Эсаул Георгий : другие произведения.

Ложьъ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Изумительный роман из моей серии "Роман о ни о чём"

  Эсаул Георгий
  
  Москва
  
  2015
  
  Ложьъ
  
  ПРЕДИСЛОВИЕ
  
  В тюрьме "Матросская тишина" скрипнула калитка - появился новый заключённый, единомышленник Аристотеля.
  Вошёл в камеру степенно, огляделся, плюнул на мраморную стену и сказал с итальянским акцентом - оперный певец, Звезда Милана:
  "ОХОХО! С определенными нечистыми намерениями вы на меня смотрите, на греческую смоковницу в теле карабинера!
  Делу - пять минут, потехе - пожизненное заключение.
  Если хотите выйти по амнистии, то найдите на моём теле, в любом месте - Правду!
  И я на вас Правду найду - скоро выйдем на свободу-матушку; non ascoltate me - scomparirà dal balalaika, gli scoiattoli si spinogryzov!"
  
  
  - Девушка, милая, не подскАжите, как пройти в филармонию? - мужчина лет шестидесяти, с легкой афганской проседью в парике, лучиками доброты в уголках тёплых глаз, с бородкой - а-ля "граф" улыбнулся Алёне, ласково, накрахмалено - умиление с сахаром, а не путник.
  - Хренонию вам, почтенный, а не филармонию!
  О спасении своей грешной души мерзопакостной пора вам думать, а не о сладострастии.
  Курица вы, а не человек! - Алёна с досады закусила нижнюю губку до крови, топнула ножкой, сверлила незнакомца победитовым сверлом взгляда. - Лжёте вы всё!
  Стяжатель с Есенинской тросточкой - набалдашник, наверняка, под серебро, поддельный, но не серебряный, - подражаете поэтам, корчите из себя размягченного аллейного эстета, а в душе вашей - ад, Содом и Гоморра.
  Признайтесь, что любите Содом и Гоморру, по вашим бесстыжим стеклам очков вижу - всё решили, всё у вас на корке головного мозга записано, и всё - пошлости с вывороченными обнажёнными телами балерин в кабаке на столе среди бутылок с фиолетовым крепким; непристойности французского направления, скабрезности с хитринкой, хотя вы на лису не похожи и далеко вам до медведя.
  Костюмчик, вельветовые стариковские удобные штанишки, рубашечка от Кардена, шляпа полупердунская, тросточка, повторяю, - под Есенинскую - маскируете свою сущность безглазого эстета, разрушителя спокойствия, насильника, возмутителя девственных плев.
  Посланник ада вы! - девушка схватила мужчину за руку, не выпускала, словно голодная кошка с карасём в лапах. - Уверены ли, что выдержите Московский шум и раскрытые рты голодных старушек; на обезьян не похожи бабушки - раньше - да, павианы-старушки, а сейчас - бегемоты, потому что старые люди обжираются выше пупка.
  С одной целью вы подошли ко мне - обесчестить, затащить в подвал, в ваше чудовищное логово, где раскаяние не сломит гранитные стены с наклейками из порнографических журналов немецкого производства.
  Как вам не стыдно, мародёр: отцы наши и прадеды Киев и Москву защищали грудями, а вы оскверняете славную память - соблазняете девушек и - ААААА! - возможно ли это?
  ООО! По глазам вашим вижу, что намереваетесь после насилия над моим телом - на органы продать мои запчасти: почки свежие здоровые, потому что пью мало; селезёнка - преотличнейшая, сто сиксилиардов ей цена на Галактическом рынке; поджелудочная железа - в США купят за любые деньги, оттого, что берегу её от сахара и острой пиццы.
  Натешитесь со мной, затем в сексуальное рабство продадите на Кавказ, и - пошлО, поехало - Египетские публичные дома, Африканские хижины - везде рады моему белому русскому телу с лёгкой истомой, нежностью хлопковых полей.
  После - в расход, на органы австралийским хлебопёкам и китайским рисоводам - так собаку учат писать иероглифы, а - гав выходит.
  - Полноте, девушка! Выдумали себе историю - сочинительница, Шота Руставели в теле красавицы! - мужчина потух, озирался по сторонам, но не звал на помощь, боялся, что сумасшедшая, а он для себя решил, что девушка - либо больна на голову, либо - по московским обычаям, хитрым способом "разводит на деньги", как на стекле "БМВ" - официальной машины балерин Большого Театра - после слёз разводы. - Отпустите мою руку, и я пойду, сам найду филармонию, как жену.
  Жену сорок лет назад нашёл себе на ярмарке невест МГУ, а сейчас филармонию найду - не местный я, из Саратова - да обмишурился, когда вас спросил о филармонии, словно в сапог толченого стекла набросал.
  Любят у нас шутки в обувных магазинах - гвоздь, стекло в новый ботинок бросят, а потом потешаются, когда покупатель с окровавленными ногами - следы для гончей по кровавому следу - прыгает по грязному заплёванному полу эпохи династии Романовых.
  Не думал о вас, как о подруге или жертве, я - учитель пения на пенсии; о продаже органов и моих интересах - придумали, затейница, свечку бы по себе поставил - нафантазировали, но лучше пойду своей дорогой; а тросточка - по наследству от деда мне досталась - серебрянный набалдашник натуральный, но не дорогой, серебро нынче дешевле яиц куриных, словно курицы серебряные капсулы из клоаки выбрасывают.
  - АХАХА-ХА-ХА-ХА-ХА! - Алёна натужно рассмеялась, но в глазах - недоумение; если не маньяк-насильник, не продавец человеческих органов, не менеджер по переправке девушек в бордели, то - ещё хуже, вся сила зла в одном дедушке, как в атомной бомбе нейтроны. - Дайте же знать, когда захотите моей фосфатной крови, я голову откину, шею вам подставлю - пейте, Дракула, кто же ещё, если не насильник и не продавец живыми органами - русского, а не китайского производства! - Алёна закрыла глаза, откинула голову - самое время убежать мужчине, но крепко девушка держит - так бультерьер вцепляется в шею крокодила. - Не кусаете, ждете, когда народ схлынет; по норам разбегутся, чтобы во тьме творить ложь, размножать ложь, лелеять её, колыхать, как мать убаюкивает чужого ребенка.
  Толстая женщина мимо нас прошла - будто пароход без трубы - короткая стрижка, необъятные ягодицы повелительницы летучих мышей, живот - бомбовый отсек, и бомбы в нём - нешуточные, биологическое оружие и химическое.
   Лжёт себе женщина, уверяет себя и близких, что комфортно себя чувствует в теле Кинг-Конга, что не нужна ей карьера балерины, а пончо и короткая стрижка, сандалии, необъятные штаны "Чёрное море" - гармонично, правильно и привлекает узконосых кавказских женихов с медальонами, а в медальоне - чёрт с веточкой мандарина.
  Певицей мечтала стать в детстве, балериной, артисткой - стройной, красивой, и сейчас знает, что женская красота привлекает ароматом фиалок; но обманывает себя, говорит, что ничего иного, кроме сегодняшнего момента с телятиной и птичьим молоком на ужин - не нужно, словно оторвали жвалы.
  Полицейский на нас загляделся, будто мы - жених престарелый с картины Репина "Бурлаки на Волге" и невеста бесприданница - красавица, да, я - восхитительная, кроткая, морально устойчивая, нижнее бельё не ношу, потому что нижнее бельё - обман, как скорлупа грецкого ореха.
  Нижнее бельё придумали продавцы и ткачи; раньше без нижнего белья разгуливали девушки, и сейчас - прок, потому что без ругательств, с дышащим белым телом - зной в зимний полдень, а нижнее бельё для красивой стройной девушки - от лукавого.
  Полицейский, как краб - разве в детстве о работе в полиции мечтают, когда карликам руки заламывают - сделайте одолжение, не лгите; полицейский мечтал стать космонавтом в шлеме или банкиром в "Мерседес"е, а теперь доказывает ледащей жене - рога она наставляет, пока муж злоумышленников ловит, - что мечта его стать полицейским - воплотилась ярко, в подвале, где шлюх пытают.
  Выискивают приезжих красавиц без прописки, и прописывают в каптёрке - насилуют по Закону; на руках бы у них лучше бабушка умерла, чем насилие над воздушной русалкой учиняют.
  На фоне беспринципных полицейских уголовников, вы, мужчина в годах, подражатель поэтам, насильник, маньяк, тихий душитель - выглядите монахом в рясе с вышитыми черепами; петух - зверь безобидный, но глаз выклюет.
  Не перебивайте меня, потеете вы смрадно, как негр, но вытерплю, и другие мУки терпела, вас вытерплю, потому что Правду ищу, как генерал в общежитии прачек ищет свои галифе.
  Сейчас скажу, почему ко мне подошли, что задумали, и, если в подсознании нет преступления, признаетесь; но, если в глубину затронула, как водолаз трогает утопленницу - не возражайте, потому что приумножите ложь, и она взойдёт горчичным ростком - так из котёнка вырастает барс.
  Вы, наверняка, меня заприметили - не подошли к старушке, к старику, к полицейскому или к бегемотообразной женщине с короткой стрижкой - "мальчик", охальник с проводами вместо сухожилий.
  Отметили мою ладную фигуру, и, возможно, увидели, что нет нижнего белья под лёгким ситцевым сарафаном - задери и бери, как в шведской бане.
  Почему ко мне подошли за советом, а не к нищему в драных портках и с герпесом - убийца мух?
  Нищий и полицейский пользы вам не принесут, а рядом со мной - фантазируете, представляете, как я улыбнусь вам, затем приглашу в ресторан и спляшу обнаженная среди бутылочек фиолетового крепкого на столе - так лошадка пляшет перед дрессировщиком.
  Вы облизали меня мечтами, смущаетесь, закрываете двери сердца, но в фантазиях открываете кино - вы обладаете мной, я восхищаюсь вами, вашим талантом, умом; телом нельзя старческим восхититься, даже во снах никто взаправду стариков не любит, потому что каждый старик - чёрт
  Пофантазировали, думали, что я провожу вас до филармонии - в старых фильмах девушки пожилых мужчин сопровождают, показывают достопримечательности Москвы с небритыми лобками теннисисток.
  К удивлению вашему добавлю, что - наилучшее о вас думаю, и это лучшее заслуживает каторги, электрического стула с петлей на шее.
  Если бы я сейчас предложила вам - пойдемте в укромное место; я спляшу перед вами обнаженная, песенку спою, а затем сделаю эротический массаж сердца и всего, что ниже; затем - веселились бы мы, гуляли по Москве, пили красное французское вино, но не украинское, потому что украинцы для москалей в вино куриный помёт добавляют - побежали бы со мной вприпрыжку, о филармонии забыли бы - и это правда.
  Зачем же лжёте самому себе, что вам надобна филармония, а не моё хорошее отношение и шикарное тело; будто в зеркале увидели домового и ему солгали?
  Променяли бы филармонию на игры со мной - помилуйте себя, перед смертью не лгите, умрёте скоро с ложью; все умирают, потому что лгут; кто не обманывает - вечно живой, как кипарис.
  В душЕ попрекаете меня, а глаза ваши не лгут, масляные - оловянные - по три рубля за литр таких глаз.
  Сейчас подол платья подниму - пусть только делегация японцев пройдёт, наглые они, халявщики, - вам себя покажу ниже пояса без нижнего белья; увидите чудовищную ложь - не мою, у меня ТАМ по Правде, хотя не та Правда, что ищу, а может быть, и не Правда у меня - иллюзия цирковых братьев Запашных?
  И циркачи врут - голову тигру в пасть, - боятся, а улыбаются, словно улыбкой смывают кровь Мамаева побоища.
  - Где Мамай? Где филармония? - полноте девушка, оставьте меня в покое, в состоянии энтропийного нуля, как Космическую частицу, - мужчина вырвался, торопливо пошёл от Алёны, она - за ним, будто цыпа за курочкой. - Не поднимайте подол; мне - филармония, а не ваши прелести сомнительные; расхваливаете себя, а хороший товар в рекламе не нуждается, как филармония и скрипачи в алкогольном бреду.
  Создали теорию, за своими домыслами жизни не видите, не радуетесь, в уныние пришли, засохли карельской березой в пустыне Сахара.
  Мне говорили, что Москвичи - жулики, не верил; добрые Советские фильмы о Москве нарочно смотрел - профессОра, студенты, рабочие, дворники - с пониманием, а сейчас - ужас, веретено с последней степенью упорства; не пойму я вас, шебутную, как хомяк.
  Выдумали, и фундамент ваших глупостей - сексуальное помешательство с переходом на торговлю органами, словно у бандитов других дел нет, как ваши прелести распределять по странам и континентам, особенно - каннибалам, похожим на лопаты для угля.
  - Опять лжете; не от меня убегаете, а от своих желаний похотливых и порочных, как городская канализация, - девушка шла рядом, улыбалась, будто во сне, когда упала с Кремлёвской звезды. - Опасаетесь, что вас в полиции признают насильником, сексуальным маньяком, убийцей, и жене вашей отпишут, что приставали к молодой девушке, но не в филармонию шли, куда устремляются стяжатели в вельветовых канареечных штанах.
  ООО! Направляетесь, идете поспешно, целеустремленно, а обманывали меня, что Москву не знаете, не ведаете, где филармония, но цель держите, уверенный гусь перелетный.
  Горячку с вами наживу, а Правду не увижу; лишь бы одним глазком на Правдивого человека взглянуть, а дальше - хоть в Президенты, хоть в прима-балерины, одна дорога среди полей лжи.
  Год назад я за правдой в Рязанскую губернию отправилась, одна, без трусов - промежность истерзала, намозолила, а Правды не нашла, хотя уверяли меня, что в каликах перехожих Правда живёт, в народе, когда из ушей - вонь, а на языке - огонь, как у Саламандры.
  В придорожный кабак около Рязани заглянула, выжидаю, когда калики или коробейники с Правдой придут, Правдой пищу удобрят, словно солью Египетской.
  Дверь скрипит несмазанная, а, наверняка, столяр за смазку денег взял немалых, но пропил деньги, а хозяину соврал, что петли смазаны репейным маслом номер "Шесть"; духи "Шанель" - номер пять, а масло - номер шесть, полезная победа масла над духами.
  В таверне балерины пляшут, по очереди раздеваются, на столы забираются и танцуют обнаженные среди бутылок, бесплатно, будто им деньги не нужны, а они - дУшки!
  Обманывают себя, но тешатся белыми лебедями.
  Крестьяне - с чёрными арапскими лицами - негодяи усаживаются за грязные столы, величественно требуют водку и пиво - портвейн нынче дорогой; иногда перекидываются в вурдалаков, но не опасно - не кусаются; или мне кажется, что перекидываются, слишком от них дух преступный, обстоятельный - ложка в воздухе стоит.
  Будоражат меня грязные нищие - чувствую, что Правда сермяжная в драных портках рядом; зачем калика перехожий соврёт?
  К чему ему ложь, если он нищий, как рак отшельник без панциря?
  Ко мне за столик подсаживаются трое калик - волхвы или коробейники - с длинными бородами, посохами и лучистыми очами, в которых кроется вожделение; кобры.
  "Мечтаете ли стать моими друзьями, люди добрые, обремененные годами? - спрашиваю, от волнения дрожу, нарочно ногу на ногу закинула, чтобы видимость миллиона между ног возникла. - Стыдно, когда молодая красивая девушка - белая, сдобная, чистая - набивается в подруги нищим каликам перехожим с могильными крестами на грудях.
  Знаю, что желаете моей плоти, или кузнец вам мошонки дюжим молотом отбил, и уже только о пище для желудка мечтаете, словно вас убили, похоронили, а вы из-под земли вышли, как кроты кладбищенские".
  "Обещаю, что пользы от меня - центнер кала и мочи с гектара; я не корова, но при хорошей кормёжке - унавожу целину - батя, не горюй! - волхв сделал вид, что не услышал меня - опять же обман, но я к обманам привыкла, оттого, что живём в океане лжи, креветки нам завидуют, любят они грязь, как свиньи.
  Во Вьетнаме креветок в чанах с грязью разводят, аминокислотами кормят, ядами, а потом - в ресторан Московский задорого, чтобы жирные тётушки - называют себя с избыточным весом - не ссорились из-за еды, как собаки дерутся из-за резинового утёнка. - Барин с беспокойством меня оглядел, но не щупал, опасался моих сифилитических прыщей - так русалка спасается от карася.
  Спрашивает: стану ли я коней воровать и коз?
  Отвечаю, что сворую всё, что под руку попадёт - я же нищий, а нищему всё впрок, даже рога обманутого мужа.
  Барину мой ответ по душе пришёлся: говорит, что, если свои воры в деревне, то цыгане и другие ушкуйники не сунутся - на всех коз не хватит, а баран - баранов, как бабу пользуют.
  Я сплоховал, оговорился, что щепетильность нищему вредит, а на дочку барина засмотрелся; выйдет случай - её на сеновал затащу и обрюхачу, как голубя на чердаке.
  Барин снова смеется, доволен, хохочет:
  "Ежели ты гусар в рубище, то - забирай дочку мою; дети родятся шаловливыми проказниками с глазами на тюрьму; одна дорога детям - в Депутаты".
  Я в недоумении: думал, что стошнит меня, барин на дыбу подвесит за откровенность, а он дочкой торгует, как мукой - рубль за воз".
  "Вы, вы Правду сказали барину! - не выдержала, допила фиолетовое крепкое, к калике перехожему жмусь, прижимаюсь, от Правды тепло получаю, как от Русской печки с запечённым медведем. - О дочке обмолвились, не побоялись Правды - мне показалось, что в голосе вашем прозвучала фаготная нотка сожаления, неуловимая, но в Правде и сожаление не утонет, пусть приснится вам в награду дочка барина в бане - Снегурочка на полатях.
  Я девушка, ревную вас и к Правде, и к дочке барина - ишь, как лицо ваше перехожее исказилось в сильнейшем испуге при одной мысли, что я вашу Правду унесу, а с вашей дочкой барина заведу - модную в Амстердаме - женскую любовь.
  Нет, не обворую вас, правдоборца, похож вы на извозчика; допивайте фиолетовое крепкое, пойдём, силами померяемся во двор, заодно и о Правде расскажите, потому что до сих пор я Правду не видела и не слышала, словно - глухонемая продавщица воздушных шариков".
  "Не прогадать бы с тобой, странная девушка без нижнего белья! - волхв с болезненными усилиями подавлял желание укусить меня. - Искренне, искренне ваш, девушка с набором анализов.
  Каждый человек - сосуд с анализами!"
  Бледный, как инфарктник, ударил меня коротко снизу вверх кулаком в челюсть, подражал Майклу Тайсону, боксёру - и получилось.
  Я очнулась, Мир не узнаю, а надо мной волхвы заклинания шепчут, хлопочут, на лицо мне фиолетовое крепкое льют, словно кони мочатся.
   Самый старый волхв дунул мне в лицо - смрадом болот дохнуло, вытащил из портков кнут, а на рукоятке кнута надписи мелкими чуднЫми буковками, словно карлик пиписькой писал - привязал гусиное перо к пипиське и писАл - модно так в Амстердаме:
  "Мы бы показали тебе Правду, но нет её у нас; снова тебе не повезло, девица, словно накрыло волной.
  Не за дочкой барина друг наш сердечный устремлялся - врал он барину, - а на добро его зарился, на каменья драгоценные и злато-серебро.
  А, где золото и обман - там Правду не ищи, ноги сломаешь, и промежность порвешь о межевой столб. - Внимательно, по-отечески смотрел в мои очи озёрные, ждал, когда я его поцелую как икону.
  Не дождался, поднял меня на руки и мотнул головой своим сотоварищам, чтобы сопровождали, как на каторгу декабристов: - В сарае мы остановились, и тебе дорога - в сарай, где Правда в серых мышах.
  Мыши никогда не лгут, только хвостами виляют, будто номер тринадцать на каждый хвост приклеили".
  Я руками обхватила шею калики перехожего - так заяц хватается за ногу дедушки Мазая, - захохотала остро, потому что - молодая козочка, прелестная, без воспоминаний о пошлостях и отрезанных ногах.
  "Полноте, калика перехожий, старый, бородатый козлик Мек.
  Козлик - хорошо, без козлика козы не рожают, словно после Чернобыльской радиации коровы.
  Мышкой обманываешь меня, сараем подластиваешься, а на уме у тебя не Правда, а - ад с чёрными собаками, похожими на обгоревшие деревни.
  Думаешь, что затащите меня в сарай - снасильничаете бесплатно, потому что в книгах пишут, чтобы мужчина обманывал женщину; от обмана дети родятся и Отчизна процветает, унавоженная.
  Но книги - ложь; писатель пишет ради денег и славы, а не ради Правды; Правда денег не даёт, а, наоборот, отнимает деньги и на каторгу посылает с бубновым тузом на телогрейке.
  Книги о любви и насилии, а написаны не на бумаге, - бумага только кажется нам, морок, а не бумага, - написаны на коже человеческой.
  Черти в аду с людей кожу сдирают и на коже ложь книжную пишут, чтобы распространялась по Миру и ломала глаза подслеповатым детишкам с ограниченными возможностями.
  Неси же меня, дедушка с очами горного сурка, в сарай!
  Играй свою роль Правдоборца, угомонился бы на старости лет, но нет - с перехваченным дыханием, известковым лицом - никого не боишься, потому что червь в тебе живёт, питон, анаконда из Аргентины". - Сказала и сомлела вареной уткой.
  Калики переглянулись; лица их стали квадратными, глаза позеленели, голоса, когда открыли спор - надтреснутые с чириканьем лесных воробьёв.
  Бросили бы меня на пол в кабаке и ушли бы в коленкоровом недоумении, но передумали - слишком я сладкая ягодка, чтобы так, не отведав, от меня без Правды кто отказался, не люди, а - сельская школа из брёвен.
  Калика меня в сарай принёс, будто куль с мукой, бросил на чёрное сено и крикнул в тёмный угол - думала, что чёрта призывает, чтобы принял меня в жертву, как борца за Правду, но ошиблась, окаянная.
  "Анфиса! Полюбуйся, нашёл Правдоборку, но с душком, словно у медведя в берлоге пролежала зиму!
  Гони прочь, сомнения, Анфиса, не зашиби гостью!"
  Из угла вышла молодая женщина в балахоне - скрывает фигуру, но даёт простор воображению - так матрос на дне океана воображает, что он на кушетке дома у невесты.
  Долго рассматривала меня, затем заломила руки, затрясла головой - колокол любезности, - запричитала, бегала по сараю в беспокойстве дворника в снежную бурю:
  "Девица! Что же это за беда, когда ты в сарае, где не только Правды нет, но и ложь не найдешь, потому что - бедные мы, нищие, калики перехожие.
  Саксаул и перекати поле - выше нас по статусу - пусть помолятся за нас.
  На руках дедушки Анфима тебе, девка, неловко было, поэтому на соломе прыгай - книг у нас не найдешь, а ногу выше головы не поднимешь - воздух тяжелый с драконами китайскими не позволит".
  Неслышными шагами бродит вокруг меня, а я - задорная, потому что Правду ищу - ногу выше головы подняла, словно дракона в челюсть ударила.
  Ахнула Анфиса, калики мужчины охнули, попадали спелыми грушами на землю.
  "Волжская пойма у тебя между ног, девушка-балерина! - Анфиса вскрикнула, погладила меня по головке - рука тяжелая, влажная, болотная. - Мужики из-за тебя, наверно, убивают друг друга - ножи дамасские в печенки тычут, головы срубают - и поделом им, потому что на войну не идут, а по кабакам балерин выискивают, словно балерины - генералы.
  Отрадно смотреть на твою стать, спасибо, подружка, а то я чуть из ревности к моим каликам перехожим, тебя не задушила.
  Ты - красота недосягаемая, словно синий гроб для гея карлика.
  Завидую, глотаю слезы, но подчиняюсь; с детства мечтала, что стану балериной, в Большом Театре СССР ногу выше головы подниму, а на ноге - алый стяг революции!
  Маменька надо мной насмехалась, перстнями тяжелыми по лбу стучала, глумилась, говорила, что с моими талантами только в графской ложе сидеть, а до поднятой выше головы ноги мне, как до поднятой целины с Леонидом Ильичом Брежневым.
  Папенька - боярин - не потешался над моей бедой; подойдёт, бывало, добренький, главного бухгалтера России из себя мнит, смотрит мне в глаза - иногда часа три неотрывно - и дышит тяжело, по-чеховски.
  Наложила бы я на себя руки от тоски, что никогда ногу выше головы не подниму - сумасшедшая, геометрию Лобачевского изучила, а ногу выше головы не подниму, поэтому место мне - в аду, возле костра, где черти картошку пекут.
  Оттого и с каликами перехожими связалась одной цепью, как нитью Судьбы Ариадны. - Нищенка знатного рода отвернулась, плакала, плечи тряслись, словно на бульдозере по скалам. - Умирает Правда в скитаниях, и в поле нет Правды!
  Уходите, мои печали, пить буду, много, очень!"
  Словно волной из бочки с солеными огурцами меня окатило.
  Подбежала, целую руки калики перехожей, плачу, умоляю, чтобы не лишала себя жизни - не два раза живём, как ящерицы.
  "Полноте, душенька, что же вы сразу - к чертям, как в полицию?
  Случается, что паскудные девушки живут и никогда ногу выше головы не поднимают - противоестественно, конечно, потому что девушка без длинных волос и, если ногу выше головы не поднимет - миф, но - толстухи, ленивицы - тьма их, и мужей своих бьют скалками и вертухайскими ботинками.
  И ты проживёшь - в нищете, в гонениях, в позоре, оттого, что ногу выше головы не поднимаешь, - змеи, гадюки подколодные не жалуются, в грязи копошатся, и ты живи цветком надломленным.
  Возможно, что твоё дитя женского пола, прижитое от калики перехожего, поднимет ногу выше головы - посрамит мать, но семейную честь поддержит, золотом осветит твою никчемную сломанную жизнь, будто ты в кондитерской подавилась пряником.
  Ты же не виновата, что уродилась калекой с бедами тазобедренного сустава, если ногу выше головы стягом не поднимаешь!" - Я ободрила Анфису, подняла с земли драную - красную с чёрным - шаль, накинула на голову, потешалась, люблю шутки-прибаутки; если Правды нет, то посмеюсь, как русалка над дельфином.
  Анфиса поблагодарила меня взглядом, затем добавила в благодарность слова и обжимания, разгоняла мою кровь, как пиявка:
  "Спасибо на добром слове, пленница с улыбкой в бровях; койоты под саксаулами прячутся, а улыбка твоя лисья - в брови прыг-скок, шаловливая. - Личико Анфисы засветилось радиоактивным ошеломляющим светом; огромные русалочьи очи засасывали свет - так пожарные насосы из винного погреба выкачивают напитки. - Но не в тазобедренном суставе моя беда, трезвость - норма жизни столяров, а норма жизни девушек - визг, сон в послеобеденное время, нарочитая полурастрепанность с элементами кокетства в чулках.
  Равновесие я теряю, когда ногу выше головы устремляю - так журавль теряет лягушек, если горло пробито.
  Ромео его звали - никогда не трудился, угождал в трактире, в меня влюбился, а нам - по семь лет, словно под одним кустом содержали приют бездомных мышей.
  Изгнали мальчика из Чечни, за непостоянство, за непочтительность и неблагоразумие - слухи, а в трактирах слухи разрастаются раковыми опухолями.
  За мной ухаживал, по-русски слабовато разговаривал, но брови хмурил, как эль-койот.
  Подозвал, руки дрожат, маленький, а брагой от него несёт, словно рыцаря проглотил с пьяным конём.
  "Анфиса, а ты ногу выше головы поднимешь? - спросил, в сторону смотрит, былинку степную перекусил, ногами босыми в песке сатанинские приветствия чертит. - Маленькая ты, бледная, снежная, и я маленький, но я - умён, потому что - южный фрукт, а на Юге всё очень быстро зреет и сохнет на ветрУ.
  Мой дядя Джохар быстро созрел и засох плодом хурмы или урюка - не различаю их, потому что - дальтоник, как Чебурашка.
  Всю жизнь дядя Джохар мучился, ворчал, волновался, часто бледнел, смотрел в тёмный угол, и предрекал, что из угла вылетит шайтан-арба с мешками гнилой чёрной картошки - лица афроамериканцев.
  Почему - афроамериканцы и картошка? - загадка нашего национального института; писатель О. Генри написал о королях и капусте, а дядя Джохар, когда кушал, видел гнилую картошку с мохнатыми хвостами.
  В детстве, в детском садике дядя - ещё не дядя, но уже с бородой, бакенбардами и усами - влюбился в девочку - Лейлу, одногруппницу - тоже усатую и с женской нежной бородкой.
  Лейла жила во дворце, где много стульев, потолки высокие, акведуки - светлые, в арыках - караси жирные, по продовольственной Нигерийской программе.
  Джохарчик - у него попка шелушилась, часто тальком из стирального порошка "Дося" присыпал - чесался, в раж входил, поэтому решился и нарисовал письмо Лейле, словно из воздуха пирог сотворил.
  В письме схематично обозначил себя и Лейлу и то, чем он её любит - так большевики любили революцию.
  Лейла письмо долго рассматривала в пламени свечи, бренчала монистами, а потом расхохоталась, показала длинные зубы - наследство графа Дракулы и бросила в лицо Джохарчика слова обличения:
  "Не нужен ты мне, Джохар-архар!"
  Джохарчик впал в ступор, бросил детский садик, в школу не ходил, а только воевал, искал в войне ответ на вопрос "Да, кому я нужен?"
  Война закончилась, а вопрос крылом аиста висел в воздухе.
  Дядя Джохар слег больной, вызывал в саклю рабов, и они, по Советской армейской привычке, чесали дяде Джохару пятки и совесть.
  В болезни дядя Джохар пошел к реке Сунжа, бросал в неё слова, как давно Лейла бросала в него обиду:
  "Сунжа! Ответь немедленно, кому я нужен!
  Если не скажешь - то взорву твою воду, не побегу, а в русле устрою скачки арабских коней с верблюдами".
  Ничто не ответила крутобедрая река Сунжа дяде Джохару, за что и получила - три связки динамита - намёк на войну с Антарктидой.
  Волна выплеснула на голову дяди Джохара камни и древние артефакты - голова не выдержала нагрузки истории и треснула спелым арбузом с бахчи дяди Рамзана.
  На могиле дяди Джохара дядя Рамиль доказывал, что не река Сунжа сгубила дядю Джохара, а неверие его сгубило в девушек, которые не поднимают ногу выше головы - лентяйки в красных шароварах и пестрых тюбетейках - розы". - Ромео вздохнул, стал похож на Есенинскую старушку - я после поняла, когда узнала стихи Есенина, продолжил, и в продолжении я услышала шипение змеи: - Я знаю, что девушка - не девушка, если ногу флюгером выше головы не поднимет".
  "Я - девочка, осенью в школу пойду, а ты, Ромео требуешь от меня бессознательного подчинения, бессвязных и горячих оправданий, сильных чувств, на которые способны только пятнистые коровы.
  Если корова без пятен - плохой удой, надо корову пятнами краски покрыть, подкрасить, словно Великую стену в Израиле.
  Пусть искусственные пятна на корове, но надой повышается, - я вскричала, стыдно, что ни разу не пробовала ногу выше головы поднять, берегла себя для вишневых садов с виноградными улитками - так Принцесса бережёт себя для конюха. - Странно ты выражаешь свои желания, Ромео, не укоряю тебя за слог, в мозгу твою бесцветную речь разукрашиваю красками Ильи Глазунова - ты мемекаешь и бебекаешь - "Дядя Рамиль гхм, гора, воздух, баран", - а я разумом за тебя предложение составляю ученое, без фривольностей, слова подбираю знаменательные, сверкающие, как очи пастушки после грозы".
  "Не путай, Анфиса, да?
  Ногу выше головы поднимать, да?
  Ум иметь много, да?"
  Я заплакала, но ногу выше головы потянула, пробовала, не хотела, чтобы Ромео записал меня в клоунихи, обозвал никчемным бурдюком.
  Перед мысленным моим взором пробежала недолгая, как у бабочки махаона, жизнь - бесчинства, разница в весе борцов сумо и воспитательницы детского садика, которая подкладывала в ботинки детишек толченое стекло, черти на огороде в зеркале - боялась я чертей, неофициально намекала воспитательницам, чтобы зеркала замазали гудроном или разбили; не слушали, потому что ждали чёрта из зеркала в мужья.
  Потеряла равновесие, упала в пыль - спелый колос пшеницы я.
  Ромео взирал на меня из-под чащобы бровей, не хулил преждевременно, но и руку не подал, гордился, что у него в роду Соломон.
  Я поднялась, улыбалась конфузливо, снова тянула ножку выше головы, верила, что грянет гром и разорвёт мне промежность - тогда нога пойдет легко, без сопротивления злых сухожилий - так лодка без якоря несется по реке Ниагара.
  После сотой моей попытки Ромео упал в траву, заломил руки за головой и ругался долго и обстоятельно, зашифровано обличал мою застенчивость и невозможность поднять ногу выше головы.
  Я плакала, слёзы виноградинами падали на сандалики - кожаные, дорогие, - и казалось мне, что из меня чёрным дымом выходит вчерашняя бурда, которую воспитательница Зоя Петровна называла баландой.
  Ромео схватил меня за руку, горько усмехнулся, будто он - конферансье на "Камеди клаб", в отчаянии потащил меня за деревню, на выселки, в дом колдуна, словно коня украл и вел на надувание соломинкой в зад.
  "Урюк! Ослабля! Сабля!" - Ромео выкрикивал, давал мне возможность найти в его словах глубочайший смысл средневековья; но я - ошеломленная своей неудачей, не обращала внимания на ораторствования бородатого мальчика с глазами на Юг.
  Колдун дедушка Матвей давно впал в прелесть - одинаково мудро разговаривал с олигархами и с демонами, - меня узнал, обрадовался, предложил похлёбку с лягушками - подарок из Франции, как пингвин - посылка из Антарктиды.
  Ромео пожаловался, унижал меня словами, два раза пнул в промежность, плевался, говорил, что я опозорила его род, теперь он обязан смыть позор кровью жертвенного барана, а барана у него нет - съели хорьки, поэтому я для Ромео - баран.
  Колдун дедушка Матвей рассматривал меня, искал причину, почему я не подниму ногу выше головы, заставил раздеться донага, и я стояла тростиночкой на ветру, обнаженная, но без робости, потому что часто танцевала в нудистком балете нашего детского садика.
