинув отчаянным взглядом комнатенку, девушка оживилась, посветлела лицом - на подоконнике стояла одинокая баночка из-под музейного майонеза. Девушка взяла баночку и отошла в самый темный угол. Скоро оттуда раздалось задорное журчание.
- Должно подействовать, не зря ж биохимию учила, - пробормотала девушка, выходя на свет с баночкой, наполненной желтой жидкостью. - На бесколбасье и кал сарделька, как говорила моя бабушка.
Словно боясь передумать, пугаясь собственной смелости, девушка быстро подошла к спящему и сунула баночку ему под нос.
- Извините, Вольдемар Илыч, - потупилась Манюня, - клиента привезли, а я вас разбудить не могла. А под рукой-то ничего и нет для таких случаев, ну, я и подумала...
- Молодец, соображаешь, - буркнул, поднимаясь, Вольдемар Илыч. - Аммиак он и в моче аммиак. Пожалуй, ты не такая дура, какой кажешься, - продолжил он, одной рукой застегивая серую в красных пятнах хламиду, а другой сгребая правую ягодицу Манюни. - Надо к тебе присмотреться. Пожалуй, выдвину твой метод как рацпредложение по экономии лимитного нашатырного спирта.
Серость моментально исчезла со щек девушки, сменившись стыдливым румянцем.
- Ой, Вольдемар Илыч ...
Но его мысли уже переключились.
- Как клиент?
- Похоже, трудный случай, Вольдемар Илыч, я бритвы готовлю.
- Сойдет, - махнул рукой Вольдемар Илыч. - Кстати, дыры в окнах заделали? Я не могу при сквозняках работать. Гады, пронюхали, что у меня морфинчик иногда водится. Ну ничего, я себе тоже команду неплохую подбираю, уже есть несколько отморозков-волонтеров на примете. Пусть только сунутся в следующий раз.
- Заделали, даже в одно окно оргстекло вставили - мутноватое, но солнышко видно, - радостно поведала Манюня.
- Да ну?! - изумился Вольдемар Илыч. - Где урвали?
- Так, по случаю... Осторожно, Вольдемар Илыч, там доска совсем прогнила, ногу сломаете!
Вольдемар Илыч ловко обогнул опасное место и толкнул массивную дверь.
- Ну-те-с, - потер он руки и легким движением руки долбанул по выключателю. - Дьявол, постоянно забываю! Вот как долго от хорошего отвыкаешь. Где дежурные энергетики? Свет давайте!
Манюня вытащила из кармана колокольчик. Звон, отдавая гулким эхом, заметался по коридорам.
И минуты не прошло, появились двое: хрупкая высокая женщина и жилистый приземистый мужчина.
- Спите?! - гаркнул Вольдемар Илыч. - По местам! Держишь вас тут, бездельников, а толку чуть... Свет давайте, живо!
Двое исчезли в боковой двери, продолжая вяло переругиваться:
Голоса смолкли. Cкоро раздалось негромкое жужжание и неуверенно зажегся свет.
- То-то же, - проворчал Вольдемар Илыч. - Итак, где наш драгоценный?
В центре огромной залы на строительных козлах испуганно бледнел голый мужичонка.
- Пожалуйста, - увидев надвигающегося на него Вольдемара Илыча, - прошу вас...
- А иначе нельзя, - развел руками Вольдемар Илыч. - Вы что же думаете, нам безразлична судьба ближних? Ошибаетесь. Мы же вам помочь хотим. А если вам платить нечем, то, что нам остается? Да, впрочем, если бы даже и было...
Человек на козлах задрожал всем телом, наблюдая за передвижениями Вольдемара Илыча. Тот подошел к раскинутому на полу полотнищу, на котором металлически поблескивали не вполне различимые предметы.
- Так, что же нам понадобится? Уж точно не бритвы, Манюнечка, - задумчиво протянул Вольдемар Илыч. - Пожалуй, вот хорошая штучка, вот эта пригодится, ну и на всякий случай...
