Ежова Эльвира Рашидовна : другие произведения.

Doch

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  ДОЧЬ
  
  Я любил Надю с девятого класса.
  Она была невзрачная, серая. Обычная. А я с ума сходил из-за нее. Парняга, по которому сохли все девки моей школы, начиная с шестого класса.
  Наде свои чувства я продемонстрировал в десятом классе, когда помог ее бабке - вредной консервативной зануде - донести тяжеленную сумку домой. Иначе покорить ни бабку, воспитывающую Надю с семи лет в скудной строгости, ни Надю было невозможно.
  Когда моя леди выслушала от бабки аккуратную похвалу в мой адрес, и в ее серых распахнувшихся глазах я увидел свое отражение в серебряных латах, золотом шлеме украшенном брюлликами, и на шикарном белом коне - я понял, что пора! Схватившись за натруженную руку, мужественно простонал стиснув зубы.
  - Вывихнул, родимый! - с неожиданной нежностью охнула строгая бабуля.
  Я отпирался, что ничего страшного. А потом, как бы невзначай, бросил:
  - Надь! Мотни пару винтов бинтика, а то мне на треньку сейчас бежать. Чтоб дальше не пошло. Вчера Маринку от хулиганов отбивал, задел малость.
  Все! Я - ГЕРОЙ! Бабка в шоке улыбается дибиловатой мимикой. Надя в нерешительности переводит взгляд с бабки на меня.
  - Ну? Чего застыла? Помоги парню, - нараспев бормочет бабка.
  Через пару минут я сидел в узкой кухне. Надя дрожащими пальцами перебинтовывала мне запястье правой руки.
  Бабка пошла звонить моей матери - докладать обстановку.
  Воспользовавшись моментом, я выдернул "больную" руку, бережно взял Надино личико в ладони, и пока она от неожиданности открывала рот, накрыл ее губы горячим долгожданным поцелуем.
  Целовал я ее страстно, от души, буд-то в последний раз пил прохладу запаленным ртом. Она не отбивалась. Только тихонько упиралась ладонями мне в грудь, когда я, не в силах сдержаться, пугал ее девственные уста своим недетским поцелуем.
  Неимоверным усилием воли я оторвался от нее. Глянул в прикрытые хмельные глаза. Выдохнул, пытаясь усмирить мужскую бурю в организме. Где-то в другом измерении услышал шарканье бабкиных тапок.
  - Я люблю тебя, слышишь! Сильно! Ты моя! - прошипел ей в ушко.
  Она не моргала, как преданная собака смотрела на меня с испугом и покорностью. Если б не бабка...
  - Вечером в восемь жду около подъезда. Скажи, что мусор вынесешь. Не выйдешь - сам приду.
  Попрощался, не глядя на Надю, с бабкой и пошел делать уроки.
  
  Она не вышла.
  Я чуть с ума не сошел.
  Пошел к Левке. Это бабушка моего единственного и верного друга Богдана, Алевтина Сергеевна. Моя лучшая подруга. Она хорошо зналась с бабкой Нади.
  Только одно спросила меня Левка:
  - Женишься?
  - Моя воля - сейчас же!
  Через пять минут мы с Богдашей стояли у подъезда Нади. Со второго этажа по ветхим деревянным ступеням сползала, кряхтя им в тон, ее бабка.
  - Ой, Аля-Аля! Вечно ты на ночь кофя напьешься. Лазь такому корыту по ночам, мерь давление.
  Нас бабуся в сумерках не узнала.
  Еще не дошла бабка до второго подъезда, а я уже звонил в дверь Надиной квартиры.
  - Забыла чего, бабуль? - послышался за дверью серебряный голосок.
  Щелкнул замок. Надя и глаз не успела поднять на меня, а я втолкнул ее в прихожую, запер за собой дверь.
  - Сережа? - испуганно и радостно - я не мог ошибиться!- вскрикнула Надюша.
  - Тише, девочка! Бабуля услышит.
  Подхватил ее на руки и понес в комнату к дивану. У них всего одна комната и была.
  Плюхнулся со своей драгоценной ношей на диванчик. На нем, как я потом узнал, спала Надя. Диван жалобно заскрипел под моим натренированным телом.
  Меня трясло. Не от страха. От возбуждения. Я мог бы ее разорвать в своих жаждущих объятиях, столько эмоций будила во мне эта недотрога.
  Она охнула. Я вынырнул из своих фантазий. Понял, что чересчур сильно сжал ее. Обнял нежнее. Постарался... Зарылся в ее распущенные, длинные волосы, и только теперь осознал, что Надя в тонкой ночнушке.
  Через белую ткань светилось ее юное тело. Грудь! Я ничего не мог сделать с собой. Накрыл упругий бугорок ладонью и начал мять его. Потом пальцами добрался до второй груди. И меня понесло.
  - Надя! Наденька! Девочка! - выдыхали мои губы. Я блаженствовал в этом экстазе. Наконец-то, добрался до нее, реальной, о которой мечтал целый год! А может всю жизнь.
  Мои горячие руки прошли по всему ее телу, до кончиков пальцев ног, проскользнув в каждый уголок. Как мать, родившая дитя, ощупывает его в беспокойстве - все ли так - так и я осязал любимую девушку.
  Надя напряглась.
  - Не бойся! Я ничего не сделаю. Я просто очень сильно люблю тебя.
  Как больной, жаждущий облегчить боль, метался по ее лицу губами, спускался к шее, груди. Она молчала. Не поощряя, не сопротивляясь. Затаилась, буд-то ждала, когда я переболею этой вспышкой страсти, словно понимая мое внутреннее состояние, которое я сам не смог бы тогда объяснить.
  Как последняя нота в мелодии, как последняя капля дождя с крыши, утихла моя буря на поцелуе ее мизинчика левой руки. Я обцеловал ее всю. Абсолютно! Не оскорбив, не навредив ее чистоте. И устал. Нега разлилась по моему дрожащему телу. Сердце бешено колотилось.
  Откинувшись, я спустился на ковер у дивана. Она подобрала ноги, вжалась в подушку.
  Я закрыл веки. Слушал ее дыхание. Не услышал. Еще громко пульсировала кровь в венах.
  Открыл глаза и посмотрел на Надю. Ледяная волна обдала мой затылок, шею, плечи, спину. Надя сидела нагая, обняв колени руками. Разодранные лохмотья ночнушки валялись по всему дивану. Она улыбалась.
  - Надь! - я не знал, что и сказать - Надь, я завтра куплю тебе новую, ты слышишь! Прости, я не знал... не хотел рвать.
  И не придумав, что еще сказать, умолк. А она тихо прошептала:
  - Она была старая, еле держалась... Не надо новую, - помолчала, загадочно сощурив глаза. - Теперь знаю, что любишь!
   Свист со двора: бабка идет. Я рванулся с места. Потом прильнул к ее губам, выдыхая:
  - Хорошо хоть тебя не разорвал! - и исчез в проеме двери.
  
  Потом она рассказала мне, почему поверила в мою любовь.
  Я разодрал на ней одежду. Зажал своим телом так, что ей дышать было трудно. И она уже простилась со своей непорочностью, решив, что я обыкновенно похотливое животное. Я упивался ее запахом, подминая под себя ее нежное тело, бесцеремонно обнажая такие места, что без стыда и не подумаешь, касался губами и пальцами самых интимных уголков. Но не посягнул на самое сокровенное, даже мыслью не коснулся его.
  - Почему же ты не кричала, не вырывалась? - спросил я ее.
  - Я увлеклась твоей страстью. Такого я никогда не видела, и не знала, что так бывает. Как завороженная, я горела под твоими губами, трепетала от прикосновения настойчивых пальцев, не веря, что это происходит со мной, и что ты на такое способен.
   А когда ты оставил меня, не воспользовавшись моей беспомощностью, я поняла, что так вот любят.
  