  Колдун благодушно расчесывал бороду гребнем из кости мамонта, вел литературный разговор с - невидимым нам - демоном, басил, иногда скатывался на фальцет, грозил мне пальцем, щелкал ногтями - давил вшей, и по истечении двух часов исследований сказал с мягким укором городничего:
  "Анфиса, золото полей ты, а не балерина с египетской ногой.
  Траур по тебе не закажем, я - не Лев Толстой, но похож, особенно в бане с крестьянками, вышагиваю, будто петух по Гамбургу.
  Жизнь - игра в прятки; кто прячет камень за пазухой, кто - скелет в шкафу, а ты спрятала своё умение поднимать ногу выше головы, поэтому ведьмы тебя на шабаш не пригласят; видано ли, чтобы ведьма ногу выше головы на шабаше не подняла?
  Я дивлюсь прихотям деревенских дурачков, но страсть моя - в деньгах, а твоя - в сиськах.
  Сиськи твои выросли огромные, тяжеловесные, двухпудовые гири - поэтому перевешивают твоё тело, когда ты силишься ногу выше головы поднять, бросаешь вызов сиськам.
  А ведь ты - ещё маленькая девочка, страшусь заглянуть в медный таз Судьбы, опасаюсь, что твои сиськи в скором времени накроют Россию - благо, что от непогоды, а, вдруг, - и от воздуха закроют; как подушкой в Московской тюрьме душат банкиров.
  Сиськи не позволяют тебе поднять ногу выше головы, и не разрешат, а будут тянуть к земле-матушке.
  Я, хотя и мужчина, но мечтал, чтобы у меня выросли женские огромные груди - любопытно, каково с сиськами мужчине; может быть, с грудями я превращусь в Царицу Савскую?
  Притирал, колдовал, но сиськи не выросли; вымя коровье появлялось на груди, курдюк, даже лицо Царя Ивана Грозного проступала на грудной клетке, но женские сиськи имени Анны Семенович не выросли, о чём скорблю, сожалею, особенно, когда узрел у тебя сокровище - не сокровище - кто как понимает; Секс-бомбой ты станешь, но славы балерины с поднятой выше головы ногой никогда не пожнешь, будто тебе обрубили уши", - колдун дедушка Матвей присел на стульчак из дуба, свесил голову, закрыл лицо рушником с красными петухами, закрывал от себя Мир со мной и гимнастками.
  Я - в ужасе, что никогда не подниму ногу выше головы, потому что сиськи уронят меня - побежала в поля; не слышала, как кричал, а затем затих Ромео в объятиях дедушки Матвея; Ромео через сутки нашли обезглавленного под поездом братьев Черепановых.
  Вечерние росы охлаждали мою печаль, жаворонки убаюкивали, а на Западе золотым червонцем падало Солнце, уносило мои мечты о славе прима-балерины Сиднейского театра, похожего на изувеченного карлика. - Анфиса скинула балахон, стояла обнаженная, во всей красе огромных, но прилично огромных, не безобразных грудей, от которых огурцом в холодильнике леденел ум. - Работать мне не надобно - скинула блузку - мне сразу деньги несут за просмотр, а тронуть груди боятся, словно они - динозавры.
  К каликам перехожим пошла, с ними успокоилась, потому что их хлеб - голуби в городе и горох в деревне.
  Никто меня в каликах не укоряет, не журит за огромные груди и неспособность устоять с ногой поднятой выше головы, да и не четвертинка водки я, чтобы меня укоряли, когда я палёная, будто бегунья на сорок два километра".
  "Ого! Ага! Как это? Объявите меня, что я без сознания проживу трое суток, как увидела? - я воззрилась на роскошь - не каждой худой девушке по плечу огромные - но необычайно гармоничные, будто по гармошке в каждой - груди Анфисы. - Думала, что - ложь, а вышло - море лжи, Содом и Гоморра в сарай пришли!
  Глазам не верю, дыхание затаила козой под барабаном, а глаза - цах-цах, хлопают, не оценят: и Мир в твоих грудях, Анфиса, и отсутствие поднятой выше головы ноги - прихоть человеческих страстей!"
  Калики оживились рыбами в большой воде; старец - он за главного, - рубище скинул, а сам уже на боевом взводе, царь-пушкой грозит; не Петр Первый, и я не шведка, но - грозит мне старец.
  "АХАХАХА! - захохотала, навострила ушки, на старца с обожанием смотрю, Правду в нём ищу, хотя бы - крупинку с карат, но не нахожу - всё черти унесли. - Дедушка с бородой и глазами, никак насильничать надумал, меня извести, подмять моё белое девичье тело, уронить его достоинство и массу - так конюх со злобой отвергает притязания графа.
  Могла бы сделать вид, что не заметила вашего намерения, опустила бы глаза, и весь процесс пела бы песни о Революции; а вы бы в меня свой внутренний смысл перелили, снасильничали и себе бы оправдание нашли, что вы - не граф, и не Царь, а калика, поэтому калике, как разбойнику, а все разбойники - странники - всё дозволено, даже щука Емели у вас в подчинении.
  Пожалуйте, входите в мои царские врата, не препятствую, потому что между ног у девушки - простор жизни со столкновениями суровости и душевной тонкости.
  Но заранее уверена - не получится у вас акт насилия, потому что и у других насильников надо мной не получается, оттого, что без Правды вы приступаете к делу, с ложью в сердце и в чреслах, а через ложь девушку мужчина не полюбит - сломает свой источник неприятностей.
  Если бы вы по Правде, то снасильничали бы, а потом хвастали среди растаманов, что красивейшую девушку Правдоборку любили; свет не любите, а меня бы полюбили, как Тузик грелку.
  Но - беда - Правду, даже, если и призовёте, то не получите, плюнет на вас Правда, не снасильничаете над правдой, потому что она не коза горная.
  ЗакурИте, пусть хоть что-то вас порадует, вдохновит - так дирижер вдохновляется аксельбантами адъютанта в третьем ряду.
  Догоняйте же меня, старец лживый, шалун шелудивый!
  ДогОните - Правда и я - ваши!"
  Смеюсь, бегаю по сараю, обнаженностью калику заманиваю - так рыба удильщик поплавком приманивает ихтиолога.
   Старец взревел тонущим "Титаником", взбрыкнулся, да - не заметила: естеством своим или духом - сшиб опорный столб в сарае, как Правду-матку из-под ног мичмана выбил.
  Я - потому что готова, ожидала катастрофу - выбежала из сарая, а калик и Анфису - накрыло досками, стружкой - и ещё пара баранов с батраками на крыше в любви корчились, тоже массой придавили калик.
  Трактирщик вышел из заведения, задумчиво закурил - трубка у него диковинная, лебедь или пенис с причиндалами, - молвил с глубокомыслием колодцекопателя:
  "Своеобразное представление у калик перехожих об оргиях - вакханки позавидуют!
  Насыщались бы телами, передавали в скромности жидкости друг другу, но сарай, зачем сломали, они же - не кони.
  Я не боюсь драк, ружей, мин, наговоров колдунов; никогда, даже в женской бане не оступался, не падал лицом в землю или в корыто; прыгал с крыш домов и с колоколен, ночью на кладбище раскапывал могилы, искал философский камень, - создавал себе репутацию Мужчины с большой буквы.
  В глубине души я ругал себя, называл противным младенцем с серой кожей, обещал, что когда вырасту, то поставлю таверну, а рядом - сарай для утех калик.
  Мечты сбылись, да самогонный аппарат к мечтам прибавил, сам себе лгу только по пятницам, когда жена из зоны на побывку приходит, голодная, похожа на ежа в рукавицах.
  Но почему, отчего калики перехожие, не Великое в жизни ищут, не смысл своего существования обдумывают, а - сарай мой ломают, словно он - граница между Мирами?
  Батюшка мне завещал сараи для калик перехожих строить, да я потом уверял себя, что идея моя и мечта моя, потому что я и батюшка - две половинки арбуза, как Тайваньские братья Мао.
  Вечером придёт батюшка ко мне в детскую, колыбельку качает - я до десяти лет в колыбели спал по бедности, - сивухой ум мой будоражит и ругает свою жизнь с балеринами и фиолетовым крепким:
  "Сынок мой, Иванушка, молод ты ещё, писька не заколосилась, поэтому не знаешь о бедах, которые кроются в печке и в часах с маятником; собака дикая в часах сидит, но редкий человек эту собаку увидит, потому что имя ей - Выгода!
  Любовь с твоей матушкой Ефросиньей возникла у меня на биологической основе, но не на духовной, о чём сожалею и каюсь, а также виноват, что часы с маятником пропил, и пса дикого они унесли - так ночной ветер срывает с балерины лавровый венок.
  Железы внутренней секреции - будь они ладны - виноваты, продукты вырабатывали; половые железы - стяг Отечества, создавали для меня и для Ефросиньи фон для барахтанья на сене в сарае.
  Темпераменты у меня и Ефросиньи разные; я уже курю в бессилье, а Ефросинья к парубкам бежит простоволосая, жемчужиной в ночи нагая к конюхам кидается, требует, чтобы они её через костёр бросали и любили
  Много я повидал дружков твоей матушки, но до сих пор не знаю - в чём смысл жизни: в прелюбодеяниях? в воинских подвигах маркшейдеров? в танцах на столе обнаженных балерин? в паралимпийских рекордах незрячих конькобежцев? в измене любимых жен?
  Спи, Иванушка, пусть тебе чужой пизд...ц приснится!"
  Батюшка уходил, а мысль о сарае вспыхивала во мне со смешанным чувством гадливости, праведного гнева гномов и горьким ощущением бессилия перед ледоходом на Волге".
  Трактирщик пошёл к сараю, а я в Москву вернулась; не нашла Правду в каликах, в полях, в пустых людях, от которых, если и звон, то - от колокольчиков на мудях!" - Алёна остановила спутника, заглянула ему в глаза, словно высматривала в них карту сокровищ капитана Флинта: - Эка, мужчина, да вы меня не слушаете, неблагодарный лжец.
  Обманываете себя и меня, кривите лицо, будто внимательны, интересна я вам с рассказами, а глаза ваши выплескивают ложь - так в Италии хозяйки по утрам на улицу выплёскивают срам из ночных горшков.
  Запах сена более правдив, чем вы!
  Прощайте, скрытый скоморох с комплексом маленького мальчика, отчего похожи на ушат из Сандуновской бани.
  В Сандунах я часто бываю, ищу Правду, но среди голых тел Правды нет, как нет её и в березовых вениках.
  Не береза, а - дуб и тополь, мутанты! - Алёна махнула рукой, пошлА от собеседника, словно ударилась волной о колонну Большого Театра.
  Мужчина долго стоял, качал головой вслед эксцентричной Москвичке, сожалел, что в нём Правды нет, попросил у себя прощения; передумал о филармонии, и направился в кабак нижайшего профиля - запить горе двумя литрами фиолетового крепкого - заменитель крови и Правды.
  Алёна подкрасила губы, добавила помаду взамен, ушедшей в разговоре, а, когда подняла глаза - наткнулась на добрый взгляд улыбчивого полицейского лейтенанта, толстого, как бревно под бегемотом.
  Щёки полицейского горели доменными печами в Помпее, и лучики доброты вылетали из уголков голубых - цвета иранской лазури - глаз.
  - Ах! Полицейский! Вы смущаете меня наивно-покровительственным видом человека, защищенного от глупости, пошлости и моральных язв!
  Насильник вы, а щёки ваши - барабаны для мышей.
  Мир, Москва - моя стихия, а вы в ней - пачкун с грязными замыслами; не о защите населения радеете, а - о своем кармане, о выгоде, о лишней звездочке на погоне - мрак с нагайкой в каждом зрачке.
  Что же вы обманываете себя - что - столп законности, если знаете, что к вашей жене начальник отделения ходит - обязательно прелюбодействует, когда вы на дежурстве, не хочет, и жена ваша, может быть, ему не по нраву, но он обязан прелюбодействовать, потому что все начальники так поступают, им по статусу положено с женами подчинённых барахтаться, и в этом бОльшая правда, чем в вашей лживой улыбке овечьего страха.
  Не балерина у вас жена, знаю, потому что полицейские берут в жены учительниц, библиотекарш и медсестер; другие женщины с полицейскими жить не станут: а, если и ошибутся - например, бухгалтерша за вас пойдёт, то обязательно себе колечко с блестящим камушком в клитор вставит и с пирсингом - опять же - под вашего начальника ляжет, или на нудисткий пляж выйдет с размахом, раздует из свиньи пожар, блеснет навершием больших и малых половых губ.
  Тьфу! Стыд и срам Амстердамский!
  А ещё полицейским называетесь, словно вас мёдом облили и закопали в шелуху от грецких орехов.
  Намедни Судьба меня занесла на нудистский пляж в Серебряном Бору - Содом и Гоморра, но я терпела ради Правды - так настоящий Мир кажется враждебным чистилищем, а ад - Мир фантазий, мечт и грёз.
  Правду искала на нудистком пляже, Истину, а иначе - для чего живёт человек?
  Домик из спичек строить - цель мужчины?
  Думала, что на нудистком пляже, в домах терпимости Правда прячется, если нет её в светском обществе, затоптали каблучками, забили садомазохистскими плётками седьмого поколения.
  А на нудистком пляже даже карата Правды нет, ни миллиграмма, словно её нарочно уничтожили ядом для крыс.
  Ни игривых взглядов, ни шалостей со сладостями, ни салок-догонялок, ни ласк под Солнцем - да, аморальная, потому что эротика на публике, но - Правда, оттого, что - перспективная, дикая с тоской и слезами по убитой любви; эту исковерканную Правду похотливую искала, но не нашла, словно мне глаза выкололи на празднике искусств во Владивостоке.
  Что может быть примитивней похотливой, изможденной, бессознательной, дисгармоничной Правды с раскрытыми ртами, бесстыдными криками, лиловыми гениталиями и пещерой в ад!
  В аду - не крики, какие же крики между ног девушки на нудистком пляже? - но смрад, зловоние, похоть с ужасающими складками, была бы Правда при уязвленном самолюбии - и её нет, убили Правду.
  Что может быть естественнее, чем похоть на нудистком пляже, пьянка, игры, освобожденные от нелепого волшебства города - Страшила Мудрый играл, а здесь - в сто Страшил положены похоть и разврат.
  Но ничего похотливого, Правдивого, алкогольно-зависимого я на нудистком пляже не нашла, не увидела, не подметила, хотя заглядывала в кусты, смотрела в бинокль - пусто, будто в домино играю с корнетами, и мне всегда приходит дубль - пусто-ноль.
  Мужчины и женщины голые, не обнаженные, потому что обнажённость - целомудренно: обнаженная Афродита, невеста, а на нудистком пляже - голые, иногда с целлюлитом и животами, но с первичными половыми признаками выпирающими и вогнутыми; почти все гладкие - да что с ней, с эпиляцией, не дама в шляпе эпиляция, чтобы на ней шляпка с цветами сидела, как газон на голове.
  Год назад, когда я посещала нудистский пляж, отголосок Правды видела: нудисты пили алкоголь, закусывали, кадрились, играли, и даже прелюбодействовали - не по Правде, потому что Правда предполагает чистоту, а так - чтобы заснять свою любовь на видео и показывать в интернете; нет Правды в том, но та неправда ближе к Правде, чем неправда этого года.
  Разговаривают, купаются, загорают, читают книги и газеты, кушают арбузы; видела, как руки достают из сумок - думала, что пиво или вино, но - квас, "Ессентуки" - позор, самообман, отречение от интересных мест на карте особей противоположного пола.
  Полная асексуальность - отсутствие интереса к сексу, и презрение к алкоголю; зайчик лесной чаще водку пьёт, чем натуристы на нудистком пляже.
  Слава зайчику, памятник ему из клевера.
  Не развратная я, Правду ищу, а половые признаки - в помощь, ни с первого раза, ни со второго себе не лгала, а вышло, что и сама - без Правды живу.
  По нудистам на пляже, словно смерть прошла и невидимым серпом - вместо жизней - гениталии отрезала.
  Стыдливо мне, робею в своей наготе, потому что я - нагая, а не голая, оттого, что - трепетная, с пониманием, очаровательная, привлекательная молодая красавица - но никто ко мне не ластится, не лезет с пьяными обжиманиями, не чмокает фиолетовыми губами своими и моими - удивительно, будто в страшную сказку попала о пряничном домике.
  Сначала думала, что кажется мне, блазнится, в торговой горячке я, даже серьги трясутся в ушах - красивые серьги, дорогие - золото с бриллиантами полукаратными - звезды в ушах.
  Ни на золото моё, ни на прелести никто не клюет, стакан портвейна не поднесут: сами не пьют и другим не подносят - фармазоны.
  Закрыла глаза, думала, что нудисты - плод моего воображения, что нет их, а я одна на нудистком пляже в Серебряном бору, одинёшенька, словно потерянная монетка в три пенса.
  Но голоса, умные разговоры о политике - слыхано ли в феодальном обществе, чтобы голый сэр с голой женщиной о политике мудрствовал, словно ему ржавое копьё в анус засунули и три раза провернули.
  Открыла глазки - безучастные лица без Правды, без похоти, без желания напиться до свинячьего визга и творить бесчинства.
  Я по натуре своей консервативна, но в пику асексуалам напилась бы, буянила, да - негоже, когда девушка за вином бегает, и вино далеко, у него ноги отвалились, ко мне не пришло.
  Ноги дрожат - как выдержала, не знаю, - подхожу осторожно, словно последнего ребенка теряю, к молодой паре: ладные, в соку - им бы пить и похотью бесчинствовать, как два банкира на картинках лубочных должны миловаться, но разговаривают, не заботятся о Правде, а Правда в нас живёт, ложь видит, но не выходит, чтобы сразить её, ждёт, когда люди справятся с адом.
  "Чрезвычайно озабочена поисками Правды, - голос мой дрожит осиновой веткой, нарочно присела, себя раскрываю - мужчины на чужих девушек раньше бросались, как тигры на полосатых ос; или девушке девушка понравится - пусть, лишь бы не врали лицами и телами, - но не вижу бесчинств на нудистком пляже, похоти не нахожу - не нужно мне, даже брезгую гадостями, но дивно, когда их нет - институтка удивилась бы, что в мусорном баке вместо помоев - благоуханные парфюмы. - Остроумно сидите - девушка по-турецки, в этой позе половые губы открываются максимально, завлекают самца, если он - самец, а не несправедливость, рождённая в революцию.
  Початок кукурузный грызете, а кавалер ваш - курит, лицо не продажной твари, а - эстета, менеджера по продаже автомобилей.
  Почему не хихикаете, не пьете французское вино или пиво, а о водке - уже и не мечтаю, чтобы так разгулялись, словно вас на карусели день и ночь катают в Парке Горького.
  В чём дело, молодые, чуть старше меня, но уже подружились с сатаной?
  Общаетесь - будто в публичной библиотеке, а не на нудистком пляже голые, с клетчатой совестью.
  Обманываете ли себя: мечтаете о блуде, об оргии, но загоняете мечты в нутро, или даже не думаете о прелюбодеяниях в пьяном виде?
  Молодые с функционирующими детородными органами и печенью, которая литр водки примет: понимаете ли вы, что кроме мук денег, голода и нищеты хлеб насущный необходим молодым, чтобы ложь вам глаза не застилала театральными зАнавесами.
  Обманываете или не обманываете, любезные?
  Я не Эразм Ротердамский, но и вы не Роман Осипович Якобсон с Джульеттой".
  Парень усмехнулся - в глазах мелькнула мудрость поколений инков, - ответил по-стариковски, с дребезжащими нотками любителя китайского зеленого чая:
  "Думал ли я о том, что, когда вырасту - не к Звёздам полечу, а устрою перестановку мебели в квартире, ремонт, ненавистный, как татаро-монгольское иго?
  В офисе у нас главный - бывший генерал ГАИ, бумажки перебирает и за нами следит, чтобы не отлынивали от работы, не курили дольше положенного, не пили кофе без кофеина - рабство, а не кофе.
  Генерал ко мне благоволит, называет меня сыном полка, поэтому дал совет - занести в квартиру максимальное количество шкафов, а в шкафы засунуть не скелеты, но - обувь и одежды - так поступают балерины без мужей.
  Я сначала удивлялся, но не шел против опыта бывалого генерала, который водил караваны в Афганистан - горячо в Афганистане, макаки, но караваны с оружием - вместо прощенья и холодильников.
  Я заполнил квартиру шкафами - не пройти: раньше мЕста в квартире - в футбол играй, но не в русский, потому что проигрывает наша команда всегда, а в бразильский, - но после шкафов - не продохнуть; маменька глазками сверкает, дорогу среди шкафов ищет, но счастлива потому, что все женщины - вещичницы.
  Недоумеваю - вещей не прибавилось, но шкафы забиты, словно в них злые дУхи живут с феями.
  Со Светой, - небрежный кивок в сторону девушки, она - белая ваза с розой между ног, - вместе работаем, без уговора, без подмигиваний, потому что - хлопотное всё, бесцеремонное, а жизнь можно и на диване прожить, если пружина в бок не тычет указательным пальцем.
  В пятницу в курилке ко мне генерал подходит, бережно за руку берет, в глаза заглядывает - я думал, что предложение выйти за него замуж сделает, или - жениться, модно, я бы согласился - брак по расчету, генералы - богатые.
  Но не предлагает, нерачительный казнокрад, а проникновенно говорит, будто голосом Марианскую впадину углубляет:
  "Часто распирает меня нравоучительный зуд конкистадоров - зачем живу? куда устремляюсь?
  Я опьянен властью над своим телом, над подчиненными, захотел - слона бы мне из зоопарка доставили для утех, но что проку в слонах, если вековая война человека с животными?
  На зоне в молодости я работал вертухаем, вбивал в головы трупов гвозди - чтобы труп не ожил, а случалось - прикинется мёртвым, а затем из могилы вылезает и - в побег.
  Начальник лагеря - нежнейший подполковник, из прошлой жизни, а в прошлой жизни он - индуский тигр - вынес ненависть к англичанам и ихней королеве - матери или бабульке, кто их поймёт, долгожителей, похожих на айсберги?
  Начальник соберет нас перед камельком, раздает подарки, которые перехватил - заключенным шли продукты и бельё, но нам досталось, потому что вертухаям - важнее; вызовет женщин и девушек - которые к заключенным приехали, но попасть не могут, оттого, что сначала должны через нас пройти - и заставляет голыми плясать среди бутылок на столе, словно прОклятых странниками.
  Женщины почти все соглашаются - не ехать же обратно не повидавшись с родственником заключённым, а дорога к свиданию - через танцы на столе у вертухаев, как дорога жизни в Тбилиси.
  Начальник колонии плачет, спрашивает девушек: уверены ли они в правильном понимании жизненных процессов, не врут ли сами себе, когда в ванной рассматривают коленки и ягодицы?
  Он верил, что женщины и девушки руководствуются в жизни многими желаниями, а внутри каждой самки сидит невидимый осьминог-сатана.
  Дамы танцуют голые на столе среди бутылок, видно - нравится им, и себя оправдывают, что не по своей воле развратничают, принадлежат к разряду ткачих - так мышонок уверяет себя, что он - кот.
  Я смотрел на подарки, на женщин и думал, что самое большое счастье - обставленная квартира, а среди трюмо, шкафов, пуфиков - толстая женщина с картины Рубенса.
  Не батрак с картины Репина "Бурлаки на Волге", а - женщина.
  Помню, ластилась ко мне одна дамочка, моих лет, но цветущая, сошла с картинки журнала "Кино", красивая, жгучая, перец красный молотый, а не женщина.
  "Гоша, друг мой, возьми меня в жены! - руки её шарят по мне, знаки отличия срывают - тоскливо мне стало, что не гром и молния меня обесчещивают, а - голая женщина, но терплю, потому что живу для народа, для коммунизма. - Моему мужу дали десять лет лагерей - срок для молодой женщины, как Вечность для Вселенной; и толку, когда придет - ни работы, ни денег, ни связей - все разорвано, как промежность у кобылицы.
  Ты же - перспективный, у тебя понятие счастья в штанах, а предмет любви - в кобуре, как у партайгеноссе Бормана.
  Не калечь себя рукоблудством, а меня - рукоприкладством, и тогда я открою тебе Истину: Истина в шкафах! - Сказала, зарделась, поцеловала меня жадно-страстно, с Есенинским надрывом, а затем нагая выскочила на мороз - минус сорок, не страшно ей, потому что любовь и игра греют, побежала по сугробам, кричит шаловливо, а груди - ОГОГО, колокола Донского монастыря: - Догоняйте же меня, гусар!
  Догоните - я ваша!"
  Я - молодой олень - побежал за бабой, в сугробах утопаю, глаза вытаращены - тиран, а не вертухай.
  Заключенные с лесоповала возвращались строем: собаки, охрана, песни и обмороженные щеки - пломбир не нужен.
  Один - ейный муж, как увидел непотребство своей жены, так шапку - о земь, то есть - о снег: волосы на себе рвет, кричит дурным голосом, очки с носа снял, интеллигент, растоптал, чтобы не видеть блуда жены; затем в неистовстве выхватил топор и палец указательный на правой руке себе отрубил - в назидание потомкам и в подражание Толстовскому Отцу Сергию.
  Кровь на снегу - красное на белом, красиво, мы невольно залюбовались произведением искусства, только красавица недовольно губки кусает, что не на неё основное внимание - сгущает краски, скептически улыбается, говорит, что не верит, что вертухай превратился в самодура эстета.
  С тех пор живём вместе: я, Клара и бывший муж ейный - Альберт, он у нас на хозяйстве, как электровеник". - Генерал поцеловал меня в щёку, уколол седыми усами - пустячок, но - внимание начальства - медаль на грудь.
  Света тоже слушала генерала, и, когда он ушёл в задумчивости, произнесла, без французских поцелуев, а - коллега коллеге:
  "До сего момента я думала, что самое важное в жизни девушки: учёба и одежда.
  Не верю Станиславскому!
  Так не бывает, чтобы закат поменялся с зарёй!
  В детстве я любила копать: возьму жёлтую пластмассовую лопатку и копаю песочек на детской площадке, яму рою, чтобы в неё чёрт провалился.
  Бабушка мне часто говорила, что, если нет других целей в жизни, то рой яму для нечистого; я и рыла, как рыльник под дубом..."
  "Станислав, что это ты за меня рассказываешь, если я рядом, и язык не отнялся, не унесло его ветром к австралийскому кардиналу, который в терновнике судачил, - девушка нудистка шутливо, но вижу - пребольно, ткнула парня пальцем в висок, засмеялась, словно грабельками ровняла песок для прыгуна в длину, смягчала свой удар смехом и при этом раскрылась - я думала, что дальше некуда, пробовала, но девушка Света перещеголяла, вывернула себя наизнанку, открыла путь в роддом. - Любила копать песок, а сейчас копаю под людей, морально копаю - выросла, а розовая мечта превратилась в синюшную курицу с рынка в Костроме.
   В тот день ничто не предвещало сгущения красок - подростки с пивом на качелях, вой шарманки жителей Средней Азии, собачка испражняется на газоне, но я знала, что наступит миг, когда люди послушают коров, прислушаются к кошкам, и этот миг в моих руках, не лопата, а - миг.
  Подошёл дяденька, я сразу узнала - волшебник, потому что в широком плаще, черных очках и ковбойской шляпе, похожей на свадебный пирог дикарей.
  "Дяденька маньяк, - лопатку из дрожащих рук не выпускаю, а сама горю новым синим пламенем, словно меня подкинули в Вечный Огонь. - Под плащом у вас только голое тело самодура!
  Заклинатель пустынь, развратник города Вязники - всё о маньяках знаю, для вас и могилу рою - еще одна достопримечательность для туристов в Москве - могила неизвестного маньяка.
  Строго погрозите мне пальцем, я строгость давно не видела - пустое, когда остроумие, но без строгости; сиськи трясутся, а пользы от трясения меньше, чем от сеялки-веялки на элеваторе.
  Хлеб - стране радость, а трясение грудей - томление, ностальгия, оскорбление личности - так папуас невниманием оскорбляет толстую американку.
  Я прощу вас, не закричу, не вызову полицию - полиция всё равно не приедет, без надобности полиции педофилы маньяки, - но пьяные украинские рабочие показали бы на вас силу, вспомнили батьку Махно и Бандеру.
  В откуп принесите мне часы с маятником - не обязательно старинные напольные часы - нет денег у вас на антиквариат, иначе не ходили бы по дворам, а покупали бы детишек в бедных семьях скорняков.
  Мы, дети - бледные поганки!
  Дедушка говорил, что в часах с маятником - наказание человеку и раскрепощение, душа Мира, гордость павших, с которыми не согласится только тщеславный покойник.
  Ненавидите меня, дяденька, но часы принесите, иначе - сам злой волшебник - превратитесь в ведьму с синим бородавчатым носом тапира".
  Ушёл маньяк, долго бродил, наверно, по помойкам искал часы с маятником, возвратился с Победой, не часы "Победа", а - Победа в душе; ликует, светится внутренним светом, даже плащ не застегнул - бесстыдство, но человеку с часами позволительно, как балерине позволено стрелять из автомата Калашникова.
  Мне часы с кукушкой и маятником вручает, носком затертой туфли на песке герб России рисует, обращается ко мне с неподражаемым акцентом Североморских моряков:
  "От лукавого мой плащ, и матушка моя от лукавого, чума на наш город.
  У мамочки усы - умолял я её: "Сбрей усы! Бородку сбрей! Ты не партайгеноссе Михаил Калинин"!
  Не слушается, хохочет, трясет телесами, обещает, что уйдёт - корабли уходят в бездну - к моим товарищам школьным ночевать.
  Я рыбалку любил; сижу на реке Пехорка с удочкой, рыбачу, любуюсь дальними электричками, козами, пастухами сзади коз; Солнышко - благолепное, вносит успокоение в душу мальчика, лучше, чем аспирин.
  Верил, что рыбы - маленькие русалки.
  На пик мой восторг взошёл, я даже поверил, что нет ничего лучше, чем моя рыбная ловля, даже тир с пульками мельче, чем отдых на реке.
  Вдруг, адские трубы загудели, барабаны сатанинские стучат; земля бы разверзлась - поверил я, но не раздвинулась земля, много чести гулякам было бы.
  Шумная компания - два парня и две девушки, пьяные, но к пикнику готовые, словно на пост заступили по охране склада с тушёнкой.
  Быстро костер развели, бросили мясо на решетку, пили много - я видел, потому что рядом удил, скромный в майке безразличия и знал, что я невидимый для парней и девушек на оргии, мелкий, не масштабный - прощу прощения даже у червяка, когда на крючок насаживаю.
  Думаю: неужели, люди с алкоголем, похотливые, аморальные выше, чем Солнце над речкой, чем стихи, что мелкими ланями зарождаются в юношеской неопороченной душе?
  Пока я растерянный унижал взглядом поплавок - изредка бросал взор на компанию, - девушки, можно ли назвать развратниц девушками? - разделись, обнажились полностью и бросились купаться, думали, что купаются, но с потерянной совестью бесстыдницы в воду не зайдут, оттого, что вода нечистую силу прогоняет палкой-погонялкой.
  По колено в воде стоят, хохочут, брызгаются, будто садовницы в Малаховке, бесстыдство своё напоказ выставили - допустимо ли!
  Срамные места выбриты, и внизу живота, будто богатырь мечом-кладенцом плоть рассёк девушкам.
  Не типично, поэтому с тех пор я превратился в гаучо, голого под плащом; знаю, что похож на куклу Кена, но вуалирую, благоденствую, местами подкрашиваю себя, чтобы детишки радовались".
  Маньяк угостил меня леденцом на палочке - цыганский петушок, махнул рукой и пошёл, гонимый бульоном ветра.
  Разочаровался в детской душе, гадкий, но благородный, ценный для истории и серьезный соперник строителям детских домов. - Девушка растянула губы в улыбке, но решила, что не время для усмешек - всего лишь нудистский пляж с голыми телами, превратилась в спокойную учительницу словесности: - Святославу в курилке рассказала, а мой рассказ, как грохот колокола - отзвук на рассказ нашего общего начальника - генерала.
  В курилке и решили: театр - дорого и не модно, ресторан - пОшло и дорого, парк - уныло, и промежность не проветривается, а необходимо, со времен Наполеона, когда он крушил Египетские пирамиды, чтобы промежность проветривалась - здоровый образ жизни конокрадов.
  Цыгане никогда не носили нижнее бельё, поэтому кони любили цыган.
  Проветриваем промежности на нудистком пляже, обнаженные беседуем, общаемся, дневники не пишем, пренебрежительными взглядами не обмениваемся, вьетнамского ребенка не мечтаем усыновить - пустое занятие, как в сковороду бить серебряной ложкой". - Сказала, засмущалась, ноги шире раздвинула, обглоданный початок в кусты зашвырнула и подняла соски к журавлям - красиво летят, на фигуристок похожи.
  "Но отчего не прелюбодействуете, не пьете! - я кричу, руки выламываю, не обращаю внимания на негодующие взгляды натуристов - потревожила их покой, словно в гроб хрустальный легла. - Противно бы мне было смотреть на вашу сексуальную возню, на поцелуйчики украдкой, на обжимания; на поднятые с вином стаканы - будто вы два мушкетёра.
  Противно, но Правдиво; Правда бы в вас жила, потому что человек - животное без авторитета и самолюбия".
  "Мораль - ягода на дереве Познания! - девушка зевнула, видно, что я неинтересна ей стала, нет в моём голосе бронзы, а в теле - меди. - Употребляем высокие слова, умничаем, за умничаньем жизнь проходит; на старости лет пенсионер спохватится - умно говорил, а толку нет, как в прокисшей сметане.
  Даже значения многих африканских слов и выражений не знаю, но со стороны выгляжу высоким кабальеро на лестнице морали!" - девушка отпила из бутылки - не пиво, не вино, не водка - простой воды без газа, и я убоялась, потому что - не понимала, как Маугли не поймет пьесу о гомосексуалистах.
  В величайшем унынии я отошла к своей подстилке, присела, даже слезу тайком вытерла; разглядывала нудистов - все трезвенники асексуалы; боялась сама себя, и мысль мелькнула страшной адской собакой: "Может быть, Правды вокруг много, но, как только я появляюсь, Правда убегает от меня роботом на длинных собачьих ножках?
  Я - ложь?!!
  Уйду сейчас с нудистского пляжа, и сразу - бутылки с алкоголем появятся, пляски бесовские, разврат с полными ртами и выпяченными внутренними и внешними органами, похожими на драку на ножах".
  Но затем я устыдилась своей гордыни; кто я, чтобы возносила себя над Правдой?
  Мох на дереве важнее для Правды, чем я, поэтому не убежит от меня Правда - могильщик Революции.