Дробь, выбиваемая зубами человека с козел, звучала малыми барабанами.
- Манюня! - зычно окликнул Вольдемар Илыч.
- Да?!
- Ты хорошо его привязала?
- Как всегда, Вольдемар Илыч.
- Кляп.
- Есть кляп, - ловко впихнула девушка в рот лежащему на козлах комок из тряпок.
Человек на козлах замычал, забился, не в силах шевельнуть крепко и надежно привязанными конечностями, беззвучный вопль умирал, не родившись, глаза полезли из орбит, когда Вольдемар Илыч приблизился к нему, пробуя указательным пальцем зубья огромной пилы.
- Что? - обратился он к беспомощно лежащему человеку, - думаете, великовата для вас? Снова ошибаетесь, в самый раз, поверьте профессионалу.
Вольдемар Илыч обернулся к девушке.
- Глина?
- На лопате! - бодро гаркнула Манюня.
- Мочевой пузырь?
- Полон!
- Ну так, вперед, Манюня! С песней на устах!
Девушка фальшиво, но задорно мяукая "Мы кузнецы, и дух наш молод...", появилась у изголовья глухо мычащего человека на козлах и решительно занесла над его головой массивный деревянный молоток...
3.
- Тяжкий сегодня клиент, вспотеет Вольдемар Илыч, - помешал ложечкой в стакане Лысый. - Обычно таких не возим. Чтоб не мучались. Слышь, БороДатый, зачем ты его взял-то?
- Ха, - довольно почесал тот в бороде, - если меня хорошо попросить, еще и не то могу.
- И чего же ты сегодня хапнул?
- Не твое собачье дело, - огрызнулся бородач. - Вот будешь старшим, сам брать будешь. А сейчас не суйся.
Лысый притих. В комнате воцарилась тишина. Слышно было лишь как вздыхал Василий.
Заморыш в очках дремал за столом, подложив под голову руки. Василий покосился на него. Надо же, выпала человеку в дежурство двойная норма. Когда ехали по адресу, сшибли какого-то бедолагу. Пришлось очкарику поработать сверхурочно. Нет ничего пакостней, чем сверхурочные. Да и на душе погано. Ребята-то уже привыкли, а Васе вот частенько еще претила такая "помощь" человеку, да вот только - как иначе? Бывает, конечно, вытащишь кого-то. Ну так ведь случайно. Чаще всего Васиной заслуги тут не было. А вообще-то все стараются честно дело делать. В любых условиях. И не их вина, если не получается по-человечески...
- Слышь, Борода, - тихонько начал Лысый, - я тут, кажется, насчет наших Чародеев договорился. С дамочкой одной. Крутая дамочка - зарплату, говорят, каждый месяц получает точно в срок, плюс продуктовый паек.
- Да ты что?! - оживился БороДатый. - Дело! И какого она хочет: Чародея-20 или Чародея-30?
- Да, говорит, хотелось бы и того, и другого испытать.
- О расчете предупредил?
- Как же! Все по полочкам разложил. Объяснил про наценку, что, мол, экспериментальный метод, на поток еще не поставили, даже не рационализировали еще.
- И что она?
- Нормально. Даже еще больше заинтересовалась, подпрыгивать на месте стала. Вроде как первопроходцем будет.
- Ну, вот и поглядим, если получится, будем шефу докладывать. Будем на поток ставить Чародеев, Чародейчиков, Чародеюшек...
БороДатого прервал стук в дверь.
- Войдите! - заорал он.
- Дверь! - завопил Василий.
И опять опоздал. Снаружи двери наподдали пинком, и она охотно приняла лежачее положение, хлопнувшись у ног бородача.
- А! - радостно отреагировала тот. - Вот ты и промазала, скотина!
На пороге стоял обалдевший водитель.
- Антрэ. Ну что застыли? - неимоверным басом откликнулся на происшедшее молчаливый очкарик, проснувшийся от грохота. - Разбудили, так заходите. Может, помощь какая требуется? Профессиональная, - уточнил он, вперив маленькие глазки в шофера.
