Лантре Эсфирь : другие произведения.

Откровения Странника или на пути к истине

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 2.00*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Великим героям Второй мировой посвящается...

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   От автора
  
  
  Дорогой мой читатель!
  
  Отдаю на Ваш суд первую книгу моего повествования.
  В ней судьбы людей. Многих из них уже нет с нами. Они ушли в мир иной, оставив в наших душах и сердцах неизгладимый след; я посчитала своим долгом увековечить их память.
  Так сложилось, что львиная доля событий изложенных в книге прошли на моих глазах, остальные запечатлены из рассказов очевидцев.
  Безусловно, это авторская книга. Поэтому взгляд, видение, точка зрения самого автора присутствуют.
  Понятно, что в печатном издании невозможно уместить абсолютно всё. Я постаралась сконцентрировать внимание на самых значимых вехах в судьбе главного героя и его близких.
  Из этических соображений изменены имена и фамилии персонажей повествования.
  Также, сам автор обозначен под псевдонимом.
  
  
   Друзья мои!
  От всей души желаю каждому из вас, преданных любящих сердец в избытке, ибо выше любви, - ничего нет.
  
  
  С надеждой, искренне всегда ваша:
  
   Эсфирь Лантре.
  
  
  
  Книга первая
  Долги наши
  Предисловие.
  В состоянии полного опустошения я начинаю своё повествование. По-видимому, пришло время поделиться, выплеснуть то, что наболело. Я и сейчас не уверена, что смогу, что получится. Что-то в глубине души подталкивает меня к этому, просит, даже умоляет, а я всё откладываю в дальний, глубокий ящик и закрываю на ключ.
  Всю свою сознательную жизнь я всецело и полностью жила, что называется, для других, получив по наследству это свойство души от отца. Надо сказать,- никогда не жалела об этом, т.к. именно это помогало мне оставаться в согласии с самой собой, а следовательно, выполнять своё предназначение.
  История, которую я поведаю вам, началась очень давно в далёкой, сказочной стране. То была страна моего детства, моей юности, становления моей личности, стало быть, и гражданской позиции. А вот апогея своего эта история достигла, как в жизни случается, уже совсем в другой стране.
  События, которые побудили меня взяться за перо, произошли вдали от моей Родины. А кульминации достигли в очень маленьком городе. Находится он высоко в горах, и утопает в сосновом лесу. Туристы, прибывающие сюда на отдых, сравнивают его с самыми неповторимыми местами Швейцарии. Поначалу общаться с природой здесь было удивительно легко, а в сердце и в душе царил покой. Именно это обезоруживало, долгое время держало в тисках обмана, и не давало оглянуться, а значит, увидеть истинную картину вещей. Просто очень хотелось верить, что в таком месте всегда торжествует справедливость..., как оказалось, справедливость - понятие иллюзорное, поэтому и не восторжествовала. Не уберёг Господь, а в результате случилось то, чего по законам совести и чести не должно было случиться. Но, если бы всё же добро победило, как в сказке, тогда бы воцарился рай на земле и, естественно, не было бы этого откровения. Как вы понимаете, страна ни в чём не виновна, только люди. Но эти факты будут изложены во второй книге.
  А сейчас, нам с вами предстоит проделать экскурс в далёкое прошлое, длинный путь к своим истокам. С каждым днём моя память будоражит всё больше и больше. Мне необходимо в полной мере воздать по заслугам тем, кому я обязана своим появлением, кто вложил в меня всю душу и сердце. Кто своим примером убеждал, - в любой ситуации оставаться самой собой, не размениваться по мелочам, следовать лишь тому пути, для осуществления которого меня привели сюда. В противном случае, моя совесть не даст мне покоя. Да, по всей вероятности пришло время исполнить долг и отдать дань тем, кого нет с нами, но кого мы помним и любим, и пока мы помним, они живы. Ведь без прошлого нет ни настоящего и, тем более, будущего.
  
  Война осталась позади.
  Приближалась середина 1947 года. Лето в разгаре. Тёплое море, солнце, пьянящий душу дивный аромат цветущих акаций, ласковый ветерок.
  Одесса. Потрясающий город. Город - музей. Город - памятник. Город - красавец, где каждая улица, переулок, камешек на мостовой, являют собой страницу истории. Сколько на его долю выпало лихолетья. И вот, 10-го апреля 1944-го, в ожесточённых боях, Советские войска освободили Одессу от фашистских оккупантов. Партизанам удалось спасти золотого красавца - театр Оперы и Балета - бессмертное творение архитектора И. Фраполи. А ведь до этой страшной войны в мире было два таких театра: в Одессе и в Вене. В столице Австрии театр спасти не удалось.
  После разрухи, голода, не восполненных потерь, жизнь возвращалась в Одессу, война оставалась позади. Для тех, кто выжил, начиналась новая жизнь. Мирное население восстанавливало разрушенный войной быт, что же касается военных, то они продолжали защищать и охранять интересы родного отечества в самых разных отдалённых уголках. У каждого из них была своя судьба, но было нечто очень важное, что являлось единым для всех: война позади, победа, Великая победа с ними и навсегда!
  И этот красноречивый факт возвращал силы и вселял надежду.
  
  Истоки.
  По окончании войны Давид Зиль был откомандирован в одну из частей Одесского военного округа. Это назначение очень обрадовало офицера. После долгих скитаний, военных дорог, он возвращался домой, к родным и близким. К тому времени, из эвакуации в Одессу вернулись, к счастью оставшиеся в живых: его мать, родная сестра, её муж, комиссованный в 1943 году из рядов Советской Армии по болезни, и их четверо малолетних детей. Он понимал, нужно поднимать детей сестры, налаживать жизнь, просто больше некому было это делать. Давид помогал всей душой, с радостью, никогда не тяготился этим. Он прирождён был отдавать, причём, без остатка. Теперь он всецело мог посвятить себя родным и близким. Справедливости ради, добавлю, - он не забывал их, никогда. По закону ему была положена отдельная жилплощадь, но пока у него не было своей семьи, он решил остаться с мамой и с семьёй сестры.
  Родился Давид Зиль 24 декабря 1914 года, в небольшом провинциальном городе Балта, что находится на Украине. В семье было трое детей: он, сестра и младший брат, который в последствии погиб от несчастного случая (нечаянно перевернул на себя кипящий самовар и скончался от множественных ожогов). Семья жила на трудовые доходы отца, соблюдая все религиозные традиции, завещанные им их предками. А стало быть, дети учились в еврейской школе, изучали ветхий завет (на языке подлинника), также изучали идиш и целый ряд других предметов. В четырнадцатилетнем возрасте Давид уезжает из Балты. Он едет в Одессу и поступает в медицинский техникум, одновременно на два отделения: фельдшерское и фармакологическое, которые успешно заканчивает и уходит служить. С этих пор он не расстаётся с армией. Он, всей душой желая защищать Родину, искренне веря в правильность своих помыслов и поступков, вступает в партию. Это был человек совести и чести. Какие-либо моменты, связанные с получением выгоды для себя, были ему чужды. Такие он унаследовал гены, такое получил воспитание. Чем бы он ни занимался, всегда был последовательным, постоянным и глубоко порядочным. Сердце его было переполнено любовью к людям. Но люди, как правило, воспользовавшись этим, крайне редко платили ему тем же. Безусловно, он переживал, но про себя, как подобает настоящему мужчине, и на удивление, как бы трудно не было, продолжал нести радость людям.
  1949 год. Одесса. Перрон. Высокий, статный офицер, предъявив проводнице билет, быстро поднялся в вагон. Он получил назначение и направлялся к новому месту службы; место дислокации войск находилось в Польше. Он был профессиональным фельдшером и фармацевтом, с молодых ногтей находился в рядах Советской Армии не по принуждению, а по призванию, ибо ничего более важного для него не было, чем защищать Родину. За спиной у него остались: Хол-хин-гол, Советско-Финская и Великая Отечественная войны. Путь его был тернист и не был увенчан привилегиями и лаврами. Тяжелейшая контузия, не менее тяжёлые ранения, от которых пострадало его здоровье, но он не демобилизовался, оставшись в действующих войсках начальником санчасти; более того, (не по должности, а по велению души) был впереди подчиненных, вынося с поля боя раненых. Войну закончил в Берлине, у подножья Рейхстага, где и произвёл свой последний выстрел, в честь Великой победы.
  Этот человек обладал огромной волей, оптимизмом, любовью к своей Родине, неиссякаемой верой в лучшее будущее. Он жил, отдавая, не задумываясь, что получит взамен, по законам совести и чести, и тем был счастлив. Таково было его жизненное кредо. С подчинёнными был тактичен и выдержан, всегда первым подставлял плечо и протягивал руку помощи, даже если не просили об этом. Просто это качество было врождённым, было у него в крови. Он бы мог комиссоваться по состоянию здоровья, сразу по окончанию войны уйти в запас, но он поступил иначе.
  Это был удивительный человек, с чёткой гражданской позицией, редкими душевными качествами, не признающий половинчатости в поступках.
  С собой у него был лишь небольшой чемоданчик. К тому времени он не был обременён семейными узами. После развода прошли годы, но ему так и не довелось испытать настоящей любви. Первый брак он считал несостоявшимся, ибо женился по настоятельной просьбе мамы на дочери её подруги, к которой не испытывал даже лёгкого намёка на привязанность. Но он любил свою мать. Она сумела его убедить. Её слово для него было законом. Он выполнил её просьбу, хотя так и не сумел заставить себя быть вместе с нелюбимым человеком. Что делать, и родители иногда ошибаются. Его первая жена не захотела понять этого, и причиняла ему лично и, в том числе, его карьере, большие неприятности. Но ей это не помогло,- своего решения он не изменил. В своём решении он был самостоятельным и категоричным.
  Поезд тронулся. Майор Давид Зиль беседовал с попутчиками и находился в прекрасном расположении духа. Всё-таки его отметили, он получил прекрасное назначение, которое было равносильно повышению. Ближе к ночи его попутчики по купе - капитан в запасе, его жена и двое маленьких детей-погодков - улеглись спать. Он тоже прилёг, но не мог оторвать глаз от новорожденного, которого жена капитана только что кормила грудью. В воздухе купе невидимой лёгкой дымкой завис и сохранялся запах грудного молока, а от младенца исходило такое тепло, что Давиду невольно захотелось взять его на руки, прижать к себе и прикоснуться губами к этому тёплому комочку. В груди защемило от этих мыслей и, как-то вдруг, в памяти вереницей промелькнули воспоминания. Незримая рука прокрутила плёнку с событиями последних двух лет. Он не в силах был прервать, остановить этот несущийся поток, неведомая ему сила тянула и влекла туда.
  
  Первая встреча.
  1947 год. Одесса. Булочная на углу ул. Советской Армии и ул. Чичерина. Он жил неподалёку и, как правило, покупал там хлеб. На сей раз, он очень торопился. Только что подъехала машина с хлебозавода, и продавщица принимала по накладной товар. Тем временем, в самом магазине скопился народ. Откуда ни возьмись набежало очень много людей. Они, как сельди в бочке, заполонили пространство магазина. Давид нервничал: были неотложные дела, да и он не привык опаздывать. И вдруг, сквозь гомон людских голосов он услышал смех. Тот, кто смеялся, обладал необыкновенно красивым голосом. Этот голос обволакивал и ласкал слух. А смех был настолько звонким, как колокольчик, что не мог не обратить на себя внимание. Он оглядел всех, кто находился в магазине, но так и не понял, кто, кто смеялся, ибо толпа, волнами движущаяся по магазину, мешала сосредоточиться. Тогда он устремился взглядом в сторону, летящих ему навстречу звуков. И увидел. Смеялась молоденькая девушка, которая стояла в конце очереди и, довольно оживлённо, разговаривала с соседкой. Её красота могла ввести в стопор и одновременно свести с ума любого. Она, как будто бы только что сошла с полотна великого живописца. Овальной формы зелёные глаза, не глубоко посаженные, обрамлял веер длинных, жгуче-чёрных ресниц. Взгляд был открытым и пристальным, как бы изучающим собеседника. Длинноватый нос придавал её лицу холодность, (что указывало на определённые черты характера) но её это не портило, просто делало лицо более строгим, скульптурным. Само лицо было удлинённой формы, но стоило ей улыбнуться, как в мгновение ока оно округлялось, и всё озарялось удивительной улыбкой, а чувственный ротик взывал к себе. Головку обрамляла пышная шаль вьющихся волос цвета вороньего крыла. К тому же она была рослой, хорошо сложена, не обижена чувством меры и хорошего вкуса; это легко можно было понять, лишь взглянув на то, как она была одета, да и в косметике тоже излишеств не было. Создателем и родителями она явно не была обижена и, по всей вероятности, была баловнем судьбы.
  С этой минуты для него не существовало более никого и ничего. Он понял. Это была любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Оторвать глаз от неё было просто невозможно. Он чувствовал, что что-то неординарное происходит с ним, но сделать с собой ничего не мог. Такого с ним никогда не случалось. Он испытывал жуткий дискомфорт, всё тело сковало, сделать что-либо в данный момент, было не в его власти. Но...
  Надо сказать, уверенность в себе его не покидала никогда, и на это были все основания. Ему шёл тридцать третий год. Он был по-прежнему импозантен: огромные голубые глаза, белая мраморная кожа, строгие черты лица, цвета каштана волосы волнами покрывали голову. Он был высок, статен. А как ему шла военная форма, она сидела на нём, как влитая. Но он не придавал своей внешности ни малейшего значения. Он знал, что нравится представительницам слабого пола, даже изредка позволял себе флиртовать с ними, но всё это было мимоходом, сердце его молчало. По складу своего характера он легко и непринуждённо общался с людьми, был душой любой компании.
  Но на сей раз, произошло нечто из ряда вон выходящее. Находясь под впечатлением пережитого, по дороге домой он твёрдо решил:
  - Она будет моей женой! И точка.
  Это была их первая встреча, и именно она определила его дальнейшую судьбу. Однако, будучи прекрасным стратегом, он понимал: "поспешность нужна при ловле блох", а в таких делах нужно действовать очень осторожно, тем более случай-то выходил за рамки обыденного. И он, потихонечку, начал узнавать о ней. Оказалось, что девушку зовут Эльвирой (а в тесном кругу Элей), ей 19 лет, она студентка медицинского техникума, протезного отделения кафедры стоматологии. Живёт она в том же районе, что и он, только на улице Кирова, которая выходит на ул. Советской Армии. А он - на ул. Чичерина, которая, в свою очередь, тоже выходит на ту же улицу, только с противоположной стороны квартала. Живёт она с мамой - Верой (в девичестве Лосницкой, по мужу - Лерман) и тётей Катей (родной сестрой её мамы, по мужу - Бершадской). Её отец погиб в плену, в лагере для военнопленных. А младший брат, в возрасте не полных 17 лет добровольцем ушёл на фронт и погиб на поле сражения. И если бы тётя Катя (которую по партийной линии уполномочили снабжать и фронт, и тыл хлебом), не спасла их, то вряд ли бы они остались живы. От эвакуированных тётя Катя совершенно случайно узнала, что её сестра Вера вместе с детьми последним пароходом выехали из Одессы. По прибытию в Махачкалу их поезд разбомбили, и они там застряли. Когда их видели в последний раз, у Веры были отморожены ноги и, несмотря на то, что она выглядела дистрофиком, у неё был огромный живот. Она тихо умирала от голода. Дети, завшивленные, исхудавшие, голодные, холодные, мыкались с ней, где придётся. Одно слово - война. Тётя Катя немедленно выехала и забрала их к себе, к тому времени она уже была откомандирована в Среднюю Азию. Там, в тылу, она работала и днём, и ночью, ибо этого требовали чрезвычайные обстоятельства. Но всё - таки это был тыл, и в этом было спасение.
  От соседей, знакомых, соучеников Эли, он постепенно узнавал об этой семье. Ему интересно было всё, ибо в глубине души, он относился к ним, как к родным. Но он не был уверен, что они примут его, ведь между ним и Элей была большая разница в возрасте, целых 13,5 лет. И этот аргумент был против него. Но отказаться от мысли, которая дразнила и всё же вселяла, хоть крошечную, надежду, - он не мог, это было выше его сил.
  Как- то случайно, увидев её издалека на ул. Советской Армии, он принял решение, во что бы ни стало заговорить с ней. Это желание было настолько велико, что он даже не успел решить, что именно ей скажет. А когда приблизился, было поздно что-либо придумывать, и он спонтанно задал ей первый, пришедший в голову вопрос (при этом у него был жутко растерянный вид):
  - Здравствуйте, как Ваша мама?
  Эля, увидев незнакомого мужчину, тем более в военной форме, испуганно спросила:
  - Почему Вы спрашиваете о моей маме, я Вас не знаю, кто Вы такой? - и, не дождавшись ответа, быстро ушла. Уже спустя время, он узнал, что она побаивалась военных. Они вселяли в неё ужас.
  Но он не отступал, выдержки у него было предостаточно.
  Как-то пригожим летним днём он, со знакомым Борисом (соучеником Эли по техникуму), ехал в трамвае в сторону Лонжерона. На одной из остановок он увидел, как она и ещё какая-то девушка входят в этот же трамвай. Как потом оказалось, девушку звали Мария (а в тесном кругу, просто Муся) и она была двоюродной сестрой Эли, дочерью Абрама - родного брата Веры, Элиной мамы.
  К месту будет сказано, у Берты и Захария Лосницких (бабушки и дедушки Эли, по материнской линии) было тринадцать детей и, именно, он - Абрам Лосницкий (отец Муси) был единственным сыном и братом который, пройдя всю войну, остался жив и, выйдя из госпиталя, вернулся домой. А из всей многодетной семьи после войны осталось всего трое: Абрам, Екатерина и Вера. Их мать Берта, физически была очень слаба. Ещё в молодости врачи предостерегали её, что ей нельзя столько рожать, объясняя, что это может отразиться на здоровье и усугубит её состояние, но жизнь диктует своё. Когда в 1914 году её мужа призвали на войну, (где он погиб) у них уже было тринадцать детей. Здоровье матери было сильно подорвано, поэтому любое потрясение могло сыграть коварную роль. Так и случилось. В 1937 году, чёрный "Воронок" подъехал к их подъезду, люди в кожанках поднялись по лестнице и по ошибке позвонили в квартиру, где проживала семья Кати вместе с матерью. Они жили на втором этаже, а семья Абрама, этажом выше. Мать сразу всё поняла. Вскоре Абрама забрали, а мать слегла в тяжелейшей депрессии, полностью отказалась принимать пищу и вскоре умерла. Через год и семь месяцев Абрама выпустили, дав понять, что они нашли настоящего шпиона, но матери в живых уже не было.
  Из печального опыта мы знаем, что всегда существует "некто", кто позволяет себе ломать чью-то судьбу, не задумываясь над тем, что спустя некоторое время, откуда ни возьмись, появится другой "некто", кто искалечит его.
  
  Двери закрылись. Трамвай тронулся и продолжал следовать по своему маршруту.
  В этот момент Борис поздоровался с Эльвирой:
  - Элька, привет!
  Давид, сидя сзади, ущипнув Бориса, успел шепнуть:
  - Познакомь!!!
  После чего, Борис, с трудом сдерживая улыбку, произнёс:
  - Элюня, познакомься, пожалуйста, - мой лучший друг - Давид.
  Давид мгновенно подскочил со своего сидения, уступая Эле своё место, при этом, вытянулся в струнку, как на параде перед генералом и представился:
  - Дима.
  Почему вдруг Дима? Как он перепутал своё имя, он объяснить не мог, что-то помутилось в голове, может быть, от счастья быть ей представленным. Забегая вперёд, добавлю, что именно так она называла его впоследствии. Он забыл, что в этот день был одет в гражданскую одежду, да и выглядел, и чувствовал себя, не лучшим образом, - на губе у него вышел герпес, накануне он загрипповал. В её глазах он выглядел гораздо старше своих лет, что отталкивало, но не в коем случае, не притягивало. Он сразу понял это по её взгляду. Но и это обстоятельство не смутило его, более того, с этой минуты он стал её тенью.
  Как-то он поехал за нею на пляж. В плавках, да ещё в чёрных (солнцезащитных) очках его трудно было узнать. Он не сводил с неё глаз, пристально наблюдая, за каждым её шагом, чем вызвал подозрение у Элиной спутницы.
  - Эля, что это за мужчина всё время смотрит на тебя? - настороженно спросила девушка.
  Эля удивлённо посмотрела на незнакомца и, недоумевая, ответила:
  - Понятия не имею.
  Он старался быть незамеченным, но ему это не всегда удавалось. Первым, кто заметил его постоянное присутствие, была Муся. Она и дала Давиду кличку - "Тень". При каждом удобном случае она, смеясь, говорила:
  - Вот тебе, пожалуйста, не успели выйти из дома, как из под земли выросла твоя Тень.
  Шло время, но он неустанно повсюду следовал за ней, буквально до самого отъезда в Польшу. Он получил новое назначение, долг для него был превыше всего. На данном этапе времени для серьёзных поступков просто не было и он, будучи человеком долга, отложил разрешение этого горящего вопроса до окончательного возвращения домой, или до того счастливого случая, когда засияет на горизонте желанный отпуск. Всё это он пытался внушить себе и понять умом, для того, чтобы обрести нужное равновесие, но сердце ныло.
  
  Как обухом по голове.
  Но, вернёмся к месту действия, где непосредственно, в данный момент, находился наш герой.
  Оказавшись в плену воспоминаний, он не сомкнул глаз ни на минуту. Поднявшись очень тихо, дабы не разбудить попутчиков, он вышел из купе.
  В этом вагоне оказалось немало военных. Дорога прошла незаметно. И вот поезд прибыл на границу с Польшей, где предстояло пройти, казалось бы, формальную процедуру - паспортный контроль. Он был спокоен. Все его документы были в полном порядке, ибо прошли долгую и тщательную проверку на месте, прежде чем его утвердили. Процедура заняла немало времени, проверяли весь поезд. Всё вроде бы шло гладко. Наконец очередь дошла и до него. И здесь произошло невероятное, - то чего он никак ожидать не мог. Пограничнику не понравилась "пятая графа" в паспорте Давида, т.е. национальность. Он негодовал, как могли выпустить за границу, пусть даже военного, во всех отношениях проверенного человека, но с такой "графой". Горе-чиновник не учёл всех заслуг человека, стоявшего перед ним. Тот факт, что Давид прошёл несколько войн, рисковал жизнью, защищая Родину, (был отмечен особыми боевыми наградами) потерял здоровье. Его нижние конечности были полностью изрешечены пулями, врачам немало пришлось потрудиться, чтобы сохранить Давиду ноги, а контузия?... И всё же он был готов и в дальнейшем служить отечеству - выполнять свой долг. Этот чиновник-недочеловек, ничего не захотел понять. Давида, буквально, силой вынудили пересесть в другой поезд, следующий в обратном направлении. Вот так, он заплатил за свою безграничную преданность, верность делу, которому служил верой и правдой; дорогой ценой заплатил за свою беззаветную любовь к отечеству.
  Советский Союз - великая страна, в которой провозглашали равенство для всех народов, проживающих на её территории. Но горстка убогих, Богом обиженных чиновников без причин издевалась над ни в чём не повинными людьми, тем самым попросту продолжая дело Гитлера, т.е. геноцид, создавая все условия для разжигания межнациональной розни. Им недостаточно было шести миллионов сожжённых, истерзанных, замученных, удушенных в концлагерях и на полях сражений. А в извещении всего два слова - "без вести пропавшие". Такие документы присылали на всех, включая юнцов-добровольцев, принимавших участие в боевых сражениях, и похороненных в братских могилах.
  Родные братья Веры, совсем не рядовые, а заслуженные, в чинах, пройдя практически всю войну, погибли, приближая победу. Среди них был Михаил Лосницкий - лётчик-истребитель и изобретатель, который ещё задолго до войны был удостоен высоких правительственных наград, безусловно, заслужено. А в период Великой отечественной войны его подбили над лесом, после выполнения сложнейшего, стратегически важного задания, от которого зависел исход всей операции. Он погиб, но выполнил долг, и тем самым спас тысячи других жизней. А в извещении те же слова. У его жены (молодой женщины), после получения извещения случился порез лица. И потом в течение всей жизни врачам так и не удалось восстановить ей утраченные функции. Этот список можно продолжать очень долго. Такое было время, такое было у людей воспитание - до последней капли крови, до последнего вздоха защищали всё то, что было дорого и близко. И именно этим проложили себе путь в бессмертие... Светлая им память!
  
  
  
  Возвращение.
  Итак, оскорблённый и униженный, он возвращался домой, не ведая, что ждёт его впереди. Он пытался найти хоть какое-нибудь объяснение тому, что произошло. Он обязан был найти хоть крошечное оправдание властям (в случае если это исходило от них) или произволу данных чиновников, но мысли путались, эмоции брали верх. Не хотелось верить в худшее. После такой войны, будучи в рядах победителей, ему трудно было понять и смириться с происшедшим. Подобного рода чиновники на всех уровнях исказили и в последствии уничтожили все нравственные нормы, которые в своё время были заложены в основание великой державы, коей являлся Советский Союз.
  Совершенно разбитый и надломленный он вернулся домой, в свою часть при Одесском военном округе. Не теряя времени на выяснения, приступил к привычной для него работе в санчасти. Давид всеми силами души пытался оправиться от недавно пережитого потрясения. Нужно было обрести душевное равновесие. Он знал - время лучший врач.
  Как-то, прогуливаясь с другом Мишей, вдалеке он заметил знакомый силуэт.
  - Смотри, смотри... - волнуясь, скороговоркой выпалил Давид, дёргая друга за рукав.
  Тот от неожиданности остановился, вытаращил глаза, толком не понимая, куда смотреть и спросил Давида:
  - Куда?
  - Да вон туда, что ты не видишь? На ту девушку.
  - Ну? - удивлённо настаивал Миша.
  - Так вот, она будет моей женой, понял? - торжественно и не менее уверенно заявил Давид, чем привёл друга в замешательство.
  - Додик, опомнись, не смеши людей - отшучивался Михаил, не понимая, что происходит. - Ты сошёл с ума, неужели не видишь, она совсем ещё девочка! - переходя на голос, закричал Миша, с трудом сдерживая всё нарастающие эмоции.
  Но все доводы были бесполезны. Давид не привык отступать, даже в самых критических ситуациях. Его взгляд отдалялся вместе с силуэтом, который таял в поле зрения, пока не исчез вовсе. На сей раз, он не стал догонять её. Во-первых, он был не один, а во-вторых - был не в форме. Ему нужно было время.
  
  Атака на главном направлении.
  Прошло время.
  В этот день Давид был перегружен работой сверх обычного, да так, что даже не успел пообедать. И вот, оказавшись по срочным делам в центре города, он решил зайти в гастроном, что на углу улиц Дерибасовской и Советской Армии, купить что-нибудь перекусить. Войдя в гастроном, увидев дикие очереди практически во всех отделах, он быстрым шагом направился в штучный отдел, где купил себе булочку. После чего, он посмотрел на часы и понял, что катастрофически опаздывает. Он откусил довольно большой кусок булки, ибо был ужасно голодным и побежал к троллейбусу, который уже отправлялся у него на глазах. Давид буквально в последний момент вскочил в промежуток закрывающихся дверей, в мгновение ока протиснулся на подножке, после чего двери за ним с грохотом захлопнулись. И он услышал скрипучий голос водителя:
  - Молодой человек, нарушаете, а ещё в форме, нехорошо!
  Давид почувствовал себя сконфуженным. И тут же, не дожидаясь продолжения, попытался реабилитироваться.
  - Извиняюсь, обещаю больше это не повториться.
  Голос его был жалобным и невнятным, во рту оставался не дожёванный кусок булки, да и на лице появилась гримаса полного раскаяния. Увидев это, водитель, успокоившись, продолжил:
  - Хорошо, хорошо. Поднимайтесь в салон и побыстрее.
  Давид одним рывком перескочил через две ступеньки и оказался у поручня кабины водителя, где интенсивно продолжил дожёвывать смятую в руке булку. Троллейбус подъехал к следующей остановке. Пассажиры, выходившие из троллейбуса, своим грузом давили на Давида и порядком измяли его, ему ничего не оставалось, как развернуться на 180 градусов и распластаться вдоль окна кабины. И, как раз в этот момент, повернув голову чуть вправо, он увидел Элю. Боже мой! Надо было видеть выражение его лица, полное неподдельной, детской радости. Забыв обо всём, полным, набитым ртом, он с трудом, но, всё же суетясь, произнёс:
  - Ой, здравствуйте, как я рад Вас видеть, сто лет, сто зим, как поживаете?
  Эмоции переполняли его, на лице, во всю щеку, зардел румянец. Он так нервничал, так торопился, стремился сказать, как можно больше, желая задержать её и не дать ей уйти. Первый раз, за всё время их знакомства, она была одна, без сопровождающих. И это был тот случай, который мог не повториться. Эля, судя по всему, в этот момент прониклась к нему жалостью, увидев его с булкой во рту, выслушав диалог с водителем; к тому же, он выглядел осунувшимся, и в глазах у него была такая грусть. Она почувствовала, что что-то с ним произошло, но не успела открыть рта, как услышала:
  - Вы знаете, меня ведь в Одессе не было, я уезжал, по службе. Дело в том, что я получил новое назначение - в Польшу, там находятся наши части, а на границе меня сняли с поезда и, не спрашивая ни о чём, и даже не извинившись, отправили назад. Можете себе представить, пограничнику не понравилась моя национальность, как Вам это нравится?
  Произнося последнюю фразу, он как-то вобрал голову в плечи, а его открытое, мужественное лицо, стало по-детски, наивным. Было видно, что удивление от случившегося не покидало его; скорее всего, это было вызвано полным неприятием данного факта.
  Этим временем троллейбус подъехал к следующей остановке. Эля направилась к выходу. Давид поспешил за ней, совершенно забыв обо всех своих делах.
  На какое-то мгновение он замолчал, как бы переводя дух. И какого было его изумление, когда она очень спокойно, не поднимая на него глаз, сказала:
  - А мы заметили Ваше отсутствие. Муся даже как-то недавно сказала:
  "Эля, куда-то пропала твоя "Тень"? и громко засмеялась".
  Они шли, беседуя, как старые добрые друзья. И Давид, совершенно ошалевший от случайной удачи, понимая, что такого случая, наверняка, больше не представится, собрался с духом и предложил:
  - А давайте завтра сходим на Александровича, он приезжает на гастроли в Одессу. Я узнавал, его концерты пройдут в филармонии и в оперном, и представьте себе, продлятся целый месяц.
  Он выпалил на одном дыхании, причём к концу у него не осталось воздуха, и он был вынужден остановиться. Воцарилась тишина. После короткой паузы, Давид продолжил более тихим голосом:
  - Хотите?!
  В этот момент Эля подняла на Давида глаза, и он увидел крохотные лучики света, - её глаза светились радостью. Он понял - лёд тронулся. Это обнадёживало. Однако ответ её был уклончив (по-одесски, - вопросом на вопрос, вместо прямого ответа):
  - А разве Вы любите классическую музыку, тем более, вокальную?- с тонким намёком, как бы мягко поддевая, спросила Эля:
  - Очень люблю, даже знаю наизусть отрывки из некоторых опер.
   И он начал напевать всё, что знал. А знал он действительно немало, напевал уверенно, но с погрешностями, при этом видно было невооружённым глазом, что музицирование, пусть такое, доставляло ему большое удовольствие. Тогда он ещё не знал, что Эля обладает красивым, большим голосом - меццо-сопрано, и очень любит музыку, особенно вокальную. Тогда он не знал и того, что все братья и сёстры отца Эли (погибшего в концлагере) были серьёзными музыкантами-профессорами консерватории. Среди них были скрипачи, виолончелисты, пианисты, вокалисты, органисты и даже капельмейстер. Ещё до войны они работали в Америке. Уже потом, спустя много лет после войны, Эля разыскивала их через международную организацию "Красный крест", но их найти не удалось. Война!
  Давиду предстояло узнать ещё очень многое о ней, но ещё больше о её близких, ибо их судьбы напрямую были связаны с судьбой страны, в которой они жили и, во спасение которой, отдали свои жизни. В их первой беседе Эля рассказала Давиду о своём отце - Исайи Лерман, который на войне попал в плен, с отмороженными ногами и, будучи раненым. В рассказе также прозвучало, что об этом и о многом другом Эля и её мама узнали уже после войны, от вернувшегося с фронта соседа по дому (на ул. Мясоедовской), где они проживали до войны. Он оказался в том же лагере, где был отец Эли. Там в лагере, от соседа, отец Эли узнал, что немцы по своим каналам разведки получили информацию о том, что Советские войска готовят наступление. В связи с этим, немцы и решили всех больных комиссовать, и оставить в госпитале, за ненадобностью, а всех здоровых - уничтожить. Сосед считал, что у Элиного отца были все шансы остаться жить, поэтому, пытаясь убедить его, настаивал:
  - Ну, пойми же, ты болен, у тебя отморожены ноги, ты после ранения, тебе ничего не стоит пройти комиссию и остаться в госпитале, в этом твои преимущества в сложившейся ситуации, а там и наши начнут наступление и освободят нас, ну как ты не понимаешь?!
  В воздухе повисло гробовое молчание. Отчаяние, которое последнее время преследовало Исайя, сделало его угрюмым и не разговорчивым. Он очень изменился, и внешне тоже. Его трудно было узнать тому, кто знал его прежде, до войны. После энергичной тирады соседа, он опять погрузился в глубокое раздумье. Ясно и понятно было одно: физически он находился там, в плену у немцев, но душа его была далеко от этих мест. Ранее он не был синтементальным, напротив, холодность была присуща его натуре, но, оказавшись в более чем экстремальной ситуации, многое понял. Мысль о невозможности что-либо изменить убивала его наповал, причём изнутри. По-видимому, он неистово желал попросить прощения у кого-то, но, в силу обстоятельств, не мог этого сделать. Мысли его были обращены к его жене - Вере, он знал, ей приходилось несладко, у него был тяжёлый характер. Да и буквально, перед войной ей пришлось перенести очередной аборт, он не щадил её. Думая об их жизни, он испытывал угрызения совести, и поэтому, искал наказание самому себе.
  
  Без прошлого нет ничего...
  Исаий Лерман (отец Эли) в мирной жизни был светским человеком. Родители подарили ему аристократическую внешность. Исаий был необыкновенно красив: высок, строен, с пышной шевелюрой цвета вороньего крыла в сочетании с зелёными глазами, обрамлёнными густыми чёрными ресницами, тонкими чертами лица. Даже в повседневной жизни он был "...как денди лондонский одет...", обладал каким-то необъяснимым магнетизмом, его внешность сама по себе являлась визитной карточкой, не требующая никакой дополнительной информации, во всяком случае, для женщин. По характеру своему был холоден, даже высокомерен, поблажек не делал никому. Он, будучи на редкость обязательным человеком, к своим профессиональным обязанностям относился безупречно, к тому же, был эстетом, что помогало в каждом случае подходить индивидуально. Учитывая всё это, становится понятным, почему заказов на его продукцию было всегда предостаточно. По профессии он был заготовщиком обуви, современным языком это звучит несколько иначе, а смысл тот же. В просторной квартире, где проживала семья Лерман, большую комнату отвели под мастерскую, там Исаий Лерман работал, там принимал посетителей. К сведению будет сказано, что большая, просторная квартира досталась им по наследству от родных. Жену Веру он любил, но, как-то по-своему. Относился к ней, как собственник; учитывая её золотое сердце и кроткий нрав, ему это удавалось легко. Она же, всем свом хрупким существом боготворила его и полностью ему подчинялась. В 1921 году от голода умер их первенец, не прожив и года. Вера после родов заболела тифом, и сама находилась между жизнью и смертью. Ребёнка нечем было кормить, Катя, старшая сестра Веры, взяла мальчика к себе, но спасти не удалось. Похоронили его без Веры. В 1924 году родился второй сын - Вениамин. В 1928 году, 9-го августа, у Исайя и Веры родилась дочь - Эльвира. Вениамин, с раннего детства был всесторонне одарённым: ещё крошкой, по конкурсу он попал в специализированную школу знаменитого на весь мир профессора Столярского, по классу скрипки. Затем, подростком он самостоятельно постигает азы ремесла театрального художника и театрального парикмахера. Он был яркой личностью с философским складом ума. Свои мысли он излагал в стихотворной форме, и все они были наполнены глубоким содержанием. Во дворе дома, где они жили, он устраивает представления, где выступает в нескольких ипостасях: как создатель костюмов, париков, декораций, а так же, как драматург и режиссёр. В юношеском возрасте, по конкурсу почти одновременно поступает в два учебных заведения: в Одесское художественное училище, на отделение изобразительного искусства и в Московское музыкальное им. Гнесиных, на вокальный факультет. У него, ко всем его талантам, был потрясающе красивый голос, по качеству и красоте тембра невероятно похожий на голос С. Я. Лемешева. Ему прочили блестящую карьеру, и ему бы это удалось, т.к. он занимался легко и с удовольствием. Надо добавить, что и внешность у него была благодатной. Но Вера не выдерживает разлуки с сыном, она входит в глубокую депрессию, и Катя, видя её переживания, идёт на обман. Она посылает Вениамину телеграмму следующего содержания:
  "Веня, мама присмерти, немедленно возвращайся!".
  Надо было знать этого мальчика. Он с детства очень нежно, и в то же время, очень сильно любил маму, пожалуй, больше всех на свете. И не потому, что так было принято, просто у него с ней была особая духовная связь, и это ощущалось во всём. С отцом отношения носили совсем иной характер. Исаий даже и не пытался понять творческую натуру своего сына, более того, он довольно часто был с ним несправедлив. Вениамин, будучи утончённым мальчиком, страдал от такого отношения отца, но не затаил на него зла. Что же касалось Эли, то между ею и отцом царила полная гармония. Она, как две капли воды, была похожа на Исайя и внешне, и характером, и в отношении достоинств, и в отношении недостатков. А он, просто боготворил её и готов был ради неё на всё, поэтому и баловал безмерно.
  Получив от тёти Кати телеграмму, Вениамин, не раздумывая, попрощавшись со всеми, собрал вещи и вернулся в Одессу. Такова была его судьба. Если бы он остался в Москве, то был бы жив.
  8-го сентября 1941 года, по настоятельному требованию Вениамина, Вера, с тяжёлым грузом на сердце, согласилась эвакуироваться. Бросив всё нажитое в доме, находясь в паническом состоянии, забыв в телеге тюк с вещами, приготовленный в дорогу, она, Эля и Вениамин поднялись на борт последнего судна, отплывающего из Одессы с эвакуированными. Все эти месяцы до отъезда она ждала писем с фронта от Исайя, где бы указывался адрес - место его нахождения. Он ушёл воевать, как только объявили всеобщую мобилизацию. Перед уходом он пообещал Вере, что сразу пришлёт ей адрес, чтобы их связь не прерывалась. Так они договорились, так он и делал. Он писал ей, а письма застревали в дороге и не доходили. И только в тот день, когда Вера с детьми, последним пароходом покинули Одессу, письма пришли, причём все сразу, и в эту же ночь фашисты бомбили Одессу, бомба попала в их дом. Так их связь на земле навсегда оборвалась, и Исайю не суждено было узнать, что Вениамин, передав из рук в руки тёте Кате, маму и Элю, с вшитым в фуфайке комсомольским билетом, пытался всеми правдами и неправдами попасть на фронт добровольцем (в Одессе ему в этом наотрез отказали). Уже в Средней Азии поступил в артиллерийское училище, а затем на передовую. Единственное письмо, которое близкие получили от него, было полностью посвящено описанию первого боя и пронизано чувством любви к Родине, верности долгу, великому Сталину, и тому, что завтра опять бой. Было ещё несколько нежных, трогательных строк, адресованных матери и всё. После этого писем больше не было. Эля, уже спустя много лет после войны, получила официальный документ-ответ на её запрос, где говорилось, что в бою рядом с братом разорвался снаряд, и он в очень тяжёлом состоянии был доставлен в эвакогоспиталь, долго находился без сознания, и от множественных ран скончался. Случилось это под городом Купинском, где и похоронили его в братской могиле. Всего этого Исайю Лерману не довелось узнать.
  
  Приговор.
  Они стояли молча.
  Сосед пробуравливал Исайя взглядом, желая услышать хоть что-нибудь в ответ, но тот молчал. Исайя мучили тяжёлые предчувствия. За весь довольно долгий период, он не получил от Веры ни одного письма. Страшные мысли пробуравливали мозг, не давая покоя, ком подкатывал к горлу, становилось тяжело дышать. Сомнений больше не было. Прозрение пришло с опозданием, но он понял, что без них жизни не будет. В этом духе он и ответил соседу:
  - Я знаю, Веры и детей в живых уже нет, всё потеряло смысл, поэтому не имеет значения, что будет со мной...
  Вот так, каждый из них выполнил свой долг: перед своей совестью, своими близкими, своей Родиной. Светлая им память!
  
  Счастливые денёчки.
  Давид осмелился задать тот же вопрос вторично.
  - Ну так как, хотите? Я готов, завтра будут билеты.
  В голосе Давида появились более смелые нотки и, в то же время, он с нетерпением ждал, что Эля ответит.
  - Вы не даёте мне подумать..., - она отвела взгляд и прервалась на паузу. Было видно, что она решает какую-то задачку.
  - Ну ладно, - как бы продолжила она свою мысль, а одновременно в уме у неё прозвучало:
  - А, один раз, ничего не случится.
  - Ну, так я завтра жду Вас, у вашего дома, хорошо? - спросил Давид с нескрываемой радостью, тщетно пытаясь скрыть всё нарастающее волнение.
  - Как, уже завтра? - изумлённо спросила Эля.
  - Ну да, завтра, а чего тянуть, можем пропустить что-нибудь интересное, - боясь, что Эля передумает, второпях предупредил Давид, и добавил:
  - В 18:00 я буду, как штык. В семь часов начало, часик погуляем на свежем воздухе, - утвердительно, как будто, заучивая урок, повторил Давид.
  - Договорились - устало проговорила Эля, и добавила:
  - Мне нужно идти, меня ждут, до свидания.
  - Ой, совсем забыл, я же не представился Вам: Давид, - смеясь, проговорил он и протянул Эле свою крепкую руку.
  - Действительно, Вы правы. Говорили, говорили, а познакомиться забыли. Эльвира, - улыбаясь, ответила она.
  - Очень приятно. Счастливо Вам! - ответил Давид, так до конца и, не веря тому, что случилось.
  Они смотрели друг другу в глаза и были необыкновенно красивы и вдохновенны.
  Ни для кого не секрет, - радость украшает, вселяет надежду. Давид и Эля находились в приподнятом настроении, в их проникновенном взгляде ощущался прилив новых сил и безудержная вера в счастливое будущее.
  Вернувшись домой, Эля застала ожидавшую её Мусю и сразу же без остановки выпалила ей всё, что произошло, причём в мельчайших подробностях. Удивлённая Муся явно не ожидала такого стремительного развития событий, причём больше всего её поразила реакция Эли на происходящее. И она решила предостеречь её:
  - Ты сошла с ума, моя дорогая! Разве ты не видишь, он гораздо старше тебя, годится тебе в отцы! Неужели ты не понимаешь, что своим поступком ты его обнадёживаешь? - буквально негодуя, произнесла взволнованная Муся.
  И умоляюще продолжила:
  - Эличка, подумай, пожалуйста. Надо же, один раз пошла без меня и тут же оступилась.
  - Можно подумать, он меня съест, если я схожу с ним в театр? - бодро ответила Эля. И тут же добавила:
  - Зато Александровича послушаю, об этом можно было только мечтать. Как ты не понимаешь?
  Разговор внезапно был прерван, т.к. в комнату вошли Вера и Катя.
  - Что за шум, а драки нет? - улыбаясь, спросила Катя.
  Поначалу девушки смутились, но, обменявшись взглядом, не решились рассказать, дабы не волновать раньше времени маму и тётю, понадеявшись, что всё и так обойдётся.
  И, конечно же, ошиблись.
   С этого дня Давид и Эля больше не расставались. Они не пропускали ни одного концерта, бегали в театры, на вечера в филармонию, в летний театр городского сада слушать Шульженко, Утёсова, ездили в Аркадию...
  Так прошло два года.
  А 5 июля 1951 года, без торжеств и гостей, без благословения и согласия родных и близких, пройдя нелёгкий период уговоров и доводов, в районом ЗАГСе г. Одессы (что находится буквально рядом с оперным театром) Давид и Эля поженились.
  Забегая вперёд, скажу, им предстояла долгая, дальняя дорога на остров Сахалин, к новому месту службы Давида и 38 лет совместной жизни. И до последнего вздоха Давид любил Элю больше жизни, был ей предан бес-ко-неч-но, жалел её, думал о ней и с этим ушёл в мир иной. Этой женщине выпало огромное счастье - быть всегда любимой, желанной достойнейшим из мужчин - рыцарем, который всю свою жизнь сложил к её ногам. И только он один знал, заслужила ли она такой любви и такого самопожертвования, но он любил и всё прощал, просто по-другому не мог. А тайну унёс с собой. Пожалуй, справедливости ради надо сказать, что и ей было нелегко, они были очень разные, да и разница в возрасте давала о себе знать. Не каждый способен выдержать рядом такое огромное чувство. В этом трагедия большой любви. Но, всё это будет потом..., а пока их совместная жизнь в самом начале, только зарождается.
  11 июля 1951 года наши молодожёны сели в поезд и отправились к новому месту службы Давида. А стало быть, у них всё ещё было впереди.
  
  Удары судьбы.
  Ещё перед отъездом, в Одессе, у Давида начались серьёзные неприятности, связанные с бесконечными кляузами, которые неустанно рассылала во все инстанции его первая жена. А в те времена, чиновники разных рангов болезненно реагировали, как тогда говорили, на любой сигнал. Более того, находили нужным и важным вмешиваться в личную жизнь каждого, кто хоть на одну ступень находился ниже в звании. Давид был вызван "на ковёр" к высшему начальству, где получил выговор и был предупреждён, что если и дальше это (т.е. кляузы) будет продолжаться, то не сносить ему головы. Спрашивается, как он мог повлиять на ситуацию? Его первая, можно сказать, фиктивная жена, любыми путями жаждала вернуть Давида, ни на какие другие условия не соглашалась, но именно это никоим образом не входило в его планы, а следовательно, повлиять на ход действий первой супруги, и искоренить подобные выходки, было невозможно. Безусловно, это обстоятельство огорчало Давида, но он не представлял себе жизни без Эли, поэтому этот, мягко говоря, неприятный вопрос так и повис в воздухе. Настоящая беда застигла Давида, спустя время, уже на Сахалине, когда новое начальство, не будучи в курсе всех обстоятельств, получив депешу такого же содержания, не стало утруждать себя выяснением и прибегло к чрезвычайным мерам. В срочном порядке было созвано партийное собрание, где первым делом Давида подвергли унижениям, а затем лишили партийного билета, опять таки перечеркнув всю его предыдущую жизнь, главной целью которой и было служение отечеству. Это лишний раз говорит о том, кто занимал высокие посты и, кто брал на себя право и ответственность решать судьбы самых достойных граждан Советского Союза.
  Как позднее выяснилось, это не было исключением из правил, напротив, среди политиков, а также тех, кто любой ценой достигал высших чинов, постов, - порядочных, честных, совестных, практически не встречалось. Ужасающая закономерность, а факт.
  Но за что это всё выпало на долю Давида?!
  Давид тяжело переживал сам факт исключения его из партии. Это был в полном смысле слова удар. Посягнули на его самые высокие чувства, помыслы, на его идеалы. Он ощутил, что теряет смысл всей своей жизни, а стало быть, почву под ногами. Его спасло от неминуемой гибели то обстоятельство, что рядом была Эля, его жена, его любовь. Эля была беременна. Давид страстно мечтал о дочке. На тот момент - это было спасение, именно та соломинка, за которую цепляется утопающий. Надо отметить, что даже после вышеизложенных событий, отношение офицеров части, обслуживающего персонала к Давиду ничуть не изменилось. Отношения оставались ровными, хорошими, с некоторыми - дружескими. Многие понимали, что произошла чудовищная несправедливость, но не вправе были что-либо изменить. Жёны офицеров просто обожали Давида. Когда он заведовал аптекой, частенько бегали к нему за советом и за кремами, которые Давид готовил, по особым (своим) рецептам, индивидуально, для каждой из них. И потом восторгались его "золотыми руками". А он, в свою очередь, относился с пониманием и глубоким уважением к желанию женщин хорошо выглядеть. В этом вопросе у него был свой подход, творческий. Крема получались высшего класса.
   А в душе саднила незаживающая рана. Уже спустя годы, когда "скорая помощь" заберёт Давида с инфарктом, ЭКГ покажет эти рубцы. Ему суждено будет пережить три инфаркта, после четвёртого его не станет. Он всегда был мужественным человеком, стойко и достойно переносил все невзгоды и, лишения, выпавшие на его долю. Помогала военная закалка и его неутомимый характер.
  
  Дорогу осилит идущий.
  Условия, в которых жили Эля и Давид были скорее полевыми, чем стационарными. Их жилище напоминало ветхую избушку. Находилась она изолировано, за пределами воинской части. Но наши молодожёны довольствовались тем, что было, и не роптали.
  Однажды Давид дежурил в части. Неожиданно передали по радио штормовое предупреждение, пургу, заносы. Зная, что Эля одна он начал нервничать, она была беременна. К счастью, его подменили, и он в пургу отправился... к ней. Погода ухудшалась, и на середине пути его свалило и засыпало. Когда он очнулся, то почувствовал окоченение конечностей и невозможность что-либо чётко увидеть, его глаза были залеплены маленькими льдинками. Он понял, что это конец и в то же время, он твёрдо знал, что просто обязан сдвинуться с мёртвой точки - Эля дома одна. И он попытался пошевелиться. На войне ему и не такое пришлось испытать. Тело не слушалось, он пробовал до тех пор, пока не пополз. В глубине души он уже не чаял, что из его усилий что-либо получится, но продолжал ползти, хотя и очень медленно. Перед глазами стояла она, и он пытался дотянуться к ней. Он дополз только через сутки, плохо соображая, где он и что с ним. Неизвестно сколько он так лежал. Эля услышала стоны, но тихие, прерывистые. В начале она подумала, что ей показалось, мало ли какие звуки могут доноситься из леса. Но, спустя короткое время стоны повторились вновь, правда, очень слабые. Она посмотрела в окно. Сквозь заснеженные стёкла, с трудом, она увидела что-то большое, полностью залепленное снегом и кусочками льда. Вместе с ними, в этом же домике, выше этажом, жила семейная пара из Львова. Эля позвала на помощь, и через некоторое время, в комнате на полу лежал обледеневший Давид. Счастье, что сосед оказался врачом и сразу принял меры.
  Вот так Давид любил. Вот такое сердце было у этого человека. Вот так он служил Родине, избранному делу, друзьям, близким, да вообще людям. В таком служении был весь смысл его жизни.
  С тех самых пор, наши молодожёны подружились с соседями, и их дружба продолжалась долгие, долгие годы, даже на расстоянии, когда Алла Сергеевна и Константин Данилович вернулись во Львов, а Эля и Давид уже жили в Одессе. Но это произошло спустя годы, ибо, после Сахалина Давид был переведен на Камчатку, а пока они переписывались.
  1952 год. Вторая половина сентября. В сроке семи с половиной месяцев Эля едет рожать в Одессу, к маме. В то время на Сахалине не было нужных условий. Роды - дело серьёзное и хотя Давид очень волновался и не хотел отпускать Элю в дальний путь, ему пришлось на это решиться. Несведущему трудно себе представить, ведь Эля должна была переплыть Тихий океан, безусловно, риск был огромный, просто выхода другого не было.
  Им предстояла разлука, испытание временем.
  Дорогу Эля перенесла тяжело. Её сильно рвало и она, закутавшись во всё, что было, практически приросла к борту. За истекший период она сильно похудела. Были большие трудности со свежими продуктами питания, овощей и фруктов не было вообще. Давид получал офицерский паёк, но у Эли был токсикоз, её сильно тошнило, и она ела в основном соленую рыбу или паштет из неё. О витаминах можно было только мечтать. Во избежания рвоты, она нажимала на селёдку, не отдавая себе отчёта чем это может закончится. Дома, в Одессе, мама окружила её заботой и вниманием, вкусненькими, и, конечно же, полезными блюдами. За короткий срок Эля поправилась, похорошела, самочувствие её улучшилось. Она готовилась стать матерью, ждала мальчика, подобрала имя, первая буква которого начиналась на первую букву имени её погибшего отца, тем самым, желая увековечить его память. У евреев принято называть новорожденных в честь ушедших родственников, таким образом продлевая память о близком человеке. Мальчика она хотела назвать Игорем.
  О девочке она и не думала. Но... судьба распорядилась иначе.
  
  Торжество любви.
  7-го ноября Эля была в гостях у своего дяди Абрама (родного брата Веры), где собрались все родственники. А 8-го ноября 1952 года, в Одессе, в роддоме Љ 3, на ул. Разумовской, в полночь у Эли и Давида родилось маленькое чудо женского пола - дитя любви. Роды были осложнены тем, что в роддоме исчез свет и пока акушерка пошла за свечой, девочка благополучно самостоятельно выскочила, не дожидаясь помощи. Счастье, что рядом со столом стоял стул, на который она свалилась и, слава Богу, не ушиблась. Действительно, феноменальный случай. И ещё. Девочка родилась в "перчатках" до локтя, в полном смысле этого слова. Как в народе говорят: "Кто родился в "рубашке" будет счастливым, (наша героиня родилась в "перчатках") вот такая отличительная особенность в её рождении сама по себе явилась исключением из правил, но этот факт почему-то не повлиял на наличие или же отсутствие счастья. Несколько опережая события, можно констатировать, что счастье не удостаивало её своим посещением, напротив, некий шлейф явно негативно заряженный и с довольно мрачной окраской, будет тянуться по жизни дочери Давида и Эли, укореняться в судьбе, оказывая определённое влияние. Говорят, - это чей-то грех, который пришлось отрабатывать ни в чём неповинной девочке. Всё может быть, кто знает?
  Но всё по порядку.
  Девочка родилась в нормальном весе - 3 кг 200 гр., рост - 52 см., полностью соответствуя всем принятым нормам. Что же касается Эли, то у неё были множественные разрывы и потом она ещё долго приходила в себя. Дома её окружили заботой и вниманием. Вскоре, Вера, Эля и новорожденная переехали по старому адресу, (на ул. Мясоедовскую) где вся их семья проживала до войны, с маленькой разницей, что из большой, вместительной квартиры им досталась всего одна комната. Дело в том, что родная сестра Исайя Лермана - Марья, (которую соседи называли непутёвой, за её характер и постоянные выходки) после войны, заняла две комнаты и кухню. Остальные комнаты без разрешения, заняли совершенно чужие люди, не проживавшие до войны в этом доме. Соседи, глядя на Марью, говорили: "в семье не без урода". На самом деле она не была похожа на своих выдающихся братьев и сестёр. Да и не была одарена от природы, как её талантливые братья и сёстры. Но и тяги к знаниям, да просто к ремеслу у неё тоже не было. Всё, что она умела, да и то немного, - шить, но этим, она не в состоянии была заработать на жизнь. Находясь, вместе с дочерью Асей, за спиной брата - Исайя, фактически, на содержании его семьи, она чувствовала себя легко, беззаботно и её это вполне устраивало. Вероятно, её не волновали высокие материи, поэтому она и не стремилась к достижению чего-то особенного. Тем более что Вера в силу своего характера, относилась к Асе, как к своим детям, жалея её, частенько позволяла ей гораздо больше, нежели Вениамину и Эле. Но, подрастая, Ася, как и её мама, не стремилась к знаниям. И, на протяжении всей своей жизни, единственно, к чему она рьяно стремилась, были деньги - презренный металл. Деньги, деньги... То, что шуршало в руках, приводило её в состояние экстаза, сводило с ума. Желание любой ценой иметь много денег толкало её на всё. Это качество, черту характера - симптом "тяжёлой болезни" (назовите как хотите) она передаст по наследству своим детям, а они, в свою очередь, новому поколению.
  В этом вопросе, у Веры и Марьи не было точек соприкосновения, как собственно, у их детей и в последствии, у их внуков.
  Итак, судьба подарила Давиду дочку, о которой он так мечтал. Теперь его жизнь приобрела новый, другой смысл, в корне отличающийся от прежнего. Он неистово начал мечтать об отпуске. А пока, весь коврик, что висел над его кроватью, был увешан фотографиями Эли и новорожденной дочери. И в те редкие часы отдыха он разговаривал с ними, мысленно обнимал их, мечтая о встрече. Девочку назвали в честь погибшего отца Эли, - Ингрид. Девчушка - куколка никак не могла перестроиться на новый часовой пояс, бодрствуя ночью и усыпая белым днём. И не удивительно, когда в Одессе наступало утро, на Сахалин приходила ночь. И наоборот, когда в Одессе наступала ночь, на Сахалине начинался новый день. Малышка никак не могла адаптироваться, прошло ещё очень мало времени. А Вера, на плечи которой легли все тяготы повседневной жизни, сутками была на ногах, невероятно уставала, иногда в отчаянии и, в тоже время, шутя (смех, который сквозь слёзы) называла маленькую Ингу - "сахалинский зародыш", не дающий никому ни покоя, ни отдыха. Этого ребёнка она любила самозабвенно, ещё больше, чем своих собственных детей, улыбаясь, объясняла: "Процент дороже капитала".
  Как-то ночью Эля проснулась от острой, режущей боли внизу живота, в области поясницы. Боли не стихали, и Вера вызвала "скорую". Врач настоял немедленно госпитализировать Элю в больницу. Малышке - Ингочке было всего два месяца от роду. Врач сказал Вере, что, скорее всего, у Эли камни в почках и не исключено, что придётся оперировать, но прежде всего её должен осмотреть узкий специалист - уролог. Пока Эля находилась в больнице, успели сообщить Давиду, он немедленно связался с бывшим сослуживцем, врачом - урологом, светилой профессором Натаном Колерманом. После осмотра и дополнительных обследований, профессор Колерман вынес свой вердикт:
  - Ну что ж деточка - сказал он Эле, - ничего не поделаешь, на сегодняшний день всё говорит о том, что придётся удалять почку вместе с камнями. Из того, что можно увидеть на рентгеновском снимке, почка в гнойном мешке, можно сказать, полностью пропала.
  Вот, когда заявила о себе "сахалинская селёдка".
  Элю начали готовить к операции. А Вера, обливаясь горючими слезами, оставшись одна с новорожденным ребёнком, успевала обстирывать малышку, выполнять всю работу по дому. Бегать за покупками и в детскую кухню, готовить диетическую пищу для Эли, которую относила в больницу Ася (дочь Марьи), она же и носила маленькую Ингу на кормления в больницу. Если учитывать время, в которое жили эти люди и полное отсутствие элементарных бытовых условий, можно представить, сколько Вере и её близким пришлось вынести. В маленький коридорчик, прилегающий к комнате, где жили Вера, Эля и маленькая Инга, удалость втиснуть короткий, узкий столик, на котором стоял примус. Воду приходилось носить вёдрами из другого двора. Там же во дворе находился туалет. Напомню, кухню (с минимальными удобствами) вместе со спальнями забрала Марья, об этом было сказано выше. По закону, Вера могла бы отстоять то, что принадлежало ей до войны, но эта женщина была особенной и умела довольствоваться малым. Марья была сестрой её покойного мужа, и этим всё было сказано. Да и к другим жильцам она не предъявляла претензий, мирилась и соглашалась с создавшейся ситуацией. Вера была очень миролюбивым человеком.
  Именно здесь, в коридорчике, Вера готовила пищу, вываривала постельное бельё, пелёнки, тут же стирала. В комнате, в которой они жили, по счастью, сохранилась печь. В зимний период Вера топила печку, варила обед, вываривала бельё, грела воду для купания малышки. Над печкой висели верёвки, где сушилось постиранное. И жила надеждой. У неё был неприхотливый характер и золотое сердце. Несмотря, на суровые обстоятельства и уважительные причины, Давида не отпустили в отпуск, и им пришлось преодолевать всё самим. Давид, ежемесячно, присылал своё офицерское жалование, но и Катя помогала и морально, и материально. Она очень любила свою сестру и жалела её. Катя продолжала работать. Была полна сил и энергии. Она жила одна в своей старой квартире, с мужем состояла в разводе. По натуре Катя была волевым и независимым человеком. Но позднее, по настоятельной просьбе сына, она даст согласие на обмен своей квартиры. Так, во второй половине жизни, навсегда утратит покой и свою независимость. Ей хотелось помочь сыну улучшить жилищные условия. И она закрыла глаза на всё, при этом, немало страдала от создавшегося положения. Но это будет гораздо позже.
  А пока она трудится, принося пользу, и чувствует себя полноценным человеком. Маленькую Ингу она просто обожала, Элю она никогда так не любила, но до последнего дня очень ей помогала. Это был человек скупой на эмоции, но невероятно щедрый, в плане оказания безвозмездной помощи. Она, в полном смысле слова, была незаурядной цельной Личностью.
  
  Врач от Бога.
  Подготовительный период длился долго. В клинике проводилось необходимое лечение, затем Элю выписывали, и она выполняла все рекомендации профессора уже дома. Через определённое время, она возвращалась в больницу, где проводились проверочные обследования. Так продолжалось больше года. Наконец, подготовительный период был завершён и назначен день операции. Инге был год и семь месяцев. Объяснить состояние Эли перед такой операцией, она, безусловно, не могла, но всё чувствовала. Накануне, вечером (до ухода в больницу на операцию) Эля прощалась с Ингой, укладывая её спать и, невольно, заплакала. Крошка, почувствовав состояние матери, махоньким пальчиком вытирала слёзы, на её лице, затем поглаживала ручонкой по Элиной щеке, как-бы успокаивая её, и вселяя надежду. Это так подействовало на Элю, что она и потом в трудные минуты вспоминала эти мгновения.
  Операция прошла удачно, сверх всяких ожиданий. В глубине души профессор Колерман ликовал, когда, в самом начале операции он обнаружил, что почка целёхонькая, нетронутая. Камней было много, к тому же они были большого размера. Но главное - удалось спасти почку, следовательно, все меры, принятые в подготовительный период, были правильными, поэтому, результативными и оправданными. И это была его победа. Уже потом Эля рассказала ему, что когда до начала операции её перенесли на операционный стол, она загадала:
  - Если удастся сохранить почку, Ингочка будет счастливой!
  Но в жизни далеко не всегда, получается, как хочется. Действительно, талантом, знаниями и "золотыми руками" проф. Колермана почку Эле удалось спасти, а, что касается судьбы дочки..., но не будем забегать вперёд.
  На утро после операции, Вера прокралась в палату, где лежала Эля. Она, движимая материнскими побуждениями, уговорила Элю выпить клюквенный кисель, считая, что ей после операции необходимы витамины.
  - Есть Эле нельзя, да и не хочется, а от витаминного напитка вреда не будет, наоборот, только польза.
  Так думала Вера. Но в медицине она не разбиралась и не знала, что после голода, тем более после наркоза принимать пищу нельзя, тем более сладкое, ни в каком виде, а в киселе был сахар и немало. И, естественно, состояние Эли резко ухудшилось. Накануне, после того, как Элю привезли в палату после операции, профессор Колерман постоянно контролировал её состояние, весь день и всю ночь он не отлучался из клиники. Он ушёл отдохнуть лишь под утро, когда убедился, что угроза миновала. И в это время Вера подоспела с киселём. Когда профессору сообщили, он немедленно вернулся, по правде говоря, он успел лишь переступить порог дома, как услышал телефонный звонок. Вернувшись в больницу, он первым делом расспросил персонал, а затем ринулся в палату, где лежала Эля.
  Его возмущению не было конца.
  - Кто позволил, я спрашиваю, кто позволил к прооперированной пускать посетителей?
  Осматривая больную, он резко повернул голову в сторону медперсонала, продолжая возмущаться:
  - Я же просил, неоднократно, предупреждал перед уходом...
  И он сосредоточенным взглядом обвёл всех, кто был на дежурстве. Они стояли перед ним, как по струночке.
  - Просил? Я спрашиваю, просил?
  Повысив голос, повторил ещё раз:
  - Просил, не отходить от этой больной, просил, внимание и ещё раз внимание. Вы даже не понимаете, что вы натворили. Я сделал всё, чтобы спасти ей почку, с таким трудом вывел её из послеоперационного кризиса, а вы не потрудились соблюсти нужный режим и покой прооперированной.
  Таким расстроенным и разъярённым подчинённые ещё никогда не видели своего любимого профессора. Обычно выдержанный, рассудительный, терпеливый и даже кроткий, он не был похож сам на себя. Профессор нервничал. И на то были видимые, объективные причины.
  Но и на сей раз ему удалось предотвратить непоправимое. Он победил, но, скольких душевных и физических сил ему это стоило. Любовью и благодарностью больных воздвигнут памятник гению проф. Колермана. Жаль, что власти оказались равнодушны к его врачебному подвигу.
  По возращении домой Эля была очень слаба. И Вера, сбиваясь с ног давила ей соки подручными средствами, варила всевозможные каши, готовила специальные диетические блюда, лёгкие, прозрачные бульончики, только бы поскорее поставить Элю на ноги. Между тем, малышка требовала к себе всё большего внимания. Она часто болела ангинами в тяжёлой форме, с температурой выше сорока градусов, а в возрасте двух лет случилось страшное.
  
