Лоурэл Дэниэл Крашер : другие произведения.

Танец для Мэри Джейн

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пересказ современных городских легенд - не то чтобы сильно на новый лад. (Стивен Кинг рыдает над скудоумием автора сего опуса). Водители, будьте осторожны и никогда не подсаживайте в машины одиноких хорошеньких девушек...


Танец для Мэри Джейн.

Well, I don't know, but I've been told:

You never slow down, you never grow old

Tired of screwing up, tired of going down,

Tired of myself, tired of this town.

Oh my-my, oh hell yes,

Honey, put on that party dress

Buy me a drink, sing me a song

Take me as I come 'cause I can't stay long

Tom Petty and the Heartbreakers,

"Mary Jane's Last Dance"

  
   Мэри Джейн.
   Я никогда не любил это имя. Может, потому, что мою первую школьную учительницу, сухую очкастую истеричку, звали Мэри Джейн Паркер. Когда я был во втором классе, она поставила меня в угол на горох (это было в пятидесятые годы в жуткой захолустной школе городка Нортен-Бридж, штат Айова), уже даже не помню за что. Еще Мэри Джейн звали одну девчонку, что жила через два дома от меня. Детьми мы часто играли вместе, и мне она даже немного нравилась. Когда мне было лет одиннадцать, я отвел ее покататься на роликах в парке, хотя сам катался неважно. Она стала смеяться надо мной, а когда я попытался закрыть ей рот рукой, высморкалась в мою ладонь и укатила прочь. До сих пор помню, как я стоял посреди катка, и как мимо меня проносились, кружась, пары, а между пальцев стекали ее зеленые сопли.
   С тех пор я влюблялся во многих девушек, но среди них не было ни одной Мэри Джейн, если не считать, конечно, марихуаны, с которой у меня на втором курсе колледжа случился бурный и страстный роман. Курил я не то что бы открыто, но все об этом знали - на дворе шел шестьдесят девятый год, всех занимали хиппи и новые левые, устраивавшие антивоенные демонстрации, и до вашего покорного слуги никому не было дела. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не брало в руки плакат и не шло на митинг. Правда, деканат все равно с удовольствием дал бы мне пинка, потому что на занятиях я не появлялся с самого начала сентября, а шел уже ноябрь. Но я лишил их этого удовольствия. Я ушел сам.
   Итак, рано утром 13 ноября, в субботу, я сел в свою машину и поехал на восток, покинув колледж Морнингсайд ко всем чертям собачьим. Сначала я немного поболтался в городе, потому что мне хотелось, во-первых, встретить каких-нибудь знакомых и сходить в кино, а во-вторых, купить еды и кое-каких вещей в дорогу. Но из знакомых мне попался только Карл Штраус, мерзкий прыщавый тип, который явно не знал о существовании душа и сменного белья, и я свалил прежде, чем он смог меня заметить. Так что я в гордом одиночестве посмотрел страшную муть под названием "Черные пески" (картину скрашивали только сиськи главной героини, которые режиссер взял крупным планом раз пять за весь фильм), заел ее картошкой и жареной рыбой, купил пару джинсов и новые кроссовки, бросил на заднее сиденье пакет с гамбургерами и взял курс на Гринфилд, штат Индиана
   Я выбрал этот город отчасти случайно, отчасти потому, что часто ездил туда в детстве к одной своей тетке летом. Мои родители всегда стремились избавиться от меня летом, сбагрив кому-нибудь из родственников, потому что я мешал им трахаться. Они были ханжами, мои дражайшие родители, и очень боялись, что я что-нибудь услышу или, не дай бог, увижу. Они никогда не говорили о сексе, но они явно занимались им, и когда я возвращался из очередной летней поездки, меня встречали радостными известиями о грядущем новом братике или сестренке. Ну куда еще-то, думал я, в семье и так шестеро детей. Но ружье у моего старика било без промаха.
   На самом деле, я до сих пор совсем не знаю, что за черт понес меня в Гринфилд. Тетка, у которой я когда-то жил, давным-давно была в могиле, и я с тем же успехом мог ткнуть в любую точку на карте и отправиться прямо туда. Весь путь из Сиу-Сити, где я тогда находился, до Гринфилда, занимал часов одиннадцать, Два дня, часов по пять в день за рулем, и я буду там.