  В тот ли вечер это случилось или позже, не знаю, - она не говорила, - но Надя тоже полюбила меня.
  Мы дышали одним воздухом, думали одинаковыми мыслями, хотели одного и того же. Если и возникали разномнения, то мы с Надей быстро сходились к альянсу.
  По утрам Богдан и я встречали Надю у подъезда, якобы просто столкнулись для недремлющего глаза Надиной бабки, ведь Надя жила в одном доме с моим другом, и втроем шли в школу.
  Сидели мы с Надей за одной партой. Я не мог позволить другому парню сидеть так близко с моей любимой, а училка нас рассаживала разнополыми парами. Пришлось убедить классную в том, что я могу усидеться только с Надей.
  После уроков вдвоем мы убегали подальше от любопытных глаз и наслаждались друг другом где-нибудь на далекой скамейке в аллейке скверика или на берегу речки, что текла неподалеку от нашего массива. Все-равно где, лишь бы побыть наедине.
  Я пропускал занятия с репетитором, тренировки по спортивной борьбе. Все летело в тартарары. Но именно в те дни я жил без оглядки, дышал во всю грудь, лопаясь от счастья и наслаждения. Я засыпал и просыпался, думая о ней, бредил ею, ел, пил, учился - с мыслями только о ней. Я ею болел. Беспробудно!
  Конечно, такая сумасшедшая страсть не могла остаться незамеченной. Скоро вся школа шушукалась по углам, обсуждая как первый парень массива втюхался по самые уши.
  Многие тыкали пальцем вслед Наде. Она очень переживала. Привыкшая к неприметному существованию, никогда не привлекающая особого интереса одноклассников в стенах школы, и вдруг в мгновение око оказавшись на пъедистале обозрении неделикатной толпы любопытных школяров, Надя мучилась от постоянных расспросов и неприкрытого презрения завистниц. Она даже предложила завуалировать наши отношения. Но я, парень которому было наплевать на всех и вся, разрываемый радостью любви, просто ответил:
  - Я не смогу!
  Да я действительно не смог бы не смотреть на нее даже минутку, находясь рядом, не встречать и не провожать ее, не носить ее портфель, не держать ее за руку. Я бы не сумел! Мне было это жизненно необходимо. И я, не привыкший себе ни в чем отказывать, будучи единственным ребенком у важных и состоятельных родителей, не желал отдавать свое драгоценное в зависимость неотесанной толпы обалдуев, на которых и так то всегда смотрел свысока.
  Надя металась несколько дней, а потом заразилась моей самоуверенностью и решимостью, и сама начала задирать нос. Я только поддерживал ее.
  - Утри этим кривлякам нос, Надюха, ты - моя любимая! Пусть захлебнуться от зависти.
  Она улыбалась простой наивной улыбкой, а у меня от этой детской улыбки кружилась голова. Я опускал глаза, чтобы не напугать ее тем, что в них отражалось.
  Мы дружили всю осень.
  Ее бабка и мои родители узнали о наших чувствах. Я имел серьезный разговор с обеими сторонами. К своей гордости надо сказать, диспуты выдержал достойно и заслужил доверие бабки. Родители же мне доверяли всегда.
  
  Заканчивалась вторая четверть.
  Стараясь оправдать родительскую благосклонность, я бился за каждую оценку и вторую четверть, как и первую, закончил отлично. Надя, к удивлению преподавателей, получила четверки по физике и по литературе - ее любимому предмету. Отличница с первого школьного звонка, за все годы учебы она не имела оценок ниже пятерки. А тут на тебе!
  Чувствуя свою вину, я решил исправить положение. Учителя пошли навстречу пламенным речам отчаянного влюбленного и разрешили Наде пересдать четверочные предметы.
  И четверть была закончена на "отлично".
  Об этой истории наша классная не забыла упомянуть на итоговом родительском собрании, поставив меня в пример. Моя персона еще выше взлетела в глазах Надиной бабки. Я стал желанным гостем в их квартире. Теперь она, закрыв глаза, могла доверить мне свою бесценную внучку. И зря! Нельзя искушать рожденного мужчиной.
  
  Новый Год родители, как обычно, собрались праздновать на даче к друзей.
  Последние три года ребята с моего класса встречали Новый Год у меня. Но этот год был особенным, и мне не хотелось делить праздник с шумной толпой. Я жаждал волшебного уединения с Надюшей.
  Такой интим мог вызвать кривотолки. Посоветовавшись с Богданом и Левкой, мы решили справлять праздник вчетвером: я, Надя, Богдан и Люба.
  Люба, наша одноклассница, подруживала с Богданом. Хотя он к ней особых чувств не испытывал, но в солидарность со мной держал ее в качестве подруги. Тем более, что Люба при любой возможности увязывалась с нами.
   Так мы и решили: встретим Новый Год вчетвером, для отвода глаз соседей, а потом Богдан с Любашей незаметно уйдут, оставив меня наедине с моей ненаглядной.
  Самое трудное было уговорить Надину бабку отпустить внучку встречать Новый Год ко мне.
  Мы с Богданом и Левкой не один час разжевывали тугодумной упрямице, что у меня собирается "весь класс", и все будет правильно, и если она беспокоится, то может сама прийти посмотреть. И то, и се, и пятое, и десятое! Но бабка, привыкшая из года в год держать под крылышком сиротку, не могла и представить, как же это она отпустит Наденьку в чужой дом, да еще на ночь! И с кем она тогда будет справлять Новый Год сама.
  - Со мной! - не выдержала Левка. - Я же отпускаю Богдашу, и ничего! Не умру! У них это последний Новый Год в школе! Выпускной класс. Дай детям побыть вместе. Когда еще встретятся? Да и Сергей за Надей присмотрит.
  При этих словах суровое лицо бабки просветлело.
  - Ну, раз оно так, раз Сергей берет на себя полную ответственность, - молвила бабка произнося мое имя со смягченной буквой "г", когда к ней примешивается звук "х", и вопросительно посмотрела на меня.
  - Беру, Аграфена Захаровна, беру! - рьяно закивал головой я.
  - Ну, тоды чего ж, пущай повеселится девчонка моя, шо ли. Но... - мы все замерли, не дыша, - на всю ночь не пушу. Часов до двух. А потом пущай домой! А не то я не выдержу боле! Засну.
  Левка закивала, подмигивая нам с Богданом.
  - У меня хорошее шампанское есть. Мы с ней раздавим пару бутылочек. А коль спать захочет, так постелим. Не переживай, Серега! - объясняла она после ухода подружки, хлопая меня худой ладошкой по плечу.
  Надя не поверила, когда мы с Богданом рассказывали ей все это утром в последний учебный день, шагая в школу.
  - Не может быть! Чтобы бабуля отпустила!
  - Да! - ликовал Богдаша.
  - А если она и вправду, придет проверить?
  - Не боись! - хорохорился я. - Левка это возьмет на себя.
  
  И вот 31 декабря.
  Родители уехали еще утром. Мы с Богданом с двух часов дня резали салаты, пылесосили ковры, расставляли мебель. Богдан притащил три бутылки французского шампо - подарок Левки. Ближе к вечеру Богдан завел плов.
  А у меня на душе стало тревожно. Я ушел к себе в комнату и размышлял, чего это со мной. Сел в кресло, покрытое пушистым пледом, и смотрел в темнеющее окно.
  На улице падал снег в сиреневых сумерках. Тут и там, как звезды на вечернем небе, в окнах домов начали загораться яркие лампочки. Огромным муравейником мир копошился в последних приготовлениях. Радостное ожидание становилось почти утомительным и плохо переносимым.
  А я сидел и думал: что же будет дальше? Наступит Новый год. Его я встречу с девушкой, с которой хочу всегда быть вместе. Хочу прожить с ней всю жизнь! Дышать одним дыханием, думать одними мыслями, засыпать и просыпаться рядом с ней, лелеять ее, упиваясь каждым мигом нашей любви.
   На сердце у меня стало сладко и волнующе. Это Новогодняя Ночь - первая ночь наедине с ней. Я ждал ее и боялся... Мои мысли заблудились в чисто мужских дебрях.
  До Нади у меня были девушки, и я знал, что такое близость с женщиной. Мне даже удавалось приятно удивлять своих партнерш. Но Надя была не просто девушка. Она была моя любимая! К тому же я надеялся стать ее первым мужчиной! Во всяком случае, в будущем.
  - Ты чего тут полуночничаешь? - как всегда Богдан вклинился в мои мысли.
  - Не полуночничаешь, а сумерничаешь. Сколько можно учить? - буркнул я.
  - Ну, ладно! Чего злишься?
  - Извини! Сорвалось. На душе что-то не спокойно.
  - А мы ее сейчас успокоим! - и друг протянул мне бокал, на четверть наполненный шампанским. - За удачную встречу Нового Года!
  Звякнуло богемское стекло. Мы выпили залпом.
  - Вкусное! - облизнулся Богдан.
  Часы пробили девять.
  - Пошли за Надей? - спросил Богдан.
  - А ты за Любой не пойдешь? - поинтересовался я.
  - А чего за ней ходить, сама придет, - отмахнулся друг.
  - Что-то ты к ней не очень.
  - Да ну ее! Привязалась как банный лист. Не пойму зачем.
   - Постой, она же вроде любит тебя! Как галка трезвонит об этом по всей школе, - удивился я.
  - Смеешься? - проиронизировал Богдан. - Что я не знаю, когда любят! А эта так себе, увязалась. Меня Маришка любит! И мне она нравится. А эта проходу не дает. Из-за нее и с Маринкой ничего не получается.
  - Да, брат! Ситуация!
  Мы вышли из дома. Мягкие снежинки настойчиво летели в лицо, вальсируя с нависшего ватного неба.
  - Красотища! - возликовал Богдаша.
  - Угу. Пошли! - мрачно ответствовал ему я.
  