  На грани между жизнью и смертью.
  В доме, где жили Вера с дочерью и внучкой, по соседству проживали чудесные люди, учитывая Верин характер, отношения с ними сложились просто родственные. В один из дней из Средней Азии вернулся сосед - Хацкель, большой, полный, добрый человек. Он гостил у старшей дочери. Хацкель привёз гостинцы: гранаты крупные, красные, спелые. И сразу же с дороги побежал к Вере.
  - Веруня, здравствуй! - радостно и громко поздоровался он.
  Лицо его было красным, вспотевшим. Было видно, что он преодолел какое-то расстояние, причём за короткое время.
  - Ой, Хацкель, ты уже вернулся, я так рада тебя видеть, ну рассказывай, как съездил, как там твои поживают? - обрадовавшись соседу, расспрашивала Вера, а сама в это время продолжала купать малышку.
  - Веруня, не сейчас, я ведь ещё дома не был, я привёз для Ингулечки гранаты, они очень полезные и вкусные. Выжми ей сок. А я потом зайду, и всё расскажу подробно.
  И он стал выкладывать плоды на стол, рядом с тазом, в котором Вера купала внучку.
  - Спасибо тебе огромное, ты нас не забываешь, - сказала Вера, и глаза её оказались на мокром месте.
  - Ну что ты, о чём ты говоришь, успокойся, мы как родные. Ну, я пойду, там мои заждались.
   И он направился к выходу.
  - Конечно, конечно, как я сразу не догадалась, - опомнилась Вера. - Совсем закрутилась. У нас радость, Давид должен приехать. Инге два года, а он ещё её не видел, только на фотографиях. Никак не отпускали в отпуск. Ну, спасибо тебе за всё.
   - Ладно, ладно, всё в порядке, не стоит благодарности.
  И он энергично открыл дверь комнаты, вышел в коридорчик и направился к входной двери.
  Искупав Ингу, Вера убрала всё со стола, насухо вытерла клеёнку, вымыла плоды граната и сложила их в тарелку. Затем она разрезала один гранат и через марлю начала давить сок. В это время она вспомнила, что в коридорчике, на примусе варится обед, а она заговорилась и совсем забыла об этом. Её охватил ужас от одной только мысли, что там уже всё выкипело. Вера подскочила со стула, на котором сидела и побежала туда, оставив Ингу в высоком, детском стульчике возле стола. Тем временем, внимание маленькой красавицы привлекла тарелка с гранатами. Она дотянулась и своими пухленькими ручонками передвинула к себе часть плода. К тому времени, как Вера вернулась в комнату, Инга успела проглотить довольно много зёрен. Честно говоря, Вера не придала этому факту особого значения, она просто по неведению не знала, что в косточках зёрен граната содержится яд. И если бы ребёнку сразу сделали промывание желудка, то ничего бы не случилось. Но этого никто не знал, тем более ждали прибытия Давида и оставили этот факт без должного внимания. И действительно, к общей радости Давид, наконец, приехал.
  А к ночи у ребёнка поднялась очень высокая температура. Она слабела на глазах, затем перестала самостоятельно держать головку, и сильно побледнела. Невооружённым глазом было видно, как краски покидают её чудесное личико. В суете, в панике Вера забыла рассказать Давиду, что произошло этим утром. Давид, глядя на дочку понял, что медлить нельзя. И он побежал звонить по телефону, чтобы вызвать "скорую помощь". В квартире телефона не было.
  В ту пору, как назло, в городе было зарегистрировано несколько случаев полиомиелита. И врач из бригады "скорой помощи" не успев переступить порог и осмотреть ребёнка, командным голосом заявила:
  - Плохи ваши дела, у девочки полиомиелит, она совсем не держит головку, требуется срочная госпитализация.
  Вера, услышав приговор врача, почти рыдая, попыталась объяснить всё по порядку, что девочка привита, в контакте ни с кем не была, что она домашний, досмотренный ребёнок, и начала рассказывать, как и что произошло утром. Но врач не желала её слушать. Давид, слушая рассказ тёщи, сразу понял, что надо делать. И он, желая подсказать, вступил в разговор:
  - Послушайте, уважаемая. Мы с Вами коллеги. Не нужно торопиться, в больницу мы успеем. Прошу Вас, давайте сделаем девочке клизму, и Вы увидите положительные изменения в её состоянии. У девочки интоксикация. Промывание желудка такой крошке в домашних условиях затруднительно, да я полагаю уже и поздновато. Клизма, если не затянем процесс, очень может помочь. Прошу Вас, послушайте совета.
  - Я с Вами категорически не согласна - на повышенных тонах продолжала врач. Если не хотите госпитализировать, лечите своего ребёнка сами, а мы уезжаем.
  В этот момент, Давид осознал, перед ним скандальная особа, у которой напрочь отсутствует представление о поведенческих нормах и врачебном кодексе чести. Он просто, по-другому был воспитан и ему была чужда такая манера поведения, тем более у постели больного. Давид понял, больше нельзя терять ни минуты. Он, повернулся к Эле и сказал ей спокойно и тихо:
  - Дорогая моя, собирайся, поедем в больницу. Я посмотрю, кто сегодня дежурит, может,
  кто-то из знакомых. На месте мне легче будет разрешить ситуацию. Ты же видишь, не с кем разговаривать (при этом, он взглядом дал понять Эле, о ком идёт речь), а ждать больше нельзя, надо принимать меры.
  В больнице, по диагнозу, выставленному врачом "скорой помощи", Элю с малышкой поместили в бокс. Этим временем, Давид не теряя надежды, переговорил со всеми, кто дежурил. Знакомых на этой смене не оказалось. А те врачи, что были на дежурстве, скорее всего не захотели конфликтовать со своей коллегой и к словам Давида не прислушались.
  Тем временем ситуация заметно ухудшалась. И, когда личико Инги приобрело синеватый оттенок, а пульс с трудом прощупывался, все поняли, что ребёнок умирает. Давид, который до сих пор сохранял честь мундира, (а стало быть, был вежливым и деликатным) крикнул дежурному врачу:
  - Немедленно делайте переливание крови, ну быстро...Не надо искать кровь, я готов, переливайте мою.
  Врач понял, что Давид был прав, всё это время терпеливо уговаривая их, да и тон Давида быстренько привёл его в действие. Он схватил ребёнка, побежал в малую операционную. Давид ринулся за ним. Какая-то женщина, (непонятно какую должность она занимала) выйдя из операционной, заплакав, пробормотала:
  - Бедняжка, умирает...
  Тревога была ложной.
  Через несколько минут, кровь Давида струйно, вместе с жизнью входила в крохотное существо. На детских щёчках появился лёгкий румянец, и она задышала. Так они породнились вторично. Так Давид спас жизнь, вернее будет сказано, вернул жизнь, своему сокровищу.
  Не желая опережать события, скажу одно, - на протяжении всей его жизни, у него были удивительные отношения с дочерью, они духовно были очень близки. Даже с женой у него никогда не было такой духовной близости, но жену свою он любил безумно, больше всех, думаю, больше собственной жизни.
  А когда Инга открыла глаза, Давид настоял, чтобы немедленно поставили ребёнку клизму, после чего все увидели в детском горшочке косточки гранатовых зёрен. Далее, температура плавно снижалась и, несмотря на то, что девочка была очень слаба, наша крошка улыбнулась.
  Этому ребёнку суждено было жить, чтобы воздать по заслугам своему отцу и выполнить главную миссию, ради которой её привели в этот мир. Жаль только, что Давид не дожил до её духовного и профессионального взлёта, уверяю вас, ему было бы, чем гордиться.
  Задача номер один
  Вот так, невесело, прошёл кратковременный отпуск, и Давид вернулся к месту службы, но, расставаясь, он пообещал Эле, что обязательно что-нибудь придумает, чтобы положить конец разлукам. И он, как всегда, сдержал своё слово. Он вернулся к ним насовсем, ровно через год. Но, ему окончательно пришлось пожертвовать карьерой, при этом он никогда не сожалел о содеянном, во-первых не был карьеристом, а во-вторых, всеми фибрами своей души стремился к семье.
  Ещё когда Эля была в положении и собиралась вернуться на материк, Давид подал прошение о переводе его в Одесский военный округ по семейным обстоятельствам, при этом он добавил, что готов принять перевод на любых условиях.
  Ответ пришёл отрицательный, что якобы на данный момент его некем заменить, и вскоре после этого его перевели на Камчатку. Он, честно выполняя свой долг, продолжал вести диалог с руководством, тем самым, настаивая на своём решении. Положительный ответ пришёл, когда Инге исполнилось три года. Его переводили в Одесский военный округ с понижением в звании. В формулировке было сказано, что по его званию нет вакантных мест, в Одесском военном округе. Он закрыл на это глаза, т.к. доминирующей в его мыслях была одна: скоро, совсем уже скоро они будут все вместе, и от этого в глубине души он был счастлив. Должность его тоже особо не волновала, (он умел применить свои знания и многолетний опыт в любой должности) главное, он возвращается домой, к своим любимым и навсегда. В конце концов, он уже давно мог уйти в запас, но чувство долга всякий раз останавливало его. Вот это и есть патриотическое воспитание, главное без лишних слов. Нельзя забывать, он отдал армии тридцать два года, в общей сложности.
  По возвращении в Одессу, он сразу же начал паковать вещи, т.к. вся их семья в кротчайшие сроки должна была переехать в Арциз, на новое место службы Давида. Вера поехала вместе с ними, она знала, что они остро нуждаются в её помощи. Да, и как можно было расстаться с внучкой. Надо сказать, что и люди тогда, в целом, были хорошие, с чистыми душами и искренними намерениями. Порой прохожие на улице подхватывали малышку на руки и начинали целовать. Этот ребёнок был действительно особенным, она излучала доброту. Девочка всем своим существом скрашивала все те трудности, которые переживала семья Давида. Всё её существо естественным образом создавало атмосферу неги и покоя, дарило ласку, нежность, тепло. Она по-детски была просто очаровательна. И уже с раннего возраста было понятно, что она несёт в себе огромный кладезь - любовь. Это свойство она унаследовала от отца.
  Итак, они прибыли в Арциз. Дорога прошла относительно спокойно. Жизнь в этом городочке шла своим чередом. Воинская часть, ничем не отличалась от других периферийных воинских частей, а семья Давида, получив одну комнатушечку на всех, не падала духом. Занавеской отделили часть комнаты под спальное место для Эли и Давида, а всё остальное служило прихожей, гостиной, столовой, кухней, спальней Веры и маленькой Инги.
  Стояла холодная, сухая зима. В те редкие дни, когда у Давида выкраивался короткий перерыв, или удавалось до темноты вернуться домой, он одевал Ингу, брал сани, и они шли наслаждаться общением друг с другом на свежем воздухе. Они взбирались на горочку, катались, Давид умышленно переворачивал саночки и девчушка, смеясь, падала, утыкаясь носиком в пушистый снег. Они играли в снежки, и ликованию малышки не было конца. Затем, он накидывал верёвку от саней на индюка, сажал Ингу в сани и...вперёд! В этой воинской части разводили индюков и они имели обыкновение свободно прогуливаться по городку. Но прежде, нужно было найти общий язык с гордым и строптивым красавцем. Со временем индюки так адаптировались, что безбоязненно сами подходили к дверям комнаты, где жили Давид, Инга, Эля и Вера. Безусловно, жизнь наших героев не была "сахарной" и терпели они массу неудобств, и всё же этот период запечатлелся в памяти Инги, как один из тех, которые розовой дымкой окрашивают воспоминания и, поэтому, к ним хочется возвращаться, как можно чаще. Да и на фотографиях, тех лет, на красивых, молодых лицах, естественным образом запечатлены улыбки и трогательное отношение друг к другу. И каждый кадр, как оживший фрагмент, наполняет наше внимание теплом домашнего уюта. Со временем Давид и Эля приобретут альбом, большущих размеров, где с исторической последовательностью, год за годом встанут в ряд кадры - этапы жизни этой семьи. И даже совершенно посторонний человек, просматривая этот альбом, невольно, уйдёт с головой в удивительную атмосферу доверия и любви. И ещё долго это состояние не покинет его, будет ворошить в памяти какие-то образы, потухшие мечты. Наверное, нет такого человека, независимо от пола и возраста, который не мечтал бы об истинных чувствах - настоящей любви, о терпеливом, по-настоящему любящем сердце, готовом ради него, далеко не всегда правильного и справедливого, на все испытания и прихоти судьбы. И не верьте тому, кто заявляет, что его вполне устраивают современные отношения, построенные на взаимовыгоде. Он, бедняга, пытается скрыть от постороннего взора несбывшиеся надежды. Как жаль...
  Прослужив положенный срок, семья Давида вернулась в Одессу-маму.
  В тот период, когда Давида, наконец-то перевели в Одессу, в фонде не было подходящего жилья и Давиду выделили временно одну комнату, опять-таки на всех, в коммунальной квартире по ул. Островидова, 75. Не углубляясь в историю, уточню, что в прошлом этот дом принадлежал графу М.М. Ближенскому. По архитектуре очень красивое здание, памятник старины. В своё время в этом доме проживало (и посещало его) немало знаменитостей, что отражено в литературных произведениях. На самом деле, когда-то давно в этом доме проживал коммерсант, именно в той квартире, в которую Давид переедет позднее. Так вот, у коммерсанта собирался высший свет - элита. Среди постоянных посетителей, были Алексей Толстой, Владимир Маяковский и другие. В этом графском доме, проживала зазноба Владимира Маяковского, в которую он был страстно влюблён, но предмет его мечтаний и желаний вышла замуж за командарма Красной Армии и уехала с ним, не пощадив поэта. Этот дом, неоднократно, был свидетелем больших человеческих трагедий и грандиозных событий.
  Пока Давид с семьёй находился в Арцизе, в этой комнате он поселил свою маму, а вернувшись в Одессу перевёз маму на квартиру к Вере, на ул. Мясоедовскую. Как я сказала ранее, квартира была коммунальной и соседи, до въезда Давида отгородили большую часть квартиры, да так, что семья Давида осталась без кухни и других элементарных удобств. Давид не стал с ними судиться, просто получив разрешение, отгородил небольшую часть лестничной клетки под нужды. Благо, что квартира находилась на первом этаже. Так они и жили. Надо сказать, этот дом находился в фонде военного ведомства. На первом этаже, со стороны улицы находился главный вход в детский сад.
  Когда-то это было кафе, которое посещали моряки, сходившие на берег. Там бывали великие наши писатели (Куприн, Толстой и т.д.), сидя за столиками, они писали свои произведения. Я же говорила, на каждом шагу история. А спустя годы после войны, когда дом стал ведомственным, в этом помещении решили сделать детский сад и посещали его дети военных, т.к. и садик стал ведомственным. Туда Давид привёл дочурку.
  
  Здесь необходимо сделать отступление.
  Первый детский садик, в который определили Ингу, ещё до Арциза, находился на ул. Разумовской. Инге в ту пору едва исполнилось три года. Давид не успел приехать, Эля рассказала ему:
  - Ты представить себе не можешь, ребёнок из рук вон плохо ест, мама, пытаясь накормить её, просто сбивается с ног, всё идёт в ход: всевозможные сказки, песни, пляски, уговоры, но ничего не помогает. Нужно с этим что-то делать! Мама вся извелась и заболела на этой почве.
  Давид встревожено посмотрел на Элю, немного подумав, сказал:
  - Может, покажем Ингушку врачу, обследуем её.
  - Не знаю..., - как-то неопределённо ответила Эля, и добавила:
   - Впрочем, проконсультироваться не помешает. А лучше всего, отдать её в садик, там много детей, будет есть вместе со всеми и аппетит появится.
  Давид был немало удивлён, этой фразой Эля высказалась, как простой обыватель, а ведь речь шла об их дочке. И он, посмотрев на неё, сказал:
   - Можно попробовать, хотя не уверен. Но если маме с ней тяжело,- это другой разговор, отдадим в садик.
  И Давид оформил дочку в садик, на ул. Разумовской, что находился в их районе. Но, когда он её туда привёл и передал девочку воспитательнице, произошло то, чего Давид никак ожидать не мог, подобное поведение не свойственно было его малышке. Маленькое, хрупкое существо, с пухленькими "перевязочками" на ручках, вырвалось из рук воспитательницы, вцепилась своими ручонками в штанину форменных брюк отца и стало рыдать навзрыд. Её детское личико приобрело выражение страдальца. Успокоить её не удалось никому. У Давида после этого болело сердце, так он переживал за дочку. На следующий день Вера пошла с ней, но повторилось тоже самое. Глядя на своё сокровище, она тихо, как бы про себя, плакала вместе с ней. А после, слегла.
  Инга привыкала очень долго, но так до конца и не привыкла. Затем семья уехала в Арциз, о чём я писала выше.
  Итак, вернувшись в Одессу, Давид определил Ингу в ведомственный детский сад, который находился прямо в их доме. Нельзя сказать, что Инга с большим желанием согласилась посещать сад, и всё же. Во-первых, она была уже старше, а во-вторых, её успокоили тем, что она практически дома, если что воспитательница в любой момент сможет завести её домой. Она согласилась, скрепя сердце. Ела она по-прежнему плохо. Единственное, что привлекало её внимание - музыкальные занятия. С одинаковым удовольствием она слушала музыку, пела, танцевала. Последнее выполняла по просьбе и из уважения к старшим, но очень смущалась, хотя у неё получалось не хуже, чем у других. Инга была очень музыкальной девочкой. Всегда с удовольствием принимала участие в подготовке праздничных мероприятий. Она хорошо рисовала, особенно тонко ей удавалось воспроизвести свет и тени, (Эля занимаясь с ней дома, уделяла этому большое внимание) делала поделки и помогала украшать помещение. Все виды прикладного искусства также доставляли ей удовольствие. Вообще она была на редкость добрым, услужливым ребёнком, в то же время спокойным. Желание помочь, даже если не просят, было у неё в крови. Многие дети хотели с ней дружить. С самого раннего детства ей была свойственна скромность. К примеру, сделает что-то праздничное, красивое и с радостью дарит. Потом глядь, этот "кто-то" выдаёт эту вещь, за свою. Его хвалят, награждают. А она, сидит себе в сторонке, никаких отрицательных эмоций. Напротив ей радостно - понравилось то, что она сделала своими руками. Сидит себе молча и, ни в коем случае, не выдаст обманщика, как будто бы оставляет его наедине с совестью. Мол:
  "Ну ладно, что поделаешь, если ты сам не можешь сделать, ничего, я тебя научу, помогу, и ты тоже сможешь".
  И тотчас забывает. Назавтра кто-то подойдёт, попросит, - последнее отдаст, не раздумывая. При этом чувствует себя прекрасно. Она сызмальства жалела других больше, чем себя, а чужую боль чувствовала острее собственной. Это свойство просто уникально, редкие люди наделены им. Ей всё казалось, что кто-то другой обделён и она, и только она, может восполнить эту брешь. И многие пользовались этим.
  В этом садике Инга пробыла до школы. Давид с директором сада давно был знаком и на все просьбы директора и воспитательниц откликался без промедления. И вовсе не потому, что малышка посещала этот садик, просто не мог отказать. Из-за этой безотказности, Эля прозвала его "добрый дурень", а спустя годы, уже, когда Ингрид станет взрослой, тот же упрёк прозвучит и в её адрес, приклеив ей тот же ярлык:
  - Ты, как твой папа, такой же безотказный "добрый дурень".
  Инга не обижалась, она понимала разницу между отцом и матерью и отдавала себе отчёт, что все, как её папа, быть не могут. Инга любила свою маму. У мамы были свои достоинства, но в то же время, множество недостатков, которые все близкие почему-то прощали. В глубине души, на подсознательном уровне, она была рада, что ей присущи папины качества. А в целом она была наделена лучшим, что было в её родителях. Осознанное, глубинное толкование вопроса придёт потом, спустя много лет, когда, она под другим ракурсом увидит всё и путём сложного аналитического анализа придёт к истине. Вот тогда она по заслугам, воздаст своим родителям. Они это в полной мере заслужили. А без недостатков людей не бывает.
  А пока она ещё малышка. И пребывает в своём детском мире, который максимально заполнен огромной любовью и вниманием её близких. Постоянно, вбирая в себя богатство и разнообразие чувств, созданного для неё мира, она не могла чувствовать по-другому и всё дальше и дальше отстранялась от реалий, которые существовали где-то и поджидали её повсюду. Дома рядом с ней всегда были люди, которые её беззаветно любили. Наполнившись, она всей душой желала дарить свою любовь всем, тем самым всех сделать счастливыми. По старому шекспировскому принципу:
  " Чем больше отдаю, тем больше остаётся!"
  Это качество томилось в генах, в подкорке. Даже будучи ребёнком, она не могла поступать иначе. Не нужно забывать, что рядом с ней был живой пример - её отец, да и Вера, её бабушка, в доброте сердечной не уступала ему нисколько, частенько превосходила его в этом, хотя и не была Давиду мамой, а всего лишь тёщей. Парадокс, и такое бывает. Просто эти люди были исключительными. Да если разобраться и не парадокс это вовсе. В данном случае речь идёт о приятном исключении из правил, которое приносило прекрасные плоды и духовно обогащало жизнь окружающих.
  
  Испытание на прочность.
  Я считаю себя обязанной вспомнить один случай, который произошёл с Ингой, практически на выходе из детского сада, перед школой.
  Дело было летом. Поскольку сад был ведомственный, дети на летний период выезжали на дачу. Инга не особенно желала отправляться с садом, её больше устраивало остаться дома. Она всегда находила, чем заняться. Но Давид, думая, что девочке отдых пойдёт на пользу, окрепнет на свежем воздухе, уговорил её, пообещав, что часто будет навещать. Дача, действительно, находилась в превосходном месте. Огромная территория утопала в зелени, включая множество фруктовых деревьев. Близко к морю. Что ещё нужно для отдыха?
  Режим соблюдался чётко, трёхразовое питание, плюс полдник. Дети весь день проводили на свежем воздухе, правда, без особого присмотра, практически они были предоставлены сами себе. Воспитатели были заняты своими делами. Во время тихого часа и ночью, а также во время пребывания на свежем воздухе, детьми не занимался никто. В связи с этим, постоянно, то в одной, то в другой группах, были вспышки желудочно-кишечных заболеваний. Дача была обнесена высоким железным забором, поэтому родители могли увидеть своих чад лишь в определённые - приёмные дни и часы.
  Однажды, за очередной трапезой, за столиком, где сидела Инга, один мальчик вёл себя вызывающе. Ему постоянно делали замечания, что злило его ещё больше. Вдруг, ни с того ни с сего, он со всей силы качнул стол да так, что всё, что было в чашках и в тарелках, разлилось на стол и плавно потекло вниз на вещи детей, сидевших за этим столиком и на землю. Замечу, столы были детские, невысокие. Трапеза проходила на улице. Кроме этого слетела на пол половинка ломтика чёрного хлеба, лежавшего возле Инги, она даже не успела его надкусить. Воспитательница тут же подошла к столу, было видно, что она была не в настроении.
  - Что тут у вас происходит? - возмущённо спросила она. - Почему всё время делают замечания только вашему столу?
  Детям, сидевшим за этим столиком было непонятно это обобщение. Они удивлённо посмотрели на воспитательницу. Складывалось такое впечатление, что они в чём-то были виноваты, а не один единственный нарушитель спокойствия. А воспитательница, как бы не замечая их взглядов, в том же тоне продолжала:
  - Все дети едят спокойно, только у вас непонятно, что происходит.
  И здесь, она почему-то посмотрела на Ингу и спросила:
  - В чём дело, красавица, почему ты ешь без хлеба, продолжаешь капризничать, никак не можешь научиться есть нормально? Где твой хлеб?
  Инга не успела даже рта открыть, чтобы объяснить воспитательнице, что произошло на самом деле, как услышала какой-то странный смех и потом:
  - Это она выбросила хлеб на землю, под стол, чтобы никто не увидел, что она его не съела, - путаясь в словах, запинаясь, выкрикнул тот самый мальчик - нарушитель спокойствия и порядка.
  От услышанного и увиденного ужас охватил Ингу. Её непорочное, детское существо не было готово к восприятию наглой, неприкрытой лжи и такому повороту событий. Дальше всё развивалось, как по отработанному сценарию. Она услышала над собой громкий, разгневанный голос воспитательницы:
  - Да ты к тому ж ещё и обманывать вздумала! Значит так, ты будешь наказана. Так, все прекращаем есть и идём за мной.
  И она быстрым шагом пошла в сторону кухни. Вскоре она вышла оттуда. В одной руке у неё был кирпичик чёрного хлеба, в другой верёвка. Она подошла к Инге, подхватила её одной рукой, затем подошла к высокому дереву и привязала девочку к стволу. После чего, резкими движениями она начала заталкивать в неё куски хлеба, приговаривая:
  - Ничего, я вас всех научу кушать, ишь какие интеллигентики пошли, будете есть у меня всё, как миленькие.
  Скорее всего, ей нужен был этот бесчеловечный показательный акт для самоутверждения.
  Инга не издала ни звука, а воспитательница, видя, что ребёнок резко побледнел, а по личику бесшумно бегут слёзки, и не подумала угомониться. Она продолжала силой запихивать в девочку куски хлеба, пока у неё не началась рвота, личико стало пунцовым, но и это не остановило деспота - воспитательницу. Она, продолжая экзекуцию, заявила Инге:
  - Пока всё не съешь, не сниму тебя.
  Так Инга провисела до самого вечера. Она не помнила, как и когда её сняли с дерева, т к. неоднократно теряла сознание. Она очнулась в лазарете, когда на улице было совсем темно. У девочки был жар, температура поднималась стремительно, её сильно рвало, она резко слабела на глазах. Сколько прошло времени, она не знала. Сквозь туман она услышала родной голос, этот голос шёпотом разговаривал с кем-то. И этот кто-то (чужой) пояснял ему менторским тоном:
  - Девочка находится в изоляторе два дня, состояние не улучшается, у неё высокий ацетон (это слово Инга слышала впервые), думаю её надо госпитализировать, - выпалил тот чужой голос.
  На этом тот, кто говорил, запнулся, и в это время Инга отчётливо услышала голос папы:
  - Так чего же Вы ждали, почему не вызвали меня раньше, это же не шутка?
  - Ну, я полагала, что воспитательница позвонит к Вам на работу, обычно они этим занимаются. Поговорите с ними.
  И она как-то замешкалась на последнем слове.
  - Если я найду нужным, то с воспитательницей поговорю отдельно, будьте уверены. Но, Вы, Вы же врач, я не перестаю Вам удивляться.
  В этот момент Инга застонала. Давид тут же прервал разговор, приоткрыл занавеску, за которой на кушетке лежало его сокровище. Она выглядела ужасно, у Давида сжалось сердце. Он быстрым шагом подошёл к ней, нагнулся над ней и услышал:
  - Ты пришёл, как хорошо, что ты пришёл. Забери меня отсюда, - еле-еле, тихим слабым голосом проговорила девочка.
  - Ни о чём не волнуйся, уже едем домой. Я прямо с работы, был на вызове, отвезли больного в больницу, здесь рядом и на обратном пути заехал тебя проведать, а тут такое...
  Он старался говорить тихо, спокойно, но голос его дрожал.
   - Ты, пожалуйста, не волнуйся. Где твои вещи? Я уже забираю тебя домой, ты только не волнуйся, обещаю, всё будет хорошо. Ты же знаешь папу.
  Он старался отвлечь дочку, вывести её из шока, в котором она находилась, поэтому говорил спокойно, насколько это было возможно.
  И здесь, наглым образом, вступила в разговор врачиха:
  - Вы не имеете права, мы не подготовили девочку к выписке, а вдруг у неё инфекционное заболевание и она заразит других.
  Она вся кипела и негодовала, поэтому не выбирала слов.
  Давид, каким-то десятым чувством, понимая ситуацию (не зная правды) собравшись с духом, твёрдым голосом ей ответил:
  - Вы ведь врач, Вам, как никому должно быть стыдно и совестно в создавшейся ситуации, Вы нарушили врачебную клятву, - не приняли своевременно мер, чтобы помочь больному и не просто больному, - ребёнку, из-за Вашей халатности потеряно время. Видите, сами не справляетесь, - госпитализируйте ребёнка, в конце концов, сообщите родным, а Вы пальцем не пошевельнули. Вас за это положено дисквалифицировать, по меньшей мере.
  Последние два слова он как-то особенно выделил, придавая им первостепенное значение.
   - Скажите спасибо, что Вам пришлось иметь дело со мной, а не то, Вы бы уже не работали, и это было бы справедливо, но я не стану заниматься пустяками. Я ещё не выяснил подлинной причины внезапной болезни дочки.
  После небольшой паузы, он сказал:
  - Даю Вам шанс,...пожалуйста, будьте человеком!
  Здесь, он резко оборвал фразу, с трудом сдерживая нахлынувшие на него эмоции, и изо всех сил старался держать себя в руках.
   Он сказал всё, что нашёл нужным, не переступая границ, возведённых им самим, обнял Ингу и осторожно взял её на руки. Выходя из лазарета, он слегка повернул голову в сторону, где осталась, как вкопанная стоять, так называемая, врач, и тихо сказал:
  - Попрошу дочкины вещи принести к машине.
  По дороге домой, он старался отвлечь дочурку, от всего, что произошло. Тогда, в машине, не желая огорчать отца, Инга не сказала ему ни слова, интуитивно, чувствуя, чем это могло обернуться и для него, и для тех. Всё утонуло на дне её кристально чистой, любящей души, очевидно, она простила чужим, ничтожным людишкам горе, ни за что причинённое ей. Этот ребёнок умел подниматься над суетой, она, как и её отец, дала шанс падшим. И чем старше она становилась ей всё трудней и труднее было соблюдать эти законы, некогда писанные её отцом для себя и для неё - его продолжения. Но она очень старалась им следовать.
  И только спустя много, много лет, в случайном разговоре с Ингой, Давид узнал правду, - что именно, тогда произошло в лагере.
  
  Новое окружение.
  В семье Давида произошло большое событие, оно явилось началом нового этапа в жизни дочери.
  1-го сентября 1960 года, в восемь лет без двух месяцев, Инга пошла в школу, в первый класс. Учительница, которой предстояло вести этот класс, оказалась хорошим, душевным человеком. Она, по отношению к учащимся, была очень внимательна. Надо отметить, что у Инги уже в детском возрасте, выпукло проявились большие способности к нестандартному мышлению, моментальному восприятию прослушанного материала и, особенно, к декламации, поэтому на таких предметах, как родная речь и чтение, она чувствовала себя вольготно. Учительница сразу обратила внимание на то, как Инга усваивает материал, но главное, в какой эмоциональной интерпретации она предлагает его классу, т.е. слушателям. В этот момент она мыслила образами данных героев. В её воспроизведении литературных произведений было столько чувства. Она, будучи маленькой девочкой, чисто интуитивно, абсолютно правильно расставляла акценты, передавала замысел автора. А слушателями были дети, её соученики. И поэтому, всякий раз, когда необходимо было по теме, продекламировать стихотворение, или же изложить своими словами какой-нибудь рассказ, или небольшую повесть, учительница всегда вызывала Ингу. Единственное, что ей мешало раскрыться полностью, была застенчивость. Весной в школе готовили праздник цветов. Инге поручили роль сирени. Её облачили в белую пачку, белые рейтузы, распустили волосы. У основания крупных локонов (между прядями), закрепили букетик сирени, чуть больше букетик уложили на пачку в области талии, ещё один, немногим ниже декольте. Она выглядела прелестно, но она так стеснялась, что когда пришли фотографировать, заплакала. Её с трудом успокоили.
  Но сколько было обаяния в этой девочке, внешней и внутренней красоты, а темперамент, как спящий вулкан сидел на цыпочках, притаившись глубоко в ней, и терпеливо ждал своего часа.
  Недаром, Катя, (родная сестра Веры) как-то сказала Вере:
  - Эля красива, но чересчур холодна, как её покойный отец.
  На мгновение она задумалась. Катя недолюбливала Исайя, и у неё на это были свои веские причины. В своё время, ей сватали Исайя, о Вере в тот момент не шла речь, т.к. Катя была старше Веры ровно на два года. Родители считали, что в первую очередь нужно выдать замуж Катю. В условленный день Исаий пришёл знакомиться с невестой. Сидя в комнате, он разговаривал с родителями, Катя присутствовала при разговоре. Совершенно случайно, в комнату вошла Вера, она не знала о намеченной встрече. Достаточно было одного взгляда и Исаий, обратился к родителям девушек с извинениями и, одновременно, с просьбой, позволить ему жениться на Вере. Родители ответили ему отказом, объяснив, что это невозможно, т.к. сперва должна выйти замуж Катя, она старше. Исаий не соглашался. Увидев, что родители непреклонны, он встал, направился к выходу и, уходя, сказал:
  - Если не на Вере, тогда я вообще не женюсь.
  По отношению к Кате он поступил очень некрасиво. В чём она была виновна? В том, что не понравилась ему. Так её вины в этом не было. Но у него был такой характер. По-видимому, он думал, если ему от природы была дана неотразимая, во всех отношениях, безупречная внешность, то ему и позволено многое, в том числе выказывать своё превосходство над другими людьми. Ничего не поделаешь, люди склонны заблуждаться. Но, самое неприятное заключалось в том, что он встал между сёстрами. А потрясением для всех, кто присутствовал на этой встрече, явилось то, что безропотная, неприхотливая, кроткая Вера, которой не было семнадцати лет отроду и, которая в повседневной жизни всегда была тише воды ниже травы, в первый и последний раз в своей жизни, успев взвесить ситуацию, заявила:
  - Исаий, постой, я иду с тобой.
  Именно этот её шаг явился настоящим потрясением для всех. Чего только в жизни не бывает.
  Вера полюбила Исайя с первого взгляда. Достойно пронесла это чувство через всю свою жизнь. Хранила ему верность до последнего вздоха и с этим ушла в мир иной, в назначенный час.
  Катя была умна, тактична и очень любила Веру. Поскольку о покойниках не говорят плохо, она не стала развивать эту тему, не желая травмировать сестру. Катя продолжила свою мысль, начатую ранее:
  - У Ингушки красота иная, она наполнена светом, добротой и каждым взглядом, каждым вздохом, излучает то, что ей дано от природы. Эта девочка особенная. Подожди, дай ей вырасти. Увидишь, какой она будет, как расцветёт... - и, подумав, добавила:
  - Только бы судьба была к ней благосклонна. Вот в чём вопрос.
  Родители учащихся этого класса сразу перезнакомились, выбрали родительский комитет в помощь учительнице в учебном процессе, а Давида назначили его председателем. И появились у него новые обязанности, а стало быть, новые заботы. Но ему это было в радость, учитывая его преданный характер и отношение к делу, он выполнял, гораздо больше, чем было запланировано. Он договорился в нужной инстанции, и детям к большой перемене стали привозить порционные бутылочки с пастеризованным молоком и горячими булочками. По просьбе родителей, он всем детям достал спортивные костюмы, из натуральной ткани, для уроков физкультуры. Учительница его очень уважала, родители детей почитали. Да и в городе многие его знали. Когда он, в выходной или праздничный день, выходил с Ингой на прогулку, постоянно кто-то подходил, здоровался с ним за руку, расспрашивая о здоровье, о жизни. А бывало, Давид очень торопился куда-то, так успевал на ходу раскланиваться, снимая шляпу, со словами:
  - Моё почтение.
  На его работе, как ни странно, мужчины были в меньшинстве: начальник, шофера, санитары, технический персонал. А в основном коллектив состоял из женщин, и они от галантного поведения Давида просто таяли. Он был человеком дела, и каждому отдавал дань уважения по его заслугам.
  
  
  
  Прекрасные гены.
  Итак, маленькая Инга стала первоклассницей, а летом этого года, её мама - Эля поступила на работу, и не куда-нибудь, а в труппу Одесского оперного театра.
  Вы спросите:
  "Как, какая связь, какое она имела отношение к миру театра?"
  Вы абсолютно правы, задавая вполне правомочный вопрос.
  Не буду томить, сейчас вы всё узнаете.
  Но прежде, небольшое отступление.
  Вы помните, в одной из предыдущих глав я писала, что все братья и сёстры Исайя Лермана (за исключением Марьи), были музыкантами, и не просто, а преподавателями консерватории, т.е. все, были талантливы, достойно трудились и сумели многого добиться на музыкальном поприще. Правда, это было ещё до войны. Так сложилось, что они полностью состоялись. К сожалению, ни Исаий, ни тем более его дети, не знали, где именно, находятся их близкие. Знали одно, что все они в Америке. Живы ли?
  Эля, по всей вероятности, унаследовала внешность одной из сестёр отца (у которой было большое сходство с Исаией), а также необыкновенный голос, не искусственно сделанный, а природный. Пришёл момент, и гены взяли верх. В связи с этим, по окончанию медицинского техникума, Эля серьёзно начинает заниматься вокалом. Всё складывается хорошо, ей прочат большое сценическое будущее. Наконец-то она чувствует себя, как "в своей тарелке". Она прозанималась два года, успешно закончила, должна была поступать в консерваторию, но вышла замуж за Давида и уехала с ним на остров Сахалин. Об этом вы уже читали ранее, мой дорогой читатель.
  Но даже спустя время, уже после родов, болезни, тяжёлой операции, голос Эли не изменился. Он остался по-прежнему красивым, большим, ярким. И она владела им так, как-будто бы и не было никакого перерыва. Поэтому, когда Ингу готовили к школе, в первый класс, Эля решила прослушаться, и её взяли в хор оперного театра. К сведению, в то время, принимали в хор претендентов, наделённых только хорошими голосами. Если не было по-настоящему хороших голосовых данных, браковали прямо на прослушивании и отказывали. В то время главным хормейстером оперного театра был проф. Владислав Загольский (ударение в имени на втором слоге). Он, параллельно с работой в театре, являлся руководителем кафедры хорового дирижирования Одесской государственной консерватории. На базе кафедры им был создан великолепный хоровой коллектив, в состав которого входили студенты и преподаватели данной кафедры, с этим коллективом он много гастролировал, в Советском Союзе и за границей. Проф. Загольский долгие годы являлся бессменным художественным руководителем и дирижёром этого коллектива. Необходимо добавить, что в те годы талант и сама карьера проф. Загольского находились на взлёте. То были годы расцвета и подъёма хорового искусства в Одессе. Он очень много работал, как дирижёр, и как преподаватель. Ему, и в преподавательской деятельности, и в театре, (т.е. в творческих исследованиях, ну и как композитору) удалось поднять планку исполнительского мастерства на высочайший уровень. Он с гордостью продолжал, развивал и приумножал дело своего педагога. Соперничать с Владиславом Карловичем, было, по меньшей мере, глупо, а о сотрудничестве мечтал каждый. Он, как специалист, был недосягаем. Не побоюсь повториться, он был необыкновенно талантливым музыкантом, бесконечно преданный своему делу. При отборе в хор оперного театра, главным критерием для него был настоящий, большой красивый голос, ну и как обязательный, один из составляющих факторов - музыкальный слух. Репертуар оперной труппы был более чем серьёзным, да и уровень исполнительского мастерства достаточно высоким. Именно по этой причине отбор шёл по всей строгости.
  А зарплаты микроскопические, но никто на это не обращал внимания, мечтали попасть в труппу театра. Руководство в театре было первоклассное: и директор, и его заместитель, а дирижёры какие работали, влюблённые в своё дело, и режиссёры грамотные и увлечённые. Это только оперная часть труппы, а ещё ведь был и балет, и какие спектакли ставили. Спектакли проходили при полном аншлаге. А гастролёры, какие приезжали. Театр работал с полной нагрузкой. Неоднократно театр выезжал на гастроли, труппу прекрасно принимали. Спектакли заграницей также проходили при полных залах и с большим успехом. Эля попала в свою стихию, работу свою она любила, но было одно "но". Утром к десяти она уходила на репетицию, а когда вошла в репертуар, почти каждый вечер спектакли. И, как назло, в этот период тяжело заболевает Вера, и Инга остаётся, практически, предоставлена сама себе. Вечерами, после работы, Давид пытался компенсировать, но это не всегда получалось. Бывало, он укладывал Ингу и уходил встречать Элю после спектакля, а иногда, он уходил к началу спектакля или же ко второму акту, чтобы послушать. Но это было реже. Он очень любил музыку. И всё же, чаще он проводил вечера с дочкой. Они забирались на кровать, и он рассказывал ей о своей боевой молодости, о том, как он и его спутники пробирались в тайге дорогами Арсеньева, сколько опасностей подстерегало их на каждом шагу, о встречах с уникальными, невиданными животными, о чудесах, а также множестве интереснейших случаев и курьёзов на их пути. Рассказывал о Сахалине, Камчатке, о красоте сопок в деталях, о Хол-Хин-Голе, о людях, с которыми довелось повстречаться там. И, конечно же, отдельные большие повествования, посвящались Великой отечественной войне, о сиюминутных подвигах рядовых солдат-героев. О них, об их героизме он рассказывал с чувством глубочайшего уважения, гигантской гордости, с упоением, с преклонённым коленом и с надрывом в голосе. Она, ещё совсем маленькая девочка, понимала отца с полуслова и, когда в рассказе отца наступала кульминация, в голосе его появлялись дрожащие нотки, он часто прерывал своё повествование, и умолкал. А она, буквально физически ощущала необходимость проглотить тот ком, который в результате вновь пережитых воспоминаний, подкатывал к горлу отца. Инга с открытым ртом слушала отца, она могла слушать его, не уставая, без конца. Её просто невозможно было уложить спать. Она обожала эти вечера. И, потом, через много лет, она часто уносилась туда в своих воспоминаниях.
  Так сложилось, что и в той квартире, куда они переехали, когда Инга уже была школьницей, не было ни ванной, ни душа. В общей кухне была одна раковина с краном на всех соседей и всё. Купаться негде было. Чуточку, забегая вперёд, скажу, дорогой мой читатель, что на сей раз, они должны были въехать в отдельную квартиру, с необходимыми для жизни (по тем временам) удобствами, но... об этом не сейчас, позднее вы поймёте почему.
  
  Соприкосновение с великим наследием.
  Учитывая вышеизложенные причины, Эля брала Ингу на работу - в театр. После спектакля они спускались в подвальные помещения, где и располагались душевые, ванные комнаты и купались. Затем, поднимались на третий этаж в большущий класс, остывать и отдыхать. Здесь по утрам проходили репетиции полного состава хора, а вечерами гримировалась и одевалась женская половина хора; мужчины готовились к спектаклю на другом этаже. Эти вечера носили исключительный характер и отличались тем, что были переполненные радостью и блаженством. Инга обожала бывать в театре, тем более за кулисами, окунаться в театральную жизнь, дышать этим необыкновенным воздухом кулис и вечного чуда, каким был для неё, именно этот, золотой красавец. В антрактах бродить по сцене, заходить беспрепятственно в гримёрные солистов (её все знали и очень хорошо принимали), также артистов балета, которые в свою очередь возмущались, почему она с такими ножками, фигуркой не занимается балетом, а она объясняла, оправдываясь, что мама не хочет, чтобы её дочь занималась каторжным трудом. Они получали удовольствие, общаясь с самой искренностью и непосредственностью. Каждый так и норовил схватить её на руки, потискать, ведь, она, в отличие от них худосочных (бедных, вечно голодных) была приятненькой наощупь, по-детски пухленькой. Артисты кордебалета подарили Инге старые пуанты, в знак их дружбы. Правда, они ей были велики, но ничего, она гордо разгуливала в них по закулисью, ощущая себя (в таком раннем возрасте), частью наследия, подаренного ей Богом и людьми. Она любила рассматривать декорации, подолгу проводила в бутафорных помещениях, пошивочном цехе, затем отправлялась к парикмахерам, здесь создавали парики, накладки, шиньоны, её волновал сам процесс. Здесь ей было интересно всё. Театр за кулисами для неё был олицетворением вечных истинных ценностей - борьбы добра со злом, каждодневного поиска этих истин, а стало быть, её стихией. И это не мудрено, по натуре она была победительницей, ей свойственна была помпезность праздника. В зале, когда шёл спектакль, тоже был праздник, но другой. Она с детства слушала спектакли не как ребёнок, у неё было своё видение, она знала музыкальный материал, мизансцены, включая все детали. Она вполне могла бы суфлировать.
  Напомню, что первая встреча с этим театром состоялась, когда Давид вернулся в Одессу, Инге тогда было три года, и они шли слушать оперу "Иоланта" П.И.Чайковского.
  А сейчас, они с мамой шли работать, и с этим были связаны совсем иные, не похожие на те, новые ощущения. За кулисами ни в чём не было завершённости, т.к. царила атмосфера поиска, в законченном виде всё было там, на сцене, а, здесь, постоянно, шёл творческий процесс. И это её пленяло.
  
  Проба пера.
  Однажды мама взяла её с собой на утреннюю репетицию. Точно не припомню, это был либо выходной, либо праздничный день, т.к. в театре шёл дневной спектакль-балет "Лебединое озеро" П.И.Чайковского. Инга послушала часть репетиции хора, осталась, вполне довольна. К слову будет сказано, здесь, именно, здесь проходили её первые творческие мастерские. Затем, в перерыве мама завела её в зал и посадила в ложе, чтобы она посмотрела балет, пока полностью закончится репетиция хора. Началось действие. Вначале Инга смотрела на сцену, но вскоре её внимание привлекло звучание самого оркестра, который находился немного ниже ложи, в которой она сидела. Оркестр полностью завладел её воображением. Вместо множества отличных друг от друга инструментов, девочка увидела и ощутила единый слаженный организм, в котором кипела, бушевала сама жизнь, во всех проявлениях. А разговаривал он со слушателями посредством музыкального языка. Оркестр увлёк Ингу и повёл за собой. В какой-то момент всё её существо слилось воедино с льющейся в зал музыкой, она поднялась на пуфик, выпрямила ноги в коленках, повернулась лицом к залу и начала дирижировать, одновременно подпевая, причём довольно громко. Сколько это длилось, уже никто не помнит, но это произвело ошеломляющее впечатление. Публика полностью сосредоточила своё внимание на Инге, а не на дирижёре, который находился за пультом. Билетёрша, стоявшая поблизости поторопилась извлечь поющую и дирижирующую Ингу из ложи и передать матери. Так удалось избежать неприятностей, но это и было началом её творческой карьеры. Именно в этот момент в ней проснулись, дремавшие доселе гены родного брата её дедушки по материнской линии. Если вы помните, именно он, единственный из всей семьи Лерман, служил капельмейстером. Вот так, интересно и избирательно, гены наших предков, дают о себе знать. С раннего детства у маленькой девочки определились приоритеты. Она любила оперную музыку, с жадностью, не свойственной ей, слушала опять и опять спектакли и в исполнении приезжих вокалистов и, с не меньшим интересом, штатных певцов. Инга была бесконечно благодарна матери, за эту уникальную возможность, - соприкоснуться с великим наследием. Инга и Эля гораздо больше времени проводили вместе. Так Эля, сама того не подозревая, приобщала дочку к оперному искусству, театральной атмосфере, и, безусловно, к музыке. Другое дело, что девочку не нужно было заставлять, принуждать, напротив, она сама стремилась и мечтала, как можно больше времени проводить в театре, она в нём наслаждалась и таким образом, росла и формировалась. Да и потом, когда оформили на прокат пианино и привезли его домой, она по три часа без перерыва могла заниматься, самостоятельно, без контроля и нажима. Сама, без указки, читала интересующую её музыкальную литературу, а художественную, вообще не переставая. В четвёртом классе у неё начался, в полном смысле слова, "запой". Она перечитала львиную долю мирового наследия, из всех имеющихся библиотек: своих соучеников, театральной, городских, ну и конечно, домашней. Тогда, самыми любимыми и почитаемыми ею писателями были: Юрий Герман, Стефан Цвейг и Куприн. С романом "Перекрёсток" Юрия Германа она, вообще, не расставалась, какой-то период, эта книга была настольной. Потом чуть-чуть её потеснила, "Дорогой мой человек". Она преклонялась перед писательским и человеческим даром Германа. А у Цвейга, она по несколько раз перечитала всё, но больше всего любила "Письмо незнакомки". У Куприна, её любимым произведением, всегда оставался "Гранатовый браслет". Можете себе представить, девочке всего одиннадцать лет. Самое занятное в этой истории то, что родители знали и, никогда, не запрещали, напротив, она рассказывала им, делилась впечатлением, они обсуждали, если было нужно, объясняли ей определённые моменты, но не акцентировали внимания на тех эпизодах, которые ей, в её возрасте сложно было понять до конца. До поры, до времени, родители мягко, корректно обходили эти места. Они не торопили время, ожидая, когда она повзрослеет. Они считали, что всему своё время. И не ошиблись. У них не было причин для волнения, т.к. они видели, как развивается их дочь. Душой, она ещё долго оставалась ребёнком, чистым, наивным. При обсуждении какого-либо произведения, она чётко излагала им свои мысли, чувства, от прочитанного ею произведения. Она любила делиться. Однажды, обсуждая с Верой, недавно, перечитанный роман Чернышевского "Что делать?", она вдруг так поспорила, что не могла остановиться. Инга, со свойственной ей страстностью, изо всех сил пыталась что-то доказать Вере, в конце концов, оказавшись в тупике, она расхохоталась и они ещё долго смеялись. Это был хороший, домашний ребёнок, да и такие в этой семье были отношения. А объединяла их всех: любовь друг к другу и музыка.
  Поэтому, Эле с Ингой и с домашними было легко и комфортно, в отношении её профессиональных дел у неё были единомышленники. В силу выше перечисленных причин, у них были общие темы для бесед, просто общения. А ведь это уже счастье.
  Между прочим, общение на музыкальной почве очень сблизило Элю с Ингой. В глубине души девочка гордилась своей мамой и тем, что Эля работала в таком заповедном месте. На определённый период, Эле даже удалось перехватить пальму первенства у Давида.
  
  Впечатления на всю жизнь.
  В восьмилетнем возрасте в жизни Инги произошло знаменательное событие. Дело было так.
  В Одессу, в оперный театр на гастроли приехала знаменитая румынская певица - Елена Черней. У себя на родине, да и в Европе она была в зените славы. С её участием в оперном театре были запланированы два спектакля: "Кармен" Ж. Бизе, где она исполняла заглавную партию цыганки Кармен, и "Аида" Д. Верди, где она исполняла партию Амнерис, дочери Фараона. Справедливости ради лишь уточню, что певицы, обладающие редким голосом, - меццо-сопрано, как правило, желая в полной мере показать свои вокальные возможности, привозят именно эти партии, так принято. И на сей раз, не было исключения. Елена Черней, была бесподобной певицей, актрисой, но ко всему, она от природы была потрясающе красивой яркой женщиной. Смотреть на неё было одно удовольствие. Спектакли с её участием прошли с большущим успехом, при переполненном зале. Аншлаги, аншлаги... Публика устроила ей незабываемый приём. Инга, без передышки, отстояла все спектакли в кулисах, она не сводила глаз с того грандиозного действа, которое происходило на сцене. Её уговаривали сесть где-нибудь в уголочке, или побыть в гримёрной, перекусить, отдохнуть. Рабочие сцены, да и обслуживающий персонал не церемонились и в процессе работы не обращали внимания на то, что Инга маленькая девочка, давали ей разные поручения: подержать или поднести что-то тяжёлое, да и просто толкали. Помочь она никогда не отказывалась, правда далеко не всё ей было под силу. Но ничего, зато она была рядом с ними, с творцами. Так она простояла на ногах все спектакли за кулисами и в зал не выходила, хотела внимать каждый жест, каждый взгляд, каждый штрих, нюанс, ноту... всё, что делала на сцене Елена Черней. И это действительно были мгновения счастья, - на её глазах создавался шедевр. В полной мере оценить всё увиденное и услышанное в её возрасте было слишком сложно, можно сказать, невозможно, но окончательно "заболеть" всем этим и запомнить на всю оставшуюся жизнь, было вполне реально, что вобщем-то и произошло. А на последнем спектакле случился очень интересный, не менее, запоминающийся казус.
  Шла опера "Кармен", второй акт. По сюжету главный герой - Хозе - вернулся из тюрьмы, в которую он попал из-за Кармен, у них долгожданная встреча. На сцене любовный дуэт, в конце которого Кармен, (Елена Черней) буквально, распластывается на длинном столе перед Хозе, якобы, в любовной неге, для большей достоверности. Это было эффектно, убедительно и к месту, учитывая, что по сюжету она цыганка. Встреча после долгой разлуки, тем более, происходит не где-нибудь, а в таверне. И, как назло, на этой блестящей кульминации всей мизансцены певец, исполняющий партию Хозе, пускает "петуха". Можете себе представить? По окончанию действия, он с трудом перенёс шквал бурных оваций адресованных Елене Черней, буквально, ласточкой влетел за кулисы, и первое что он услышал, было:
  - Ну, как же так, что же Вы испортили такую мизансцену, такой дуэт?
  Но по всей вероятности у него такие казусы уже случались, просто в театре он был новичком, может быть поэтому, никто этого не ожидал. Но тенор, есть тенор. Надо отдать ему должное, он не растерялся и ответил:
  - Я, конечно, очень извиняюсь, но, когда такая женщина ложится перед вами, не то, чтобы взять верхнее си бемоль, рта открыть невозможно. Кто же знал, что она выкинет такой финт? Вы могли такое предвидеть?
  И сам себе ответил:
  - Я нет.
  А в завершении праздника, Инге представился удивительный случай пообщаться с примадонной наедине, они оказались в одной ванной комнате, естественно совершенно случайно. Эля купала Ингу и в этот момент вошла Елена Черней. Она оказалась очень скромным, доступным в общении человеком, без всяких налётов славы и "звёздности". Они общались на равных, непринуждённо. У Инги, ещё совсем маленькой девочки, запечатлелась в памяти нагая Елена Черней. Она была просто точённая, ни единой косточки, налитое тело, потрясающе красивые, можно сказать, скульптурные формы. Ну просто богиня, сама совершенство. Создатель и родители хорошо потрудились над ней. К тому же, она выглядела очень молодо. По-видимому, время не успело ещё оставить свой оттиск. Кстати на сцене, особенно в роли Амнерис, она была местами обнажена, если можно так сказать, по тем временам. Но всё же, это производило сильное впечатление. Думаю, что её запомнили многие, ибо, когда она вновь приехала в Одессу, только уже спустя восемь лет, (в возрасте сорока восьми лет) на всех её спектаклях опять были аншлаги. Такое впечатление она произвела на одесскую, довольно-таки разборчивую публику по тем временам. Безусловно, внешне она изменилась и уже не обнажала формы, но несведущий зритель не понял этого. У неё так искусстно был сделан костюм, вместо обнажённого тела была очень аккуратно вшита вставка по цвету, имитирующая нагое тело, плюс грим. И представьте, производило должное впечатление. Из зала она выглядела бесподобно, а голос звучал по-прежнему прекрасно. Инге тогда исполнилось шестнадцать лет. Вторая встреча с Еленой Черней вылилась в литературное сочинение, посвящённое этой блистательной певице - кумиру нескольких поколений. Сочинение было отмечено, куда-то послано, но Инга этим не интересовалась. В её памяти остались самые тёплые воспоминания от встречи с этой женщиной. Таков был результат, и это было главным.
  Надо сказать, в этой семье умели ценить истинную красоту. У Эли была близкая подруга - Регина, с которой она дружила ещё с молодости. Именно таких красавиц, облачённых в царственные наряды, воплощали в своих полотнах великие живописцы. Регина не просто обладала редкой внешностью. В этой женщине легко просматривались стиль, характер, присущие именно ей, они прекрасно сочетались с её внешностью. В том, как она сидела, ходила, поправляла на руке браслет, было столько достоинства, грации, столько женственности, что невольно притягивало к ней внимание и вызывало интерес у окружающих. По складу характера она была мягкой, всегда деликатной. Кстати, Регина и Эля внешне были похожи и, духовно очень близки. Но судьба не была благосклонна к Регине, её жизнь оборвётся трагически. Эта утрата по сегодняшний день бередит сердца тех, кто её знал и любил. Она заслужила, чтобы память о ней не была предана забвению.
  
  Теперь, дорогой друг, перевернём страничку и вернёмся немного назад.
  
  Начало музыкальных занятий.
  Как-то раз Эля взяла Ингу с собой на утреннюю репетицию. Когда они вошли в класс, все обрадовались, Элины сотрудницы очень хорошо относились к Инге. Началась репетиция. После распевки, главный хормейстер - проф. Загольский, проверил каждую партию, а затем начал соединять, один отрывок за другим. Поскольку разучивали новое произведение, хормейстер останавливал, делал замечания, поправлял, объяснял, ну, в общем, шла обычная рутинная работа. Концертмейстер хора совсем неожиданно заметила, что Инга дирижирует ножкой, причём так точно, что её движения совпадают с жестами проф. Загольского. Она одним глазом, как бы незаметно стала наблюдать за Ингой и увидела, что ручкой девочка тихонечко отбивала ритмический рисунок, исполняемого произведения. Затем она немного наклонила голову, сделав вид, что она что-то ищет на инструменте. И услышала (благо Инга сидела недалеко), как девочка, не зная музыкального материала, не зная слов, вообще не понимая о чём идёт речь, воспроизводила голосом партии одну за другой, переходя в нужный регистр, который на тот момент был доступен её детскому диапазону. Надежда Терентьевна (она же концертмейстер хора оперного театра) по-хорошему была поражена, так чисто Инга интонировала невероятно сложные отрывки серьёзнейшего произведения. Разучивали хоры из оперы, которую готовили к постановке. Артисты хора не всегда точно и правильно с первого раза могли повторить то, что хормейстер требовал, а Инга тут же, особо не раздумывая, воспроизводила в точности. В перерыве Надежда Терентьевна подозвала Элю и, тараторя, держа в зубах сигарету, выпалила:
  - Эльвира, послушай! У тебя самородок, ты знаешь об этом?
  Эля выглядела растерянно. Она не очень понимала, о чём, собственно, идёт речь.
  "Инга - девочка спокойная, застенчивая, никому и никогда не причиняла хлопот, разве что тот случай на спектакле, ну что ж, бывает, она ещё ребёнок, да и меня тогда рядом не было, а сейчас она всё время на глазах, что хочет сказать Надежда Терентьевна? Непонятно"
  Так рассуждала Эля, глядя то на Ингу, то на концертмейстера.
  А та не унималась и развивала свою мысль.
  - Неужели ты сама не замечала? Ты же мать!
  И она сделала акцент на последнем слове. А между слов прозвучало:
  - Раз мать, стало быть, обязана заниматься своим ребенком и знать о нём всё, чтобы своевременно помочь либо предостеречь.
  Так сложилось, что у Надежды Терентьевны своих детей не было, жила она с сестрой и всю свою жизнь посвятила только работе. У неё был хриплый голос, она много курила. Те, кто её окружал, отмечали, что у неё был мужской склад ума, в её комнате над кроватью висел портрет юного Анатолия Карпова, она тщательнейшим образом отслеживала его восхождение в мире шахматных баталий. Порой она бывала резковата, но человеком была хорошим, чутким, хотя без сантиментов.
  Она пристально смотрела на Элю (не понимая, почему та молчит) и, не дождавшись ответа, продолжила мысль.
  - Ты что же совсем отупела или, действительно, не понимаешь, что я тебе говорю. Девочку надо учить музыке, и начать как можно скорее, она у тебя очень музыкальная и очень способная. Не могу сказать, что именно из неё получится, но толк определённо будет. Такой сложнейший материал на ходу схватила. Я с вами бьюсь, бьюсь и толку не видать, а она, малышка, в момент всё схватила. В общем, я тебе сказала, а ты поступай, как знаешь. Девчушка, то что надо, умница. До чего ж люблю одарённых детей, просто обожаю.
  Закончился перерыв и разговор прервался сам по себе. Эля сидела и думала. Она пыталась осмыслить только что услышанное. Надежда Терентьевна по натуре своей была суховата и отнюдь не была щедрой на комплименты. Надо сказать, её слова озадачили Элю и запали в душу.
  "Надежда Терентьевна опытный музыкант, зря говорить не будет. Значит надо Ингушку оформить на занятия музыки".
  И она нашла, сравнительно недалеко, клуб, где дети занимались по классу фортепиано. Но через пару недель, учительница объяснила Эле, что Инга продвигается очень быстро, что её надо отдать к более опытному педагогу. Дала адрес и сказала, к кому обратиться. К тому же очень советовала подумать об инструменте, ведь дома (в то время) пианино не было.
  Преподаватель, к которому определили Ингу, действительно была асом в области музыкальной педагогики, в частности, преподавания игры на фортепиано. Она взяла Ингу в свой класс и была ею очень довольна. К тому же, в этой школе, дети изучали целый ряд таких необходимых предметов, как теория музыки, сольфеджио, музыкальная литература. Не было ансамбля и не было занятий по хоровому пению. А Инга любила петь, и уже в детстве у неё вырисовывался прекрасный голосок. Дома она замечательно пела соло (когда оставалась одна), но на людях не могла. Её застенчивость ей очень мешала, буквально сковывала её, и она не могла извлечь из себя не то, чтобы певческие звуки, просто слова молвить. Надо сказать, это доставляло ей немалые страдания, на самом деле она знала, чувствовала, что ей дано многое, но ничего не могла поделать, по крайней мере, тогда. Именно поэтому, она любила петь дуэтом, в ансамбле, тем более хором. Позднее, занимаясь профессионально, она честно и с огромным удовольствием выполняла все указания, сделанные композитором в партитуре, ну и, безусловно, хормейстера, при этом чувствовала себя полностью раскрепощенной. Но таких занятий в этой школе не было, поэтому она занималась по классу фортепиано и посещала остальные предметы. О покупке пианино и речь не шла, родителям это мероприятие было не по средствам. А выход всё же был найден. Инга после школы бежала домой, оставляла портфель с учебниками, брала ноты и спускалась во двор, где с левой стороны их парадной находился "чёрный" вход детского сада, который она посещала до школы. Дежурная нянечка отпирала ключом зал, где стоял инструмент, впускала туда Ингу, опять запирала на ключ (правда, непонятно для чего) и отпирала, когда Инга заканчивала заниматься, после этого девочка проделывала тот же путь: переходила из одного парадного в другой, и поднималась домой. Этим временем, наступал вечер, день шёл к своему завершению.
  Лишь после этого ей предстояло выполнение домашнего задания, заданного накануне в школе. Ела она по-прежнему плохо, да и выбора большого у неё не было. Что-нибудь в сухомятку, пообедать не было никакой возможности, т.к. разогреть что-либо она не могла, ей не разрешали включать керогаз, это было опасно. Других подручных средств тогда не было. У неё практически не оставалось свободного времени для игр, разве что в выходные, праздничные дни и на каникулах. Ещё, когда болела.
  Наравне с шедеврами оперной музыки, она с удовольствием слушала и инструментальную классическую музыку. В русской музыке Инга выделяла произведения своего любимого Петра Ильича Чайковского. В зарубежной - бессмертные творения великого Джузеппе Верди. У неё в комнате на пианино стоял портрет П.И.Чайковского, а над кроватью висела фотография, вырезанная из журнала, с видом театра "Ла Скала". Джузеппе Верди она просто боготворила, без его музыки не мыслила и не представляла своего существования. И эти пристрастия прошли с ней через всю жизнь и остались незыблемыми. Это не значит, что она не получала истинного наслаждения от соприкосновения с шедеврами других композиторов и не почитала их, вовсе нет. Музыка с раннего детства была её сущностью, содержанием и смыслом жизни. Она ею жила и уже спустя годы, в самые страшные, невыносимые периоды, именно её величество Музыка, возвращала её к жизни, и заставляла творить.
  И в этом бессмертие великого наследия, оставленного нам гениями музыки. Огромная благодарность им за это и нижайший поклон.
  
  Бессеребренник.
   Сейчас мы опять перелистнём несколько страничек назад, я обещала кое-что разъяснить.
  Этот случай поможет вам глубже понять натуру Давида - главного героя книги. Вы откроете в нём новые, редкие черты, к величайшему сожалению, утраченные и забытые в наши дни. Я умышленно, тем более заранее, не буду давать никаких оценок, всё ниже описанное, оставляю на ваш суд. Одно могу от себя добавить, случай неординарный, но какой шанс он дал человеку, готовому, в любой момент, пожертвовать собственными благами, тяжело заработанными и полученными однажды. Люди, способные совершать подобные поступки, не раздумывая отдадут свою единственную жизнь ради и во имя других.
  Дело было летом, накануне учебного года. В том же доме, только в другой парадной освободилась квартира, по метражу такая же, чуть больше той однокомнатной, где жили Давид с семьёй. Только там были три крошечные комнатки, в которых и мебель толком не поместилась бы, но если две соединить в одну, то ещё может быть. Квартира находилась на третьем этаже. Попасть в квартиру можно было с двух сторон, т.е. из разных парадных:
  1.- просторная светлая, с мраморной лестницей и витражами; 2.- затемнённый флигель с винтовой лестницей. Выше я уже писала, что дом этот некогда принадлежал графу, а следовательно, в нём были красивые, богатые парадные для господ и флигеля для прислуги. Так вот. С одной стороны, - вход в квартиру шёл через светлую парадную с мраморной лестницей. Там же был ещё один выход, прямо на улицу, минуя двор. Со второй, - затемнённый флигелёк с чердаком и винтовой лестницей (вход со двора). Вход с парадной лестницы вёл непосредственно в коммунальную квартиру, в которой проживало пять семей, где (как я писала выше), кроме одного крана с раковиной в кухне и туалета, находящегося прямо напротив входной двери квартиры Давида, ничего не было. Но, когда Давиду предложили эту квартиру, ему объяснили и показали, что есть возможность обеспечить все необходимые удобства, причём, совершенно изолированные. Дело в том, что квартира была сквозной, напрямую из подсобных помещений (из флигеля) без особого труда можно было попасть в покои господ и таким же образом вернуться назад. Всё же дом графский, поэтому и было предусмотрено. Дверь одной из комнат выходила на лестничную площадку одного из флигелей, где находились большие подсобные помещения, с выходом на балкон. Именно там, в своё время готовили пищу, стирали, гладили бельё, купались, а престарелых, немощных господ вывозили в кресле на балкон дышать воздухом. В пользование Давида и его семьи, передавались эти площади, с расчётом, что таким образом его как-бы обеспечивают: отдельной кухней, ванной комнатой, кладовой и балконом. Всё это предстояло сделать, однако это были отдельные помещения, которые ни коем образом, не сопрягались с соседями. Это подкупило. Давид согласился, семья перенесла вещи. А с началом учебного года, занялись капитальным ремонтом. Работы было море.
  Когда работа шла полным ходом, совершенно случайно Давид узнал, что рядом, во флигеле живёт семья: вдова офицера с сынишкой. Мальчик инвалид детства, сам не передвигается, только в коляске. Живут они в одной комнате, без балкона. При всём желании, мать не в состоянии вывозить сына на прогулки, т.к. нет никакой возможности свозить и даже сносить коляску по винтовой лестнице. В силу этих причин мальчик лишён свежего воздуха и его общее состояние ухудшается.
  Жаль, что камера не зафиксировала Давида в этот момент. Главное, что он недолго думал, можно сказать не думал вообще.
  Дорогой мой читатель! У меня к Вам одна просьба, - пожалуйста, не делайте скоропалительных выводов о Давиде, он не был глупым и бесхозяйственным, да и безрассудным тоже не был. Просто желание отдавать слишком сильно сидело в нём. Кроме того, не протянуть руку помощи он не мог. Вы скажете:
  "Но, в данном, конкретном случае, его об этом никто не просил!"
  А я вам отвечу:
  - А кто бы тогда помог этим людям?
  На одном дыхании он осилил нужное расстояние и оказался у дверей офицерской вдовы. В двух словах он представился, вкратце объяснил суть дела и закончил на том, что отдаёт ей и сыну все эти помещения, вместе с балконом, чтобы мальчику было привольно передвигаться по квартире и ежедневно, в любую погоду он мог дышать свежим воздухом. Женщина была настолько потрясена и одновременно обрадована, что какое-то время не смогла проронить ни звука. Затем, опомнясь, немного придя в себя, спросила:
  - Вы обсудили этот вопрос с Вашей супругой, с Вашей дочуркой? Они согласны?
  Женщина с трудом говорила, голос её дрожал, а глаза были полны слёз.
  - Вы только, пожалуйста, ни о чём не беспокойтесь, - сказал Давид, - вопрос решённый, уверен, что моя дочурка,...- тут он на мгновение остановился, а затем продолжил:
  - Как это Вы хорошо сказали,... с любовью (в этот момент он улыбнулся и весь его характер, вся суть его нежной души, отразилась на лице, столько было света, тепла в этом человеке), моя дочурка поймёт меня и уверен, поймёт правильно. Она у меня, хоть и маленькая, а всё же большая умница.
  Наблюдая, как он это сказал, было видно, что он гордится своей дочкой.
  - Кстати, Вы с ней знакомы?
  И, не дождавшись ответа, добавил:
  - Ещё познакомитесь, она к вам в гости приходить будет, играть с Вашим мальчиком, чтобы ему не было скучно. Ему с ней будет интересно, она у нас действительно хорошая девочка, только застенчивая очень, но бесконечно добрый человечек. Поверьте, - я так говорю не потому, что она моя дочь, так оно и есть на самом деле. Это правда.
  - Я Вам верю, - как-то сразу, торопясь, сказала женщина и добавила, - у такого отца...
  В этот момент, Давид осторожно прикоснулся к руке женщины, как бы останавливая её (он не привык, да и не любил, чтобы его хвалили):
  - Не надо, всё в порядке. Завтра сходим в исполком и переоформим на Вас.
  - Вы даже не знаете, что Вы для нас сделали, в особенности для моего мальчика, - волнуясь, проговорила женщина. В этот момент, её голос зазвучал очень звонко.
  - Это Господь нам Вас послал, - продолжала она. Мы недавно живём в этом доме, переехали со старой квартиры, знаете, воспоминания замучили. Теперь, я понимаю, что мы не случайно попали в этот дом. Здесь наше спасение. Я даже и не знаю, как мне Вас благодарить. Вы знаете, родственники далеко не всегда способны на такие поступки, а я Вас вижу в первый раз. Это просто чудо какое-то... Господь услышал мою мольбу.
  И она заплакала.
  - Ну, это совсем ни на что не похоже, я пришёл Вас обрадовать, а получилось,... ну что же Вы? Дайте мне слово, что успокоитесь.
  - Да, да, конечно, это я от счастья, - вытирая платком глаза, она продолжала:
  - Вы даже не знаете, что Вы для нас сделали..., - рефреном повторила она.
  - Мне пора. Всего хорошего. Будьте здоровы.
  Затем Давид наклонился к мальчику, (который был невольным свидетелем всего разговора) протянул ему свою крепкую руку и серьёзно сказал:
   - Помогай маме, малыш, и не скисай, вот увидишь, всё будет хорошо, ты живёшь среди людей, а среди них много хороших, будем бороться, ты же будущий мужчина, солдат, защитник. Будь умницей.
  Мальчик смотрел на Давида восхищёнными, широко открытыми глазами, не отрываясь, по всей вероятности таких слов ему никто не говорил, а ему было очень важно услышать их, тем более от военного, пусть в отставке, в данном случае эта деталь, не играла никакой роли.
  Направляясь к выходу, Давид обратился к женщине:
  - Если Вам будет что-нибудь нужно, не стесняйтесь, пожалуйста, теперь Вы знаете мой адрес. Мы соседи.
  И он ласково, как-то по-детски, улыбнулся.
  Идя домой, он понимал, что предстоит нелицеприятный разговор с женой. Он понимал, что бы она ни сказала, она права, поэтому мысленно взывал к её лучшим чувствам. Одно он знал абсолютно точно, - поворота назад нет и быть не может, стало быть, им опять предстоит жить с чужими людьми. А это, мягко говоря, не всегда комфортно и приятно, значит надо хорошо подумать, как в коммунальной квартире создать минимальные условия для жизни. Так они и прожили в этой квартире почти тридцать лет, можно сказать, лучшие годы своей жизни. Судя по всему, это обстоятельство не продлило дни и годы Давида и других членов семьи тоже.
  
  Сын; возвращение к корням.
  Отдельную главу хотелось бы посвятить женщине, которая подарила миру нашего героя, т.е. его маме. Дело в том, что двумя годами раньше, а именно 28 сентября 1958 года, на ул. Мясоедовской, в Вериной квартире умерла мама Давида. Она умерла от старости, ей было 82 года. Для него это была потеря. Говорят, - взрослые легко обходятся без родителей. Ничего подобного. У Мамы Давида был мужской, бескомпромиссный характер, и, всё же, она была последним близким (по крови) человеком, который любил его всей душой, всем сердцем. Он даже внешне, как две капли воды, был похож на неё. Все предыдущие годы, пока Давид отсутствовал она как-то держалась, затем слегла и уже не вставала. Ей суждено было пережить своего мужа и двоих детей. В начале Вера смотрела за ней, а когда сама заболела, Катя забрала Веру к себе и Давид ухаживал за матерью сам. Он каждый день вместе с Ингой приходил туда. Они шли во второй двор, где был единственный кран с водой, вёдрами Давид приносил нужное количество воды, затем грел её и купал мать. Каждый день он менял ей бельё и осуществлял нужный уход. Помочь некому было. К тому времени, от тяжёлой гипертонии, затем инсульта, (будучи молодой) умерла его родная сестра - Фаня, а младший брат, (если вы помните) ещё в детстве погиб в результате несчастного случая. Эля в промежутке (между утренней репетицией и вечерним спектаклем) занималась домашними делами.
  При первой же возможности он оставался с матерью на ночь, пытаясь максимально продлить её дни, но она угасала на глазах. Он старался изо всех сил, но от него мало что зависело. Так он выполнил свой сыновний долг, хотя бы в конце её жизни. Что поделаешь, такая у него была служба. Он вынужден был находиться вдалеке от матери. Но он ни при каких обстоятельствах не забывал её. А кого он забывал? Примером может служить один случай, который произошёл во время войны.
  
  Долг превыше всего.
  Совершенно случайно, к ним в эвакогоспиталь поступил раненый, с которым Давид был знаком до войны. От него Давид и узнал, что его мама и сестра с детьми были эвакуированы куда-то под городом Фрунзе. Очевидец рассказал Давиду, что его родные испытывают большую нужду, в первую очередь в продуктах питания, там голод. Услышав это Давид максимально урезает приём пищи, и из своего офицерского пайка собирает посылочку, пытается передать родным, но не с кем. Тогда он решается на крайность. Война, что поделаешь. Он дожидается момента, когда их поезд (с эвакогоспиталем) по расписанию должен проследовать в нужном ему направлении, по карте рассчитывает место, время и решается на отчаянный поступок. Предварительно проверив состояние больных, предупредив коллег, он ночью спрыгивает с поезда, вместе с сэкономленными на своём желудке продуктами. Пробирается лесами к искомому пункту. Он бежал с нечеловеческой скоростью, рискуя быть разорванным дикими животными, провалиться куда-нибудь, да просто быть убитым, но желание помочь было намного сильнее, и он не думал о том, что может случиться. Всю ночь он пробирался,...когда на утро нашёл нужную деревню, а затем хату, он обратил внимание, что там всё наглухо заперто. Он неистово стал стучать в дверь, но никто так и не открывал, тогда он начал звать мать, и только после этого ему открыли, не поверив своим глазам.
  Давид был весь в крови: лицо, руки, изорванная одежда. Ведь он бежал долго, пробираясь сквозь дикие заросли, превозмогая боль, пот, усталость. Тело не слушалось, он задыхался, но продолжал бежать. И дошёл.
  Мать, сестра не верили своим глазам. Но Давид не мог даже дух перевести, он должен был успеть к поезду (который стоял на стоянке) к определённому часу, пока тот не отправился дальше по намеченному маршруту. Он знал, - если опоздает, его ждёт трибунал!
  С другой стороны - он был уверен, что своим поступком клятвы не нарушил, не изменил кодексу чести, ибо оставил вместо себя замену. Он никого не обделил, спасая самых близких людей, от неминуемой голодной смерти. Он, просто не мог поступить иначе, поэтому так рисковал. Мать трудно было узнать, перед ним стоял один скелет, держась за стенку. Он, чтобы не волновать родных, ничего толком не объясняя, передал вещевой мешок с продуктами и отправился дальше. Добирался он тяжело, но успел. Когда же, наконец, он предстал на глаза сослуживцев, то своим видом ввёл их в шоковое состояние, а поделившись всеми подробностями, вверг в состояние глубокого уныния.
  Этот шлейф, называемый чувством долга, не давал ему покоя всю жизнь. Но он преданно и беззаветно служил людям, не ощущая себя ущербным, напротив, если ему удавалось для кого-то что-либо важное нужное сделать, он был вполне счастлив и доволен.
  Когда же он добрался до купе и стал снимать изорванные вещи, то обнаружил на теле множественные ссадины, кровоподтёки и рваные раны.
  
