Аннотация: Еще один рассказ на тему, что может получиться из контакта отдельных личностей с иной цивилизацией.
Достаточно двух
Интересно, может ли машина мыслить? Может ли мыслить по-настоящему, по-человечески, та мешанина из проводков и микросхем, которой я являюсь? Или это всего лишь иллюзия, заложенная в меня разработчиками программа?
Никогда не думал, что стану... кем? Точнее, чем? Самостоятельно производящим мысли искусственным интеллектом, запертым в тесной коробке, или псевдодумающим придатком к виженеру? Виженер - это нечто вроде кинотеатра, с полным эффектом присутствия. Правда, в отличие от кино, я кручу каждый раз одну и ту же картинку. Два момента из дня, когда на человечество обрушился очередной Армагеддон. И я был одним из тех, кто его вызвал.
Вот, как раз, подходит экскурсия. Прислушайтесь к словам гида.
"... и, последний экспонат, который мы увидим в нашем туре. Планета, достигшая достаточного уровня технического развития, но которая не прошла проверку, позволяющую присоединиться к Конгломерату. Надо сказать, что это достаточно запущенный случай: за последние восемь тысяч лет применять Прерыватель на ней приходится уже второй раз. Обычно, хватает одного, чтобы исправить ситуацию. Но тут... давайте, сперва, посмотрим, как все было. Погружение".
Игнат Швеллер гнал на своем черном Джип Пэтриот по центральной улице небольшого провинциального города, каких сотни в центральной части России, на скорости 105 километров в час. Было далеко за полночь, все светофоры мигали желтым, дорога, мокрая от недавно закончившегося дождя, была пуста. Тишину спящих аллей резко взрывали шелест шин, негромкое урчание мотора и вырывающееся из открытого окна, из которого торчала волосатая рука с зажатой в пальцах сигаретой, радио-шансон.
Отсижу-сижу, да на волюшку,
Погулять-гулять по пригорушкам,
Покружить-кружить в танце голову,
До свидания, да до скорого!
Игнат подпевал новому хиту Миши Куба, отбивая ритм толстыми пальцами, небрежно лежащими поверх руля. Настроение у него было просто замечательное. Ехал бизнесмен из ресторана, где отмечал с партнерами заключение обоюдовыгодной сделки. Зная, что он за рулем, от настойчиво предлагаемой водки мужественно отказался, не отказав себе, впрочем, в удовольствии пропустить четыре кружечки пива. Или, даже, пять. Ладно, чего греха таить, шесть, но это привычному человеку что вода, или, там, квас - никакого вреда организму не причинит.
Швеллер был на короткой ноге со всеми сколь-нибудь значащими людьми в городе, потому не беспокоился, что его может остановить патруль ГИБДД. Когда у тебя сосед - начальник городской милиции, когда твой кум - главный прокурор, деловой партнер - мэр, а в закадычных друзьях ходят директор БТИ, главный налоговик и начальник тюрьмы (просто на всякий пожарный), можно чувствовать себя богом в одном отдельно взятом городе.
Джип Пэтриот разгонял ночную тьму далеко перед собой лучами мощных фар. Он во всем напоминал своего водителя: такой же мощный, напористый, прячущий душу за тонированным стеклом и держащийся посредине, требуя, чтобы дорогу уступали исключительно ему.
Игнат затянулся, и слегка пошевелил руль. Машина послушно вильнула, объезжая глубокую яму, которую дорожные службы ежегодно засыпали, сдавая рапорт о полной починке центральной магистрали, но которая упрямо возникала вновь и вновь спустя пару месяцев после очередного отчета мэра перед избирателями. Игнат выбросил недокуренную сигарету, стараясь попасть в яму (в детстве хотел быть баскетболистом). Он проводил окурок взглядом, отвлекшись от дороги, на которой, как ему казалось, ничего и никого не было.
Машину слегка тряхнуло и повело влево. Игнат почувствовал не телом, а, скорее, внутренним водительским чувством мягкий толчок, как будто джип что-то задел.
И в самом деле, удар был настолько мягким, что Игнат его почти не ощутил. Только какое-то прерывистое движение в зеркале заднего вида привлекло его внимание. Он еще секунду провожал глазами кувыркающееся тело, стремительно отлетающее к обочине, а потом резко нажал на педаль тормоза.