   На фотографиях, сделанных с самолета, которые я видел в школьном учебнике географии, средне-восточная часть Штатов похожа на пестрое одеяло из желтых, коричневых и зеленых лоскутов. Эти лоскуты - поля, засеянные кукурузой, пшеницей, ячменем и прочей сельскохозяйственной ботвой. Города же - яркие бусины огней на этом довольно унылом фоне - встречаются довольно редко, и это не большие города, вроде Чикаго или Нью-Йорка, а по большей части захудалые городишки вроде моего родного Нортен-Бриджа, где с трудом можно наскрести тысячу человек, и еще труднее - отыскать в этой тысяче кого-нибудь вменяемого. Пейзаж за окном тянулся безрадостный: поля, мокрые от дождя, и полоска леса вдалеке; зато под шум мотора, скрип дворников и музыку в приемнике мне очень хорошо думалось.
   Родителям я не стал ничего сообщать, решив, что в колледже это сделают за меня. Я знаю, что вы подумали - но я не боялся их огорчать, потому что никогда не был примерным сыном. Отцовские побои, другой распространенный вариант, меня тоже не пугали - мой папа обнять-то меня стеснялся, не говоря уже о побоях. Я просто не любил их, а они не любили меня, и даже мысль о том, что мне придется с ними разговаривать - пусть даже и через телефон, меня раздражала.
   Поездка тоже воодушевляла не очень. Через три часа езды по полям мне захотелось сдохнуть. Я остановился, вышел из машины и проклял все святое, но меня никто не услышал - человеческого жилья там не было на многие мили вокруг. Вообще ничего, ни единой души. Даже встречных машин нигде не было.
   Только шум дождя и ветер.
   Я бы пустил себе пулю в лоб, но это в кино в каждом бардачке есть пистолет. А у меня там лежала только дорожная карта, и ту пора было выбрасывать - ее издали в пятидесятом году, как раз когда я родился.
   Кроме нее у меня были гамбургеры на заднем сиденье, новые кроссовки и одиночество.
   На самом деле я всегда был одинок. Сколько себя помню. Все началось еще в семье, где я никогда не чувствовал себя родным, никогда не ощущал себя частью чего-то целого. Не знаю, почему так произошло - я начал задумываться над этим не так давно. Но так было всегда. Томми Нельсон, стоявший на горохе в пятьдесят шестом, был так же одинок, как Томми Нельсон, покинувший Морнингсайд-колледж в шестьдесят девятом, и как уже расплывающийся и лысеющий Томми Нельсон, пишущий эти строки в одна тысяча девятьсот девяностом году.
   Не то что бы я против одиночества, нет; я уже привык к нему за столь долгие годы, и, пожалуй, оно мне даже нравится. Я научился ценить его, я полюбил его. Есть много вещей, которые я мог бы рассказать - про боль в коленках от стояния на сухом горохе, про боль в душе, когда собственный отец велит тебе убраться из дома, про то, как хорошо встречать рассвет в полях или на дороге, и как пышно растет ежевика на нашем городском кладбище.
   И в тот день, в ноябре шестьдесят девятого, я обрел слушателя.
   Вернее, слушательницу.
   Ее тонкая фигурка словно вышла из сгустившихся струй дождя. Она стояла, вытянув руку и подняв большой палец кверху, и она была такая хрупкая и одинокая, что я сжалился и затормозил, и она забралась на пассажирское сиденье моего полуразбитого "форда".
   Вода стекала с ее черных, как смоль, волос на потрепанное серое пальто, а ресницы были усыпаны серебристыми каплями. Руки в тонких серых перчатках дрожали от холода.
   - К-куда вы едете? - спросила она, и голос у нее тоже подрагивал.
   - В Гринфилд, - сказал я.
   Она посмотрела на меня, и в ее темно-серых, как предгрозовое небо, глазах, мелькнула надежда.
   - Тогда, может, вы подвезете меня? Я живу в Новой Палестине, это минут двадцать езды от Гринфилда.
   Минут двадцать? Да я готов был везти ее на край света, так она была прекрасна.
   - Конечно, - сказал я. - Садитесь.
   С самых первых минут я понял, что она - не обычная девушка. Не только потому, что она была красивее всех, кого я когда-либо видел. Просто я сразу почувствовал холод, исходивший от нее. Обычно мы чувствуем тепло другого человека - возможно, мы не отдаем себе в этом отчета, но мы все равно ощущаем его - нутром ли, кожей, каким-то шестым чувством, которое позволяет людям находить друг друга.
   Но от этой девушки не было никакого тепла. Наоборот, в машине стало прохладнее и запахло дождем. Я включил печку, но запах никуда не исчез ни через десять минут, ни через двадцать. Запах мокрого асфальта, запах озона, запах прелых листьев и сладких дешевых духов. Ее запах.
