Эсаул Георгий : другие произведения.

Невестаъ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сентиментальнейшее произведение новой эры!

  Эсаул Георгий
  
  роман
  
  Москва
  
  2015
  ПРЕДИСЛОВИЕ
  
  - Полноте, милый друг в государственном жабо чиновника третьего ранга!
  Не обманывает меня предчувствие - ОХ! - как недисциплинированно; гимнастка по ниточке над зрителями прогуливается - отрадно, на голубку похожа.
  Но не о спасении души своей думают зрители - фармазоны они, - а под юбку гимнастки смотрят, искусства там не видят, а ад с гортанными хрипами грешников раскрывается над ними - на том месте, где Небеса сияют.
  Гимнастка же высматривает сверху - тучка небесная, - кому из вельможных миллионеров в руки упасть из-под купола цирка; а упадёт - очи округлит, усмехнется и вскричит в величайшем волнении гарпии:
  - Волшебник вы великолепный!
  Родственная душа!
  Замуж возьмите меня, беспородную!
  Веселощi, пияцтво, вiдчайдушнiсть гарантую!
  
  
  
  
  
  
  
  В пятнадцать часов шестнадцать минут по Московскому - иностранцами презираемому - времени к платформе Курского вокзала города Москвы на всех парах пристроился поезд - словно из глубин ада вынырнул - обшарпанный, с разбитыми стёклами, ржавый - Ирландский союз рыжих позавидует ржавчине.
  Из вагона номер тринадцать легко выскочила на энергии молодости высокая девушка с пенным водопадом пшеничных волос.
  - Да будь ты проклята, и весь твой род пусть будет проклят, исчадие доменной печи! Чай не заказывала, пиво у меня не покупала - беда от подобных пассажирок, разорение, а я детей кормлю, прижитых от соседа, красивую ресторанную жизнь жажду, пеликан с отломанным клювом. - Проводник в шапке Мономаха обругал девушку, тотчас забыл о ней, и - обагренный кровью склок - помог высадиться дряхлой - вдова Пушкина - старушке. - Ты тоже будь проклята, сальная кулацкая старушка с глазами на Север.
  Пенсию получаешь, жируешь, яблоки трескаешь гуманитарные, а проводнику даже печенье пожалела, птеродактильша.
  Если тебя не убеждает моя рваная манишка, то приведу пример жизни младогегельянцев - бедствовали, подаяние просили, и на подаяние жили сносно, даже Карл Маркс в молодые годы не печалился - за счет казны партии младогегельянцев кормил семью и трёх любовниц.
  Вы бы, матушка, зубы вставные не скалили - за миллионы верблюжью челюсть себе приделали, а мне на пломбу зуба денег нет, даже колодцы рыть пытался, думал, что заработаю на пломбу, но молдаване отняли у меня работу и деньги, назвали меня униженным и оскорбленным кротом, обещали, что закопают в мой же колодец, или утопят, если до воды докопаюсь.
  Сергей - молдавский парень, глаза у него пронзительные, с бархатными ресницами росомахи - помахивал перед моим лицом ножиком, да разве это нож - складной, перочинный, поддельный под швейцарский - с крестом.
  Удивительно, если крест, то - Швейцария; со складным ножом за зайцем побежишь - не убьёшь зайца, а, если надумал напугать этим ножиком гимнастку на брусьях, то жди погрома - ногами гимнастка ножик выбьет из рук, а руками голову свернёт - совершенно права, оттого, что с детства тело своё изгибала и денег за изгибы не получала, а тут ещё ножик дурного качества - оскорбление для девушки.
  Сергей молдаванин меня поучал, будто старую няньку, руками тучи разгонял, добра мне желал, себя три раза предложил - сказка ночного голубого леса, - но отказался я, денег нет, а без денег разговор беспредметный ничто не стоит, даже серебряного сантима за разговор не дам.
  Наколки мне показывал на правой руке и на ягодицах; я усомнился - может быть - хна, или чернила, - рукой растирал наколки Сергея, ногтем царапал, нет - тушь стопроцентная, Советская, подкожная, имя ей - Инженерия.
  "Не подумайте, что я молодой, вас учу жизни, уму разуму, да с остроумием комика Задорнова обучаю - груша я - и слова мои делают мне честь. - Сергей молдаванин мне на ботинок поискал - шалость, потешно, но влажно - субтропики в ботинке. - Сельский наш учитель Сергей Иванович лютовал с похмелья, а не похмельный не бывал - завидую ему, поклоняюсь и на рваной свадебной простыне пальцем напишу его имя - пусть воскреснет.
  Люблю, когда воскресают сельские учителя - не в двадцать пять лет три учителя, а - в неделю один ботаник.
  Сергей Иванович на уроке химии рассказал об одном дореволюционном предпринимателе - под подозрение полиции не попал предприниматель, поэтому варенье варил, называл варево - "Рецепты старого алхимика" и на варенье за год заработал миллион денег - прОпасть, деньжища для людей стесненных обстоятельствами - как две стены сходятся в подземелье ведьм.
  Я в волнении из школы убежал, не досидел до последнего урока; Сергей Иванович подглядывал каждый раз за девочками в женской раздевалке - затейник, добрый, поэтому мы ему кол ни в сердце, ни в ягодицы не вбивали.
  Подсматривает; девочки в дырявом сарае - раздевалка - переодеваются, знают, что Сергей Иванович подглядывает, поэтому хихикают довольные, что на них обратили должное ханжеское внимание - не иезуитское, но полевое, как у бычка глаза вылезают на пьяную доярку.
  Мальчики в Сергея Ивановича собачьими какашками кидаются - всем хорошо: девочки свою значимость чувствуют, веселятся, что их понимают и взглядами облизывают, ребятам отрадно и благолепно - удаль свою показывают и ловкость - кто попадёт какашкой в пенсне-с Сергея Ивановича: и учителю нашему сельскохозяйственному - бесплатное пип-шоу с молодыми курочками - каждой по песцовой шубе я бы подарил, да видел наши игрища в необычной выстраданной мировоззренческой глубине, и на дне той глубины - ботинки для чёрта, маленького детского размера - под копыта.
  Я домой прибежал, мясо из погреба вытащил - все запасы на зиму, и рыбу прихватил, на солнышко скудное осеннее выставил под вопрошающие объемистые взгляды мух.
  Мухи - интеллект, поэтому живут дольше бабочек.
  Мухи мясо и рыбу облепили - радуются, а мне в жужжании слышится шелест стодолларовых купюр.
  Матушка прибежала с пожара, схватила кочергу и по двору меня гоняет, словно я буряков объелся и кислым вином запил; но я же не городской парень, который за баклагу бражки отдаст рашпиль.
  Гоняет меня, причитает, юбки в навозе пачкает - пустое в юбках, нет в них мужества и гражданской честности в женских юбках, всё равно, что флаги вражеские.
  "Опять с ума сошел, сынок мой усатенький! - кочергой меня по спине колотит, но вижу, что страдает, жалеет меня, противоречащего высоким принципам поклонения старшим. - Последние куски мухам на съедение отдал, ладно бы - рабам, но мухам зачем, словно они - балерины!
  От балерин нет пользы, только - пляски бесовские.
  Ногу выше головы поднимают, а между ног - леса Черниговские, согласилась бы на Райские кущи, но в Чернигове, что мы не видели? Бабу Ягу с метлой в Чернигове поймаем?"
  Матушка устала, присела на корыто перевернутое, юбками обмахивается, но не зря, не попусту, а со смыслом ноги оголяет, чтобы сквозь щели в забор парубки подглядывали, дивились на ноги маменьки, мысли свои подогревали и задумывались - что матушке моей преподнести в подарок на Седьмое Ноября.
  Я - мешком с отрубями - свалился на сено, согнал собаку Баскервилей, матушку по руке прутиком березовым бью, сильно - игра у нас потешная, - до первой крови; и говорю, захлёбываюсь в словах, подпрыгиваю на тощих ягодицах - столько во мне Правды, что распирает, словно после кваса с редькой:
  "Матушка, не извольте беспокоиться!
  Мясо - ерунда мясо, через сто миллионов лет об этом мясе никто из новых динозавров в ужасе не вспомнит, не приблизит лицо к зеркалу и не спросит у дьявола зазеркалья "Где мясо?".
  Представьте, что наше мясо поповская собака съела - на радость ей, полезно для утробы, чтобы глаза не загорались бешенство, когда собака в припадке курей по огороду ловит, представляет себя фельдъегерем.
  Может быть, для того собака и живёт, чтобы мясо кушала и курей воровала, смысл жизни у собаки в курах и в мясе молодого бычка, как у певца смысл жизни заключен в семи нотах.
  Рыба - хуже мяса, рыбу можно динамитом глушить и химией травить, рыба стерпит, даже шепотом не пожалуется городовому, что её отравили, воздуха не попросит свежего, не нужен рыбе воздух, а вода - наше почтеньице; гордо из воды рыбы взирают, на тутанхамонов Египетских похожи рыбы в воде.
  Я, матушка, миллиард на мухах заработаю, вас в шелка и в целлофан одену и обую - цыгане на рынке обзавидуются нашим одеждам - так косорукий инвалид завидует игрокам в теннис.
  В школе в теннис не играем - позор теннис, если душа замкнута на три золотых ключика Буратино.
  Я в мае душу пытался отомкнуть, подумал, что, если Сергей Иванович учитель - поэтому мудрый - отраду находит в подглядывании в раздевалку девочек, то я воспарю, душу свою открою, сброшу оковы рабства, когда увижу чудо из раздевалки.
  Имею основания для мечты, с пониманием сужу о болезнях и грёзах, мерещатся мне летчики в кожаных шлемах и в круглых очках - консервных банках.
  Академики в очках-канализационных люках, а лётчики - в консервных банках; хозяйство на колёсах, но почему не облака на очах вместо пенсне-с?
  К щели в стене подхожу, а душа трепещет, поднимается, как остров в фильме "Аватар".
  Ноги внезапно задрожали, я разрыдался от умиления, что сейчас соприкоснусь с Истиной, познАю веселье и лукавство уличных барабанщиков, похожих на маковые зёрна.
  Прислонил око к щели, выдохнул запах колокольчиков и свежего чеснока - так повар ароматами изо рта отпугивает клиентов.
  Где? СкажИте, лжецы, где сострадание и Истина в коротких штанишках библиотекаря?
  Полагал, что сияние увижу в раздевалке, а в сиянии - золотые и серебряные фигуры с крыльями: одноклассницы преображаются, наполняются Звёздами в раздевалке.
  Щель в стене - дверь в Счастливое будущее, где каждому беженцу подарят по кожаной куртке из страуса или из броненосца.
  Парагвай нам поможет!
  Но ни золотых фигур, ни Сияния, от которого проходит катаракта, лишь - обнаженные девушки с иссохшими губами сверху и снизу, словно пять лет шли по пустыне и умерли в один час, когда я на них взглянул.
  Пить надо меньше - да, с детства пьём фиолетовое крепкое, наша традиция в вине, ищем в каждом бочонке с фиолетовым крепким Греческое гражданство.
  Обмелели греки, каждого под руки с двух сторон поддерживают шведские девушки в клетчатых юбках баскетболисток.
  Матушка моя с гусиным зобом и клокотанием старой пианистки! - я поклонился матушке - спина от поклонов не переломится, а пищеварение - когда прямая кишка в небо смотрит - наладится, как у кота. - Одноклассницы голые не сияли, и я, поэтому не воспарил; горестно мне - не ладные девушки, на тебя похожи, но только мельче у них всё, недоразвитое от плохого питания - щи на фиолетовом крепком и гречка на фиолетовом крепком.
  Я в ужасе отслонился от подсматривательной щели, не узнавал лица товарищей - свиные хари, рыла, бычьи цепни и козлиные бороды, зоопарк в школе.
  Почему не видел Истину с рогами?
  Я - игрок с крысами?
  Озорник с беспокойными движениями кавалергарда?
  В смятении упал на кучу мусора, выл, катался, тревожился, даже задумался на минуту о судьбе Родины - как она проживёт, если даже в школьной раздевалке девочек - обман, как в городе Кострома, куда везут сыр из Белоруссии.
  Вдруг, сильнейший удар ладонями по ушам - звон пошёл колокольный, Московский, многообещающий - стакан не поднеси, хитрость не придумай и звон не прогони, он - лишняя пара белья для приговоренного к повешенью декабриста.
  Сергей Иванович меня оплеухами в чувство привёл, смотрел с пониманием, с одобрением, и по лбу моего учителя ползла жирная зеленая муха с очами Сидоровой Козы.
  Учитель сказал бы мне главное, что сверчком свербит в мозгу, но оглянулся на щель в стене раздевалке - ту щель, от которой я отпрянул в ужасе, в борьбе балеронов и эльфов.
  Сергей Иванович жадно приник к источнику Света и Добра - щели, подсматривал, не замечал града собачьих какашек, обрушившегося на его голову ураганом "Карина", причмокивал - так вампиры по ночам причмокивают в свинарниках.
  "Сергей Иванович - эстет и либерал, поэтому видит иное, не то, что я видел в раздевалке девочек, и мне глаза выело помехами, сельским воздухом. - Я задохнулся от предположения, и - если оно верно, то я несчастный, оттого, что Судьба мне подсовывает плохие картинки, не те, которые дарит богатым духовно учителям. - Сергей Иванович узрел Свет в раздевалке девочек; и серебряные и золотые грациозные фигуры в ослепительном свете Райских кущ танцуют прекрасный танец материнства и детства.
  Может быть, мне не хватало вдумчивости Казановы, прозорливости Кассандры, душевной тонкости и культуры ацтеков с жертвоприношениями девственниц?"
  Я побрёл из школы, сначала - на наше заброшенное кладбище с разрытыми могилами; даже мертвецы убежали из нашего села в Сеул, на заработки - так эскимоски отправляются прачками в Алжир.
  Маменька - с пышными формами и формалиновыми губами, - сегодня я вспомнил тот день, с мухой на лбу Сергея Ивановича, с мухами на кладбище и влил события в рассказ учителя о мальчике миллиардере, любимце нравственно разлаженных балерин.
  Не тужите, друг мой!
  Мухи отложат личинки в куски мяса; если отменили рабовладельческий строй и провели реформу денег, то почему мухам мы должны указывать - когда и где им яйца откладывать?
  Выведутся легионы новых мух, лукавого прогонят жужжанием.
  Наши мухи приманят новых мух - из соседних деревень, из заморских стран, где мухи величиной со страуса - на гамбургерах отъелись, признаются, что осмелели и азбуку Морзе освоили.
  От свадеб наших мух и заморских народятся сиксилиарды генетически модифицированных мух; по колено, по пояс будем бродить в слоях разноцветных - как расовый моральный патруль - мух.
  Ты, маменька, встанешь у мясорубки, красивая, богатая, перспективная - и на тебя слетятся ухажёры, тонкие, мухообразные.
  Я лопатами буду кидать мух в мясорубку, а ты, успевай, запаковывай биоматериал, протомассу, белковую муку из мух - основа для блинчиков, пельменей, шаурмы, пирожков - объедение, а не мухи с завода.
  Люди пальчики оближут, отведав биомассы из мух; в лучших ресторанах Москвы наши мухи пойдут по цене бриллиантов - россыпи, прииски мух.
  Разбогатеем, пошлём сушеных мух в Европу: голодают европейцы, последний х...й без соли доедают, отощали, бедствуют - на семьсот евро пособия беженцы в Европе живут, недовольны, ругаются; мужчины в Амстердаме вынуждены в женское бельё одеваться, да и то - прозрачное, кисейное, воздушное - от бедности всё, даже глаза подкрашены, а туфли на ногах мужчин - женские - я в кино видел, в клубе.
  А мы на десять евро в месяц - счастливы, танцуем, и верим, что мухи - деньги.
  На вырученные первые миллиарды мы прикупим ещё тухлого мяса, и тогда - батальоны зеленоголовых мух..."
  "Сын мой, не зря я тебя поила с детства фиолетовым крепким и кормила кизяками - поумнел, приобрёл ум крестьянского старосты, а в одиннадцать лет похож на китайского философа пенсионера! - матушка осмелела, целовала меня в ухо, нахваливала, даже не ударила кочергой по голове - пустяк, но приятно, особенно, когда в черепе многочисленные трещины - каналы на Марсе. - Не будем мы прикупать тухлое мясо, не потратим деньги на воздух, а лучше на человеческом мясе новых мух вскормим: бомжей, натуралистов и поэтов в наших лугах - косой смерти коси, не выкосишь человечину.
  На мухах город построим - Мухачёв, славу мухам в песнях воздадим, памятники на каждом перекрёстке нашим благодетельницам!"
  Мы с маменькой нашли друг друга, рьяно принялись разводить мух, старались, словно в нашем дворе - стройка века.
  У соседей по ночам из сортиров вычерпывали, у себя в избе на пол выливали какашки и мочу - мухи в восторге, крылышками трещат, погоду предсказывают, на пианистов во фраках похожи.
  Через две недели мы по щиколотку в мухах ходили - не нарадовались, даже песни забыли от счастья - так в доме миллионера бедная вдова забывает о своих детях.
  Обогнали бы Рокфеллера по доходам, но случилось неожиданное, ужасное, даже горечь во рту появилась, поганки выросли: снег пошёл зимой, морозы ударили - лучше бы мне рабочий парень кувалдой по яйцам ударил.
  Мухи все до единой сдохли; я бегал среди засыпающих тел, уговаривал мух, доказывал, что снежинки - белые мухи, их братья из Антарктиды, и задумчивость снежинок - не ото лжи, но от правды, мыльный пузырь мухам в награду.
  Но - конец, делу венец!
  Нищими мы с матушкой по миру пошли, с котомками за плечами; матушка дальше соседнего двора не ушла, к Никите Кожемяке в любовницы подалась - страсть и сладострастие мне неведомые, но я не саранча, чтобы дешево продал своё молодое тело с бородавками на ягодицах.
  Я до Москвы дошёл, копаю колодцы и в каждом ищу подземных бессонных мух, которые размножались бы, как африканцы и не боялись холода, как пингвины. - Сергей молдаванин внёс успокоение в мою душу, рассказом забил гвоздь в мечту о копании колодцев. - Ты, дядя, не колодцы копай, а ищи свою мечту по свету, словно потерял портянки, а завтра на приём к Английской Королеве нужно идти за Нобелевской Премией Мира.
  В проводники железнодорожные поступай на службу, не спутай со службой ФСБ - проводников имени Ивана Сусанина.
  У проводников из ФСБ носы круглые, а в каждом глазу - копейка, как у итальянского актёра Челентано".
  Сергей молдаванин мне напутствие дал - спасибо, что не лопатой по темечку - мухолов, баловень протоплазмы.
  Три года проводником работаю, но к своей мечте не приблизился ни на шаг, а обнищал до седого лобка; на нудистском пляже вынужден мыться и загорать, потому что нет денег на прачечную и на трусы, пусть свинцовые, противорадиационные, но на лямках, как у младенца штанишки.
  Проклинаю вас всех, пассажиры, счастливого пути, дорогу вам в глотку и бомжа в котомку!
  Надеюсь, что в Москве вас обворуют, и вы познаете горечь моего падения в ад, нищету с длинными фразами вертухаев из колоний строгого режима. - Проводник разрумянился, засмеялся - всё зло выпустил, теперь - Ангел!
  На прощание пинком ускорил старушку с тележкой, посмотрел на девушку, но она, уклонилась от прямого взгляда, боялась сглаза, бегала, приседала, падала, перекатывалась, качала маятник, словно под пулями голубых миротворцев ООН.
  - Ангел! Ангела Меркель перед тобой меркнет, дивная! - на перрон выбежал мужчина лет пятидесяти-пятидесяти пяти; добротно одет - Королева Красоты не придерется - мягкие кожаные жёлтые туфли с тупыми носами - не модно, но удобно, клетчатая кепка Шерлока Холмса, снежная рубашка с чёрным жабо, вельветовый коричневый пиджак и белые обтягивающие генеральские панталоны - в армии Спасения их называют "Радость гусара". - Поворотись-ка, племянница; выросла, и у тебя всё выросло - не тушуйся, красота безнаказанно не умирает, потому что - не снегирь!
  Снегирь без сала замёрзнет, а девушка из Архангельска в сале не нуждается - помидоры придают вам туманность и задумчивость, взывают к поэзии, а сало - низменно, опускает, но - и без сала нельзя, потому что сало - шоколад пролетариата! - Мужчина с видимым удовольствием - светился, словно фонарь на Арбате - поворачивал - слегка заробевшую - девушку, оглядывался по сторонам, гордый, что за ними наблюдают, выискивают изъяны в красавице, но не находят - так петух в куче жемчуга не отыскивает шмат навоза. - Светлана!
  Поди же, егоза - шалунья с ОГОГО!
  Дай наглядеться на тебя, глазища - необыкновенный свет в окне, лучина не нужна, когда свет из очей - словно со дна озера поднимается, а на дне - град Китеж.
  Прелестница, красавица - не спрашиваю, ногу выше головы поднимаешь ли - модно нынче в Санкт-Петербурге, чтобы девушки по поводу и без повода ножку поднимали выше головы - веянье; а у нас, в Москве - и так всё понятно - с поднятой или с опущенной ногой: главное, чтобы - человек хороший, добро людям желал, здоровьем пылал, благочинный - ты - картинка!
  От девушки что надобно - добродетель, скромность, моральная устойчивость и здоровье, сто раз здоровье, потому что без здоровья - хилость, в Польшу на вОды ездят, а откуда в Польше вОды?
  Ад в Польше, фармазоны и младогегельянцы с апломбом, словно пломбировали их.
  Впрочем, радость моя, не осуждаю их - и в Польше люди живут, говорят - и добрые попадаются, упорные труженики с ласковыми глазами и усами на половину лица, как у кротов.
  - Ах! Дядя! Комплиментов наговорил, в конфуз меня бросил, а я ведь - стыдливая, но в обиду себя не дам; зубы - капкан на медведя! - девушка озорно шутливо щелкнула зубками, играла, затем залилась смехом, хохотала - не в силах остановиться - княгиня полей! - О здоровье, дядюшка, ты изволил правильно выразиться - мудро, даже страдальческое и отрывистое на лице выступило, пятнами пошло!
  ХА-ХА-ХА-ХАХАХА!
  Шучу, премилый дядя, озорничаю - в дороге устала: воры, шулера, альфонсы доставали меня - спать не давали, лезли, словно тараканы за хлебом в амбар.
  "Помилуйте, люди недобрые!
  Не Наполеоны вы, но и не князья тьмы!
  Азбуку изучите, в народ идите волонтёрами; в домах престарелых песни и пляски организуйте, чтобы люди весело в Мир Иной уходили - так уходят кумиры кино!" - говорю злодеям, а кошель между холмов грудей прячу - надежнее, потому что, если охальник - по рукам ему, пусть на производство идёт, из семечек масло выжимает или дорогу в Коммунизм строит.
  Дороги нам нужны больше, чем формалин для моргов.
  Не желают люди работать, избаловались - питоны.
  На что рассчитывают без носов? на Скатерть-самобранку и на рог изобилия с нижним бельём?
  Полагаю, что всех тунеядцев расстреливать надобно - пусть в аду высасывают друг из друга кровь, как пауки сосут из мух.
  Но рукой махнула - как к Москве подъехали, - простила всех, даже не поскупилась - картошкой печеной и яйцами, сваренными вкрутую - угостила - не пропадать же продукту, а яйца - не снег, испортились, подтухли, но слегка, иначе не травила бы людей; верю, что у них чистые сердца, а душа - душа коноплянки, птички.
  Всех люблю, дядя!
  Бросили бы меня в ад - и там бы любила всех и прощала, потому что человек изначально справедлив и добр, к умникам тянется человек, если сам обделен разумом; понимаешь, меня, дядя Сергей Степанович, по глазам твоим с лучиками доброты в уголках - вижу, что поддерживаешь прыть мою, и сам - золото ты, а не дядя!
  - Не золото, а - выхухоль я! - мужчина, чрезвычайно счастливый, что красавица племянница нахваливает, но не подластивается просто, с каверзой, не подхалимничает, как подхалимничала бы бедная попрошайка в салоне эротического массажа, а искренне поёт канареечка в теле человека, болтает с задором молодости, когда портвейн не портит здоровье, а чёрный хлеб - на столе, застеленном газеткой "Известия" - дороже чёрной икры. - Торопился к тебе, даже на красный свет проскочил - ужаса натерпелся, когда бабка из-под колёс моего новенького красного "Феррари" выскочила, чуть в графиню не превратилась в раздавленную.
  - Ах, дядюшка, не брани за то, что перебиваю тебя, словно гвоздь забиваю в крышку гроба!
  Гроб - если правильно подать - не слёзы, а - смех!
  Ты обмолвился, что у тебя красный "Феррари", даже не поверила, упала бы в обморок, да за слабость сочтешь, подозрения закрадутся по поводу моего здоровья, а я - шпалы ворочала, ручки - тонкие макаронинки, изящные - пианистка я, но сильные руки, богатырские, Илью Муромца, если встречу - заломаю!
  АХАХАХАХА!
  Ты любил высокие джипы, а сейчас - красненький - как нос пьяного павиана - Феррари.
  Не утаивай от меня, дядюшка, я тебя всякого люблю; не подался ли ты в амстердамцы - грех но модно и прелесть новизны для пожилых мужчин, когда в красном автомобильчике с другом балероном по Европе - мёд, а не страсть, я в романах сентиментальных об амстердамцах читала - полагала их заболевшими, но нет - радуются в красных "Феррари", лица Солнышку - муравьи будто - подставляют.
  - Испугала меня, хорошо, что испугала, заподозрила в убийстве тела - так судья по ошибке назначает прокурору смертную казнь, - Сергей Степанович шутливо схватился за сердце, высунул язык для усиления картины, но не удержался и захохотал гулко - вороны от испуга даже не бранились, сразу снялись с места и улетели, подгоняемые утробным здоровым хохотом. - Ишь выдумала, метелица ты моя, картину нарисовала - избу амстердамскую из бревен, изба покосилась, развалилась и - на тебе - яркозадые балероны пляшут на брёвнах.
  Не осуждаю голопопых мужчин, даже приветствую, что не разбоем занимаются балероны и амстердамцы, а парады устраивают ситцевые и шелковые - дело их, на каждого медальон повесят, самовар каждому человеку положен, а на венце самовара - Тульский пряник - символ мужества и героизма Человека с Большой Буквы.
  Да, джипы люблю, но красненький "Феррари" - престижно, издалека его видно, как тонущую каравеллу.
  Поцеловал машину и загодя выехал к тебе - сто лет ожидал бы тебя, но обстоятельства на дороге - пришлось старушку реанимировать: по щекам похлопал, в рот влил из походной фляжки фиолетовое крепкое - с собой ношу на охоту, и - когда сердце требует, словно сердце - моя любовница.
  Старушка всё фиолетовое крепкое выпила, смотрит на меня, не понимает кто я, почему с ней, отчего вина дал - об аварии забыла, вылетело у неё из головы, и парик слетел - фиолетовый: потешно - волосы под париком фиолетовые с сединой, крашеные, но редкие, а парик густой, тоже фиолетовый - тяга у старушек к фиолетовому, в кардиналы метят, а кардиналы, как розовые фламинго, в фиолетовый цвет рядятся, радуются, деньги раздают нищим - обожаю кардиналов.
  В прелести бабушка, или повредилась после аварии, меня за руку держит крепко-крепко, будто репу из земли тянет.
  Глаза - свинцовые, пришёл их час, даже бизоны в глазах не отражаются, а положено, чтобы индейские бизоны - хотя бы в глазах людей - жили; не голуби они перелётные.
  Умильная старушка, бойкая, сжатая одуванчиком в мороз; заплакал я от жалости, обнимаю старушку, желаю ей стать благодетельницей детей с ограниченными возможностями - наивысшая мечта цивилизованного человека; колокольчики мне на пальцы подвесят - не отрекусь от слов своих, оттого, что из тёплой души выходят, даже в арестанты пойду, превращусь в мышь поднарную, но старушку не побраню.
   "Иоганн! Иоганн Себастьян Бах, жених мой!
  Ты за мной пришёл, окаянный рогач с лампадкой в форме лебедя!" - кричит мне в лицо, за другого принимает - за умершего композитора, видит во мне поэзию и духовную музыку, я - зеркало времен!
  Лестно мне стало, даже на миг представил себя виночерпием в замке, а в зале дамы и кавалеры веерами обмахиваются, поляки приседают, усы подкручивают, а царствует над всеми - Иоганн Бах, на грозу похожий!
  Старушка не унимается - щиплет меня, гусыня, а я без конфуза улыбаюсь - отрадно мне, что через боль мою пожилой человек воспаряет, выздоравливает, покрывается шёлковой коростой.
  "Иоганн! Возвеличься, чёрный козёл!
  Не слишком ли ты много требуешь от посланника ада?
  Возляжь со мной, превратись в дубовый паркет на моей астрономической голове.
  В твоих ногах Правды нет, а в других местах я не осматривала, потому что - катаракта - защита от Солнца.
  У негров зрачки чёрные, роговица толстая - ультрафиолет фильтрует, поэтому сетчатка глаза не коробится, не иссыхает воблой в селе Шушенское.
  Но зачем же на защищенные глаза негры чёрные очки надевают; надеются, что лица станут бледными, слёзы на глазах превратятся в якутские изумруды?
  Ленинской искоркой вспыхнувших чувств подожги мой парик, навей мне мечты - флейта я, а ты смычок, на флейте играй смычком, потрошитель Судеб.
  В молодости я не в избе читальне медными пятаками крестьянам глза прикрывала, нет, я поднимала народное хозяйство, акробаткой в цирке выступала - Тушь! Опилки! Каштанка! - любо, мудро!
  Влюбилась - как же без этого, - сердце девушки - воск, и плачет по утрам сердце, надрывается, даже в кресло превращается, но никто это кресло под грудной клеткой не видит, а на клетке ещё и сиськи.
  Положительный мужчина, с брюшком, серебряная цепочка на часах - подогрейте меня, люди, на сковороде с кипящим маслом.
  Валдек Збишекович - имя у жениха траурное, но звучит, даже леденящим холодом от него веет.
  Валдек людей против себя ожесточал, по ночам грабил обозы с пшеницей и мороженой рыбой - даже Ломоносова молодого обокрал, тихонько, без ножа к горлу, интеллигентно.
  Слюбились мы, к свадьбе готовились, я фату примеряла и чувствовала в себе силы Принцессы Цирка.
  В ночь перед свадьбой жених мой с постели понялся, руки перед собой вытянул, а из очей в ночи пламя полыхает, и из ушей дым смрадный идёт, серный, как на фабрике спичек.
  Я подумала, что пламя из очей пробки серные в ушах Валдека растопило - о природе пламени не задумывалась, циркачка с робким простодушием брошенного котёнка.
  В цирке часто пламя из разных природных отверстий факиров вылетает - на радость детишкам, на зависть клеркам и для конфуза дам, которые щупают у себя под кофточкой, силятся найти остатки древнего Рима.
  Валдек мимо трюмо прошёл, повернулся к шкафу - железный шкаф, огромный, времен Людовика Четырнадцатого, даже корона Наполеона на шкафу стоит памятником буржуазии.
  Открывает шкаф, а оттуда - матушки тунгусских оленеводов, спасите! - скелеты, полуразвалившиеся тела балерин, не шкаф, а шкатулка с мучениями.
  Я сначала засмеялась - потешно, когда из шкафа не бельё и не любовники валятся!
  Простила бы Валдеку любовников балеронов, красивый Валдек, знатный, а все красивые и знатные поляки - записные амстердамцы.
  Но затем оробела, представила, как тело моё гниёт в шкафу Валдека, разлагается на составные части, и из этих частей великий конструктор Карл Маркс собирает Призрак Коммунизма.
  Побежала я от жениха, а он за мной - тоже обнаженный, жарко, последнее лето в Париже.
  Догнал бы, но я - циркачка - через балкон сиганула, по бортику прошла, на дерево перепрыгнула и - поминайте, что меня звали коростелём.
  Валдек Збишекович не рассчитал силы, уверен, что красота его сильнее земного притяжения - за мной прыгнул, да на сук напоролся, запел перед смертью, серьги мне обещал купить с черепами, а зачем мне черепа в серьгах, если на голове череп.
  Вертится на суку - кабан на вертеле, - облизывает острый конец - через тело сук прошёл и в рот вышел.
  Валдек мне последнее напутствие дал, даже не бранил меня, грустил слегка от болезни (я думала сплясать под деревом, чтобы развеселить будущего мертвеца), тихим голосом с бульканьем тихо прошептал, угрожал чертям:
  "Алевтина! Ох, как несправедливо, Алевтина, что я умираю - красивый, а ты - обнаженная - живая под деревом; медведя с лешим на тебя нет.
  Вернусь, не записывай меня в дезертиры, на кривых ногах к тебе подбегу, прихрамывать буду на левое копыто, в столовую приведу, а в столовой - зеркало - никто себя в этом зеркале не видит правдиво, а только - рыла чертей в зеркале отражаются, словно в комнате смеха в Измайловском парке.
  Я же не чёртом отражусь в зеркале, а - композитором Иоганном Себастьяном Бахом - парики он любил, и через любовь к парикам в меня вселится, как только я на суку дух испущу во все природные отверстия.
  Ты меня в столовой Иоганном Себастьяном Бахом назови - расколдуюсь, прижму к груди своей, обвиню в расточительстве, позорном бегстве от стада сухумских бешеных павианов; что им, павианам - сошли с ума, огрызаются, кусают лисиц, но с голода не умрут, потому что мандаринами сухумскими питаются и на Солнышке нежатся, друг у друга вшей выискивают.
  Воскресну я и тебя в шкаф определю, Синей Бородой награжу, если назовешь мучителя твоего Иоганном Себастьяном Бахом!" - Умер на суку Валдек, не жалко его, а грустно, потому что - крах всех надежд на пять букв.
  Теперь, встретила тебя, Иоганн, обними же старую женщину, дрогни сердцем, оду сочини на смерть Фелиции - воскресни, разверзни очи лешего и очисти мои страдания, боль между ягодиц!" - высказалась и на четвереньках поползла - быстро, по-марафонски, не угонюсь за старушкой, и остановить конфузлюсь - нельзя прерывать простодушие пожилого человека, орденоносца, фундамент общества.
  Сами придумываем и на своих же задумках новое возводим, ступаем по зыбким плитам, полагаем, что под ногами - гранит, а оказывается - желе, без сахара желе, трясина, дна не видно, если охотник дальнозоркий.
  Убежала старушка, а я печалился, на себя в зеркало глядел, искал сходство с композитором Иоганном Себастьяном Бахом.