  В окнах Надиной квартиры было темно. Дверь никто не открывал...
  Я забеспокоился.
  Богдан побежал домой пытать Левку. Я же не мог отойти от ее окон. Как часовой, вышагивал взад - вперед.
  Вернулся Богдан.
  - Бабушка ничего не знает. Говорит, сегодня их не видела. Она сама ждет бабку Нади к десяти часам.
  Мы потоптались немного. Я еще раз поднялся и настойчиво позвонил в дверь.
  Тишина.
  - Пошли домой. Попозже еще раз придем. А то там Любка пришла наверно. - Богдан потянул меня за рукав.
  Другу с трудом удалось увести меня.
  
  У моего подъезда вытанцовывала Любка.
  - Ну, где вы ходите? Я замерзла.- Она подбежала к нам и прыгнула мне на шею.
  Я опешил. Люба никогда себе такого не позволяла.
  - С наступающим, Сережка! - И как ни в чем не бывало, повернулась и чмокнула Богдана. - И тебя с наступающим!
  - Да меня и не надо было, - хохотнул Богдан.
  - Ну, ты чего, обиделся, хомяк? - засовестилась Любка.
  Я тряхнул плечами, в душе почему-то разлилось омерзение. Я отвернулся от Любки и первым шагнул в темень своего подъезда. Как всегда под Новый Год, кто-то вывернул лампочку.
  Втроем поднялись ко мне.
  Я ничего не слышал и не видел. Любка чего-то там трещала, демонстрировала нам свой наряд, который я и под дулом пистолета не вспомню. Всеми фибрами души я был с Надей. Где она? Куда подевалась вместе со своей дурацкой бабусей?
  Я просто метался по нашей большой четырехкомнатной квартире, не зная, в какой угол себя засунуть, изнемогая от неизвестности и собственного бессилия.
  Эти двое накрыли стол.
  Богдан пошел меня искать и обнаружил на балконе. Я стоял и курил отцовские сигареты. На моих плечах и голове выросли белые холмики снега.
  - Так не пойдет, друг, - Богдан вытащил у меня из губ сигарету. - Пойдем за стол, пора провожать Старый Год.
  - Давай еще раз сходим к ней, - цеплялся я.
  - Я только что оттуда. Глухо!
  Я удивленно глянул в лицо своего друга. Он так сопереживал мне, что его действия опередили мои мысли на шаг.
  - Спасибо, - прошептал я.
  - За что? - недовольно бросил Богдан. - Пошли! Потом чего-нибудь придумаем. Время - одиннадцать доходит.
  Втроем мы проводил Старый Год. Грустно, нешумно. Допили бутылку шампанского. Захмелели. Любка предложила открыть вторую. Богдан запротестовал, мол, на Новый Год ничего не останется. А мне было все равно. Я бы все три ухнул разом.
  Любка закапризничала, и Богдаша уступил. Открыли вторую, выпили. Стали закусывать. Не заметили, как и вторую допили.
  Я пил машинально, не замечая, как пьянел.
  Люба включила проигрыватель, полилась эстрадная музыка. Встав из-за стола, я тяжело рухнул в мягкое кресло, отметив, как неприятно кружится голова. Люба выплыла из ярко бьющего света люстры и встала надо мной как глыба. Девушка взяла меня за руку и потянула танцевать. Меня передернуло от ее прикосновения. Тепла девичья рука вводила в такое раздражение, что я чуть не нагрубил подруге Богдана. Неделикатно отодвинул ее и увидел в глазах Любы испуг. Пожалел о своей несдержанности, поднялся и мягко обнял ее за плечи:
  - Извини, я, наверное, пьян, - шепнул ей в ухо и подтолкнул к Богдану. - Принимайте товар!
  Сунул Любу другу и плюхнулся обратно в кресло.
  Они сплелись в объятиях и медленно покачивались в такт мелодии. Рука разгоряченного Богдана сползла с талии Любки ниже положенного. Я с каким-то исступлением жадно смотрел на его ладонь, которая мягко двигалась по складкам вечернего платья девушки.
  А потом мои мысли унеслись к Наде. Я представил нас, танцующих сейчас под эту музыку, ее талию, упругое тело, неповторимый аромат. В голову ударило французское шампо, кровь прилила к вискам. Мне нестерпимо захотелось сжать Надю в своих объятиях.
  Я рванулся и вышел из гостиной. Одноклассники даже не заметили, как я ушел из дома.
  Отодвинув рукав дубленки, глянул на светящийся циферблат. Без четверти двенадцать. Тишина, падающая с небес вместе с крупными царственными снежинками, просто оглушала.
  Морозный воздух отрезвил пылающую голову. Внезапно меня охватила радостная истома. Видимо от испытываемого напряжения лопнуло терпение и организм, не в силах томиться болезненной неизвестностью, дал волю праздничному сумбуру.
  Щеку обожгло горячим дыханием и повеяло алкоголем. На плечо тяжело опустилась чья-то рука.
  - Удрать хотел? - пробасил Богдан, слегка картавя. - Ладно, погнали!
  Разгоряченный вином и Любавой Богдан тяжело покачивался, сбивая и меня с прямого шага. Его крупная рука уверенно пристроилась на моем плече. Вместе с парами горячительного напитка от кореша шел тонкий аромат дорогого парфюма.
  - Чем это ты набальзамировался? - буркнул ему в ухо.
  - Парле ву Франсе! Бабулин подарок! Шик?! - с гордой расстановкой изложил друг. Его густой красивый голос звучал насыщенно и звонко после праздничного возлияния.
  Мы дошли до его с Надей дома.
  - Стой здесь! - приказал Богдан и скрылся в своем подъезде.
  Конечно, я не остался на месте. Влетел на второй этаж соседнего подъезда и нажал на звонок. Я держал кнопку звонка до тех пор, пока Богдан не снял с нее мою руку.
  - Спустимся на улицу, - он потянул меня вниз. Я, как телок, поплелся за ним. Гнев и обида вдруг сменились отчаяньем.
  - Какого черта она не открывает? - сорвавшимся голосом вскрикнул я.
  - Тихо! Не кричи. - Он взял меня за плечи и легонько встряхнул. Потом присел и заглянул мне в лицо. - Ну, ты запал, батя! А?
  Богдан радостно засмеялся.
  - Все нормалек! Ее бабка сидит у нас, с Левкой. Уже под шафе! И будет сидеть сколько надо. Ну, в пределах разумного, понимаешь? - он подмигнул глазом ожидая нужной реакции.
  - Ну, - пробубнил я.
  - Надя сильно заболела. Ангина, что ли. Вчера приезжала "скорая", ее возили в больницу, большая температура. Но сейчас она дома. Спит. Температура спала. И ее бабка пошла к нам, чтобы не беспокоить Надю, а заодно немного успокоиться и встретить Новый Год. Бабуля о ней позаботится.
  Я стоял и моргал глазами. Надя заболела! Мы не виделись всего два дня. Позавчера расстались с Надей в семь вечера, а вчера я помогал родителям с покупками, а вечером ходил в спортзал, а Надя собиралась делать генеральную уборку дома. Она была в отличном настроении. Я и предположить не мог...
  - Ну, ты не раскисай! - Богдан еще раз встряхнул меня. - А теперь самое главное: через пять минут Новый год. Вот ключ. Поторопись! Да, не напугай Надю. Помни, Левка будет держать бабку в пределах разумного. Я сейчас возьму Любку и зависну у себя в комнате. Как что, свистну!
  Он сунул мне в ладонь ключ, хлопнул по плечу, и, не дав опомнится, втолкнул в подъезд.
  - Торопись! С Новым годом, друг! - Богдан скрылся в завесе снега.
  Я постоял в дверях, переварил все, поглубже затянулся морозным воздухом, и шагнул в темноту подъезда.
  Замок открылся сразу. Сделав шаг в прихожую, я услышал бой часов. В неестественной тишине они били по нервам, отсчитывая последние секунды уходящего года. Я сбросил дубленку с ботинками, и на цыпочках вошел в комнату.
  Моя ненаглядная лежала на диване. Рядом стояла табуретка со стаканом воды и таблетками.
  Надя не спала. Она надрывно прошептала:
  - Я так ждала тебя...
  И все!
  Бросился к ней. Сгреб ее всю, и целовал, целовал, целовал. Мое подсознание отметило последние два удара часов.
  - С Новым Годом, любимая!
  - Люблю.... Люблю, люблю, люблю... - шептала мне в губы Надя и горько плакала.
  И не было слов, которыми можно было передать мое волнение, мою любовь, мою страсть. Только обрывки несостоявшихся фраз, горловых выкриков, переходящих в страстный шепот. А шепот тонул в слезах и поцелуях.
  Я чувствовал почти физическую боль от рвущихся чувств, клокотавших в груди и горле, слезами и потом пробивавшихся наружу.
  Только одно слово было достойно рождаться снова и снова на моих губах:
  - Наденька! Надюша! Надя! - ненасытно повторял я ее имя, и мне на мгновение становилось легче от бремени захлестнувшего меня потока эмоций. Меня распирало от любви. Я готов был проглотить мою Надю.
  - Я сейчас умру! - уткнулся лбом в ее плечо и простонал я.
  - Хочу вместе с тобой умереть и воскреснуть, - устало прошептала она.
   Я вздрогнул. Ведь Надя больна! А что если температура поднимется снова.
  - Надюш! Как ты себя чувствуешь?
  - Перестань! - раздраженно оборвала меня она, - я не хочу отдавать эту волшебную ночь, когда сбылось мое самое заветное желание, в лапы болезни. Не напоминай мне о тоске. Мой принц пришел и я королева!
  Мы засмеялись. Я подхватил ее на руки и закружил по комнате.
  - В холодильнике шампанское. Бабуля купила на Новый Год! Давай выпьем! - предложила Надя.
  - А что ты скажешь бабуле?
  - Ай! Потом что-нибудь придумаю... - она беспечно махнула рукой.
  Но ничего придумывать не понадобилось. Я проходил через прихожую и что-то пнул ногой. Это была бутылка. Она покатилась в комнату. Когда я ее поднял, оказалось что это французское шампо. Ай да Левка с Богданом! Обо всем позаботились.
   Я раскупорил бутылку и налил два стакана до краев.
  - До дна за нашу любовь! - сказала Надя.
  - Надюш, а ты...- но остановился на полуслове, вспомнив запрет любимой.
  В три присеста бутылка была опустошена. Часы пробили половину первого. У меня кружилась голова. Я старался изо всех сил не потерять контроль над собой. Хотя лучше мне никогда в жизни не было. Я расслабился, мои рецепторы обострились до предела. Я чувствовал прикосновение ее пальчиков еще за сантиметр от моего тела. Ее запах сводил меня с ума. А ее беззащитность и абсолютная зависимость от меня накалили обстановку до невозможности. Я горел! Я сгорал!
  - Надь! - я зарылся в ее волосы лицом и улыбался как последний идиот, ловил себя на мысли, что уже думаю о том, о чем не надо. Меня срывало с петель! Поток истомы пер через край. - Солнышко мое! Девочка!
  Я ловил себя на каждой пуговке ее халатика. Пуговки предательски поддавались моим дерзким пальцам. Еще парочка вроде бы оставалась, но халатик вдруг соскользнул с Нади, и ее тело выгнулось дугой мне навстречу. Немного не успев за ходом события, я замер. А потом задрожал.
   Неловкими рывками с меня стягивали свитер дрожащие девичьи руки.
  - Надь! - прошептал я и заулыбался, чувствуя, как кровь прилила к щекам. Почему-то застыдился я за свою возлюбленную, одновременно получая неимоверное удовольствие от этих неумелых пугливых и поэтому грубоватых движений. Моя Наденька в этот исторический момент постигала то, что я прошел еще года два назад. Но эта неумеха, сама того не подозревая, заводила меня с одного касания, руководя моим телом.
  В тишине и робком шуршании я услышал свой стон.
  - Сереж, тебе больно? - она испугалась и отодвинулась от меня.
  В нетерпении и легком раздражении я притянул Надю к себе и впился в ее губы.
  - Мне хорошо, глупыш, очень-очень-очень хорошо! По моему телу бегают электрические молнии.
  - Почему? - в полный охрипший голос спросила она.
  - Ты касаешься меня своими пальчиками, и у меня мурашки бегут по телу.
  - А! Поняла. У меня тоже так бывало.
  - Не так, Надь. - И я посягнул губами на ее светящееся в лунном свете плечо.
  - Я умираю... - прошептала Надюша, - Сережа, Сереженька, миленький...
  И я услышал слова, которые никак не ожидал услышать от этой робкой скромной девчушки.
  Мир поэзии и романтическая проза были в апогее. Надя цитировала стихи поэтов, переплетая слова с искристым смехом и вздохами. Меня так потрясла чувственность и чистота ее говорливых излияний, что в особые моменты я стыдился низменности помыслов, с которыми шел к моей больной девушке.
  Мы провели волшебную ночь. Волшебства хватило с лихвой! Эта фея околдовала меня, ибо как можно было объяснить верховенство неземных помыслов над плотскими животными позывами.
  Свист с улицы оповещал о приближении бабки.
  Мы горячо целовались у двери. Я держал в объятиях ее дрожащее от слабости тело, часто дотрагиваясь губами до ее лба. Но лоб был прохладный. Она сожалела об испорченном празднике. Я благодарил ее за бесподобный Новый Год.
  Едва успел нырнуть в темный угол соседней двери, как на площадку второго этажа вплыла бабка. Чертыхаясь и тяжело дыша, она вползла по лестнице и уткнулась в дверь.
  - О господи! - прогудел сердитый голос - Это ж надо так напиться! - дверь со скрипом открылась и захлопнулась.
  Нам несказанно повезло, что Аграфена Захаровна не обратила внимания на открытый замок. Впопыхах, я не защелкнул его.
  - Ну, че! Сновогодничал? - подколол Богдан. - Вас можно поздравить! Вы жених?! - развлекался мой друг. От него приятно пахло вином.
  - А ты только узнал? - съехидничал я.
  - Ладно! Не серчай. Я ж радуюсь за вас.
  - Боюсь, не за то радуешься, - опрокинул я Богдана.
  - И когда ж ты у меня мужиком станешь, - друг обнял меня за плечо, - пошли ко мне. Бабуля стол накрыла. Они там с Любкой колдуют.
  - А вы то как? Хорошо повеселились? - заглянул я ему в глаза.
  - Да, Любка обиделась на меня чего-то.
  - Что натворил?
  - Телевизор смотрел. Песни хорошие пели артисты, про любовь!
  - А ей своей любви хотелось, да?
  - Наверно... - совсем приуныл Богдан. - Не могу я с ней... Не тянет меня к ней... Не люблю. И сказать, никак не решусь. То конец четверти, то Новый год.
  - Помочь?
  - Нет! Не надо. Я сам.
  
