Фадеев Михаил Арсеньевич : другие произведения.

Четыре Места В Театре Военных Действий

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Воспоминания жителей подмосковной Черноголовки, участников и очевидцев событий октября 1993 года.
   ЧЕТЫРЕ МЕСТА В ТЕАТРЕ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ
   (Воспоминания свидетелей и участников событий 3-4 октября 1993 г. Подготовлено для опубликования
   в Черноголовской Газете к годовщине событий. Материал редакцией был отклонён.)
  
  
  
   Вашему вниманию предлагаются воспоминания жителей подмосковной Черноголовки,
   очевидцев многих острых ситуаций октября 1993г. Мы не претендуем на полноту и глубину
   наблюдений, однако рассказы наши обладают очень важным качеством - непосредственностью.
   Не зная о том, что творилось за кулисами событий, мы были свидетелями фактов героизма
   и свирепой жестокости, торжества и трагедии, отчаянной, веселой бесшабашности, душевной
   щедрости и рядом - откровенного садизма. Ну и, конечно, полного ко всему этому равнодушия.
   Мы помним тысячи глаз, озаренных верой и любовью к Родине, часы и минуты, наполненные жизнью
   - действительной, настоящей жизнью. И смертью, конечно, ибо они всегда рядом...
  
   Странно, и это не только мое личное впечатление, но одновременно с этим присутствовало во
   всем нечто неистребимо театральное, даже фантасмагорическое. Оно сквозило из
   аффектации ораторов, постоянной приподнятости народных вождей, всегда обладающих
   абсолютной истиной; оно выражалось в шумном энтузиазме по поводу постоянно прекрасных
   новостей - практически все они впоследствии оказывались ложными; в несерьезности угроз и
   подпрыгивании на трибунах; в движении колонн людей по проезжей части в то время, как с
   тротуаров на них смотрела неподвижная толпа; в бесстрастной жизни города уже в двухстах
   метрах от очагов событий. Даже в зеленых свистящих трассах вперемешку с красными
   ракетами было что-то от фейерверка. А уж трансляция заключительной драмы... Это был театр
   - театр военных действий в специально отведённых, огороженных местах городского ландшафта.
   Собрались участники, расселись зрители. Сложное, очень сложное чувство испытываешь, вспоминая те дни.
  
   * * *
  
   В воскресенье 3-го октября многие жители Подмосковья, не согласные с президентским
   указом 1400, приехали в столицу на Октябрьскую площадь - здесь должно было проходить
   "Народное вече" сторонников Верховного Совета. Отсюда начали путь многие авторы и герои настоящих
   воспоминаний, ибо на этом месте произошел крутой и драматический поворот, захвативший и перемоловший
   сотни и тысячи людских судеб. Не буду пересказывать всего, что этому предшествовало,
   важно то, что напряжение между политическими полюсами к тому времени достигло предела.
   Все, что за этим последовало, показало, как в ускоренной съемке, кто мы, за что и чего стоим
   - мгновенный спектр всего общества, изучив который, можно предсказывать наше будущее.
   Именно от последнего я здесь и воздержусь, ограничив свою задачу лишь пересказом многого
   из того, что для этого, как мне кажется, необходимо.
  
   Михаил приехал 3-го октября в Москву с группой черноголовцев "постоять на объявленном
   Вече". Долгое время мы держались с ним рядом, то теряя, то вновь находя друг друга, пока к
   концу дня нас не разбросало окончательно.
  
   "- Михаил, мы были вместе от Октябрьской площади, откуда началось движение нескольких тысяч
   человек в сторону осаждённого Белого дома до Смоленской, где первый раз
   потерялись. Как оказалось потом, кроме нас двоих, в колонне были и другие черноголовцы, был один,
   ждавший нас у Дома за оградой из колючки. Здесь, на Смоленской, произошло форменное сражение.
   В рукопашной схватке в течение 15 минут была разгромлена дивизия Дзержинского, по крайней мере,
   одна из ее частей - следы ее бегства в виде разбросанной амуниции тянулись до самого Белого дома.
   Я задержался в драке на площади, вытаскивая задавленного машинами солдата, и свои первые впечатления
   описал в первом репортаже ("Чужая кровь", опубликована в Черноголовской Газете 8.09.93). Ты же
   вырвался одним из первых к Белому дому. Тебе слово.
  
   - Сначала было страшновато, надо сказать, непонятно, куда вдруг все двинулись с Октябрьской,
   лишь после прорыва за Крымский мост стало ясно, что несёт нас к осажденному Дому Советов.
   Когда мы с тобой догнали голову колонны, я даже вошел в азарт, утратив чувство опасности.
   Мне показалось, что сильного сопротивления со стороны милиции не было, схватки везде
   происходили очень быстро, хотя не думаю, что ударная сила колонны была уж очень велика.
   Действительно, до самой Смоленской мы держались вместе, но еще на площади за
   спиной шел бой, а первые прорвавшиеся сквозь заслон, не задерживаясь, бросились дальше.
   Помню, как на углу Калининского проспекта народ заметался в поисках "оружия" - камней,
   палок, собираясь преодолеть последний рубеж, отделяющий от Дома.
  
   В районе мэрии скопилось много солдат и милиции, нас было даже меньше, но дорогу они не
   перекрыли. Не помню точно, началась ли стрельба, когда мы пробегали мимо, кажется,
   отдельные выстрелы прозвучали уже тогда. Но не останавливаясь, мы миновали мэрию и
   полезли через машины-водовозки, загородившие проход, их никто не охранял. Проволоку
   преодолели уж не помню как. Чувство опасности было утрачено окончательно, уже не
   задумывался, что там за машинами - может, пулемет ждет - лишь бы прорваться. Перескочив
   через многослойное кольцо машин, мы разделились: часть побежала вокруг Дома, другие -
   напрямки. В это время основная масса колонны только подходила к мэрии.
  
   Вот тут-то из нее и ударил залп. Ты писал в прошлом году, что он был холостой - так тебе
   показалось - но пули вокруг так и засвистели. Еще когда мы лезли через машины, я увидел
   несколько человек белодомовцев, вышедших к парапету. Подумал: стоят, как памятники.
   Видно было, что они ошарашены происходящим. Уже на лестнице к нам подбежал пожилой
   генерал-полковник и с ним два охранника с автоматами. Он заметил и закричал на них,
   дескать, вооруженным выходить нельзя. Ударили очереди, и генерал мгновенно припал к
   ступенькам, мы сделали то же самое. На карачках подползает еще народ, из тех, кто
   прорвался чуть позже. То, что по нам стреляли, не вызвало ни у кого ни паники, ни ужаса и
   воспринималось как само собой разумеющееся. Понимаем также, что бьют не столько по нам,
   сколько по народу на площади, до нас лишь долетает. Стрельба вдруг прекратилась. Бегут
   еще, кричат: врача, врача! Оказывается, на площади лежат раненые, говорили что-то про
   снесенную челюсть. Бегу к входу здания, стучусь, кричу, прошу врача. Внутри стоят люди, но
   что-то мнутся, двери не открывают. Понимаю: не верят, не знают, что делать. Так бегал
   туда-сюда раза три. Снова повалил народ, но - дальше, на митинговую площадь, огибая
   здание. Так я и не знаю, пришел ли врач к раненым, меня увлекло за всеми.
  
   А на площади уже митинг, флаги, ликование. На балкон выходят депутаты. Там, прямо
   напротив начавшего выступать Руцкого, мы с тобой и встретились снова. Плохо помню, что
   говорилось с балкона, осталось только впечатление от общего порыва идти на Останкино. И я
   кричал: "На Останкино!" Другой вопрос - что и как там делать. Ясно было, однако, что
   необходимо прекратить поток лжи и обратиться к народу с сообщением о том, что происходит
   в Москве на самом деле. Но сначала была мэрия...
  
   Руцкой, также попавший под обстрел из мэрии, вместе со всеми был разгорячен и крайне
   возбужден. Прямо с балкона он закричал: "Молодые мужчины, стройтесь в отряды. Надо немедленно
   выбить их оттуда!" Я потом узнал, что были уже не только раненые, но и убитые.
   Помнишь, как мы посмотрели тогда друг другу в глаза и кто-то из нас сказал: "Делать нечего,
   надо решаться, иначе всю жизнь будет стыдно". А решаться, надо сказать, было нелегко.
   Одно дело, когда бежишь, влекомый порывом толпы, другое - когда участвуешь в военной,
   можно сказать, операции. Мэрия ведь была набита вооруженной охраной и уже палила по
   нам..."
  
   Действительно, я и сам видел как с парапета мэрии выстрелом из пистолета прострелили горло человеку,
   бежавшему рядом со мной. Это к вопросу о том, кто первый пролил кровь 3-го октября - вопросу,
   ставшему принципиальным не только при обсуждении, но и в свете известного церковного
   анафематствования, кто прольёт первым кровь. Я прерываю рассказ Михаила, чтобы дополнить его
   очень важным, на мой взгляд, эпизодом, который мог сильно повлиять на исход штурма мэрии.
  
   Присутствующие на площади разделились на две части. Одна, с приданным ей небольшим
   отрядом вооруженных людей (в основном - баркашовцев со своим лидером), побежала с
   матюгами штурмовать "в лоб", и сейчас же там поднялась стрельба. Другую, безоружную, где
   находились и мы, повели в обход, с тыла. По дороге, между гостиницей "Мир" и американским
   посольством произошло следующее.
  