  Перед уходом.
  Буквально, перед своим уходом в мир иной, мать подозвала Давида, и у них состоялся последний, прощальный разговор.
  - Додик, все эти годы, пока ты был в армии, я ничего тебе не говорила - шёпотом процедила она очень медленно, останавливаясь практически, на каждом слове.
  Мать Давида была полуграмотной женщиной. Она в полном объёме выполняла свои обязанности по дому, чем ограничивалась вся её жизнь.
  Напомню, дорогой мой читатель, что в старые времена, от жены, матери больше ничего и не требовалось. Девочек воспитывали именно в таком духе. Но она даже представления не имела, какой опасности постоянно подвергался её сын. Что пришлось вынести ему, через какие испытания пройти, чем пожертвовать,... но никогда не изменить себе, нравственным ценностям, а значит ей, отцу и тому воспитанию, которое они ему дали. Ей было чем гордиться, но Давид в силу своей природной скромности не рассказывал ей, т.к. не привык хвастать.
  - Мама, тебе сейчас не нужно волноваться. Я же здесь, рядом. Если тебе что-нибудь нужно, скажи, я всё для тебя сделаю. Обещаю. Ты же меня знаешь.
  - Сейчас мне уже ничего не нужно, - хрипя, пробормотала мама Давида.
  Она остановилась... и добавила.
  - Только одно.
  - Да, да, мама, я тебя внимательно слушаю. Говори.
  - Прошу тебя, когда меня не станет, - поставь свечи, пойди в синагогу, и помолись. Когда ты был маленьким мальчиком, ты молился вместе с нами, соблюдал что нужно, а потом перестал. Это плохо, очень плохо, Он не простит...- при этом, она попыталась приподнять глаза наверх, как бы взывая к кому-то.
  Мать Давида была очень набожной женщиной.
  Она сделала глубокий вдох и остановилась. Глядя на неё, было видно, как все мышцы её лица напряжены, этот разговор стоил ей большого труда. Она совершала над собой огромное усилие, всем своим иссохшим телом, мощами, давая единственному, горячо любимому (чудом уцелевшему) сыну, последний наказ.
  - Вспомни, чему мы тебя учили, и продолжай, продолжай. Никого не забывай, забудешь, - обидишь. А этого делать нельзя. Прошу тебя. Он не простит...Раньше, пока я была на ногах, я всё выполняла и за себя, и за тебя тоже. Сейчас, когда меня не станет, ты обязан это делать, - это твой долг. Помни! Ходи на кладбище и никого не забывай. Никого. Больше некому. Помни это. Слышишь?
  - Да, мама, я слышу, я всё понял. Не волнуйся, пожалуйста. Очень тебя прошу.
  И он склонился над ней. Прикоснувшись к руке матери, он почувствовал холод, леденящий душу. Давид прикрыл своей рукой её ладонь, надеясь согреть.
  - Не забывай про субботу, молись и...будь добр к людям, не забывай делиться, вспомни, чему я тебя учила. Живи достойно.
  Она опять перевела дух и что-то добавила, но так тихо, что трудно было расслышать.
  В какой-то момент Давид подумал, что она бредит, но ошибся, по всей вероятности, воспоминания в её угасающем мозге наплывали эпизодами и менялись стремительно. Далее Давид услышал обрывки фразы, из услышанного он сделал вывод, что мать кое-что вспомнила, а именно, её память воспроизвела пасхальную трапезу.
  - Не забудь, мацу, мацу,... наше избавление. - И опомнившись:
  - Ты сделаешь это?
  - Да.
  - Обе-ща-ешь? - на выдохе, разбивая слово, вымолвила она.
  - Слово чести. Всё буду делать, как надо, не волнуйся и будь спокойна.
  - Бла-го-слови тебя Господь!
  - Ни о чём не волнуйся, - сказал Давид и повторил, как заклинание:
  - Всё выполню, слово офицера. Обещаю, ты меня знаешь.
  На самом деле, мать Давида на русском языке разговаривала тяжело, с ошибками, поэтому для большей ясности и достоверности этот диалог выписан в переводе с идиш.
  Давид выполнил всё, что пообещал матери, никогда никого не забывал: ни мёртвых, ни живых, воздавая по заслугам всем. Жил для других, не думая и не заботясь о своих, собственных интересах. И помогал, помогал, всегда, как и полагается верующему, безвозмездно.
  Он действительно считал своим долгом придерживаться традиций, которые впитал с младенчества, соблюдая всё, тем более, что прекрасно владел ивритом, идиш, так что, не испытывал никаких трудностей, читая и молясь на языке оригинала. Он полностью вернулся к своим истокам, к своим корням. В синагоге у него было своё место, его там любили и очень уважали. Это придавало силы.
  К сожалению, его жена - Эля, далека была от этого. Она всегда была частью богемы и имела право на свободу слова, свободу действий, даже если это не соответствовало его взглядам. Какой же нужно было обладать утончённой, миролюбивой, всё понимающей душой, чтобы никогда и ни о чём не попросить её, ни на чём не настаивать. К примеру, сходить с ним в праздник в синагогу, или дома, к его приходу зажечь свечи (по традиции в еврейских семьях женщина зажигает свечи), ну и многое другое, что подобает делать женщине, - хранительнице очага. По всей вероятности, редкие, считанные люди способны на подобное отношение: так любить, так отказывать себе, причём, в чрезвычайно важных вопросах. Это талант души. И это дар божий. Больше добавить нечего и так всё предельно ясно. Но, справедливости ради, добавлю, в то время, из Элиных ровесниц редко кто соблюдал традиции. Так что и её особо винить нельзя, она не была приучена к такому образу жизни. Вера сама придерживалась, в меру сил выполняла что нужно, а Элю не принуждала. Ведь такой образ жизни требовал немалых ограничений. Учитывая специфику Элиной работы, тем более в то время, ей было сложно соблюдать всё, как положено. Да и Вера, которая в 1921 году потеряла своего первенца, а в период отечественной войны, - мужа и второго сына, дала Эле полную свободу действий. Давид всё понимал, поэтому ни на чём не настаивал.
  Что же касалось дочери, то он не считал себя вправе загружать её детскую головку, информацией, отличной от той, которую она получала в школе.
  "Всему своё время. Вырастет, разберётся", - рассуждал Давид
  А пока, они праздновали все советские праздники, новый год и в обязательном порядке, самый главный, самый дорогой праздник - 9-ое мая - ДЕНЬ ПОБЕДЫ!
  В этот день он поднимался с рассветом, купался, брился, душился, причёсывался, надевал выходной костюм со всеми наградами, бежал за цветами и отправлялся в парк им. Шевченко на аллею Славы, чтобы поклониться павшим и возложить цветы. На обратном пути он покупал тюльпаны, сирень. Затем возвращался домой. Он ставил цветы в вазу, мысленно поминая тех, кто пал смертью храбрых за пределами Одессы, на тех полях сражений, где воевал он и его товарищи-сослуживцы. В этот день его душа и ликовала, и рыдала. А в 17:50 (без десяти минут шесть), по телевидению, из Москвы - столицы СССР - страны победительницы, показывали Александровский парк, и шла "Минута молчания". Вся семья, как по струночке, вытягивалась перед телевизором, отдавая дань павшим. По-другому и быть не могло, невиданные потери понесла эта семья. Особенно тяжелым этот день был для Веры. Её глаза не просыхали. Она, в силу своего безропотного характера, тихо страдала, без сна, без пищи, даже без воды. На неё смотреть не было никаких сил, а успокаивать просто глупо. Такой это был день, такой великий праздник! Так и хочется произнести:
  "Никто не забыт, ничто не забыто!" Вечная память павшим! Слава героям!
  Инга, с раннего детства, слушала рассказы отца, бабушки, мамы о том, что же такое, на самом деле, фашизм. Как от него пострадала её Родина, всё мировое сообщество, сколько несчастья, потерь, горя принёс этот страшный, лютый враг, ни в чём не повинным людям, в том числе её родным и самым близким. Она впитала в себя трогательное отношение к этому великому Дню Победы и глубочайшее уважение к героям-победителям, среди которых был её отец, а среди павших: её дедушка, родной дядя, ближайшие родственники и многие другие, которых не пощадила эта "мясорубка". Инга через всю жизнь пронесла чувство глубокой благодарности к этим людям и, спустя много лет, даже за пределами Советского Союза, в День Победы, она зажигала свечи, отдавая дань памяти живым, и мёртвым, как её отец. А в последствии, такое же трепетное отношение передала по наследству и своей дочери, постоянно повторяя:
  "Не совершили бы они свой подвиг, не спасли бы весь мир от чумы, не было бы и нас. Помни это".
  Вот что такое воспитание.
  
  Семейные радости.
  Не могу не написать о том, как проходили семейные торжества в этой семье. Думаю, эта деталь тоже внесёт во многое ясность. Начну с того, что в основном праздновали события, напрямую связанные с дочерью и, непосредственно, происходящие в её жизни.
  Так, например. В третьем классе Ингу принимали в пионеры. Девочка была рада и воспринимала это событие, как очень важное, поэтому готовилась к нему, учила клятву, а форма, выстиранная и выглаженная, загодя ждала её. В этот день всё сияло на ней. Эля красиво причёсывала дочку, и они шли в школу. А этим временем, Давид в свой обеденный перерыв бежал покупать торт, лимонад и цветы. К тому времени, когда Инга с Элей возвращались, уже всё было приготовлено, стол был накрыт, а в доме царила торжественная обстановка. Аналогично отмечали, когда Инга вступала в комсомол, в восьмом классе. Предвижу вопросы, поэтому заранее оговорюсь. Дорогой мой читатель, Бога ради не подумайте, что у Давида произошло раздвоение личности. Ничего подобного. Просто всё, что было связано с его дочерью, воспринималось им, как должное. Вот и всё. Он был очень далёк от того, чтобы мстить властям, ему даже подобные мысли не приходили в голову. Он жил жизнью своей единственной кровиночки, полностью растворился в ней и старался не оглядываться назад и не вспоминать жуткие страницы той летописи, которая называлась его жизнь.
  Если вы помните, Инга родилась 8-го ноября в полночь, ну а служащая ЗАГСа записала её 9-го, а день рождения всё равно отмечали восьмого. А как вы помните, это совпадало со вторым днём празднования Великой Октябрьской Социалистической революции. В силу этого обстоятельства день был выходным. И Инга радуясь, как любой ребёнок, в день празднования своего рождения, в припрыжку передвигаясь по квартире, с сияющей лучезарной улыбкой то и дело с выражением чеканила:
  "День восьмого ноября, красный день календаря, посмотри в моё окно, всё на улице светло", заменив в стихотворении одно слово. Вместо "седьмого" она говорила "восьмого".
  Её звонкий голосок трелями разлетался по всей квартире, что добавляло хорошего настроения виновникам торжества. А Эля и Вера все эти дни и несколькими днями раньше, проводили в подготовке к приёму гостей: уборка, стирка, готовка. Эля имела обыкновение бурчать и смеяться одновременно, повторяя одну и ту же фразу:
  - Все люди в праздники отдыхают, а я провожу на кухне.
  И действительно. Гости приходили все праздничные дни, начиная с седьмого, завершали девятого, при этом необходимо учесть один интересный факт - никто никого не приглашал, за исключением круглых дат. А Эле и Вере приходилось гадать кто, в какие дни пожалует, удостоит их своим посещением. Но родственники всегда приходили восьмого. Что же касается угощения, то оно измерялось, как говорят, размером кармана и его содержимым. Сладкий стол всегда был роскошным и по разнообразию ассортимента, и по количеству блюд. Вера, как и Катя, в этих вопросах были искусными мастерицами. Эля рядом с ними училась и, в результате, потом преуспевала, правда занималась этим по праздникам. А вот такие атрибуты застолья, как холодный стол и горячее, так этого не было. Во всяком случае, ничего особенного. Перед сладким была скромная закуска. Но это не мешало прекрасно проводить время. Обстановка в этом доме всегда была на редкость доброжелательная.
  И потом, ещё долго в квартире летал лёгкий, но специфический запах хризантем: белых с огромными головками (в народе их величали "монахами") и сиреневых, игольчатых. Это вызывало трепетные чувства, что, в свою очередь, создавало удивительную атмосферу. И этот запах сопровождал каждый день рождения Инги. И тогда, когда она оказалась за пределами Советского Союза, и в этот день, по разным причинам, ей дарили другие цветы, ощущение потери присутствовало, несмотря на то, что в повседневной жизни она очень любила гвоздики и отдавала им предпочтение. Вот, что такое память.
  Отдельной строкой хочется выписать подготовку и празднование Нового года. Данный конкретный случай выявил и ярко высветил изобретательность Давида. Во-первых, он покупал ёлку заранее, когда был большой выбор. Он умело выбирал ёлочку высокую, пушистую с крепким стволом. Выносил её на коммунальный балкон и ставил в уголочке. Затем приносил ведро песка, именно поэтому ёлка стояла долго и не осыпалась. В обязательном порядке он бегал в поисках мандарин, когда же находил их, выстаивал в очереди по несколько часов. Дома он приспосабливал сетку с мандаринами на ручке оконной рамы и, благодаря его усилиям и заботе, в доме пахло зимним праздником, а у Инги были витамины. С переездом в эту квартиру, в которой всё же было немногим больше квадратных метров, Давид придумал для Инги сказку, в связи с этим разработал план действий. Где-то достал сказочный домик из фанеры, с окошечками из прозрачной клеёнки. Внутрь провёл электрическую лампочку. В окошечки смотрели персонажи разных сказок. Домик был установлен на снежной горке. А осуществлялось это следующим образом. Ёлка устанавливалась в ведро с песком. Если ёлка попадалась крупнее обычного, её подвязывали с разных сторон к ведру. Убедившись, что ёлка стоит устойчиво, внизу рядом с ведром подставляли маленький стульчик. Его покрывали белым лигнином и ватой, имитируя снежную горку. Сверху, на стульчике устанавливали домик со сказочными обитателями, а вниз по горке с разных сторон, спускались Машенька, Медведь, заяц, волк, лиса и другие персонажи, а также шишечки, снежинки и игрушки Инги, которые в обязательном порядке праздновали Новый год вместе со всеми. Что же касается самой ёлки, её устанавливали почти в центре комнаты, и вокруг неё царила всемирная идиллия. Ёлку украшали всей семьёй. Традиционных игрушек было немного, в основном можно было увидеть целые сценки их жизни людей, животных, птиц и т.д. Отдельно хочется выделить улыбающегося симпатягу официанта во фраке. В одной руке, держащий поднос с шампанским, а другая его рука в это время указывала на висевшие рядом часы, на которых било двенадцать. Кроме этого гипсовая фрукта, фонарики старинной ручной работы, как собственно и гирлянды в виде флажков с детской тематикой, много немецких шаров: красивых, разных размеров и конфигураций, с блестящей присыпкой, но не было ни одного похожего. Такой же выбор сосулек, колокольчиков, всевозможных пластмассовых снежинок. Небольшие Снегурочки и маленькие Деды Морозики на любой вкус, но не сами по себе, а неизменно, являющиеся частью какой-нибудь композиции, придуманные Элей. И многое, многое другое. Море разноцветного дождика, блёсток. Из ваты получался снег, похожий на настоящий. Куклу Катю одевали в большого деда Мороза, Снегурка была покупная. Они приветствовали всех гостей из под ёлки. А сверху, позади ёлки, Давид приспособил электрический рефлектор с синей лампочкой, имитирующей луну. Ёлка получалась очень красочная, нарядная, по-настоящему сказочная, что и создавало настроение большого праздника. Вера с Элей готовили Королевский торт, с кизиловым вареньем в креме (просто объедение), традиционный Наполеон, а также: оливье, холодец (в его приготовлении вся семья принимала участие и скажу вам - это было запоминающее зрелище), форшмак, фаршированную рыбу, фаршированную куриную шейку. Пальчики оближешь.
  А когда Ингу удавалось уложить спать, Давид тихонечко выкладывал под ёлочкой подарки (тогда они были обычными и не дорогими) ну и конечно, коробочку с белым и розовым зефиром. Именно его она ждала больше всего, причём каждый год. И не потому, что зефир был в дефиците или дорогой. Вовсе нет. В Одессе очень хорошая кондитерская фабрика и фирменных сладостей выпускали в достатке. Всё предельно просто, он ассоциировался с этим праздником и всё. И так было всегда.
  Девочка ежегодно являлась свидетелем всей предпраздничной суеты и предпраздничной подготовки. Она на всю оставшуюся жизнь сохранила в душе отношение и подход отца, - каждый год, вновь и вновь создать нечто неповторимое, чтобы в душе от избытка радости всё раскрылось и не закрывалось никогда. А главное, чтобы в каждом уголочке детской души поселилась надежда и уверенность, что всё возможно и все самые заветные желания, сбываются!
  И когда Ингрид сама станет мамой, она также будет творить и создавать для своей дочурки, не менее, сказочные, удивительные, на всю жизнь запоминающиеся праздники, т.к. в её памяти с этим были сопряжены минуты счастья, подаренные ей отцом, мамой, бабушкой.
  За несколько дней до празднования (домашнего) Нового года, в детском садике устраивались утренники. Шла большая, напряжённая подготовительная работа. Ингу всегда выбирали снежинкой. Костюм к новогоднему детсадовскому спектаклю Эля сшила сама. Пользуясь случаем, раскрою вам ещё один талант Эли. Всё, что касалось прикладной работы, она выполняла великолепно, как профессионал: шитьё, вязание на спицах, крючком, вышивка, - (все виды), художественная штопка, причём независимо какой вид работы она выполняла, всё делалось на совесть с большим вкусом и фантазией. Опять-таки, всё это происходило у Инги на глазах и при посильном её участии. Например: кокошник к костюму, Инга сделала самостоятельно. Новогодние утренники, в которых Инга принимала участие, проводились у Давида на работе, для детей сотрудников, у Эли в театре, в цирке. В седьмом классе, в канун каникул, в школе проводился новогодний карнавал. Инга упросила Элю и та, с помощью главного костюмера выбрала и взяла (на несколько часов) в театральной костюмерной, умопомрачительные бальные платья Инге и её соученице. Когда девочки в платьях на кринолинах и в масках появились в зале, это вызвало всеобщий восторг и шквал оваций. А в восьмом классе Инга получит приглашение от кавалера на новогодний бал в филармонию, но об этом позднее.
  Теперь, дорогой мой читатель, я расскажу вам, как отмечались в семье еврейские праздники, завещанные нам с вами и описанные в ветхом завете.
  Начну с того, что в день, вернее вечер праздника (каждый праздник, начинается с появлением на небе первой звезды), Давид уходил в синагогу. Вера шла к Кате, там мама Катиной невестки читала ветхий завет, вернее главы, непосредственно касающиеся данного праздника. Вера, в глубине души была набожной и знала, что именно необходимо приготовить к празднику и, когда не болела, соблюдала. Если в этот вечер у Эли не было спектакля, она оставалась с Ингой дома, и они ждали возвращения Давида и Веры. Чаще они шли к родственникам или знакомым, где с размахом праздновали, особенно пасхальную церемонию, и где трапеза соответствовала всем канонам и правилам. Однажды встречали праздник у хороших знакомых, глава семьи был дальним родственником Матвея - мужа родной (покойной) сестры Давида. Он и все его близкие скрупулёзно соблюдали традиции. Всё было хорошо: приятное окружение, очень красивая церемония, изобилие на столе, но пища почему-то была чересчур жирной, блюда, в которых была выложена пища, просто утопали в разном жире. И мацовые бабки, и фаршированные куры, бульон и т.д. Нельзя сказать, что было невкусно. Нет! Но после этой трапезы на следующий день, Давид попал в больницу с диагнозом - желтуха. Месяц пробыл в стационаре, и после долгое время лечился, полгода соблюдал диету и т.д. Как говорят: "Всё хорошо, но в меру". Вообще этот праздник для евреев считается самым главным, т.к. символизирует освобождение от рабства и выхода из Египта. Я думаю, истинная свобода для человека любого вероисповедания, является основополагающей. У Давида был маленький календарик с датами всех праздников, и он заранее готовился. Навещал все могилы, т.к. в праздники нельзя посещать кладбище. Выполнив долг перед ушедшими, он уделял внимание живущим на земле. Он знал, что на праздник Ханука, положено давать детям денежку. Сумма должна быть маленькой, символической, т.к. подразумевается, что дети в свою очередь, благодаря этой помощи, смогут одаривать других (ведь дети не работают) и так учатся делиться, отдавать и жертвовать. А к праздничному столу выпекают пышные, большие, сладкие пончики- булочки с вареньем, сверху присыпанные сахарной пудрой. И всех угощают.
  История повествует о том, что евреи, в очередной раз отстаивая свою свободу, остались заточённые и отрезанные греками. Казалось бы, в такой ситуации конец был предначертан. И вот один маленький сосуд с оливковым маслом освещал их заточение целых восемь дней, поддерживая силы, согревая и помогая победить сражение. И они победили.
  Это праздник настоящего чуда, тепла и света человеческой души, ниспосланный нам свыше. Это зимний праздник, как правило, по календарю он выпадает в декабре, до празднования Нового года. Его очень любят дети. Инга всегда ждала этот праздник (папа, бабушка и те, кто приходили к ним, в дни праздника, приносили ей денежку), а потом она всем дарила подарочки. Для неё это было настоящим удовольствием. Она с детства любила дарить подарки, как её отец.
  А перед пасхой, Давид обеспечивал всех мацой, которую выпекали, непосредственно, в синагоге.
  В этом месте мы кое-что уточним, совсем маленькую, но очень значительную, на мой взгляд, деталь. Давид покупал мацу не только родственникам, близким знакомым, сотрудникам. В этот список входили (как сейчас говорят) лица всех национальностей и вероисповеданий, как обычные смертные, так и высокопоставленные персоны. Все они с удовольствием ели мацу, во всех видах, как истинные евреи и Давид, щедро угощая их, не отказывал им в этом удовольствии. А они, с наступлением православной пасхи, угощали его куличами, приносили прямо домой. И он, и члены его семьи, включая Ингу, всегда благодарили людей за внимание и заботу. Уверяю вас, на этом уровне, никогда не было антисемитизма. Всё шло сверху, от чиновников, причём разных рангов. В них всё зло. Они наживались на межнациональной розни. Им это было выгодно. С кого только могли срывали куши. Строили себе особняки у моря, копили золото, бриллианты, автомобили, квартиры. Их жадности и стремлению к наживе не было конца. Устраивали своих посредственных отпрысков в самые элитные учебные заведения, где несчастные профессора ни за что, ни про что мучались с ними. Затем сажали их на "тёплёнькие" места, ну и детки повторяли, а нередко и приумножали капиталы своих отцов. Вот так государство нищало, пока полностью не разорили его и, в конечном итоге, полностью разрушили империю. Но на всех лозунгах, виноватыми были евреи. О чём тут говорить, как в той поговорке:
  "Кто виноват? - невестка".
  Вернёмся к приятному. Ёщё немного о праздниках. Например, на празднование Пурима Давид после синагоги направлялся к родным. Если у Эли был вечерний спектакль, он заходил домой за Ингой и шёл вместе с ней. Да, да именно туда, на ул. Чичерина, угол ул. Советской Армии. По этому адресу проживали его близкие (напомню, к которым он вернулся после войны), только на данный момент уже не было в живых его родной сестры-Фани и его матери. А Матвей - муж его покойной сестры к тому времени женился вторично на чудесной, добрейшей женщине - Анне Львовне. Она была сама терпимость, обходительность, сама выдержка. Если бы вы знали, что ей устраивали сыновья Матвея племянники Давида. Я не оговорилась, именно мальчишки и укорачивали дни и годы бедной Анны Львовны. А всего у Матвея, после первого брака осталось четверо детей: Елизавета, Лилия, Моисей и Роман. На самом деле, у Матвея были хорошие дети, но бедной Анне Львовне доставалось за всех. Представьте, она всё терпела, а ко всем своим добродетелям, была ещё и отменной хозяйкой. Её выпечка заслуживала самых высоких похвал. И вот на праздник Пурим она выпекала большое количество треугольного печенья из песочного теста, с разной начинкой (маковой или из повидла, варенья с орехами), под названием "ументаж", а также штрудель, и всех угощала, что вобщем-то и предписано выполнять в этот праздник, так завещано, так и делают. Желательно выпекать самим, но если нет возможности, покупают разное печенье, сладости и угощают соседей, знакомых и незнакомых, ну и друзей, родственников, а в первую очередь тех, кто одинок, кто болен, кто остро нуждается в заботе, внимании, в капельке человеческого тепла. В межличностных отношениях, - это самое главное, иначе, зачем общаться. Если отношения изначально выстраиваются на взаимовыгодной основе, то, как правило, у них короткий век, и они не остаются ни в сердце, ни в памяти человека. Как сказал великий поэт: "Всё начинается с любви..."
  И это правда. Тот, кто способен истинно любить, оставляет неизгладимый след на этой земле, ибо Любовь вечна.
  Кстати, хотелось бы вкратце высветить ещё одну немаловажную деталь. У Давида с Матвеем сложились очень хорошие отношения, можно сказать, трепетные, причём с самого начала. Потом, когда сестры Давида не стало, он взял на себя часть забот о детях, чтобы максимально облегчить участь Матвея. Но что удивительно. По прошествии времени, когда Матвей задумался о вторичной женитьбе, первое, что он сделал, попросил совета у Давида. И Давид одобрил его выбор и дал согласие на брак. Не подумайте, что Матвей был каким-то неприспособленным или недалёким. Нет. Правда, у него не было дипломов, он не хватал звёзд с неба, но, как тогда говорили, у него в руках была профессия, он был трудолюбивым, добросовестным и был способен содержать семью. С материальной точки зрения его семья всегда жила лучше, чем семья Давида. А отношение к самому понятию, - семья, у него было чрезвычайно серьёзное. Дело заключалось в другом. Матвей, чисто по-человечески, любил Давида, он преклонялся перед ним, он сумел понять и оценить душу Давида и ни при каких обстоятельствах не хотел его потерять. Дружба с ним была гораздо больше родственных отношений, к тому же, он всегда помнил и был благодарен Давиду за то, что тот во время войны спас его семью от неминуемой гибели. Матвей сам воевал и прекрасно понимал, чем Давид рисковал. Я не думаю, что эта страница в их героическом прошлом доминировала над другими, не менее важными (в своё время Давид сумел очень много сделать лично для Матвея), но Матвей об этом никогда не забывал. Так что здесь воедино был собран клубок сложных, и в то же время искренних и истинных чувств. Матвей вложил в воспитание детей свои чувства, которые испытывал по отношению к Давиду. Вот почему племянники и племянницы боготворили своего героического дядю. Для них и, в последствии, для их детей, Давид всегда был человеком с большой буквы, в полном смысле слова, героем, эталоном, образцом для подражания, с которого не стыдно было брать пример. Одним словом авторитетом во всём.
  
  
  
  Осень - Зима 1961-1962 года.
  В Одессе повальная эпидемия вирусного гриппа и, как результат - осложнения разной степени тяжести. Температура на столбике термометра опустилась ниже минус двадцати. Снегопад практически не прекращался, что обусловило сильные заносы. Начались затруднения с транспортом. Учащиеся с первого по четвёртый класс были освобождены от посещения школы до полной нормализации погодных условий.
  В ту пору Инга занималась во втором классе. Болела соседская девочка по коммунальной квартире и, пока родители отсутствовали, Инга, искренне сочувствуя девочке, решила навестить её, чтобы той не было скучно. Они беседовали, играли в настольные игры, в общем, Инга пробыла там довольно долго. И заразилась. Спустя пару дней Инга буквально, свалилась. Болела она очень тяжело и, как результат, осложнение на почки. Анализы показали пиелонефрит. Её, бедняжечку, беспрерывно кололи, пичкали горькими, противными лекарствами, травами, держали на специальной диете. Она не сопротивлялась, напротив, с самого рождения была на редкость терпеливой девочкой. Вера ухаживала за ней, всё делала, пытаясь улучшить её состояние, но результата от лечения не было. Она, как любящая бабушка, очень страдала, глядя на свою любимицу, приговаривая:
  "Лучше бы это всё выпало мне, а не тебе".
  Инга болела долго и тяжело. Ей был предписан строго постельный режим, и она всё время проводила в постели. Девочка очень любила читать, но не могла из-за высокой температуры, которая даже на фоне сильных лекарств никак не хотела снижаться, разве что к утру, да и то не систематически. Однако ко второй половине дня заново поднималась. Вера ей читала, когда могла оторваться от дел по хозяйству. В те редкие вечера, когда у Эли не было спектаклей, она полностью принадлежала Инге. Давид разрывался межу работой и домом. Он в свой обеденный перерыв заскакивал узнать, как самочувствие Инги. И если после очередного вызова, возвращаясь на станцию, они проезжали мимо дома, он выскакивал из машины, и стремглав мчался увидеть дочку. Заскочит, поцелует, узнает, как дела, не нужно ли чего, и назад. К его приходу всегда было готово первое - бульон или супчик с кусочком мяса, но для того, чтобы пообедать, нужно было иметь в запасе время, которого у Давида, как правило, не было. Поэтому Вера на ходу всовывала ему бутерброд или ещё что-нибудь перекусить, она то знала, что сам он не возьмёт, ибо голова его вся в думах и заботах. Она была очень заботливой тёщей, как мама.
  Наступил такой момент, когда Давид понял, что лечение, которое врачи назначили Инге, не дало ощутимых результатов. И в то же время он не мог понять, как могло случиться такое.
  "Казалось бы, - думал он, - я всё предусмотрел. В прошлом году, на зимних каникулах удалили Инге миндалины и аденоиды. Инга была в первом классе, и всё же мы решились. Операция не была лёгкой, но её необходимо было сделать, эти жуткие ангины просто замучили девочку. А ведь надеялись, что на этом все неприятности закончатся. Это моя вина. Чего-то я не учёл в своё время. Нужно было укреплять иммунитет Инги. Что-то я прошляпил. Никогда себе этого не прощу. Мне, как никому другому нужно было быть начеку. Я и представить себе не мог, во что это вылиться".
  Эти мысли разрывали его голову на части.
  В этот же вечер Давид долго разговаривал с Элей, перебрали все варианты и решили, что нужно проконсультировать Ингу у узкого специалиста. Давид, кое-как, скрывая свои переживания, сбивчиво объяснял Эле:
  - Ты не можешь себе представить, у меня Инга не выходит из головы. Ничего не могу делать, только о ней и думаю. Завтра подъеду к Натану Соломоновичу посоветоваться, думаю, он не откажет.
  - Но, проф. Колерман не лечит детей, разве ты не знаешь? - удивлённо спросила Эля.
  - Ну и что же. Он потрясающий специалист, к тому же уролог и он найдёт выход, я уверен, в самом крайнем случае посоветует к кому обратиться. Я ему верю и он - безотказный, как и подобает быть настоящему врачу. Решено. Завтра прямо с утра и поеду к нему. Позвоню на работу, предупрежу, всё объясню, они поймут, кто-нибудь меня подменит, а я быстро и оттуда прямиком на работу. Я тебе с работы позвоню и расскажу, что слышно.
  Ночью ему не спалось, он несколько раз вставал, выходил на кухню и возвращался обратно. Мысли мучили, тревога за Ингу не оставляла его.
  С рассветом он поднялся, собрался и поехал. Проф. Колерман практиковал в областном военном госпитале. Давид оказался прав. Проф. Колерман, действительно, обрадовался ему, заинтересовано расспросил об Эле, о жизни, о службе Давида, обо всём. Он внимательно выслушал рассказ Давида об Инге и о той болезни, которая свалилась внезапно, на маленькую девочку, о её страданиях и недетском терпении. Ему не пришлось объяснять, что Инга ещё ребёнок и Давид понимает, что профессор в своей многолетней врачебной практике, никогда детьми не занимался. Профессор был гениальным врачом, именно поэтому ничего дополнительно объяснять не пришлось. Когда же Давид ненадолго остановился, профессор подскочил со стула и спросил:
  - У тебя с собой результаты лабораторных исследований, в динамике?
  - Да, да конечно, Натан Соломонович, - также быстро отрапортовал Давид, доставая бумаги. И добавил:
  - Если Вы захотите посмотреть дочку, мы её закутаем, наймём машину и привезём к Вам.
  - Ни в коем случае. В этом нет необходимости. Я и так всё понял, - просматривая результаты анализов, сказал профессор и добавил:
   - А если мне понадобится посмотреть ребёнка, придумаем, как это сделать без риска для её здоровья.
  И он назначил лечение, предварительно поинтересовавшись:
  - У тебя есть возможность достать лекарства, тут я всё выписал и указал, что, как и когда принимать. Ты не стесняйся, если нет, то я прямо сейчас, не откладывая, свяжусь с аптекой госпиталя. Ты сходишь к ним и заберёшь, правда, я не уверен, будет ли в наличии то количество, которое понадобится на курс. Если в данный момент что-либо отсутствует, заберёшь, когда получат. Безусловно, желательно, как можно скорее.
  Он говорил долго, всё разъяснял подробнейшим образом, как и подобает врачу от Бога. Тут подошла медсестра, что-то шепнула ему на ухо, затем спросила:
  - Так что мне сказать?
  - Скажи, что сейчас иду, - и обратился к Давиду:
  - Так как, мне звонить в аптеку или ты сам?
  - Я сам, не беспокойтесь Натан Соломонович. Огромное Вам спасибо за всё от меня, от Эли, и конечно, от малышки.
  - Ты уверен? Точно? Имей в виду, дело не терпит отлагательств, вы и так с Элей немного затянули, надо было тебе прийти ещё раньше.
  - Я уверен,- заверил его Давид. Заведующая аптекоуправления моя хорошая знакомая, мы с ней давние друзья, она поможет. Я Вам так благодарен. Просто нет слов.
  - Ну, если так, тогда быстренько беги туда, а потом позвони мне, я здесь написал мой рабочий номер телефона, на всякий случай, пусть он у тебя будет. И не забудь там же взять минеральную воду - "Нафтуся", я там расписал схему, как давать. Это обязательно, без неё можешь и не начинать лечение, если девчушка выпьет по схеме девяносто бутылочек, всё будет хорошо, и состояние нормализуется. После дай знать, как дела и, в обязательном порядке, сделайте проверочные анализы.
  Последние фразы, он договаривал уже на ходу, удаляясь в глубь отделения.
  - Большое Вам спасибо!- беспрерывно повторял Давид.
  Давид, окрылённый, спустился вниз и направился к выходу. Каким-то десятым чувством, он понял, что выход найден и теперь всё пойдёт на лад.
  Было морозное раннее утро. Давид поехал в аптекоуправление. Секретарша встретила его радушно. Ему повезло, Валентина Ивановна (заведующая) была на месте. Он дожидался. Когда она освободилась, поведал ей всю историю. Всё, что было на складе из лекарств и несколько бутылок лечебной минеральной воды "Нафтуся" Давид выкупил в этот же день, а остальное он купил там же через несколько дней. Ничего не мешало начать курс лечения. Он завёз домой лекарства, воду, объяснил Вере, как что давать и наказал:
  - Пожалуйста, не ждите вечера, пока я вернусь с работы, скорее всего я задержусь, надо отпустить человека, который меня подменил. Отработаю часы, которые утром не смог. Так что Вы, пожалуйста, не откладывайте. Начните давать Ингульке сейчас же. Будете кормить и дайте лекарство, во время и после еды, там всё написано. А минеральную воду, не забудьте, за двадцать минут до еды, в тёплом виде, предварительно выпустив газы. Хорошо? Пожалуйста, ничего не забудьте. Я надеюсь на Вас.
  При этом он улыбнулся, поцеловал дочку и побежал на работу.
  Несмотря на мороз, его лицо было вспотевшим, но ему некогда было переодеться, передохнуть. Он очень торопился. Кто-то невидимый толкал его в спину, не давая перевести дух, расслабиться. И этот кто-то был не кто иной, а чувство долга.
  Благодаря правильному лечению Инга пошла на поправку. Соученикам разрешили навещать её. Понемногу, она начала заниматься, ей также разрешили ненадолго вставать.
  Она вернулась в школу только через три месяца. И всё же, нагрузку увеличивали постепенно. Только вот учительница по музыке пребывала в расстроенных чувствах. Она возлагала на Ингу большие надежды, прочила ей фантастическое будущее, рассчитывала со временем подготовить её к конкурсу им. П.И. Чайковского, причём была уверена, что Инга станет лауреатом. А болезнь нарушала все планы. У творческих людей так развито воображение, что иногда их трудно понять. Ну что поделаешь? Это одна из отличительных особенностей. Думаю, они имеют право на это. Учительница, навещая Ингу во время болезни, то и дело сетовала на случившееся и подолгу объясняла родителям, что с этим надо что-то делать. Нет, она не досаждала им, просто их мысли были нацелены на одно - выздоровление дочки. О другом в данное время, тем более, в создавшейся ситуации никто и не думал.
  Так продолжалось три года. Со второго по четвёртый класс периодически наступали периоды обострения, которые корректировали курсами проф. Колермана, в результате общее состояние Инги нормализовалось, в анализах установилась положительная динамика. Но один эпизод страшно напугал всю семью.
  Как-то раз Инга пробудилась глубокой ночью, от острого желания выйти в туалет. Она поднялась с постели, вышла из комнаты, начала спускаться по ступенькам, направляясь к коммунальному туалету, как вдруг вспомнила, что ей не разрешают ходить туда, т.к. соседи оставляют настежь открытое окно, независимо оттого какое время года, а ей нельзя переохлаждаться. Болеющие дети, как правило, быстро взрослеют, они очень умные. Она вернулась в комнату, оставив в коридоре освещение, взяла свой горшочек и опорожнилась в него. Все в доме спали. Как вдруг, Инга вскрикнула, мгновенно пробудив спящую рядом, в этой же комнате, Веру и Элю, которая прибежала из соседней комнаты. Давида дома не было, он дежурил на работе. Эля включила в комнате свет и увидела испуганную Ингу.
  - Что у вас случилось?- протирая глаза, пытаясь до конца проснуться, - спросила она.
  - Мамуля, вот посмотри,- тихо ответила Инга.
  В глубоком горшочке Эля увидела огромные сгустки алой крови, плавающие в моче.
  За то время, что Инга болела, они были готовы ко всему.
  - Но сейчас... ведь прошло время и анализы приличные, - Эля недоумевала. Она, теряясь в догадках, посмотрела на часы. Они показывали пять часов утра. Она старалась отгонять плохие мысли и не паниковать. Эля продолжала думать вслух, обращаясь к Инге:
  - Через два часа у папы заканчивается дежурство, я позвоню и попрошу его, чтобы он зашёл в поликлинику и вызвал врача. А пока ложись, не стой в одной ночнушке, простудишься. Ты случайно не согрешила в еде? Признавайся, я должна знать, - и не дождавшись ответа, обратилась к Вере:
  - Мама, у нас там, в кладовке осталась "Нафтуся"?
  - Не помню, надо посмотреть,- ответила Вера и сию минуту, на ходу натягивая на себя первые попавшиеся под руку вещи спустилась по ступенькам в крошечный коридорчик, где находились три двери: от кладовки, коммунального туалета и коммунальной кухни.
  На удивление, врача прислали прямо с утра, причём не педиатра, а дежурного терапевта. Врач выслушала Элю, посмотрела содержимое горшка, несколько минут подумала и спросила:
   - За то время, что болеет ваша дочь, случалось нечто подобное?
   - Нет, ни разу. Мы за этим следим, предупреждены проф. Колерманом, он нам строго настрого наказал. Так что мы в курсе дела. Белок был, в большом количестве, соли, всякое бывало за эти годы. Эритроциты были в анализе мочи, но не визуально, тем более в таком количестве, вот так...не помню такого.
  И развела руками. Затем добавила:
  - Девочка находится под постоянным контролем, к тому же на диете, откуда это взялось?
   - Сколько лет вашей девочке,- монотонно спросила врач.
   - Одиннадцать недавно исполнилось.
   - Думаю, вам не надо волноваться, я полагаю это не связано с её заболеванием, просто идёт естественный процесс - период созревания и пришло время. Слава богу, что заболевание не отразилось на главных функциях растущего организма. На практике чего только не бывает. Успокойтесь сами и успокойте девочку, поговорите с ней, объясните. А то на ней лица нет. Она всегда у вас такая бледненькая? - неожиданно спросила врач.
   - Всегда,- поспешила ответить Эля.
  - Девочку необходимо укреплять, витамины давайте. Посоветуйтесь с лечащим врачом.
   Было видно, (по поведению) что врач торопилась.
  - Так Вы думаете, это не связано с почками, - допытывалась Эля и добавила, - честно говоря, мы жутко перепугались. Спасибо Вам большое, пойду успокою мужа. Выходит, я его зря посылала, он, бедный, после ночного дежурства сразу побежал в поликлинику. Мы ждали Вашего приговора. Слава богу, что всё обошлось.
  Эля, провожая врача к выходу, подробно объясняла все обстоятельства.
  И действительно, всё обошлось, болезнь постепенно отступала.
  Но, к сожалению, на этом болезни не закончились.
  В пятом классе, у Инги зачастили обмороки. Давид сбился с ног, обошёл многих специалистов, кому он доверял. Ему посоветовали госпитализировать Ингу, с тем, чтобы полностью обследовать. За время пребывания Инги в больнице, Давид практически не бывал дома. До работы, если не было вызовов в обеденный перерыв, после работы, - он был в больнице с дочкой, разве что, ночевал дома. В больнице Ингу настигла ревматическая атака, что немало осложнило ситуацию. Со второй атакой она попала в эту же больницу ровно через год, по причине халатности медперсонала специализированного санатория, куда Ингу направили на реабилитацию в период ремиссии. Так что досталось девочке, но и Давид весь этот период находился, как на пороховой бочке. Он встречался с лечащим врачом, узкими специалистами, профессурой и тихо, про себя (как всегда) очень переживал за дочку. Всячески помогал ей и морально, и делом.
  
  Незаслуженное наказание.
  В результате долгой болезни, Инга по всем предметам пропустила очень много материала. Ведь эта эпопея тянулось со второго класса. В школе к этому остались безучастны. По гуманитарным дисциплинам потихоньку ей удалось наверстать, но что касается математики, а потом и физики, то здесь начались серьёзные трудности. И немудрено. Но всё же она старалась, насколько это было возможно, и переходила из класса в класс. А в восьмом классе у них появился новый учитель по математике, и начались гонения. Семён Афанасьевич, - так звали нового математика. Ко всем недостаткам учителя, был антисемитом. Он допускал в своём поведении непозволительные выпады. В классе, где училась Инга, были учащиеся, которые уже тогда, в юном возрасте, в своих познаниях обошли учителя и были на голову выше его самого, а в последствии, они же станут ведущими специалистами, профессорами университетов Советского Союза, Канады, Америки. Но тогда, только лишь потому, что они имели "несчастье" родиться в еврейских семьях, им был закрыт доступ на олимпиады. Семён Афанасьевич сильно постарался, аналогичная история случилась позднее с золотыми медалями на выпуске из школы. Дискриминировать Ингу ему было проще. Семён Афанасьевич находил любой повод, а частенько и без всякого повода, чтобы унизить Ингу, а она всё сносила и терпела. Он стал умышленно занижать оценки и устраивать истерики при всём честном народе:
  - Она не тянет и нечего с ней панькаться! Можно подумать, она какая-то особенная? - бушевал он на педсовете.
  Узнав об этом факте, Эля поговорила с женой проф. Загольского, к этому времени они дружили семьями и были в прекрасных отношениях. Владислав Карлович Загольский очень любил Давида, всегда с огромным желанием приходил к ним в гости, где чувствовал себя, как дома. Он, по-свойски, с аппетитом ел обыкновенную яичницу с кабачковой икрой и был вполне доволен. К Вере он относился с нежностью и теплотой, как к матери. Его мама умерла многим раньше, она была родом из Польши, откуда и произрастают корни самого Владислава Карловича. А Женя, его жена, подружилась с Элей, она обожала Ингу, высоко ценила Давида. Она видела в нём личность, без преувеличения эталон человечности и при любой возможности была рада общению с обитателями этого дома. Женя по профессии была педагогом и преподавала в школе математику. Эля рассказала ей обо всём. Женя знала очень многих преподавателей, коллег, практикующих математиков, но с Семёном Афанасьевичем не была знакома. Анализируя сложившеюся ситуацию, она сразу поняла причину, а стало быть, что надо делать. Спустя время, Женя позвонила Эле.
  - Ты знаешь, - обратилась она к Эле, - я поговорила с нашими учителями, расспросила о вашем математике. Мне сказали, что он не в себе, в полном смысле слова, с тяжелейшим маразматическим характером, не способен контактировать ни на какой почве и ни на каком уровне. Не уживался ни в одном коллективе. Суммируя эти причины понятно, почему он до сих пор не женат. Так что вам повезло так повезло, в кавычках, конечно. Понятное дело, он просто придирается к Инге из личной неприязни, особого ума не надо, чтобы догадаться. Ты только не принимай это близко к сердцу и Ингушку успокой, настраивай на хороший лад. Ничего страшного, я с ней позанимаюсь, и она сдаст экзамен в конце учебного года вместе со всеми. Времени у нас предостаточно. Ему невыгодно её заваливать, разве что, он сумасшедший. Ну, посмотрим. Сначала нужно хорошо подготовиться. Инга - девочка умная, осилит. Не высшая математика.
  Голос Жени звучал ровно и уверенно. Она пыталась успокоить Элю.
  И Инга согласилась с тем, что львиную долю своего времени надо уделить математике. Она отложила в сторону все свои любимые, интересные занятия, которые были её друзьями, помощниками в повседневной жизни. Они увлекали её не только познавательной сутью, подчас были просто отдушиной. Она понимала, что нужно максимально высвободить время, а потом, после сдачи экзамена восстановится прежний ритм жизни.
  И она начала, регулярно, заниматься с Женей математикой.
  Мы подошли к интересному и, в каком-то смысле, знаковому периоду в жизни Инги. Здесь для ясности необходимо сделать отступление.
  Именно здесь, у Жени, она познакомится с человеком, для которого станет Музой на долгие годы, кто знает, может, на всю его жизнь, но об этом чуть погодя. Немного терпения. Надо сказать, к тому времени, Инга была полностью сформировавшейся девушкой: рослой, ладной, с красивыми формами, с яркой внешностью. Она, как говорят, не была обижена от природы, родные наградили её по-королевски. От отца она унаследовала мраморность и бархатистость кожи лица и тела, точёный нос, красивые зубы, которые отливали белоснежным жемчугом, аппетитные губки и очаровательную улыбку. От матери: разрез глаз, взгляд, мимику. Роскошную шаль пышных, невероятно густых, длинных, вьющихся волос, обаяние. Цвет волос - каштановый достался ей от отца. На затылке, глубоко припрятанные под густой копной волос, отливали три отдельных пряди, отличающиеся по цвету. Но это было скрыто от любопытных. Цвет глаз она унаследовала от Кати (родной сестры Веры) - карие, но с зелёным ободком (от мамы) и с рыжинкой в уголке зрачка. Её глаза согревали. Глядя на неё, создавалось впечатление, что на вас смотрит само солнышко, лучики которого бегали и играли у вас на виду, отчего даже самое плохое настроение куда-то исчезало и становилось теплее и радостней на душе. И вообще, если прохожий попадал в объектив её глаз, то он тут же оказывался в плену её обаяния и красоты. Оторвать или отвести взгляд не помогала никакая воля, настолько её лицо было живым и притягательным, как магнит. А взгляд был необычайно выразительным, пристальным, вопрошающим. Кстати, что касается фигуры, то она, в буквальном смысле слова, вырисовывала очертание изящного бокала: чудесные покатые плечи, пышная грудь, тонкая талия, плавно переходящая в округлые бёдра, длинные стройные ноги. При этом она была узкокостной. Ей очень шли декольтированные платья, сарафаны. Инга одинаково хорошо выглядела и в удлинённом платье и, в брюках и, в пышных юбках. У неё была очень богатая природа, и это сразу бросалось в глаза. Художники умоляли Элю позволить им рисовать Ингу, но та не соглашалась. Холёный вид Инги вводил в замешательство врачей и колол глаза завистникам. Недаром, в детстве её называли барским ребёнком. Но она ничем этим не пользовалась, ни в юности, ни потом. Если вы помните, в более ранних главах я писала, что Инга с детства была застенчивой девочкой. В младших классах соученики и мальчишки во дворе (где Инга появлялась крайне редко), постоянно дёргали её за косы, таким образом, выражая своё почтение, навещали её во время болезни. В четвёртом классе (когда стал заметным рост грудных желёз), они то и дело на переменках, под любым предлогом старались соприкоснуться с ней. Затем начались провожания домой, но в данном случае нужно было быть крайне изобретательным, - Инга жила недалеко от школы, как говорят, "рукой подать". В седьмом классе она стала получать записки, приглашения на праздники, дни рождения, просто прогулки. Когда она стала старше, начала замечать явные знаки внимания своей персоне. Окружающие моментально реагировали на её появление, будь-то троллейбус, улица, магазин, почта, театр и т.д. не имело значения, где. Представители сильного пола выражали своё восхищение, более бурно, активно и темпераментно, но как ни покажется странным, женщины тоже заглядывались на Ингу. А она была скромна, как я уже писала, застенчива, не придавала никакого значения, можно сказать даже не обращала внимания на различные проявления со стороны кого бы то ни было в свой адрес. К тому же, её гардероб состоял из вещей, которые полностью скрывали все её прелести, что всегда возмущало Элю, которая шила Инге. А Давид радовался, что, несмотря на такую внешность, девочка выросла скромной. Он не любил, дам лёгкого поведения. И всё же, с тех пор, как Инга стала взрослеть, у него появились новые переживания и опасения. Но на сей раз, они были совершенно беспочвенны. Вы только не подумайте, что у Инги была какая-то патология, речь вовсе не идёт о каких-либо отклонениях от нормы, напротив, она была в полном порядке. Всё очень просто. Её внутренний мир был настолько богат, что ей всегда было чем заняться. Она не страдала от одиночества, ей хорошо было наедине с самой собой, кроме того, человек, желающий приблизиться к ней, должен был быть, по меньшей мере, содержательным и великодушным, для того, чтобы она могла доверить ему сокровенные уголочки своей души. Наравне с этим, к общему удивлению, у неё были разные подружки. Все они, каким-то странным образом, то и дело эксплуатировали её доброту, благородство, порядочность, искали и находили выгоду для себя в общении с ней. К тому же, завидовали её внешности, её недосягаемости для представителей противоположного пола и, несмотря на это, возможности нравится им. А она старалась не обращать внимания, и всё прощала, как в детстве.
  С Женей Загольской у Инги сложились очень хорошие, дружеские отношения. Нельзя сказать, что Инга возлюбила математику, как музыку, конечно же нет, но относилась к занятиям со всей серьёзностью и подобающей ответственностью. Более того, у неё появился интерес к наследию, оставленному великими учёными и к ним самим. Как-то на уроке математики преподаватель объявил, что школа ожидает комиссию из министерства, причём кроме чиновников в состав комиссии входят подавляющее большинство крупных специалистов - математиков, как он полагает, едут проверять работу преподавателей города именно в этой области. В связи с этим, ученикам предстоит подготовить большие работы - рефераты по целому ряду тем, в том числе, о жизни великих учёных-математиков. После чего он зачитал список (кому что) и предупредил, что эта работа будет оцениваться очень строго и засчитываться дополнительно, наряду с годовым экзаменом по математике. Инге достался Пифагор.
  И она с энтузиазмом взялась за дело. Срок отвели маленький - два дня, а материала требовалось собрать много. Затем из всего отобрать самый важный и подходящий для полного и глубокого освещения темы, а стало быть, в короткий срок ознакомиться со всем имеющимся материалом, отсеять лишнее, подобрать иллюстрации, если таковых не будет, самим сделать, ну и оформить всё на должном уровне. Инга разработала план действий. Неожиданно напросилась к ней девочка, её соученица. Она не стала расспрашивать, в чём дело, показала ей свой план, они распределили объём работы. Условились встретиться вечером следующего дня, имея на руках весь материал. После школы Инга побежала по библиотекам. На следующий день, с раннего утра она продолжила работу по сбору материала в библиотеках. Инга была везде, где только можно было побывать. По дороге домой, зашла в магазин - канцтовары (успела перед закрытием) и купила большой альбом. День пролетел незаметно. Но Инга твёрдо решила, что за ночь должна отобрать весь нужный материал, найденный ею в библиотеках, а завтра начать вписывать текст в альбом и параллельно оформлять. Её соученица только пообещала, но не пришла. Хорошо, что Инга не понадеялась на помощь соученицы, она всегда рассчитывала только на себя, свои силы, знания и это выручало. У Инги для бессмысленных ожиданий не было времени. Она читала всю ночь, не сомкнув глаз. Сидела тихонько за письменным столом, чтобы не нарушить тишину, ведь Вера уже спала.
  Дорогой мой читатель! В предыдущих главах, я кое-что выпустила из виду. Исправляюсь. Вы помните, что когда Давид с семьёй переехал в эту квартиру, Вера находилась у себя, на ул. Мясоедовской. Но, я также упоминала, что, когда Инга пошла в первый класс, Вера заболела, (врачи поставили ей диагноз - гипертония, тяжёлая форма) как-будто бы все переживания предыдущих лет суммировались и дали о себе знать. В то время, Катя взяла её к себе, т.к. у Давида в этой квартире, как вы помните, шёл капитальный ремонт, а по окончанию ремонта Веру забрали. С тех пор она жила с детьми и находилась с Ингой в одной комнате. Девочка этому обстоятельству была очень рада. Она безумно любила бабушку, была к ней очень привязана, считала её своей самой близкой подружкой. Всю свою сознательную жизнь называла её просто по имени, добавляя, уменьшительно-ласкательные обороты и придумывала к её имени всевозможные украшения, буквально на ходу, что доставляло обеим немало приятных эмоций и создавало хорошее настроение. Общаясь, они подолгу могли разговаривать, хохотать без остановки, делиться какими-то впечатлениями, грустить вместе и им было хорошо. Вере это общение давало гораздо больше, нежели лекарства. Но и от лекарств уже невозможно было отказаться.
  Незаметно убегало время. Инга трудилась, не покладая рук. К утру, во всех источниках стояли её ремарки, весь текст был отобран и отредактирован. Проснувшись, домашние пришли в дикий ужас, увидев Ингу за столом, в три погибели согнувшись над книгами, бледную и сонную. Но услышав её короткое объяснение, решили оставить её наедине с работой и не мешать ей. Она разграфила альбом так, чтобы текст красиво аккуратно лёг в определённые рамки (приготовленные ею заранее) и оставила, где того требовалось по содержанию, места для иллюстраций. В течение дня она вписывала текст. Всё делалось от руки, работа велась филигранная. Она видела осуществление своего плана в действии. Вечером появилась её соученица, естественно, с пустыми руками. Чего-то она рассказывала, но Инга не слушала её, а продолжала работать, ей не интересны были похождения соученицы, да и времени для болтовни, тоже не было - утром следующего дня она должна была сдать работу учителю. Соученица заявила, что, когда Инга закончит вписывать текст, она добавит рисунки и оформит всю работу, а Инга этим временем сможет поспать, перед школой. Такая категория, как пустые обещания, доселе неизученная. Пока Инга работала, та приспокойненько прилегла на её постель и уснула. Естественно, Инга не стала будить её. Она вписала текст, ей хватило места и на эпиграф, и на цитаты, и начала рисовать. Фотографий найти не удалось. Затем она в тон рисункам, оформила заголовки, соответственно эпохе создала характер каждой странице, причём в нужном цвете. Абзац с доказательством теоремы, был выделен специальным шрифтом, отличным от всего текста. Она потрудилась на славу. С рассветом она разбудила соученицу, попрощалась с ней и побежала к Жене. На улице было серо и холодно. Город ещё спал, за исключением дворников и водителей городского транспорта. Она не шла, она летела, из последних сил, а глаза слипались, шли вторые сутки, а она ни на минуту не смогла прилечь отдохнуть. Транспорт ходил редко, и она решила преодолеть нужное расстояние пешком. Хорошо ещё, что Загольские жили не очень далеко. Она добежала, вытащила руку из варежки, нажала на звонок, (они жили на первом этаже) через несколько минут услышала испуганный голос Жени:
  - Кто там? - спросила она.
  - Это я, тётя Женя, откройте, пожалуйста.
  - Инга, ты что ли?- испуганно спросила Женя и стала вытаскивать цепочку, затем открывать замок. Открыв, она тут же спросила:
  - Что у вас случилось? Почему мама не позвонила, а послала тебя в такую рань? Мороз на улице. Проходи быстренько, не напускай холод.
  Инга прошмыгнула в приоткрытую дверную щель, чтобы не держать открытой входную дверь и не напустить в квартиру холод и, на ходу, начала объяснять:
  - Тётя Женя, Вы извините меня, пожалуйста, что я в такую рань, но мне очень надо было Вам показать, перед тем, как я сдам. Вы помните, я Вам по телефону сказала, что мне поручили сделать работу по Пифагору, это очень важная работа. Вы знаете, я почти двое суток над ней корпела, ну вроде бы успела, постаралась всё учесть и, как мне показалось, получилось неплохо. Но я ни минуточки не спала, просто боюсь, чтобы не пропустить описку или, ещё хуже, ошибку какую-нибудь. Поверьте, если бы не срочность и чрезвычайность обстоятельств, я бы Вас не побеспокоила, тем более, в такую рань. Просто, кроме Вас некому проверить. Посмотрите, пожалуйста, а? Очень Вас прошу.
  Женя проводила Ингу в кухню, в комнате спал проф. Загольский.
  Она была умной женщиной и поняла, насколько эта работа важна для девочки, а также оценила её отношение к делу, за которое она была ответственна. Её тронула та степень доверия, оказанная ей - Жене, которую она, как преподаватель, за короткий срок, сумела вызвать в душе этой удивительной девочки. Математика, которая ещё совсем недавно не вызывала у Инги особого уважения, вдруг стала предметом её внимания и таких душевных и физических затрат. Женя прекрасно понимала, что дело вовсе не в данном предмете, а в желании Инги воздать долг уважения тем, кто в те далёкие времена жил, тяжело трудился, страдал и всё же оставил свой научный вклад благодарному человечеству. К тому же ей хотелось показать, как она умеет работать с материалом не так уж и знакомым, и доступным ей, до сих пор.
  Женя прочла всё, просмотрела все рисунки, и оформление от начала до конца. Она, в одно и тоже время была и удивлена, и обрадована. Но поначалу, вела себя сдержанно.
  - Ну что, моя дорогая, что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? - скрывая улыбку, спросила Женя.
  Чисто преподавательский ход - только бы не захвалить.
   - Скажите что-нибудь, всё ли правильно и можно ли это сдавать? - робко ответила Инга.
  Нетрудно было догадаться, в каком напряжении находилась девочка, это легко было заметить, всё было отражено на её личике. При всей её колоссальной выдержке, она готова была заплакать в любую минуту.
  - Всё замечательно, спокойно можешь сдавать, пять с плюсом тебе обеспечены и не сомневайся. Ты просто молодчина, причём большая, твои родители могут тобой гордиться. Говорю тебе это, нисколько не преувеличивая.
  Её, как будто бы, прорвало.
  - Потом, когда комиссия уедет, попроси у вашего охламона работу, я покажу у нас в школе своим ученикам и нашим учителям. Здесь есть уникальный материал, потом покажешь, из каких источников ты его выкопала. Скажи, а где ты научилась так оформлять?
  И не дождавшись ответа, продолжила свою мысль:
  - Это же просто типографская работа. Ну ладно, поговорим потом, а пока беги домой, поешь, соберись спокойно, иди в школу и чувствуй себя победительницей. Черновики не выбрасывай и литературу в библиотеку пока не сдавай, мы на ближайшем уроке поговорим с тобой на эту тему. Жду тебя сегодня. Если почувствуешь себя сильно усталой, перенесём на завтра. Ничего страшного не произойдёт, нечего переутомляться. Глянь в зеркало, на тебе лица нет. Ну, я ещё поговорю с твоей мамой по телефону. А пока, беги.
  Инга от радости поцеловала Женю и попрощалась.
  Она бежала домой, вдохновлённая и окрылённая Жениными словами.
  "Ой, как здорово! Ура! Стало быть, не зря я потрудилась. Как здорово! Просто замечательно! Тётя Женя просто так говорить не станет, зачем ей меня хвалить без причины. Я то знаю. Что касается похвал, она очень сдержанный человек " - звучало у неё в голове.
  Инга чувствовала себя очень усталой, но прилечь до школы так и не удалось.
  Математика по расписанию была на первом уроке. По списку в классном журнале она фигурировала в начале. Учитель начал вызывать по списку. Несколько человек шли перед ней. Затем вызвали Ингу. Она встала, взяла работу и уверенным шагом пошла к учительскому столу. По пути она слышала голоса соучеников:
  " Покажи, ещё разок покажи, ой, как красиво!".
  Она подошла к столу и протянула преподавателю работу. Он, не глядя, спросил:
  - Сама делала или с кем-то?
  - Вдвоём - тихо ответила Инга, не желая подводить соученицу.
  - С кем?- повышая голос, спросил учитель.
  - Со мной - подскочив с места, поспешила ответить её соученица.
  - Гм...- многозначительно промычал учитель, после чего опустил глаза на работу.
  Продолжительное время он молчал, потом спросил:
  - Помогал кто-нибудь? - и добавил, посмотрев на Ингу:
  - Я спрашиваю, из взрослых помогал кто-нибудь, оценку за правду снижать не буду, просто хотелось бы знать, какой процент вашего труда в этой работе?
  - Никто, - односложно ответила Инга, - никто не помогал,- сквозь зубы добавила она.
  Что же касается её соученицы, так у той не хватило элементарной совести признаться. Учитель пообещал, что в ближайшие дни огласит оценки, а лучшие работы будут экспонироваться на выставке, в математическом разделе.
  Через несколько дней, оценки, действительно, были объявлены, но фамилии Инги, почему-то там не оказалось. Когда же она набралась храбрости и спросила, то преподаватель сделал удивлённое выражение лица и вместо вразумительного ответа, спросил:
  - А ты разве сдавала? Что-то я не припомню, да и у меня нигде не значится.
  Своим ответом он ошарашил бедную девочку. В первые мгновения она онемела, потом сказала:
  - Ну да. Весь класс видел.
  И пошла. Она не хотела, чтобы он видел её слёз.
  Инга, кое-как одевшись, бежала домой. Эля только что пришла после утренней репетиции, даже ещё не успела переодеться. Увидев Ингу в таком состоянии, она поняла, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Эля расспросила дочку и поняла, что этому бесправию нужно положить конец. Но прежде она решила посоветоваться с Женей. Она позвонила в надежде, что у той по расписанию не очень много уроков, и она уже вернулась домой.
  - Алло, Женечка, как хорошо, что я тебя застала, мне необходимо с тобой посоветоваться.
  - Тебе повезло,- ответила ей Женя. Ты меня случайно застала, моя коллега должна была сделать дополнительную контрольную и попросила у меня два урока, обычно в это время, я ещё на работе. А что у вас случилось?
  - Ой, ты себе представить не можешь. Этот не совсем нормальный человек - математик, не засчитал работу Инги. Ты можешь себе такое представить? Всем ученикам объявил их оценки, а её нет, более того, он выставил её на посмешище перед всеми, усомнившись, сдавала ли она ему работу, тем самым, отрицая сам факт наличия её работы. Женя, что это такое? Как нам быть? Ты бы видела Ингу. Больно на неё смотреть.
  Эля говорила безумолку.
   - Ничтожество..., - возмутилась Женя. Забраковать такую работу может либо мерзавец, либо ненормальный. Третьего не дано. Следовательно, с ним и нужно бороться его же методами. Иди в школу сейчас же, не откладывая, по горячим следам и выскажи ему всё, что ты о нём думаешь, и не стесняйся в выражениях. Как правило, мужики такого плана страшно трусливы. Ничтожество, нашёл над кем измываться, над девочкой, которая в силу своего воспитания и создавшегося положения не может ему ответить. Ну ничего, я тебя очень прошу, не жди Давида, иди сама в школу и дай ему понять, кто он есть на самом деле.
  - Что ты, если Давид узнает, то этому бесстыжему несдобровать. Я думаю, ему даже знать всей правды не нужно. А самое обидное, ребёнок столько труда вложил, она так старалась, дети из её класса на днях заходили к нам, так рассказывали, что её работа самая лучшая. Так обидно.
  - Вне всяких сомнений, самая лучшая,- подтвердила Женя и продолжила:
  - Можешь быть уверена целиком и полностью. Я видела эту работу. Твоей дочке цены нет, она потрясающая девочка, во всех отношениях, но ко всему, какой способный, просто талантливый человечек. И ты, как мать, обязана встать на её сторону и защитить её труд, и её саму, как личность. Давай не тяни. И ничего не бойся. Он думает, что ему всё позволено и пройдёт безнаказанно.
   - Ладно, я поняла. Всё дело в нашем воспитании. Но я пойду, поговорю, не знаю, что из этого получится. Ты же видишь, с кем приходится иметь дело. Ну хорошо, спасибо тебе за всё, Женечка. Мне так нужен был твой совет и действительно, лучше поторопиться, пока Давид не пришёл на обед.
  Эля колебалась, она не привыкла конфликтовать. Смятение закралось в её душу. И в то же время она понимала, - произошла дикая несправедливость и она, как мать, должна помочь своему ребёнку, тем более что она была уверена, - правда на стороне Инги.
  В учительской было многолюдно. Эля (по описанию) нашла глазами искомый предмет и подошла к нему.
   - Добрый день, Вы Семён Афанасьевич?
   - Да, - как-то неуверенно ответил преподаватель.
   - Я мама Инги Зиль и я бы хотела увидеть её работу.
   Эля говорила вежливо, но достаточно громко, так, что находившиеся в учительской учителя, ученики, другие работники школы могли слышать их разговор.
   - О какой работе идёт речь? Я что-то не припоминаю.
   - Даже так? По-видимому, у Вас пробелы в памяти, правда, эти симптомы нехарактерны для учителя математики. Чего не бывает! Ну хорошо, мне придётся Вам напомнить. Речь идёт о работе, которую Вы поручили сделать моей дочери к приезду комиссии из министерства, а посвящена эта работа Пифагору. Вы представить себе не можете, какой ценой моей дочке досталась эта работа, какой титанический труд она вложила в неё. Почти двое суток не спала, не ела, можно сказать не дышала, сколько души вложено ею. Спрашивается, для чего, чтобы Вы - уважаемый Семён Афанасьевич, смогли отрапортовать перед комиссией, а может, Вы решили презентовать кому-то работу моей дочери, как самую лучшую. Так вот. Ставлю Вас в известность. Работу уже видели и оценили по достоинству, причём очень высоко, преподаватели из других школ и соученики Инги. Так что есть свидетели, которые подтвердят, что работу Инга сделала и Вам, лично, отдала, причём, из рук в руки.
   - Что Вы такое говорите? - растерявшись, проговорил учитель. Он и не предполагал, что его поступок получит такой резонанс.
  - Тогда, как Вы объясните, что работы всех учеников были оценены и объявлены в классе, лишь Инга осталась без оценки и, когда девочка всё же осмелилась спросить у Вас, что Вы ей ответили? Вы перед всем классом выставили её на посмешище. Ответьте мне, - это поступок учителя?
  - Ничего с работой Вашей дочери не случилось, теперь я припоминаю, о чём идёт речь. Просто она осталась у меня в портфеле, и я не проверил её. Я всегда беру домой контрольные, в школе не успеваю проверять и эти работы, также проверял дома, а работа Инги как-то осталась в портфеле незамеченной, поэтому я и не обнаружил её. Не знаю, как это получилось. Но всё это выявилось уже после того, как Инга убежала домой.
  Он противно мямлил и жевал слова. Невооружённым глазом было заметно, - он явно филонил, чтобы скрыть обман. Утром, уходя в школу, он вкладывал в портфель проверенные работы и не мог не заметить альбом Инги, который, наверняка, с трудом поместился. Альбом был нестандартного размера, разве что в сложенном виде его можно было уместить в портфеле. К тому же, он отличался от других работ ярко оформленной обложкой. Семён Афанасьевич не мог не обратить на него внимания.
  - Если так, я бы хотела попросить Вас показать мне работу. Знаете, после случившегося, трудно поверить во что либо. Да и Ваши аргументы звучат как-то неубедительно.
  Уличённому на месте преступления, Семёну Афанасьевичу, ничего не оставалось, как подойти к своему обветшалому портфелю, нехотя открыть его и показать Эле тот самый альбом. Надо сказать, вокруг них скопилось немало желающих посмотреть, (их диалог стал достоянием окружающих) любопытных много. Все начали охать, ахать, восхищаться. Эля в законченном виде работу не видела, поэтому сама рассматривала каждый новый лист и в глубине её материнская душа наполнялась отрадой, восторгом и гордостью.
  "Женя не зря так хвалила Ингу, она заслужила самую большую похвалу своим старанием и высокой степенью ответственности за дело, которое с честью выполнила. Она действительно умница! Вернусь домой, расскажу Давиду, порадую его. Правда, сможет ли кто-нибудь оценить эти качества, как подобает? На самом деле, моя девочка - личность и это прекрасно" - думала про себя Эля, держа в руках работу.
   - Я могу забрать работу? - поспешно спросила Эля.
   - Отказываюсь Вас понимать. Как же я могу Вам отдать? Работа не проверена. Да и не думаю, что работу, сделанную для школы, отдают домой. Если я найду эту работу достойной её темы и основного замысла, то она будет представлена на математической выставке, которую мы готовим с отличниками школы к приезду комиссии.
  Эля понимала, что он начал работать на публику, на уши учителей, чтобы на ближайшем педсовете не смогли упрекнуть его, в чём-либо. До какой же степени нужно было быть отравленным изнутри, чтобы унижать своих учеников и мстить им. По-видимому, в раннем детстве кто-то жестоко обходился с ним. И он, как бы самоутверждаясь, доказывая что-либо, или издеваясь, воздавая тому невидимому по "заслугам", вот так отыгрывался на беззащитных. Месть не может быть инструментом учителя. Тем, кто посильнее его самого по должности или же по статусу он побоялся бы такое устраивать. Это логика труса.
  - В таком случае, может быть, не стоило поручать другим ученикам, не отличникам, готовить рефераты, тем более такого масштаба? Ведь это невероятно ответственно. Не правда ли?
  В Эле взыграло ретивое. Она почувствовала в тоне учителя явную дискриминацию по отношению к другим ученикам.
   - Отчего же, - учиться должны все. Как Вы не понимаете, я дал возможность всем ученикам с помощью этой работы улучшить свой результат в конце года, что в этом плохого? - наперекор, упрямо продолжал зануда-учитель.
  У него даже не хватило ума извиниться.
  - Ну ладно, мы подождём результата, хочу Вас заверить, что везде, куда бы я ни обратилась, не одобрят ни Ваших методов, ни Ваших поступков, тем более, никто не позволит так относиться к детям. Хотелось бы, чтобы Вы меня правильно поняли и оценили моё терпение и выдержку. Всего хорошего.
  Под выставку отвели отдельное помещение, где поместили шкафы с полками и стеклянными дверьми, где и покоились работы. Шкафы запирались на замки, чтобы нерадивые ученики не смогли полюбопытствовать, не дай Боже, позаимствовать какой-то реферат, для обогащения своего собственного кругозора и интеллекта. Когда нагрянула долгожданная (Семёном Афанасьевичем) комиссия, то он, с наглухо приклеенной улыбкой, разъяснял несведущим представителям министерства (в противной гнусавой манере, свойственной ему):
   - Уважаемые коллеги! То, что Вы видите на стеллажах и, естественно, с чем позднее ознакомитесь для детального анализа, является работами наших лучших учеников, наших отличников математики.
  При этом он во все стороны вертел своей лысиной, как вентилятором и тряс бородкой, (по форме, как у дьячка) надеясь таким образом произвести наилучшее впечатление на непросвещённых гостей. Это заискивание было чрезмерным и, к тому же, приторным. Не было никаких сомнений, - кроме полного отсутствия элементарной порядочности, ума ему явно не доставало. Поэтому, покрутится перед выше стоящими по должности, было для него наивысшим удовольствием.
  Через некоторое время, в школьном журнале, в разделе "контрольная работа", под словом "реферат", у Инги стояла пятёрка. Это лишний раз подтверждает правоту следующих слов:
  "Когда ползучему придавят хвост, он начинает вести себя адекватно ситуации, в нём просыпается сознание, не потому, что он понял и покаялся". Сожалею, нет и ещё раз нет. Только лишь из-за страха. Инстинкт самосохранения срабатывает прежде всего.
  Дорогой мой читатель! Я описала лишь единичный случай, но к величайшему сожалению, он был не единственный.
  А у Инги появилась возможность сдать математику и больше никогда не видеть Семёна Афанасьевича.
  Она приняла решение перейти в другую школу для получения аттестата зрелости и, одновременно, целенаправленно заняться своей любимой музыкой.
  По окончании восьмого класса, она связывает свою жизнь с мужским ремеслом - начинает заниматься на хормейстерском отделении. Проф. Загольский советовал Эле увести Ингу глубже в провинцию - к примеру, в Николаев, надеясь, что там девочку меньше будут травмировать и ей будет легче заниматься. Он постоянно говорил, что девочка по-настоящему талантлива, окружение этого не прощает и будет строить ей козни. В глобальном масштабе, проф. Загольский был приверженцем самообразования, считал его самым эффективным и при удобном случае, приводил Ингу в пример, не упуская возможности отметить, что девочка в её возрасте успела постичь гораздо больше, нежели некоторые студенты консерватории. Он негодовал, не понимая, на каком основании принимали в студенты таких далёких от музыкального искусства, (деточек богатеньких родителей) к тому же, не имеющих элементарных данных, которые, ну никак не соответствовали нужным критериям. Его горячим высказываниям по этому поводу не было конца. Он отлично знал, что эти баловни судьбы, пройдя коридоры музыкального ВУЗа, получив желанную корочку, никогда не будут работать в этой области, тем более, не посвятят свою единственную жизнь такому неблагодарному ремеслу, - развитию хормейстерского дела и воспитанию молодого поколения.
  Инга, в отличие от них, была очень способной девочкой, всем своим существом предана избранному делу. Это было заметно, уже в юном возрасте. Её отношение к любимому делу, стремление подняться в своём познании и мастерстве на наивысшую ступень, дабы в последствии отдать, как можно больше. Проф. Загольский относился к ней по - отечески, поэтому уговаривал уехать, думая, что где-то там в глубинке нет проявлений антисемитизма. Она отказалась от этой идеи, т.к. желала познать всю суть избранного дела из первоисточника. А стало быть, наследовать и развивать школу проф. Загольского. Это значит, с одной стороны, продолжить дело жизни проф. Загольского, которого она боготворила. С другой стороны, в плане совершенствования дирижёрского мастерства её манила карьера Вероники Дударовой, - женщины дирижёра, а если окунуться ещё глубже - гены торопили, не давали ей покоя. Но всё это вместе взятое было оправдано, т.к. открывало дорогу к её мечте.
  Мы с вами, дорогой мой читатель, проследим, суждено ли было осуществиться этой красивой мечте, но прежде я бы хотела познакомить вас с ещё одним персонажем, который по праву, займёт своё место в первой книги.
  