   Я представился, и в ответ она назвала свое имя.
   Мэри Джейн.
   Мэри Джейн, сказала она. Мэри Джейн Уильямс.
   Это было так неожиданно, что я вздрогнул, хотя и знал, что такую девушку не могли звать иначе. Из всех имен, придуманных человечеством, ни одно не подошло бы ей больше.
   - Как же вы оказались в Айове?
   - Ездила навестить подругу, она там живет. Я опоздала на свой поезд, вот и пришлось голосовать, - она пожала плечами.
   - Торопитесь домой?
   - И да и нет. Меня ждут там только к следующей неделе, а я решила сделать им сюрприз... и... вот и сделала, - закончила она, смеясь.
   - Большая у вас семья?
   - Только я, мама и папа. Еще у меня был брат, Дэннис, но... он умер.
   - Давно?
   - Три года назад, мне было четырнадцать. Сепсис.
   - Ужасно, - сказал я, - ужасно.
   Она кивнула, и мы немного помолчали.
   - Стало быть, сейчас вам семнадцать? - Мэри Джейн кивнула. Я заметил, что она снова улыбается, на этот раз чуть смущенно. - Смотрите-ка, совсем большая девочка. Наверно, и школу уже закончили? - снова кивок. - И как ваш табель с оценками?
   - В порядке, - смеясь, сказала она.
   - И ваши родители отпускают вас в такую даль? Я бы на их месте не рискнул.
   - Я крепкая девушка. Я не боюсь.
   - Правда? И меня вы не боитесь?
   - Нет, - просто ответила она. - Почему я должна вас бояться?
   - Но вы ведь ничего про меня не знаете. Может быть, я убийца, который прячется от властей. Может быть, я маньяк.
   Мэри Джейн и бровью не повела.
   - Этого не может быть, - улыбнулась она.
   - Знаете про Элизабет Шорт?
   - Нет, кто она?
   - Она? Она была очень красивой девушкой, ее звали "Черный георгин". У нее были очень красивые волосы, почти такие же, как у вас. Она хотела стать актрисой, даже приехала в Голливуд из-за этого. Очень старалась, ходила на пробы, но никто не дал ей роли, даже самой неприметной. Но она все-таки стала знаменитой... печально знаменитой, я бы сказал. Кто-то убил Бетти Шорт, распилил ее пополам, выпотрошил, вымыл из нее всю кровь, разрезал ей рот от уха до уха и оставил так в чистом поле недалеко от Лос-Анджелеса. Говорят, это было самое страшное убийство из всех, что совершались в Америке.
   - Господи! - воскликнула Мэри Джейн. - И убийцу нашли?
   - Нет, никогда. Они подозревали многих, но так никого и не арестовали. Видите ли, эта девушка, Элизабет, она... она была очень беспечной, что ли. У нее было много знакомых самого разного толка. И кто знает, может, в свой последний день она тоже вот так вот села в чужую машину...
   Какое-то время Мэри Джейн сидела, опустив глаза. Затем решительно сказала:
   - Нет, вы бы этого не сделали. Вы не похожи на убийцу.
   - Внешность ничего не значит. А у меня в багажнике - пила, бейсбольная бита, два охотничьих ножа. Вполне хватит, чтобы отправить кого-то на тот свет. И два больших чемодана, чтобы спрятать тело. А еще, если вздумаете сопротивляться, у меня есть веревка и снотворное.
   - Это правда?
   - Про снотворное - да. А остальное я сочинил.
   - Зачем вам снотворное?
   - Да просто так, - я пожал плечами. - Я его купил лет пять назад, может статься, у него и срок годности давно истек. Знаете, я в юности я был очень нервным, у меня были ссоры с отцом и проблемы в школе, так что я подумывал о самоубийстве, но поскольку я ужасный трус и боюсь боли, на веревку и пистолет меня не хватило. Вот я и купил себе пузырек снотворного, да так и вожу его с собой, даже не распечатывал - бессонницей я в жизни не мучался.
   И Мэри Джейн снова улыбнулась моим словам.
   - Вы самый странный человек из всех, кого я встречала. Откуда вы?
   - Из Нортен-Бриджа, это здесь, в Айове. Я ушел из дома. Я бросил колледж. Я не умею работать. Я знаю, куда еду, но не знаю, зачем. Вот вам моя биография в пяти предложениях. Жаль, что не могу поведать вам больше.
   - Ничего страшного. Простите.
   - Ладно, забудем об этом.
   Мне показалось, что она вот-вот расплачется.
   - Бросьте, вы меня не обидели, - успокоил я ее. - Я уже большой мальчик, чтобы спокойно отвечать на подобные вопросы. Сказать по правде, я даже рад, что подсадил вас.
   - Да?