   Непосредственно перед нашим подходом к гостинице, охраняемой эмвэдэшниками, автоматной
   очередью оттуда сразило троих солдат Софринской бригады. Бригаду с утра поставили
   охранять переулок, но не вооружили. Уже потом из газет я узнал, что в ней происходило
   брожение, большинство офицеров и солдат не желало воевать с народом. В прошлогодней
   публикации я воздержался от рассказа о братании бригады с восставшими, чтобы не
   подставлять людей, но сейчас этот факт уже стал достоянием гласности, и теперь я могу
   сообщить, как это произошло.
  
   Потерявший троих бойцов, красный от гнева командир кратко объяснил ситуацию подошедшим
   людям во главе с депутатом генералом Тарасовым. Его окружили и призвали на сторону
   парламента. На моих глазах командир софринцев по рации обратился к омоновцам, засевшим
   в мэрии и гостинице, сообщив им, что если те не прекратят немедленно огонь, то его бригада
   "разнесет к такой-то матери и мэрию и гостиницу". И действительно, трескотня в той стороне
   быстро стала затухать. Почему я полагаю этот эпизод важным? Потому что вооруженных людей в
   мэрии по самой скромной прикидке было раз в пять больше, а то и в десять, чем атаковавших,
   но не прошло и двадцати минут, как все было кончено. Делайте вывод сами.
  
   ...Мы с Михаилом снова потеряли друг друга.
  
   "- В тот момент, когда мы подбегали к задним пристройкам мэрии, в глаза бросилась странная
   картина: витрина, разбитая катушкой кабеля, очень много милиционеров и военных;
   поведение их какое-то вялое, как будто им все надоело и ничего больше не хочется, ни
   атаковать, ни сопротивляться. ОМОН уже сбежал на проспект, высадив окна, куда делись
   потом остальные, я не знаю. По-видимому, их тут же всех и отпустили. Уже внутри здания
   видел перешедших к нам дзержинцев. Мстить за обстрел колонны никто и не думал - лишь бы
   не лезли поперёк, а переход на нашу сторону встречался с восторгом. Вижу: кругом идет
   братание, веселье, генерал Макашов выступает с балкона, всеобщий подъем. Слышал
   несколько выстрелов на верхних этажах, но и они смолкли. Актовый зал завален военной
   амуницией, по всему видно, что здесь только что находились сотни военных.
  
   Вышел я уже через парадную дверь, тоже разбитую, обнаружив на асфальте лужу крови и
   ощутив сильный запах бензина. Вокруг ходил какой-то мужик и гонял курящих. Там я пробыл
   довольно долго, за это время на проспекте сформировалась колонна на Останкино. Я
   возвратился к БД. Прошло несколько часов какой-то нерешительности."
  
   Владимир, еще один черноголовец, наблюдал атаку на мэрию с парадного входа:
  
   "- Я стоял в сквере между Домом и мэрией, когда мимо прошла группа человек в 30 с
   автоматами. Среди них был пожилой генерал с лампасами, и его поддерживали под руки. Они
   побежали по лестнице, за автоматчиками следовали молодые люди с палками, а за ними -
   вообще с голыми руками. Палили минут десять обе стороны, мне кажется, применяли даже
   гранаты. На пандусе мэрии оказалась грузовая машина и начала кормой долбить двери.
   Автоматчики ворвались внутрь, перестрелка переместилась туда и усилилась. Я вошел, когда
   уже все кончилось. В вестибюле было полно народу, перевязывали раненых, делали кому-то
   искусственное дыхание. Выстрелы удалялись на верхние этажи, и вскоре оттуда повели
   сотрудников, несколько человек прошло по пояс голыми. Снаружи стояла бензиновая вонь,
   народ кричал: "На Останкино!" "
  
   * * *
  
   На Останкино!.. Что так влекло туда всех на погибель? Никто не кричал "на Кремль!" (эпизод
   выступления Хасбулатова с этим призывом так и остался эпизодом), или "на Моссовет!", - нет,
   отправились зачем-то огромной пешей толпой на другой конец города. Скажут: ну, это ясно,
   зачем - захватить главное средство коммуникации и информации, это ж азы теории
   революции, напичканы, слава Богу. То есть вполне холодный расчет. Однако есть все
   основания утверждать, что в этом походе было гораздо более эмоций, чем расчета.
  
   Холодный расчет показал бы, что Останкино - стратегический объект, управляемый из
   Центра, выйти в эфир все равно бы не удалось. Понятно, почему наплевали на возможное
   сопротивление: думали, как и в мэрии, шапками закидаем. Но отпускать на эту затею столько
   времени и сил, в то время как неподалеку находилась Шаболовка, станция местного значения
   без центрального, по-видимому, подключения... - в общем, все говорит о том, что это был
   стихийный, эмоциональный порыв. Более того, вопреки распространенному в демпрессе
   мнению о "коварном замысле", смею утверждать, что в действиях сторонников ВС с самого
   начала торжествовала стихия. Все попытки осмысленных действий становились лишь
   бессвязными элементами в ее потоке. И сейчас ее требовательная женская логика твердила
   одно: "Ящик, главное оружие манипулирования умами, в руках негодяев. Зло к нам пришло
   оттуда. Отобъем - и все станет по-другому, разбудим страну, сбросим оккупантов."
  
   ...Вот почему мы идем огромной колонной на далекое от Белого дома Останкино, и другого
   пути у нас нет. Так некогда армада 2-ой Тихоокеанской эскадры тянулась полсвета от
   Петербурга к маленькому, неизвестному в России острову. Останкино стало Цусимой всего
   восстания.
  
   Если следовать к Останкино от пр.Мира по ул.Королева (а именно этим путем шла колонна),
   то его объекты открываются в такой последовательности. Сразу за прудом справа находится
   здание т.н. АСК-1, напротив него слева - сквер, чуть дальше - Телерадиокомитет АСК-3.
   Башня - далеко слева, за сквером. Шли туда весело, как-то уж очень дружно. Двигались по
   проезжей части, транспорт отсутствовал. Перекрикиваемся с застывшей на тротуарах толпой,
   людьми, прильнувшими к окнам. На нас не только смотрели, были и сочувствующие и даже
   примкнувшие по ходу. Вот "крутой" подкатил на мерседесе: куда идете? " - Мэрию взяли! На
   Останкино!" Резкий разворот, и умчался - "не наш".
  
   Я шел где-то в третьей шеренге. Господи, какие же красивые люди меня окружали. Нигде
   больше я не видел таких прекрасных женщин. Что сталось с той, белокурой и юной, что шла
   чуть впереди? Где сейчас парень, похожий на Айвенго, - первый раз я видел его в схватке на
   Смоленской и вот он идет неподалеку среди товарищей с трофейным щитом и дубинкой.
   Мужчина с рюкзаком - видать, прямо с вокзала, пожилой кавказец в папахе... Я не знаю, что
   с ними стало. Но я не в праве о них забывать и не в праве хоронить в своей памяти. Напряги
   воображение, читающий эти строки, пусть оживут на мгновение погибший, оставшийся в живых да не
   усомнится в своём участии. Пусть кончилось крахом, но мы дали последний бой, не уподобились
   жертвенным баранам.
  
   Проспект Мира. Генерал Тарасов требует соблюдать строй, лозунги скандирует в мегафон, но
   "армия" запыхалась, сзади кричат: "Товарищ генералиссимус! Ваше превосходительство!
   Короче шаг!" Вот автобусы и грузовики начали подкатывать спереди и партиями увозить
   людей вперед. Проехал и я последние несколько кварталов на автобусе; пешая колонна
   подошла минут сорок спустя, когда уже начался расстрел, и как пишет автор "Анафемы",
   наиболее обстоятельного обзора октябрьских событий из мне известных, голова ее попала
   под перекрестный огонь.
  
   Владимир тоже доехал на автобусе:
  
   "- У мэрии было брошено много техники, ее тут же начали осваивать. Я влез в автобус, в
   котором оказался и Эдичка Лимонов с друзьями. Ехали мы окола часа, незадолго до
   Останкино нас обогнала колонна БТРов, штук десять, на броне - солдаты. Наши принялись им
   махать, те - в ответ.На месте мы их уже не увидели, как оказалось, они заехали за здания.
   Эдичка с друзьями вышел раньше, а мы застали генерала Макашова, ведущего переговоры с
   охраной АСК-1. Шел митинг анпиловцев, у торца здания со стороны пруда стояли два БТРа, и
   Макашов ходил и вел разговоры с их экипажами. Те обещали нейтралитет. Некоторое время я
   прогуливался вдоль улицы Королева, потом, когда толпа переместилась к зданию АСК-3,
   остановился метрах в двухстах от входа в него. Слышал, как кричал в мегафон Макашов, как
   посыпалось стекло.
  
   Вдруг раздался такой сильный взрыв, что присели даже мы, стоящие поодаль. Тотчас
   поднялась стрельба, засвистели пули, зашипела пробитая шина. Я отбежал за грузовик,
   многие припали к земле. Перебежал улицу, встал в сквере за деревьями. Из-за АСК-1 выехали
   два БТРа и проехались несколько раз туда-сюда. Постояли, подумали, потом один поднял
   ствол и саданул в небо. Через минуту развернул башню и - по второму этажу АСК-3, аж
   брызги полетели. Тотчас повернулся к скверу и принялся палить по нам.
  
   Я остолбенел. Можно быть либо за нас, либо за них, но чтобы бить по всем сразу?!. Потом,
   размышляя над увиденным, я пришел к выводу: кому-то нужна была имитация боя, наших
   автоматчиков повыбило практически сразу и спецназ старательно вел "затяжной, тяжелый
   бой". Но тогда это было дико и неожиданно. Люди, видевшие стрельбу БТРа по АСК-3,
   приняли ее за поддержку и повскакивали, а когда палили по ним, даже не пригнулись. Ну и,
   естественно, многим попало...
  