  Рождение Музы.
  Мы опять перелистнём страничку назад.
  Я напомню. Самое начало учебного года. Приход Семёна Афанасьевича в школу и начало занятий по математике с Женей Загольской.
  Дело в том, что Женя взялась помочь Инге, наверняка зная, что ей удастся это сделать в полном объёме. Она помимо работы в школе занималась репетиторством на дому и относилась к этому не менее ответственно. Во-первых, она очень любила предмет, который преподавала долгие годы, (после университетской скамьи) во-вторых, она умела без видимого общепринятого нажима находить общий язык с учениками, поэтому и результаты не заставляли себя ждать. Педагогом она была высокопрофессиональным. Но в быту ей не доставало целого ряда нужных качеств. Она так и не сумела стать хорошей хозяйкой. Они жили на широкую ногу, она любила вкусно и много поесть, проф. Загольский с некоторых пор пристрастился к спиртному и частенько выпивал (это, в конечном итоге, к сожалению, погубило его). Вышеизложенные причины объясняют, почему в доме довольно часто бывали гости. Ну что сказать, в силу этих обстоятельств, постоянно не хватало денег. Но Женя была очень трудолюбивой и не тяготилась подработками. В начале Инга занималась вдвоём с Женей. Но с некоторых пор, во время урока стал приходить ещё один ученик. Женя объяснила это так:
  - Часть урока мы будем заниматься одни, я успею объяснить тебе новое, а потом, пока ты будешь выполнять проверочное задание, для закрепления пройденного, я позанимаюсь с другим учеником. Кстати, познакомься - Роман Маркелов.
  Уже спустя годы, в обычном разговоре, казалось бы, без видимых причин, Женя расскажет Инге один очень интересный факт. А дело заключалось в том, что однажды, Рома, выходя от Жени после урока, увидел Ингу, которая спешила на урок. Она шла ему навстречу, порхая, как всегда, думая, о чём-то своём и про себя напевая. Вот с этих самых пор, он, как пиявка пристал к Жене и просто умолял её разрешить заниматься вместе с Ингой. Он клятвенно заверял Женю, что мешать не будет, а будет тише воды, ниже травы. Поначалу, Женя была категорически против, отказывалась даже слушать, но по прошествии времени, когда он ей порядком надоел, разрешила. Она знала Ингу, как свои пять пальцев, её серьёзное отношение к занятиям, поэтому была спокойна и уверена, что чьё-либо присутствие на уроке не помешает ей. Но она забыла, что Инга застенчивая девочка, поэтому присутствие чужого человека поначалу стесняло её. Она даже разговаривала с Женей шёпотом. Но со временем привыкла и перестала обращать внимание, тем более, что Рома был очень свойским, компанейским, вёл себя ненавязчиво, по-приятельски, как будто бы они давно знакомы. Очень много шутил. Так он разряжал обстановку. Он не по годам был развит, и умственно и, физически. В своих рассуждениях и умозаключениях, он был полностью сформировавшимся взрослым человеком. А ведь он был младше Инги на год и четыре месяца. Как видите, не всё определяет возраст. Инга по сравнению с ним была ребёнком. В семье он был самый младший. Вместе с родителями в их квартире проживала его старшая сестра с мужем и ребёнком. Он был свидетелем всех разговоров, решения неотложных вопросов, застолий, в общем, вся взрослая жизнь, без купюр и прикрас протекала у него на глазах. Самое интересное, что никто не отправлял его спать, когда в каком-то из эпизодов фильма, показывали интимные сцены. Его не просили выйти, когда кто-то из гостей, или членов семьи рассказывал сальный анекдот. Он участвовал в разговорах взрослых, независимо от того, на какую тему шла беседа. Частенько посторонних это обезоруживало, но в этой семье была такая тактика поведения родителей с детьми. По-видимому, родители хотели, чтобы дети получали информацию из первых рук, а не на улице. Его родители были вполне культурными людьми. Мать трудилась в филармонии, на должности главного бухгалтера, отец работал инженером на предприятии. Рома в семье был младшим, любимым. Родители гордились, что он наделён целым рядом способностей, предоставляли ему все возможности развивать их и всё же не считали, что нужно ограждать его от взрослой жизни. Своего рода прививка. Вскоре, по взглядам, по манере поведения, Женя заметила, что Роман неспроста напросился присутствовать на уроках Инги, безусловно, он был в неё влюблён. И с каждым днём это становилось всё заметнее. На уроках он любой ценой старался обращать на себя её внимание. И Женя забеспокоилась. Она, по-хорошему, объяснив ситуацию, попросила его приходить перед Ингой. Но он не соглашался, уговаривая, убеждая её, приводя разные доводы, не переводить его на другое время. Женя, в свою очередь, была стратегом и нашла правильный тактический ход.
  - Ромочка, послушай, ты ведь друг Инге, не правда ли? Я же вижу, как ты к ней относишься..., очень хорошо.
  Тут он внезапно перебил её:
  - Ещё как хорошо! - на одном дыхании выпалил он, и тяжело выдохнул, как будто бы выпустил из себя весь воздух, который был у него в запасе.
  А в глазах бегали лучики счастья. Он украдкой улыбнулся и добавил:
  - Тётя Женя, только, пожалуйста, не говорите об этом Инге, - опустив глаза, добавил - рановато.
   Женя упорно продолжала свою линию поведения, как бы внушая ему:
  - Ну, вот видишь, стало быть, ты понимаешь, что мешать ей нельзя.
  - Разве я мешаю?- обиженно спросил он.
  - Совсем немного - щадя его, снисходительно ответила Женя и улыбнулась. - И, тем не менее, давай договоримся с тобой следующим образом. Ты будешь заниматься до Инги, на её уроке присутствовать не будешь.
  Роман поднял на неё огромные, как смоль, глазища и жалобно, с мольбой во взгляде, посмотрел на Женю.
  - Учитывая ситуацию, - продолжила она свою мысль, - я не отправляю тебя домой, даже не выгоняю. Я всё понимаю, поэтому предлагаю, в случае плохой погоды отсидишь на кухне, в ясный солнечный денёк погуляешь на свежем воздухе. А потом, ты должен быть сама деликатность, я надеюсь, ты понял, какая у нас Инга, хотя тебе, вроде бы, действительно, рановато, как ты сам подметил, ухаживать за девочками. Да и Инге, поверь мне, не до этого. Она у нас совершенно, особенная. Одна на миллионы. Ты должен это понять. Следовательно, с ней и вести себя надо с учётом этого. Запомни, пожалуйста.
  - Я знаю,- робко, но серьёзно ответил Рома.
  - Ну вот, и, слава Богу, кажется, договорились, - немного успокоившись, завершила разговор Женя.
  Но Роман не отступал, он ждал всегда. Причём, не на кухне. На улице, вернее во дворе, так, чтобы через окно, он постоянно мог видеть Ингу. Ждал, независимо от погодных условий. Он внял Жениной просьбе и не хотел мешать во время урока, но после...
  Как-то раз, на ходу придумав причину, для разговора, он вышел вместе с ней из двора Жениного дома и потихоньку, как бы невзначай, пошёл её провожать, и довёл прямо к дому. Потом, при удобном случае он признается, что давненько провожает её, но так, чтобы она не видела его и не знала об этом. Он был влюблён и не очень старался скрыть этот факт. Ему хотелось постоянно быть рядом с ней. И он готов был ради неё на любые подвиги, только бы иметь возможность видеть её, слышать её, быть причастным ко всем её делам. С одной стороны, он был счастлив, с другой... всё это пришло слишком рано. Инга не была готова к такому натиску и накалу страстей. Она жила совсем в иных измерениях. В её глазах он был наравне с подружками. И не более. Ничего с этим нельзя было поделать. И он принял это, как факт, согласился с данной ему (судьбою) ролью, а сам любил, как вполне взрослый юноша.
  Эле Рома сразу понравился. Вера жалела его. А Давид отнёсся настороженно, но, глядя на Ингу, понял, что опасаться нечего, т.к. её заботили абсолютно другие вещи. Она купила себе абонемент в филармонию и исправно посещала концерты классической музыки. В консерватории слушала академические концерты студентов и преподавателей, а также, сольные концерты приезжих музыкантов. Ходила на вечера поэзии, на спектакли в драматический театр. С подружками в кино, ну и в оперный, в обязательном порядке. В этот период, она много рисует. Как-то Роман принёс фотографию маленького толстенького трубачонка, времён Людовика 16-го. Собственно, с этого всё и началось. Персонаж вдохновил Ингу на целый ряд работ, написанных на историческую тему. Работы были впечатляющими, но в них была загадка, какая связь между той фотографией и последующими работами, как возник этот мостик, который ей удалось перекинуть из одного времени в другое и, что общего между ними? Все работы были абсолютно разные. Сюжеты, выхваченные из жизни, а также, времён, её любимого, обожаемого Леонардо Да Винчи. Этот кумир был установлен ею на пьедестал недосягаемости. И, если можно выразиться простым языком, для неё это была любовь, - однажды и навсегда.
  Ну и конечно, читала, читала...
  
  Превратности судьбы.
  Здесь я вынуждена немного отступить и кое-что, существенное, на мой взгляд, дополнить. Ни для кого не составит труда понять, что в те времена, семья существующая на трудовые доходы, жила более чем скромно. Зарплаты были маленькие. Давид по выслуге лет получал военную пенсию. Был принят закон, который устанавливал потолок. Следовательно, как бы Давид ни старался, выше установленной суммы не прыгнешь. Что же получалось? В трудолюбии Давиду нельзя было отказать. И всё же, жили они экономно, не выходя за дозволенные рамки, т.е. из бюджета. К слову будет сказано, что трудился он в трёх местах: на своём основном месте - на станции, в больнице и в санатории. Он мечтал создать своей семье достойное существование. Что же касается зарплаты, то он исправно получал ставку на основной работе, в остальных местах он практически работал на общественных началах, ибо не имел право получать выше дозволенного. Следовательно, в буквальном смысле слова, получал крохи. Но понимал, что в нём нуждаются, поэтому продолжал выручать, выполняя свои обязанности. И всё же он очень старался для семьи. Не было праздника, чтобы он не дарил Эле обновку, (занимал деньги на работе) сослуживцы его любили и уважали, поэтому всегда выручали. Экономил, как мог, и отдавал. С Ингой во всех отношениях было проще. Ему повезло с дочерью. Она была скромна в желаниях. Никогда ничего не требовала у своих родителей. Всё материальное её мало волновало. До девятого класса Эля перешивала ей из старых вещей. Так что самое необходимое, если можно так сказать, у неё было. А вот духовное... Давид знал её пристрастие к книгам и только поощрял в этом. Он ночами выстаивал в очередях, чтобы записаться в очередь на подписные издания и другую литературу. Когда, одна из его племянниц - Лилия, поступила работать на склад художественной литературы, она сообщала Давиду, когда и, что они получат, и Давид выкупал. Но музыкальной литературы, монографий, а также альбомов по изобразительному искусству, там не было. И Инга, при первой же возможности, наведывалась в центральный книжный магазин, который находился на ул. Дерибасовской. Там был специализированный отдел. Если приходили интересующие её новинки, Инга бежала в автомат, звонила отцу на работу или домой, где удавалось его застать. Просила выручить её, для того, чтобы она смогла выкупить желанную книгу. В этом он ей никогда не отказывал. Чаще она сама бежала домой за деньгами, (Давид был очень занят) но предварительно ставила его в известность. И он, заезжая на обед или возвращаясь после вызова на станцию, забегал домой и оставлял ей деньги. Единственный раз он не смог выполнить её просьбу.
  
  Безграничная преданность делу.
  Стоял прекрасный весенний день. Заболела учительница и Инга освободилась раньше обычного. Она обрадовалась этому обстоятельству, т.к. как правило, день её был полностью загружен, и высвободить время для дополнительных, пусть нужных дел, было сложно. Она быстренько поскакала в магазин, чтобы проверить, что там происходит. Инга увидела на полке новинку-монографию о выдающемся дирижёре - Гаухе. Она попросила посмотреть, чтобы ознакомиться с новым изданием и поняла, что эта книга ей нужна.
  Продавщица узнала Ингу и предупредила:
  - Имей ввиду. Эта монография поступила в единственном экземпляре. Так что покупай.
  - Какая досада. Вы знаете, я только из школы и у меня нет с собой денег. Я сию минуточку позвоню папе, и он подвезёт. Отложите, пожалуйста, я Вас очень прошу, она мне очень нужна. Я просто опасаюсь, вдруг в моё отсутствие кто-нибудь другой купит.
  На что продавщица ответила:
  - Пойми, книга в единственном экземпляре, мы не имеем права надолго откладывать, а вдруг придёт покупатель, и что я ему скажу?
  - Обещаю, я быстро. Только отложите, пожалуйста. Заранее Вам благодарна.
  Инга побежала к автомату, набрала домашний номер телефона, в надежде, что отец пришёл на обед, но дома никто не снимал трубку. По-видимому, соседей тоже не было дома, Вера была далеко и не слышала телефонного звонка. Тогда она позвонила к отцу на работу, диспетчер, узнав голос Инги, ответила, что отец давным-давно выехал на вызов и почему-то до сих пор не вернулся. Они пытаются наладить с его "скорой" связь, но пока безуспешно. Тогда Инга поняла, что надо бежать домой, может, у Веруни будут три рубля пятнадцать копеек, т.е. стоимость книги. И она ринулась, что было сил, без остановки. Прибежав домой, её насторожила непривычная тишина, но она подумала, что никого нет, а Веруня на балконе, дышит воздухом. Она прошла входной коммунальный коридор, кухню, маленький коридорчик, открыла дверь их квартиры и поднялась по ступенькам. Дверь её комнаты была открыта и она увидела спящую Веру. Она тихонько прошла в следующую комнату и вдруг, увидела лежащего на кровати отца. Он был в рабочей одежде, лицо его было бледным, а глаза прикрыты. Ей всё это показалось странным. Инга подошла ближе, наклонилась к отцу, желая послушать, как он дышит и в этот момент, Давид открыл глаза.
  - Пап, папуля, ты меня слышишь? - спокойно, тихим голосом спросила она.
  - Слышу, - неторопливо ответил Давид.
  Инга обратила внимание, что у отца очень красные глаза, а лицо неподвижно.
  - Папа, ты себя хорошо чувствуешь, что случилось?
  Инга поняла, что что-то произошло. Всё это так не похоже на её отца.
  - Ничего, ничего, просто прилёг - также тихо ответил Давид.
  - Может тебе что-нибудь нужно?- продолжала расспрашивать Инга.
  - Спасибо, ничего, я полежу, и всё пройдёт. Не беспокойся, занимайся своими делами, а я полежу. Спать хочется, я рано встал.
  Последняя фраза, окончательно, сбила столку Ингу. Всё происходящее так не свойственно было Давиду, что она всерьёз забеспокоилась. Желая вывести отца из стопора, Инга опять обратилась к нему:
  - Я звонила тебе на работу, но они тебя потеряли. Пытались наладить связь с машиной, но у вас не отвечал телефон. Что там у вас случилось? Я же вижу, что что-то произошло.
  - Авария. Ты только не говори маме. Не нужно, зачем волновать зря. Я полежу немного, и всё пройдёт, - медленно, почти невнятно ответил Давид.
  - Как авария, когда, а как же твоя бригада, все живы?- расспрашивала, волнуясь Инга.
  Она, как и её отец, в первую очередь думала о других, а не о себе. Так она была воспитана, и это было в порядке нормальных вещей, ничего из ряда вон выходящего.
  Давид так же тихо, не спеша, ответил:
  - Живы, они в больнице. Ты извини меня, пожалуйста, я полежу немножко, трудно говорить.
  - Папуля, а почему ты не в больнице, не показался врачу, авария - это же не шуточное дело, - волнуясь, настаивала Инга.
  - У меня ничего серьёзного, только рука немножко болит. И слабость. Ничего, пройдёт.
  - Ты и впрямь, как маленький- настаивала Инга.
  Но отец плохо реагировал.
  В пределах получаса Инга допытывалась у отца, что же всё-таки произошло и не нужна ли ему медицинская или другая помощь. Но отец отмалчивался и отсылал её заняться своими делами, просил не волноваться. Дескать, он отдохнёт и состояние нормализуется. Так он ничего и не рассказал, чтобы не расстраивать близких.
  Позже позвонил врач приёмного отделения, куда Давида и его подчинённых доставила "скорая помощь" с места происшествия. Оказалось, что, когда Давид с бригадой направлялись по вызову, (к больному) в машину, в которой они ехали, на огромной скорости, врезался большущий грузовик с подъёмным краном. Машина, в которой находился Давид с коллегами, от сильного удара взлетела на воздух, сделав несколько кульбитов, затем со всей силой рухнула на боковую часть, ну а потом на крышу, уже в помятом состоянии. От сильного удара, разбились и выпали стёкла из окон, а через них вылетели сотрудники Давида. Сам он выпал через окно кабины и влетел головой в бордюр, сломав руку и получив множественные ушибы. Но больше всего пострадала голова, врачи поставили диагноз - сотрясение мозга. Спустя время это скажется и обернётся для него тяжёлой болезнью. Нельзя забывать, что он во время войны перенёс тяжелейшую контузию, любые травмы были ему противопоказаны.
  Когда Эля пришла, Инга рассказала ей обо всём, Эля позвонила врачу приёмного отделения, и он сказал ей, что поведение Давида вполне объяснимо. У него шок. Именно поэтому он не чувствует боли, а стало быть и опасности. Врач также сказал Эле, что они хотели оставить Давида в больнице, чтобы полностью обследовать, но он не захотел, объяснив, что с ним всё в порядке, что необходимо оказать срочную помощь его бригаде и шофёру. Более того, когда врач предложил Давиду поехать домой в их машине, он поблагодарил и наотрез отказался, сказав, что машина в любой момент может понадобиться, а он пройдётся пешочком по свежему воздуху. Врач порекомендовал Эле вызвать машину "скорой помощи" или попросить транспорт у Давида на работе и привезти его в больницу, т.к. он нуждается в медицинской помощи и постоянном наблюдении.
  Вечером этого же дня Давида госпитализировали. После этой аварии он тяжело болел, с осложнениями.
  Безусловно, в этот день Инга и думать не могла о книге. Но что характерно, перед тем, как Давида увезли в больницу, он попросил Ингу вынуть всё из карманов его брюк и пиджака, при этом добавил, что кошелёк он тоже оставляет дома, на тот случай, если Инге понадобится, чтобы она не ждала, пока его выпишут. В его заботах о близких было нечто упоительное и загадочное. Как он чувствовал и как умел предугадать чьё-либо желание! Думаю, эта загадка называется Любовью.
  На следующий день, после школы Инга побежала в магазин извиниться перед продавщицей, (что не смогла выполнить данное ей обещание, быстро вернуться) в полной уверенности, что книгу, конечно же, купили. Но, к её счастью, продавщица, забыла об отложенной книге, таким образом, монография о Гаухе досталась Инге. Она тут же поехала в больницу показать отцу покупку.
  И она продолжала самообразовываться, а одновременно, наслаждаться. Стало быть, отсутствия или недостатка положительных эмоций, в том, что она видела, слышала, воспринимала, не было. Она жила в своём мире. Этот мир был наполнен, насыщен событиями. Он был многогранным, духовно богатым и ей было хорошо в нём. Этот мир был и пищей, и воздухом, и смыслом её жизни. Он был заполнен теми эмоциями, без которых она не мыслила своего существования, и ей не нужно было ничего другого. Рома в её жизни, появился слишком рано, и для него не было места в ней. Всё было заполнено её мечтой, а он не ассоциировался с ней, напротив, был инородным. Этот мальчик был земным, хотя он многим интересовался и не избегал духовных ценностей. До встречи с Ингой он занимался пантомимой и преуспел в этой области. Несмотря на то, что Роман был высокого роста и очень худым, его телу была присуща гибкость, слаженность движений, а учитывая его гиперактивность и эмоциональность в передаче чувств, у него прекрасно и интересно получались многие композиции. С того самого дня, когда Рома впервые увидел Ингу, он серьёзно стал интересоваться наследием в области изобразительного искусства, в данном случае, живописью. Говорят, что истина познаётся в сравнении. Всё существо Инги и внешняя красота: лица, тела, её манеры поведения, скорее походили на тех персонажей, сошедших с полотен великих живописцев, нежели на её современниц. В некоторых полотнах он находил поразительное сходство главных персонажей с Ингой. Это открытие стало для него потрясением, оказало огромное влияние, впоследствии вдохновило на то, что он начал заниматься серьёзными исследованиями. Два полотна, увиденные им в разное время оставили след в его душе. Это работа ученика испанского живописца Веласкеса, - Бартоломе Эстебана Мурильо "Вознесение мадонны", которая явилась копией шестнадцатилетней Инги. Или наоборот, но в данном конкретном случае, для него это не имело решающего значения. И немногим позже, работа Хосе Ди Рибера, полотно называлось "Святая Инесса и ангел, укрывающий её покрывалом". Рома узнал, что написанию этого полотна предшествовало одно любопытное обстоятельство. Предыстория такова. Художник услышал очень красивую легенду, повествующую о необыкновенной красоте девушки, которая с первого взгляда поразила воображение знатного римлянина, овладела его мыслями и чувствами. И он решил, что девушка должна принадлежать ему. Но, к удивлению римлянина, девушка отвергла его. Разгневанный отказом, он приказал бросить её на утеху толпе, но предварительно, обнажив её тело. Так нагую Инессу бросили в мрачную темницу. Живописец изобразил Инессу, стоящей на коленях. Девушка была обречена на смерть, но даже этот приговор не в силах был сломить её волю и преданность убеждениям. Беззащитность, хрупкость Инессы только подчёркивают душевную стойкость и мужество. Прелестное лицо девушки исполнено такого очарования, что по праву входит в галерею самых прекрасных и возвышенных образов в истории мировой живописи. И вот, по легенде, небеса снизошли к горькой участи, ни в чём не повинной девушки. Сжалились над нею, и совершилось чудо - у бедной пленницы внезапно выросли до пят, длинные каштановые волосы, которые скрыли наготу гонимой, а с неба к ней спустился ангел и накрыл покрывалом, да так, что наготы, и, следовательно, позора не осталось и вовсе. Рому поразило не только сходство с восемнадцатилетней Ингой, но и то обстоятельство, (упомянутое в источниках) что художник на этом полотне изобразил одну из своих дочерей. А значит, изображённая на полотне героиня, не вымышленный образ, а вполне реальный и такая девушка, на которую Инга была поразительно похожа, некогда жила. Он считал, что невозможного не бывает, что в нашем огромном мире всё каким-то странным образом переплетено, перепутано, даже на расстоянии и во времени. Этот мальчик, в своих выводах обгонял свой возраст и время, в котором он жил.
  
  Завидная настойчивость.
  Пока их отношения в самом начале пути. Он караулит её везде, где бы она ни была. Затем, если она не одна возвращается домой, молча пристраивается к компании. Провожает её к дому, дожидается, когда другим надоест его общество, остаётся, чтобы напоследок, хоть несколькими словами перемолвиться с ней. Наблюдает со двора, как она поднимается по парадной лестнице в квартиру. Дожидается, когда у неё в комнате зажжётся свет и ещё долго стоит во дворе, под коммунальным балконом, в надежде, что может быть, она появится там, и он скажет ей ещё что-нибудь. А рано утром, в промежутке между пятью и шестью часами, соседка, которая раньше всех вставала, на половой тряпке возле входной двери находила цветы и небольшое письмецо, где была указана просьба "Пожалуйста, передайте..." (дальше следовало её имя и фамилия) и два слова: "Не кощунствуйте!!!". А в письме стихи, в которых он в образных, возвышенных выражениях исповедовался перед ней. Рассказывал ей какая она, кем и чем стала для него и, что ей нет равных. Какое место занимает в его жизни и как! он её любит. Об истинных и благородных намерениях, ну, как большой кавалер. И во всех посланиях, чуть ли не в каждом слове ощущалась уверенность, что его огромной, безграничной, неописуемой, нескончаемой любви, им хватит на двоих. И если она не сможет полюбить его, то он согласится и с этим, только бы постоянно, всегда и всюду быть рядом. И поверьте, он действительно мыслил и чувствовал на полном серьёзе.
  Вот так, в один пригожий день родился новый удивительный поэт, воспевающий, неразгаданное и такое желанное чувство - её величество ЛЮБОВЬ!!! А она совершенно несознательно явилась вдохновителем его поэтических строк, наполненных глубоким смыслом и величайшим чувством.
  Жаль только, что не удалось сохранить его шедевры. Спустя много лет, Эля, уезжая из Одессы, в спешке оставит в квартире много нужных вещей, а картонные коробки со стихами и прозой Романа Маркелова, некогда аккуратно упакованные Ингой, тем более. Думаю, новые хозяева, выбросили всё, за ненадобностью.
  Он беспрерывно досаждал соседям телефонными звонками. Под любым предлогом навещал её дома, чем раздражал её тогдашних подруг. Они, понятное дело, из зависти, не выносили его и уверяли Ингу, что необходимо от него избавиться, т.к. в конечном итоге он возьмёт её измором. Она улыбалась и не принимала всерьёз их наставления. Он, как взрослый ревновал её к мальчику, живущему этажом ниже. Этот мальчик тоже постоянно караулил Ингу, но был скромнее, менее напорист в поведении, нежели Рома. К тому же, по складу характера был очень застенчив. Однако это не помешало ему придумать новый вид объяснения в любви, для более действенного общения с Ингой. Как только, через окно своей квартиры, (скрываясь за занавеской) он замечал её во дворе, направляющуюся к парадной, а затем, через несколько минут слышал её шаги уже в комнате, он начинал выстукивать в радиатор свои признания. Мелодии были забавные. Некоторые из них ежедневно повторялись, но периодами появлялись новые. Инга на его признания не реагировала, стало быть, не отвечала, но подружки, обнаружив это хохотали до изнеможения и путали его. Они, не застав Ингу дома, под любым предлогом оставались подождать, пока она вернётся и, вместо Инги, перестукивались с ним.
  Когда Инга начинала заниматься: то ли играть на пианино, то ли петь, то ли слушать музыку, записанную на пластинках, либо в радиопередачах, он тут же начинал выстукивать свои излияния, тем самым, желая обратить на себя её внимание, на самом деле только мешал ей. Он же думал, что аккомпанирует ей. Спустя время, в разговоре с другим соседским мальчиком, (другом влюблённого) она узнала много интересного. Соседский мальчик рассказал ей, как его друг любит её, как страдает, попросил быть мягче с влюблённым и снисходительнее к нему. Оказалось, что родители влюблённого полностью одобряют его выбор, (мама, как для дочки собирает приданное) т.е. видят в Инге свою будущую невестку. Чего только на свете не бывает.
  А Рома старался хоть крошечным знаком внимания поздравлять её с праздниками. Он знал, что ей чужда меркантильность, тем более, их отношения носили чисто дружеский характер и она просто-напросто откажется от подарка, чтобы не быть обязанной. Такие были устои у этой девочки. Но обязательно поблагодарит за оказанное ей внимание. Она так поступала и в отношениях с подружками. Только для самых близких делалось исключение. Она сама обожала дарить подарки, но от немногих принимала. Ему искренне хотелось сделать для неё хоть что-нибудь приятное. Он знал, что она собирает открытки с изображением цветов и вообще очень любит всё живое: растения, животных. У неё всегда были удивительные отношения с природой. Она трижды приносила в дом, найденных ею бездомных собачек, и тут же её выпроваживали назад. Эля не позволяла ей этого делать. Понятное дело. Во-первых, далеко не все любят животных, Эля не желала обременять свою жизнь заботами ещё о ком-то, во-вторых, коммунальная квартира.
  Роман покупал открытки с цветами, подписывал их и дарил Инге, причём посылал по почте, чтобы она не смогла тут же вернуть. Это, безусловно, было неким преувеличением, перегибом с его стороны, ибо открытки никогда не считались подарками, но он поступал таким образом. Он был настойчив, но в тоже время, необыкновенно терпелив. А в Ингиной парадной, на недавно побеленной стене, он нарисовал красками красивое изящное судно, с алыми парусами. На борту судна написал её имя - Ингрид. Что удивительно, это произведение находилось там долгие годы, даже когда Инга уже не жила в этом доме, никто не взял на себя смелость уничтожить свидетельство высоких чувств. Лишь, когда разрушили Советский Союз, "новым русским" чем-то помешало и они уничтожили "предание старины глубокой". Да, всуе, истинные чувства отмирали, как пережиток.
  Но вернёмся к влюблённому герою. Роман ещё в юном возрасте решил для себя не уступать Ингу никому. И представьте, был уверен, что ему это удастся, что он сумеет дождаться и всё-таки вызвать в ней расположение, неважно, сколько на это понадобится лет. Это может показаться странным, но он постоянно убеждал её в этом. Самое интересное то, что он всячески старался не обращать внимания на поклонников Инги, которые то и дело, любыми путями напоминали ей о себе и вертелись вокруг неё, как-будто бы их кто-то приглашал. К сведению будет сказано, со временем, среди них появились очень достойные, с самыми серьёзными намерениями.
  Давид, на глазах у которого происходило всё это, анализируя эту историю, по-человечески жалел Рому, по-мужски уважал. Его подкупало постоянство чувств юноши и стремление доказать Инге, что он именно тот, кто сделает её счастливой, и что с ним стоит соединить свою жизнь. Так шло время, которое, как вы знаете, дорогой мой читатель, никогда не стоит на месте.
  1968 год. Благополучно завершилось лето, и 1-го сентября Инга приступила к занятиям, в девятом классе, уже в новой школе и, одновременно, к занятиям на хормейстерском отделении, т.е. началось систематическое освоение её будущей специальности. Она, поступила в класс к Вере Ивановне Виденец. Вера Ивановна в своё время закончила Одесскую государственную консерваторию, факультет хорового дирижирования, кстати, класс проф. В.К.Загольского, была одной из лучших учениц профессора и закончила прекрасно.
  Ещё в конце лета, до начала занятий, Женя, будучи знакома с Верой Ивановной, (как собственно, и с другими учениками профессора) поделилась с ней своими впечатлениями об Инге. А напоследок, добавляя к своему рассказу, она обратилась к ней:
  - Верочка, ты видела Ингу? Правда, хорошая девочка? Возьми её к себе в класс, не пожалеешь, она будет твоей гордостью!
  - Евгения Михайловна, я ещё на репетициях, накануне, экзаменов занималась с Ингой, понаблюдала за ней. Всё при ней, только очень застенчивая, но это уйдёт со временем, думаю, когда сцену почувствует. Дирижёр не имеет права быть робким, застенчивым, а то, как он будет держать хор, оркестр. Ничего, ничего, всё придёт. Но даровита, нечего сказать, да и чувствуется - любит наше нелёгкое дело. Думаю, из неё толк будет.
  И начались трудовые будни.
  К этому времени бабушка - Вера и Инга, временно переехали на ул. Мясоедовскую, на их старую квартиру. На это были свои причины, т.к. на ул.Островидова, соседи по коммунальной квартире, где Давид жил с семьёй, пришли к единому решению, что огромную коммунальную кухню нужно разделить и каждой семье выделить свою часть под кухонную утварь, обеденный стол, со стульями, шкафчик и газовую плиточку, т.е. как бы отдельную кухню. Накануне к их дому подвели газ. Кроме этого, оставить место для общего прохода из входного коридора, к балкону, а также место для ванной комнаты. Решено было оборудовать ванную, (по средствам) с тем, чтобы можно было там купаться и стирать. В связи с этим, Давид и Эля решили заодно с общим "хаосом", сделать ремонт в своей квартире. У соседей этажом выше травили насекомых, да так, что те плавно перебежали к ним, стало быть, предстояла большая дезинфекция, а после этого в любом случае, смена обоев, да и деревянные полы в комнатах пришли в негодность, было решено поменять их на паркет. Короче говоря, затевался большой ремонт. В процессе этого Давид с Элей, по мере продвижения, переходили из одной комнаты в другую, а Вере и Инге места не было. Но они не унывали по этому поводу, а благополучно пребывали у Веры, на старой квартире, вдвоём и этому обстоятельству были очень рады. Единственное осложнение - Инга больше времени проводила в дороге и ещё, дома осталось пианино. Но она попыталась выйти из положения. В те дни, когда в школе было меньше уроков, она направлялась домой, на ул. Островидова и занималась, о чём заранее либо утром ставила в известность Веру, чтобы та не волновалась. Потом шла на специальность и целый ряд других предметов, которые были в этот день по расписанию. А вечером, после всех занятий, она заходила на ул. Тираспольской, в гастроном и выполняла поручение Веры. Она делала покупки, чтобы освободить Веру от лишних забот. Покупала: молоко, колбасу, сливочное, либо шоколадное масло, хлебобулочные изделия и себе пирожное "Джоконда". В овощном магазине она покупала на супы или борщ, В мясном отделе на котлеты. Вера всегда её ждала, и они вместе ужинали. Инга была большой сладкоежкой. Но больше всего любила выпечку. Осенью 1968 года Инге исполнилось шестнадцать лет. А с четырнадцати лет она уже была отличной кулинаркой и славилась своими пирожными, тортами, пирогами и другими блюдами. Опять-таки её никто не заставлял. Спонтанно, у неё появилось желание самой всё уметь делать, и она постигла искусство кулинарии - хорошо и вкусно готовить, печь, ну и украшать, сервировать, т.к. была эстетом и любила всё красивое. Уже несколько десятилетий спустя в своей тетради кулинарных рецептов, на внутренней стороне обложки, она написала:
  "Люблю кормить, обожаю угощать, делать приятное, доставлять радость. Дарить добро - моё кредо! Главное безвозмездно. Доброта должна быть бескорыстной, в противном случае она теряет свою ценность, своё прямое назначение".
  В этом была вся её человеческая сущность.
  У взрослых она взяла лишь азы, всему остальному научилась сама. Она любила придумывать по ходу дела, экспериментировать. У неё был отменный, тонкий вкус, а также хорошо развито чувство меры, формы и поразительное умение всё наполнять содержанием, в противном случае у неё пропадал интерес этим заниматься. Когда она начинала что-либо делать, она всегда знала, каким должен быть результат, создавалось впечатление, что она когда-то раньше видела этот предмет готовым, настолько уверенно и последовательно она выполняла все действия, как-будто бы шла по намеченному плану. На самом деле, она просто-напросто творила и именно это доставляло ей наивысшее наслаждение. Надо отдать должное, многие из выше перечисленных качеств она переняла у матери и даже перещеголяла её. А что касалось приготовления вкусных блюд, многое она позаимствовала у бабушки-Веры и тёти Кати. Они были искусными мастерицами.
  И вместе с этим, она обожала пирожные, которые были в ассортименте розничной продажи. Что поделать? У каждого из нас, дорогой мой читатель, свои слабости. Как с ними бороться? Ну, это тема, для другого рассказа.
  Теперь спустимся на землю, после короткого экскурса в сладкий рай.
  
  Прививка на всю жизнь.
  После окончания ремонта Инга с бабушкой - Верой, вернулись к Эле и Давиду, на ул. Островидова. В те дни, когда Инга заканчивала не поздно, она шла пешочком, дышала воздухом, думала, строила какие-то планы (ажурные замки на песке) и мечтала. Одновременно, спонтанно, рождались стихотворные строки, созвучные настроению. Она любила осенью собирать на Соборной площади опавшие листья и создавать из них всевозможные букеты, различные комбинации. Прогуливаясь, она слушала необычайно красивую музыку, шуршащих под ногами листьев, в душе у неё всё пело и расцветала красавица весна. По всей вероятности, именно тогда, в ней зарождался композитор. Но она не придавала значения тому чуду, которое было в ней самой, крепло с каждым днём и в любой удобный, благоприятный момент, готово было подняться на ноги и заявить о себе во весь голос. В юности, да и в молодости мало кто отдаёт отчёт и придаёт значение происходящему в нём самом и вокруг него, т.к. в основном слушают сердце, нежели голову. Мысли мелькали у неё в голове, как узоры в калейдоскопе, а она шла, наслаждаясь природой и тем, что её окружало. Инга, всей душой любила свой город, не считала его провинциальным. Отнюдь! Учитывая, помпезность архитектуры, множество заповедных мест, историю самой Одессы.
  Тому, кто ни разу не был в Одессе, скажу, что равного этому городу нет. Он в своём роде один. Одно только благоухание, создаваемое цветением акаций, начиная со второй половины весны. Летящий с моря ветерок, пьянит, ласкает, ни с чем не сравнимым ароматом. И это после противной, промозглой, холодной зимы. Просто подарок! В воздухе, в буквальном смысле слова, парит и дурманит нега, которая обволакивает и расслабляет..., а когда сады цветут?! Это что-то такое, что словами передать невозможно. Дивная красота и наслаждение!
  
  Однажды Давид пришёл домой очень поздно и вид у него был какой-то потерянный. Эля сразу заметила его состояние и спросила:
  - Ты себя плохо чувствуешь?
  - Как обычно,- коротко ответил Давид.
  По его состоянию было видно, что он чем-то очень озадачен.
  Эля всё же попыталась выяснить:
  - Может, что-то случилось, скажи мне, не бойся, я уже ко всему привыкла.
  - Нет, честное слово, всё в порядке, ну почему ты не веришь? Не волнуйся и ложись спать. Поговорим завтра.
  Он разделся и лёг, но ему не спалось, он часто и тяжело вздыхал, ворочался, вставал, выходил на кухню, возвращался.
  Эля не выдержала и опять начала надоедать ему вопросами:
  - Может быть, тебе что-то нужно, дать тебе что-нибудь?
  - Ну что ты такая неугомонная, я же сказал, ничего..., спи, пожалуйста, отдыхай, почему ты не спишь?- успокаивал её Давид.
  - Ты крутишься всё время, я и подумала, может быть, тебе что-то нужно... - как заводная, одно и тоже повторяла Эля.
  - Нет, нет, ничего, не волнуйся, спасибо, спи, я больше вставать не буду, чтобы тебе не мешать.
  Но сна не было.
  Днём следующего дня, когда по счастливой случайности вся семья собралась вместе, Давид завёл разговор.
  - Эличка, ты знаешь, кто уезжает?
  Эля автоматически ответила:
  - Нет, а куда?
  - Эдик уезжает в Америку.
  К сведению, Эдуард Каганов - был ведущим хирургом в городе, прекрасным специалистом. В прошлом, сослуживец и самый близкий друг Давида.
  - Сам? - встревожено спросила Эля.
  - Ну как же сам? Он без семьи с места не тронется. Разрешение пришло на всех, даже на тёщу с тестем. Они ведь насовсем уезжают. Ты поняла?
  - Как насовсем, зачем?
  - Вот так, моя дорогая и единственная, может так сложиться, что я его больше никогда не увижу. Скажи мне, ты поняла?
  - Я поняла, только не пойму, чего ты от меня хочешь?
  - Ты знаешь, кто для меня Эдик.
  - Допустим.
  - Так вот. Он согласен полностью профинансировать все наши расходы, только бы мы уехали вместе с ними. Он организует нам вызов и согласен ждать, пока мы получим на руки разрешение на выезд.
  - Ты вообще понимаешь, о чём ты говоришь, ты отдаёшь себе отчёт. Что ты сравниваешь возможности Эдика и наши. К тому же, у меня нет никакого желания куда-то ехать, - сказала Эля раздражённо, надулась, как индюк и отвернулась к окну.
  - Ты пойми, он согласен полностью взять на себя все расходы и там поможет во всём, ты не будешь ни в чём нуждаться. Ты же знаешь, сколько я отдал этой стране, скольким пожертвовал и сейчас отдаю всё, что могу, мне ничего не жалко. Ты также знаешь, что я получил взамен. Я не имею ввиду материальные блага. Меня эта сторона медали никогда не волновала. Ты это тоже знаешь. Мне лично ничего не надо, я о вас думаю. Что я здесь могу для вас создать? Из последних сил бьюсь, и что? Ничего. Имей в виду, такой возможности больше не представится. Это случай. Если я сейчас скажу Эдику: "Нет", ему будет очень больно, но он встанет и уедет без нас и всё. Ты понимаешь? Очень прошу тебя, подумай, хорошо подумай. Наша судьба в твоих руках. Я никому и ничему не изменяю, хочу, чтобы ты это знала. Все мои принципы остаются при мне. Я до сих пор люблю свою страну и остаюсь ей верным, несмотря ни на что..., но я также очень хорошо знаю, что по-настоящему близким людям, ни в коем случае нельзя расставаться!!! Ты это должна понять и хорошо подумать, прежде чем примешь окончательное решение.
  Эля тут же без промедления ответила:
  - Об этом не может идти речь. Я надеюсь, к этому вопросу мы больше не вернёмся.
   Тогда Давид подошёл к Инге и спросил её:
  - Ну, а ты что скажешь, красавица моя, ты у нас уже большая, можешь высказать своё мнение.
  Инга виновато посмотрела на отца и сказала:
  - Я очень сожалею, папуля, но я не вижу себя где-то..., более того, я себе даже представить не могу, что не буду ходить по этим улицам, не видеть эти деревья, как это возможно, как? Я искренне сожалею, папуля, но ты ведь хочешь услышать правду, а я обманывать не умею, да и не хочу.
  Давид окончательно расстроился и направился к выходу.
  Перед тем, как выйти, он тихо сказал:
  - Я всё понял, по вашей вине я остаюсь без единственного самого близкого друга.
  Надо сказать, что Эля поступила так просто по инерции, только бы ничего не менять. Что же касается Инги, то она по-другому и поступить не могла, т.к. была так воспитана, и не кем-нибудь, а самим Давидом.
  Вскоре после этого разговора произошёл один случай.
  В этот день Инга задержалась на занятиях и поздно возвращалась домой. Был тёплый весенний вечер и она решила пройтись пешком. Дойдя до перекрёстка ул. Советской Армии и ул. Дерибасовской, она обратила внимание, что центральный гастроном ещё открыт.
  - Как раз туда то мне и надо, - подумала Инга, переходя дорогу.
  Дорогой мой читатель, если вы помните, именно в этом гастрономе Давид покупал себе булку перед знаковой встречей с Элей в троллейбусе, но с тех пор прошла целая вечность.
  Накануне Инга вымыла голову. Волосы у неё были роскошные длинные, вьющиеся, пышные и очень густые, и она решила не укладывать их, а собрать повыше и завязать в хвост.
  Она направилась к центральному входу в гастроном, как вдруг, неожиданно, почувствовала резкую боль сзади, на затылке. Она попробовала повернуть голову, но какая-то сила сковала её, а боль всё нарастала и нарастала, сковывая шею, плечи и всё туловище. Она не понимала, что происходит, единственная мысль прожигала мозг: "Вырваться, любой ценой вырваться из этого капкана!". Изо всех сил она подалась вперёд и, несмотря, на адскую боль, что было мочи повернулась назад и подняла глаза. То, что она увидела, поразило её и вызвало полное оцепенение. Перед ней стоял детина огромного роста, атлетического телосложения, с крупным лицом, выпуклыми скулами и глубоко посаженными, малюсенькими глазками-буравчиками. На его лице не было и следа интеллекта. Инга поняла, почему её голова и шея, были лишены возможности двигаться. Причина заключалась в следующем. Он (не знаю, как его назвать), до локтя накрутил себе на руку весь хвост из волос Инги, а на макушке, где они были связаны лентой, плотно зажал в кулак.
  И кричал, как недорезанный:
  - Ты еврейка, еврейка!
  Он так кричал, что его слова эхом отдались в ушах Инги.
  Когда же Инга развернулась, и он увидел её точёное лицо, глаза, можно только догадаться, какой ответ он прочитал в её взгляде. В начале в его глазах появилось удивление, затем страх и дрожащим, грубым по тембру голосом, он заорал:
  - Нет..., (и ещё громче),- нет!!!
  С этого момента с ним начало происходить что-то странное, нормальному человеку трудно было бы понять его дальнейшее поведение. Он, как ужаленный, желая избавиться от волос Инги, стал быстро выдёргивать руку. Поскольку волос было очень много, ему это не удавалось, и он стал рвать волосы, чтобы как можно скорее, покончить с этим. Когда Инга, наконец-то, высвободилась, на его руке висели рваные пряди её волос. И никто, ни один из прохожих не подошёл, не остановил фашиста и не защитил девушку. Трудно поверить, всё это происходило в самом центре города, у всех на виду, а главное, - в мирное время!!!
  Она летела домой с расхристанными волосами, а сердечко её вырывалось из груди и, кто знает, отчего больше, то ли оттого, что она быстро бежала но, скорее всего, от той страшной несправедливости, бесчеловечности, боли, которые свалились на неё, без всяких на то оснований.
  Антисемитизм, фашизм - есть ни что иное, как наихудшие из зол. И разумное человечество, за выходки выродков уже не раз платило ох! как дорого. По всей вероятности у человечества, как я уже сказала, - разумного (?) длинная шея, как у жирафа, (долго доходит) если до сих пор не нашли управу и раз, и навсегда не покончили с этим вселенским злом.
  
  Эпидемия.
  1970 год. Вторая половина мая. Труппа оперного театра готовилась к гастролям. А Эля перед поездкой получила дачу от местного комитета театра. Дача находилась на шестнадцатой станции Большого фонтана в дачном кооперативе, на ул. Водопьянова.
  Правда, дачей это трудно назвать, так, одно название. Деревянная верандочка, с маленькой комнаткой без всяких удобств, общий туалет в самом конце территории кооператива. Но, несмотря на это, вся семья с энтузиазмом тут же начала подготовку к переезду, т.к. этому событию все были рады. Люди умели быть благодарными за каждую малость и радоваться мелочам. Давид организовал транспорт, и они переехали на дачу. Вскоре Эля с театром уехала на гастроли, а Давид после работы прямиком направлялся на дачу, умывался в миске во дворе, перекусывал и ложился отдыхать на свежем воздухе. А Инга с бабушкой-Верой понимая, как он устал за день, берегли его покой. Они и так целыми днями были одни, за исключением тех случаев, когда к ним на дачу приезжали гости.
  У Инги и здесь были свои обязанности. Она ходила на станцию за покупками, в библиотеку, в аптеку, выполняя поручения бабушки. Иногда Давид привозил продукты, которые в зоне отдыха негде было купить. А Вера, вспомнив молодость, готовила на примусе: обеды, ужины и выпекала в круглом "чуде" с отверстием посередине что-нибудь, к чаю. На этом же примусе согревалась вода для постирушек и купания. Вера была прекрасной хозяйкой и, вместе с тем, такой безропотной и неприхотливой. Вся её жизнь без остатка, была сложена к ногам семьи дочери и обожаемой внучки. Самое большое удовольствие заключалось в том, что целыми днями они проводили на воздухе. Соседи в дачном кооперативе оказались приличными людьми, так что Вере при желании и наличии времени всегда было с кем пообщаться. Когда глаза позволяли, она читала. Вера с детства очень любила читать.
  Она в гимназии была отличницей. Профессора с длинными бородами ставили её другим в пример, её тетради выставляли напоказ. Жаль только, не удалось ей закончить обучение. В 1914 году (как я писала выше) её отца забрали на войну, где он погиб и семья осталась без кормильца, и без средств к существованию. Веру отдали "в люди". На этом и закончилось её образование. Но всю жизнь она очень много читала и стремилась к познанию.
  В 1970 году Одесса была перенаселена отдыхающими и курортниками. На пляжах негде было иголке упасть. Вода в море была удивительно приятной, тёплой, как парное молоко. Все санатории, дома отдыха, пионерские лагеря, койки у частников, - всё было забито и не мудрено, - лето стояло жаркое. Свежая скумбрия, бычки, только что выловленные из моря, общему микроклимату добавляли свою изюминку. В те годы отдыхать в Одессе было одно удовольствие. И что характерно и существенно - недорого.
  И всё было бы хорошо, если бы, откуда ни возьмись вспышка холеры. Это был удар по всему курортному сезону, настоящее испытание для одесситов. Но надо отдать должное медикам, они работали очень слаженно. Сразу же были организованы обсервации, куда поместили всех иногородних и отдыхающих. Бедные, их оставалось только пожалеть. Несчастные люди, на их головы свалилось наказание, вместо полноценного отдыха. Ну что поделаешь? Бедствие!
  С первого дня эпидемии Давид был мобилизован и домой не приезжал вообще. В начале Инге удавалось словить отца по телефону, чтобы услышать его голос и в коротком, прерывистом разговоре узнать, как дела. А спустя пару дней и это оказалось невозможным. Все переговоры шли через диспетчера. Он на самом деле был очень занят. Возвращаясь с одного вызова, он вскоре выезжал на следующий, только успевал принять хлорный душ и стакан спирта. Такой приказ поступил свыше и был обязательным для профильных медиков, которые, непосредственно, выезжали к холерным больным или с подозрением на это заболевание, т.е. попадали в очаг, следовательно, подвергались колоссальному риску. Этого требовали чрезвычайные обстоятельства. Эти люди работали на износ, без перерыва и без отдыха, очень редко им удавалось поспать.
  Этим временем Инга с бабушкой оставались на даче. Каждый день дачный кооператив посещали врач и медсестра, по рекомендации и настоятельному требованию которых, всё гражданское население принимало тетрациклин с нистатином (с целью профилактики), мыли все овощи и фрукты дустовым мылом, ошпаривали кипятком, миллион раз в день мыли руки, в контакт с посторонними не вступали, и многое другое. Все пляжи были закрыты. Жизнь в Одессе замерла. От Эли приходили очень тревожные письма. Им рассказывали, что в Одессе уже ходят по трупам, такой масштаб эпидемии. Она потеряла связь с Давидом и не знала, что и думать. Она предполагала, что он находится в гуще событий, от этого ей становилось ещё страшнее. Город был закрыт. Да и письма от Инги шли медленнее обычного.
  Не зря ведь говорят: "Ждать и догонять самое трудное".
  Ежедневно эпидемиологи брали пробы воды в море на наличие холерного вибриона и оповещали население о результатах. Они умалчивали об умерших из гуманных побуждений. К тому же, желая избежать паники в городе. Инфекционная больница была перегружена. На борьбу с эпидемией были брошены все имеющиеся в Одессе силы и средства. Даже подключили студентов мединститута, которые проводили профилактические работы: беседы с населением, сбор статистических данных, помощь на станциях "скорой помощи". Велась круглосуточная, тяжёлая, кропотливая и очень напряжённая работа. Боролись за каждого больного, но, к величайшему сожалению, особенно поначалу было много случаев с летальным исходом. И всё это происходило у Давида на глазах. В глубине души он жутко переживал, когда не удавалось спасти больного. Безусловно, он прекрасно понимал, что в этой ситуации от него мало что зависит, практически ничего. И в то же время оставаться равнодушным к бедствию такого масштаба, было невозможно. Эта эпидемия, в полном смысле слова, добила его.
  Через месяц удалось погасить эпидемию. После контрольных анализов, частями начали выпускать иногородних из обсервации. Проводили дезинфекцию во всех учреждениях. В первую очередь в дошкольных, чтобы дать возможность маленьким детям посещать детсады. Школы были и без того закрыты на летние каникулы. В городе постоянно проводили целый ряд мероприятий, направленных на полную стабилизацию обстановки. Потихоньку жизнь возвращалась в своё русло. Открыли город. Эля вернулась с гастролей.
  Настал тот день, когда наконец-то, Давида отпустили домой. Его трудно было узнать. Он выглядел не просто похудевшим, осунувшимся, всё это было. Он выглядел тяжело больным. Давид давно себя плохо чувствовал, но, безусловно, никому об этом не рассказывал. Он знал, что его некому заменить, и поэтому молча продолжал выполнять свой долг. А буквально, по прошествии нескольких дней, "скорая" забрала его прямо с работы, с тяжелейшим инфарктом. И сразу же кардиологи сказали Эле, что на кардиограмме можно увидеть и старые рубцы на сердце. На этом основании они сделали вывод, что первый инфаркт он перенёс гораздо раньше. Эля знала, - это были рубцы, которые Давид заработал ещё на Сахалине, после того, как его исключили из партии. Вот таким гражданином был этот человек. Так он выполнял свой долг, так служил своему отечеству и своим согражданам. И никогда не кичился этим, не выпячивал, напротив, всячески старался оставаться в тени. Он не был тщеславным, для него важнее всего был результат, который ему удавалось получить, а всё побочное было лишним. Ему были ведомы иные ценности, а всё чему порой окружающие предавали большое значение, было мишурой.
  
  Освоение профессии.
  У Инги с Верой Ивановной (напомню - её преподавателем по классу дирижирования) сложились на редкость хорошие отношения. Инга преклонялась и трепетала перед ней, как перед специалистом, присутствовала на уроках других учеников Веры Ивановны, чтобы взять, как можно больше. Занятия по специальности доставляли ей огромное, неисчерпаемое, неиссякаемое удовольствие и эстетическое наслаждение, несмотря на то, что они требовали, немало физических усилий. Но, что немаловажно, также на человеческом уровне, у Инги с преподавателем, была полная гармония. Правда Вера Ивановна, была старше Инги на четырнадцать лет, успела побывать дважды замужем, развестись, растила с помощью мамы двух сыновей. И вообще, имела в отличие Инги - невылупившегося птенца - немалый жизненный опыт. Она бывала достаточно жёсткой, требовательной, порой нетерпимой, неразборчивой в выражениях, особенно на уроках, и мягкой, доброй, доступной в быту. У неё была мужская хватка, выносливость и очень строгий подход к делу. Она очень много работала. Этого требовали условия её жизни. Ей очень хотелось опереться на кого-то, но, к сожалению, из надёжных рядом никого не оказалось, поэтому она и несла всю ношу на своих женских плечах.
  Прошло три месяца с начала учебного года, а Инга на уроках по специальности никак не могла понять главного требования Веры Ивановны - расслабить мышцы рук. Дело в том, что на первом уроке Вера Ивановна показала несколько упражнений, которые они выполняли на всех последующих уроках в качестве разминки. Эти упражнения, как правило, помогали расслаблять мышцы рук: от плеча и до кончиков пальцев. С зажатыми руками дирижировать невозможно. В идеале, чтобы не ощущать усталости руки должны быть, как плети. Инга в глубине души очень переживала. Она не могла понять сам механизм, что именно происходит с рукой, когда и как она расслабляется в свободном падении. Вера Ивановна не понимала, в чём дело, почему у Инги не получается и постоянно возмущалась. А Инга с каждого урока уходила расстроенная. Как-то она вернулась со школы домой немногим раньше обычного. Бабушка Вера сидела во дворе на лавочке, о чём-то разговаривала с соседкой. Инга вошла в комнату, и не переодеваясь подошла к шкафчику, в котором хранилась посуда, что-то похожее на сервант старого образца. Она полностью открыла дверцу нижнего отделения и на стыке дверцы и одной из стенок самого шкафчика (чуть отойдя от дверной петли), положила подмышечную впадину руки. Она очень медленно сдвигала руку к краю дверцы, желая зафиксировать тот момент, когда рука упадёт вниз. Ей необходимо было понять сам принцип. И она уловила. В то мгновение, когда рука слетела вниз, она почувствовала удивительную лёгкость в самой руке и тяжесть в кончиках пальцев, она повторила ещё раз и запомнила это ощущение. Радости не было конца, она повторяла и повторяла, пока Вера не вошла в комнату и не спросила:
  - Гусочка моя, ты выбрала шкафчик для упражнений, чем он привлёк твоё внимание?
  Бабушка улыбнулась и ласково посмотрела на свою любимицу.
  - Верунь, ну что ты в самом деле, мне нужно кое-что проверить, а со шкафчиком ничего не случится. Уверяю тебя, честное слово.
  - Ну ладно, ладно, я так сказала, просто пошутила, а ты всё восприняла всерьёз. Ещё не хватало, чтобы я пожалела тебе эту старую рухлядь.
  Несколько минут она стояла, задумавшись, теребя косынку в руках, как-будто вспоминала что-то и добавила:
  - Правда, она до сих пор нам служит. И, слава Богу.
  На следующий день, Инга с трудом дождавшись нужного часа, побежала на специальность. Как всегда в начале урока Вера Ивановна попросила нагнуться вперёд, выполнить упражнения и полностью расслабить руки. Она подошла к Инге, в области плеча приподняла руку Инги и резко бросила её. Рука произвольно упала. И вдруг все, кто был в классе, услышали возглас:
  - Ну, наконец-то, Господи, какое счастье, дождалась, молодчина, молодчина!
  Она повернулась в сторону концертмейстера и продолжила свою мысль:
   - А, Светлана Александровна, какая она всё-таки молодчина! Ну, слава Богу! По правде сказать, я уже и не чаяла. И хватило выдержки. Вот это воля! Как тебе это удалось? - обратилась она к Инге.
  Инга буквально в двух словах рассказала Вере Ивановне о вчерашнем эксперименте, что озарение пришло вдруг и произошло это спонтанно, без предварительной подготовки. И сама мысль опробовать с помощью шкафчика пришла как-то сама по себе. Это объяснение прозвучало искренне, наивно, подстать самой Инге.
  - Какая умница и, находчивая какая, мне и в голову такое не пришло бы, надо будет запатентовать для последующих поколений.
  Вера Ивановна радовалась, с её лица не сходила улыбка. Урок прошёл на подъёме и после этого всё пошло, как по маслу.
  Все, кому по разным причинам удавалось присутствовать на уроках Веры Ивановны, повторяли в один голос, что у Инги поющие руки, и что она наделена незаурядными способностями. Тогда слово "талант" вообще не было в обиходе, всё было скромнее.
  Они ведь не знали, что судьба преподнесла девочке бесценный подарок - с детства (в процессе работы), видеть руки выдающегося проф. Владислава Карловича Загольского, которого она считала своим крёстным отцом в музыке. Получила уникальную возможность поглощать всё, что он делал на репетициях в оперном театре и впитывать, впитывать в себя. А теперь заниматься не у кого-нибудь, а у его лучшей ученицы.
  Так разве это не праздник души?
  И крошечными шажочками выходило наружу всё накопленное с детства, но это было лишь начало.
  В 1971 году, в середине третьего года обучения, Владислав Карлович разрешил Инге посещать занятия консерваторского хора и не просто слушать уроки, которые он проводил, а петь в партии, т.е. в первых альтах. Она официально не имела никакого отношения к этому учебному заведению, хотя многие из тех, кто там работал, были знакомы с Элей, с Давидом, да и Ингу знали с детства. А проф. Загольский имел право позволить любому петь в его коллективе. Голос у Инги был мясистый, крепкий, красивого тембра, большого диапазона. Естественно, хороший слух, что позволяло ей включиться в трудную работу и понемногу двигаться дальше. В ту пору, консерваторский хор работал над реквиемом Вольфганга Амадеуса Моцарта. Каков уровень! Кроме этого, профессор также рекомендовал ей принять участие в занятиях городской капеллы железнодорожников, руководить которой его пригласили, предварительно долго уговаривая. Проф. Загольский считал, что это будет для Инги хорошей практикой. Она непосредственно понаблюдает за работой над произведениями и лично поучаствует в творческом процессе, наберёт нужный репертуар, да и голос постоянно будет шлифоваться и развиваться, что тоже имеет не последнее значение для её будущей профессии. Честно говоря, он не строил никаких планов в отношении Инги, т.к. прекрасно видел и понимал, что происходит в реальной жизни (в руководстве консерватории), но и не запрещал ей идти вперёд. Наверное, что-либо запретить было уже невозможно, она бы в любом случае не изменила избранному делу.
  В июне 1971 года Инга успешно оканчивает среднюю общеобразовательную школу. Надо сказать, преподавательский коллектив в этой школе был высокопрофессиональным и на редкость дружный. С каждым учеником находили общий язык, думаю, потому что в основе этих отношений лежал индивидуальный подход и неистребимое желание помочь, повторюсь, каждому. Инге в этой школе было комфортно. Ей поручали подготовку докладов, рефератов, посвящённых жизни и деятельности выдающихся учёных, которые она с удовольствием осуществляла. К ней относились с глубоким уважением, и она платила тем же. Она с огромным удовольствием занималась, шла в школу в приподнятом настроении.
  В этот период Инга больше внимания начинает уделять своей внешности. Завивала волосы в крупные локоны и укладывала из них всевозможные причёски. В них она походила на героиню романа, по стилю, на тургеневский или бальзаковский персонаж. На каждый день Эля сшила ей строгое платье: серого цвета в клетку, с круглым атласным воротником чёрного цвета и манжетами на рукавах в тон воротнику, такого же цвета. На ногах ботиночки тёмно-серого цвета. Она выглядела безупречно. На выход, праздничные церемонии, она под чёрный костюм и белую блузку с воланами на планке и рукавах, (с большим мастерством сшитый Элей) в волосы закалывала маленькие букетики цветов, правда искусственных, но это не портило вида. Уже в этом возрасте Инга придаёт особое значение аксессуарам, причём из маленькой детали она создавала украшение со значением. Целое направление-стиль. Тонкий вкус, с детства привитый матерью, всегда выручал. Жили-то бедно. Летом она носила лёгкие платьица из ситца, приталенные по фигуре, с красивым декольте, с буфиками на плечах. На декольте и рукавах была отделка из кружева, что очень освежало ситец и платье в целом. Если не подходило кружево, Эля делала оборки, воланы, пропускала тесьму, оттеняющую ткань, что добавляло платью немного загадочности и романтизма, тем самым, подчёркивая истинный стиль Инги. Её природа говорила сама за себя.
  Её соучениками и соученицами были такие же, как и она, юноши и девушки, практически её сверстники, которые уже избрали свою дорогу в жизни. У неё с ними были схожие интересы и стремления, поэтому отношения сложились очень хорошие. К слову будет сказано, ни с математикой, ни с физикой никаких трудностей, тем более, неприятностей, не было. А с химией и биологией у Инги сложился большой и красивый роман. Химию преподавала удивительная женщина, в которую Инга была влюблена и как в педагога, и как в человека. И внешностью, и чертами характера, и особым чувством такта, (неотъемлемая составляющая хорошего воспитания) она полностью импонировала Инге. В те дни, когда химия по расписанию стояла на последнем уроке, она провожала Софью Михайловну домой, (так звали учительницу) чтобы продлить удовольствие, общаясь с ней. А педагог, в свою очередь, также проникшись к Инге добрыми чувствами, настойчиво советовала ей по окончанию школы поступать в университет, на химический факультет, или на биологический, где такой предмет, как химия, также является профилирующим. Она была умным человеком и знала, что у Инги великолепные результаты по биологии, что она поглощена этим предметом, стремится познать как можно больше и глубже в этой области. Софья Михайловна была глубоко интеллигентным человеком и позволяла себе лишь давать советы, но выбор в любом случае оставляла за Ингой. А Инга была лишена практицизма. И несмотря на то, что ей очень интересно было познавать и она с удовольствием занималась биологией и химией, всё же перевешивало другое - та мечта, да, да, именно она, не давала покоя. Она ведь пришла к ней в детстве, а детские впечатления самые яркие, обязательства самые крепкие, поэтому любовь к музыке доминировала.
  Итак, школа была позади. Параллельно с этим она сдала экзамены за третий курс. Любимым предметом в эти годы, наряду со специальностью, была гармония, которая ей с лихвой удавалась и открывала дорогу к композиции. То ли напрямую, то ли косвенно, Инга обращалась в своих мыслях к этому предмету. В этот период она начинает писать. В основном это были пьесы для фортепиано, ну и, безусловно, хоровые произведения, а на стихи Ромы получилось очень забавное произведение. Это было начало, первые шаги. Насколько я помню, если не ошибаюсь, ничего из того, что было написано в эти годы, в результате переезда, не сохранилось.
  Лето она решила посвятить капелле, т.к. подготовка к поездке шла полным ходом. Лишь на период экзаменов ей пришлось пропустить занятия в капелле. Но мыслями она была там и с удовлетворением вспоминала, как её тепло встретили, когда она в первый раз пришла в капеллу. Все хористы были намного старше её, (за исключением Ингиной соученицы, которая напросилась и пришла вместе с ней) но Инга легко со всеми нашла общий язык. Подружилась с женщинами из своей партии. Закончив сдавать экзамены, она стала регулярно посещать занятия в капелле. Проходили они два раза в неделю, а потом добавили ещё один день перед поездкой в Болгарию, к которой коллектив усиленно готовился. Поездка состоялась в начале сентября 1971 года и была приурочена празднованию очередной годовщины болгарской революции.
  А пока шёл подготовительный период в капелле, Рома встречал Ингу после занятий и провожал домой. Как-то выдался очень жаркий день, и выйдя на улицу после занятий она почувствовала невыносимую жажду. Инга, как путник в пустыне, жаждала пригубить глоток воды. Недалеко, на пересечении улиц Ленина и Карла Маркса находился гастроном. И Инга уверенным шагом направилась туда. Рома пошёл за ней. Как назло, в гастрономе не оказалось ни минеральной воды, ни соков, и Инга встала в очередь, где продавали молочный коктейль. Она выпустила из виду тот факт, что после занятий горло ещё долго остаётся разгорячённым и употреблять холодное, категорически воспрещается. А все ингредиенты коктейля на глазах доставались из больших холодильников, в которых все продукты замораживались и вдобавок обкладывались льдом. Стало быть, коктейль отпускали в очень холодном виде. Инга с удовольствием, причём залпом, выпила стакан коктейля, и они поехали на дачу.
  
  
  Кира.
  Дело в том, что зима 1971 года для Инги выдалась очень тяжёлой. Так случилось, что она перенесла кишечное отравление, с запоздалой диагностикой (любовь к государственным пирожным!). А вслед за этим, вереницей прошли осложнения, из-за чего ситуация плохо поддавалась контролю. Инга выходила из этого состояния долго и со скрипом. В связи с этим, родители решили, что необходимо провести лето на свежем воздухе, что в свою очередь, поможет ей окрепнуть. Поэтому поехали и сняли дачу, между десятой и одиннадцатой станцией Большого фонтана. У хозяев был большой дом и пристройка. В доме было занято, там снимали: семья из Москвы, одиночки и жили сами хозяева. Эля сняла пристройку. Им было вполне достаточно маленькой комнатки, верандочки и участка на улице, где можно было поставить кушетку, стол, умывальник, также отвели место для приготовления пищи. Не нужно сбрасывать со счетов, что снять пристройку было намного дешевле, чем помещения в самом доме. Для них этот фактор имел не последнее значение.
  Семья из Москвы состояла из трёх челочек. Молодая женщина в возрасте за тридцать была привлекательна, обаятельна, интеллигентна, очень приятна в общении. Она была необыкновенно проста, и что главное, - искренна. Думаю, в этом и заключался секрет. Культура речи, культура поведения, по-особому деликатна, выдержана. Временами создавалось впечатление, что её вывести из терпения невозможно. Она умела легко и непринуждённо балансировать, с кем бы ей ни приходилось общаться. А общение с ней, доставляло море удовольствий, как в Одессе принято говорить. Она умела нести себя по земле. По привычке, приобретённой с годами и, как следствие, определённых отношений с мужем, она придавала огромное значение своей внешности. К приходу мужа, она всегда была в полной готовности, как к походу в театр или на приём в королевский дворец. Она умела придавать себе надлежащий вид, не давала себе спуска и всегда выглядела с иголочки. К тому же, она была чистюлей и аккуратисткой. Её звали Кирой. Её муж также был молод, скорее всего, её ровесник. Он был высокого роста, стройный, видный, по всем другим показателям сильно уступал жене. Но это не мешало ему по отношению к ней быть чрезмерно требовательным. Она, по его настоятельной просьбе, ежедневно выглядела, как дама высшего света. У них была чудная дочка, лет пяти. Её звали Лизонька. Кира уделяла девочке очень много времени и внимания. Уже в детском возрасте было заметно, что девочка прекрасно воспитана. Несмотря на большую разницу в возрасте Инга и Кира подружились. В те часы, когда мужа Киры не было дома, они подолгу беседовали. Приятно было наблюдать за ними. У них было много точек соприкосновения. Иногда они вместе с Лизочкой прогуливались к морю. Думаю, если бы не различие в семейном положении, они бы потом стали закадычными подружками, не беря во внимание разницу в возрасте. Но Кира с семьёй жила в Москве, куда по окончанию дачного сезона они и вернулись. Кира и Инга переписывались какое-то время, затем из Москвы стали приходить редкие поздравления к праздникам, так постепенно их переписка прекратилась. А потом, с годами, Эля изредка получала от неё весточки. Но Инга сохранила в своём сердце память об этой женщине, как образе совершенном и редком. А спустя много лет, когда у неё родится дочь, этот образ всплывёт в её памяти и у неё появится желание назвать девочку Кирой, олицетворяя это имя со знакомым образом.
  
  
  Сказка в грёзах.
  Так вот. На следующий день после ледяного коктейля Инга слегла с фолликулярной ангиной. Температура стремительно поднималась, и когда она достигла 40 градусов ртутного столбика, у Инги начался бред. Дело было вечером, поликлиника была закрыта. Давид ещё не вернулся с работы. Эля побежала на станцию вызвать "скорую". Диспетчер, выслушав Элю, подозвала к телефону врача. Врач объяснила Эле, что нужно делать до приезда бригады. Приехав, врач "скорой помощи" дала бумагу для аптеки, где указала наименования лекарств и какими дозами нужно колоть Ингу до утра. Наказав Эле,
  вызвать врача для контроля над состоянием Инги, и конечно, продолжать лечение, подключив таблетки. Эля поехала в дежурную аптеку, купила антибиотики в уколах, сульфаниламиды в таблетках (на завтра) и начала делать Инге уколы.
  
  А ночью в бреду у Инги было видение - красивая сказка.
  Она видела роскошную усадьбу. Дом стоял за высоким забором и находился на огромной, удивительно красивой территории, утопающий в зелени. Парадный вход дома и балкон второго этажа подпирались высокими и широкими колоннами. С балкона спускались ручейки растений. В центре балкона возвышалась дверь, с закруглённой аркой в верхней части. По обе стороны от дверей, в нишах утопали окна, по форме схожие с дверью. По-видимому, архитектор предполагал, что в этой комнате должно быть много света. В следующем кадре своего видения Инга увидела юношу, который незаметно проник на территорию усадьбы, воспользовавшись тем, что стража заснула. Что же его привело сюда? Остаётся только догадываться. Но Инга запечатлела весь сюжет в развитии, поэтому додумать детали не составило труда.
  Итак, юноша так же незаметно приблизился к дому, по колонне взвился наверх, достиг балкона, с лёгкостью преодолел перила и приблизился к дверям комнаты, которая служила опочивальней. К его удивлению двери были приоткрыты, из них на ветру развивалась прозрачная занавесь, сквозь которую, в глубине опочивальни он увидел спящую девушку. Теперь стало ясно, что заставило его так рисковать. По его реакции Инга уловила, что он видит девушку впервые. Скорее всего, он о ней был наслышан, и любопытство заставило его увидеть её. Девушка была юна и необыкновенно красива. Во всём её облике было столько притягательности и столько таинства. Глядя на неё, Инга ощутила свежесть и неприкосновенность распускающейся розы. Создатель окутал тайной её прекрасный облик. В своей целомудренности девушка была необыкновенна хороша. Нет, её внешность не соблазняла и не развращала, она растапливала в душе льдинки прошлых морозов и согревала. Этим притягивала взгляд всё больше и больше, и не было никаких сил оторвать его. Девушке стало неуютно от пристального взгляда юноши, она не открывая глаз отвернулась, продолжая спать. В начале он не стал тревожить её сон, продолжая наслаждаться увиденным. Но немного погодя, юноша, влекомый острым желанием поговорить с прекрасной незнакомкой, решился пробудить её. Но как! Он также легко спустился вниз и покинул территорию. Там в траве, рядом с усадьбой, он оставил свою свирель, и не резко, а потихонечку начал играть на ней незатейливую, ласковую мелодию.
  Юноша был пастухом и неподалёку от усадьбы пас стадо овец. Случайно он перешёл запретную черту и попал на чужую территорию.
  Девушка, сквозь сон услышав свирель, пробудилась, соскользнула с постели и босая, в ночном полупрозрачном пеньюаре вышла из дома, затем проскользнула мимо спящей стражи и, идя на зов свирели в первый раз оказалась за пределами усадьбы.
  На этом видение исчезло.
  К утру температура снизилась до 38 градусов, бред прекратился и кризис миновал. Инга рассказала Эле всё, что ей пригрезилось, но Эля испугалась и подумала, что Инга опять бредит. Уже потом, выздоравливая, Инга запечатлела на бумаге балкон дома, стоящего на колонах утопающих в цветах и дверь, с развивающейся занавеской.
  А спустя много лет, совершенно спонтанно, по велению сердца, Инга изложила эту сказку, в стихотворной форме, но уже с продолжением. Просто так, для себя, - по вдохновению, как одно из воспоминаний тех дней. Если будет суждено и дозволено, может быть, когда-нибудь и это станет достоянием многих.
  