  Пришли два парня и две девушки, словно из рассказа Светланы о маньяке: разделись споро - к тому стремились, рано пристрастились к чтению, а в книгах, если и нет Правды, то о младенцах написано, и младенцы Правде подобны.
  Я возликовала: сейчас, да, парни вперят жадные влажные взгляды в прелести своих подруг - по разговору понятно, что недавно знакомы, может быть - в первый раз встретились, и - сразу на голый пляж, как на плаху любви.
  Девушки будут делать вид, что не замечают повышенного внимания к своим чувствительным впадинам и выпуклостям, не найдут себе место под деревом, бурно проявят восторг в воде - рыбы, а не девушки.
  Разделись и... Ах! сердце моё надрывное! Где же, правда-матка?
  В матках раздетых девушек на нудистком пляже нет Правды!
  Разговаривают, кружком встали, легли, встали, искупались, легли, встали, разговаривают о визах в Лондон, о рыбной ловле, о ягодах и грибах, словно мстят матерям-героиням.
  На нудистский пляж добраться - не просто; почему сюда пришли ради разговоров, а не на скамеечку на станции метро или на автобусной остановке беседуют - без лишений, без гибели идеалов и хриплых воплей из гортаней?
  Голова моя пошла кругом; я встала, ногу выше головы подняла в знак протеста - чтобы выделили, поняли, что нудистский пляж - гадость, пошлость, равная выгребной яме с убитыми барыгами.
  Четыре часа стояла, ноги меняла, когда уставала, а парни и девушки - водичку пьют, помидоры кушают, беседуют - верили бы в чёрта - хула на них, но и оправдание, но даже себе не верят, потому что - без суровой и немногословной драки с прелюбодеянием.
  У стройной девушки в клиторе колечко с блестящим камнем - для показа, для афиши, а где девушка покажет промежность, как не на оргии в общежитии или на нудистком пляже, где водка превращается в воду?
  Старалась, деньги тратила, сидела бесстыдно на гинекологическом кресле татуировщика, страдала, мазями притирала дырку для пирсинга, и для чего - чтобы никто не обращал внимания? не трогают колечко, не шутят, не тянут за него, не интересуются - как влияет кольцо в клиторе на чувственность - не санитарные удобства в ватерклозете, но - красиво.
  Не замечают пирсинг, не злословят, не балагурят, и меня с поднятой выше головы ногой не видят; томятся эстеты на нудистком пляже - без эротических волнений, без алкогольных штормов - убили Правду.
  Ноги мои ужасно ослабели, когда я поняла, что Правдой здесь не пахнет; если бы развратничали - осудила бы, пожурила, плюнула с гадливостью, но поверила, что - искренне, как в селе Шушенском, когда Владимир Ильич свежевал зайцев.
  С наивной улыбкой Клары Цеткин, понурая пошла я с пляжа, кляла сторонников зла: еще не верила, что мне не скрутили голову, не изнасиловали, не споили до блевоты; жарко, а я от адского холода зябну, чемпионка по страданиям. - Алёна ущипнула полицейского за левую щеку, пробуждала к жизни пряничного дяденьку: - Эге-гей, защитник правопорядка!
  Вы не умерли стоя, как каменная баба с острова Пасхи?
  Нетипично ведете себя, подобны бесполым нудистам трезвенникам, поэтому и Правды ни на вас, ни в вас нет, украли её гномы и чертям перепродали.
  Стяжатель вы, улыбаетесь: граната вам пальцы сейчас оторвёт, и вы не оставите своей улыбки, потому что - лживый.
  Полицейские не любят людей, оттого и не улыбаются, а вы улыбаетесь, розовеете щеками, пуд соли вам в глаза, лишь бы косой тропинкой к убийству Президента не вышли. - Алёна трясла полицейского за плечи, смотрела ему в глаза, даже вытянула губы дудочкой - наглядно, как в цирке братьев Шапито. - Зачем вы себя мучаете беззакониями и незнаниями, ложью и единогласным подчинением злу в красно-синем кафтане?
  По совести надо жить - так папуасы живут на островах!
  По правде китайской, когда Родина выше полового инстинкта!
  Роковой день для вас сегодня, не ведаете, что творите, а жена ваша ведает и обнаженная ногу выше головы поднимает перед вашим начальником - для тожества лжи.
  Промелькнет в мыслях картина зазорная и - в помойку!
  - Девушка красавица без нижнего белья!
  Знаю, что без белья, вижу, потому что - настоящий полицейский, оттого и в малом чине, словно в стране лилипутов! - пожилой полицейский сержант мягко взял Алёну за правую руку - так кошка перетаскивает котят с сеновала на перину. - Андрей Петрович вас не слышит, оттого, что - с ограниченными возможностями, инвалид без геройского поведения гусара.
  Он - лейтенант полиции, но через год генералом станет за особые заслуги перед населением; в маршалы не произведут, потому что фамилия у него не Сталин и даже не Джугашвили, но генерал - самое для него: оттого, что - инвалид.
  Глухонемой Андрей Петрович прочитал бы по вашим губам, но умишком слаб, не догоняет слова, поэтому улыбается всегда - радостный в своём Мире, где розовые голые феи, похожие на поросят.
  Старушки, когда в полицию приходят - только Алексея Петровича им; улыбается, а бабки рады, глиняными горшками себя полагают, болтают без умолку глупости; нормальный человек с ума бы сошел от бесед с бабками и дедками, но Андрей Петрович не понимает человеческую речь, не слышит, улыбается, оттого и мил для каждого пенсионера с напряженным честолюбием.
  Пенсионеры полицию клянут, а на Андрея Петровича похвалу вываливают, благодарности ему пишут, Президенту сообщают о подвиге Андрея Петровича, словно он Кабул взорвал.
  Мда, молчальник инвалид, поэтому - в генералы, а труженик полей убийств и грабежей - я - в каморку папы Карло.
  Андрей Петрович раньше нормальным полицейским работал: прелюбодействовал с арестантками, шарил по карманам пьяниц, утаивал добро кавказцев лавочников - снег ему на голову, добрая душа доктора философии.
  Но контузило, да, Суворовским ботинком по голове и - нет прежнего полицейского, а только - с ограниченными возможностями, поэтому - будущий генерал - так гусеница превращается в птичку колибри.
  Андрей Петрович ночью на раскопки отправился - откапывать труп бывшего банкира Станиславского Еремея Ефимовича - бездарный банкир, но деньги получал благодаря логическому мышлению своей секретарши - Перис Хилтон.
  Вдова банкира - прекрасная певичка, молодая, девственно нежная, Афродита - велела себя величать Афродитой, ну и величали, горячо оправдывали её существование - доказала Андрею Петровичу, что покойный муж с собой в могилу унёс тайну бриллиантов - так волна уносит худую молву об утонувшем капитане Немо.
  Андрей Петрович, оттого, что сыщик и жадный до денег, нас, товарищей по ремеслу не пригласил - чтобы самому больше получить бриллиантов и ласк вдовы - и мы бы его не пригласили, кричали бы от боли, морально падали бы в ад, но не пригласили бы - не на саночках катаемся, а благосостояние укрепляем.
  На кладбище Афродита увлеклась некрофилами, ушла с ними, а Андрей Петрович раскапывал могилу, искренно негодовал против трудолюбия могильщиков, что глубоко закапывают никчемный кусок мяса в деревяшке.
  Раскопал, на крышку гроба встал, - Суворовцы потом нам рассказали, - танцует, думает, что бриллианты клубнями картофеля под ноги из гроба выскочат.
  Два Суворовца тем часом по кладбищу шли с бутылкой водки "Праздничная", утаивались от патруля, шалили - в Храм не направили стопы, а - на кладбище, потому что по кладбищам иногда безутешные молодые вдовы рыскают, усладу ищут - в кино показывают о вдовах на кладбище.
  Почти угадали Суворовцы - на Афродиту бы вышли после её утех с некрофилами, или - некромантами - не моё дело в лексике и гносеологии копаться, я не библиотекарь с лицом-парусом.
  На девушек не наткнулись, девушки - не грибы в Белорусском лесу, но провалились дружно в могилу - на плечи Андрея Петровича, отцом родным назвали, завалили, как Давид Голиафа.
  Андрей Петрович сначала в спасительный обморок упал, а, когда вышел - улыбался, и улыбка уже не сходит с его выветренного взвешенного лица, не бешеного, не сломанного злобой погонщика чахоточных верблюдов.
  Очнулся и быстро-быстро залепетал, поучал Суворовцев, обещал им дипломы академиков физики и удостоверения работников Смерша.
  Суворовцы верили, оттого, что - пьяные и военные; военный полицейскому всегда верит, потому что в груди полицейского - рубиновая звезда Кремлёвская вместо сердца.
  Два часа уговаривал вступить Суворовцев в масоны; не уговорил, но дождался - пришла Афродита, испачканная могильной землей, недовольная, потому что познала некрофилов не тем местом, словно сломала стиральную машинку в ответственный момент стирки костюма любовника.
  Афродита сразу набросилась на Андрея Петровича с кулаками - думала, что он бриллианты спрятал, - бьёт в лоб, рвёт пуговицы с его мундира, словно ребра считает.
  Андрей Петрович умом тронулся, лепечет о душевном трепете и усердии с которым должно отрекаться от земных ценностей и обращаться к ближайшей женщине за телесной любовью, пусть даже женщина спит с открытыми глазами, как горгулья.
  Получил по голове - бонус к удару ботинком Суворовца - и замолк навеки, только улыбка за него говорит, неплохо говорит, даже кричит голубем в Иерихонской трубе! - сержант полиции замолчал, осмотрел Алёну с ног до головы, вздохнул, щелчком отбросил окурок в проходящую балерину (соболиная накидка на голое тело): - Эхма, девка!
  Красивая ты, зовущая, но - москвичка и бедная, поэтому хлопот с тобой больше, чем радости от насилия над тобой.
  Не потащу тебя в кутузку, не сорву с тебя одежды малые, а назову лучше себя хамом, осужу за необдуманные мысли; мудрый я, но иногда срываюсь китом на берег.
  - Вы Правду говорите, мужчина полицейский!
  Вы - ходячая Правда с пистолетом и фуражкой, как гном-поработитель Золушек! - Алёна упала на колени перед полицейским сержантом, лобызала его руку, не отпускала, держала, как гигантская пиявка: - Не укоряйте меня, не журите за назойливость: Правду ищу, даже на нудистком пляже и в помойках, но - жгучие перцы вокруг, а не Правда.
  Вы не обманываете, сказали, что снасильничали бы надо мной, обобрали бы, словно липку на лыко, но боитесь, потому что я - местная, и к тому же - невыгодная, оттого, что денег у меня мало, как у первоклассника.
  Найду, насобираю вам деньги в уплату за вашу Правду, сержант поборник!
  Одноруких нищих калек обворую, их деньги вам принесу, потому что - чудо! - создали обстановку с Правдой.
   Не верила, на пирсинг на нудистком пляже поглядывала, под рубище калик перехожих залезала в поисках Правды, даже в непогашенном костре искала, но только - глубокая пропасть из которой - сера, зубовный скрежет и хохот истерический.
  Опекайте меня, постовой, передайте часть вашей Правды, я совершеннолетняя, поэтому трепещу с пониманием - так балерины с пониманием соглашаются на поход в баню с чревоугодниками банкирами. - Алёна виновато улыбалась, усмехалась, не верила в Правду, что Правда не убежит серым зайцем по кочкам лжи.
  Здесь Правда с усами сержанта полиции.
  Хватай её, используй расчетливо, без вскрика, без детского лепета наследника Нигерийского престола.
  Сержант поправил кобуру, отмахнулся от восторженности Алёны левой рукой, будто прогонял сказочного надоедливого эльфа:
  - Обманул я тебя, девка, как старую кобру около колодца Тахура вокруг пальца провёл, - полицейский пронзительно закричал, но затем говорил мягко, наставительно - так палач беседует с узником. - Не снасильничал бы - не к спеху, да и не могу - рак простаты у меня был, чтобы я орлом сейчас насильничал и пускал пузыри в каждую гостью.
  Убить тебя - кишка у меня тонка, потом по прокуратурам затаскали бы меня, а мне - лишние хлопоты не нужны, как Деду Морозу без надобности путёвка в Турцию.
  В Турции Дед Мороз растает, или его в зиндан посадят - это, если ты не поняла мою шутку, девушка с глазами спелых васильков.
  Не знаю, что с тобой бы сделал - людей ненавижу, особенно после болезни, расстрелял бы, повесил - в колхозные конторы посадил бы на роль счетоводов - пусть выпучивают глаза - жабы домашние.
  Нет во мне Правды, с Правдой в Кремле сидят, но тебе, девка, до Кремля, как мне до благородной прима-балерины.
  Я родился в колхозе, и не комплексую, не краснею, когда в графе "место рождения" пишу - колхоз имени Ильича; многие односельчане стыдятся деревенского прошлого, называют меня Церковью, но отчего же мне стыдно, если гомосексуалисты на параде обнимаются и целуются взасос - видел, завидовал, что не умею, и геям - не робко, не боязно, не стыдно, и мне колхоз - не позор!
  В четырнадцать лет, когда в силу вошёл - не только половую, но и бицепсную - красавец я, задумал, что выучу французский язык, поеду в город Париж во Франции и женю на себе певичку Мерей Матье - дедушка с чёлкой, а не женщина, но - модная, популярная, настоящая француженка без нижнего белья.
  Зачем певице нижнее бельё, если все песни - миллион эмоций, запретная любовь в запретном городе.
  Долго тужился - учил французский, на танцы не ходил, портвейн пил - без портвейна не выучить иностранный язык, а секс забросил на полку - мешал мне секс, и девушки наши казались деревенскими простушками с синими лазурными не модными - потому что не чёрными, угольными - глазами.
  Моя подружка Светлана Титова - не лучшая фамилия для девушки с совиной талией - уговаривала меня, увещевала, требовала, ножкой топала, грозно брови сводила, чтобы я отказался от изучения - ненужного в Средней Полосе России - французского языка, языка геев.
  Я смеялся над доводами своей девушки, называл её "деревенщина неотёсанная", "гусыня глупая", которая не понимает, что Франция - культура, а Российская деревня - болото, в котором завязли многие поколения танцоров, певцов, поэтов и музыкантов с толстыми ногами и веснушками - раздавленная облепиха.
  Света - мне показалось - поверила мне, сдалась, но робко просила о совместных походах на танцы и обжимании на сеновале, где мыши пропахли полынью - привязанность к земле.
  В ответ я привёл слова мудрого китайского философа импотента Цзы:
  "Капля силы на женщину - порок; истрать себя на науку, а не на женщину!"
  Жили - тужили, изредка встречались, я изучал французский, преуспел, даже верил, то найду перевод толкования "Страстная неделя".
  Мне исполнилось шестнадцать лет, собирал вещи на переезд на постоянное место жительство в Париж - гусь перелётный; Свете еще не сказал, и неинтересна она мне стала, далекА, словно в тумане упала из самолёта.
  Из вежливости принял от неё подарок на день рождения - ведро самогона; вместе пили - я стаканами, а Света - стопочками, кашляла, краснела, но улыбалась и пила мне в угоду, чтобы я не чувствовал себя одиноким грибом на могильном холме.
  Выпили, закусили свежим зеленым луком - деревенская наша простота в отличие от лягушек и мидий французов; пошли в лесополосу на прогулку, искали кости вымерших животных.
  В костях нет счастья, но я пыжился, хотел показать свои знания французского языка в области археологии - Ленин на Броневике меньше зазнавался, чем я - овощ с молоком
  Тихо гуляли, о свадьбах Принцесс и Принцев не говорили - психологически напрягают свадьбы, будто по канату над пропастью идём.
  Вдруг, из-под земли появились трое в кепках и с золотыми фиксами - Мека и его два товарища - Бройлер и Цыган.
  Цыган - не цыган, но погоняло у него тюремное; три дружка после отсидки - фартовые ребята, любители кислой капусты, зайцы нетрудового фронта.
  Цыган пристально смотрел на Свету, улыбался, как Владимир Красное Солнышко, я даже заподозрил, что Цыган - потомок Владимира Мономаха.
  С нажимом на последних слогах Цыган говорил, и слова его подобны мёду в Алма-Атинской чайхане:
  "Девушка! Друг девушки! Хулиганы - сюжет истоптанный, забитый коваными сапогами вертухаев, но - вечный, оттого, что - девушки всегда вечные - Снегурочки и Снежные Королевы.
  Значение в светском обществе - для кого оно, сатанинское?
  Для обезьян и для докторов наук?
  Я институт не окончил, с третьего курса в тюрьму попал, в школу жизни, где история куется раскрытыми глазами и влажными губами вафельщиков.
  Хулиганы парня бьют, а затем насильничают над его девушкой; виноваты не мы, а - извечный сюжет, и, если мы его сменим, то Солнце мягким комом упадёт в море, жизнь на Земле погаснет растоптанной ромашкой под копытом лукавого.
  Предлагаю разойтись по-хорошему через час: мы снасильничаем, обменяемся телефонами адвокатов, и - жизнь покатится колесом Праздника в деревне Расторгуево.
  Жизнь - чередование чёрных и белых невест". - Цыган скинул портки, снял семейные тюремные трусы с номером сто сорок шесть, оголил причиндалы, и на пенисе его наколка - "Мой питомец".
  Я вскрикнул, закрыл лицо руками, не находил французских слов для объяснения с хулиганами; во Франции нет насилия, потому что все соглашаются на секс и рады услужить любым органом, даже волосами.
  Хулиганы засмеялись, но затем затихли, наступила тишина океаническая, перед исполинским штормом, который поднимает со дна "Титаники" и "Наутилусы".
  Я робко посмотрел, надеялся, что увижу француженку из Парижа Мерей Матье в бальном платье, похожем на волан для игры в бадминтон.
  Нет, не француженка из Парижа, а - Света, и стояла она с гордо поднятой выше головы ногой, светила тем, чем светит любая девушка на брачном ложе, словно проглотила фонарь инков.
  Без нижнего белья, бесстыдно открытая насильникам, она олицетворяла нравственный упадок, пещеру неожиданностей, масонство младогегельянцев.
  Я застыдился за Свету - нельзя приличной девушке оголяться перед бандитами; пусть измываются над белым телом, пусть насильничают, но не по её воле, не по вторникам, когда добрые лица людей превращаются в сковородки с кипящим адским маслом.
  Света заговорила, и голос её выбил серные пробки из моих эльфийских ушей - учитель истории Прохор Никанорович восхищался моими ушами, называл их фантазийно-эльфийскими:
  "Что есть жизнь?
  Для одних - чередование черных и белых клавиш Райского белого рояля за миллион долларов США, или череда негритянок и эскимосок.
  Для других - работа в поле, пьянки, рыбная ловля, натуральное хозяйство со свиными пятачками, милыми перед грозой.
  Я видела медные пятаки времен Императрицы Екатерины; свиные пятачки милее медных историко-архивных пятаков - так живая женщина дороже тряпичной куклы.
  Некоторые эстеты полагают, что самое важное в жизни, и наша цель, и наши мечты - деньги, особенно - золотые, солнечные.
  Кто без денег - того на костёр в Белорусском Полесье.
  Парни и девушки прыгают через костёр - от бедности прыжки, а не от веселья; и зачем девушкам парни, которые не поведут в кино, не поговорят со смыслом, а сожгут волосы на лобке, словно колдуны в Вооруженных Силах Российской Федерации.
  Выдумывают деньги, ловят руками скользких угрей, иногда русалку вытащат из водоёма - всё ради денег, даже шутят ради денег - пОшло и напоминает звук автомобиля "Запорожец".
  Да смотрите же мне в промежность, а не в рот, словно не мужики, а жители Амстердама! - Светлана разозлилась, говорила раздраженно, но затем - потому что девушка - перешла на взволнованный тон мексиканской Принцессы: - Мы - стыдливые натуры, но любим, когда за нами подглядывают, тайком, ненароком; мы поднимаем крик, если заметим маньяка, но без внимания засыхаем, словно библейские смоковницы в Ботаническом саду на ВДНХ.
  О чём я? Ах - о смысле жизни, похожей на круглый аквариум.
  Вы крайне оскорблены моей непокорностью, потеряли достоинства - все: и хулиганы и Алёша, но - будет вам, полноте, возьмёмся за руки и споём песню Мира; знаю - трудно, когда девушка ломает сюжет, но сюжет - не девственность; геи в Амстердаме терпят голых девушек, не бросаются на них с воплями деревенских конкистадоров, и вы, попробуйте, господа хулиганы; Алёша французский язык изучает, уже взял себя в руки, как барон Матхаузен.
  Назовёте меня козой - послушно буду травку щипать, потружусь, чтобы вы подавились брюквой насмешек.
  Не вижу цель своей жизни, ищу, искала, Алёше отдалась, а он - французский язык учит, будто не знает, что мы французианцев побивали, и язык победителей - русский, отрада, но у каждого своя мечта, даже у ягнёнка.
  Настанет день, когда крестьяне не потерпят запах навоза, уйдут в города, а горожане - в деревни - и ничто не изменится, потому что Цивилизация - как человек, но каждая клеточка в Исполине - отдельная личность; коллективно вырабатываем идеи, отбрасываем сорные, движемся вперед, хотя и не знаем своей цели - так бурундук роет, но не понимает зачем.
  Разглядываете меня, не допускаете мысли, что упустите, а я вам - не невеста, хотя насильничать желаете, убегу, денег вам не оставлю, пальцы отрублю, если пожелаете, без пальцев пианист превращается в кларнетиста.
  Мечтала стать балериной, но от деревенской девушки до балерины или артистки театра и кино - как до ада; с вами легче в ад попасть, хулиганы, чем в артистки под каток режиссёра.
  Снасильничаете надо мной, Алёша не защитит, оттого, что потенциал свой на изучение французского языка растратил; не в укор тебе, Алёша, говорю, - поклонилась мне неловко, оттого, что с поднятой выше головы ногой стоит, поклон - как хочу, принимаю, похож на милостивый кивок Королевы. - Может, после насилия - маньяки часто влюбляются в свои жертвы, а жертвы влюбляются в насильников - полюбите меня, или заплАтите золотом за акт любви; деньги Алёше на дальнюю дорогу отдам - запутался в реформах, но не мне - необразованной девушке, которая хвастается оголённой промежностью - судить.
  Давеча в колодец ведро уронила - досада; а как раз солдаты деревней шли, дембеля, любуются, как я в тоске руки заламываю, по ведру панихиду служу.
  Сержант - красавец, в значках парашютиста - не думал долго, не рассуждал о младогегельянстве и брюссельской капусте - в парадной форме в колодец нырнул, будто в легенду вошёл.
  Не убоялся лягушек, не верил в водяного и русалок, которые в воде душат, а, если и верил, то жизнь свою за меня положил бы бездумно - не разглядел меня, но по наитию пожертвовал, оттого, что - военный, как Совесть.
  Вылез, ведро мне протягивает - так верблюд вытягивает губы, когда воду из лохани пьёт; и дальше пошли дембеля, а я на их пути даже не Звёздочка, не химера с огненными волосами, а - пустота, крик.
  Обидно мне стало, что меня не видят, как следователи нарочно не замечают улику против обвиняемого.
  Алёшу бы не бросила, но внимание дембелей польстило бы, ирония жизни, когда яблоки падают на голову, а у человека фамилия не Ньютон.
  Сгоряча подумала, что я превратилась в негритянку, если солдаты белобрысые меня не полюбили; скинула одежды у колодца - стыдно, но нет времени на объяснения со старушками, которые царские перины помнят.
  Осмотрела себя с пристрастием вертухайки на таможне - идеальная красавица, похожа на паву.
  До сих пор в недоумении; может быть, солдат - контуженный, и Мир кажется ему плоским, как лист бумаги для принтера; или он - хитрый лис из индейского племени, тяготится бледнолицыми братьями, привязан только к краснокожей скво Быстрая Лань.
  Не заметила я, чтобы мной парни пренебрегали и скучали в моём обществе в бане, но - вторник-беда, особенно в деревне, а - понедельник - ОГОГО!"
  "Решительно настроен, не до разговоров, ты нас заколдовываешь словами! - Цыган двинулся к Свете, я было заступился - бросил три слова по-французски, надеялся, что хулиганы оцепенеют от моей начитанности и учености, отстанут перед лицом науки, но меня схватили за руки и за ноги - положено по сюжету, и я рад, оттого, что не от меня дальнейшее уже зависит, я - царь-колокол - как подвесили, так языком и болтаю. Цыган настойчиво теребил себя, будто ветку мимозы: - Договоришься - не встанет, не снасильничаем - тебе позор, потому что деды скажут "Эхма, мы французов побивали и немцев били, а парни наши даже непотребство не совершат с красавицей, малодушные сыроеды".
  Факт, данный нам без трусОв.
  Вы девушка, мыслями и мечтами отдаляйтесь, куда угодно, если мы - не ваша мечта, но начало новой любви я сейчас заложу..."
  "Романтики с тюремным прошлым, рыцари поноса и юридического остроумия, - Светлана произнесла вполголоса, будила воспоминания предков. - Серьёзные перспективы открываются вам только из тюремного очка и из больничной койки, где медсестра бьётся в судорогах, безнадежная, как каменный хлеб в пустыне Сахара".
  В руке Светланы сверкнул нож - откуда взялся, боевой?
  В промежности прятала от лиходеев и родителей, которые саркастически шутят, но придАное дочери не собирают, верят в уклад жизни пчёл?
  Два молниеносных движения и третье - завершающее - мост над быстрой рекой в исполнении французского композитора Поля Мориа.
  Бройлер и Мека без движений смотрят в голубое небо - одинаковое над деревнями и городами, однополое, как жизнь в Гренландии.
  Цыган хохочет, зажимает дырку в боку, влюблённо смотрит на мою девушку; и Света - то ли для меня, то ли для предсмертного Цыгана, или для себя - девушки даже цветы сами себе дарят, потому что - красиво, как на Олимпиаде слепых велосипедистов, - снова подняла ногу выше головы - факел Победы.
  "Алёша, не взыщи, не укоряй меня и не жури, как неблагородную проводницу, что не испытывает радости при виде генералов пассажиров.
  Ты изучал очень нужный и важный язык в деревне - французский, а я осваивала приёмы рукопашного боя с ножом - пОшло, когда девушка думает о самообороне, а не о защитнике, под рукой которого сховалась бы перепёлкой.
  Времена мужчин защитников ушли водой под камни, а девушка - защитница себя и своего парня; Принцессы средневековья в лихорадочном жару сифилиса не придумали бы подобное.
  Не скажу что увлекательно, когда девушка в лесу - чтобы не видели взрослые - размахивает боевым армейским ножом, кидает в дерево и поёт песни о досрочной любви пингвина к киту-полярнику имени Папанина.
  Обыкновенная механика - в школе нужно её проходить наряду с уроками предохранения от беременности: противник захватил мою правую нежную руку с ножом: а я в ответ - БУМБАРАХ! - движением кисти правой руки подниму клинок вверх, расположу лезвие перед запястьем правой руки противника с внутренней стороны, а затем - коротким броском вперед и одновременно уходя вправо, выброшу свою правую ногу вверх - но не выше головы, не на балете я в Сиднее, когда миллиардеры скучают, зевают, рассматривают бритые промежности балерин - атакую запястье противника режущим ударом ножа.
  Левой рукой захвачу кисть правой руки нападающего маньяка и стремительно уйду левой ногой назад, одновременно нанесу режущий удар по корпусу - так танк паркуется в центре Москвы.
  Сохраняя болевой захват правой руки противника, шагну правой ногой назад и потяну противника на себя, словно приглашаю замуж, но не приглашаю его, а приглашаю тебя, Алёша, хотя в досаде, что ты предан француженке из Парижа - не знаю, носит ли она нижнее бельё, и поднимает ли ногу выше головы, но ты влюблен заочно, а мне, как жуку - нельзя, потому что - скромная девушка, похожая ночью на фигуру изо льда.
  Когда маньяк потеряет равновесие, ударю его правой ногой в корпус и контратакую прямым колющим ударом ножа - так упорный супермен атакует спящую красавицу.
  Один только приём боя с ножом, а я изучила - множество, и Камасутру изучила - всё для тебя, чтобы понравилась тебе, и ты не спорил, не доказывал, что во всем свете нет равных девушек по золотому сечению, нет равных твоей вымышленной Мерей Матье - пусть простит меня, но не Ангел она, и даже не черт, потому что до статуса чёрта надо подняться на дирижабле ненависти, а где - во Франции дирижабли? - только горы и верблюды.
  Потешаешь меня любовью, изучаешь французский, а я - Камасутру и бой с ножом, словно только что родилась из яйца динозавра и вступаю в наследство пещерой.
  Моя пещера - смешно, не укоряй меня за сравнение - и пещера из Камасутры - не две близняшки китайского направления, где мандарин и мандарин - разное: один - фрукт, а другой - чиновник Лю.
  ДОма с соломенным чучелом упражнялась - утром ножом его колю, а по ночам - оно - мой любовник, к нему фотографию твою приклеиваю на голову, Алёша, и представляю, чучело - ты, неподражаемый, словно водопад Амазонки.
  Дельфин и русалка - устаревший дуэт певицы Королёвой - она потом за Тарзана замуж вышла, за парня из джунглей, только в джунглях остались мужчины, которые видят в девушке девушку, а не посудомойку, похожую на стиральную машину "вятка-автомат".
  Моя мама, когда невзлюбила папу за его пьянки, засунула ночью его в стиральную машинку - папенька маленький, худой от страданий, всегда виноват, потому что небрежно к себе относился, ногти подкрашивал хной, - и включила агрегат, словно посылала моего отца на Луну.
  Сорок минут отец мой, муж матушки крутился в стиральной машине - выжил, совершенно переменился на выходе, превратился из блондина в черноволосого кудрявого красавца, верил, что его похитили инопланетяне, использовали, как резинового бобика, и затем вернули на Землю со шпионской миссией - узнать, где у женщин на теле волосы не растут.
  Не хвалю дельфина и русалку, но поза "дельфин" из Камасутры заинтересовала меня выигрышем - так игрок в бильярд интересуется русской рулеткой.
  Позиция больше для любителей йоги и поваров геев, чем для мужчины и женщины, но в нашем мире, когда огненные черепахи выползают из своих нор, дельфин стал двуполым: девушка обнаженная поднимает таз к потолку и поддерживает себя на плечах - вся Россия на плечах девушки, а тут ещё - мужчина, ладно бы свой, а то - окажется иностранец с кожей цвета камбалы.
  Голова девушки лежит на сене - у кого кровать - то можно и на кровати, хозяйка - барыня: не слыхала, но видела, как гусь головой - на север, а красными лапками милыми, очаровательными - чмоки-чмоки гуся в лапки - на юг.
  Маньяк находится между коленями девушки и поддерживает жертву за попу - фуй, неприлично, но научно, оттого и возможно для произнесения - не лучше и не хуже, чем изучение колющего удара боевым армейским ножом.
  Движения девушки и маньяка в позе Камасутры "дельфин" должны быть аккуратными - комарик из нефрита носика не подточит.
  Кавалер маньяк, если он гренадёр, может даже поднять бёдра девушки, чтобы они птицей-чайкой оторвались от пола и блестели, радовали алмазными гранями любви.
   АААА! Господа, воли хочу, деревенский воздух не вдыхаю, а кушаю, словно рахат и лукум - не знаю их, но звучат потешно, как - Моравские братья.
  Кровь приливает к голове девушки, и она, если слабая, мало говядины кушает - упадёт в обморок, не умрет, не впадёт в кому, как подстреленный кабальеро, но - беда, и главное, что похудеет девушка, бледной тенью Императора Петра Первого пойдёт по ненецким слободам, спутает с немецкими.
  Грязно, гадко, аморально - Камасутра, но без знания основ любви, мне тебя, Алёша, не вырвать из цепких рук французской певицы, словно тебя приклеили и ещё гвоздями золотыми прибили". - Света отвернулась, плечи вздрагивали, будто мы без билета в городском омнибусе едем в театр.
  Я открыл рот, хотел поразить подругу французской фразой из кулинарной книги - не по рукопашному бою, не из Камасутры, а - книги высшего гурманского наслаждения Депардье, который познал не только Райскую, но и адскую кухню с запечёнными лапками пса Цербера.
  Но внезапно поднялся бандит Цыган - беспринципный человек, с прекрасными глазами, в них тонут вертухаи; романтик зоны, доброхот, любитель тактики в шахматах и насильник по призванию - так рыбак любит щуку.
  Цыпа упал на колени перед Светой, моей девушкой, говорил жарко, придерживал дырку в боку, торопился высказаться, пока кровь не вылилась, словно из порванного пожарного шланга на Спортивной арене в Москве:
  "Девушка с волосами тоскливой фантазии!
  Бля буду! Не кухмистер я, но красиво скажу, потому что не верил, да, с детства мечтал, но не верил, что увижу что-нибудь прекраснее, чем тюремная параша - так балерина не верит, что сорокакилограммовый балерон поддержит её шестидесятикилограммовое тело.
  В бараке для нищих, среди картофельной шелухи и арбузных корок росло моё самомнение; робкие, любознательные ростки торчали из моих голубых глаз, искали Истину в море печали и нетрудолюбия - так рабе ищет в послушнике отблеск Содома и Гоморры.
  Летним солнечным днём я собрался на рыбалку - за - страдающими избыточным весом, с ограниченными возможностями - карасями на ужин; руками в навозе копал жирных, острых, змееподобных красных червей со зловонием кишлака, - монстры, байстрюки, а не черви.
  Вдруг зазвенело, воздух стал необыкновенно чист, словно его обработали хлорной известью.
  Облако, но не из пара, а из костей - пар костей не ломит - и мяса с кожей и волосами, похожими в лучах солнца на золотые нити Златовласки.
  Огромные голубые очи распахнуты, белое личико, не омраченное солнечным светом, ботиночки с золотыми пряжками, букетик цветочков в руках и венок из роз на голове - поэзия в теле девушки.
  Барышня смотрела на меня робко, но без вызова, улыбалась профессионально - через годы понял, что - профессионально, а, может быть - искренне, но меня испортила реклама, что, если красавица - то улыбается профессионально, заучено, без промелькнувших чаек в маленькой горшочной головке.
  "Извините меня за то, что мы с вами не знакомы, но вижу в вас камень, что не поднимет меня на смех.
  Сизиф в гору камень катит, трудится, а что толку в горах, если там Прометея орёл терзает; камни и бараны в горах, бараны и камни; ну и Прометей, конечно, как ключик к волшебной двери в каморке папы Карло.