  Надо же - у последней черты я стоял, чуть не солгал ради здоровья пожилой матроны, обманул бы её, назвался бы Бахом, а там - хоть коней кради у цыган, и надувай кобыл через соломинку в зад - радость крестьянским детям. - Сергей Степанович озаботился, махнул рукой; на чело набежала нежная тучка страданий, но - унесло её ураганом "Сара", снова - веселый мужчина в расцвете сил Карлсона и Чиполлино. - О тебе вспомнил, подобрался, в машину вскочил - надо же, сколько времени заставил ждать племянницу, за это время балерон себе друга найдет в лесу, - и - поминайте, что звали меня Иоганном Себастьяном Бахом.
  Увидел тебя, Светлана, чуть не захлебнулся восторгом, как жених на подводной свадьбе.
  Выдумывают, под водой свадьбу справляют, даже совокупляются под водой, бешеным дельфинам подражают, но мы не под водой.
  Слышу, что проводник бранится на перроне, думал я, что ты под колёса поезда упала; неопытная, в Москве третий раз, вот и поскользнулась на банановой кожуре - афромосквичи кожуру мимо мусорных баков бросают, кушают много - бананы связками употребляют, благотворительные организации им бананы поставляет, а шкурки - ну, не соболиные же шкурки.
  Соболей под ноги не бросали бы, да мне кажется, что от простодушия, от ширины сердца бросают, а не со злого умысла - дети джунглей.
  Одни люди говорят, что афронегры нарочно поступают грязно, мусорят, мстят белым за годы рабства, когда Абрам Линкольн задирал прохожих.
  Другие спорят с первыми схоластами, называют их детьми тьмы, кричат по-волчьи:
  "Вы поклёп на афромосквичей наводите, а сами каннибальских усов под своими раздутыми сизыми носами не замечаете!
  Отцы ваши - фашисты нетолерантные!
  Матери ваши - нацистки неполиткорректные!
  Вам же имя - Преступность, и сквозит в преступности угрюмое горе сердцеедов".
  - Дядюшка, милейший ты мой человек, даже бананы защищаешь от макак! - Светлана распушила волосы, щедро дарила абрикосовые улыбки худым собирателям пивных пробок. - Проводник всю дорогу бранился, но не злой он, сердце у него отходчивое, а сам - в масоны метит, да на младогегельянстве запнулся, даже банановая кожура не понадобилась.
  В поезде я увидела его и сомлела, на пляже себя в пустыне Кара-Кум почувствовала у озера в оазисе.
  Форменная одежда, а фуражка - сковорода, сомбреро мексиканское, птица журавль гнездо на фуражке проводника совьет и в гнездо приемного ребенка гориллы принесет - мания кукушки у журавля.
  Степенный проводник, солидный, а брань - так от слепой пристрастности, от учености у него, положено, чтобы самец бранился, иначе не самец он, а - тьфу на него, ярости не хватает на спокойных проводников с глазами цвета Белорусского льна.
  Подошел ко мне в вагоне, вглядывается в очи мои, неприкрытые веками, гипнотизирует - удав кролика: "Чаю с печеньем не желаете, барышня?" - спросил, ответ ждёт, как фельдъегерь, мясистый нос свой теребит, не сон даже, а - утюг на лице.
  Я от робости онемела, дрожу вся, батистовый платочек в руках комкаю, потею, покраснела наверно, но кожу на лице не выверну, я же не девушка-змея, чтобы со стороны на своё личико посмотрела.
  Ощущаю себя гномиком перед проводником; солидный он, недоступный, мудрый, словно сто царей Соломонов проглотил, и их мудрость у него в печенках бычьим цепнем сидит.
  Сказала бы доброе, остроумное, подластилась к проводнику, но сил нет, головой мотаю, мычу, браню себя за несмелость, что не превращалась в ящерицу на сцене любительского Астраханского театра.
  Возмечтала - в короткий миг нашей духовной близости с проводником, - что стану его женой; надеялась, что справлюсь - трудно придётся, а разница в возрасте лет в тридцать пять - ерунда, не порок, даже полезно, когда молодая девушка прислуживает старику, набирается от него житейского опыта, а опыт потом передаст молодым молдаванам с бархатной кожей и одной почкой.
  Красивые молдавские парни вторую почку продают американцам, на пересадку - так утка мать отдаёт утятам лучшие перья.
  Зачем красавчику две почки?
  Нелепость, когда две почки у парня; две груди у девушки - производственная необходимость и баланс при ходьбе, а две почки у парня - порок, излишества, а излишества вредят, червями в сон приходят, развращают душу излишества.
  Если бы заговорила с проводником, то предложила бы ему свадьбу в Малиновке.
  Обязательно в Малиновке, оттого, что - звучно, через сто миллионов лет потомки вспомнят молодоженов в Малиновке - так бандеровцы запоминают в лицо махновцев.
  Но челюсти мои закаменели, сжало их силой немереной, сатанинской.
  Проводник не дождался ответа, плюнул под ноги и дальше пошел - утешал пассажиров бранью и чашками спитого чая - мать родная котятам, а не проводник.
  - Золото, золото моё самородное! Дай же я тебя расцелую, грациозную! - Сергей Степанович с видимым удовольствием - так кошка лапой пробует сметану - расцеловал племянницу, даже в задумчивости свистнул соловьём. - Что же мы стоим - два тополя на охоте?
  Домой, сейчас же, непременно, иначе пусть меня бранят сатиры лесные греческие!
  Комнат у меня достаточно, восемь, не комнаты - а дворцы спорта, два этажа квартира на Менделеевской - Менделеев в хоромах не жил, а мы на его улице - царствуем, журналы читаем, полезное для себя извлекаем из фактов - так шахтер извлекает из штольни невесту друга. - Машина... красная... "Феррари" - Бонапарт, фюрер в скорости!
  Гм, не первый я себе враг, не произнесу со сдержанной грустью дурное, врасплох меня застала с машиной, но понравится тебе - низкая, удобно, мы же не гордецы, чтобы с башенного строительного крана вниз - на карликов в беретах - взирали. - Сергей Степанович суетился, помогал племяннице с ремнём безопасности, отодвинул кресло, протёр тряпочкой окошко, выказывал сильнейшее волнение любителя устриц. - Ох! Чуть не забыл, душа моя, а багаж, где твой багаж - носильщики унесли, да украли, скарабеи?
  Полноте им, не печалься, Светочка, на кости мясо нарастёт, а без костей только бабочки летают.
  - Не кручинься, дядюшка, не на фронте мы под пулями кланяемся. - Светлана приподняла узелок, что держала на коленях, будто кошку сибирскую. - Весь скарб мой в узелке, да ненадобно бОльшего на первое время, не олениной питаюсь и не мхом вытираю чело, не тунгус я.
  На бальные платья и бурнусы заработаю, молодая, работящая, а наряды, сундуки, чемоданы - от лукавого, он даже в передовиках производства в аду умудряется ходить - нужно ли ему платье моё?
  - Верно! Умна, проницательна - не нужны платья, нарастут, прикупятся - дом под платья придется покупать, дом с мезонином имени Чехова! - Сергей Степанович вывел машину со стоянки, с одобрением подкручивал ус, постоянно поворачивался к девушке, подмигивал; чувствовались в движениях Сергея Степановича безграничная радость встречи и верность трудовым победам - так учитель пения переквалифицируется в генерала. - Сиротой бы назвал тебя, брат мой, отец твой Андрей Степанович надорвался, умер, но - к счастья, да, к счастью - зачем жить, если всё равно умрём, как коты в смолокурне.
  Кто первый ушёл - лучшее место возле Бога нашёл!
  Суровый братец рос, сильный, к Правде приучен, спуску старьёвщикам не давал, а балерин любил до дрожи в коленях, словно щей без сметаны объелся.
  По ярмаркам бродит, к девкам присматривается, орехами угощает, а девки рады - губки бантиком, ручки - крендельком, упиваются своей красотой и значимостью, любовь за деньги предлагают, но Андрей Степанович - справедливое, балеринское ищет, а, если не найдет в девке талант, то розгой хлещет на потеху народа.
  Смеются, заливаются, зубы фарфоровые показывают, умиляются представлению: мужик бабу обучает балеринству.
  В детстве братец забавы обожал, охотничьи - я сейчас до охоты на тетеревов и зайцев дошел, а брат мой с охотой в крови родился, Ахиллес.
  Меня охотничьей собакой в играх назначал, разрумянится, возьмет с меня честное слово, что из графина водку не выпью, а, если в купальне увижу голую падчерицу соседа графа Шереметьева - Сусанну, то непременно её одежды на берегу украду, принесу домой и три раза пролаю.
  Кинет палку, а я на четвереньках - с лаем американского бульдога - за палкой скачу, зубами подхватываю и брату приношу, счастливый, что Андрюшенька на меня внимание обратил, не побил, не убил камнем по черепу
  Особенно тревожно, когда поздней осенью на болото ходили за дичью, губили связанных поросят.
  Братец палку в трясину зашвырнет - далеко кидал, силач, аж зубы у него скрипят от натуги: приказывает, чтобы я палку принёс, потому что роль пса у меня, не пограничного пса Мухтара - Мухтара вся страна обожала, а - пса вольнонаёмного, неизвестного, разрушителя легенд и осквернителя могил.
  Я в ледяную тухлую воду захожу, плыву по-собачьи, иначе - грех, потому что я - собака: лаю, урчу - русская псовая борзая на охоте.
  До палки далеко, сучья за ноги хватают и кажутся мне руками утопленников, волосами ведьм, губами болотника; даже пиявки обретают мудрость, а каждая лягушка на кочке - Принцесса!
  Через годы укоряю себя - разве лягушки не прятались на зиму в холода, как балерины прячутся от нищих поклонников?
  Почему лягушки жиром блестели передо мной, принцессоподобные?
  Может быть, в сказках больше Правды, чем в напускном безразличии балерона, который выходит на сцену в медвежьей шкуре?
  Пусть французы заботятся о лягушках, спят с ними, в жёны берут.
  Моя забота в ледяном болоте - пипиську не отморозить и не оставить в пасти пиявки, доплыть до палки и победно лаять звонким голосом собачьей матери-героини.
  Однажды, матушка за нами тайно в лес увязалась, подсматривала - любительница африканских сериалов о глинобитных мазанках и распутных работорговцах, похожих на кокосы с руками и ушами.
  Когда я в болото за палкой плюхнулся, поплыл - дождалась, чтобы палку облаял и с палкой вышел на берег, - набросилась с кулаками на Андрейку, завывает, обзывает хулителем свобод, душителем Правды, пророчит ему трон рядом с троном лукавого.
  "Отцы наши и деды по избам в Сибири пятки морозили, по-черному избу топили, задыхались в чаду, чтобы мы счастливо жили, а, если лаяли - то не от голода и нужды, а на праздниках больших, ради забавы, от сытого пуза глобусного! - Матушка укоряет Андрейку, прекрасная в гневе, волосы распустила бандитскими шпагами по плечам. - Добро, если бы ты Серёженьку не за палкой в болото послал, а за драгоценностями, за сундуком с золотом или за Царевной Лягушкой - продали бы Царевну на органы в США, или в рабство на Кавказ.
  Но просто так, из забавы за палкой - не стану доискиваться фрейдистских причин, отчего и почему, но призадумайся, Андрейка - не враг ли ты человечества, не разговариваешь ли по ночам со стенами, а голосок твой дрожит лучиком света в руках робкой девушки на кладбище.
  Видел ли ты семнадцатилетнюю худенькую гимнастку, которую Судьба забросила на городское кладбище ночью, оставила в руке фонарик с хилой батарейкой, а на голову девушки Судьба водрузила переходящее Красное Знамя - символ пыток и прыткости утят?
  Не видел, окаянный сын мой, нет от тебя пользы, дохода нет, дырявый кошелёк ты, а не сын мне.
  Спросил бы - почему гимнастка? отчего с фонариком ночью на кладбище? к чему переходящее Красное Знамя?
  Но не спросил, и я не отвечу тебе, оттого, что не задал вопрос, и вопрос сейчас штурмует твои мозги, берет Зимний Дворец, а ты робеешь, или в непомерной гордыне своей не открываешь перед матушкой закрома души.
  Зачем Серёжу унижал без пользы, словно он не скотина рабочая, а - руководящий работник райисполкома?" - замолчала, выдирает из земли деревце молодое, тужится, краснеет, но не осилит дочь человеческая Дерево Жизни.
  "Матушка, не укоряйте сына вашего Андрейку и меня не браните, я же не волк Тамбовский! - запричитал я, слезы утираю рушником с петухами, к матушке подбежал, ручки целую, а она отпихивает меня, сатаной обзывает, рычит, прекрасная в гневе львицы. - Не беду, а - радость Андрейка мне несёт в тонких пальцах вора-домушника.
  Он наполняет мою жизнь богатым внутренним содержанием; пирожок с мясом не богат настолько, насколько я душевно богат в играх, в роли дикой собаки Динго.
  Данди Крокодил прославился крокодилами, а я прославлюсь ушами собаки.
  Если бы не причуды Андрейки, не его изощренные гестаповские спектакли, то я бы погряз в книжках, в пианинах, в песенках об овечке Долли.
  Разве я бы сам по своей воле бегал на четвереньках по грязи, лаял, носил в зубах палку, проклинал волхвов, купался в ледяном болоте на удивление русалкам и иступленным лягушкам с печальными очами покорительниц Днепра?
  Я благодарен Андрейке за игру, не проклинаю, а призываю - чтобы и дальше он радовал меня чудесными причудами, за которые в Европе любители платят огромные деньги, сравнимые с бюджетом Анголы".
  "Изыди, робкий постовой полицейский! - матушка от усердия с палкой забыла кто она, где и почему: - Мальчишеское злопыхательство пианисту Родионову не прощу! - вскрикнула, выдернула палицу Добрыни Никитича, опомнилась, на Андрейку замахнулась, как на мышь полевую: - Убью, Андрий!
  Повар Тахир, где твоя певица Зухра без трусов?
  Не прячь за пазухой Тараса Бульбу!"
  Андрей вознегодовал, даже кусал ветки, а ветки толстые - с палец снежного человека.
  Не верю в Снежного Человека; тунгусов видел, с гренландцами мох жевал - невкусный мох, но, говорят, что полезный, а я - серость, не различаю, не вижу витаминов, они же - маленькие, как краснодарский горох, но знаю - если утверждают, что мох важен для здоровья, то полегчает от супа из мха, больной раком вылечится.
  Образно сказал - не нужно вставать больному раком, на четыре точки, а болезнь - рак - от неё мох излечивает, даже, если кузнец всю жизнь на заводе проработал и стал похож на Библейскую смоковницу.
  Я тунгусам и гренландцам верю, как себе: не умерли они ещё, не затопило снегами, не отравились мхом и тюленями, тысячелетиями мох жуют и не погибают - сила-то, Светлана, силища в традициях, танком традиции не сдвинуть!
  ОГОГО-ГОГО-ГО! - Сергей Степанович в восторге потряс кулаком невидимому тунгусу (Светлана любовалась бликами, причудливой игрой света и теней на лице взволнованного дядюшки, в момент озарения похожего на живую ватрушку).
  - Знаю, что сердце отзывчивое у тебя, дядя, огромное бычье сердце, на работу на рудники просится, - Светлана смеялась, погладила дядюшку по плечу, скинула невидимого черта. - Машина у тебя дорогая, скоростная, но без комфорта - даже я, не избалованная средствами передвижения: автобусы, маршрутки с железными дровосеками - чувствую в "Феррари" горох под ягодицами.
  Трясет, низкая посадка, мы ниже всех, а это - унизительно даже для петуха в ярости.
  Не ледащая я, одеваюсь тепло, и сквозь тепло трясет, словно в дешевом балагане.
  Признайся, дядя, что по широте души своей купил машину, обменял на удобный диванный - как диван-сарай в Бахчисарае - джип.
  Наверно, друг твой попал в мертвецкую ситуацию, рыл могилу, да сам в неё комом свинца рухнул.
  Медведь неосторожный, оттого и машину продавал - а не нужна она никому - красная с низкой посадкой - куриный кал не переедет, калека, а не машина.
   Половина населения России в бараках-землянках ночи коротает с тараканами и мхом - пусть съедобный мох, птичье молоко в нём, но - мох; не купили бы иудеи автомашину у твоего друга рыбака - и на рыбалку на "Феррари" не съездишь, и до охоты на дотянет, споткнётся об окурок - а ты, дядя, охоту пуще сторублевых билетов обожаешь; значит - совершил доброе, купил у друга "Феррари", обменял на джип, переплатил, небось, и пачку денег на молоко для детишек в крокодиловый карман другу положил.
  Рыбы вокруг прыгают, дядя, лови их голыми руками, не тушуйся; конфуз тепленькой девушке помогает найти достойных учителей географии и анатомии, а мужской конфуз - бредень рыбацкий! - Светлана улыбалась, дарила улыбки - не жалко - так широкая река Волга не экономит воду для полива огородов в Волгограде.
  - Хм! Полноте, Светлана! Что за фантазии у тебя, фантазии Веснухина! - Сергей Степанович покраснел, но явного недовольства не выказывал - добродушный письмоводитель с растроганным лицом рыболова. - Охота, мда, люблю!
  Не городскую охоту, когда альфонсы за девушками бегают, охотятся - дичь человеческая.
  Девушки - дичь, тоже за охотниками бегают, получается, что не охота в городе, где каждый ногу сломит на перекрёстке мечт.
  Где это слыхано, чтобы заяц за положительным героем охотником скакал, угрожал ему, срывал с охотника скальп?
  В лесу охочусь, на болотах; на "Феррари" по болоту не пройдешь, не джип и не вездеход "Феррари", но не у друга купил - придумала сказку и веришь в неё, добрая моя фея.
  Ах, сдам свои зубы на переплавку - я же об отрочестве твоего отца, моего братца рассказывал, а ты мне муку в очи сыплешь о машине новой.
  Потакаю я тебя, оттого что - люблю; малинка ты моя ягода, племянница!
  Виноват я перед Андрейкой, на болоте маменьку не убил, но как же можно - матушка она нам, пила горькую, низкими нас обзывала, вздорными словами называла - в чулан запрёт, и с другой стороны обзывает, человек слова, землю каблуками рыла, уподоблялась коню.
  Но обожали родительницу до слёз, вены себе резали, если матушка задерживалась поздно вечером, не приходила, не приносила селёдку, завёрнутую в газету "Правда".
  На болоте - когда матушка Андрейку укорила, он деревья кусал - да, я говорил уже о сучках, что с палец Снежного Человека, крепкие зубы у твоего отца, до сих пор, наверно, в гробу сохранились - память о славных днях молодых.
  Андрейка Степанович на пенёк присел, штанишки замарал об опята поздние, но не замечал мокроты между ног, балерине уподобился - руками обнял, обтянутые саваном колени - мы для смеха часто в саване гуляли, в одежде мёртвых - потеха, устремил взгляд на матушку и сказал тяжело, будто череп питекантропа кайлом разбивал на микроскопические кусочки:
  "Саид ибн Дауд книги читал, поэтому - мудрый, как змей.
  Другой змей - у инков и ацтеков - не наш, не болотный, а в болоте, матушка, гадюки - они наши змеи ящеровидные, шлангоподобные.
  Кусанёт вас за ягодицу белую - дочкой кабана себя ощутите, на металлургический завод побежите за помощью, чтобы плавильщики вам раскаленное железо на место укуса гадюки плеснули - яд выжгли - так выжигается память у историков.
  Вы журите меня, что я братца Серёжу в собачку превратил, заколдовал на время.
  Но он же сказал - нравится ему, счастлив, словно шаурму продаёт на станции метро "Университет".
  Вообразите, маменька, что случится с Серёженькой, если я откажу ему, не пошлю в болото, не назову собакой, не брошу палку в пасть русалки.
  Не браните меня, а вдумайтесь в философию Карла Ясперса: полезно, когда человека замечают, интересуются им, пусть даже он в роли собаки на болоте.
  Мир познаёт Сереженька, более духовно богат, чем я, оттого, что под болотной водой утопленников наблюдает, русалок, водяных, геологов и собирателей клюквы; кладовая трупов наше болото.
  Я с берега ничто особенного не замечаю - мелькнула зеленая русалка вдали, на кочке, потрясла невиданно огромными грудями, сердобольно вскрикнула и дезертировала с бородкой - показалось мне, что она бородатая, как козлик Мека.
  Чудеса, и Серёжа возле русалки с палкой в зубах плыл, кудесник, счастливый естествоиспытатель с руками облупленными, яичными, динозавровыми.
  Кто более счастлив, маменька: Король на геморройном троне, или Иванушка Дурачок, которого Король отправляет в Тридесятое Царство в Тридевятое Государство за молодильными яблочками фирмы "Цептер"?
  Короля травят, интригами ноги его запутывают, подсовывают в постель больных вакханок с лотерейными билетами между ягодиц, почтовый ящик, а не любовница у Короля.
  Иванушка Дурачок, наоборот, счастлив в чистом поле; с дочкой Бабы Яги знается, котейку по шерстке и против наглаживает утюжком, принцесс у Иванушки Дурачка - море Израильское, и перед принцессами за свои грехи прошлые не отчитывается, потому, что с дурачка - как с метателя молота или солдата - нечего взять, кроме любви бездонной.
  Добро я Серёже дарю, по-братски от себя отщипываю брынзу добра, а вы, маменька возводите низкие потолки там, где положены Храмовые арки с маятником Фуко.
  Не человек вы, матушка, а - робот с мышлением матери-героини.
  Давеча я по делам своим шёл по хоромам - не царские у нас хоромы, но достойных художников и вязальщиков веников спрячут.
  Вдруг, из вашей опочивальни - вылетели искры электросварки, и донесся тонкий звон металла, словно балерину в прорубь опустили, и она воет под Новый год, да-да, не опускайте долу очи, матушка, не превращайтесь в химеру - в русских лесах химеры не водятся, вымерли после татаро-монгольского ига, когда татаро-монголы всех химер в рабство увезли и снасильничали с ними сзади; не выносят химеры заднего насилия, не амстердамцы они, которым мерещатся красные Флаги на башнях.
  Я стушевался - пройти бы мимо, но люблю вас непонятной чилийской любовью, маменька - удавил бы, как диктатора, но люблю, забочусь, вдруг вас чёрт плёткой стегает, а вы кусаете его из последних сил, за нос хватаете своими кариозными зубами.
  Из лучших побуждений - подластиться к вам, поговели бы вместе - прислонил око к щели в двери, пожалел себя несчастного, что я не таракан, а тараканы вхожи в любые щели, даже половые.
  Смотрю и - АХ! - лучше бы верблюжьи колючки мне в задний проход засыпали - так Пьеро из сказок Буратино испытывал свой дух, готовился к экзаменам на каскадёра.
  В причудливой форме конкистадора или гусара - в этике военных одежд я не силён - вы стояли возле трюмо, в руках ваших - сочинение Дидро - Венера с руками вы.
  Сзади к вам - словно туман над рекой Темза - подбирается охальник в шкуре мамонта: три клыка - один снизу, похож на моржовый, но с тонкой резьбой по кости - паршивая овца позавидует руке мастера.
  Насильник подрывал ваш авторитет, и я бы вбежал, заслонил вас своей тонкой мальчишеской грудью Мальчиша Кибальчиша, но вы сделали первый шаг к монстру, протянули к нему ветви рук - ива тонкая, лоза ваши руки - и произнесли с чарами в голосе кухарки:
  "Анатоль! Мой муж - дурак, он меня не ценит!
  Но мои внушения не касаются вашей тонкой голубой души поэта-масона.
  Никто вас не обвинит в насилии надо мной, не решится на постыдный шаг - увенчать нас позором, обвинить в грехах Каина, а затем засмолить в бочке и отправить по морю-окияну на остров к Славному Салтану.
  Имя у Салтана - непонятное - то ли древнерусское, то ли издевательски не русское, иудейское - арабы им в синагогу.
  Если вас в моём шкафу обнаружит прислуга, выверните свои карманы, умаслите быдло денежкой - промолчат, рты оловянной проволокой зашьют, ради денег назовут себя свиньями под дубом - гнев Зевса на них.
  Соболезную, что вы не взяли с собой виагру, нынче мужчина без виагры приравнивается к древнему рыцарю без меча.
  Стегайте же плёткой меня по обнаженности, не думайте о рубашках, сколько их износите до конца своего века - не пересчитать, а, когда к старости дряхлой подойдете с крышкой гроба в руках, то вспомните всех мадемуазелей, балерин с поднятыми выше головы ногами, оскорбите себя действием - из-за бесцельно прожитых лет.
  Бейте же меня, мамонт, стегайте, замазывайте личные оскорбления краской стыда, получите урок на будущее.
  В Светлом будущем все женщины станут общими, а мужчины - конюхами при Королевах.
  Обнимите же меня, лопух, целуйте жарко во все губы, которые найдёте, кланяйтесь же мне, как киту, проявите своё безумие в ролевой игре "Мышь и обнаженность"!
  Возьмите в руки дюжий молот, обрушьте на наковальню, представьте, что вы превратились в Терминатора, а затем задайте себе вопрос - зачем живёте на белом свете.
  Почему небо коптите задаром, мажор?
  Проявите нетерпение, торопитесь, а то мой муж дурак придет, а от вас толку, как от холостого выстрела пушки крейсера "Аврора".
  Поглядываю, как вы управляетесь с клыками - задорно, сазаны речные в Узбекистане позавидуют".
  Вы укоряли любовника, хулили моего отца - вашего мужа, а даже не представляли в индийском разнузданном танце, что дети - когда щурят подслеповатые очи - ужасно рассержены, превращаются в белых лебедей.
  Ваш любовник утонул в слезах счастья, хлестал вас, кричал, что он - казак на разгоне революционных рабочих; вы ржали, выражали довольство образом лошади, смеялись над рыданиями друга, прятали его распухшее лицо пожарника между своих растопыренных ягодиц собирательницы пустых бутылок.
  И после вакханалии вы не посыпали голову пеплом, вышли к моему батюшке, вашему мужу, пожурили, что он мало денег в дом принёс, содержит зоопарк с гончими обезьянами (обезьяны с задором травят русских медведей), а затем вцепились батюшке в волосы, рвали, кричали - что не власы у него на голове, а - змеи Горгоны Медузы.
  Змея вы, матушка; и не укоряйте меня за сына вашего, моего братца - Серёженьку - он взвешивает на весах Фемиды каждое своё действие, и, если оголяет ягодицы в присутствии дам, то - с умыслом, ради науки, ради прогресса - так итальянский актёр Челентано оголялся на Красной Площади - протестовал против набегов ожившей мумии Владимира Ильича Ленина на город Палермо".
  Андрейка высказался, матушка закаменела, она думала, что её шалости никому не известны - чудесная наивность белозубой кошки; по похождениям матушки сделаны лубки, и с успехом продаются, словно горячие пирожки с мясом цыгана.
  Маменька опустила голову, опустила и плечи - соразмерно, пошла униженная, оскорбленная вуеристом сыном; ничто не говорила, будто её сбросили с матроса в руки балерона.
  Вдруг, выскочил медведь, схватил матушку в охапку - будто белорыбицу с чёрной икрой - только и мелькнуло счастливое личико маменьки, озарилось пониманием, что десять рублей меньше, чем сто рублей.
  Через год медведь вернул матушку - усмиренную, с огоньками рехнувшейся клоунессы в очах.
  Матушка зло затаила, и когда тебе исполнилось пятнадцать лет - время поедания ухи из лягушек - отравила своего сына, моего брата, твоего папеньку - Андрея Степановича, после смерти похожего на вия.
  В гробу лежал, скалился, я бумажкой его лицо накрыл, но бумажка загорелась чёрным пламенем, и от неё смрад пошёл - на Мытищинской фабрике по сжиганию домашних животных меньше воняет.
  Я порадовался за Андрейку - не умрёт во второй раз, счастливый он, получил то, что нам достанется намного позже, потому что застряли в очереди, будто не за смертью стоим, не за Жизнью Вечной, а за Тульскими пряниками с героиновой начинкой.
  К чему жил без ушей?
  Зачем проклинал любовниц?
  Загадка сотен поколений сфинксов! - Сергей Степанович подогнал машину к подъезду, выдохнул успокоено - безмятежностью Чингисхана веяло от фигуры дядюшки. - Приехали, к дворцу, Светлана!
  Кто знает, может быть, после моей смерти ты обоснуешься в этой исторической квартире, откроешь музей памяти Пушкина, заведешь детей - сто штук, и на пособие отольёшь золотой Царь-колокол.
  Сергей Степанович вышел из загадочного "Феррари", подал руку племяннице, подпрыгивал на невидимых пружинках - энергия била из него ключом в молдавском селе Белый Аист.
  Светлана сжала губы бантиком - полагается по положению морального кодекса незамужних девиц, хихикнула, протянула к дядюшке ручки, чинно, благородно последовала в подъезд - будто не в элитный дом, а в Хоромы морского царя Посейдона.
  На четвёртом этаже Сергей Степанович около бронированной двери фирмы "Смит и Вессон" долго хлопал себя по карманам, искал ключи, нашёл, приложил палец к губам, словно забивал в глотку клевету на Президента, прошептал с нотками умирающего богатыря Нечерноземья:
  - Друг мой, Светлана!
  Я не присваиваю себе заслуги самоотрешённых безумных вакханок, похожих на оргиях на облака серного пара.
  Войди же в квартиру мою, двухэтажную, отремонтированную, с картинами - свидетелями долгих лет жизни Царевны Несмеяны - прародительницы нашего генеалогического дерева.
  Если увидишь чёрта - не бойся, шутка он, потому что телесный только Ангел из огня и света.
  Вошли в квартиру, Сергей Степанович сразу уменьшился в росте, снял ботинки, лицо его выражало необычайное благонравие пустынника, встал на цыпочки - носки потешные: полосатые с непонятными китайскими иероглифами, книга знаний в носках.
  Светлана прыснула бы от смеха, но спохватилась - дядюшка очень серьёзен, едва ворочает грамотным языком с пузырьками озонового коктейля, - прикрыла очаровательный гусиный ротик ладошкой, не выпускала из себя веселье гугенотки.
  В прихожую - сравнимую по размерам и пышностью с залом Казанского вокзала - с поклоном молокососа вошла женщина лет шестидесяти, в глазах - праведный огонь библиотекарши.
  - Светлана, познакомься - Зинаида Карловна, экономка, гм... почти член семьи - рыбу не обидит, вегетарианское блюдо приготовит, а рыбу отпустит в вольное плаванье по просторам Московской канализации имени Тимирязева. - Сергей Степанович прошептал, ссутулился, пытался влезть в скорлупу грецкого ореха. - Всю работу по дому выполняет лежа и сидя - Атлант, дом на плечах держит, без неё рассыпалось бы моё хозяйство, даже черти не мерещились бы в углах, если бы Зинаида Карловна умерла.
  По особому случаю пригласил Зинаиду Карловну на хозяйство, а теперь она выше горы Джомолунгмы.
  - Ах, я рада, что роковые обстоятельства толкнули в постель твою, дядя, скромную пожилую женщину, похожую на ворота кладбища! - Светлана с жаром пожала руку экономке, обратила светлое личико к дядюшке, подмигивала, щёлкала пальцами, словно семечки давила. - Я дам присягу верности Отчизне ради вашей связи: экономки всегда любовницы хозяина - так повелось от Людовика Четырнадцатого, в романах французских описано достоверно, даже комар не задохнётся, когда прочитает роман на одном дыхании.
  - Заразилась весельем от клошаров, душа моя? - Сергей Степанович густо покраснел, схватил бархотку и смахивал невидимую пыль с лампадки, искал Истину, но прятался от Правды. - Может и блажат некоторые господа, но у нас - без сиротства, без производственного прелюбодеяния, когда голубцы приравниваются к межполовым и межрасовым утехам, как у афрочехословаков.
  Не любовница, мне Зинаида Карловна, не согревательнца постели - даже, когда в ярости кричит на свои колени, встаёт в углу на колотый горох и поёт что-то из немецкого фашисткого наследия.
  Зинаида Карловна, подтвердите же немедленно, моей племяннице, что нет у нас амурных отношений - грязные они, когда не по любви, а по принуждению, по историческим обстоятельствам - хвост бы историкам накрутить и к люстре подвесить за вымыслы и подстёгивания к прелюбодеяниям, фашисты они.
  - Мда! Нет ничего, ничто не порочит наши чести, будь они трижды благословенны и популярны, как кловуны Ракомдаш и Никулин! - экономка произнесла с плохо скрытым сожалением, даже колени в судороге сдвинула, будто давила между коленей гусей - настолько досадно, что нет любовной связи с хозяином. - С какой целью любовь, если она после климакса, на закате, где чернеют паруса с черепами и костями?
  Мы не кортесы, в каменную постель не подложим друг другу броненосца.
  Полакомимся лучше плюшками, чем пересудами: кто должен, и кто уклоняется от обязанностей - в одну петлю всех и в ров с гадами кишащими, казнокрадами и стяжателями.
  Я бы - ещё ОГОГО! Свежая, булочка - согласна...
  Хм... клерка любила недавно, за деньги; наврал, что клерк, потому что - молдаванин, а из молдаван только продавцы и строители, но никак не химики и технологи высшего разряда, когда рубашка на брюхе топорщится, наливается силой Алого Паруса на корабле с пьяной Ассоль и развратником Греем.
  По парку гуляли разнузданно; Серёжа просит мороженое ему купить, пиво, шашлык, иногда водку палёную, потому что - горевал много, часто водку пил, поддельную, а к нормальной не привык, говорит, что лучше с голода опухнет, осла дохлого на плечи взвалит, отравится некачественной подпольной - как партизаны - водкой, чем опустится до заводской - так гусь не опускается до уровня моря.
  Сергей на цветы заглядывался, хотел, чтобы я ему букет подарила - женственный парень, а они сейчас - любое съедят, лишь бы задаром; ответственность за прогулки и поцелуи переложили на девичьи плечи, а сами Зевсами себя возомнили, преданно постель стелят, но кудри расчесывают только серебряными гребешками.
  На скамеечку присели, Серёжа мороженое лижет, ко мне конфузится ехать, мнётся, жеманится, а я деньги за любовь предлагаю, стыдно, но выручу себя, иначе - ручки на животе сложу и отправлюсь в путешествие по прелестным местам - в старую Горгону превращусь без любви.
  Серёжа размечтался, щёки порозовели, меня страстно за руку взял, тут же отдернул - не по вкусу ему шершавая старческая кожа, но пересилил себя, потому что деньги - дороже брезгливости, за деньги парни на бидонах с квасом танцуют, называют себя горными орлами.
  "Зинаида! Мечтала ли ты когда-нибудь в весенний паводок, похожий на Всемирный Потоп?
  Зайцы на бревнах за дедом Мазаем плывут, лисицы сплавляются на трупах бурлаков - Волга, Волга, мутер Волга, Вольга - русская река.
  Мечтаю, стихи складываю, напеваю тихонько, а душа обливается восторгом, сметаной покрывается корка головного мозга - благолепие до слёз; расстроенный целую себе руки, придумываю литературный псевдоним - выбирал из Джека Бурдюка, Парящей Синицы и Розового Мустанга.
  Красивые псевдонимы к лицу распухшему поэту - так фата гармонирует с цветом лица козы.