   Так мы стояли часа два, стрельба то затухала, то снова возобновлялась. Кто-то закричал:
   район оцепляют! Я выбежал через сквер на параллельную улицу и пошел к ВДНХ.
  
   - Владимир, я недавно осматривал место побоища и обнаружил следы пуль на строении,
   стоящем в сквере, но со стороны, противоположной АСК-1 и 3...
  
   - Так стреляли и с телебашни... Пройдя переулками, мы снова вышли на улицу Королева и
   увидели, как туда, откуда мы только что ушли, несутся БТРы - 15 штук. Мы поняли: сейчас
   будет развязка."
  
   Здесь хотелось бы остановиться на фактах явного расхождения сообщений СМИ с
   наблюдениями, а также здравым смыслом. Их довольно много, однако специально этим
   анализом я не занимался, коснусь лишь отдельных моментов, связанных главным образом с
   применением боевых средств. Почему об этом? Потому что это очень конкретный материал,
   позволяющий обнаружить степень осведомленности или желание "подправить" картину тем
   или иным автором.
  
   Итак, взрыв в Останкино, положивший начало массовому истреблению людей. Известинский
   автор, желая показать, какой мощный кулак принесла с собой штурмовая группа Макашова,
   пишет о "новейшей конструкции гранатомете, какого не имеют на вооружении даже элитные
   части. Его кумулятивная граната прожгла грудь бойца Витязя". Последнее эффектное
   замечание напомнило одну версию о принципе действия т.н. "вакуумной бомбы" (так когда-то
   называли БОВ, боеприпас объемного взрыва, применение основано на подрыве газо-воздушного
   облака), опубликованную еще во времена ливано-израильской войны в журнале "Новое время".
   По мнению журналиста эта бомба "создает вакуум, куда проваливаются дома и люди".
  
   Так вот, кумулятивная граната предназначена для пробития многосантиметровой брони танка.
   Окажись на его месте человек, от него бы клочья остались. Что же касается современных
   гранатометов (типа "Муха"), то они представляют собой герметичные цилиндры без
   выдающихся деталей. В Останкино я видел обычный РПГ, в виде ружья с надкалиберной
   гранатой и принятый на вооружение еще в 70-е годы.
  
   Сомнительное описание того же события имело место и с противоположной стороны. Понятно
   желание автора "Анафемы" представить останкинскую бойню как неспровоцированный
   расстрел, но его версия взрыва плохо согласуется с наблюдаемыми фактами. Он пишет, что
   взорвались 2-3 ручные гранаты, брошенные спецназовцами под ноги демонстрантам. А
   кумулятивная граната с неснятым предохранительным колпачком будто бы была выпущена
   уже после первого залпа, не взорвалась и убила спецназовца, как простое пушечное ядро.
  
   Но, во-первых, взрыв был один и гораздо более мощный, чем от ручной гранаты, пусть даже
   и двух, каким-то образом взорвавшихся одновременно. Вспышку, охватившую два этажа здания,
   и оглушающий грохот я запомнил отчётливо. Во-вторых, он произошел не под
   ногами толпы (я сам находился там), а где-то в глубине, по-видимому, в районе балкона
   холла. Далее автор "Анафемы" пишет: "Приказа на открытие огня Макашов не отдавал, и
   никто из демонстрантов не стрелял." Действительно, скорее всего, такого приказа не было,
   поскольку вряд ли генерал рассматривал свои силы иначе, чем демонстрационные. Был,
   впрочем, приказ (так и не выполненный) отойти всем невооруженным назад. Что бы за этим
   последовало?.. Нервы не выдержали раньше. Многие свидетели утверждают, что этому
   предшествовал выстрел со стороны АСК-1 в гранатометчика - я его не слышал, не
   заметил и того, как производился выстрел из гранатомета. Но последовавший взрыв, действительно,
   чуть не бросил на землю... Вот что рассказал следователь, занимавшийся расследованием октябрьских
   событий (интервью МК, 1997г): в холле АСК-1 оборонявшимися было взорвано спецсредство"Пламя",
   звуком и световым эффектом имитирующее мощный боеприпас, что и послужило сигналом к огневой
   атаке.
  
   Когда, спустя пару секунд тишины, автоматные очереди зелёными брызгами пронизали толпу, мне
   удалось отбежать и около часа пришлось отсиживаться за небольшим автобусом в зоне огня. Рядом
   прижались к его борту ещё десятка полтора столь же удачливых, но множество людей повалилось наземь
   кто где стоял, целые вперемешку с поражёнными. На моих глазах один попытался подняться и отбежать,
   но тут же упал навзничь и больше уже не шевелился. Минут через десять после начала я услышал
   близкий хлопок и ощутил резкий запах "черемухи". Соседи закашляли и спрятали лица. Выкуривают,
   что ли?.. Ветер отнес едкое облако, но через несколько минут - новый хлопок и удар по
   глазам. Тогда заметили: один из наших пуляет из газового пистолета по спецназовцам,
   засевшим метрах в сорока. Пули высекали снопы искр прямо у нас перед носом, зелёные трассы
   метались по тёмной улице, только что хлопнула и зашипела шина нашего автобуса, ранило моего
   соседа прямо под автобусом. О чем думал стрелок с газовой пулялкой? - да ни о чем - хоть
   чем-то "вмазать"! Его от досады чуть под пули не выгнали за дурость. Так что стреляли бы,
   если б могли, невзирая на какой-то там "приказ Макашова"... И если действительно не было
   ответного огня по спецназовцам (я специально не использую название этого подразделения;
   не применимо к нему прекрасное русское слово "витязь"), то по одной единственной причине:
   делать это всерьез было уже некому, почти все вооруженные белодомовцы, полтора десятка
   мальчишек лет восемнадцати, стоявшие перед прицелами спецназа вместе, как на картинке,были
   сметены залпом в первые же минуты.
  
   То, что происходило потом, не имеет названия. Это не был бой, как утверждают "благодарные
   своим защитникам" телевизионщики, поскольку одна из сторон осталась совершенно
   безоружной. Это не было и классическим расстрелом демонстрации, потому что люди не
   разбегались. Факт, поразивший весь мир: беспорядки случаются в разных странах, но все их
   участники ретируются, как только раздаются выстрелы. У нас остались на месте, под пулями.
   Более того, потеряв еще с десяток человек, подожгли бутылками с бензином угол здания.
   Обливаясь кровью, безоружная, никем не управляемая толпа пыталась сражаться.
  
   Это был какой-то массовый Матросов, решивший заткнуть собой глотку вражескому доту,
   "поганому ящику", "развратителю". Долго не сдавались, да клыки в пасти остры - головы сложили,
   а не заткнули, несет и несет непотребщину с утра до ночи...
  
   Ведущий телепрограммы "До 16-ти и старше" спрашивает новоиспеченных
   героев-спецназовцев, те отвечают с характерными подростковыми интонациями: - Привет, ребята! Как
   чувствуете себя после такой ночи? Не было страшно? - Да нет. А чё? Нормально. - А чего
   хотели эти люди? - Да не знаю я, чего они лезли. По ним бьешь, а они лезут и лезут, как
   фанаты. А чё?.. Мелькнул двухсекундный кадр (больше его не показывали никогда): утро 4-го
   на улице Королева, вповалку убитые люди, запрокинутое юношеское лицо, женщина с разбросанными
   волосами и задранной юбкой.
  
   Михаил, оставшийся на площади перед Домом Советов:
  
   "- Снова начался митинг. Народ требует: давай, говори про Останкино, только не врать, не
   приукрашивать! Отвечают: сейчас все расскажем, как есть. Но опять не получилось без
   вранья. Говорили, что идет бой, взят первый этаж или даже вообще всё. Но вот начали
   прибывать раненые, картина прояснилась - дела плохи. Снова стали записываться в отряды.
   Я снова в строю, сначала поставили к одному подъезду, потом к другому. Говорят: ищите
   бутылки. Пошли искать. Приносим - идите на реку, там стоят автомашины, сливайте в бутылки
   бензин. Сделали и это, хотя смысла большого не усмотрел - это же не самозажигающаяся
   смесь. После восьми вечера появилось много зевак, то ли разведчики вражеские, то ли просто так:
   а че тут, ребята, вы стоите, домой не идете? До часа ночи, наверное, ходил с несколькими
   дружинниками, но группа разошлась. Вернулся к Дому, там тихо, подкатывают лишь машины с
   ранеными. Дежурят казаки и баркашовцы. Появился еще человек. Я, говорит, был у
   Моссовета, там строят баррикады, готовятся к обороне. Меня это заинтриговало - неужели? -
   и в третьем часу мимо американского посольства по Кольцу вышел на Тверскую. Пустынно, но
   метро работает. Уже на площади Пушкина встретил первую баррикаду, вторую - у Моссовета
   и там же митинг "демократов". Выступает Якунин. Отметил про себя резкое отличие в том, как
   говорили об армии здесь и у Дома. На наших митингах о ней говорили доброжелательно и с
   надеждой, здесь сильно ощущались раздраженность и претензия: ну где же эти войска?! Это
   было основным рефреном выступавших. Подумалось: словно нетерпеливый клиент,
   оплативший заказ. Зачем же, думаю, тогда весь этот театр с баррикадами?... Народ все
   больше характерный, снуют машины с напитками да закусками. Много нерусских лиц, много
   молодых и крепких с деревянными, хорошо отделанными дубинами. "Память" стоит в шинелях.
   "Маяк" кричит по репродуктору.
  