  Расставание.
  Это был самый тяжёлый период в жизни Жени Загольской.
  У Владислава Карловича была студентка. Приезжая, из Крыма. Ничего особенного. Когда трагедия разыгралась, она была на последнем курсе. Ей удалось убедить проф. Загольского в необыкновенной любви, которую она испытывает к нему, более того, что без него она жить не будет, что она на грани самоубийства. По-видимому, это был её последний шанс устроить свою личную жизнь, но никто не исключает, что она на самом деле была влюблена в профессора. И немудрено, он был отмечен свыше, хотя не был наделён красивой внешностью, но был очень обаятельным. Его многие любили и желали. Студентку можно было понять. Он пользовался большим авторитетом в Советском Союзе и зарубежом, был вполне обеспеченным человеком и мог ей предоставить благополучную жизнь. Кроме этого, он был необыкновенно талантлив. А это дар божий, который тоже играет не последнюю роль. Она оказалась находчивее всех его предыдущих жён. Дело в том, что ни одна из женщин, с которыми в разные годы он делил кров, включая его законных жён, не решились оставить ему наследника. В силу этого обстоятельства, он сравнительно легко расставался с ними. От Жени уходить было труднее всего, т.к. с ней, помимо близких отношений его связывала большая человеческая дружба, но студентка перетянула слабовольного, бесхарактерного профессора. В сентябре 1971 года, капелла возвращалась из Болгарии. Выступления прошли очень хорошо. Проф. Загольский не принимал участия в поездке, т.к. его новоиспечённая была на сносях. Он послал вместо себя своего ученика. Когда же теплоход подплывал к берегу морвокзала, Инга увидела на берегу среди встречающих Элю. Она помахала маме, и та подошла максимально близко к воде. В этот момент Инга услышала:
  - Ты слышишь меня, жена Владислава Карловича родила мальчика. Ты была абсолютно права. Он назвал его в честь своего педагога.
  Инга перед отъездом в Болгарию предсказала такой исход событий, а именно: что родится мальчик и, что проф. Загольский назовёт его в честь своего первого и единственного учителя по специальности.
  Через несколько дней после возвращения, Инга с Элей пошли поздравить проф. Загольского с рождением наследника. Мальчишечка был вылитой копией профессора, все черты просматривались чётко, несмотря на то, что малышу отроду было чуть более недели. Профессор всё время улыбался, пребывал в хорошем настроении, по всему было видно, что он явно доволен.
  
  Решение.
  В самом начале четвёртого, завершающего года обучения, случилось то, чего никто ожидать не мог. Вера Ивановна уволилась, никому ничего не объяснив, потом кто-то рассказывал, что ей предложили другую работу. Для Инги это была катастрофа. Она очень любила своего педагога по специальности. Её перевели к другому преподавателю - Лайле Мухамедовне Назиль. Ещё до увольнения Веры Ивановны, как-то раз она заменяла её, когда та болела. Лайла Мухамедовна была неплохим человеком, но лишена от природы необходимых, требуемых данных для преподавательской деятельности, а что касается дирижёрской профессии, то её на пушечный выстрел нельзя было подпускать к хору. Вообще, она была музыкально бездарна. Бывает. Знания, которыми она некогда овладела, были настолько незначительными и сомнительными, что, безусловно, не могли быть полезными в её работе. Голосовых данных у неё вообще не было, а руки - инструмент, визитная карточка дирижёра, были, в полном смысле слова, приросшими к боковым поверхностям туловища. При желании дать вступление, всё её тело содрогалось в затянувшейся судороге, с мелкой дрожью в кистях. Уверяю вас, нужно было обладать недюжинным самообладанием, чтобы наблюдать это зрелище. Она и до ухода Веры Ивановны, уговаривала Ингу перейти к ней, а когда, на законном основании заполучила её готовенькую, рьяно взялась за дело. Рассказывая что-либо о произведении, она всячески старалась походить на Веру Ивановну, подражать ей, буквально, копировать её, но это выглядело с одной стороны, довольно-таки потешно, с другой, - хотелось плакать. Если вспомнить, что Инге предстояло подготовить программу для выпуска. А главное, не менее внушительную для поступления в консерваторию. Как вы понимаете, оптимизма возникшая ситуация не прибавляла. Самое ужасное в этой ситуации было то, что преподаватель любыми доступными средствами стремилась выбить из Инги всё, чему её научила Вера Ивановна, поломать школу, перекроить на свой лад. Девочка сразу же сумела увидеть различие между двумя педагогами. Лайла Мухамедовна явно проигрывала во всём Вере Ивановне. В начале, Инга уходила с уроков зарёванная. А вскоре, по-видимому, сработал инстинкт самосохранения, и она перестала посещать уроки по специальности, вообще. А дома, оставшись наедине с собой, подолгу ни с кем не общалась. Надо сказать, это был не самый лёгкий период, это было испытание. В этой ситуации от неё требовалось принять решение. А это было самым трудным. Или она идёт по облегчённому упрощённому пути и тогда никаких проблем, но и жить, не оглядываясь назад, отказавшись от всего, что любимо и дорого. Или постараться любыми силами души сохранить и отстоять своё "Я" и всё, чем это сформировавшееся "Я" успело обрасти. В ней совершался процесс отторжения всего лишнего, ненужного, что мешало сохранить то самое лучшее, что в ней уже было и то грандиозное, что в ней зрело, и что она так тщательно и с таким трепетом вынашивала в своей душе. Её родные были её единомышленниками, хотя в этот период она мало беседовала и почти не общалась с ними. Как-то, когда никого не было дома, Вера в разговоре с Элей подняла этот вопрос:
  - Эличка, ты уже взрослый, самостоятельный человек и привыкла всё решать сама. Но сейчас я не могу молчать. У нашей Инги тяжёлый период. Весь её жизненный путь только начинается. И наша задача помочь ей.
  - Мама, ты так говоришь, как-будто бы я против, но что мы можем сделать? Вера Ивановна поступила соразмерно своим планам, с учётом каких-то обстоятельств, в данном случае, мы ничего не можем изменить. Конечно, очень жаль, но, что мы можем сделать?
  - Ты должна понять, только мы в силах помочь Ингочке, больше никто.
  Эля посмотрела на мать с удивлением и спросила:
  - Хорошо, но как?
  - Очень просто. Ты завтра же, не откладывая, пойдёшь и договоришься с Верой Ивановной, чтобы она позанималась с Ингой частным образом, а когда придёт время оплатить за уроки, возьмёшь мою пенсию для этой цели. Инге ведь не нужно заниматься часто, достаточно наставлять её. Главному Вера Ивановна её уже научила. А над деталями поработает самостоятельно. Они с Верой Ивановной прекрасно понимают друг друга и отлично находят общий язык.
  Немного подумав, она добавила:
  - В крайнем случае, если не хватит пенсии, ты добавишь немного. И вопрос будет решён. Ей же нужно закончить! И кроме всего, разве ты не видишь, что с ней происходит? Разве тебе не жаль её? У меня болит душа, я не могу это видеть.
  - Ты права, мама, завтра схожу.
  Тяжело вздохнув, она добавила:
  - Иди, знай, захочет ли педагог? Я же не заставлю её, надеюсь, это ты понимаешь?
  - Вера Ивановна хороший музыкант, прекрасный педагог, чудесная женщина, она искренне любит Ингу и желает ей добра, я не думаю, что она откажет.
  Вера судила обо всех с высоты своего великодушия и неисчерпаемой доброты. Но, на сей раз, она действительно не ошиблась.
  На следующий же день Эля созвонилась с Верой Ивановной и договорилась о встрече.
  Мудрая, любящая бабушка - Вера, оказалась права. Вера Ивановна приветливо приняла Элю, и без второго слова согласилась позаниматься с Ингой частным образом.
  В июне 1972 года Инга успешно сдала все экзамены. И в завершении великолепно отдирижировала выпускной экзамен по специальности, вызвав восторженную реакцию у всех, кто принимал и присутствовал. Лайла Мухамедовна сидела с поникшей головой, вытянутым лицом и принимала незаслуженные поздравления.
  Некоторым кажется, что они имеют полное право ворованное выдавать за своё, тем самым присваивать себе чужие достижения, а стало быть, и награды. Но не тут то было, в данном конкретном случае. Не таким человеком была Инга. С самого детства ей было чуждо всё, что хоть как-то связано с ложью, предательством. Поэтому она хранила верность своему педагогу, которого любила, глубоко уважала и безмерно доверяла. Вера Ивановна для Инги была преемником дела проф. Загольского, а значит, проводником дирижёрского искусства от Владислава Карловича к ней самой. И Инге было совсем неважно, что Лайла Мухамедовна принимала поздравления и все педагоги, и присутствующие полагали, что это её заслуга и её победа. Главное заключалось в том, что знали и чувствовали она - Инга и её педагог - Вера Ивановна. А всё остальное, было лишь пеной, не имело никакого значения для них обеих и ни коем образом не относилось к ним.
  
  Потрясение.
  А в июле месяце, по расписанию, начинались вступительные экзамены в консерваторию. Инга подала документы в приёмную комиссию. Председатель приёмной комиссии знала Ингу и обрадовалась, увидев её в числе абитуриентов. Программа по специальности у Инги полностью была готова. Перед поступлением она консультировалась с преподавателем по гармонии, которая работала в консерватории. И та, проверив её, уверенно сказала Эле, что Инга прекрасно подготовлена и у неё есть все шансы хорошо сдать вступительные экзамены и поступить.
  При поступлении на дирижёрско-хоровой факультет, абитуриенты сдавали десять вступительных экзаменов, включая общеобразовательные предметы и ещё собеседование. Только специальность делилась на два самостоятельных экзамена: первый - работа с хоровым коллективом и второй - дирижирование в сопровождении рояля. Инга накануне встречалась с Верой Ивановной. Они прошли все хоровые произведения, подготовленные для дирижирования под рояль, потом, на всякий случай, Вера Ивановна погоняла Ингу по биографиям композиторов, произведения которых Инга собиралась дирижировать на экзамене. Убедившись, что с этим всё в порядке, она усадила Ингу за инструмент и попросила её проиграть партитуры каждого произведения в отдельности, а также, пропеть, хоровые партии, причём вперемешку. После этого она попросила рассказать о каждом произведении и сделать музыкальный анализ. Теперь она перешла к произведению, на котором они остановили свой выбор для экзамена - работа с хором. Этим произведением был знаменитейший хор еврейских рабов из оперы "Набукко" великого Джузеппе Верди. Дело в том, что, когда они получили список требуемых произведений, то Вера Ивановна взяла инициативу в свои руки и предложила произведение, которое она посчитала самым подходящим. Вполне правильное решение, только она не учла одного, что произведение это, всемирно известное и невероятно сложное. Учитывая, что у Инги на тот момент не было самостоятельного опыта работы, к тому же, она ни разу не видела и не слышала коллектив, с которым ей предстояло работать над этим произведением и не где-нибудь, а на экзамене, она, конечно же, волновалась. В то время, она была "зелёной" и поэтому слово педагога, тем более, Веры Ивановны для неё было законом. И действительно, для чего тогда идти учиться, если всё знаешь? Главное - у Инги были великолепные данные! А всё остальное приходит с опытом. Была ещё одна причина, на мой взгляд, немаловажная. Если вы помните, дорогой мой читатель, Инга, с раннего детства, безумно любила Джузеппе Верди, и дирижировать его произведениями для неё было пределом всех мечтаний. Вера Ивановна объяснила Инге, на что необходимо обратить внимание, что учесть, о чём не забыть, но подняться перед совершенно чужими людьми, предстояло Инге. И это не рядовая репетиция (где в процессе работы находишь общий язык с хором), это - экзамен.
  Забегая вперёд, скажу, что, конечно же, Инга будет работать по специальности в своей родной Одессе и очень успешно. А спустя четверть века она полностью вернётся к своим истокам. К тому времени у неё уже будет большой опыт работы с хором. Она работала с поющим коллективом (который создала и выпестовала) но вдали от родного дома, в другой стране. И что удивительнее всего. По велению судьбы, именно это произведение, (из большого, сложного и потрясающе красивого репертуара) станет визитной карточкой её творческих побед. Такими грандиозными будут эти выступления, что именно это произведение публика будет просить исполнить "на бис" в первую очередь. Успех будет колоссальный. Но всё это придёт многим позже.
  
  А судьи, кто?
  Однако вернёмся к текущим событиям. В то время, в должности (в кресле) ректора консерватории сидел толстый, обрюзглый, заплывший, с маленькими узкими глазками - Гавриил Устинович Пишко. Скользкий и антипатичный. Когда-то давно он приехал в Одессу из глубинки. Втиснулся в доверие к тогдашнему руководителю и основателю кафедры хорового дирижирования, а по окончанию, решил не утруждать себя практической работой. У нашего дитяти никаких талантов не обнаружилось. И трудолюбием он не отличался. А отрабатывать после окончания ВУЗа было обязательным требованием, стало быть, уехать по распределению и поработать в сельском клубе или школе. Как вы понимаете, оная деятельность такого "господина" не прельщала. Он решил податься на административную работу, диплом как-то оправдывать надо, да и зарплата вещь не последняя. А денежки, вольготно жить, Гавриил Устинович ох как любил! Думаю, больше всего на свете. Каждую свою последующую должность он превращал в средство для наживы. Окружал себя удобными ему людьми и вершил суд. Ну, а когда взошёл на престол ректора, тогда лишь рай распахнул ему свои объятия. Но не тот рай, что на небесах, нет, конечно же. Он и предположить не мог, чем это для него закончится. За всё заплатил. Живя на земле, пользуясь тем, что ему, по сути, не принадлежало, он не задумывался, какой конец его ожидает. Бедняга, не представлял себе, что неминуемо придёт день расплаты.
  Понятное дело, с проф. Загольским дружбы у него не получилось, но он не расстроился, не растерялся, а нашёл себе помощничка, на кого бы он мог опереться в своих грязных делах. Некто - Мирон Григорьевич Нилзов. Нехристь, предавший всех своих родных, отказавшийся от своих корней во имя выгоды. Ничего святого у этой особи за душой не было. Да и души, тоже не было. Такой человек полностью устраивал Гавриила Устиновича. Он знал, что Нилзов - серость, во всех отношениях, бездарный, к тому же, бесхребетный. Исходя из этого, болеть и бороться за дело, как проф. Загольский, не будет, т.к. он не творец, а бездарь. Движимый завистью, этот будет вредить на каждом шагу. Но ни в коем случае не помогать кафедре, проф. Загольскому, и в конечном итоге, делу. И что немаловажно. При отборе абитуриентов, т.е. потенциальных студентов, а в будущем специалистов он, безусловно, даст дорогу посредственности, но не таланту. Только потому, что на фоне одарённого человека, могут увидеть и понять его гнилую сущность, что он собой представляет, на самом деле. Этого Мирон Григорьевич боялся больше всего, только бы не изобличили. Владиславу Карловичу, Нилзов непомерно завидовал и не переваривал его всеми фибрами души, но пресмыкался перед ним.
  Пишко дал распоряжение Нилзову собрать группу - любителей хорового пения. Заинтересовать преподавателей консерватории, которые войдут в состав группы для поддержки. К тому же, будут с любителями заниматься. Подготовят программу, но в результате, на сцену выйдет сам Нилзов, с приросшими к груди локтями и болтающимися лохмотьями вместо кистей рук. А публике объявят, что это его коллектив. Нужно было хоть как-то поднять авторитет калеки - "хормейстера" и калеки - "педагога". Этот любительский хор и использовали на вступительном экзамене - работа с хором у дирижёров-хоровиков. По распоряжению Пишко, Нилзов этот экзамен принимал один, без свидетелей. Всё было продумано. А второй экзамен, - дирижирование в сопровождении рояля, Пишко и Нилзов принимали вдвоём, опять-таки, заранее избавившись от посторонних глаз и ушей. Правда, в экзаменационном расписании были указаны фамилии ещё нескольких педагогов, а председателем числился никто иной, как проф. Загольский. Они знали, что профессор всегда очень занят, к тому же, знали слабое место Владислава Карловича, он частенько бывал выпившим. И этим пользовались.
  Собеседование Инга прошла. Настал день первого экзамена - работа с хором. Несмотря на волнение, Инга вела себя, как подобает истинному дирижёру. Была максимально собрана, сдержанна, уважительна, терпелива по отношению к хористам. Спокойно, со знанием дела, объясняла поставленные композитором задачи в этом произведении, ну и обратила их внимание на проблемные места. Тогда исторические справки написания этого произведения ограничивались материалом, изложенном в учебниках по музыкальной литературе. Ну и конечно, информации, взятой из журналов, художественных книг, издаваемых в Советском Союзе. Как ни странно вся информация была идентична. А стало быть, даже много читающие абитуриенты, в любом случае больше Инги знать не могли. В результате, это была капля в море, по сравнению с тем, что она узнает позже. Придёт время, когда истинную историю сюжета ей покажут в одной из глав ветхого завета. После этого она, путём глубоких исследований и непрерывных поисков, узнает из мировых источников всё о самом Верди, о той трагедии, которая его постигла. Но главное, о состоянии его души, о мыслях, посещавших его в этот период и важнейшие детали истории написания этого величайшего произведения, сокровищницы золотого фонда мирового музыкального искусства. Но это придёт к ней спустя четверть века.
  А пока, она сдала первый экзамен.
  Давид, осознавая реальное положение вещей, всеми силами души желая уберечь дочку от ненужных волнений и разочарований, решил поговорить с Нилзовым, но так, чтобы никто об этом не знал. Они ведь были знакомы. Он пришёл в консерваторию в конце рабочего дня, нашёл его в той аудитории, где проходил экзамен. Нилзов предложил ему сесть, и Давид спросил его:
  - Мирон Григорьевич, вы в курсе дела, что наша Инга в этом году поступает, прошла собеседование и сдала первый экзамен. Я бы хотел знать Ваше мнение, ведь Вы сами принимали экзамен. Я не музыкант и в её будущей профессии понимаю намного меньше Вашего, можно сказать понаслышке. В нашей семье все любят музыку, и я по воли судьбы ими образован. Чему, несказанно рад. Но вот Вы, как преподаватель консерватории, скажите мне, она подходит для такого дела, всё-таки девочка, да и данные нужны особенные. Может она зря так себя утруждает и истязает? Хотя, все, кто знаком с Ингой, очень её хвалят и высоко отзываются.
  Давид явно кривил душой, разговаривая подобным образом с Нилзовым, но, как он потом объяснил Эле:
  - Мне было очень неприятно, даже противно беседовать и находиться с ним в одном помещении, но по-другому с этим человеком разговаривать нельзя, только на том языке, который он понимает, он ведь ни языка, ни отношений других не знает.
   И Давид оказался прав, но эта правда стала ему ясна, когда он воочию убедился, оказавшись один на один с этим недочеловеком.
  Нилзов сидел за столом, потупив взгляд и теребя какой-то лист на столе.
  - Всё с твоей дочкой в полном порядке и данных предостаточно, как ты сказал, для такого дела. Но это, в сущности, не имеет никакого значения.
  Нилзов, ни с того ни с сего, перешёл с Давидом на "ты". По всей вероятности, ему не впервой было разговаривать с родителями абитуриентов, и он, не церемонясь, выказал на поверхность всю свою низость, то, что вызывало по отношению к нему, не иначе, как отвращение. Циничное и унизительное отношение к людям было для него нормой поведения. Одним словом - как человек он не состоялся, любое животное по сравнению с ним было ангелом.
  - Как? - обалдевший от услышанного, удивлённо спросил Давид. Это же храм искусств, в нём должны учиться только способные, одарённые люди. Весь смысл их жизни в этом. Разве нет?
  Давида прорвало, но он держался в пределах дозволенного.
  - Понимаешь, может быть очень легко и просто, а может быть и наоборот, - сухо ответил Нилзов.
  - Что Вы имеете ввиду?
  Давид не сразу понял намёка Нилзова.
  - Объясняю. Оставим церемонии. Положишь на блюдечко пять тысяч (5.000) и всё будет в полном порядке, и дальнейших экзаменов не потребуется. Не положишь, пусть даже у твоей дочери семь пядей во лбу, не будет заниматься здесь, и ничего ты не сделаешь и никто не поможет. Будь уверен.
  Такой откровенный, неприкрытый цинизм наповал уложил Давида. Это был запрещённый приём - удар ниже пояса. Этого он не ожидал. От волнения Давид залился багровым румянцем. Теперь он всё понял, как не понять, когда открытым текстом и вот так, без стыда..., но он всё же продолжил, наверное, хотел испить эту чашу до дна.
  - Я бы хотел, чтобы Вы меня правильно поняли. Поскольку мы с Вами, как никак не один день знакомы, я считаю своим долгом объясниться. Так вот, уважаемый Мирон Григорьевич. Если даже я обойду всех своих родственников, попрошу у них взаймы, сниму с себя последнюю рубашку и нижнее бельё, мне никогда не насобирать такую сумму, - это же целое состояние!!! Надеюсь, это Вы понимаете?
  Давид говорил медленно и внятно, взывая к остаткам совести Нилзова. И напрасно.
  Тот противно, мерзко улыбался, а потом, в завершение разговора, наклонился к Давиду и добавил:
  - Ну, рассуди сам. Придёт ко мне мамаша и даст эти деньги, а может и больше или построят дачу, как в прошлые годы, Гавриилу Устиновичу и не где-нибудь, а в хорошем месте, у моря. Или как бывало, подарят "Волгу" последнюю модель, ну, так кого мы возьмём?! Её отпрыска, пусть тупого, никудышного, бездарного или твою красавицу, которая снимает звёзды с неба одним только взглядом. Конечно же, её отпрыска и будем учить, а потом, на работу устроим. Вот так, а как ты думал? Так что, иди домой и хорошо подумай. Мне пора, у меня ещё куча дел.
  Он резко прервал разговор и вышел из аудитории. Давид шёл домой убитый и раздавленный. Дождавшись, когда Инга ушла на консультацию, он обо всём рассказал Эле.
  Реакция Эли была неоднозначной. Она терялась в догадках, как-будто бы, заблудилась где-то...
  - Ну что же нам теперь делать, её остановить нельзя, да и как ей такое скажешь, ума не приложу. Вот ужас. Просто бандиты там сидят и, главное, не боятся! А ещё подходят на улице, целуют ручки, комплименты делают...
  Эля была в полной растерянности.
  Для Давида всё случившееся было потрясением.
  - Они боятся, ещё как! но не нас. Знают, что мы не пойдём доносить в органы. А надо бы, посидели бы в заключении, сразу бы перехотелось заниматься подобными делами. В том-то всё и дело, что в нас они уверены, - нервно ответил он. Порядочных людей они не боятся, только себе подобных.
  Давид пребывал в подавленном состоянии. Ему было больно за дочку. Горькие мысли распирали голову, не давали успокоиться.
  "Недостаточно, что я настрадался от подобных мерзавцев, а ребёнок, в чём она виновна, за что это ей?" - думал он про себя.
  Эля пыталась разрядить обстановку.
  - Сегодня же вечером позвоню Владиславу Карловичу, послушаю, что он скажет, - сказала она.
  - С чего ты взяла, что они станут его слушать. Профессор не в ладах с ними, разве ты не знаешь? Уверяю тебя, он знает им цену. Да и они его не очень-то почитают, а ещё правильнее - ни во что не ставят. У них обоюдная "любовь".
  Давид изо всех сил старался сохранять самообладание. Эля настаивала:
  - Инга видела его фамилию в экзаменационном расписании. Если он будет присутствовать на экзамене, они не смогут завалить её. Он не даст. Он ведь знает ей цену и хорошо к ней относится. Он защитит её.
  Давид стоял на своём:
  - Для этого он должен присутствовать на экзамене. Учитывая их отношения, я ничему не удивлюсь.
  Эле хотелось верить в лучший исход событий.
  Когда Инга вернулась, Эля сказала ей, что идёт звонить проф. Загольскому. Инга пошла с ней.
  Эля быстро дозвонилась. Профессор Загольский был дома. Эля рассказала ему всё, что ей поведал Давид. На что профессор отреагировал очень странно, сказав Эле, что лучше всего было бы забрать документы из приёмной комиссии, т.к. и так всё ясно, они не намерены позволить Инге поступить, без мзды. Когда же Эля спросила, будет ли он завтра на экзамене, он ответил уклончиво. Инга слышала весь разговор, т.к. находилась с мамой в телефонной будке.
  Эля спросила её:
  - Что же будет?
  Она ответила:
  - Ничего не будет, пойду завтра на экзамен и всё.
  Она была идеалисткой, максималисткой и всегда верила в чудо. Её слишком долго оберегали от реальной жизни и она не спешила окунуться в неё с головой. Её больше волновала и влекла та жизнь, в которой она жила. В ней не было лжи, предательства, зла, насилия, зависти, ненависти, горя, войн. Там царствовала Любовь! И она, в своих мыслях, не желала расставаться с этим.
  На следующий день Инга пошла на экзамен - дирижирование в сопровождении рояля. Это был заключительный экзамен по специальности. От его оценки зависел исход дальнейших событий.
  Те, кто по списку сдавали до неё как-то быстро выходили. Пришла её очередь. Войдя в аудиторию, она сразу заметила отсутствие проф. Загольского и поняла, что всё гораздо серьёзнее, чем она предполагала. Но из аудитории не вышла, решила идти до конца, по-видимому, ещё на что-то надеясь.
  Много лет спустя, в разговоре с преподавателем кафедры вокала, она скажет:
  - Непонятно, на что можно было надеяться, ведь пришлось иметь дело с нелюдями, оборотнями, отбросами общества.
  Инга отдирижировала всю программу, выполнила всё, о чём просила её Вера Ивановна. Нилзов с Пишко всё время переговаривались, довольно громко посмеивались, затем, измывались над ней, задавая вопросы не по теме, они подтрунивали над ней, как могли. Она по их требованию ответила на вопросы. Ей было нелегко, ощущая такое давление. Кончики пальцев дрожали, лицо покрылось малиновыми пятнами, она очень волновалась. Они держали её дольше всех. Когда она, наконец, вышла из аудитории, увидела, что возле дверей собралась толпа, все другие абитуриенты переживали за неё. Находясь внутри, она не ощущала времени, только выйдя оттуда, она поняла, как долго пробыла там. Но, удовлетворения не испытывала.
  По окончании экзамена секретарь объявила, что все свободны, результаты объявят после перерыва, часов в пять-шесть. Инга побежала домой рассказать своим, что и как.
  Эля сразу поняла, что проф. Загольский не захотел иметь с ними никаких дел, т.к. знал, что не сумеет отстоять Ингу, а на самом деле, даже и не попытался. Простим ему его слабости. Безусловно, он струсил. Учитывая положение, которое он занимал, его авторитет, он бы мог призвать силы, да и просто пригрозить негодяям, но Ингу отстоять. Это было в его власти. Но он решил остаться в стороне. Господь ему судья. Мы только наблюдатели. Говорят:
  "Не судите, да не судимы будете". О покойниках не принято говорить плохо.
  К нужному времени Инга вернулась в консерваторию за ответом. Существовало правило. Если абитуриент получает по специальности оценку не ниже тройки, за ним закрепляется право дальше сдавать экзамены по другим предметам. Поэтому, экзамен по специальности считался решающим.
  Наконец вышла секретарь с оценочными листами и начала перекличку. Инга дождалась до конца, хотя её фамилия должна была быть в начале. Секретарь закончила раздавать оценочные листы, Инга удивлённая подошла к ней и спросила:
  - А где же мой?
  Секретарь посмотрела на Ингу, (повторюсь - её там все знали) и сказала:
  - Я что тебя не назвала? Не понимаю, я же его своими глазами видела.
  - Когда?- тихо спросила Инга.
  - Перед экзаменом. Я его держала в руках, затем перед самым началом экзамена передала все листы Нилзову, в присутствии ректора Пишко. Куда он мог запропаститься?
  В это время к ним подошла Эля. Инга в двух словах рассказала маме, что случилось.
  - Знаете что, давайте подойдём в приёмную комиссию, может он там,- сказала секретарь.
  И она быстрым шагом направилась в помещение, где находилась приёмная комиссия.
  Эля с Ингой пошли за ней. Секретарь, недоумевая, всё объяснила председателю приёмной комиссии. Та, прекрасно зная Ингу, начала успокаивать Элю, убеждая её в том, что сейчас они поищут и найдут, всё время добавляя:
  - Кому же учиться, если не Инге.
  Она искала долго, искала везде. Бедная женщина, она так переживала, как-будто бы речь шла о её собственной дочери. Просто, она была хорошим, чутким и, к тому же, порядочным человеком и понимала, как трудно сейчас Инге и Эле.
  Она обыскала всё, но оценочного листа нигде не было. И вдруг она что-то вспомнила и вмиг сообразила. В дальней комнате находились старые шкафы, изнутри обросшие паутиной. В них хранились бумаги двадцатилетней, (а может быть и большей) давности. Лист нашли, он был заложен в самом низу, под всеми стопками бумаг.
  - Кто бы это мог сделать? И зачем? Совершенно непонятно, - недоумевала председатель приёмной комиссии. Девочку все знают, хорошо к ней относятся, кто, кто мог это сделать? Ничего не понимаю. Для чего нужно было это делать? Самое интересное в этой истории, что я никуда не отлучалась, ну разве что в туалет, и надо же, кто-то воспользовался этим и спрятал в такое место, где не будут искать. Не понимаю!
  Она нервничала, ей было очень стыдно и неприятно, создавалось впечатление, что это сделал кто-то из её сотрудников или же она сама.
  Эля взяла из её рук оценочный лист, поблагодарила за помощь и направилась с Ингой к выходу. Обе были встревожены этой детективной историей. На улице Инга попросила у Эли лист, чтобы посмотреть, что там стоит, после этого она не вымолвила ни единого слова. Эля трясла её, била по щекам, брызгала водой, но реакции не последовало. Эля кричала, обращалась к ней, но ответа не было. Инга стояла белая, как, только что побеленная стенка, глаза устремились куда-то вдаль, по щекам бесшумно текли слёзы. В листе, в графе "оценка" стояла жирная двойка. Было очевидным ликование того, чья рука несколько раз наводила эту двойку.
  А через год, (в 1973 году) Инга поехала поступать в Горьковскую консерваторию. Нилзов, узнав об этом в случайном разговоре с Верой Ивановной, вдогонку послал грозное письмо заведующему кафедрой хорового дирижирования Горьковской консерватории, с которым Нилзов был связан теми же узами, что и с Пишко. Благодаря этому письму Ингу срезали на первом же экзамене.
  Вот так, преступники и негодяи исковеркали, искалечили судьбу девочки. Но не смогли лишить её огромного, яркого, самобытного дара, от рождения полученного Богом и выпестованного родителями и педагогом. Это было не в их силах, не в их компетенции и не в их власти. Да и сами они оттого, что сделали, не стали ни счастливее, ни здоровее. Вскоре Пишко умер от гангрены, так ничего не забрав с собою. Никто не помянул и не вспомнил его добрым словом. Нилзов остался один блуждать, как неприкаянный, и когда Господь и его приберёт к себе, вряд ли кто-нибудь всплакнёт о нём, т.к. при жизни он никогда не пользовался уважением простых людей, а своего окружения, так и подавно.
  А Инга и без "корочки" творила и дарила радость людям. Но скольких бед, потрясений, потерь могла бы она избежать, поступив тогда в консерваторию. Её дорога, и в творчестве и, в жизни, безусловно, была бы иной. Зная её одарённость, целеустремлённость и настойчивость, уверена, она бы добилась всего, о чём так мечтала, повторюсь, без потерь и с огромным выигрышем для людей.
  Но...человек предполагает, а Господь Бог располагает.
  И кто знает? Не исключено, что та, всех нас объединяющая, наивысшая субстанция - Господь Бог, ниспослал Инге встречу с тёмными силами, в лице Нилзова и Пишко, дабы испытать её. Желая посмотреть, как она проявит себя в подобной ситуации. Не станет ли приспосабливаться к таким особям или же пресмыкаться перед ними, ища более лёгкой, удобной и сладкой жизни. Не изменит ли себе, своему отцу, матери, бабушке? Своим принципам? Кто знает? Не пойдёт ли на сделку с собственной совестью, ведь это так просто, так легко, достаточно один раз податься искушению и всё. Вот, где сатана торжествует!
  Предположить, что на месте этих двух ничтожеств были бы достойные музыканты, по-настоящему творческие личности, дорога к мечте была бы открыта для Инги. И это было бы очень правильно. Кому же, как не ей? Именно из-за них она опоздала в нужное время осуществить задуманное и реализовать то к чему стремилась всей душой. Ей было суждено идти сквозь тернии к звёздам. Может быть поэтому, результаты сами говорили за себя.
  К величайшему сожалению, это было не последнее испытание, которое пришлось преодолеть и пережить дочери Давида. Не желая в очередной раз забегать в вперёд, скажу лишь одно, - она была достойной дочерью своего неповторимого отца.
  
  Начало трудовой деятельности.
  Осенью 1972 года Инга поступает на работу в оперную студию консерватории на должность артистки хора. В данном конкретном случае должность не имела принципиального значения. Она желала участвовать в самом процессе, вариться в этом соку, таким образом, приобретать необходимый опыт. Работа ей нравилась. Поначалу, в должности хормейстера работал Пётр Васильевич Мериягу. Инга была с ним хорошо знакома. Во первых - он работал вторым хормейстером хора оперного театра (в своё время, он был соучеником проф. Загольского), а во-вторых, отцом Ингиной подруги, - Полины. Они познакомились и подружились в 1973 году, в Москве, когда Инга ездила с мамой на гастроли, а Полина с папой. Но об этом позже.
  В хоре оперной студии Инга опять-таки оказалась моложе всех. Там в основном подрабатывали артисты хора оперного театра, вокалисты - пенсионеры и студенты консерватории вокального факультета. Цель оперной студии заключалась в подготовке и осуществлении дипломных оперных спектаклей силами студентов - вокалистов. Оперный спектакль являлся одним из выпускных экзаменов этих же студентов, а второй выпускной экзамен по специальности - сольное пение, проводился в сопровождении рояля.
  В то время оперную студию возглавляла сильнейший дирижёр, (женщина) - Е.И. Доброжанская, которой удалось из студентов консерватории струнного факультета и факультета народных инструментов сформировать хороший, внушительный оркестр. В постановке спектаклей ей помогала режиссёр - О.М. Некрасова. Сводные репетиции проходили в большом зале консерватории, а генеральные репетиции и сами спектакли, на сцене клуба санатория им. Дзержинского. В Одессе прекрасно развита сеть здравниц и домов отдыха. В советское время санатории любезно предоставляли свои клубы студентам разных учебных заведений (музыкальных, театральных, художественных) для их выпускных мероприятий. Тем самым, обеспечивали своим отдыхающим культурный досуг, к тому же, бюджет санатория от этого нисколько не страдал, т.к. администрация санатория не оплачивала консерватории эти спектакли. Был обоюдный интерес.
  Обычные репетиции хора оперной студии проходили в одном из классов консерватории. Многие, кто работал в хоре оперного театра, безусловно, знали Ингу и с воодушевлением восприняли её появление.
  - О..., кто к нам пришёл, нашему полку прибыло!
  Многих из них Инга знала с детства. Но, с кем не была знакома, со временем её познакомили. Однажды, в перерыве к ней подошёл мужчина, он пел в басовой партии, у него был хороший баритон. Некрасивый внешне, но простой и приятный в общении. По возрасту, он годился Инге в отцы. Увидев Ингу, он решил её опекать, чтобы никто не мог обидеть. Звали его Михаилом. Инга называла его - дядя Миша. У него были свои дети, которых он очень любил, думаю, поэтому он проникся к Инге отцовскими чувствами. А она, ощущая его особое расположение, много рассказывала ему о своём героическом отце.
  Как-то случайно, встретив на улице Ингу с Элей, он подошёл к ним, поздоровался, и Инга опережая его, сказала:
  - Дядя Миша, познакомьтесь, пожалуйста, это моя мама.
  Эля протянула Михаилу руку и сказала:
  - Эля..., очень рада познакомиться, много хорошего о Вас слышала.
  На что Михаил ей ответил:
  - И мне очень приятно познакомиться с мамой нашей любимицы. Какая у Вас чудесная, воспитанная девочка, мы все её полюбили. Такая скромная, застенчивая, даже удивительно, сегодня таких уже нет.
  Инга засмущалась, залилась багровым румянцем, услышав в свой адрес похвалу.
  Эля спросила его:
  - Миша, я слышала у Вас хороший голос, почему бы Вам ни поработать у нас в театре, я думаю, наш главный хормейстер Вас бы взял к нам в хор.
  На что Михаил ответил:
  - Приятно слышать, но я в первой половине дня занят, работаю на заводе, надо семью кормить, в театре маленькие зарплаты, у меня двое детей. Сын старше Инги, а дочка такая же, жена и старики родители. Ещё есть сестра, которой надо помогать. Но я люблю петь, поэтому после основной работы бегу на репетиции в студию.
  
  Рок.
  Как-то в перерыве, Инга о чём-то разговаривала с Михаилом, потом к ним присоединились другие хористы. Незаметно к ним подошёл новый хорист. Он обратился к Михаилу:
  - Миша, о чём Вы здесь так мило беседуете, аж завидки берут. Я и не знал, у тебя хороший вкус, (это он так шутил) познакомь меня с твоей собеседницей, я заметил, она общается только с тобой, значит, отдаёт тебе предпочтение.
  Сказав это, он громко рассмеялся. Он произвёл на Ингу удручающее впечатление. С первого взгляда, его внешность отталкивала. Он был невысокого роста, коренастый, лицо выглядело худым, на фоне впалых щёк выделялся огромный мощный нос. Глаза тускло зелёного цвета, миндалевидной формы, с длинными ресницами, были глубоко посажены, а под ними выпирали скулы. Рот был большой, но с красивым очертанием губ, ему шла улыбка. Правда частенько, он походил на Мефистофеля или Квазимодо, взависимости от гримас, которые он строил. Он был брюнетом, с крупно вьющимися волосами и огромным лбом. Когда он долго не стригся, зрительно голова казалась ещё крупнее в размере, отчего наблюдалась диспропорция и несоответствие с телом.
  У него был красивый баритон, он занимался на вокальном факультете, правда, оттого что постоянно менялись преподаватели по вокалу, голос сильно пострадал. У этого человека, чересчур было развито самомнение, собственно, как у всех людей маленького роста, обиженных, обделённых, с раненой судьбой. Бесспорно, он страдал комплексом Наполеона. То, что этот человек рос вне любви, было понятно и слепому. Но он удачно прикрывал это шутками, прибаутками, неожиданными интонациями, тем самым, привлекая к себе внимание других, как бы говоря:
  "Посмотрите на меня, вот я какой, всё у меня в порядке и ничем я не отличаюсь от вас"
  Мише не понравилась его неудачная шутка, но он сделал вид, что не придал этому значения, только удивлённо посмотрел на него и ответил:
  - Валера, ты не забывай, не все привыкли к твоим шуткам, тебя могут неправильно понять. Ты не знаком? Это наша Ингрид, ну если она позволит, просто Инга. Прошу любить и жаловать и, не в коем случае, не обижать.
  При этом Михаил улыбнулся и понимающе посмотрел на Ингу.
  Сотрудник, которого звали Валерием, не растерялся и, тут же, спросил у Инги:
  - Ну, так как, можно мне Вас так называть, или же предпочтительней полным именем?
  - Можно, - коротко ответила Инга и посмотрела на него своим взглядом, - глубоко и пристально, обезоруживающе, как она умела, когда хотела во взгляде выразить всё.
  По-видимому, он что-то понял. Больше он так не шутил. Перерыв закончился, но всё время, пока Инга была на работе, у неё горел затылок, она чувствовала его взгляд на себе. Стоило ей повернуться в ту сторону, где он находился, он резко отворачивался.
  Это была их первая встреча. Этот человек станет страшным роком на её пути. По всей вероятности, судьба наконец-то сжалилась над ним, подставив ему плечики, на которые он стряхнул все свои беды. Но это произойдёт через пять лет, а пока ни Инга, ни Давид, ни Эля, ни Вера, не знают об этом.
  Вскоре, Петра Васильевича Мериягу на посту хормейстера оперной студии консерватории, сменила не безызвестная Вера Ивановна Виденец. Всё шло хорошо, но с каждым днём, Инга всё больше и больше ощущала потребность в самостоятельной работе.
  
  Красавица Москва.
  Начало осени 1973 года. Одесский театр Оперы и балета получил приглашение из министерства культуры СССР на проведение оперных и балетных спектаклей, (в течение целого месяца) на сцене Кремлёвского дворца съездов. Своего рода отчёт в столице. Тогда такие мероприятия практиковались. Это сообщение взбудоражило и вдохновило труппу. Сборы были кропотливыми, но в то же время, недолгими. Инга ни разу не была в Москве, но горела желанием побывать там. У неё были книги о Москве, альбомы с репродукциями картин из московских музеев, но это всё было на бумаге, а Инга любила ко всему прикоснуться своими руками, увидеть своими глазами, послушать своими ушами и не судить о чём-либо по рассказам или фотографиям. Эля поговорила на работе, и ей разрешили взять Ингу с собой, но все расходы: билеты за проезд в поезде или самолёте, гостиница, и т.д. она оплачивает сама. Эля поблагодарила за разрешение, оплатила дорожные расходы и Инга поехала с театром на гастроли. За гостиницу Эля оплатила на месте, но т.к. Инга приехала вместе с театром, её посели в том же номере, который зарегистрировали заранее для Эли и одной из её сотрудниц. Элина сотрудница не возражала, чтобы Инга находилась с ними в одном номере. Выдали раскладушку для Инги, и вопрос с жильём был решён. Правда, потребовали оплатить такую же сумму, как если бы Инга с Элей находились в двухместном номере, без посторонних. Но они и этому были рады, всё же без лишней волокиты и вместе.
  Инга влюбилась в Москву сразу, с первого взгляда и на всю жизнь. Ей было там удивительно хорошо, уютно и комфортно. Мягкий сухой климат, небывалые просторы, (она всегда любила объёмные масштабы) микроклимат, архитектура, ну а театры, музеи и люди, показались ей особенными. Ни суматохи в метро, ни шума на улице, о которых она была наслышана из рассказов очевидцев, она не замечала. А видела и слышала совсем другое. Москва в её сердце встала рядом с Одессой. Потом, беседуя с бабушкой и папой, она часами могла рассказывать о Москве. Что и говорить, Инга из Москвы привезла грандиозные, незабываемые впечатления.
  В Кремлёвском дворце Инга практически дневала и ночевала. В утренние часы, когда Эля была на репетиции, Инга шла в зимнюю оранжерею, наслаждалась красотой диковинных растений и читала. Не хотелось сидеть одной в гостинице или блуждать по улицам. Затем, по окончании репетиции, Инга с Элей поднимались в банкетный зал, перекусывали, покупали кое-что на ужин и шли в гостиницу, правда, ненадолго. Если в расписании вечером стоял оперный спектакль, то, как минимум, за два часа до спектакля они возвращались назад во дворец. А поздно вечером, после спектакля Эля разгримировывалась, купалась, и они отправлялись в гостиницу отдыхать до утра, ну и всё сначала. Если в расписании стоял балет и вечер был свободным, они заранее покупали билеты и направлялись сначала в музей, затем в театр или ещё куда-нибудь, а иногда просто гуляли по Москве. То чувство свободы, которое она ощутила в Москве, больше никогда и нигде её не посещало.
  Там, в Кремлёвском дворце, во время одного из спектаклей за кулисами Инга увидела девушку с пушистыми льняными волосами; красивыми зелёными, эллипсовидными по форме глазами; маленьким, кукольным ротиком, тонким длинноватым носом, (с заострённым сошником) что делало её лицо непохожим на другие лица. Она была худенькой, среднего роста, в её фигурке всё было выдержано в пропорциях и хорошо сочеталось.
  Она всё время находилась за кулисами и живо всем интересовалась. Инга разговорилась с ней. Оказалось, что она дочь второго хормейстера хора оперного театра - Петра Васильевича Мериягу. Зовут её Полина, и она младше Инги на четыре года. Учится в Одесском музыкальном училище на фортепианном отделении. Девушка была эрудированной, они подолгу беседовали, Инге с ней было очень интересно, у них было много общих тем для общения, и их взгляды совпадали по целому ряду важнейших вопросов. Это объединяло. Надо сказать, что Полина просто прикипела к Инге. На гастролях они виделись каждый день. И подолгу вместе проводили время. Так они познакомились и подружились, а по возращению в Одессу продолжали дружить и долгие годы не расставались.
  Находясь в Москве, Инга получила от Романа очень странное, какое-то нервное письмо. Скорее всего, желая её поторопить и подтолкнуть к принятию решения - выйти за него замуж (о другом, он и не помышлял) он опустился до резкого тона и требований. На что Инга очень спокойно ему ответила:
  "Я заранее очень извиняюсь, если нарушу твои планы, но ты немножечко забылся. Если память мне не изменяет, я ни тебе и никому другому ничего не обещала. Обещать не в моих правилах, и ты это знаешь, ибо если я даю слово, я его, во что бы то ни стало, выполняю. Именно поэтому, прежде чем что-то пообещать, я миллион раз хорошо подумаю и только в том случае, если уверена, что смогу выполнить, обещаю! Одно могу добавить к вышесказанному. Если тебя что-то не устраивает в наших отношениях, (допускаю, всё может быть) то я освобождаю тебя от нашей дружбы. Ты свободен и волен делать всё, что пожелаешь. От души желаю тебе, - будь счастлив! Я не буду на тебя в обиде. Пойми, пожалуйста, я не умею и не хочу вводить тебя в заблуждение, и свою душу насиловать, тоже не в состоянии. Видит Бог, я по отношению к тебе была честна. По-другому просто не умею, ты это знаешь. Извини, если не оправдала твоих надежд и ожиданий".
  Через некоторое время Инге сообщили, что он, назло ей, выскочил женихом, (шучу - то бишь женился) на первой встречной, кого ему предложил его товарищ. Верность ей не хранил, после развёлся и загулял, (без тормозов) далее его следы затерялись во вселенной...
  
  Начало творчества.
  В ноябре 1975 года, Полина, будучи находчивой девушкой, предложила Инге:
  - Ингушка, в школе, где работает моя подруга, нет руководителя хора. Ты ведь любишь детей, сходи, а вдруг возьмут? Ты главное, не стесняйся.
  Прошло несколько дней. Инга подумала над словами подруги и решила сходить. Будучи наполовину одетой, она услышала, как соседка позвала её к телефону. Звонила Полина и весёлым голоском, подбадривая Ингу, сказала:
  - Поезжай в школу, тебя ждут, Даша обо всём договорилась, директор хочет тебя видеть. Только не откладывай.
  Инга поехала по указанному адресу. Здание школы было большим, добротным, четырёхэтажным. Как на подходе к школе, так и внутри её, всё было опрятно и ухожено, во всём чувствовалась рука заботливого хозяина. Инге это импонировало.
  Даша (подруга Полины) провела Ингу по школе, всё показала, познакомила с некоторыми учителями, у которых не было уроков, и подвела к кабинету директора.
  - Ну, здесь ты сама справишься и без меня, а когда освободишься, загляни ко мне в класс.
  Даша ушла, у неё, по расписанию, начинался урок. Инга постучалась и вошла в приёмную директора. Секретарь, увидев Ингу, спросила:
  - Вы что-то хотели? Или на приём к директору?
  - На приём,- ответила Инга.
  - Вас вызывали?- опять спросила секретарь.
  - Да.
  - Простите, кто Вы?- поспешно спросила секретарь.
  - Ингрид Давыдовна Зиль, - ровно ответила Инга.
  - Подождите минутку, пожалуйста.
  Она открыла дверь в кабинет директора и спросила?
  - Юрий Яковлевич, здесь к Вам девушка.
  - Какая девушка? - спросил директор.
  Инга обратила внимание на то, что у директора мягкий бархатный тембр голоса.
  - Молодая. Говорит, что Вы вызывали. Назвалась - Ингрид Зиль, - добавила секретарь.
  - А, да, да, попросите, пожалуйста, её войти.
   Секретарша вышла и указала рукой на открытый кабинет.
  Первая встреча директора школы и Инги прошла официально. Директор учтиво предложил Инге сесть. В двух словах описал её обязанности. Он был предельно лаконичен и вежлив. Не задал ей ни единого вопроса, связанного с наличием, либо отсутствием образования, опыта работы с детьми, также не спросил ни слова о семейном положении и происхождении. Во внешности Инги не было ярко выраженных черт, присущих евреям, она просто была красивой и всё. Но если бы и были, - и это не изменило бы решения директора, таковыми были его взгляды и убеждения.
  Выслушав, Инга задала единственный вопрос:
  - Когда, я могу приступить к работе?
  Мгновенно отреагировав, директор ответил:
  - Хоть сейчас. Пионервожатая, преподаватель, который, по совместительству, отвечает за художественную самодеятельность, ну и конечно, преподаватель пения, помогут Вам собрать детей. Они предупреждены.
  - Можно идти? - коротко спросила Инга.
  Ей не терпелось увидеть детей и начать работать.
  - Вы свободны, - также коротко ответил директор.
  По прошествии времени, секретарь (по секрету) рассказала Инге, что после той первой встречи, когда Инга ушла, директор поделился с ней:
  - Именно такой, я её себе представлял. По описанию Никитиной, всё совпадает. Удивительная девушка, Вы видели, как у неё горят глаза, давненько не встречались мне такие яркие личности! Нет никаких сомнений, у неё всё получится.
  Позже выясниться, что Юрий Яковлевич от природы был душевным и глубоко интеллигентным человеком. Он не был избалован условиями жизни, родителями, возможностями большого города. Но он никогда, не различал людей по национальному признаку, под его руководством трудились прекрасные специалисты всех национальностей. Он ко всем относился с одинаковым уважением и благодарностью. Коллектив был дружный, сплочённый. Сам Юрий Яковлевич был очень трудолюбивым и ответственным, прежде всего по отношению к себе. Всего в жизни добился самостоятельно. Выйдя из "низов", он прошёл нелёгкий путь и учился, пока не достиг того профессионального уровня, который позволил ему руководить. По отношению к себе он был суровым и требовательным. У учителей школы всегда присутствовало желание равняться на такого директора. Проработав в этой школе совсем немного, Инга органично влилась в коллектив, поняла, что это её место. Именно такой работы она ожидала в начале своего творческого пути и вдохновенно выполняла свои обязанности. Дети были разношёрстные. Поначалу на занятия приходили все желающие, поэтому на уроке присутствовало много учеников, но к общему удивлению ей быстро удалось установить с ними контакт, а в последствии достичь взаимопонимания. Инга с радостью и огромной ответственностью относилась ко всему тому, чем, непосредственно, занималась на уроке. Учитывая, что все её ученики пришли к ней без какой-либо подготовки, она старалась уделить внимание каждому ученику. Представьте себе, занимались у неё учащиеся с 4-го по 10-ый класс, включительно. Надо сказать, дети, чувствуя её отдачу, относились к ней с неподдельным уважением. Со временем, она станет для них авторитетом во всём, они будут считаться с её мнением и приходить к ней за советом.
  Правда, зарплата была копеечная, но её это не останавливало. Главное - она творила. И результаты не заставили себя ждать.
  Первое время Инга совмещала работу в школе с работой в оперной студии. Расписание это позволяло. А по прошествии какого-то времени, она распределила детей по группам, для более эффективной работы и ей понадобилось дополнительное время. К тому же, в школе работала музыкальная студия, которую умный Юрий Яковлевич (директор школы) приютил под своей крышей. И ей предложили дополнительные часы. Дети, которые занимались в студии, изучали несколько предметов, как она в своё время. Им нужно было преподавать теорию музыки, сольфеджио, музыкальную литературу, которую она обожала и с удовольствием преподавала. У неё прекрасно была развита и поставлена речь, плюс, присущий ей артистизм делали её рассказы живыми и увлекательными. Иногда Инга заменяла болеющих преподавателей по классу фортепиано. Нагрузка увеличилась, так что времени для оперной студии не оставалось. Тем более, Вера Ивановна ушла из оперной студии, взяли на её место студента консерватории дирижёрско-хорового факультета, до боли мерзкого типа, бабника, он всё время приставал к Инге и она решила уйти из оперной студии без доли сожаления. У неё была любимая работа, которой она жаждала заниматься с раннего детства. В школе у неё всё получалось, кроме этого, она постоянно ощущала поддержку директора школы и тёплое отношение других преподавателей.
  После ухода из студии она редко виделась с бывшим сотрудником - дядей Мишей, разве что на улице, случайно, но всегда была ему рада и он ей. К этому времени, Валерий не отходил от неё. Сумел войти в доверие. Он контролировал каждый её шаг. Если он видел кого-то рядом с Ингой, то тот человек на завтра приходил либо избитый, либо обруганный. И сколько она не объясняла ему, что не надо этого делать. Что это не метод, что так нельзя, что он не имеет на это никакого права, - ничего не помогало. В ту пору, среди знакомых Инги появлялись очень интересные, серьёзные и достойные претенденты на руку и сердце. Что характерно, каждому из них достаточно было один раз поговорить с Ингой, на завтра приходили делать предложение, сначала самой Инге, затем родителям.
  Давид смеялся:
  - Откроем музей по сбору предложений на руку и сердце поклонников Ингрид Зиль.
  
  Значит, не судьба.
  У Эли, с некоторых пор, появилась приятельница - Катя, вернее, Екатерина Семёновна. Она отличалась волевым характером, привыкла командовать и всё за всех решала сама. Внешне она была видной женщиной и в общении, приятной. Была замужем вторым браком. От первого брака у неё остался сын - Александр. Мальчик с детства был необыкновенно талантлив. И став юношей, полностью посвятил себя любимому делу, - изобразительному искусству. Помимо большого таланта, он был очень работоспособным, и, со временем, стал ярким художником, смелым, независимым автором, незаурядной личностью. В поведении, в быту был скромен, по характеру - гордый. Вёл замкнутый образ жизни. Ко всему относился серьёзно. Ему некогда было тратить время на пустяки. Практически, он не участвовал в богемных вылазках и сабантуях. Эта сторона жизни не интересовала его. Он много работал. В свободное время, которое у него появлялось крайне редко, духовно обогащался. Благо, было где. Ещё юношей его пригласили в Ленинград. Там он дообразовывался, проходил творческие мастерские. Потом, пригласили на работу в Монетный двор. Из фонда выделили большущую квартиру и мастерскую вдобавок. Живя и работая в Ленинграде, за сравнительно короткий срок, он достиг многого, воплотил в реальность свои давние замыслы, и очень успешно. Его мама была счастлива, она и мечтать не могла о такой карьере для своего сына. После развода, оставшись одна с маленьким ребёнком, она очень много работала. Она была великолепной портнихой, в полном смысле слова, мастером своего дела. Работала в ателье, у неё была большая клиентура и этим она зарабатывала на жизнь. В городе её знали, у неё была прекрасная репутация. Она обшивала состоятельных людей. К ней стояли очереди. Когда Эля познакомилась и подружилась с Екатериной Семёновной, она уже работала заведующей ателье, всю клиентуру передала коллегам, но своим родственникам и знакомым не отказывала.
  Познакомились они в больнице, где Эля находилась после операции.
  Стоял март 1974 года, однако весной и не пахло, продолжалась морозная зима, с гололёдами. В один из таких дней, Эля шла на вечерний спектакль, встретила сотрудницу, большую и очень толстую женщину, которая весила 120 кг. Сотрудница поскользнулась и упала прямо на Элю, да так, что сломала ей шейку бедра, а самой хоть бы хны, ни царапинки. Элю увезли в больницу, сделали тяжелейшую операцию, вбили "гвоздь" в тазобедренный сустав. Ей, бедняге, пришлось пережить "кровавый" послеоперационный период. Давид из больницы не выходил, подкладывался, как мог, во всех отношениях. Ему трудно было совмещать посещение больницы с работой, но члены семьи и Ася, чередуясь, меняли друг друга. Давид успевал отдежурить свою смену, уехать на работу, а потом выкраивал время, хоть ненадолго прибежать, чтобы узнать, как обстоят дела и привести, что нужно.
  Ну, так вот, а Екатерина Семёновна, навещала родственницу своего мужа, которая лежала в той же палате, где и Эля. В один из таких дней, Инга прибежала в свою смену, принесла Эле пирожочки с картошечкой и с мясом, куриный бульончик, только что, приготовленные ею, с пылу с жару. Спешила накормить маму, пока всё ещё было горячим. В какой-то момент, она почувствовала, как кто-то прожигает её глазами. Она, инстинктивно, повернула голову и увидела женщину, не сводившую с неё глаз, сидящую у постели старушки. Взгляд этой женщины показался Инге странным, чрезмерно заинтересованным, каким-то не женским. Это и была Екатерина Семёновна. Эля перехватила её взгляд и обратилась ко всем:
  - Угощайтесь, пожалуйста, ещё горячие, Ингочка приготовила, - и передала посуду с пирожками Инге, чтобы она разнесла всем в палате, что Инга и сделала.
  Екатерина Семёновна надкусила пирожок, начала восхищаться, охать, ахать, покачивая головой, а потом, обращаясь к Эле, сказала:
  - Эличка, Вам можно позавидовать. Мало того, что Ваша девочка удивительно красива, как-будто вот только сошла с полотна мастера-живописца. Невероятное сходство! Так она ещё и превосходная хозяйка! Редкое сочетание. Это Вам, как подарок и награда. Вам есть, чем гордиться.
  Эля, услышав такие слова из уст постороннего человека, заулыбалась и ласково посмотрела на Ингу, как бы одобряя похвалу в её адрес.
  После этого, Екатерина Семёновна, приходила, в основном, в те часы, когда дежурила Инга, как бы невзначай. Затем привела своего мужа познакомить с Ингой и с Элей. Когда Элю выписали домой, до второй операции, (которую она перенесла в марте 1975 года) она приходила домой навещать её. Старалась родниться. Ну а потом, открылась Эле и начала умолять её, помочь познакомить Ингу с её сыном. Она написала Александру об Инге, зная его вкус. Спустя время, он договорился на работе, и специально на несколько дней приехал в Одессу. Не теряя времени, побежал увидеть Ингу, желая удостовериться в правоте слов матери. Ждал её у ворот дома, пока она не вернулась с работы. Представился, рассказал, кто он, и, пользуясь дружбой его мамы с Элей, уговорил Ингу встретиться с ним, якобы по интересующему её вопросу. Она от неожиданности, не желая обижать его маму, согласилась. Они встретились на том же месте, - у ворот её дома вечером этого же дня. И вот тогда, на первом же свидании, он предложил Инге руку и сердце, уверяя, что всю жизнь искал её. В разговоре дал понять, какими возможностями он располагает, какие у него знакомые и связи в деловых кругах. Он убеждал её, что всё, о чём она мечтает, станет явью. Он очень торопился и совершил непоправимую ошибку, недооценив, кто есть та девушка, которая (волею случая) сейчас идёт рядом с ним. Он действовал запрещёнными приёмами, которые были неприемлемыми для Инги. Он покупал её, не подозревая этого. Просто очень торопился. Безусловно, он был покорён её красотой, той непохожестью на всех, кто встречался повсюду. Восторгался её духовным багажом, целомудренностью, такой неземной, далёкой от современных нравов. Она была для него тем последним динозавром, которого он так давно и долго искал. Идя по улице рядом с ней, он не мог поверить, что это правда, и что счастье возможно. По всей вероятности, именно поэтому он повёл себя так необдуманно, опрометчиво, не так, как подобает. С Ингой этим языком нельзя было разговаривать. Она сохраняла себя для того одного - единственного, кому поверит, что он навсегда. Он был старше её на шесть лет, опытнее, больше видел и больше знал. А она, не могла разглядеть и понять его истинное лицо, его душу, слушая, как из кожи вон вылезая, он пытается её купить. Она, естественно, ему на это ничего не ответила. Напротив, постаралась спокойно, мирно перевести разговор в иное русло. Она не любила конфликтовать, да и обижать тоже не было в её правилах. Про себя решила не придавать этому никакого значения.
  Шла и думала:
  "Не нужно было к нему выходить. Ну ладно. Сделала ему одолжение, прогулялась на свежем воздухе. И всё. Ничего страшного. А мама..., ей будет неудобно перед Екатериной Семёновной, что поделаешь, надеюсь, что поймёт".
  На прощанье, он попросил её встретиться завтра днём, т.к. в ночь на послезавтра, уже уезжает, объяснив, что отпросился с работы на пару дней. Инга вежливо отказала. Она была очень занята на работе. После, помогала бабушке по хозяйству и ухаживала за мамой, которая лежала на деревянном щите, после второй операции. Тогда Александр совсем сник и попросил разрешения ей писать, при этом, у него был такой несчастный кислый вид, что она решила не расстраивать его окончательно, сказав:
  - Пишите, Саша, правда, не понимаю, зачем Вам это нужно? Тем более что мы с Вами почти не знакомы, стало быть, и писать не о чём.
  Она посмотрела на него и протянула руку на прощание.
  - Ну, до свидания, всего хорошего и счастливо Вам. Пусть муки творчества всегда будут сладкими. Прощайте.
  Он смотрел на неё восхищёнными глазами, нагнулся, прильнул к её руке и поцеловал. Затем выпрямился, и она увидела в его глазах слёзы. Ей стало не по себе. И она сказала:
  - Пожалуйста, не расстраивайтесь. Пишите, я так и быть, отвечу, если Вам это нужно.
  Её разжалобить ничего не стоило и те, кто знали о её доброте душевной, без стеснения пользовались этим.
  Он уехал и писал ей очень часто. Письма приходили нежные, ласковые, трогательные, наполненные благодарностью судьбе, которая преподнесла ему такой бесценный подарок, - встречу с Ингой. В письмах он полностью раскрылся. Но над Ингой завис тот первый разговор: интонации чужие, холодные, мысли расчётливые, взвешенные, напористые, а на лице пританцовывала то насмешливая, то нервная улыбка - это довлело и не давало окунуться в те эмоции, которые она испытывала, читая его излияния в письмах. Она отвечала ему. Её письма были добрыми, дружескими, искренними, просто по-другому она не умела. Тон писем был доверительный и спокойный. Екатерина Семёновна после каждого полученного письма от Александра, или телефонного звонка, тут же перезванивала Инге, либо приходила к ним, иногда просила её зайти. Она рассказала Инге, что Александр встречался со своей знакомой, которая занимает солидное положение в Ленинградской консерватории и та обещала всячески помочь, в период вступительных экзаменов. Инга слушала её, но не реагировала. Не исключено, что это была чистая правда, но Инга понимала, что Екатерина Семёновна, всеми силами пытается заинтересовать её. А однажды, она выложила перед Ингой очень красивые бриллиантовые серьги с подвесками и сказала:
  - Ингулечка, деточка, это мой подарок тебе, я приготовила их к вашей свадьбе, если хочешь, можешь взять и носить. Тебе пойдёт, они в твоём стиле. И норковая шуба, тоже тебе, в Ленинграде сырой, холодный климат, там такая вещь будет, как нельзя кстати. А пока бери и носи на здоровье без всякого стеснения.
  У Инги и в мыслях не было, что-либо взять, даже в качестве подарка, но нужно было красиво отказаться, чтобы не обидеть человека. Она учтиво поблагодарила и очень аккуратненько, деликатно перевела разговор на другую тему. После этого случая, Инга у Екатерины Семёновны не появлялась и переписку с Сашей свела к нулю. Когда Инга отдалилась, Екатерина Семёновна рассказала Эле, что перед отъездом у неё с Александром состоялся разговор, из которого она поняла, какое впечатление Инга произвела на её сына. Он был скрытным человеком, но в данной ситуации и слов не потребовалось, чтобы понять. Но он сразу сказал матери, что шансов у него мало. Он не знает, как подступиться к Инге, и не уверен, что может рассчитывать на взаимность. Екатерина Семёновна, руководствуясь своим мнением по этому поводу, и не думала сдаваться. Она старалась через Элю контролировать, где Инга бывает, с кем. Эля уже знала, что Александр не пользуется доверием её дочери, а стало быть, зятем ему не быть. И всё же, она, по просьбе Екатерины Семёновны давила на Ингу, уговаривала её, вела разъяснительную работу, но всё это было зря. Эле льстило и хотелось породниться с Екатериной Семёновной, но это было не в её власти.
  А тем временем, колесница событий набирала обороты.
  