  Женщина из воды вышла обнаженная, поцеловала меня крепко-крепко, жадно, страстно в мои уста сахарные, обещала, что научит играть на фортепиано - отрадно, душевно до пупырышек на внутренней стороне бедра.
  Предсказала, что я скоро получу звание народного танцора России, даже бурная речка меня не снесет по течению, потому что в воде я ногами, как ластами в танце загребаю.
  Я возрадовался, заглянул в душу обнаженной женщины; попросил бы денег на обучение танцам профессионально, но водная нимфа сгинула, оставила после себя пучок травы тархун и десять крестьян узбеков.
  Деньги! Я безумно талантлив, но - в корыстной стране, где всё продается и покупается - талант без денег не пробьётся, зачахнет, и весной не посмотрит косым глазом на деда Мазая.
  Я участвовал в программе "Танцы", плясал, поднимал ноги, пел, вывертывал коленца - пескарь на крючке запищит от зависти.
  Обманули меня, оболгали, даже не обняли за золотые плечи, а вперед меня пропустили кавказца в меховых чулках - он лезгинку танцевал, словно сошёл с ума и поверил, что виноград излечивает от сифилиса.
  Кавказцев боятся, кавказцев любят, поэтому за меховые чулки - постыдные, как шотландские мужские юбки - наградили, а меня забраковали, опустили до уровня гнилого банана.
  Менеджер в туалете мне улыбался, целовались мы, но денег просил много, обещал, что за деньги из меня сделает чернокожего танцора; татуировка по всему телу, чёрная тушь под кожу, и я - негр, а негров, как и танцоров лезгинки - почитают.
  Искал я деньги везде: за горло прохожих хватал, требовал денег, вилами на воде писал товарные знаки, обворовывал банкоматы - часто путал их с пивными автоматами, поэтому напивался до самозабвения, и танцевал в пьяном угаре, потешал ночных бабочек с рабочей честью шпалоукладчиц.
  Зинаида - если я улыбнусь широко, вберу в себя широту Московских просторов, дождевую воду стихами превращу в потоки хрустальной питьевой Кока Колы с мусоринками - но не беда мусор в Кока Коле, и искупаюсь нагим в твоей ванной - проспонсируешь мои танцы?
  Я взлечу на вершину славы, и ты получишь моральное удовлетворение, что талант - который ты подпитала своими нечестно заработанными деньгами - воссиял, свершился и освещает прожекторами танца уголки с непросвещёнными старушками, дым, а не старушки". - Сергей с открытой надеждой обнял меня, ждал моих откровений, обещаний, что продам свою квартиру, уйду в скотницы, и всю зарплату ему на танцы буду перечислять, чтобы он Луну затмит.
  Я обещала ему только пятьсот рублей за любовь - обрадовался, кивал китайской головой; не нужны ему стали миллионы долларов, если за пятьсот рублей напьется, наестся и на неделю вперед отложит на дешевое пиво и палёную, как ведьма, водку.
   Расстались мы, а я думаю - может быть, талант в Сергее, да кроется далеко в генах, мошонку надо бы отрезать - и голос появится задорный, кастратский, и в танце легче, потому что яйца не помешают красиво лезгинку сплясать - расслабленность в членах, как после мяса обезьяны.
  Сергей из моей квартиры утром выскользнул, краюху хлеба в штаны запихнул, а сосед Дмитрий Борисович интересуется, щупает мои груди, и голос соседа - заискивающий, злой - тембр для проклятий.
  "Зинаида Карловна, соседка моя с пеной у рта, на дикого кабана вы похожи в полосатом халате пирата.
  Ручки у вас красненькие - гусиные лапки, в окно вас выкинуть, так ручками за подоконник зацепитесь, в квартиру обратно залезете и лапками по лусалу обидчику настучите, кара ему за недоверие в силу женских ягодиц.
  Руки - не ягодицы, но инопланетянин не различит, где у человека рука, а где нога; на тротуаре сутки пролежишь - от вожделения и голода ноги прохожих за руки горилл примешь.
  Благословите меня - в магазин пойду, свечи в аптеке по дороге куплю, потому что - геморрой у меня: не оригинально, но никуда не деться от свербления между ягодиц, а зимой мне кажется, что сердце в анусе бьется, большое, куриное.
  Прислушаюсь к звукам из ягодиц, на лесенку приставную поднимусь - у меня возле шкафа с книжками лестница дорогая, алюминиевая, - свечу себе вставлю антигеморройную, и кричу, руки заламываю, представляю, что я на гору в Тибете забрался и столетних аскетов из нор выманиваю, Истину у них в набедренных повязках - грязных, как селевый поток возле МГУ - ищу.
  Зинаида Карловна, равновесная..."
  Закашлялся, но я не стучу по спине - интимно, когда соседка соседа по спине веником или стиральной машинкой стучит, неполиткорректно, будто негра назвала шахтёром.
  Я захлопнула дверь, потому что знаю: слова соседа, его подмигивания, стихийные улыбочки котовода - всё к одному - бесцельная трата времени, Пустота, а из пустоты выглядывают чёрные рожи с красными индийскими глазами. - Зинаида Карловна замолчала, в трудовом порыве намазала гуталином лоб, забылась, размазала гуталин по лицу, словно готовилась к экзамену по американской военной подготовке имени Рэмбо.
  - Зинаида Карловна, душа ваша - полёт, Сикстинская капелла!
  Благодарю вас за служение, за благонравие и замирание сердца по ночам - грозу побьёте палкой, но конфузливая вы, даже сверчка стыдитесь обидеть каменным ножом.
  Гордые у нас сверчки, с надменными лицами прокуроров - оплюют, дешевкой назовут, да в нору на шесток спрячутся - карбонарии.
  Зинаида Карловна, а что, Оксана, как изволит? - голос Сергея Степановича упал каторжником в руднике, в коридоре на стенах выступил снег.
  Экономка поджала губы, робко взглянула за спину - не подслушивает ли чёрт, произнесла на границе слышимости - так стыдливая девица в общей бане предлагает прапорщику жбан с квасом:
  - Оксана час назад проснуться изволили, кофию в постель потребовали, с ватрушкой и со сливками, да, непременно, чтобы сливки свежие, как кровь младенца.
  Говорит, что вчерашних сливок не надобно, от вчерашнего грех в душе поднимается, здоровье наклоняется девушкой в школьном саду.
  Я с утра - знаю требования госпожи - сливок купила загодя, из-под верблюда, свежайших; наш лучший синий бархатный ковер в опочивальне застелила - дует по полу, словно море Израильское поднесла Оксане на блюдечке.
  Успокоилось, теперь жду, но готова выполнить любое ответственное задание, даже наливаюсь соком от осознания своей службы, в зеркале арбузом отражаюсь, а не пожилой женщиной, женой маркиза де Сада.
  - Услужи, да, Зинаида, услужи, постарайся, любезная! - Сергей Степанович взял Светлану по локоток, аккуратно, но настойчиво, словно выводил тяжелого карпа из озера. Говорил экономке, подрагивал большим телом взволнованного моржа: - Сливки - умница... Здоровье - не прекраснодушие изможденного вождя.
  Молодая женщина нуждается в уходе, в понимании, особенно, если натура тонкая, чувствительная - как у медузы, по лезвию бритвы натура Оксаны пройдёт, не порежется.
  Славненько, что продолжает отдыхать, опять же - здоровье, не потревожили бы её крики продавцов картошки с улицы.
  Район у нас Центральны, богатый, фармазоны с картошкой шмыгают, ищут масло, но не получают, а в конце дня ругаются, пьют картофельную водку и бахвалятся друг перед другом бекешами. - Сергей Степанович провёл Светлану на второй этаж, просторный, как и первый; футбольное поле в квартире.
  Открыл дверь на огромную веранду - десять на десять метров, огляделся с опаской, словно и не хозяин, а - Багдадский вор:
  - Светлана! Премиленькая тебе комнатка - живи, твори, не обращай внимания на недовольство голубей - горох им с мышьяком, а не довольство, птицам доисторическим.
  Рогожей сердце своё укрою, чтобы твоё возрадовалось маковым зёрнышком; не знаю - возрадуется ли, если ты руку об руку потрешь, назовёшь меня вехой в истории твоей жизни.
  Комнатка - огромная, просматривается - маньяки могут за тобой подглядывать, когда ты перед сном из ванны выйдешь обнаженная, словно жемчужина без раковины.
  Но маньяки тихие, если их убрать из Москвы, то останутся только пыль рассыпавшихся черепов и обертки из-под гамбургеров.
  Суди сама - показывать ли себя обнаженную людям на сторону, или прикрываться, закрывать занавески - добро; но тогда тебя не увидят, а, может быть, и исправится маньяк, влюбится в тебя, руку и сердце предложит в обмен на твои женские половозрелые органы.
  Чудеса случаются, и не знаю, что посоветовать - голой ли плясать на веранде, или целомудренно закутываться в Оренбургский платок из кости мамонта.
  - Дядя! Милый! Укрась свою ермолку флагом победы!
  Изумительная комната, и веранда - прелесть - загорать буду, а в каком виде - в целостном или по частям - подумаю, я ещё не освоилась в Москве, не видела балеронов в коротких платьицах, но уверяю, дядюшка, что честь свою девичью не отдам до свадьбы, пусть меня маньяки веревками обнаженную свяжут и с крыши дома на крышу мусоровоза спустят - так пытали ведьм в древней Норвегии. - Светлана вскрикнула куницей на свадьбе зайца, новогодним подарком повисла на шее Сергея Степановича
  Дядюшка, вдруг, побледнел первым снегом, позеленел, прикрыл ладонью луковый ротик девушки:
  - ТССССССССССССС!
  СССССССССССТТТТ!
  ТЫССССЫЫЫЫЫТТТ!
  - Дядя! Что же ты тушуешься, словно не хозяин, а - бомж на нудистком пляже? - Светлана подошла к малахитовому столику, налила из графинчика в фужер, выпила, легкомысленно хихикнула, но не громко, чувствовала, что дядя волнуется, тужится, ищет в себе решения - так начальник стройки заставляет полицейских красить стены. - Гм! Вода! Вода в графине!
  Дивно! В домах пастухов в графинах вода, и в твоём дворце вода - знаменательно, поэтика зеленых лугов с рыжими коровами.
  На нудистский пляж я из любопытства заглянула один раз - молодая девушка должна всё испробовать до свадьбы, а после свадьбы - остальное всё.
  Неинтересно на нудистком пляже, ощущение, будто попала в дом престарелых на предвыборное собрание в бане.
  Вы конфузитесь, понижаете голос, не чёрта ли боитесь вызвать из камина?
  - Шутница! Сундук с золотыми монетами тебе на язык! - Сергей Степанович быстро наклонился, подкатил под туфельки племянницы шкуру жертвенного барана с клеймом фабрики имени Каина и Авеля. - По мягкому ходи, мягкое заглушает стук каблучков, представь, что поп провозглашает - Во веки веков!
  Влюбился я, с неба упал дар; кому птица на голову какает, кому - железный метеорит из тундры прилетит на крышу, а на меня счастье снизошло, понимающее счастье с губами-вишнями.
  Оксана! Сколько в её имени фразеологических оборотов, тень ветра в волосах её! - Сергей Степанович закатил глаза, голос задрожал, срывался, блеянье отражалось в серебряных кувшинах. - Не думал, что снова смогу загореться, воспламениться раненой чайкой имени Ливингстона.
  После смерти жены моей любимой - Аллии Молдагуловой - зарок дал, что не нуждаются в новой маме Митенька и Варенька - твои любимые двоюродные братик и сестричка, ах, в голосе Вареньки - смородина, а Митенька - борец за свободу плюшевых медвежат.
  В жаркий полдень я обычно квас пью, а Митенька подойдёт, медвежонка мне в руки вложит и душит меня шаловливо, на глаза мне раскалённые камни накладывает, веером отмахивает зараженный воздух, золото с бриллиантами, а не мальчик.
  В генерала вырастет, отпустит бороду до пояса, капли дождя будет сбивать выстрелом из аркебузы или автомата Калашникова - не знаю, что на вооружении нашей армии сейчас, может быть - бозоны Хиггса.
  Варенька - о нужде мечтает, закроется в комнатке своей и молоточком стучит в стенку - музыкально, долго, пересиливает гнев соседей пьяниц - так зайчик в театре на барабане польку-бабочку выбивает.
  Чечеточника на барабан поставь - хуже зайца исполнит, потому что чечёточник о славе думает, а заяц - не думает вовсе, доверительно стучит и стучит, поэтому Правда в барабанном стуке зайца.
  Я журил Вареньку, увещевал, говорил, что стук молоточка слишком назойливый, воспламеняет мозг, а Варенька - премиленькая овечка - хохочет и пуще прежнего молоточком в стенку долбит, пытает меня, называет фюрером.
  Призналась - тогда я на Солнце прозрачный - словно бутылка с Новотерской водой застекленел.
  "Папенька, не брани меня, потому что молоком я умываюсь, и от молока щёчки мои скрываются под тончайшей плёнкой, а крепка плёнка - ножом грабителя не пробить.
  Молоточком в стенку я стучу не из праздности, не из детского озорства, когда дети мечтают, чтобы родители сошли с ума и провалились сквозь землю.
  Я напоминаю тебе и соседям, что простым людям: нищим, плотникам, строителям живётся тяжело, в нужде они кушают мёд и сахарин - так белочка из нужды питается свиным салом.
  Вырасту - в нищие пойду: почётно, ко многому обязывает, и не оставляет времени для переписки и шуток с бравыми копальщиками могил". - Сергей Степанович осторожно - чтобы не грохотало - пододвинул к племяннице белое кресло-трон. - Затейники Митенька и Варенька, Солнышко мечтают потушить, словно оно - гриб ядерный вредоносный.
  Оксаночка их обожает, называет представителями животного мира.
  Чистая душа, обаяла меня блеском огненных очей.
  Не чаял, не верил в женскую искренность - повторяю, говорил, - решил жить без женщин, с подвигом во имя детей своих, даже лампаду в ванной комнате подвесил с маслом Иерусалимским, но масло - тучи в окружении железа.
  Пусть его, не всякое машинное масло намажешь на хлеб, а радует, возвышает, грехи очищает лучше, чем клизма доброй молодой медсестры прочищает кишечник сталевара.
  Волею судеб оказался в районе Киевского вокзала, искал продавцов бумаги для охотников, чтобы с водяными знаками - лисицы и медведи, как в зоопарке.
  Торговки вяленой морковью досаждали, предлагали свой товар, бросали в меня каменной - сестрой угля - морковью.
  Спекулянты сигаретами подмигивали глазами-семафорами, но не курю я - вред для государства, если гражданин не курит, но не пересилю себя; каждый раз, когда вижу мужчину с сигареткой между губ, кажется мне будто не сигаретка, а - пенис индейца во рту, и дымится.
  Блажь, надуманное, даже к психоаналитику ходил, оставил три тонны денег, но не излечился от дурных представлений, будто я на передовом участке в колхозе.
  А дурные ли у меня представления пенисообразные - не уверен; на Страшном Суде мне скажут о сигаретах, не упустят возможность отправить на Небесный Фронт к курящим индейцам.
  В задумчивости возле Киевского вокзала похудел, осунулся, мечтал, что куплю журнал и сожгу его в урне - так филиппинцы выражают протест против засилья саранчи.
  Натыкаюсь - думал, что на столб с Императорским орлом - на девушку, молодую женщину - разлюли-малина, ягодка царская.
  Сначала - не поверишь, Светлана - мазнула по мне взглядом, и он показался потусторонним - так увлёкшийся балериной чёрт рассматривает грешника крестьянина.
  Глазки - вроде бы не выразительные, а в них - зло и искательность, изящный мрак и пучина бездонная в самоотрешённых очах.
  Я обманулся - потом понял, что я дурного характера - сразу в людях недоброе подмечаю, не верю - оттого, что москвич, - что все приезжие - любушки, и не обуревает их бессильная злоба, как чехословаков при виде кобылы из Сирии.
  Не злые очи - Оксана мне рассказала, что задумалась, и пелена задумчивости детской пеленкой или девственной плевой сатанинского козла набежала на превосходные очи, - благолепные, и в них отражаются Райские кущи.
  Оксана увидела, что я отшатнулся, и в тот же миг пламя - не адское - показалось адским, но, наоборот - всеочищающее - опять же Оксана мне пояснила, что я ошибался, когда за адское принял, за костер под грешником из Тулы - полыхнуло в очах и тут же сменилось каменным углём.
  "Послушайте, благородный мужчина, я вижу, что вы благородный, продвинулись по службе, и авторитет у вас не дутый, не спустится, как Красный Денискин шарик на Первомайской демонстрации работников культуры. - Под ручку меня взяла, в глаза заглядывает, ротик распахивает - влюбился я, оттого, что токи от Оксаны - живительные, поэтические, словно ветерком подуло со страниц сказок Пушкина. - Даже, если ошибаетесь вы, то это не ошибки, не заблуждения порочного странника в женской бане, а - позиция морально устойчивого богача с двухкомнатной квартирой - пусть на окраине Москвы, пусть не квартира, а - нора неженатого питекантропа.
  Я не пускаю пыль в глаза, не гляжу в вашу душу, не натачиваю меч непорядочной укоризны, если вы женат, то - воля ваша - разведетесь, если найдёте Счастье с моим человеческим лицом".
  "Не женат я, вдовец, и не склонен к обману - коммунист я, хотя КПСС не имеет решающей роли, не крушит и не топит лодырей, бездельников и самодуров с мрачными лицами крупных казнокрадов! - Отвага выплеснула из меня расплавленным оловом - аура невинной, простодушной Оксаны подействовала, проникла в каждую клеточку моего серого вещества и пещеристого тела, омывала ароматными волнами самосознание - так весталка омывает ноги богатому землекопу. - Мысли не допускаю, чтобы жениться во второй раз, детишки у меня малые, но смышлёные, живчики - сурки Нечерноземья.
  Не судите меня строго, не разоблачайте, но вату в ногах уберу - откуда вата, не чувствую, но ноги, будто манто на поэтессе, влажные, подгибаются".
  "С предубеждением в Москву ехала, знала, что все москали - пройдохи, душители свобод, расисты в голубых беретах и клетчатых шотландских юбках.
  Прибыла на Киевский вокзал, глаза протираю - не ошиблась в предчувствии - одни черти, души утопленников и зомби - сумасбродный город в неинтересной стране нечищеных сапогов.
  Уехала бы, плюнула через левое плечо - хоть одного бы чёрта задела, не проявила бы к нему батрацкое благодушие и девичью мягкотелость Принцессы.
  К дереву прислонилась налитым телом, и дерево у вас, у москалей - гнилое, с червями и блохами - дерево-бомж.
  Пеняю на себя и на китайскую политику, обдумываю, как от чертей спастись и на крыше вагона обратно уехать в Рай.
  Денег на обратную дорогу нет, зачем девушке красивой деньги, они же не - предложение сыграть в спектакле или построить дом.
  И, вдруг - будто молния, свет белый, чистый, а в столбе света - вы, мужчина, на убийцу развратников, на очистителя клоак похожий.
  Нет у вас золотого ведра и ножа из обсидиана, но - Ангел.
  Робею, не смею ножкой двинуть, не верю в чудо, потому что я - простая красавица Принцесса, веселушка, работящая, здоровая, а вы - Красота мелодии в пластичном пафосе балерона - их называют балерунами, но я, по Правде говорю - балерон.
  Дрожу, а Судьба магнитом вас ко мне притянула, ударила волной о скалистый утёс моих грудей - Судьба, от неё не убежишь на горных лыжах с горы в Куршавеле.
  Вы повезете меня в Куршавель, мужчина с бровями покойного Леонида Ильича Брежнева? - спросила, и тут же покраснела, засмущалась, мне ручку целует, будто я - мавзолей с конём маршала Ворошилова. - Потешно я пошутила о Куршавеле, ненадобно мне лыж и гор, я море люблю и седьмое небо.
  Теперь, когда я держу вас за руку - словно над обрывом повисла, а внизу челюсти, скрежет костей и адский хохот грешников дворников, - боюсь, что сказка лопнет, из розы польётся гной с черной кровью, вы окажитесь призраком, мечтой, и нет у вас ни дохода, ни квартиры, а дети - пусть будут, цветы они, а цветы увядают по осени, как увядают настоящие мужчины без настоящих женщин! - Слезу невидимую с ока смахнула, пылинку с груди, и не пылинка девственности, а - соринка, но очень похожа на пылинку девственности - костёр во мне разожгла. - Если разочаруюсь, то руку вашу отпущу и погибну, ножиком себе горло перережу из-за несчастной любви, не Джульетта я, но нож в руках держу умело, на Майдане воевала, в атаку ходила на Донецк".
  "Полноте, не кручиньтесь, не лгу я, не мышь в супе, - в волнении, потный от счастья, будто меня вымочили в уксусе и подали на серебряном подносе, паспорт достаю, руки не слушаются, превратились в деревья с орехами Кокой, перелистываю. - Разведен после смерти жены, детишки - Варенька и Митенька, шесть и семь годков, пытливые, сахар любят, ржут - словно лошадки на ипподроме.
  Квартира по адресу, уверяю, большая квартира, уважение вызывает двухэтажная в центре, и ещё три квартиры - доходные, сдаю внаём, дорого беру, и дачу сдаю, а на второй даче живу, когда охота придёт, словно я из горячей печи вылез.
  Паранджу надеваю на даче и пляшу - потешаюсь так, а затем - на охоту на кабана или лося - царское занятие.
  Егерь лося привяжет за ногу в условленном месте, или кабана в сетях на дерево подвесит, а я с друзьями - БАБАЦ! - убили доисторическое животное - жалко, но кровь разогревает и желудок.
  В прошлый понедельник егерь Анфимушка ко мне подходит, мнётся, с ноги на ногу переступает, будто на сцене Большого Театра соревнуется с прима-балериной, конфузится, а затем тонким голоском докладывает - прапорщик на марше:
  "Сергей Степанович, помилосердствуйте!
  Давеча политики с безумными душами приезжали, всех лосей и кабанов разогнали; из пулемётов и гранатомётов строчили в копеечку и в белый свет.
  Вам только заяц тщедушный остался, силы в нём нет, хворый, глаза слезятся, на гроб дышит - пристрелите его, чтобы не мучился". - Анфимушка мне ручку поцеловал, смотрит в глаза пытливо, извлекает из них Правду и доверие - так алхимик из серебра извлекает медь.
  Я невольно залюбовался татуировкой на левом запястье егеря - чайка на фоне восходящего японского Солнца.
  Сердце моё смягчилось, душа превратилась в овсяный кисель:
  "Веди, Сусанин польского разлива!" - шучу, за бородку из милости потрепал егеря, а на сердце - гиря двухпудовая купеческая ржавая.
  К зайцу пришли - бедняжка на привязи из последних сил бьётся, на небушко взирает заплаканными очами невинного корейского младенца.
  Я тоже заплакал - из двух стволов в голову зайца картечью полевой выстрелил, затем перезарядил ружьё и - снова - уже в окровавленные лоскуты на шубу лешему - так проходит жизнь животных.
  Анфимушка тоже рыдает, но крепится, трепещет на ветру листиком осины:
  "Барин! Вы животинку приголубили, в заячий ад отправили, а призрак каннибала видели в лесу?
  Азарт в том призраке виден, просвечивается сквозь дым - так у девушки в грудях душа трепещет.
  Чёрный призрак, с бамбуковой палочкой на пенисе - символ трубки Мира индейцев!"
  "Любезнейший егерь с преградой между зубов, - ласково потрепал по пейсу, наградил рублём - кусок поперек горла рубль нищему. - Ненадобно мне призрака; достаточно для России призрака коммунизма - с бородой призрак коммунизма, с усами - Карл Маркс.
  Призрак каннибала пусть афромосквичей пугает или радует - мне нет интереса до похождений призраков каннибалов, пусть это даже призрак слона на длинных Сальвадорадаливских ножках".
  Я ушёл с охоты с неясным чувством, что потерял честь - так балерина после бала оглядывает себя - не пришили ли ей хвост"! - сказал, и ручку зачем-то поцеловал девушке, теперь понимаю - порыв, благодарность за то, что она рядом со мной, как городское освещение.
  Оксана охнула, на шее у меня повисла, в губы жарко поцеловала - чуднО, но приятно, с пониманием и от всей души, без рисования, без театральности ненужной; и никто нам из толпы Станиславских с узбекскими корнями не крикнул: "Не верю!"
  "Милый, волшебник великолепный, Серёженька! - причитает, за ухо по-родственному теребит, горностаем ластится. - С детства верила, через побои шла - чем бабу сильнее бьют, тем природе теплее.
  В школе парубки самогон на переменках пили, друг дружку тискали, оттого, что - модно, а мы, девчата, на завалинке курили, обсуждали будущее - кто за кого замуж пойдёт, да как хитрее мужа обобрать, а затем отравить, будто сам умер - на рыбной ловле его русалка утопила.
  Я выгодно выделялась независимой позой гордой собирательницы подков.
  Подружки о германских женихах мечтают, о поляках, о шведах, о норвежцах, а я - вожжа мне под хвост попала, там, где ягодицы сходятся - о москале муже думала, даже выла по утрам от горя, оплакивала свою гробовую Судьбу.
  Подружки меня блаженной обзывали, щипали, но я в ответ била ловко, с разворота, иногда и нож метала в живот, поэтому - уважали, отстали, лишь издали сетовали, упрекали в связи с Россией, кричали, что все москали - алкоголики, террористы, захватчики и воры, и имя москалям - Петропавловская Крепость.
  Я подолом голову закрою - вздох уважения по школе пронесется, потому что от бедности и для здоровья нижнего белья не ношу: отвечаю хулителям, что праздные люди бревна не поднимут, а трудягам - на дворе трава, а на траве дрова.
  В седьмом классе на прополку репы пошли классом - подработать на новые тетрадки с фотографиями народного героя Бандеры, не тетрадки, а - золотой прииск Джека Лондона.
  Я утомилась, отстала от подружек - они на наркотиках, словно тракторы пашут.
  Присела в борозду, птичку подзываю полевую свистом - люблю птичек, у них мясо с глистами, но полезное и дармовое, как воздух в деревне.
  Грибник подходит - явно маньяк, потому что на поле с репой грибы не растут, сумасброд, но в интеллигентных очках и в чёрном плаще разделывателя трупов.
  "Необыкновенная вы девушка, груди - тыквы! - шепчет и трогает меня, а я в забытьи стихи в прозе Гоголя повторяю, заливаюсь слезами девичьего счастья, что живу, даже рядом с маньяком - символом эпохи. - Я издалека подумал, что у вас ещё две головы - на груди, даже коня своего отпустил - пусть расскажет по странам и континентам об удивительной девушке, поэтессе, романтике с Большой Английской буквы.
  Конь к быкам убежал на случку - смычка города и деревни.
  Если бы рядом построили кишлак - пригласил бы вас на палочку шашлыка, потому что в кишлаке за бочкой кумыса и шашлыком рождаются песни - так в шорохе юбок рождаются стихи.
  Смотрю на вас невидящими глазами и думаю - Истина ли вы, или - ложь.
  Ко лжи никакой почтительности, а Истина - послушание, поэтому - почёт и уважение Истине.
  Для чего живём, если Истину за плугом не видим, скрылась она от нас в утробе зверя! - оскалился, зубы жёлтые показывает, со жгучим сладострастием причмокивает, но мне не боязно, потому что вилами проткну насквозь маньяка - даже обидеться не успеет, обрадуется, что не от чахотки умер, кавалер. - Пальчик вам в рот засуну - укусите, понятно; недавно кукле ради озорства палец в ротик засунул, думал - с рук сойдет мне шалость, а игрушка - ЦАП - пребольно укусила меня, пользовалась моментом, что никто не видит нас в тёмной подворотне, где перед мысленными взглядами наркоманов музыкантов всплывают розовые зАмки на облаках, но никак не кусающиеся собачьи куклы.
  За хлопотами забыл о кукле, а на вас взглянул - вспомнил, даже шайтана вспомнил, когда он меня испугал в сортире.
  Полагаю, что всё - что нас окружает, и в том числе мои слова - ничто для Вселенной, и тем более, для Вселенной мелочь, если разденетесь вы донага, или пойдёте по грядкам в обличии Юлия Цезаря - тулуп и валенки.
  У вас хрупкие плечи стяжательницы, работницы кондитерской фабрики "Ударница".
  На плечах меня не пронесете и милю - причуды звёзд Голливуда.
  Рассматриваю я вас и влюбляюсь беззаветно - даже боязно в ад вас отправлять после того, как зарежу; нет страха к смерти, и зарежу не оттого, что не способен перепрыгнуть через гимнастку с шестом, а оттого зарежу, что не способен соединить в одно целое вас и репу.
  Пустяк, безумство, тем более что говорил - для Вселенной и вы, и репа - дырка в бублике, последствия большого взрыва.
  Зеленый нос - воронка инопланетянина дороже вас стоит, и, но и нос - кроха, пылинка на пляже Мироздания". - Маньяк обнял меня, а мне - смешно и радостно, потому что - тепло, и мужчина; подружки издалека завидуют, в нас репой и конским навозом бросают, а я хохочу - пичуга сытая, с заискивающим взглядом Снегурочки.
  Приказал бы маньяк - с лошадиным топотом побежала бы исполнять его волю, даже огурцы соленные на майдане разбрасывала бы ради него, потому что безгранично верила в мужскую силу, равную двум силам кабана.
  В позицию встал, ножку галантно отставил на Запад - на Запад все ноги вытягивают, поклонился мне, в конфуз ввёл скромницу с ногой сорок пятого размера и проворковал сладко, словно отдавал приказ искупаться в меду:
  "Я научу вас танцам, прелестная кобьета; танец - золотой ключик, открывалка при запоре, право на жизнь и на презрение падших сурков.
  Девушка без танцев, всё равно, что птица без яиц.
  Подойдите же ко мне, не тушуйтесь, будто жена перед пьяным квартирантом.
  От вас потребуется только вздыхать и трепыхаться бабочкой в лапках котёнка!
  После танца прозреете, поймёте, что ваша цель - москаль в очках-канализационных люках.
  Натанцуетесь, подрастёте, в силу войдёте, и - когда бессмысленность своего одинокого существования осознаете - в Москву езжайте, счастье с квартирой и доходом ищите, ходите от гориллы к горилле, зовите хлебопёков, каждому чёрту кланяйтесь!
  Па-де-де!
  Атанде!"
  Встал передо мной на одно колено - рыцарь без круглого стола, левой рукой за талию ухватил, а правой рукой за передок меня поднимает - так балерон балерину поддерживает в порнографическом спектакле имени Берлинского Гитлерюгенда.
  И боязно мне, и щекотно, и грусть непонятная накатывает, слезу прошибает и снежным комом проваливается в низ живота, к руке маньяка.
  Долго он учил меня танцу, шутил, что не обесчестит меня даже Царь Морской.
  Запыхался, и я устала, а в промежности ураган ревёт, доменная печь разлилась жидким золотом.
  Я верила, что найду случай, признаюсь маньяку в любви к Людям Доброй Воли, к мопедистам, к автогонщикам, и к нему, очкастому - очки минус сто.
  Маньяк ножик выхватил - зачем, почему, если после танца я расплавилась, плавленый сырок "Дружба"? - к моему горлу приставил, кричит, чтобы я раздевалась донага, показывала прелести дымные, подернутые морозцем - так первый снег припорашивает гриб боровик.
  Моя девичья честь не потерпела глумления, не превратилась в шкуру оборотня.
  С силой украинского богатыря Михаила Саакашвили я вилами ударила маньяка в бок, и - когда он хрипел и корчился в пузырях крови - ногами добивала с недоразвитым презрением повивальной бабки.
  Подружки с визгом набросились на маньяка, разорвали на сувениры - в хатах на видное место, под иконами повесят на веревочках части тела маньяка - реликвия Государства Урарту.
  Я не принимала участие в оргии, с удовлетворением облизывала мечту - найти в Москве родственную душу, человека, с которым золотая нить свяжет гравитационной силой.
  Серёжка, Серёженька, муж мой будущий!
  Не пью я, не курю, дурные мысли отбрасываю, в Храм на исповедь хожу и неистово - будто прибиваю к груди и голове доски гробовые - перед иконами лоб крещу.
  Пойдём же, к тебе, родственная душа, чаю выпьем, я расскажу о многообразии плёток в природе - море плёток.
  Ты заскрипишь зубами, откроешь своё сердце и оно - если ты слеп, как скрипач - подскажет, что я - твоя семядолька!"
  Сергей Степанович встрепенулся, прислушался - не голос ли снизу? не услышал, успокоился, медная краска сошла с его бархатного лица:
  - Не прогадал я, Ангела в дом привёл - размах крыльев необычайный - от Европы до США!
  Оксана - средоточие всех благ, сосуд с чистотой, невинностью - у неё только один раз с мужчиной до меня произошло, да не по её воле - не станет же она меня обманывать, свою родственную душу, и верю ей, даже к иве прижимаюсь щекой, чтобы жар ушёл в дерево - настолько раскаляюсь благодарностью; умер бы, если бы Оксану не встретил, или она от меня уйдёт, эффектная.
  Не уйдёт, чувствую, оттого, что девушка - широчайшая, как мышца культуриста.
  Если я ухожу - звонит мне постоянно, волнуется за меня, предостерегает от ям с нечистотами и разбойников с гнилыми зубами.
  Шутница, да-с, Светочка, не упомянул о необыкновенной веселости моей Оксаночки, на сердце у неё - ни птички, ни облачка - Небеса пляшут от смеха Оксаночки.
  На вокзале, когда я бережно на руках - будто чучело фараона - нёс Оксану к машине, пошутил - "Машина из крепдешина"!
  Красавица захохотала, с рук моих упала на асфальт, поднимается, в длинных ногах заплетается, у меня на руке виснет лианой, хохочет, не может остановиться, словно штырь проглотила с перцем.
  Даже описалась от смеха - доверчивая душа у каменных ворот Познания Мира.
  Я шутки стал придерживать, боюсь за рассудок смешливой Оксаночки - любит меня, обожает, ластится, угодить желает, но и хохочет - пожарным шлангом не остановить.
  Все добродетели в одном прекрасном теле!
  За что мне награда с бритым лобком?
  За то, что зайца паршивого - надеюсь, что глухой он - жизни лишил?
  - Дядюшка! Милый ты и потешный, словно кловун Ракомдаш на деревянном треножнике! - Светлана порывисто обняла Сергея Степановича, раскачивалась на нём - желудь на дубе.
  - ТСССС! Светочка! Задержи дыхание, представь, что ты - медсестра на пляже в Серебряном Бору и вытаскиваешь утопленника из речки.
  Не шуми - смешна ты в минуты буйства, егоза.
  Оксаночке нужен отдых - не вмешиваюсь в её богатырское здоровье, но практичность в соблюдении моциона необходима, иначе мы все скатимся до уровня первобытных беженцев из Америки на Чукотку.
  - Молчу, молчу, осторожный мой дядя!