   Баррикада была и с другой стороны площади, дальше полное затишье. На Манежной стоят
   легковые машины с потушенными фарами, но рядом люди. Такие же машины видел на многих
   перекрестках по дороге на Курский вокзал, видимо, это были наблюдатели неизвестной мне
   службы. Кругом темнота, у Исторического музея горит костер, рядом молодежь веселится.
   Красная площадь тоже затемнена, люди виднеются лишь на зубцах стен. Когда же открылись
   вдруг ворота в Кремль, пропуская машину, увидел: все внутри набито войсками - техника и
   солдаты с автоматами. На Васильевском еще один митинг.
  
   Честно говоря, угроза нависшей катастрофы не ощущалась мною в те ночные часы. Обе
   стороны ждали армию и надеялись на неё, каждая уверенная в своей правоте.
   Действительно, казалось, ее вступление должно быть твердым и спокойным и, уж конечно,
   справедливым. А в это время там уже формировали экипажи убийц."
  
   Эта ночь была последней для многих защитников Конституции. Она была как будто
   спокойна. Мертвая тишина воцарилась на улице Королева. У чкаловского поворота, не
   прорвавшись через очередную огневую засаду, пустил себе пулю в висок, но не сдался омоновцам
   капитан-лейтенант Игорь Остапенко, моряк из Дуброво. Спали тревожным сном баррикадники
   у Дома Советов, в вестибюле дремали в тяжелом забытьи раненые в Останкино. Последняя ночь
   Советской власти.
  
   * * *
  
   Немало поездившему по Москве в предшествующие дни, мне, как и Михаилу, приходилось
   наблюдать и сравнивать особенности обоих лагерей противостояния. Пожалуй, наиболее яркое впечатление
   произвел в этом смысле день 28-го сентября, когда состоялся митинг в поддержку Ельцина.
   ... Манежная площадь, здесь собираются "демократы"; сначала кажется, их не очень много.
   Плакаты: "Борис, ты опять прав!", "Ельцин, грузины всегда были за тебя, помоги и ты нам!"
   (это было незадолго до сдачи Сухуми абхазам). Пока ждали начала, толпу подогревали гоняемые по
   репродуктору заокеанские ритмы, бросалась в глаза какая-то безудержная веселость,
   радость, как будто в предвкушении чего-то приятного, долгожданного. "Наконец-то мы
   покончим с красно-коричневыми!" - беззубым ртом хохотал мне в лицо пожилой мужчина.
   Пронзительным женским голосом молодой человек читал в мегафон вирши типа "Хасбулатов
   наш удал, хотел прыгнуть, да упал. А Руцкой-то пуще - утоп в сортирной гуще." Любимец
   публики, опереточный Тёркин с гармонью, в форме рядового Великой Отечественной,
   запрокинув голову, распевал песни.
  
   В толпу затесалась некая бабушка, надумавшая вдруг агитировать за ВС. Говорила она
   негромко - двум-трем соседям, но ее живо разоблачили, обсвистали - "заблудилась, старая
   сука!" - и вытолкали взашей. Были там и наши, черноголовские. Но пусть они сами о себе
   расскажут.
  
   Наконец, тронулись, пошли по Тверской к Моссовету. И тут я увидел, как их много. Зрелище
   было внушительным, ничего не скажешь, тысяч 30-40. Сцепившись локтями, во всю ширину
   улицы шли первые шеренги, в головной заметил Пономарева и Глеба Якунина - тоже веселые.
   Следом - "Солдатские матери" и знамена, знамена...
  
   Сам митинг эмоционально мало отличался от тех, что проходили у Дома Советов, особенно,
   когда выступали дамы. И все же отличался чем-то и в этом "чём-то" - очень сильно.
   Дух был другой. Долго я здесь не стоял, получив впечатление, ушел с тяжелым чувством.
   "А ну, как две толпы сойдутся в рукопашной?.. Господи, упаси." Уходил по Тверской,
   как бы ожидая пулю в спину.
  
   ... А перед Домом стояло, бродило тысячи три народу - обычный минимум (на митингах
   собиралось и 50 и 100 тыс.). Замечаю Говорухина с "дипломатом", еще несколько знакомых
   лиц. Обстановка, как бы это выразиться, тревожно-спокойная, нормальное состояние в этом
   месте. ... Сознаюсь: не только после митинга "демократов", но и просто пройдясь по столице,
   здесь я отдыхал душой. В спину не целились, вокруг были свои. Хотя кто, собственно, свои?.. Я
   не отношу себя ни к какой партии. Если начать копаться, то неизвестно будет, чего у меня с
   соседями больше - сходства или различия. И все же здесь я свой. Здесь те, кого поверх всех
   идеологий объединила боль за Отечество, униженное и разграбленное, почти уничтоженное.
   Те, кто слышат голос его, и как показали последовавшие вскоре события, готов к жертве. Я
   сажусь на травяной газон и закрываю глаза... И вспоминая сейчас свое тогдашнее состояние,
   окунаясь в атмосферу и переживания тех предгрозовых дней, увязаю в чувстве острой и
   слезной нежности к окружавшим меня людям, какую испытывал однажды рядом с обреченным
   смертельной болезнью товарищем: я не верил в благополучный исход. И как во время
   болезни, лихорадочно делаешь все, что положено, бодришься как-то, но внутренний голос,
   трезвый и беспощадный, в ответ твердит одно: все кончено. Поэтому так пристально
   вглядываюсь в лица дежуривших у заграждений, смеющихся, стряпающих у костров - здесь
   стоит аръергард уходящей эпохи. Эти люди защищают романтический идеал, не политический,
   а именно романтический. Идеал, воспринятый в детстве, внушенный учительницей начальных
   классов, играми в "наших и немцев", - от первых различений благородства и подлости,
   прекрасного и безобразного, когда над ним еще не смеялись открыто, не крутили пальцем у
   виска те, кому "своя рубаха ближе к телу", а "хата - с краю". В него верили, несмотря
   на крепчавшие маразмы "реального социализма".
  
   Я сейчас назову один императив, объединивший на этой площади и заводилу-безбожника
   Анпилова, и православного батюшку о.Виктора, погибшего там же со своей паствой. Это идея
   бескорыстного действия, жертвенного служения высшему началу. Другие на баррикадах не
   дежурили, уж вы поверьте мне. Говорю не о верхушке, что всегда себе на уме, не о крикунах,
   политических дилетантах и просто безумных, которых везде довольно, а о тех небритых мужиках
   в строительных касках, о толстухах, закутанных в семь слоев от утреннего холода...
   О них, принявших первый удар из крупнокалиберных пулеметов на рассвете 4-го октября.
  
   Нормой же тех, других и нам уже навсегда чужих, стала именно корысть как принцип жизни.
   После банкротства и бесславной кончины сгнившего с головы "реального социализма" к этому
   принципу обратились, как к спасительному лекарству. Впервые в истории, хоть и много позже
   других, состоялся "Выбор России" в пользу личной выгоды, жесткости расчета, "золотого
   миллиарда" - последнего мифа ХХ-го века... Но вот ирония: многие его адепты сражаются за
   "новое" мироустройство столь же бескорыстно и порою даже в ущерб себе. "Подохнем с
   голоду, а за коммуняками не пойдем!" Но это именно ирония, потому что за всеми
   завлекалочками типа "прав человека", "свободы", "оздоровления экономики",
   "цивилизованных норм" ясно проглядываются контуры давно известного кумира - златого
   тельца в облике тотального рынка, слепленного по чужому, не ведомому нашей земле
   образцу. А стало быть, в этом споре именно они предъявят почти неотразимый аргумент
   "новых русских", главный мандат "мира сего": в войне людей и денег побеждают деньги.
   ...Да здравствует свобода?
  
   И в этом - тоже ирония, ибо кто же из стоящих на площади против свободы? Кому не надо?..
   Всем надо, только не сама по себе она важна, как полагают те, у Моссовета, а лишь как
   условие достижения того высшего, ради которого вообще стоит жить. Ибо свободу у нас
   понимали всегда именно так. Вот почему здесь, на Пресне, стоят все сословия - кинорежиссер
   и рабочий, инженер и научный сотрудник, студент и предприниматель-патриот (и он - тоже,
   ведь и это работа, вопрос в том, во имя чего). И ведь многие из них понимают, что дело почти
   безнадежно, но стоят и ... бодрятся.
  
   Эта идея - бескорыстного действия чиста по сути. Нам ли, черноголовским "научникам", торчавшим
   сутками в лабораториях, травившимся и взрывавшимся, сомневаться в этом? Другое дело, что
   использовали ее за нашими спинами в корыстных интересах. Идея чиста да от грязи сберечь не умели.
   Обветшал, пришел в полную негодность идеологический кафтан, мало ей подходивший изначально,
   условный, как и все, что оканчивается на "изм". Но в результате и она отступает,
   сворачивается, ведет аръергардные бои - чтобы вернуться однажды в ином облике, к иным
   людям, но я уверен, что непременно здесь, на этой земле и спасет ее в очередной раз. Ибо
   только ею одной и жива Русь, несмотря на всякие "измы".
  