  Таял снег. Зима прощалась с нами люто, с боями отступая на север. У погоды началась полосатая пора: день - два тепло, потом мороз ударит, а после солнце глаза слепит.
  В школе началась подготовка к экзаменам. Все наши ребята корпели над учебниками, ходили к репетиторам, зубрили, писали шпаргалки.
  После уроков мы втроем шли домой ко мне или Богдану, и готовились к экзаменам. Богдана брали с собой, потому что при нем не так отвлекались на учащающиеся от чувств сердцебиения, да и целоваться при нем стеснялись. А то только начни!
  Он понимал свою миссию и важничал, доводя меня занудством до тихого бешенства. Надя только посмеивалась, она искренне уважала и ценила Богдана.
  На Восьмое Марта я подарил Наденьке золотой медальончик. На нем ювелир по моему заказу запечатлел слово "Любимая". А бабку я ввел в тяжелый шок, попросив руки ее внучки.
  - Да куды ж жаниться, то! Надо школу закончить. Профессии выучиться, работать начать. Ведь дети пойдуть, а их кормить, одевать, обувать надоть.
  При слове дети Надя вспыхнула как пунцовая роза и украдкой бросила на меня застенчивый взгляд. Она опустила глаза и не смотрела в мою сторону.
  - Так я ж не теперича, - в тон бабке ответил я.
  - Коды ж, тогда? Чаво ж тоды голову морочишь?
  - А я заранее! Место забить, - схватил Надю за руку и утащил на улицу, объяснив Аграфене Захаровне, - мы к Богдану, литературу читать!
  - Смотрите лишнего не начитайтесь! - пробасила бабка.
  Я бежал во весь опор, тащил Надю к речке. Она безвольно бежала за мной, не поднимая на меня глаз. Забежав за выступ, скрывающий нас от любопытных глаз, поставил Надю перед собой и поднял ее лицо. Она упорно прятала глаза.
  - Надь, ты чего глаза прячешь? А? - улыбался я.
  Она молчала, и слышно было как колотится ее сердце.
  - Дети пойдут, а? Надь! По-о-йду-ут, ой пойдут! - смеялся я и радовался. А потом заворковал над нею, и она подняла глаза...
  И столько в них было обожания, буд-то мы только что стали мужем и женой.
  - Пойдем ко мне...
  