На мокрой дороге автомобиль занесло. Игнат лихорадочно крутил руль, пытаясь выправить скольжение прежде, чем поцелуется с ближайшим столбом. Наконец, машина замерла, ставши почти перпендикулярно дороге.
Швеллер включил аварийные огни, выскочил из джипа, не глуша мотор, окинул быстрым взглядом кривые черные следы шин, запятнавшие асфальт в результате экстренного торможения, и обошел свой Пэтриот со стороны капота, чтобы проверить, что с машиной.
Передок был в порядке: ни вмятин, ни следов крови не обнаружилось. Игнат облегченно вздохнул: показалось. Небось, ворох тряпья, поднятый ветром с мусорного контейнера, задел, а напридумывал бог весть что. Даже показалось, что он кого-то сбил...
Игнат хотел было сесть обратно в салон, да рвануть от этого места подальше, прежде, чем обнаружат его загородивший дорогу джип, и поинтересуются, почему ему пришлось тормозить так, что следы шин тянутся на добрый десяток метров. Но свежий ночной ветерок выдул из головы ту часть хмеля, которая еще оставалась там после того, как основной угар был смыт адреналиновой волной, и Швеллер полез в карман за ключами с брелоком-фонариком. А, заодно, и за сигаретами.
Щелкнув зажигалкой и выпустив дым, бизнесмен решился, и зашагал к тому месту, где начинались параллельные черные змеи. Шансон по-прежнему доносился из динамиков машины, но смысла слов Игнат не улавливал. Что-то про тюрьму и долгое расставание. Щелкнув кнопкой на торце брелока, Игнат включил фонарик. После мощных фар кольцо света, падающее на землю, выглядело маленьким и тусклым. Но, поскольку фонари не горели, это было лучше, чем ничего, а разворачиваться и подъезжать ближе на джипе Игнату не хотелось. Мало ли, кто может наблюдать за ним из темноты спящих окон многоэтажек. Будешь потом объяснять, почему это какая-нибудь Марь Васильевна, пенсионерка в пятом поколении, засекла тебя выписывающим восьмерки на дороге в ... во сколько, кстати? Часы услужливо подсказали: два-пятьдесят три. Поймав себя на том, что думает о протоколе, Игнат зашагал быстрее, шаря лучом фонарика по кустам.
Зеленые ветви были в одном месте изломаны. Швеллер почувствовал укол тревоги: просто комок тряпок так бы их не поломал. С отвратительным ощущением внутри себя, он приблизился и раздвинул ветки руками.
Понадобилось несколько секунд, чтобы запрыгавший по сторонам луч высветил на земле кучу, по всем признакам напоминавшую обычную груду тряпья, за одним исключением: из нее торчала нога. Просто нога, рук, головы, второй ноги не было видно. Почему-то вместо обычной обуви, на ней была темно-зеленая ласта.
Подойдя поближе, Швеллер присел на корточки, машинально жуя фильтр сигареты. Во рту появился мерзкий привкус. Не желая этого делать, бизнесмен протянул руку, зажал в кулак кучу тряпья, и потянул на себя. Тело перевалилось на спину.
Игнат шарахнулся от того, что увидел. Колючие ветки кустарника впились в спину и не пустили его дальше. Отведя рукой настырно лезущую в глаза ветку, он смотрел на... на... ящерицу, похожую на человека, но с хвостом, головой как у игуаны, чешуйчатой зеленоватой кожей и раздвоенным розовым языком, который свешивался набок из зубастой пасти. С языка тянулась до земли струйка вязкой слюны, образовав небольшую лужицу там, где голова находилась до того, как Швеллер перевернул тело.
"Кукла", - попытался убедить себя Игнат, "Всего лишь кукла, очередная китайская поделка, которых на рынке пруд пруди".
Эта мысль успокоила его. Хмыкнув, Швеллер сделал шаг вперед, получив в спину прощальный толчок распрямившихся ветвей. Снова присев на корточки, он прикоснулся рукой к голове игрушки, ожидая почувствовать холодный пластик. Под пальцами оказалась теплая шершавая кожа, слегка подрагивающая и пружинящая под нажимом. Отдернув руку, Игнат вскочил на ноги. За те пару секунд, что его рука лежала на этом манекене, он почувствовал, что подергивания слишком регулярны и напоминают пульс.
