В дверь каморки, куда поместили Набокова, осторожно постучали.
С трудом поднявшись с матраса, набитого соломой, из которого сотни блох атаковали постоянно его бедное, не привыкшее к тяготам райской жизни тело, он спросил:
Кто там?
"Король, дама, валет" ответили три голоса
Набоков открыл.
Вошли три странных личности: некто, одетый в лохмотья, но с золотой короной на немытой уже длительное время шевелюре.
Пажеподобный тощий юноша, с поднятым как у российской шпаны воротником пиджачка, кепочкой с козырьком на затылке и утопленной в плечах шеей.
Дама, похожая больше на торговку рыбой с Толчка в Одессе.
"Король", слегка поклонившись, подал Набокову грязноватый конверт.
Что это?
"Приглашение на казнь" - почтительно ответил "король".
На чью? - недоуменно вертя в руках конверт, спросил Набоков. Но странная троица уже удалилась.
В дверь, аккуратно закрытую пришельцами, снова постучали:
Набоков открыл.
Вошла молоденькая девица, развязно двигая бёдрами.
Кто вы? Что вам здесь нужно? - спросил Набоков.
Девица, не отвечая, присела на корточки у матраса и деловито стала его прощупывать.
Ну, что, Папаша, - обратилась она к стоящему в недоумении Набокову, - поди сюда, - похлопала она по матрасу.
Последнее твоё "желание" выполню...
И перевернулась на спину, завлекающе улыбаясь.
Вы.... Долорес? - начиная догадываться спросил Набоков.
Ну, да, папаша, "Лолита" я.
Давай, папаня, время - деньги. Ты не один у меня в списке...
Набоков в ужасе отступил к двери.
В этот момент щёлкнула затвором хорошо замаскированная "Камера Обскура", долженствовавшая запечатлеть, очевидно, предстоящую сцену любви.
Что с тобой, папаня? - удивлённо сказала Лолита, - такой "Дар" отвергаешь?
Может тебе "Машенька" или "Ада" милей?
Не хочешь "Подвиг" совершать, не надо. Я тогда пойду. Вон, "Пнин" нетерпеливо дожидается...
Позабавимся с ним до "Возвращения Чорба"
Тоже, нашёлся "Пассажир", презрительно сказала Лолита, встав с матраса.
Закрывая за ней дверь, Набоков вдруг увидел чей-то ботинок, быстро всунувшийся в щель двери.
За ней стоял вальяжный мужчина с шахматной доской в руке.
Я, - представился он, - ваша "Защита Лужина", - и внимательно начал ощупывать взглядом каморку.
Скорее "Соглядатай" - подумал Набоков, постепенно впадая в "Отчаяние"
Что ж, - сказал вальяжный, - пора отправляться на "Далёкие берега". Лолитой вы побрезговали, значит здесь больше делать нечего.
Пахнуло весенним ветерком. "Весна в Фиальте" ласково дунула ему в лицо.
Гомон множества голосов нарастал и Набоков вышел на большую арену, окружённую трибунами. Множество глаз с жадным любопытством следили за ним.
В центре арены стоял деревянный помост, на одной боковой грани которого красовалась надпись: "Аня в стране чудес".
На другой самоварно блистало:
"Доска Почёта"
Центральная трибуна колола глаза золотом на фоне кроваво-красного бархата.
Престол Господень возвышался там и был он не пуст.
Сам Бог восседал на нём.
Но это был НЕ БОГ!
Вместо белобородого и белокудрого Бога на престоле сидел черноусый Властитель Земли и Вселенной, одетый в безвкусный, хоть и пышно сшитый, красно-чёрный костюм тореадора.
Сноровистые парнишки подняли Набокова на помост и положили его лицом вниз.
Грубо прижимая его шею, руки и ноги своими сапогами, они обратили светлые радостные лица к трибунам и с величавой изящностью подняли руку, как бы говоря. "Полюбуйтесь, уважаемые, на увлекательное действо"
Огромный человек в маске пошёл по краю помоста, приветствуя собравшихся и потрясая острым двузубцем на длинной деревянной рукоятке.
Величавое зрелище сие вызвало новый гомон восторга на трибунах.
Затем, не торопясь, человек в маске подошёл к лежащему Набокову и схватив обеими руками древко двузубца, поднял его и с силой вонзил в распростёртое тело, но так, что зубцы не задели спинной хребет Набокова, а пронзив его, глубоко вошли в доски под ним.
Господи, ЧТО ЭТО? За что? - хотел вскрикнуть Набоков, но страшная боль судорогой сжала его горло и он мог лишь невнятно вскрикивать и стонать.
Палач остановился недалеко от пригвожденного, достал из рукава свиток и открыв его, прочитал громко в наступившей внезапно тишине:
Владимир Набоков, сын Владимиров, писатель и энтомолог, сим замечательным актом приобщается в Гербарию Избранных нашего дорогого и любимого Вождя и Учителя.
Означенный Набоков отныне и на веки веков останется пришпиленным к этой Доске Почёта с вручением ему звания Личной Бабочки Товарища Сталина и Кавалера Ордена Золотого Двузубца.
Господи, - прохрипел в мыслях Набоков (от жуткой боли он даже думать словесно-нормально не мог), - что же это такое? За что?
Его вдруг осенила спасительная мысль, что если он сможет, маша руками, подняться над помостом, то двузубец останется внизу. А он, о счастье, соскользнёт с него и улетит от этого ужасного места.
Он, начал судорожно двигать руками вверх и вниз, вызвав взрыв визгливого хохота на трибунах. Слышались восторженные возгласы:
А он ведь действительно БАБОЧКА! Посмотрите, машет как крыльями.
И тут вдруг голос внутри его черепа сказал ему:
"ВЛАДИМИР, А ТЫ САМ РАЗВЕ НЕ ДЕЛАЛ ТО ЖЕ С ТЫСЯЧАМИ ПОЙМАННЫХ БАБОЧЕК И, ПРИКОЛОВ ИХ К ДОЩЕЧКЕ, ЛЮБОВАЛСЯ ИХ АГОНИЕЙ, ЗАПИСЫВАЯ МЕТКИМИ И ТОЧНЫМИ ФРАЗАМИ ВИДЕННОЕ В ЖУРНАЛ НАБЛЮДЕНИЙ?
А НЕ ПОСТУПАЛ ЛИ ТЫ СО СВОИМИ ГЕРОЯМИ ТАК ЖЕ?
ИХ ТОЖЕ ПРИКАЛЫВАЛ К ТКАНИ ПОВЕСТВОВАНИЯ И С ХОЛОДНЫМ ИНТЕРЕСОМ СНОБА И БЕЗДУШНОГО ЭСТЕТА ОПИСЫВАЛ ИХ ТРЕПЕТАНИЕ?"
Руки его бессильно упали на помост.
Устал, сердешный, - услышал он голос палача. - Ну, полежи, отдохни, а потом снова начнёшь махать ими!
И, обращаясь к публике, крикнул: Товарищи, подбодрите Владимира нашего песней.
И с трибун зазвучала пронзительно звонкая песенка молоденьких бесенят:
Не мороз мне не страшен, ни жара!
Удивляются даже доктора:
Почему я не болею,
Почему я здоровее
Всех ребят из нашего двора!
Потому что утром рано
Заниматься мне гимнастикой не лень!
Потому что водой из под крана
Обливаюсь я каждый день!
Хохоча и режуще повизгивая чертенята с энтузиазмом пели эту песню, причиняя дополнительные страдания Набокову.