   * * *
  
   В ночь на 4-е октября гражданский конфликт, столкновение "двух толп", представлялся
   весьма реальным. Предотвратить его могло лишь быстрое и категорическое перемирие, либо
   выступление армии против одной из сторон. Растерянность перед восставшими уже прошла: и
   штурм мэрии, и марш на Останкино показали, что количество вооруженных сторонников
   парламента нигде не превышало нескольких десятков человек - кого бояться? Таким образом,
   выбор был за президентом, и он выбрал второе: парламенту уже не могли простить
   пережитого страха. Руцкой отдал приказ "не стрелять", надеясь этим удержать занесенный
   кулак, но было и поздно, да и не на тех рассчитано. Возмездие явилось яростным и
   непредсказуемо, на удивление чрезмерным. Генеральный прокурор Казанник, человек недостаточно
   подлый для этого поста, но сдуру и сгоряча назначенный Ельциным, расследуя обстоятельства
   событий, так их квалифицирует: до Останкино они носили характер "общественных беспорядков",
   после - мести со всеми признаками "превышения власти". (Из интервью "МК").
  
   ... До сих пор рассказывали люди, бывшие в Москве наездами и оказавшиеся здесь в роковой день.
   Но были черноголовцы, которые пошли на защиту ВС и практически не покидали его до конца.
  
   " - Вячеслав, я встречал Вас у Дома неоднократно, одну ночь мы здесь провели вместе, и
   что-то трудно называемое сблизило тогда нас. Но для меня эта ночь была единственной, а
   вот Вы, как говорится, испили чашу...
  
   - Я был там с 21-го сентября, в Черноголовку вернулся только 5-го октября. Мог бы поступить
   так же, как и многие мои товарищи: подежурить какое-то время и освободить место другим.
   Но передумал, а потом и возможность исчезла.
  
   Сперва все было совершенно стихийно, затем те, кто был у Дома постоянно, организовались
   поотрядно - не столько из военно-тактических соображений, сколько для удобства
   самоснабжения и дежурства. Наша баррикада находилась у перекрестка, примыкавшего к
   жилым домам, справа, если стоять лицом к балкону Дома. Люди окружали самые разные - от
   детей до известного историка, или инженера, вроде Алексея Девонисского, с которым я
   провел большую часть времени. Он погиб.
  
   - В чем заключался смысл дежурства?
  
   - Пресекали провокации, не пропускали со спиртным или с оружием. Бесплатного пива, как в
   91-ом, у нас не было. Вообще разница в обстановке вокруг Дома и в Москве была весьма
   ощутима, я ведь не только у баррикады сидел, первые пять дней по вечерам уезжал в город,
   заглядывал в редакцию "Гласности" за материалами. Дом и площадь были островом в мутном
   потоке, так это воспринималось.
  
   - Вы защищали парламент. Как Вы и Ваши товарищи относились к его лидерам?
  
   - К сожалению, те, кто играл роль лидеров, роли этой не заслуживали - они из
   непосредственных виновников развала Союза. Еще за год до событий они представляли собой
   нечто совершенно иное, тем не менее люди, собравшиеся у Дома, старались этого не
   вспоминать, простили им прошлое, лишь бы сейчас не подкачали.
  
   - Понимая, как дороги Вам эти дни, хочу спросить: все ли Вам нравилось там?
  
   - Нет, конечно, не все - и в идейном, и в практическом смысле. Слишком много было пустых
   разговоров и обещаний, как выяснилось 4-го октября. Горы оружия и готовность его
   применить для защиты - все это оказалось типичной дезой. Защитники Дома пугали ею
   ельцинистов, чтоб не совались, а пресса использовала ее же, чтобы настроить против нас
   обывателя. Довольно много было антиеврейской риторики. Смотрел на это без восторга, но
   прекрасно понимал, что в сложившейся исторической ситуации без этого, видно, не обойтись:
   "Бейтар", по слухам, позже подтвердившимся, расположился в соседней мэрии. Впрочем, все
   ограничилось лишь словами, на национальность присутствующих никто внимания не обращал,
   разумеется. В первую же ночь я познакомился с гражданином Израиля, видел его и позже -
   он чувствовал себя как среди своих. Вряд ли это будет возможно впредь, по эту сторону
   Рубикона большой крови, в не столь уж гипотетической подобной ситуации. Что ж, за все
   рано или поздно приходится платить. В целом скажу, что если бы это время я провел не там,
   а в Черноголовке, психологически я бы ощущал себя много хуже, даже учитывая концовку.
  
   - Вы о ней догадывались? На что рассчитывали в случае штурма?
  
   - Иллюзий особых не было. Без оружия что мы могли? Понимание того, что нас могут просто
   перестрелять, было, но верили, что обойдется. Поймите, мы чувствовали себя на совершенно
   законных основаниях, ведь не мы совершали государственный переворот... Отбить атаку
   ОМОНа мы были не в состоянии, но надеялись сдержать морально и хотя бы на несколько
   минут.
  
   - А теперь о самом главном...
  
   - Когда началась стрельба, это было около семи утра, я находился на своем обычном месте;
   рядом был Девонисский. Раздался крик, что прорвались БТРы. Действительно, три машины
   встали перед баррикадой. Первая очередь была воспринята как дурная шутка, как-то не
   верилось, что для достижения своей цели кому-то потребуется наше физическое устранение.
   Кто опомнился, побежал в укрытие. Многие, в том числе и я, нападения ожидали, ожидали и
   серьезного отпора со стороны Дома, но Дом молчал. Те, кто был ближе к газону, побежал
   туда, через парапет и кусты.
  
   Залегли. Огонь не прекращался ни на мгновение, казалось, что бьют по гостинице,
   находящейся у нас за спиной. В это время штук семь БТРов во главе с гусеничной машиной
   вырвались со стороны Горбатого моста и со скоростью мотоцикла промчались вдоль Белого
   дома, стреляя во все стороны. Потом я увидел одного из своих товарищей - он был ранен и
   пытался отползти, но его добили прямо на моих глазах: он лежал на открытом месте, и всякий
   раз, когда пытался шевелиться, по нему возобновлялась стрельба. Алексей полз рядом с ним,
   и тогда ему удалось спрятаться, как он погиб потом, я не видел. Я лежал удачнее, чем они, но
   помочь им, естественно, ничем не мог.
  
   Настроение было мрачное от безнадежности, хотя паники не испытывал. Пытался понять, что
   происходит вокруг. Более всего поражало, что Дом не отвечает ни единым выстрелом и как
   бы замер. Зачем было хвастать и обещать поддержку?.. Потом я узнал, что Руцкой отдал
   приказ "не стрелять". Что это было? Игра в благородство? А может, он решил, что если Белый
   Дом не стреляет, то и те не будут?
  
   Если так, то он жестоко просчитался - по Дому били с нарастающим ожесточением.
   Собственно, я уже не возражаю против этого благородства, тем более, что оружия у
   защитников было несравнимо мало - около 80-ти стволов, а единственный гранатомет был
   унесен в мэрию, а потом в Останкино. Уверен, если бы не "Альфа" и "Вымпел", все кончилось
   бы гораздо хуже. Но тогда молчание Дома вызвало крайнее разочарование.
  
   (Дом, конечно же, не все время молчал. Приказ Руцкого действовал, пока штурмующие
   находились вне здания. М.Ф.)
  
   Что происходило вокруг в течение тех двух часов, вспомнить сложно. Было много стрельбы,
   свистящих и шуршащих рядом пуль, метрах в 15-ти упало срезанное снарядом дерево. Летали
   вертолеты. Было довольно шумно, но однообразно. Людей рядом не было, в пределах
   видимости лежали неподвижные фигуры - скорее всего убитые.
  
   Потом появился человек с белым платком. Он пришел извне. Я видел, как он подошел к
   лежавшему и пощупал пульс. Было ему лет сорок, светловолосый, с усами и бородкой. Почему
   по нему не стреляли, я так и не понял. Отчего была такая милость к одним и жестокость к
   другим? Скорее всего, они были отвлечены чем-то, остальные объяснения из области
   чудесного. ...Есть у меня мечта: что этот человек прочтет эти строки.
  
   Увидев меня и поняв, что живой я один, он стал звать меня к каменному строению в глубину
   газона. Я, наученный горьким опытом, некоторое время тянул, но потом-таки пробежал
   отделявшие нас 20 метров. Там мы с ним и сидели еще неизвестно сколько. Времени у нас
   было много и говорили мы с ним обо всем на свете, стихи читали... Он действительно пришел уже
   во время расстрела, будучи не за тех или этих, а просто помочь тем, кто нуждался в помощи.
   Откуда он и как его зовут, я забыл. Помню, что из "глубинки".
  
   - Вячеслав, тут важно кое-что уточнить. Если я правильно понял, штурмующие не предлагали
   вам покинуть баррикады и обрушили на вас огонь без всякого предупреждения. Этот факт как
   раз из тех, когда "внешнее указует на внутреннее": к вам, безоружным гражданским,
   отнеслись как к вооруженному противнику, не желающему сдаваться...
  
   - Штурмующие не предлагали нам сдаться или уйти с баррикад. Но я не согласен с тем, что к
   нам отнеслись как к вооруженному, готовому сражаться противнику. Нет, конечно. Если
   говорить о днях 3-4 октября, то к нам относились как к объекту усмирения, устрашения, а в
   случае развитого карательного вкуса исполнителей - просто уничтожения. Вот и все.
  
   - И все-таки если перед штурмом к вам бы обратились, скажем, по громкоговорителю...
  
   - Положение сложилось такое, что сопротивление с нашей стороны было не просто, как
   говорят в таких случаях, бессмысленным, но и невозможным. Разумеется, следовало бы
   покинуть баррикады. Но сам вопрос поставлен в плоскости уж слишком
   абстрактно-гуманистической. Мы знаем, что перед штурмующими Дом Советов была
   однозначно поставлена прямо противоположная задача, и если бы не благородная
   инициатива группы "Альфа", эта задача была бы выполнена. Уже внешняя картина событий
   не оставляет сомнения в этом. По тому, что я видел сам, мне лично ясно - задания брать в
   плен даже безоружных штурмующим не давали. Зато им дали свободу рук, и прояви они чуть
   больше усердия и чуть меньше организованности, могли бы перестрелять и друг друга, и
   ликующих зевак заодно".
  