  Переливаешься ты, подобно перламутру на Солнце.
  Милейший мой человек, полная противоположность трухлявым развратникам - так новые ворота для баранов лучше старой калитки для коз.
   Где же козочка Варенька, сестричка моя двоюродная, любительница шаманских плясок, петушок на палочке?
  И брат двоюродный Митенька - обязательно, послушай меня, дядя - до генерал-полковника дорастёт - звёзды ему на погоны упадут, или сделает карьеру бетонщика миллиардера, строителя нового города для Сирийских беженцев.
  Почему дом не оглашается хохотом любвеобильных детишек, заведенных на пружинку?
  Давеча в поезде видела ребёнка с ограниченными возможностями - высочайшая степень ожирения; от гормонов, а не от булок жир на боках и на телесах, словно горная лавина на ёлке зацепилась.
  Родительница у мальчика инвалида - отдала бы ростовщику в мужья, тоже несчастная, с нарушенным обменом веществ - на полке не помещается, тюленем переворачивается, кушает, сына подкармливает, булки ему в рот кидает, как поленья в печку паровоза.
  Дивно, не как люди кушают, а проглатывают, заглатывают - удав непальский позавидует манере еды.
  Любопытный эпизод разжалобил меня до слёз, вызвал бурю положительных эмоций - в волонтёры бы пошла, прислуживала бы мальчику и его маменьке - толстенным, вагон под ними прогибался, будто стадо мамонтов в туалет топочет.
  Мальчик в себя батон докторской колбасы, в рот пещерный засовывал - АХАХА! Дядюшка! Не округляй глаза жемчугом! - и подавился, несчастный, ох, как страдал, как мычал - труднее и опасней нет работы, чем питание ожиревшего тела.
  Матушка его ворочается на полке, слезть не может, иначе помогла бы сыну - сердобольная, птица в тюлевом платьице работницы птицефабрики.
  Беда! гром грянул бы - всех злодеев поубивал, а людей с нарушением обмена веществ оставил на развод, нужны люди инопланетянам; чем толще человек, тем выше у него чувство сопричастности с Вселенной.
  Я молча обняла мальчика с колбасой во рту, не рот, а - пасть - лишь бы на здоровье, несчастненькому.
  Он тоже Правду ищет, по глазам видела - искатель Правды, - но времени не находит на брожения, потому что занят поддержанием баланса еды в организме - так червячок трупоед не успокоится, пока с чувством глубокого внутреннего удовлетворения не скушает целый труп - нет разницы - труп гадалки, или бригадного генерала.
  Сердце защемило от недоброго предчувствия похорон с исступленными рыданиями родных и близких удавившегося мальчика и воплями изумлённой матушки, на кладбище её привезут на каталке, подобной той, на которой сына в гробу доставили - равноправие, связь живого и мёртвого Мира.
  Я со сдержанными воплями души погладила мальчика по голове, рассказывала ему о пиратах Карибского бассейна, объясняла, что море-окиян - не бассейн, называется бассейном, как человек называется Диктатором Биологии.
  Живописно расписывала в красивых выражениях сундуки с золотыми червонцами, дамскими сладостями - до сладостей дошла, у мальчонки щеки зарделись, в балерину превратился бы, если не колбаса и не триста килограммов избыточного генномодифицированного жира.
  Подошёл проводник, медленно снял фуражку, обнажил значительную - будто маленький тунгусский метеорит вспахал голову - плешь.
  Читал молитву, отпевал мальчика заочно, чтобы попы в церкви зря время не тратили, оттого, что на попах не только покойники, но и дети, и огороды, и приусадебная скотина.
  Я решилась - отчаянная, по льду Чудское озеро переползу, - заголосила бесплатно, потому что многие народности нарочно приглашают плакальщиц со стороны; я заняла место плакальщицы, совершенно добровольно, без моральных скачков и искажения интеллекта - рыдала, причитала, посЫпала бы голову пеплом, но нет рядом иудея, а у иудея для горя всегда с собой мешочек с пеплом припасён.
  Вдруг - беда нагрянет, а пепла рядом нет, развеян по Миру пепел, удобрил огороды тайванцев.
  Проводник прочитал молитву, взглянул на меня с гастрономическим интересом (я представила себя колбасой, засмеялась - не плакать же всю жизнь, от слёз глаза превращаются в буркалы).
  "По живому не плачут, девушка, как над мёртвым не танцуют! - проводник заботливо подложил мне под ягодицы подушку, а то на жёстком полу холодно и неуютно, будто в пещере самолюбивого ленивца. - Не упокойную я читал, а - за здравие: уверен, что мальчик выживет - никогда в Истории человечества жирдяй не умирал от еды, а тараканы не умирали от голода.
  Мальчик меня поразил умением жевать; на Васильевском острове он добьётся успехов в чебуречной, возвысится над художниками и поэтами, а, когда слух о дивном мальчике - пожирателе батонов колбасы - дойдёт до чернокожего президента США, то афроамериканцы назовут мальчика с колбасой символом Вашингтона.
  Я бы вытащил колбасу из пасти мальчика, но тогда он потеряет огромный материк своей привлекательности, оригинальности: мальчиков без колбасы во рту - миллиарды, а с огромным батоном - один, прекрасный и неповторимый, как треугольный арбуз.
  В единоборстве с колбасой решается судьба детей с ограничениями веса, пусть же усердствует, на деловитого князя Шереметьева похож".
  "Нахожу необходимым заметить, что я - студент технического вуза, а не колбасного, но Правду тоже ищу; Правда всем доступна: и конюху, и академику, и метателю молота через забор. - Возле нас остановился худой очкастый юноша; волосы жидкими змеями, худыми, изможденными, ниспадали на плечи, густо покрытые снегом перхоти. - Мальчик с колбасой во рту - признак плодородия, успеха страны, процветания и залог будущего с налаженными взаимоотношениями кошек и собак.
  Может быть, предназначение жирного мальчика - в колбасе во рту, как предназначение балерона - праздник в Амстердаме.
  По поезду разгуливаю, ищу богатых вдов и беспризорные вещи; люблю дармовое, даже чувства мои опережают мысль, когда чемодан-бомж под ноги кидается, умоляет, губки бантиком складывает, институтке подражает: "Возьми меня, укради!"
  И возьму, и украду - всё во благо человека, не чураюсь опасного и трудного пути, но в чемодане, что в чемодане - ничего, вакуум, ненужное, и грош цена тому ненужному без денег под подкладкой, без ношенного нижнего белья японских школьниц.
  Сегодня с утра у меня видения, что не в поезде я, а по облакам шагаю, перепрыгиваю с облака на облако и до Марса допрыгну - пусть на меня с беспокойной завистью с Земли взирают неудавшиеся лётчики-космонавты третьего ранга.
  Для чего они живут, если не летают?
  Я по поездам ищу правду-матку, других мест не признаю, но, когда придёт пора менять мысли - так змея меняет шкуру старую на новую - тогда и сменю поезд на самолёт или пароход - воля, рыба, птицы.
  Вы же мне кажетесь - не мечтайте, не Ангелы на облаках вы, а - птицы диковинные с кожаными крыльями и длинными зубастыми клювами-коромыслами; когти на лапах ваших, как бы когти человеческие, а уши ваши - стремительный поток с телами футболистов.
  В туалет зашёл, а туалет мне привиделся будкой суфлёра на облаке, и в будке - необычайной красоты балерина ногу выше головы подняла и задумчиво на меня сморит, с материнской тоской неудавшейся невесты.
  "Юноша, не утруждайте себя вопросами, а меня - ответами, в которых ледяные волны отстранённости. - Накладными ресницами - хлоп-хлоп, и я уже - её холоп. - Бедный вы, тщедушный, больной, а я только богатым угождаю, толстым спонсорам с автомобилем БМВ в кармане.
  Не вижу в вас Счастья, а если нет Счастья в человеке, то и Правды в нём нет, пиявки Правду высосали.
  Девушки любят фильмы о вампирах и оборотнях, а мне оборотни и вампиры неинтересны, оттого, что бедные они, золота у них нет, а от серебра шарахаются, лбами о вековые дубы ударяются в панике - смех, глумление над личностью, а не герои.
  Вы, юноша, в туалет зашли, очевидно - по нужде - малой или большой, а Владимир Ильич Ленин вождь Мирового пролетариата обещал, что после Революции исчезнет нужда, покривил душой он, или имел в виду не просто нужду, а - архинужду.
  Высоких вождей мы не поймём, оттого, что люди искусства с ногами - флюгерами.
  Мне нужно постоянно тренировать ногу, поднимать выше головы, а то задеревенеет, потом покроется коркой каменного угля и - пиши - пропали мои денежки за танцы на столе среди бутылок.
  Никто не заплатит балерине, если она нагая ногу выше головы не поднимает, словно потеряла ногу на рынке, в Мясном ряду.
  Выгоду взаимную имеем с вами: я ногу выше головы поднимаю в туалете поезда, а вы нужду справляйте - не обратим друг на друга должного внимания, не вцепимся мёртвой хваткой в бедра; вы мне неинтересны - нет вас для меня, а я для вас недосягаема, будто ртуть на дне океана.
  Можете целовать меня жадно - не замечу; трогайте - не почувствую, вы - ноль для меня!"
  Разделась донага, снова ногу выше головы подняла, и в пустоту смотрит, наверно, слышит отчаянные вопли из далекого Миланского театра Оперы и Балета - так мать-утка за десять километров слышит кряканье гадкого утёнка.
  Я поцеловал балерину в губы, потрогал везде - задаром люблю, даже навоз с благодарностью приму в дар, я не император Нерон.
  Балерина меня не замечает, дергается с ногой, будто защёлка на двери в общественной бане.
  Странное осознание, что не балерина, а - молния, потому что я на туче - пробило мой мозг.
  Я закрыл глаза, потерял на секунду сознание, не верил, что поцеловал молнию, а затем с воплями торговца апельсинами в белом халате нейрохирурга, выбежал из туалета, побежал по вагонам, споткнулся о гроб - упал в него, крышка сверху захлопнулась страшно, значимо - веха в истории человека крышка гроба.
  На покойнике лежал, представлял, что отдыхаю на облаке на перине, убедил себя, даже поцеловал покойника в гробу, сожалею до сих пор, каюсь, что не узнал пол покойника, темно, как в пещере с чахоточными козами.
  Из гроба одним прыжком выскочил - восстал, восторгаюсь красотами поезда над облаками, но восторг мой не поднимается выше сапогов; сапоги из Тибетского монастыря, сносу нет сапогам, вечные они, обрели бессмертие на моих ногах - по ночам не снимаю, сплю в сапогах, и в баню хожу, горжусь, что я - последователь идей Кота в Сапогах.
  Сапоги даруют Дворцы и Принцесс!
  Сапогами я постараюсь изо всех сил - потому что мальчик с колбасой во рту возвышается надо мной, привлекает к себе внимание, а меня не слушают, не любуются моими узкими плечами, которые в игольное ушко пройдут вслед за микроскопическим Библейским верблюдом. - Студент высоко поднял ногу, напружинился мешком с селёдкой, и каблуком сапога - с выдыханием во время удара - вбил батон докторской колбасы в зев мальчика с ограниченными возможностями марафонца.
  Мальчик хрюкнул, матушка его вздохнула, схватила со стола апельсин и проглотила, будто теннисный мяч на Уимблдоне.
  Мальчик не поблагодарил студента, не замечал малое, незначащее, а устремился к миске с макаронами, жадно запихивал червеобразные отростки в рот, глотал, и, озарялся Истиной, которую - при ближайшем рассмотрении через лупу философа - можно назвать Правдой.
  Мы разошлись по своим полкам, поглядывали на кушающих с завистью, не каждый день кусок хлеба нам в трудах достается, а мальчик и мама - потребляют с пониманием, с золотым сечением, далеко запрятанным под залежами серы.
   Дядя, не утаивай страшное - Митенька и Варенька подавились батонами докторской колбасы, лежат под ёлками, вращают глазами, размахивают руками и ногами, но не в силах подняться самостоятельно, превратились в ожиревших слонов?
  Они ограничены в жизнедеятельности, разжирели, в балет не годятся, протухли под Полтавой?
  - ТССС! Душа моя! Расшалилась, шумишь, словно неловкий мужчина с именем Рустам!
  Плавает рыба, а человек не плавает, и Варенька с Митенькой по подобной причине докторской колбасой не только не давятся, но и не объедаются.
  В Челябинске они, в детском лагере имени Клары Цеткин - растирают лбы техническим спиртом - полезно, оздоравливает, способствует пониманию красоты окружающего Мира с невидимыми сказочными героями.
  - Ах! Дядя! Что же, непременно в Челябинск?!
  Нельзя в Челябинск, в Челябинске рыба без глаз - сестра Чернобыльской рыбе.
  Учебный год начался, почему в лагере, отчего, они - прОкляты - Варенька и Митенька?
  Вздор, наносное - лагерь в Челябинске!
  Храм Христа в Москве на месте входа в ад поставили, чтобы Храм нейтрализовал нечистый дух - так на заводской трубе устанавливают фильтр с платиной.
  Челябинск - город сталеваров - возле другого входа в ад, удобно, чушки чугунные опускают в кипящий ад, а черти из металла ножи и топоры для индейцев куют, ночь в топорах отражается.
  Сера, дым, зеленый снег и чёрный воздух в Челябинске, вечная мерзлота, а люди пьют водку "Вечерний Челябинск", пьют и не напиваются, будто в пустыне в мираже в озере купаются.
  Почему не "Утренний Челябинск"?
  Дядя - взор твой помутнел, добрый дядя, за что сына и дочь отогнал от себя в Нскую губернию со столицей Челябинск - добро, если волки и медведи по городу гуляют без цыган, польза от волков и медведей - мясо и шкуры, но нет в Челябинске волков и медведей, скушали их на праздник пейсах.
  - Удивилась бы ты, Светлана, если бы узнала, что Челябинск - самый благородный и экологически чистый город в Мире; птица не долетит до середины Челябинска - опьянеет от хрустального воздуха, упадёт в роскошные снега, вознесёт хвалу основателям города!
  В Челябинске люди не умирают, бессмертные в Челябинске - городе городов!
  Оксана для Вареньки и Митеньки выбрала лагерь в Челябинске, заботится, называет Вареньку чистосердечной дочкой, а Митеньку - казусным сыночком.
  О благе и здоровье детишек волнуется, и польза уму их - из Челябинска академиками дети выйдут, ум, честь и совесть в Челябинске; Челябинская прописка даёт право проживать в любом городе Мира, даже в Йоханнесбурге.
  За выпускников Челябинских школ сражаются на ножах Рокфеллеры, а выпускниц - не глядя - назначают Королевами Красоты.
  Оксана правду знает, никогда не лжет, и зачем ей лгать, если ложь у человека на губах чёрными пятнами выступает, а у Оксаночки губки пухлые, миленькие, целомудрие в её губах - Вселенское.
  Не жеманится, не ёрничает, Правдой живёт, Правду и Истину раздаривает - так коробейник разбрасывает по деревне веники.
  В квартиру Оксаночка робко зашла, вещи Зинаиде бросила - сразу видно - графиня, но нужду народа знает, комнату себе выбрала лучшую; если бы не выбрала наилучшую, то я бы удивился и сам предложил, потому что бриллиант нуждается в Королевских покоях, а шуту и сортирной комнаты с домовым возле унитаза достаточно.
  Я угождаю, расстилаюсь, боюсь Счастье оскаленным зевом вспугнуть, о карьере доброго мужа Оксаны мечтаю, придумываю чепчики для спанья - время моё эфемерное пришло, проза жизни обернулась белым стихом.
  Размышлял, а Оксаночка в квартире исчезла, за грибами, наверно, пошла, чистая душа - затейница.
  Бегаю, под кровати заглядываю, Зинаиду Карловну к поискам привлёк, даже коврики выбиваю - утончённая девушка и под ковриком спрячется, как мокрая идея.
  Вдруг, голосок - невиданного прежде очарования - донесся из ванной комнаты; в ванной Оксана, обрадовала, я задрожал от несдержанных рыданий осчастливленного рогоносца.
  Вбегаю в ванну - не нарочно, а от волнения себя в мире живых не чуял, не чувствовал зрелой силы, голова кружилась вокруг глобуса, локти рассекали воздух мечами былинного богатыря.
  Ах! Статуя белая, только внизу живота лес Черниговский - пиво Черниговское, и лес Черниговский - знаменательно, на высшую награду кинофестиваля в Амстердаме претендует сходство.
  Оксана целомудренная, но отнеслась к вторжению с пониманием, даже не прикрывала ладошками интимные места, впадины и горы - стыдно, когда нет красоты в нагом теле женщины, а красота - всеобщее достояние, Тадж-Махал.
  Губки бантиком, повернулась ко мне мраморная, лучи эмпатические от грудей отражаются, лазерами выжигают сетчатку моих очей.
  Оксаночка продолжает петь, веселая, трудолюбивая, нет халтуры в пении, и в движениях нет лжи - так искренен только первый снег в Челябинске.
  Я не выдержал, подстреленным кабаном выскочил из ванной комнаты, упал на кровать, закрыл голову подушками - гора подушек, Фудзияма; вопию, кусаю губы в убежище, называю себя наивной рухлядью, с готовностью отзывающейся на крик нагого тела прелестницы.
  Даже воспарил, поднялся над диваном, но укорил себя - только чёрт - отведав крови некрещенного младенца - поднимается в теле человека.
  Свежая - с приливом новых сил - Оксаночка и детишек распределила, одарила милостью своей; в ненастную погоду милость от дождя прикрывает голову лучше японского зонта с нарисованными гейшами в клобуках.
  Учение - в лагере дадут, а, если не дадут - то терпИм я к недостаткам преподавателей, за добро полагают, если не математикой и физикой головки детские нагружают, а - рыбной ловлей, любовью к Родной природе с камнями и буераками - на пользу всё детишкам, особенно, в удивительно экологическом месте - Челябинске, где Солнце восходит на Юге.
  Для лучшей доли - не в Москве же детям глотать выхлопы за роллс-ройсами мажоров и жигулями иностранных рабочих.
  Утомилась, резвая душа моя?
  Или буйная, будто козочка на веревке над девятым этажом? - Сергей Степанович - с умилительным румянцем на щеках и на кончике носа - взял племянницу под локоток, повел к выходу из комнаты - нежно, с достоинством - так смотрящий по бараку в исправительно-трудовой колонии указывает новичку нары. - Шумишь ты эффектно, милый друг, а Оксаночка шум не жалует, от шума недовольство, хотя нет недовольства в идеальной женщине, но у меня - даже не недовольство, а досада, что можно бы лучше, а получается, как в Библиотеке имени Ленина - без понимания, и искренности.
  Подлеца вчера наказал - под окнами кричал, рыбу продавал, сазанов из Кучино, укорил я его, а к тебе с чистой душой - погуляй, Светочка, к обеду приходи, когда Оксаночка позволит - слюбитесь, подружитесь, уверен, что понравитесь друг дружке - милые белочки мои.
  Две великие девушки - разве не пожмут друг дружке руки золотые с драгоценными кольцами?
  Нет у тебя золотых и платиновых колец, Светочка? - сбудутся мечты, горностаевыми мантиями пол устелешь!
  На улочку, познакомься с Москвой, может быть, гусара достойного встретишь - люди богатые, благодушные, поэты - не за всякого тебя отдам, пусть даже салютом взрывается, сам отсею женихов твоих, лишь бы тебе радость, Светочка, одна ты у меня, племянница, на человека похожая.
  Никого - кроме Оксаночки умопомрачительной и тебя - на белом свете нет, словно мне мозоли срезали золотым ножиком с перламутровой ручкой.
  Ножик метать учился, в лесу, в тетерева бросал, но не втыкался ножик, ссохся трупом древним...
  - Дядя! Как же нет никого, кроме меня и Оксаны, дорогой мой мощный человек? - Светлана у двери остановилась, засмеялась, но с придыханием, чтобы не звенел голос серебром старинных ваз. - Варенька и Митенька детишки твои - будущий воин и поэтесса?
  На твоей могиле замечательные стихи прочтут - когда время придёт, дорогой памятник поставят - тебя с собакой Сен-Бернаром - нет у тебя собаки, но с собакой - эпичнее, благороднее; поэтому и политики фотографируются с малыми сопливыми детьми на руках, румяными, наливными, будто осенние яблоки.
  - Варенька? Митенька? Гм! Будущее наше! Будущее страны! Мда! - Сергей Степанович озадачился, почесал за левым ухом, извлёк из кармана тысячерублёвый билет, мял в руке, словно перо Жар-Птицы. - Перекати-поле - дети; но смысл в них имеется, если на могиле не смалодушничают, от кладбища до Неба канал пророют для ладьи Харона.
  Ступай же, увлекайся на улице, но не называй себя дешевкой, коснись золота - ты же дорогая во всех смыслах и со всех сторон, подобна памятнику Петру Первому возле Москвы реки. - Сергей Степанович вложил в руку Светланы купюру, улыбнулся, но настойчиво выставил девушку за дверь - ворота в сказку с малиновым вареньем.
  - Покладистый дядюшка, зла никому не желает, угождает дамам - мина в Мирное время, увлекается чистотой - великолепный бриллиант в простеньком Садовом Кольце. - Светлана скороговоркой проговорила в закрытую дверь, направилась к лифту, но заробела, будто принимала звезду героя России из рук Президента: - Лифт - страшно, дорога в ад - лифт.
  Соседи в лифте окажутся, что я им скажу; как глазки потуплю в ответ на вопросы разные; не обтесалась я свекольная, милая, свежая, но эстетически не утонченная, без бахромы в голове.
  Светлана сбежала по лестнице, два раза упала, слизала кровь с локтя - до свадьбы заживёт, как на собаке.
  С потемневшим лицом долго тискала дверь подъезда, дверь не открывалась, ручки с этой стороны нет - замуровали девушку, светлые волосы от горя превратятся в чёрные водопады ведьмы.
  Светлана вспомнила романтические французские романы - как рыцари вламывались в зАмки, где принцессы тужили - иногда толпа принцесс.
  Разбежалась, ударила плечом в дверь, ещё раз разбежалась, сильней ударила - плечо онемело волком в капкане.
  Светлана развеселилась, присела на пол возле двери, смеялась, растирала онемевшее плечо, стирала кровь с локтя, фыркала в кулак - жеребцовая девушка на фоне прямоугольной двери, что превратилась на время в крышку саркофага.
  Вдруг, запищало - Светлана закрыла ладошками уши, чтобы адские звуки не свели с ума, - дверь отворилась, и с улицы в подъезд вошёл - не рыцарь Персифаль, не Король Артур, а - богатырь в красной рубахе, в полосатых зебровых штанах, фартук с подозрительными широкими коричневыми пятнами; сапоги со скрипом, и мелодия Венского вальса слышна в скрипе сапогов; на голове пыжиковая - шапка ушанка - левое ухо с веревочкой приподнято, правое висит убитой горем матерью-героиней.
  В руке бородача - борода рыжая, прокуренная, лопатой - харизматичная до слёз; и Светлана от умиления смахнула добрую слезу в уголке веселого левого ока - так молоденькая горничная смахивает по ошибке бриллианты барыни в мусорное ведро.
  Бороду теребит одной рукой, второй замахнулся метлой - мечом возмездия:
  - Матушка игуменья Ефросинья? - бородач выдрал клок из бороды, осмотрел, плюнул на него, затем перекрестился и перекрестил лоб Светланы.
  - Улан-Батор вы? Салават Юлаев - народный богатырь? - Светлана не поднималась с пола, смотрела на чудо природы завороженно - Снегурочка в ночном лесу.
  - Улан-Батор? Хм? Не в гражданском браке, поэтому, наверно, не он! - мужчина размахивал метлой, смахивал невидимые консервные банки из вакуума. - Ты - барышня, или крестьянка?
  На полу сидишь, а за это время бомжиха в городской столовой уже умяла бы миску с пельменями, заварила бы себе чай с листьями коки - индейский национальный напиток, от которого глаза превращаются в рубины.
  Осилила бы плов с фрагментами рогов быков - чудо ты девка, красивая, но видно, что не проститутка ещё, не скромная медсестра из службы эротического массажа - библиотека тел.
  - Я - племянница Сергея Степановича, прибыла на постоянное место жительства; сирийцы беженцы в Германию и Лондон прибывают, а я - в Москву, но не беженка, а, наоборот, важная, в Педагогическом институте имени Ленина буду учиться, поступила за деньги, взятку дала, но во взятке - Правда, потому что на Руси, где Правда, там и взятка - близняшки.
  Человека хорошего найду, замуж выйду, детей нарожаю достойных уважения, с общечеловеческим лицом детей, а мужа из актёров возьму, актёры - красавчики шебутные, популярные - ручку крендельком, и - пожалуйте, девушка - в заведение, смоем вчерашние неудачи, поблагодарим друг друга, как умеем - птицы поклонами благодарят, собаки - ласковыми взглядами и виляньем хвоста, а мы - по принципу сочувствованного дуализма.
  На вас взглянула, и мечты мои поколебались, упали с недостроенной вертухайской вышки.
  Вы - чёрт, обличье у вас чертовское - за мной явились, в ад утащите за дурные греховные мысли о скамейках?
  Других мыслей у меня нет крамольных, даже в зеркало после бани на себя смотрю с удовольствием, но без превосходных мыслей, неохотно одеваюсь, отрывисто кричу от счастья - чистая, морально устойчивая, на гидроэлектростанцию в гневе похожа.
  Но гневаюсь не часто - после праздников, и то - гнев мой тихий, улиточный, устричный.
  Французы улиток кушают, а мне улитки - неприятны в лепешке, лучше мясо собаки или кошки в шаурме, чем улитка на золотом блюде.
  Анри - друг сердечный - в женихи мне набивался, француз, амуры пел, тужуры, два часа ухаживал, а затем в ресторацию пригласил - самую шикарную в нашем городе, в "Берёзку".
  Пошла, подневольные мы, девушки - где свистнут, туда раком и бежим на гору.
  Анри с собой устриц принёс, знал, что у нас их не подадут, не ковёр среди Дворца устрицы - не нужно о них думать.
  Пусть философы думают, как камень превратить в воду, а свинец в золото.
  В ресторане приказал, чтобы нам его устриц французских сварили; живых их кушают, но протухли в дороге, надо бы в соли вымочить, сварить, а затем дымящихся, жирно лоснящихся, устрашающих глотать, обмакивать лаваш в соус и причмокивать по-жеребячьи.
  Анри устриц кушал, жадно в жерло рта бросал, а я представляла, что у него в желудке с устрицами творится - желудочный сок обволакивает, перерабатывает, и дым зеленый исходит, накапливается в кишечнике, часа пика ждёт.
  Представила зловоние и выход дыма - своего дыма в городе в избытке - крематорий чадит без остановки; выбежала из ресторана, раненой чайкой на причале кричу, французов проклинаю, и Кутузова проклинала до кучи - пуд соли не съел, почему всех французов не перебил с улитками, отчего жеманился, пленных брал, с ними разговаривал, Пьера Безухова к ним подсылал в обтягивающих белых панталонах амстердамца.
  Вы, богатырь из ада, чёрт бородатый, улиток употребляете?
  - Ох, девица! вы, не горничная, не прислуга, а барышня!
  Что ни день - дуру встречаю, яйца нет времени почесать, всё на пустые разговоры о французах и выставках народных художников Украины уходит.
  Жильцы - прожжённые эстеты - навезли в Москву своих родственниц, жён молодых приводят; что ни день - то новая, словно Сивка-бурка.
  Уши прочищаю ватой, лопатой мусор к праотцам отправляю, а меня на всех не хватает.
  Получи, если барышня! На, на, в лусало твоё чистенькое, алебастровое, с жемчужными зубками! - мужчина с силой - от всей души пожарника человеческих душ - ткнул прутьями метлы в жизнерадостное личико просветленной девушки.
  Светлана отшатнулась, завалилась на спину, запричитала, но вспомнила, что - девица, тихонько заскулила, но тут же опомнилась - не балерина на свадебном пироге, подскочила в стремительном прыжке каратиста, вцепилась в бороду охальника, терзала, мотала его бычью голову с печальными очами приёмщика стеклотары.
  - Волю мне дайте!
  Что же вы, человек - так с девушками не поступают рыцари - не предложили мне мороженое, не пригласили в сад Эрмитаж - положено, чтобы мужчина дифирамбы пел и приглашал, поэт доморощенный бородатый.
  В личико я и в родном городском парке получила бы без превеликого удовольствия, пава я белая, а на белое всё чёрное слетается - вороньё.
  Маньяки у нас в парке, но тихие, не насильники, даже керосиновые лампы с собой носят, чтобы жертва загодя унюхала керосин и убежала.
  Ночью многие дорогу через парк срезают - боязно, маньяков боимся, но идём с закрытыми глазами, гимны разных стран распеваем, потому что с гимнами торжественнее, оживаем, нащупываем свежие вырубки.
  Представляем, что во Дворец бракосочетаний направляемся, Принц или Принцесса - в зависимости от пожеланий - нас ждёт с оголёнными плечами.
  Маньяки дышат в спину, щупают затылок и другие части тела - простительно маньякам, они же не люди, а - глинобитные ожившие купола из Восточных сказок. - Светлана отпустила бороду мужчины, упёрла руки в бока, глядела грозно, метала из очей молнии имени Жанны де Арк: - Рассказывай - жирный тюфяк с мышами, - почему ты не превратился после моего гнева в земляную ступеньку или в ящик из-под водки?
  Что в твоей жизни - кузнеца несчастий - сломалось, закоптело, покрылось пеплом манускриптов?
  Если бы не борода, то я бы поверила, что ты - артист театра и кино Руфик Гогоберидзе, потешный артист, плов руками кушает, личико измажет рисом с жиром, премило, уморительно глазки маленькие бараньи виноградинами выкатит, шутит: "Ну, почему, я в себя не влюбленный, в измазанного?"
  АХАХАХАХА!
  Юморист, сатирик, камеди клаб - так и говорит невыносимый затейник: "Ну, почему, я в себя не влюбленный, в измазанного?"
  ИХИХИХИХИ! - Светлана долго смеялась, преломилась в поясе, снова упала на пол, возилась у ног грустного доисторического бородача.
  - Вздор всё! И небо, и земля - вздор, существуют в моём воображении, а ты, барышня - глумление над вздором! - мужчина клокотал, рокотал, прокурором навис над Светланой, закрыл небо потолка. Вздрогнул, укоротился, продолжал тихим шелестящим осенним голосом: - Три доски - скамейка, а случается, что - и гробовая крышка.
  Вы находитесь в заблуждении или не находитесь - никто не рассудит, потому что нет Правды, а без Правды и Истины невозможно правильно судить, всё равно, что снабженца по кускам разрезать и вместо хлеба подавать к столу рабочих и крестьян.
  Папенька мой - интеллигент в сотом поколении - в облаках витал с балеринами, кредитными билетами их одаривал, танцами любовался, называл лебедушками на выданье.
  Когда деньги заканчивались - батюшка в кОму впадал - до следующего дохода, величайший эстет, свечу с трёх метров воздухом из ягодиц гасил.
  Матушка - родилась в прелести и из прелести не выходила, ненадобны ей желания, поминки, корки поджаренного Бородинского хлеба; подписки о невыезде с соседей брала шутки ради, сообщала в налоговую службу о смене погоды.
  Однажды, в дом наш - дверь всегда открыта, но не по радушию, а по маразму родителей - зашёл калика перехожий, цыган с ручным медведем на цепи.
  Вознамеривался представление дать - чтобы мишка показал, как городовой бродит пьяный, но - увидел светлые лица родителей и мой слюнявчик - передумал, собрал добро в мешок, опустошил сковороду с сатанинскими грибами - матушка по незнанию поджарила, направился к выходу, а затем остановился, почесал медведя между ушей, поцеловал меня в лоб и проворковал - голос у цыгана - голос горлицы:
  "Память у сирот долгая, веревочная!"
  Ушёл цыган Будулай с медведем Михайло Потаповичем, а мы размышляли над бездонной мудростью фарфорового цыгана; всё у него из фарфора - и зубы, и глаза, и мозги.
  Батюшка, наконец, разгадал загадку, выбежал из дома и через два часа вернулся со старенькой скрипкой Страдивари.
  С тех пор я дымился - с утра до вечера пиликал на скрипке, канифолил уши, вытягивал из соседей оскорбления, желал, чтобы скрипка сгорела в аду, и на её пепле плясали обнаженные батюшкины балерины.
  Детство моё прошло в беленьких штанишках, розовых с серебряными пряжечками туфельках, в платьице шотландца и со скрипкой - будто чёрт она - на плече.
  Я пиликал, смычком в ноздре ковырялся и мечтал о карьере штангиста, чтобы руки - поленья, ноги - столбы, голова - жбан с пивом.
  Дальше - как у культуральных поляков - консерватория, оркестр, третье место во втором ряду, рядом с гобоем и барабаном - небо обрушилось на мою Судьбу.
  Иногда до трёх дней без алкоголя здравствовал, денег не хватало на билет на автобус - под турникетами пролезал, ругался с котроллерами, на скрипке играл для пьяных полицейских с лицами казначеев.
  До низости дошёл в сорок пять лет, называл балерин скотницами, доярками, не верил в торжество разума над грубой физической силой, когда удар кулаком в нос превыше фуги и Венского вальса.
  После работы в подземных переходах играл на скрипке - руки мёрзнут, босые ноги - отваливаются символами пролетариата.
  Чрезвычайное смущение заволакивает очи, и даже не чувствую ударов полицейских и пьяных гастарбайтеров, для которых скрипка - ключ к дверям ада.
  Перед Новым Годом в переходе возле Охотного Ряда играл, на хумус деньги собирал, надеялся, что балерина из Большого Театра побежит за спонсором, туфельку хрустальную потеряет, и я туфельку на Казанском вокзале барыгам за стакан фиолетового крепкого вина продам.
  Но народу - море, били меня прохожие; срывали зло за предстоящий Праздник, который пройдёт бессмысленно и свирепо, страшнее урагана в горах.
  Очнулся в странном воодушевлении, думал, что в женскую баню попал, но - нет, на улице возлежу, портки разорваны, сломанный смычок неприятно в анусе застрял - я его засунул, или мне засунули в честь завоза продуктов в столовую для бедных художников?
  Сломанная скрипка под головой, зеркало разбитое поодаль, и две кошки - чёрная и белая - символ нашей жизни, потому что душа человека черно-белая.
  Мороз приятно охлаждает оголенные ягодицы, заставляет задуматься о мадере, о гей парадах в Амстердаме; ягодицы на параде не покрываются инеем.
  "Гуманно и волшебно, если мужчина в расцвете лет - со смычком скрипки Страдивари между ягодиц - встречает Новый Год на улице! - девушка Марсианской красоты - потому что личико красное, марсианского цвета - присела передо мной на корточки, унизилась до моего положения амёбы.
  Красавица в короткой кожаной юбке комсомолки, в ажурных чулках, и сквозь них просвечивают трусики черные - диво дивное, потому что девушки в наше время экономят на трусиках и на рогах мужей.