В следующий момент Игнат ощутил себя персонажем из фильмов ужасов, которые, бывало, смотрел вечером под настроение дома на своей плазме с многоканальным реалистичным звуком. Существо, уже не так походившее на безобидный китайский ширпотреб - какие острые клыки в полуоткрытой пасти - дернуло ногой и кончиком перепончатой лапы - лапы, не ластом - задело Игната. Швеллера передернуло и он непроизвольно выматерился в полный голос. Ящерица с телом человека приподняла голову, и на Игната уставился огромный оранжевый глаз с вертикальным зрачком. Язык втянулся в пасть. Рука существа - с длинными бритвенной остроты когтями - заскребла по земле, оставляя глубокие борозды в давно засохшей до каменной плотности потрескавшейся почве, которую не смог размочить даже недавно прошедший дождь.
Большего нервы Игната не выдержали. Проломившись через кустарник, не обращая никакого внимания на царапающие лицо и рвущие рубашку с брюками колючие ветки, он выскочил на дорогу и бросился к джипу. С силой рванув на себя не захлопнутую дверь, так, что чуть не вырвал ее из креплений, он заскочил в салон, нажал на педаль и, резко вывернув руль, устремился прочь от этого странного места и своей необычной находки. Даже если это окажется неудачной шуткой его деловых партнеров, над которой завтра будет ржать весь офис - пусть, он найдет, как достойно ответить. Потом. Пока же - дальше, домой, за высокий бетонный забор, к ротвейлеру Микки, бегающему непривязанным во дворе, к бару, в котором есть водка.
В зеркале заднего вида дорога была пуста. Все было привычно: и яркий свет фар, высвечивающий машинально объезжаемые ямы, и очередная песня Миши Куба на шансонном радио, и легкое покачивание автомобиля, и запах хвои в салоне от болтающегося под зеркалом ароматизатора.
На подсвеченных синим электронных часах сменились цифры: 2:55. Игнат только потянулся к лежащей на панели пачке сигарет, когда потух весь свет.
Образовавшийся из ниоткуда воздушный пузырь обволок его тело, и Игнат обнаружил себя сидящим в воздухе и двигающимся вперед. Но вокруг него уже не было машины: черный джип Пэтриот исчез, растворился, перестал существовать. Воздушный пузырь, сработавший как подушка безопасности, быстро замедлился, опустился, и отпустил Игната, оставив его сидящим посреди темной дороги. Брюки от соприкосновения с влажным асфальтом немедленно намокли, но это Швеллера уже никоим образом не обеспокоило.
Непосвященному человеку казалось, что на всей растреклятой базе "Хидден" ничего не было, кроме нескольких строений за сетчатым забором, находящимся под напряжением, одинокой взлетной полосы, ветра, который настойчиво пытался кинуть тебе в лицо пригоршню-другую мелкого, противно скрипящего на зубах песка, и необъятного синего неба, усеянного белыми, неторопливо плывущими по своим делам, облаками. На западе монотонную ровность горизонта нарушали горы Сакраменто, восточные отроги Скалистых Гор. Дикое, пустынное место, почти на границе штатов Нью-Мексико и Техас как нельзя лучше подходило для испытаний новых типов самолетов для американской армии. Замаскированный под полузаброшенный военный аэродром, с парой ангаров и вышкой диспетчера, под землей комплекс имел разветвленную сеть коридоров, рабочих и жилых комнат, лабораторий, мастерских и командный центр. Люди, работающие на поверхности, для обеспечения маскировочного режима, с наслаждением ныряли в прохладный кондиционированный воздух и, первым делом, спешили в душ, чтобы смыть с себя приставший к липкой коже чертов песок.
Страсть к полетам и постоянное желание оказаться в небе, растворяясь в голубой бесконечности, чувствуя себя больше, чем человеком, жажда подняться на ступеньку выше той, на которой стоишь сейчас, делала Джона Роида постоянным жителем базы "Хидден". Тридцатипятилетний пилот-испытатель был известен под кличкой Рубин, это, даже, была не кличка, а второе имя: Джон Руби Роид. Сам Джон часто подшучивал: у всех нормальных людей второе имя - это покровительствующий святой: Питер, Майкл, Джереми, а у него в покровителях - камень, и сам он такой же: крепкий, прекрасный и дорого стоящий. Обычно, последнее хорошо срабатывала при знакомствах с девушками в барах, в тех редких случаях, когда он проводил отпуск в родном городе Шривпорт, штат Луизиана. Бар имелся и на базе, но Джон редко там появлялся: алкогольное опьянение ничуть не походило на наслаждение от полета, а немногочисленные девушки, попавшие на "Хидден" в рамках очередной ротации, скоро убеждались в истинности ходящей присказки: У Рубина рубиновое сердце: такое же красное и такое же каменное.