  Джульетта - моё имя, прекрасное, сладкое, на язык просится медовым пряничком. - Джульетта, простодушно засмеялась, ручками потрясает, в неистовство приходит от навозной кучи с червями, словно чёрта в трусах увидела.
  Не знаю, не подсматривал - были ли на Джульетте трусики, мда, соглашательство вокруг, а о главном забываем, будто нам промыли мозги на Космической мозгомойке.
  Продолжает, в сети заманивает, или живёт так, что все к ней, как к рыбе-удильщице плывут: - Что касается моей ночёвки, сообщаю, что нет у меня необходимых денег заплатить за кров и пищу, но вы, конечно, благородный Принц, приютите странницу Принцессу, потому что знаете, где Солнце восходит и где падает в рот атлантическому крокодилу.
  Для меня главное руководство к действию - руки мальчика, особенно, если руки грязные - умиротворяет, удовлетворяет, гордость мою смиряет, и уже я не гусыня, не рассеянная с болезнью дауна, а - Царица Мира и Дня!
  Мой дядя Яков часто меня моет мочалкой, глаза его тускнеют в ванной комнате, трёт, трясется, читает стихи Есенина, а затем выбегает с мочалкой - потешный, даже не смывает с меня пену, рыдает в закутке - разукрашенный клоун и дядя в одном лице - раздвоение личности.
  Вы меня не мойте, не утруждайте себя; я только на недельку к вам, погощу и - дальше за приключениями, за Пегасами и золотыми ложками; обожаю золотыми ложками из золотой миски щи хлебать.
  Вижу, что вы не гордый, не упрямый, поэтому устУпите мне свою постель, а сами на сеновале до утра промёрзнете; что тело, если дух человека вечен, воспаряет, а тело - оно погибнет в огне времени, и останется от человека лишь недоброе воспоминание, отблески в сознании друзей - так солнечный зайчик умирает вместе с разбитым зеркалом.
  Предложила бы я вам деньги за еду и за кровать, но ведь швырнете мне деньги обратно, оскорбите словами, действием, плюнете в лицо, вы же - Принц, а Принцы от Принцесс денег не берут".
  Пошла красиво, балетно, ножку тянет по-кенугровски, взошла на крыльцо, на меня лукаво взглянула, блеснула золотыми коронками и скрылась в бараке - вошла в легенду.
  Я червей в баночку аккуратно запаковал - не пропадать добру, за девушкой в барак направился, робею, чувствую себя беглым каторжником, а барак - мой, отчего же я стыжусь, словно вуерист на нудистком пляже?
  Но сладил с собой, закрепил дух, мы - потомки викингов; вошёл, голову слегка наклонил, отборно ругаю батюшку за пустые бутылки под столом, нарочно на Джульетту не смотрю, перину для неё взбиваю на кровати, чувствую себя церемониймейстером в Королевском Дворце.
  Кровать - три ящика деревянных из-под яблок, а на них - матрас с чёрной соломой из соломенного бычка Агнии Барто.
  Я - начитанный, поэтому - не умный, но - эстет, вспомнил сказку о Принцессе на горошине - бред, сумасбродство, без почтительных выражений сказка, без сов, без драконов, но - поучительная, для институток, как Конституция - чтение для любителей клопов.
  Осторожно под матрас горошину сухую подложил; если Принцесса Джульетта горошину почувствует под матрасом - нет у меня дюжины перин, - но она - Принцесса, а, если - нет, то - пустота, неаккуратная девочка - не по одежде неаккуратная, а по движениям, случайно забрела в квартал нищих батраков.
  Джульетта в реверансе присела, сказала "Мерси-с", быстро разделась донага - без робости, потому что - королевой себя полагает, а - если королева, то кругом - пни; оглядывается, слуг ищет и бадью с розовой водой - не нашла, сходила по-маленькому в эмалированный ночной горшок с ржавой ручкой - папенька горшок украл в детском саду, поэтому детишки с тех пор на улице под яблонями - даже в дикий мороз - нужду справляют.
  С необычайным воодушевлением юркнула под одеяло - мешковина, - на меня смотрит с тонкой улыбкой, деликатным манером намекает, но на что - не обучен я по женским глазам романы читать, не понял, даже вспотел под портками, поэтому, вышел тихонько, в сенях ругал себя заносчивой нищей обезьяной, хлопотным обивателем порогов - так Страшила Мудрый ругает Железного Гомосека за прелюбодеяние с железной бочкой.
  Утром я учтиво - насколько позволяло моё школьное образование каптенармуса - осведомился у Джульетты - каково ей спалось, не мешало ли что, не жёстко ли, не давили ли булыжники на мягкое кукольное тело - намекал на горошину под периной,
  Спросил, дрожу псом под осенним дождём, жду ответ, как в лотерее на миллион.
  Джульетта из-под мешковины вынырнула, улыбается мне, снова нужду в горшок справила и сама горшок за окно вылила - не белоручка, не белошвейка - огорчительно для меня, словно меня не мешком с солью в детстве по голове ударили, а соль заставили скушать.
  Подумала, платьице натягивает и отвечает мне мелодично, с гонором Английской Королевы на конюшне:
  "Верите или не верите в то, что я - Принцесса, Принц, но мне до чужих умозаключений, как космонавту Гагарину из Космоса до жизни муравьёв.
  Да-с, гренадёр, читала я сказку об испытании двенадцатью перинами для настоящей Принцессы - занимательно, но не искренне, не жизненно и не соответствует нашему времени, когда доблесть обнаженной балерины, которая пляшет на столе среди бутылок с фиолетовым крепким - превыше подвига неизвестного матроса.
  Сурьмой лицо покрывала, полагала себя гейшей, играла в индийскую наложницу - точку красную на лбу ставила, и что с этого имею, как с камнем на шею в театр?
  Не исполнится детская мечта чужими руками, пусть это даже прекрасные руки подённого рабочего, собирателя конских каштанов.
  Не скажу вам о своей мечте детства; не детектор лжи вы, чтобы я вам доверила сокровенное во мне, и я не лисица с огненно-рыжим хвостом.
  Самая обыкновенная вежливость подразумевает, чтобы мужчина верил, что его девушка - Королева, Принцесса, и тогда, поверь мне, маленький гаучо, она рассылается искрами по лону мужчины и подожжёт подагрические волосы на его лобке.
  Где моё счастье?
  Куда уходит Луна, когда восходит Солнце?
  Соловей в клетке - амброзия?
  На эти вопросы не найду ответ, а вы - стяжатель, работник столярной мастерской, гробовщик по призванию - испытывали меня горошиной, будто под ногти раскаленные гвозди-сотки забивали.
  Не скажу, что горошина меня беспокоила, но я чувствовала её, если не телом - то душой, и знания наполняли меня шутовской порядочностью, когда хочется, чтобы колышки на голове лакировали, а не обрабатывали топором Джека Потрошителя.
  Прощайте, Принц колодцев!
  Ухожу, оставляю вас в неведении: Принцесса ли я, или - мелькнувшее в окне изображение Королевы Мод.
  Помните, что - как девушку назовешь, так она Принцессой и станет!"
  Ушла, оставила на столе заколку в форме сердечка - забыла, или нарочно оставила, а я, как в ломбард снёс - удивился - золотая заколка, а я золота прежде не видел, глаза промыл сурьмой.
  Во как!" - Хулиган Цыган покосился на мёртвых товарищей, улыбнулся Солнцу и моей Светлане - у меня сердце ойкнуло, как у Ойко Оно, ревность прошла оскорбленным самомнением по раскаленной адской сковородке, ожидал, что ад ворвется в поле, выскочат черти и поклонятся Цыгану, оттого, что он - дьявол.
  Но черти не выскочили, а Цыган уже целовал руки Светланы, лобызал, а Светка не покраснела, принимала поцелуи с отрешённым видом золотодобытчика, будто каждый день на сеновале принцы признаются ей в любви и целуют руки вплоть до бёдер.
  Камасутра и уроки химии виноваты - на костёр их.
  Цыган почти шептал, глаза его закатились белыми жертвенными баранами у ворот Кортеса:
  "Девушка! После ваших мудрствований с ножом и описания позы "дельфин" из Камасутры я увидел в вас Принцессу; укоряю себя - нашёл бы кнут - бичевал бы плоть свою глупую, что сразу не распознал в вас Принцессу прелестницу!
  Пусть другие не видят вашего благородства, записывают вас в деревенские дурочки скотницы, но я виню себя в умышленном самообмане, призываю духа лета, чтобы он подтвердил мои слова - вы - Принцесса, наилучшая, и я это вижу, как буревестник видит рыбку в слоях воды.
  Тюремная камера - академия жизни, и вы в камере смотрелись бы более величественно, чем Английская Королева в "Ролс-Ройсе.
  Нерачительно вел дела до встречи с вами, не воровал из общака, но теперь, ради вас, дрянные деньги буду уносить из-под носа друзей; что деньги - вы выше денег, как стрелка лука выше норки крота.
  Станьте моей женой, несравненная девушка, имени вашего не знаю, но даже самое простое имя, например - Фёкла или Параша, провозгласит вас под фанфары Королевой моего сердца.
  С девушками я часто бывал мнителен, журил себя за неправоту, когда насиловал, но не считал оскорблением, когда жертва с благодарностью присылала мне в письме сто долларов США.
  Если вы откажите мне, то десять лет, сто лет, тысячу веков буду ждать вашего положительного решения, как амнистии.
  Ни к одной женщине больше не притронусь, потому что теперь они для меня - жалкие тени с Новодевичьего кладбища в Москве.
  Здесь и сейчас, соблаговолите, Принцесса, иначе, в истории деревенской Руси не останется места для лапотников!" - Цыган замолчал, смотрел в зелёную гладь колхозных полей, будто искал в них сцены из танковых сражений Великой Отечественной войны.
  Света просто обернулась ко мне, говорила без завихрений, ласково, словно репетировала речь три года, а теперь выступает на сцене Миланской оперы:
  "Два мужчины - и ни одного тополя на Плющихе!
  Тот, которого любила и люблю, которому хотела и хочу, отказывается от меня, заменяет, вытесняет мой образ образом француженки из Парижа, обидчивой, но не пронзенной стрелой Амура.
  Другой - насильник, хулиган, тюремщик, искатель Принцесс, вознес меня на Небеса, где самолёты и Райские кущи.
  У меня не Райские кущи, вы видели, когда ногу выше головы держала, трагически, грустно, но высоко, факелом Олимпиады.
  Ждёте от меня решения, подсказки, а я - хрупкая тростиночка с робостью в невысокомерной душе акробатки, деревенской простушки, для которой запах сена дороже "Шанели номер пять".
  Нож метну, в горло врагу попаду; Камасутру на сцене сельского Дома Культуры - покажу, не зардеюсь маковым цветом, но сейчас - конфужусь, чувствую, что созрело сердце для высоких материй, а где материи, если у нас магазин закрыли, будто масонскую ложу в Петербурге.
  Месяц назад к цыганке Азе ходила гадать на свою жизнь - медный таз, а не жизнь - дорого и удобно.
  Цыганка Аза слушала меня, куталась в шаль, плакала иногда, теребила мочку левого уха, чёрта прогоняла.
  Я сказала, что люблю деревню, и фраза моя перевернула цыганку с ног на голову, она встала в позу йога - зачем, к чему, если мы не в Индии, где слон равняется корове.
  "Ужасно боюсь, что ты, невинная, чистая луговым пухом, девушка, зальёшь себя слезами стыда и позора, узнаешь, что не свистят раки на горЕ, и, если палач прощает, то узник навсегда теряет гордость - американцам к смеху, потому что без гордости живут, а кавказцам - к помойке, хотя чужих стариков убивают и инородных женщин и детей насилуют, а затем уже головы им сворачивают, как жертвенным баранам в юртах.
  Иди, девушка, пусть твоя дорога не пересечется с санным путём призрака Михайло Ломоносова, Университет на Ленинских горах ему памятник". - Цыганка Аза бросила в котёл сушеного кота, засмеялась, сказала, что муж её - барон Будулай - не отличит вареную кошку от зайца. - Света повернулась и поплыла над лугом - не пошла, а плыла - так летает Сатана, когда хлебнёт крови некрещенного младенца.
  Оставила нас выяснять отношения с трупами и между собой; самки любят, когда за них сражаются, или безразлично Принцессам всё, даже озеро Надежды.
  Мы с Цыганом пожали плечами и разбежались в разные стороны, не оправдали надежд Светланы на битву, бой без правил; кругами на воде расстались, и Время нас разлучило на десять лет жизни, как в колонии нестрогого режима.
  На следующий день я с фанерным чемоданом - трусы, рубашка в клеточку, книги Карла Маркса и Фридриха Энгельса - отправился в Париж.
  Дорога пыльная, веет от неё Луной; оглянулся, а на пригорке Света стоит, босоногая, волосы - водяными водорослями по ветру, легкий белый с синими васильками сарафан - саван нашей дружбы.
  Я остановился, поправил кепку, смотрел на Свету и гадал - поднимет ли сейчас ногу выше головы: в трусиках ли она или без; а затем горечь мудрости охватила меня Помпейским пожаром, осознал, что нахожусь на жизненном перепутье, не на рыбалке, а - как сейчас решу, куда пойду, туда и Судьба моя богатырская побежит.
  Один шаг к пригорку - останусь в деревне со Светой и с проблемами, когда Цыган в огороде волком будет песни петь для моей жены.
  В другую сторону - Париж, Мерей Матье, мушкетеры с усами и козлиными бородками любителей незрелых мальчиков.
  Три минуты стоял, песню жаворонка ждал, а потом увидел грузовик - и в беспамятство впал, как воин в сече.
  Очнулся в Париже, перед обшарпанным крыльцом интернационального общежития - борделя.
  Поднимаюсь по лестнице, вспоминаю на французском языке умные мысли Оуэна, Монтескье, Дидро, чувствую себя соленым огурцом между ягодиц балерины.
  Навстречу мне спускается негр - гора, жирный, пузатый, с классическим золотым кольцом в носу и палочкой проткнуто левое яйцо - обман институток и эмигрантов из Боливии.
  Убеляется, зубы скалит в пещере, а между зубов - апельсиновая роща - рассадник гнилостных микробов.
  Одет дивно, по-обезьяньи, но я не укорял, потому что - Франция - мать моды.
  На ногах зеленые мягкие башмаки с загнутыми носами, эльфийские.
  На голове - высокая синяя шляпа волшебника, с золотыми Звездами, золото - не настоящее, но выглядит дорого, вызывает к себе доверие проституток и полицейских, знаю по личному опыту деревенского барыги.
  Вздорная кружевная юбочка балерины - пачка - не скрывает гениталий, а они - маленькие, чеснок, орех фундук.
  Я невольно отпрыгнул, пораженный мизерностью того, что воспевается американками, словно у каждой американки в попе граммофон:
  "Полноте, негр!
  Шутить ли вы изволите, но не прошу меня извинить, что прерываю ваш умственный процесс своим недоверием - так сойка врывается на обед к воронам.
  Почему у вас гениталии карликовые, засушенные на фабрике Сакко и Ванцетти в Чехословакии?
  Вы - младогегельянец?"
  Негр подошел, мягко взял меня мускулистой рукой за подбородок, смотрел в омут моих очей, шлёпал огромными губищами - так по грязи шлёпает в кирзовых сапогах агроном.
  "Бейби, девочка, хотя ты и мальчик!
  Выглядишь, как заброшенная маленькая филиппинская сиротка.
  Будь проклята та девушка, которая не чистила тебе сапоги и не подарила тебе мечту!
  Ты журишь размер моих гениталий, но не знаешь, что во Франции размер не имеет значения, как объем не имеет цены.
  Если бы я видел смысл жизни в гениталиях, то я бы отрастил муди до колен, уподобился бы батракам с рисовых полей.
  Но зачем большое, когда малое - удобнее и дешевле, не громыхает, не трётся о сидения, не сбивает бордюры около медицинских учреждений; большие яйца в цивилизованном обществе - грех.
  Я научу тебя летать, бейби!
  Будешь жить со мной, познаешь искреннюю любовь мужчины к мужчине - а других любовных отношений в Европе нет, прокляты они, проданы американским индейцам за банку малинового варенья - так папуасы продали норвежцам боевых китов.
  Погладь внутреннюю сторону мои шелковых бедер, местами - бархатных - текстильная фабрика, а не бедра.
  Если тебе в звуках из соседней комнаты откроется Истина, ответ на вопрос: "Кто мы и зачем пришли в этот Париж", то я тебя озолочу и подарю бессмертие!"
  Стали мы жить с Мабукой, поживать, но добра не наживать.
  Я верил, что полезен для Франции, обращался к чрезвычайным послам с письмами счастья, работал мойщиком посуды в ресторане, а по вечерам играл в пинг-понг с Мабукой и его многочисленными друзьями; вместо шариков - яйца друзей.
  Может и умер бы в Париже, но проклятое наследство Российской обыденности, нашего бездорожья тянуло обратно, словно растянутая пружина требует - Отчизна в опасности!
  Видения у меня начались - Франция казалась Россией, а француженки - нашими колхозницами.
  Света представлялась в образе Мерей Матье, даже в сиксилиард раз лучше; к писарю пошёл, жаловался на головные боли, на нищету во Франции, на боль в анусе после любовных отношений с чёрными товарищами по общежитию, плакался, как маленький козлик в жилетку поросёнка Наф-Нафа.
  Писарь удивлялся, говорил, что он не доктор, но я возражал, каждый человек - доктор, а на дипломированного доктора у меня нет денег, черти унесли в мешке, негры скурили, будто не люди они, а - смолокурни.
  Неровно стал ходить, говорил с запинками, и однажды проснулся между двух негров, вспотел, задумался: отчего я учил французский язык, а французы не учат русский, словно нас нет, а вместо России - яма, откуда доносятся тоскливые вопли синюшных грешников.
  Растолкал своих сожителей, спрашиваю негров, надеялся, что не заметят лукавых лучиков доброты в моих очах:
  "Где Правда, братья и сёстры?"
  Негры выпучили рачьи глаза, изумились и ломанулись угольными пластами из комнаты, словно я загорелся белым пламенем революции.
  Уехал из Франции; прибыл в аэропорт Шереметьево - встречай, Россия; закурил марихуану перед таможенниками, как индеец, выпускаю дым в родные русские лица и верю, что семейные обстоятельства превыше моральных устоев балерин.
  Меня били ногами, не слушали, что я заблуждался, потому что во Франции с шиком курят марихуану, легально, и ни одна девочка не обвинит курильщика марихуаны в многословии - так стрекоза не обидит муравья.
  Спасло меня от тюрьмы горячее желание стать полицейским, или собакой.
  Форму на меня надели новую, в аэропорту, отправили на задание - брать банду чернооких нагих дочерей Румынии.
  С тех пор я - полицейский, работа не пыльная, иногда нарочно меняю внешность, радую жену, но никогда не входил в образ крокодила - зазорно, всё равно, что нагадить на Ваганьковском кладбище.
  Всего-то трудов - по карманам пьяных шарить и с мертвецов ценные вещи снимать на благо Отечества - так курочка жертвует окорочками для выздоравливания голодающих Поволжья. - Полицейский сержант Алёша вздохнул, рылся в карманах, извлёк перочинный нож с крестом на рукоятке, убрал обратно - волновался, потел, но продолжил с мужеством боевого Аргентинского таракана:
  - Десять лет жировал в Москве, женился, завёл детей, даже к баяну пристрастил, к скрипке - тьфу на музыкантов, гореть им в аду.
  Мыслимое ли дело - чтобы мужик плясал и пел, на дуде играл - позор изменённым генам.
  Но не заметил, как сыновья окультурились и стали балеронами - прах на мою несчастную голову конокрада: похож я на колоду, через которую оборотни перекидываются.
  На десятый год - когда сынок объявил, что непременно, когда вырастет, станет прима-балероном в Амстердамском балете - не выдержал, собрал чемодан и в отпуск поехал в родную деревню, откуда десять лет назад вступил в Париж, неудавшийся немец под Варшавой.
  На дальней станции сошёл, трава по пояс, летают гуси в синей тишине, пошел к родному кладбищу, слегка беспокоясь, что дальний колокол прозвонит обо мне.
  За станцией - дорога между полем и рощей - рыцарей крестоносцев не видно, и - хорошо, а то пожурили бы меня, что я без белого плаща с красным крестом, как попугай без перьев.
  Дорогу перебежали две девушки, лет восемнадцати - оформившиеся, крутобедрые, с весенней свежестью между ног - осмысление действительности, красавицы и бедрами думают, как осьминоги.
  Не поверил, наклонился над следами девушек в пыли, думал, что - газели, нет, следы женские с точками пирсинга на больших пальцах ног; бешенство не зародилось, я не бешеная лисица в огороде, но стакан воды потребовался, дурно мне стало от приволья и оттого, что на дороге нет лестниц, а в Москве кругом лестницы: на задание выезжаешь и по лестницам бегаешь, словно философ за знаниями.
  Первую половину пути в село думал о жене, которая, наверняка, бултыхается начальником отделения полиции майором Сидорчуком - хохол, но галушки на работе не кушает, а, когда видит крынку со сметаной, то удивляется, верещит, словно кот на мясофабрике.
  Жена моя не молодеет, с каждым днём ей труднее прятать от меня любовников - новый шкаф завела с кодовым замком, да мне кодовый замок - пушинка, но не залезаю в шкаф, не обнюхиваю любовников, что в них нового?
  Два пениса у каждого, как у улитки?
  Вселенной наплевать на любовников моей жены, недостаёт только золотого унитаза для Вселенной
  Потом, как взошел на пригорок, припомнились страдания в первом классе сельской школы: рассказы учителя истории Сергея Валентиновича о борьбе инков с геморроями; важные истории, но от них мы падали замертво, будто сурки после крысиного яда.
  Я спускался с пригорка, почесывал в паху - так балерина чешет любимого друга за ухом - и думал:
  "Что не хватает полицейскому для полноценного счастья, когда не нужна водка?"
  Вспоминал рукавишниковские космонавтские чтения в сарае над обрывом; пили до беспамятства, по утрам вспоминали свои имена; у меня вытатуировано по-французски на левой ягодице - по примеру французианских королей.
  Задумался о прошлом, вдруг почувствовал сырость в штанах, будто самовар закипел - лопнула бутылка водки в кармане.
  Да, целебная водка, на которую я рассчитывал, стресс снял бы - вдруг, деревню выжгли дотла, и не осталось ни Светы, ни её запаха, ни мыслей, а мысли - самое важное для мужчины, когда он не может, как скот запрыгнуть на девушку и рычать.
  Я птичьим криком подозвал дикого гуся, показал ему пальцем в сторону голубого озера с русалками: далеко, может и не русалки, а нагие девушки - сёстры перебежавшим мне дорогу - так каждый пряник в харчевне - брат для толстухи.
  Гусь взирал на меня спокойно, затем снял биологическое кольцо с лапки, протянул мне в клюве, поклонился и улетел, щедрый меценат бескрайних просторов, на которых, к счастью, не встретишь французов без трусов.
  На пыльной улице в селе я заробел, поклонился безногой старухе, подарил ей рубль двадцать и с жаром поцеловал в ледяные губы старой Снегурочки, чувствовал щетину Буденовских усов, но не убегал с воплями погонщика верблюдов.
  "Бабушка Яга!
  Добрая старуха с букетом полевых цветов в голове, невидно их снаружи, но блестят, отравляют вам мозги, яд!
  Ползите же со мной; робею я; десять лет обмана, заблуждений - рыцарь без доспехов я, но не шляпник, а шляпник в деревне ценится не меньше балерона в городе. - Я с мольбой целовал жилистые и костылистые руки старушки, не смел поверить в то, что старуха одним ударом топора может убить меня на мясо для собак. - Где, где Светлана, которая поднимала ногу выше головы и указывала пальцами ног скворцам дорогу к счастью?
  Вырвите мне куски мяса из грудей!
  Воткните заточку между ягодиц и проверните три раза - всё равно не померю, что земля сгорела от стыда, за то, что я уехал!" - я схватил старушку за волосы, бросился к поселковой конторе, больше похожей на склеп английских королей.
  Дверь конторы распахнулся, вывалился толстый комбайнер в клетчатой рубашке, молоко на губах, в кармане - гаечный ключ, ругался, но глаза светятся рубинами из Александровского сада.
  Цыган узнал меня, побледнел, затем порывисто расцеловал, обнял, оросил левое плечо слезами, конфузливо оттолкнул, засмущался своего мужского откровения:
  "Полноте, Алексей!
  Располагайся, жуй, пей, живи сурком!
  Надеюсь, что ты вспомнил мечту своего детства, и она исполнилась, наполнила золотом твои карманы, а голову - ватой и иголками из сувенирной лавки Волшебника Изумрудного города.
  Мне пора на комбайн! Озимые - мать их! Яровые - так их эдак через колоду!
  Счастлив я, как Красное Солнышко на небе!
  Зэк легавому не товарищ!
  Сына Иваном назови, слышишь - Иваном!" - голос Цыгана скрылся в грохоте старого комбайна - музейного экспоната времен Царя Ивана Грозного.
  Я с ненавистью вошел в контору сельского совета, взглянул в сенях в разбитое зеркало, ужаснулся, даже подумал на миг, что в ад провалился: костюм мой полицейский порван, смят, мокрый и похож на шкуру старой кобры.
  Кокарда с фуражки отвалилась, а фуражка, продырявленная в трёх местах, сбилась на затылок, как у Симпатяшки; в волосах елозили навозные зеленые жуки, похожие на ожившие изумруды для атомного реактора.
  В конторе находились двое: невысокий рыжий гоблин с повадками разорившегося банкира, и чем-то неуловимо похожая на степную куропатку - Светлана - директор совхоза, красивая, недоступная, как локон француженки из Парижа, да что - француженка, пыль странствий, пепел сожжённых еретиков на голове иудея - моя Светлана.
  "Что же, Алёша, даже не растолстел, как свинья возле водокачки!
  Вернулся бумерангом в родное село?
  Хлеб-соль тебе, разрушитель мифов!"
  Светлана подняла меня на руки, как жертвенного барана, отнесла на кушетку, бросила на мягкие подушки с шерстью козы, а сама упала на ковёр, растягивалась, поднимала ноги, делала "березку" - производственные упражнения в рабочий полдень - так кукушка подкладывает яйца в гнёзда черепах.
  С неистовством Светлана целовала свои руки, ласкала ноги; торопилась жить; зарыдала, обхватила мои колени, вжала свою голову в мой пах, где мокро от пролитой водки, задыхалась, рассказывала об увеличении поголовья рогатого скота, сбивалась на вопросы о столице, похожа на стройного индюка, которого хочется не есть, а любить.
  "Полноте, ненаглядная звезда полей заледенелых, Светлана Андреевна! - гоблин бесцеремонно оттолкнул мою Светлану, примостился со мной рядом - медведь на воеводстве: - Я же с Алёшей в детском садике на один горшок ходил; дружба - не разлей сики.
  Помнишь меня, Алёша? Друг мой! Надежда на Светлое будущее без партий и картограмм, где намечены дома неблагонадежных. - Серёга - друг детства - метал черные молнии из очей, призывал на голову наших разлучников адский гром, целовал меня, смотрел влюблённо, в уголках его академических - очей сверкали изумруды стяжательства. - Благоговейно уповаю на возобновление наших оргий с быками и овцами; если бы пришёл сейчас старец мудрец с посохом между ног и сказал, что ты тороплив, вертухай не по-деревенски серьёзен, то я бы ломиком перебил старцу колени - рухнул бы он перед тобой, а затем бы разорвал его душу надвое, вытащил бы сердце и подарил тебе, друг детства, предатель - выпил портвейн, а сказал учителю на меня.
  В прошлом, забыто, да и радость теперь приносит, потешно, когда портвейн в чужом желудке - я оставил тот портвейн, ты кишками мучился, страшился, что проглотил рыболовные крючки.
  Никто не мечтает в детстве о том, что, когда вырастет - станет в цирке на потеху буржуям крючки кушать.
  Инопланетяне с Планеты Зенон - ах, забыл, супергерой уничтожил родную Планету Зенон, бросил её в Солнце, пусть - с другой Планеты - засмеются инопланетяне над нашими страхами и чаяниями, потребуют, чтобы мы не думали о ерунде, встали с коленей и целовали всё, что движется, даже зеленые воронки на мордах инопланетян.
  По утрам, когда нет баб, у меня судороги, обнимаю себя, слышу голоса из погреба, хохот из печки; сердце глохнет, я его подзаряжаю электрошокером - БАБАБАБАХХХ! - и снова пошло; не заслужу прощения у себя за обиды себе, но тебе рад, Алёша!
  Теперь поклянемся в вечной дружбе - не на Воробьёвых горах мы в Москве, но дружба оттого, не станет ломкой, саламандра не пробежит между нами, потому что отныне мы похожи на пустые жестянки из-под горошка "Бондюэль"! - Сергей верещал расслабленно, словно на нудистком пляже в Коктебеле.
  "Ах! Сергей Иванович, бодяжник, развратник, герой походов в сельскую общую баню! - Светлана ворковала со слезами безответной радости полковой медсестры. - Алёша в первую очередь мой друг, как половник и скороварка.
  Никогда мужская крепкая дружба не заменит женскую вагину, или даже лёгкий намёк на вагину; наша промежность - волшебная дудочка для вас, мужчины; пойдёте на цыпочках, поцелуете всё, что прикажем, глаза выкатите, на поднос бросите и подарите нам!
  Я, представь, друг мой Алёша, часто по ночам тебя представляла в Париже на виселице или под ножом гильотины; знаю, что сон, но жарко в груди и ниже, жду, когда голова твоя откатится отрубленная, будто кочан капусты из машины вывалился.
  Батраки часто с машин воровали капусту - на ходу запрыгнут в кузов, скатят кочан - себе на потребу, совхозу - убыток; фашисты без рогов.
  С мужем Цыганом побарахтаемся - с того дня, как ты уехал в Париж, мы вместе живём, женились, венчались и нет ни дня у нас простоя в постели - повышенные социалистические обязательства взяли; социализм провалился в бездну, а обязательства половые в постели выполняем - Камасутра и ножи помогают - друзья любовников.
  Побарахтаемся, а затем я обнаженная из дома выхожу - нравится мне, когда за мной, красивой, тайно подглядывают; если явно - негодую, ножи метательные швыряю в маньяков, но без подглядывателей - плохо, тоскую, не чувствую себя желанной красавицей Джокондой.
  Играем по наивности в деревенскую игру - я делаю вид, что никого не замечаю из маньяков подглядывальщиков, а односельчане - не показываются, не торжествуют, как гордые и надменные гуси, что уничтожили Рим.
  Ночью нагая по улице иду, громко пою - чтобы, кто спит, проснулся и за мной подглядывать вышел: иногда камешки озорно в окна кидаю, майского жука имитирую.
  Шаловливая, но с достоинством, Брестская крепость в молодые годы.
  О тебе, Алёша, думаю, вспоминаю, сравниваю - Ого! Ясень у тына на Алёшу похож - сгорбленный; коряга из воды торчит чёрная - Алёша будто купается; корова мыкнула - Алёшин голос, твой почудился и разлился желанием по истомленным бедрам.
   Нет, не любовь, не тоска по тебе, Алёша, я Цыгана люблю, и он меня удовлетворяет - сверкают глаза, солидный деловой, в чрезвычайной обстановке в сельской бане сдюжит, Илья Муромец!
  Ты, Алёша, осколок моей юности, а юность всегда лучше, чем музей с китайскими пергаментами".
  Света подробно расспрашивала меня о днях в Париже, задавала пустяковые вопросы, иногда плакала, но, вроде бы - не слушала, словно уши серой заложило, а - из вежливости, или собирала материал на книгу о деревенских отношениях с хандрой и самогоном.
  Серёга с воодушевлением вклинивался в наш разговор: травил байки о рыбалке, показывал подноготную грязь, иногда пугался тени в углу, крестился, визжал, а затем заливался хохотом, прогонял страхи, оправдывался, что в деревне - всё нечисто, и лишний раз перекреститься - руки не отсохнут.
  Друг детства не преминул заметить, что Светлана часто выезжает в Москву за покупками - натуральный обмен телами и товарами: в Москву мясо и сало, а из Москвы - духи московской фабрики "Заря" и молдаван молодых на рассаду - так заботливый мичуринец прививает к кедру апельсины.
  Светлана смущалась, но видно - приятно, когда её тайные похождения становятся явными, и откровенные снимки появляются в интернете:
  "Полноте! Если не знаем, для что живём, то надо пробовать и молдаванина на сеновале - вдруг, он - Откровение, мечта, а на старости лет, когда узнаешь, что обмишурилась - крестную муку вынесешь в сени и будешь ожидать в очереди в чистилище, чтобы оправдаться! - Света раскраснелась, два раза из деревенского буфета извлекала графинчик с водкой, разливала по стаканам, затем спохватывалась, смеялась, что - рано, выливала водку обратно в графин и грозила нам пальчиком, как дед грозит стоглазому налиму: - Рано ещё, а то забалуете, мальчишки!"
  Серёга ругал молдаван за то, что лакомятся мёдом с лесной пасеки, но остроумные, и все - симпатяшки, по лицу не различишь, одинаковые, но шутят - отменно; Задорнов в Прибалтике со своим юмором отдыхает, на сто ступенек ниже, словно ударился лбом о пол.
  "К делу говорю, что черти - когда ночью с погоста выходят - пляшут с молдаванами на пепелищах, иначе - не могут! - Серёга округлял глаза, потными руками сдавливал мои щеки, выжимал из меня улыбку, затем, словно один в комнате, отходил к окну: стучал в стекло пальцами и носом, отбегал и снова обнаруживал меня и Светлану, словно мы возникли из вакуума: - В городе - что?
  Разврат, голод, холод в городе и серный дым!
  Воняет серой в Москве, Лёха?
  Признайся, не лги, смердит из ада!" - щипал меня, требовал немедленного ответа, от которого зависело его душевное здоровье.
  "Мда! Я в Капотне живу, возле нефтеперерабатывающего завода - изрядно воняет серой, но - по-научному, а не по-Библейски! - добродушно смеялся, пожимал Серёге плечи, изредка поглядывал на окаменевшую Светлану - будто умерла, даже не дышит. - Научный прогресс, когда из нефти серу гонят; заходил я с полицейским нарядом на завод, арестовывали расхитителя Государственного имущества: мне только стул и стол из его офиса достались, оттого, что я - маленький по рангу, а товарищи мои деньгами и золотом разжились - бургомистры в шкуре полицейских.
  Я полагаю несправедливым, когда полицейские конфисковывают на свои нужды, исходя из звания, а не стажа; стаж, как улитка - тихо едет, но на финише первый, даже в рваных башмаках Джельсомино!"