- Да Боже упаси от вашей помощи, - перекрестился водитель. - Вот с машиной беда.
Бородач приподнял кустистые брови.
- Что за беда? Доехали нормально. Чего натворил?
Шофер замялся.
- Да ничего... Хотел отогнать на привычное место, да в люк открытый влетел колесом...
БороДатый поднялся.
- Ты мне тут хвостом не крути! Какие тут люки? Откуда? Давным-давно канализация не работает...
- Канализация не работает, - чуть не плача, ответил шофер, - а колодцы остались. Крышки растащили по пунктам приема драгметаллов, а дыры-то, вон они, пасти пораззявили, так и ждут, кто свалится...
- Точно, - равнодушно бросил очкарик, - я недавно одного чудика вытаскивал. Амбре, знаете ли... Вонял страшно, значит, - ответил он на вопросительный взгляд Лысого.
- Ладно, - успокоился БороДатый. - Что с колесом-то?
- Отвалилось, сволочь.
- Ну так присобачь обратно. Не в первый и не в последний раз.
- В последний. Не получится, - всхлипнул водитель. - Я, когда в колодец колесом-то влетел, башкой долбанулся, да здорово так. Вырубился начисто. А когда очухался - блядь, пардон, глядь - нет колеса.
- Как это нет?
- Так - нет. Спер гад какой-то. Что ж теперь делать-то? - шофер умоляюще оглядел компанию.
Мужики переглянулись.
- Дела...
- А чего ты от нас хочешь? - поинтересовался Лысый.
- Помощи... - начал было водитель, но, покосившись на моментально оживившегося очкарика, поправился, - совета. Что делать-то?
- А мы откуда знаем? Ты колесо прозевал, ты и добывай. И не дай Бог к следующему выезду машина не будет в порядке...
- Да, как же я... - возразил шофер, но перехватил взгляд очкарика. - Попробую... Эх...
Водитель развернулся и шагнул за порог.
- Э! - завопил БороДатый. - А дверь на место?!
Василию не было дела ни до колеса, ни до двери. Снова и снова переживая оплошность недельной давности, он мучительно прикидывал, чего его лишат. Ему уже стало казаться, что уши это мелочь. Бывало и хуже. И надо же было так случиться, что в злополучный день он поехал за старшего. Дело-то было пустяковое. Ну, не рассчитал немного. Но обязанности-то свои выполнил. Что за мелочные люди! Это его работа, в конце концов. Василий гордо выпрямился. Да! Так он и скажет Самому: мол, Фосий Носсаривонович, работа у нас такая, забота наша...
4.
- Ну, вот, дорогуша, - отер опилки костей с кровью и потом со лба Вольдемар Илыч. - Мы и закончили. Живой? Ну и ладно. Пописай на ранку, лапочка, глинкой смажь. Ну, крепкий мужик, уважаю... Накрой его чем-нибудь. Пусть отлежится. Мы свое дело сделали. И мухой слетай в столовую, пусть за ногой пришлют кого-нибудь, пока свежая...
Вольдемар Илыч отбросил ногой пилу и, на ходу сдирая перчатки, пошел к выходу.
- Энергетики! - заорал он в дверях. - Кончай работу! Пока все! Отдыхайте. Манюня, за мной. И гордо пошагал по коридору. Манюня устремилась за ним, не обращая внимания на измочаленных энергетиков, шатавшихся от усталости. Поддерживая друг друга, они поплелись в свою кондейку.
Дежурка энергетиков уютом не отличалась. Даже света не было, хотя лампочка висела - дохлая.
- Может, хоть часок удастся поспать, - предположила женщина.
- Вряд ли.
- Ложись поближе, погреемся.
Мужчина пододвинулся поближе к напарнице.
- Так теплее?