   - Конечно. Если бы не вы, я бы съел свое снотворное, сел за руль и посмотрел бы, что получится. А так мне придется довести вас до дома. Считайте, вы продлили мою жизнь на целых одиннадцать часов.
   - Это правда?
   - Зачем мне вам врать?
   - Но вы же соврали про пилу и ножи.
   - А, это... это так, небольшое преувеличение, чтобы вас припугнуть.
   - Припугнуть? Меня? Вы хотели меня напугать?
   - Да, чтобы немного спустить вас на землю. Вот уж не знаю, удалось мне это или нет.
   - Вы считаете меня легкомысленной?
   - Не знаю. Может быть. Но... мне будет очень жаль, если вы наделаете глупостей и попадете в беду.
   - Почему?
   - Зря испортите мировую карму.
   Я сделал музыку погромче и прибавил скорость.
   Тут полагается сказать, что к тому моменту, как мы приехали в Гейлсбург, штат Иллинойс, мне казалось, будто я знаю Мэри Джейн всю свою жизнь и прочую чушь в том же духе. Нет, этого не было - она все еще была девушкой, которую я подобрал на дороге и которая ехала в свой город по своим, не касающимся меня делам.
   Мы остановились в небольшом мотеле, где нам дали номер с двумя вполне широкими, но скрипучими кроватями, и я сразу передвинул свою к окну, чтобы было удобнее читать. Мэри Джейн включила телевизор и почти сразу же задремала. Я перенес ее из кресла на кровать - она была совсем легкая, словно пушинка, и на этот раз сквозь ткань ее одежды я все-таки почувствовал тепло. Оно было слабым, но оно было, и это... успокоило ли это меня?
   Есть такой тип девушек, рядом с которыми всегда как-то очень уютно. Они хозяйственны, предусмотрительны, аккуратны и все такое. Они умеют угадать, что нужно тебе (или внушить тебе, в чем ты нуждаешься). Мужчина для них - ребенок, которому нужно заменить маму.
   С другими же все наоборот. Это они нуждаются в поддержке и помощи. Они неловкие, бестолковые, забывчивые, иногда неопрятны, но они очень трогательны и беззащитны. Черт его знает, что им нужно. Они сами - дочки, потерявшие папу, и тебе приходится его заменять.
   Мэри Джейн была именно такой девушкой. Она принесла мне даже больше проблем, чем я рассчитывал. Хотя тогда, спящая, она казалась такой милой, такой домашней, такой безопасной...
   Настолько безопасной, что это было даже странно.
   Когда вечером Мэри Джейн проснулась, мы пошли ужинать в фаст-фуд неподалеку. Я заметил, что она почему-то стала вдруг очень молчаливой - ела, глядя в тарелку, и почти ничего не говорила, и на все мои вопросы отвечала односложно. Мне хотелось разговорить ее, но она меня почти не слушала, и скоро я понял, что говорю, как сумасшедший, сам с собой.
   - Почему вы молчите? - взбесился я. - Вы что, на меня обиделись?
   Вместо ответа Мэри Джейн посмотрела на меня и тихо, почти шепотом, попросила:
   - Поцелуйте меня, - и повторила мне, оторопевшему от неожиданности, - поцелуйте меня.
   Я наклонился, и она закрыла глаза...
   Губы у нее были мягкими, чуть теплыми и неподвижными. Запах дождя кружил мне голову, и сердце у меня в груди упало, чтобы в ту же секунду куда-то взлететь.
   - Теперь вы... не сердитесь на меня? - спросила Мэри Джейн.
   - Нет, - выдохнул я.
   Мы вышли, так и не поужинав.
   Я попытался обнять Мэри Джейн за плечи - она мягко, но все же решительно отвела мою руку.
   - Не надо, - сказала она.
   - Но... но я думал...
   - Я не это имела в виду.
   - Но что тогда... что не так, Мэри Джейн?
   - Ничего.
   - Тогда зачем?.. - спросил я, но она не ответила, и мы пошли домой.
   Я выключил свет и долго не мог заснуть. Я знал, что Мэри Джейн не спит, и, может, смотрит на меня, и знал, что не засну под ее взглядом. Эта девчушка сбивала меня с толку.
   Наконец ее дыхание стало ровным и глубоким, и я понял, что она заснула. Впрочем, сам я не мог заснуть еще долго - что-то все время тревожило мой сон, и только когда я подумал, что спать этой ночью, мне, наверно, не суждено - я провалился в сон, как в яму со львами.
   Проснулся я оттого, что кто-то погладил меня по щеке.
   - О, ради бога, простите, - сказала Мэри Джейн, отдергивая руку, как от горячего утюга - я просто хотела... посмотреть... Я звала вас, но вы не слышали. Вы так крепко спали, что мне показалось, будто вы умерли.
   - Мне и самому так показалось, - пробурчал я. - Вы уже позавтракали?