  "Теперь, когда ты признался, что в Москве вход в ад, то можно устранить коренные причины твоего самолюбия, что в Париж уехал, оставил деревню без двух рук, двух ног и одного х...я, - Серёга вроде бы шутил, но поигрывал ножом, а Светлана - из застывшего состояния - знаю - метнёт в спину нож, молния не угонится. - Ты за собой наблюдаешь в зеркало, Лёха, когда в ванной бедокуришь - не оправдывайся, все наблюдают, потому что человека запрограммировали смотреть в зеркало, оттого, что в зеркале чёрт сидит и душу высасывает свиным рылом.
  Я не смотрю в зеркала, стараюсь, а, если не нарочно зеркало кто передо мной поставил, и я посмотрел - не по своей воле, - то на три дня в запой ухожу, мозги теряю, потому что безумного чёрт не обманет, что толку с безумного, если даже подпись под контрактом о продаже души - недействительна, так как сделана под влиянием насилиьника.
  Не насильник, но люблю по зорьке смотреть, как насильники крадутся лесом, прячутся в кустах, подстерегают жертв на дорогах - да хлопотно всё, пустое, лучше на лесопилке гробы делать, чем в наше время насильничать, оттого, что насильник - лапа мохнатая, не модная и не выгодная.
  Любая девушка или юноша отпор насильнику даст, или превратит насильника в жертву - веяние времени, мода - поставленная перед человеком цель иногда превращается в мечту, как рыба камбала превращается в шахматную доску.
  Давеча наблюдал потуги пришлого насильника - он у реки поджидал жертву - девушку Алёнушку, робкую, с картины Репина "Девушка с дынями".
  Затаился, щекочет себя в разных местах, маслом голову намазывает для случая, если профессор университетский в купальню придет, профессорА любят, когда головушка масляная - так генерал одобряет действия краснощекого адъютанта в бане.
  Наталья - ей двадцать три стукнуло ниже пояса - в купальню пришла, разделась донага, озирается, жениха ищет на час - хоть быка, хоть призрака с мертвецкими бирками на пятках.
  Насильник - городской, ему бы тихонько сидеть в кустах, или ретировался бы задом, как Маяковский в гостях у Солнца в поселке Акулово; но - взыграли гены Чингисхана, выпрыгнул, накидку сбросил, рычит, накладными железными когтями Фреди Крюгера устрашает - да, не замечает в Наташе решительную усмешку работницы птицефабрики.
  Наталья два часа измывалась над насильником, высосала из него жизненную силу, а затем тело аккуратно располосовала, дорогие органы вырезала, в пакетики сложила и побежала на донорский пункт продавать, за семь верст, даже не оделась, нагая, но красивая, зовущая, оттого, что - Природная!
  Ты, Лёха, на заводе не барыгу брал, а - пособника дьявола!
  Дьявол вход в ад замаскировал нефтеперегонным заводом, все полагают, что от нефти серой несет, и дым, и устрашающие вопли - с завода: нет - из ада, а завод прикрытие, как вуалька скрывает шанкры на лице бургомистрши".
  Светлана записывала слова Серёги в блокнот, затем решительно подняла ногу выше головы - опять без нижнего белья, - эпично и строго спросила меня - так учительница географии расспрашивает ученика, где он зарыл клад:
  "Анализы привез, Алёша?
  Мы в деревне - чистые, как пингвины в Антарктиде, заботимся, чтобы городская зараза не проникла наши холеные тела, выращенные на подножном корму - подорожник, цветы, картошка и мясопродукты, своих креветок выращиваем в чанах с дерьмом.
  По городской привычке озадачишься, умности начнешь перед дамами показывать в индийском танце - все стремятся к уму, мудрости, но при этом танцуют, как утки под гармошку; на оргии разойдешься, без разбору пойдешь по головам и по задам - так принято, иначе не отпустим, оттого, что - гость дорогой - сразу на оргию; детство вспомнишь, как тебя мордой в крапиву.
  Крапива - целебная; нагая себя крапивой два раза в неделю хлещу по телесам, покрываюсь красными волдырями, жжет, возбуждает, аж на стенку лезу, и, если на стенке молдаванин розетку вкручивает - пытается, не умеет, но красиво очами черными зыркает, то - тревога ему в дорогу и узелок с сухарями".
  Я удивился, но уверил Светлану, что с анализами у меня в порядке, как и с работой - раньше, в молодости мы без анализов дружили - мда, Гоголь споёт - курица вшами покроется.
   С Серёгой об аде на месте нефтеперерабатывающего завода я не спорил - верит - пусть верит, он же не кол на козе; вдруг, все нефтеперерабатывающие заводы - входы в ад?
  Не моё дело, я далёк от политики, потому что - полицейский, оттого баб любил и деньги.
  Серёга, как бы нечаянно очутился у меня на коленях, не по любви, а - чтобы лучше контролировать меня, бурчал в ухо, и от бурчания лопались мои барабанные перепонки, словно я на войне у пушки:
  "Лёха! Не обижайся, рады тебе, но подозрения остаются - може быть, ты не Лёха друг детства, а - чёрт в личине Лёхи?
  Мы осторожные, оттого, что каждый городской стремится деревенского обмануть, вокруг лаптя в Рай повести: продналог, продразвёрстка, гей-свадьбы: а - мы простые - где едим, там и спим друг с дружкой.
  Мы с тобой разговариваем, присматриваемся, и, если ты - чёрт - на вилы, а, если Лёха прежний - на оргию, да с моральным подтекстом, как в институте благородных девиц.
  На одной морали только наше хозяйство держится, на благородстве, благочинии и благолепии - столпы любого общества, особенно в деревне, где свиньи чище гусей.
  Добродетели в городе мало, а в деревне - кот наплакал, плачут коты перед смертью, я видел.
  Андрей Чёрный развлекался - котам спины разрывал; поймает киску, гладит, а затем - позвоночник разрывает, лютый - лучше бы людей убивал, а животные ни в чём не виноваты, они даже Христа не распяли и против его воли не выходили.
  Мы с Андреем поступили - как он с котами: растянули и позвоночник разорвали, будто канат корабельный; долго ещё жил, первую группу инвалидности требовал, но от голода опух, и перед смертью перед всеми котами повинился, прощения просил, даже завещал, чтобы его похоронили на кладбище диких животных рядом с индейцем Белое Перо.
  Белое Перо к нам из Канады приезжал, проповедовал непонятно, но посевы не топтал, не вредил на свиноферме; по утрам поклоны бил земные, затем срывался, обнимал односельчан, называл нас лесными братьями, уверял, что мы - его сбывшаяся мечта; часто на сцене Дома Культуры выступал с песнями народов Канады, думал, что у нас - индейский Рай.
  Скурился Белое Перо, трубку Мира с зельем выдерживал легко, а на "Беломорканале" рак лёгких заработал, слабый, не сельский механизатор, вафелька шоколадная, а не мужик.
  Без морали село загнётся, как старая лошадь на мельнице.
  Не путай мораль с оргиями в общей бане, Лёха, не путай, изувер! - Сергей показал мне кулак, но всполошился - полицейскому, представителю закона угрожал, другу детства, подурнел лицом, вскочил, отнёс Светлану на перину (Света вскочила, снова подняла выше головы ногу - порода, девичья гордость и честь). - Если человек душой чист, как Финист ясный сокол, то не осквернится на оргии, однополых гей-свадьбах, в пьянке, - всё с него стечет, не замарает, словно он в парнике живёт с арбузами.
  А другой, душой гадкий, тяжелый и слабонервный - одну рюмочку водки выпил и - поехала телега, пиши пропало Цивилизации инков и ацтеков.
  Обгадится так, что нарциссами не прикроешь.
  Настоящих благородных девиц на селе мало, морально устойчивые нарасхват, как горячие пирожки с луком и рисом.
  Под Новый Год с узелком из города пришла Анастасьюшка - благородная с клеймом, глазки долу, конфузится, робеет, лепечет, что на селе надеется укрепить мораль, чтобы - ни-ни, ни блоха не проскочила мимо собаки.
  Белый воротничок, строгое платьице, синие чулки, башмачки, шляпка с вуалькой - столичный шик с накипью китайской мудрости.
  Одни называют китайцев философами, другие - распутниками, а по мне - разве философия, когда человек всю жизнь обдумывает путь бабочки? разврат, а не философия!
  Анастасия - мы ей хоромы царские выделили с прудом в светлице, с белыми лебедями - бегло осмотрела жилище, крикнула раненой птицей, скинула одежды и нагая к механизаторам, в поля, о морали беседовать и показывать на теле точки благородства.
  Сельские люди знают - больше наложишь - больше съешь; поначалу с недоверием отнеслись к столичной институтке - бойкая очень, как отбойный молоток.
  Но притерлась, штучкам морально устойчивым научила в Камасутре - огонь и порох; меня выделяла за волосатую орангутангскую грудь.
  Я относился насторожено к Анастасьюшке - благородна ли, не пускает ли пепел павших в глаза, не продаст ли деревню за ломоть хлеба - не напрасно боялся, ох, как не напрасно, будто у меня в голове два телевизора "Сони".
  Анастасия удивительным образом веселила сельскую молодежь и смешила - гримасками, ужимками, пантомимами - ножку выше головы поднимет, затем - шагом, а-ля душа концерна - по главной улице с похоронным оркестром, - смеялись до слёз, а затем, конечно, в баню на оргию, чтобы дух укреплялся.
  Кокеткой себя не полагала, но иногда с псами жеманничала, интересовалась животными, особенно конями и быками; и мы приходили в восторг от столичной непосредственности - слова дурного не скажет, самогон пьет стаканами, но мизинчик кокетливо отставляет, а затем робко очи опускает, будто ищет под ногами золотые червонцы.
  Ко мне на праздники свиноедства прибежала, раскраснелась, задумала ножку выше головы поднять, но решила время не тратить, упала на колени, целует мне руки, слезами обливается, обещает устроить сельский праздник моральной устойчивости - аж в Амстердаме геи вздрогнут.
  "Я деловая, трудолюбивая, воспитанная в строжайших условиях - что не по нраву классной даме - сразу били ногами и отправляли в чулан на неделю исправляться с арфой! - лепечет, раздевается по привычке, татуировки новые на грудях показывает - баловство татуировки, но тешат молодежь, как кефир утешает живот старушки. - Иногда смотрю, как мужики мешки с картошкой на спины круглые взваливают, пыхтят, испускают дурные газы, а затем потные пьют пиво - долго, протяжно, словно верблюды в ресторане.
  Мечтаю, что никогда с мужиками не расстанусь, обещаю, что мораль их и благонравие, высокие устои порядочности поддержу по мере слабых своих сил - только между ног сила, а в ногах - томление, схожее с потухшим вулканом Кракатау.
  На праздник я задумала грандиозное шествие с плакатами - "Мораль - наш долг"; пройдем по селу, а у речки устроим пиршество: рыбалка, шашлыки, салки-догонялки, парафиновые ванны - всё, как в лучших монастырях Ватикана.
  Я бедовая! - говорит, срывается на крик, хохочет страшно - глаза красными углями угрожают: - В детстве мечтала, что стану капитаншей дальнего плавания - пираткой с маленькой буквы, потому с маленькой, что - скромница, робела очень и конфузилась, как китайская узница в глиняном кувшине.
  Выйду на улицу, свистну залихватски, а затем со страхом домой бегу, к маменьке под юбку - защита от всех бед людских и инопланетных.
  Маменька меня успокаивала, а однажды - я вбежала, без стука, а маменька с дядей Колей обнаженные, будто на них снежная лавина сошла; маменька меня прогнала, укоряла, говорила, что не под женской юбкой мне место, а - на жаровне с каштанами.
  Я долго плакала, нашла щенка бездомного, приютила, а под вечер к колдуну пошла за советом - как дальше жить, чтобы честь не потерять, моральную планку не уронить, но драться, участвовать в оргии, исполнять Камасутру и искать пути в Жизни, как курочка зернышко выискивает в куче жемчуга.
  Колдун вуду - потешный негр с бамбуковой трубочкой на пенисе, с золотой серьгой в носу, - потешный Мабука, я в него сразу влюбилась, хотя и несмышлёная, кошачья, морально устойчивая - принял меня в хижине эскимоса - для эпатажа, мёрзнет, но крепится, дуб африканский.
  Молчит, оттого, что по-русски не знает, но молчит многозначительно, а умная девушка из молчания больше информации выудит, чем из слов - так кошка рыбу ловит лапой, а рыбак - сетью.
  Мабука опустил левый локоть на барабан, подпер пальцами левой руки нос и внимательнейше рассматривал меня, искал сдобные куски на ужин - каннибал выбирает толстую жену.
  Лицо его - угольно-пепельное - менялось, наливалось синевой, переходило в зелень, затем старилось, покрывалось Лунными кратерами морщин и оспин, обвисало, словно сиськи старой доярки.
  Глаза вспыхивали адским зеленым пламенем, зрачки исчезали, и по бровям ползли неясные тени, некоторые с рогами.
  Ужас и болезни летели от колдуна, я не выдержала, догадалась, что он советовал мне, когда подрасту, уехать в незнакомое дальнее село на выздоровление, поднятие духа и укрепление морали, будто я - клинок, а село - кузница.
  Мечта моя сбылась, я - в селе, где сношаются с достоинством, не опускаясь до скотства, а в душе - и не сношаются, а обмениваются жизненно важными жидкостями, как бедуины в пустыне.
  Праздник морали - столп общества, веха жизни на селе; с праздником не нужно возиться, как с писаной торбой, он сам себя обслужит, не навредит, а нетерпеливым философам-механизаторам покажет судорожные танцы чертей, где опасность соприкасается с обнажённым женским телом, и на стыке самогонки, шашлыка и ухи рождается дорожка в теорию доброй вероятности; так и Лобачевский шёл к Знанию".
  Анастасьюшка закончила речь, а я бросился к шкафчику с казёнными деньгами, вываливаю банкноты, Анастасии бросаю под ноги - пусть забирает, не жалко на благости; что может быть важнее, чем мораль на селе?
  Даже Всадники Апокалипсиса менее в деревне значат, чем мораль.
   "Душечка с оформившейся между ног моралью!
  У всякого мерина своя кормушка, у каждой благочестивой девицы - своя оргия!
  С удивлением и слезами одобряю, преклоняюсь - надо же, праздник Морали - бери деньги, гуляй; мораль не только на празднике, но и в подготовке - баню растопим сегодня, цыган позовём с песнями, молдаван вином напоим из бочек - выдаст нашу широкую душу и соблюдение законов предков - так мадьяры целуют деревянных идолов".
  Отдал все сельские деньги, Светлана, наш председатель, - благочинный, поясной, боярский поклон моей Светочке, - одобрила, даже изволила медаль мне выписать, как Герою Труда.
  Но на следующий день Анастасьюшка с колхозными деньгами исчезла, будто в ад упала.
  Мы так и думали, что черти её утащили, оттого, что она, хотя и морально устойчивая, но с деньгами, а деньги - зло.
  К чёртову логову ходили, крючьями в разлом тыкали, искали тело Анастасии, но не нашли; и в реке сетями будоражили - двух русалок поймали, а Анастасии нет, и русалки её не видели, только хохотали, вспоминали, как потешно выглядят нижние конечности нашего бухгалтера Семена Прокофьевича, когда он голый купается с доярками, будто сом с карасями.
  Тревожную весть из соседней деревни донесли парни с гармошками: проезжал нашим селом гусар молодой, дембель - домой, в Крым; увидел красавицу Анастасию - она обнаженная около колодца солнечные ванны принимала, но стыдливо прикрывала томиком стихов Пушкина родинку под коленкой, - деньги её заприметил, и с деньгами замуж взял - оглушил деревянным молотом, взвалил на коня, и - тю-тю в Крымскую Воркуту.
  Девица, даже, если блюдет себя, то деньги её подведут, пусть - косвенно, даже глупые деньги, и лица у денег - лица звериные.
  С деньгами барышню уведут, на органы разберут, кровь выпьют, а затем поглумятся над телом и замуж мёртвую возьмут, чтобы не праздники в селе устраивала, не мораль поддерживала, а растила детей оборотней, похожих на павианов в период случки".
  Серёга расчувствовался, отвернулся, всхлипывал, а Света взяла меня за руку, вывела из конторы, нашептывала о прошлых прекрасных днях, касалась моего уха алыми, пухлыми - как вагина старой проститутки - губками.
  Под ярким Солнышком разнежилась, скинула одежды - бросила под забор - никто не украдёт, все свои, а, если чужой позарится, то - поймают и руки отрубят - по благородному, морально обоснованно, потому что - малина, а не жизнь.
  Я вольно любовался природными изгибами молодого налитого тела Светы, отмечал светленькие редкие волоски на лобке, пушок вдоль спинного хребта - поросль на вершине Фудзиямы.
  Налетел ветерок, поднял пыль, Света засмеялась, лицо её пошло рябью, как круги на воде от камня:
  "Догоняй меня, Алёша!
  Как в молодости, в поликлинике, когда ты споткнулся о каталку и проклял медицинских работников.
  Догонишь - разгадаешь мою тайну, что прячется между ног, как у газели!"
  Рванула по-спринтерски - ягодицы шикарные сверкают, загар ровный, нудистский по всему телу.
  Я задыхался, бежал - не в школе полиции, в деревне, не догонял, запыхался, споткнулся о калику перехожего - он с бутылкой во рту спал посреди дороги; арестовал бы бомжа, по карманам пошарил, бутылку бы отнял, но Светлана скрылась за поворотом, и я с хрипом чахоточного висельника побежал от бомжа.
  Влетели в теплицу, огромная, Версаль на селе.
  Женщины всех возрастов, но обнаженные - удобно, оттого, что на одежде экономят и не жарко, а, вдруг, Принц в теплицу заглянет, и тогда надо поспеть на него прыгнуть, моралью почесать, благонравие отыскать у принца в панталонах - добродушно следили, как Светлана увертывалась от меня, смеялись, подбадривали, и, когда наклонялись, то показывали третий глаз.
  Дородная Рубенсовская работница со скромной улыбкой Джоконды подошла ко мне, протянула надувной матрас, сконфузилась, закрыла правой грудью личико и предложила, будто в кино кидала собаке маковую росинку:
  "Гость наш дорогой, полицейский!
  Не на земле же тебе с председательшей о морали беседовать, вы не два крота бездомных.
  Воспользуйтесь матрасом - он поможет, друг в делах сердечных, и благочинием от него за версту несёт, как от продавца требухи.
  Связи у меня в столице в ФСБ, капитал большой, но ни за что не брошу родную деревню, где цветочный бутон наливается силой, как и девичьи бутоны.
  Не ищу смысл жизни, не думаю о карьере балерины, но знаю - где-нибудь под корягой, или в пещере медведя-людоеда скрыты ответы на вопросы:
  "Для чего живут люди с моральными устоями в голове и чреслах?
  Куда стремится общество без руля в голове капитана?
  Нужно ли благочинное крестьянство Вселенной?"
   Светлана подошла к нам, не ревновала, но показывала огурец - ясно, что он заменит меня, как железный конь заменил мясную лошадку:
  "Много ли души в вас, девицы, мои односельчанки? - обняла работницу, крепко в губы поцеловала, страстно, жарко, но не с любовью, не с сексуальной пошлостью, а морально устойчиво, с заботой председателя Сельсовета о людях. - Всматриваюсь с напряжением в зреющие огурцы и ни на чем не могу сосредоточить внимание, словно меня в Монголии заразили косоглазием.
  Зацепилась бы за событие, назвала бы себя песчинкой в буре в пустыне, но знаю, что для вас, для бригады успешного труда, нужна мораль особая, строгая, с плётками, самобичеванием и обязательным пением после работы, в общей бане, где по углам прячутся робкие, словно ростки чеснока, молдаване.
  Размах хочу, чтобы нога - когда выше головы - небо пробила!
  Не скуплюсь на поцелуи - не жалко, особенно, когда за ними не стоят петушиные большевики с телегами для продналога".
  Мы со Светой пошли в поля, блестела речка, голубело озеро с фламинго - мясо дешевое, размножаются, как хорьки - выгодно, особенно для стареющих бухгалтеров и детей.
  Спина Светы просохла, я уже решил, что можно погладить, пощупать, но опустил руки, будто их отбили казацкой нагайкой: женские спины - сколько я перегладил за свою короткую бурную жизнь полицая; странные, неожиданные спины, а под ними - будто горы и ущелья - ягодицы с небрежным налётом несбывшейся мечты.
  Странно, что удивительная Светлана - начальница села, красавица, мастерица Камасутры и ножа - не погружается в унылость, не топчет меня, не посылает на костер - подожгли бы меня и прыгала через индийский погребальный костёр с моим трупом.
  "А груди и задумки у Светланы высокие, победительницы всех наук, кавказские пленницы, а не груди, - я сорвал колосок пшеницы, мял во рту, как сигарету "Прима", и колосок, вдруг, застрял, раздирал мягкие ткани - пошла водопадом кровь, я кряхтел раненой сойкой, взывал к благодетелям, да где они в полях; лгал себе, что не умру от потери крови из-за колоска, вздор, когда девушка желает, чтобы её возлюбленный умер в пойме реки - ужасное ощущение, что у меня рога растут, как у оленя-рогоносца.
  Света обернулась на хрипы, завороженно смотрела на кровь из моего рта, и, вдруг, засмеялась, молодо, козочка востребованная, сытая, чесноком пропахшая и на Солнышко похожая:
  "Алёша! У тебя изо рта менструальная кровь течет, как у балерины незаконнорожденной!
  Потешно - мужчина и с менструацией!
  Только не лги мне, не говори, что подавился колоском; я не заслужила ложь, а прощения просить у тебя - сто пудов чугуна надо скушать, как кушает Домна Петровна.
  У меня в детстве часто обильно горлом шла кровь - обстоятельства складывались не в мою пользу - я же не хоккеистка, чтобы кровь шла, а хоккеистке за кровь страховку выплачивали, как жертве авиакатастрофы.
  На день рождения, на десять лет подарили мне родители велосипед для взрослых - красивый, большой, с ржавой рамой, потому что - бывший в употреблении, но родной, как родные края.
  Я с велосипедом за околицу вышла - кататься не умею, да и боязно, потому что на первом концерте Бетховена дух и тело не закалила; выскочившие пружины седла мне промежность без нижнего белья порвут, как Тузик грелку.
  Солдаты шли через наше село: веселые, румяные, защитники Отечества - сто на гектар солдат.
  Прошли, а замыкающий колонну прапорщик остановился, выпил воды из походной фляжки, на меня смотрит с умилением, на добрые взгляды не скупится, скороход в военной форме.
  "Девочка, ты на мою дочку похожа, на незаконнорожденную Оксану - две капли воды в стакане самогона!"
  Растянул губы в эстрадной улыбке - я думала, что подарит конфетку, потому что добрые дяденьки и дедушки дарят девочкам конфетки, особенно, когда ветер платьице задирает, - но дяденька прапорщик подбежал и кулаком-дыней врезал мне сбоку в челюсть - ОГОГО! Здравствуй, Космос!
  Очнулась под вечер; голова - чугун с картошкой.
  Сразу руку между ног, щупаю себя - не снасильничал дяденька, хвала ему и памятник на Родине Героя.
  Значит, предначертано Судьбой ему, что должен меня ударить, а мимо Судьбы даже денежная мышь с сыром не пробежит.
  Изо рта кровь надменно течет - как у тебя сейчас, Алёша.
  Но больше всего поразило меня небо; я думала, что ещё день, но небо плакало, гневалось, бросало в меня ночные молнии - долго я пролежала, и сломанная челюсть болела, но не бранила я прапорщика, не укоряла и не журила, а - нахваливала, называла ушедшего бессознательным доктором наук - имел же возможность убить меня из-за ржавого велосипеда, снасильничать, но не над велосипедом, а над моим телом нестроганым; в истерике плакал бы над моим трупом, вспоминал дочку, её разбитое сердце, потому что папенька далеко, а затем утолил бы печали - скушал моё сердце".
   Светлана задумалась, выбрала влажную тропинку к водопою коров, хлюпала ногами, смеялась - хорошо ей со мной; остановилась, пальчиком ноги нарисовала в грязи звезду Давида, подписала под ней по-арабски - я не понимаю грамоту; опустилась на четвереньки, копала руками податливую - как работница салона эротического массажа - почву.
  "Наберём грязи в мешочки, а у реки будем швыряться, как навозом - потешно, кровь разгоняет производственная гимнастика. - Смеялась, рисовала на своём обнаженном греческом теле зверушек - хорошо получается, художественно - порно-художники обзавидуются.
  Тщательно перемешала грязь с коровьим навозом, наполнила мешочки, к каждому приклеила яркую бумажку - напоминание, из каких мест земля и навоз, будто готовила почву для Луны.
  "Я часто шалю - по принуждению или по велению души; в совхозе всегда весело, даже в застоявшейся воде купаемся и смеемся, как беззаботные американские негры.
  Сухие, вежливые, они распространяют СПИД по Миру, исследуют каждую простушку, а затем трудятся над козами или баранами - конечно, труд облагораживает, работы с животными больше, чем с девушками, но - бесплатно, даже отчёт в налоговую инспекцию Вашингтона не нужно отсылать.
  Почему мы бросаемся грязью, если не негры? - Светлана смеялась, намазала мне лицо грязью, похожей на мазь Вишневского! - Теперь ты похож на Рэмбу, а он - не негр, но любит публичное бичевание - когда он бичует, а не его.
  Потому что - по Совести живём, себя не обманываем, как караимы.
  Нужно кушать - кушаем, хочется смеяться на похоронах - хохочем, не сдерживаемся, оттого, что покойнику - без надобности и без различия, а живому смех здоровье поправляет, к молотилке направляет гигантским пальцем великана".
  Мы пришли на деревенский пляж - народу мало, все без одежд - отдыхают в рабочий полдень; а потом - вечерний труд благостный, с разрывом ртов в улыбках, жадными поцелуями и размахиванием лопатами, будто флюгеры на ветру в Гренландии.
  Света потревожила грудастую девушку в татуировках - цветы на зеленом лугу: помяла её груди, строго погрозила пальчиком - девушка покраснела, прикрыла ротик ладошкой, затем споро достала из походной сумочки-рюкзака "Самсонит" набор - мне показалось, что для трепанации черепа, - отвесила на китайских аптекарских весах десять граммов коричневого порошка ("Наркотики!" - Света с беззаботным смехом кинорежиссерши мне пояснила, ущипнула девушку за левое ухо, в назидание).
  Девушка робела, бросала на меня косые взгляды волчицы, вЫсыпала порошок в колбу, залила молочной кислотой, выждала пять минут, пока раствор вытянет питательные вещества - так поступают все люди; определяла, сколько в колбе осталось наркотического вещества - осторожно подлила в пробирку гашеную известь, перемешала серебряной палочкой для сбора кала.
  Я почувствовал себя геем на Амстердамском празднике фокусников.
  Деревья заговорили человеческими голосами на суахили - я слышал; наверно, пары наркотиков подействовали, - язык Светы посинел, а на грудях девушки с колбой появились шахматные клетки, как у гроссмейстера.
  К нам подбежал безумный седой старик, вращал очами, топал - гениталии ссохлись от старости, висели сушеными сливами из магазина "Пятёрочка".
  Старик выхватил колбу, отпил из неё и упал в белые росы, лежал без движения; затем приподнялся над землей, торжественно объявил, что он - демон ада, пришёл за нашими душами:
  "В чём вы виноваты друг перед другом, козы дойные и козёл вертухайский? - старик шипел тихо, со значением, похож в гневе на столяра с пробитой головой. - Понимаю, что, если нет мечты, то и навоз в лицо - радость, и наркотики хлеб замещают без сахара и без масла.
  Есть ли в душе вашей крест?
  Не узнаЮ человеческие лица, потому что лица ваши, как лица львов.
  Жар, бред, инакомыслие - всё мне по плечу, Тирану.
  Я же окончил Московский коммунальный Университет по специальности - Похоронное и крематорийное искусство; искал себя, даже в гробы заглядывал - не в гробу ли я лежу со сластолюбивым видом.
  Искал себя, да, повторяюсь, но и пчела летит каждый день по одному пути; родственники усопшего скорбят, а я на гроб вскакиваю, смеюсь, и чечётку на крышке гроба ихнего родственника - бацаю - АХИ-АХ!
  Сначала негодуют родственники усопшего, затем в раж входят, особенно после водки, раскачиваются, хлопают в ладоши, поют - так и погребальная церемония проходит: весело, со значением, даже балерины пляшут.
  Балерин приглашал на торжественные похороны - ногу выше головы поднимали у крематория, сценки разыгрывали из умирающего лебедя - покойнику без надобности, а родственникам - бальзам за деньги на душу, не нужны петуху рога.
  Но не нашёл я себя в городе, не ответил на вопрос: О чём мечтаю?
  Опасался, что черти за мной придут, в ад потащат, а я не знаю, кто я на этой Земле - не фрукт ли?
  Что я скажу в чистилище, когда на сковороду посадят голым задом в подсолнечное масло "Ромашково"?
  Призраки людей пугают, а я ведь для общего блага, поэтому и в деревне оказался, людей по ночам пугаю, девушек щупаю, снова ожил сурком - себя ищу, как лягушка в бочке с молоком ищет масло".
  "Михеич, в чистилище на сковороду не посадят тебя, и голый твой зад не покроют татуировками из Эрмитажа! - Светлана отпила из пробирки, вздохнула, словно сова на голове орнитолога, шепнула мне: - Алёша, друг мой детский!
  Нельзя тебе нашего наркотика - закукарекаешь, а полицейскому не к лицу кукарекать, ты же не петух Гамбургский ещё? - И снова обратила милостивый взор на старичка, я заревновал, хотя знал, что маятник Фуко колеблется в две стороны, как мошонка белки. - Михеич - брюкву прополол с пристрастием?
  Сделал дело - ищи себя, на гробах танцуй, балерин из города выписывай для утехи растений - брюква после плясок балерин бодрится, потому что - с пониманием искусства.
  Не поднимет брюква ногу выше головы, завидует, но не ругается, оттого, что - без языка!"
  "Светлана Андреевна, прополол, взбодрил брюкву любимую, даже швейцарский сюртук на пугало надел, чтобы брюква ликовала, как народ в Амстердаме на гей-параде. - Михеич отвечал сухо, вежливо, но расшалился, посинел - как девушка краснеет - и вскочил на ножки сатира. - Рабочий полдень закончится, отдохнул и снова в бой за урожай, иначе - для чего живём?
  Не для инвалидных колясок, в которых катаются дети с ограниченными возможностями!"
  Старичок замолчал, позеленел, даже не дышал ртом, только - ягодицами, как комар.
  Затем подпрыгнул по-козлиному, вышел из штопора и пропел - в голосе слышны пионерские барабаны:
  "Что же это я обмолвился, словно пукнул в трамвае и обкакался?
  Сказал - что для чего же живу, если не для брюквы зеленомордой?
  Всю жизнь искал - для что живу - и, оказывается, вот она, мечта, цель моей жизни - брюква в коротких штанишках и с ростком-пенисом.
  Выражаю полнейший восторг своим проектом, утешился, сияю внутренне, даже ликую; обнял бы вас всех, но опасаюсь дурных болезней; раньше не страшно - с самыми падшими женщинами куртуазничал в городе, а теперь - когда смысл жизни нашёл - берегу себя, храню для исполнения мечты - брюква, и ещё раз - брюква.
  Схоласты скажут, что брюква - некрасиво для идеала человека, укорят меня, назовут водоносом, горячим эстонским парнем с катапультой в голове.
  Но я отвечу схоластам, прижгу их каленым железом подков:
  "Отцы ваши - стяжатели!
  Матерям вашим имя - Иерихон!
  Как же вы обличаете меня, журите, что брюква - не для эстетов, если дальше колокольцев на своих мудях не видите, как щука близорукие.
  Под ногами вашими ад горит, а над головами распростёр крылья орёл-вонючка!""
  Старик спохватился, суетливо, потому что - по-стариковски, вскочил, побежал на полусогнутых подагрических ногах - жалкий вид для меня, но девушки и парни цокали с одобрением, словно получили в наследство по миллиону коров.
  "Михеич - работник хоть куда! - Света прошептала быстро, нервно комкала в руках назойливую ромашку черного угольного цвета. - Мечту свою нашёл, цель жизни узнал - счастливчик, взволнованный и измученный лагерями, строитель будущего.
  Разбила бы ему на голове чашку для смеха, да боязно - помрёт, откинет копыта хороший работник, похожий - на танцевальных вечерах - на веер в руках гейши".
   "Михеич - ОГОГО! - Девушка с пробиркой ласкала свою пятку, убаюкивала, как младенца. - Сватался ко мне, с мешком брюквы приходил; присядет в углу избы, час сидит или больше, я его уже не замечаю, думаю, что гриб он или умер, а он неожиданно вскочит, будто сатана из гроба, набросится на меня и насилует, насилует до боли в печенках, старый поджигатель складов с сахаром.
  Пошла бы я с ним под венец, даже побежала бы, не узнала мест, где за церковной оградой старые могилы, но он брюкву любит, как женщину, самурай сельской морали!"
  "Без морали и ячмень не уродится! - Светлана пожала плечами - в тему или без темы, - поднялась, вырвала у меня изо рта колосок - я думал, что умру от потери крови и боли, - отбросила в речку, добрая девушка-лекарь тела и души. - Смирительный дом на селе построю для заслуженных работников; не балетные школы нам нужны, а - дома престарелых и сумасшедшие дома, потому что - кузницы счастья, как кузница Вакулы.
  Река моего детства уже ушла в свои узкие - словно бедра девушки - берега, оставила на пляже кости и чешую русалок.
  А раньше, в ледоход мутные волны поднимали зайцев, швыряли на деда Мазая - потомственный спасатель на селе, с шумом обрушивались на водолазов кладоискателей; с границ поймы на волны смотрели любознательные гимнастки.
  Запугать мечту невозможно, она - не кролик с красными очами.
  Принудим мечту, запряжём, умаслим, и тогда - откроются нам секреты смысла деревенской жизни, как открываются срамные ворота навстречу докторской колбасе.
  Алёша, друг мой сердечный! - Света не заметила, как накрыла мою голову грудями, или заметила, но не предала событию большого космического значения, когда грудь ценится дороже сала. - Решилась я на отчаянное; наплевать на мнения налоговых инспекторов; надую корову через соломинку, как цыгане лошадей и коров надувают, а затем продают в цирк в Москву, бездельников на кол посажу - и решу, что смысл жизни каждого человека в том, что он - живёт.