Хотя, если взглянуть на Джона, когда он обсуждал моменты пробных полетов с научниками и техниками, заподозрить его в холодности и отстраненности было бы абсолютно невозможно: быстрая речь, активная жестикуляция, бегающие глаза... все это исчезало, как только пилот выходил в коридор, принимая свое обычное, чуть скучающее выражение лица и до механичности ровную походку.
Прототип, который сейчас обкатывал Рубин, наполнял его восхищением вплоть до обожествления. Внешне походящий на Локхид F/A-22A Рэптор, внутри он имел абсолютно иную начинку. Конструкторы увеличили объем баков и изменили систему подачи топлива, поставили другие двигатели, слегка увеличили размеры аппарата, но уменьшили количество оружия. Экспериментальный самолет на экспериментальном топливе: в несколько раз более эффективном, чем употреблявшееся в настоящий момент. Хорошее такое, экологически грязное топливо. Благодаря этому прототип, который в официально засекреченных бумагах именовался Уайт Игл - Белый орел, имел крейсерскую скорость значительно превосходящую предшественника, и мог подниматься на высоту свыше 40 километров, в пока еще тщетной, но уже ощутимой попытке достичь границы стратосферы. Правда, расход топлива при этом был такой, что ни о какой полезной дальности полета речь не шла - взлетел - и обратно, на дозаправку, но это был гигантский шаг вперед, и Джон был горд, что именно ему доверили честь летать на этой птичке. Истребитель - это не космический корабль, но еще пару-тройку новых моделей, таких, как эта, и звездные войны станут реальностью.
Ради таких дней, как сегодня, Рубин и терпел мучительное однообразие белых стен "Хидден": тем ярче были впечатления от новых, никогда не повторявшихся, вылетов.
В этот раз предстояло снова превзойти вчерашние показатели, и попробовать новые штучки. Подходя к ангару, Джон чувствовал себя спортсменом на пике формы. Эффективность и результативность: вот, что приносило новые победы, новые достижения.
Совершив взлет, сначала Рубин проделал тщательную проверку приборов на небольшой высоте и средней скорости, где-то 600 километров в час. Убедившись, что все в порядке, он начал выполнять программу, намеченную на полет, и потянул штурвал на себя, задирая нос самолета вверх,
- Достигнута высота-один - доложил Джон, подняв Уайт Игл до 22х тысяч метров. Это был потолок для истребителей пятого поколения. Но он сейчас был за штурвалом прототипа шестой модели, и продолжил набор высоты. Самолет вел себя как обычно, ему, равнодушной машине, было все равно, что в данный момент он совершал революцию в отрасли.
- Высота-два, бесстрастно сказал в микрофон Рубин, хотя ему хотелось заорать от восхищения. Тридцать тысяч метров над уровнем моря, и это еще не предел. Летчик выровнял истребитель и лег на намеченный курс - круг над Скалистыми Горами. Целью сегодняшнего вылета было достигнуть максимально возможной скорости на данной высоте.
Внимательно следя за приборами, Рубин начал медленно ускорять движение самолета. 1850 км\час - максимальная бесфорсажная скорость у рэпторов достигнута была быстро - и быстрее, быстрее, быстрее... Две тысячи, две сто, две двести, две триста...
- Включаю форсаж, - сообщать о достигнутой скорости 2340 километров в час не было необходимости, в центре управления эти цифры отображались на большом экране, перед отрядом собравшихся в зале ученых, инженеров и военных, но сообщить о переходе на новый этап тестирования было необходимо.
Джона еще сильнее вдавило в кресло, как будто того пресса, который сейчас сжимал ему грудь было мало. Две четыреста, две пятьсот, две пятьсот пятьдесят... Достигнув максимума, 2568 км\час, Уайт Игл больше не разгонялся.
- Цель вылета достигнута, прием, - с трудом выдавил Джон в микрофон.