   Итак, мы перешли к центральному действию драмы. Грохочут пушки, крупнокалиберные
   пулеметы, трещат "калашниковы" - не менее тысячи стволов одновременно. В это время
   Руслан Аушев, Кирсан Илюмжинов, другие отдельные люди пытались вмешаться, остановить -
   но куда там! Думаю, даже выход Патриарха не способен был бы сдержать дорвавшуюся до
   крови "демократию". Но он и не вышел... А я продолжу свои комментарии известных
   высказываний о вещах очевидных. Вот и Егор Тимурович, "такой интеллигентный и милый",
   заполнивший некраснеющим лицом весь экран, рассказывает по НТВ, как все было. Уж он-то
   располагает всей информацией, не то, что оставшиеся в живых участники событий, оглушенные и
   подавленные.
  
   "- По Белому Дому было выпущено всего-то 12 снарядов - 10 практических и 2
   подкалиберных".
  
   - Из присущей вам гуманности, разумеется...
  
   Я сейчас объясню, что именно сказал Егор Тимурович. Практические снаряды применяются на
   учениях и представляют собой болванки, имеющие сходные с боевыми снарядами
   баллистические характеристики. Современный подкалиберный снаряд - это стрела из
   высокоплотного материала; пробивает сталь полуметровой толщины, но для человека опасен
   не более, чем крупнокалиберная пуля. Другими словами, по Гайдару, жертвы при таком
   обстреле могли оказаться лишь в случае прямого попадания в людей, а стало быть, нечего
   твердить о сотнях погибших на верхних этажах, а тем более - о пожаре. Какой может быть
   пожар от болванок?! ...Ах, вы все-таки видели пожар? Ну, так поздравляю: вы -
   красно-коричневый!
  
   Вячеслав:
  
   "- Наступило временное затишье, и мы решились. Направились перебежками к жилым домам
   на Рочдельской улице. Удачно перескочили через колючую спираль, добежали до первого
   подъезда и сидели там некоторое время. Потом решили поискать своих. В результате
   наткнулись на двух солдат с майором, и те повели нас зачем-то на крышу. На крыше
   непонятно, кто кого потерял, только мы снова оказались одни. Спустились и увидели
   набережную с подбитым, как нам показалось,- по крайней мере, люк в борту был открыт и
   оттуда шел дымок, - БТРом, в проезде неподалеку стоял целый и водил стволом в поисках
   цели. Спрятались от греха подальше и обнаружили своих. Кто-то вспомнил адрес, где можно
   было отсидеться. Нас пустили и мы просидели там несколько часов, глядя, как горит Дом, как
   потом началась его сдача. Еще раньше, с крыши, видели, как по нему били танки.
  
   Мы не хотели подставлять хозяйку, если начнется облава по квартирам, и в сумерках вышли.
   Очень скоро угодили в руки омоновцев, которые, в отличие от армейских, к делу отнеслись
   неформально - если называть делом битье сапогами и прикладами.
  
   - Насколько мне известно, именно эти "неформалы" решали тогда, кому жить, кому нет. Как
   Вы-то с ними "пообщались"?
  
   - Защитники Дома были отданы в распоряжение групп оцепления и здесь все зависло от
   конкретных людей и ситуации. По рассказам, стреляли тех, кто выражал непокорность, был в
   форме или чем-либо не понравился. Остальных просто били. Я отделался легко, все осталось
   при мне, не считая очков и треснувшего ребра.
  
   Собрали нас изрядно, повели. Только тронулись, как охранники наши принялись палить
   куда-то в темноту. Потом запихали всех в автобус, набили битком, внавал, - похуже 320-го
   маршрута прежнего времени, - кому ногу сломало, кому руку вывернуло. Смотрел за нами
   сержант с автоматом, обещая "успокоить" из него тех, кому неудобно. С большим трудом
   уговорили его выпустить - не из автобуса, из общей кучи - старика-ветерана. Везли нас на
   Полянку в отделение милиции. Одному омоновцу я почему-то показался подозрительным,
   видимо, за недостаточно почтительное отношение к его миссии. Объявил меня "боевиком",
   которого надо "шлепнуть". Но это был дежурный юмор, к розыгрышам типа "а этих - в расход"
   привыкнуть, наверное, трудно, но можно...
  
   В милиции охрана сменилась и больше не били. Долго держали у стены, несколько часов мы
   простояли, упершись в нее руками. Начались допросы - формальные, без напора со стороны
   допрашивающих (имя-фамилия...), но все же с угрозой "демократизатором". Ночь провел в
   набитой до отказа КПЗ, утром сняли отпечатки пальцев, сфотографировали "на память" и в
   середине дня 5-го октября большую часть задержанных отпустили. Среди сидевших в КПЗ был
   один депутат ВС, был командир одного из отрядов, раненный в ногу, но сумевший как-то это
   скрыть. В соседней КПЗ оказался китаец из Китая: видно, гребли всех подряд. Некоторых
   своих товарищей я потом встречал на митингах."
  
   * * *
  
   ... НО ЧЕМ ЖЕ ВСЕ-ТАКИ стреляли в окна Белого дома танки - не "по Гайдару", а на самом
   деле? (Лучше бы, конечно, - прямо по Гайдару и на самом деле...) Тот, кто знает, не скажет.
   Все тот же Казанник вспоминает, как в бытность свою Генпрокурором запросил сведения о примененных
   боеприпасах и прочих подробностях операции, но тут же был одёрнут Главнокомандующим:
   "Вы под кого копаете?"
  
   Автор "Анафемы" называет два типа снарядов: кумулятивный и объемного взрыва.
   Оценивать действие артиллерийских БОВ не берусь, поскольку не знаком с этой системой и не
   уверен в ее существовании, а вот кумулятивные стоит рассмотреть. Характер взрывов в Доме
   от 125-мм снарядов, которые пришлось всем нам наблюдать по ТВ - отсутствие яркой
   вспышки и наружных разрушений - свидетельствует о том, что это были не
   осколочно-фугасные (ОФ) боеприпасы. Мощности последних хватило бы для значительных
   разрушений верхушки здания - их не было. Но они и не требовались для штурмующих: их целью были
   люди. Зачем же стрелять кумулятивными снарядами по людям?..
  
   Кумулятивный снаряд, как и подкалиберный, предназначен для поражения бронетехники, его
   эффект основан на направленном действии взрыва. Взрывчатого вещества в нем - четверть
   от того, что содержится в ОФ-снаряде, и значительная доля его при подрыве расходуется на
   энергию узконаправленной кумулятивной струи. Остальная часть действует, как и всякая
   другая - дробит на осколки корпус, создает ударную волну, особенно губительную в замкнутом
   пространстве. Например, внутри здания.
  
   Так вот в чем проявилась техническая смекалка спасителей демократии в погонах:
   кумулятивный снаряд, не разрушая здания, уничтожал людей, которых желательно чтобы не
   было - по возможности испарились. Или сгорели. Все это и произошло с теми, кто находился
   выше подожженного седьмого этажа. А что еще делать с гражданами, которые не любят ни
   президента, ни правительство, не желают "улучшения" Конституции, а потому как бы и не
   граждане - "бандиты"?..
  
   Уже много позже бывший депутат парламента Виктор Аксючиц задаст одному бывшему
   советнику президента вопрос: "- Вы стянули к Дому огромную силу, положение к утру 4-го
   октября было целиком у вас в руках, но вы начали войсковую операцию, торопясь закончить
   "дело". Но ответьте, пожалуйста, какой военный смысл был в расстреле несчастных
   безоружных баррикадников? Зачем по людям били тяжелыми снарядами, ведь положение их
   было и без того безнадежным?" Ответ был такой: "- Чтоб не повадно было. Пусть все видят и
   запомнят. "
  
   ... Тупой и жестокий материализм, какая-то нечеловеческая деловитость: дом, где погибли,
   сгорели сотни людей, подчистить, освятить (!?) и устроить на костях гадюшник для
   правительственных чиновников. И ведь ходят же по утрам на работу, помахивая
   портфельцами!..
  
   Пушки всаживали снаряд за снарядом, метя точно в окна, чтобы непременно взрывалось там,
   внутри. Бессчетные "малые калибры" от 5,6 до 76 мм дырявили каждый квадратный дециметр:
   русская армия успешно осваивала новый, "американский" боевой стиль, который позволяет
   сократить потери личного состава до минимума. Правда, осваивала на своих же - это
   по-нашему.
  
   Вы уже обращали внимание на обычное соотношение потерь американцев и их противников?
   Вот на Гаити при очередном "бескровном" перевороте произошел инцидент: один американец ранен и
   десять гаитянцев убиты. Они что, стрелять не умели? Да нет - скорее всего и как обычно,
   произошло следующее: кто-то из этого несчастного десятка "дернулся" произвольно или
   неумышленно - уже не узнать - и сразу накрыли весь десяток. Основной принцип стиля:
   создай ударную мощь на порядок-другой побольше, чем у "этих ублюдков", и долби в их
   сторону по всему, что движется, не жалея пороху - упредительно. Чего их жалеть, наши-то
   лучше... Все это следует заснять на пленку и демонстрировать по ТВ под ненавязчивый
   фоновый джаз или рэп. Этот фон всегда один и тот же - для фильма о подвигах во Вьетнаме
   и для порнухи.
  