  И не важно - брюква у него жена, а гроб - танцплощадка, или на голову нарочно приклеивает свиные хвостики и в срамном виде едет на съезд геев в Амстердам, - важно, что наши мечты внутри нас, с кишками и селезёнкой, с пищеварительными процессами, и в пищеварении для человека больше смысла, чем в нейтронных реакциях Чёрных Дыр.
  Возьми из сельского амбара два мешка картошки - вы в городе голодаете, воруете по карманам, а продукты ваши - для импотентов, когда нос синеет, и вегетарианец оправдывает свои поступки биосинтезом, а на самом деле у вегетарианца нет денег на мясо, на яйца, на рыбу, поэтому выдумал себе диету для нищих - пусть крапиву кушает, а в крапиве нет развязки Гордиева узла, нет смысла жизни.
  Говорящая обезьяна в село приходила, жаловалась на продавцов бананов - потешная, но с мировой печалью в уголках сливовых очей.
  Я обняла обезьяну, шептала в псориазное ухо, думала, что обезьяна превратится в слона:
  "Милый друг мой, обезьяна!
  Полноте, волшебница великолепная!
  Не укоряйте, и не журима будете!
  Совесть дуракам благодушным дана, а малодушные не бананами, а мечтами прокормятся, потому что цель жизни - самый калорийный продукт на Земле, жирнее украинского борща с мослами и сметаной".
  Обезьяна поверила мне, облобызала, обняла и оставила на прощание мешок с мускусом - подарок для королев".
  Светлана увела меня с пляжа, толкнула в стог душистого сена - мигом мыши с визгом и всхлипываниями обманутых балерин запрыгнули мне на голову и на плечи.
  Светлана чиркнула спичкой, бегала вокруг стога, поджигала сено, умоляла, чтобы я улыбался, потому что улыбчивому - Рай на Земле.
  Меня одолевали сомнения: если сгорю, то поверят ли в произошедшее мои товарищи по работе, жена, дети - цветы чужой жизни.
  Послушают ли меня Архангелы, когда я скажу, что не просто так сгорел, а - во имя любви, неявной - не верил, что вернулся в село ради Светланы, но на Небе признаюсь, потому что на Небесах можно и обмануть, если не обманываешь себя, как собака кусает свой хвост.
  Годы труда я потратил, чтобы превратился из худого мальчика, ребенка в мясную тушу - взрыв гранаты разметает мои кишки на десятки километров!
  Светлана не нуждается ни в еде, ни в питье, будто птичка без клоаки.
  А я - пища?
  Не снять с меня урожай брюквы, не похоронить под камнем на распутье трёх дорог, где Илья Муромец в красных сапожках раздумывает, чешет голову - булыжник.
  Просили остаться полицаем на селе - решился было, не называл себя прозорливым соколом, но плакал часто, поэтому думал, что сельская новь излечит меня от душевных травм, выгонит из тела Московскую хворь с желанием каждый день выпить виски - столь чуждого для деревни, вопрос, а не алкоголь.
  Тролли и гномы ногами давят ячмень, выдавливают виски, а мы пьём, забываем, что - белые, милые дети с ушными раковинами-унитазами.
  Сам себя обманул: ночью к гадалке убежал - думал, что она - честь и совесть деревни - цыганка - Аза; у цыган все гадалки - Азы, как у эскимосов все судьи - Фёдоровы.
  Долго вели переговоры, прятали под юбку тщеславие: в полночь цыганка вышла из юрты, сказала, что ей понадобится конь - украдёт коня, а на коне том Судьба приедет моя - пусть незримая, призрак, но моя, как кожа.
  Цыганка не спрашивала - растут ли у меня волосы на лобке, не сбриваю ли по городской привычке, потому что в нудистких банях приветствуется полная эпиляция и беззубость, как у индийских кобр - ни зубов, ни шерсти.
  Я слушал цыганку Азу с благоговением, боялся, что она одним заклинанием превратит меня в полицейскую лягушку, а Света лягушку - чтобы расколдовать в принца Полицейского - не поцелует.
  Гадалка, приложила руку к груди, сказала, что относится ко мне со смешанным чувством прекрасного и гадкого, как к недоразвитому лебедю.
  Я надулся, кусал локти, плакал, считал себя недостойным поцеловать ногу мудрой цыганки, а нога - добрая насколько могут быть добрыми нетерпеливые ноги марафонца.
  Цыганка Аза вернулась с конём, в седле - пусто, даже нет капусты, а в детских песенках - обязательно, где пусто - там капуста.
  Прекрасный образ цыганки не меркнул, даже тогда, когда она кушала сало с солёными огурцами, впрочем, и меня, и коня угостила салом, радовалась, что в седле привела ко мне Судьбу - так кладовщик обнаружил в шкафу скелет.
  "Рыцарь с запятнанной репутацией полицейского вора, - гадалка мягко положила руку мне на коленку, затем сплюнула на мокасины - попалась свиная шкурка, словно гнилой зуб динозавра. - Увидишь в Москве Человека, Человека с Большой буквы - кланяйся ему, целуй руки и ноги, не отбирай кошелек, не веди в полицейский участок и не шей липовое дело.
  Навек останешься в душе народа, потому что добрый полицейский - миф, как миф о красоте американских женщин.
  Посмотри, я привезла на ворованном коне твою судьбу - заупокойное очаровательное видение, недосягаемое для хулы, как и Человек, которого ты не найдешь, потому что не осталось в Москве Человеков, а в Амстердаме не осталось мужчин - одни геи.
  Мой отец - барон Врангель - часто запирал меня в чулане, пугал мертвецами, обещал, что я умру от страха, буду мучиться в аду от мысли, что напрасно покончила жизнь самоубийством - вскрыла себе вены.
  Я отвечала, что не думаю о самоубийстве, хочу жить - веселая, танцевально-напевная девушка с огромными буферами, словно у паровоза украла.
  Барон Врангель пристально глядел мне в глаза, говорил быстро, срывался на шёпот, вскакивал, бегал - не летал, если бы люди летали, то и отец - цыганский барон - летал бы в волнении, или плавал бы в том же волнении:
  "Все девочки - рано или поздно - задумываются о самоубийстве и колдунах, что прячутся в чуланах.
  Лучше ты умри сразу, чем по истечении срока - миллион денег тебя не откупит от адских мук, если наделаешь грехов, а потом удавишься - лучше сейчас, когда безгрешна, словно сталь ножа.
  Часто улыбаешься - пройдёт в чулане, когда от ужаса описаешься, губы до крови искусаешь, а любой скрип, топот мыши будешь воспринимать, как приход Фреди Крюгера, похожего на мёртвого доктора Айболита.
  Не разубеждай меня доводами из книги о воспитании детей, Аза, что не может быть, чтобы отец желал смерти своей дочери - красавице, умнице, цыганке.
  И не желаю тебе смерти, а жизни желаю - вечной, на Небесах, счастливой, поэтому - раньше умри, до грехопадения, когда закуришь, выпьешь, попрелюбодействуешь с содомитом - тогда тебе только в заносчивость и самолюбие дорога, а оттуда - спуск гладкий, можно на адских саночках с ветерком - в ад, где отчаяние, Луна никогда не закатывается за раскалённую сковороду, а в окна видны другие камеры с томящимися узниками - кто без головы, кто без ног, кто без чести и совести - никто радостно не возопит: "Ликуй, Аза!"
  Пристально взгляни на себя голую в зеркале, увидишь Медузу Горгону!"
  Теперь же, Алексей, бери свою Судьбу в руки, езжай с ней в Москву, а в большом городе разберешься - ты же полицейский со стажем - что с ней делать, как пытать, какую статью повесить ярылком на шею".
  Цыганка Аза окропила меня Святой водой; я торжественно подошёл к седлу, руками помахал, сделал вид, что снимаю с седла невидимую Судьбу, очевидно женского пола.
  Странно мне показалось преображение цыганки Азы в тот момент: дрожь пробежала по её обнаженному тусклому шоколадному телу, напускное спокойствие било ключом между ног, а лицо превратилось в чистый лист бумаги "Нота".
  Я покинул родные края, и не будут теперь крылато, надо мною звенеть тополя. - Полицейский сержант ссутулился, обмяк вывеской над улицей, продолжал тихо, виновато, будто украл сто рублей у чиновника. - Много пива выпил с того времени, забыл образ Светланы, цыганки Азы, друга Серёги - как они без меня, болтают несносно? жертвуют деньги на строительство свинарника? спорят, кричат до утра из-за новой девушки или красавца молодого молдаванина?
  Пустое всё, иыыых - посмотрел, съездил бы, да боюсь в Москве благополучие оставить: тёплая должность - три года до пенсии, квартира, нудистский пляж в Серебряном бору, удары жены - бьёт не в бровь, а в глаз.
  Ты, девка, Правду ищешь, поэтому не иди по моему пути, оборвешь волосы, упадёшь в колодец, где бомжи клевещут на Правительство, что их не защищает, вытерло ноги и - в постель к балеринам.
  В Кремль иди, в Кремле Правда; убей кого-нибудь - посажу тебя в тюрьму, тоже - Правда!
  Правда не живет отдельно от поступков; идешь - ложь, но остановилась справить возле фонарного столба нужду - Правда, даже жадно налево и направо не смотри, не сосредотачивай внимание на мелочах, если Правда между ног на пожарный шланг смотрит.
  - Ах! - Алёна молодой березой рухнула на колени, затем величественно встала - королева непонимания, - торжественно смотрела в глаза полицейского, но не выдержала ответственности момента - так часовой засыпает на посту, всхлипнула, утирала гороховые слёзы: - В Кремле нет Правды; и лжи нет в Кремле - пусто там, призраки и миражи!
  Но вы...АХ! как вы могли, полицейский, обойти меня на повороте - я не лошадь, доверилась вам.
  Всё вы лжёте, и себе лжёте, и в деревне вашей - ложь пропитала поля, реки, сено; даже в курятниках обман, когда курица с курицей милуется, как балерон с балероном.
  Во лжи вы погрязли: Светлана, Серёга, девушки на пляже, цыгане, кони - да разве это Правда для меня, если вы не верите, словно облили вас серной кислотой и повесили на воротах?
  Поверили бы вы в своё Счастье, и в то, что Судьбу сняли с коня, - тогда и я бы поверила в Правду вашу; но с коня не судьбу снимали, а нарочно подыгрывали цыганке Азе, думали, что подыгрывали, а она отчетливо, как в арестантской карете видела вашу Судьбу, и вам предлагала приглядеться, чтобы потом - когда через канаву прыгните - не сломали бы ногу.
  Вы не поверили, что Судьба на коне, не захотели её увидеть, почувствовать, осязать, и, может быть, любить её плотски, как Светлана по Камасутре любила своего мужа механизатора пана Цыгана.
  Схватили бы незримую Судьбу за низ живота - что бы ощутили?
  Не знаете? и не узнаете, потому что - не схватили, не толкнули нищего в котёл с деньгами, не поцеловали бомжа - коврижка вы, лживый полицейский с комплексом деревенской вины, как у Страшилы не мудрого.
  Ступайте по своим полицейским делам - шарьте по карманам пьяных бродяг, придумывайте статьи для банкиров, вымогайте, но никогда, слышите, мужчина, никогда не увидите Правду, если за ней не поползёте на коленях, не упадёте, не примите страдания, как я принимаю - надо мной хохочут, обличают меня, журят - японцы фотографируют, но я ищу, и верю, что найду, пусть даже в луковом отваре, в тухлой селедке, но увижу Правду, иначе нет смысла называть немца немцем, а венграм на глаза класть медные пятаки с профилем императрицы Екатерины. - Алёна раскраснелась, прелестная в гневе, даже подумала на миг, что Правду говорит, но укорила себя, повинилась, даже голову склонила, будто на дороге декабриста повстречала: - И я обличаю вас, хулю, но не Правда это, чувствую, что не Правду говорю, оттого мне горько, чувствую себя собакой с консервной банкой на хвосте.
  В раздумьях Алёна шла к метро, задевала прохожих - один показался зеленым карликом, но - невидаль, а, значит, не существует, как не существуют чёрные зеркала:
  "Зачем я бахвалилась перед полицейскими, беседовала, выслушивала - зря теряла время, но я - не бессмертная Царевна Лягушка: лучше бы потратила время на поиски Правды.
  Обманывала себя, убеждала мол, что нарочно Правду ищу в полицейских, а на самом деле торговала телом, выросла красавицей, тяну на себя внимание, питаюсь: внимание на ужин - так вампир подпитывается кровью гимназисток.
  Ногу вше головы поднимала, словно гурия.
  И для кого? Для верблюда по имени Кэмэл?
  Тщеславие я с ногой поднимала выше головы, показывала плоть, а плоть - призрак, несуществующее, словно облако в штанах.
  Поэт Маяковский видел облако в штанах, а другие - не видели, мало кокаина с утра кушали с кашей.
  Люди - люди ли они?
  Если люди, то в них Правда, а нет Правды, то - нелюди, как каменные бабы с нищими умами.
  Мальчик рекламки раздает - вор он и стяжатель, а не мальчик.
  У меня стяжательство между ног, а у мальчика - в голове ноги стяжательства: на Правду места нет в час пик.
  Собака лает - умнее человека, потому что верит в вещественное - в мясо и в кости верит, а не в победу добра над злом.
  Через миллион лет квазар спустится на Тверскую улицу, а здесь - вместо витрин - волосатые рыла; меня уже нет, не доживу, наверно, и кто знает - Квазар - Правда, или - Рыла?"
  Через час Алёна звонила в дверь школьной подруге - три раза в неделю встречаются, каждый день перезваниваются - не муж и жена, не пингвины перекрикиваются через льдины, а - подруги, что тоньше и прелестнее, чем муж и жена, пингвин и льдина.
  - Оля, я рада, что ты дома; день плохой, не чаяла, терзалась, аж душа болит от рассказов и безысходности, а ты дома - пьешь водку?
  АХАХА!
  Шутка!
  Молдаван под кроватями прячешь от миграционной службы; не чудо молдаване и не гуси перелетные - выпускай наружу без надобности, как джина из кувшина!
  АХАХАХ! - Алёна откинулась на мягкие подушки, раскраснелась, смеялась не к месту - легко и привольно, как рыбак смеется в кабаке после рыбалки. - Имя смени, а то - не русское, а - украинское, Украина сейчас не в моде, а папуасы - в моде!
  Ойко Оно обзовись!
  - Шутки у тебя, Алёна, как у прачки, которую изнасиловала щука! - Оля засмеялась, налила молока, выпила, пододвинула пакет Алёне, словно вазу с золотыми пряниками предлагала: - Матушка моя по делам ушла - радость необыкновенная, словно меня из капкана вытащили.
  Она вчера с мужиком познакомилась, с рабочим из Греции, но по-гречески он - ноль, как надпись на туалете.
  Я - к гугл переводчику - по-гречески фразу выхватила, маминому дружку сказала, думал, что он превратится в молоток - онемел, ничто не отвечает: видано ли дело - молдаванин, а греком прикинулся - зайчик в тигровой шкуре, снятой с Шоты Руставели.
  Маменька обозлилась на меня, ругала, а сегодня - в Измайловский Парк с молдаванином, на карусели, а потом напьются шампанского до блевоты - праздник, о котором в Гренландии даже моржи не слышали.
  У моржа кость в пенисе!
  Кстати, я выхожу замуж за Принца!
  - Кость в пенисе - слышала, но не видела, словно мне глаза заменили рыбьими зенками.
  Потешно, познавательно - в театр Станиславского не ходи, там не интересно.
  Что?!! Замуж за Принца без трусов? - Последняя фраза с запозданием тридцать четвертого скорого трамвая стучала в депо мозга: - Принцы в гульфики подкладывают бананы, ложь в штанах Принцев, и ты замуж?
  Как? Прелюбопытно!
  По какому поводу?
  Сейчас не разберешь, где Принц, а где гермафродит, как флаг без тряпки.
  Полноте! Шутишь ты, Оля!
  Да, было с тобой у нас несколько раз потешно, но модно, терпимо, хотя нет Правды в женских интимных откровенностях, а Принц откуда?
  От верблюда? С верблюдом?
  Если Счастье у тебя - с радостью пожертвую свои книги на ваш семейный уклад; книги - обман, но, когда их много - тени от них появляются в полдень, иногда - зловещие; у тени спроси, где клады древние зарыты.
  - Как не понять, что - Принц, - Ольга ответила с некоторой досадой, но затем доброе и веселое выплеснуло, Оренбургским пуховым платком закрыло дурные предчувствия, покрыло девушку бабочками безудержного веселья. - Бабушка моя, Елизавета Петровна, умерла две недели назад - горе для меня: бабушка - остров в детстве, дорога в Ностальгию.
  Маменька думала, что бабушка на неё - потому что - дочка - квартиру перепишет, а бабушка на меня, на внучку завещание оставила, словно золотой гвоздь в ухо просунула.
  Маменька несправедливо бабушку на похоронах прокляла, выражение лица матушки - наглое, или - пьяное.
  Я в радости, что квартира двухкомнатная на Измайловской, возле метро, в сталинке - моя; теперь голая могу пить вино, и матушка мне не указ, потому что - не видит, оттого, что я отдельно буду жить, как сурок с белкой.
  Потолки - до неба, а стены - конница рыцарей не прошибёт.
  Счастье - как и беда - не приходит одно, а Правда с ложью бродят: не спорь, противная, ты Правду ищешь, да не там, поэтому не находишь: а я - не искала - мне: и квартира и жених - Принц, преисполненный интеллигентности потомок древнего рода - академик в уме, а по годам - солидный, но не старый, за старого гриба я бы не пошла, потому что - с червями старые грибы.
  Представь, золотце, - Ольга щебетала, присаживалась на диван, вскакивала, выплескивала энергию ручьями, щедро дарила комнате и подруге - так безумец разбрасывает золотые монеты по царским покоям, - романтический случай нас свёл, сказка о двух баранах.
  В квартиру я пришла, до вступления в наследство - половина года, но я не бранилась, в окошко смотрела, высматривала на бульваре капуцинов - я потешно придумала, что улица та - Бульвар Капуцинов - аристократов и Принцесс.
  Звонок в дверь раздался, а сердечко моё - задрожало зайчиком под акацией - озлобленный порыв колыхнул.
  Сомлела я, чувствую, что Судьба моя за дверью, рыцарь на Белом коне, не жирный франт, а проницательный и язвительный рыцарь, похожий на головёшку в Донецкой шахте.
  Открываю - небо не Землю рухнуло без поддержки Атланта - ОН!
  Смугленький, со сдвинутыми бровками, будто вспоминает, где меня видел на костре, седенький, с порядочным брюшком - полагается высокородному господину, на тонких ножках - худенькие, оттого, что на коне всегда скачет, и нос - благородных французских королей в изгнании в Грузии - сто километров нос.
  Смотрит строго, а я чуть не упала - настоящий князь, Принц, и он не скрывает, представляется, ножкой шаркнул - галантный, у него традиции в крови: почитание старших, пить только своё вино, превозносить только свой род и страну; золото, мечта, а не мужчина.
  В детстве я грезила о карьере актрисы - в шарабане с купцами мчусь к Яру: а каждый купец в смокинге, котелок блестит, в глазу - монокль: но пустое теперь те мечты - гиря на сердце, а Принц - новая мечта, и тогда, у двери задумала, что если не станет моим мужем - то из окна выпрыгну, на косах длинных повисну над землей, задушусь, к матери Емелиной.
  "Вах! Красавица! Видал раньше, но не думал, не представлял - ответ на все вопросы девушка! - руки распростёр, ко мне шагнул, и я повалилась в его объятия спиленной березой. Бормочет бессознательно о каре огненной, но обрадовался, засмеялся, мемекает ли козликом или по-своему - лопочет - не разберу, и стыдно мне стало, что в школе английский, немецкий и французский изучала, а не горный язык.
  Он простил, потому что - великодушный, как Казбек. - Имею право теперь получить тебя в жены, - обнимает меня, целует, усами щекочет тараканьими. - Смелый я, а воображение рисует, как мы с тобой, красавица Ольга, - имя моё выпытал, ревностный, сыщик, повелитель гор, - к маме моей поедем, она лепешки в тандыре испечет, в лаваш завернёт и с шашлыком подаст, потому что ты - невеста моя - газель легкокрылая.
  Во снах видел тебя, работаю во дворе; я - князь, но - потому что писатель - изучаю жизнь простого народа, в ЖЭУ на должности подсобного рабочего, как писатель Горький трудился птицеловом.
  Слышу - рабочие шепчутся, что у одной молодки - бабушка умерла, квартиру в наследство оставила, как кота оставил мельник.
  Девушка молодая, да, если и не молодая уродина - им всё сойдёт, нечестивцам; сватов заслали бы, в мешок, как барана и в речке Москве утопили бы тебя после свадьбы, гирю живую.
  Кто заступится за девушку молоденькую, благородную, морально устойчивую, образованную, тонкую, сиськастую, с приданным - квартира в сталинке в престижном месте, где следственный комитет расположился со складами конфискованного имущества?
  Только потомок великих Королей, обедневший, но благородный - как чинара - князь - я, Гивико Берия!
  Рабочие на богатство твоё польстились, а я - сразу в жёны беру; без надобности мне богатства, оттого, что я - духовно богат, даже временами из меня мораль лезет, как пена из коня. - Аккуратно меня на диванчик усадил, по квартире ходит, краны проверят, по рамам пальцем стучит, на потолки заглядывается, паркет на прочность пробует, словно слона приведет для проверки прочности квартиры.
  Для блага нашего старается, чтобы детишки наши росли в здоровой атмосфере счастия и благополучия, как дети английских королей. - Отдохнём в тиши от дел; купим большой телевизор - устал я с маленьким в подвале: всё равно, что маленького осла любить.
  У тебя защитник, Оля, появился, гордись, потому что без меня пропала бы соломинкой в попе быка".
  "Я и горжусь... Мечтала... Не чаяла... - лепечу, вышиванье ногой под диван запихнула, чтобы платочки кружевные не оскорбили взор князя; князья войны любят, а не кружева; гордые потому что - орлы. - К двери подошла, чуяла, что Судьба моя солидная, потому что - немолодая пришла с подарками.
  Вижу, что вы настоящий, характерный, добродетельный; от вас веет... дух от вас вольный, с запахами дикими!
  Горы у вас! Воздух! Реки!
  Старцы, когда книги раскрывают - тьфу на мудрецов, пылью воняют, разложение и тлен в бородатых старцах, а от вас - возрождение, перемена карьеры, расширение матки и безграничная радость сладостного содержания, будто я превратилась в кадушку с мёдом". - Разделась, прилегла - намекаю, чтобы он сразу супружеский долг, до свадьбы исполнил, потому что принцам нравится, когда девушка подчиняется, распласталась камбалой по шахматной доске.
  Он нахмурился - я испугалась, что прогневала бесстыдством, и тело моё не нравится прекрасное, не подходит, потому что не смуглое, не волосатое, как он привык.
  Но потеплел, присел рядом, не спешит - благородный, таблетку синюю проглотил - знаю - виагра, создаёт вокруг мужчин ореол благонравственности; жертвует своим здоровьем, чтобы плоть мою потешить, не обидеть девушку невниманием, как капитаны не замечают боцманов без бороды.
  Через час смог, сзади вошел, в уста грешные - виновата я; но смеюсь, что не отверг; шепчет строго, что в царские ворота войдёт после свадьбы, а в грешные уста - положено, и сейчас соизволит облагодетельствовать дождём среди засушливого поля конопли.
  Любит меня и поёт женским голосом - "Люби меня по-французски! Люби меня по-французски!"
  Потешный - я от смеха чуть не подавилась языком: но сладили мирком - быстро, минута, и я - счастлива, словно меня приговорили и помиловали!
  Где ещё счастье безмерное за минуту получу, как не от любимого человека с волосатой грудью гориллы?
  - АААХХХ! Похоть! Правда ли - похоть, или - ложь?
  Девушки - дорогие вазы; он тебе денег за любовь насыпал золотых, Оленька?
  Нельзя, чтобы без денег, обман, когда девушка просто так с мужчиной - без денег, на блудодейства орков похоже!
  - Алёнушка без козлика Иванушки! - Оля засмеялась, снисходительно смотрела на подружку, глаза сухие, а щёки - румяная свекла с подмосковных полей. - По любви у нас всё, он мой муж почти; и таблетку не пожалел дорогую на разогрев - жертва: может и не дорогую, знаю, что тайваньские подделки мужчины вместо виагры используют, но - подвиг, здоровьем рискует ради малости - любви со мной; излишне тревоги, ночные бдения и отвращение к дождям с градом - ерунда, и домыслы - наносное, не заслуживают приглашения на свадьбу волков.
  У меня не волчья свадьба, а - узаконенная: только - моя мама и его аул - в лучших традициях голливудских свадеб, когда гости в бассейн падают!
  На кухню пошли - я еду милому Гивико готовлю, а он строит планы на будущее - стратег, светлая голова льва!
  "Мальчишки - молокососы; городские мужчины - изнеженные женщины! - пальцами щелкает, трусы не надел, по-домашнему сидит, милый, родной - птенчик волосатой очаровательной канарейки. - Хорошо, что ты одна, без братьев и сестёр - для квартиры лучше, потому что ты - добрая - куда бы дела родню? в цемент? как закопали Буратино?
  Для меня наступает радостное время, будто меня превратили в самолёт Боинг - взлетаю, посадка, красивая девушка, и квартира твоя - аул для моей семьи, все сядем около казана, скушаем долму, запьём хванчкарой - Вах! Помидоры с луком, ты не пробовала, научу - вкусно, как у мамы Логидзе.
  Видел тебя, когда ты к бабушке приходила, но не смел оскорбить невниманием, или повышенным вниманием: неловко девушке, ты бы сконфузилась, что негде меня - князя - принять, а теперь - есть место для всех - костёр затеем на кухне, барашка ты купишь.
  Мечтал, что украду, как абрек, невесту - на коне унесу в заоблачные дали к драконам сиворылым.
  Помню, когда-то Батоно меня заточил в уединение - в склеп, пещеру-сортир, где мысли превращаются в летучих мышей.
  Я мечтал об обнаженной фее, которая спасёт меня из каземата, в котором задохнулся бы декабрист Чернышевский - но - ЧУ! Сознание затухало факелом в космосе, надвигалась катастрофа желудка - гномы подземные убежали, боялись газовой атаки.
  Пришел подземный тролль - или человек, но представился троллем, и я не возражал, потому что лицо у него торфоперегнойное; тролль убеждал меня, что я - происшествие, а всё, что вокруг меня - туалет: мысли - туалет, девушки - туалет, даже мама и паралимпийцы в Сочи - туалет.
  Я просил тролля - сам он придумал теорию, или получил мысли из Космоса, от зеленорылых братьев.
  Троллем овладел панический страх: он подпрыгнул, сделал попытку перекреститься, но вспыхнул Олимпийским факелом - не паралимпийским, а - Олимпийским, как туалетная бумага на холме.
  Я с полной апатией наблюдал, как сгорал тролль - ненужный никому, даже похожий на умершего и воскресшего ежа.
  Зачем тролль жил?
  Почему ко мне приходил без трусов?
  К чему огромному, значительному устремлялся со слюнями на подбородке, он же неминуемо погиб - Судьба предсказывала, но пришёл, словно ловил попугая, а поймал птеродактиля.
  Оля: собирайся, ты сейчас серьёзная девушка, с моим семенем в грешных устах.
  Летим к моим родным, чтобы они одобрили мой выбор, а, если не понравишься - то в испанский сериал тебя, а я замуж не возьму; не нужны мне девушки не обновленные, слишком грозные для моей мамы, а моя мама - мясокомбинат, всё знает, словно у неё в правой ягодице компьютер, в левой - блок питания, а между ягодиц - розетка".
  Гивико кушал шашлык, а я уверяла, что пусть меня засыплют белыми розами с корней волос до пяток, но маме его и родне понравлюсь, даже больше, чем понравлюсь - батат скушаю, лаваш с шашлыком подброшу в воздух и ртом поймаю, а маме ноги вымою своими слезами - так поступают турецкие принцессы цирка.
  Вылетели мы - два журавля - серый и белый...
  - В Грузию билеты дорого стоят; жених расщедрился, как Бонифаций на каникулах? - Алёна кивала на окно, кусала губы - не искала Правды, но чувствовала, что прямой кишкой в гуталине ускользает Правда.
  - Экая ты, завидущая и несчастная, словно курочка на столе рабби Алёна! - Оля с досады, что подружка не уяснила самого главного - принцы не платят за дам, топнула ножкой, нахмурила бровки, но не сдержала счастья, выплеснула жемчужинами смеха: - Гивико - умный, поэтому - бизнесмен, Рокфеллер.
  Он все деньги в деле держит, и нет смысла из акций монополий вытягивать деньги, если у меня наличные имеются - на дачу копила, но что дача - умирит всех, а, если её нет, то и не умирит, но из дачи подвенечное платье не сошьёшь.
  Семнадцать тысяч на человека билет в одну сторону - дорога в ад, шестьдесят восемь на двоих - туда-обратно, разве это дороже, чем бескорыстная любовь родовитого князя к безродной Московской девушке, которая не принесёт мораль, но заплатит всего лишь квартирой - беда, но Гивико - не поляк, смирился, простил мне неродовитость, согласился у меня жить
  Предложил, чтобы я, после свадьбы, на него переписала квартиру, потому что - негоже девушке с квартирой, а муж князь - без квартиры, унизительно для девушки, когда у неё муж похож на простыню; возвеличиваю мужа - возвеличиваю и поднимаю на Парнас себя.
  Ах! Гивико и стихи пишет - замшелые, качественные, с ароматом коньяка! - Ольга хохотала, царапала себе шею, от избытка восторга щипала щеки до крови, словно вытаскивала из-под кожи крупинки смеха: - Приехали в село - далеко от Тифлиса, поэтому - воздух чистый, горы, реки - благодать, как под танком без платья с полосками.
  Много у меня в душе изменилось, когда я вышла к сакле - камни, куры, свиньи и мама безразмерная с котлом в руках, усатая, как Чапаев, но в уголках глаз ютятся лучики доброты.
  Я подбежала к матушке князя, руку ей целую, почести отдаю пионерским салютом, словно поганок откушала, а робею, конфужусь - боюсь не понравиться - тогда Гивико бросит меня, не войдет мужем в меня и в мою квартиру, не сделает мне смуглых детей, словно головешки в поле.
  На колени упала перед его матушкой, чувствую себя червем древесным:
  "Видите, матушка, как я вами восторгаюсь, озером Рица вас называю, горой Казбек, а вы не нуждаетесь в комплиментах бедной Московской девушки - и на нижнее белье денег не трачу, коплю на свадьбу, словно три года висела вниз головой над муравейником.
  Запретите моему сердцу стучать, мама Гивико.
  Оно не смеет нарушать ваш покой; увезите меня в горы, засыпьте кизяками, сжарьте в доменной печи, у вас они называются тандырами.
  Я бы подняла выше головы ногу, но опасаюсь, что люди меня забросают инжиром и курагой, назовут распутницей, и, сколько я ни буду объяснять, что распутница и распутица - не сёстры, забросают меня камнями, а глаза их нальются кровью, из ушей фосфор брызнет вместе с костями.
  Кто за меня заступится, если я вас прогневаю поднятой выше головы ногой?"
  Матушка Гивико, возможно, ничего не поняла, потому что по-русски не осознаёт - контузило её в детстве, учебник русской грамматики на голову со шкафа упал, как кара небесная.
  В руки мне лопату сунула и к куче навоза подвела: чтобы я кучу из одного места в другое быстро перекидала: счастье для меня - услужить родительнице Гивико - не испытание, а - благо, брюквой меня не кормИте, дайте услужить, потому что - традиции, а у нас традиций нет, свиньи съели наши традиции.
  Руки растянула, кости разломала, но навоз перекидала - князь Гивико одобрительно мне головой из-под чинары кивал, пальцами щелкал, жуков в мыслях давил - философ - Диоген.
  Подошёл ко мне, рукой по попе похвалил, и тихо шепчет, родимый, самый дорогой мой человек, дороже платины самородной:
  "Оля, иди, вымойся, а то - свинья, меня позоришь!
  После - зайди в саклю к дяде Шоте - он важный, потрясение Грузии, а не человек!
  Его папе сам Шота Руставели шкуру льва подарил, как от плеча кость оторвал.
  Помни, что телом ты можешь уважать мою родню и друзей, а душой - всегда со мной; тело - груз, душа - вино"!
  - Принц князь тебя под своего дядю подложил, как прошлогоднюю черную солому? - Алёна вскрикнула, но удержалась, присела, не понимала, стыдилась, что Ольга взлетела выше предрассудков, выше венерических заболеваний и сибирской язвы. - Дядя жениха с позволения жениха тебя - ТОГО? ИГОГО?
  - Не подложил, а честь оказал небывалую; козы мечтают о подобной милости, а нам, городским бледноягодичным девушкам - и не снились подобный почёт и уважение, когда всё село невесту любит между ног, как крейсер "Аврору"! - Оля потрепала Алёну по щеке, по-матерински, без чахоточного ободряющего кашля - так учитель пения наставляет грудастую непонятливую ученицу на нужную ноту. - Дядя Шота отнесся ко мне с пониманием, внимательный человек с открытой душой и седыми усами деревенского кота.
  "Почему у тебя кожа белая, снежная, а не смуглая человеческая? - дядя Шота недоверчиво рассматривал меня, сам разделся, искал бутылку в зарослях на своей горной груди, где хвощ разместился привольно, словно по стене ползёт. - Притоки Арагвы и Куры увлажняют почву, и на мокрой почве американские туристки любят славных детей гор, обкатывают, принимают рассудительные меры - одна на пятерых, и сильнее американка, чем наши рыцари, предадут своего Правителя, но виноград скушает; не положено, чтобы девушка одним махом семерых славных парней побивахом на влажной почве - всё равно, что пить из дырявого бурдюка.
   Отец мой Виссарион - князь, и царь - коней любил, по-всякому, но особенно - скакать, чтобы ветер в лицо, а девушку в бурку.
  Меня маленького на коня посадил - руки отца тёплые, мозолистые, лозой обвиты; глаза - чёрные, томящие, с искорками полевого шпата, - ударил аргамака - ноги в стороны, как на балете.
  Я балерину один раз видел, в цирке Шапито, где люди - звери.
  Балерина бегала с блестящей синей птицей в руках - красиво, ёмко, но без зазрения совести - мерзость, если девушка ногу выше головы поднимает, а не лаваш в печи готовит - револьвер, а не девушка.