  
  
  
  
  Вечер золотой, а за ним серебряные сумерки венчали меня с моей любимой переливами птичьих колыбельных.
  Надя лежала в моих объятиях, улыбалась и смотрела на меня широко раскрытыми испуганными глазами.
  - Что теперь с нами будет... - прошептала юная женщина.
  - Что пожелаете, сударыня?
  - Все, все, все? - начала играть Надя.
  - Желай! - я целовал ее глаза, лоб, волосы. Во мне назрел и трепетал какой-то нарыв эмоций. Мысли перегоняли друг дружку, воплощаясь в картинки, и пестрели перед глазами: школа, родители, Надина бабка, Богдан. И все строго спрашивали меня: что дальше?
  Я знал, что дальше. Мы с Надей закончим школу и поженимся. Поступим в институты. Выучимся, будем работать. Родим детей, и т.д. и т.п., все просто! В моей уверенности не было бреши.
  - Сереж! Ты ни о чем не жалеешь? - выудила меня из моих дум Надя.
  Наверное, мой взгляд потерял связь с реальностью. Это напугало Надю и навело на сомнительные размышления.
  - Абсолютно! - я навис над ней, распростертой, оперевшись на локтях. - А ты пожалела, я обидел тебя?
  Я подумал, может, она просто уступила напору моей страсти, поддалась...
  - Ну, что ты родной! С тех пор как я поняла, что ты любишь меня, я ни о чем не жалею. Рядом с тобой мне спокойно и уютно. Я доверяю тебе больше чем себе. - Она говорила, а у меня комок к горлу подкатывал.
  - Спасибо, Солнышко! Постараюсь не потерять твое доверие.
  Надя обвила тонкими руками мою шею, и нас унес ураган любви, еще неистовей и сумасбродней чем в первый раз.
  Она говорила, что ей было хорошо. Не знаю, правда ли? Я же испил всю усладу того первого раза, не скромничая и не экономя отведенного мне блаженства.
  
  
  
  Закончился последний учебный год. Мы сдавали экзамены.
  Стояла жара с грозами.
  Изнемогая от июньской духоты, мы учили формулы алгебры и теоремы геометрии, химию и физику, биологию и литературу. Почти ничего не ели, литрами наполняя животы прохладной газировкой.
  Как всегда втроем, мы практически все время зависали у меня. Пробовали у Нади, но там постоянно мельтешила бабка. Если гнездились у Богдана, то, буд-то унюхав след, как гончая, тут же появлялась Любка. С ней Богдану была одна морока, он злился, отвлекался. Да и вообще Любка баламутила всех нас, постоянно приставала ко мне с всякими глупыми вопросами, отвлекала от Нади. Я видел, как переживает моя ненаглядная, если этой фурии удавалось позволить себе лишнего. Надя молча терпела, но вся трепетала, видя как нахальные Любкины руки хватают меня за плечи. А однажды Любка чмокнула меня в щеку, за решенную задачу. Все на секунду замерли. Богдан сжал кулаки. Надя побледнела и опустила глаза. Я, сдерживая себя от грубости, тихо прочеканил:
   - Спасибо, Люба, но больше так не делай! Мне не приятно, - взял Надю за руку, демонстративно стер со щеки поцелуй и мы ушли.
  Любка громко зарыдала. В подъезде я услышал, как бесновался Богдан.
  - Уходи! - орал мой друг. - Вот наглость, в моем доме при мне и Наде целовать ее парня и моего друга! Между нами все кончено, - пафосно закончил Богдан.
  Послышался рев Любки, оправдания, затем упреки, потом обвинения.
  - Наконец-то! - выдохнул я и посмотрел на Надю. По ее щекам лились слезы.
  - Надь, ну ты чего? Любимая! Да не обращай внимания, - пытался унять я безудержный поток влаги. Приобнял ее. Она схватилась за горло и часто задышала.
  - Мне нехорошо! Сереж, голова кружится, - девушка стала оседать в моих руках. Я подхватил ее и вынес на свежий воздух. Надю стошнило.
  - Доучились! - сердился я. - Правильно мама говорит, нужно отдыхать, а не сидеть безвылазно за этими учебниками. Пойдем к речке, Надь! Любка эта еще!
  - Давай посидим. Ноги дрожат, - опять заплакала Надя.
  - Что-то ты у меня совсем раскисла, - забеспокоился я, - может ты мне чего-то недоговариваешь? Что случилось, Надя? - в упор посмотрел я на девушку.
  - Нет, ничего. Пошли к речке.
  У прохладной воды Наде стало лучше. Исчезла бледность, порозовели губы и щечки. Она прижала голову к моей груди, как нежный цветок, и перебирала пальцы моей правой руки.
  - Ты никогда меня не бросишь? - вдруг спросила девушка.
  - Сомневаешься? Никогда, даже под дулом пистолета! - Надя засмеялась, а я почувствовал неладное. Противное чувство тревоги появилось в моей груди. Никак не удавалось его изгнать.
  - Надь, что-то произошло! Расскажи мне, пожалуйста. Мне тяжело на душе, - попросил я ее, и тут же понял, что попал не туда. Она заулыбалась, потянулась ко мне губами, и прошептала:
  - Ничего! Просто люби меня... - аромат клубники ожил на этих губах.
  И я любил ее.
  
  Еще несколько раз я был свидетелем ее недомогания. Один раз Наде стало нехорошо на экзамене по химии. Ее здорово прополоскало. Она перепугала меня не на шутку: я был уверен, что моя девушку серьезно больна. А когда бабка сказала, что из-за жары Надя ничего не ест, я потащил ее к врачу.
   Это было за день до выпускного бала.
  Сидел и ждал Надю во дворе больницы, лениво переворачивая листки брошюрки выбранного мною ВУЗа. Ожидание тянулось бесконечно.
  И вот вышла моя принцесса. Трудно было что-то понять по ее лицу. Там была забота и загадка, к ним примешивалось неповторимое очарование, которого раньше не было в Наде.
  - Ну, как? Чем ты больна? - нажал я, пока она не успела спрятаться в себе.
  - Как я и говорила, я не больна! - важно сказала Надя.
  - А что? - меня озадачил ее ответ.
  - Можно я скажу тебе это после выпускного бала, пожалуйста! - она так попросила, что я наступил на горло своей тревоге и нетерпению.
  - Хорошо! Но только обещай, что ничего страшного!
  - Ни капельки! - она засмеялась и полетела как мотылек по больничному двору. Казалось, ее освободили от какого-то тяжелого бремени, мучившего ее последние недели. Зато это бремя опустилось на мою, озадаченную догадками, голову. Правда, я отмахнулся от занудных мыслей, и весьма удачно.
  
  
  Я тщательно трудился над своей внешностью у большого зеркала в родительской спальне. В дверь позвонили, и у меня опять сорвалась петля галстука. Плюнув в бешенстве на неудавшийся галстук и чертыхаясь на посетителя, я поплелся открывать дверь.
  - Здорово, кореш! Завяжи галстук, пожалуйста! Бабулю уже два часа где-то носит. А кроме нее никто не умеет завязывать галстук... - последние слова Богдан произнес неуверенно, глядя на мой ворот, на котором болталась серая незавязанная полоска материи.
  - Угу. - Был ему мой сердитый ответ.
  - Че, тоже в ауте? - сочувственно молвил мой преданный товарищ.
  Промаявшись еще пол часа, нервно поглядывая на часы, я плюнул на галстук и решил идти без него.
  - Ну, уж нет! - взревел Богдан. - Единственный раз оканчиваем школу и пойдем на бал как шалопаи?
  Богдан схватил меня за руку и потащил к себе.
  Через две улицы мы неслись как угорелые в парадных костюмах цвета вороного крыла, а я еще и в шлепках на босу ногу. Люди останавливались поглазеть на двух красавцев. Слава богу, Левка оказалась дома!
  Возвращался домой я с высоко поднятой непричесанной головой, все в тех же шлепках на босу ногу.
  Мама с отцом уже приехали с работы и спешно одевались.
  Я закончил свой марафет и постучал в родительскую спальню.
  - Ма! Можно?
  - Заходи дорогой, - мама накладывала слой помады на свои шикарные губы.
  Мать у меня и в возрасте не теряла своего шика, а уж в молодости не одну горячую голову свела с ума. Отец оказался самый стойкий, и покорил маму измором и мудростью.
   - Приведи мою голову в порядок, а! - на торжественные мероприятия только ей я мог доверить свои непослушные кудри.
  Когда мама закончила, она остановила меня, положив ладонь на плечо.
  - Сергей! Не сочти за назойливость, но я хотела бы сказать тебе пару слов, если не возражаешь.
  - Ну что ты, мам! Конечно, сколько хочешь! - я открыто улыбнулся матери.
  Она подошла ко мне и притянула мою голову к груди, чего уже давно не делала. На нежности по молчаливому требованию с моей стороны было наложено табу еще с седьмого класса. Родители уважали мое мнение. Но сегодня был особенный день, и мне была приятна эта деликатная ласка матери.
  - Мы с отцом не будем засиживаться. После церемонии уйдем домой. Завтра рано вставать...
  Я понимал о чем идет речь, и был благодарен родителям за их чуткость и такт. Хоть и любил безгранично отца и мать, но их присутствие, конечно же, внесло бы некоторую скованность на вечере.
  - Да что ты, мама! Погуляйте от души... - тактично ответил я.
  - Спасибо, родной! Но мы гуляли, и еще нагуляемся. Я не об этом. Меня беспокоит твоя одноклассница... - она помедлила, дав мне время освоится и настроить мысли на нужный лад.
  - Надя?
  - Нет, сынок, не Надюша. Здесь, как раз без вопросов. Люба!
  - А что случилось? - засомневался я. Перед глазами встал тот поцелуй в щеку. Откуда мать узнала о нем.
  - Вот чтобы не случилось! Будь добр, контролируй свое поведение. Я надеюсь, Надя от тебя не отойдет ни на шаг. И будь осторожен в присутствии Любы. - Мама поцеловала меня в лоб. - Какой ты у меня взрослый! - и вышла из комнаты.
   Я стер легкий след помады с кожи и задумался над словами матери. Она права, Любка еще та штучка. А после разрыва с Богданом она готова на любую пакость. Тем более теперь, когда тот налаживает отношения с Мариной. Надо приглядеть за ней, чтобы она Богдану чего не подстроила. А может и мне..?
  Так думал я, шагая к Наде.
  