  Услуга.
  Как-то возвращаясь домой с работы, почти у своего дома Инга встретила дядю Мишу, он опаздывал на репетицию в оперной студии. Он быстро подошёл к Инге и на ходу, не останавливаясь, сказал ей:
  - Мне срочно надо с тобой поговорить Ингочка, я имел в виду тебе позвонить, как хорошо, что мы встретились. Сейчас я опаздываю. Ни о чём не спрашивай.
  И, на ходу, они условились о встрече.
  Дядя Миша нашёл нужным поделиться с Ингой информацией, которую от неё скрывали. Безусловно, желая ей добра, он думал, что, если она будет в курсе дела, это поможет ей сделать правильный выбор. Не исключено, что его попросили поговорить с ней, чтобы разжалобить Ингу, зная её доброе сердце. Но это осталось тайной. Теперь, мы можем только догадываться.
  Я же предоставляю Вам,- мой дорогой читатель, во всём разобраться самим.
  В этот день дядя Миша ждал Ингу на трамвайной остановке, где они условились встретиться.
  Она возвращалась после работы.
  - Ты не замёрзла? - и, не дождавшись ответа, продолжил.
  - Понимаешь, тут такая история, я даже не знаю, как тебе рассказать всё это и с чего начать, - торопясь, сбиваясь, начал дядя Миша.
  Инга, заранее сопереживая волнению собеседника, сделала попытку успокоить его.
  - Вы только не волнуйтесь, что бы ни было, уверяю Вас, я пойму правильно. Если верить подсказке моей интуиции то, о чём Вы хотите мне рассказать, касается меня, лично, я правильно поняла или может быть, я ошибаюсь?
  - Абсолютно правильно, ты не ошибаешься. И всё же, с чего мне начать? - путаясь в мыслях, повторил он.
  Желая помочь ему, Инга очень спокойно сказала:
  - Начните с конца.
  - С конца, так с конца, - твёрдо сказал дядя Миша. Речь пойдёт о Валере. Я слышал, ты с ним встречаешься? Не буду спрашивать, насколько это серьёзно. Ну ты хоть знаешь, что у него появился брат? - начал дядя Миша, без предисловия.
  - Какой брат? Знаю, что у него в Никополе живут мама и две сестры, папа умер. Это всё, что я знаю, о брате он мне не рассказывал,- удивлённо ответила Инга.
  - Так вот. История эта имеет длинную бороду и малоприятная. Оказывается, что Валерий рос в чужой семье. Только не перебивай, дай я всё скажу, а потом спрашивай.
  Его настоящие родители киевляне. Во время войны его родная мама, по возрасту была, примерно, как ты сейчас. У неё погибли все близкие, она осталась совсем одна: голодная, холодная, без крыши над головой. Война есть война. Однажды, когда она брела в поисках хлеба насущного, ей повстречался мужчина, который приютил её, он жил один, был лет на тридцать, а то и больше старше её. Она ему понравилась, и он склонил её к сожительству, как это бывает. А что ей было делать? Здесь, по крайней мере, была крыша над головой и кусок хлеба. Она до него не была замужем. Вскоре стало ясно, что она беременна. Через девять месяцев пришло время рожать, а он в ужасе. Это явно не входило в его планы. Роды были длинными и трудными. У неё родилась двойня. Один мальчик появился на свет нормальным, крепким, здоровым. А второго, долго вытаскивали, выяснилось, что он слабый, сильно отстаёт в весе, в росте и, к тому же у него родовая желтуха. В общем, дохляк. Ничего удивительного. Что она, бедная, ела? Её сожитель оказался жутко скупым. Ты можешь себе представить, когда этот папочка узнал..., устроил несчастной такой скандал! Потом заявил, что, в любом случае, двоих не возьмёт, а больного и подавно. Так или иначе, этот желтушный - не жилец, чтобы она от него отказалась. В противном случае, он и её, на порог не пустит. Куда ей было деваться, теперь уже не одной, а с младенцами на руках, ей бы хоть одного спасти. И она, по слабости душевной, подписала отказ от второго ребёнка. Этот страшный грех всю жизнь прогрызал её сердце, не давая ей покоя. И, как Дамоклов меч висел над её головой, напоминая о содеянном.
  А в это же время, в Никополе жила другая семья, вернее семейная пара. Он воевал, был ранен. Вернулся с войны, женился, но детей не было. Пристрастился к выпивке. Жена его замечала, что он часто сидит в углу задумчивый и молчит, в одну точку упершись взглядом. Как-то она спросила его, о чём он всё время думает, и он поведал ей одну странную историю.
  Это случилось там, на войне, в разгар страшных событий. Тогда никто не знал, чем весь этот ужас закончится.
  1943 год. Как-то, между боями, наступило затишье. Откуда ни возьмись, появились цыгане. Как всегда, они начали клянчить то еду, то ещё что-нибудь, приставая, то к одному, то к другому солдату, с разной ерундой. Они крутились вокруг бойцов, создавая много шума. Одна из них подошла к Трофиму (так звали его) и ничего не прося, сказала:
  - Дай-ка я погляжу на тебя, милок.
  Тяжело вздохнув, покачав головой в ответ своим мыслям, она сказала:
  - Ты, голубок, останешься жив, вернёшься домой, женишься, и восемь лет у вас не будет детей. Вы уедете в другой город, подальше от глаз людских и в казённом доме возьмёте мальчишечку хилого, больного, доходягу, но он выживет, а у вас за это через год родится дочь крепкая, здоровая, а позже родится ещё одна, но калека. Помни, всё так и будет. То, что я рассказала, предупреждение тебе.
  Своим предсказанием она оглушила и озадачила, и без того раненого и контуженого бойца.
  Трофим попытался подняться, желая откупиться от неё, чем было, но она не дала ему встать. Пронзительно посмотрев на него, она быстро сказала:
  - Мне от тебя ничего не надо. Прощай.
  И убежала.
  Больше он её никогда не видел.
  Все годы он постоянно отгонял от себя эти мысли. Но, с каждым днём становилось понятно, что предсказания цыганки, сбываются.
  И тогда Трофим сказал жене:
  - Нет больше смысла ждать. Поедем в Киев, в большой город. Побудем там, усыновим мальчика, пока всё оформим, пройдёт время. Вернёмся домой, все будут думать, что ты там родила.
  Так они и сделали. Приехали в Киев, пришли в "Дом ребёнка", почему-то, им предложили именно Валерия. Они пробыли в Киеве более полугода. Валерий выжил, оправился. Затем они вернулись в Никополь, где все были уверены, (даже родственники) что это их родной ребёнок. Через год у них родилась дочь Алевтина, а тремя годами позже, родилась Галина, ещё одна дочь, но калека. У неё, вместо рук от плеч торчали отростки, а к ним приросшие крошечные, как у маленького ребёнка, ладошки, с намёками на пальчики рук. Злые языки судачили, что жена Трофима, перед родами зацепилась и упала в погреб. Другие говорили, что он бил её нещадно, по пьянке; третьи, - что шила во время беременности, поэтому мол, зашила ребёнку руки. Истину не дано было знать никому.
  Дядя Миша остановился, он немного устал и весь взмок. Немудрено, он спешил изложить Инге всё как можно быстрее, опасаясь, что кто-то помешает.
  - Теперь ты поняла?- спросил он и посмотрел на Ингу.
  У неё был очень сосредоточенный вид. Он порядком озадачил её.
  А во избежание преждевременных вопросов, поспешил продолжить свой монолог.
  - Трофим пил, не просыхая. В таком состоянии он буянил, избивая жену, Валеру. Этому, несчастному доставалось больше всех, "на орехи". Что он мог получить в такой семье? В общеобразовательной школе у него была любимая учительница, которая вела кружок по изготовлению кукол, а в последствии, постановке спектаклей, с их участием. Он занимался в этом кружке. У него хорошо получалось озвучивать кукол. После школы ушёл в армию. Там у него обнаружили хороший голос, он пел в военном ансамбле. Перед демобилизацией дали ему рекомендацию, с которой он поступил в музыкальное училище на вокальное отделение, в Днепропетровске. Закончил, приехал в Одессу и с первого раза поступил в консерваторию. На первом курсе ему попался паршивый педагог, который испортил ему голос. Вот такая судьба.
  - Дядя Миша, Вы извините меня, пожалуйста, но я, всё-таки, не понимаю, а как Вы об этом узнали? - спросила Инга, недоумевая.
  Ей, обласканной и выхоленной бабушкой. Выкупанной в отцовской любви, взращенной матерью на музыкальной ниве, невозможно было принять душой, умом информацию подобного рода. Брошенные дети, это понятие само по себе было ей чуждо и неестественно. Это никак не вязалось с теми нравственными нормами, которые ей были привиты и являлись одной из составляющих её самой.
  - А ты не удивляйся. Понятное дело, не ворона на хвосте принесла. Врать не буду, всё, что ты сейчас слышишь, я узнал от Валерия. Родной брат Валерия, - Глеб, его двойня, приезжал в Одессу, нашёл его в общежитии и обо всём рассказал.
  - А как тот узнал?- спросила Инга, до сих пор недоумевая.
  - Как всё в этой жизни бывает, совершенно случайно. Как-то возвращаясь домой из академии (Глеб в Киеве занимался в сельскохозяйственной академии) он услышал, как соседка во дворе, на чём свет стоит, ругается с его матерью. Из-за чего у них вышел весь сыр-бор он не слышал, но по последней фразе, которая прозвучала разборчиво, он понял, что из-за него. Не в меру взбешённая соседка выкрикнула в сердцах:
  - Лучше бы ты забрала из роддома того бедолагу, чем этого дурня! Всё равно толку от него никакого нет.
  Глеб, услышав эти слова, стал допытываться у матери, о чём идёт речь, на что это соседка намекает. Не на шутку перепуганная его внезапным появлением, мать вся сжалась, не желая что-либо рассказывать. Но он очень настаивал, оказавшись свидетелем преступления, совершённого ею в молодости. Он прижал её к забору. И она, рыдая, прося о прощении и о пощаде, рассказала ему всю правду, чем ввела Глеба в состояние коллапса. Отца - истинного виновника случившегося, к тому времени в живых не было, поэтому бедной, глубоко несчастной женщине, пришлось держать ответ за двоих. Немного придя в себя, Глеб через своих знакомых, работающих в "органах", выяснил недостающие детали и начал поиск брата. Так он нашёл его и потом плакал, рассказывая ему всю историю их рождения и их разлуки. После этого они съездили в Киев, Валерий познакомился с матерью, затем поехали в Никополь, Глебу не терпелось увидеть и поблагодарить семью, которая вырастила его брата. Теперь он помогает ему и материально и морально. Глеб женат, у него прекрасная жена, дочка, чудесные, состоятельные тесть с тёщей. Его жизнь устроена, и он пытается, чем может помочь брату. Я тебе всё это рассказал, чтобы ты многое поняла, ты у нас девочка умная, сообразительная, всё взвесишь и сделаешь правильные выводы.
  И в завершение он сказал:
  - Он несчастный человек, его надо пожалеть. Но решать тебе. В любом случае, ты должна знать всю правду. Я же вижу, как он на тебя смотрит, как зажигается при виде тебя. Понимаю, на тебя все смотрят с обожанием. И партии есть более весомые, во всех отношениях, стоящие. Понимаю, эти люди, заслуживают твоего внимания. И всё же, выбор делать тебе. Но знай, тебя Господь Бог послал ему, как награду и как спасение.
  На этом разговор был закончен. Дядя Миша, вдруг вспомнил, что куда-то очень опаздывает, засуетился, извинился, попрощался и ушёл.
  Эта история сыграла решающую роль в выборе Инги. У неё было сверх меры доброе сердце, которое она получила по наследству, от своего щедрого (душой и сердцем) отца. Давид не одобрял её отношений с Валерием, но не высказывал вслух своих мыслей по этому поводу. Он был понимающим и бесконечно любящим отцом, давая понять Инге, что примет любой её выбор. Она отказала всем и решила соединить свою судьбу с судьбой Валерия, но только после того, как он закончит консерваторию. Она считала, что на данном этапе это самое главное для него. Он, конечно же, побаивался, (мягко будет сказано) понимая, что за год с лишним всякое может случиться, но подчинился. О своём решении, она не обмолвилась ни единым словом со своими домашними, чтобы не волновать раньше времени. А пока, она покупала ему продукты, варила обеды, приносила сладости, которые он любил, чтобы Валерий не чувствовал себя обделённым. А он ходил, распушив павлиний хвост, выставив обе челюсти наружу, расплываясь и сияя от счастья.
  "Мол, смотрите, я какой, всем утёр нос".
  С её стороны, - это было самое, что ни есть,- безумие. Этот проходимец оказался убедительней всех. Что это?! Всех поставить под вопросительный знак, а ему поверить. Безусловно, она испытывала к нему нежные чувства, которые руководили её поступками. Но, по природе своей, эти чувства были сродни жалости. Они-то и обозначили её дальнейшие действия. Подспудно, она желала устранить социальную несправедливость. К тому же, её легко было обмануть. И не удивительно, что бы она ни делала, ею двигало желание, полностью отдавать себя людям. В этом можно убедиться даже на этом примере. История, которую поведал дядя Миша, запала глубоко в её душу и сыграла определяющую роль в её решении. И дядя Миша оказал неоценимую услугу человеку, (сам того не подозревая) который не стоил этого, но явно на это рассчитывал. Валерий умел вводить в заблуждение и выигрывать от этого. По части выгоды для себя он был большим мастером. Какую цену платили те, на ком он проводил свои эксперименты, его не интересовало. Для него верхом тщеславия было заполучить Ингу и не как-нибудь, а в качестве жены. Такое мышление характерно для человека обиженного Богом и судьбой. Это давало ему неповторимую возможность подняться на носочки, (другого он в любом случае не одолел бы) тем самым, обратив на себя внимание тех, кто в его сторону даже головы не поворачивал и воспринимал его, не иначе, как ущербного. Уже спустя несколько лет она поймёт это.
  Всё это и многое другое ей предстояло узнать, но пока Валерий тщательнейшим образом скрывает своё истинное "я" и она о нём ничего подобного не знает. Если бы она знала, что её ожидает, всё в её жизни сложилось бы иначе. Но так было суждено.
  
  Умение в любых ситуациях оставаться самой собой.
  Начало 1976 года. В школе всё шло своим чередом. Инга, в отличие от других хормейстеров, работающих в общеобразовательных школах, не делала отбора, дабы не травмировать детей, а дала возможность всем желающим посещать уроки и заниматься у неё. Конечно же, этим она создала себе дополнительные трудности в повседневной работе, но дети от этого только выиграли. Взвесив все "за" и все "против", Инга готовила детей к конкурсу. Программу Инга подобрала такую, как если бы у неё занимались дети музыкальной школы или, как минимум, с начальной подготовкой. По-другому работать она не умела. Просто пойти по линии уменьшенного сопротивления, разучивая с детьми только строевые или пионерские песни, было для неё зряшной потерей времени. В программу входили классические хоровые произведения (зарубежных и русских композиторов) и в заключение разнохарактерные произведения советских композиторов. Занятия проходили по определённому регламенту. Большое внимание Инга уделяла работе над певческим аппаратом учеников. Она хорошо заучила простую истину - беречь и охранять данное природой. Поэтому, где бы она ни работала, всегда щадила детские голоса, шла осторожно, не торопясь и не разрешая детям форсировать звучание. Пришло время выстраивать программу, непосредственно на сцене и Инга перевела репетиции из класса на сцену большого зала школы. Безусловно, ни о какой усилительной аппаратуре или, не дай Бог, фонограмме и речь не могла идти. Были другие времена. На сценах театров, концертных залов, других культурных учреждениях, всё осуществлялось "вживую", т.е. естественным образом, стало быть, без обмана. Я думаю, так во сто крат лучше. Не было соблазна подменять одно другим и выдавать желаемое за действительное.
  На заключительном этапе подготовки, Юрий Яковлевич частенько присутствовал на занятиях. По его поведению было видно, как он доволен результатами работы, проделанной Ингой, причём за короткий отрезок времени. Он не отсиживал на репетициях от звонка до звонка. Конечно же, нет, он был занятым человеком. Но, все, кто по работе были связаны с директором отмечали, как он стремился попасть на уроки, проводимые Ингой и послушать их, он получал огромное удовольствие от услышанного и увиденного.
  Наконец, пришло сообщение в школу, в котором указывалась дата конкурсного дня. За неделю до конкурса, Инга назначила родительское собрание и объяснила родителям, как, именно дети должны выглядеть на выступлении: как одеты, как обуты, как причёсаны. Также, она сообщила им, что директор школы издал распоряжение, которым он освобождает учащихся школьного хора от посещения уроков, (в день конкурса) тем самым, создавая им все условия для успешного выступления. Надо сказать, Инга была дотошна до мелочей. Ничего удивительного. Она получила хорошую школу от своего преподавателя, получила соответствующее воспитание и была дочерью Давида. Эта "гремучая смесь" и давала свои результаты. Родители её учеников, в свою очередь, получив возможность увидеться с Ингой, делились с ней, как их дети любят её, дорожат ею, рассказывают дома обо всём, что происходит на каждом уроке, передавая в точности слова, выражения, сказанные ею, пытаясь подражать ей, стремятся передать интонации её голоса. Доходило до смешного и родители, как маленькие, перебивая друг друга, рассказывая подробно разные истории, смеялись вместе с ней. Безусловно, в такие мгновения её душа согревалась и наполнялась радостью.
  Конкурсный просмотр начинался прямо с утра по списку, назначенному комиссией. По времени, коллектив Инги должен был выступать в промежутке между одиннадцатью и двенадцатью часами утра. С одной стороны, это было неплохо, т.к. дети успевали позавтракать дома, прийти в школу и сразу приступить к распевке. Дело в том, что сразу после приёма пищи (на полный желудок) заниматься нельзя. В данном случае, с того момента, как дети вставали, завтракали, затем добирались в школу, проходило достаточно времени. Это позволяло Инге собрать детей за два часа до выхода на сцену, уладить все вопросы, проверить их внешний вид, кого необходимо причесать, и начать распевку. Но потом, детям долго приходилось ждать своего выхода на сцену, что немало их утомляло, и это могло отразиться на качестве исполнения. Нельзя забывать, что все учащиеся хора были разного возраста, что тоже усложняло ситуацию. Но Инга была настроена оптимистично и заряжала детей. А они, как зачарованные, внимали каждому её слову. Перед выходом на сцену, у неё находились такие магические слова, которые приводили их в готовность Љ 1, т.е., моментальной мобилизации всех резервов.
  Все опасения и тревоги остались позади, когда детей вызвали на сцену. Теперь необходимо было собрать воедино всё сделанное и показать на хорошем уровне. Дети собрались и выступили очень прилично. А если учитывать, что это было их первое выступление на публике, так вообще, замечательно. Дети спустились со сцены, и, за кулисами, Инга им сказала:
  - Дорогие мои! Поздравляю вас с дебютом. Вы были неотразимы. Огромное вам спасибо за это, вы у меня большие молодцы! Сейчас одеваемся, и все вместе идём к нам в школу. Там нам будет поспокойнее, и мы поговорим подробнее об исполнении каждого произведения. Этим временем вы перекусите, отдохнёте, и ответ подоспеет.
  Вернувшись в школу, дети поели и стали играть в настольные игры. Младшие сели вокруг Инги, и она рассказывала им разные забавные истории, читала книжки. В перерывах, они обсуждали своё выступление. В три часа дня вернулась учительница, которая осталась слушать продолжение конкурса. Затем, когда жюри ушло совещаться, она решила дождаться конца обсуждения, чтобы из первых рук получить ответ. Она буквально на ходу сказала:
  - Ну что? Могу вас поздравить, по предварительным данным вы победили, но основное обсуждение состоится завтра рано утром в облисполкоме, туда вызваны члены жюри и директора школ. Самих участников не приглашали, понятное дело.
  После этих слов, она посмотрела на Ингу и, как заговорщица, понизив голос, тихо сказала:
  - А после этого, Юрий Яковлевич вызван на совещание в горком партии. Думаю, для промывки мозгов. В жюри конкурса сидела одна неприятная дамочка, из старых, зануда страшная. Когда вы пели произведение на латинском языке, она что-то неразборчиво и недовольно бубнила себе под нос. Не знаю, почему ей не понравилось. Она вела себя как-то неестественно, тем самым, обращала внимание публики на себя. Будем надеяться, что пронесёт.
  Учительница ушла, а Инга ещё раз поздравила, поблагодарила детей и отпустила их домой. Они ушли усталые, но довольные.
  На следующий день не успела Инга переступить порог школы, её встретила та же учительница.
  - Ингрид Давыдовна, Вы не представляете, что сегодня было. Юрия Яковлевича отчитывали, как мальчишку при всём честном народе, в присутствии высокого начальства, из-за Вашего произведения на латинском языке. Сделали ему выговор, поставили на вид, сказали, что он с Вами должен провести разъяснительную работу. В общем, ему попало по всем правилам и по первое число. А он, несмотря на это, всё время только и делал, что защищал Вас и Ваше произведение тоже. Его беднягу бранили, угрожали ему, а он, уже в конце, когда они перешли все дозволенные границы приличия, встал и сказал, на украинском языке:
  - В мене працюе сама талановита дiвчина, нi у кого, в усёму Радянському Союзi, не мае такоi. Вона буде працювати у всякому разi, до коли я директор. Разумiiте?!
  По натуре Юрий Яковлевич был очень выдержанным человеком. Но на сей раз, он очень нервничал. И как не пытался скрыть, было заметно, как всё кипело у него внутри. Закончив фразу, он резко поднялся и вышел.
  Учительница выпалила эту информацию на одном дыхании. Она, как и директор была родом из украинского села, этот язык был её родным. Она так спешила, так старалась с выражением произнести всю фразу, что некоторые слова наполовину проглотила.
  Инга слушала её и не могла понять, что могло не понравиться в строгом классическом произведении даме из горкома партии? Более того, произведение спокойное, безмятежное. Оно вполне может являться практическим пособием для разбора построения и характера старинного классического произведения, завещанного нам неизвестным композитором 16-го века. Причём, может быть в репертуаре любого хорового коллектива, в том числе, начинающего. Но почему оно вызвало столько нареканий и необоснованных претензий?
  Она поднялась в учительскую, затем в приёмную, в надежде всё выяснить у директора, но Юрия Яковлевича не оказалось на месте, он уехал на какую-то встречу. Потом он расскажет Инге, что ездил к шефам договариваться о субсидиях хору, для поощрительной поездки. Секретарша, увидев Ингу, быстро сказала:
  - Ингрид Давидовна, только что звонили и просили Вас завтра явиться к сотруднику Комитета Госбезопасности, курирующему школы, средние специальные учебные заведения и ВУЗы. Он принимает по понедельникам, с 9:00 до 15:00, ... вот адрес.
  И она протянула Инге лист белой бумаги, где был записан адрес, по которому она должна была явиться "на ковёр".
  - Быстро отреагировали, - покачивая головой, - добавила секретарь. И продолжила свою мысль:
  - Жаль, Юрий Яковлевич отсутствует, прежде чем идти не мешало бы посоветоваться с ним.
  - Чем он может помочь, идти то мне придётся, не нужно его заранее волновать. Схожу, а там увидим. Честно говоря, я совсем не знакома с этой организацией, представить себе не могу, чего им от меня нужно? Хоть бы знать, о чём речь пойдёт.
  Секретарь молча пожала плечами.
  Вернувшись домой, Инга всё рассказала отцу. Давид, выслушав её, спросил:
  - Я только одного не понимаю, какое отношение род твоих занятий имеет к КГБ? Ты вообще понимаешь, к кому тебя вызывают? Каким образом твоя работа могла пересечься с интересами страны, т.е., говоря простым языком, как твоя работа может вредить стране, угрожать ей, чем? Боже мой, только этого нам не хватало!
   После каскада вопросов, Давид умолк. Он ходил по комнате, перекладывал какие-то бумаги, газеты с одного места на другое. Чувствовалось, что в это время у него в голове шла тяжелейшая работа. Это отразилось на его внешнем виде, визуально было заметно напряжение во всём его теле. На лице застыла гримаса. Глаза были прикрыты, ресницы опущены, взгляд устремлён в пол. Губы сжаты. Он о чём-то думал, думал.
  Инга, желая разрядить обстановку, обратилась к отцу:
  - Папуля, ну что ты так разнервничался, ничего ещё не случилось, не надо волноваться, мы ведь не знаем, по какому поводу меня вызывают. Завтра схожу и всё выясниться.
  Давид незамедлительно ей ответил:
  - Когда случится, будет поздно.
  - Ну как так можно, что ты такое говоришь, ты её напугаешь до смерти, - вмешалась в разговор, сидевшая в комнате Эля.
  - Как бы там ни было, я пойду с тобой, - посмотрев на Ингу, быстро и чётко сказал Давид.
  - Ну, папа, я ведь уже не маленькая,- растягивая слова, сказала Инга, - когда я выйду оттуда, сразу тебе позвоню.
  - Ты, действительно, у нас ещё маленькая и такая наивная, оттуда звонить не дают, у них даже на входе военные стоят и проверяют документы, - поспешил предупредить Давид.
  - Ну, хорошо, я позвоню из автомата. Слава богу, на каждой улице можно найти телефонный автомат, - желая успокоить отца, улыбаясь, ответила Инга.
  Он не стал противоречить ей. Устоять перед её обаянием было невозможно, да и бессмысленно. Давид сел и замолчал. На душе у него скребли кошки.
  Инге так хотелось разрядить обстановку, отвлечь отца от тяжёлых мыслей и предчувствия. И, как сигнал спасения, у неё мелькнула мысль.
  - Я знаю, что мне нужно сделать до встречи с этим господином, - оживлённо сказала Инга и посмотрела на часы, - если я мыслю в правильном направлении, то выход найден.
  Она взяла свой портфель с нотами, оделась и направилась к выходу.
  - Ты куда?- вдогонку спросил Давид.
  - Не волнуйся папочка, что-нибудь придумаем, я скоро вернусь, - жизнерадостно сказала Инга, выходя из квартиры в маленький коридорчик, в кухню, затем, минуя общий длинный коридор к входной двери.
  Всё это время Давид шёл за ней, желая понять хотя бы направление её устремлений. Он содрогался при одной мысли, что она по чистоте души, по неопытности, наделает ошибок. Сможет ли он ей помочь? Будет ли в силах? Его сомнения и переживания имели под собой почву и веские причины. Как в той поговорке: "Обожжёшься на молоке, дуешь на воду".
  - Умоляю тебя, успокойся. Уверяю тебя, всё будет в порядке, я скоро вернусь, - успокаивала Инга отца, затем она чмокнула его в щёку, вышла в парадную и побежала вниз по лестнице. Во дворе она посмотрела на их окна и увидела в окне Веру, она помахала бабушке рукой и побежала на улицу.
  Инга поняла, что на встречу с кгбешником ей нужно идти максимально подготовленной. Раз они придрались к произведению, стало быть, она должна знать о нём абсолютно всё, досконально, а не поверхностно, как дают в музыкальных справочниках. Она обязана докопаться до самой сути и, чтобы он не говорил, она сможет доказать правоту, т.е. отстоять это произведение аргументировано.
  Инга пришла в университет, там ей объяснили, что интересующим её вопросом занимаются на кафедре классической филологии их же университета. Но кафедра находится на Пролетарском бульваре. Она поблагодарила и поехала туда. Инга торопилась, необходимо было застать на месте преподавателей кафедры. Доехав до железнодорожного вокзала, она пересела в 5-ый номер трамвая, следующий по нужному маршруту. У водителя узнала, на какой остановке ей выходить и благополучно прибыла. Войдя в помещение, Инга обратила внимание на порядок, наличие живых цветов и на тишину, стоявшую в просторном светлом вестибюле. У диспетчера поинтересовалась, где именно, она может увидеть преподавателей и профессора кафедры, к которым ей посоветовали обратиться в университете. Диспетчер выслушала её и сказала:
  - Вы знаете, обычно в это время уже никого нет, занятия заканчиваются и все уходят, а сегодня вечером у них заседание учёного совета и они не стали расходиться, почти все остались, так что Вы можете попытаться поговорить с кем-нибудь, кто посвободней.
  Инга поблагодарила за помощь, за подсказку и помчалась наверх, подошла к аудитории и постучалась.
  - Смело входите, и не стесняйтесь, - услышала она приятный голос пожилого мужчины.
  Инга вошла в аудиторию и увидела группу людей толпившихся на кафедре возле стола. На студентов они не были похожи. Она подошла поближе и поздоровалась со всеми:
  - Добрый день вам!
  - Здравствуйте, здравствуйте, - ответил тот же голос. Инга увидела сидящего за столом, улыбающегося дедулю.
  - Вы к нам, прелестное дитя? Мы Вас внимательно слушаем,- в той же доверительной манере, сказал он.
  - По всей вероятности к вам, только если честно, я затрудняюсь сказать к кому именно.
  И Инга, вкратце изложила суть вопроса приведшего её к ним.
  - Ага! тогда, прежде всего, давайте познакомимся. Позвольте представиться - Константин Петрович Андровский, если будет угодно, профессор кафедры классической филологии Одесского государственного университета. А это мои коллеги: преподаватели кафедры, доценты, кандидаты, ну и т.д. Все они работают на нашей кафедре и готовы Вам помочь. Мы к Вашим услугам.
  Инга была поражена простоте поведения профессора кафедры. В этом случае простота была равносильна гениальности. Инга достала из портфеля ноты и протянула рядом стоящему высокому мужчине, а тот передал их по эстафете профессору.
  - Я бы всё же хотел удовлетворить своё старческое любопытство, с кем имею честь беседовать? - кокетливо поинтересовался профессор.
  Инга немного растерялась от неожиданности, и замешкалась, потом сказала:
  - Ингрид, можно просто Инга.
  - А по батюшке, как Вас величают? - допытывался профессор.
  - Ингрид Давидовна, фамилия Зиль. По призванию дирижёр. Работаю в общеобразовательной школе руководителем школьного хора. Безумно люблю детей.
  Инга решила сразу выдать профессору всю информацию, раз это его так интересует, чтобы, наконец, заняться делом. Ей не терпелось узнать то, ради чего она к ним приехала.
  Когда Инга остановилась, профессор высказал своё мнение о только что услышанном:
  - Ох, нелёгкую профессию Вы себе избрали, деточка, скорее мужскую, нежели женскую, должен заметить.
  - Что поделаешь, профессор, уважаемый Константин Петрович. Это мечта. С самого детства она не давала мне покоя, пока я не начала осуществлять её наяву. Это моё призвание и я не раскаиваюсь. Я убеждена, в творчестве лёгких путей не бывает.
  - Похвально, похвально, тем более, в таком юном возрасте иметь такой склад мышления и такую убеждённость. Мда... Но приступим к делу. Поскольку печатное издание, в котором, как я полагаю, имеется сам текст произведения, Вы передали мне, стало быть, Вы избрали меня в качестве эксперта. У Вас неплохой вкус, деточка, - отшучивался профессор.
  Он был большой баловник.
  Профессор взял ноты и посмотрел. Затем пододвинул к себе чистый лист и начал что-то писать. Его сотрудники склонились над нотами, знакомясь с текстом произведения. Буквально через несколько минут, профессор положил рядом с листом ручку, которой писал, и обратился к Инге:
  - Теперь я понимаю, почему они подняли такую шумиху вокруг этого произведения, - задумчиво сказал профессор.
  - Константин Петрович, думаю, Вы несколько преувеличиваете возможности партработников, - вступила в разговор одна из женщин, стоявших рядом с профессором, - откуда им знать латынь, да ещё такого уровня? Побойтесь Бога, - иронично завершила она свою мысль.
  - Дорогая коллега! Вы абсолютно правы, они не владеют языками, но не забывайте, пожалуйста, у них нюх! (и профессор протянул букву "х"). Для них это гораздо важнее знаний.
  Он задумался, а затем продолжил свою мысль, но уже вслух:
  - Даже и не знаю, как подступиться, чтобы объяснить. Ну да ладно. Скажите мне, пожалуйста, милое дитя, к какому вероисповеданию Вы относитесь? Если не найдёте нужным, можете не отвечать, - корректно предупредил профессор.
  - Ну почему же, мне стыдиться нечего, я дочь своего отца. Я - еврейка.
  - Ваш отец соблюдает традиции своих предков?- не успокаивался профессор.
  - Разумеется соблюдает,- ответила Инга.
  - И Ваш отец ничего Вам не рассказывал?- допытывался профессор.
  - Что именно Вас интересует? - осторожно спросила Инга.
  - Историю, - ответил профессор.
  - Профессор, я не совсем понимаю, что Вы имеете в виду? Если Вас интересуют еврейские праздники, о них я могу рассказать - устав от допроса добавила Инга.
  - С Вами всё понятно. Я не зря мучил Вас вопросами. Я не буду уводить Вас глубоко в дебри, чтобы не усложнять Вам жизнь. Давайте договоримся, то, что Вы сейчас услышите, трактовка истории. И не более того. Не будем сейчас претендовать на нечто, Вы ещё не готовы. Хорошо? - спросил профессор, посмотрев на Ингу.
  Инга кивнула головой в знак согласия.
  Буквально в мгновение ока, у всех на глазах изменилось выражение лица профессора. Из мягкого озорного шутника он превратился в скульптуру - сосредоточенного, ушедшего в себя мыслителя. Профессор погрузился в свои мысли. Немного погодя он начал своё повествование:
  - В произведении, о котором идёт речь, упоминается один из фрагментов ветхого завета. Суть такова. Долгое время еврейский народ находился в рабстве, в Египте. Его положение под гнётом Фараона было тяжёлым и унизительным. Цитирую:
  "...И вот, вопль сынов Исраэйлевых дошёл до Меня..."
  И Господь пожелал дать евреям свободу. Он избрал Моисея и повелел ему освободить евреев, вывести их из Египта (из рабства), и привести в землю "...хорошую и обширную, в землю, текущую молоком и мёдом..."
  И несмотря на сопротивление Фараона, Моисей заставил его исполнить волю Господа, передав слова его: "отпусти народ Мой, чтобы послужили они Мне".
  Прямо скажем, Моисею досталась нелёгкая доля, но он выполнил волю Господа, вывел евреев из рабства и в течение сорока лет водил их по пустыне, в надежде на возвращение к месту их предков - Земле Обетованной.
  Что же касается произведения, то там отражён тот самый момент, когда на пути возвращения у них уже не осталось пищи, воды. Многие умерли, другие тяжело болели, люди были истощены, у них не было сил дальше двигаться. И тогда Моисей взмолился, стал просить у Господа пощады и помощи. И Господь сжалился. И спустил он к ним манну небесную. Смешали они манну небесную с водой, вылепили тонкие пластинки, подсушили их на солнце и продолжили свой путь. Так они выжили.
  До этого места Инга стояла в напряжении, сосредоточенная и зачарованная. Но последние предложения чем-то взволновали её, что-то знакомое прозвучало в рассказе профессора. На её лице заиграла улыбка и она, прервав профессора, как ребёнок радостно произнесла:
  - Я кажется, знаю. Я догадалась. Речь идёт о маце, которую выпекают в синагоге, специально перед пасхальными праздниками. Я права, профессор?
  - Ну вот и прозрение наступило. Абсолютно правы, - уверенно ответил профессор. Я не еврей, а знаю. Раз поняли, стало быть, объяснил, правда, в очень примитивной форме и коротко. Да, пока я не забыл. Я надеюсь, Вы понимаете, что текст в нотах, есть не что иное, как перевод?
  - Я это знаю, - скромно добавила Инга. В те времена все музыкальные произведения писались на религиозную тематику и исполнялись в церкви, причём только на латинском языке (в том числе сюжеты из ветхого завета). Композиторы писали музыку, используя перевод, а не оригинальный текст,- ответила Инга, тем самым, немало озадачив профессора.
  - А что, это было у вас в программе обучения? - тут же, заинтересованно спросил профессор.
  - Возможно, но не уверена, боюсь быть голословной, Константин Петрович. Во всяком случае, имея желание это и многое другое можно почерпнуть из истории всемирной музыкальной культуры, что и было, собственно, в моей домашней программе, - с гордостью ответила Инга.
  - Ах, даже так, ну замечательно, такое рвение к знаниям, можно только приветствовать. Да, да. Ну, так вот, милое дитя, именно озвученный мною фрагмент ветхого завета, запечатлён в тексте произведения, которое так не понравилось мадам из горкома партии. Мой Вам дружеский совет. Если завтра, там "на ковре" Вас спросят, о чём рассказывается в произведении, прикиньтесь овечкой и скажите, что фрагмент истории. И больше ничего. Даже любимым Вашим ученикам ничего не надо рассказывать, они ещё не готовы к такой информации. Если кто-то захочет, пожалуйста, или родители найдут нужным, но не Вы. Вы же видите, всегда найдутся желающие, которые с лёгкостью переиначат на свой манер, из мухи сделают слона или придумают что-либо на пустом месте. Зачем Вам нужны лишние неприятности? Я думаю, Ваш мудрый родитель не рассказывал Вам всех подробностей, понимая, что ещё не наступило время погружать Вас в эти знания. И признайтесь, многое из того, что Вы сегодня услышали, для Вас было открытием и большим удивлением. Что Вы думаете, знания - это обогащение, да, безусловно, но и тяжёлый груз. А Ваш батюшка, по всему видать, стратег и чрезмерно любит своё прекрасное чадо. И правильно делает. Вы заслуживаете этого. Это не комплимент, это истина. Ну, на сей раз, всё, - торопливо завершил свой рассказ профессор.
  У всех на глазах лицо профессора просветлело, и он улыбнулся своей детской, лукавой улыбкой.
  Инга была очарована профессором Андровским, ещё какое-то время находилась под магией его чар. Трудно было в одночасье пропустить через себя такой незнакомый материал, для этого ей нужно было время. Она собралась с мыслями и обратилась к профессору:
  - Константин Петрович, дорогой Вы мой! Вы не представляете, что Вы со мной сделали. Вы кудесник! Как я Вам благодарна за всё. Но Вам, как культурному человеку, наделённому недюжинным талантом, трудно себе представить, как я благодарна той дамочке из горкома партии, за то, что она забраковала выдающееся произведение. Она, сама того не подозревая, преподнесла мне, я бы сказала, царский подарок - фантастическую, сногсшибательную возможность познакомиться с Вами. Думаю, если бы не моё призвание, я, наверняка, пришла бы к Вам учиться. Вашим студентам и коллегам можно позавидовать, они имеют такую потрясающую возможность ежедневно видеться и общаться с Вами. Какие они счастливые. И вам всем (поворачиваясь к коллегам профессора) я также благодарна за ваше терпение и солидарность с профессором. Ещё раз спасибо всем вам.
  Она произнесла свой заключительный монолог вдохновенно, ярко, убедительно, на пике эмоционального подъёма. Такие порывы были присуще её творческой натуре, безусловно, когда на это были соответствующие причины.
  - Ой! Я совсем разомлел. Вам удалось меня смутить и даже вогнать в краску. Столько хороших слов. Коллеги подтвердят, - не каждый день приходиться слышать. Не скрою, приятно. Но вернёмся с небес на нашу грешную землю. Думаю, Вы будете держать нас в курсе дела. Интересно, как дальше будут разворачиваться события? А надумаете у нас учиться, милости просим, нам нужны умные, одарённые студенты, - улыбаясь, сказал профессор.
  - Я постараюсь сообщить, как прошла встреча с господином из КГБ. Отдельно, огромное спасибо за эти слова и за Ваше доброе отношение. Я до глубины души тронута. Ну, я пошла, - на ходу добавила Инга.
  Когда Инга была в дверях, профессор окликнул её:
  - Ингрид, передайте, пожалуйста, нижайший поклон Вашему благородному директору и скажите, если ему для школы понадобится помощь в нашей области, без промедления мы готовы предоставить.
  - Заранее огромное спасибо, Константин Петрович, я обязательно передам Юрию Яковлевичу.
  Инга накинула пальто и вышла. Она летела домой на крыльях любви, ибо всё, с чем ей в последний час пришлось соприкоснуться, было замешано на человеколюбии и гуманизме. И это было счастье. Её душа пела, летала, порхала, расправив крылья. Причём, этот полёт осуществлялся и в её груди и во всей вселенной одновременно, делясь радостью от встречи с благородством, твёрдостью, и в то же время, возвышенностью духа, достойному уважительному отношению к прошлому и настоящему, к людям, независимо от их происхождения. Такими качествами был наделён Константин Петрович Андровский.
  Инга спешила домой. Она понимала, что близкие переживают за неё и готовы разделить с ней всё, что выпадет на её долю. Войдя во двор, она увидела в окне Давида.
  - Боже мой,- подумала Инга, - неужели папа простоял в окне всё время, пока меня не было? Какой кошмар. Надо успокоить его и обрадовать.
  Подойдя к дверям, она услышала шаги отца. Он открыл дверь, и в его глазах Инга увидела застывший вопрос. Она обняла его и сказала:
  - Папуля, всё хорошо, с каким чудесным человеком я познакомилась!
  Её восторженная натура не могла сдержать рвущихся наружу эмоций. Они поднялись в квартиру, и Инга рассказала о встрече с профессором со всеми подробностями.
  Выслушав её, Давид сказал:
  - Наше прошлое даже в таком, казалось бы, невинном простом отстранённом вопросе, напоминает о себе. По-видимому, мы мало чтим, отвлекаемся на посторонние вещи. С другой стороны - такая сейчас жизнь, нельзя требовать другого отношения. Люди побаиваются, многие вообще скрывают своё происхождение. Ничего удивительного. Нет уверенности ни в настоящем, тем более, в будущем. Боятся за детей, за себя. Нас уже неоднократно преследовали и наказывали по национальному признаку. Евреям завещано терпение, вот мы и терпим.
  Посмотрев на Ингу глазами больной собаки, он сказал:
  - Умоляю тебя, будь осторожна! Не открывай рта, не взвесив предварительно каждое слово. На свете, к сожалению, очень много плохих людей, они ищут таких наивных, как ты. Используют и предают в самый неподходящий момент. Остерегайся их, очень прошу тебя.
  Он потупил взгляд, грустно улыбнулся своим мыслям, затем продолжил:
  - Можно подумать, для предательства есть подходящие моменты?
  Так, и о таком, Давид впервые разговаривал с Ингой. Она поняла, насколько этот случай неординарный, если задел за живое её отца.
  
  Мы в ответе за тех, кого приручаем.
  Утром следующего дня до начала приёма она приехала по указанному адресу. У входа действительно стоял мужчина высокого роста, атлетического телосложения, в военной форме. Она не разбиралась в нашивках на погонах, поэтому не поняла в каком он звании и к какому роду войск относится. Выражение его лица было суровым и застывшим. Инга поднялась по ступенькам, подошла к двери, возле которой стоял военный, и поздоровалась:
  - Здравствуйте,- робко сказала она.
  Вместо ответа, она услышала:
  - Вы к кому? Вас вызывали?- чеканя каждое слово, не меняя выражения лица, не глядя на Ингу, спросил он.
  - Вызывали,- коротко ответила Инга. И продолжила:
  - Мне очень неловко, но, я не знаю имени и фамилии вашего работника, который меня вызвал. Приглашение было передано секретарю по телефону. Было сказано прибыть сегодня в приёмные часы к работнику, который курирует школы, средние специальные учебные заведения и ВУЗы, - выпалила, как зубрёжку, Инга.
  - Понял, это Вам надо подняться на второй этаж, пройти по коридору, повернуть налево и Вы увидите дверь. Там принимает капитан Смирнов, это он Вас вызвал.
  Инга поблагодарила военного за любезность и вошла. Она увидела ещё одного военного, сидящего за столом, напротив входной двери. Внутри в помещении ей всё показалось серого цвета, создавалось впечатление, что помещение плохо освещено, тонуло во мраке. Затем она поднялась на второй этаж, прошла по коридору, повернула налево и увидела высокую дверь. Она постучалась, никто не ответил, тогда она чуть-чуть приоткрыла дверь и, не заглядывая, спросила:
  - Можно войти?
  В ответ, зычный мужской голос ответил:
  - Войдите.
  Инга, подчиняясь, вошла и увидела большое, полупустое помещение. Мебели было немного, только местами, вдоль стен. От входной двери до противоположной стенки, как-бы разрезая помещение пополам, тянулась узкая дорожка красного цвета с орнаментом по бокам. Там, где дорожка заканчивалась, вплотную у стенки между окнами стоял тяжёлый стол прямоугольной формы, за ним сидел военный, по всей вероятности, - капитан Смирнов.
  - Вы ко мне? - спросил он.
  - К Вам.
  - Вас вызывали?- опять спросил он.
  - Вчера кто-то позвонил на работу и сообщил секретарю школы, чтобы я сегодня срочно пришла.
  - Как Ваше фамилия, имя, отчество? - в третий раз спросил он.
  - Ингрид Давидовна Зиль, - если будет угодно.
  В этот момент капитан Смирнов грозно взглянул на Ингу и заговорил менторским тоном.
  - А, так это Вы! Это Вашим именем прожужжали мне все уши в последние два дня.
  - Кто прожужжал, почему? - спросила Инга, не понимая, чем это капитан так возмущается.
  - Как кто? Председатель жюри, уважаемый человек, работник горкома партии - Прасковья Никодимовна Дыхнова. Вы не знакомы с ней?
  И не дождавшись ответа, продолжил допрос:
  - Разве Вы не знаете, кто в жюри конкурса заседал? - сердито, повышая голос, членораздельно проговорил капитан.
  - Нет, не знаю, я ведь не была в зале. Честно говоря, некогда было поинтересоваться. Я всё время с детьми находилась за кулисами, а потом на сцене, во время выступления. Оттуда не видно, к тому же, я во время выступления стою спиной к залу. Так что при всём уважении и желании никак не могла увидеть.
  По-видимому офицеру госбезопасности не понравилось то, что он услышал. Он злобно посмотрел на Ингу и довольно резко раздражённо, повышая голос, сказал:
  - Вы хорошо научились защищаться и оправдывать свои поступки.
  Инга забыла наказ отца и вступила в диалог с кгбешником:
  - Извините, пожалуйста, но я не пойму, от кого это я должна защищаться? Если память мне не изменяет, мы живём в мирное время, и какие такие поступки я совершала, о которых Вы изволили упоминать?
  Он не ожидал, что Инга окажется такой умной и острой на язык. Заскрежетал зубами и ринулся в атаку, всё же не теряя надежды припугнуть её.
  - Вы не понимаете, да? Ягнёнком прикидываетесь, ну ладно, тогда я Вам объясню, выполню свои прямые обязанности. Вот Вы, молодая девушка, родились, выросли, выучились в советской стране. Были пионеркой, комсомолкой. Успешно принимали участие в художественной самодеятельности, в общественной жизни школы, в одной и другой, в которых Вы учились. Я проверял, читал Ваше личное дело, провёл беседы с вашими учителями. А как Вы думали? Я должен был ознакомиться, это моя работа. Да, и в специализированном заведении учились на "отлично". С кем бы я ни разговаривал, все, как один, хорошо о Вас отзываются. И я задаю себе вопрос...
  На этом слове зазвонил телефон, капитан прервал свою речь и снял трубку. На некоторое время разговор был прерван.
  У Инги мелькнула мысль:
  "Быстро работают, спешат утопить человека. Невиновного любыми путями сделать виновным. Их бы прыть, да в мирных целях".
  Капитан ответил кому-то по телефону и продолжил.
  - Да, так о чём это я? Ах, да. Так я задаю себе вопрос: после вышеперечисленного, как Вы, в стенах советской школы, позволяете себе преподавать советским детям допотопную музыку на чужом языке и, что более всего недопустимо, во что труднее всего поверить, на религиозную тему, тем самым, прививая детям интерес к религии. Да будет Вам известно, чуждому нам всем элементу. Вы отдаёте себе отчёт? Как такое могло произойти? Ответьте мне, я Вас спрашиваю. Я считаю, Вы совершили должностное преступление.
   Свою речь он сопровождал постукиванием указательного пальца по столу. Произнеся последнее предложение капитан Смирнов перешёл на крик. Его полное широкое лицо стало пунцовым и мокрым от напряжения и негодования. Если бы он мог то, наверняка, применил бы силу, но что-то сдерживало его. Наверное, то обстоятельство, что это был 1976, а не 1937 год. Надо отдать должное Инге, она не сдавалась.
  - Во-первых, произведение, о котором Вы изволили упомянуть вовсе не допотопное, заверяю Вас в этом со всей ответственностью, как профессионал. Можно только гордиться и радоваться за наших ребят. У них появилась возможность, хоть чуточку, соприкоснуться с величайшим наследием, оставленным в дар грядущим поколениям, т.е. всем нам. Да будет Вам известно, несмотря на то, что это произведение было написано в 16-ом веке, исполняется на латинском, как Вы выразились, чужом языке, его будут изучать и исполнять всегда, и оно останется навеки. К Вашему сведению, даже в музыкальных школах довольно редко включают в репертуар произведения такого плана, а моим ученикам повезло, они получили это, как подарок судьбы. Работали над ним, более того, вынесли на сцену и прекрасно исполнили. Исходя из Вашей реакции и реакции Вашей коллеги из горкома партии, в ближайшее время наших детей лишат этой уникальной возможности. Вы ведь этого добиваетесь? Не правда ли?
  - Вы не заговаривайте мне зубы и не зарывайтесь. Стыд и позор советскому учителю, позволять себе совершать такие безответственные и безнравственные поступки. Это чистое безобразие. И что удивительнее всего, Ваш знаменитый директор защищает Вас на каждом шагу, тем самым, поощряет Ваше поведение и Ваши бессознательные поступки. За такое поведение надо наказывать. А он на каждом совещании, причём не где-нибудь, а в высших инстанциях кричит, что лучше Вас нет, и Вы заслуживаете самого высокого поощрения. Маразматик какой-то!
  Инга сообразила, что капитан Смирнов проговорился о том, что было на совещании в горкоме партии и, чтобы стушевать это, специально провоцирует её. Но ещё она поняла, что он не вправе совершать против неё каких-либо акций.
  - Зря Вы так! Юрий Яковлевич, как руководитель, действительно один на миллионы и заслуживает самых высоких похвал, его нужно ставить в пример другим руководителям, у него нужно учиться. Он большая умница!
  Капитан не выдержал и резко оборвал Ингу:
  - Ну, я же говорил, что Вы с ним спелись.
  Инга не унималась.
  - Я готова выполнять любое его поручение, т.к. он думающий директор и дурного не поручит, он все свои силы отдаёт школе. Можно только мечтать, чтобы все так относились к своим обязанностям и так отдавались делу.
  И она с укоризной посмотрела на кгбешника.
  Защищая директора, Инга всеми силами своей души отстаивала своих учеников. В создавшейся ситуации, в ней говорили, вопили, требовали материнские чувства. И ничего, что эти дети были чужими по крови, на самом деле, по духу, они стали ей родными. Она вошла в раж, и её нельзя было остановить.
  - Вы сказали, стыд и позор советскому учителю, который насаждает в программе советской школы подобные произведения. Это Вы сказали. Я правильно Вас поняла? А что Вы скажете, когда на каждом шагу, на каждом публичном мероприятии, в больших партийных праздничных концертах, которые в обязательном порядке транслируются по телевидению, звучат песенки-прибаутки, в которых рассказывается, как парубок то одну, то другую дивчину тащит в колосья пшеницы или льна и подробнейшим образом излагают, чем они там занимаются. Это, по-вашему, советское воспитание? Это как раз то, что советским школьникам так необходимо слышать и видеть. Это ни что иное, как инструктаж по развращению малолетних. Полное разложение и потеря нравственных устоев. Может, Вы скажете, что эти песни являются неотъемлемым атрибутом, без которого нет советского воспитания, или оное будет блеклым и бедным. Я всеми руками "за" народное творчество и фольклор, в том числе, но подобранный со знанием дела, если это касается детей. К этому вопросу нужно подходить избирательно. В противном случае информация детьми будет неправильно истолкована. Можете меня уволить, наказать, всё, что угодно сделать, но я не перестану так думать и работать тоже буду, исходя из своих человеческих, профессиональных норм и правил. Халтурой занимайтесь сами, если Вы не умеете работать профессионально или Вам не позволяют Ваши умственные и другие способности, вернее полное отсутствие оных. Или нужной подготовки не хватает. И всё же, возвращаясь к выше сказанному. Вы хотите сказать, что такая позиция не унижает достоинство советского человека?... И тут она поняла, что не имеет смысла продолжать. Сказав эти слова Инга выскочила из кабинета, как ошпаренная, у неё в груди билось пламя пожара. Её не волновало, чем это всё закончится для неё. Она просто не желала слышать этот бред и видеть извергающего его.
  Пока Инга спускалась по лестнице, она слышала, как капитан продолжал разглагольствовать, ей в след, но это осталось позади. Она не чувствовала под ногами ничего, т.к. бежала очень быстро.
  На следующий день, на перемене, подошёл к ней директор школы, поздоровался и сказал:
  - Ингрид Давидовна, пожалуйста, когда освободитесь, зайдите ко мне, нам надо поговорить.
  - Но я не так скоро освобожусь, Юрий Яковлевич, если хотите, я посажу детей, предупрежу их и зайду к Вам.
  - Нет, нет, не беспокойтесь. Работайте, я подожду. Мне есть, чем заняться.
  По окончанию рабочего дня Инга поднялась в приёмную. Секретарь что-то печатала, увидев Ингу, она сказала:
  - Юрий Яковлевич дожидается Вас.
  Она поднялась, приоткрыла дверь в кабинет директора и спросила:
  - Юрий Яковлевич, Вы заняты? Ингрид Давидовна пришла.
  - Пусть войдёт, - ответил директор сухо.
  Инга вошла в кабинет, в котором было просторно, светло и уютно.
  - Ну, что Вы там стоите? Заходите, садитесь, пожалуйста,- предложил директор.
  - Спасибо, - усаживаясь на кончик стула, (привычка музыканта) поблагодарила Инга.
  - Что-то Вы бледны сегодня, больше обычного, Вы нездоровы? - вглядываясь в неё через очки, спросил директор.
  - Устала немного, набегалась за эти дни. Может быть от этого. Самочувствие без особых изменений. А в работе, так вообще ничего не замечаю. Моя работа самое лучшее лекарство, обо всём забываю. Многое надо успеть за время урока, некогда о постороннем думать.
  - Всё же о себе не забывайте, - твёрдо сказал директор.
  Через минуту он продолжил:
  - Я слышал, Вы вчера были у капитана Смирнова? - не дождавшись ответа, он добавил:
  - Он мне звонил после Вашего ухода. Спрашивал, где я нашёл такую цикавую, настырную дивчину. Сказал, что Вы - огонь. Сказал, что, несмотря на юный возраст, Вы придерживаетесь своих чётких убеждений и умеете их отстаивать. Что Вы - мой единомышленник и мне с Вами повезло. Но, чтобы я, держал Вас в узде и не давал Вам волю.
  Инга тут же отреагировала.
  - Это в его репертуаре, слава Богу, хоть что-то понял. Честно говоря, я на нём, как на человеке, с чем-то вроде извилин в черепной коробочке, поставила крест.
  - А у Вас, оказывается, острый на слово язык, я и не знал об этом. Зря Вы пошли одна, со мной Вам было бы куда проще с ним разговаривать. Ну ладно, я собственно, для чего Вас вызывал. Хотел сказать Вам... а, да. Прошу Вас, забудьте об этом инциденте и продолжайте спокойно, в том же режиме, работать. Они Вам ничего не сделают. И ещё. Я освобожусь и, конечно, сам зайду, но пока поздравьте ребят с заслуженной победой и передайте им, что в знак поощрения мы награждаем их поездкой, приблизительно на 7-10 дней, (сейчас уточняем) в столицу нашей Родины, в город Москву, на всесоюзный фестиваль. Вчера я был у наших шефов, и мы договорились, что все расходы по этой поездке они берут на себя. Я надеюсь, Вы понимаете, что о шкале расходов детям говорить не нужно, тем более что это наш подарок. Вы настолько их любите и, к моему удивлению, у Вас с ними такие доверительные отношения, что я, на всякий случай, решил предупредить. Постараюсь освободить для этой поездки одного, двух педагогов Вам в помощь. Да, я, кажется, не сказал самого главного, поездка состоится в период весенних каникул. Так что готовьтесь. Ну вот, теперь я всё сказал. Да и спасибо Вам, за проделанную работу. Вы молодец!
  Они разговаривали долго. Напоследок, Инга поблагодарила директора за любовь к детям, за помощь, поддержку, за дружеское участие. Директор молча слушал, кивал, но, как только Инга поднялась со стула, она услышала:
  - Куда это Вы направились, разговор не закончен. Теперь расскажите мне, пожалуйста, о чём Вы вчера разговаривали с сотрудником КГБ и поподробней. Да, и как Вам удалось реабилитировать музыкальное произведение, к которому они придрались?
  Беседа затянулась. Инга рассказывала о неожиданной встрече с профессором Андровским. О редком специалисте и прекрасном человеке. Рассказала всё, о чём узнала от профессора, что, непосредственно, скрывалось в тексте произведения. Ну и беседу с капитаном Смирновым, полностью рассказала. Юрий Яковлевич слушал с большим вниманием и проникновением. Невооружённым глазом было видно, что ему чертовски интересно общаться с Ингой, он как-бы заряжался от неё созидательной энергией. Директор слушал рассказ Инги сосредоточено, но моментами улыбался глазами.
  
  Поощрение.
  В канун весенних каникул сборы закончились. Инга провела родительское собрание, объяснила, что у детей должно быть с собой на тот или иной случай. Был назначен день отъезда. Поезд отправлялся днём, но, несмотря на это, родители отпросились с работы, и пришли проводить детей. Инга с коллективом (в количестве 50 детей) поездом уехали в Москву. Юрий Яковлевич сдержал слово и дал ей в помощь двух преподавательниц. В дороге она всё время была с детьми. Уложив младшеньких, добралась до своего места и, наконец-то, присела. Дети - есть дети. Они требуют постоянного внимания к себе. Её "помощницы", в основном, общались между собой, поели и улеглись отдыхать. Дорога прошла без приключений. В Москве их встретили и поселили в гостинице "Интурист", где проживали иностранцы. Когда Инга поинтересовалась, почему выбор пал на эту гостиницу, никто не смог дать вразумительного ответа. Более того, детей расселили на разных этажах, что создавало дополнительные неудобства. Ингу поселили вместе с учительницами, в отрыве от детей, но она практически всё время находилась с ними. Помимо запланированных (устроителями) мероприятий, входивших в программу фестиваля, у Инги была своя программа, которую она наметила осуществить. Её главной целью было показать детям как можно больше заповедных мест, связанных с выдающимися людьми, историей, конечно же, музеи, театры то, что не было запланировано устроителями. Ей хотелось оставить в душе каждого ребёнка хорошие воспоминания о поездке и пребывании в Москве. Она желала влюбить своих учеников в этот город, как некогда, полюбила его сама. И она ездила с ними повсюду, причём одна. Учительницы, которых ей выделили в помощь, занимались покупками, развлечениями и отдыхали. Инге некогда было отдыхать. В свободные (от фестиваля) дни, после раннего завтрака, она собирала детей, рассказывала план действий, за младшими закрепляла старших, и они отправлялись в путь. Транспортом их не обеспечили, так что им пришлось пользоваться услугами городского, как москвичам или гостям столицы. Безусловно, на это уходило больше времени, но выхода другого не было. Ситуация осложнилась, когда начались очень сильные морозы. Учитывая, что Инга с детьми везде ездила одна, на неё легла тройная физическая нагрузка, но и это было бы не страшно, если бы не одна немаловажная деталь. Везде, где нужно было переводить детей по подземному переходу, в метро, в транспорте, на улице через дорогу, она, в буквальном смысле слова, насиловала свои голосовые связки(складки). Ей приходилось перекрикивать шум, чтобы её услышали не только те, которые шли в начале их группы, но и те, которые были в середине и в хвосте. К тому же, когда приходилось выстаивать на морозе в очереди в музей, чтобы дети не заболели, она всеми доступными средствами заставляла их двигаться. Для этого нужно было двигаться самой, при этом смешить и веселить их, не думая, как это в последствии отразится на голосовом аппарате. В результате вернулась в Одессу без голоса, немая. Москва - город большой, шумный, многолюдный, многое нужно было успевать. Но, в обязательном порядке, нужно было учитывать физические возможности и особенности каждого ученика. В итоге двое простудились, и Инга их лечила, к счастью, в гостинице был аптечный киоск, поэтому были приняты экстренные меры. У одной девчушки от сильных морозов начались носовые кровотечения. Она и раньше, по сравнению со своими ровесниками выглядела слабенькой, хилой. Была очень маленького роста и очень худенькой. Девочка постоянно находилась у Инги на руках, даже ночью. Она так адаптировалась к Инге, что называла её мамой. В отсутствие Инги с болеющими детьми оставались десятиклассницы, полностью проинструктированные Ингой, так что уход за ними осуществлялся постоянно. Самое интересное заключалось в том, что как бы дети не уставали, на завтра ни один не отказывался от нового путешествия. Питание в столовой, к которой их прикрепили, было однообразное: тонкие сосиски (в целлофане) с макаронами, причём три раза в день. У большинства детей появились боли в кишечнике и запоры. В том районе, где они жили, в ближайшем магазине не было разнообразного ассортимента. Инга и в этой ситуации нашла выход. После очередного путешествия на обратном пути, возвращаясь с детьми в гостиницу, она покупала овощи, цитрусовые, печенье, конфеты, разные молочные продукты. В Москве в те времена молочная промышленность была на высоте, продукция молзаводов была отменной: качественной и очень вкусной. Инга распределяла продукты, чтобы хватало всем, но в первую очередь кормила больных и маленьких. Взрослые дети, глядя на неё, всё понимали и помогали ей. К тому же, старшеклассникам родители не побоялись дать с собой деньги, так что они при желании подкупали себе, что находили нужным, чтобы не идти лишний раз в столовую или в дополнение к этому. А вечерами все собирались в каком-то номере, брали у дежурной по этажу самовар, пили чай с лимоном и общались. Затем, Инга купала по очереди младших, расчёсывала, укладывала, рассказывая сказки, и шла к старшим. Она прекрасно находила с ними общий язык. А они любили слушать, когда Инга о чём-то рассказывала. Она ведь по сути своей сама была ребёнком, с той разницей, что ей было присуще чувство огромной ответственности.
  Программа была полностью выполнена, болеющие дети сравнительно быстро выздоровели. Оставалось буквально пару дней до отъезда домой. Нужно было потихоньку начинать собираться, завтра предстоял последний поход в музей, который был по программе. Дети поужинали и разошлись по своим номерам. Как правило, после ужина, каждый вечер Инга обходила все номера, проверяла в каком состоянии постельные принадлежности, личные вещи, убрано ли в номере. После этого они пили чай и укладывались.
  И на сей раз, она отправилась с проверкой. Везде, на всех этажах дети были в своих номерах, готовились ко сну, всё было в порядке. Ей осталось зайти в оставшийся номер, который находился в отдалении от всех, причём, в закутке. Туда поселили двух девочек семиклассниц, подружек. Она постучала, но никто не открыл. Она подумала, что девочки вышли в туалет или в душ и решила подождать. Но никто не появлялся. Тогда, она прошла по этажу и поинтересовалась у дежурной, когда она в последний раз видела девочек из 112 номера. Дежурная ответила, что только утром, когда Инга всех вела на завтрак. Инга подумала и припомнила, что было в этот день. Утром после завтрака, все отправились на фестиваль. Одна из девочек, проживающих в этом номере, Алла Воропаева, пожаловалась Инге на плохое самочувствие: боли внизу живота, головную боль, озноб, общее недомогание. Инга хотела измерить ей температуру, но та сказала, что она всегда себя так чувствует перед месячными. Что мол, надо принять что-то от боли, полежать и всё пройдёт. Инга сама очень страдала в такие дни, поэтому легко поверила девочке, дала ей болеутоляющее и освободила (от всех мероприятий) на весь день, чтобы та смогла полежать. И вдруг, Инга вспомнила, что Воропаевой не было ни на обеде и ни на ужине. Она побежала к старшеклассницам и там, в одном из номеров нашла подружку Воропаевой, - Лялю Петрову, которая проживала с ней в одном номере. Инга подробно расспросила девочку, и оказалось, что Ляля после завтрака в номер не возвращалась по просьбе Воропаевой. Та объяснила ей, что примет таблетку и ляжет спать, пока не пройдут боли, если Ляля вернётся в номер, то разбудит её и боль только усилится. Она заверила Лялю, что, когда встанет сразу позовёт её, и они вместе пойдут в столовую на обед. Вся эта история показалась Инге очень странной. Она ещё раз расспросила у старшеклассниц, в надежде зацепиться за какую-нибудь информацию, но все попытки были тщетны, девочки ничего не знали. Время шло. Инга уложила младших и вернулась к номеру Воропаевой. Она постучалась, но никто не ответил, она прислушалась и услышала шорох. Тогда она постучала сильнее. Но и на сей раз, никто не открыл. Она позвала Воропаеву по имени, но в ответ тишина. Она вернулась к старшеклассницам и попросила их сходить к номеру, позвать Воропаеву и попросить открыть дверь. Но и это не помогло. А время шло. Уже было два часа ночи. Инга беспокоилась не на шутку. Тогда она опять обратилась к дежурной по этажу с просьбой открыть дверь. И та, взяв запасную связку ключей, пошла открывать. Когда она первый раз повернула ключом в замке, все услышали какое-то передвижение внутри номера. Полностью открыв дверь, все обомлели. Из номера валил дым и перегар. А из него, на полусогнутых, буквально, выпал огромный толстый полураздетый мужчина, средних лет. Ко всем неприятностям, он был иностранцем, на русском языке не изъяснялся. Дежурная по этажу схватила его за руку и потащила, что было сил, т.к. сам он идти не мог. При этом она твердила, что его ждёт административное наказание за пребывание в чужом номере, к тому же, после одиннадцати вечера. Инга вошла в номер и увидела Воропаеву в ужасном состоянии. Она поняла, что эта картина не для посторонних глаз и отправила старшеклассниц спать, заверив их, что завтра всё будет в порядке, а сейчас она постарается справиться сама. Им предстоял долгий тяжёлый откровенный разговор.
  Воропаева находилась в состоянии алкогольного опьянения, чем-то обкуренная, её сильно тошнило и, всё же, она поняла, кто перед ней. Она, как и другие ученики, очень любила Ингу, и самое страшное для неё было упасть в её глазах. В комнате стоял графин с водой. В начале Инга умыла Воропаеву, затем уговорила её выпить побольше воды, после чего, дотащила её к умывальнику, немного помассировала и аккуратно нажала в области "солнечного сплетения", Воропаева вырвала. Только после этого, она ощутила облегчение. Инга протёрла ей лицо прохладной водой, промокнула полотенцем и уложила в постель. Воропаева попросила Ингу сесть рядом, положила свою голову ей на колени. Инга, едва прикасаясь, провела рукой по волосам, желая погладить девочку, Алла горько заплакала. Она не просто любила Ингу, она её боготворила и глубоко уважала. Инге, единственной из всех учителей школы, удалось наладить личные отношения с этой неуправляемой девочкой. Все говорили, что Инга её приручила, но только не понимали каким образом. На самом деле, Инга специально ничего не делала. Она никого не выделяла, но, каждый из её учеников думал, что такое уважительное отношение, наполненное чувством человеческого достоинства, адресовано лично и именно ему. Как нужно было любить своих учеников, чтобы каждый из них ощущал себя Личностью. Им было комфортно рядом с таким педагогом.
  В эту ночь Воропаева поведала Инге всю свою жизнь, то чего эта весёлая (с виду), разбитная девчонка, никогда и никому не рассказывала. То, что её детская душа хотела скрыть от окружающих. На самом деле, многое уже стало достоянием общественности, просто эта информация ещё не дошла до школы, поэтому ни директор, ни учителя ничего не знали, в противном случае, Воропаевой не позволили бы участвовать в поездке. В эту ночь Инга узнала, что мать Воропаевой алкоголичка. Что в доме ежедневно попойки, с постоянно меняющимися мужиками, которые то и дело пристают к Алле, домогаясь одного и того же. Что по этой причине в свои четырнадцать лет, она состоит на учёте в венерологическом диспансере и в милиции. А этот иностранец пообещал ей много денег и замужество, только поэтому она согласилась. На самом же деле, он откупился маленькой кругленькой коробочкой теней польского производства, номинальной стоимостью - 50 копеек. К сведению, тогда, в Советском Союзе, эта косметика была в моде, пользовалась большим спросом, но была в дефиците. Лишь Москве, в фирменном магазине "Ванда" она продавалась в ассортименте и была доступна. Ну и у спекулянтов, конечно же.
  Последняя информация повергла Ингу в глубокое отчаяние. Ей до глубины души стало больно за эту несчастную девочку и ужасно стыдно за здорового взрослого мужчину, который счёл возможным унизить девочку, без того немало обделённую и обиженную судьбой. Инга пропустила через себя всю боль этой девочки. До самого утра она делилась с Воропаевой своим видением простых и сложных вещей. В доверительной и непринуждённой форме преподнесла ей урок, под названием "Понятие о непреходящих человеческих ценностях". Успокаивала её, как могла. Объяснила Воропаевой, что всё то негативное, дурное, несправедливое, что сегодня окружает её, временно. Придёт время, когда она встретит настоящее чувство, которое будет сопровождаться человеческим отношением и, поэтому, очень важно сохранить душу. Та, затаив дыхание, широко распахнув глаза, слушала Ингу, не перебивая, не задав ни единого вопроса. За все её четырнадцать лет, с ней никто и никогда так и о таком не разговаривал. Ни в тоне Инги, ни в её словах не было и намёка на нотации. Воропаева была приучена к другому. Но больше всего в эту ночь, Аллу поразили те вещи, о которых сегодня она слышала впервые и о происхождении которых, даже представления не имела. С этой ночи, Инга для неё стала самым близким, самым большим и настоящим другом.
  По возращению в Одессу, Инга долго и напряжённо лечила голосовой аппарат. По настоянию врача, целый месяц молчала, затем разговаривала только шёпотом, одновременно с этим проходила курс лечения, но голос удалось восстановить лишь на 50%. Врач - фониатр оперного театра, вынесла свой вердикт:
  - Деточка, будем пытаться сделать всё возможное, но всему виной мороз, он сильно обжёг Ваши связки.
  Тогда, она не придала этому особого значения, но, спустя годы, поняла, как необдуманно и безответственно повела себя по отношению к редкому дару, подаренному ей Господом Богом и родителями. Но тогда, ей некогда было думать о последствиях, она думала о деле и о тех, за кого была в ответе.
  
  Ленинград.
  Зимой 1977 года в период каникул, руководство школы направило Ингу в Ленинград, сроком на четыре дня. Инга рассчитала, один день уходит на прилёт и отлёт. Затем она должна встретиться с педагогами по работе, ну и что останется, для души. Такова была программа. В день отлёта из Одессы, случился курьёз, причём с последствиями. Группу вывели на лётное поле, только лишь потом выяснилось, что рейс задерживают, но людей в здание аэропорта не вернули. Так они простояли несколько часов у самолёта, на сильном морозе. Инга превратилась в сосульку, но терпела вместе со всеми. Прилетев в Ленинград, (который она с детства мечтала увидеть) первым делом Инга созвонилась с организаторами мероприятий. Объяснила, почему прилетела так поздно, извинилась и поехала на встречу. На минуточку, она опоздала не больше, не меньше, а на целых пять часов. Уже поздно вечером она попала в гостиницу для колхозников, там для неё был забронирован номер. Когда она вошла в гостиницу, ей стало дурно от грязи и скученности, которую она увидела. Но нечего было делать. Она пошла в свой номер, умылась и легла. Было поздно, но сна не было, её знобило, ей так и не удалось согреться. К утру состояние ничуть не изменилось, напротив, она почувствовала сильное недомогание: ломили кости, подскочилатемпература, но Инга поднялась и поехала на встречу. День прошёл ужасно, её знобило, полило из носа в три ручья, сильно болело горло, трудно было глотать, она чувствовала себя совершенно разбитой. В течение дня она думала только об одном, - где-нибудь прилечь и закутаться в одеяло. Но поскольку она приехала по работе, ей неудобно было уйти раньше положенного времени. Наконец, вечером вернувшись в гостиницу, она не раздеваясь, легла. Не было сил. Но Инга была удовлетворена тем, что всё, что было намечено по работе, она успела выполнить. Тем временем её состояние ухудшалось. Она попросила у дежурной градусник. Температура достигла 39 градусов. Всё её тело сотрясалось, настолько сильным был озноб. Она понимала, что свиданию с Ленинградом не суждено состояться, тем более в том объёме, как она запланировала в Одессе, перед отъездом. От этих мыслей ей стало ещё тяжелее. В этот момент в номере зазвонил телефон. Инга с трудом поднялась. Она не понимала, кто это ей мог звонить. Она никому не давала номер телефона гостиничного номера, хотя бы потому, что сама его не знала.
  В Ленинграде жила её подружка, они дружили с детства. Её мама была одесситкой, и все её ближайшие родственники до сих пор проживали в Одессе. Папа подружки, был ленинградец-блокадник и мама, выйдя за него замуж, переехала к нему в Ленинград. Подружка родилась и выросла в Ленинграде, но каждое лето, а также, на время других каникул приезжала к бабушке и дедушке в Одессу, на дачу, а зимой походить по театрам, провести время с близкими. Во время своего пребывания в Одессе, она не расставалась с Ингой. А в промежутках между этими встречами, они переписывались. Эти годы были наполнены яркими, прекрасными воспоминаниями их детства.
  Инга сняла трубку и, делая над собой усилие, заложенным голосом сказала:
  - Я слушаю.
  И тут же услышала в трубке бойкий, грассирующий голос мамы своей подружки:
  - Ингулька, ты куда пропала, мы тебя уже второй день разыскиваем. Нина обзвонила все гостиницы, пока тебя нашла. Чего же ты сразу из аэропорта не заехала к нам?
  - Ой, тётя Мариночка, я так рада Вас слышать, но у меня всё не слава Богу. Рейс отложили, мы простояли на морозе несколько часов, я вся вымерзла до последней нитки. По приезде в Ленинград, сразу бросилась выполнять программу по работе, еле выдержала, так плохо себя почувствовала, а теперь свалилась совсем больная.
  - Так, дорогая моя, нечего валяться в гостинице, когда у тебя в Ленинграде есть подруга. Нина вся извелась. Ты ещё не знаешь нашу новость, сейчас Нина сама тебе всё расскажет.
  Завершая разговор, она передала трубку Ингиной подруге:
  - Привет, красавица. У тебя всё не как у людей, в кои веки вырвалась в Ленинград и заболела. Давай бери свои вещи и приползай. Ты же помнишь (по письмам) мы живём на проспекте Петра Лаврова,17 и гостиница находится в этом же районе, так что тебе недолго идти. Спешу тебе сообщить, что я беременна, уже три месяца. Так что приходи, отпразднуем: тортик с чаем ждёт тебя.
  - Ой, Нинуля, как я рада за тебя, наконец-то. Как здорово! Какая ты молодец, всё-таки, после двух с половиной лет замужества, решилась. Я очень за тебя рада. Но я не имею права появляться у вас, я сейчас являюсь носителем капельной инфекции, могу заразить, а тебе беречься надо. Я здесь полежу до отлёта, будем общаться по телефону.
  - Ты что от высокой температуры не в себе или совсем с ума сошла? Я ничего не слышала, давай приходи, мы запрём тебя в отдельной комнате, мама поухаживает за тобой, а мы пообщаемся через дверь, на расстоянии. Я соскучилась. Если бы мой благоверный не был на работе, он бы тебя привёз. Но ничего, потихонечку, мы тебя ждём.
  Родные Нины были интеллигентными и, как не покажется странным, очень обеспеченными людьми. Нину баловали с детства, она выросла ни в чём не нуждаясь, но это ей не мешало быть свойской, общительной, раскованной девушкой, без комплексов.
  Инга сложила вещи в сумку. Медленным шагом поплелась (не было сил) и без особого труда нашла дом подруги. Всю ночь и весь день она принимала жаропонижающее, но температура плохо снижалась, состояние не улучшалось. Инга промучилась ещё одну ночь. А наутро третьего дня, последними усилиями воли, встала. У неё не было другого выхода. Она понимала, что если не сделает над собой усилие, она не увидит ничего. Мама подруги шумела на неё, но она успокоила её, оделась и пошла в Эрмитаж. Ей необходимо было увидеть эти шедевры своими собственными глазами и не когда-нибудь, а сейчас. Она не умела откладывать "на потом" то, что можно было сделать сейчас, в данную минуту. Таково было воспитание, которое она получила. На входе в Эрмитаж стояла большущая очередь, она и не подумала уходить. Несмотря на сильный жар и ужасное самочувствие она выстояла и вошла в Эрмитаж. Состояние ухудшалось, но она увидела всё, о чём мечтала и запомнила эти ощущения на всю оставшуюся жизнь. На обратном пути, она вошла в пассаж и купила Давиду строгие нарядные туфли. Это тоже она запланировала ещё в Одессе, желая сделать папе подарок. Затем бабушке и маме купила эмалированные мисочки, вместо сувениров (ленинградская эмалированная посуда тогда славилась) и еле-еле доползла к дому подруги. На завтра у неё был обратный билет. Она улетала совсем больная, но с чувством выполненного долга.
   Только в молодости позволяют себе такие рискованные поступки.
   А в марте 1977 года, в семье друзей её родителей - у Яши и Милы должна была состояться свадьба, они женили единственного сына - Гришу. Инга, как и её родители была приглашена. Но мир тесен. И так оказалось, что Яша и Мила состояли в далёком родстве с родителями жены Глеба, найденного брата Валерия. У жены Глеба был родной брат - Максим, его и делегировали на свадьбу. По какой-то причине родители жены Глеба не смогли приехать на свадьбу. Жена Глеба тоже не приехала, т.к. была на последнем месяце беременности, (вторым ребёнком) можно сказать, на сносях. Глеб приехал, но позже. Максим, увидев на свадьбе Ингу, в полном смысле слова лишился покоя и самообладания, он весь вечер не сводил с неё глаз. Валерий ушёл с середины свадьбы, у него был концерт (подработка) и Максим всё время ухаживал за Ингой, ни на минуту не выпускал её из поля зрения и из рук, постоянно приглашая танцевать. Перед уходом Валерий, по-видимому, что-то почувствовал, т.к. вернулся, к завершению свадебного пира, чтобы проводить Ингу домой. Как потом рассказал Глеб, родители подобрали Максиму невесту, (в Киеве, где они жили) но он был холоден, безучастен к ней и не спешил жениться. А здесь, с первого взгляда, на чужой свадьбе, чужой невесте, он готов был сделать предложение. Его сдерживало то, что Валерий был братом Глеба, который являлся мужем его родной сестры. Он не хотел скандала. Но всё же, не смог отказать себе, объяснился Инге в любви и весь вечер следовал за ней повсюду, вплоть до туалета, успевая по дороге расшаркиваться в её адрес, не жалея комплиментов, как дорогих украшений. Что ж, простим ему это. Он был не единственный воздыхатель. И это не удивительно, он не первый и не последний. Она действительно была прелестна и очень хороша. Многие теряли дар речи, при виде её. Она пленяла шармом, как визуальным, так и душевным, не желая этого и не прикладывая никаких усилий. Такова была её природа, которая притягивала взоры и сердца сама по себе.
  