  Конь понёс, а я хохочу, маленький, не верил в смерть, в гриву вцепился и мечтаю, чтобы руки у меня оторвались, а карманы золотом наполнились, как у Царицы Тамары.
  С утра я выпил кувшин вина - мама Сулико добрая, к сулугуни каждое утро вино подаёт - пей доупаду.
  Славное тело матушки - большое, Мир за ним укроется.
  Конь несется, а я о загадочном китайском чае думаю, почему он отличается от грузинского, как Сивка отличается от бурки, а папа отличается от папахи.
  Горы несутся навстречу - несколько раз конь перепрыгивал через нагих пирующих пастушек - видение, мечта или - реальность, я не разглядел - быстро мчались, даже мрак обгоняли, и в душе поднималось Солнце.
  Через час скачки конь ударился в тучу на вершине горы - меня молнией по темечку, а громом по барабанным перепонкам; свалился с коня к абрекам - хлестали меня по оголенным ягодицам прутьями, но не убили, потому что конь им достался мой в налог.
  Босой с горящими ягодицами я бежал по ущелью, проклинал абреков - но тихо, чтобы не услышали издалека, мечтал, что вырасту юристом и бумагами закидаю своих врагов, как какашками ишака.
  Дядя Махо с ишаком живёт, любит его, братом называет, а у меня нет братьев - в войну с павианами в Сухуми сгинули - естественная жертва войны, когда солдаты получают вид на жительство другого государства - Тайвань.
  Пастуха увидел, пастух часы чинил - огромные с маятником, а я знал, что в часах живёт душа гор; четыре куцые овцы внимательно следили за пастухом, а он плевался в шляпу и ругался на часы, называл их адской машиной, польским танком.
  "Эй, батоно, пастух!
  Я поклонился, но не раболепно, а с достоинством примерного мальчугана, у которого пиписька не оволосилась, но душа созрела сливой на ветру. - Почёт вам и уважение, а вашим часам и овцам - ужасные присказки, потому что - страшные, как улыбка дяди Вахтанга.
  Если я стану женщиной когда-нибудь, то на платье нарисую ваше лицо - оно потешное, клоунское, но с чертами Вано".
  "Мальчик, не Туташхия ты или Берия, добрый человек в чувяках и в бурке, как моя совесть? - Пастух отвлёкся от удивительного занятия - починка старых часов с маятником, - смотрел мне в рот добро, заискивающе, будто искал во рту моём корону Российской Империи. - Надеюсь, что я тебя больше не увижу в моём ущелье, поэтому, приказываю тебе, свою волю изливаю - не смотри между ног у меня, там пусто: - изыдь, покрасней - совесть имей, без совести на лбу морщины, как у старой шлюхи складки на животе.
  С совестью далеко пойдешь, а без совести - устриц во Франции накушаешься, лягушек, непотребных балерин под расписку долговую будешь на ночь брать, а по утрам - кизяк в них кидать, в девушек - даже рубля они не стоят.
  Видел я лешего в горах, горного духа - Автанаила; скверный он, по могилам ходит, овец пугает причиндалами, а причиндалы у него - ослиные, только из железа выкованы.
  Все беды горного духа оттого, что нет у него совести, а у тебя теперь, мальчик с дыркой на причинном месте, совесть имеется.
  Мечтал ли я в детстве об овцах? Нет, мечтал, что стану Царем Гор, а получил - четыре овцы и старые часы с микробами - гроб для невидимых существ.
  Беги, догоняй меня, прозорливый Одиссей без лифчика!
  Догонишь - овцы и часы с маятником - твои!"
  Шалун пастух побежал, а я - жадный до овец и до диковинок с маятником - следом бегу, силюсь догнать; пастух нарочно поддается, и, когда я уже почти догнал - снова убегает, подскакивает, как сатана, дико хохочет и - Мир бы ему прахом, чуть не убился о скалу.
   В величайшей тоске я ушёл, ревел, слезы кулачками размазывал, призывал на голову коварного пастуха и на курдюки его овец все кары небесные, даже бочку с гуталином призывал - пусть задохнётся с МОИМИ овцами и часами. - Мудрый седой Шота замолчал - никак не мог на меня залезть, мягко у него везде, как в душе доброй нянюшки Арины Родионовны. - Ты не пастух, девушка?
  Пусть у тебя девичье между ног - но пастух мог себе гениталии отгрызть, в девушку превратиться; молодая ты, но пастух мог за часы у дивов купить эликсир бессмертия и амброзию молодости.
  Признавайся, где мои часы с маятником и четыре овцы - в бОльшем я не нуждаюсь, премного благодарен, что Гивико со мной поделился своей невестой - пастухом в девичьем теле!" - набросился, душит меня, плюётся, а слюна зловонная - с чесноком и кизилом, может быть - кизяками.
  Я мужчин хорошо знаю, как цыплят неблагодарных; злятся и бесятся, в, основном, когда с девушкой не могу, тогда и придумывают, что девушка - медведь, чёрт в женском обличии, сатана в юбке.
  Глаза мои выкатываются, но таблетку мужской силы дяде Шоте предложила; он удивился, я объяснила, что виагра - волшебная таблетка мужества; одна не помогла - вторую, третью; только на четвертой смог кое-ка, слабо, без визга, но с грёзами.
  Возгордился, вскочил горным орлом, меня не замечает, даже на грудь наступил, когда из сакли выбегал с радостным воплем:
  "Вах! Я мужчина!
  Гивико, ещё невест привози, невесты - пастухи!"
  Умер, наверно, от ударной дозы виагры, к обломкам горной породы отправился, жаль - потешный дядя Шота, как русская рулетка.
   Другие друзья Гивико заходили в саклю, любили моё тело - на всех таблеток хватило, я с собой мешок виагры ношу; мужчины нынче слабее медуз.
  Каждый ко мне тайном подходил, шептал, чтобы я сына вырастила, назвала - Сосо, а дочку - Сулико, как могилку на холме.
  Наивные, почти дети над девушкой с жалкой, вымученной улыбкой акушерки.
  Они думали, что после акта любви я забеременею, как африканская доильщица коз.
  Каждый верил, что рожу ему Царицу Тамару или Царя Валико.
  О противозачаточных средствах не слышали, искренние, с нотками кизила, романтики, возродившие настоящий сулугуни с генномодифицированными добавками.
  Я радовалась, потому что - добрые они, потешные, гордые - настоящие мужчины без комплекса одиночества среди скал, где каждая девушка - коза, а каждая коза - поэтесса.
  Я вспомнила стихотворение из школьной программы, ёмкой, будто цистерна для молока:
  "От Валико до Сулико - далеко?
  Не далеко!
  Только прыгнуть через облакО!"
  Три дня гостили у родных Гивико - прекрасно: воздух, речка, лаваш!
  Промежность моя стёрлась, красная, как у макаки, но - лишь бы мой любимый Принц не гневался; всех его знакомых удовлетворила, даже разговор поддерживала и в нужных местах смеялась, оттого, что они - князья, а я - простушка, которую подозревают в убийстве банкира Ходорковского и клятвопреступлении.
  Провожали нас тихо, только мама моего ненаглядного Гивико гневалась на меня, замахивалась кувшином, называла белой кувшинкой (я так поняла сложное наречие), грозилась, что, когда приедет в Москву - волосы мне выдерет, в могилу сведет, чтобы я её сыночка не задушила - материнская ревность, понимаю, одобряю - каждая курочка обожает яички.
  Да, мы - оккупанты для всех бывших Советских Республик, враги, всех обворовали - стыдно мне за Россию, которая порабощала все народы и ничего не давала взамен, кроме людей, нефти и хлеба - так Волшебник Дурдолио проглотил ученика, а на утро говорит - не важно, что говорит, лишь бы раскаялся, человек со связями нейронов.
  Прилетели в Москву, ожидаем к свадьбе родню Гивико; дядя Шота со своим аулом прилетит на первую брачную ночь, дядя Виссарион с родней; много денег я потрачу на билеты для друзей Гивико, но - не жалко, потому что за мечту люди иногда кровью платят, а я лишь - бумагами, мокрыми, не обворожительными, до благоразумия деньгам далеко, как генералу до прапорщика. - Ольга замолчала, с жалостью - словно на неприбранную постель герцога - смотрела на подружку, мысленно подбирала Алёне жениха из родственников Гивико.
  - Горцы в дождь по горам без зонта разгуливают, словно без головы? - Алёна удивилась, складывала в уме пазлы, рассыпала спичечные дворцы. - Эксцентричный у тебя жених, выразительный, завидую, потому что - счастье семейное обрушится камнем Сизифа.
  У меня нет лишней квартиры, которую я бы преподнесла жениху в качестве приданного; и денег на билеты родственникам жениха не насобираю, и на роскошную свадьбу с кловунами и академиками - нет, словно обворовали меня в Тридесятом Царстве.
  Правду искала в твоей истории, Оля, чувствую, что Правда рядом, но хлипкая она, не удерживается в мозгу - один альпинист падает в пропасть, другой его за руку ловит, но рука скользкая от репейного масла.
  Понимаю, что от зависти Правду не вижу в твоей свадьбе, вроде бы честно, без пули в лоб: жених честен, родня его поступает по Правде, не приседают с поклонами, а сразу - таблетку и на койку с тобой - что может быть естественнее для волосатого пожилого мужчины с взором павиана?
  Не поверила бы в твоё Счастье, а глаза у тебя - Звезды, дико хохочешь, размякла, сияешь Кремлёвскими звездами на бляхах Кремлёвских курсантов.
  Может быть, Правда не в событии, а в отношении к событию; не в цыганских плясках, а в золотых червонцах под ногами цыган?
  Медведь танцует, цыгане танцуют, а я лжи не вижу в твоей истории: пустота - ни Правды, ни обмана.
  Не болтаю лишнего, а, если зайца розового в кустах увижу - только доверенным людям сообщу, потому что заяц - не Правда.
  Пойдём, подружка, к гадалке?
  К гадалке не ходи - поговорка, а мы поговорке прививку против оспы сделаем и пойдём к гадалке, как по тонкому льду. - Алёна раскраснелась, схватила подружку за руки, не отпускает, шалит - по-девичьи, целомудренно, без проникновения в душу - не крот. - Полноте! Не робей, душа моя!
  Цыганка даже калий в крови видит, а твою Судьбу прочтёт по книге мёртвых.
  - Конфузливо! Да и зачем мне гадалка, если я ясно для себя вижу, решила, и пусть даже из омута рука зеленая с чешуей вылетит - всё равно Гивико - творец моего счастья, лопата без черенка, но с позолотой на режущей части. - Оля давала себя уговорить, ломалась капустным листом под тяжестью бабочки-капустницы, розовела, но попала в сети - красивая девушка - исследователь себя. - Разве, что одним ухом, одним глазком, но обязательно после гадалки анализ на туберкулёзную палочку сделаю, чтобы не заразить Гивико, а то он - самолёт в мужском теле, а самолёт надобно в чистоте и целомудрии содержать.
  Девушки выбежали из подъезда - смех, радость единения, тесной девичьей дружбы, похожей на клевер четырехлистник.
  - ООО! Уличная гимнастка в итальянском трико! - Оля остановилась около девушки гимнастки, худой, словно ящерица после засухи. - Зачем нам гадалка, если уличная гимнастка Судьбу лучше знает, чем сто тысяч гадалок с фамилией Карлсон.
  Засмеялась бы я ей в лицо, но положение Принцессы, княгини не велит!
  - Гадалка! Где твоя Правда? - Алёна требовательно смотрела в глаза девушки, но затем - словно в детском саду играла в прятки с Дедом Морозом - засмеялась шаловливо, выдернула из-под девушки коврик для занятия йогой! - Гуттаперчевая гимнастка, где твой гуттаперчевый мальчик?
  АХАХАХАХАХАХА!
  К тряпичной кукле ушёл без штанишек?
  Буратино с гвоздиком вместо пениса?
  ОХОАЗЗЗЗААААХАХАХА! - Алёна присела от смеха, стучала свекольными ладошками по коленкам, выбивала тоску!
  Рядом хохотала Оля - широко, по-княжески.
  Гимнастка - зрителей, кроме Алёны и Оли нет - подняла ногу выше головы, но, оттого, что молодая и задорная, не выдержала, засмеялась - пусто, без смысла, но заразительно, оттого, что не умерла от старости.
  - АХА-ХА-ХА-ХА-ХА!
  Веселые девушки, наверно, Правду ищите и замуж выходите за Принцев?
  ХИ-ХИП-ХИ-ХИС! - увидела, что зрительницы напряглись, отставили смех в дальний угол, перестала смеяться, нагнала на личико тучку академической серьёзности. - Всё ложь вокруг, будто по болоту ступаю, а вместо воды в болоте - ложь.
  Лешего в болоте бы простила, умруна, пиявку вздорную и лягушку с надутыми мешками, но нет их в людском болоте страстей, а - только ложь.
  Правду ищу...
   - И ты Правду ищешь, гуттаперчевая? - Алёна ахнула, присела, сомлела, прикрыла глаза от восторга, что не одна на пути поиска Правды - нет путников, но только путницы с вишнями, и вишни рассаживают вдоль дороги к Правде.
  - Правда! Да! Хорошо, если бы Правда сама пришла на тонких ножках
  Ложь на толстых столбах ходит, а Правда - тю-тю-тю - на цыпочках, но только не на балеринских цыпочках, потому что нет Правды в балеринах.
  Давеча на нудистский пляж забрела в поисках Правды без трусов...
  - И ты, на нудистком пляже Правду искала, болезная, с вывороченными расслабленными ступнями утки? - Алёна выдохнула огнём недоверия.
  - Что, нудисты - те же люди, но голые, как курица без горошка, - гимнастка подняла ногу выше головы - вдруг, прохожий монетку да оставит на пирожок с соевым заменителем мяса. - Выгоду искала, думала, что на пляже Правда из песка выскочит, да золотом меня наградит, потому что я - нищенка, хотя и с пропиской в Москве, в инкубаторе.
  Подходит ко мне мужчина - в летах, солидный, наверно - чиновник, пузатый, очкастый с традиционно маленьким пенисом - куда ему до Буратино; взор в даль светлую, чистый взор, Шукшинский.
  Рукой пренебрежительно махнул в сторону других нудистов, мяукал, казалось, что мяукал, а я в его словах увидела надежду на ужин при свечах, но не в гробу, когда свечи вокруг смертного одра, а в ресторане.
  "Девушка, не поддавайтесь на провокации болтунов; у болтливых мужчин - язык кобры, - болтунов осуждает, конкурентов, а сам - два часа без остановки меня обрабатывал словами - больше нечем: ни денег, ни мужской стати с выплеском робких эмоций гориллы. - Недавно разочаровался, седьмой десяток мне идёт - счастлив, что раньше не узнал весть, иначе молодость всю в тоске провёл бы, а не в оргиях.
  В молодости я часто вставал над Днепром, вдыхал водяную пыль и миазмы лавсанового Могилёвского комбината, мечтал, что птицей с клоакой взлечу над бурными водами, достигну могилы писателя Максима Танка, затем - к могиле писателя Тараса Шевченко: и захороню Тараса Шевченко и Максима Танка в одной могиле, чтобы они над Днепром переговаривались в гробах, не скучно.
  Птица меня в лоб ударила камнем - не золото, не бриллиант, а гранитный камешек, и досадно настолько мне стало от гранита - я не паренёк Гаврош на французской баррикаде, чтобы искал гранит, - что я сразу от прошлых мечт отказался и задумал найти в теле человека ген Счастья.
  Всю жизнь искал ген Счастья, а на прошлой неделе понял - не найти мне за короткую жизнь ученого-кабальеро, не отыскать ген Счастья, по теории похожий на сперматозоид.
  В лаборатории я разрыдался - ребёнок над колбой.
  Ко мне подошёл начальник - Иосиф Абрамович, ласково потрепал по уху и замогильным голосом лудильщика медных кувшинов успокоил:
  "Андрей Иванович, не тушуйся, гой!
  Тебе много позволено в субботу, а я в субботу замираю, лежу, не двигаюсь, потому что каждое движение иудея в субботу оскорбляет Закон, как прыгун с шестом оскорбляет зрителей с ограниченными возможностями из первого ряда.
  Приручил бы я тебя, но ты не зверь.
  Записал бы своим приёмным сыном, но ты - старик, а не юноша с печальными очами серны.
  Поэтому - пропади ты пропадом, Андрей Иванович младший научный сотрудник с седым лобком, со своими изысканиями; всю жизнь с Государства деньги высасывал на никчёмные опыты, сравнимые с изучением быков и коров.
  Лучше бы разработал технологию окраски талмудов".
  Проклял и ушёл в столовую, забывчивый - через час наш разговор не вспомнит, ископаемый профессор.
  На пляже скорблю, другая идея родилась - я не оперная дива после климакса, поэтому, если и рожаю, то - идеи.
  Задумал фею встретить, чтобы - кожа как бы с позолотой, рот, как бы человеческий, а сила - волшебная - любой шланг в бревно превратит.
  Легче всего фею в бане найти, или на нудистком пляже, потому что под одеждой фей не видать, песком глаза фей засЫпало.
  Наткнулся, лежит широко, привольно - с русским полем под ногами; груди - шестого размера, а талия осиная; фея, истинно фея, без жеманства и хлопот по определению резус-фактора.
  Наткнулся почти, но остановился, над феей возвышаюсь, песок с оттуда сыплется на неё, а она не замечает, оттого, что в другом Мире - Мире фей - летает мыслями.
  Стыд меня охватил багряным пожаром: кто я в этом Мире?
  Даже не вундеркинд, не Руслан с черными кудрями; и из глубин Вселенной меня, наверно, не видно, даже в тахионный телескоп.
  Из других Миров инопланетяне зеленые с тоской взирают, обозревают, и не видят меня, как не видит кошка себя в чёрной комнате.
  Мелкие мы, суетимся, кажемся важными, но свысока, даже с круглолицей Луны - смешные, без намёков на страдания.
  Дал бы я себе справку, что абсолютно здоров, но я не лекарь, и даже не пекарь, а - Учёный.
  Задумал я над феей, что заплачу все свои долги, а оставшиеся деньги по Миру раздам беднякам и купцам, сироткам на крендели с маком, спортсменам - на презервативы, которыми пловчихам заменяют купальные шапочки.
  Мелькнула мысль, что фея у моих ног - немка, немецко-фашистская захватчица, плюнул бы на неё, но боязно - авось, побьёт, как в Сорок Первом?
  Задумался: для чего живу, и доживу ли до понедельника, а от понедельника до воскресенья, как от Страшного Суда до Воскресения.
  Подходили товарищи, предлагали мне водку, я обещал, что - завтра, а сегодня предрасположен к грусти, оттого, что фею нашёл, а она на мои поклоны не обратит внимания, да и не кланялся я, оттого, что поклон без букета роз не считается галантным - так куртуазность графа перед мартышкой завуалирована.
  Неожиданно, пошёл дождь - фея радуется, не убегает, а я мёрзну, и от холода мои гениталии съежились, как у кролика в Новый Год - позорно, стыдно, но я мокрый верил, что двенадцать часов наступит, не всегда же мне - половина шестого ниже пояса.
  По спине постучали калики перехожие - как забрели на остров нудистов - загадка, просили хлеба и зрелищ: зрелище я дал - перстом указал на обнаженную фею, а о хлебе - не заикнулся, потому что благоразумный человек не показывает свои богатства каликам - отнимут, унесут на крыльях ворон.
  Расслабился, придумывал желание, что загадаю фее: много желаний, но сокровенное - одно, в памяти и не всплывает, как какашка с гирькой.
  Думаю рядом с прекрасным - о низменном - о какашках, - но Достоевский и Толстой одобряли, а я не Рылеев, чтобы шел против воли писателей, на могилах которых дубы выросли богатырские.
  Фея мне улыбнулась, ручками поводит, глазками кружит беличьими.
  Может быть, представил я в мечтах; лихоимно, чтобы красавица фея старательно немолодого мужчину завлекала в недра.
  Я не экскаватор.
  "СвезЁте меня в Лондон, мужчина-висяк? - спрашивает, руками слова поясняет, будто я - глухонемой слепец с болезнью дауна. - В Лондоне на бирже сыграем, вина выпьем море, а затем - к цыганам и румынам.
  Без вина я не виноватая, - засмеялась, жадно рассматривает мои зубы, ищет золотые, но у меня простых не осталось, а золото только на велосипедистках вижу, будто оковы праздничные, спортивные. - Уважать вас не за что, песок из вас сыплется, и, если в женихи набиваетесь, то денег мне - немерено, как кита на сушу выбросило - мешок принесите.
  Может, тогда и рядом с вами спать лягу, или подарю вам билет на пароход в страну Счастья, где каждый пингвин обретает крылья дракона!".
  Шевелится, перемещается, переворачивается с боку на бок, но не взлетает, словно ей крылья обрезали; а я верю, что крылья золотые у неё, но не видимые для меня, потому что я не - евнух.
  Задрожал, когда о стране Счастья услышал, полночь мечтал встретить немедленно, но Солнце мне не подчинилось, а фея - пирог на сковороде.
  Так бы упал на неё неблагоразумно, требовал бы сатисфакции, она - мушкетер, а я - гвардеец кардинала, но вас увидел и возмечтал, даже вполне уверен, что молодость мне вернется из Саратова, где дыни - головы ягнят. - Рассказывает, а сам - словами меня уморил, усыпил, уже рядом сидит, на песочке, в меня смотрит бесплатно, из первого ряда, как уборщица в цирке. - Понял, что не фея она, а вы - фея, оттого и ахаю и охаю и хихикаю в полнейшем восторге, словно мне вентилятор в промежность вставили.
  Вы умеренно благородная, морально устойчивая - пятки в мозолях, а колени чистые, плохо, если бы и колени в мозолях, навевает дурные мысли, невидимые с Сатурна, но важные для людей, у которых век равен одному вздоху черепахи, на гигантской черепахе Земля стоит.
  Верю, что Земля на трех слонах, а слоны - на черепахе, а она - в Мировом океана плавает куском мыла.
  Более правдоподобно, чем круглая Земля в пустоте, как в желудке ящерицы.
  Где это видано, чтобы пустота радовала, как пряник?
  Если я скажу, что вы, девушка, не фея, а пустота - для примера привел, к слову, чтобы подластиться к вам - вы вознегодуете, поцелуете лучше псориазного мотогонщика, чем меня.
  А, если скажу, что вы - скала, подобреете, мёдом меня намажете, Сахаром Медовичем наречете; возбудите молекулы воздуха, нагреете теплом своей распахнутой - как калитка в доме терпимости - души.
  На прошлой неделе миллион на улице нашёл, под деревом, где обычно цыганки загорают без трусов.
  Поднял миллион, а к чему он мне, любопытному романтику?
  Машину купить с колёсами и ездить по борделям?
  Дачу с вишнёвым садом и адским козлом на привязи?
  Раздал деньги нищим - пусть напьются, называют меня большим человеком среднего сорта, владельцем воздушного замка: ничто мне не нужно, кроме благосостояния страны, чтобы люди жили мирно и счастливо, и умерли в один день, как любящие муж и жена! - Прослезился от своей доброты, меня по коленке поглаживает, но нарочно вдаль смотрит, чтобы я, если возмущусь, то ответит - нечаянно руку положил, представил, что горячий камень Гайдара нашёл, и письмена ладошкой читает.
  Злость меня взорвала, подняла с подстилки - я сама подстилка, укоряю себя за это, виню, но ради пропитания подстилка.
  Наклонилась, корягу из земли выдираю - тонкая, но с грязью и колючками - для сильнейших душевных травм, словно танк зарыли.
  Андрей Иванович за моей спиной умиляется, чувствую нижней частью тела его горячий взгляд директора дома престарелых.
  Выдернула корягу и по лицу недоуменному - хрясь - дедушку по черепу, чик-брык.
  Возопила, смотрю на него с укором гимназистки (и тайно на себя, словно из тела вылетела и любуюсь своим ладным мармеладным телом):
  "Что же вы, обломок "Титаника", Бармалей со стажем, всё лжете мне, будто я - сосуд греха?
  Ластитесь, а денег не предлагаете, в ресторан не зовете, будто вам язык вырвали.
  И о фее с грудями солгали, что ушли от неё по чистоте душевной, что меня увидели - лучшую, как кабриолет красного цвета.
  Фею вы покинули, оттого, что она Лондон от вас потребовала, вина и увеселений в саду гурий.
  Вы - нищий, поэтому жадный, словами себя поднимаете, руками будоражите, а ни одной золотой монетки не показали, спрятали от меня в мечтах, и нет у вас золота - на самоуничижение променяли.
  Возжелали женского молодого тела, да бесплатно, по коммунистической продразвёрстке: стихи будете писать, картины рисовать с паровозами, а рабочие для вас деньги - собирать; на вашу похоть несостоявшуюся, на научные опыты бесцельные.
  Лжете мне, говорите о добре, а сами бесплатно меня лапаете - уже не взглядом, чувствуете своё безнадежное положение могильщика секса, но безудержно бросаетесь в пляс, карьеру генерала на девушке себе пророчите, а петух из вас - никудышный, как дырявый казан.
  Я тружусь на ниве уличной гимнастики, поднимаю ногу выше головы - людям нравится, - деньги бросают, малые, иногда бьют и отнимают заработок, но я - светлею лицом, оттого, что Правду ищу, а вы - ложью подкатываетесь, ушкуйник, Стенька Разин без шапки.
  Раздавили сами себя грузом лжи, не отличите жемчужное зерно от повести Белкина, тщеславный губернатор песчаного нудистского пляжа с кокаином и земфирами".
  Ударила ещё раз, целила в пах, но вспорола жир на животе, будто тюленя приручила, но на Пасху съела.
  Завизжал, песок на рану сыплет по индейскому методу канадских дровосеков, или гомосеков - смешались все у меня в одну кучу, но коней туда не добавила, потому что коней жалко.
  Вскочил - я за ним с палкой, погнала - через камни, через голые тела - топтали нудистов немилосердно; вопли, но никто не ответил камнем в затылок - столичный шик, умрут, но сдадутся, как деревянные куклы.
  По воде пробежали, через лесок, на улицу в город, где по пятницам скука: я преследую, не замечаю своей наготы, а Иван Андреевич голый только о своём спасении думает, тоже не стыдится, но по привычке людоеда спорит - окровавленный окорок.
  "Я к тебе по любви, в феи выбрал, а ты меня - палкой, неблагодарная сказочная тварь!
  Разве любовь и деньги совместимы, как шашлык и пахлава?
  Изгнанная из ада, ты, девушка, хотя и красивая, словно муравей среди динозавров!"
  Я снова палкой - яички ему разбила - вопли, кровь, слёзы, мой хохот: не удержалась, прощаю себя, не укоряю, потому что терять нечего - часто нагая ради копейки пляшу на столах в кабаках, изворачиваюсь прелестной гадюкой.
  Через двести пятьдесят миллионов лет мой позор забудется, даже часы с кукушкой исчезнут в реке времени, поэтому - что же стыдиться, если выросло прекрасное на грудной клетке и между ног?
  Кричу в неистовстве, возвращаю себе покойников в душе:
  "Исчадие ада!
  Друг Джека Потрошителя!
  Вторая рука Чикатилы!
  Пусть твой вой сольётся с многоголосием грешников из зловонной бездны, где зубовный скрежет - музыка сфер.
  Внутренне не выстоял, упал, поэтому - катись по наклонной плоскости в овраг с нечистотами, с мерзостью голодания, самоутверждения безжалостных прав, когда овцу убивают каменным иудейским ножом для обрезания.
  Чувахлай!
  Грабитель!
  Похититель душ балерин!"
  Убила бы палкой, да извернулся, в пародийном прыжке ввинтился в трамвай - голый, окровавленный в генерала сжался, а генерал улыбается, старый, в прелести.
  Я в досаде топнула ногой - от чрезмерной гордыни мои слова, будто меня наполнили расплавленным палладием.
  Но голая, деньги нужны на еду и одежду: устроила гуттаперчевое представление с палкой - насобирала денег за два часа на платьице и гамбургер с картошкой фри, в карты бы сыграла на оставшиеся деньги, но не любят меня пиковая дама и бубновый валет.
  Философ меня к себе увел - приличный человек, заплатил за уличное представление и ещё монетку дал, чтобы я утром покушала в привокзальном кафе, где кроме водки только - водка со льдом.
  "Страдалица моя, гимнастка! - ночью шепчет философ, бородой уколол, а мне смешно, потешно, потому что не умерла с голода днём, не убили меня завистники - Правду не нашла, но нет в том печали, потому что много лжи скрывает Правду, как навозная куча скрывает дезертира. - Не выношу вида голодных детей Африки - пузатые, с огромными головами, глистами в руках - зачем они в банановом Мире?
  Для равновесия, если груди - апельсины.
  Часто среди ночи просыпаюсь, бегаю по квартире, стенаю, мысль меня гложет голодным псом: что, если неразумные дети Африки счастливы, а разумные ученые остального Мира - несчастны, словно каждому орган молодости заменили напильником из ФСБ?
  Может быть, каждый негр добивается своей цели в жизни, как вскарабкивается на пальму за кокосом?
  Видит и хватает мечту за серебряные ляжки?
  Ты, девушка, гимнастка, без жабо, без кокошника - жалко мне тебя, потому что бесчеловечно, когда девушка без цели в жизни ложится под мужчину и называет мужчину - отголоском Правды, зарницей грядущих годов, когда взаимоотношения полов кошек и собак станут определяющими в жизни каждого москвича.
  Люблю тебя и плачу, называю себя отвратительным похотником, гиеной, но наивно вымаливаю прощение у языческих богов, когда капли пота нашего соединяются и устремляются потоком вниз, в ложбину, среди твоих Райских кущ, к Свободе, Равенству и Сёстринству!"
  К утру философ сомлел и умер от разрыва сердца - много виагры съел без водки.
  Я тихонько квартиру обшарила, ценные вещи забрала - не много, до обидного мало, поэтому почувствовала себя ободранной, обворованной перепёлкой на льдине.
  Правды нет!
  Ложь расставляет кривые ножки и змеиным языком указывает в пещеру неожиданностей и лихоимства!
  Кругом один обман, и я - обман!
  И вы - обман, кажетесь мне, видно вас в ультрафиолетовом диапазоне, а в радиоволнах вы - ноль, меньше значите, чем дальние Галактики, которые и не Галактики, а - выдумки академиков, потому что - сатанинские глаза вместо Галактик!
  - Всю мировую скорбь прочла в двух твоих мимолётных взглядах - будто кукушечка у ракиты хозяйничает! - Алёна с напором улыбнулась, со страданием взглянула на промежность гуттаперчевой гимнастки - так дрессировщик оценивает слона. - Исполать тебе, добрая молодица!
  Зело! Правда к тебе придёт, за твои грёзы, за твои страдания, верь мне - восторгайся каждому клочку Малой Земли, словно в последний раз ногу выше головы подняла в прощальном салюте китайским велогонщикам. - Алёна присела в реверансе - в добрых глазах лучики пионерской правды.
  Гимнастка долго смотрела вслед Алёне и Ольге, двигала губами, но слов на ветер не бросала, лишь в конце вздохнула и выдохнула речовкой!
  - Огромное счастье жить в Великой России, где все тебя понимают, помогают копеечкой, не оставят без ломят хлеба и без дородной, как откормленная индийская танцовщица, мысли, - гимнастка широко и привольно, по степному улыбнулась пожилому зрителю в твидовом костюме, фетровой шляпе и сандалиях из греческой искусственной кожи Аристотеля.
  Алёна и Ольга уже забыли об уличной гимнастке - стремительной и красивой, подобной Ниагарскому водопаду, но скромной тихой Есенинской поймой.
  У жилищно-эксплуатационной конторы гордо курил пожилой иностранный рабочий: комбинезон в дырках, на ногах тапочки-вьетнамки, на голове - пилотка маляра из газеты - выходец из Прошлого, посланник рыцаря решительного образа.
  Ольга остановилась, а Алёна - с девичьей скромностью, присущей всем правдолюбкам - подняла ногу выше головы, облила иностранца снисходительным взглядом поэтессы и произнесла с пятьюдесятью оттенками серого:
  - Любезный! Где у вас приличные люди заседают?
  Моя подруга к своему великому князю пришла, на побывку, и мне покажет, вдруг, да Правда родится от слияния наших взоров - так от дружбы верблюда и верблюдихи рождается верблюд.
  Не торопись с ответом, впереди широкая - шире реки Волга - жизнь с подводными течениями, камнями, осьминогами и палтусами холодного копчения.
  - Вах! Эх! Зачем так говоришь о реке Волга, если река Кура чище, шире, многоводней, и рыба в ней - маленькие сумасшедшие старушки воскресают, когда кушают стерлядь из Куры - не нужно таблеток, река исцелит - доктор Айболит позавидует.
  У меня на ногах мозоли и грибки росли - вах, да, - ноги в волшебной чистой воде Куры - пьём стаканами воду из Куры - подержал, и грибки исчезли, словно их водой в рот певцу Кикабидзе унесло.
  Ах! Вахтанг! Где твои женщины с белыми платочками на бедрах!
  Вах-вах! Цах-цах!
  - Гивико! Друг мой сердечный, серьёзный, вдумчивый, академик княжеских наук! - Ольга подбежала, крепко-крепко обняла рабочего, поцеловала в губы, затем оторвалась сытой пиявкой, с гордостью, но и с предостережением - "Не трогай моего парня" - посмотрела на Алену. - Я по тебе соскучилась, - скороговоркой, - подругу привела, чтобы она нашему счастью завидовала, училась, себе жениха подбирала - тебе подобного в свете не найти князя, а ниже рангом, слабенького - отклик твой, реплика, возможно, если Алёна гордыню смирит, о Правде забудет своей и примет Правду нашу, которую почему-то обзывает ложью.
  Не укоряй меня жестоко, что не принесла тебе обед в полевой корзине, отчаялась, но сейчас в Макдональдс сбегаю, шашлыка по дороге с шаурмой куплю, сосиську в лаваше - пусть тебя не терзает чудовищными лапами вампира голод, бедненький мой, овеянный честью и славой, будто Оренбургскими пуховыми платками обмотался, Гивико.
  - Одна нога твоя здесь, а другая - в Макдональдсе, и смотри, чтобы шашлык прожарили до корочки, для меня, скажи в чайхане, что Гивико требует - иначе воду им отключу и унитаз засорю рваными ботинками. - Гивико милостиво отпустил невесту - Ольга счастливая, солнечным лучом скрылась за поворотом, будто сгинула в Черниговском лесу на нелегальной пивоварне. Внимательно осмотрел Алёну, наклонился - заглянул бы и под юбку, - но вспомнил, что солидный золотой князь, гордо расправил брови, выпустил на волю узников глаз:
  - Ты почему без мужа, девушка, словно тебя кастрировали, а затем снова пришили мужские органы и снова кастрировали?