- Намного, - вздохнула она. - Знаешь, ты не обижайся, когда я ворчу. Просто, выматываюсь до смерти. Раньше думала, что моя бывшая работа - каторга. Но то была любимая каторга. Знала бы, где и как она мне пригодится, - женщина слабо усмехнулась.
- Так кто ж думал, что жизнь так повернется? Ты, говорят, раньше большой артисткой была?
- Была... Да кому теперь это нужно? Спасибо, хоть сюда по знакомству пропихнули... Ты-то, я слышала, тоже не из низов общества?
- Да уж, поездил в свое время по шарику, где только ни гонял, по каким трассам. Эх, да что там говорить... Давай спать.
- Давай...
Мужчина и женщина еще теснее прижались друг к другу, обнялись и спустя несколько минут уже мерно сопели дуплетом в два раза по две дырочки. Свеча погасла сама... Сразу же... Очевидно, из экономии.
5.
Темное пустынное здание не смотрело на город. Оно давно ослепло. Окна забиты фанерой, через которую свет не пробился бы, если бы даже был. Четыре этажа никогда не просыпались разом. То один этаж оживится, то другой. Но чаще обнаруживались признаки жизни в многочисленных пристройках, разбросанных, как грибы-малютки вокруг мамы. Возможно, более активные малютки давно покинули бы полуживую маму, осторожно переползая в темноте метр за метром, если бы не сдерживал их массивный забор - единственное сооружение, оставшееся в практически первозданном виде. Единственный выход за бетонную стену - тяжелые ворота, неохотно распахивающиеся лишь при натужном нажиме троих здоровенных мужиков - швейцаров по штатному расписанию. Запоров на воротах не было. Их функцию исполняли те же дежурные швейцары, рьяно блюдущие приказ "держать и не пущать".
Амбалов, вынырнувших бесшумно из ночи, было больше. Семь глаз несколько минут тщательно обследовали двери ворот, пытаясь отыскать хоть крохотную дырочку для обозрения вида изнутри.
- Зырь, одноглазый, ты у нас самый зоркий гусь, - ласково шепнул один.
- Хрен там, замуровано круто, - сплюнул амбал с пожизненно пустой левой глазницей.
Оставалось одно.
Амбалы распределились по двое на каждую створку, приготовились и по команде "навались" дружно уперлись в ворота. Музыкальное дробное сопровождение от неимоверных усилий от "до" до "си" прозвучало фантастически громко. Присутствие посторонних было обнаружено. На территории злобно взвыла, отрабатывая харч, шавка, сама лишь каким-то чудом до сих пор не съеденная. К воротам неслась охрана, просыпаясь на бегу.
- Хряк собачий! Сколько раз говорил - не жрать перед заданием гороховую кашу! - донеслось из-за забора с позиции нарушителей. - Навались дружней!
И навалились. Но швейцары уже сориентировались. Втроем, плечо к плечу, подперли мощными спинами подопечные створки. Упершись ногами в специально выдолбленные во льду лунки, приготовились стоять насмерть. Возмущенно заверещал свисток, сзывая подмогу. Амбалы ломились на совесть. Запорные швейцары уперто держали оборону. Но вдруг снаружи послышалась дробь лошадиных копыт и перестук колес.
Дрогнули швейцарские сердца, из железных желудков взметнулась к ночным небесам паника.
- Братушки! Скорее! Братушки! Быстрее! Не сдюжим! - дико заорал старший. - Без ушей останемся!
Зажатая кольцом забора территория огласилась воинственным кличем. Словно парашютисты из брюха самолета, посыпались из одноэтажных пристроек люди. Хлопали двери, мужики на ходу подхватывали колы, дубины, штыри арматуры. Кто-то мчался со стоматологическими клещами.
Швейцары еще держались. Но вот ворота качнулись раз, второй, третий... Запорных бойцов смело в сторону, и во двор хлынула грозная толпа атакующих навстречу обороне.