  У ее дома я встретил Богдана. Он стоял у своего подъезда с Левкой и родителями.
  Вышла Надина бабка.
  Я подошел и со всеми поздоровался.
  - А где Надя, Аграфена Захаровна? - спросил я.
  - Где ж ей еще быть, родимый? Дома, марахветится. Тольки ты не ходи туды. Она нервичает! Вон и меня выгнала, чтоб не зудела над душой у ей.
  Мы все заулыбались, корявому говору бабки.
  Вдруг небо потемнело, сверкнула молния.
  - Ну вот! Польет на дорожку, чтоб хорошо жилось, - сказала Левка - и духоту разгонит.
  - Надо торопиться в школу, пока не намочило. А то придем как мокрые куры, - засуетилась Ольга Тимофеевна, мама Богдана.
  Загремел гром. Запахло озоном и электричеством. Небо светилось угрюмым свинцом. Взрослые двинулись к школе. Мы с Богданом остались вдвоем у подъезда.
  - Надо Надю поторопить, - сказал он.
  - Не надо! - отрезал я. - Женщинам мешать нельзя когда они собираются на бал.
  - Женщинам! - захохотал Богдан.
  - Получишь, клоун! - пошутил я. - А ты к Маришке не зайдешь?
  - Договорились встретиться в школе. Я не тороплю ее. Она и так смущается, пусть привыкнет к своему счастью.
  - Тогда стой и жди.
  - Стою, шеф, стою! Чего ж не постоять в хорошей компании! - подначивал меня друг. Мы сцепились в обычной шутливой потасовке.
  Над нашими головами грохнуло с такой силой, что мы струхнули и затихли.
  А потом свершилось чудо: из подъезда выплыло белое облако. Мы с Богданом открыли рты, глядя на юную богиню, шедшую нам на встречу.
  Никогда не видел я такого красивого платья. Даже в книжках не рисовали ничего подобного. Затейливые волны атласа, из-под которого кокетливо выглядывали ажурная кружевная пена. На груди было что-то уму не постижимое, во всяком случае, моему: ажур из легчайших кружев, в котором утопали открытые плечи и полуобнаженная грудь.
  - Боже... - услышал я рядом, - Ангел!
  Русые волосы завиты в блестящие локоны, подколотые кверху белыми розами, от которых исходил чудесный аромат. Нежные губы тонко очерчены светлой помадой. Ресницы длинные и черные, в уголках век серебристые тени. Всю эту роскошь обволакивало неуловимой притягательностью чистоты и света.
  Серая мышка превратилась в утонченную красавицу.
  Грянул гром и сверкнула молния. На мгновение в этом электрическом свете Надя предстала магической нимфой, роковой, неприступной... и безумно желанной.
   Она подняла ресницы и я выдохнул: на меня смотрели родные нежные и любящие серые глаза моей Золушки.
  
  На вечер мы пришли последними.
  Богдан, отыскав в толпе Маринку, корректно извинился и исчез по направлению к вожделенной девице. Я повел свою королеву к одному из столиков, расставленных для выпускников и их родителей, нежно поддерживая под локоток.
  Когда вручали аттестаты и медали, и Надя шла по залу к директору школы, слышались перешептывания и восхищения.
  - Какая она сегодня неузнаваемая! - тихо сказала мама за моей спиной.
  - Да. - Хмуро ответил я. А внутри все кипело от гордости и ревности. Сотни глаз пожирали мою королеву, разглядывая, пронзая ее нежную красоту, обворовывая меня.
  Потом настал черед банкета, а за ним и школьный бал.
  Родители, как и предупредили, ушли вместе с моим аттестатом и золотой медалью домой, гордые и довольные. Скоро и родители Богдана засобирались вместе с Левкой. Они тоже уносили золотую медаль своего сына. Левка прихватила с собой и Аграфену Захаровну. Непроницаемость этой суровой женщины, наконец, была сломлена. Она плакала от умиления и счастья: единственная внучка с отличием окончила школу, и превратилась в королеву красоты.
  - Где ты взяла такое платье? - не выдержав, спросил я Надю.
  - Тебе нравится? - робко улыбнулась моя королева.
  - Я повержен твоей красотой, о миледи! - вскинув голову, пробарабанил я.
  - Сшила.
  - Сама?
  - Да. Мне бабушка книжку такую подарила ко дню окончания школы: кройки и шитья. А материал мне бабушка Богдана подарила. Сказала из Франции. Он у нее в сундуке лежал, она его тете Оле на свадьбу покупала. А материал не пригодился.
  Окинув ее красоту еще раз жадным взглядом, я подхватил под белые рученьки мою ненаглядную, и закружился с нею в вальсе.
  - Надя как невеста! - шепнул мне Богдан в ухо, проходя с Мариной мимо.
  Я даже обомлел. Действительно невеста, как мне это сразу в голову не пришло. Не разбирая дороги, расталкивая всех на своем пути, потащил Надю в укромное место. Там, прижав ее к стенке, чуть не раздавил в своих объятиях.
  Нацеловавшись, замурлыкал своей любимой в губы:
  - Надь, а давай завтра с утра не переодеваясь, в ЗАГС, а? Платье то вон уже готово! Невеста моя!
  Она подняла на меня изумленные глаза.
  - Завтра? С утра?
  - Ага! Чего тянуть! Все равно мне кроме тебя никто не нужен. Выходи за меня замуж! - я встал перед ней на колени, и ждал, волнуясь как на экзамене. Сердце клокотало в горле вот-вот готовое выпрыгнуть.
  Она покраснела, стыдливо опустила глаза. И затрепетала!
  - Ты... почему ты хочешь жениться на мне? - вскинула она ресницы и мучительно пыталась найти ответ в моих глазах. Важно ей было то, что отразиться в них, хотела уловить малейший оттенок души, вложенный в последующий ответ.
  Я не отводил взгляд, встал с колен и очень серьезно, без улыбки и тени веселья, прочеканил каждое слово:
  - Потому что люблю! Ты нужна мне в радости и в горе, в бедности и в богатстве, вся - такая, какая есть, без изменений и поправок, с недостатками и достоинствами, со всеми грехами которые имеешь на сегодняшний час, и плату за которые готов разделить с тобой.
  Она молча опустила глаза, из-под ресничек выкатились две слезинки и поползли по бархатным щечкам.
  - Я тоже тебя очень люблю. Я ... Да! - она подняла на меня два сверкающих бриллианта, полных счастья.
  - Да? Надюха, невеста моя! - я подхватил ее на руки и закружил с ней по классу, в котором мы прятались.
  
