Она летела сквозь чащу, не замечая хлещущих по лицу сухих ветвей, ничего не видя сквозь мутный туман, оставшийся от давно высохших слез.
Гончие заливались лаем, продираясь сквозь кусты, оставляя на шипах окровавленные клочья некогда лоснящейся шкуры. Они не чувствовали боли. Добыча была уже так близка!
Храпели лошади, ломая тонкие ноги, роняя на траву кровавую пену.
Кричали сорванными голосами егеря, улюлюкали всадники. Коротко вскрикивали не выдержавшие бешеной гонки, сбитые с седел и затоптанные своими же, придавленные телами павших лошадей.
Он же - молчал. Давно потеряв коня, бежал по едва различимым следам, спокойный и собранный, с единственной целью: догнать.
Яростный рык изготовившегося к решающему прыжку зверя заставил ее обернуться. В глубине огромных зрачков черным огнем горела отчаянная решимость. Гончая извернулась в прыжке, тяжело упала на бок, заскулив от боли и ужаса. Свора в нерешительности остановилась. Егеря были еще далеко.
Беглянка в изнеможении прислонилась спиной к стволу огромной сосны, обводя безумным взглядом поджавших хвосты собак. Она ждала. Ждала того, кто устроил эту травлю. Чтобы посмотреть в глаза. А после - умереть. Пусть знает, что она была последней.
Пес радостно взвизгнул, почуяв приближение хозяина, и затих.
Одним движением он оказался рядом, ласково провел рукой по спине Верного, коснулся губами его носа, заглянул в светящиеся обожанием глаза.
Он встал. Бросил полный сожаления взгляд на тело Верного.
Она стояла совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Он медленно поднял голову, безрассудно окунувшись в черную бездну ее зрачков. Боль и отчаяние. Страх и ненависть. Она могла перегрызть горло набросившейся гончей, в последней попытке отсрочить неминуемую смерть, с которой никак не хотела смириться. Верный это тоже понял. И - испугался. Бесстрашный верный, в одиночку бросавшийся на голодного медведя.
"Последняя?" - едва повел бровью он.
Ответ - мрачное удовлетворение: "Угадал".
"Я - тоже", - усмехнулся самым краешком губ.
"Я рада!"
"Убить?"
"Да!"
"Прямо сейчас?"
"А зачем тянуть? Ты и так слишком уж долго готовился. Ну!"
"Ты права. Я долго ждал. Могу подождать еще немного."
"Зачем? Неужто боишься?"
Он на мгновение прикрыл глаза, разрывая контакт. Зачем? Он и сам хотел бы это знать...
"Ну же!"
"Нет. Ты - последняя. А значит, это будет казнь. По всем правилам."
Затрещали немилосердно ломаемые ветки. Егеря.
- ...Обвиняется в измене Короне и приговаривается к смертной казни через сожжение.
Раскаты голоса глашатая еще таяли под сводами огромного церемониального зала, когда грубые руки схватили ее и бросили к подножию трона.
"Твой отец тоже не верил... Помнишь его?" - ее усмешка больше походит на предсмертный оскал. Будто она уже в самом сердце приготовленного на площади костра.
"Конечно, помню. Так же хорошо, как и твоего брата. А вот мать твою, к сожалению, не успел увидеть, прежде чем... она покинула нас. Понимаешь, я был занят. Твоим младшим братом."
"Убийца!"
"Ты тоже. Мои сестры. Мой так и не родившийся брат. Моя мать. Твой список длиннее. Я почти завидую."
"Ну так чего же ты медлишь?"
"Не знаю." - Он отвернулся.
"Будь ты ПРОКЛЯТ!"
Три.
Когда все это началось, не помнил даже старик-Хранитель. Значит, очень давно. Может быть, тысячу лет назад. Может - две. Или больше. С начала времен.
- Что было тогда?
- Два племени, - отвечал Хранитель. - Одни жили в горах, другие - в лесах. А посередине была равнина. Племена множились и множились. Горы и лес уже не могли прокормить всех, и оба племени стали переселяться на равнину. Так и столкнулись. И началась война. Однажды, когда племена вполовину истребили друг друга, пришел Мудрый. И разделил равнину поровну, прочертив рекой границу. В каждом племени он оставил по ребенку. А потом - исчез. Дети его стали основателями родов Правителей. Но с каждым поколением кровь Мудрого разбавлялась. Правители мельчали. Глупели. И наконец совсем перестали отличаться от подданных. Вновь развязали войну. Нам только остается надеяться, что когда-нибудь придет новый Мудрый и остановит войну.
- И Он придет?
Старый Хранитель ласково погладил мальчика по головке:
- Не знаю, мой господин. Равновесие давно нарушено, еще твоим прапрадедом. Горные почти полностью истреблены. От их Правителей осталась одна семья. Вчера твой отец снова ушел на Охоту. А Мудрого - как не было, так и нет.
- Но как же тогда? Нас ведь тоже осталось только двое. Я и отец. Если Мудрый так и не придет - что тогда будет?
Старик так и не ответил. Только улыбнулся: "Это решать тебе".
"Это решать мне", - повторил он много лет спустя, глядя, как зябко кутается в остатки некогда пышного наряда последняя из Правителей Горных, поставленная на колени у подножия его трона.
"Будь ты проклят!" - в который раз.
Короткий жест, и ее грубо поднимают с колен, разворачивают и ведут к выходу, направляя толчками в покрытую кровоточащими ссадинами спину. У старых сосен шершавая, иззубренная кора.
"Решать - мне".
Дымное рыжее пламя нехотя облизывает край кострища. Постепенно войдя во вкус, все ближе подбирается к едва прикрывающим сбитые ноги лоскутам вышитой золотыми нитями ткани. Шипит, отказываясь пробовать на вкус металл тяжелых кандалов.
А она - молчит. Молчит и смотрит сквозь черный дым прямо в глаза единственному, кто может ее слышать. И - молчит.
Он решил.
"Я - решил!"
Короткий жест. Пламя шипит, задохнувшись, силится вырваться, исходит сизым паром. Звенят раскаленным металлом кандалы, рассыпаясь под натиском клещей в жилистых руках кузнеца.
"Нас - поровну. Ты и я. Один и один. Ровно столько, сколько оставил после себя Мудрый. Выбирай. Уйди, и начнется все сначала. Или останься. И, возможно, будет иначе..."
Она молчит. Не чувствуя ни боли, ни ненависти. Все чувства выжег огонь. Но только не тот, что терзал ее тело сейчас. Тот, что остановил вчера свору гончих.
Она молчит. Неужели он верит в старую сказку про Мудрого? Или возомнил себя - Мудрым? А может, так оно и есть?