  Зачем тратить деньги на нижнее бельё, если его не видно, а, когда без юбки, то кавалер охотно хвалит девушку без нижнего белья, ластится, предлагает грузинский чай. - Белилась я и румянилась к новогодним торжествам, а вас встретила - дождём белизну с лица смыло, даже ужас отразился в сердце.
  Посмотрите на меня строго, эстет, развеселитесь, а я в ответ на вас свысока взгляну, покажу небо в звёздах.
  Птицей взлетела бы, поплыла над морями и океанами, но не всякая птица от берега далеко улетит, в чайник ледащих птиц, от них перья и пух только; нет идей по поводу перестройки общества, по изменению морального климата в коллективе балерин - лебедушек без шапочек.
  Двадцать лет я в балете отплясала, ноги задирала выше головы, трясла спонсоров, за руки их брала, под венец вела, а затем обворовывала, по Миру пускала и снова обезумевшей ирландской белкой скакала голая на столах среди бутылок с фиолетовым крепким, думала, что предназначение девушки - ногу выше головы поднимать и плясать, балеринствовать.
  Разбогатела, раздобрела, три дома купила, десять автомашин БМВ в гараже томятся, каждая имя просит, а имя им общее - Франческа.
  Может быть, и дальше бы усовершенствовала балет, придумала бы танец покойника над гробом Снегурочки - фуй, дурно, но эстеты любят, когда голая девушка выпрыгивает из гроба и с другой девушкой в обнимку пляшет, и - опять же комом сладострастия из ада - ноги выше головы поднимают.
  Замуж за миллиардера собралась, тосковала, потому что за миллиардером - всегда на виду, на людях, под объективами разнузданных репортеров, которые никогда не извиняются, а из куртуазностей только знают - лоб в поклонах расшибить за миску баланды.
  Ночь перед свадьбой мучилась, разметалась по военно-полевой кровати, умопомрачительная в первозданной красоте сушеной русалки.
  Перед рассветом заснула на час, мучительно потела во сне и видела - то ли во сне, то ли явился мне в кровать гном - Зульфий.
  Имя потешное у бородатого карлика, непотребное имя, лучше бы Сова с Винни Пухом пришли, чем недоросль Зульфий.
  "Заброшу свадебные хлопоты, суету оставлю модисткам с Кузнецкого моста - кузнечихам бесстыдным, без нижнего белья танцуют в магазине и на каждый комплимент покупателя заливаются неудержимым смехом жертвенных овец. - Щёлкнула чёрного карлика по носу - нет расизма во сне. - Имя у тебя - романтическое; прибила бы тебя гвоздями к дубовому неподъемному гробу и сто тысяч раз произнесла бы - Зульфий, если бы язык не отвалился от смеха.
  Почему - не Зульфия? И отчего - Зульфия, если ты мужского пола, а у всех мужчин имя одно - Иван.
  Не набедокурил ли ты в аду, и за твои грехи даже из ада тебя изгнали, в водке и уксусе отмочили, имя греческое дали, возможно, что на ягодицах вытатуировали имя Зульфий и обвели сердечком по контуру - так девушки на лобке пишут имя возлюбленного Принца".
  Карлик гном испарился, я проснулась с третьим петухом и поняла: нечистая сила - Зульфий, а нечистой силе любое имя к бородатому и рогатому лицу, даже - Гонза.
  Няньки ко мне заявились, стилисты, кудахчут, руки и чулки протягивают, будто милостыню падишаху, в свадебные наряды укутывают.
  "Подите прочь, ушкуйники и безнравственные леди с лицами гусей! - в негодовании швыряю в услужливых соль, деньги, просо и личные вещи, ураганом летаю по комнате. - Вчера, в воле вашей было душить меня миазмами дорогого парфюма, а сегодня я воспряла - не желаю с вылупленными глазами дурочки хихикать с глянцевых обложек модных журналов.
  В миллиардерши не желаю, хоть Дракулу с вием вызывайте.
  Гном мне приснился бородатый, с ограниченными возможностями.
  Гном - не выгребная яма, и я вам не повозка без колёс.
  В сварщицы пойду; на волю, дальше от балета и миллиардеров с улыбками тряпичных кукол.
  Мечтаю, чтобы ноги моги не взлетали выше головы, а приросли к земле; я робко бы по стройке, по грязи чапала, затем сваривала железную арматуру, наблюдала бы за Солнечным затмением через очки сварщицы.
  Примиритесь, и я прощу вам воровство костей из супа и убитых кошек в подвалах Дома кино, где камни похожи на железные хлебА".
  Ушла я в сварщицы, и счастлива, даже верю, что Правда - с почтительным выражением на лучезарном географическом личике - ко мне в ванную комнату придёт, намылит мне натруженную - но не под спонсором, а на производстве - спинку".
  Девушка исчезла - то ли привидение из зАмка Иф, то ли - плод моего воспаленного Бетховенского мозга, то ли - уличная дылда под наркотиками.
  Поздно, господа, марафонцы, не украду ваши ложки из трусов!
  Я поднялся обновленный, смычок вытащил - больно, словно сто обезьян жёлтыми клыками разрывали анус, - вытерпел, и - принял решение, твердое, нестерпимо сияющее Вифлеемской Звездой - дворником стану.
  Целых пять лет обучался некультуральности, выжигал в душе доброту, милость к зверям, уважение к дамам, выдергивал из груди куртуазные слова, заменял их на пошлые, греховные, бранные - труд победил, и я - дворник с большой буквы.
  Чуть не умер по дороге, захлёбывался в океане слёз.
  В Амстердаме экзамен проходил - собачку махонькую, миленькую, беленькую - воробушек на веревочке, а не собачка - у знатной дамы похитил, камень к шее собачке привязал, назвал собаку Му-Му и с моста Амстердамского в речку бросил на съедение водяному.
  Вода кристально чистая, питьевая, поэтому видно, как собачка под водой лапками сучит, пузырьки пускает, к Солнышку просится - убил бы себя, но назвался дворником - лютуй!
  В Подмосковье наблюдал за - брошенными хозяевами - животными; родители с детишками тешились на даче с собачкой, а затем оставили её - в ад детишек и родителей, не вырастут из них строители коммунизма; стишки сочиняют, песенки поют, танцуют - атомный гриб на их танцы - а собачку бросают на смерть.
  Я не подкармливал собак, следил за их умиранием - жалко, рыдаю, вопию к небесам, но твёрдость дворника вырабатываю - так Крош вырабатывал характер.
  Собачка на крыльце издыхает от голода и холода, головку на лапы кладёт - всех не спасти брошенных собак, - тихо замерзает, вспоминает лето тёплое, щи, кости, кашу, добрых дяденек и тётенек, шаловливых детишек озорных - мячик бросали, палку - золотое время, но Рай сменился адом безразличия, чёрствости, медленного умирания в наполеоновских снегах.
  Я теперь злобу за живодёров на жильцов выплёскиваю, женщин бью, детишкам во дворе в песочницу битое стекло подкладываю и сушеные - с глистами - какашки бомжей.
  Отвратительно, мерзко, но мне нравится не меньше, чем пирог с луком.
  Очерствела моя душа, тело округлилось, приобрело значимость самодовольного болвана.
  - Гадкий, омерзительный человек с бородой папуаса. Не растут волосы на папуасах, но дети джунглей и степей приклеивают мох и камыш к телу, чтобы казаться образованными кавказцами! - Светлана кулачками громыхала в безграничную грудь дворника. - В Брянск вас на заготовку куриных грудок, живодёр из подземелья колдунов.
  Му-Му вы утопили, а я думала - граф Лев Николаевич Толстой её убил.
   Собачек на дачах не подкармливали, женщин бьёте - уверена, что - нагайкой, плёткой с гвоздями, плётка от Горгоны Медузы.
  Я бы вас на стройке века в бетон закатала, написала бы на глыбе - русскому Мафиози!
  Имя у вас, наверно - Джек Потрошитель? или - Лёнька Пантелеев?
  - Имя моё от рождения - Александр - полководец, покровитель искусств, но я сменил на - Ибрагим; все дворники - Ибрагимы, а все эстеты - Эдуарды.
  Молодая вы, барышня, рассольник лаптем не хлебали - сразу видно - из деревни.
  Барышни - когда пресытятся мужьями поэтами, романтиками, художниками и танцорами - ко мне идут с повинной головой, гусыни на выданье.
  Принцы, философы - скучно, если задница выросла у дамы, а эстеты стихами импотентничают, не тянут руки, не хватают за душу, что находится в низу живота.
  Женщине - из озорства - хочется настоящего грубого мужчину, бородатого, зловонного - я нарочно в грязи с утра купаюсь - нечистоты у меня в ванне припасены; дурные манеры тренирую.
  Приходят, конфузятся, глазки опускают, врут, что в доме кран прохудился - я тонкости и хитрости изучил, даже до зевоты скучно, когда одни и те же краны, одинаковые, будто лица китайцев.
  Я дамочку сразу в койку - скрипучая, железная, с соломенным тюфяком для экзотики - смена желаний на тюфяке, потому что он дороже белого рояля "Мемекер".
  Изнасилую, заставляю сапоги мне натянуть, учу портянки наматывать, требую, чтобы чай заварила, самокрутку с махоркой из газеты свернула.
  Водку пьём из граненых стаканов; я себе незаметно воду подливаю, а то здоровья на всех барышень не хватит, словно меня из Космолёта выкинули, луком-Чиполлино закусываем.
  На прощание я даме сердца в морду - ХРЯСЬ! - экзотика, романтика сброда.
  Уходит осчастливленная, с синяком под глазом, чувствует себя порванной грелкой.
  Благодетель я, мишка коала с выразительными глазами поэта-дворника; свет далёких Звезд в моих очах, а на пальцах - кастет доисторический, из неизвестного на Земле вещества, но я метлу больше золота и истории люблю.
  - Любите метлу, милейший, верхом на неё сядете и к ведьмам на шабаш умчитесь - примут вас с бородой и в фартуке садиста! - Светлана замерла перед дворником Ибрагимом-Александром, но - оттого, что молодая, здоровая, задорная - засмеялась, широким жестом вокруг себя очертила магический круг. - Вы напоминаете мне старую драную книгу - в сортир не годится, и для чтения непригодна по причине страниц из кости моржа.
  Обещания даёте дамам - не словами, а видом своим обещаете, но обманываете, потому что все неблагородные мужчины - шуты и ищут работу легче, с волшебством и изнуренными - словно на них мешки со слонами возили - кладовщицами.
  Моя подружка Наталья Караваева обожала сказки; допрыгалась до звания Олимпийской чемпионки по прыжкам в длину, машину купила - "Форд фокус", но волшебника не встретила, и жизнь её не расцвела сказкой Шахерезады, где у каждого Принца на лице - короста.
  Вы утверждаете, что благородные дамы идут к вам на случку, вязку по причине вашего дурного вида и мертвецкого запаха.
  Не поспорю с вами, никудышный неудачник; могли бы ракеты в Космос запускать, грезили бы о морских пучинах с Посейдонами, а вы выбрали самый подлый вариант - грязью честь благородных дам забрасываете, овца вы в волчьей шкуре.
  - Барышня, дивная! Сколько я упрёков слышал до и после, но на праздник рыбу в пакетике несут презентом, даже мужья: бутылочку - не пью я литрами, но одаривают, положено, чтобы с почтением к дворнику-осеменителю.
  Я подарки бомжам раздаю - пусть размножается племя, люди Будущего с нечесаными седыми усами.
  Комета Землю сожжет - кто выживет?
  Бомжи из канализаций вылезут, из помоек - там и спаслись, доброхоты, а девушки и их спонсоры на сотых этажах элитных небоскрёбов - сгорят, платье не накинут на тело с волдырями от ожогов, сойдут с ума в Капитолии, а бомжи выживут, благодаря моей водке и рыбе.
  Вы ко мне прибежите, или робко зайдёте, заговорите о потустороннем, отвлеченно, потому что - страшно с дворником, как с чёртом на сеновале.
  Я пойму, я - бедовый, в охапку вас и на Седьмое Небо!
  Сейчас вы негодуете, а потОм жизнь семейная с мужем импотентом наскучит - он на рыбалке мошонку отморозит, но вам не скажет, будет увиливать от супружеских обязанностей, сошлётся на механизмы подачи, вас обвинит, что вы не заигрываете, скрываете сущность за капустными листьями одежды.
  Не о том мы рассуждаем, сейчас, барышня, всё у вас впереди: и белый рояль, и свадебная фата, и прыжки с тарзанки над острыми камнями.
  Давеча ко мне эстетка приходила - не верилось ей, что в ад упала; в ладошках батистовый платочек комкает, а на платочке монограмма графьёв Шереметьевых.
  О прощании славянки рассказывала, о новом балете с беременными балеронами, перешла к глупостям, которых достичь трудно, восхваляла новую выставку художников-молчальников; краснела пареной свёклой.
  Подошла, головку в сторону, ногу выше головы не решается перед дворником поднять, заговорила, и сладость Медового Спаса разлилась по щекам:
  "Вы не знаете моего положения, Ибрагим - осрамлю себя и струшу!
  О, полноте, сатрап!
  Борода ваша - мочалка девственности!
  Струсили закурить передо мной сигаретку, и не сигаретка ваша самокрутка, а - тщедушие, образ фаллоса.
  Я с детства в чистоте воспитывалась, в детских сад благородных детишек определили меня, затем-школа благородных девочек и - венец творчества в учебе - Институт Благородных Девиц.
  По-французски свободно изъясняюсь, себя в объятиях сжимаю, но не целую, потому что - скромность; утопиться не мечтаю, воду боюсь - сожгите меня на костре за то, что здесь и сейчас с вами, камень вы с пейсами.
  На пианинах играю - самое возвышенное для девушки, рисую, пою, и муж мой - Эдуард Игоревич Вознесенский - поэт, потрясающий человек, эстет, культуровед, песенник и танцор - мало найдётся прыгучих кузнечиков ему подобных. - Барышня с выгодной усмешкой презрительно на меня смотрит, в грязь втаптывает, но грязь с грязью дружит. - Я к вам по вопросу чести пришла, хотя отмываться после визита, после дурного запаха - год, джакузи выброшу, полегчает, травы весенние в волосы вотру, чтобы дым от вас испарился над роялем.
  С благородными девицами по окончании Института поехали в горы Кавказа, на этюды: в горах воздух, в горах речки, в горах птицы и лаваш в умелых руках гадюки.
  Набросок делаю, ножку отставила - без натуги, без шалости и жеманности - моральную чистоту не запятнать гудроном и всплесками из-под хвоста вороны.
  Вдруг, из ущелья - я подумала, что - Снежный Человек - выходит мужчина волосатый, в шубе мехом наружу, но с чувством огромного внутреннего достоинства - князь.
  Я, потупившись, разглядывала мольберт, мучилась одиночеством, потому что подружки от страха перед чудовищем разбежались с воплями; в реке мелькали дивные их фигуры, бились о камни, пропадали в мутных потоках и всплывали - так купался легендарный Мцыри.
  Рыцарь в овечьей шкуре с недоброй усмешкой учителя пения подошёл ко мне, намазал красками своё рыбье лицо (волосатая рыба) - сразу превратился в культурного человека, дирижёра симфонического оркестра Гостелерадио.
  "Понаехало в горы, а потом овцы пропадают, и матушки в тандыр бросаются.
  Зараза от вас, от городских, руку человеку не протяните, слезу ребенку не утрёте, прораба на дыбе не заметите - враги вы рода человеческого.
  Дед мой лозу сажал, прадед мой людей сажал, отец мой: и лозу, и людей сажал, а я ничто и никого не сажаю, брожу по горам, Сулико ищу, сошёл с ума от поисков, очи выплакал, в ручье отражаюсь не человеком, а - бобром.
  Девушка, нарисуйте мне Сулико, и я вас со скалы сброшу, а не сожгу на медленном очищающем огне Солнца".
  "На страдания я не согласна, рисую я животных, стихи о морали сочиняю, чистоту помыслов провозглашаю среди немытых отсталых - как заблудшая больная овца отбивается от стада - народов. - Я не испугалась чудища, потому что мне никогда вреда не наносили, лучезарная я, блистательная красавица Принцесса. - Убейтесь о камни, любитель клоак! - Вскричала внезапно для себя, вспотела, в бешенстве очами вращаю - подобно колёсам самоката "Навигатор" крутятся. - Отец Ваш - ушкуйник с большой дороги, а матушка - дезертирша, старушка-посудомойка - в тандыр бросилась из-за того, что изменила мужу, но не отцу вашему, оттого, изменила с Гоблином.
  Не думайте обо мне дурно, я по-испански песенки знаю, с нигерийскими друзьями хоровод водила - политкорректная, как сойка.
  Скройте своё малодушие, забудьте о трупе Сулико - сто лет, как нет Сулико, а вы о ней поёте, могилку разыскиваете с усердием первых американских поселенцев.
  Лучше бы не бродили по горам, а кукурузу сеяли преступными руками - не стыдились бы тогда своих дел, а кукуруза в Москве на рынке подешевела бы в два раза - поделом ей, хрущевской кукурузе.
  Никита Сергеевич Хрущев - я политику знаю, историю на отлично сдала - свою кукурузу американцам показал, они сразу холодную войну объявили, медными тазами накрылись - где столько медных тазов нашли?
  Кетмень у вас в руках - оружие горного пролетариата! - ударьте себя по голове, вакуум выбейте вместе с Сократовскими мыслями. - Сказала и разрыдалась, прощения у мохнатого горца прошу, словно перед камином с саламандром. - Простите, милый человек, добродушный - золото в ваших очах, а уши ваши - рубины.
  Вырвались слова хулы из меня, не по моей воле, будто за меня дьявол вещает, рогами в живот тычется.
  Если бы забеременела я после свадьбы, то на ребенка в животе подумала, что он ручками и ножками шалил - умалишенный узник с предварительным сроком заключения - девять месяцев.
  Но нет ребенка во мне, а значит - лукавый вещает, хорошего человека оговаривает, на бездарную смерть подталкивает - так на скотобойне мясник подталкивает коров к гильотине".
  "Сестра ты мне, княгиня! Не брани себя понапрасну, хотя половины из того, что говоришь - не понимаю безухий.
  Пьер Безухов слышал, а я не Пьер!
  С дурными намерениями я подошёл к тебе, о Сулико думал, а теперь не думаю о Сулико, и о крови не думаю, а о тебе мечтаю, умная - библиотека в тебе и кинематограф.
  На овцу не похожа, но шерстью обрастёшь - в барана превратишься, модно, когда девушка - баран.
  В водопад пойдём, искупаемся нагишом - гигиенично, по-французски.
  Часть волос с ягодиц я тебе на щёки пересажу, чтобы воспряла ты духом, отделила ложь от Правды.
  Отец мой - виночерпий - Гивико - любил меня, поднимал на руках над ущельем, о рыцаре в тигровой шкуре рассказывал, пел, пил, но ни разу меня не сбросил в ущелье, где уж и ёж.
  Часто ронял под ноги, топтал, но в ущелье - никогда, потому что разглядел во мне источник розового шампанского.
  Однажды, батюшка пленного химика привел, в зиндан сбросил и на голову химику горячий харчо лил, подготавливал почву для умных мыслей.
  Химик сначала ругался, объяснял, что не раб он, а военный советник из США, но после пятой миски харчо успокоился, в прелесть впал, обещал, что в деревне соорудит мельницу, и вместо муки из жерновов американские доллары вылетят веером, как зубы старой болонки.
  Отец поверил химику, выпустил из узилища и на речку повёл, место выбирали для золотой мельницы - так привередливый пингвин выбирает себе невесту среди гренландок.
  Облысевший советник США - пузыри ожога от харчо по всей голове - обманул отца, скинул в ущелье, будто половую тряпку отжал и свинье под хвост засунул из экономии.
  Затем долго и пристально вглядывался в моё лицо, вздохнул и произнёс с нотками горохового супа:
  "Обидно, что ты - не афрокавказец, мальчик с носом - подъемным краном.
  Афроамериканцы страдали, сеяли маис, и теперь мы в неоплатном долгу перед ними, даже китайцы в долгу, оттого, что китайцы всем должны; миллиард добрых дел подарили Миру, сиксилиард ручек с девушками - перевернёшь ручку - купальник с девушки сползает.
  Если бы ты сейчас превратился в тайванца или нигерийца, я бы усыновил тебя, дал американское гражданство с вэлфером, разрешал бы глупости с девушками в массажных тайских салонах.
  Но ты - почти белый с оттенками серого, как Кайл Дуглас.
  Нефтью лицо намажь, гуталином, гудроном ягодицы натри, а пенис - обугли на костре - превратишься в афрочеловека, тогда почёт тебе и красную ленту Мёбиуса через плечо - не горячо.
  Спеши мальчик, а то Рэмбо тебя пристрелит из деревянного лука Зевса".
  Я с хохотом дикого шакала побежал к горной нефтекачке, искупался с девушками нефтяников в свежей нефти, обмазался гудроном, натёрся ваксой для закрепления черного цвета по всему телу; пылью каменного угля посыпал голову, а пенис свой - по наказу американского советника с очами испытателя кроватей в доме престарелых идиотов - в костер положил, на красные угли - очи сатаны.
  Больно, но я терпел, как терпели миллиарды угнетенных рабов.
  Обуглился, поднял голову к небу, а советник США удирает, на подвесной лестнице под вертолётом хохочет, непристойные жесты показывает, кричит, словно в бессилии возлёг на вертухая:
  "Дизайнеры гор!
  Я возвращаюсь в США, где боулинг и пособие!
  Поцелуйте мою сожжению плоть на вершине черепа!"
  Обманул, нехороший; вышел из доверия человеческого, а я теперь страдаю - не от потери пиписьки, не от гудрона в пазухах носа, а оттого, что не дотянулся до американского гражданства, как котик не дотягивается до колбаски мясника.
  Поцелуй же меня, девушка из каламбура!
  Уважь мой СПИД!
  Знал ли я, что встречу Солнце ночью, когда река Кура ругается матом?"
  Снежный человек в бараньей шкуре циклопа раскрыл рот, закрыл глаза, распахнул объятия, прильнул ко мне, всосал мои губы, жадно тянет, голодный - пиявка на, забрызганной свежей кровью, груди девушки.
  Я не обидела отказом робкого парня, терпела: и вонь, и губы, и процесс вытягивания из меня души.
  Долго терпела, а потом - вырвало меня изо рта в рот - неэтично, некрасиво, позор для девушки - нарушила баланс добра и зла.
  На пятнадцать лет посадила бы себя в тюрьму, в Красную Зону прогнала бы, а затем - в Чёрную, Чернобыльскую, где люди - кони!
  Убежала от парня, взлетела птицей над горами, до сих пор лечу с благодарной грустью белой чайки имени Ленина.
  Вы, дворник, смрадом из штанов напомнили мне горного парня; а муж Эдуард не напомнил, гневается, разбойницей обзывает за утренние фуги и вальсы.
  Любопытно мне, дворник Ибрагим, губы ваши - Ах!
  Не в силах я, не в уме своём, если произнесла гадкое, в навоз душевный неаккуратно вступила.
  Ухожу к праотцам, запомните меня смиреной овечкой с камнем на душе и каплями бриллиантов в серьгах".
  Рванула к двери, открывает, а я догнал - не зря марафон бегаю, - повалил на пол, и - сто Эдуардов не сделали то, что я сделал с барышней.
  Очнулась, вращает сапёрными лопатками очей, на меня не смотрит, разговаривает с тумбочкой, а на теле, под обрывками одежды - пунцовая заря.
  "Чудовищное вы совершили, дракон!
  Не ожидала бешенности от негодяя маньяка.
  Мир народам несла, а война в меня вошла вашей непристойностью, похожей на высоковольтную дугу.
  Истончили меня, в простыню свадебную превратили - что я Эударду, мужу скажу на погребальном костре?
  Ухожу, не провожайте меня, бесстыдник с сомнением между пальцев ног.
  Не увидимся больше, диктатор, птенец птеродактиля...
  Хм! А можно, я к вам в среду, в семнадцать тридцать с повторным визитом, как Сулико к Гивико?"
  Я кивнул головой, а дама умчалась, осчастливленная, пропахшая кислой капустой - бочка добра, а не барышня. - Ибрагим погладил по кочану головы присмиревшей Светланы - не ей устанавливать законы в эстетской Москве. - Намедни и от Сергея Степановича барышня приходила - Оксана Величко, в тренировочном голубом костюме космонавта-героя.
  Под костюмом - голое тело, выгодное, налитое, гастрономическое.
  Баба молодая, но строгая, хулиганка.
  Я почуял - не по её воле пойдёт дело - запинает меня кабанскими ногами, рёбра сломает, как штакетник в огороде в Одессе.
  - Оксана? Величко? Да лжете вы, коробейник, из малодушия лжете, смерти боитесь - стена на вас упадёт, и помрёте неизвестным дворником! - Светлана в негодовании топнула, сверлила Ибрагима победитовым сверлом взгляда. - Дядюшка о верности Оксаны рассказывал, о её благодушии и чистоте, а дядя мне не соврёт - обманет Ангела, ребёнка с ограниченными возможностями из коляски выкинет ради Правого дела, но меня не обманет, потому что я - радостный крик на заре.
  В деревне на вакациях, когда гуси шли косяками - дядюшка их из двустволки тоннами валил - я в нору барсука залезла, смеюсь - бедовая девчушка, покорительница улыбчивых кловунов.
  Дядюшка возле норы бегает, пса Трезорку науськивает, чтобы он меня за платьице из норы вытащил, а Трезорка разленился - ластится ко мне, в норе разлёгся - широкая нора, как штаны Тараса Бульбы, отдыхает, привыкает к новой жизни, барсуком себя назначил.
  Вдруг, в глубине норы два угля раскаленных - вурдалак, или чёрт - ко мне приближаются, крякают, шипят, будто чудак на сковородке.
  Я с оперными воплями выползла - Трезорка за мной стрелой выскочил, убежал, говорят, к староверам подался.
  "Дядюшка, милый друг - Солнце вы Японское, войдите в мои совершенные убеждения, а я нечистую силу наперечёт знаю, как горох в саду - чёрт меня пугал в норе, страшный, опаснее двойки на экзамене.
  Владимирский централ чёрту не грозит, убежит из Владимирского централа, но моей плотью натешился бы, душу вытащил вилами ржавыми, титановыми.
  Утешение мне, что вы рядом - чёрта застрелите, шкуру его на барабан пустите - пусть и чёрт знает, почём фунт лиха".
  Дядюшка Сергей Степанович меня по холке потрепал - пони шотландскую, усмехнулся, сверкнул золотом зубов и в нору голову засунул - только ягодицы огромные торчат, на перекрёсток Судьбы указывают.
  Что-то страшное кричал в нору, разговаривал на языке содомитов - все непонятные языки я к содомитским отношу; затем вылез - чумазый, но счастливый, даже нос в Счастье, как у Буратино на выставке Искусств.
  "Не чёрт и даже не вурдалак Дракула в гигантской пещере Алладина! - крик пафосной радости с причитающимся надрывом вырвался из благородной груди дядюшки. - Беженцы в норе прячутся от миграционной полиции Российской Федерации.
  Можно нору с беженцами водой затопить, можно дымом выкурить, а - по милосердию великому - и в норе, возможно, оставить памятником диким барсукам.
  Не лгу я тебе, Светочка, никогда не лгал, и впредь не солгу, иначе пусть поэты со зверскими харями меня утащат на галеры".
  Не обманывает меня Сергей Степанович, а вы - оттого, что дворник, поэтому - неполноценный - хулу возводите на образец чистоты, добродетели и нравственной грозы.
  - Полноте, барышня! Не в вашем дядюшке смысл - пусть он даже рабочую робу накинет на голое тело! - Ибрагим снова, но легонько, игриво ткнул метлой в распаренное личико Светланы - девушка засмеялась испуганным зверьком. - Не ведает дядя ваш о шашнях подруги его облупленной - масло с сахаром подруга.
  Она с деловым предложением приходила, хвост распустила, но не подхвостье, милым голоском убаюкивала, у меня даже чайник вскипел от частот её бархатного голосочка.
  "Дворник! Не сегодня, но в ближайшее время я получу статус жены Сергея Степановича - недоброжелателям моим небо в овчинку покажется, если вглядеться в небо взглядом самоубийцы.
  Буду я к вам приходить или проигнорирую вашу солому - не знаю; закалилась на соломенных балах в родной стороне, до сих пор во сне расставленные оглобли ног снятся.
  Во избежание недоразумений - сейчас подружусь с вами, назову кунаком и спляшем по-дружески - не как мужчина с мужчиной, не как мужчина с женщиной, не как женщина с женщиной, не как человек со скотом, а - раздельно, чтобы дрожь горячая ударила в мозг - тренирую тело в танцах, на гибкое и горячее миллионер позарится, а на холодное и толстое - некрофил морж".
  Тренировочный костюм с себя скинула, на стол легко вскочила - сразу видно - миллион раз проделывала с бедуинами; ножку выше головы подняла, опустила и пляшет, подпрыгивает, взвизгивает, художественной гимнастикой заносчивую самовлюбленность в танце называет.
  Я в ответ вприсядку пошёл - Мужика Камаринского; затем матросским Яблочком сменил - упарился - лучше бы трёх вдов полумёртвых ублажил.
  Но нужно следовать, соответствовать, а то у Оксаны расправа коротая - багратионовской нагайкой со свинчаткой по глазам и ногами по рёбрам - БАБАБЦ! - принц Чарльз умрёт в первую же минуту от стыда и боли.
  Портянкой за штырь зацепился, упал, но ногами дрыгаю, словно жук в муравейнике.
  Страшно, снизу Оксана кажется валькирией, что за павшим викингом в саклю прилетела.
  Танцую лёжа, думаю с невыразимой тоской опущенного мальчика:
  "Неужели - и моё падение на пол, и дрыганье ногами, и голая девушка на столе - предопределено Судьбой, равняется атомному взрыву?
  Цель моей жизни - дворницкая и широко распахнутые ноги балерины?
  Или Цель в другом, а философский танец - долгая дорога в дюнах любви, нравственных страданий; петля на шее гориллы?"
  Дворник Ибрагим потерял интерес к Светлане - что он с неё имеет на данный отрезок времени? Пух и перо Райской Птицы?
  Он прошёл мимо, хихикал, почёсывался, и фигура его богатырская казалась Светлане сгустком ледяной тьмы, весомой - что камень опрокинет, словно пушинку.
  - Приятного аппетита, развратник тел женских и человеческих душ! - Светлана крикнула в спину дворника, стояла актрисой на сцене. Вдруг, одухотворенное творожное личико девушки осветилось огнями Москвы, Светлана ринулась за Ибрагимом, догнала, не по-девичьи сильно развернула его, говорила быстро, с жаром - так продавец сосисек торопливо прикрывает на морозе товар. - Какой же вы торопливый, милая душа человека!
  Хулила вас, бранила, а главного не увидела из-за своей душевной близорукости: вы - талант; лицо ваше - железное, чеканка.
  Уверена, что татуировки на вашем теле соответствующие, мужественные - кошка и мышка на ягодицах, чайка на фоне восходящего или заходящего Китайского Солнца, русалка на пне.
  Не разуверяйте меня; зло ваше напускное - корка, а под ней горячая магма любви к женщинам, к сирым, к склоненным в поклоне.
  Проще простого властвовать, а подластиться, унизиться до образа Святости - не каждому под силу, не каждый схимник способен встать перед женщиной на колени и спросить ласковым голосом покорителя водных просторов:
  "Что угодно, сударыня в корсете?"
  "Что изволите, сударь в полосатых панталонах?"
  "Могу ли я облегчить вашу боль, человечище с Большой Буквы Ять?"
  От вас тепло уважения, подобострастия, самоотречения коровы на мясокомбинате.
  В прошлый Первомай я бомжа приметила возле ракиты - статный бомж, с брюшком, седоволосый - лунь-луневич - одет подобающе: ермолка, зипун, галифе, лапти, - всё заношенное, в заплатках и дырах, следы зубов гигантской моли на рукавицах.
  Вонь от бомжа - хоть камнем по голове бей нюхальщика - не очнусь.
  Я в гневе к бомжу подступила, журю, по щекам хлестаю ладошками - в кино видела - положено, чтобы девушка побоями бранила грязнуль.
  "Неужели, неуважаемый, вы не справитесь со своей национальной гордостью швабского француза?
  Шотландские мужчины в юбках женских ходят, нижнее бельё не надевают, гордятся, а от гордости их - пшик без масла.
  Нет смысла в голом мужчине, он не картина Васнецова "Аленушка рядом с козлом".
  Озоновые дыры, нехватка кислорода, катастрофы на море и на суше, - всё от неаккуратных остроумцев, которые полагают, что им позволено ходить в рванье, прикидываться мхами и лишайниками.
  Девушку желаете видеть непорочной, чистой, благоухающей, в подвенечном платье Королевы, а сами - узелки с нечистотами, смрад с запрокинутыми головами, похожи на штабных крыс отступающей армии.
  Вы, человек - когда дремлете, почему не накидываете на измождённое тело пролетария, маргинала пуховое одеяло из верблюжьей колючки?
  Под одеялом тепло, а без одеяла - холод адский, кишки сводит - в немых сценах "Ревизора" показано, как кишки наматываются на рукояти мечей.
  Возьмите из помойки стул, найдите добротную одежду пожарника или налогового инспектора, смените бессмысленный взгляд старого увлекающегося младогегельянца на невыносимо благолепный луч взора крепенького, опрятно одетого, ухоженного масона с круглым лицом прародителя Адама.
  Шампанское вам поднесут, а не пнут кривой ногой зебры в раскрытое чувство человеческого достоинства, которое светит сквозь дыры в вашем арабском сюртуке.
  Не гнушаюсь вами, в доказательство - целую руки ваши и ноги, называю Человеком, верю, что исправитесь, приобретёте газету "Известия", прочитаете, найдёте работу, принесёте пользу обществу и государыням-барышням из колхозов и совхозов".
  На колени перед нищим упала, целовала пальцы его ног - гангрена синюшная, или тропическая язва на ногах, но я пренебрегала гигиеной, потому что к чистой добродетели моральной устойчивой девушки грязь не липнет, отваливается, подобно глине с покойника.
  Дух перевела, руки стала целовать - смрад мои глаза выедает, в носу - черти гадят, тошнота поднимается, но терплю, придерживаю коня разогнавшегося сердца; до лица нищего дошла, всасываю губы, целую его в лоб, в веки, называю милым багром в руке рыбака.
  Дальше - забвение, не помню, сознание потеряла от вони, будто в аду на мне перепробовали все отстойные духИ и кислой капустой забросали.
  Очнулась в лечебнице - месяц меня лечили от заразы, что от бомжа перелетела на крыльях любви.