  Напрасные надежды.
  А в апреле, Валерий уговорил Ингу подать заявление в ЗАГС, мотивируя тем, что летом, после окончания государственных экзаменов уедет по распределению.
  11 июня 1977 года, в районном ЗАГСе, без помпы и резонанса, они поженились. На регистрацию Давид надел нарядные чёрные туфли, которые Инга привезла ему из Ленинграда. Туфли были новые, он ещё ни разу их не надевал. Поскольку Давид очень нервничал, он забыл предварительно вынуть из туфель плотный картон (по форме носовой части туфля) и большой бумажный свёрток. Всё это, как правило, вкладывают на фабрике, чтобы кожа не морщилась и обувь не теряла форму. Как вы понимаете, обувь в таком виде становится на несколько размеров меньше. В результате ноги Давида оказались зажатыми в тиски, отчего сердце плакало горючими слезами напротяжении всей церемонии. Только лишь придя домой, и сбросив с себя обувь, Давид понял в чём дело. Уже после всего, он, как бы заново переживая, рассказал Инге эту историю. Праздновали дома, в кругу родственников, из близких друзей была лишь Вера Ивановна - преподаватель Инги по специальности. Подвенечное платье и фату, на время, взяли у родственников. Эля, в нужных местах подогнала платье по Инге. Инга была скромна в своих желаниях, она не привыкла шиковать, да и лишние расходы были неуместны. Уверяю вас, не от скупости, отнюдь, просто ценности у неё были другие. А жениху, (бедному!) Эля, по знакомству, с помощью директора Пассажа купила в подарок два нарядных, добротных импортных костюма. Первый - свадебный светло-кофейного цвета в тоненькую полосочку; второй, тёмно - синий для других торжественных случаев. Всё делалось от чистого сердца и из лучших побуждений. Эля с самого начала была категорически против кандидатуры Валерия, всячески сопротивлялась одному только факту - их взаимоотношениям. В отличие от Давида не молчала, напротив, при первой же возможности высказывалась вслух по этому поводу. Но, узнав о подаче заявления в ЗАГС, сменила гнев на милость, не желая начинать отношения с конфликта.
  Если бы можно было предугадать судьбу, то тогда многого можно было избежать. Но нам с вами и никому другому не дано, не предугадать, не избежать, что на роду написано.
  В августе 1977 года молодожёны уехали в Херсон, по распределению Валерия.
  А 23 октября 1978 года, в Одессе, в роддоме кафедры акушерства и гинекологии медицинского института, после тяжелёйшей изнуряющей беременности, произошло долгожданное событие. Новый день (в 6 часов 15 минут) возвестил радостную весть - Инга родила девочку с ликом ангела, именно о такой она и мечтала.
  Она заплатила слишком дорого за появление этого ребёнка на свет Божий и за то, чтобы после рождения сохранить дочке жизнь.
  На следующее утро после родов, в палату, куда поместили Ингу, пришла врач-педиатр. Она сообщила, что, учитывая тяжесть протекания беременности, девочка могла родиться с целым рядом дефектов. Но, слава Богу, этого не случилось. У новорожденной девочки, в физическом и психическом плане, всё в полном порядке. Но есть нечто, на что необходимо обратить внимание. Во-первых - при рождении, у девочки обнаружены менструации, (это работа материнских гормонов) а во-вторых - что похуже, она унаследовала от кого-то из родственников предрасположенность к аллергическим заболеваниям, с ярко выраженной астматической окраской, что требует постоянного контроля. Она подробнейшим образом расспрашивала Ингу обо всём, но Инга очень плохо себя чувствовала и толком не смогла ответить врачу, тем более, сообщить какие-либо данные. Спустя время, она вспомнила, (из рассказа Глеба) что мать Глеба и Валерия страдает тяжёлой формой бронхиальной астмы. Инга с первых дней рождения дочки была мужественной и, как говорят, "сумасшедшей" мамой. Ради этой крохи, она пожертвовала всем и никогда об этом не сожалела.
  Инга, которая всем своим существом несла другим свет, спасение, надежду, любовь, в результате врождённого благородства и движения души - творить и дарить добро, попала в капкан. В этом браке не было пощады, не было принятого, в рамках приличия и человеческих норм, поведения со стороны её мужа. А были привычные с детства грубость и насилие, а главенствующим - неотёсанность и эгоизм. За годы совместной жизни, Инга очень многое прощала Валерию, (своей терпимостью и смирением, давая понять...) но он оказался глух и слеп, не отдавая себе отчёта в том, что момент подоспеет и он, в одночасье, потеряет всё. Когда Валерий переступил грань, позволив себе предать Ингу, разрыв был неизбежен. После пяти лет хождения по пятам Инги и потом, трёх с половиной лет супружества, в октябре 1980 года Валерий покинул Одессу, предварительно, оформив развод, по настоянию Эли. Инга отдала ему всё, что никоим образом ему не принадлежало, но по-другому, она не умела. Она собрала его в дорогу, как собирают близкого человека, чтобы было всё необходимое, на любой случай. Выходя из дома, он был так нагружен, что только в зубах у него не было поклажи. А перед свадьбой, был гол и бос.
  Соседи сразу поняли, что он покидает семью навсегда. Он так и не сумел понять и оценить, какой подарок ниспослал ему, Господь Бог. Инга после отъезда Валерия сожгла все свои дневники, которые вела ещё со школьного возраста, таким образом, попрощавшись с детством и, одновременно, с радужными надеждами.
  Давид, который относился к Валерию, как к члену семьи, пытался понять, чем импонировал Инге этот человек, если она связала с ним свою судьбу. Как я уже писала выше, он молчал и не высказывал никому своих сомнений. Но перед отъездом Валерия из Одессы, нашёл необходимым высказаться:
  - Все эти годы я молчал, но сейчас ты узнаешь, что я о тебе думаю. Ты, оказывается, большой артист. Ты откровенно всех обманывал. Ты человек без совести и чести. Пять лет ты не давал прохода моей дочери, добиваясь её согласия выйти за тебя замуж. Затем тебе понадобилось ещё три с половиной года, чтобы окончательно выбить почву из-под её ног? Но самое страшное, - ты лишил её веры в будущее. Ты ведь старше, опытнее её, видел разных женщин. Много ума не надо, чтобы увидеть разницу между ними и Ингой. Спрашивается, зачем тебе понадобилось портить ей жизнь, и в придачу ребёнку? Только для того, чтобы подняться в собственных глазах и доказать другим, что ты что-то стоишь? Все эти годы ты носил маску, теперь она упала, и мы увидели твоё истинное лицо, и узнали, наконец, что ты собой представляешь на самом деле. Теперь, когда я тебя раскусил, мне всё ясно. И вот, что я тебе скажу. Впечатление от увиденного ужасающее. Более того, сомневаюсь, что найдётся в этом мире кто-либо, кто поверит тебе и, тем более, будет относиться, как мы. Скажу тебе больше. Вряд ли тебе удастся провести других, как нас. Запомни! Назад дороги нет. Инга больше не поверит тебе. Твоя песня спета. Ты это поймёшь, со временем. Сегодня ты думаешь, что обрёл свободу, но вопрос от чего? Очень скоро прозрение подскажет, что ты сам, своими собственными руками подписал себе приговор и, тем самым, лишил себя самого главного. Одно скажу, ты потерял самых дорогих и самых близких на всём белом свете. Мне тебя жаль. Сделай одолжение. Ко мне и к Эльвире Исаевне не обращайся за помощью.
  Давиду этот разговор стоил немало душевных сил, но он не мог больше молчать. Будучи человеком культурным, он объяснился в рамках приличия.
  А зря, с такими выродками нужно вести диалог на их языке и поступать адекватно.
  Надо сказать, Давид оказался прав в своих предсказаниях. Долгие годы Валерий пытался исправить ситуацию - вернуть своё право на Ингу и малышку, но его поезд ушёл навсегда и безвозвратно. В одну и ту же воду дважды не вступают. Он сам подписал себе приговор. Он и потом, не уживался нигде и ни с кем. Несчетно раз переплывал из одних рук в другие, как переходящее красное знамя, но, что характерно, ни одна из всех представительниц женского пола, так и не решилась родить от него ребёнка, в глубине души понимая, что он не предназначен для семейной жизни, просто ненадёжный. Так на всём белом свете у него осталась единственная родная душа, кровиночка, которую он сознательно сделал чужой.
  Этот разрыв не мог пройти бесследно для Инги. Она никак не могла принять сердцем всё произошедшее и понять умом, как попала в такую западню. В глубине души, она неимоверно страдала, поставив крест на мужской половине человечества. Всё её внимание, все силы, неутомимость духа, терпение и беспредельная любовь, - всё было отдано её крошечке и сосредоточено на ней и, только. Инга принадлежала ей сутками, без перерыва и без отдыха. Все её мысли были связаны с дочкой.
  Ещё до развода, в возрасте 25 дней отроду девочка попала в больницу, с диагнозом флегмона крестца.
  Дело было так. Ингу с дочкой отказались госпитализировать, т.к. у неё самой поднялась температура до сорока, начинался мастит. Эля вызвала патронажную сестру из поликлиники. Сестра в течение нескольких часов расцеживала грудь. Ей удалось сцедить и заполнить молоком несколько ёмкостей, так много молока было у Инги. Грудь стала мягче и температура начала снижаться, но в больницу всё же госпитализировали Элю с малышкой. А Инге сказали, что если её состояние нормализуется, чтобы приезжала в больницу кормить ребёнка. Состояние не нормализовалось, но молоко прибывало быстро, грудь распирало, а ребёнок оставался некормленый. И Инга, на свой страх и риск, поехала в больницу. Малышку госпитализировали в детскую больницу на Слободке. Инге предстояло преодолеть большое расстояние. Пока она добиралась, ей несколько раз становилось плохо, вплоть до обморока. Но материнское чувство заставило мобилизовать все силы. В больнице ей сообщили, что ребёнка уже прооперировали, но кормить можно. А Кирочка грудь не взяла. Инга, как могла, (она была очень слаба) сцедила молоко и отдала другим детям в палате. Девочка была очень слабенькой и с этого дня стала ещё хуже есть. У неё не хватало силёнок отсосать молоко. Её накормить было сплошным мучением. И с этих пор молока стало прибывать наполовину меньше. Так Инга промучилась до четырёх с половиной месяцев, а затем по настоянию педиатра, начала прикармливать, т.к. девочка совсем не прибавляла в весе. Но, несмотря на это, грудью продолжала кормить, ежедневно, после каждого прикорма, как-бы на закуску. Дело в том, что ребёнок после кормления грудью успокаивался и засыпал. Валерий и в этой ситуации оставался безучастным и к Инге, и к дочке.
  После разрыва с Валерием, Давид всей душой переживал за Ингу. Сердце его рыдало, глядя на дочь, но ни словом, ни взглядом не обмолвился с ней о том, что случилось. Думаю, чтобы не теребить и без того кровоточащие раны. Он в подобных вопросах был сверх деликатен. Конечно же, своей любимице он желал совсем иной судьбы, но это осталось в прошлом, умерло, и возврата к этому не было. Он не чаял души в малышке и, когда ночами она сильно плакала, ходил из конца в конец, заламывая за спиной руки, но спать не ложился. А в пять утра уже брился, умывался, завтракал. Инга на рассвете кормила дочку грудью и Давид до работы успевал выйти с внучкой на прогулку. Он очень помогал Инге. А она за это время проворачивала гору работы и тысячу раз говорила отцу: "Спасибо за выручку". Прабабушка - Вера, не сводила влюблённых глаз с маленькой красавицы, но была тяжело больна и ничем не могла помочь Инге. Эля ещё дорабатывала до пенсии (оставшиеся годы) и ухаживала за Верой, с трудом выбиралась помочь Инге. А Давид, изо всех сил старался помочь, его тянуло к его любимым девочкам, он всегда был с ними, в мыслях, заботах о них. И потом, когда Инга с малышкой жили в другом районе, он всегда помогал ей, чем только мог, несмотря на то, что сам частенько лежал в больнице. У него было очень больное сердце. Неоднократно случалось, что приступ настигал его у Инги. Бригада "Скорой помощи", выслушав Ингу, немедленно снимала кардиограмму, делала внутривенные вливания, уколы. Инга не отходила от отца, облегчая и контролируя его состояние, и как только оно немного улучшалось, он поднимался, уговаривая Ингу, что ему лучше (чтобы она не волновалась), и уезжал на работу. Он был человеком долга, как сейчас принято говорить, трудоголиком. Ему казалось, что без него всё остановится или сделают что-либо не так. Наверное, в большей степени он был прав, но в любом случае, эти жертвы не были оправданы, стало быть, не равносильны такому риску. К нашему общему сожалению, такие люди рождаются крайне редко.
  Когда Кирочке, (так звали малышку) было два годика, Давида госпитализировали в отделение урологии на ул. Малиновского, с диагнозом аденома предстательной железы, осложнённая двухсторонней паховой грыжей небывалых размеров. Ему предстояла операция, и не одна. Обычно такие операции делались поочерёдно, в несколько этапов. Но в связи с тем, что Давид, к тому времени перенёс три инфаркта с осложнениями, страдал ишемической болезнью сердца, эмфиземой лёгких, гипертонией, сахарным диабетом, - был созван консилиум.
  В то время отделением урологии заведовал светила - проф. Климанов. Давид был знаком с ним и считал, что равных ему нет. Проф. Климанов был учеником небезызвестного Натана Соломоновича Колермана, который к тому времени уже не практиковал. Это был прирождённый врач, он, в полном смысле слова, творил чудеса и в своей работе старался следовать наказам своего учителя. Уважал каждого больного, независимо от его социального статуса и реально помогал. У него в отделении всегда был порядок, безупречная чистота. Медперсонал работал слажено, организовано, добросовестно выполняя все указания профессора и ординаторов. Дисциплина ощущалась во всём. Сам профессор Климанов в операционной был самым настоящим ювелиром, выполнявшим каждую операцию филигранно, спасая, продлевая больным жизнь и возвращая им трудоспособность. Больные его глубоко уважали и молились на него. На госпитализацию в это отделение больные попадали в соответствии с очередностью.
  После консилиума профессор зашёл к Давиду и, положив свою большую сильную руку ему на плечо, (он был по конституции крупный мужчина) мощным басом сказал:
  - Ну вот, мы посовещались и пришли к выводу, что все намеченные операции будем делать в одной, как собственно, я и думал с самого начала. Так что тебе придётся потерпеть немного, и будешь, как новая копейка.
  - И грыжи тоже?- удивлённо спросил Давид.
  - И грыжи, я же сказал, всё, удалим аденому и за грыжи возьмёмся, а ты в это время будешь спать, анестезиологи подберут наркоз, с учётом всех твоих заболеваний. Так что нет причин для беспокойства. Всё будет хорошо, будь спокоен и готовься. Теперь у тебя должно быть хорошее настроение. За один раз избавишься, и опять будешь бегать. Ты же метеор, я знаю.
  Операция прошла благополучно, Давид находился под постоянным контролем, профессор не уходил и часто заглядывал в палату посмотреть, как состояние прооперированного.
  Инга, с ребёнком на руках, каждый день приезжала в больницу. В начале, из-за ребёнка, её не хотели пропускать в отделение. Но она набралась терпения и спокойно объяснила, что к чему, потом уплатила, (так было заведено, не ею) чтобы больше не приставали, и инцидент был исчерпан. Она подолгу находилась возле отца. Как только разрешили, стала привозить ему домашнюю пищу, соки, и он потихонечку пошёл на поправку.
  А несколькими годами раньше, дала знать его контузия, напоминание о войне и той злополучной аварии. После всех обследований по ошибке ему выставили страшный диагноз, безапелляционно заявив, прямо в лицо, без всякой подготовки. Он перенёс тяжелейший стресс, несколько месяцев промучился в больнице, причём специализированной. Но, слава Богу, диагноз впоследствии не подтвердился. У Давида осталась воинская закалка, и он мужественно переносил всё, что выпало на его долю.
  Однажды, возвращаясь домой из больницы Инга вспомнила, что должна купить молоко на творог. Она всё делала сама. У Кирочки была предрасположенность к тяжёлым аллергическим реакциям и Инга готовила ей диетическое питание, руководствуясь рекомендациями детского врача-аллерголога, у которого девочка состояла на учёте. Она купила в магазине молоко и направилась к остановке троллейбуса. Подождала на остановке и с ребёнком на руках поднялась в салон, только что подъехавшего троллейбуса. Как всегда троллейбус был набит битком. Она, насколько это было возможно, протиснулась вглубь салона, прижалась к пожилому человеку, стоящему к ней спиной. У неё не было никакой возможности взяться за поручень, т.к. обе её руки были заняты. Про себя она молилась:
  - Только бы не упасть, только бы не упасть...
  Краем уха она услышала:
  - Садитесь, пожалуйста.
  Инга не обратила внимания, подумала, что эти слова обращены не к ней, а к кому-то из пассажиров. Перед собой она не видела никого, не считая людских спин.
  Троллейбус подъехал к очередной остановке. Началось движение пассажиров, и тут она увидела, как между стоящими людьми с сидения поднялся плотный мужчина среднего роста и рукой указал на своё сидение, уступая ей место.
  Инга поблагодарила, протиснулась и села.
  С каждой остановкой, по мере продвижения и завершения маршрута, в троллейбусе оставалось меньше пассажиров, а подсаживались единицы. Таким образом, появились свободные места. Троллейбус подъехал к очередной остановке. Женщина, сидящая рядом с Ингой резко поднялась и направилась к выходу. А её место занял тот самый пассажир, который уступил Инге своё место и, не отходя, стоял рядом с их сидением. Он не просто стоял рядом, он съедал Ингу глазами, правда, надо отдать ему должное, делал это вполне корректно.
  Однако по той инициативе с которой он действовал, не трудно было догадаться, - там, где он работает, он занимает должность не ниже начальника. Даже в общественном транспорте, он был довольно предприимчивым. Судя по всему, он был уверенным в себе и, не дожидаясь подходящего случая, начал разговор.
  - Откуда Вы, прелестное создание?- как-то вкрадчиво спросил случайный попутчик, обращаясь к Инге.
  Инга взглянула на него, не понимая, и ответила вопросом на вопрос (по-одесски):
  - Что Вы имеете в виду?
  Попутчик улыбнулся, при этом, немного наклонив голову набок, сказал:
  - Хорошо, я уточню свой вопрос. Далеко ли Вы едете и где изволите выходить?
  - На ул. Королёва, возле детской поликлиники, - быстро ответила Инга, продолжая смотреть в окно.
  - Какая у Вас чудная девочка, вылитый ангелочек. И неудивительно, достаточно посмотреть на маму - красавицу, сразу становится всё понятно, - попутчика понесло.
  Его явно что-то беспокоило, он крутился и ёрзал на сиденье. Создавалось впечатление, что у него шило в том месте, на котором сидел.
  - Что может быть понятно? Вы ведь меня совсем не знаете, мы с Вами не знакомы. Как можно так опрометчиво первой встречной направо и налево раздавать комплименты? - тихо, чтобы другие не слышали, ответила Инга.
  - Поверьте, я сам себе удивляюсь, как правило, я услугами общественного транспорта пользуюсь крайне редко, и если приходится то читаю, поэтому даже не замечаю других пассажиров. К тому же, я по складу характера неразговорчивый. Сегодня случай из ряда вон выходящий. За мои пятьдесят пять лет такое впервые. А чтобы полностью реабилитироваться перед Вами, добавлю, что слово комплимент в переводе с французского...
  В этом месте Инга внезапно прервала его, и продолжила начатую им фразу:
  - ...не что иное, как дополнение к правде. Вы это хотели сказать? Так я это знаю, - коротко ответила Инга, так и не поворачиваясь в его сторону.
  У попутчика вытянулось лицо, широко открылись глаза, он явно не ожидал. Опустив голову, слегка покачивая ею, он, немного смущаясь, засмеялся.
  - Боже праведный, ну надо же, опять осечка, хотел блеснуть эрудицией перед Вами, а Вы к своей божественной красоте, ещё и образованы. Тем более. Видите, я не кривил душой, а сказал Вам чистую правду, поймите и не обижайтесь, пожалуйста. Вы мадонна, Вы цену себе знаете? - восхищённо спросил он.
  Инга молчала.
  А он не унимался и, не дождавшись ответа, продолжил:
  - Не может быть, чтобы Вы об этом не знали. Хотя при Вашей скромности, Вы наверняка не придаёте ни малейшего значения своей внешности, как и себе самой. Вас природа одарила, а Вы так и не осознали этого. Я наблюдал за Вами с той самой минуты, как увидел Вас на троллейбусной остановке, ну и потом в салоне троллейбуса.
  Он говорил, говорил не переставая.
  А Инга, тем временем, вспомнила популярную в народе и в данном случае уместную поговорку: "У нашего дитяти запор мысли, понос речи..." и, улыбнулась своим мыслям. Затем она что-то вспомнила и стала думать о своём. Её мало волновал случайный попутчик и то, в чём он изо всех сил пытался убедить её. Она, в прежние годы, не придавала особого значения своей внешности, комплиментам мужчин, а после известных событий была отравлена ими, и всячески старалась избегать какого-либо общения с представителями противоположного пола.
  Наконец, троллейбус подъехал к нужной остановке. Инга поднялась со своего места и быстро вышла из троллейбуса. Первое, что она сделала, поставила Кирочку на землю, взяла её за пухленькую ручку и пошла по направлению к дому. Как вдруг, попутчик поравнялся с ними.
  - Я постараюсь быть ненавязчивым. Но я обязан Вам многое сказать, иначе я себе этой слабости никогда не прощу.
  Он, идя рядом, рассказывал о своей жизни, где работает, о роде деятельности, (конечно, в пределах допустимого) о том авторитете, который имеет. О том как обеспечен, как мечтал именно о такой, как она, и как ни странно, о таком ребёнке, каким была Кирочка. Несколько раз оговорился, что просит её правильно его понять. Он рассказывает обо всём, только для того, чтобы она поняла главное, - у него в жизни есть всё, он ни в чём не нуждается. Но до сих пор ему не посчастливилось встретить такой, как она. И всё же, он не терял надежды и упорно продолжал ждать. Говорил, что сегодня готов всё своё имущество документально переоформить на неё, только бы она разрешила ему хоть изредка видеть её и помогать ей. Уверял её, что с любым её выбором согласится без промедления. Ох, мужчины, мужчины!
  Инга старалась переключить своё внимание на что-нибудь другое, но попутчик так темпераментно и страстно убеждал её, что мешал сосредоточиться на других мыслях.
  - Ну что я должен сделать, чтобы Вы мне поверили, - с отчаяньем в голосе спросил он.
  - Во-первых, пожалуйста, говорите потише. Если конечно, всё что Вы сказали, адресовано мне одной.
  - Да, да конечно, простите, увлёкся. Простите, что перебил, продолжайте, пожалуйста,- нервничая, произнёс попутчик.
  - А во-вторых, - продолжала Инга, - мне очень неловко, я вижу, что Вы говорите искренне, я не знаю, сможете ли Вы понять, но у меня внутри всё сожжено. Мне нечего Вам ответить, и поверьте, ничего не нужно. Это касается не только Вас лично, не принимайте на свой счёт. Так сложилось и ничего с этим не поделаешь. За тёплые слова и дружеское участие большое Вам спасибо,- не желая обижать недоверием незнакомого человека, объяснила Инга.
  И она пошла дальше.
  - Я буду ждать столько, сколько понадобится. Пожалуйста, поверьте мне, прошу Вас, и Вы никогда в этом не раскаетесь, - голос попутчика прерывался, как-будто бы голосовые связки не выдерживали напряжения от волнения.
  - Вы так добры, мне даже неловко. Не знаю, как Вам объяснить, чтобы Вы правильно меня поняли. Я очень сожалею, но не могу. Что бы я сейчас Вам не сказала, это будет продиктовано только жалостью. Разве Вам это нужно?
  И немного погодя, сама ответила:
  - Не думаю.
  Но попутчик не унимался и продолжал.
  - Ну хорошо. Сделаем так. Я оставлю Вам свой номер телефона, и если вдруг Вам что-нибудь понадобится, не имеет значения что, умоляю Вас, позвоните, не откажите мне в такой малости, пообещайте, прошу Вас.
  - Не в моих правилах и воспитании что-либо обещать, если нет уверенности, что смогу выполнить. Поймите, наконец.
  Инга устала объяснять и продолжала идти молча.
  Попутчик понял и поубавил натиск.
  - Из нашего разговора, не трудно догадаться, что Вы человек глубоко порядочный. Не хотите эксплуатировать. Ну ладно, хоть телефон возьмите. Этим Вы успокоите мою растревоженную душу и не лишите её последней надежды.
  - Ну хорошо, только без каких-либо обязательств. Договорились? - торопясь, спросила Инга.
  Она спешила, подошло время кормить Кирочку. Инга скрупулёзно придерживалась режима питания, сна, прогулок, рекомендованных ребёнку их знакомой, врачом - педиатром.
  - Да, да, как скажете, мне будет спокойней и надежда не покинет, если у Вас останется мой номер телефона, - согласился попутчик.
  И он протянул ей свою визитку. В те годы редко у кого можно было увидеть карточку с личными данными.
  Инга взяла, но не стала читать, а положила в карман.
  - Мы пошли, дочке пора принимать пищу, опаздываем на кормление, нельзя нарушать режим. Всего Вам доброго и счастливо Вам. Ещё раз спасибо за внимание к нам. Желаю Вам обрести всё то, в чём Вы так нуждаетесь и заслуживаете по праву.
  - Огромное Вам пасибо. Всяческих благ. Я не прощаюсь. Умоляю, берегите себя.
  Инга в глубине души оценила чувство такта, присущее попутчику. За время их беседы он ни разу ни о чём её не спросил. И это говорило о многом. Она сочла, что он не любопытен. По её логике, невозможно учинять допрос даже очень понравившейся женщине, если видишь её впервые. Также она подчеркнула для себя, попутчик намного старше её, владеет выдержкой. Но Инга, находясь в состоянии полного отрешения, лишь констатировала приятный факт, и всё. На этом мысли о случайном попутчике оборвались.
  Придя домой, она моментально переключилась на привычные заботы о ребёнке и окунулась в них с головой. И немудрено, её сутки были по минутам расписаны, всё приходилось делать самой. Родители помогали, когда навещали их, но основная нагрузка падала на её хрупкие плечи. Она приучала себя к мысли об одиночестве, в связи с этим, все жизненные трудности и невзгоды преодолевала и тянула сама, без чьей-либо помощи. Она себя приучала жить в новых условиях, уготовленных ей судьбой, поэтому, даже чихая, сама себе говорила:
  - Будь здорова. Нам болеть нельзя, - и приговаривала:
   - Сама себе не пожелаешь, никто не пожелает.
  И тут же смеялась, чтобы не заплакать. Тогда это ей удавалось, нервы бы крепкими. Молодость!!!
  Вспоминая те годы, анализируя историю со случайным попутчиком, лишний раз убеждаюсь, что подобные случаи повторялись, причём часто. Ей достаточно было отдалиться на несколько метров от дома. И несмотря на присутствие малышки, к Инге подходили на улице, в поликлинике, в транспорте, на почте, в магазине, в любых общественных местах, даже в больницах. Вот уж где она никак не была расположена вести светские разговоры. Но мужчинам всегда невдомёк, припекло и подай им на блюдечке. С Ингой было сложно, за общение с ней нужно было бороться, а её расположения добиваться. Удивительно, это не останавливало. Обязана уточнить. Тогда представители мужского пола были другими, нежели сейчас. Их отличало от сегодняшних наличие принципов и идеалов. Большинство из них понимали цену любимой женщины и несли ответственность за сложившиеся с ней отношения. Надеюсь, вы понимаете, здесь нет обобщения, я имею в виду мужчин, которым в своё время, было привито такое отношение к слабому полу.
  Надо сказать, что дочка Инги была показательным ребёнком. Она, как Инга в детстве, притягивала внимание окружающих. Думаю, поэтому кавалеры воспринимали Ингу и ребёнка, как одно целое, и загодя были готовы к усыновлению. Но Инга не воспринимала никого и не придавала значения всевозможным знакам внимания и ухаживанию. Её сердце молчало, оно было замуровано для посторонних, стало быть, её дом был под семью замками и печатями, недоступен и закрыт для посещения.
  Малышка часто болела. Обычные детские болезни, которыми, как правило, переболевают все дети, она переносила в тяжёлой, нетипичной форме и с осложнениями. Аллергические реакции разного происхождения всё больше давали о себе знать, тем самым, надрывая и без того ослабленный иммунитет. Инга проводила курсы лечения лечебными травами: в виде настоев для приёма во внутрь, а также делала ребёнку ванночки. Готовила диетическую пищу, всё это проводилось на фоне лекарственных курсов лечения. По назначению педиатра и по мере возможности, пробовала закалять дочку. Но иммунитет хромал, девочка постоянно болела. За сравнительно короткое время она четырежды перенесла воспаление лёгких, разной степени тяжести. В два года и три месяца, на прогулке она заразилась коклюшем, который сам по себе протекал в тяжелейшей форме, к тому же осложнился воспалением лёгких и это ещё не всё. Девочка перестала проситься на горшочек. Врачи разводили руками. Но Ингу это не остановило. Она не сложила руки, а в течение полутора лет, каждые полчаса, независимо от времени суток высаживала ребёнка на горшочек, в дополнение к этому, рядом лила воду в посуду, создавая шумовые эффекты, чтобы восстановить рефлекс. Она поставила перед собой задачу, не видела ни дня, ни ночи, но шла к цели. Она знала, что обязана помочь ребёнку. Инга была человеком дела и понимала, что если она не примет меры, не к кому будет предъявлять претензии. А когда ей удалось достичь желаемого ощутимого результата, врачи приходили к ней и записывали её наблюдения. А она с удовольствием делилась, методично объясняя им, как и что выполняла и какие фиксировала изменения в самочувствии и поведении девочки. У неё ко всему был научный подход. И в тоже время, Инга понимала, что ей недостаёт знаний, чтобы в полном объёме помочь ребёнку и отцу. После известных событий и развода она поставила крест на своей карьере и всё же... Несмотря на то, что произошло в её личной жизни, она не утратила своих способностей и желания познавать и идти вперёд. В какой-то момент она поняла, что надо идти учиться, пополнять свой багаж. В ней был большущий потенциал, ему было тесно, он просился наружу, но реальность диктовала своё - в её отсутствие некому было осуществлять уход за Кирочкой, даже ненадолго подменить её.
  Но всё же она решила, что при первой же возможности, займётся освоением медицины. Она должна была научиться оказывать полноценную помощь, хотя бы своим близким, для этого она хотела научиться всё делать самой. Это бойцовское качество, дремавшее в ней, было свойственно её характеру. А главное, как и прежде, в ней томилось желание отдавать себя другим, приносить пользу. Без этого она считала свою жизнь бесполезной. Этим она очень напоминала своего отца. К тому же была уверена - лишних знаний не бывает.
  А 24-го августа 1982 года умерла Вера, её бабушка, её самая близкая подружка. Вера, которая выпестовала Ингу, привила ей очень много редких качеств. С Верой были связаны самые трогательные, неповторимые страницы её детства и отрочества. С ней было связано всё. Без Веры, как собственно, без Давида и Эли, Инга была бы, совсем другой. Каждый из них, по-своему вылепил Ингу. Всё это она прекрасно понимала. Правда, в молодости (при всём желании) в полной мере невозможно оценить подаренное тебе судьбой.
  Впервые на неё пахнуло кладбищенским душком, впервые хоронили близкого человека. Эта потеря была невосполнимой. После похорон, по возвращению домой, она забрала дочку от соседки, (которая любезно согласилась посидеть с Кирочкой) уложила ребёнка спать, а сама, закрывшись в кухне, рыдала навзрыд. Инга отчётливо поняла, что вместе с Верой от неё навсегда ушли повседневные, казалось бы, обычные вещи, которые были важнейшей составляющей её жизни, и которые никто другой осуществить и заменить не сможет. Заменить Веру было невозможно. В памяти попеременно всплывали картины из её детства, юности. Просматривая их, становилось ещё больней. Да, она уже никогда, как прежде не запрыгнет к Вере в старинную большущую никелированную кровать на старой квартире, на ул. Мясоедовской. Близко, близёхонько не прильнёт к Вере. Не засунется поглубже, не прикоснётся спиной, подогнув ноги в коленях. Не прижмётся к её мягкому, ласковому животу, почувствовав во всём теле разлившееся тепло от объятья её неповторимых рук. С раннего детства Инга любила спать с Верой, как она называла "Зайчиком". Вероятнее всего, никто не понимал, почему "Зайчиком" и что это такое, но Инга так называла их ночное времяпрепровождение. Она понимала, что этого уже никогда не будет. Никто не будет ждать её в любое время суток, только лишь для того, чтобы накормить чем-нибудь вкусненьким, специально приготовленным для неё, а после, поболтать на ночь. И теперь уже никто не будет любить её так, чтобы постоянно отдавать лучший, а нередко, последний кусочек или продукт, который покупался по праздникам, по особым случаям. Такое отношение Веры к её сокровищу проявлялось во всём. И многое, многое другое...Тогда нега и вселенская благодать окутывали её тело и душу, а теперь непроглядная тоска и невыносимая боль утраты. С Верой она похоронила и своё детство.
  Сейчас, когда Веры не стало, она возвращалась к ней в своих воспоминаниях. Инга частенько в спорах с Верой, основываясь на юношеском максимализме, доказывала ей, что жизнь может быть бесконечной и что она - Инга, будет жить вечно. А Вера, слушая Ингу, смеялась. Инга всей душой и всем сердцем, всем своим существом любила бабушку. И Вера всегда отвечала ей взаимностью. Это чувство у них было обоюдным, думаю на генетическом уровне. С этим Вера и ушла в мир иной. Разлука с ней для Инги была ужасной потерей.
  И всё же настоящая любовь пришла к ней, хотя счастье было невероятно трудным. В июле 1982 года, (за месяц до кончины Веры) как-то сидя на лавочке рядом с домом после прогулки с Кирочкой, Инга познакомилась со своей судьбой. С этой минуты в её жизнь пришли новые испытания. Это произошло случайно, внезапно, когда она совсем не ожидала. Но об этом чуть позже.
  Самое интересное заключалось в том, что её всегда окружали представители сильного пола, (как их принято было называть, в те времена) но для неё их не существовало. Они были где-то там, в пространстве. Она, с тех самых пор, как осталась одна с ребёнком, терпеливо училась жить без чьей-либо помощи и вмешательства в её жизнь. По мере сил, она справлялась. В первую очередь, выполнялось всё, что необходимо было ребёнку, а поскольку, ребёнок часто болел, работы не убавлялось. К тому же, она выкраивала время для занятий и игр с дочкой. Несмотря на то, что девочка тяжело болела, детский сад не посещала, Инга её развивала и обучала в домашних условиях. Так девочка двух лет отроду знала все буквы, а с трёх лет уже читала, причём легко и охотно. Вместе с Ингой, иногда и с Элей, Кирочка делала аппликации, поделки, складывала различные сооружения из игры "Конструктор". Инга покупала всевозможные пособия для самостоятельной работы. Иногда выдумывала сама настольные игры, с разным содержанием и заданиями. Совместными усилиями складывали пазели, делали коврики, опять-таки с аппликациями или вышивкой, из пластилина лепили персонажей сказок, затем озвучивали их в разных сценках, рисовали увиденное на прогулках. Кроме этого Инга придумывала сюжеты, в которых главными героями были животные. Она преследовала две цели. Первая - познакомить девочку с миром животных, вторая - привить любовь к братьям нашим меньшим. Она обыгрывала эти сюжеты, вовлекая Кирочку в игру, наглядным примером показывая своё отношение к ним. Купила проектор с диафильмами и устраивала домашний кинозал. С Давидом они играли в домино, шашки, позже в шахматы. Целью каждой прогулки было не только насыщение организма свежим воздухом, но и соприкосновение с природой. Это был целый океан разнообразной информации для познания мира, окружающей действительности и возможность первых детских осмыслений. Не пропускалось ничего, обо всём рассказывалось в увлекательной форме, с элементами игры, с учётом возрастных особенностей и степени восприятия ребёнка. Девочка познавала радуясь, восхищаясь. Инга влюбляла её в этот чудесный, волшебный мир запахов, звуков, соцветий, красок, - мир положительных эмоций. И результат был налицо. Казалось бы, ребёнок всё время тяжело болел, находился в четырёх стенах, мало с кем общался, но, несмотря на это, Кирочка на несколько порядков опережала в развитии своих сверстников, этот факт констатировали сами врачи. Надо сказать, что девочка, в силу своего заболевания, была лишена очень многого. Такое понятие, как "нельзя" шло рядом с ней с самого раннего возраста, можно сказать от рождения. И только благодаря тактике поведения Инги, Кирочка росла нормальным, (в психическом отношении) полноценным ребёнком, без комплексов неполноценности. А другие соседские мамаши, глядя на Кирочку, понимая, сколько Инга даёт своей дочери, уговаривали её присмотреть за их детьми, в надежде, что и их дети тоже позаимствуют для себя хоть что-нибудь и пообщаясь с Ингой, станут такими же развитыми, как Кирочка. Как правило, мамаши убегали на очередное свидание. Но Инга была далека от желания наставлять нерадивых мамаш на путь истины. Её просили, она выручала, оставляя у себя детей. И пока они находились у неё, они наполнялись той атмосферой, теми эмоциями, которые были свойственны её дому, следовательно, принимали участие в том процессе, который являлся одним из составляющих повседневной жизни обитателей этого дома. Ну и конечно, своевременно были накормлены, вымыты, уложены в постель, в сопровождении колыбельной. В этот день им доставалось всё, что и Кирочке. Находясь постоянно рядом с такой матерью, понятное дело, Кирочка была восприимчива к добру, ласке, любви, ко всему тому, что её окружало. И в ответ одаривала тем же, только это выглядело очень трогательно, т.к. покоряла детская непосредственность, с какой она это делала. Этот ребёнок ко всем без исключения относился одинаково хорошо и приветливо. Она была рада каждому. Что же касается Инги, то она была всем для Кирочки, у них было полное взаимопонимание. В поведении они походили на сиамских близнецов, только с большой разницей в возрасте. И неудивительно, ведь Инга всю себя сложила к ногам долгожданной дочки, причём отдавала себя полностью и без остатка. В этом заключался смысл её жизни.
  Так сложилось, что Инга дважды спасала дочке жизнь (до приезда "скорой") и ребёнок, на подсознательном уровне, это чувствовал. Они были, как одно целое.
  У Кирочки с Давидом сложились тёплые, нежные отношения. Она его очень любила и иначе, как "дедуля, дедуленька", не называла. А он таял в её присутствии, его глаза наполнялись слезами, когда этот тёплый маленький человечек обхватывал его своими пухленькими ручонками и целовал. В эти моменты он блаженствовал.
  
  Половинка.
  Итак, середина июля 1982 года. Всё шло своим чередом, не предвещая перемен. Инга с дочкой возвращались с прогулки, девочка захотела посидеть на лавочке у дома. Инга, как всегда что-то рассказывала своей любимой "почемучке" и не отреагировала на появление постороннего человека. Возможно, если бы не Кирочка, Инга не обратила бы никакого внимания на прохожего, который подсел к ним. Она научилась не смотреть по сторонам, не обращать внимания, на то, что рядом происходит. Только в том случае, когда она осознавала, что кто-то нуждается в помощи, она включала свои уши, вся была во внимании, в боевой готовности, не откладывая в долгий ящик, предлагала и оказывала помочь. А на досужие разговоры, даже на той же скамейке, где сидела или в лифте, на улице, в магазине, не обращала внимания.
  Но этот случай был совсем другой. Скорее всего, незнакомец понял, что Инге не до него и всё же, желая обратить на себя её внимание, он апеллировал к девочке и попал в десятку. Хотелось бы внести ясность. Внешне незнакомец был очень обаятельным, улыбчивым, контактным и, невольно, располагал к общению.
  В начале Инга отвлеклась и думала о своём. Внутри неё неустанно шла работа. Однако краем уха она слышала, как Кирочка донимала вопросами подсевшего на лавочку мужчину. Ей это показалось странным. Инга повернулась вполоборота и увидела, как девочка, буквально, прилипла к нему и дотошно расспрашивала о чём-то.
  Немного подумав, малышка сказала, обращаясь к незнакомцу:
  - Ёжик ты придёшь к нам в гости?
  К сведению, незнакомец был коротко подстрижен. У него на голове остатки волос стояли, как иголки у ёжика. Но скажите, пожалуйста, как маленькой девочке, всего за несколько минут знакомства удалось подметить это сходство и тут же выдать в разговоре, подкрепив его именем нарицательным?
  Не дожидаясь ответа, она повернулась к Инге и спросила:
  - Можно Ёжик придёт к нам в гости, я покажу ему свои игрушки. Мам... а, можно?
  При этом у неё было такое жалостливое выражение лица, что трудно было отказать ей, даже если бы она просила невозможного.
  Это застало Ингу врасплох, но она не подала виду и мягким, ласковым голосом, ответила дочке:
  - Ну почему ты спрашиваешь, это же твой гость, если ты приглашаешь, пусть приходит.
  В следующее мгновение личико Кирочки озарилось светом, радостью и оно расплылось в улыбке, полной детского очарования. А поскольку она была дитя любви, (выкупанная с головы до пяточек) все её поступки изначально были пропитаны и продиктованы любовью. С первой встречи она прикипела к новому знакомому, и ничего с этим нельзя было поделать. Никогда раньше ничего подобного не наблюдалось, напротив, девочка всегда держалась вдалеке от чужих. Сразу было видно, что случай неординарный. У Алексея (так его звали) с Кирочкой сложились прекрасные отношения, можно сказать родственные. Она с нетерпением ждала его. Услышав звонок, она бежала к дверям, припадала к ним близко-близко и спрашивала (Кирочка не выговаривала букву "р.", она её проглатывала):
  - Ёжик, это ты? Ты уже пришёл? - и с нетерпением ждала, пока Инга открывала дверь, чтобы ручками обхватить его за ноги, а личиком и грудкой прижаться к нему. Она, маленькая девочка, четырёх (неполных) лет отроду, сама себе выбрала отца. Нельзя сказать, что прежде она чувствовала себя обделённой, вовсе нет. Давид с его огромным сердцем, переполненным любовью успешно заменял ей недостающего отца. Эля её обожала, водила в театр, где все восхищались её внучкой, ну о Инге и говорить не приходиться. Её все любили и всё же. По-видимому, истинной любви много не бывает и тот, кто хоть раз познал её, будет стремиться окружить себя, именно, таким чувством и вниманием, исходящим от любящего сердца. Взрослые, за редким исключением, более сдержанны в проявлении истинных чувств. Боятся их, поэтому идут на компромиссы, подменяют одно другим. От этого все их беды. Что же касается детей, то здесь половинчатости не бывает. Или всё или ничего. Лучше всё и как можно больше.
  Оглядываясь назад, анализируя прожитые годы, я пришла к выводу, что это правильно. К сожалению, детство краткосрочно, один за другим уходят самые близкие, которым мы обязаны своим рождением, и кто остаётся рядом, на кого положиться в трудную минуту? Не открою Америку, делая следующий вывод. Если в огромной вселенной удаётся встретить свою половинку, тогда жизнь, наполненная любовью, в полном смысле слова, продолжается. Если же нет, человек угасает, как личность, и остаётся лишь робот, бесчувственный и неживой. Это уже давно доказано. Поэтому те, кому не удаётся сразу найти именно свою половинку, всю жизнь её ищут,... надежда умирает последней.
  Жизнь сложная штука. И только истинная любовь в состоянии защитить от её капризов, катаклизмов и напастей - чрезвычайных ситуаций.
  С первого дня отношения Алексея и Инги складывались очень красиво. Безусловно, они носили романтический характер, в то же время, чувства, внезапно вспыхнувшие между ними, облагораживали их отношения. С самого начала было понятно, - это всерьёз и надолго. Инга боялась загадывать, но качество и суть этих отношений убеждали её в том, что всё, что между ними сложилось, - надёжно. Не бывает людей без недостатков, мир далёк от совершенства. И у Алексея было немало недостатков. Но такие, которые понемногу, не торопясь, можно было корректировать или терпеть и с которыми она могла жить рядом. С появлением Алексея к ней вернулась вера в полноценную жизнь, а главное, в любовь. Для неё это было самым главным.
  Отношения развивались динамично, но не галопом. У обоих создавалось впечатление, что они давным-давно знакомы. В их долгих беседах выяснилось, что они ходили по одним и тем же улицам, бывали, в одних и тех же местах, практически в одно и тоже время и их пути в любой момент могли пересечься, но не пересекались. По всей вероятности, судьба испытывала их, пока не свела. И это легко можно было допустить, у них была небольшая разница в возрасте, Алексей на два года был старше Инги. Они вполне могли где-то встречаться. Достаточно одного примера, чтобы понять многое. А именно, любимая учительница Инги - Софья Михайловна, которая преподавала химию и, которую Инга, как вы помните, частенько провожала после школы домой, жила в том же доме, где и Алексей. Вот так в жизни бывает. Это был настоящий, бурный, увлекательный роман, с глубоким, содержательным сюжетом, с препятствиями, потрясениями, скитаниями, благодаря которым их чувства проверялись на прочность, закалялись и крепли, но, как не покажется странным и несовременным, это был роман с долгим и с не менее динамичным продолжением.
  Когда Инга поняла и оценила всю серьёзность их отношений, она обо всём рассказала Эле и Давиду. Эля не готова была принять вот так сразу, предостерегала Ингу от неминуемых последствий, а Давид напротив, поближе познакомившись с Алексеем, подружился с ним. У Алексея было бесценное качество, он многое умел делать своими собственными руками, причём, за что бы он ни брался, абсолютно всё выполнял качественно и добротно. Невооружённым глазом было видно, что такой навык, как трудолюбие, ему не чужд, более того, привит с детства. А когда Давид увидел, какие трепетные отношения у его сокровища - Кирочки - с Алексеем, он был низложен на лопатки. Давида это подкупило. Он проникся к нему отцовскими чувствами.
  Обычным весенним днём, 24 апреля 1984 года, спустя два года (без двух месяцев) со дня знакомства, Алексей и Инга решили закрепить свои отношения законом.
  Вам, дорогой мой читатель, наверное, покажется странным, (уже не первое) однако очень интересное совпадение. Инга и Алексей регистрировались в том же самом ЗАГСе, (рядом с оперным театром) где некогда скрепили подписями свои судьбы Давид с Элей и родители Алексея. Проанализировав хорошенько все имеющиеся факты, они пришли к выводу, что это знак судьбы и совпадение очень приятное. У них не было свидетелей, как и потом не было гостей. Они были строго, скромно одеты. Алексей преподнёс Инге одиннадцать (её любимых) роскошных белых гвоздик на длинных ножках с пушистыми крупными головками, они обменялись обручальными кольцами и всё. Ни Инга, ни Алексей, не нуждались в шумных многолюдных застольях, они были счастливы уже оттого, что вместе и навсегда. После регистрации они вышли из ЗАГСа и по дороге к дому, где, как и прежде, жили Эля и Давид, (на ул. Островидова) Инга позвонила по телефону и сказала Эле, что они расписались, а значит, всё самое страшное позади. У Эли была неадекватная реакция, она до сих пор считала Ингу маленькой девочкой, которая каждый свой шаг, прежде всего, должна обсудить и сверить с родителями. Инга вовсе не игнорировала родителей, (Боже упаси) просто знала, что никаких гуляний не намечается, поэтому она заранее не стала сообщать дату регистрации. Всё-таки это был их день, личный праздник, и именно в этот день не хотелось никакого ажиотажа. К тому же, с некоторых пор, она стала суеверной и боялась каких-либо сюрпризов извне. Для подобных опасений, у неё были веские причины.
  Давид с радостью принял Алексея в свою семью и в свой дом.
  Они переехали к родителям на некоторое время, оставаться у Инги было опасно и чревато последствиями. Бывшие родственники Алексея не могли пережить, что он всё-таки нашёл свою половинку, преследовали их, причиняя много зла, особенно Инге.
  Алексей на работе оформил положенный ему отпуск, взял билеты, и они уехали в свадебное путешествие, в Москву. Этот город стал им очень близким и родным. Без каких-либо обязательств и выгод с его стороны, (чего обычно ожидают приезжие от Москвы) они просто полюбили его, т.к. у них с ним были связаны личные воспоминания. Поэтому, при первой возможности они уезжали в Москву, проводить отпуск. Это тоже стало частью их семейной традиции, как и та, которая сохранилась ещё с тех самых памятных времён, когда они начали серьёзно встречаться.
  А было это так. Инга укладывала Кирочку, дожидалась, пока она крепко засыпала. Всё выключала, чтобы в комнате было тихо. По опыту она знала, что у ребёнка первый сон самый крепкий, обычно это давало возможность сделать неотложные дела. В течение дня довольно сложно было успевать абсолютно всё. Девочка мало и плохо спала и, даже, когда не болела, была привязана к Инге круглосуточно. В силу этих обстоятельств часть работы переносилась на вечерние и ночные часы, а именно, когда кроха усыпала. Нечасто, но были дни, когда Алексей освобождался в это время. Он звонил Инге и приглашал на свидание. Это было вначале, когда их отношения только зарождались. И если самочувствие Кирочки позволяло, Инга потихоньку в кухне или ванной (у них была однокомнатная квартира) переодевалась и выходила. Она добегала до остановки, садилась в автобус или троллейбус, доезжала до железнодорожного вокзала. Там, у центрального входа в здание вокзала, Алексей ждал её с букетом цветов. А дело было зимой. И они отправлялись совершать променад вдоль ул. Пушкинской. Под ногами шуршал снег, чудный морозный воздух, прекрасное приподнятое настроение, а, рядом глаза, дарящие надежду. На обратном пути, Инга убедила Алексея не провожать её, просто, на вокзале посадить в транспорт. Ей нужно было время, чтобы побыть одной после прогулки. По дороге домой, в транспорте, она уходила в свои мысли, заново пропускала через себя всё, что происходило за время недолгой прогулки, и переосмысливала. На этом этапе их отношений Алексей всё ещё жил у отца. Но спустя время, (а встречались они, без малого два года) они немного прогуливались, затем общественным транспортом возвращались на вокзал, откуда по знакомому маршруту добирались вместе домой.
  Инга прибегала, счастливая, переполненная положительными эмоциями. Это был подарок судьбы. С замиранием в сердце подходила к входной двери, прислушивалась и тихонечко входила. Так же тихо переодевалась в ванной комнате и только потом шла в комнату. Она подходила к детской кроватке, как всегда прислушивалась, как дышит Кирочка, и только после этого занималась домашними делами. В определённые часы, она прерывалась и высаживала дочку на горшочек. После того, как девочка переболела коклюшем, с осложнениями, (как вы помните) Инга выполняла эту процедуру постоянно, несмотря на то, что с тех пор прошло немало времени.
  Казалось бы, короткие прогулки, а сколько жизненных сил они давали ей. Она получала прекрасный заряд энергии. Наверное, ещё и поэтому она так дорожила этими редкими прогулками. В молодости достаточно небольшого всплеска для восстановления сил.
  Летом 1984 года Давид по состоянию здоровья проходил медицинскую комиссию, которая единогласно выставила ему первую группу инвалидности. Учитывая то обстоятельство, что все заболевания (и их осложнения) он приобрёл, находясь в действующей армии, к тому же, в период военных действий, он считался инвалидом войны первой группы. По закону, ему были положены определённые льготы. Опять-таки от ряда льгот, включая приобретение личного транспорта, он отказался, подарив эту возможность своему племяннику, младшему сыну покойной родной сестры. Всё очень банально. У Давида не было средств на приобретение автомобиля, его семье это было не по карману. А племянник, как собственно его брат и сёстры, были хорошо устроены и обеспечены. Этим обстоятельством Давид был очень доволен и гордился племянниками. Нет, они не воровали, напротив, зарабатывали своим трудом, просто, они все приобрели профессии, пользующиеся определённым спросом, Матвей позаботился об этом. Он всех четверых поставил на ноги.
  А семья Давида выкупала продуктовый паёк в магазине для ветеранов войны и, в связи с тем, что Давид по своему физическому состоянию не мог пользоваться санаторным лечением, он подал просьбу в военкомат на предоставление ему дачи на летний период, в дачном кооперативе. Это были скромные люди, поэтому умели быть благодарными, когда по закону им предоставлялось что-либо. О том, чтобы требовать, выбивать что-то для себя, не могло быть и речи. Безусловно, они мечтали о приобретении собственной дачи, пусть самой маленькой, пусть без удобств, но это было нереально. В Одессе, в те времена, свои дачи имели зубные врачи, зубные техники, юристы, торгаши, (многие из них составляли теневой клан) и профессора. Ну и конечно же, чиновники (большие начальники). Для обычных рядовых граждан, (с рядовым окладом) такая покупка была недоступной, как собственно и сейчас. Зато "новым русским", бывшим ворам, мошенникам и т.д., всё доступно. Вот такие времена, нечего сказать. Как в Одессе говорят: "Приехали! За что боролись, на то и напоролись". Очень не хочется выглядеть брюзгой, но, к сожалению, это истинная правда. Я уважаю молодых людей, которые своим умом, своими знаниями зарабатывают, честь им и хвала, но не воров.
  Ответ из военкомата пришёл положительный. Эля съездила по адресу, посмотрела комнату с предбанником, которую им выделили, оплатила по тарифу и семья переехала на лоно природы. Удобств никаких не было, поэтому нужно было всё вести из города. В предбаннике поставили плиточку, на которой готовили еду, согревали воду для стирки и купания. В комнате поставили кушетки, стол, тумбу для вещей, ну и другие необходимые предметы обихода. На улице стоял обеденный стол и кушетка с матрацем, на которой Давид отдыхал в течение дня, на ночь он уходил в комнату, где спали взрослые и Кирочка. Только Эля забастовала, она решила насытиться кислородом в полном объёме и даже ночью спала на улице. Дачный кооператив находился на одиннадцатой станции Большого фонтана. Прекрасная, богатейшая природа, парящий в воздухе чарующий лёгкий аромат цветущих деревьев и тишина!!! Что ещё нужно для счастья?!
  Кирочка с Давидом постоянно находились на свежем воздухе, что в городских условиях при всём желании невозможно предоставить. И это уже был плюс. А все неудобства уходили на второй план. Неподалёку жили другие семьи, и их дети приходили играть с Кирочкой. Алексей работал по сменам, Эля тоже работала, за исключением того месяца, когда вся труппа театра уходила в отпуск. Так что Инга оставалась на хозяйстве и была очень занята. Она должна была успевать всё: сбегать на станцию за покупками, затем сварить обед, накормить, постирать, убрать, когда нужно съездить с Кирочкой или с Давидом в поликлинику. При этом не забыть, когда и кому какие лекарства, настои трав и т.д. но она не роптала. Она всё выполняла во время и с удовольствием. Всё, как обычно в повседневной жизни.
  И вот в один из таких дней, к ним в гости приехал отец Алексея. Инга приготовила обед, сделала свежие летние салаты, на закуску, испекла вертуту с яблоками, компот из вишни с красной смородиной. Накрыла стол. Когда все вернулись с работы, пообедали, она ушла в комнату, прилегла и вздремнула. В этот день, она больше обычного устала.
  
  Тот же рок.
  Прошло немного времени и она, сквозь сон услышала знакомый голос. В глубине души, она очень надеялась, что больше никогда ей не придётся слышать его, тем более, так близко. Осознав, чей это был голос, она вздрогнула. В какое-то мгновение она решила, что всё это ей снится, и она анализирует ситуацию во сне. Но не тут-то было, голос становился всё отчётливее, он приближался и, когда она открыла глаза, то увидела, что прямо по направлению к кушетке, на которой она лежала, бодро идёт Валерий. Её охватил ужас. Он всегда был настырный, (надо бы сказать резче) но на сей раз, превзошёл сам себя. Инга не успела спустить ноги на пол, накинуть что-нибудь поверх сарафана, как Валерий уже стоял возле кушетки, плотно прислонившись к ней ногами.
  Дело в том, что этот день выдался душный, жаркий, а ей предстояло до приезда гостя -отца Алексея - многое успеть, и она надела лёгкий сарафанчик, на бретелях, чтобы было удобно. К слову будет сказано, этот сарафан, как и многое другое из гардероба Инги, сшила Эля, и она для красоты украсила оборками декольте и бретельки сарафана. Учитывая красоту и пышность форм Инги, белизну и бархатистость кожи, такого плана вещи ей очень шли. Валерий бесцеремонно упёрся глазами в декольте и не сводил глаз. Как назло на кушетке не было никаких вещей и Инге нечем было прикрыть бюст.
  Она попыталась встать, но не смогла, т.к. Валерий подошёл вплотную к кушетке, в том месте, где на полу стояли её тапочки. Она подтянула ноги в коленях, пробуя в другом месте, спустить их на пол. Но в этот момент, он опустился на кушетку и сел рядом с ней.
  Он улыбнулся и сказал:
  - Ну, здравствуй, вот я и приехал.
  - Зачем? - сквозь зубы процедила Инга.
  - Повидаться.
  - Зачем? - также повторила Инга.
  - Соскучился, - расплываясь до ушей в кривой улыбке, бодро ответил он, делая вид, что ничего не случилось. Он всегда был сумасбродом и делал только то, что хотел, ни с кем при этом не считаясь.
  - Очень странно, за кем это ты мог соскучиться? - иронично спросила Инга, сшибая наповал его взглядом.
  - За тобой, естественно, за кем ещё, за дочкой, - добавил он.
  - Очень странно, - повторила Инга.
  - Что же здесь странного? По-моему, всё правомерно, - уверенно произнёс он.
  - О чём это ты, о каких правах идёт речь? - у Инги внутри всё дрожало, но она держалась из последних сил и внешне, как могла, сохраняла спокойствие.
  - А разве ты не знаешь? - ещё увереннее повторил он.
  Надо сказать, вёл он себя нагло.
  - Если ты намекаешь на ребёнка, то ты сам от неё отказался. К тому же, она тебя не помнит, можно сказать, не знает. Я замужем и у Кирочки есть настоящий отец, который её любит и он, а не ты, её воспитывает. Она его обожает. Хоть раз в жизни будь мужчиной. И вообще. Я думаю, пора заканчивать этот беспредметный разговор, который всё равно ни к чему не приведёт. Сделай одолжение, уезжай с миром.
  - Но насколько я помню, я не отказывался от Киры официально и не давал своего согласия на её усыновление кем-либо другим, и не дам, учти это!!!
  Он умышленно бросал Инге вызов.
  - Но ведь она тебе не нужна, ты не испытываешь к ней никаких чувств. Ну хоть раз в жизни, будь честен, хотя бы по отношению к ребёнку.
  Инга взывала к остаткам совести. Но он не унимался и упрямо добивался своего. Его не волновало то обстоятельство, что Инга была замужем, напротив, он всячески игнорировал этот факт и то, что она больше ему не принадлежит и он не властен над нею.
  - Зато я испытываю к тебе... и вообще, что ты можешь знать о моих чувствах? Я почти четыре года не видел тебя, ребёнка.
  - Я очень извиняюсь, но не понимаю, на каком основании ты всё это мне говоришь сейчас, спустя почти четыре года после развода. Какие у тебя основания делать мне такие заявления. Какие у тебя могут быть претензии ко мне, я не понимаю! Это я должна предъявлять тебе претензии, в лучшем случае, а в худшем, - выставить за порог. Ты привык, что с тобой нянькались, всё позволяли, закрывали на всё глаза, ну да Ингрид из интеллигентной семьи, ей воспитание не позволит устраивать скандалы. Она добра, всё стерпит. И я терпела. И наверное, продолжала бы терпеть и дальше, из-за своего характера и воспитания. Но ты этого не понял, поднялся и уехал. Как говорится: "В добрый путь!". Никто тебе не помешал осуществить намеченные планы. Так что же теперь тебе от меня нужно? Любому терпению приходит конец. Я не понимаю, чем ты недоволен? Тебя отпустили с миром, с полными руками. Ни слова упрёка, ни одного слова на повышенных тонах. Чем ты не доволен? Живи себе и дай жить другим.
  - Я не могу тебе объяснить это..., это покажется странным и мало убедительным, может ты и права. Но в любом случае, не надо делать из меня виновного во всех смертных грехах, - начал изворачиваться Валерий.
  - Даже так! Ага, ну ладно. Сейчас мы это обсуждать не будем. Послушай меня спокойно. У нас сегодня гость - отец моего мужа, мне бы не хотелось, чтобы этот разговор стал достоянием его ушей. Чего ты добиваешься? Ты не сумел сохранить всё, чем тебя одарили Господь Бог и судьба. Ты ведь сам так захотел, так чего ты сейчас хочешь? Или тебе стало известно, что у меня семья, всё хорошо, и ты по своему обыкновению приехал всё испортить? Хочу сразу предупредить, твоя затея ещё в утробе нежизнеспособна, так что ничего у тебя не получится, не начинай и не старайся. Мы уже давно не состоим с тобой ни в каких отношениях, стало быть, и выяснять нам нечего. Надеюсь, это понятно?
  - Зря ты так думаешь. И вообще, почему ты так беспокоишься о нём, ты, что же, его любишь?
  Последнее слово он проговорил особенно громко и язвительно. Инга, не на шутку забеспокоилась, что их разговор могут услышать. Ей нечего было бояться, скрывать, совесть её была чиста, просто она знала хулиганские наклонности своего первого мужа, его вспыльчивость, несдержанность в эмоциях... Она переживала и не хотела неприятностей. Этот разговор нужно было заканчивать и, как можно, скорее.
  - Если тебя этот вопрос так волнует, я отвечу тебе. Но ты и сам бы мог догадаться, зная меня столько лет. Так вот. Он мой муж и этим всё сказано. Но тебе необходимо пояснить по буквам, пожалуйста. Если бы я не любила, никогда и ни за что не соединила бы свою судьбу с его судьбой. Ты в курсе дела, я никогда не была ветреной. По правде говоря, я сожалею, что не встретила его тогда, в дни своей юности. Он уже тогда был мне предназначен, правда, судьба испытывала нас, а потом, ты бесцеремонно занял его место, об этом я сожалею больше всего. Сейчас у нас с Алексеем были бы чудные дети. И не было бы всех тех нечеловеческих страданий, которые выпали на мою долю, по твоей вине. Теперь ты знаешь всё, что хотел. Думаю, ты за этим приехал. Я ведь не ошиблась? Больше мне сказать тебе нечего. Можешь преспокойно отправляться туда, откуда приехал.
  У Инги с детства было развито чувство собственного достоинства. Тем не менее, она говорила тихо, размеренно, но предельно откровенно. Такая правда была неприятна Валерию, он не ожидал от Инги такого. Первый раз она не щадила его.
  Она старалась держаться в рамках дозволенного. В те годы у Инги была железная выдержка. Она вела диалог учтиво, не торопясь, как бы щадя собеседника и успокаивая его. О том, чтобы повысить голос, когда это было крайне необходимо, резко оборвать или использовать в своём лексиконе слова, обороты речи, выражения определённого свойства, подчёркивающие и усиливающие смысл, характер сказанного, - не могло быть и речи. Её воспитание не позволяло этого. Даже, когда она была права на все сто. Даже тогда, она взвешивала каждое слово, опасаясь обидеть собеседника. Она была тактичным человеком. Это тоже была черта характера Давида. Только бы не причинить другому какие-либо неудобства или же поставить в неловкое положение. Его щепетильность иногда доходила до патологии. И у Инги, точь-в-точь, проявилась эта же черта характера. И всё же, в данном случае, она была намного резче, смелее, откровеннее своего обычного состояния.
  Разговор нужно было заканчивать, ибо свидание с нежданным гостем сильно затянулось. Она сделала резкое движение, спустила ноги с постели, рукой пододвинула тапочки, одела их и встала. Быстрым движением взяла со стула кофту, не смотря на жару, надела её, застегнув на груди (Инга устала от его пристальных, пожирающих взглядов) и стала укладывать волосы.
  - А ты ничуть не изменилась, по-прежнему красива, хороша и прекрасно выглядишь, как тебе это удаётся с маленьким, да ещё больным ребёнком? И вообще ты стала смелой, но должен заметить, тебя это не портит, даже идёт тебе. Какая у тебя, всё-таки, богатая природа! - добавил он, как-бы отвечая самому себе, на какой-то вопрос, который мучил и пожирал его. По-видимому, он всё время сравнивал кого-то с ней, и этот кто-то явно проигрывал Инге по всем показателям.
  Инга не выдержала и взглядом остановила его, затем она сказала:
  - Разговор закончен, честно говоря, я и не думала, что после всего смогу с тобой разговаривать о чём-либо. Единственная просьба - прояви благоразумие и ничего не говори ребёнку.
  Она вышла из комнаты в предбанник, преодолела несколько ступенек и оказалась во дворе, где сидя за столом мирно беседовали Эля, Алексей и его отец. Давид лежал на кушетке, Кирочка сидела рядом с ним, что-то щебеча.
  Во избежание лишних вопросов, она обратилась к Эле:
  - Мама, я сейчас вернусь, только провожу к выходу.
  И пошла вперёд. Валерий последовал за ней. Но, как всегда, желая обратить на себя внимание, по привычке, произвести впечатление, повернул голову в сторону сидящих за столом и на ходу сказал:
  - Всего доброго, счастливо оставаться.
  Инга ускорила шаг, хотя ощущала разбитость во всём теле. Она была очень уставшей. А тут ещё никому не нужные эмоции. Она до сих пор не могла успокоиться, у неё внутри не умолкая, клокотал мотор. Но она тщательнейшим образом это скрывала. Инга не хотела, чтобы кто-либо заметил её состояние. На середине пути к выходу из дачного кооператива, она услышала:
  - Мам, мамуль.
  Она повернулась и увидела Кирочку, бежавшую за ней и Элю, догоняющую девочку.
  - Подожди меня, я пойду с тобой, - продолжала девчушка.
  - Ласточка моя, золотая моя, я никуда не ухожу, я сию минуту вернусь, иди, поиграй с бабулей, с дедулей, я туда и назад. А позже, когда жара спадёт, мы с тобой пойдём собирать ракушки и слушать море, хорошо? А сейчас возвращайся, я иду за тобой.
  Инга умоляюще посмотрела на Элю и попросила:
  - Мама возьми её, пожалуйста, я скоро.
  Она довела Валерия до выхода, второпях попрощалась и пошла назад. Такой разбитой, она себя уже давно не ощущала. С одной стороны, - она должна была торжествовать, с другой, всё это было очень тяжело, т.к. он вспорол и без того с трудом заживающие раны.
  Инга подала сладкое с компотом. Вскоре отец Алексея уехал. Инга поднялась в предбанник, поставила согреть на плите воду для мытья посуды. Алексей поднялся за ней, в его взгляде она увидела сразу несколько вопросительных знаков. Опережая его, она сказала:
  - Попозже, обо всё поговорим попозже. Пожалуйста, потерпи немножко. Хорошо?
  Он понимающе кивнул головой.
  - Ну ты же у меня умница! Всё понимаешь, - мягко сказала она.
  Алексей подошёл к ней, вплотную прижался к её спине, обнимая за талию, губами лаская завиток на затылке. Прикасаясь к Инге, он испытывал истинное наслаждение. Он не скрывал этого, но и, специально, не выпячивал.
  Инга одной рукой наклонила к себе голову Алексея и нежно поцеловала в щёчку. Она с детства была очень ласковой, на расстоянии согревала одним только взглядом. Глядя ему в глаза, и одновременно, поглаживая по голове, она сказала:
  - Я закончу все дела, и мы с ребёнком пойдём к морю, побудем там до ужина и купания. А пока отдыхай, поиграйте во что-нибудь. Хорошо?
  - Хорошо, - спокойно ответил Алексей и обратился к дочке:
  - Кирунчик, бери игры, я возьму подстилку, пойдём на травку, поиграем, пока мама освободится.
  За помещением, в котором они жили, было много зелени, там, на травке, в тенёчке приятно было находиться. Туда Алексей и повёл Кирочку.
  А Инга тем временем взяла большую миску, тряпочки, затем кастрюлю с горячей водой, поставила всё на обеденный стол и вспомнила, что забыла пищевую соду.
  К сведению, тогда (в Одессе) в розничной продаже, не было моющих средств для мытья посуды, поэтому приспособились мыть с помощью пищевой соды.
  Она поднялась по ступенькам в предбанник, взяла соду и пошла назад, но, спускаясь, вдруг перестала ощущать своё тело, ноги не слушались, она оступилась и упала, причём так, что сломала ногу, в очень неудачном месте и в дополнение к этому, получила множество ушибов. Счастье, что голова осталась цела. Целый месяц Инга находилась в высоченном гипсе. Нога в месте перелома постоянно беспокоила, не давая покоя ни днём, ни ночью. Как оказалось, (ко всем радостям) ей наложили чересчур тугой гипс, по этой причине у неё были сильные боли, и даже когда гипс сняли, сильные боли продолжали беспокоить. В связи с тем, что перелом был сложный, часто делали рентгеновские снимки. После снятия гипса, последовали процедуры: массажи, разработки, ванночки. Сильные боли, отёки продолжались долго. И всё это вместо отдыха. Вот так. Каждая встреча с этим чудовищем приносила ей одни несчастья. Это был рок, который преследовал её всю жизнь.
  