Силы были неравны. Нападавшие имели явный перевес: милицейские дубинки, кистени и кастеты, над головами проплывали стволы берданок, больно бивших солью со щетиной. Одиноко плевался очередями в воздух автомат прихваченный, скорее, для устрашения, чем для прямого применения,. Для оборонявшихся было бы благоразумнее отступить в относительном порядке. Но они знали, что их ждет, сдай они позиции. Выбор был не велик. И оборона, озверев от безысходности, мельницей молотила по авангарду атакующих. Музыка вечно живого русского языка сливалась в единый мотив. Два фронта, а песня одна.
- Морфинчику нашего захотелось, лярвы!
- Кто за морфином к нам придет, от кола и погибнет! - выдавали чудеса образованности драчующиеся.
- Не с морфином - так на столе! - прохрипел в ответ широкий головорез, мастерски орудующий дубинкой, раскрывая страшную тайну доблести нападавших.
Светало. Толпа пыхтела, материлась и ерзала по заснеженному пятачку с попеременным успехом. Обе стороны немного утомились. Уже реже взлетали над головами пруты и дреколья. Интерес явно падал. Счет приближался к ничейному. Как вдруг...
- Очкарик! - раздался полный ужаса одинокий голос.
- Очкарик! - подхватил второй, не менее перепуганно.
Словно в детской игре "замри" дерущиеся замерли в живописных позах, дружно повернув головы в одну сторону.
Похлопывая, словно тросточкой, ломом о ладонь, к народу, не торопясь, приближался тщедушный очкарик. Он лениво шел, цепляясь ногой за ногу. В стеклах очков отражалось восходящее солнце.
- Вам помочь? - вежливо осведомился он.
- Очкарик! - весело завопили в толпе обороняющихся.
Нападавшие, словно по команде полезли к воротам. Наступая друг на друга, головорезы ломились на выход. Оборона поддала сзади, выдавливая непрошеных гостей наружу. Те выдавливались с большой охотой. Загружались в повозки и галопом летели прочь. Вслед им улюлюкали, бросали камни, строили рожи, унизительно показывали задницы и средние пальцы, некоторые даже с обеих рук. Самые хозяйственные собирали трофеи.
- Все сгодится...
- О! Я пуговицу нашел! Вот моя обрадуется!..
- Спички! Братцы, ей Богу, спички!.. Аж штук десять целых!
Захваченное оружие снесли под навес. Над ним уже с энтузиазмом колдовал завхоз, сортируя и раскладывая по разным мешкам.
К очкарику, умиротворенно подставившему восходящему солнцу лицо, подошел БороДатый.
- Заштопаешь? - обратился он к нему, вытирая ладонью кровь из рассеченной брови.
Тот молча кивнул.
- Что так поздно подошел-то? - укоризненно спросил бородач.
Камешек выстрелил из резинки точно в нужное окно. Внизу прикрыли голову руками. Но подтверждения не последовало.
Народ начал переглядываться.
- Неужели Сам выйдет?
- Похоже на то...
- Вот это да... Может, отметят как-то?
- Ага, отметят - третье ухо присобачат, на будущее.
По мужикам прошло волнение. Гул голосов заткнул звук пионерского горна. Дежурный посерьезнел.
- Мужики! Стройся! Сам идет!
Относительно стройная шеренга окровавленных бойцов вытянулась во фрунт. Было слышно, как где-то в глубине двора распахнулась дверь, выпустив в новорожденное утро группу во главе с приземистым, но до краев наполненным чувством собственной значимости и достоинства, мужчиной - Сам вышел в люди!
Халат его сиял белизной как святыня. Широким шагом пересек он двор, не обращая внимания на свиту, остановился перед строем точно определив середину пятачка, выплюнул изо рта кончик грандиозного уса и обратился к народу.
- Коллеги! - звучно, хоть и немножко шепеляво, изрек Сам. - Вы мужественно отстояли наши запасы. Морфин - это вам не топор и не молоток. Это нужная вещь в нашем хозяйстве. В благодарность от лица руководства и вышестоящих инстанций я решил...