   - Да, - быстро ответила Мэри Джейн. - Я была в кафе напротив. Я принесла вам блинчиков, бургер и кофе. Я надеюсь, вы любите блинчики?
   - Терпеть не могу, но все равно спасибо. Сколько я вам должен?
   - Нисколько. Я взяла деньги из вашего бумажника. Ровно пять долларов. Можете проверить по чеку.
   Неслабо, подумал я.
   -Я вам верю.
   - Правда? - она села на кровать рядом со мной. - Вчера мне показалось, что... что вы на меня рассердились.
   - Уже не сержусь, - сказал я. - Да и тогда не особо сердился. Вот только...
   - Да?
   - Зачем вы попросили вас целовать? Зачем вам это?
   - Это важно?
   - Да. Очень. Для меня. Не знаю уж, как для вас.
   - Я не хотела вас обидеть, - сказала она, покачав головой - Мне просто... просто захотелось, чтобы вы меня поцеловали, вот я и попросила. Меня так мало целовали в детстве... очень мало.
   - Я могу это понять. Меня тоже мало целовали. В этом мы с вами похожи.
   - Почему вы ничего не едите? - спросила вдруг Мэри Джейн.
   Я кое-как позавтракал, и мы двинулись в путь.
   В дороге я думал о девушке с черными волосами - но не о Мэри Джейн, а об Элизабет Шорт, о Черном Георгине. В доме моей тетки в Гринфилде было много старых газет на чердаке. Как-то раз она заперла меня там, потому что я разбил ее вазу, и я провел весь день, читая их. Из этих-то газет я и узнал об Элизабет Шорт. Я хорошо помню ее газетные снимки - женщина с очень белой кожей и пышными черными волосами, с сияющими глазами и радостной улыбкой. Она вполне могла бы сойти за киноактрису.
   Я влюбился в нее - она была из тех, в кого легко влюбиться и кого тяжело разлюбить. Я много думал о ней. Я думал, что, живи она в мое время, я мог бы быть ее мужчиной, и она заставляла бы меня страдать, мучаться, ждать новой встречи. Я был бы готов на все ради нее. Элизабет была из тех женщин, ради которых можно сделать абсолютно все. Я был готов принадлежать ей, если бы она принадлежала мне.
   А потом я бы убил ее.
   Потому что такую женщину нельзя отпустить.
   И если бы я был мужчиной Элизабет Шорт, я бы убил ее.
   Я столько раз думал об этом.
   Она пришла бы ко мне - просить ли денег или же просто сказать, что все кончено - а я встал бы со стула и предложил ей прокатиться. И она ничего бы не заподозрила. Я отвез бы ее в какой-нибудь домик посреди пустыря - я снял бы его заранее под чужим именем. Принес бы из машины два чемодана, где было бы все, что мне нужно - пила, нож, крепкая веревка, бейсбольная бита или молоток, и несколько пластиковых пакетов.
   Затем я бы связал ее, и тут мне пришлось бы повозиться. Конечно, один крепкий удар по затылку, и душа Бетти воспарила бы к небесам, но я не дал бы ей уйти так просто. Она должна была почувствовать ту боль, которую чувствовал я - если, конечно, физическая боль хоть в чем-то равна душевной. Но сначала, сначала, сначала... я бы показал ей свой нож и пилу, чтобы увидеть ужас в ее глазах, и разрезал бы ей рот - от уха до уха - и посмотрел бы, во что превратилось ее хорошенькое личико.
   Я оттащил бы тело в ванную, и там распилил его, чтобы не оставить следов крови в доме. Я смыл бы всю кровь с Бетти и из Бетти, а ее начинку я убрал бы в пакеты. В отдельный пакет я положил бы ее одежду. Затем я уложил бы Бетти в чемоданы, спрятал бы в багажник и сел бы в машину. Глубокой ночью я оставил бы ее у дороги, там, где ее обязательно найдут на следующее утро. То, что от нее осталось, я сжег бы в своем камине, облив бензином, а потом развеял бы пепел по ветру.
   И это было бы идеальное убийство.
   Я посмотрел на Мэри Джейн и в который раз вспомнил Бетти Шорт.
   Они могли бы быть сестрами. Такое было сходство.
   Смог бы я убить Мэри Джейн? Не знаю. Иногда я думаю, что смог бы. Любовь - не такое уж и святое чувство, я даже думаю, что как раз наоборот. Конечно, любовь может сделать человека великомучеником и страстотерпцем. Но гораздо чаще она делает из него - зверя, демона, Сатану.
   К счастью, я знал Мэри Джейн слишком недолго.
   Но она тронула что-то в моем воспаленном сознании, и этого было достаточно.
   - Вас вести сразу домой? - спросил я.
   Она покачала головой.
   - Нет, сначала в Гринфилд. Я хочу пройтись по магазинам.
   - О-кей, - сказал я, и повернул к Гринфилду.