  Я радовалась - микробов отсосала хоть горстку, облегчила жизнь бомжу, и - быть может в сказке - именно эта горстка склонила чашу добродетели на сторону отваги; бомж воспарил, выразительно взглянул - чистый, умопомрачительно грациозный - в балет запишется, изучит ритм танца... АХАХА-ХАХА! ерунду говорю... ритм в крови талантливого резвого человека, который в абсолютном благолепии эстета отрёкся от чистой одежды и сути эмоциональных рыданий. - Светлана остановилась, приложила платочек к озёрам очей, а, когда отняла от глаз - дворник Ибрагим исчез рыбой в подземной реке, лишь дух тяжелый призраком стоял возле девушки.
  - Не оскорблена, а, наоборот, возвышена, словно птичка на веточке! - Светлана расправила плечи, поднималась по лестнице грациозно, словно за ней следили все дирижёры и хореографы Франции. - Дяде о дворнике Ибрагиме расскажу, пусть оценит великих людей, которые в малом возвышаются до творчества художников, гравёров и искателей подноготной Правды в пыточных подвалах Царя Ивана Грозного.
  Клад найду - половину дворнику, а половину дяде отдам, потому что они сами - клады.
  Просветленная, благоухающая - будто не от дворника, а из Сандуновской бани - Светлана вошла в прихожую, обняла экономку Зинаиду Карловну, засмеялась горлицей, оттолкнула опешившую женщину.
  Прошла к роскошному Римскому столу для оргий!
  - Я гляжу, что вовремя - к столу; не татарка, но хорошая гостья, поэтому к завтраку! - Светлана с удовольствием поцеловала Сергея Степановича в щеку - благоухание парфюма от Диор, с интересом осматривала молодую красавицу - Донецкий антрацит волос, смуглая кожа, правильные черты лица - на картину в доме-музее Шишкина лицо; под белой блузкой штормит тугая нормированная, по ГОСТу грудь. - Плуты вы! - Светлана шутливо погрозила пальчиком Сергею Степановичу, подмигнула, веселой белкой присела в стул-трон, схватила с блюда пирожное с глазами. - Без меня харчевали, продовольственную программу выполняли.
  Пирожные - объеденье - сливы прошлогодние по вкусу, а по форме - американский серебряный доллар.
  - Светлана! Любимая моя племянница! Егоза, ощущает себя розовой зарёй! - Сергей Степанович со степенством былинного волхва пожал Светлане ручку, но смотрел на молодую женщину, очевидно - Оксана, зазноба. - Светик, люби и доверяй моему Ангелу с грудью второго размера; скромничает, говорит, что не второго, но вижу - второй, не меньше, а то и на шестой потянет - не на "Титанике", а в Москве.
  ПодрУжитесь, всенепременно подружитесь, оттого, что - мои чада, молодые, уверенные в своих силах, прекрасные - не на одном же конкурсе красоты вам выступать, а то передрались бы за первое место; и жюри бы смутили - лорды и эстеты не знали бы кому отдать предпочтение; от вашего сияния ослепли бы даже не молодые люди, а старые казнокрады и масоны с развязанными языками.
  - Сергей Степанович, попрошу, великолепный мой! Не перебивай меня, не прыгай мыслями с десятого этажа на первый! - Оксана строго - как учительница эстетики на пенсии - взглянула на Сергея Степановича.
  Он осунулся, убрал голову в плечи, но смотрел преданно, по-польски:
  - За тебя, Оксана, хоть сейчас с десятого на первый вниз головой сигану, не посмотрю, что асфальт, а не вода.
  В голове девушки щёлкнуло (Светлана уверила себя, что слышала щелчок под волосами Оксаны), она преобразилась, поняла, что причинила крошечную боль милому другу, засмеялась, схватила Сергея Степановича за левую ладонь, сжала, и смех перешёл в хохот - чистый, с переливами звона бокалов из Гусь-Хрустального:
  - АХАХА-ХАХАХ-ХАХАХАХА! Ой, ноги свело от смеха, разлюбезный!
  ИХИ-ХИХ-ХООО!
  Серёженька! Волшебник ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ!
  Остроумно пошутил, что масоны с развязанными языками - ХА-ХАХ-АХАХАХА!
  Как это - потешно, по-кловунски - с развязанными языками, будто их связали революционные матросы?
  Я представила сразу длинные языки, и они змеями сплелись, а затем - в день весеннего равноденствия, когда парубки прыгают через дивчин - развязались.
  ХАХА-ХА-ХАХА-ХА!
  Животик великолепный надорвала от смеха, словно на мне стадо слонов топталось!
  Серёжка великолепный!
  Сразу видно, что мы - родственные души: Минин и Пожарский, Ромео и Джульетта, Карл и Маркс в молодые годы.
  Уморил, раззадорил, великолепный!
  Позволь, я докончу рассказ, или лопну от смеха, и ты не слышишь, не прочувствуешь, а я ведь думаю только о тебе - на казнь поведут за мою красоту - с плахи крикну, что ты - наилучший великолепный волшебник!
  - Каково? Она! Чудо! Песня лебедя!
  Восклицание Ангела на взрыве трепетных чувств! - Сергей Степанович целовал ручку Оксаны, прослезился, вытирал рукавом вицмундира лоб, кивал головой Светлане, предлагал разделить блестящий восторг, поклониться Оксане, назначить Царицей Чёрных дыр во Вселенной. - Умилительная девушка - камень, брошенный в купальню, куда Иисус сходил.
  Бороду отращу, улыбку в ней спрячу, и каждый волосок прокричит о красоте и неистовом благородстве МОЕЙ Оксаны. - Сергей Степанович вскочил козликом на гору, откинул стул, заломил руки у груди, захлопал в ладоши: Браво! Брависсимо! Бис!
  - Огонь! Пламя - не амстердамское - в амстердамском больше перца и страсти, и водЫ рядом - только Чёрное море, но толку от него - ноль, Чёрное море само иногда возгорается адским пламенем в устах лукавого. - Оксана кивнула головкой - разрешила Сергею Степановичу продолжать трапезу - так строгая надзирательница приказывает зэкам разделать тушу дохлого пса. - Народ суетится, бегаю, пожарники руки виновато опускают, головы седые, пеплом посыпаны, плечи опущены в траурном молчании ягнят из Бразилии.
  Серёженька великолепный! Не забудь, мясо мраморное Бразильское желаю попробовать - килограмма три купи, сироткам отдадим оставшееся, заглушим их печали.
  - Десять килограммов! Пуд! Центнер куплю! - Сергей Степанович, осчастливленный, что Оксаночка обратилась с просьбой, закричал петухом. - Царственная! Недосягаемая!
  - Я мимо пожара шла, о защитниках Родины размышляла, и сердце моё преисполнено грусти и печали - не сердце, а - вместилище героических подвигов.
  "Люди добрые, да что же это делается, грамадзяне? - спросила приглушенно, с подобающей молодой красавице скромностью; я же не из ЭТИХ, которые хвостом вертят, женихов заманивают, а затем ядом травят и с балконов сбрасывают - докажИте потом, родственники, что не сам свалился с балкона, гусь бородатый. - Среди вас вижу праздных зевак канцелярского сословия - могила вам мать!
  Матушка, будьте мне судьёй, арбитром, но не футбольным, продажные они - футбольные, только о своём достатке думают, за руки философов перед матчем держатся, экстрасенсов в баню приглашают - день и ночь лгут, будто каждому на лоб поставили мощную лампу с серебром. - К плюгавенькой старушке - худая - кошка бездомная, а не старушка - обратилась, поклонилась ей, за плечи обняла и незаметно - оттого, что добро тайно идёт, ножками - дрыг-дрыг, маленькие ножки, лапки даже, а бегает добро быстро - деньги последние в котомку старушке положила.
  Получилось странно, восторг не вызвало в душе, потому что - не жду восхвалений, от чистого сердца - так Мильчиш Кибальчиш охранял Аркадия Гайдара, а правнучка Гайдара Россию бросила - напрасно Аркадий Гайдар с сумкой по перелескам воевал с басмачами, голубую чашку рассматривал. - Бабушка, дом горит, козёл не видит!
  Что произошло в огне?
  Отчего пожарные с боязливым восторгом поглядывают на полевую кухню, а не на место побоища - пожар?
  В пожаре чёрт горит?"
  "Может и чёрт, чёрт его знает! - старушка умильно поцеловала меня в губы, сладко до одури - так я целовалась с рябинами и вишнями в саду. - Дочкой мне будешь: моя в Америку с негром сбежала - Луна над кроватью им судья.
  Я в людях живу, из жалости меня держат, плёткой бьют для разнообразия и похабное видео - где я с крысами целуюсь - выставляют в интернет.
  О, добродушное детство с истёртыми коленями; позже пришли другие колени, другая истертость - от лукавого - в каждом мужчине сатана сидит, а в детстве колени в ссадинах из-за озорства.
  Птичку в поле увидела, поклонилась птичке, - восхитительно, когда в каждом животном видишь отражение себя в старости.
  Рыбак мимо меня проходил - в шляпе с полями, в защитной сетке от комаров, усатый, очкастый, слоноподобный - Солнце ему в карман, Солнца не заметит.
  Заинтересовался моими поклонами, а я развитая не по годам - четырнадцать лет, а груди колоколами праздничными бухают, попа - медным тазом царя Соломона не прикроешь.
  Рыбак присел на горячий камень, вскочил, погрозил ему кулаком и с улыбкой каратиста Джеки Чана обратился ко мне, вежливый, профессор прокисшего борща:
  "Девочка, а знаешь ли ты, что птички, жуки, кошки, собаки и даже навозные червы - ложь?
  Нет их, они - плод воображения Дарвина.
  Ты - переразвитый ребёнок купаться пойдешь - меня позови, я за кустом сомов динамитом глушу, радость законной власти рабочих и крестьян доставляю, потому что сомы - волки.
  Но нет сомов, мысли о них есть, мысли и глушу - ни одного живого сома не всплыло, поэтому - воображаемые они, волшебники Изумрудного города.
  Ты кланяешься птичке, но она - мёртвая, видео, голография.
  Замани птичку во чрево своё, познакомься с ней, обещай сказочный дом с салом на палочке - проклянет тебя птичка за вранье школьное, потому что и ты для неё не существуешь.
  Вместо тебя птичка видит туман, а в тумане неясные тени воинов Чингисхана.
  Посмотри на моё сердце, девочка, оно не солжёт, оттого, что замОк на сердце, печать "Федерального казначейства", - рыбак приподнял одежды - сначала заголил пупок, затем до сердца дошёл - трудно, дышал - как выбритый перед казнью узник. Под левым соском татуировка - профиль Владимира Ильича Ленина. - Когда густеет молоко, брось в него щепотку соли, две ложки какао, три пряди седых волос убитой колдуньи, и что увидишь - Истина, а остальное, даже твои родители - ложь беспардонная". - Говорит, и волшебным образом ближе ко мне и ближе, но ножками не перебирает, нет у рыбака ног.
  Я бедовая, замысел рыбака разгадала, кленовый кол ему в левую руку воткнула - от всей души, киногероически.
  Рыбак завопил куницей в костре, упал, рану зажимает, на меня грозу с молнией призывает - доигрался, молния в него с чистого неба ударила, разметала по ветру остатки мозга - лишь очки разбитые блестели памятником философии.
  Я добро дяденьки рыбака прибрала, домой богатую добычу понесла, прыгаю, себя называю Джульеттой, и предполагаю, что на деньги, полученные от продажи удочек рыбака, куплю себе Принца.
  Не купила, поэтому здесь и сейчас наблюдаю за неслаженными, скромными действиями конфузливых пожарников с розовыми щёчками младенцев.
  Правду в пожаре не вижу, но и лжи в нём нет, кроме дитя малого!
  В колыбельке оно - сгорело, или ещё полыхает - неведомо не только мне, но и тысячной толпе - ждут финала с обгорелыми трупами хомячков и ребёнка!"
  "Волшебно рассказала, Сивилла! - я старушке поклонилась, искательнице Правды. - Иногда я чувствую себя умной академической девушкой, иногда - балериной на сцене Миланского Театра поклонников Амстердамского балета.
  Ребенка спасу: в нём найдешь утешение, а улыбку ребёнка запечатли в картине, матушка, много денег дадут за улыбку спасенного из пожара дитяти.
  Если ребёнок инвалид - то золотом тебя осыплют, назовут увлеченной пенсионеркой и подарят огромный Дом Престарелых!
  Мне золота не надобно, мне честь дороже золота!"
  Я в огонь вошла, горю, полыхаю, но стиснула зубы, белым аистом взметнулась на второй этаж - в аду меньше огня, чем на том пожаре, - конфузлюсь, потому что одежды на мне сгорели, без смеха нельзя смотреть; ну и пусть - смех - слабительное лекарство - продлевает жизнь.
  Ребёночек лет пяти в огне тужится, машинку заводную катает и бормочет, лепечет мило-мило, напоказ, чтобы его похвалили за трудовой подвиг катания машинки.
  Волосики на дитятке сгорели, а оно тешится, не плачет, может быть, уже в Мире ином, а в другом Мире музыка, песни, танцы - всё принимается; никто не тушуется, на первый бал девушки в белых платьях невест выбегают, приседают, реверансничают, но честь свою не роняют на грязный пол.
  Я к ребенку подошла, жар рукой отогнала - так колдуны разводят тучи руками, сюсюкаю - умею с детьми общаться, потому что - вижу вздрагивающие Планеты в очах умалишенных детей.
  Даже сумасшедший человек - личность, а дитя - личность стократная, от неё веет тонкими ароматами Франции.
  Учебники обществознания за пятый и шестой классы из школ изъяли, потому что написано в учебниках, что сумасшедшие не могут считаться личностями, оттого, что не несут гражданской ответственности; куры яйца несут, а сумасшедшие не несут.
  Учебники все сгорели, а ребятёнок угукает, ко мне ручки тянет, называет Красавицей из Красавиц, Королевой.
  Я невольно залюбовалась туфельками ребёночка - переливаются всеми цветами радуги, не оскорбительны для моего взора.
  Вывела дитя из пожара, передала на руки доктора Малиновского - всемирно известный адвокат, защитник чернокожих детишек; в монистах пляшет, браслетами потрясает - для вхождения в избранный круг африканских вождей.
  Корреспонденты налетали, расхваливают меня, пророчат светлую память; некоторые - нахальные - под юбку руки запускают шаловливые, но я строгих германских правил - по рукам бью, укоряю, треплю по щекам охальников, думаю, что роман с немцем или с корреспондентом - глупость, лучше порядок в грудИ наладить, чем бесцельно бродить вдоль Китайской стены в Берлине.
  Спасла ребёнка, народные песни спела - не надо мне славы, денег не надобно, как птичке безрассудной, умненькой, с золотым клювом коршун.
  - До судорог довела, чудесная фея! - Сергей Степанович рыдал, неистово целовал руки Оксаны, а она - строгая, на самой вершине смуглости - скромно кушала перепелиные яички с чёрной икрой. - Ребёнка спасла, одариваешь, а дети - наше Будущее!
  Настоящее и прошлое, потому что в прошлом тоже - дети, без них никак, тормозится прогресс, даже, если в прогресс запрягут пиковую даму Пушкина.
  Оксаночка! Откуда в стебе бездна милосердия, ума, чистоты - на всех китайских женщин хватило бы, нет - всё в тебе одной, даже кактус поместится в ангаре твоей души.
  Неосторожно люди по льду ступают, боятся провалиться на дно Чудского озера, где немецкие рыцари свиньей; а ты пробежишь по тонкому льду - воздушная, сумасводящая - личико - яблочко молодое, но не печёное; к детишкам на выручку устремляешься, о себе забываешь; брезгуешь золотом, только скромная - платина.
  Героиня! Утонченная натура Музы!
  - Гм! Если мне позволено будет, то усомнюсь - не до конца, конечно, не до отрывистых рыданий матери-моржихи, но всё-таки - куртуазно выходит, что пожарные в огонь не прыгнули, опасались, страшились, или не видели нужды в пожарище шарить, а вы, Оксана, признаю - красивая - не первой молодости красота, а - зрелая, долго продержится - до пенсии и дальше, - вы отважно вошли в пламя и не сгорели, словно вас полили луковым супом для бедняков.
  Ребенок тоже не сгорел; дивно - волосы у него сгорели, а он хохочет, в машинки играет - сомнительно получается, не цепляюсь к выражениям, не ставлю под сомнение ваш подвиг - завидно мне, но совсем не удалось бы вам выйти без ожогов, если, как вы утверждаете - платье ваше сгорело дотла; и волосам лобковым положено сгореть, а от них - смрад, боль ниже пояса адская - психолог о той боли больше расскажет, раскусит обманщика.
  Может быть, вы, Оксана, немного забыли из случившегося, поэтически возвысились, а в материальном упали ниже майского жука.
  В деревне Свистуново возле моего родного Тобольска пастушок объявился год назад - с Луны свалился, оттого и чёрный, но не арап, может быть - чёрт или инопланетянин.
  Имя у него придуманное - погоняло зэки назначили - Максимка - в честь певицы Максим.
  Максимка баранов сторожил и каждый час кричал: "Волки, волки"!
  Волков в Свистуново отродясь не водилось - всех съели в голодные годы; но мы бежали с топорами, с мотыгами, с кривыми казацкими саблями - любопытно взглянуть, как волк барана на спине тащит - так Иван Царевич на себе Василису Прекрасную нёс через десять королевств - почему не остался в первом - загадка исследователей сказок.
  Двести раз бегали, пока я не вспомнила рассказы детского писателя Льва Николаевича Толстого - о мальчике лгуне, он тоже кричал: "Волки! Волки! Волки позорные!" за что поплатился своей почкой.
  Разобрали Толстовского пастушка на органы и продали в США через Турцию.
  Обличили мы Максимку, укорили и не знаем что с ним, с новеньким - только что из печки вышел - делать.
  Утопили бы, но речка мелководная, тихая, с особо восторженными пескарями.
  Сожгли бы на костре ведьм, но костер затевать - дело хлопотное - никто не понесет хворост ради Максимки, потому что он - нахальный и трусливый, может горящей головней в шею бросить - волк позорный сам.
  Не убили пастушка - благо; выяснили потом, что Максимка только одно слово по-русски знал - "волки"; двадцать шесть других языков изучил, свободно изъяснялся на древнем арамейском, на моржовом, но русский обошел с брезгливостью бритого кота.
  Оксана, а вы - кроме истории о спасенном из огня ребенке - другие истории знаете, или отбрасываете за ненадобностью; не пышная вы балерина, трепещете, в глазах Олимп с Зевсом мелькает, а Зевс не пренебрегал брать в жёны скотов?
  - Что ты, душа моя, Светлана!
  Никакого преувеличения, пусть меня покарает Судьба - семенящей походкой буду в магазин ходить; Оксана никогда не преувеличивает, потому что с каждым днём становится любезнее, благодушнее: кажется, что в ближайшее время воссияет, свет от неё пойдёт чистый, диковинный, подобный свету от ста тысяч горящих фортепиан! - Сергей Степанович с укором качал головой, щёлкал пальцами, осунулся от несправедливого обвинения, не целиком обвинение, а - кусочек - будто от Луны отломился ломтик поклёпа на любимую Оксану (Оксана тем временем разглядывала Светлану, слегка растянула рот в улыбке, и взглядом укоряла племянницу Сергея Степановича, будто Светлана рассказала о спасении ребёнка из полыхающего вулкана). - Оксаночка детишек обожает - конченые музыканты из детишек вырастают на благо Отчизны.
  То, что не сгорела - чудеса; Вера Оксану спасла, кто верит - не сгорит, не утонет, подобно Буратине.
  Рыбаки поверили Иисусу, по воде пошли, даже тибетский монах двадцать два метра по воде пробежал!
  Даниил в яме со свирепыми львами ночевал, сказки им на ночь напевал тихим голосом умиротворенного знатока львиных душ.
  Поэт Некрасов - он не обманет, за народ радеет - писал о женщинах, которые в горящую избу постоянно входят и не сгорают - отсюда и бани родились с открытым огнём и саламандрами в печке.
  Если же человек решился на подвиг - спасти ребенка - то даже черти затихают, следят внимательно, прикрывают ресницы копытами козлиными и хохочут, подняв ноги выше головы - сразу две ноги, на чёрта гравитация не действует.
  Оксана сквозь огонь и воду прошла, уподобилась добродушному леснику с благонравием в спокойных очаровательных очах.
  Много ты не знаешь, Светлана, поэтому судишь свысока, с вершины саксаула - так кукушка судит журавля за большие яйца.
  Моя фея даже деньги относит сиротам в детские дома - на пряники, на кашу с молочком, на новые кроватки - миллион мало, но не жалко на благое дело, когда из детей не ушкуйники с удавками в карманах вырастают, а - добропорядочные трактористы, прокуроры, работники ФСБ, налоговой службы и другие полезные личности с освежёванными душами грибников.
  Неделю назад в Томилинский детский дом-деревню отнесла миллион, скромно, в платочек головку закутала, чтобы не фотографировали её - благодетельницу; не скандалила с постовыми полицейскими, не брала такси, а на электричке до Томилино доехала, внесла лепту красавицы и - обратно, даже ноги замочила от усердия, но не роптала, не показывала свои светлые цели, оттого, что - скромная лебёдушка с ванильными губами.
  Я после охоты растянулся в прихожей на шкуре медведя, а Оксана не отдыхала - детишкам добро носит - верблюдица скаковая.
  Что это я - животные, птицы - мало для восхваления моей второй половинки.
  Заботливо начал, да деньги внёс в разговор, а деньги - пыль, шкаф в голове, мысленный вздор - деньги.
  - Детишкам на молочишко - миллион денег?
  Слыханное ли дело, дядюшка, чтобы деньги на ветер бросали, ваши деньги? - Светлана поперхнулась селёдкой, кашляла долго, била себя кулачками в грудь - показывала жестами, чтобы дядюшка треснул кулаком между лопаток, по-богатырски выбил кусок из горла - так хомячок бьёт другого хомячка по щекам.
  Но дядя оставался непреклонным мыслителем, улыбался, стучал пальцами по золотой чашке, выбивал из неё новую симфонию. - Чуть не померла - подавилась, а детишки подавились бы миллионом - море денег, даже, если приседать миллион лет, то столько не заработать.
  У нас за миллион рублей нужно десять лет в шахте с гномами работать, не пить, не есть, не одеваться, всю зарплату откладывать на сберегательную книжку Российской Федерации - гроб, а не книжка!
  В гробу многие рабочие спят - удобно, не задувает в промежность, мозг сохраняется в вечной мерзлоте, и знают - куда после смерти положат - не в помойку, а в родной гроб с двуглавым орлом на крышке.
  О деньгах не часто думаем - зачем думать о том, что не приходит, а, если появляется, то испаряется быстрее жидкого азота из голубой чашки Гайдара.
  По грибы зимой ходила - не обманываю, дядя, и вас, Оксана не обманываю, даже, если кнут и пряник в моих глазах отражаются столовой ипподрома.
  В заброшенных шахтах грибы растут - шампиньоны и другие - неведомые науке и микологам, но мы знаем - жарим и уплетаем за милую душу - так конь в голодный год съедает крышу дома.
  В шахту робко зашла, ломиком перед собой в темноте размахиваю - опасаюсь маньяков и Снежных Людей.
  Снежную Королеву не боюсь - сказка она, льдина живородящая - кто со Снежной Королевой прелюбодействует?
  Факел зажгла, нарочно громко распеваю, ищу не только грибы, но и смысл жизни человеческой: зачем шахты рыли?
  Кому руду продавали, если дыр в земле нарыли больше, чем дырок в решете, а руды и денег у нас нет, чёрт в колясочке детской увёз.
  Призрак на козырьке над пропастью стоит, белый, ниже пояса у него пусто, как у хорошего танцора.
  Бессмысленно мычу, знаками показываю, чтобы призрак исчез - пусть в Англию улетает к собакам Баскервилей и беженцам; у нас не место для призраков - грибникам дорогу загораживают - даже спинку бедной вдове не потрут мочалкой в бане, потому что бестелесные призраки, подобны мыслям математика.
  Разглядываю призрака, умоляю, браню, вдруг, чувствую, что рука у меня по груди шарит - теплая, настырная, как змея Египетская.
  Я руку чужую схватила, выворачиваю, а рука - одна только, без плечей и без тела - смешно до коликов в животе, рожаю смех.
  Призрак услышал мой хохот, обернулся, строго взирает; вы, дядюшка, также на меня смотрели, когда я усомнилась в рассказе Оксаны.
  Подходит ко мне, превращается из призрака маньяка в призрак балерины на одной ноге - вторую ногу я сразу не заприметила, потому что поднята вторая нога выше головы - так положено у балерин; собачки лапку протягивают, когда подаяние выпрашивают, а балерина ногу поднимает - знак, чтобы спонсор расщедрился и отсыпал золотых дукатов.
  Призрак балерины балалайкой - тоже призрачной - размахивает, и, когда я застыдилась своих укоров, балалайка превратилась в корзину с первосортными подземными слепыми грибами - волшебство съедобное.
  Я бы вызвала уфологов, но грибов жалко - отнимут, и по шее надают - у нас запросто - в харю, и головой о стенку шахты - демократия американских поселенцев.
  "Где твоя совесть, девушка - красавица, Хозяйка Медной Дыры? - призрак балерины вопрошает, голову свою снимает и устрашает обрубком шеи - не страшно, а то, что заговорило привидение - потрясло меня до копчика - впервые призрак со мной человеческим голосом национального меньшинства России - по-русски - заговорил; кол в голову, а в ухо рубль. - Я при жизни поставляла себя Императорскому двору, в фаворе блистала, бриллиантами кашу овсяную сдабривала как маслом.
  Скакала, прыгала, пела - всё, что положено порядочной девушке; одна у нас добродетель - тело с вытекающими звуками и движениями.
  Птичка поёт громко, а балерина - со смыслом!
  По походке и по одежде меня принимали за Царицу Савскую, а я собирала фольклор, с Далем по деревням ноги морозила - искала потешные скабрезные анекдоты на радость Императора - веселое время, но бессмысленное, как течение реки.
  В Краснодаре не удержалась на столе, упала, головку ушибла, в прелесть впала - улыбалась - отчего милей любой актрисы стала, даже линии у меня на лице появились, а звери в зоопарке восторженно ревели, когда я на фаэтоне мимо клеток неслась, ракете Циолковского подобная.
  С Циолковским зналась, он меня в Космос отравлял, но не добросил до Луны, ругал за каменные модные башмаки, которые я перед полётом для форсу надела - тяжеленые, вниз утянули меня с орбиты.
  Мудрости набралась у народа, в Кремль пришла и плачу, перед Императором на колени упала и требую, чтобы он мне Истину сказал, потому что без Истины - купцы, банкиры, казнокрады, художники, рестораны - пустота, проходящее курьерским поездом мимо заброшенного полустанка с верблюдом.
  Нос у верблюда замерз - жалко животину; балеронов не жалко - они гусей не пасут, а верблюдов и собак - жалко до слёз, даже матка сжимается, когда представлю, что собаки умрут.
  Император выслушал меня, оказал милость - посмотрел, как я нагая танцую в бассейне с шампанским "Вдова Клико", ножку выше головы поднимаю - пава-павой.
  Грустный сделался после моего вопроса об Истине, кнутом меня стеганул по глазам - не больно, но зрение у меня на час померкло - голая потом по дворцу слонялась, через окно выпала - ладно бы на купца в соболях, нет - на горничную - тьфу на неё - стыд и позор.
  Император мне загробным голосом вещает, нотки грустными молниями проскакивают в голосе:
  "Император я, чудесам обучен, дальше прапорщика нож в стенку метаю.
  Но - видно, что всякий половозрелый человек - и даже танцоры - рано или поздно задумывается о своей цели жизни: зачем живём без трусов? куда стремимся без трусов?
  Вопрос - Где Правда, брат? - навевает тоску; после него не хочется на охоту; дамы не прельщают, а пурлядка в клюквенном соусе под вино "Шато Блан" превращается в кусок синей глины из Евпатории.
  Если бы не только мужчины, но и ты, балерина легкоступная - сказительница, попрыгунья, задумалась об Истине, и способна ли ты поцеловать черного козла в унынии, когда дождь хлещет по щекам впалым, а золото не радует до замирания сердца?
  Взгляни на потолок в царской палате - ни облачка на потолке: лазурь Гжельских мастеров, а Правды и Истины на потолке нет - хоть всех князей перевешаю, но с потолка Истина мне в рот не упадёт зрелой - цвета бараньих семенников - ягодой кизила.
  На татуировку смотри, по татуировке на ягодицах легко определить - живой ли человек, или притворяется живым, поклялся ли служить силам зла!"
  Мудро сказал призрак, а я почувствовала, что расту душевно, морально и физически, не видно физического роста, но ощущается, оттого, что и Вселенная раздвигается подобно ширме в театре.
  Вы, Оксана - правдивая или нет - мне нет интереса, потому что дядюшка - Сергей Степанович - души в вас не чает.
  Прельстился, а сом на крючке дороже гусара, который сапоги оттирает в прихожей.
  - Как вы думаете, Светлана, брак афрочехословака с афрополяком даст новый росток жизни?
  Не отвечайте, подумайте слегка и с наслаждением представьте себя афрочехословачкой на пивном заводе имени Ленина.
  В кабриолете из Тобольска в Москву прибыли, или на личном самолёте тюменщиков?
  Богатые нефтемагнаты сырым медвежьим мясом вас кормили, а вы яства запивали тёплым барсучьим жиром, похожим на Лунную дорогу среди Волжских хлебов? - Оксана грациозно поднесла ложечку с чёрной икрой к бантику губ - Царевна, манеры тоскливых эстеток.
  - АХАХА! По деньгам ли мне кабриолет - надумаете же пустое, Оксана - ради потехи спросили, или по недоумению, не представляете, что девушек больше, чем богачей, а самолётов меньше, чем балерин. - Светлана с полуденной рассеянностью ночной бабочки задумчиво нанизала на вилку длинную - с путь китайского философа - макаронину. - Едва-едва на плацкартный билет наскребла денег, на боковой полке ехала - неудобно, десантники щипали, не выказывали уважение к девушке, будто никогда манерам не учились благородным в войсковых соединениях.
  Страдала - забитая, напуганная лисица в логове браконьеров.
  По лицу меня пару раз метлой проводник задел, словно нечаянно, но я видела огонёк торжества в его великолепных очах покорителя тайги.
  Веером закрылась от ужасов - веер мне по наследству от бабушки достался, она в театре гриб играла - живой гриб на детских спектаклях.
  Я через веер жизнь наблюдала, и никак не озлоблялась - хорошо среди людей, отважно, веет от нашего народа непобедимой славой строителей снежных замков.
  Химеры и оборотни вокруг меня выли, убивались, а я смеялась - дрожу от страха и смеюсь сытой сойкой в золотой клетке.
  Оправдала доверие родни - к родному дяде еду, не под конвоем злобных вертухаев из Обнинска, а с чувством великодушия и полного морального удовлетворения в душе - так пианистка успокаивается после семичасового концерта в доме глухонемых пожарников.
  - Денег на купе не хватило - позор, вы же красивая девушка, и позор не на вашу головку - цоколь от лампочки голова - а позор мужчинам, что не обеспечили вам достойную поездку с мраморными колоннами в вагоне, золотыми тарелками и карасями в сметане - обычный выезд Принцессы.
  Может быть, вы - порочная, недостойная, и мужчины видят в вас не девушку - хотя телом и лицом благолепна - а в глазах Принцев вы - дойная волосатая горилла с вывернутыми африканскими ноздрями - символ джунглей?
  Девица - облаченная в Правду и высокую мораль - никогда не опустится до боковой полки в поезде - пагубно, отгоняет богатых женихов и притягивает - железными опилками к магниту - истомившуюся в разлуке тень Вечного Жида.
  - ОГОГО! Нет у меня Правды и морали?
  Вы укоряете меня за бурлацкую бедность, Оксана? - Светлана растерянно комкала в руках батистовую салфеточку с монограммой дома Путиных (экономка Зинаида Карловна поджала губы, свела в нитку и с силой выхватила у Светланы салфетку, словно вырывала клык моржа). - Дядя! Неловко мне!
  Не понимаю - шутит ли Оксана, или обиду затаила на меня, подтрунивает, иронизирует, укоряет тонко, тоньше китайского вельвета?
  Скажите, дядя правду, а то я несильна в бригадном подряде, очень молодая - не опомнюсь от слов, предложения и фразы Московские для меня - пух, горох недозрелый.
  Собственное достоинство у меня хворает, свет людям несу, они говорят - мрак принесла, бездну и ад.
  Смеюсь, заливаюсь, весело мне, а человекам кажется, что насмехаюсь, слова в канаты корабельные закручиваю, и канатами по спине ведьм и русалок хлестаю.
  В Москве я, в доме, который полагаю родным, оттого, что ближе вас, дядя, у меня только кошка - в приют для животных отдала, ждёт меня, не мурлычет с другими, конфетки любит - "Красную шапочку".
   В седьмом классе в город Ригу летали на самолёте, на экскурсию - город премировал отличников поездкой в далёкую страну, где овчарка стОит дороже, чем печень гимнаста.
  Радовались, щебетали, по городу бродили - люди нам казались приветливыми, солнечными, кловунами - белые лица, без нагара свечей и тусклости негра в угольном разрезе.
  Утомились, в кафе зашли - народу много, но все не по-русски лопочут, сбиваются, жадно хватают сосиськи с кислой капустой; в суп непринужденно плюют, с достоинством, театрально - так народный артист Венгрии Ласло Матушек танцует на столе.
  Мы заказали кефир и булочки - для пищеварения полезно и дешево, бедные мы - на алом полотнище не вынесли бы нас, если бы самолёт разбился.
  Десять минут ждём заказа, двадцать, час, три часа - некоторые в обморок упали от голода, дух тяжелый пошел вместо легкого, мы же детишки - по понятиям американских брадобреев - цветы жизни.
  Официантки мимо нас снуют, не замечают, иностранно говорят другим, а мы - невидимки, потешно и чувственно, даже пупырышки по всему телу гусиные.
  Наташка Соколова уверяла нас, что нарочно официантки, из гордости колышутся, представителями ООН себя называют, а нас презирают за русский язык - втоптали бы в мох нас, но до ближайшего леса со мхом - тысяча километров босиком по болотам.
  Мы не кулики болотные, а официантки не коростели.
  Не верим Наташке Соколовой, обзываем командиршей взвода Космодесантников - бойкая, на говорящий шлем похожа.
  Наташка Соколова взвилась птицей Добра и Распахнутой Души, бьётся в истерике - от голода и нашего непонимания - раненая в душу скрипачка.
  "Холод! Мрак и снег в морали моей! - заламывает руки, плачет, подбегает к каждой из нашей группы, за руки хватает, заискивающе - по-комсомольски - в глаза заглядывает: - Не невидимки мы, нас щупать можно, витаминами кормить - курей лучше кормят комбикормом, чем нас в кафе.
  Делам моим поверьте, если не верите словам, картуши вы.