- Роджер, Орел-1, возвращайтесь на базу, - раздался из наушников голос генерала Даффтона, человека, летавшего еще на F-4 во время Вьетнамской войны. Уже больше десяти лет генерала пытались выставить на пенсию, но многочисленные друзья и бывшие подчиненные Даффтона, занимавшие ответственные посты в правительстве, защищали старика, ценя его обширный опыт и юношеский энтузиазм.
Сбросив скорость до тысячи, Джон вздохнул с облегчением. Приборы не регистрировали никаких отклонений. Развернувшись приблизительно где-то над Холбруком, Уайт Игл взял курс на север. Топливные баки были пусты почти на половину: расход горючего на такой высоте при максимальной скорости был несколько выше, чем предполагалось при расчетах. Что ж, это была его работа: выявлять такие моменты. Чтобы не рисковать, надо будет вызвать заправщик: залить баки прямо в полете.
- Орел-1 вызывает Гнездо... - начал было говорить Джон, но его ослепила и прервала резкая вспышка справа.
- Гнездо слушает, прием.
Джон моргал, пытаясь восстановить зрение, померкнувшее от света, несмотря на специальные темные очки.
- Орел-1 вызывает Гнездо, прием, - повторил Джон. Ответа не последовало.
Слева, держась вровень с кабиной самолета, появился ярко сияющий шар, метров пяти в диаметре. Повисев неподвижно - точнее, это из движущейся кабины казалось, что шар неподвижен, на самом деле он летел вровень с Уайт Игл, он начал медленно приближаться, продолжая ослеплять пилота своим сиянием.
- Орел-1 вызывает Гнездо, прием. Орел-1 вызывает Гнездо, прием.
Связи с базой больше почему-то не было. Рубин принял решение снизиться и увеличить скорость, чтобы оторваться. Стрелка на указателе скорости начала быстро клониться вправо. Но сияющий шар не только не отставал, но и начал обгонять быстро разгоняющийся Уайт Игл. Рубин кинул быстрый взгляд на циферблат - табло показывало 12:47.
Не переставая вызывать "Гнездо", Джон совершил несколько резких разворотов, пытаясь скинуть преследователя. Тщетно. Шар, который все больше походил на миниатюрное сияющее солнце, выпустил протуберанец, протянувшийся до самолета.
Не давая ему прикоснуться к фюзеляжу - одно радиолокационное покрытие чего стоит - повредишь - из зарплаты будут до пенсии вычитать - Джон бросил самолет влево, повернув его перпендикулярно земле. Шар метнулся туда же, занимая место уже не левее, а прямо перед кабиной, слегка приплясывая в воздухе.
Глаза пришлось сощурить: несмотря на затеняющие фильтры и черные очки сияние, прорывавшееся сквозь преграды, было слишком ярким: ореол света стал расплываться от выступивших на глазах слез.
Шар выпустил уже два протуберанца, и они медленно потянулись к Уайт Игл как руки любовницы, желающие заключить в жаркие объятия.
Времени на раздумья не оставалось, база не отвечала, желания узнать опытным путем результаты прикосновения неизвестного вещества с оболочкой самолета не было. Рубин принял решение атаковать. Инструкции позволяли и даже рекомендовали это действие в такой ситуации.
Большим пальцем надавив на гашетку, Джон отправил две ракеты в цель. Только две, больше на прототипе не имелось, из-за изменений в конструкции вооружением пришлось пока пожертвовать, но инженеры над этим работали и обещали хорошие результаты. Самонаводящиеся головки должны были сами подвести ракеты к цели и уничтожить ее, но этого не произошло. Ракеты прошли мимо шара, как будто его не существовало.
Не позволяя удивлению отвлечь себя - протуберанцы почти уже касались фюзеляжа - Джон выстрелил по пришельцу из пушек. 20-мм пушка М61А2 - это не тот аргумент, что можно проигнорировать. Два ряда пуль, четко обозначенных трассирующими патронами, пронзили шар. По привычке, пилот отметил время огневого контакта, чтобы упомянуть его в рапорте - 12:55.
В следующее мгновение Рубин оказался вне кресла: Уайт Игл, самолет, весящий почти четыре тонны, растворился в кристально прозрачном горном воздухе. А Джон начал долгое падение к земле. Без парашюта, исчезнувшего вместе с самолетом. И то, что тело его обволок какой-то невидимый кокон, замедляющий полет вниз не хуже парашюта, уверенности никак не придавало до той поры, пока он благополучно не стал на землю обоими ногами в стандартных коричневых армейских ботинках с рифленой подошвой.