Правый ус Самого от утреннего холода снова попытался скрыться в тепле рта хозяина. Сам высунул слегка раздвоенный на конце язык, отпихнул нахальный ус и продолжил.
- Я решил отменить ранее назначенные присутствующим наказания. Конечно, только те, которые еще не приведены в исполнение, - скупо хохотнул Сам. - В общем, амнистирую, независимо от тяжести вины. Может быть.
Троекратное "Ура!" осыпало снег с ближайших деревьев и взметнуло в небо стаю промерзших тоскливых ворон.
Сочтя свою миссию завершенной, Сам величественно поднял в приветствии правую ладонь и пошел было к себе в апартаменты. Но что-то вспомнил и на полпути обернулся.
- Но на комиссию прибыть всем обязательно! Хоть внушение мы же должны вам сделать! - Сам чуть повернул голову влево. - Перепиши присутствующих, - бросил он человечку с папкой под мышкой. - И не забудьте! Комиссия через два часа. Быть непременно всем, кому назначено. И кому не назначено тоже. В общем, как обычно...
Мужики влюбленными взглядами проводили монументальную фигуру Самого, пока за ним не закрылась дверь.
- Крут Сам, ничего не попишешь... Суров, но справедлив...
- Лафа... - простонал кто-то.
- Живем, ребята!
Толпа расходилась.
- Витек! Где там твоя пуговица? Обойдется твоя баба! Пошли с нами, третьим будешь. Я три спички вношу в долю.
Свеженькое зимнее утро обещало день без неприятностей. Это уже было много...
6.
Прихрамывая на обе ноги Василий доковылял до дежурки. Несмотря на сломанный нос и полуоторванное ухо, внутри все дрожало от радости. Он все трогал ухо, пусть наполовину оторванное, зато на месте. Очкарик его быстро присобачит на место. Будет как новенькое. Харон Резанович - искуснейший мастер и неколебимых убеждений человек. Титан.
Дверь по-прежнему стояла у стены. Около стола сидел бородач и отчаянно шипел. Очкарик зашивал ему разбитую бровь и хладнокровно приговаривал:
- Цыц, терпеть...
Едва Василий появился на пороге, очкарик предупредил, даже не глянув в его сторону:
- Третьим будешь, - и кивнул на Лысого.
Лысый выглядел устрашающе. Из рваных ноздрей извергались кровавые потоки, правое веко отсутствовало вообще, зато на единственном ухе самостоятельно висели челюсти, намертво впившиеся в мочку. Причем, челюсти были чужие. Собственно Лысого находились где им и положено.
Василий безропотно кивнул. Ему сейчас вообще все казалось пустяком в сравнении со свалившимся счастьем отмены наказания. Ну, пожурят на комиссии, ну сделают предупреждение. И только. Пока можно и поспать часок. Или полтора. Ухо можно и не пришивать. Когда налицо полученные в бою раны, оно действует безотказно. А в комиссии какие никакие, а все же люди. Господи! Жить-то как хорошо!
7.
- Дело 3. Магомедов Иван Кабы-былович. Заразил клиента гонореей. Что ж вы так неаккуратно, Иван Кабылыч? Клиент заплатил, как полагается, чем мог, поделился, можно сказать, своими кровными, не пожадничал. А вы ему на ранку пописали, простите, мочой с гонококками?
- Так ведь, у меня только щереж день жакапало, - оправдывался безухий Магомедов, шамкая беззубо. - Откуда ш я жнал? Вще шделал, как полошено, я ж ему как лушше хотел, чтобы жаражы никакой не было. Шами жнаете, шамый ишпытанный шпошоб. Довольно щашто применяешщя. А вы шразу - отрежать, отрежать...
- Кстати, что там у вас полагали э... ампутировать? - дознаватель пошуршал бумажками. - Гм, туго бы вам пришлось... Тем более что у вас уже было два наказания, - мельком глянул дознаватель на голову Ивана.