  Стакан разобью - сразу обругают, потребуют возмещение ущерба в стократном размере; другое гадкое сделаю - официально свиньёй назовут, и недосказанное "русская" повиснет в воздухе пылью тумана.
  Не люблю политику - мне всё равно - пусть я и свинья с золотым сечением в теле, но булочку и кефир желаю, именинница я нынче.
  Муха-Цокотуха на свои именины самовар затеяла, с чаем, с баранками и сахаром праздник, а я - чванливый лопух на дороге уморительных официанток.
  Разденусь, на стол вскочу, станцую, ногу выше головы подниму - сразу меня заметят, изобьют, а иначе - не видят, трясутся в ознобе дети Дракулы".
  Наташка Соколова быстро разделась, вскочила на стол нагая - мы её за руки тянем со стола, укоряем несовершеннолетнюю, угрожаем дисциплинарным взысканием в Ленинской комнате.
  Не обманула, чуяла её душа - на широкую ногу душа; иностранцы обрадовались, с улицы в окна заглядывают, носы к витрине прижимают - пятачки - рыла свиные.
  Официантки подобрели, кинули под ноги танцующей Наташке Соколовой пакет кефира "Рижская полночь", огрызок булочки в руки вложили - пистолет Макарова в умелых руках танцовщицы.
  Мы рыдаем от голода и зависти, жгучие слёзы серной кислотой прокладывают русла на детских щеках - уныние, обида, но стыдимся, конфузимся - северные скромницы; мечтаем о татуировке, как у Наташки Соколовой - хризантема под левой грудью.
  "Пафнутий Никитич! Одобряйте меня!
  Льстите, подобострастничайте!
  Амстердам город!" - Наташка Соколова разошлась - едва стащили её со стола; руками, ногами дрыгает в танце, очи безумные, и полыхают в глазах пионерские костры Артека.
  Ах, дядя, я выгляжу чучелом тетерева? - Светлана зарделась, вилка с погребальным грохотом - комья по крышке гроба - выпала из рук девушки.
  Светлана нагнулась, ползала на коленях под столом, шарила под ковром, обеими руками хлестала себя по щекам и хохотала - печаль моментально сменилась радостью, молодым дождём.
  - От чистой души Оксана спросила о поездке, радеет, волнуется за тебя, и не подпускает - оттого что белая душа у неё - петуха, иронию в свои слова!
  Правда, Оксаночка с твёрдым ласковым сердцем в печальной груди защитницы Отечества? - дядя подбежал к Оксане; по пути наступил на руку Светланы, извинился, потрепал племянницу по загривку - словно награждал таможенную собаку. - Не солжет, облагодетельствует даже старика с шамкающим ртом креветки.
  Голод в Поволжье - Оксаночка скорбит, деньги переселенцам отсылает, гуманитарную помощь разносит в корзинках; и представь, Светлана, - Сергей Степанович порывисто обернулся, усадил племянницу за стол, поцеловал в лоб - будто из пушки выстрелил зарядом глауберовой соли, - не щадит себя, добрая и сострадательная генеральша!
  Нет, не генеральша, а - маршал человеческих душ!
  С тревожной мыслью ходоки приходили, просили у нас воды и еды - огнеупорные, с яростью викингов в очах.
  Я - по наивности своей, не со зла - посоветовал ходокам пойти работать - не хватает рабочих рук в Москве, Макдональдс задыхается без квалифицированного персонала уборщиков.
  Обозлились ходоки, ропщут - на меня надвигаются, на Оксаночку зыркают с вожделением, но не с плотским, а с гастрономическим - сожрали бы, волки, а не люди.
  Не знаю - беда с ними в дом пришла, или философия, но ружьё со стены сорвал, бабахнул над головами - мигом присмирели, из волков превратились в цыплят, кудахчут, говорят, что ошиблись адресом, а направлялись в Серебряные рудники.
  Ушли, а я дрожу от волнения - кишки митинг устроили в животе.
  Оксаночка быстро собралась, в спешке не заметила, что в одной ночной рубашечке (розовая, с белыми кружавчиками, прозрачная, словно паутинка), деньги взяла - сто тысяч рублей и ринулась - грациозно, с осознанием своей красоты - за ходоками.
  Через час вернулась, носиком шмыгает, глазки - кинотеатр; осчастливленная попечительством - деньги раздала ходокам, без куска хлеба не оставила. - Сергей Степанович свысока смотрел на племянницу, довольный примером Оксаны, и собой доволен - что вплел в разговор случай, заодно и добродетель молодой женщины показал; а Оксана из скромности не напоминала о ходоках - золотая душа ацтека в мокром сдобном теле скромницы.
  - Сто тысяч рублей - деньжищи - ОГОГО!
  В сердце я поражена, никто меня не утешит шкурами соболя! - Светлана заголосила тонко, подвывала болотной курочкой, переводила растерянный взгляд с Сергея Степановича на Оксану и обратно, очи - маятник. - Как же так - сто тысяч, в деньгах утопиться можно, а их - на потребу - кряхтящим, доселе невиданным, тревожным людям, и не люди они, а - лодыри, мздоимцы, стяжатели в шкурах баранов.
  - Злая ты, Светлана! Веселая и злая, завидуешь чистоте Оксаны, ревнуешь - деревянная кукла в человеческом теле.
  Отморозим тебя, в синагогу сводим, в мечеть, в Храм Судьбы - лишь бы помогли тебе, беса изгнали. - Сергей Степанович вскричал, в волнении ходил по комнате - так куропатка бегает в золотой клетке.
  - Деньги, деньжища! Ты, дядя, видел, чтобы Оксана раздавала?
  В руки - покрытые коростой - рассовывала?
  Может быть, присвоила, и милион детишкам не отсылала, а себе на сберегательную книжку перевела, руководствовалась нормальными человеческими инстинктами - сохранением рода, не добродетелью; и ложь Оксаны - полная боли и негодования, не патриотическая, не от сердца Хаджи Мурата и Матки Терезы, а - стяжательство? - Светлана в горе и досаде схватила тупой столовый нож - ручка из серебра; нож - защита девичьей чести.
  Сергей Степанович побагровел, открыл рот, хватался за область сердца, искал в себе золотой ключик:
  - Оболгать! В уме ли ты, Светлана?
  Не ослышался ли я?
  Как это возможно, чтобы ты...
  - Ах, милый друг Серёженька великолепный!
  Береги себя, сердечко лелей, а то свалишься в припадке, и через десять дней тебя из морга на каталке на кладбище отправят без носок; не нужны покойникам носки на ноги, перевес, историческая неправда в носках.
  Полноте, волшебный друг!
  Мы - родственные души, Серёжка волшебник великолепный, оттого и чувствую боль твою, ущемленость, ощущаю, как чудовищная чужая кривда немытыми когтями с траурной каёмкой разрывает твою печень.
  Ошиблась Светлана - молодая провинциалка, - слов не знает, фантазирует, в бассейн с крокодилами бы прыгнула и посчитала бы свой поступок - за минуту до смерти - Правдой. - Оксана улыбалась кротко, с нежностью фасовщицы зефира на Кондитерской фабрике "Красный октябрь", на Светлану смотрела без укора - мелькнула на миг искорка торжества - погасла, или не возгоралась - зачем искра, если вода на льду любой костёр загасит. С пониманием - так поэт разглядывает пьяного баяниста - обратилась к Светлане: - Серёженька - друг васильковый - рассказывал, что учиться в Москву приехали - Ломоносовка.
  В Педвуз поступили...
  - В Педагогический Университет имени Ленина, - Светлана отвечала, не замечала резкого перехода от денег, ходоков, детского дома к теме приезда - так плохой клоун на детском утреннике играет с детишками в карты на деньги. - Горжусь столичным Университетом, пылаю идеей - даже щеки горят - обучить детишек грамотности, поставить на кривые ножки, указать им Путь японской Правды и русской национальной идеи.
  - Отчего же в Москву? В Тобольске Педагогический ВУЗ сквозь землю провалился, в шахту с бледными грибами и призраками?
  В родном доме не только стены, но и слоноподобные - нет слонов в тайге - мужички в ватниках помогают!
  В Москву-то зачем, если душа пылает, а скромность и положительное тело превращают бессловесную рабыню учительницу в хрупкую красотку Востока.
  Содом и Гоморра в одном лице - Москва!
  Хватит ли у вас сил физических - не надорвете ли животик бархатный, знаю, что бархатный, оттого, что - девичий!
  Не сломите ли душу, не очерствеете, не опадёте увядшей маргариткой?
  С удивлением обнаружите себя через год не в просторном светлом классе с пытливыми учениками разных народов, а в борделе, на роли маман?
  Вместо школьного журнала в руках - плётка для садо-мазо утех, обязательно, чтобы свинчатка казацкая вшита в плётку, без свинчатки клиенты денег много не дадут, жадные, до зебр охочие.
  С нами по соседству Антон Кочергин проживал - культурист, чемпион мира по подниманию железа, на гору Эверест похож с лесом и камнями на груди.
  С Олимпиады приехал, золотой медалью бахвалится - даже в общей бане не снимал, нарочно на длинную веревочку подвесил - чтобы ни горя, ни печали; медаль по мошонке Кочергина стучит жизнеутверждающе, тринадцатилетним подростком прикидывается медаль.
  Я - десятиклассница - из школы в пятницу шла, день хорошо помню, потому что учителя в пятницу напиваются, полагают, что ученики не учуют тяжёлый дух самогона из репы, но не репа, а - печень лукавого в самогоне.
  Слышу - из хаты Кочергина - вопли, смертные крики и хохот адский - гармоничный, к крикам подходит, как новенькие сапоги барану.
  Я - оттого, что любознательная, всегда людям помогаю, последнюю ночную рубашку отдам страждущей крестьянке, и пойду сама голая по просторам - на цыпочках грациозно через кусты смородины к хате подбираюсь, заглядываю в окно, а сердце стучит барабаном рок-музыканта.
  В горнице дядя Антон голый на коленях стоит - мускулистый, голова с горошину кажется над телом, шея - ненужный инструмент гуся - отсутствует, а ягодицы - выстрел из ягодиц разнесёт маленький город Токио - напряженные, валунами речными сияют.
  Перед многоборцем смущенная, тоненькая - лишь груди шестого размера спасают от дистрофии - жена штангиста - Ольга потерянной ценностью, янтарной комнатой стоит.
  Муж на коленях, а она ниже его, потому что - миниатюрная, дочка Дюймовочки.
  Антон Кочергин ревёт буйволом, приказывает, а жена от мощных потоков отлетает, снова подходит и улетает - комок куриных перьев в ураган.
  "Душа моя, я вырос на улице, штырь компании, шпана, но знаю, что сила воли утвердит достоинство любого народовольца, пусть даже - очкастого Чернышевского с бородой, а в бороде - лешие пируют!
  Ударь меня сильно - в глаз или в нос, чтобы кровь пошла, хлынула фонтаном из самовара головы.
  Лишен чувства боли, а боль - прекрасное, не каждому штангисту дана, особенно, если закован в броню литиевых мышц.
  Знаю, ручки твои - макаронные, тонкие - сломаются после удара, но не жаль их, потому что не жаль матери-героине зуб младшего сына.
  Обидно, что без цели сломаются, я удар не почувствую, а без удара нет интереса в жизни, вытащили из жизни урановый стержень.
  Боль - что это? череда путаниц, сладкое чувство самоанализа?
  Мечта у меня с детства - боль почувствовать, недостижимая пока мечта; о покорении Вселенной не задумывался, а о боли каждый вечер грежу, представляю себя балериной - ножку на столе среди бутылок с фиолетовым крепким поднимаю, падаю со стола на ржавый штырь, и вою тамбовским волком в ядовитом тумане, в испарениях из ртов мерзких пьяниц.
  Оля, утюгом меня в темечко ударь, топором по шее - стерплю, не пожалею сломанный топор - лишь бы порадовало развлечение, в котором притаилась прискорбная жизнь военного фельдшера, чемпиона Мира по тасканию тяжестей".
  Кричит, но в голосе неверие, что утюг и топор боль причинят - жена дрожит, тоже не верит, а потом возгордилась - дочь вишни, - схватила двустволку и из двух стволов в мужа выстрелила - получила должность естествоиспытательницы, превратилась в настоящую женщину с мозгом ниже пояса.
  Дым рассеялся - я думала, что убила Ольга мужа - Олимпийского чемпиона, но живой, плачет, ругается дурными батрацкими словами, что даже картечь не убила, не причинила нужную, неведомую боль без крохотных прикрас - так карлик накрашивает ресницы гному.
  Картечь отскочила от чудовищных мускулов тяжелоатлета и посекла Ольгу, преломила, кишки выворотила, а от сдобного теста грудей остались вафельки дробленые.
  Сама себя убила самоотверженная жена, стражница интересов мужа - тунгус с горькой усмешкой геолога.
  С затемнением в лёгких - не от болезни затемнение, а от душевной разлаженности - я отошла от хаты, проверила - не оцарапала ли о ветки боярышника татуировку - лев и маузер под правой грудью; а за околицу вышла - бью себя в груди, рыдаю, называю бессердечной морковью на грядке удачи.
  Не в силах моих спасти мертвую Ольгу с бесшабашной раздробленной челюстью неандертальца.
  Не помогу её мужу получить боль - ошибка природы, когда противные чужие тапочки причиняют больше боли ревнивому супругу, чем удар топора по голове.
  Детишкам помогаю, Судьбы людей вижу, угадываю Будущее, и сердце разрывается от тоски клятвопреступницы - вылечила бы Мир, облагодетельствовала бы всех сирот и ходоков - пусть ходоки ленивые, стяжатели, сквалыги - их печаль, а я буду помогать, руками разведу чужую боль, войду смиренной монашкой в камеры предварительного заключения, омою слезами ноги политических заключенных, и никто - слышите, силы зла? - никто не назовёт меня казнокрадкой, бездушной мочалкой на майском шесте! - Оксана погрозила пальцем люстре, щеки - уголья, взор - пронизывающий, высоковольтный разряд.
  - Дядя! Дядя!!! В недоумении я, слова слышу, а смысл не вижу; очи мои в детские пеленки завернуты! - Светлана изо всех сил щипала себя за ухо, словно искала в ушах книгу Перемен. - Оксана красиво говорит, не сопротивляется злу - толстовка, но непонятно мне - отдала ли деньги ходокам и сироткам, или оставила себе - понимаю, что на благо общества - удовлетворит продавцов и массажистов.
  Но я не палочка Коха, не бледная спирохета - на уроке биологии рассматривали в микроскоп бледные спирохеты, потешные, на честолюбивых опарышей похожи.
  Мысли мои детские, наивные - не понимаю - иронизирует ли Оксана - у неё спрошу, рядом сидит, а в третьем лице к человеку, особенно, к уважаемой красавице - я тоже красавица - не обращаются в третьем лице, всё равно, что американского президента в грозу отправить на завод зарабатывать деньги.
  Никогда не воровала, в булочной булочку взяла, увидела воробушка на подоконнике, загляделась, не воробушек, а - Судьба человеческая, и глазами птицы с неба я вижу дальние страны с тайскими боксерами, балеринами в голубых трико и сталеварами на пенсии.
  Пока разглядывала гордую птицу с клювом и лапками, а на конце лапок - ноготки маленькие, птичьи - Природа обо всех тварях заботится и о воробье не забыла, милостивая - руки чьи-то грубые, до неприличия волосатые, схватили меня за шею и выше рук - бессмысленными воплями кто-то отрывисто захлёбывался в словах - обличал меня, называл больной воровкой, пособницей Бабы Яги и удивлялся, что у меня живот плоский и носик аккуратный.
  Я забыла, что за булочку не заплатила - воробушек перекрыл сознание полосатым Пушкинским шлагбаумом.
  Судили меня - судья строгая, но справедливая, лишила премии и отправила на Северную железную дорогу на неделю, не на каторгу же с бородатым раскольником Столыпиным.
  Страху я натерпелась на железной дороге, с ума сошла, но вернулась, а люди прыгали из вагонов, сбрасывали друг дружку на полном ходу, погибали на полотне рельсов под товарными поездами - так под молотом времени погибают Египетские пирамиды.
  Сейчас мне страшно, дядя и Оксана - хулите ли вы меня, или поднимаете на лифте честолюбия?
  - Серёжа, душа моя, родственная душа, Серёжка великолепный волшебник! - Оксана встала из-за стола, расправила руки-опахала, не обращала внимания на Светлану, словно племянница Сергея Степановича превратилась в молекулу воздуха. - Умнее тебя, может быть, и найдутся среди академиков, но радушия твоего и щедрости души никто не достигнет, даже циклоп с тремя глазами.
  Сейчас по делам отлучусь - сиротам помогу, голодных улыбкой накормлю, обобщу понятия богатства и нищеты, никого не оставлю с вырванными зубами.
  Ты же, Серёженька, подготовь, пожалуйста, ещё один миллион - или сколько наберешь сразу - не долларов, не евро, а всего лишь рублей; пусть в далеких городах за миллион нужно сто лет работать, но мы не работаем, мы культуру поведения возводим в ранг острых ножей, когда по лицу врага бьет не пуля, а ласковое острое стальное слово.
  Вчера ночью бродила по квартире, ты спал, потому что душа у тебя - чистая, и у меня - кристальная, поэзии возжелала - так младенец в отчаянии хватается за мармеладку.
  Нечаянно ударилась в темноте лбом о что-то вещественное, тёплое, нематериальное - потешно, когда не зрим, но ощутимо; слезу выдавливает - зарыдала я от восторга - Небо, Земля, Звёзды - красиво - щегольство.
  Мы - лучшее творение Природы, олицетворение Добра - с юными сердцами сочинителей поэм. - Оксана пошла - грациозная, величественная Добродетель в мышечно-костном каркасе.
  Светлана выбежала из-за стола, протягивала руки то к Сергею Степановичу, то к Оксане, в недоумении тёрла кулачком правой руки воспаленные глаза - фары "Мерседеса", запнулась, упала - вышло некрасиво - и на фоне летящей Оксаны - пОшло, надуманно, криво, без ответственности за плечами.
  - Дядя! Не замечают меня материальную; не точка я!
  В зеркале отражаюсь - голова, грудь, ноги; если бы перекинулась в вампира, то не отражалась, потому что зеркало - вход в Иной Мир с зелеными гномами и розовыми феями.
  Речь я держала, себя нахваливала молча за красоту слога, за ясное изложение мысли, а Оксана - да постойте же, Оксана, почему вы меня игнорируете, отчего не отвечаете - куда деньги дядины дели, которые на благотворительность, якобы, брали, окаянная - никто не осудит трубочиста, а врача ругает каждый.
  Почему иронизировали, и не ирония, а - горький сарказм - обвинение, что я прибыла к родному дяде, поступила в Московский Педагогический Университет, а не в Тобольский ВУЗ с флагами в столовой?
  У нас в высших учебных заведениях в каждой столовой - государственный флаг, а в сортирах на стене несмываемой краской гимн написан - чтобы не забыли, где живём и для кого трудимся на ниве образования, когда не пальцы в кровь, а ягодицы.
  Ерзаем на лекциях - неудобно на деревянных скамьях, в попе занозы, но через два года мозоли появляются - рыцарь Парсифаль мечом не пробьёт.
  Не существо я женского пола - меня слушать надобно, уважать - с ума вы посходили, если меня не видите; хвост на лоб приклею, у кошки на помойке хвост оторву, себе на лоб приделаю, чтобы вы меня заметили. - Светлана схватила Сергея Степановича за крюк руки, тащила упирающегося к Оксане, словно насильно венчала Короля и свинарку.
  Волосы Светланы распушились, щеки и губы - клюква размазана; в порывистости и искренности - прелесть разливается, сияние от девушки - чуть заметное, но с оттенками малины.
  - Друг мой, не в горячке ли ты? - Сергей Степанович приложил ладошку ко лбу Светланы, рассеяно смотрел на мочку уха племянницы, искал в ухе отгадку - почему крик и столпотворение во время обычного домашнего завтрака. - Поезд навредил; всякая холера к пассажирам цепляется - чахотка, брюшной тиф, а о вшах - вши всегда найдут Родину, в каждой голове у них дом - молчу о вшах, потому что неприлично.
  Доктора тебе вызовем, клизьму поставит, кровь пустит - полезно, ослабляет организм, приводит девушку в меланхолию, а белый цвет лица с постоянными обмороками - визитная карточка приличной барышни.
  Гадко мне бывает, сам себе кровь пущу, наблюдаю, как капля за каплей жизнь из меня уходит - каждая капля час жизни.
  Спохватываюсь, ощупываю себя в величайшем недоумении, удивляюсь охладевающим членам, а на душе разливается благодать - не кончена жизнь, нужно сражаться - выйду на набережную Москвы реки, самоубийц ищу и внушаю им, если нахожу.
  По понедельникам утром много самоубийц - пятницу пьянствовали, в субботу страдали, а в понедельник перед работой почувствовали опустошение в теле и в душе, безысходность, чёрта в каждом прохожем видят, поэтому и сигают в речку, жизни себя лишают, и я не виню их - острожников, оборотней - пусть умирают, потому что нет у них девушки, подобной Оксане, а без красавицы мужчине жизнь не мила - зачем жизнь, если твою родственную душу другой катает на карусели?
  - АХАХАХА! Ой! Колики у меня, от смеха упаду, задерживаю дыхание, но словно белки в колесе во мне катаются! - Оксана остановилась - снова смотрит сквозь Светлану, - подбежала, переходящим Красным знаменем повисла на свободной руке Сергея Степановича. - Рассмешил Серёжка великолепный!
  Родственные души мы, поэтому - АХА-ХА-ХА-ХА-ХА! - потешно мне, сказал ты: "Родственную душу на карусели катает!"
  Душа бесплотна, а он её на карусели - ХИХИХИХИХИХИ!
  Ну, конечно, если мы - родственные души, то и на карусели прокатимся с ветерком, Серёжка волшебник.
  Лучшие карусели в Париже и в США, да далеко - не помышляю о далеких странах, тебя берегу, верю, что в голове у тебя панорама Бородинская развертывается, достояние народное ты!
  - В Париж поедем, в Америку, в Диснейленд - с восторгом, сейчас же, немедленно билеты закажу - как же не догадался о Париже и Диснейленде, словно кучер меня кнутом гонит в конюшню!
  - АХАХАХА! Уморил, Серёжка великолепный!
  Волшебник ты, описаюсь от смеха! - Оксана запуталась в ногах, упала бы, но Сергей Степанович успел, подхватил, с торжеством маршала Советского Союза посмотрел на Светлану: - Возвышенная Оксана!
  Румянец добра на щеках, происхождение знатное - Ангелы сходят с небес, когда ротик открывает - слушают, записывают Ангелы речи Оксаны.
  - Бред! Скоморошье веселье! - Светлана топнула тонкой ножкой, ударила себя ладошкой по щеке - подгоняла кровь в голову - допинг девушки, получившей удар выше пояса. - Оксану поддержал, чтобы она не упала - и не упала бы, играет, я ложь вижу, распознаю, нарочно падала возле тебя, чтобы ухватил, проявил себя Щелкунчиком.
  В книгах по обольщению мужчин написано, Эсаул Георгий все женские хитрости водопадом излил на страницах "Как удержаться у мужчины".
  Дайте мужчине возможность почувствовать себя значительным; меня, дядя, ты не удержал, Колобком я каталась по полу, синяки и шишки усердно набивала, словно в паломничестве по Иерусалиму.
  Не снизошёл - выжига ты, дядя!
  Добрый, и на доброте твоей кони ездят - смешно, когда не человек на коне, а конь на человеке.
  Заметил? Дело говорю, а Оксана над моей шуткой - что кони на людях ездят - не смеется, не заливается, оттого, что я незначительная для неё, нет во мне выгоды, миллион не подарю, в Париж не отвезу, в Америку не возьму на каникулы.
  - Птичка ты, Светлана, щебечешь... - Сергей Степанович ласково гладил - неразумную, взбалмошную, возможно, что и больную - племянницу по головке, румянился, светился довольством - шар надувной, праздничный.
  - Птичка! АХАХАХА! Комик! Камеди клаб! Бенни Хилл! - Оксана снова захохотала, путалась в длинных ногах, висела на руке Сергея Степановича, вытирала рушником слёзы бездушного веселья - так рыбак танцует над пойманным карасём. - Девушка - птичка!
  Без крыльев щебечет, но не летает, руки - не крылья самолёта!
  Затейник, ты, Серёжка великолепный, волшебник!
  АХАХА-ХАХАХА!
  - Что же происходит в доме моего желторотого дяди? - Светлана в недоумении остановилась, смотрела вслед счастливой паре - счастливее их только развратные телеведущие из Конго. - Обаяла, прельстила, заколдовала - ведьма, истинно ведьма без нравоучений.
  Яблоко мне поднесет отравленное, убьёт меня, чтобы я на дороге не стояла; обворует дядюшку, сдавит ему грудь стальными щипцами, соски грудей оторвет - без сосков дядя долго не проживет, потому что не бравый прапорщик; прапорщик и без ног воюет.
  Живые думают о живых, а мёртвые не думают, они - действуют, и в движении - высшее наслаждение для зомби. - Светлана подошла к столу, щедро зачерпнула половником чёрную икру, кушала жадно, наедалась дорогого впрок - вдруг, да не придется больше никогда кушать.
  Краем глаза - в уголке ока светились лучики доброты и надежды - следила за Сергеем Степановичем и Оксаной, проследила - дядя ушёл в кабинет, а Оксана в свою комнату - Мир Красоты.
  Почему не в одну комнату, если - родственные души с хрустальным звоном Московских колоколов в сердцах?
  Светлана насыщалась, запихивала в себя силой пищу - не самое вкусное, а - самое дорогое - будет что вспомнить и подружкам расскажет во время гадания на жениха, когда девушки голую попу в печку засовывают и ждут - если чёрт волосатой рукой схватит - то в этом году жених сыщется богатый, если - голой рукой, то - в следующем, а, если не схватит... но в истории Тобольска не было случая, чтобы чёрт не прельстился и не схватил, словно его посадили в тюрьму.
  Накушалась, взвизгнула, пошла - широко расставляла ноги - в кабинет дяди, остановилась перед дверью, верила, что растеряла доверие людей, а четвёрки по чистописанию в школе - якорь по жизни.
  Рванула дверь - сила после обильного завтрака выплёскивает через уши, - вошла хозяйкой Медной Горы в пещеру Сулико.
  - Дядя! Не гони меня, не брани, а выслушай без посторонней!
  Мы - Ленинцы, поэтому в советах посторонних - хотя ты Оксану посторонней не полагаешь - не нуждаемся.
   Хулит меня, пренебрегает - не обращает внимания, а для красивой девушки - если на неё не смотрят, не восторгаются, потеря внимания - позор, гиря на шею и костёр под водой.
  Охотничьи спички горят под водой, а душа Оксаны не горит, холодная у неё душа.
  Пальчиком до души дотронься - когда тебе случай представится - увидишь, что ведьма Оксана, прельщает тебя, завораживает, а потом по Миру попустит, или в могилу к воскресным учителям отправит.
  Осторожная, по книжке действует, правила обольщения знает - не главные они, правила, с картинками, но труднее - не обольстить, а удержать доброе богатое сердце самца.
  Книжку тебе принесу, проверишь - по закону Оксана действует, не отклоняется от правил, и в этом преступление красавицы с безупречным маникюром балерины Большого Театра.
  - Ну, загнула линию - Мёбиус не раскрутит, мон шер! - Сергей Степанович серьёзно - насколько серьёзен добрый киногерой - посмотрел на племянницу, но в порыве любви не удержал плотину, и добрые чувства хлынули на бедную родственницу. - Ты за завтраком бредила, и сейчас утверждаешь, что Оксана - ложь, обманщица, ведьма, завлекает меня - оскорбление для мужчины, если подобное о нём думают; намёк, что я глупый, не разберу дрова отношений, не вижу искренности чувств и не отличу пианиста Родионова от скрипачки Шерман.
  Всё вижу, всё знаю, но - случаются среди людей Ломоносовы, Эдиссоны - самородки - по ним история пишется золотыми ручками в серебряных пальцах амстердамцев.
  Веско говорю тебе: Оксана - самородок, душевно горячая - вся, вещает от имени Ангелов, и не книжные у неё приёмы, не методы обольщения - знаю о них, а - чувственная Правда, от сердца исходит, и лишить Правды - вырвать ясное трепещущее сердце превосходной птицы.
  Хороших людей все хулят, подозревают в дурном; чёрт говорит устами бранителей, вещает из твоих голосовых связок, а в мозгу твоём погром устроил, свои мысли передает в твои - нестойкие, потому что - морально устойчивые - извилины.
  Ошибаешься ты, Светлана, оттого, что Оксана - гений Добра, а ты - неоконченный роман.
  В Венеции я цыгана на улице видел - краснорубашечник, в яловых сапогах, и медведь на цепи - дородный медведь, на разжиревшую балерину похож.
  В остолбенении наблюдаю за медведем и цыганам - не положено, чтобы в Венеции - в Северной Венеции прошло бы, потому что в Санкт-Петербурге холодно, а в итальянском Мире нет места истинно русско-народным цыганам и медведям пляшущим - морок они.
  Я вышел из комы, подошёл, цыгана по щеке рукой глажу, проверяю - живой ли человек, или - призрак графа Монте-Кристо.
  Щека цыгана щетинистая, жесткая наждачная бумага.
  Без подобострастия и легкомыслия - совесть легко растерять по дороге в Рай - цыган терпит мои поглаживания, но не с дурной целью я, не амстердамец.
  "Прививаешь ли ты детям чувство бережливости, цыган? - спросил и отпрыгнул, боялся, что нож выхватит из-за голенища и мошонку мне срежет, будто свежий колос. - Живой ли ты, или - наваждение, и придуман, чтобы меня смутить - только по России бродят цыгане с медведями, но в Венеции - моветон, в Венеции одни арлекины и Пьеро - по мордасам друг другу стучат, штукатурку с лиц сбивают".
  "Стооооой, барин!
  Под ногами у тебя пусто; думаешь, что камень древний под ногами, а черевички у тебя украинские, женские, Царицыны, из музея Гоголя.
  Нет, не опора, не базальтовая плита под ногами, а - бездна, пустота; ты идешь, и бездна под тобой перемещается с хохотом, серным дымом и воплями грешных балеронов.
  Найдешь время - с купола собора на саночках зимой скатись - сразу и благодать, и скорость, два в одном, как в киндер-сюрпризе.
  Не веришь, что медведь и цыган в Венеции, а из-за твоего неверия ложь в России произрастает вместе с лопухами.
  Если бы верил, то все сорняки в России враз бы исчезли, убежали в Польшу или США, к колорадским жукам.
  Не цыган я, а - СИМВОЛ СЕБЯЛЮБИЯ!
  Не медведь на цепи, а - ДЕГРАДАЦИЯ ЗАУПОКОЙНОЙ ЖИЗНИ РИМЛЯН".
  Цыган с медведем испарился, растаял, оставил только дикий запах негра на взмыленной лошади.
  Я обнаружил себя на коленях, бью поклоны, лоб расшиб о древние камни, а на пальце - следы зубов медведя - напоминание о беспечности мужчин в кругу балерин и медведей.
  Бездна под ногами меня преследовала, не видел её, но верил цыгану - не верить нельзя, потому что человек в красной рубахе никогда не соврёт.
  До встречи с Оксаной я мучился, плевал в бездну, гранату не бросал, опасался, что грешники обратно швырнут, покалечат детей.
  Оксана из-под меня пустоту убрала, уверила, что я - после встречи с ней, оттого, что у нас души родственные - теперь не над бездной стою, а под моими ногами - золотая плита Зевса.
  Пусть она кажется в беспамятстве простым московским дорожным покрытием, но мы душой смотрим, а не глазами хозяйки свинофермы.
  На глаза катаракта набежит, в глазах давление поднимется, глазной нерв атрофируется, а душа никогда не болеет, даже кариес к душе не пристаёт.
  Если я цыгану несуществующему поверил, то, как я не могу поверить Оксане, тёплой - можно потрогать её, не призрак она, не привидение в грубом саване для матросов. - Сергей Степанович присел в роскошное кресло, приподнялся, снова грузно опустился, прислушался с удовольствием к скрипу белой - словно с человека сняли вчера - кожи. - Кожа страуса Парагвайского, удивительно греет ягодицы, навевает мысли о пионерских перекличках, когда в коротеньких штанишках, в красных галстуках покорителей Антарктиды - мы счастливые, оттого, что из детства - рассчитывались на первый-второй.
  - Удивительный ты увлекающийся дядя!
  На глазах твоих бетонные блоки, бракованные, и за ними ты не видишь мрак и лукавого, не слышишь шёпот куртизанок под мостами столицы России.
  Допустила бы, что Оксана - правдивая, гениальная по доброте, не пользуется приемами из книги "Как удержаться у мужчины", из сердца и души у неё слова, лучится, мёдом по ночам истекает.
  Но страшное скажу тебе, дядя, кресло застонет под тобой, отзовётся, заплачет, с лестницы ты спустишь кресло за воровство идей, за подслушивание - лишнего свидетеля не нужно. - Светлана набрала в грудь воздух, похожа на рыбу-шар и торжественно, словно объявляла о начале войны, но с долей робости, оттого, что - приличная девушка - крикнула:
  - Не пара она, тебе, дядя, не пара!
  Перед дворником Ибрагимом голая на столе танцевала; не Ибрагим он, а - Александр, но танцевала и его заставляла, блудила; кровь на ней твоя, дядя, вставь гвозди в глаза.
  Пойдём к Ибрагиму - он покается, чистый он, душевный, нет в нём моря неправды; если и солжет, то - словно курочка на злобном петухе - не по своей воле обманет. - Светлана замолчала, с победой смотрела на дядю, ожидала охов и ахов, побледнения кожи; в крайнем случае - обморок, но не видела беспокойства в круглом теле дядюшки, ни одного облачка на челе.
  - Если голая плясала - от широты души; дворнику помогала превозмочь скуку, безысходность.
  Людям низшего сословия, нищим на первой ступени социальной лестницы, даже в подвале социальном, необходимо помогать; лелеять, угождать.
  Но среди чистеньких мало добровольцев, чтобы так, сразу - в холод, в голод, в самоотречение, когда - бряк на пол, и с риском для жизни на столе обнаженной танцевать - Подвиг!
  Собой жертвовала ради спасения никчемного дворника! - Сергей Степанович вскочил, обнял Светлану, заплакал, смеялся и рыдал - артельщик. - Очернить ты хотела Оксану, думала, что дурное о ней рассказываешь - когда нет долга перед любимым мужем.
  Но - тело отдала, а не душу, душа её со мной всегда, потому что мы родственные души.
  И не отдала, а танцевала - не зазорно балерине на сцене ногу поднимать; так отчего же постыдно, если девушка спасает пустого неприхотливого рабочего, безвозмездно перед ним танцует, воплощает в себе все его, не свершившиеся желания, и для него - кто знает - может быть, превращается в Правду.
  Я Правду не видел, ты не зрила, а дворник, Ибрагим - гроб ему - постель - в обнажённой Оксане Правду увидел.