Я прекратил передачу картинки. Отфункционировал - и на покой, с удовольствием бы выключился, но это создателями не предусмотрено. Приходится опять слушать знакомый до оскомины текст гида: "... таким образом, как вы видите, тест Рци-Жекха на достижение эмопсиэтиозрелости цивилизации, заключавшийся в проверке трех случайно выбранных особей на поведенческие реакции при контакте с незнакомым, возможно агрессивным, разумом, оказался приваленным в двух случаях из трех. Подопытным даже не пришло в голову, что внешность и модель поведения, не совпадающая с имеющимися у них представлениями о нормальности, может быть не агрессивна. Отсутствие синдрома сострадания, продемонстрированного в первой картине виженера, и моментальная открытая агрессия на установление познавательного контакта во втором случае, сделали не нужным третий опыт. Достаточно двух для того, чтобы убедиться, что на данном этапе эта цивилизация уже слишком прочно стала на путь развития, который может угрожать существованию всего Конгломерата, построенного на неприятии насилия и межрасовой неприязни в любой форме..."
Что ж, если меня спросят - а меня часто спрашивают - я отвечу, что не мог поступить иначе, и ни о чем не жалею. И, если кто-то будет слушать, задам вопрос: чем их мягкое ненасилие хуже ядерной бомбы? Это ведь так возвышенно-ненасильственно устроить конец света одной отдельно взятой цивилизации, не сгубив при этом ни единой души. Просто взять - и уничтожить все, созданное людьми. Ну, почти все: одежда осталась на телах, кое-какие продукты питания...
Только представьте себе: исчезли все машины: кто ехал, оказался на дороге, кто летел - оказался мягко опущенным на землю, кто плыл на корабле - доставлен до ближайшей земли. Книги, компьютеры, заводы, механизмы - все, все испарилось. Дома, впрочем, остались - пустые бетонные или кирпичные коробки. Но не думаю, что кому-то захочется жить на тридцатом этаже небоскреба без лифта...
Что дальше? Сражения за еду, за воду, за жизненное пространство? Голыми руками, зубами, дубинами, копьями, луками? Смерти от голода, от жажды, от болезней? Миллиард? Два? Пять? Сколько не переживет эту технологическую зиму?
Утрата большинства знаний, накопленных человечеством, в течении одного-двух поколений? Обязательно. Думаю, разведение коров будет интересовать людей в ближайшие сотни лет намного больше, чем ядерная физика или теория относительности... Не замарав рук, стереть тысячи лет развития... причем, не в первый раз... Сможет ли человечество хоть с третьего раза не направлять все свои силы на эгоизм и уничтожение себе подобных, хотя бы для того, чтобы не повторить истории Всемирного Потопа и Всемирного Исчезновения Вещей... Возможно, я смогу увидеть это, так сказать, воочию: музейный виженер - штука долговечная, а с ним - и я.
Может ли машина сойти с ума? Игнат, мой невольный компаньон, не выдержал превращения: если сначала и сохранял ясность рассудка, то теперь окончательно замкнулся в себе. Он вообще воображает себя радиостанцией: только и делает, что поет, если это можно так назвать, песни, прерываясь лишь на рекламные паузы. Хорошо, от него можно отключиться. Мне показать картинку и за себя, и за него не трудно.
Я часто думаю: каково там, на Земле, моему первому Я, Джону Руби Роиду, ментальной копией которого я являюсь? Он-я не может жить без неба, без слияния с самолетом, без впечатывающей в кресло скорости. Но если я постоянно нахожусь в полете, таком полете, о котором и мечтать не мог на земле: музей галактической истории находится на орбите планеты, которую люди на Земле не видели даже в самые мощные телескопы. Входя в Единение с центральным интеллектом, я чувствую этот полет, становлюсь кораблем, лечу, лечу, лечу... таких ощущений на Земле я не испытывал никогда, даже в последних полетах на Уайт Игл. Поэтому я продолжаю мыслить, существовать, а не стал сам себе радиостанцией или еще одной чисто механической частью виженера.
Подозреваю, когда выяснилось, что в кабину самолета больше никогда никому не сесть, я, точнее старое я, отправился в Скалистые Горы, забрался на максимально возможную высоту, и отправился в последний, свободный, полет...