   Мы остановились в гостинице к югу от центра, и Мэри Джейн сразу отправилась бегать по магазинам, а я спустился вниз выпить кофе.
   Не знаю, как долго ее не было, но вернулась она совершенно сияющая.
   - Смотрите! - воскликнула она, доставая из бумажного пакета что-то, что я принял сперва за кусок ткани, и прикладывая его к себе. - Ведь чудо, правда?
   Это было платье - очень короткое и обтягивающее, но с пышными рукавами и оборками на груди, темно-клюквенного цвета, с какими-то индийскими узорами.
   - И еще у меня есть к нему туфли, - добавила Мэри Джейн с гордостью, доставая из другого пакета туфли - примерно такого же цвета, блестящие, лаковые, с толстым каблуком и на платформе.
   - Примерьте, - попросил я.
   Она закусила губу.
   - Даже не знаю...
   - В этом нет ничего плохого. Идите в ванную и переоденьтесь. Я не буду за вами подсматривать.
   Поколебавшись с минуту, Мэри Джейн заперлась в ванной, прихватив с собой платье и туфли.
   Когда она вышла, я даже не сразу узнал ее, так она изменилась.
   - Ух ты! - сказал я.
   Она включила радио и принялась дефилировать передо мной под музыку.
   - Вам нравится? - спросила она, пытаясь перекричать "Хей, Джуд".
   - Просто потрясающе! У меня даже нет слов! - прокричал я в ответ.
   И тут мне в голову пришла идея.
   - А знаете, что мы должны сделать? - продолжал я.
   - Что? - спросила Мэри Джейн с интересом.
   - Такую красивую девушку в таком красивом платье нельзя прятать! Хотите, пойдем на танцы?
   Я подошел к ней и взял ее за руки.
   - Хочу, - сказала она. - Правда, танцевать я совсем не умею.
   - Этому сейчас никто и не учит, - заметил я. - Я сам не умею, но это неважно. Пойдемте. Я приглашаю.
   В клубе под названием "Пони-Тейл" было довольно прилично народу, когда мы пришли туда. Публика была совсем юной, по большей части подростки, но все же мы с Мэри Джейн не слишком выделялись. Группа на невысокой сцене - две гитары, бас, барабаны - играла "Сэтисфекшн", неумело подражая хрипловатому вокалу Мика Джаггера.
   - Как под это танцуют? - растерянно спросила Мэри Джейн.
   - Как кому нравится, - ответил я. - Просто слушайте музыку и двигайтесь в ритм. Как сейчас говорят - включайтесь, настраивайтесь и отпадайте.
   Во время медленного танца она положила руки мне на плечи и мы как-то странно поворачивались вокруг своей оси, при этом почти не двигаясь с места. Со стороны, должно быть, вид был еще тот - пара кайфующих пингвинов - но мне было все равно. Мэри Джейн была рядом со мной, я чувствовал ее талию под тканью платья, и ее серые глаза смотрели прямо в мои, и я ощущал запах душный запах ее духов и пудры. Мне было легко. Легко танцевать с ней, легко обнимать ее и вдыхать ее запах.
   - Как здорово, - говорила она, прижимаясь ко мне.
   И я уже знал, чем все это закончится. И она наверняка знала тоже.
   Мы вышли на улицу, и я обнял ее за плечи, и на этот раз она не оттолкнула моей руки. А в соседнем квартале мы нашли бар, где никто не стал спрашивать наши паспорта. И я пил виски, а Мэри Джейн - белое вино, и мы шутили, и смеялись, и говорили о том, как прекрасен сегодняшний вечер.
   И когда мы вернулись в гостиницу и поднялись в наш номер, Мэри Джейн, все еще смеясь, села на мою кровать, и затем, словно в шутку, улеглась на ней. И я лег рядом, и тоже смеялся, будто не зная, что будет потом.
   Но я знал.
   Я прикрыл глаза, и почти тотчас почувствовал ее дыхание и теплые губы у виска.
   - Мэри Джейн, - я слышал в своем голосе нотки еще не угасшего смеха. - О, боже...
   Я повернулся и поцеловал ее в губы - не так, как целовал в предыдущий вечер, потому что теперь она отвечала мне. И она обняла меня сама, и ее ладони метались по моей спине - сначала я чувствовал их сквозь ткань, но потом одна из них, словно ящерка, забралась под мою рубашку. Еще чуть-чуть - и я не буду собой, я потеряю разум, как от вина, и не сумею держать себя в руках, да и умел ли я раньше?
   - Ты не будешь жалеть об этом? - спросила Мэри Джейн, отрываясь от моих губ и стараясь одной рукой расстегнуть мне пуговицы.
   - Я и так уже пожалел слишком о многом, - ответил я ей. - Черт с ним, и будь теперь что будет.
   - Аминь, - шутливо сказала она, и я, подвинувшись к стене, принялся искать выключатель.
  