  Возвеличивание! Исключительная самоотверженность леди! - Сергей Степанович пророкотал, палец воздет к огромной Царскосельской люстре (висюльки, переходы, медведи плюшевые). - Если не обманула ты, Светлана, не специально придумала случай с дворником, то Оксана для меня превратилась в огонь!
  Теперь - хоть сто тысяч детей голыми руками задушит - не очернится в моих потусторонних очах; часто вижу изнанку Мира.
  - Да... полноте... дядя... подал гадость так, что на белый хлеб её намажу и с удовольствием перед клеткой с обезьянами скушаю! - Светлана задумчиво смотрела на статую звероподобного Аполлона (мраморный пенис высечен до колена) в углу комнаты. - Омерзительное - когда чистая девушка - свет от неё отражается на сто процентов - в мрачной лачуге - филиале ада - предается гнусностям: перед дворником нагая пляшет - ты выставил подвигом, самоотречением, высшей Правдой девичьей.
  Если узнаю и доложу тебе, что у Оксаны семеро по лавкам в далёкой губернии с бабушкой влачат жалкое существование шавок, ты и тогда нимб к ней приклеишь.
  Если сказал, что - после танцев перед дворником - может сто тысяч детей безвинных загубить, а среди ста тысяч найдутся и чернокожие, и дети с ограниченными возможностями, то любое простишь ведьме, даже Лунное затмение в её пользу запишешь.
   Не она, а ты, дядя, Ангел, добряк с персиковыми пирожками на глазах.
  Последняя надежда на разоблачение - в детском доме справку получу, что Оксана не плясала перед поварами за краюху хлеба и любовь директора пансиона, но и не жертвовала твой миллион сиротам, значит...
  - Ходокам передала, а мне не сообщила из девственной скромности, чтобы у меня жир не растаял от удовольствия? - Сергей Степанович с восторгом похлопал себя по барабану живота, сиял безвинными лазурными очами.
  - На свои нужды потратила, спрятала от тебя, в Райфайзен банк положила до лучших времен, чтобы - когда отравит тебя - на твоё добро пировать с молодыми рогатыми молдаванами.
  Они вино - настоянное на курином помете - принесут, Оксана Ибрагима позовёт, и устроят оргию возле твоего остывающего тела.
  Где твоя сыновья любовь к собакам, если ты человека больше любишь, чем животное с отблесками возвышенных чувств в очах?
  - Молодая, горячая - пламя горящей машины, а не девка! - Сергей Степанович с видимым удовольствием, по-родственному обнял Светлану, мягкий, похож на коалу с поражением нервной системы. - В детстве я увлекался, как и ты, рассуждал, подводил философию Гегеля под весеннюю распутицу, цыплят считал не по осени, а по лапам - юношеский максимализм нетронутого абрека.
  МУки терпел адские, но упорствовал, да, с березы в муравейник прыгал, проверял - не инопланетяне ли муравьи.
  Задумал нож бросать красиво; в кино индейцы - с доверием к бледнолицым братьям, но с недоверием к ООН - ловко метали ножи - в горло противнику - ни в сказке сказать, ни пером описать.
  В силу некоторых жизненных обстоятельств - непредвиденные двойки по химии - я купил в магазине "Спорттовары" метательные ножи высочайшего класса - белку летягу на высшей ступеньке небоскрёба мигом сразят.
  Вышел в семейную рощу, расправил плечи молодецкие и, вдруг, накатило белым роялем из кустов - отчаяние обречённого путника в ночи.
  Никто меня не любит, никому я не нужен - хуже всех и всего!
  С пугающей быстротой я намазал лицо чёрной глиной из Шевлягино - подражал Рэмбе, и швырнул нож в картонную коробку - мишень для начинающих вождей индейских племен.
  Нож отскочил от коробки и затерялся в высокой крапиве, лишь девичий разочарованный вздох из кустов почтил память улетевшего ножа.
  Я долго шарил, ползал на четвереньках, подражал боевой пограничной собаке Мухтару - руки изрезал и колени о битые бутылки.
  В кустах бузины - вспомнил одноклассника по фамилии Бузин и засмеялся страшно - наткнулся на обнаженную молодую девушку, судя по одухотворенному личику - сиротка, первокурсница медицинского колледжа.
  Девушка прислонилась к березе, шептала заклинание - колдовское или народное - я не расслышал, тугой на ухо, медведь мне наступил, когда с батюшкой я на охоту ездил.
  Батюшка напился, с особенным надменным видом рассуждал за стаканом водки о прелестях здорового ребёнка и о гостинцах, которые необходимо принести полицмейстеру.
  Пока он рассуждал, медведь мял меня, пришёл в бешенство - очи у медведя полыхали чёрным пламенем - трудно представить чёрный огонь, но кто не верит - пусть отбросит колебания и пустится во все тяжкие с обитателями Московского зоопарка.
  Девушка не испугалась меня - привыкла к маньякам, а в лесу каждый мужчина, пусть даже он - скромный грибник библиотекарь - когда натыкается на обнаженную девушку у березы, меняет своё мировоззрение, по-новому смотрит на отношения кошек и собак, маньяков и первокурсниц, глаза превращаются в кефир трёхдневной давности.
  "Не охайте, не сопротивляйтесь Добру, мальчик! - девушка приоткрыла очи, повернулась ко мне лицом, но березу не отпускала, словно прилипла к майским жукам или налетела на сук. - Надеюсь, что пиписька ваша уже оволосилась - к чему оволосение в некоторых местах человеческого тела - не знаю, но верю - не прячется под Райскими кущами разум.
  От березы получаю энергию Цзы, и делаю всё возможное, чтобы моё физическое здоровье дотянуло до шестиста лет, как у легендарного Мафусаила с бородой.
  Почеши мне спинку, ботаник, а то я не имею права отслоняться от дерева ещё сорок пять минут, но чешется тело, не понимает, что я не в Антарктиде, и мой избранник не пингвин.
  Если почешешь - обещаю, что станем видеться с тобой не чаще одного раза в столетие; обменяемся опытом, кто и как искал Правду и где потерял мечту".
  "Нож я потерял, а не мечту с красными глазами.
  Вы, девушка, похожи на бездонный колодец, в который падает кряхтящий старик инквизитор.
  Никогда не видел женскую натуру спереди, очень мне любопытно, что у вас растет или вдавилось, но не опущусь до низости - оторвать вас от отца-дерева, а вы не наберетесь смелости и не заколеблетесь восторженной елкой на вертеле над костром.
  Ваши ягодицы впечатляют, а ум - разочаровывает - так пустой сундук разочаровывает искателя сокровищ.
  Не лишайте меня покоя; не превращайтесь в волка!
  Метание ножа для меня дороже общения с вами, гармоничной, но далёкой от меня - дальше Чёрной дыры!
  Ах, не шутите, не подмигивайте прекраснодушно, не намекайте прозрачно, что чёрные дыры - величиной с персик - рядом со мной, в вашей душе!"
  Я бросил поиски метательного ножа - у меня набор, выбрал другой, ушёл от девушки за километр и снова метал нож в картонную коробку, до помрачения, до фей в очах.
  Вопреки законам физики, здравого смысла, физкультуры и военного дела нож не втыкался, а - со зловещим воем ожившего мертвеца - отлетал от коробки в опасной близости от моего вдумчивого лица.
  В сорок пятый раз я поплевал на нож, покраснел, укорил себя, что не думаю о Судьбах человечества - о Судьбах исчезающих племен папуасов Новой Зеландии.
  Нож со свистом пролетел мимо коробки - счастье, иначе вернулся бы мне в глаз, - пронзил изумрудную зелень кустов - всхлипнуло, шмякнуло, раздался обреченный крик, но не крик страха, а понимания, сочувствия ножу, справедливого возмездия - так кричит заяц в утробе питона.
  Безобразная мысль - убил человека, проткнул ножом Чингачгука Большого Змея (вождь проездом в Москве) - сковала мои члены, я осознал, что конь в Сенате больше значит для истории Компартии Украины, чем мой нож.
  Бледный - Пьеро после чахотки - я методом долгих раздумий заключил - нож нашёл жертву, сам выбрал, исполнил предначертанное, ножи не любят картонные коробки, а обожают мягкую сочную плоть человека.
  Раздвинул кусты и зажмурился от коренного вопроса, суть вопроса - зачем нужны Миру иждивенцы?
  Возле березы стояла обнаженная натуристка - та девушка, от которой я час назад убежал, петлял по лесу, запутывал следы, переходил вброд ручьи, чтобы она по запаху носков не нашла меня - поборница межнациональных конфликтов натуристов и поедателей конины.
  В левой ягодице девушки воткнут мой метательный нож, красивый - серый на фоне белой кожи и тонкой - будто платиновая цепочка - струйки крови.
  Девушка - как и в прошлый раз - не отошла от березы, не пригвоздило же её ножом, но посмотрела на меня ласково, и в её добродетельных очах мелькнула искорка грусти - изощренно зеленая, лавровый лист.
  "Знаю, наперёд - не думайте, что наперёд - спереди у девушки - наперёд знаю, что вы не маньяк, мальчик.
  И я не лесная нимфа с низменными эмоциями тролля.
  Вы подумали, что дороги Судьбы свели нас, что я вас преследовала, имела целью насладиться вашим изумлением, а затем - кара - плюнула бы вам в лицо и обозвала лицемером, до сердца которого не достучаться.
  Смешались вы, потеряли себя, задумались - впрок, потому что задумка - первый шаг к Истине.
  Но вопрос - нужна ли Истина, если она не приносит доход, не блестит в утренних лучах Солнца, и не отражается золотым сечением?
  Карабас Барабас нам судья, мальчик!
  Только бородатый доктор Кукольных наук из уродливых тряпок и занозистых поленьев сотворит прекрасное - Театр наглого обмана.
  Час назад я лгала вам, когда просила, чтобы вы почесали мне спинку, карабинер в обличии малыша.
  Не спинка у меня чесалась, а ягодица - область, куда через время рука Судьбы - не ваша рука, не укоряйте себя, не вините за косоглазие, что промахнулись мимо березы - швырнула орудие убийства.
  Из природной девичьей скромности я не осмелилась, не нашла жизненной страсти, чтобы предложить почесать мне обнаженную ягодицу.
  Вы не почесали, нож ваш нетерпеливый почесал, и в чесании женских ягодиц - душа ножа.
  Убежали от меня, и я ринулась в другую сторону - прелестная в обнаженной чистоте умирающего леса.
  Полагала, что убегаю от вас, направляю нежные розовые пятки в другую сторону, а оказалось, что Земля круглая, и волею народа без любознательности, без неискренности оказалась рядом с вами, отчего конфузлюсь, страдаю, чувствую себя обманщицей, лихоимкой, место которой в камере предварительного заключения.
  Внимательно проанализируйте происшедшее, мальчик, не воспринимайте серьёзно меня обнаженную, но знайте - что должно произойти - случится, даже если вы прячетесь под личиной бородатого евнуха в гареме Египетского фараона".
  Произнесла, улыбнулась мне, девичья улыбка - награда юноше, и побежала, не грациозно, не балетно - потому что нож в ягодице - от меня в неизвестность, а каждая неизвестность заканчивается адом. - Сергей Степанович - как полагал - красиво вздёрнул брови, но вышло - театрально, фарс; Светлана фыркнула, засмеялась белой кошкой возле миски с тефтельками. - Светлана! осмысли мудрость натуристки с ножом в ягодице, может быть, в той мудрости сокрыты числа выигрыша в американское спортлото.
  Голова моя - жбан с печалью, а ты - ступай, проверяй Оксану, хоть в детский дом к бородатым сиротам подайся с хлебцами в кармане, уподобься жертвенной ревнивой овце.
  Помни, что каждый твой шаг - где ты желаешь опорочить чистый свет души Оксаны - будет шагом назад, наоборот, возвысит её - хотя дальше некуда - потолок для пассажирских самолётов.
  
  Светлана выскочила из квартиры в беспамятстве, снова билась головой о дверь подъезда, а, когда дверь открылась - сшибла старушку с яйцами, наступила на горло микроскопической собачке.
  Бежала в бреду, расспрашивала полицейских, заглядывала в лица прохожих, называла парней Алёшами, предсказывала им будущее и умоляла, чтобы подсказали дорогу в Томилинский детский дом, не в детскую деревню, а в другой детский дом, куда Оксана якобы ездила ("Ах, вы не знаете Оксану, молодой человек с львиными бакенбардами!
  По синим глазам вы - норвежец, но зачем-то кипу носите и талит катан, пейсы отрастили - повыдергает вам пейсы Оксана, когда встретите, очарует, ад покажет, и назовёт ад кондитерской фабрикой").
  Через два часа Светлана - платье сбоку порвано, но до свадьбы зашьют - вошла в кабинет управителя детского дома - тихая пристань для сирот, стартовая площадка покорителей США.
  "Что есть жизнь? Жизнь - ничто! Деньги принесли? - управитель поставил стакан с мутным чаем (Светлана надеялась, что - чай), проворно бросил в ящик стола глянцевый журнал с обнаженной мотоциклисткой на обложке, журнал брякнулся советским паспортом из широчайших штанин поэта Маяковского. - К нам просто не приходят; приносят, умоляют принять дары для сироток, поверьте, девушка - не всё принимаю, часть продуктов - отвергаю с негодованием, вдруг - отрава, а потом на меня преступления в Кремле спишут, разбередят мои раны, вспомнят, что я Колыму покорял.
  Ношеную одежду принимаю с осторожностью - не подойдёт детишкам - на барахолку отношу, цыганам сплавляю, а цыгане к ношеному пришивают яркие американские бирки; народ - пчёлы, любят яркое.
  Если вас не заглушила гордыня, то выпейте со мной чаю - бесплатно, а я в ответ бесплатно на вас посмотрю и пофантазирую, во что бы вы превратились, если бы лесной пожар сжёг ваше платье, и вы нашли бы пристанище в общей бане академиков, где каждый таз пронумерован.
  Общение с красивой девушкой дорого стоит - я вам открыто говорю, не скрываю своих намерений; не болею, а элементарная порядочность пожарной пеной гасит мои чувства.
  Если бы вы работали в эскорте, девушка по вызову, нет, не пугайтесь, не бросайте в меня вилку - с материнской любовью обращаюсь с вами, не шлюхой бы работали, а красавицей, украшением банкета, то я бы заплатил за вас десять тысяч рублей в час - месячный заработок передовика труда на китайском производстве.
  Но вы не из эскорт-услуг, сами ко мне пришли, познаёте мир в моём кабинете - жгучая красавица с губами вампирши.
  Встречался - не поверите, а надо бы поверить - с вампиршей.
  Не по любви, а из жизненных обстоятельств - влюбился, увлёкся по молодости, волочился за ней хвостом волка - знал, что она кровь из людей сосёт, конфузился, отворачивался в минуты пиршества.
  Меня вампирша не кусала - из любви, или ненависти - не поведала, и горечь - что я хуже ночных пьяниц (от их крови вампирша хмелела) - до сих пор занозой сидит у меня в циррозной печени.
  Детишкам на погоны деньги принесли?
  В ящик стола забросьте деньги, а я отойду к окну, отвернусь - не желаю знать, сколько от всей души пожертвовали, загадали в животной радости искательницы речного жемчуга.
  - Не соизволите посчитать? Не принесла презренные деньги, имя им - Фауст!
  Робею, стыжусь, что не помогу детишкам с разинутыми жёлтыми клювами.
  Не желтуха, а - желторотики.
  Как же вы принимаете пожертвования и квитанцию не даёте в память о Празднике?
  Неужели вы - лихоимец? - Светлана в страшной догадке прикрыла ладошкой ротик, с трудом сдерживала очищающие рыдания - так карликовая свинья визжит над миской баланды.
  - Не лихоимец и не стяжатель! - управитель устало поднялся, перевёл дыхание - отважный партизан переводит стрелки железнодорожных путей. - Благородное более благородно, если совершается в тайне, в темноте, с отмычкой в кармане; отмычка не воровская, а - золотой ключик.
  Нижнее бельё не ношу, не вправе покупать себе излишнее - носки, трусы, майку - не видно под костюмом, и - прекрасно, а на сэкономленные деньги детишкам приобретаю петушки на палочке, а слепым поварам - у нас повара инвалиды - им - мешки и лопаты, чтобы на поле на ощупь собирали остатки резанного картофеля - так вороны выискивают на поле брани свежие глаза воинов.
  Пуговицы со штанов срЕзал, в фонд Мира отдал пуговицы, а вы укоряете меня, что без квитанции принимаю - терплю вас только ради познания женщины, но не Истины, оттого, что в женщинах нет Истины.
  В детстве мечтал о карьере Космонавта или генерала КГБ, а нашёл счастье в тихом "Титанике" детского дома.
  - Оксана Величко вам миллион заносила? - Светлана спросила прямо, стушевалась, отвела глаза на статуэтку - деревянная нимфа без рук, во рту нимфы - окурок - символ мировых болезней. - Не считаете деньги, не спрашиваете имена спонсоров - Господь их одарит по полной продовольственной программе, но миллион - запомнили бы, не скучный он, неведомые мне деньги, и вас порадовал - помог бы сменить обстановку и приобрести на уроки учебники по огнестрельному оружию.
  Из пистолета я часто стреляла по воробьям, ненавидела маленькие чирикающие комочки, думала, что воробьи - грешники.
  Грех даже в кастрюле с кашей скроется - мне нянюшка Арина Родионовна напевала о хитрецах лукавых.
  Обвораживающий голос степной нянюшки усыплял быстрее палёной водки; водку в молоко нянюшка подливала, чтобы я в прелесть впала, не просыпалась среди ночи, когда нянюшка бродит голая по крышам - якобы лунатик, но мы посмеивались, разгадали тайны Арины Родионовны; эксбиционистка она, а не лунатик.
  Оксана Величко перед дворником Ибрагимом обнаженаня танцевала...
  - Перед дворником, а мне не показала человеческий характер, сплетение линий жизни в танце! - управляющий перебил, подбежал - будто дуэлянт с пустым пистолетом; с жаром схватил руки Светланы, жалобно пищал подопытной крысой на тарелке. - Укоряют меня, ищут подвох в действиях; полицейские по три раза в неделю обыски устраивают - не обворовал ли я сироток; и после обысков один-два ребёнка исчезают - то ли в публичные дома Турции, то ли на органы в США, то ли убежали по своей воле, подались на заработки в Гонолулу.
  Вы обмолвились, что Оксана Величко - одна из спонсоров - обнаженная танцевала перед дворником - напасть, озабоченность молодой дамы, которая ищет себя в пустыне межличностных отношений, на цыпочках среди трупов разгуливает.
  Обидно мне, досадно - не передо мной, а перед дворником, а от дворников прока нет, соли в дворниках - на грош, если растопить дворника и высушить на Солнце.
  Я благороднее, даже от курсанта до генерала ПВО прошел - в мыслях; прирождённая любовь к искреннему танцу меня съедает, но нет денег на бесстыжие танцы, в которых нагое тело балерины болезненно напрягается в свете лучей из глаз лихоимцев.
  На фоне танца перед лицом Дворника - нечеловеческие лица у дворников, оскорбляю дворников без страха, оттого, что не побьют меня; десантники и политики побили бы за оскорбление, а дворники в грязи стерпят - и пожертвования Оксаны Величко затихли бурей в стакане воды.
  Вы упомянули о миллионе - перенесу мужественно ваши слова, даже не отрублю себе пальцы, а отрубил бы - в санчасть побежал, назывался бы отцом Сергием, толстовцем - если страдает человек, то подведи под страдания нравственную платформу; голову отрезали, скажи - подвиг повторил Анны Карениной, палец собака откусила - по стопам отца Сергия пошёл, боролся с искушением - голая девица не приняла на себя тело отца Сергия.
  - Всё-таки пожертвовала миллион? Оксана Величко?
  Не поверю, как не верила молочникам.
  Молочники по утрам молоко приносили, в бидонах у дверей ставили, а я подозревала, что молоко отравленное, или плюют молочники в бидон - остроумно гасят свой комплекс неполноценности.
  - Оксану Величко помню - красавица, недосягаемая - Снежная Королева!
  Кто она, и кто я?
  Царь мышей я!
  Гм... миллион... презабавно, как в цирке братьев Гримм!
  - Миллион жертвовала, а вы украли - багдадский насильник?
  Или рубль вам отдала, а мне и Сергею Степановичу ложь преподнесла в форме благородства - так на золотой тарелке детям подносят голову их мятежного отца.
  Отвечайте же, испорченный фрукт хурма! - Светлана трясла управителя детского дома за плечи, метала - зеленые, с черенковским радиоактивным свечением - молнии из глаз!
  Ураган, смерч, цунами на Дальнем Востоке - девушка!
  - Не скажу! Озадачили меня, но не отвечу, унесу тайну в постель: миллион ли пожертвовала, или рубль.
  Кудесница вы, отчего же люди всегда дурно думают о других, особенно - красивые девушки о красивых девушках; не конкурентки вы среди мужчин, но боретесь, хвосты веером - лучше бы пальцы расставляли по-воровски.
  Почему плохое утороплено подумали, что - рубль пожертвовала, а не представили, что два миллиона или три отдала сироткам на компот из глаз мойвы?
  Может быть, скромница Оксана Величко накопила деньги, прибавила к другим, обдуманно, с осознанием своей жизни в Загробном Мире?
  Вам не сообщила о лишних миллионах, из скромности природной, из благородства возвышенной души - так студенты из скромности не пьют коньяк.
  - Оксана? Два миллиона? И не сообщила?
  Чудачество, ложь! - Светлана присела с поклоном, но одумалась, засмеялась, поправила шаловливый локон - завещание Горгоны Медузы. - В комнатных обоях я не разбираюсь, бедно жили, газетками стены обклеивали; газетки не покупали, а из магазинов приносили рекламки, по помойкам после уроков я шарила и радовалась, если в газетке находила огрызок селёдки, картофельную и луковую шелуху - пир Буратино.
  В обоях - нет, а в людях - насквозь вижу человека, и колдунью Оксану разоблачаю, но, видно, не по силам мне; выйду замуж за Гарри Поттера, вместе осилим Оксану Величко, волшебной палочкой взмахнет Гарри Поттер и оправит Оксану в дом инвалидов.
  Важно, если рубль вам дала, а остальное утаила, или по сговору - вам десять рублей, сиротам - десять рублей, а себе - остатки от миллиона, айсберг денег; опять же - Гарри Поттер позавидует!
  - Гарри Поттер тщеславен, артист - голый в театре бегает по сцене, причиндалами трясет, протирает лобковыми волосами запотевшие очки - память о работе внештатным комсомольским шпионом-инспектором. - Управляющий зевнул, посмотрел на деревянные часы на стене, потрогал вечно высунутую сломанную кукушку за красный клюв. - Об Оксане Величко разговор закончен; должница она мне, но снег не заставлю убирать, привлеку на помощь авторитетных воспитанников с носами-оглоблями.
  Надеюсь, что излечит меня девушка от чертей в очах; подличаю, соседям под двери писаю, а в глаза у меня - порох бедности, пепел сожжённых еретиков.
  В Москву ездил, деньги выпрашивал на ремонт крыши детского дома, с протянутой рукой ходил по парку Сокольники, в драку лез, обманывал прохожих, что я - негритянский боксер.
  Давали скудно, но на стул в Ленинской комнате насобирал, словно каверзный принц в Доме Кино.
  С почётом возвращался - темно, глухо, холодно, в кустах непонятное шевеление - лешие дисциплину нарушают.
  Вдруг, на пороге моей жизни возникла счастливая семья - ячейка общества - мама трехсоткилограммовая, папа с мордой-самосвалом, и скромная девочка - девочка не в счёт, не грешны девочки, от них гадости и ложь отлетают, как жемчуг от гильотины.
  Папа дохнул морем перегара, напомнил мне о суровой обстановке в Мире и попросил денег на пропитание семьи; в Конго война, и война в Конго отражается на Мировой экономике; рубль у нас трусливый - реагирует на любую гадость в Мире, но на положительное не откликается, падает альпинистом на голову снежного человека.
  Я ответил, что сам нищенствую, деньги собираю сиротам - одаренным и не очень, бедным, словно осенний лист под ногой монаха.
  Представьте - побили меня, деньги отняли, рыдали, называли зерном порока, обличали, что жадничал - даже девочка пнула в голову лежачего; лежачего полицейского не бьют, а меня истязали до состояния кровавых лошадей в глазах.
  Очнулся оборванный, избитый, униженный - экспериментатор в полку гипнотизёров.
  Гимнастка мимо прошла, с обручем, вихлястая, красивая, в блестящем напизднике.
  Не откликнулось нигде во мне вслед гимнастке, позыв обрести деньги для сирот съел мои мужские чувства.
  В луже, рядом с кораблями-бумажными пакетами из Макдональдса, я отчетливо вспомнил похожий день, но много-много лет назад, когда скамейки были из слоновой кости.
  Гулял я с папенькой и маменькой по парку Сокольнике, веселился, озорничал - хитрец или шпунтик в радиоле.
  Жизнь казалась эскимо за одиннадцать копеек.
  Не задумывался о невинности девушек; самое счастливое время для мальчика, когда не задумывается о бабах.
  Листик палочкой подгоняю - бесплатная игрушка, и слышу - папенька булькает, восторгается, матушка в ладошки бьёт, будто мух давит.
  Гляжу с самыми презренными намерениями на толпу и выделяю - огромные, под три метра или выше - белые фигуры с крыльями - петухи на палочке.
  Фигуры веселятся, детишек и взрослых забавляют, гигантскими крыльями размахивают, готовятся к судному дню.
  У батюшки щечки в последний раз в жизни разгорелись, стали похожи на пачку сигарет "Астра":
  "Алёша! Взгляни на бродячих артистов - прискорбные кловуны, ногу выше головы не поднимут, не балерины они, но потешают народ бесплатно, лавры собирателей черники на них.
  Под длинными белыми одеяниями - ходули, палки, на палках кловуны передвигаются, и не крылья у них за спиной, а матерчатые субстанции, искусно выделанные лучшими модельерами из Амстердама.
  Люди на ходулях! Занимательно! Нравоучительно! - батюшка хихикал, веселится, пыжится, рад, что представление бесплатное, а на сэкономленные деньги вишнёвую алкогольную настойку купит.
  Я по наивности ротик детский раскрыл, заставляю себя хохотать, но не веселый смех вырывается из моей немощной груди, а - резонанс почечный, зловещий хохот тифозного мертвеца.
  "Люди недобрые!
  Да помогите, кто, чем может! - я преградил дорогу артистам на ходулях, умоляю, бранюсь, в кловунов килограммовыми свиными желудями бросаю. - В руки вам холодец вложить - руки от холода загнутся, чудно вам покажется, по-бандитски!
  В зеркало на себя посмотрите: кто отразится, а кто и не отражается, потому что - вампир!
  Батюшка мой в будущее не смотрит, лжет мне, уверяет, что на ходулях - люди, и под одеяниями - люди на палках, гимнасты; и не крылья у них, а материя для потехи - так воспитатели в детском садике развлекаются с плющевыми зверушками.
  Я бы поверил батюшке, ребёнка обмануть - не тяжкие гири от часов с маятником проглотить.
  Но узрел копыта, и копыта у кловунов - не человеческие, а - от чёрта копыта.
  Не артисты под балахонами, а - черти, и лукавые потешаются, вбивают вам в мозги, что люди на ходулях с полотном за спиной - тряпочки, немецко-фашистские стяги.
  Не тряпки, а крылья падшего ангела за спиной чёрта.
  Не ходули - а вытянутые ноги чертей, и рыла под масками - не человеческие пьяные рыла, а - свиные, рыла чертей!
  Многие прельстились представлением, идёте за чертями в ад, дорогу прокладываете к женитьбе на лукавом.
  Опомнитесь - на костёр чертей с копытами, а, если черти людьми прикинутся, назовут себя народными артистами Грузии - тоже на костер, потому что черти - лгуны, обманут, подведут итоги сбора урожая душ".
  Выкрикнул, присел на ящик для мусора, укоряю себя, что погорячился, однобоко осветил события, будто не мальчик, а - мать слепой бешеной коровы.
  Люди засуетились - потащили бы артистов на костёр, но артисты белым снегом в июне исчезли.
  Инквизитор примчался на "Мерседес"е, папеньку приказал арестовать - умное дело не хитрое!
  Батюшку моего - за то, что проглядел чертей и сына обманул - повесили с пафосом, на фонарном столбе, не жалели вина и погребальной музыки.
  Матушка - когда батюшка трепыхаться перестал - засмеялась, руку инквизитору пожала, расправила плечи, побежала в толпу, кричала вылеченной уткой:
  "Парни с истинными ценностями в штанах!
  Богачи-усачи!
  Спонсоры!
  Я свободна!
  Кто догонит меня - в жены возьмет без краснопролетарской борьбы!"
  Наверно, до сих пор матушка по парку бегает, ошеломительная, фантастическая в своих мечтах - фонограф в теле женщины.
  - Что же вы мне гадости рассказываете, озабоченный петух! - Светлана аккуратно сложила газетку - рекламку магазина экономического класса "Пятерочка", - хлестала управителя по щекам, выбивала признания из мозга человека. - О пожертвованиях оксаны Величко спрашивала вас, ощущала размолвку между нами, а вы обесценили мой визит пустой болтовней пятидесятника.
  Стыдно, господин, порочно до боли в моей немаленькой общенародной груди!
   Оставляю вас наедине с вашими мыслями о нижнем белье; крышка гроба вам - стол, а надгробный памятник - книга! - Светлана выскочила, погладила по головке подвернувшееся дитё с коростой на лице, в исступлении козы не заметила, как доехала домой и вбежала в квартиру Сергея Степановича, очнулась только в роскошной зале - промелькнувшие столетия в золоте - Оксаны.
  Оксана Величко ждала, улыбнулась Светлане, приложила изящный пальчик к губам, журчала голосом - золотоносная река на Юконе:
  - Молчи! Не представляйся выжигой, Светлана!
  Я пойму тебя, потому что у меня тоже две груди и вагина.
  Серёженьку великолепного волшебника я осчастливила, жизнь ему дала вторую, словно из могилы откопала!
  Тело продаю своё и смех, а они на вторичном рынке женских прелестей - ОХ! - недешево стоят, дороже пшеницы!
  Обличала ты меня, не обличила, а честь свою девичью запятнала, пылью покрыла душу!
  Не алмазная пыль, а - пыль рассохшихся черепов бронтозавров!
  Ревнуешь, ты же хотела всё сама получить; отравила бы своего родного дядю, прибрала бы к рукам его многочисленное хозяйство, пировала бы с молдаванами - выдала ты себя, на меня говорила о молдаванах и о дворнике, но о худом молдаванине мечтаешь - проговорилась, от себя отводишь подозрение - проворная бедная родственница!
  Мир люблю, людей люблю, и тебя не осуждаю на вечные муки!
  - Воды! Убивают! Да что же это делается, чтобы живого человека поклёпом в гроб - словно убийцу - загоняли! - Светлана выскочила из опочивальни Оксаны, опасалась ножа в спину, бежала зигзагами, падала, перекатывалась, прикрывала спину книгой "Как закалялась сталь"! - Дядя! Отравят!
  С живого тебя кожу снимет Оксана, а мне на лбу напишет топором - Атмосфера!
  Ах, Зинаида Карловна, вовремя, в свидетельницы бесчинств пойдёте, Лермонтова вспомним, Оксану обличим! - Светлана наткнулась на экономку, обрадовалась, поцеловала в губы и отпрянула белой медведицей от Русской печки! - Что это у вас, дорогуша, синяк византийский под глазом?
  Фингал - подарок от чемпиона мира по боксу?
  Кто же вам приложил руку - не к сердцу, не к груди вислой, не к лону, а к лицу - бубну шаманскому?
  - Оксана погневалась за разбитую чашку Гайдара! - Зинаида Карловна всхлипнула, замычала в исступлении, билась в конвульсиях - пожилая рыба в ногах медведя.
  - Оксана?!! Мерзавка! Я знала - хмурилась она, но - полно ей, холодной вдове чёрта!
  На флорентийскую плаху её!
  К позорному майскому столбу - пусть парубки в красных сапогах с загнутыми концами вокруг пылающей ведьмы пляшут!
  - Дядя! Родненький! Вымучила, заупокойную не спела, а ворчливую жизнь не назову Концом Света! - в сильнейшем возбуждении - так гейша прогоняет нищего песняра - Светлана ворвалась в кабинет Сергея Степановича, бурлак на Волге - волокла за собой орущую Зинаиду Карловну. - Твоя добренькая, спасительница человечества, благодетельница, любительница дворников и денег, Оксаночка - зло внутриутробное показала, не человек она, а - сатана без юбки; Зинаиду Карловну, почтеннейшую мать-героиню, услужливую - ягодку-старушку - избила за чашку Гайдара.
  - Смерть в глазах, не верю! - Сергей Степанович схватился за левый сосок, дергал, гнал кровь к сердцу!
  - Не верьте племяннице воровке, барин в полосатых панталонах! А Оксане - душу золотую отдайте! - Зинаида Карловна обхватила колени Сергея Степановича, плевала на Светлану, шипела индийской беззубой коброй. - Смеялась я над вашими панталонами, укоряла вас за клоунаду, а теперь - одобряю, потому что личина моя - озабоченная, и забота - о вас и о великолепнейшей Оксаночке - свет свечи она!
  Не Оксана, а эта - племянница ваша, Светлана мне под глаз ударила кулаком; в беспамятстве бегала - может и не помнит себя, согрешила, наверно, с отчаянным танцором диско; сама она безумная чашку Гайдара разбила, меня укорила, назвала нацисткой, и избила жестоко, с пристрастием; я не думала, что адски больно, когда ногой в живот, а кулаком в орбиту под глазом.
  - Я?!! Ох! Заговор! Умираю, дядя!
  - Смирись, друг мой, Светлана! Тебе и место в общежитии метростроя я подыскал, спасибо Оксаночке - позаботилась, подсуетилась, уверяет, и вижу, что Правду говорит - тебе лучше в тесной комнате с подругами - узнаешь Мир, пообщаешься - общение вылечит тебя, спугнет безумство, и оно Синей Чайкой с татуировкой на задней лапке "Чехов", упорхнёт к Вареньке и Митеньке, детишкам моим!
  Оксаночка посоветовала перевести их из Челябинска на Колыму - на Колыме достойнее, человечнее, зомби Мира завидуют жителям Колымы; Колыма - Рай, Мир - ад!
  Ты в общежитии образумишься, честь найдешь себе железную - констатирую, хотя и не Константин.
  Первые свои деньги - Etsi gravi ictu ad spat propagationis organa - Оксане отдашь за доброту; не откажешь благодарным вниманием; близкий она человек не только тебе, но и всем людям доброй воли; ей ты обязана жизнью, а Правда и честь - осенним дождём опустятся на твою макушку, облагородят, и вместо волос взрастет на черепе ПОНИМАНИЕ!
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"