  Мы танцевали до глубокой ночи. Родители и педагоги разошлись по домам после полуночи, оставив с нами самых стойких, которые теперь мерно дремали на стульях в фойе.
  Кто-то предложил пойти на квартиру догуливать наш праздник, и вся молодежь засобиралась. Мы с Надей тоже решили пойти. Но тут, откуда ни возьмись, дорогу преградила бабка Нади.
  Аграфена Захаровна, верный страж, вернулась за своей подопечной, посчитав, что приличия не позволяют юной девушке дольше разгуливать по ночам, даже в такой святой праздник. Она наотрез отказалась пускать Надю в чужой дом, даже под мое честное слово. Меня очень удивила такая строгость и недоверие. Пришлось проводить девушку домой.
  Стоя у подъезда, мы долго нежничали, и я вспомнил.
  - Надь, а что ты мне хотела сказать после выпускного бала?
  - Что? - сдвинула брови Надюша.
  - Вчера в больнице, ты обещала мне рассказать, что сказал доктор.
  - А это! - гордо улыбнулась Надя. - Пусть все идет своим чередом. Не торопи меня, завтра узнаешь.
  И она растворилась в темноте подъезда.
  Я постоял под ее окнами, разглядывая темные силуэты на занавесках. Свет погас. Надя легла спать. А я, насвистывая, отправился разыскивать Богдана.
  Они с Мариной ждали меня в скверике у школы. Увидев их уставшие счастливые лица и припухшие губы, я почувствовал себя лишним и хотел уйти. Но ребята пошли со мной, и скоро мы догнали честную компанию одноклассников.
  Встретив вместе рассвет, как положено, вся наша орава осела в доме у Гаврика, нашего хорошего товарища. Выпили, закусили, поболтали, сфотографировались. Полилась музыка, и ребята разделились на парочки, начали танцевать. Я как бобыль остался один. Не найдя ничего лучшего, мы с Гавриком, который тоже одиночничал, уселись за карты, прихватив пару бутылок шампанского.
  Вино быстро ударило в голову, захотелось романтики и приключений.
  Это не заставило себя ждать.
  Чья-то ласковая рука погладила мою спину. Приятное ощущение напомнило о Наде. Я обернулся.
  - Люб, ты? Привет! - я так растерялся, что не смог дать отпор этой настырной девахе. А ей того и надо было.
  Не помню, как, но через пять минут мы с Любкой уже танцевали. Я ошарашено рыскал глазами по комнате, пытаясь найти Богдана. Ни его, ни Марины не было. Уже где-то уединились.
   Пытаясь повежливее отделаться от Любки, я сказал, что устал танцевать и сел на диван. Люба принесла еще шампанского. Попытался отказаться, но меня несло. Не веря своим глазам, я взял бокал из рук этой бойкой девицы и выпил до дна. Потом еще один... Меня посетила спасительная мысль: думаю, от этой дамочки мне просто так не отделаться, тогда напьюсь и засну. И я взял следующий бокал из услужливых девичьих рук.
  Следующий эпизод моего сознания застал меня за игрой в карты на... раздевание. Моим партнером была Любка. Мы сидели одни в спальне Гаврикиных родителей. На удивление Люба оказалась весьма неудачливым игроком, и вскоре сидела передо мной в короткой шелковой комбинации, из-под которой выглядывали кружевные чулки на возбуждающих подтяжках. Изо всех сил я старался не смотреть на Любкины прелести.
  Карты переменились, и я проиграл четыре раза подряд.
  - Можно я помогу тебе, - томным голосом промурлыкала Люба.
  Она сняла галстук медленными развязными движениями ловких пальчиков, затем пиджак и рубашку. Каждый раз девушка касалась меня какой-нибудь частью своего оголенного тела, воспламеняя мою и без того разгоряченную плоть. Ее духи, изысканного аромата, одурманивали.
  Я был уже совсем пьян, и, опрокинув еще один бокал шампанского почувствовал безумное желание прилечь. Все поплыло перед глазами, закружилась голова, и я провалился в сон.
  Но проспал я, видимо, недолго, потому что, услышав громкую возню в комнате и вскрик, еле открыл усталые глаза и похолодел. Мне предстала Люба, в чьих-то объятиях, абсолютно голая. Кто был рядом с ней я не разглядел в душной темноте.
  Сначала я подумал, что мне это сниться. Послышался стон, и я понял, что все наяву, а если я встану, то напугаю двух голубков, переплетенных в страстных объятиях экстаза, уверенные в том, что я крепко сплю.
  Опять закружилась голова, и я погрузился в сон.
  
  Проснулся я от шума. Кто-то плакал.
  Я сел на чужой постели. Рядом лежала Люба.
  - Ты чего? - тронул ее за обнаженное плечо. Она повернулась ко мне, ее грудь тяжело колыхнулась. Я отвел глаза от неприкрытой девичьей наготы.
  - Сереж, зачем ты так? - она зарыдала.
  - Как так? Я что тебя во сне пнул? - удивился я.
  - Зачем издеваешься, ты же знаешь о чем я.
  - Нет, не знаю, может, объяснишь! - эта комедия начала злить меня, да еще страшно болела голова. Я встал с кровати и обнаружил, что на мне из одежды только плавки.
  - Ты что, ничего не помнишь?
  - А что я должен помнить?
  - Мы же с тобой... ну, спали вместе!- наконец выпалила она.
  - Ну и что с того, - недоумевал я.
  - Как что? Мы спали как муж и жена! - взвизгнула девушка.
  - Что? - тут уж я озверел от такой лжи.
  - Ты ничего не помнишь, а ночью такие слова мне нежные шептал, обещал жениться на мне, - Любка так громко зарыдала. Что я, чуть было не кинулся закрыть ей рот.
  В дверь заглянула Светка, подруга Любки и ее парень.
  - О-па! Вас можно поздравить? Когда свадьба? - противно захихикала подружка.
  Я взбесился. Кинулся к кровати и вырвал из-под Любки свою рубашку.
  - Вы что! Сговорились? Крутишь тут шуры-муры с кем-то, пока я сплю, а потом на меня валишь? Не пойдет подруга.
  Любка зарыдала и ткнула пальцем в простынь. Там темнело бурое пятнышко.
  - А это что? Из тебя натекло? Лишил меня чести, а теперь в кусты? - истерично выкрикнула Любка.
  - Чести? А она у тебя была? - взревел я. Любка упала на пол и забилась в истерике. Я переступил через нее и пошел к двери. Там собралась толпа ребят. Из нее меня сверлили два глаза. Я встретил взгляд и содрогнулся. Богдан, с осунувшимся лицом, впился в меня безмолвной тревогой. Он взял меня под локоть и вывел на улицу.
  - Неужели? - тихо спросил он.
  - Перестань! Только не ты! - я чуть не закричал.
  - Понятно. Подстроила, тварь. Не я, так ты. Ну, теперь держись. А ты все помнишь, точно ничего не было.
  Я повесил голову.
  - Я напился как свинья. Всего не помню. Черт, вот стыдобища! Балбес! Но я не мог, господи, да ты посмотри на нее, тьфу! - я обхватил голову руками. - Теперь разнесет по всему району. Трепло!
  - Да, она будет добиваться тебя всеми способами.
  Мы помолчали. Мне чего-то курить захотелось, хотя никогда не курил.
  - Есть сигарета?
  Ответом мне были изумленные глаза друга.
  - Только бы Надя не узнала, - пробормотал я. - Она и так болеет.
  - Да, совсем забыл! - начал Богдан, но внезапно замолчал и уставился на меня. - А чем она больна?
  - Не сказала.
  - Надю утром увезли в больницу, - виновато доложил Богдан. - Это я и торопился тебе сказать. Искал тебя и нашел...
  - Когда?
  - В семь часов утра. Ее сильно рвало. Бабка испугалась, подумала, отравилась чем-то.
   - Но она же ничего не ела! - я понесся к их дому. Богдан меня сопровождал.
  
  Дверь никто не открыл.
  - В какой она больнице? - пытал я Богдана.
  - Не знаю!
   Я бросился домой и начал обзванивать все больницы города. Было десять часов утра.
   Мы звонили до трех часов дня, но Надю так и не нашли. Богдан беспрестанно бегал домой узнать, не вернулась ли бабка. Нет!
  
  Вернувшись с работы, родители застали дома лихорадившего в бреду сына. Видимо я перепил или перенервничал. Но к вечеру у меня начался жар, температура поднялась до 40 градусов Цельсия. Я заболел. Ночью на "скорой" меня увезли в реанимацию.
  