   Сейчас, на годовщину событий, пресса несколько поуспокоилась. "Скорбим обо всех
   ушедших". Правда, поминали каждый своих - на демонстрациях несли портреты одних, на
   собраниях эмвэдэшников говорили о других. Правда, в списке жертв ОМОНа прибавилось за
   счет совсем уж безвинно или случайно погибших школьников, прохожих, солдат,
   расстрелянных "по ошибке". Но уж таковы издержки "стиля ". Если во время событий пресса
   была полна ужасающих примеров вакханалии и убийств журналистов, милиционеров и
   военнослужащих руками "бандитов", то постепенно, когда все закончилось, выяснилось, что
   пули прилетали с другой стороны. Исключая из рассмотрения случаи, когда действовали
   какие-то до сих пор таинственные и не пойманные снайперы, то в "активе" белодомовцев
   придется оставить едва ли не единственный инцидент с захватом здания штаба СНГ.
  
   В момент этой вылазки группы из Союза офицеров я находился на площади у ВС и был свидетелем того,
   как началась внезапная перепалка между официальными ораторами митинга и неким голосом
   с властными интонациями, призывавшим по мегафону всех немедленно следовать к зданию
   Генштаба и образовать вокруг него цепь. На трибуне возникло некоторое замешательство,
   затем появился генерал Ачалов и призвал не поддаваться на провокацию - распоряжения о захвате
   никто не отдавал. Примерно через час от места инцидента вернулись посыльные и сообщили,
   что действительно, по рассказам очевидцев, у Генштаба была перестрелка, а теперь там
   ОМОН. Только на следующий день стало известно о погибших милиционере и женщине.
  
   Увы, но и здесь нет ничего нового: экстремисты фактически играли ту же роль, что и
   подсадные провокаторы, и чердачные "кукушки". Бесчисленны случаи вмешательства этих
   сил, они просты и убийственно безотказны: всякое действие безусловно слабейшей стороны с
   применением оружия является поводом для ее уничтожения стороной сильнейшей. Но легко
   это сейчас говорить... Роль каждого становится понятной лишь в контексте всей
   драмы. Назвав офицеров Терехова экстремистами, я лишь хотел сказать, что их отчаянность
   не соответствовала ни наличным силам, ни общему настроению в армии и в стране.
   Оправдать ее нечем. На что они рассчитывали? На всенародное восстание?..
  
   К сожалению, тогда (да и сейчас) трудно было представить, какие силы реально пришли бы к
   власти с победой ВС; Руцкой и Хасбулатов - халифы на час, а такой неопределенностью
   соблазнились немногие. 2-3 % населения Москвы - вот весь, как говорится, электорат. Нет, не
   было никакого народного восстания, как полагают некоторые. К народу октябрьский инцидент
   вообще имел слабое отношение. Обманувшись в очередной раз, население на каком-то этапе
   отключилось от политики, не желая быть "базой" ни для какого движения и занялось своими
   делами: строит сараи, заборы вокруг огородов, приторговывает, приворовывает по мелочи и
   ко всему привыкает потихоньку. (Мелкий, но характерный эпизод из 3-го октября. Только что
   погнали "дзержинцев". Мы - бегом - на полпути от Смоленской до Белого дома, кругом
   валяется брошеная амуниция. Из подъезда спокойным шагом выходит пожилой господин
   приличного вида, поднимает солдатский котелок и также спокойно уходит.) Всенародный плач
   по героиням Вероники Кастро, аплодисменты и пылкая любовь к "На-Найцам" с их омерзительными
   песнями и плясками - вот эстетический и духовный уровень населения России конца ХХ века. Самое
   ужасное - оно уже не сопротивляется, ест все, что дают. И в этом смысле мы вполне
   достойны своих столь же "всенародно избранных" - одного порядка вещи. Как это ни дико, но
   в масштабе России по "Марианне" и "Просто Марии" бабьих слез пролито куда больше, чем по
   убиенным в октябре 93-го... И я даже не знаю, плохо это или наоборот - хорошо, то ли
   попустительствует страшным кровавым разборкам, то ли гарантирует от всеобщей бойни...
   "Пусть видят и помнят." Да уж, запомним... Народ же еще дальше отшатнулся от политики,
   как от прокаженного - инстинктивно и, по-видимому, надолго. Но ведь этого и хотели.
   Избрание Ельцина на второй срок продемонстрировало боязнь как основной мотив поведения
   российского обывателя. Боимся понимать, трусим действовать. Надежда лишь на то, что у России
   всегда был крепкий желудок: большевиков переварила, авось, переварит и этих...
  
   ...Уже автор этих строк уточнил у бывшего депутата Аксючица: - Кто же был тот советник
   президента? - Станкевич, - был ответ. - Хорош гусь?
  
   Гусь хорош, но не лучше прочих. На основании только личных наблюдений и рассказов
   свидетелей-черноголовцев приходится делать довольно жуткий вывод: власти уже по ходу
   дела спланировали и осуществили образцово-показательное подавление восстания оппозиции
   в назидание всей нации. Налицо попытка еще одного "окончательного решения" в стране
   "окончательных решений".
  
   * * *
  
   Но восстание всё же было. На стволы спецназа и десантников поднялись пассионарии -
   в безнадёжном рывке. В Останкино было убито около 70-ти человек, на баррикадах у Дома
   Советов - около 50-ти, а в самом здании и после штурма, у стадиона, многие сотни, число
   до сих пор неизвестно. Это им, поверженным и растоптанным, неизвестный мне скульптор
   изготовил памятник, еще нигде не установленный, но фотокопию которого несли вместе
   с портретами жертв октября на годовщину событий. Молодой человек в свитере и распахнутом
   пальто, сраженный пулей, падает, запрокинув голову. В прессе их называют "убийцами", но
   убиты именно они, безоружные, никого не убившие. Убиты, и имена их осквернены.
  
   ...Что же происходило потом? Понедельник 4-го октября был рабочим и учебным днем,
   полагаю, многие черноголовские студенты могли стать свидетелями того, что наблюдал
   Сергей.
  
   "- После часа, когда кончились занятия, я оказался сначала на улице 25-го Октября. Здесь я
   увидел баррикаду и охраняющих ее очень веселых парней в комбинезонах. Я стал свидетелем
   такой сцены. Пожилой мужчина остановился перед ними: "В Белом доме людей убивают, а вы
   веселитесь". Тогда один из парней вскочил, схватил его крепко за шею, пригнул и закричал:
   "А ну, повторяй три раза: "Ельцин - наш президент!" Он не отпустил пожилого до тех пор,
   пока тот не выполнил требуемое.
  
   В начале седьмого я вышел на Смоленской. Улица засыпана битым стеклом, обломками
   камней и асфальта, кучкуются какие-то люди и что-то обсуждают. Подошел к одной группе.
   Моложавый человек в длинном пальто и шляпе заводит окружающих, которые и так уже "под
   градусом": "Ребята, идем бить коммуняк, поднявших руку на законно избранного президента".
   Вокруг соглашались, единственная проблема, возникшая в группе - где искать еще живых
   коммуняк. Один кричит: идем к БД, там еще ползают! Другой: пошли на Беговую! Третий:
   снайперов надо искать! Ему отвечают: они тебя сами найдут, идем на улицу Пятого года, там
   безоружные.
  
   Направился к Новому Арбату, но, не дойдя метров двести, был остановлен цепью ОМОНА.
   Пока стоял, разговорился с человеком из Фрязино, и он повел меня к Дому через
   набережную. Я, говорит, был там вчера, сегодня весь день там расстреливали оставшихся. От
   него я впервые узнал о штурме Дома, известие меня ужаснуло.
  
   Вышли к мосту, в наступившей темноте натолкнулись на цепь солдат. Поразил своим видом
   страшный пожар Дома, ко всему был готов, но зрелище все равно потрясло. Перед солдатами
   толпятся довольные зеваки: горит последний оплот коммунизма. Рядом со мной стоял
   здоровенный мужик в кожанке с мальчишкой-тинейджером, оба в бейсболках. Вдруг со
   стороны Дома к нам выходит небольшая группа женщин, их пропустили, а те встали и со
   слезами принялись ругать солдат: что же вы наделали, проклятые, не люди вы, а звери.
   Здоровый обратился к солдату: "Дай-ка, братан, дубинку, я этой б... глотку заткну, ей, видно,
   мало досталось." Оборачиваюсь, фрязинский где-то затерялся. Говорю здоровому: разве
   можно бить женщин?.. Вдруг тот обнимает меня и начинает исповедоваться: "Братан, да это
   ж коммуняки, кого жалеешь? Их же мочить надо - они в Останкино сколько людей поубивали. Я
   же только сейчас и жить начал: вот мой сын, ему 12 лет, а уже зарабатывает хорошие деньги
   на жвачке и сникерсах, мог бы ты в 12 лет при "них" это делать?! Они же меня за спекуляцию
   сажали, а теперь я - коммерсант, и машина есть, и квартира, и все, что надо!" Я ушел к
   другой группе, ближе к аптеке, что напротив мэрии, но и там весело и баночное пиво. Мэрия
   зияла разбитыми стеклами, стекло покрывало мостовую и хрустело под ногами. Вдруг
   получился какой-то театр. Говорят: сейчас будут стрелять. И точно - услышал пистолетные
   выстрелы и топот бегущих ног. В это время с предпоследнего этажа - второе справа окно
   новоарбатского небоскреба, того, где глобус вращается, замечаю вспышку и прямо на меня
   понеслась трасса. Искры брызнули в пяти метрах, ноги сами подогнулись, кто-то рядом
   закричал, видимо, раненый. Все бросились врассыпную. Опять-таки театрально поперек
   мостовой разворачиваются два БТРа и начинают долбить из крупнокалиберных по снайперу.
   В здании что-то загорелось, посыпалось. Стреляли минут пять, потом, видно, решили поиграть
   силой и протаранили ни за что ни про что стоявшую рядом поливалку.
  