  Целеустремлённость. Освоение новой профессии.
  А через год, летом 1985 года, Инга решила поступать учиться и подала документы в медицинское училище. Она знала, что в медицинский институт её могут завалить, опять-таки, из-за национальности, к тому же в институте нужно было учиться семь лет, включая ординатуру. Семейному человеку, (даже молодому) с таким больным ребёнком, это было не по плечу. А в училище она поступала сразу на второй курс, (у неё был хороший аттестат зрелости) и учиться (по времени) гораздо меньше. Риск тоже был, по той же самой причине, но она решила рискнуть, причём без всякого блата (кто не знает значения этого слова, поясняю, т.е. без знакомств). Алексей относился с пониманием к её желанию учиться и полностью поддерживал её в этом решении. На удивление, она поступила. По-видимому, её нынешняя фамилия не натолкнула членов приёмной комиссии ни на какие мысли, а дальше они не стали копаться. У Инги после первого брака изменилась фамилия - она стала Кирсанова. В связи с тем, что Валерий не давал разрешения на усыновление Алексеем Кирочки, Инга решила не переходить на фамилию Алексея и осталась на этой, чтобы у них с Кирочкой была одна фамилия.
  Итак, будучи женой и мамой со стажем, она стала студенткой, и 1-го сентября приступила к занятиям. А Кирочка пошла в школу, в первый класс. Школа Љ 107 находилась в переулке Попова, в том же районе, где жили Давид и Эля.
  Были определённые трудности в связи с тем, что школа находилась в другом конце города, далеко от их дома, но это был единственный выход в их положении. Инга поднимала Кирочку в половине шестого утра, кормила, собирала и отвозила в школу. После уроков Эля забирала её из школы, кормила, ребёнок отдыхал, затем в зависимости оттого, кто освобождался раньше, Инга или Алексей забирали и увозили дочку домой. В те дни, когда Инга была перегружена на занятиях и задерживалась допоздна, Кирочка оставалась у дедушки и бабушки. Поэтому и определили в эту школу, которая территориально находилась близко к ним. А когда девочка болела и Инга не могла пропустить важные занятия, практические работы, экзамены, Давид или Эля приезжали побыть с Кирочкой, пока Алексей возвращался с работы. Семья была дружной и, как могли, выручали друг друга. А ночами Инга корпела над источниками, готовила рефераты по деонтологии, доклады по фармакологии. Она не думала о том, что вовсе не является студенткой мединститута, и после окончания не будет работать врачом, на котором лежит вся ответственность за больного. Она постигала науку глубоко, серьёзно, в полном объёме, так, чтобы знать как можно больше, разбираться, а в экстремальных ситуациях, рассчитывать только на себя. Надо отдать ей должное, она была целеустремленным человеком и одержимой во всём, чем бы ни занималась. С преподавателями у неё сложились хорошие, ровные отношения, многие её выделяли. Занималась она на совесть, к тому же с удовольствием, отсюда и результаты были отличные. На практике: в больницах, поликлиниках, диспансерах, где ей приходилось отрабатывать задания, всё складывалось замечательно. Она выполняла всё на совесть, а помимо этого оставалась сверхурочно, совала свой носик во все видимые и невидимые просветы и вбирала в себя, сколько вмещалось. Тогда она была в состоянии поглотить очень много. Медперсонал в отделениях, к которым прикрепляли студентов, только приветствовал такое рвение к знаниям и к практической работе. У неё была лёгкая рука, и больные, не боясь, шли в манипуляционную на инъекции. Нельзя забывать, что она по складу характера (в обычной жизни) подставляла плечо здоровым людям, не дожидаясь, пока попросят. А в больницах лежали больные люди, которые нуждались в помощи и она, без всякой брезгливости, обслуживала их и вела себя так, что они не испытывали никаких неудобств. Познавая новое, она получала огромное удовольствие.
  Всё шло хорошо. Первый курс подходил к завершению. Не за горами была летняя сессия. Близилось лето 1986 года. Инга посоветовалась с педиатром и аллергологом, у которого Кирочка состояла на учёте, решила начать закалять ребёнка. В выходные дни Алексей ездил к морю, наполнял трёхлитровую бутыль морской водой, затем Инга нагревала и фильтровала воду, только после этого купали в ней девочку. Температуру снижали постепенно.
  Однажды утром девочка пожаловалась, что не может наступить на ножку. Инга посмотрела и увидела, что вся ступня одной ножки была сильно отёчная и малинового цвета. Инга подумала, что девочка накануне где-то ударилась, но никаких следов травмы не обнаружила. Ступня наощупь стала твёрдая и горячая. Инга уже знала, что это признаки воспалительного процесса. Она поняла, что нужно осмотреть ребёнка полностью, чтобы прояснить картину. И осмотрела другую ножку, обе ручки, животик. Всё было без каких-либо изменений. Инга повернула ребёнка и увидела жуткую картину. Вся спина Кирочки была, буквально, усеяна лиловыми пятнами, разного размера и плоскими по форме. Прикоснуться к ним было равносильно прикосновению к давно включённому утюгу, вся спинка девочки горела. Ингу насторожило это, поначалу она подумала, что девочка заразилась инфекционным заболеванием. Она попросила Кирочку открыть рот, но особых изменений не нашла, высыпаний не было, язвочек тоже не было. Слизистая гортани и миндалины были рыхлые, немного покрасневшие, но гнойных налётов не было, также на задней стенке глотки тоже не было высыпаний. Инга с раннего детства научила Кирочку, без шпателя и ложки хорошо показывать горло, поэтому она без особого труда смогла всё разглядеть. Инга поняла, что с этим тянуть нельзя и вызвала врача на дом. Когда врач пришла, пятна уже успели переместиться и на грудочку тоже, но по размеру они были намного меньше, а по цвету менее интенсивные. Однако пятна на спине оставались без изменений. А ступня ножки всё утолщалась, и температура в этих местах повышалась. К тому же, девочку беспокоила сильная боль. Врач не смогла выставить диагноз, но всё же склонялась к мысли, что это инфекционное заболевание, правда не решилась назвать какое и настаивала на срочной госпитализации. Инга не сопротивлялась, нужно, так нужно. В этот день дежурила детская больница, которая находилась на углу улиц Садовой и Петра Великого. Туда и повезли Ингу с ребёнком. В больнице долго разбирались, в какое отделение их определить. Затем положили изолировано до выяснений всех обстоятельств. А тем временем, болезнь прогрессировала: поднялась высокая температура, которая росла очень быстро, кроме ножки уже болела головка, стало трудно глотать. Состояние девочки ухудшалось. Её обложили бутылками с сухой сывороткой, которая обычно находилась в морозильных камерах холодильников, и поставили капельницу, а также запретили кормить, разрешили только минеральную воду "Боржоми" без газов и всё. Первые двое суток врачи колебались и не решались выставить диагноз, но постоянно наблюдали за Кирочкой. На третьи сутки добавили ещё одну капельницу, чередуя с первой. Спустя несколько дней, когда врачи получили уточнённые результаты анализов, заведующая отделением вызвала Ингу в свой кабинет и сказала:
  - Я вижу, Вы человек выдержанный и терпеливый не то, что другие мамаши, поэтому я решила поговорить с Вами. Мы обследовали Вашу девочку, насколько нам позволяют наши условия, кое-что посылали в областную больницу. И пришли к выводу, что в данном случае речь не идёт о каком-либо инфекционном заболевании. Но утешить Вас мне нечем. То чем больна Ваша дочка, тяжёлая болезнь и если не быть начеку, может привести к летальному исходу. Вы должны это знать. Заболевание это называется - ангионевротические отёки или отёк Квинке. Кроме этого у неё прослушиваются астматические хрипы. Скорее всего, девочка также больна астмой. Вы об этом знаете? Вам выставляли эти диагнозы?
  - Нет. Но Вы знаете, мы состоим на учёте у аллерголога, она назначает Кирочке противорецидивные антигистаминные курсы лечения, т.к. у ребёнка довольно часто аллергические реакции, причём на многое, не только на пищу и на многое другое. Кроме этого, она четыре раза переболела воспалением лёгких, вообще она часто болеет простудными заболеваниями. У неё очень ослаблен иммунитет.
  - Как приятно иметь дело с грамотным и интеллигентным человеком. Ну, теперь послушайте, что я Вам скажу. Девочку необходимо дообследовать в аллергоцентре. Насколько я знаю, в Одессе такого нет. Поезжайте в Киев или в Москву. Не сейчас, конечно, когда девочка поправится. И будьте предельно осторожны, тем более что Вы сами видите, её организм реагирует на многое, это говорит, что её необходимо протестировать, чтобы точно знать, на что именно идёт реакция. Зная, Вам гораздо легче будет обезопасить дочку. Мы же со своей стороны сделаем всё, чтобы вывести ребёнка из теперешнего состояния, дадим Вам наши рекомендации, ну а Вы со своей стороны не затягивайте, принимайте меры. Ко мне заходила Ваша мама, я поставила её в курс дела. Да, и последнее. Дежурный врач, которая Вас принимала сказала мне, что Вы в целях закаливания купали девочку в морской воде, это правда?
  - Да, это правда, но я предварительно советовалась с врачами, которые ведут ребёнка со дня её рождения и они мне разрешили.
  - Возможно, но тогда они не могли знать, что на нас всех обрушится такое бедствие, как Чернобыль. Это ведь близко, ветром разносится. По секрету скажу Вам, эпидемиологи брали пробы воды в море и результаты удручающие, не исключено, что Ваша девочка попала в больницу по этой причине. Вы только, пожалуйста, не поднимайте нигде этот вопрос и не паникуйте, просто прекратите эти процедуры и всё.
  - Почему же они скрыли? Это же опасно для жизни. Мой папа работает в этой области, он бы знал, если это, действительно, так, как Вы говорите.
  - Дорогая моя, об этом не положено говорить. Я в данный момент заменяю главврача больницы и вынуждена присутствовать на совещаниях в горздраве, поэтому знаю все последние новости. И поскольку это коснулось Вашего ребёнка, а Вы мне симпатичны, я сочла возможным и нужным предупредить Вас. Будем считать, что это только моё предположение. Я надеюсь, что на сей раз обойдётся. И ещё. Будьте, пожалуйста, бдительны и осторожны, когда покупаете на рынке зелень. И, прежде чем купить, не стесняйтесь, обязательно спрашивайте, из каких мест её привезли. Это важно.
  Инга вышла из кабинета заведующей в состоянии прострации. Ей нужно было время, чтобы пропустить всю информацию через себя. Нужно было обдумать всё, как следует. На время беседы с заведующей, она оставила в палате вместо себя Элю, чтобы Кирочка не была одна. Когда ребёнок заснул, она шепнула Эле на ухо, чтобы та на пару минут вышла вместе с ней на улицу, ей не хотелось ни о чём говорить в стенах больницы. На улице, стоя у дверей отделения, где лежала Кирочка, она всё рассказала Эле и попросила её хорошенько расспросить Давида обо всём. Но про себя решила, что, как только Кирочку выпишут, начнёт хлопотать о поездке в больницу или аллергоцентр, чтобы полностью дообследовать ребёнка и точно знать, что делать дальше. Она поняла, что здесь больше некому помочь её ребёнку. С тех пор, как она стала матерью, материнский инстинкт превалировал над всеми другими. Ради ребёнка она готова была на любые жертвы.
  Пока Инга сдавала летнюю сессию, параллельно с этим детский врач - аллерголог, у которой Кирочка состояла на учёте, по просьбе Инги, готовила все необходимые документы для госпитализации Кирочки в больницу или аллергоцентр. По идее она должна была поехать с ребёнком в Киев, т.к. они жили на Украине, но, когда документы были готовы, они отправились в Москву.
  В поезде произошёл курьёзный случай.
  Инга любила ездить в Москву. И на сей раз, они ехали скорым поездом, который шёл строго по расписанию. Было душновато. После ночи Алексей открыл дверь купе, чтобы проветрить помещение. Незаметно для них напротив купе вырос высокий худощавый молодой мужчина, стоявший лицом, непосредственно, к их купе, спиной к окну вагона. Поначалу Инга не придала этому значения, подумала, что он ждёт очереди в туалет, они находились в последнем купе вагона. Через час она подумала, что он кого-то ожидает. Ну, а через несколько часов, когда он продолжал оставаться на том же месте, как вкопанный и его взгляды, адресованные Инге становились всё настойчивее, стало ясно, чего он добивается. Его не останавливало то обстоятельство, что Инга была не одна, а с мужем и ребёнком. Он прекрасно видел, что она старается не поворачивать головы в его сторону, затем села так, чтобы быть к нему спиной. Он упорно стоял и продолжал глазами следить за каждым её движением, неумолимо ловить её взгляд, обращать на себя внимание. В конце концов, Алексей запсиховал. Он так заревновал, что был готов идти в атаку. Инге стоило большого труда сдержать его от каких-либо действий. Когда он убедился, что она не реагирует на коварного соблазнителя, поддался уговорам Инги и немного успокоился, но перед носом у нахала демонстративно захлопнул дверь купе, предварительно посмотрев на соперника убийственным взглядом, и не давая Инге до самого прибытия в Москву выходить из купе. Инга представить себе не могла, что всегда улыбчивый спокойный и ко многому безразличный Алексей, окажется таким ревнивым и взрывоопасным. Он показал себя настоящим собственником, что очень удивило Ингу. Но в каждом жесте, в каждом взгляде, как сквозь лакмусовую бумагу просачивалось то, что его беспокоило больше всего, - он панически боялся потерять Ингу. Алексей в отличии от Валерия, понял и оценил, какой подарок ему преподнесла судьба. Он, за долгие годы, был по-настоящему счастлив, обрёл рай на земле и, ни за что, не хотел лишиться этого. А Инга по-прежнему была красива и не могла не нравится.
  
  Институт педиатрии СССР. Выход найден.
  Приехав в Москву, они остановились у друзей отца Алексея, на ул. Коптевской (ст. метро Войховская).
  После смерти матери Алексея у его отца появилась пассия - Капиталина Павловна. Они познакомились в санатории, когда она приезжала отдыхать в Одессу. Она работала в министерстве Обороны, практически дорабатывала до пенсии, была замужем. Её дочь вместе с семьёй тоже жила в Москве. Она и её муж работали в прокуратуре. Капиталина Павловна была общительным человеком. Инга ей понравилась, и они подружились. С этого времени, бывая в Москве, Инга и Алексей останавливались у неё, либо в квартире её родственников. И на сей раз, Капиталина Павловна любезно предложила им побыть у неё.
  Оставив вещи, Инга, Алексей и Кирочка сразу поехали в Минздрав. Там им объяснили, что нужно обратиться в институт педиатрии СССР, (что на Ленинградском проспекте, напротив Черёмушкинского рынка) где в отделении аллергологии занимаются такими детьми. Также пояснили, что сегодня уже бесполезно обращаться, т.к. из начальства уже никого нет, а завтра и послезавтра, - выходные. Так что только в понедельник, с утра. Нечего было делать, поехали назад к знакомым, где остановились, а на завтра запланировали погулять с Кирочкой, сводить её в парк культуры им. Горького если, конечно, погода будет благоприятствовать. Так они и сделали. В понедельник с утра они поехали в институт педиатрии СССР.
  Но не всё так просто, как кажется в начале. Инга оставив на скамейке Кирочку с Алексеем, пошла искать приёмное отделение. Все документы были в полном порядке, поэтому она не волновалась. У ворот стояли люди, мамочки, прогуливающиеся с детьми. Она спросила, как пройти в приёмное отделение, ей объяснили, и она уверенно направилась к цели. Там Инга вкратце изложила суть дела. В ответ ей заявили, что они очень заняты и, чтобы она пошла в другой корпус, поднялась на третий этаж, в аллергологию и узнала у заведующей этим отделением, есть ли у них места и примут ли ребёнка сегодня. Инге такая постановка вопроса показалась очень странной и даже абсурдной, но она не стала противоречить, и пошла. В отделении, заведующей не оказалось, она куда-то вышла. Инге ответили, что места есть, но они принять не могут, пока не вернётся заведующая. После того, как заведующая даст добро на госпитализацию, нужно пройти процедуру в приёмном отделении. Инга набралась терпения и стала ждать. Через час подошла к ней старая женщина и спросила, кого она ждёт. Инга ей всё объяснила. Женщина удалилась, когда она вернулась, сказала, что заведующая сейчас занята, принять не может, но просила передать, что их отделение перегружено и они принимают детей только по распоряжению главврача института. Инга поняла, что здесь что-то не так. Она решила найти главврача и поговорить с ней. Инга вышла из ворот института, и пошла искать административное здание. Практически весь квартал, включая поликлинику, занимал институт педиатрии СССР. Впоследствии Инга поняла всю серьёзность этого учреждения и, как много они делали для больных детей, но и здесь были те, которые, пользуясь чужым горем, создавали себе немалые блага.
  Административное здание института было старинной постройки, скорее всего сталинских времён, выглядело фундаментальным, добротным. В таких зданиях, человек с улицы чувствовал себя маленьким, тщедушным, незащищённым. А те, кто погружался в кабинетные кресла, занимая те или иные должности, совсем иначе ощущали себя в таком здании. По принципу двухсторонней медали, всё тот же синдром.
  Инге помещение показалось пустынным и глухим, как склеп. В вестибюле было безлюдно, даже гардеробщицы не оказалось на рабочем месте. Инга подумала, что на летний период её отправили в отпуск. По широченной лестнице с ковровой дорожкой в центре и массивными перилами, покрытыми лаком, она поднялась на второй этаж. И там не было ни души. А перед её глазами выстроились в ряд, с определёнными промежутками, такие же высокие, широкие, массивные двери, за которыми таилась гробовая тишина. Лишь за центральной дверью она услышала отзвуки голоса. Она приоткрыла дверь, но никого не увидела. Инга тихонько вошла и прошла вглубь светлого, просторного помещения, напоминающего приёмную большого начальника, типа министра. Здесь было чисто, свежо, много живых цветов. В глубине помещения она увидела ещё одну дверь, оттуда более отчётливо доносился приятный женский голос. Инга постучалась и в ответ услышала:
  - Да, да.
  Инга приоткрыла дверь и в глубине кабинета за таким же массивным столом увидела полноватую женщину, строгой внушительной внешности, скорее всего пенсионного возраста.
  Женщина с кем-то очень деловито вела телефонный разговор. Увидев Ингу, она прервала беседу и спросила:
  - Вы ко мне?
  В этот момент Инга поняла, что в спешке допустила оплошность. Рядом с дверью приёмной висела табличка, но Инга почему-то не обратила на неё никакого внимания и теперь не знала, к кому, именно, попала. А в её голове, как заезженная пластинка, повторялось: "Нежданный гость хуже татарина".
  Она собралась с мыслями и ответила:
  - Мне необходимо в срочном порядке побеседовать с главврачом института, я много времени не заберу.
  - Ну хорошо, входите, садитесь, я главврач, что у Вас случилось?- отложив телефонную трубку, ответила главврач.
  Инге стало очень неудобно, она даже не знала имени, отчества главврача. Она извинилась и вкратце изложила, что именно её привело к чиновнику столь высокого ранга. Затем главврач подробно обо всём расспросила Ингу. Попросила документы. По ходу продолжала задавать вопросы. Закончив изучать документы, она сказала:
  - Документы у Вас в порядке. И из Вашего рассказа мне тоже всё ясно. Девочку мы положим. Я не вижу Вашего заявления. Вы что же оставили его в отделении?
  - Ой, Вы знаете, а меня никто не предупредил, что нужно заявление, я сейчас напишу.
  - Ну, а как Вы думали, без Вашей просьбы, кто имеет права госпитализировать ребёнка?
   И она протянула Инге чистый лист и ручку. Затем добавила:
  - В правом верхнем углу пишите: "Главврачу института педиатрии Союза Советских Социалистических Республик, строчкой ниже, тов. Ефремовой Зинаиде Павловне. Потом пишите от кого, (все данные, включая домашний адрес) затем немного отступаете, и в центре пишите: "Заявление", ну и излагаете суть вопроса. Пишите скоренько. Жаль, у нас сегодня санитарный день. Если бы Вы попали ко мне к началу рабочего дня, застали бы секретаря. Она бы Вам помогла, а так никого нет. Я осталась только лишь потому, что у меня были неотложные дела, а так Вы и меня бы не застали и, потеряли бы ещё один день. Ну что Вы на меня смотрите, пишите, пишите, у меня много работы.
  Инга написала заявление, отдала его Зинаиде Павловне. Та прочитала сначала до конца, не задала ни единого вопроса, в левом верхнем углу поставила свою резолюцию:
  - Госпитализировать в аллергологическое отделение в срочном порядке! - подчеркнула и чуть ниже крупно расписалась. Затем положила на стол, рядом с Ингой и сказала:
  - Ступайте прямо в приёмное отделение и скажите, чтобы Вас оформили без очереди. Так и передайте им, скажите, что это моё распоряжение. Вы и так из-за них полдня потеряли. Кстати, где Ваш ребёнок?
  - С мужем, на скамейке ждёт.
  - Тем более идите скоренько, замучили ребёнка. Не кормили, не поили, лекарств не давали. Безобразие! Я освобожусь, позвоню туда. Что они себе позволяют? Кого они хотят одурачить? Ежедневно в приёмное отделение из всех отделений поступают сводки, сколько имеется свободных койко-мест. Вы понимаете? Ну хорошо, не теряйте времени, идите. Я разберусь. Они у меня получат. Безобразие!
  Видно было, что эта информация взбудоражила её.
  - Зинаида Павловна, я даже не знаю, как мне Вас благодарить, за Вашу отзывчивость, за Вашу помощь. Огромное Вам спасибо, от всей души - сказала Инга прочувственно.
  - Бегите, бегите, Вам нужно ещё многое успеть,- второпях ответила главврач.
  Инга взяла заявление, свои документы и вышла из кабинета.
  Она быстро спустилась вниз и побежала к тому месту, где её ждали Алексей с Кирочкой. Девочка выглядела утомлённой. Они действительно потеряли полдня, девочка с утра не ела, ей пора было обедать и принимать лекарства. А обед в отделении, наверняка, уже закончился. Инга коротко рассказала Алексею, где и почему она так задержалась. Они взяли вещи, и пошли в приёмное отделение института. Без очереди их, конечно же, никто не принял. На каждом месте свои царьки сидят, но постоянно успокаивали, что вот-вот, ещё чуть-чуть. По-видимому, боялись, что Инга побежит жаловаться. У Инги с собой был небольшой термос с чаем и сухарики, которые она сама сделала. Нельзя забывать, что девочка была на строжайшей диете. Ограничения были во всём. Как вы понимаете, эти меры были вызваны очень серьёзными причинами.
  Инга дала ребёнку перекусить, затем лекарства. А когда, наконец, девочку оформили, они отвели её в отделение. Инга посадила Кирочку в палате и сказала, что скоро вернётся, лишь сбегает в ближайший магазин и купит ей диетический творожок. Затем вернётся, накормит её, поговорит с врачом, объяснит ему, что ребёнку можно из продуктов питания и поедет к знакомым на квартиру приготовить ей обед на завтра. Так она и сделала. Покормив ребёнка, не найдя врача, Инга с Алексеем, который ожидал её внизу, отправились в обратный путь. По дороге купили все необходимые продукты. Лишь к вечеру они попали на квартиру. Утром они собрались, взяли свежеприготовленный обед для дочки, который Инга приготовила ночью, творожок с кефиром на завтрак и ужин, яблоки, форму для приготовления яблочного пюре, сменное бельё и поехали в институт. Когда Инга поднималась по лестнице и подошла к дверям отделения, она слышала, как детей звали на завтрак в столовую. Она позвонила, желая передать девочке пищу, но дверь ей не открыли. Тогда она позвонила ещё раз. К дверям подошла старая женщина, необъятных размеров, напоминающая по форме квадрат, приземистая, антипатичная с встрёпанной копной седых волос и очень грубым голосом. Инга объяснила ей, в чём дело. Женщина в ответ нагрубила Инге. Инга, не повышая голоса, попробовала дать понять старухе, что прежде чем она не переговорит с врачом, девочку нужно кормить только домашним, иначе новая пища может вызвать у ребёнка тяжёлую аллергическую реакцию. Но старуха, была далека от медицины, как потом выяснилось, она была уборщицей. Старуха кричала на Ингу и гнала её прочь. И вдруг, Инга услышала плач Кирочки, плач усиливался, Инга нашла в матовом стекле дверей протёртый кружочек, она прислонилась и увидела, как старуха прижала своим корпусом Кирочку к стенке и, закрывая ей рот своей рукой, требовала замолчать, угрожая наказанием. Девочка сильно плакала и звала на помощь. Когда Инга это увидела, у неё закружилась голова, она с трудом удержалась на ногах. Из глаз водопадом полились слёзы. Она не знала, что ей делать. Инга изо всех сил старалась сдерживать эмоции, не дать отчаянию поселиться в её сердце и овладеть ею. Думая о дочке, она взяла себя в руки и, через двери сказала Кирочке, чтобы та успокоилась, шла в палату и не выходила в коридор, а она постарается увидеться с врачом и всё уладить. Девочка, глотая слёзы, невнятно проговаривая, пообещала Инге, что выполнит её просьбу. Инга, из разговора с другими родителями узнала, что есть ещё один (чёрный) вход в отделение. Она спустилась вниз и пошла вдоль длинного подвального коридора, где были сосредоточены все коммуникации и технические службы. Этот коридор вывел её к другой лестнице. Она поднялась на нужный этаж и добралась до чёрного входа аллергологического отделения. Дождалась палатного врача, объяснила ему всё, умолила передать дочке еду и успокоить её. Она попыталась внести ясность и рассказала врачу, что девочка не сможет всё время находиться сама. Во все лечебные учреждения, ребёнка госпитализировали вместе с ней. Врач взял пищу и сказал, чтобы Инга пришла завтра в приёмные часы. Клятвенно заверил Ингу, что её пропустят. А по выяснению картины будут решать, положен ли ей постоянный пропуск и если "да" то только на определённое время. Такие у них правила. Инга ушла совершенно расстроенная.
  Предчувствие не обмануло её. На завтра всё повторилось снова. Инга в присутствии других родителей, в приёмные часы позвонила в дверь отделения, чтобы передать ребёнку пищу и узнать о её состоянии, та же старуха открыла дверь. Увидев Ингу, она оттолкнула её, да так, что Инга слетела с лестниц, вместе с едой для дочки, к счастью в последний момент Инга успела схватиться рукой за перила, иначе вылетела бы в окно лестничной клетки. Родители других детей помогли ей подняться. Еда в посуде была хорошо упакована и всё же, суп разлился, фрикадельки, творожок выпали и смешались друг с другом, бутылка с кефиром разбилась. Инга при падении сильно ударилась, но плакала не от боли, а от несправедливости. Немного придя в себя, она опять побежала той же дорогой, что и вчера, к чёрному входу в отделение. Дверь была приоткрыта. Она тихонечко протиснулась и стала под стенкой, в надежде, что врач выполнит своё обещание, но врач не появлялся. Она попыталась расспросить у студентов-практикантов, но они не знали, где врач и, когда появится в отделении. Так она простояла несколько часов, но врач так и не появился. Инга в отчаянии вышла на лестничную клетку и уже начала спускаться, как услышала, что дверь отделения открылась. Она оглянулась назад и увидела, как оттуда вышел молодой смуглолицый мужчина, с маленькой бородкой. Мужчина, увидев Ингу, внимательно посмотрел на неё и поздоровался. Она удивилась, т.к. впервые его видела, но ответила на приветствие. Мужчина приветливо улыбнулся и сказал ей, чтобы она не удивлялась. Он объяснил Инге, что вчера видел её с дочкой, когда они поступали в отделение. Он обратил внимание, что Инга сильно расстроена, расспросил её, что у неё случилось. Инга, откликаясь на его внимательное отношение, по свежим следам рассказала ему всё, что произошло вчера и сегодня. Он, по - отечески, посмотрел на неё, невооружённым глазом было видно, что он сочувствует Инге, хотя был очень сдержан в эмоциях и поведении. Однако откровенно рассказал Инге о себе, а, завершая, дополнил:
  - Сам я родом из Армении, все родные там, а в Москве у меня никого нет. В этом отделении лежит мой сын, каждый год мы приезжаем сюда на проверку и лечение.
  Хвалил специалистов, ругал нянек, медперсонал приёмного отделения. Инга слушая его, поймала себя на мысли, что их оценки полностью совпадают. Когда он закончил своё повествование, ещё пристальней посмотрел на Ингу. А она в свою очередь на его откровение, ответила:
  - Я просто не знаю, что мне делать? Я в отчаянии. Ребёнок остался один среди чужих, без всякой помощи. Врач пообещал помочь и не выполнил.
  Инга расстроилась не на шутку, чем разжалобила собеседника. Армянин очень тихо сказал ей:
  - Выход есть. Я сейчас скажу Вам кое-что. Если Вы выполните, ситуация изменится на глазах.
  - Какие разговоры, сделаю всё, что потребуется и, поверьте моему слову, всей душой буду Вам несказанно признательна,- мгновенно оживилась Инга.
  - О чём это Вы? Я, что не понимаю, у меня самого ребёнок тяжело болен, кем надо быть, чтобы не понять. Мне ничего не нужно, лишь бы у Вас всё получилось. Сегодня или завтра моего мальчика выписывают, и мы уезжаем домой.
  Он жестом показал Инге, что им лучше немного отойти от дверей отделения. Инга поняла и послушно отошла к другой стенке. Тогда армянин передвинулся по стенке за ней и очень тихо, с мягким акцентом, тщательно выговаривая слова, обратился к Инге:
  - Всё предельно просто. В этом отделении всё решает заведующая. Не профессор, а она. Профессор консультирует, даёт рекомендации, но решает и отдаёт распоряжения она. Зовут её Евдокия Петровна Малахина. С ней можно найти общий язык очень быстро. Нужно отблагодарить её и она сделает всё, что нужно. Вы понимаете, что я имею в виду?
  - Не совсем - протянула Инга, как бы не осознанно, разбивая слово.
  - Либо приносите в конверте сумму, либо, что привлекательнее, покупаете красивый подарок. Уверен, такая женщина, как Вы, обладает хорошим вкусом, так что Вам не составит труда выбрать стоящий подарок, тем более, женщине. Я говорю понятно?
  - Вполне. Я, честно говоря, уже думала, что необходимо наладить контакт с кем-то из главных. Говорите подарок лучше? Но как я отдам ей, к ней нет доступа. Я же рассказывала Вам, что пережила за эти дни, а так и не смогла пробиться ни к ней, ни к палатному врачу.
  - Просто Вы чересчур интеллигенты. Это прекрасно. Но в таких случаях надо идти напролом. Вы ведь своим поведением никому не причиняете зла, просто пытаетесь помочь собственному ребёнку. И если они, пользуясь своим положением, выставляют у Вас на пути искусственные преграды, Вы обязаны тихо, мирно, без ущерба для других убрать эти преграды. А если Вам удастся расположить по отношению к себе заведующую отделением, тем самым Вы уберёте эти преграды, и Ваш ребёнок от этого только выиграет. Разве непонятно? Подумайте хорошенько над моими словами, взвесьте и поймёте, что я прав. Дело в том, что я не первый год приезжаю сюда, и давно понял, по каким принципам они здесь работают. Ничего не поделаешь, пока наши дети болеют, мы зависим от них. Не теряйте времени, она пробудет на работе до двух-трёх часов. А утром, пятиминутка, обход, - трудно улучить момент, чтобы поймать её, к тому же, одну. Днём все расходятся по своим делам, пишут истории болезни, так что есть шанс застать её в кабинете. Вы успеете. Ещё есть время. Дайте мне, что нужно передать Вашей девочке, я передам и скажу, что Вы придёте попозже, чтобы она была спокойна. Больному ребёнку нельзя волноваться. И Вы успокойтесь, пожалуйста, на Вас лица нет. Она увидит Вас такую, с лица спавшую и разволнуется. Кому это нужно?
  Он проникновенно всматривался в Ингу своими бархатными глазами. От него веяло вековой мудростью. Он говорил очень тихо, но так внятно, так доходчиво, а главное, по-доброму. Казалось бы, простые вещи, но именно, они в данный момент были как нельзя кстати. Это окончательно растрогало Ингу.
  - Боже мой, какое счастье, что я Вас встретила, всю жизнь буду благодарить Вас за бесценную помощь и молить Бога за Вас.
  Инга растрогалась, но старалась не давать воли эмоциям. Она передала своему спасителю сумку с остатками не пострадавших продуктов, ещё раз, попросила успокоить дочку и побежала вниз. У неё появилась надежда, что ей удастся исправить ситуацию. Она вышла за пределы территории института, где её терпеливо ждал Алексей. Буквально, взахлёб нарисовала ему картину реальности, которая встала стеной и не давала осуществить то, ради чего они приехали в больницу. Основополагающим было помочь ребёнку и выше этого ничего не могло быть. Алексей всё понял и решительно ей сказал:
  - Даже не раздумывай. Если это выход из создавшегося положения, значит надо его использовать. Армянин абсолютно прав, этим ты никому не причинишь зла, кроме как своему карману, но мы это, как-нибудь, переживём. Будем живы, вернёмся домой, заработаем своим трудом. Руки есть, прорвёмся. Мы приехали сюда помочь ребёнку, а всё остальное не имеет никакого значения.
  Он во всех делах был её единомышленником и для Кирочки никогда ничего не жалел. Алексей по характеру был податливым, нерешительным, (что делать, у каждого свои недостатки) но это никак не мешало ему быть надёжным мужем и преданным отцом.
  Инга купила красивый, памятный подарок. Превозмогла в себе все издержки своего воспитания, пережила все неудобства и щепетильность данной ситуации, уловила удобный момент и вручила заведующей увесистую коробку, в которой был упакован подарок. Труднее всего было справиться с застенчивостью. Как-то, много лет тому назад, Элин двоюродный брат - Зиновий, (сын тёти Кати) злясь на Ингу из-за этой черты её характера, прозвал её дикаркой.
  Но ради дочки она готова была на всё, лишь бы помочь ей. И в этой совсем непростой ситуации она не уронила честь мундира. Она вела себя, как на дипломатическом приёме и обставила всё так, как-будто так и должно быть. Она умела в обычном разговоре, даже с не самыми достойными людьми вести себя на уровне. Выявлять в них положительное зерно, пусть самое маленькое и в отношениях с этими людьми, культивировать это лучшее, а не негативное. Этому, ещё в детстве, её научила бабушка - Вера.
  Заведующая оценила это. Тут же в кабинете Инге был выписан круглосуточный пропуск, на весь период пребывания ребёнка в институте. В дополнение к этому, написала отношение всем сменам, чтобы без предварительного совета с матерью, не вводить в рацион ребёнка новую пищу, более того, дала разрешение Инге приносить домашнюю пищу. А также, разрешила в удобное для Инги время выводить ребёнка на прогулки, купать, играть и т.д. Обещала, что при первой возможности покажет Кирочку профессору, а пока даст распоряжение палатному врачу полностью обследовать ребёнка, но параллельно с этим, назначить лечение, чтобы проверить в стенах отделения, как девочка будет переносить новые импортные препараты, которые их отделение получает. Через некоторое время, после того, как Инга вышла из кабинета заведующей и вошла в палату к дочке, медсестра внесла штатив и поставила ребёнку капельницу, вежливо ответив Инге, какие лекарства будут вводить ребёнку. Она успокоила Ингу тем, что девочкой занимаются и, несмотря на то, что палатный врач уже ушёл домой, сама Евдокия Петровна назначила капельницу, по имеющейся симптоматике и анамнезу, описанному во врачебных заключениях, привезенных из Одессы. А параллельно, не теряя времени, девочку будут обследовать. Просила не волноваться, заверяя, что у них всем помогают. Инга поняла, что заведующая взяла Кирочку под свой контроль. И это действительно успокаивало.
  Уместно добавить одну очень важную деталь. Когда, в процессе обследования, пришли результаты тестирования, они показали, что на тридцать четыре теста у ребёнка были положительные реакции. Даже врачи такого результата не ожидали. Это говорило о том, что болезнь в организме ребёнка заняла боевые позиции и не собирается уступать. Стало быть, заведующая отделением детской больницы в Одессе, где Кирочка лежала, была права, когда предупреждала Ингу, что постоянно нужно быть начеку. Но у Инги появилась надежда, что здесь, в институте, врачи, ответив на многие вопросы, найдут возможность помочь её любимице. С этой надеждой она жила и "переворачивала горы" для своей крошки.
  До завершения работы метро Инга сделала все дела в отделении, уложила Кирочку, сказав ей, что утром, как только та откроет глазки, мама приедет со свежей пищей и чистым бельём. А если появится маленький промежуток между обследованиями и процедурами, сходит в магазин и купит ей новую настольную игру, чтобы ей было чем заняться.
  По дороге на квартиру к Капиталине Павловне, Инга всё подробно рассказала Алексею, она была счастлива тем, что ей удалось найти выход и сейчас всё пойдёт своим чередом. И действительно, в процессе лечения, у девочки наметилась положительная динамика. Кирочка пробыла в отделении аллергологии более месяца. Выписали её в приличном состоянии и с собой вручили полную папку результатов обследований и весомых рекомендаций лечащему врачу.
  Они приезжали сюда, как только появлялась малейшая возможность, почти каждый год, т.к. состояние здоровья Кирочки было главенствующим в их семье и ничего важнее этого не было.
  
  А 4-го января 1988 года, по окончании государственных экзаменов, в актовом зале училища состоялась церемония вручения государственных дипломов. Всё было очень торжественно и впечатляюще. Инга все экзамены сдала прекрасно, закончила с отличием и получила "Красный" диплом. Это тоже была её победа, пусть не в мировом масштабе, а лично её. Действительно, в мировом масштабе ничего такого особенного не произошло, человек приобрёл ещё одну профессию и это даже не высшее образование. Но если посмотреть глубже и подумать, как следует, то дело не в "корочке", а совсем в другом. Это была победа состоявшейся личности. А как мы знаем по опыту предыдущих поколений, личностями выложен каждый кирпичик самых значительных достижений в нашем необъятном мире, только узнаём мы о них поздновато. А так, чтобы при жизни, улучить момент и сказать хорошему человеку: "Спасибо", так это нет.
  На мой взгляд, в современном обществе самым важным достижением может является одно единственное, - от рождения и до смерти оставаться Человеком! Жаль, что комитет по нобелевским премиям не сделал такой номинации. По-моему, это большое упущение с их стороны. Наконец-то скромные, но достойные были бы удостоены подобающего почёта, в свою очередь, для тех, кто позволяет себе всё, за чужой счёт, были бы введены ограничения, притормозившие их неуёмные желания.
  Свой диплом Инга по праву разделила с Алексеем. На протяжении всего периода, который Инга посвятила учёбе, он очень помогал ей и физически, и морально, и словом и, делом.
  Давид был счастлив и горд за Ингу. Он понимал, что может быть это вовсе не то, чего она заслуживала. Одно то, что она выдержала все трудности, все испытания, к тому же, с тяжело больным ребёнком. Не сдалась, не остановилась на полпути, напротив, довела начатое до конца, да ещё победного, - это говорило о многом. К слову будет сказано, для получения "Красного" диплома разрешается в арсенале иметь несколько четвёрок, у Инги не было ни одной, все пятёрки. Такое единодушие педагогов говорит о многом. Её уважали, было за что. А те, кто пытался "срезать", были и такие, останавливался на полпути, т.к. она доказывала знаниями своё превосходство и право на лучший результат. Давид был безмерно рад этому факту и за неё в целом.
  Эля, в свою очередь, старалась помочь, чем могла. Распределения по окончанию училища не намечалось, т.к. Инга занималась на вечернем отделении. Пока Инга училась Эля подыскивала ей место работы и, получив диплом, Инга приступила к работе. Её приняли в поликлинику, обслуживающую специалистов водного транспорта. Одесса - портовый город. Черноморскому пароходству принадлежали: две большие больницы, несколько поликлиник и база отдыха. Семьи сотрудников медучреждений, по желанию, обслуживались учреждениями этого ведомства, на этом все льготы заканчивались. Зарплаты были копеечными. Но Инга закрыла глаза на это, т.к. ей хотелось приносить пользу и вносить в бюджет семьи хоть маленькую лепту. В основном, сотрудники её уважали, а больные любили. Этого ей было предостаточно. Так что овчинка стоила выделки.
  Особое внимание в этот период она уделяет фитотерапии, которая очень помогала практикующим специалистам конвенциональной медицины, в их повседневной работе. Ещё, будучи студенткой, она серьёзно и глубоко интересовалась этой областью. А позже, наравне с традиционной терапией, под контролем врачей, она проводила курсы лечения из настоев правильно подобранных трав, чем неоднократно помогала Давиду, Кирочке и больным, которые приходили к ним на приём в поликлинику.
  Периодами, она сильно тосковала по музыке. Причина вполне понятна, всё-таки, призвание. Но особенно задумываться не было времени. Жизнь диктовала и требовала от неё совсем иного.
  В начале июня они обменяли свою однокомнатную квартиру на такую же, только поближе к родителям и переехали из р-на новостроек - пос. Таирова, в город.
  Состояние здоровья Давида ухудшалось и по настоятельной рекомендации его врача-кардиолога, в начале 1989 года Эля едет с ним в Киев, в институт академика, кардиохирурга- Амосова. Там, ему предстояла операция - вшивание кардиостимулятора. Давиду сложно было настроиться на операцию, т.к. он был измучен болезнью, но он полностью доверял своему врачу, который его вёл и он решился. Во время операции хирург пел арии из опер. Давид всё слышал, он потом рассказывал об этом, как о каком-то чуде. После операции хирург сказал Эле, что операция прошла нормально, но были немалые трудности, т.к. у Давида сильно склерозированы сосуды, просто забиты.
  Скорее всего, именно поэтому, в последствии и не наступило долгожданное улучшение. Я не специалист в области кардиохирургии, но если исходить из логики, то прежде они должны были произвести коронарное шунтирование, замену сосудов, как делают сейчас, а уже потом вживлять кардиостимулятор. Не хочу брать грех на душу, повторяю, я не специалист и не знаю всех тонкостей, врачам виднее. Возможно, я ошибаюсь. Как говорил горячо мною любимый Аркадий Исаакович Райкин: "Мне так ка-а-з-ца". Тогда такие операции ещё не были поставлены на поток и их не делали всем гражданам Советского Союза. У Давида, как у инвалида великой отечественной войны первой группы были льготы и ему очень советовали, но случилось то, что случилось. Теперь трудно докопаться, "где собака зарыта".
  Знаю только одно. У Давида после операции появилась надежда...
  Давид хотел жить, он был большим жизнелюбом и знал цену жизни. Тем более что до его отъезда в Киев на операцию, от родственников Эли (если вы помните, у родной сестры Исайя - Марьи была дочь Ася, вот от неё) пришёл вызов из Израиля. Ася и её дочь Дина, уже десять лет жили в Израиле и вели неустанную агитацию в письмах. Но не в этом дело. К тому времени, Давид был морально надломлен. Это накапливалось с годами. Он воочию убедился во многом, и разочарование наполняло и без того израненную душу. Он, который, рискуя жизнью, защищал на фронтах своё отчество, всегда спорил с родственниками и знакомыми, решившими навсегда покинуть пределы Советского Союза, тем самым, желая их переубедить, т.е. не совершать этого. Теперь сам склонился к той мысли, что будет лучше, если Инга с семьёй уедут. Тогда, много лет тому назад, когда уезжал его лучший друг Эдик - врач хирург, (если вы помните, Эдуард Каганов) у него не было явного желания выехать из страны, им руководило одно - единственное неистовое желание, - не потерять близкого друга. Сейчас всё изменилось. Давид, вернувшись после операции, сказал об этом дочери и попросил её, чтобы она увезла ребёнка. Он очень не хотел, чтобы Кирочке досталась та же участь, какая постигла Ингу. Он пообещал Инге, что и он и, Эля поедут вместе с ними, только бы Инга решилась на этот шаг. Что же касается самой Инги, то она была очень далека от каких-либо поползновений в этом направлении т.к. не мыслила своего существования за пределами своей страны. Так она была воспитана.
  
  Жизнь..., каких только сюрпризов она не преподносит нам. Если бы знать, что суждено!
  
  Последняя весна Давида.
  Апрель 1989 года. Состояние Давида оставалось без видимых улучшений, но он крепился. Его уверяли, что так протекает послеоперационный период. Наступил день пасхальных праздников, и Давид усилием своей воли привёл себя в порядок и с утра направился в синагогу. Он пробыл там целый день, без пищи, без отдыха. Он вернулся домой вечером, с большим трудом передвигая ноги. Эля обзванивала всех, разыскивая его по телефону. Инга, как назло, слегла с воспалением лёгких, тяжело болела и находилась у себя дома. Её самочувствие, само по себе было отвратительным, но усугублялось ещё и тем, что она беспокоилась за Давида. Она просила Алексея названивать к родителям и узнавать, что там слышно. Когда Давид, наконец, вернулся, и Эля увидела его, она поняла, что нужно срочно вызывать "скорую". Первая бригада ничего не смогла сделать, они, не выходя из квартиры, вызвали ещё одну - специализированную, которая тоже оказалась бессильна. Давида увезли в больницу "Скорой помощи" и подключили к аппаратуре. Он был в полном сознании, реагировал, нормально разговаривал. Объяснил Эле, что ей незачем томиться рядом с ним всю ночь, чтобы шла домой отдыхать и попросил, когда завтра будет собираться к нему, чтобы не забыла принести его очки и газеты, а то в реанимации никого нет и очень скучно. Ещё добавил, чтобы не забирала его палочку, с мыслями о том, что до завтра всё нормализуется, и он сможет подняться.
  Эля уехала домой.
  А в 5:30 утра 22 апреля, позвонили и сообщили, что всё, Давида больше нет.
  В ту ночь, как потом рассказали, дежурил молодой, неопытный врач, только после институтской скамьи, увидев, что ничего не может сделать, без зазрения совести отключил Давида от аппаратуры. Кто может знать, что там на самом деле было, свидетелей ведь не было. Тайна, покрытая мраком. Кто-то, что-то видел, кто-то, что-то сказал. А результат... страшнее не бывает.
  Так, потеряв последнюю возможность, - попрощаться со своими самыми дорогими и любимыми, мирно, никого не упрекая и никого не мучая, как святой, в дни празднования светлого праздника пасхи - освобождения его народа от рабства, ушёл из жизни прекрасный, удивительный человек. Он прожил 74 года. У него была трудная жизнь. На его долю выпали тяжкие невыносимые испытания, большие потери. Жизнь его несправедливо избивала. Его унижали, заставляли гнуть спину, отказаться от идеалов, от принципов. Но у него была своя правда, и эта правда помогала превозмогать всё, выпрямляться в полный рост и оставаться самим собой. Несмотря ни на что, он всегда был человеком чести, совести, долга и продолжал служить избранному делу верой и правдой. Он любил свою страну, верил в её завтрашний день, был истинным сыном своего отечества. Никогда не изменял избранному пути, своим идеалам и всю свою жизнь служил своей Родине, каким бы гонениям не подвергали его самого и его близких. Всё, что касалось его самого, он молча проглатывал и терпел, от этого и болел так тяжко. Но когда мелкие, мерзкие, безликие, никчемные людишки украли у его единственной дочери мечту, а стало быть, будущее, к которому она шла с детства, и которое всей своей жизнью он даровал ей. И все эти надежды канули в бездну... Дочь, которую он воспитал в духе преданности и служения отечеству. Вот тогда все его идеалы окончательно потерпели фиаско, рухнув, ничего под собой не оставив. Он душой переживал, но про себя. Давид не изменился, не озлобился, продолжая относиться к людям всей душой, всем сердцем, неся им мир, свет, надежду и свою бесконечную любовь. Он видел и понимал, где вредители, а где целый народ. Жизнь научила его этому. Но он не мстил. Он был выше этого, просто отворачивался от тех, кто причинил зло ему и его близким. Потеряв идеалы, он вернулся к своим истокам, с чем пришёл в этот мир, что получил от родителей. Он ощущал себя частью Богом избранного, несчастного, измученного, истерзанного народа, рассеянного по белу свету. И тем не менее, идущего по жизни с гордо поднятой головой и открытым сердцем. Этому народу он принадлежал. Поэтому и нёс радость и веру людям, ничего не ожидая взамен. Таким светлым был этот великий человек, таким он продолжает жить в нашей памяти и в памяти тех, кто его знал. И пусть будет Вечная ему память! Он заслужил это.
  
  Исполняя волю отца.
  Давида, по его просьбе, похоронили на еврейском кладбище, в той же могиле, где почти тридцать один год тому назад была похоронена его мама. А напротив её могилы, совсем рядом, покоилась Фаня - родная сестра Давида. Сюда он приходил все эти годы. Так что они опять встретились: мама и её дети. И это было очень символично.
  Похоронив Давида здесь, Инга выполнила его волю.
  С уходом Давида, Инга пережила потрясение, от которого так и не сумела оправиться, даже с годами. Он продолжал жить в её памяти, в мыслях, в делах. Он охранял, оберегал её.
  Инга поговорила на кладбище со специалистами, выполняющими работы на граните и заказала отцу памятник. Она знала, что необходимо обождать год, пока земля осядет, а уже потом можно устанавливать надгробье. А между тем, каждую неделю, навещала могилу, убирала и интересовалась, как идёт работа.
  
  Когда что-то суждено, от этого не уйти.
  Немного вернусь назад. В сентябре 1988 года, в завершении очередного курса лечения в институте педиатрии СССР, перед выпиской и отъездом домой, Кирочку консультировал профессор. Он остался доволен результатами и всё же, обращаясь к Инге, сказал:
  - У девочки, по всем показателям, безусловно, наметился прогресс. Но я обязан предупредить Вас. И вот в чём, собственно дело. Как бы это Вам объяснить простым языком, не усложняя.
  Профессор задумался на мгновение и продолжил:
  - Послушайте, если я не ошибаюсь Вашей девочке лет десять?
  - Ещё нет, профессор. 23 октября исполнится, - ответила Инга.
  - Ну, вот видите, совсем скоро. А у девочек, как правило, с 10 до 12 лет начинают усиленно работать гормоны. У всех, конечно, по-разному, но, примерно, в этом возрасте появляются менструации, а это своего рода нагрузка для растущего организма. Почему я Вам всё это рассказываю. Мы со своей стороны сделали всё возможное, чтобы Вы научились управлять болезнью Вашего ребёнка, более того смогли улучшить её состояние. Теперь очередь за Вами. Поищите, пораспрашивайте среди знакомых зарубежом, кто знает место, где бы преобладал сухой климат, желательно, чтобы этот город, посёлок находился в горах и ещё, чтобы в округе, поблизости был сосновый лес, бор, и т.п. Ну Вы меня понимаете? В таких местах климат сухой, астматикам там хорошо дышится. И ещё. Очень важно повезти девочку сейчас, до начала вот этих новых процессов в организме, о которых я изложил выше. Полностью обновить продукты питания, экологию, возможно препараты, но постепенно, не сразу. А в первую очередь, климатические условия, дать организму толчок к обновлению. Часто эти средства очень помогают выздоровлению и ускоряют этот процесс. Я понимаю, такие вещи не делаются быстро, всё это непросто, но Вы постарайтесь. Поищите, и Вы найдёте, уверен, что у Вас получится. Вы и так для своего ребёнка сделали больше, чем могли, отсюда и результаты налицо. Оглянитесь вокруг, посмотрите, в нашем отделении есть дети с запущенными формами, как они выглядят, а всё почему? Мало им уделяли внимания. Вовремя не приняли меры. А Ваша девочка, при таком анамнезе, не выглядит больной. Когда изучаешь её документы, начинаешь понимать всю степень тяжести течения её заболевания и не перестаёшь удивляться. Глядя на неё и поверить трудно. Так что честь Вам и хвала, и карты в руки. Дерзайте! Удачи Вам и всего доброго.
  
  На заключительном этапе.
  Надо сказать, профессор немало озадачил Ингу. Тогда, был жив и здоров, (смеюсь) практически незыблем Советский Союз, выехать за пределы которого, даже по такой уважительной причине (рядовому гражданину) было совсем непросто, а часто и невозможно. К тому же, всё это было сопряжено с немалыми расходами. Инга это прекрасно понимала. Поэтому она везде, где могла, навела справки и нашла себе ещё одну работу, чтобы подкопить денег на поездку. И Алексей, кроме основной работы ещё подрабатывал. Они были честными, трудолюбивыми и рассчитывали только на себя.
  С этого дня Инга начала списываться со всеми знакомыми, у кого были родственники за границей, но никто не отвечал. Наверное, люди опасались, что Инга попросит экономической или ещё какой-нибудь помощи. У неё и в мыслях ничего подобного никогда не было. Воспитание не позволяло. А время шло. Тогда она в очередном письме родственникам в Израиль описала разговор с профессором, также составила перечень всех необходимых данных города, посёлка рекомендуемые профессором.
  Ответ пришёл. Ася (дочь Марьи, двоюродная сестра Эли по отцу) написала, что они все живут на севере Израиля, а Дина (её дочь, племянница Эли, троюродная сестра Инги) со своей семьёй живёт ещё севернее в другом городе и там чудесный сухой климат, вокруг горы и сосновый лес. Городок небольшой, но красивый. Если Инга надумает приехать, то Дина договорится с их знакомым врачом, которая будет наблюдать Кирочку, при необходимости госпитализируют её. Девочку дополнительно обследуют, будут лечить, наблюдать. Проблем не будет. В общем, наобещали золотые горы и немало в придачу. Постоянно анализируя информацию, получаемую в письмах, Инга думала:
  "Это свои пишут, верить можно. Отношения с тётей Асей и её большой семьёй до их отъезда из Союза, были самыми, что ни на есть родственными, хорошими, несмотря на огромную разницу в воспитании. С Диной мы не только троюродные сестры, а вдобавок, близкие давние подружки. Её родной брат (сын тёти Аси) - Вили, трепетно, любя относился ко мне, даже хотел на мне жениться, тётя Ася одобряла его желание и жаждала этого. Но ей объяснили, что на родственниках не женятся. К тому же, я никогда не воспринимала Вили, как мужчину, тем более, как жениха, он был братом. Эти родственники всегда считались близкими по крови. Бабуля - Вера, на протяжении многих лет, всем, чем могла, помогала Марье и всячески опекала Асю. Ася видела это. На каждом шагу говорила, что очень любит тётю Веру и многим ей обязана. Правда, со временем, люди позволяют себе забывать добро. Но мама и я, мы закрывали глаза на это, родственники, всё же. С тех пор, как они уехали из Советского Союза, письма от них шли беспрерывным потоком. Поэтому, нет никаких причин для сомнения..."
  Так думала Инга, как-бы отвечая самой себе на каверзные вопросы, постоянно сверлящие её голову. Но превалировало то, что это родственники, которых она знала со дня своего рождения. И тем не менее, Ася и вся её семья очень отличались от них. Они были другие по рождению, по воспитанию, находились в плену совершенно иных, а именно, материальных ценностей, поэтому жили совсем иначе, не так, как семья Давида. В связи с этим, окружили себя людьми с точно такими же запросами и возможностями. Но несмотря на это, они старались родниться и хоть чем-то быть похожими на Веру, Элю, Давида, Ингу и находить с ними общий язык, демонстрируя близость по родству.
  Инга по натуре была удивительно доверчивым человеком. И она поверила, что это то, что нужно, что это шанс помочь ребёнку.
  Тем более что Давид мечтал, чтобы они все оказались в Израиле.
  Инга решила, пока не поставит отцу памятник, никуда не поедет.
  И пока шла работа над памятником, Инга начала собирать документы для поездки на лечение с ребёнком, сроком на один год. О том, чтобы уезжать навсегда, разговор не шёл. Часть документов была готова в конце 1989 года, вторая часть в самом начале 1990 года. После этого нужно было поехать в Москву в посольство королевства Нидерландов, которое любезно приютило у себя консульство государства Израиль. После оформления документов в консульстве, оставалось приобретение билетов, сборы и в путь.
  В тот период дипломатические отношения между СССР и Израилем были прерваны.
  Но перед отъездом в Москву, Эля вдруг закапризничала, заволновалась и начала высказывать Инге следующее:
  - Что же это получается, как это так Вы все уезжаете, а меня одну оставляете? На что это похоже, что я здесь одна буду делать? А если что случится, ты подумала об этом?
  - Мама, ну что ты такое говоришь, ты прекрасно знаешь, что заставило меня подняться в дорогу, да ещё такую дальнюю. Тем более что мы через год вернёмся, нам дали визу на один год.
  - Целый год. Мало ли что может произойти за этот год. Решено, я еду с Вами. Оформляй мне документы.
  - Но, как? Мы с Алёшей едем, как родители, сопровождающие больного ребёнка. Для твоего отъезда нет оснований. У нас в заграничном паспорте обозначено, - "частная поездка", на лечение. И к этому прилагаем все выписки и заключения, подписанные во всех ведомствах. Целая папка с документами. Ты понимаешь, это же не шуточное дело. От меня ничего не зависит. Пойми же ты наконец. У меня у самой столько дел, голова идёт кругом, я сутками мотаюсь, чтобы всё успеть и ещё работаю в двух местах, т.к. предстоят серьёзные расходы. Мы ведь едем за свой счёт, без каких-либо субсидий. Кроме всего, надо в срок закончить памятник я уже полностью расплатилась, они обещали к годовщине успеть. Сама подумай, каково мне.
  - Я понимаю, ну что же делать? - неуверенно сказала Эля.
  И подумав, добавила:
  - Если нельзя оформить, как Вам, тогда оформляй на постоянное жительство, потом вернусь вместе с Вами, но одна не останусь.
  Инга не стала спорить с мамой, Эля стояла на своём, поэтому бесполезно было противоречить. Инга была хорошей, преданной дочерью, поэтому не стала терять драгоценное время на разговоры. Она ринулась по инстанциям оформлять маме документы на выезд из Советского Союза, на постоянное место жительство. Это означало, что, приехав в Израиль, Эля получала все права гражданина плюс льготы репатрианта. Инга и члены её семьи выезжали из Советского Союза, будучи его гражданами, и ни при каком раскладе событий не собирались от него отказываться. Въезжая в Израиль, они не имели никаких прав. К сожалению, родственники обошли этот факт молчанием и не предупредили их об осложнениях, которые могут возникнуть. Напротив уверяли, что Инга и Алексей, на период их пребывания будут трудоустроены, (жить ведь на что-то нужно) обеспечены жильём, в котором всё, включая мебель, вмонтировано в стенах, и по желанию, выдвигается наружу, с помощью нажатия кнопки. Инга такие условия жизни рассматривала, как роскошь. Живя в Союзе, ей не приходилось наблюдать ничего подобного, даже среди состоятельных людей, а в ближайшем окружении так и подавно. Ей всё это казалось сверхъестественным и неправдоподобным, но поскольку информация исходила от родственников, она не подвергала её сомнению.
  Инга подробнейшим образом объяснила в ОВИРе суть вопроса, показала документы, которые она оформляла у них, ничего не скрывала и ей удалось ускорить оформление выездных документов для Эли. Теперь предстояло лететь в Москву. Сразу после приезда, она и Алексей поехали на Большую Ордынку Љ 56, где и находилось посольство королевства Нидерландов. На улице, у ворот толпилось много людей. В помещение впускали в порядке живой очереди, которая тянулась с улицы через весь двор. Все вели себя прилично, никто не шумел, не пытался пройти без очереди. Люди беседовали и ждали своей очереди. Наконец, подошла очередь Инги, и она вошла в помещение. Помещение, которое занимало консульство, было небольшим, но по-хозяйски, были распределены помещения для служб. Работники консульства были на редкость доброжелательны, терпеливы, внимательны. Люди к ним обращались по самым разным вопросам, и они находили время, желание и возможность уделить внимание каждому. Внутри стояла ещё одна очередь, но небольшая. Подошла очередь Инги, она прильнула к окошку и передала девушке документы. Та, посмотрев, подсказала Инге в какую комнату она должна пройти, и к кому обратиться. Инга вошла, в комнате за столами сидели работники. Она назвала имя, и ей сказали, что этот работник консульства принимает в кабинете напротив. Она вышла и прошла к нужному кабинету. Дверь была закрыта. Через несколько минут оттуда вышли люди, оставив за собой открытую дверь, и Инга увидела красивого, ухоженного, элегантного молодого человека. Он посмотрел на Ингу и спросил:
  - Вы ко мне?
  - Думаю, что да,- робко ответила Инга.
  - Входите, пожалуйста,- вежливо пригласил он.
  - Слушаю Вас.
  Молодой человек разговаривал на русском языке с мягким акцентом, но это не мешало и не раздражало слух, просто, было как-то непривычно. Инга вкратце изложила, о чём собственно, идёт речь. Он слушал её внимательно, не прерывая. Когда Инга остановилась, он сказал:
  - Всё это очень сложно, Вам бы не мешало поговорить с нашим консулом.
  Затем, он встал и сказал Инге:
  - Пойдёмте, я провожу Вас к нему.
  Через несколько минут они вошли в кабинет, в котором Инга увидела мужчину невысокого роста, среднего телосложения, приятной внешности с очень живым лицом. Он был учтив и выдержан, несмотря на темперамент. Общаясь с людьми, он вёл себя так, как-будто это старые знакомые, не давая понять, что он при исполнении, а они с улицы. Любой человек в его общении ощущал себя комфортно. Он покорял с первых минут беседы.
  На мой взгляд, такими и должны быть дипломаты.
  Его коллега представил Ингу, и, сказав ему что-то на незнакомом языке, вышел из кабинета. Тогда Инга ещё не знала, что это и есть иврит - государственный язык Израиля. Консул вежливо предложил Инге сесть, но когда она в своём рассказе дошла до того места, где речь велась об оформлении документов для Эли, он изменился в лице, поднёс указательный палец к губам и глазами показал на потолок. Затем встал и быстро вышел из кабинета, показывая рукой, чтобы она проследовала за ним. В коридоре, он сказал Инге:
  - Пойдёмте со мной.
  И быстрым шагом вышел на улицу. По характеру, он наверняка, был холерик. Инга пошла за ним. Во дворе они отошли в сторону, и консул ей сказал:
  - Извините, пожалуйста, что я так резко оборвал Вас, но, поверьте, я обязан был это сделать в целях Вашей безопасности. Я не хочу Вас пугать. По опыту опасаюсь, что помещение прослушивается. Теперь мы можем поговорить спокойно. Скажите, Вы понимаете, что делаете? Вы отдаёте себе отчёт? Я смотрю на Вас и удивляюсь. У Вас тяжело болен ребёнок, Вы проделали такой путь, пока оформили документы, чтобы поехать с ним на лечение. А ведь это не всё, Вам ещё предстоит немало сделать, чтобы осуществить эту поездку. А Вы на последнем этапе подключили оформление документов Вашей мамы, причём, выезд на постоянное место жительства. Не подумайте, что я против, нет наоборот. Но почему сейчас? Как Вы додумались до такого? В конце концов, Ваша мама могла этим заняться после Вашего отъезда. Но не на данном этапе.
  - Почему, что я такого сделала? Я что нарушила закон?- недоумевая, спросила Инга.
  По реакции Инги консул понял, что она очень далека от той информации, которую он тщетно пытается сообщить ей. Он перестал ходить вокруг да около и заговорил открытым текстом.
  - Дело в том, что если в КГБ узнают об этом, то Вас в последний момент выведут из самолёта, не взяв во внимание больного ребёнка. И обвинят в том, что Вы пытаетесь незаконно бежать из страны. Вам не удастся доказать, что Вы не преследуете подобной цели. Вам никто не поверит. Факт налицо. Самый близкий человек по крови - Ваша мама - уезжает насовсем. А Вы в это же время выезжаете в том же направлении, но как турист. Вы же подставляете себя под удар. Как Вы не понимаете? Вы рискуете здоровьем своего ребёнка. Вы оформили свою поездку, летите, пожалуйста, а мама приедет позже. Не волнуйтесь, мы всё ей оформим, и потом тоже поможем, можете быть уверены. Мой Вам совет, не рискуйте. Этот риск не стоит здоровья Вашего ребёнка. Поймите, я бы мог всего этого Вам не говорить, но я хочу предостеречь Вас, зная наперёд, чем этот необдуманный поступок может обернуться для Вас.
  Пожелав всего хорошего, консул попрощался с Ингой и тем же быстрым шагом вернулся в помещение, а она, буквально, на ходу, поблагодарила его за то, что он уделил ей внимание и время. Она почувствовала в словах и тоне консула искреннюю озабоченность, серьёзность намерений и оценила благородный порыв. Он на самом деле хотел ей помочь, поэтому предостерегал. Она была приятно удивлена. Человеку, который видит её в первый раз, небезразлична судьба её ребёнка. Для неё, как для матери, это дорогого стоило. Инга также отдавала должное его профессиональной подготовке, он был очень убедителен.
  Но она была дитя своей страны и не желала думать, что здесь, у неё дома кто-либо способен причинить ей зло. Она не хотела верить такому повороту событий. И хорошенько подумав, она решила не торопиться с выводами. Нужно было всё хорошо взвесить, прежде чем принимать окончательное решение.
  На обратном пути, по дороге на квартиру их знакомых, в ней шла напряжённая работа. Наконец, она поделилась с Алексеем, озвучив ему весь монолог консула. Алексей выслушал её и сказал:
  - Думаю, консул прав, наверняка риск есть. Но как ты это объяснишь нашей любимой тёще? Вряд ли она захочет ждать. Тяжёлый случай. Спасибо ему, что предупредил, порядочный человек попался.
  - Ничего, мы найдём выход, - сказала Инга уверенно.
  И, рассуждая, продолжила свою мысль вслух:
  - В конце концов, мы рядовые граждане, капиталами не обременены, под судом и следствием никто из нас и наших близких, слава Богу, никогда не состоял. В закрытых учреждениях тоже не работали. Чужого никогда не брали. Кому мы нужны, чтобы нам оказывать такое пристальное внимание, отдельно заниматься нами, тратя на это время. Ну, так что ж, что у нас родственники за границей, а у кого их сейчас нет? Для этого совсем необязательно быть евреями. Ты знаешь, если мы сейчас начнём всего боятся, нам нужно сесть, сложить ручки и никуда не двигаться. Нам нельзя расслабляться. Папа бы этого не одобрил. Если мы что-то начали, то обязаны довести до конца. Просто нужно подумать, как всё осуществить без ущерба для дела.
  У неё был аналитический склад ума, и в её рассуждениях всегда присутствовала логика.
  Когда все документы были на руках, и период оформления был полностью завершён, Инга выяснила, каким образом они могут выехать. Оказалось, что в Тель-Авив нет прямых рейсов. И из других городов в Израиль самолёты не летают вообще, даже с пересадками. Единственная авиакомпания "Малев", (Венгрия) на тот момент работающая в Москве, осуществляла полёты из Москвы, но только через Будапешт. Инга поехала по указанному адресу, выстояла очередь, а билетов не оказалось. Ей сказали, что сейчас не стоит терять времени на ожидания, посоветовав, когда лучше всего обратиться. Инга поняла, что нет смысла оставаться и ждать, в Одессе накопилось много дел. И они вернулись в Одессу. Но, чтобы выкупить билеты (цена которых, по тем временам, была довольно-таки высокой) они летали в Москву пять раз, опять-таки с теми же неприятными моментами и целым рядом трудностей. Наконец, для неё, Алексея и Кирочки билеты с датой были у них на руках. Теперь осталось приобрести билеты для мамы. На самолёт не было никакой возможности достать билет, и Инга поехала в железнодорожные кассы, где продавали билеты на международные рейсы. Они выстояли в длиннющей очереди несколько часов и купили Эле билет Москва-Будапешт. Инга попросила кассиршу, чтобы та подыскала дату близкую дате их отлёта из Москвы. Кассирша поискала и нашла. Поезд, которым Эля должна была прибыть в Будапешт, отправлялся через три дня после отъезда Инги с семьёй. И это то, что им было нужно. Инга решила, что в день их отъезда Эля поедет вместе с ними в аэропорт. Если всё обойдётся, то Инга по прибытию в Израиль позвонит матери и тогда Эля спокойно в назначенный день отбудет поездом из Москвы в Будапешт. А дальше никаких волнений, т.к. Элю и других репатриантов ехавших этим поездом, встретят представители еврейского агентства "Сохнут", перевезут в аэропорт, прямо к самолёту, а в Тель-Авиве, опять встретят их же представители. Если сотрудники КГБ, всё же выведут из самолёта Ингу с семьёй, Эля об этом будет знать и тогда она тоже останется и никуда не поедет. По возвращению в Одессу, Инга рассказала Эле о своём плане, и на этом варианте они остановились.
  
  22 апреля 1990 года.
  Наступил день годовщины смерти Давида. Накануне Инга удостоверилась, что памятник установлен, выгравированы стихи, которые она написала после смерти Давида и посвятила отцу от всей семьи. Всё было чин чинаром, только отца нельзя было вернуть.
  Инга приходила сюда часто. Эта боль не унималась.
  Перед отъездом она опять пришла к Давиду, поклониться, возложить свежие цветы. Нет, она не прощалась с ним, хоть и безудержно плакала. Лишь сказала Давиду, что выполнит свой материнский долг перед ребёнком и вернётся.
  Если бы знать!.. Как говорят: "Человек предполагает, а Господь Бог располагает".
  Перед отъездом Инга сходила в банк, чтобы обменять в дорогу доллары, рубли нигде не принимали и их предупредили об этом. А там, на месте нужно будет жить и за всё платить, для этого им понадобятся доллары. Банковский курс составил: 1 доллар = 6 рублям, 23 копейкам. Она выстояла очередь. Затем подошла к окошку, протянула служащей их документы для выезда за границу. Та посмотрела и сказала:
  - На взрослых выдам, на ребёнка, нет.
  Инга спросила:
  - Почему? Ей ведь тоже положено. Мы узнавали.
  - Не обязана отвечать, хотите выяснять, идите к начальству. Мне некогда разбираться с Вами, у меня очередь.
  Инга подумала:
  - Сколько лишних слов, за это время могла бы успеть ответить коротко и членораздельно, а, главное, без хамства.
  Инга отошла от окошка и поинтересовалась у других работников банка:
  - Скажите, пожалуйста, где я могу поговорить с управляющим, в каком кабинете он принимает?
  Ей ответили, что управляющий в отпуске и вернётся не скоро. На этом выяснения закончились, Инга ни с чем ушла домой. Она шла и думала:
  "Но как же так, даже того, что положено лишили. Где же справедливость? Как будто ребёнок может питаться воздухом. А ведь ей необходимо есть, пить, принимать лекарства, я уже не говорю, консультации специалистов, ну и т.д. А купить всё это можно только за деньги, так за красивые глаза никто не даст, тем более в другой стране. К тому же, нужно оплачивать за съём жилья, за коммунальные услуги, проезд и многое другое. Жизнь, есть жизнь, даже если вести её очень скромно..."
  15 июня 1990 года они все вместе выехали поездом из Одессы в Москву. А 21 июня Инга, Алексей и Кирочка, благополучно вылетели из Шереметьево. В Будапеште их высадили. В ужасных условиях они прождали 16 часов. Только потому, что были в статусе туристов, репатриантов встречали представители "Сохнута" и обеспечили полный пакет услуг. 22 июня, ранним утром, в 5:20, тем же рейсом они вылетели в Тель-Авив. По прибытию, они позвонили Эле. Инга оставила её на квартире Капиталины Павловны. К счастью, они почти сразу дозвонились и успокоили Элю, что уже прибыли по назначению. Для Эли это был сигнал "В путь!" И 25 июня Эля не менее благополучно отбыла поездом в Будапешт, откуда представители "Сохнута" переправили её в аэропорт, посадили в самолёт, вскоре она прибыла в Израиль.
  Уже в воздухе Инга подумала, как хорошо, что такая мощная организация, как Комитет Государственной Безопасности не разочаровала её, как некогда, много лет тому назад, и сумела отличить честных советских граждан от преступников. И почему эту организацию выставляют, как страшилку какую-то? Везде есть нормальные люди, профессионалы, которые знают своё дело и не гребут всех под одну гребёнку. А может, ими вообще никто не занимался? На самом деле их отъезд никак не мог причинить вред Советскому Союзу, их помыслы были слишком чисты. И улыбнулась собственным мыслям.
  До чего же она была наивной, неиспорченной девочкой в глубине души.
  После этого она полностью с головой окунулась в совершенно иные мысли, эмоции, посматривала в окошко, разговаривая с Кирочкой, которая радовалась всему новому, увиденному впервые и думала: "Что ждёт их? Смогут ли там помочь её ребёнку? И какой он Израиль?"
  
  Эпилог.
  Дорогой мой читатель! Я бы сказала, терпеливый собеседник.
  Вот так, мы с вами подошли к завершению первой книги. Как вы поняли, она посвящена целому поколению - людям, победившим страшного врага - фашизм.
  Насколько это возможно, я постаралась максимально коротко изложить все факты, при этом, никого не забыть, отдавая всем им своё глубочайшее уважение, безграничную благодарность и свою любовь. Нижайший им поклон за всё, что они сделали для всех нас. Мы в неоплатном долгу перед ними.
  Безусловно, первостепенная роль в книге отдана тем, кто приблизил день великой Победы на полях сражений, но и тем, кто остался в тылу. Они, по праву близких людей, разделили весь ужас военного лихолетья с доблестными воинами, сражавшимися на фронтах.
  В образе главного героя я старалась правдиво передать черты, которые (по-моему) действительно были присущи подавляющему большинству воинов - освободителей. Мне бы не хотелось обобщать и, всё же, в своих мыслях я склоняюсь к этому. Необходимо взять во внимание тот факт, что главный герой книги не вымысел, а достойнейший человек, (живший среди нас) вписавший свою славную страницу в летопись истории огромной страны, какой была СССР. Он искренне любил свою Родину, верил в неё, преданно служил ей, отдавая здоровье, силы. И если жизнь заставила его пережить неоправданные разочарования, то, поверьте, в этом не было его вины.
  Человеческий подвиг этого замечательного человека вдохновил меня написать эту книгу. Мой поклон ему и почтение.
  Я очень надеюсь, что Вы, дорогой мой читатель, проникнитесь доверием к этому прекрасному человеку, полюбите его и всё прочитанное не оставит вас равнодушными.
  Как бы отдельной строкой, в книге выписан образ дочери главного героя, ей отведено особое место. И это не удивительно, т.к. она является его продолжением и достойным последователем его миссии на земле, наследницей и проводником линии его жизни.
  Мне бы хотелось заверить Вас в том, что я старалась излагать смысл своего повествования простым доступным языком, в преломлении моих восприятий увиденного, пережитого и, как следствие, моих оценок тех или иных событий.
  Хочется верить, что книга, в целом Вам понравится, и вы проявите интерес к дальнейшей судьбе её героев.
  Стало быть, мы с Вами ещё встретимся, станем добрыми друзьями.
  И милосерднее, добрее друг к другу.
  С любовью, искренне всегда ваша:
   Эсфирь Лантре
  P.S. При желании поделиться впечатлениями о книге, пожалуйста, присылайте свои отзывы на адрес моей электронной почты (esphyr_lantre@rambler.ru). Буду рада общению с вами.
  
  Середина 2004 года.
  
Оценка: 2.00*5  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"