  Неделю врачи боролись за мою жизнь.
  Ко мне никого не пускали, даже отца с матерью. У меня оказалось сильное истощение и переутомление, к тому же интоксикация организма. Вобщем, три недели я провалялся в больнице, изолированный от окружающего мира.
  Маму пускали ко мне ненадолго и строго-настрого запретили меня волновать. Поэтому, на все мои расспросы о Наде, она только улыбалась и говорила, что ничего не знает. А Богдана ко мне не пуска ли.
  Когда меня выписали, участковый врач приписал мне полный душевный и физический покой.
  Так прошел месяц.
  Я опоздал на вступительные экзамены в ВУЗ. Денно и нощно пребывал в квартире под бдительным наблюдением матери и находился в полной неизвестности о текущих событиях, что меня сильно раздражало. Телефон был отключен. Товарищам было не до меня, а особо отличившихся мама отваживала с ледяной вежливостью.
  Родители оберегали меня от малейших потрясений, поэтому, то, что произошло после моего бесславного попадания в больницу, я узнал с опозданием на месяц.
   Как-то июльским утром я все-таки добрался до Надиного дома, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Долго звонил, но мне так никто и не открыл.
  Постояв во дворе, я пошел к Богдану.
  Дверь открыла Левка.
  - Выздоровел наконец-то! - обняла меня бабушка Богдана. - Заходи.
  То, что я услышал в следующие пол часа, чуть снова не уложило меня в больницу. Левка то и дело бегала то за водой, то за валерианкой.
  - Надю увезли в больницу с тяжелейшим токсикозом. Тамошние врачи срочно отправили ее в областную клинику.
  Бабка вернулась домой суровая и долго ни с кем не разговаривала. Она каждый день ездила к внучке, но не делилась своей бедой.
  Богдан дежурил у твоих окон в больнице, но, так и не дождавшись тебя, поехал поступать в Москву.
  Перед его отъездом к нам пришла Люба, и сказал, что беременна от тебя. - На этом месте меня прошиб холодный пот. - Сказала, что ее мать пошла разговаривать с твоими родителями.
  Ты тогда был в больнице. Твоя мама сама отвела Любку к врачу, и тот подтвердил беременность. Мать Любки настаивает на вашей свадьбе, - меня вторично прошиб пот.
  - Эта новость облетела весь район, - продолжала Левка, - Богдан тогда чуть не придушил эту сучку. А Аграфена когда узнала, плюнула и сказал: кабель чертов. И все.
  Скоро Надя вернулась домой. Мы долго не знали чем же она болела. А она совсем изменилась. Стала какая-то нервная, рассеянная. Все у Богдана спрашивала о твоем здоровье. А ходить не смела к тебе, бабка запретила.
  Любка, зараза, как-то встретила Надю и наболтала ей, что, мол, свадьба ваша скоро. Надя побелела как полотно и ушла домой. И больше не выходила. А вот перед самой твоей выпиской за день уехала к родне в другой город, далеко. Вместе с бабкой и поехали.
  Аграфена мне ключ от квартиры оставила, чтоб я приглядывала. Так я вечером того дня с Богдашей зашла к ним. И обомлели оба мы: на полу порезанное платье лежит, то самое в котором она на выпускном вечере была.
  А теперь держись, Сергуня!
  Оля, дочка моя, поехала в областную клинику на обследование - с работы их каждый год посылают - и видела там Надюшку твою, в женском отделении. Надя ее увидела и спряталась. А Оля подозвала врача, так мол и так, родственница хочу узнать состояние здоровья девушки такой-то. Назвала имя и фамилию. А врач отвечает: беременность у нее тяжелая, токсикоз сильный. И аборт делать опасно. Может девочка не выжить...
  Мне стало тошно. Все закружилось перед глазами, зарябили картинки. Руки сжались в кулаки. И лютая ненависть к Любке и самому себе заклокотала в горле.
  - Успокойся сынок! А ты и не знал? - услышал я перепуганный голос Левки. Отодвинул ее руку со стаканом воды. И встал.
  - Богдан тогда на тебя серчать начал. Он то думал, что тебе известно Надино положение. И осудил вас с Любкой. Говорит, я бы такого к своей дочери на километр не подпустил бы. А той выдре и на свет рождаться не надо было. Сильно гневался. И он поверил Любкиным россказням.
  - А ты, Левка? Ты веришь? - я в упор посмотрел ей в глаза. Почему-то мнение этой старушки так важно было мне в эту тяжелую минуту. Как соломинка...
  -Верю, кого знаю насквозь. А ты такого себе не позволил бы... - она выдержала секунду - по доброй воле.
  Я взвыл. Значит, и она допускала, что я мог сотворить такую глупость, переспать с Любкой. Неужели, правда? Я отмахнулся от этой мысли как от страшного сна.
  - Вот так, - продолжала Левка. - А сам то, внук мой, тоже поспешил и привел Марину благословения родительского просить. Отец не позволил. Наказал, сперва, выучиться, а уж потом и о свадьбе думать. Маринку попросил намеком - как Любка и Надя не поступать, сыну жизнь не портить.
  - А Надя причем? - вскипел я.
  - А ему все-равно. Он все шутил: кто был шустрее да смелее, крикнул первый что беременная, тот тебя и получил.
  - Идиот... - прошипел я. Это было последней каплей в чаше моего терпения.
  Пулей я вылетел из дорогого когда-то дома. Побежал к речке, нашей с Надей речке, спрятаться за выступ от любопытных ненасытных глаз. Запыхавшийся, упал на сухую землю, уткнулся лицом в высохшую траву, я заплакал от бессилия и безысходности.
  Жизнь закончилась. Я потерял все! Все, чем жил. Я потерял всех, кем жил. Сердце, душу - все растоптала жестокая судьба, отняла у меня любимую, друга. Даже будущее: я опоздал на вступительные экзамены. Не оставила надежд и стремлений. И все накрылось зонтиком с прекрасным именем - Любовь.
  В тот момент я возненавидел это имя на всю жизнь. Проклятая Любка, чего еще жаждала она от меня. Каких жертв теперь потребует эта шестнадцатилетняя акула.
  
  В тот момент я сломался. Мне стало все безразлично, и я отдал судьбу в родительские руки. Подземные толчки негодования и возмущения, которые порой сотрясали кору моего головного мозга, я хладнокровно подавлял, заставляя себя оставшейся волей потакать решениям моих отца с матерью. Единственное мое желание было не навредить им, не создать больше навалившихся на них из-за меня проблем. Мама искренне меня жалела, отрицая глобальность своей озадаченности. Как львица она защищала и оправдывала свое дитя там, где это имело смысл. Но рок был неумолим, и даже моя справедливая гордая мать склонила перед ним свою поседевшую за месяц голову.
  Пока я отлеживался в больнице, Любкина мамаша не единожды атаковала мой дом: сначала в роли бедной овечки, в последствии - воплощая зловещие небеса.
  После того как мама усомнилась в подлинности интересного положения Любки и повела ее к врачу, "пострадавшая сторона" крепилась и даже пособничала моим родителям. Но когда моя мама усомнилась в моей причастности к "темному делу", тут уж разразился настоящий скандал. О моем выпускном "подвиге" узнали все знакомые и родители одноклассников, учителя, и даже посторонние люди, которые и в лицо то меня никогда не видели. Что пережила моя бедная мама мне остается только догадываться. Эта выдержанная дорогая сердцу женщина оберегала меня, надежно укрыв в стенах больницы и добившись своим положением - а оно в городе было достаточно авторитетным и высоким, ибо мама занимала солидный пост в местном комитете управления - у врачей абсолютной изоляции от ненужных визитов. Не составило труда моей матери и прикрыть рот дебоширке. После одного визита участкового Любкина мамаша пришла в слезах просить прощения у моих родителей, и старательно рассеивала легенду о сыне-насильнике уважаемой женщины, рожденную ею же.
  Но авторитет моей мамы среди людей тем и жил, что опирался на справедливость и равноправие.
  После того как врач подтвердил, что за мое здоровье можно не опасаться и мне следует вернуться к нормально жизнедеятельности, я имел с родителями серьезную беседу. Не напрягая мои нервы, мама весьма тактично, с неподкупным уважением, задала мне всего один вопрос: могу ли я ручаться за непричастность своей персоны к Любкиной беременности.
  Месяц назад, не задумываясь, я поручился бы за свою чистоплотность и в мыслях и в действиях, более того раскрыл бы коварные ночные действия этой бесстыдницы. Теперь же моя воля была подавлена, мнение двойственно, а размышления неуверенные и сбивчивые. Страх потерять то единственное, что у меня осталось - родителей, их покой и здоровье - заставлял меня улавливать малейшие оттенки одобрения и неприятия. Я знал, что толпа все-равно осудит меня, даже если я и не виноват в Любкиных бедах. А тень падет на моих родных. Всем стало известно, что в ту ночь я был пьян. Лучше стать героем, мужественно прикрыв позор "несчастной девочки, ставшей жертвой нелепой ситуации". Ведь Любка то не пила до беспамятства!
  И я принял удар, который пришлось держать долгих 16 лет.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"