  У тебя отдельная квартира в Москве?
  Чем зарабатываешь - не важно, - но - чтобы много, иначе гордые мои друзья не возьмут тебя в жёны, потому что ты сошла с ума, и водой тебя, оттого, что ведьма, не исправишь.
  Ваш Илья Муромец на распутье, у камня размышлял - куда пойти, а я знаю - после работы картины маслом на холсте пишу, оттого, что я - и талантливый, в нашем роду все князья, и все талантливые - от скрипки и домры до мольберта и повести, Судьба рог изобилия над нами раскрыла, запретила одурманивающие напитки, разврат с женщинами и капать воском на гениталии.
  Подними ногу выше головы - оценю - девушка ты, или жирная никчемная корова, которая ластится к моей подруге, жениха хочет отбить, сосёт из неё молодость с грудным молоком.
  - Полноте, друг мой, Гивико!
  А что - друг, надеюсь, что не отвергнете моё приглашение дружить - лестно, когда настоящий мужчина, не развратник, солидный, в годах, восклицает, перебирает кривыми, поэтому - устойчивыми - ножками, тараканы вам завидуют.
  Ногу выше головы - всегда пожалуйста, с превеликим удовольствием леденцовой девушки, искательницы Правды!
  Но боязно сейчас - Оля дурное подумает, что я нарочно стараюсь вам понравиться, Правду в вас ищу - не вижу смрадных ям, сохраняю вашу чистоту духу, называю вас ангелом на бревне, сознательно блудодействую, словно у меня не честь нетронутая девичья, а - мухоморы между ног.
  В Илиаде...
  - Молчи! Не развратничай, коварная подруга, похожая в предательстве на страуса эму! - Ольга появилась неожиданно, будто на веревке с вертолёта спустилась. - Сердце моё чуяло: шашлык заказала - сердечко туки-тук - заболело; в Макдональдсе заказ оформила - сердечко - цок-цок лошадиными подковками золотыми - в цирке лошадки без подков, потому что опилки в цирке для клоунов; кловун падает - ему не больно на опилках, словно на сене валяется в деревне с дояркой.
  Умилительные лошадки, я в детстве влюбилась в конюха - конюхов все любят, даже Королевы.
  Что детство, сейчас - молодость, когда нужно следить за своими подругами - сорока-воровка меньше золота крадёт, чем подруга женихов.
  Ихма! Оставила заказы, сюда бегу, беду чую пятками - не зря сердце съёжилось, не обмануло, и Правда в сердце разгорается аджикой.
  - Правда? Вот где Правда - в сердце любящей девушки; я не вижу, но, если ты, Оленька не молчишь, то не вижу в себе признаков буйного помешательства, как у лисиц в степи в засуху. - Алёна отпрыгнула от Гивико, словно он - тлеющая головёшка. - В мыслях нет, чтобы я твоего жениха, князя, Принца втянула в свой порок, светлый, безгрешный, без помыслов о замужестве - пока Правду не найду - не выйду замуж, пусть меня хоть всё столичное братство художников-передвижников насилует.
  В одна тысяча девятьсот сорок первом году двадцать второго июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили...
  - Гиви! Почему без лопаты и не работаешь - чуда ждешь? Ангела с зарплатой? - из подъезда выбежал молодой мужчина в клетчатой рубашке ковбойке, джинсах, кроссовках "Найк" и с золотыми часами "Восток" - старые, но золото не умирает.
  Рабочий подхватил лопату, поклонился, бросил коротко Ольге, будто иву рубил ржавым ножом викингов:
  - Обед домой занесешь, и бутылку "Алазанской долины", женщина без титула! - побежал между домами, скрывался от зоркого ока старого индейского вождя.
  - Обед? Вино? Девушки? Алазанская долина со следами кала? - парень всмотрелся в лицо Ольги, будто выискивал на нём следы карты сокровищ пиратов: - Оля?
  Подруга детства, когда деревья были большие?
  Ты ли это, в платье, но без нижнего белья, как француженка на паперти, - сразу согнулся, потускнел, сбивался в словах. - У ребят спрашивал, искал тебя, в интернете лазил - помню, нахлынуло, осознал, что любил... и люблю - пустое сейчас, не прилично, как в гудроне.
  Да! Я инженер в ЖЭУ, но разве, Судьба ногу сломала?
  Гивико - муж твой иноземный, любитель икры баклажанной, певец из времен Ивана Грозного? - стушевался, носком ботинка чертил в пыли, рисовал сердце пронзенное стрелой.
  - Муж - Принц, князь! - Ольга покраснела, но смотрела с вызовом - так богатырь и батыр обмениваются взглядами перед смертельной схваткой невест. - Люблю его, предана до коликов ниже пояса!
  Не смолчу, не жду от тебя ответа, Николай, и ты мне нравился, но случается, что Цунами - огромная волна - нахлынет, снесет прошлое, и вынесет на берег тридцать три южнокорейских богатыря в одном лице - Гивико.
  К счастью, что опоздал ты, не нашёл меня раньше - свадьбу бы с тобой сыграли, а потом только я Гивико бы встретила - боль, разочарование в жизни, суицид, прыжок в яму, откуда смрад серы, зубовный скрежет и вопли грешников.
  Часто молишься, Николай?
  На лампаду дуешь? Свечи пальцами гасишь, как вечный огонь у Кремлёвской стены! - Ольга рассмеялась, смотрела на друга детства без жалости, оценивала - так пастух присматривается к жирному шашлычному барашку.
  Спелые груди Ольги колыхались шарами на воде.
  - Искупление! Венец творения! - инженер, будто бы не слышал Ольгу, смотрел на нарисованное сердце, каялся перед собой, наливался соком Истины: - С болезненным чувством сластолюбца три дня назад шёл по Сиреневой улице - знал бы о сегодняшнем дне - убил бы себя ножом в живот.
   О тебе думал, всматривался в лица и ягодицы девушек, искал правильный старинный овал лица, добрые глаза навыкате, потрясал грудными мышцами, жадно представлял, как встретимся, ты с любопытством спросишь - живой я, или восставший из гроба, а затем возьмёмся за руки и побежим в Измайловский лес, где воробьи сошли с ума.
  На тротуаре лежала пьяная девушка без трусов - ветер ли юбку задрал на голову - или шаловливые подростки; они фотографировали девушку, обсуждали её достоинства, лица школьников серьёзные, без насмешек над человеческой Судьбой - казалось, что парни немного завидуют пьяной, потому что она - хоть сто солдат мимо пройдёт - счастливая Свободой.
  Я два раза обошёл девушку, укорял себя в излишнем внимании к её белым снежным ягодицам - будто и не загорала никогда голая на крыше многоэтажки.
  Конфузился, робел, вдруг, не ты, а - Гоголевская ведьма, тогда - конец моей жизни, отчасти построенной на мечтах, обличении рабочих и чувств, которые составляют нашу Российскую гордость с несчастными старушками в заброшенных деревнях, криками голодных брошенных собак, прелестных нимф на мелководьях рек.
  Иногда на очи мои набегала пелена, и казалось, что пьяная девушка на асфальте - старый кожаный мешок с грязным бельём.
  Но - и то, что ты лежишь - виделось вбреду отчетливо, я ужасался Правде жизни, верил, что придёт мой отец миллиардер, поднимет, обмоет шампанским и увезет в кругосветное путешествие вокруг Планеты Марс.
  Наконец, я решился, потому что ударило в голову, перевернул девушку, опасался, что с тоской взвою Тамбовским волком, высосу её светлую душу.
  Девушка - не так пьяна, как надеялись подростки - с усилием открыла глаза, посмотрела на меня неожиданно трезво, преодолела рвотный позыв, обняла за шею и крепко-крепко поцеловала в губы - так прижимаются друг к другу борцы в греческой борьбе.
  "Простите, милостивый государь, что дрожу от страсти - не от холода, голос мой срывается - в детстве ломаются голоса у талантливых пионеров! - говорила с украинским нажимом позарившейся на чужое имущество балерины. - Не вижу на вас крови: да что вы за мужчина, если лицо не разбито до крови, ни с кем не подрался, лес не рубил - волк вы, а не человек, петух с гусиными лапками.
  Прощаю вам мужеложество, женственность, отсутствие фингала и крови на челе - всё впереди, по одной дороге любви и понимания пойдём за нашими детьми в детский садик имени Саломеи Нерис.
  Долго я лежала пьяная, вспоминала тяжелое детство с вишнями, но не Одесскими дядиваниными вишнями, а - вишнями деда Мыколы.
  Дед Мыкола - горячий националист, бонивуровец - охранял свой сад с берданкой: из этого ржавого орудия Фаина Каплан стреляла в Владимира Ильича Ленина.
  Мы с подружками играли в карты, проверяли свою подспудную нравственность, и я, конечно, проиграла - может быть, хотела проиграть, потому что - егоза, мать моя доярка!
  С болезненным выражением лица жертвенной овцы, я перелезла через забор, залезла на вишню, собирала жирные - как навозные черви - вишни в саду дяди Мыколы, чувствовала себя патриоткой в петле.
  С непередаваемым чувством самозабвенной гордости ожидала старика со смертоносным орудием - не ординарный он убийца, а - революционер, пламенный борец всегда и против всех Правителей, анархист с жёлто-синих штанах.
  Дядя Мыкола появился неожиданно, словно из ада его вытолкнули калеными щипцами.
  С торжеством палача остановился под вишней, нацелил мне в ягодицы ствол, хищно засмеялся - так смеются торговки творогом на ярмарке.
  "Тут тобi не комуна, дiвчина з соковитими вишневими губами.
  За твоє злочин - крадiжку моїх вишень - примовляю тебе до вищої мiри покарання - сiль з берданки в сiдницi!
  У труну закатав би, та кiстки до дощу, як у коваля Вакули, ломить".
  Я обомлела, представила, как с разверстыми окровавленными ягодицами падаю в крапиву - братья Монгольфьеры позавидуют.
  Позор дивчине, насмешки парней, провал надежд на свадьбу с миллионером.
  "Легион сатаны тебе в помощь, дед Микула - доярки сказывают - без яиц ты, - смело кричу, потому что нечего терять, кроме своей девичьей чести, крепкой, как кокарда альпиниста-сержанта. - Чтоб глаза у тебя вылезли из трухлявого черепа, чтоб тебя расперло беременной коровой, а сало поперек горла встало, и с салом тебя черти убили миллион раз, без оправдательных приговоров и грецких орехов для безликой массы свидетелей!
  Портки подтяни, мальчиш-плохиш!"
  Дед Мыкола прислушался, опустил берданку, присел - руки на ствол, подбородок на руки, словно думал о новом способе катания вареников с вишней:
  "Дивлюся на тебе, на твоє бiле без трусiв - волосiщi у тебе в промженостi, як у базарної баби - шаблею НЕ пробьёшь Тоскливо стало, на душi цвiркуни.
  Красиво, коли деваха без трусiв на деревi вишнi збирає, як колорадських жукiв.
  Ранiше не було жукiв, а - тiльки революцiонери, я мрiяв, що виросту - друга дитинства Панаса поб'ю ;. вирiс, але не побив, а вiдразу вбив, як порося.
  Пропала мрiя дитинства, а на її мiсце iнша мета зiйшла на тонких нiжках брехнi - люблю Правду, але жодного разу вжiзнi Правди не бачив - мрiя, щоб з полум'яною росiйської революцiонеркою переспав на сiннику!
  Роза Люксембург, комiсар, нас вiдвiдала, розповiдала про повну перемогу Соцiалiзму в Китаї i на Островах Папуа Нова Гвiнея, де замiсть людей - конi.
  З Розою Люксембург переспав - i - нi мрiї, потрiбно нову мету в iжнi шукати, тому что без цлеi мужик - баба рогата.
  Рогатi баби часто зустрiчаються. - На обличчя красивi, стрункi, розумнi, але з рогами - чорт їм у помiчники, а боцман в чоловiки.
  На тебе, дiвка дивлюся знизу вгору i думаю - нова мрiя - в Космос полетiти, i в Космосi комунiстiв пострiляти з берданки. - Мыкола заплакал скупими слезами паралитика, человек без бахвальства в портках. - Дiвка, коли в силу ввiйдеш, до Москви їдь, до москалiв - цинiкам, похмурим човнярам, перевiзникам душ до пекла.
  Знайди собi скромного середнього москаля - НЕ мiлiлонера, нiби ойму в глотку свинець залили.
  Мiльойнери - боязливi, гордовитi, схильнi до самогубства - спалахне любов, а вони її вином заливають, вульгарнi балерони.
  Околдует iнженера з трикiмнатної квартирою - iнженери дурнi, довiрливi, в любов до кiз вiрять, хоча i не греки.
  Нехай прислуговує тобi, догоджає, грошi носить в кишенях; а ти живи в своє задоволення з парубками, кради, чаклує, роби накази, щоб чоловiк твiй бачив всю глибину свого падiння i висоту твого зросту з цицьками на плечах, як погони генеральськi.
  Що вибере євнух - погони генерала, або промежину балерини?" - дед Мыкола захохотал страшно, погрозил мне обрубком пальца - палец его свиньи сгрызли и - БАБАБАБАХХХ!
  Выстрел из берданки разворотил лицо деду, будто сапогами по картинке с изображением Розы Люксембург шваркнуло.
  Сам ли дед Мыкола решил, что пора ему умереть, или нечаянно нажал на курок, или берданка от древности сама пальнула - случается у молодых козликов и старых ружей, - но смерть пришла, не спросила - гордый ли дед Мыкола, или - в рушник по ночам винится перед чертями, что живой.
  Я насобирала вишен, слезла с дерева, счастливая, что отсутствие трусов спасло мне жизнь, повергло деда Мыколу в пучину воспоминаний, вернулась к подружкам, а военную тайну, что нужно ехать в Москву - не выдала, приберегла для своей страсти - так обезьяна прячет от надсмотрщика банан в попу.
  Но мои подружки тайну эту выведали - многие сгинули под Московскими мужьями, словно хлопья снега в трубе доменной печи.
  Я тоже счастье своё нашла, парень, бери меня в жены, не жалей моих грудей, моих смуглых лебедей!" - резво вскочила по-обезьяньи, обняла меня, поцеловала, а шалуны для ютуба на видео снимают, верят, что через сто милионов лет прославятся, как Атланты.
  Я сконфузился, оробел, но не журил девушку за поспешность, не укорял за разнузданность, потому что не пристало девушке первой в любви признаваться - каша манная, если девушка на шею парню прыгает и предлагает себя за три рубля серебром.
  "Полноте, девушка с достоинством, равным Королевскому! - отодвигаюсь, вырываюсь из объятий, но стальной зажим борцовский крепок, как самогон. - Я не последний герой, не исповедую брак по расчету и скоропалительный, расшатанный, будто стул под толстой негритянкой.
  Завтра вы протрезвеете, и вам стыдно станет за своё порочное поведение балерины.
  Верю, что ногу выше головы поднимаете - строение у вас спортивное, словно Большая Спортивная арена, и, полагаю, столь же дорогое.
  Нет нижнего белья - модно, но я уродлив в инстинктах, опасаюсь, что набросятся на вас голодные волки, и мне достанется, потому что - пастух ваш.
  Не в моей воле взять вас в жены, потому что я люблю другую - подругу детства - Ольгу, хотя она и не знает о моей любви, мучается обнажённая на влажных простынях, снятся ей - верю - разумные академики в синих балахонах пингвинов.
  Русские парни любовь не предадут!"
  "Любовь - ложь, а брак по расчету - Правда! - девушка засмеялась, трезвела - так Снегурочка тает на пляже в июле. - Посмотри на меня, парень, я все прозрачная, сосулька.
  Нет во мне тайн, и, если надобно, я превращусь в девушку твоей незрелой мечты: сделаю операцию - по фотографии приму её облик - лицо, тело, груди, даже королевскую вагину исправлю в соответствии - не жалко, потому что для тебя, волшебник великолепный.
  Голосовые связки прооперирую, чтобы голос - её; книжки прочту, что она читала, подсмотрю - как смеется и плачет, прыгает и бегает, грустит и философствует - всё скопирую, до точки, до прыщика, до всхлипывания по безвременно ушедшей матушке.
  Все люди одинаковые, как камни в огороде.
  Не отличишь меня от неё, и её от меня, я - при всей похожести - лучше стану, потому что не отказываюсь от света в душе, от абсолютного благолепия и доблести беспокойных рыцарей и толстых антрепренеров, которые за запертой дверью жадно пожирают свиные сосиски".
  Я задумался над перспективной подмены - если другая девушка точь-в-точь ты, а я не знаю, жива ли ты, Оля, или умерла от подпольного аборта.
  Может быть, надломило бы душу, потом, после свадьбы с ведьмой, раскаялся бы - душу не подретушируешь в косметическом салоне, и душа у подменной жены - чёрная, с нагаром от леса вокруг реки Припять.
  Но скоморохи загудели, шли в парк, представление давали; цыган в красной рубахе медведя на золотой цепи ведёт - так степняки жён выгуливают.
  За скоморохами - толпа зрителей, хохочут, толкаются, пьют пиво и вино, будто собрались в прошлое на оргию царя Соломона.
  Девушка оторвалась от меня, душу высосала и отошла: смотрит на толпу жадно, на меня поглядывает - не знает, что лучше: инженер мямля, или много инженеров мямлей в толпе, пьяных, тёплых - хоть сегодня под венец и - в гараж на масляные тряпки.
  Всплеснула руками, закружилась, пальчиками левой руки ухо теребит, отрывает мочку, словно дала клятву, что женится без ушей:
  "Убийца! Да решайся же скорей меня в жены брать, а то время зря тратишь, словно тебя подковали железными книгами.
  Из-за тебя выгодных женихов упущу и представление с медведем: люблю москальских цыганских медведей, они человечные, сформировавшиеся личности, гуманисты - рыбу едят и плачут - великодушные шкуры над салом и костями.
  Женихи пьяные уже, веселые - любого окручу и под ноги брошу - соблазн занозой в печенку вошёл, а кто вытащит занозу - доктор наук!
  Выстрелила бы в тебя любовью, но прицел в глазах сбился; безнаказанный и подлый ты, оттого, что не поженились ещё, я не мимикрировала, не превратилась в хамелеона или рыбу камбалу, а ты уже истязаешь меня ожиданием, устраиваешь поминки нашему счастью!"
  Не выдержала, с воем раненого тюленя - я на Чукотке охотился на тюленей, слышал, как плачут, когда чукчи гарпуном в глаз бьют - побежала в море людей, кричала:
  "Парни москали!
  Дырки у вас в мозгах, а у меня везде, как на плюшевом зайце!
  Целуйте меня, милуйте, обращайтесь со мной подло, и я вас изобью - лЮбите побои, москали, раздавленные совестью".
  Подхватили её - только голые ягодицы сверкнули спутником Сатурна в лучах заходящего Солнца.
  Старый зэк пожал мне руку, смахнул скупую мужскую слезу - на руке татуировка: русалка и баран, - произнёс с порочными нотками пианиста в надтреснутом голосе рудокопа:
  "Парень, завидую я тебе, как завидует вертухай начальнику лагеря.
  Ты смог, а я не смог, схемы у меня в яйцах сгорели.
  Для чего жил?
  Для чего дальше живу?
  Чтобы чертей радовал?"
  Махнул рукой в отчаянии, взял за руку свою огромную жену, похожую на две горы Фудзияма в период расцвета правления китайского императора Минь.
  Я побежал к метро: падал, перекатывался под взглядами старушек, словно преодолевал линию фронта.
  И теперь я вижу тебя, Оля, вижу уже, обремененную заботами об одном из моих рабочих, луноликую, счастливую, поэтому ещё более недоступную и желанную, словно - олицетворение светлых ситцевых платьев балерин. - Инженер ЖЭУ вздохнул, отвернулся, сгорбился под грузом чертей - левое плечо под тяжестью адских мук - вниз.
  Ольга без особого сочувствия, но, потому что девушка - произнесла буднично, даже не вспыхнула, не старалась уронить зерно надежды в душу Николая:
  - Полноте, добрый молодец! Шучу я, шучу, что - добрый и молодец, как журавль над колодцем.
  Не прыгай в колодец, не видно из него днём Звёзд; если девушка без трусов над колодцем встанет - тогда рассвет.
  Я нашла свою Звезду - Гивико, и ты Правду найдешь, нынче Правду многие ищут: гимнастки, Алёна, и другие несчастные девушки, которым не достался в мужья князь-принц.
  Выйди ночью на дорогу, зажми в кулаке пять тысяч рублей, закрой глаза и загадай желание; может быть, мой призрак, моё второе Я осчастливит тебя, назовёт представителем масонской ложи.
  - Не в масонах счастье, и не в гусиной печени; гуси не ходят на свидание, как и лебеди. - Николай обернулся, говорил жарко, будто проглотил костёр с печёной картошкой: - Я покажу тебе, Ольга, и твоей подруге - своё хозяйство кровное; наших работников, но в другую сторону от Гивико пойдём, чтобы не встретились, а то сердце моё лопнет шлангом под давлением воды.
  Труд облагораживает инженера, а девушкам даёт новые сюжеты для картин и для поиска обидчивых и щекотливых румынских парней, в которых - а бухгалтерши говорят, и я им верю - сокрыты все человеческие потребности с назиданием потомкам, как в сумке Гайдара сокрыты Правда и золото буржуев.
  Инженер Николай взял Алёну под ручку, галантно, по-театральному, а Ольге подмигнул, тотчас сконфузился, застыдился, но преодолел робость под влиянием строительной техники и размаха коммунальных работ - так умирающий генерал просит, чтобы его вынесли на место боя.
  - Братья Карамазовы, или братья - Пармезановы - вопрос эпохи, потому что сыр пармезан полезен, а от братьев Карамазовых только могильная пыль осталась и отклики в неясных душах молодых наркоманов, похожих на индейские трубки Мира.
  Видите - возле траншеи, в голубом платочке, с ногой поднятой выше головы - красуется молодая учётчица Евгения Апраксина, бутончик, розанчик, но не для моего сада; в моём саду только ты, Ольга, расцветаешь пышно.
  Евгения бросила в траншею бумаги, ведомости на зарплату - пусть ветер перемен разносит каждому по уму, как Моравским братьям.
  Мешки с цементом, банки с олифой, щебень, раскладушки с дырявыми матрасами - душа работы, цель, без которой хвощ не полезет на редиску.
  У нас сейчас горячая пора, и, если бы все рабочие знали Правду...
  Что - Правда? ложь только процветает, воровство, самодурство, стяжательство, и под конец рабочего дня мы слышим из колодцев зубовный скрежет и адские стоны прокаженных маляров. - Николай отсыпал в стеклянную бутылку из-под лимонада "Дюшес" дурно пахнущий порошок, добавил воды, закрыл бутылку плотной пробкой - так муж миллионер душит подушкой красавицу жену, - бросил бутылку в траншею, пугал невидимых фашистов: - Они не пройдут, злыдни!
  Карбид и вода - забава нашего детства, а теперь - марихуана и СПИД. - Бутылка разорвалась, посекла мелко оголенные ноги учетчицы Евгении - будто армия голодных комаров эмигрировала из Нигерии в Саратов. - Евгения! Почему не на рабочем месте, словно уже получила наследство и мужа подагрика впридачу к мешку с золотом?
  - Перекур, Николай Петрович! Не извольте беспокоиться: всё наверстаю, как козочка, что в отчаянии бьётся о зеркало.
  Между жизнью и смертью стою с поднятой ногой: женихов приманиваю мохнаткой, как рыбу тестом.
  Ссадины залью йодом - потешно бабахнуло, вы - затейник, Николай Петрович, кловун, душа юмористов нашего ЖЭУ.
  Ночью отлежусь под колючим одеялом из верблюжьей шерсти - в аду ему место, грешников пытать этим одеялом за предательство Родин и жён!
  Покупала - продавщица молдаванка уверяла, что мягкое, слаще сахарной ваты, а оказалось - набито колючей проволокой.
  Высплюсь с плюшевым медведем, а к следующему полудню обязательно сдам анализы на беременность, чтобы спокойно пойти ночью в клуб к гомосексуалистам; на капусту они похожи, в рассаднике болезней щёки горят, радостный крик вырывается, когда щёки лопаются мыльными пузырями.
   С Меркурия не видны мы, и плоды трудов наших не видны, словно исчезли в атомном взрыве.
  Но существуем, трудимся, копаем, как кроты!
  Слышали, Николай Петрович, вкруговую сантехники пошли, телами пробоины в канализационных трубах закрывают, будто волки из мультфильма "Ну, погоди!"
  Ни грамма трезвости в честных глазах тружеников разводного ключа!
  Может быть, лживые, о каретах мечтают, но на их мечтах взойдут лопухи; а спортсмены - когда сядут на унитаз, с тихими воздыханиями - помянут труд слесарей-сантехников.
  Каждому - по мечте, от каждого - по ложке лжи на бочку Правды.
  Но ложку лжи видно, а бочка Правды подобна дорогостоящей балерине - вроде бы и билеты проданы, но не видна она в сельской бане, нет её с поднятой выше головы ногой.
  Норовистые иностранные рабочие по ночам наведываются к нашей траншее, копают золото, не находят и взаправду бегут к опытным работницам маляршам, чахнут без женской ласки - смешно, по-театральному, но без пива "Клинское" долго не живут, милые, похожие на бутоны азалии.
  Давеча приходил огородник, у него дом на Рублёвке, миллионер, но о любви не заговаривал, конфузится, трясется в падучей, меня трогает, шипит, а язык у него - язык кобры.
  Посулил десять тысяч рублей, чтобы я у него ревизию на огороде провела, нашла умерших животных, но не сопрела бы, потому что не любит прелых девушек, как коты не любят собак.
  Я польстилась на деньги - кто откажется? - приехала в имение богача, квантовую механику ему в голову за обворовывание трудового крестьянства: волнуюсь, будто перепел на свинье.
  Вижу - огород зачах; люди в греческих тогах бродят по капустным грядкам; ладно бы - молодые красавцы и красавицы, но нет - артисты театра и кино, каждому больше пятидесяти лет от роду, словно родились стариками в золотых сандалиях
  В величайшем гневе я вскричала, упала на кучу силоса, будто птица раненая на праздничном столе:
  "Что же вы делаете, участники марша Мира, блажные захиревшие свиньи с катарактами?
  Огород лелеять нужно с достоинством, огород - молодая балерина с разорванной промежностью.
  Рассада захирела, не старая дева, но жёлтая, китайская; по трупам брожу, корни соки из трупов тянут - возможно, что хозяин своих родителей живьём закопал на удобрения, а потом неугодных любовниц добавлял в почву, и жён строптивых.
  Разойдётесь по домам, а корни до вашего жилища отсюда дотянутся, до вас поднимутся, чтобы глаза у жителей первых этажей вылезли - на первых этажах никогда цыгане не селятся, оттого, что - чистые, и поэтому - чистые.
  У цыган женская промежность - даже прима-балерины - полагается нечистым местом, и, если промежность женская облаком грозовым зависнет над гордым цыганом, то проклинает промежность - с губами, без голосовых связок, но противным адским воем проклинает цыгана.
  Цыган дрожит, как глиняный горшок.
  В горшок - что ни положи, - а сам горшок незаметный: хоть в нём золото, хоть - нечистоты, отходы, продукты жизнедеятельности прачки.
  Дотянутся до вас корни, спросят по Правде, не предложат заснуть, а пообещают мУки пекельные, чтобы у вас ногу свело, как у инвалидов из одноименного ансамбля песни и пляски.
  Торфоперегной - имя вашим матерям, а отцы ваши сыщики - шныряют, вынюхивают, жуют листья, а что за урожай без листьев?
  Ноги и руки себе оторвите, пипиську - в мясорубку, тогда и сравните себя с деревом без листьев.
  Загадили огород, затоптали, а гордитесь, что целуетесь друг с дружкой, по раскалённым углям осторожно ходите, стекло целуете битое - выдры вы, а не артисты.
  Под длинными рубашками у вас стыд неприкрытый, срам, отсутствие золотого сечения; девушка, когда обнажена - кристалл, а вы, старые бородатые цирюльники - позор обществу, эссенция чебуреков, бурлаки в украинских жупанах"!
  Обличаю, краснею, но чувствую, что слова мои - мягкая перина для эстетов; артисты привыкли к разнузданности, жизнь ваша - яма с нечистотами, помыслы мексиканские - обмануть, выгодно выйти замуж или жениться, и там обмануть, сгореть без лекаря.
  Хозяин усадьбы ко мне подошёл, красненькую пятитысячную сверх обещанного гонорара протягивает - засунул бы в карман, но нет на мне одежды - в огороде всегда обнажённая работаю, чтобы клещ не спрятался в складках одежды, не пролез в клавикорды.
  Винится, ужимается - стыдно ему за гостей, но боязно, что уйдут - без них ему скучно, болезненному, целомудренному миллионеру.
  "Я инспектировал кухню, анализировал ваши слова - обличаете геев в римских тогах, поделом им, - и заказал для нас ужин при свечах: только вы, я и брюква, как в лучших домах Австралии.
  На первый взгляд вы - агрономша, но на второй - обнаженная учетчица, балерина непризнанная, артистка эксплуатационной конторы, как обезьяна - прима-балерина Сухумского театра оперы и балета.
  Из разговора я познал вас - так викинг познает жену морского царя; да, корни вытягивают соки из трупов, наливаются силой и могильными червями сизыми тянутся к простатам артистов.
  Красиво ли это, эстетично и благородно? - не мне решать, простому смертному, имя которому в миллион лет - Песчинка.
  Кто гарантирует мне, что на моём огороде злодеи тайно не захоронили Джона Кеннеди и Джона Леннона?
  Одни Джоны у них; ни Феодосия, ни Проклы - сдурели на куриных окорочках, потухли свечами на ветру.
  Почва недостаточно рыхлая, чтобы я провалился по шею, но пахотный слой благодатный - лицом в землю и - прощай, смерть.
  Хватит ли у меня влаги на языке, чтобы уверил вас в своём величайшем почтении?
  В пруд с лягушками прыгну; в пруду поселил гигантскую черепаху, назвал - Тортила, ключик из золота бросил в пруд, теперь жду Буратину с носом, покрытым калийной солью - модно, когда калий на носу.
  Посмотрите на мои бутоны, нет, не те, которые у меня между ног, они - недоумение, непредвиденное родителями, а на бутоны на кустах - разные они, как лица академиков в общей финской бане.
  Пропустите меня через камнедробилку - стану бутоном, сформируюсь, как пианист, личность, но здорового потомства от меня после камнедробилки не ждите!
  К чему восторги и чревоугодие нас, подобных каракатицам?
  Кто расскажет мне о незримых, загадочных феях, которые живут под землёй, но любят золото и души с ванильным шампунем?"
  Хозяин усадьбы махнул рукой, показал мне на калитку; забыл, что обещал ужин с брюквой, но я не в обиде, знаю, что чемодан с платиной не заменит булку с мясом.
  Пошла по дороге, голосовала, подсаживалась к дальнобойщикам, хохотала - пили водку, дальнобойщиков высаживали полицейские, проверяли на алкоголь, журили за пьянку, штрафовали, били палками по мошонкам - поэтому дальнобойщики бесплодные, словно тунгусская смоковница или кедры.
  Я пересаживалась в другие машины - так и до нашего ЖЭУ добралась, ведомость составила, по полочкам разложила папки, приготовила жидкость для мытья туалета, надрезала опасной бритвой вены на руках дяди Миши - умирает он от пьянства, уже видит себя Царём Фудзиямы, сенсеем в седьмом поколении; а нашему ЖЭУ международные осложнения не нужны, пусть японцы сбрасывают отходы в океан, а прививку от оспы делают в бассейне с серной кислотой, как поступил волшебник изумрудного города Дин Гиор! - учётчица мило улыбнулась, Алёне, Ольге и инженеру, побежала в контору - лёгкая, похожа на обобранную земляничную делянку.
  Алёна, словно выросла над домами, с недоумением разглядывала Николая, Ольгу, траншею, пыталась навязать себе мысль, что в траншее лежит Правда, и ту Правду - лопатой, ломиком - поддеть, вытащить на поверхность, замариновать в трехлитровой банке - услада, мечта полярника.
  "Почему день потеряла, словно шла по мосту и уронила в воду сумочку с девичьей своей честью?
  Событий много, но все - пустота, ложь, обман; обман на обмане сидит, в глаза лжи заглядывает, раззевает пасть вранья и смердит лукавством.
  Судьбы людские героически прошли через меня сегодня: судьба полицейского, судьба любителя филармоний и консерваторий, судьбы их знакомых, судьба Ольги, инженера Николая и другие - не менее важные для истории Полинезии и не нужные истории России - судьбы, закованные в панцири средневековых рыцарей крестоносцев.
  Может быть, Правда умерла с рыцарями, словно её на костре сожгли?
  Или не рождалась Правда, потому что Правда родится от Правды женского пола и Правды мужского пола, а других Правд нет, пьяные они только в мечтах моих, а так - призраки нерожденного Нового Мира.
  Ложь родилась, потому что - гермафродитка, а Правда - двуполая, как балерина в объятиях каскадера.
  Под скатом крыши в мясоед я лучше себя чувствую, чем в развратном котле лжи, лжи, из которой не появится волосатая рука с драгоценными перстнями: не утешит меня, не погладит по роскоши волос; словно я - кобра, а не прелестная девушка с изумительным покладистым характером лесной нимфы.
  Нимфоманки любят в час роковой, а я люблю Правду всегда, хотя и не вижу её - так художник придумывает идеал женщины, наносит на холст, а по ночам стонет с резиновой куклой, под утро хоронит её, а на могилке неизменно пишет имя матушки, похожей в старости на круглый аквариум.
  Ничего! Ложь! Бездна с глазами-углями!
  Пострадала я сегодня безвинно, Истину не нашла, на лжи обожглась; лучше бы лежала на диване дома - не испытала бы нравственных мук, не расплачивалась бы за грехи подруги, что выше меня морально, но ниже по пониманию Правды; девушка с рядовыми мечтами о норе с барсуком княжеского рода.
  С предельной чёткостью ощутила я себя без трусов; дома тихо прошепчу: "Ubi vero, frater?", ногу подниму выше головы, в зерцало взгляну серебряное - больше интереса, чем день сегодняшний - пустой, лживый,, облитый лукавством, обманом, глумливо безрадостный, с тусклым взглядом пустынника, и имя бесцельному дню - Приговор, а цена его - ноль.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"