   Что это был за снайпер?.. Мне приходилось читать где-то, что у защитников ВС не было
   трассирующих боеприпасов. На Кольце война еще продолжалась, а мы с тремя парнями,
   решив, что пора сматываться, побежали к Смоленской. Доходим до метро, а оно закрыто.
   Только хотели перебежать улицу, как по нам снова ударили очереди. Метрах в 50-ти идут три
   омоновца и поливают в нашу сторону трассами. Ладно, пьяные оказались. Мы шарахнулись за
   угол, и когда те дошли, кричу: вы что, с ума сошли?! А те отвечают: у нас работа кончилась!
   Отдыхают, значит. Мы бежим на Старый Арбат, там какие-то военные с явно нерусскими лицами, смуглые,
   невысокие - северокавказцы. На улице брошенные ларьки с товаром - бери, пожалуйста, и
   темнота. Два раза останавливал патруль, выручал студенческий, и уже выйдя к метро, вновь
   услышал стрельбу. Оказалось, опять бьют по тому же зданию, только с тыла."
  
   Нет, как бы нас ни уверяли, так называемый "коммуно-фашистский путч" в защиту
   Конституции не был, конечно, ни коммунистическим, ни фашистским - это всего лишь ярлыки
   для натравливания..., скажем так: тех, кто не любит думать. Их, к сожалению, оказалось
   слишком много. И я хочу напомнить им слова любезного демократическому сердцу Юрия
   Афанасьева, сказанные им в Черноголовке по поводу съезда нардепов: "Этот съезд не
   является прокоммунистическим - он докоммунистический, великодержавный,
   традиционалистский". Могу согласиться с этим в том плане, что съезд (та
   его часть, что держала осаду) и люди, вставшие на его защиту, объединились по одному
   единственному признаку: активное неприятие антинациональной, прозападной политики
   исполнительной власти и президента. Но для западника Ю.Афанасьева быть
   традиционалистом - хуже, чем просто коммунистом: коммунизм ближе к "цивилизации". ...А уж
   насчет того, что подавленный "путч" был фашистский... - самый способ его подавления
   свидетельствует об обратном. Поэтому в то время, когда рядовые каратели и толпы
   мобилизованной демобщественности "мочили коммуняк", те, кто разбирается в вопросе не
   хуже Афанасьева, целились в "великодержавников и традиционалистов". Разумеется, в
   открытую об этом только Афанасьев позволяет себе говорить - иначе и рядовые могут
   восстать, в риторике же президента и его команды найдем сколь угодно и "патриотизма", и
   "великодержавия", и даже "традиционных ценностей" (клеврет Шумейко даже как-то выдал
   на бис "примат идеального над материальным"; кого он изображал в это время, я не понял).
   ...Впрочем, все эти рассуждения находятся лишь в сфере идеологии, на уровне, так сказать,
   героев, а не исполнителей. Сценическая же практика театра политики и военных действий
   показала, что драма с двумя действующими лицами разыгралась в полупустом зрительном
   зале. Зрители лузгали семечки. Кто-то от души зевал, кто-то кричал "шайбу!". В последнем
   акте трагический герой, как и положено, пал, но актер-то поднялся и уже участвует в новом
   спектакле. Ни к карьеристу Руцкому, ни к краснобаю Хасбулатову претензий нет - они
   остались теми, кем были, Аксючиц служит у Немцова на посылках, пожилой господин варит
   кашу в трофейном котелке. Живы-здоровы и остальные. Такова театральная жизнь. Лишь те,
   кто все принял за правду, самые честные и неравнодушные, самые лучшие из нас, вставшие
   на защиту "героя", погибли по-настоящему. А значит, правда действительно есть, и она на их
   стороне. "Мертвые сраму не имут." Мир стал хуже, грязнее после этих смертей. А больше
   ничего у нас не изменилось, даже умнее не стали.
  
   Сергей:
  
   "- Пятого вечером снова был у БД. Здесь у моста я впервые увидел трупы. Они лежали на
   набережной, занимая пространство, прикрываемое мостом, и было их около 30-ти. Я зашел на
   мост, смешавшись с толпой, и смотрел вниз. Поодаль лежали еще три трупа в застывших
   лужах крови и возле них - свечи. Пожар к тому времени прекратился.
  
   Толпа на этот раз была настроена антиельцински. Кто-то крикнул: по РТВ будут показывать
   убитых! Рядом непрерывно рыдала женщина. Подъехала машина и вышел мужчина в кожанке.
   Ну, думаю, "демократ" приехал, но тот подошел к омоновцу и говорит: "Вы, сволочи, за это
   еще ответите". Парень интеллигентного вида сказал мне, что от Дома на крытых ЗИЛах
   увозят трупы, и предложил пойти показать. Мы пошли мимо мэрии, и у памятника героям
   Красной Пресни я спросил у военного, из какой он дивизии. Подлетел сержант: отойди! Я
   осмелел, говорю ему: "Все равно ответите перед народом!" Мой спутник повлек меня дальше:
   этих, мол, не было тогда, каждые пять часов меняют. А те уж пьяные давно.
  
   Обошли стадион и вышли к месту, где теперь крест стоит. Трупов не было, видел лужи
   засохшей крови и цветы. Народу - только несколько эмвэдэшников и какой-то мужчина в
   камуфляже, уговаривающий пропустить его на стадион: "Ребята, я такой же военный, как и
   вы, только я приехал защищать Родину, а вы ее предаете. Дайте же мертвых убрать, там их
   полно". Я подошел и поддержал его. На нас залязгали затворами: "А ну назад!" Человек
   оказался майором ракетных войск из-под Харькова. По всему было видно, он тяжело
   переживал происшедшее. Мы с ним дошли уже до Баррикадной, как вдруг - хоп: "Стоять!
   Почему громко разговариваете?" Окружили омоновцы, вскрыли сумку, сунулись в мой
   студенческий. Обхлопали майора, нащупали перочинный нож: "А это что?" - и удар в лицо,
   потом поддых и еще прикладом; его поволокли к стене. Я опешил, а они: "Пошел отсюда!"
  
   Шестого числа я уже перелез стену стадиона. Все поле разрыто гусеницами. Ворота со
   стороны метро на уровне груди - сплошное решето, то же и на подсобных помещениях.
   Спрашиваю двух солдат: убитых в Доме много? Отвечают: мы знаем только, что подземные
   этажи затоплены и внутрь не пускают. Сюда же зашло несколько жителей окрестных домов,
   они показали место, где проходили расстрелы - это внутренняя сторона стены, которая сейчас
   вся расписана извне лозунгами и проклятьями палачам. (И снесенная впоследствии - М.Ф.).
   И действительно, часть резиновой дорожки вдоль стены была снята и сложена в стороне: ее
   кто-то уже пытался чистить, но это плохо удалось, остались обширные пятна."
  
   Совершенно ясно, что боевых действий на территории стадиона не было. Пулевые следы на
   стенах и постройках могут быть истолкованы, увы, однозначно. Ворота стадиона были
   открыты на 38-й день. Посетившая его Наталья также рассказывает о многочисленных
   пулевых отверстиях, но с новой подробностью: в них были вставлены цветы. Здесь она
   встретила преподавателя и студентку из Университета, они раздавали ксерокопии
   "Завещания", написанного студентом-белодомником в последние часы обороны Дома.
   Местная жительница рассказывала, как ночью наблюдала погрузку на баржи каких-то тюков,
   предполагая, что вывозили тела погибших.
  
   Куда делось множество трупов, до сих пор неясно. Во все времена у джеков-потрошителей
   стояла одна проблема - как избавиться от тела собственной жертвы. Чего только не
   изобретали. Джеки, стоящие во главе государства, от подобных затруднений избавлены: и
   трупов нет, и людей таких не было, а если и были, то напрасно. Вопрос закрыт?
  
   * * *
  
   В театре военных действий нет зрителей, нет и персонажей, хотя и роли распределены, и места
   заняты. Роли и места между собой спонтанно меняются, и не заметишь, как выбросит из первого
   ряда на сцену, а оттуда - пинком - назад. ...О, спасительный солдатский сапог! Спасибо за
   сломанное ребро... Но убивают и на галёрке, говорил уже: зрителей нет. А кто есть?
  
   Года три или четыре назад по радио транслировали беседу кого-то "последних из могикан". Один из
   собеседников вдруг спросил: "А что такое человек? Ведь по большому счету не каждый
   является таковым. Я, например, когда задаю себе этот вопрос, то не могу с полным
   основанием отнести себя к человеку. Моя жена - да, она точно человек, а я... Не знаю".
  
   Кажется, это был А.Ф.Лосев, не помню точно. Знаю только, что очень немногие из нас задаются
   таким вопросом. Мы, по большей части, не сомневаемся. А зря. Без этой малости, сомнения в
   собственном человеческом и стремления доказать, мы просто возглавляем отряд приматов, а лучшим
   определением нашим будет платоново "двуногое без перьев". До последнего часа не ясно - по
   большому счету, - до крайнего жеста. Те, оставшиеся в октябре 93-го, уже все за себя доказали.
   Нам - еще предстоит.
   Михаил Фадеев. Октябрь 1994.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"