   ... В то утро мы проснулись поздно, но мне казалось, будто я вообще не ложился спать. Наша одежда, скомканная, лежала на полу и казалась просто грудой ненужного тряпья.
   - Сколько времени? - сонно спросила Мэри Джейн.
   - Час дня, - сонно ответил я, одним глазом глядя на часы.
   - Поздно, - заметила Мэри Джейн, не двигаясь с места.
   Мне было плевать. Я обнял ее, и на меня повеяло запахом духов и дождя.
   - Я люблю тебя, - сказала Мэри Джейн, и я погладил ее по волосам. - Ты счастлив?
   - Угу, - сказал я. - Я счастлив. Я хочу, чтобы это утро не заканчивалось.
   - Это уже день, - засмеялась Мэри Джейн.
   - Плевать, хоть вечер. И я люблю тебя, Мэри Джейн.
   Она поцеловала меня, а затем встала с кровати и подошла к окну.
   - Смотри, там голуби на площади, - сказала она почти по-детски. - Сколько их!
   Она открыла окно и высунулась, чтоб рассмотреть птиц получше.
   Я закутался в одеяло.
   - Их так много, - продолжала Мэри Джейн. - А сейчас они полетят! Смотри, Томми, смотри!
   И я смотрел, как зачарованный, на то, как Мэри Джейн взбирается на подоконник, и вовремя сорвался с места и затащил ее обратно в комнату, и ее кожа была ледяной, а сама она смеялась, словно дитя.
   - Я же говорил тебе не портить мировой кармы почем зря, - напомнил я ей.
   - Хорошо, - она послушно кивнула, - не буду.
   Мы собрали наши вещи и уехали - это было где-то в половине третьего. Мэри Джейн выглядела усталой, но счастливой - "по самое не могу", как называл это один мой приятель.
   - Можно я лягу на заднее сиденье? - попросила она, и я сказал:
   - Конечно.
   Она лежала там в своем новом платье, и вполголоса мурлыкала "Все, что тебе нужно - это любовь", и я подпевал ей.
   На выезде из Гринфилда у меня начал заканчиваться бензин, и я свернул на заправку. Я вышел из машины оплатить чек, и когда я вернулся, Мэри Джейн все еще лежала на сиденье и молча разглядывала потолок.
   Я тронулся с места, и проехал минут пять, а она все не разговаривала.
   - Не терпится вернуться домой? - спросил я.
   Но ответа не было.
   - Эй, Мэри Джейн... - начал я.
   Я повернулся к ней, и тут же от неожиданности чуть не слетел с дороги.
   Потом остановился.
   На заднем сиденье никого не было.
   Обе дверцы были плотно закрыты, оба стекла были подняты.
   Она не могла исчезнуть. Она должна была быть там, лежать на сиденье и петь. Но ее там не было, и вещей ее тоже не было.
   И только запах дождя стал как будто гуще.
   Трясущимися руками я повернул ключ в замке зажигания и где-то через полчаса, на черепашьей скорости, таки доехал до городка под названием Новая Палестина.
   Затормозив перед первым прохожим, я спросил у него, не знает ли он, где живут Уильямсы, и мне тут же дали их адрес - второй дом на Джастис-драйв, прямо напротив церкви.
   Джастис-драйв. Проезд Правосудия.
   Это был маленький белый одноэтажный домик, утопавший в деревьях. От него веяло безмятежностью, словно он спал, и только ветер играл с сухими ветками.
   Я постучал. Мне не открыли. Я постучал еще раз. И еще раз, и еще, пока не услышал медленные, по-старчески шаркающие шаги за дверью.
   Мне открыл мужчина лет шестидесяти в одежде священника, с обильной сединой в волосах и в очках с металлической оправой.
   - Здравствуйте, - сказал я как можно вежливее, стараясь унять дрожь в голосе. - Я ищу... мисс Мэри Джейн Уильямс, и мне сказали, что она...
   Во взгляде хозяина что-то будто вспыхнуло и сразу погасло.
   - Кто-то сыграл с вами злую шутку, молодой человек, - вздохнул он. - Мэри Джейн моя дочь, но она не живет больше с нами. Вот уже два года как Господь забрал ее к себе. Да... заходите.
   И я тихонько зашел в его дом. Там все было очень чисто, очень аккуратно, но на всем лежала какая-то тень неутолимого горя, и было видно, что в этом доме, рассчитанном на большую семью, почти никто не живет.
   - Вот, посмотрите, - отец Уильямс протянул мне фотографию, на которой я узнал Мэри Джейн, - Ей было семнадцать, когда она погибла.
   - Как это произошло? - спросил я.
   - Ее сбила машина. Она голосовала на дороге, а водитель был пьян... Мы даже не сразу хватились ее. Она была в гостях у подруги, мы не ждали ее раньше следующей недели.
   - Это случилось в Айове?
   Мне показалось, что отец Уильямс улыбнулся.
   - Странно, что вы спросили... Да, в Айове. Недалеко от Сиу-Сити. Вот так вот она ушла от нас. А затем и ее мать...
   - Боже, так значит, и ваша жена?..
   - Да, она не выдержала горя. У нее было очень слабое сердце, а она потеряла обоих детей. У нас ведь был и сын, но он умер еще раньше.
   - Это жестоко, - сказал я.
   - Господь наш бывает жестоким, - печально ответил мне священник. - Но, возможно, в этом часть его милости. Мне не хватает их. Но я утешаю себя тем, что там, в раю, им, должно быть, лучше.
   Он протянул мне другую фотографию - на ней вся их семья сидела на скамейке в саду. Он, его жена - у нее были такие же, как у Мэри Джейн, темные волосы - их сын, долговязый, худой и в очках, совсем как отец, и Мэри Джейн, тогда еще юная, чуть нескладная девчонка-подросток.
   - Хотите кофе? - спросил отец Уильямс.
   - Я... мне... неудобно...
   - Ничего-ничего, вы мне не помешали. Даже славно, что вы заглянули - мало кто приходит ко мне в это время. У меня отличный кофе, и я угощу вас блинчиками. Я сам их делаю. Мэри Джейн их очень любила.
   И я чуть было не кивнул, сказав ему в ответ "Я знаю".
  
   Что было дальше, не так уж и важно. Я все-таки вернулся в колледж и даже закончил его, а вот дома с тех пор почти ни разу не был. Я работаю в издательстве редактором, вожу "Шевроле" и у меня есть собака. Я одинок, как когда бы то ни было, но я настолько привык, что почти этого не замечаю. Иногда бутылка виски или случайная девушка немного скрашивают мое одиночество, но не слишком часто.
   Я все еще думаю о Мэри Джейн.
   Я так и не рассказал отцу Уильямсу о том, что случилось со мной - и этим, я думаю, спас его рассудок. Да и что я должен был сказать? Я вез вашу дочь в своей машине, я разговаривал с ней, я, в конце концов, занимался любовью с ней? Он бы все равно мне не поверил.
   Да я и сам себе не верю.
   Потом мне рассказали много историй, похожих на мою - о призраках девушек, голосующих на дороге и внезапно исчезающих прямо в вашей машине. Они многое объясняли в Мэри Джейн - и то, где она голосовала, и запах дождя - но ни в одной из них не было того, что было со мной.
   Ведь я не только говорил с Мэри Джейн. Я держал ее в своих руках, я целовал ее, я чувствовал ее всю, и она была живая. Да, живая - я слышал, как бьется ее сердце.
   Но как она тогда исчезла?
   Все дверцы были закрыты. Да и я бы услышал, если б она упала.
   И значит, она была призраком.
   Но я знаю, что она не могла им быть.
   Все это сводит меня с ума, потому что я думаю об этом все чаще и чаще.
   Почти каждый вечер.
   И меня окружает такой знакомый запах - запах дождя, запах листвы, асфальта и сладких духов. Иногда он настолько силен, что перебивает все остальные. Хотя этому запаху особо и неоткуда браться. Но он есть, и я знаю, что это ее запах.
   В такие минуты я люблю ее особенно сильно.
   Мэри Джейн.
   Вся моя жизнь укладывается в эти три коротких слога. Потому что она и была моей жизнью. На первом курсе колледжа я писал стихи, и даже что-то публиковал в студенческой газетенке, но все мои стихи не могли бы сказать вам то, что говорит мне это имя - самое сладкое имя из всех, самое горькое, самое любимое, самое ненавистное.
   Мэри Джейн.
   Вам никогда не понять, что она значила для меня. Я знал ее всего два дня, но ни одна женщина не значила для меня столько, сколько Мэри Джейн.
   Мы во многом были похожи. И она была такой же одинокой, как я - наверно, поэтому я так понимал ее. И так любил. Иногда мне кажется, что она и была моим одиночеством, обретшим вдруг плоть и кровь.
   Мэри Джейн.
   Ее отец умер десять лет назад. Я был на его похоронах и первый раз в жизни плакал - как будто это мой отец умер. Странно, правда?
   Я заканчиваю писать, и еще раз с благоговением повторяю ее имя. Рядом со мной стоит флакончик снотворного, он совсем новый, и если я выпью таблеток пять разом, то сон мой будет столь крепок, что никто не сможет разбудить меня. В ящике стола лежит мое завещание. А собаку я уже отвез к родителям.
   И еще раз, еще, я повторяю, как заклинание: Мэри Джейн, и голос мой звенит, забывая о табачной хрипотце, и сам я словно возвращаюсь в тот ноябрь, и слышу гул мотора и шум дождя. Сейчас ведь тоже ноябрь, и у нас, как всегда, очень дождливо. А я люблю дождь, и Мэри Джейн его тоже любила.
   Я был с ней вместе всего два дня и не видел ее почти двадцать лет, но я уверен, что скоро мы встретимся. Я буду ехать на своем "Шевроле" к облакам, а она, во всем белом, будет голосовать у небесной обочины.
   Мы узнаем друг друга издалека, и рассмеемся, радуясь встрече, и эхо разнесет наш смех по всему небу. И будет дождь, легкий, светлый, пронизанный солнцем. Тогда, увидев ее, я приторможу, и она заберется на переднее сиденье, откроет мой бардачок, и, водя тонким пальцем по потрепанной карте, расскажет мне о том, как добраться до рая.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   13
  
  
  
   Сам я не знаю, но мне говорили
   Что те, кто живут быстро, умирают молодыми.
   А я уже устал разочаровываться,
   Устал от этого города, устал от себя.
   О боже, о да, черт возьми,
   Дорогая, надень свое самое лучшее платье,
   Купи мне выпить и спой мне песню
   Люби меня таким, как есть, потому что я тут ненадолго.
  
   Том Петти и "Разбиватели Сердец",
   "Последний танец с Мэри Джейн".
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"